Чужеземец

Глава Вторая

О праздном существовании, фонарях и детях.

Глава 2.

Наконец, я ощутил себя в полнейшей безопасности.

Я лежал в фургоне, закрыв глаза шляпой, и вслушивался в звук колес, перебирающих версты подо мной. В "Шхуне прерий" было прохладно, иногда по шляпе что-то глухо било, скорее всего, с намокшей парусины капала вода.

Повозку тащили на себе двое: довольно архаичный ослик по имени Стинглс и пони Альфред. И если Стинглс оказался совсем уж необщительным, второй мой новый знакомец за несколько дней нашего путешествия многое мне рассказал о мире, в который тот непонятный тип, похожий на смесь викторианского джентльмена и клоуна-психа, меня втянул.

Думаю, мне чертовски повезло, что я оказался на северной границе Эквестрии — государства, в общем и целом тоталитарного, но к таким вот кадрам как я — вполне лояльного. И попав сюда я, видимо, неплохо так расшугал местных, ошивающихся в лесу — в общем, на встречу меня направили местные разъезды Гвардии, с целью не вполне радужной — просто дать мне пинка подальше от стабильных земель Эквестрии. В лучшем случае — в противоположную сторону. В худшем — в землю.

А на фургон, нагруженный всяким хламом и тащимый этими двумя, я набрел совершенно случайно, когда лес наконец стал редеть, а я вышел к еще одной дороге. Тут и стояли Стинглс и Альфред, отдыхая от длительного перехода из своего городка на границе в столицу — Кентерлот.

Тут требуется остановиться на этих двоих поподробнее.

Стинглс был похож на ослов моего мира, но только в глазах читался более живой ум, а на голове сидела соломенная шляпа. Он постоянно что-то жевал и иногда только поддакивал. Не то чтобы он был отталкивающим — просто от него веяло аурой простого деревенского дурачка

А вот Альфред оказался крепко сбитым, но уже пожилым пони. Он был кремовой масти, с большими, как у многих его собратьев глазами. С подбородка спускалась длинная, как у Гендальфа в кино, борода, о которую он часто путался и смешно ругался. А еще он был общительным и с непосредственной легкостью поверил в мою легенду.

Конечно, я не мог сказать, что я из другого мира. Я мог сказать что угодно — что я, к примеру, разумная обезьяна, завернутая в тряпки и идущая ловить окуней в столице. Что я пони, которого прокляла злая колдунья. Много чего я мог сказать. Готов был вообще прикинуться немым, чтобы неразборчивым мычанием отвадить заинтересованных местных.

Но Альфред, хвала ему, сам придумал мне новую легенду и даже этого не заметил. Пожевывая сено, он спросил меня, откуда я взялся. Больно я странный, может из Приграничья?

Ни тогда, ни сейчас, я так и не смог понять, что такое Приграничье. Вроде бы, это было что-то вроде буферной зоны между северными границами Эквестрии и совсем уж черте чем. В Приграничье, если верить моему "водителю", можно встретить еще не таких странных существ, как я.

А дальше все как-то само получилось. Я сказал, что мне осточертело питаться камнями и серой из вулканов, и что я решил перебраться в Эквестрию, поближе к цивилизации. Простак Альфред лишь сказал мне, что я большой везунчик, если смог пройти сквозь границу. Говорит, границы охраняются единорогами из Гвардии — а эти ребята набираются по одному единственному критерию — не иметь чувства юмора и мозгов в голове.

Я спросил у Альфреда, не знает ли он в Эквестрии городка, где я бы мог пока встать на ноги. Мне требовалось срочно худо-бедно обжиться здесь, чтобы потом начать искать пути возвращения. Думаю, домой вернусь я нескоро — это не переезд из Москвы в Тверь — это куда как дольше и дальше.

Альфред знал место, где я мог бы остепениться.

— Понивиль, Макс. Знаешь, нет места более странного во сей Эквестрии, чем Понивиль. И ты там точно затеряешься. Не поверишь, говорят, недавно весь город просто сошел с ума. Дома летали в небе, жители свихнулись, а по улицам бегали зайцы на вооот таких ногах, — говорил он, показывая передними ногами совсем уж маловероятные для ног зайцев длины.

Я благоразумно согласился на Понивиль. В случае чего, до столицы Эквестрии была проложена железнодорожная ветка, так что я смог из этого тихого чудного Понивиля всегда попасть в объятия снобов. А фургон моих новых знакомцев как раз следовал в столицу через эту точку маршрута. Добраться до Понивиля мы должны были примерно за шесть-семь дней. Конечно, с одной стороны, дома меня ждут пары в университете и более менее адекватный мир, но я был готов пожертвовать неделей, чтобы привыкнуть к этому мирку.

Вскоре я, поселившись в этом фургоне, уже рассматривал цветастые луга Эквестрии, с трудом держа челюсть над поясом. Тут все было такое яркое: лес показался мне просто темной комнатой, без единого  яркого окошка.

На дороге иногда встречались другие фургоны: деревенские везли в столицу на продажу товары. Иногда появлялись и просто пешие пони. Они были обычно довольно приветливые и если видели меня, то немного затихали, рассматривая меня во все свои огромные глаза.

Пока мы ехали, Альфред благоразумно рассказал мне, дикарю из Приграничья, базовые знания, которые нужны в этом мире.

Во-первых, здесь общество фактически разделено на касты или сословия, как хотите. Пегасы летали и управляли погодой. Мимо нас пару раз пролетали такие вот пони, спускались ниже и спрашивали, не жарко ли нам, а то рядом ошивается пара ненужных тучек, которые они бы с радостью на нас выжали.

Земные пони, такие как Альфред, работали в основном на земле и снабжали остальных провиантом. Но не все так критично, как представлялось мне, у моего нового друга дочь, к примеру, жила в Кантерлоте и имела там небольшой ресторанчик, чем он очень гордился.

Единороги, пожалуй, правили бал. Они были практически элитой всего общества. С другой стороны, это и налагало на них некоторые условия. Могу точно сказать, что на границе я встретил именно единорогов из Гвардии.

А над всем этим возвышались аликорны — эдакие воплощения всех трех рас. Их было всего двое: Принцесса Селестия, которую Альфред, видимо, побаивался, и принцесса Луна — ее сестра, о которой он вообще мало что слышал.

В первый же вечер нашей поездки я понял, что моему желудку больше не хочется жить, так что надеялся на хороший ужин. Но увы, пони, как я и опасался, оказались травоядными, поэтому за весь день я смог только сгрызть две морковки и огурец. Не густо, мой организм, привыкший к мясу, бунтовал против головы.

Два дня мы ехали практически без остановок — я несколько раз вылезал из фургона и шел рядом со своими знакомцами. Мы с Альфредом разговаривали, а ослик Стинглс нам поддакивал и что-то жевал.

Мы ехали, останавливались на ночлеги, сидели у костра. Иногда мы въезжали в маленькие деревеньки и покупали еду. Не долго думая, я обменял рубли на местные золотые монетки, сказав, что это деньги далекой северной страны. Правда, как потом мне сказал Альф — обменял я по очень-очень приниженному курсу — все деньги моей родины ушли за семь золотых монет — совершенно без обозначений — просто кругляшки металла. Этих денег хватило бы посидеть один раз в кафе.

Но я не отчаивался. В конце концов, теперь у меня появились местные деньги. И очень радовало, что пони, какими бы они ни были, относились ко мне без особого нервотрепства. То есть, они рассматривали меня с интересом, куда без этого, но после разговор ладился. Говорили тут все на довольно странном английском, я задолбался пробираться через акцент, но это было не беда. Кто знает, каково пришлось бы мне, если бы они говорили совсем не другом языке. Мучался бы, как мой тезка из книг братьев Стругацких, пока не выучил бы местный язык.

Так мы и ехали семь дней.  Для меня они прошли в полнейшем безделье, я мог часами лежать, закрывая лицо шляпой и думать. В основном, как вернуться домой и возможно ли это в принципе.

Иногда ребята останавливали фургон и показывали мне местных существ, обитавших в лесах. Мантикоры, странные птицы с двумя петушиными головами. Один раз над нами пронеслась огромная тень дракона, повергнув меня в буйный восторг, который, увы, эти "дальнобойщики" не разделяли.

Вечером мы собирались у костра, и Альфред играл песни на банджо. Получалось у него довольно милое кантри, так что я проводил время с удовольствием. Меня не сильно волновал вопрос, как пони может играть на щипковом инструменте. Раз играет — значит может. Что касается вынужденного вегетарианства — пришлось принять это и забыть о мясе на ближайшие недели.

В итоге, я провел эти семь дней не зря. Я более менее привык к яркости красок, свыкся с мыслью, что мясо я увижу только во сне, немного усовершенствовал свой английский и просто по другому взглянул на этот мир. Он оказался не так плох, как я его себе рисовал, бредя по лесу после встречи с двумя Гвардейцами.

Мы приближались к Понивилю, А мне что-то уже совсем расхотелось надолго покидать удобный фургон "Шхуны прерий". Когда Альфред сказал мне, что утром мы уже будем в лесу рядом с городком, где меня и высадят, я немного всполошился:

— А я думал, вы поедете в Понивиль...

Пожилой пони склонил голову немного набок и сказал мне умудренным годами голосом:

— Мальчик, боюсь, мы и так с тобой потеряли много времени. А до Кэнтерлота будет совсем недалеко. Думаю, вы высадим тебя у старой дороги. Там до Понивиля всего ничего. Не будем делать круг

<div>

Я не стал возражать.

*

Разбужен я бы рано. Не сказать, что спалось мне хорошо, скорее всего, во сне я наткнулся спиной на котелок, в котором вчера мои возницы готовили похлебку. Но все равно – даже такой тревожный сон был вероломно разогнан стариком Альфредом. Он довольно больно лягнул меня копытом и я, громко выдохнув, поднялся, носом влетев в связки лука.

*

Было еще темно. Мрак фургона озаряла только одна символическая свечка, получалось у нее, как не трудно догадаться, паршиво.

— Просыпайся, — несколько запоздало сказал Альфред, когда я, чихай от пыли, отлип от связки лука и грохнулся обратно на лежанку. – Макс! Просыпайся.

</div>

Я попытался, как в детстве, сделать вид, что все еще сплю. Поэтому промычал что-то в ответ и потешно зашевелили передними конечностями. Похоже, Альфред не поверил. Я обреченно вновь разлепил глаза, нащупал куртку, нашел ногой злокозненную шляпу, которую я пообещал себе хранить как свои собственные глаза. Закончилось увлекательное путешествие за вещами первой необходимости тем, что я практически вывалился из фургона на пыльную дорогу.

Солнце еще не поднялось, поэтому сказать, что вокруг меня клубилась почти осязаемая тьма – вообще ничего не сказать. Ни единого лучика света.

Наконец, плотная парусина фургона приподнялась, и наружу вышел Альфред с масляным фонарем в зубах. Ночь стала ярче, чему я несказанно обрадовался.

Фургон стоял на проселочной дороге, такой узкой, что на ней вряд ли разъедутся две самых узких повозки Эквестрии. С одной стороны нас окружал Темный лес, верхушки которого даже видно не было, совершенно бесшумный, будто там все живые существа давно и не живые, а с другой было бескрайнее поле, от которого исходил дурманящий аромат.

— Ну, Макс, — сказал старик, передав мне в руку фонарь – Теперь пора нам разойтись. Понивиль за тем лесом. Иди прямо, никуда не сворачивая. Фонарь оставь себе.

— Спасибо, — честно сказать, я был крайне недоволен новостью, что мне придется идти по этому лесу в одиночку, в сопровождении одного только фонаря – Как я могу вас отблагодарить, ребята?

— Селестия с тобой, парень! Тут же все просто! Сегодня мы помогли тебе, а завтра ты поможешь нам. Поехали, Стинги.

И, не дожидаясь моего ответа, ослик Стинглс потащил фургон вперед, а Альфред, кивнув, устремился за ним. Всего ничего прошло, а они и их чудесный фургон исчезли в темноте

Я впервые за столь длительное время остался в одиночестве.

Не сильно грела и перспектива снова идти в лес. Стоит заметить, что лес у меня в душе вызывал банальную панику. Больно он темный и тихий. В дополнение к этому, у меня не было хлебных крошек, по которым я мог бы вернуться назад к дороге.

Подул прохладный ветер, загоняя меня в бурелом, и я, поежившись, натянул куртку и шляпу. Мысль о простуде в таких экстремальных условиях не забавляла.

«Пора идти, дорогуша…», сказал я себе. «В фонаре масло не бесконечно. Скоро ты останешься наедине с этой очаровательной темнотой. Она уже жаждет знакомства с тобой. Вперед, не давай ей шанса!»

Глубоко вздохнув дурманящего воздуха с поля, я шагнул с дороги в неизвестность дикого леса.

Похоже, день обещает стать многозначительным и осмысленным.

Идти пришлось долго и, главное, нескучно. Вроде бы, когда стоял на дороге, лес был абсолютно мертв, а как только мой ботинок вступил на его территорию, миллионы звуков, скрипов, шорохов – все навалилось на мои бедные, многострадальные уши.

Часам к пяти утра, когда только начало светать, в фонаре, как я и предполагал, закончилось масло. На место колыхавшегося огонька пришел уверенный луч света. Бесполезный остов фонаря я оставил здесь же – повесил на сучок дерева. Если тут кто и живет – ему пригодиться.

Пару раз дорогу мне перебегали странные существа, которых я толком и не разглядел, но зато услышал. А еще мне встретилась избушка с тускло горящими окнами. Это внушило надежду, что недалеко уже моя цель – этот странный, по словам Альфреда, городок Понивиль.

Наконец, часов в шесть утра, удача повернулась ко мне приличным местом. Лес стал неумолимо редеть и к моменту, когда яркое солнце осветило и без того редкие верхушки, я понял, что мое путешествие пришло к логическому завершению.

Под ногами ветки сменились зеленой мягкой травой, да такой яркой, что болели глаза. Изнежился я, сидя в фургоне.

Впереди заблестела, как алмаз, речка, которую я перешел по миниатюрному каменному мостику. Настроение повышалось. Провинциальный городок вынуждал соответствовать -  быть таким же жизнерадостным.

Пройдя еще немного, я уперся взглядом в идиллический пейзаж. Справа от меня стоял дом, вероятно, выдолбленный прямо в огромном дереве. Вокруг него примостились новенькие улья и кособокий, но довольно милый курятник. Оставалось ощущение, что здесь живет довольно миролюбивый пони. Или миролюбивая – кто их разберет.

А слева взору открывался восторг в камне – маленький, очаровательный, спящий городок. Я видел его полностью: ровненькие домики на окраинах, образующие узкие улицы, как в Риге или Таллине, огромная центральная площадь, на которой покоились архитектурные произведения искусства. Некоторые смотрелись чересчур вычурно, но это их красоты не умоляло.

«Похоже, удачная партия». – с удовольствием отметил я.

Но мысли о светлом будущем быстро омрачились. В общем-то, у меня в карманах не так много денег, вообще нет связей.

А что я тут, собственно, собираюсь делать? Работать по специальности? А нужны ли магическому миру Эквестрии политологи? Сомневаюсь.

Такие мысли посещали меня и раньше, но я их отгонял. Рановато для них было – только мешали и ничего не делали. Ну а теперь вот – приперло…

Оставалось неясно, что делать дальше. Логично, что нужны деньги. А как их получить? Нужно что-то продать. Часы? Да как-то и самому пригодятся. Кстати, можно слить проездной – он же из пластика! Ничего из пластика я в этом мире не видел. Так что стоит обдумать: сколько пони могут отдать за инновационно новый вид материи?

Ну, допустим, я продам этот кусок пластика. Допустим, хорошо продам. Славно – деньги есть. А потом? Квартиру надо снять… Кого-то найти, кто поможет. Кто вернет меня домой.

Совладав с глобальными мыслями, я начал героическое наступление на город.

Пять минут прошло – и я вступил на брусчатку окраин. Он начинался сразу – без прелюдий. В моем мире таких городов было мало – обычно, они сначала хвастались передо мной своей агломерацией, пригородами и прочим. А Понивиль был не такой – ему нечего скрывать. И рекламировать тоже. Все на виду.

Пройдя глубже в город, я составил первое впечатление о городе. Увы, оно не радовало.

Город был мертвенно пуст. Он скорее походил на огромный пряничный торт, который старался быть похожим на реальность, но не на поселение, где кто-то живет.

Стараясь ступать бесшумно, я прошел по улочкам города, надеясь хоть на одного жителя. Безрезультатно – город либо крепко спал, либо так же крепко умер.

Я направился на площадь, к которой ручейками стекались все улицы. Туда, где мирно шелестел ажурный фонтан.

Площадь тоже была пустынна, но настолько мертво уже не выглядела. Просто тут все было слишком сказочно. А в сказках мертвых городов не бывает!

Правда, бывали пряничные домики, в которых жили вовсе не пряничные человечки…

На часах семь утра. В моем мире – самый разгар спешки и беготни. Здесь, возможно, только раннее утро. Кто знает, какие тут порядки.

Недалеко от фонтана я выбрал скамейку, которая мне казалась более творческой. А вы не знали? У каждого фонтана есть скамейка, которая по энергетике куда сильнее остальных. На ней всегда хорошо думается. И спится, если вы подгулявший гражданин, который не может попасть домой из-за разведенных мостов. Мне, по крайней мере, доводилось. Так что я постиг великую тайну творческих лавочек.

Я нашел главную лавочку этого фонтана. Она казалась довольно крепкой, основной, будто весь мир держится на этой скамейке. На нее я и приземлился. Закинув ногу на ногу под прямым углом, как великолепный Пуговкин в «Иване Васильевиче», я натянул шляпу на нос и вознамерился вздремнуть. Если моя теория верна, то через пару часов город наполнится жизнью. А если я ошибся – тогда со мной тем более ничего не случится. Самое худшее уже случилось. С неделю назад, когда я неудачно пошутил.

Есть, правда, еще третий вариант – но о нем не будем. Не место и не время – разговаривать о хорроре. Неэтично. Фу.

Преисполнившись глубочайшего пофигизма к окружающему миру, я поудобнее пристроился на скамейке и прислушался к звону воды в фонтане. Думаю, никто из местных, не попытается ограбить меня во сне. Во-первых, у них вроде бы тут не принято, а во-вторых, я несколько не тот кадр, который можно обворовать без моральной подготовки. Ищите кого-то своего размера, пони-карманники.

В этот момент я и встретил первых жителей Понивиля.

Когда мне в бок стал слишком давить мобильный телефон, я попытался сесть поудобнее, а чтобы при этом ни обо что е удариться, я приподнял шляпу.

И увидел три пары огромных глаз, прикованных к моей персоне. Они по-мультяшному торчали из-за окна, я видел над ними только большой красный бант, коричневый вихор и белоснежную волну, видимо гриву. Трое наблюдали за мной, пожирая глазами.

Теперь, когда комедия была сломана, а интерес ко мне со стороны местных жителей спалился быстро и уныло, глаза решили срочно ретироваться. Стало одиноко.

В общем-то, я привык получать от судьбы оплеухи, но не такого, с позволения сказать, пинка! Хотя, чего я ожидал? Я нахожусь в провинции, я, мягко говоря, странно выгляжу. В конце концов, у меня на голове нелепая шляпа! Я выгляжу, как обитатель дурдома!

— Эй!!! – как можно громче крикнул я, вставая со скамейки. – Вы трое! Ну-ка выходите! Побеседуем!!!

Чего я совсем не ожидал, так это того, что в этот момент откроется совсем другое окно. Из него на меня посмотрела фиолетовая пони с нечесаной гривой, которая довольно громко сказала:

— Да помолчите вы! Не видите, все спят!

И захлопнула окно. Я остался в полных непонятках.

Зато три пары глаз соизволили вернуться на боевые позиции. Я уставился на них, на всех по очереди. Раунд первый.

Игра в гляделки с неизвестным противником продолжалась несколько долгих мгновений, после чего я, плавно подняв руку, показал им указательный палец, сгибающийся и разгибающийся. Мол, выходите. Поболтаем.

Глаза скрылись на десяток секунд, а потом вернулись на место. Я повторил жест.

Они снова исчезли, на этот раз надолго. Я их не виню – иногда надо подумать о том, нужно ли шагать в пропасть. Я могу оказаться маньяком, чудовищем или чем похуже…

Наконец, дверь дома открылась. Мне на обозрение предстали три пони. Больно маленькие, скорее всего, жеребята. Одна желтая, с огромным красным бантом, больше ее головы, другая почти полностью белая, с неплохо уложенной прической и рогом, а третья – пегас с непослушной челкой на голове. В глазах их читалось недоверие, в конце концов, я также смотрел в первые дни на Стинглса и Альфреда.

Наконец, пегасочка, а компания была женская – несомненно, самая бойкая из троих, подошла ко мне. За ней подтянулись и остальные. Они оказались мне всего по колено, так что пришлось сесть на корточки.

Я не умею разговаривать с детьми – обычно, после моего с ними общения, они громко плачут. Но в свое время я немного получил опыта, сидя с двоюродным племянником. Он, правда, был импульсивный пацан пяти лет, а не девочка, говорят, с ними сложнее. Да и человек, а не пони.

Придется работать по устаревшей схеме из прошлой жизни.

Я вздохнул, пытаясь выглядеть как можно более спокойно, снял с голову шляпу и надел ее на голову пегасочки. Кажется, я видел этот жест доброй воли в «Индиане Джонсе».

Шляпа была ей велика, так что провалилась она туда знатно. Но это уже опционально.

— Ну, ребятня, — сказал я по-английски, потирая руки. – Расскажите-ка мне о своем городе. Меня кстати, зовут Макс. – я улыбнулся. Авось, прокатит?