Колебания маятника

Глава 8

I

Как только ушла служанка, Крэлкин задумался об устройстве общества пони, о том, на чем оно сейчас держится. Какие правила, порядки, законы в нем есть, и насколько они повторяют взгляды былых времен. Хоть он понимал, что это было несколько грубо, сравнивать две разные эпохи, но он хотел посмотреть, что же осталось в современных единорогах, пегасах и земных пони от тех напыщенных, жестоких и покорных существ, о которых он сейчас имел честь читать.

С другой стороны, ему было очень интересно, в какой момент пришла Селестия вместе с другими аликорнами и каким образом захватила власть у Аукторитаса. Ему виделись вооруженные мятежи, расправы над неверными, тотальный контроль… Однако сегодняшняя размеренная картина мира ломала представление о насильственном насаждении власти в облике рогато-крылатых пони. Селестия, хоть и была монстром, каким ее начал представлять Крэлкин, но все же она не казалась таковой. По крайней мере, сейчас.

«Внутреннюю личину не так-то просто скрыть. Она проявляется во всем: повадки, привычки, характер. Селестия не кажется такой уж несдержанной и жестокой. Хотя, возможно, у нее стал настолько крепкий панцирь вокруг личности, что мало чем можно пробить ее взгляды на жизнь и поколебать внутренний мир. Что же она такое? Почему она аликорн? Откуда она появилась? Как смогла добиться признания пони? Возможно ли, что она правит чужой ей страной? Почему она пришла именно сюда? И как она собирается сохранить то, что успела построить? Как будет выбирать приемника? Каким он будет? Если это Твайлайт, то она выбрала неверное место для ее жизни: Понивиль. Единорожка должна быть ближе к своему ментору, чтобы впитывать в себя знания и умения оного».

Отбросив мысли, белый жеребец подошел к окну и посмотрел на ярко освещенную улицу. Он хотел окинуть взглядом общество пони, заглянуть в его сущность, узреть глубины и понять, что скрывается под кожей у этого монстра. Однако он понимал, что сможет лишь поверхностно судить о нем. Яркий свет просачивался сквозь полузакрытые ставни, которыми играл холодный ветер, и заливал помещение, освещая ровные ряды полок с разноцветными книгами и небольшой стол с уже пустой и грязной посудой, рядом с которым на полу лежала большая подушка. Синяя подушка, как отметил Крэлкин, была похожая на ту, что он видел в повозке, на которой его и Твайлайт доставили в Кэнтерлот к Принцессе Селестии.

Окно выходило на улицу, а не на главную площадь замка, и было расположено не так высоко, чтобы не разбирать эмоции на мордочках проходящих пони. За окном сновало довольно много кобылок и жеребцов. Некоторые ходили с высоко поднятой головой. Это были в основном единороги, но также присутствовала некоторая часть земных пони. Крэлкин сразу же отметил у них пышные наряды и вычурные головные уборы. Их глаза рассматривали все вокруг, сверкая в разные стороны молниями недовольства и, изредка, негодования. Они искали пони и, находя, моментально оценивали по своим неизвестным никому критериям. Через время взгляд, который они задержали на ком-то, менялся, в основном на неодобрительный, но они не останавливались, чтобы заговорить с кем-нибудь. Наоборот, обходили неугодных жителей Кэнтерлота. Других же приветствовали едва заметным поклоном.

Иные пони, которых заметил чужак, вели себя меланхолично, особо ни на чем не останавливая свое внимание. Жеребцу показалось, что они были эгоцентричными личностями. Они не обращали внимания на других, но все остальные старались с ними не сталкиваться и даже не встречаться взглядами. Бывший маг моментально причислил таких пони к элите, высшему свету Кэнтерлота, к сливкам утонченного общества. Но он недоумевал по тому поводу, что среди них были лишь единороги. Рядом с пони из элитного сословья постоянно крутился кто-то. Красивая кобылка или статный жеребец, чтобы составлять пару бомонду. И тоже, в основном, единорог.

Еще были простые пони, выполняющие разную работу. Они вели себя сродни понивильцев, также беззаботно бегая по улицам и здороваясь со всеми подряд, кроме высшего сословья и самопровозглашенной элиты. Среди них были и единороги и земные пони, и пегасы, которые, впрочем, не летали или летали низко над дорогами. Крэлкин обратил внимание на небо, но ни одного пегаса там не обнаружил.

«Неужели здесь пегасы не в почете? Или сегодня просто день такой, что все заняты? В любом случае, насколько я понимаю, здесь всем заправляют помпезные пони, следящие за модой и подчиняющиеся высшему свету, который и определяет эту самую моду. Обычный город со множеством знаменитостей, каждая из которых думает, что она особенная. Но на самом же деле, никто из них не знает даже своей истории, пусть и поверхностно.

В некотором смысле Понивиль проще и понятнее, как город, в котором я могу достигать своих планов. Здесь же придется действовать на тех, кто заправляет балом – элиту. Безопасно ли это? Не думаю, но мне терять нечего. С другой стороны, элита мне не нужна, а бунты, которые Селестия должна уметь подавлять, не произведут необходимого эффекта. Так что я оказался в заведомо проигрышной ситуации. Их Великосиятельная Принцесса все прекрасно спланировала наперед, оградив себя от всякого рода опасностей, и я не могу дождаться, когда узнаю новые тайны, которые скрываются от меня за этими стенами. Жаль только, что я не смогу применить это для своего спасения», – думал жеребец.

Вернувшись к книге, он развалился на кровати и, перелистнув еще несколько страниц современного анализа, принялся читать дальше. Теперь он уткнулся в празднования единорогов и отметил, что попал на праздники летнего и зимнего Солнцестояния. «Неужели у пегасов и единорогов был один и тот же праздник? – подумал он. – Но почему? Один из правителей пегасов принес традицию своему народу от единорогов: прыгать через костер. Но праздник у крылатых уже был. Это странно, но очень интригующе. Значит, либо корни традиций и праздников единорогов и пегасов росли из одного источника, либо был какой-то скиталец, который подарил и тем и других одинаковые праздники, или же их связывает нечто более серьезное, что невидимо для глаза».

Он уткнулся в книгу и принялся читать:

“На площади рядом с памятником древности, воздвигнутому великому Майту Вседержителю, первому единорогу, который единолично двигал Солнце и Луну, собирались все помещики с семьями и ждали, пока члены Аукторитаса демонстративно поднимут Солнце. Как правило, рассвет наступал чуть позже из-за ночного празднования единорогов перед поднятием светила, а также церемониальными приготовлениями членами Аукторитаса.

Севастократор присутствовал на праздновании в качестве соглядатая и главного единорога, поднимающего Солнце. Он наряжался в старинную мантию Майта Вседержителя и держался гордо и властно, будто и он самолично мог сдвинуть небесные светила. В иные годы для народа устраивалось представление, как Севастократор, оставшись один на виду, поднимал светило. Остальные единороги, помогавшие ему поднимать Солнце, прятались поблизости.

Празднование рассвета самого длинного или самого короткого дня сопровождалось разжиганием огромных костров, устраивались торжественные и ритуальные танцы вокруг них. Они отличались массовостью и идентичностью движений всех участников. Затем устраивались факельные шествия с разнообразными виртуозными представлениями, связанными с огнем. Перед самым рассветом, когда костры практически гасли, молодые единороги под радостные крики толпы перепрыгивали через пламя, что символизировало очищение огнем. Самые рисковые прыгали через большие языки пламени, когда костер еще сильно пылал.

После ритуального поднятия Солнца, Севастократор произносил «огненную речь», подготовленную специально членами Аукторитаса, чтобы вселить в умы единорогов то, что Юникорния надежная, самодостаточная страна. Что единороги…”

«Понятно. Все, как у пегасов, только более цивилизованно. А эти их танцы вокруг костра отличающиеся идентичностью движений, были чем-то вроде ритуала. Да у них там все пронизано ритуалами: празднование перед восходом солнца, поднятие солнца, костры, танцы, прыжки через костер… Да и интересная личность, этот Майт Вседержитель. Сам двигал светила? Неужели он был сильнее Селестии? Или это была попросту легенда, чтобы объяснить некоторые несостыковки, которые возникали в древнем обществе?

Но если нет, то это просто значит, что единороги могут единолично противостоять аликорнам. Однако тогда непонятно, что же врет: моя теория магии, которая была составлена на основе трех книг или история, сведения которой могут опираться на старинные верования жителей или основываться на байках и притчах. И Майт может быть просто красивой легендой для жеребят, которые привыкли верить в сказки. Только, кажется, данная легенда очень сильно отпечаталась в мозгах единорогов.

Нет, я не могу ошибаться на счет своей теории. Тогда Майт Вседержитель, при условии, что он реален, имел в своем распоряжении столько албидо стилла, сколько имеет Селестия. Хотя нигде не сказано, что этот призрачный единорог являлся именно единорогом. Возможно, он был первым аликорном, который появился в мире или воздействовал на ход светил.

А что, если аликорны всегда жили рядом с пони в отдельном государстве, следя за их жизнью? И только наведывались изредка к обычным пони? Ну, понятно, что Майт сделал это не случайно, а когда мир стоял на краю пропасти, ведь остановка солнца и луны грозила смести все живое с планеты. Хоть он вмешался в ход истории и попутно помог пони, но он это сделал также для сохранения своей жизни. А почему пришла Селестия с другими аликорнами? Что было тому причиной? Какой катаклизм спровоцировал появление целых трех представителей этой могучей расы в мире пони? А ведь, по словам Твайлайт, есть и другие. Что могло произойти такого грандиозного, что понадобилось вмешательство таких сильных существ? И почему они не уходят в мир иной? Почему они все еще тут? В Эквестрии все хорошо и даже более чем хорошо. Тогда не мог быть Майт аликорном, ибо не бессмертен. По крайней мере, теория, которую я только что построил на его счет, не проходит проверку на логическую целостность».

Прервав ход мыслей, Крэлкин перевернул страницу и выхватил кусок текста:

“Целый день единороги пели песни, играли на инструментах, читали стихи, медленно и вычурно танцевали, однако даже на празднике каждая семья держалась в стороне от других.

Артисты, в ярких одеждах и с венками на голове, если это был летний праздник Солнцестояния, или в цветастых шляпах, если праздник отмечали зимой, показывали зрителям разные юмористические сценки, связанные с самым длинным и самым коротким днями в году.

Также в ритуал проведения празднества входило сжимать в объятьях статую Майта Вседержителя. Считалось, что именно в этот день можно было пропитаться силами и мыслями величайшего единорога…”

«Стандартное празднование, похожее на наше. Только с одним отличием: нет алкоголя. Но один ритуал у них и правда странный. “Сжимать в объятьях статую Майта Вседержителя”. Какая нелепость. Интересно, сохранился ли данный обычай у современных единорогов? Я бы специально пришел на этот праздник посмотреть, как это все происходит, и, наверное, даже бы посмеялся. Но, если бы и существовала такая традиция, то должен существовать контроль за теми, кому дозволено обниматься со статуей. При условии, конечно, что она сохранилась и по сей день».

Он перелистнул несколько страниц и увидел кусок какой-то записки. Что это за записка и кому она была адресована, Крэлкин не нашел. Сверху стояла дата: 1497 год до НПС.

“…впервые на фестивале, который посвящен музыке и поэзии, в качестве автора. Какой чудесный праздник. Целый день единороги читают свои стихотворения и поют песни, о мире, дружбе, любви, о прошлом и будущем, о хороших и плохих реалиях жизни, о ненависти, о злобе, о ревности, расставании и измене… Да много чего интересного.

Я до сих пор не могу забыть волшебные строки:

“…Улетят и растают, как топот хрустальных копыт

Звон спешащих минут, их ничто не удержит на месте.

Обещанья, признанья… а все же по счастью мы вместе.

Наш любовный кораблик еще не разбился о быт.

Сколько пылких признаний. Признанья – слова, и порой

Ты легко их роняешь и так же легко забываешь,

А серьезные чувства – как мощная рудная залежь:

Ты ее не заметишь под толстой земною корой.

Впрочем, что рассуждать. Ведь себя все равно не поймешь...

У рассудка одни, а у страсти другие резоны.

Налетит как весенний, никем не предсказанный дождь,

Омывающий улицы мокрой волною озона.

Отгремит первый гром, и опять над землей благодать,

Лишь дождинки, как яркий стеклярус, сверкают повсюду.

До чего хорошо по весенним бульварам блуждать,

Удивляясь расцветшим деревьям и солнцу, как чуду…”

…хотя я и прихожу сюда не в первый раз, но меня всегда поражает убранство главного зала: в этом году все было убрано в желтых тонах, разбавленных зелеными мазками бархата и малахита. Моя поэзия не вызвала такой бурной реакции, как у Кармины, но я рад, что главный приз в виде серебряной статуэтки птицы, украшенной зелеными драгоценными камнями, достался именно ей.

Вообще все прошло достаточно мирно, не считая словесной перепалки между двумя выдающимися критиками: Дитуром и Плумой. Они начали спорить на счет стихотворения “Весна счастья”. Несмотря на это, оно заняло четвертое место, зато первое место заняло “Разм”…”

Записка прерывалась прямо на середине предложения, но Крэлкина это уже не удивляло. Его удивляло, что у единорогов был такой праздник, как фестиваль музыки и поэзии. Он не понимал его предназначения. «Хотя я много чему не могу найти логического объяснения. Однако в моем мире ничего просто так не делалось, а единороги очень сильно похожи на людей. Хотя, и пегасы тоже в какой-то мере на них похожи. Все начинает запутываться, и я перестаю видеть истинную личину рогатых пони. Слишком сильно наша история переплетается с историей Эквестрии. А что было в это время с земными?»

Перевернув еще несколько страниц, белый жеребец потянулся и принялся вновь читать, но что-то внутри него закралось. Что-то связанное с единорогами и их целями. Для него в Аукторитасе должны быть расчетливые пони, которые не должны устраивать празднования просто так: каждый праздник – это огромное вложение денег, и Крэлкин это прекрасно понимал. И он также понимал, что далеко не все праздники окупаются. Некоторые необходимы для того, чтобы поднять рейтинг своей страны в глазах иных держав. Вот только единороги ни с какой расой не контактировали, хотя жеребец понимал, что мог и ошибаться.

Следующий праздник, который попался Крэлкину на глаза – был главным праздником в Юникорнии.

“Главный праздник единорогов – основание Юникорнии.

Он проходил в середине весны на главной площади и длился 3 дня. Праздновали даже земные. В этом месяце их освобождали от повинностей, и в три дня праздников, когда Господа уходили праздновать, разрешали гулять по всему поместью, за исключением замка помещика.

Главная площадь, где устраивался праздник, украшалась множеством цветов…”

«Понятно, всяческие украшения и тому подобные изыски. В принципе, интересно, но не настолько, чтобы тратить на это время. Примечательный факт, что даже земные пони праздновали этот праздник. Весьма интересно. Поместья, по всей видимости, оставались без единого единорога. Единороги же не разрешали даже смотреть на них своим крепостным, не то, что гулять рядом. Неужели праздник основания Юникорнии – такой важный?»

“Помещики, прибывшие праздновать, три дня жили в специально построенных для этой цели деревянных домах, поддерживаемых дивными деревьями, что составляли половину здания. Они росли быстро: единороги специально сажали их для этой цели. Период цветения деревьев попадал как раз на середину весны, и они радовали глаз гостей красными цветами. Дома, к тому же, дополнительно украшались иными цветами, а также фонариками, в которых сажали специально пойманных для этой цели светлячков.

В первый день проходил парад, на котором…”

– Понятно, – сказал Крэлкин вслух и начал переворачивать страницы, выискивая какой-то итог этого праздника. На глаза ему попадались упоминания о разнообразных игрищах, конкурсах, песнопениях, спектаклях, которые не представляли никакого интереса для изучения. Наконец, он уткнулся взглядом в старинный документ: отчет Севастократора о проведении главного праздника единорогов. Хоть документ и датировался 1458 годом до НПС, но сохранился он крайне хорошо, несмотря на то, что белую бумагу мяли, и была она в разных разводах.

“Все прошло, как и планировалось.

Празднество было воспринято общественностью приемлемо. Единороги жили три дня в наших домах, ели нашу еду и пополнили свои пищевые запасы из секретных складов. Волнений не было, не считая пяти небольших споров об искусстве и одной дуэли между небольшими помещиками. Специальные единороги уже отправлены к ним в имения, чтобы объяснить, как следует себя вести на массовых мероприятиях. Восьмерым единорогам было возвращено потерянное на празднике имущество. Зафиксирован и раскрыт один случай кражи. Проведены соответствующие беседы с преступником. Отчет об остальном будет готов через несколько дней.

Среди крепостных, которые были предоставлены сами себе на три дня, не было зафиксировано ни одного грабежа из домов своих Хозяев. Предотвращено три попытки бегства. Более двухсот крепостных, которые выбрались из поместий, встретились и решили построить любовные отношения. Единороги отправлены к помещикам, чтобы договориться о переводе земных пони из одного имения в другое. Отчеты о проделанной работе будут предоставлены в конце недели.

Подставные поэты и певцы успешно провели пропагандистскую деятельность. Танцоры и фигляры сделали все так, как мы того хотели. Вызывают сомнения слова единорога Астутуса на счет того, что единороги должны отпустить крепостных и жить с ними на равных. Его заключили в темницу по моему распоряжению, и он ожидает решения Аукторитаса. Он должен быть казнен, изгнан или изолирован от общества другим способом.

Единороги стали терпимее относиться друг к другу, по сравнению с предыдущим годом. Было создано на двенадцать процентов больше пар, познакомились между собой дети шестнадцати семей.

Отряды, патрулирующие границы прислали отчеты: никакой активности в соседних государствах замечено не было. По всем признакам в стране грифонов и пегасов опять неурожайный год. Возможны боевые стычки. На очередном заседании Аукторитаса будет рассмотрен проект о создании временной армии, чтобы не допускать врагов к границам. Общество физически и морально не готово сопротивляться объединенным силам врагов. Пропаганда единства и самозащиты проходит не так быстро, как планировалось. Необходимо усилить ее воздействие.

На внеочередное собрание Аукторитаса, которое состоится через два дня, вынесен вопрос о создании школы для одаренных единорогов, в которой будут обучаться единороги огромной силы. Предварительно предлагается вуалировать это все под видом самообороны на дуэлях. Цель: вырастить сильных единорогов, которых можно будет в любой момент забрать в армию и защитить некоторые участки границ.

На внеочередное собрание Аукторитаса, которое состоится через два дня, вынесен вопрос о создания отдела для создания новых защитных и нападающих заклинаний, который будет разделен на два направления: разработка заклинаний для одаренных единорогов и для обычного населения: простые, но эффективные заклинания на основе телекинеза.

Севастократор Старфол Властительный. Отчет Аукторитасу о проведении главного праздника страны: «Основание Юникорнии»”.

«Вот он, настоящий лик единорогов, – радостно подумал Крэлкин. – Не могут праздники просто так проходить. Во всем есть свой скрытый смысл. Да и сейчас Селестия должна делать примерно то же самое. Однако если в будущем разразится война, то ради чего? Ради пищевых ресурсов? Ведь по какой-то причине у грифонов и пегасов были неурожайные годы, и Аукторитас полагал, что придется сдерживать отряды на границах страны. Неужели все настолько плохо? Почему единороги не могут, к примеру, улучшить магией урожайность в соседних странах, чтобы обеспечить необходимый мир. Почему нужно обязательно создавать временную армию, когда все можно решить полюбовно?

А они готовятся к военизированному вторжению очень тщательно: проводят моральную и силовую подготовку населения страны. Даже школу для одаренных единорогов хотят создать, что, в принципе, неудивительно. В общем, единороги действуют в лучших своих традициях. А чтобы обычные пони не проведали, что на самом деле происходит, Аукторитас якобы следит за всякими стычками между ними и заботливо, как обеспокоенная мама, порицает некоторых индивидов за мелкие шалости, отчитывая их и говоря, что так делать нельзя.

А не защитная ли реакция это все? Ведь если они пойдут против народа, то единороги их свергнут. Они хоть и разрозненные, но могут собраться вместе и упразднить несколько должностей из правительственной иерархии. Массовое восстание рогатых, бунт, революция. И все бы выглядело, как у варварского крылатого племени: безжалостные убийства. А может ли рядовой единорог убить своей магией?»

Крэлкин в задумчивости перевернул достаточно много страниц исторического документа и попал на раздел: “Сравнение законов единорогов и пегасов”. «Будет интересно посмотреть, какие законы были у единорогов. Наверняка, они устроили из своих правил некий мифический свод, около которого ходили странные слухи. Нет, что-то я начал фантазировать. Просто в таких законах не должно быть четкой формулировки и ясного понимания. Должны быть лазейки, которые обеспечивают стратегических ходы отступления и выход сухим из воды в любой ситуации для тех единорогов, которым позволено ими воспользоваться. Именно так должна действовать настоящая правящая элита».

“Пегасы чтили свои законы и неукоснительно их исполняли. Непослушание каралось заточением в темнице, которая была построена специально для крылатых пони. Законы менялись вместе с правительством. Как только новый Дроттинн захватывал власть, устанавливались новые законы и правила, но они практически не отличались друг от друга.

Никто не был против таких решений нового Военного Вождя. Наоборот, пегасы были довольны подобными переменами: отменялись те законы, которые притесняли чьи-то интересы и принимались новые. Нередко, новые порядки лишали народ большего количества свобод, нежели предыдущие законы, потому иногда пегасы совершали массовые восстания и убивали Дроттинна и всех его приближенных.

Несмотря на то, что одни постановления сменялись другими, первый свод законов и костяк, определяющий целостную структуру общества пегасов, оставался неизменным. До нас дошли лишь некоторые его фрагменты, но достаточно четко определяющие взаимоотношения между пегасами и земными пони. Вероятно, они были составлены одними из первых советников-единорогов, а Дроттинн утвердил их, видя все основные существующие нормы общества:

– Пегасы не живут порознь. Каждый крылатый пони индивид и воин, непобедимый и несломимый духом, неоценимый в боях и схватках. Сила пегасов в единстве, взаимоподдержке и сплоченности, оттого наказываю воспринимать каждого пегаса, как бойца и воспитывать в соответствии с кодексом воинов. Также наказываю держаться рядом и встречать врагов всей силой единства крылатых собратьев, крыло о крыло сражаясь с недругом.

– Пегасы – особенные пони и нет никаких других таких, как они. Они занимают большую неделимую территорию: страну под названием Ландаухиминн. Они должны гордиться своей родиной и не делать ничего, что может навредить ее целостности и неделимости. Каждый пегас должен своей жизнью защищать границы страны и до последнего дыхания сдерживать натиск противника. Они должны защищать свои культурные ценности и оберегать свои семьи от непрошеных гостей.

– Пегасы – самодостаточная раса. Они не должны иметь никаких отношений с другими разумными представителями близлежащих земель. Торговлю и переговоры должен вести лишь Дроттинн, который определяет, что для страны хорошо, а что плохо. Также Дроттинн может дать официальное разрешение на торговлю с другими расами, включая город Хэлот.

– Пегасы безраздельно владеют землями Ландаухиминна и земными пони, которые находятся у них в подчинении. Нельзя отдавать часть земель единорогам и другим расам, с целью продажи или получения других выгод. Также нельзя отдавать земных пони другим расам без разрешения Дроттинна. Земные пони и земли обязаны быть в подчинении пегаса-помещика, который и отвечает за их сохранность. Дроттинн может лишить прав владения землей и рабами помещика, если решит, что он не способен справляться с их целостью.

– Все рабы, которыми владеют пегасы, принадлежат также и Дроттинну. Дроттинн имеет право брать тех рабов, которые ему покажутся пригодными для тяжелых работ. Однако помещики могут распоряжаться рабами, как им будет угодно, но за убийство земного пони он обязан платить штраф в размере пятнадцати монет Дроттинну за то, что уничтожил его собственность.

Крэлкин с трудом оторвался от текста и перевернул страницу. Он даже не ожидал увидеть такой четкий свод законов, подробно описывающий некоторые сферы жизни пегасов. Все было предельно ясно, и подкопаться ни к чему он не мог. Он мог только дивиться, что это все дошло до сегодняшних дней, причем настолько хорошо. Хотя тут он тоже искал подвох.

«Какой богатый канон у пегасов. Не терпится посмотреть, что же придумали единороги. Наверняка, там будет чему поучиться. Но я не верю, что пегасам подарили такой свод законов просто так. Вероятно, они заплатили свою цену, только сами не осознали какую. Да и мало кому вообще могло, наверное, придти в голову, что пегасов использовали в своих целях. Кому вообще были интересны искусные убийцы и их образ жизни? Может, законы ограничивали те сферы жизни, которые касались нападения на магических существ? Кто знает?».

Собравшись с мыслями, он вновь принялся читать:

“Также у каждого пегаса-помещика были внутренние законы, распространяющиеся на семью и рабов. Внутрисемейные законы были не во власти Дроттинна, так как пегасы сами были вольны разбираться между собой в пределах семьи, но правила, касающиеся рабов, были под строгим наблюдением. Помещики, конечно, не были обязаны отчитываться по каждому принятому ими решению на счет земных перед Верховным Вождем, но они и не должны были противоречить главным законам, которые определялись Дроттинном.

В основном такие правила подразумевали систему наказаний раба в соответствии с тяжестью проступка. Никто, конечно, не заботился о том, насколько жестокие и смертельные правила устанавливали землевладельцы. Помещики преследовали цель наказания, Дроттинн и его свита – наживу. Страдали лишь земные пони, ведь в случае смерти одного из их представителей, в их сердцах произрастал страх, а желание подчиняться Хозяевам накатывала на них с новой силой. Помещики же платили Дроттинну чисто символическую сумму и были свободны до нового убийства.

За выполнением наказаний определенных в отношении рабов при дворе пегаса-помещика, следили его дети, которые нередко и были палачами. Деньги за убийство раба изымались из кармана убийцы, но чаще все...”

«Опять пегасы. Понятно, что Дроттинн у них всем заправлял и был каким-то тираном. Однако так ли плоха тирания? Кто сможет сказать, что есть хорошо, а что есть плохо? Как бы ни был плох такой устрой власти, но даже в трудах Платона он стоял на предпоследнем месте. Последняя… А впрочем, не помню я, что последней формой правления было у Платона. Да и не имеет это отношения ко мне. Если я все правильно сделаю, то я больше не буду беспокоиться ни о Платоне, ни о Сократе, ни о планете под названием Земля вообще.

Странно, что пони, который писал сравнительный анализ, писал слова “Хозяин” и “Господин” с большой буквы. Как будто его заставляли это делать. Или же это был просто глубинный многовековой страх перед пегасами и единорогами, который преследовал его сквозь столетия, передаваясь из поколения в поколение. Но это если данную сводку писал земной пони. Ее же запросто мог написать единорог или пегас. Единорог мог просто чтить традиции предков, а пегас использовать данную форму слов для насмешек. Или наоборот. В общем-то, не важно, кто над кем насмехался, а кто отдавал почтение духам древности. Это абсолютно ничего не говорит об авторе. А было бы интересно узнать, кто написал этот дерзкий анализ. С точки зрения единорогов, этот пони должен быть казнен или изолирован от общества другими способами».

Крэлкин задумался об Альтусе. Он понимал, что ему тут не нравится, но предать себя он не мог. Переступить через друга для него было намного проще, чем через свои интересы. Был ли это поступок труса – жеребец не понимал. Точнее понимал, принимать не хотел. Слишком много боли осталось позади, чтобы возвращаться туда, откуда его не так давно выкинуло. Что он там пережил? Пытаясь вспомнить всю самую жуткую мерзость, которую он мог вспомнить, в памяти всплыло воспоминание о его дуэли.

Крэлкин помнил, как его однажды вызвали на дуэль, бой насмерть между двумя волшебниками. Его противником был маг, который управлял преимущественно стихией огня. Крэлкин знал, что рунные маги были слабыми противниками для стихийников, однако согласился, не желая, чтобы об него и его мнение вытирали ноги. К тому же, маг огня его тогда разозлил не на шутку, и он был просто обязан ответить на вызов, потакая своим эмоциям. Когда же он согласился, будущий соперник сначала недоуменно посмотрел на него, но потом разразился гулким смехом и назначил бой через неделю на арене магов, когда там никого не будет.

Крэлкин неодобрительно фыркнул, развернулся и пошел домой, чтобы подготовиться, принимая условия проведения поединка. У него была неделя, чтобы испытать новую технику рунной магии, которую он недавно нашел в библиотеке. «Использование этой магии мгновенно, практически смертельно для любого врага, – вспоминал он слова из книги. – Пробивает любые щиты низкого и среднего уровня. Может даже пробивать некоторые щиты высокого уровня, если маг ослаблен. Однако, эта магия очень опасна. Наносится руна на локоть и активируется, если прикоснуться к трем точкам одновременно в области рисунка. Зачем я вообще ввязался в эту битву? Смертельная дуэль не мой конек. Я против стихийников и так проигрывал, а тут…»

Придя домой, Крэлкин открыл книгу и посмотрел на витиеватый узор интересующей его руны.

– Маг может потерять руку, – в задумчивости прочел он одно из предупреждений. – Неужели это действительно так важно перед лицом смерти? Или это просто тонкий намек на то, что больше двух раз руну не применить и необходимо бить точно и в уверенности в том, что удар не уйдет в щит, потому что другого раза просто не будет. Чем это надо рисовать?

Полчаса он вырисовывал узор на левой руке и еще три часа выводил линии руны на правой. Он хотел быть готовым ко всем неожиданностям, которые могут подстерегать его в бою. Хотя он понимал, что активация заклинания возможна лишь при наличии руки, ведь пальцы должны были нажать на три заветные точки, он все равно хотел иметь возможность выпустить силу руны из любой руки. Это было его секретным оружием против соперника.

После того, как он дорисовал руны, он прилег и посмотрел в потолок, размышляя, как может повысить свои шансы на победу. Он прокручивал варианты с отравленной водой, с дополнительными средствами, чтобы обезвредить врага, вроде шокера или какого-нибудь травматического или огнестрельного оружия. Он даже подумывал о том, чтобы учиться быстро рисовать заветные узоры или искать упрощенные варианты рун в книгах, но все это ему не нравилось. Он искал более простой и действенный способ.

– Руны можно активировать на любой поверхности, – сказал Крэлкин вслух, вспоминая азы магии. – Значит, я могу разрисовать свое тело и использовать подготовленные руны в бою.

Он снял с себя рубашку, подошел к зеркалу и уставился на руки. Рун, которые маг рисовал, не было. Он скривился, взял тонкую кисточку, макнув ее в краску, чтобы нарисовать узор заново, но на полпути остановился, отложил письменную принадлежность и подошел к книге. Он недолго рассматривал рисунок, а потом углубился в особенности техники. Руна была боевой, и Крэлкин это прекрасно понимал, но в нюансы он не зарывался. Как оказалось, все было просто: начертанная руна исчезала, чтобы не показывать противнику секретное оружие раньше времени. Магу это понравилось, и он, улыбнувшись, начал разрисовывать свое тело рунами защиты от стихийных атак. Он точно знал, что его оппонент владеет огнем и немного умеет управлять воздухом. Про другие таланты стихии своего соперника он ничего не ведал.

Противники встретились в назначенное время, ровно через неделю. Маг огня хохотал в окружении своих друзей, которых он притащил поглазеть на фееричное зрелище. Крэлкин, пришедший в одиночестве, старался сохранять спокойствие, но его сердце предательски хотело вырваться из груди. Как бы он хорошо не продумал стратегию, всегда был риск, что он недооценит врага, что сделает какую-то нелепую ошибку и проиграет. Проигрывать он не хотел, ведь проигрыш означал потерю жизни и переход на другие планы бытия, как рассказывали ему ментальные маги. Он же скептически относился к этому, трезво рассуждая о том, что он не вечен и смерть физическая будет означать и смерть духовную.

– Ты не боишься? – спросил надменный голос, отдавая эхом от стен в пустынном помещении арены.

– Все боятся, – бросил без энтузиазма рунный маг, пристально наблюдая за врагом. – И я, и ты.

– Если ты боишься, то почему согласился на этот смертельный бой? – недоуменно бросил стихийник.

– Хотя бы потому, что кто-то должен поставить такую выскочку, как ты, на место.

Голос у Крэлкина дрогнул в последний момент и соперник с друзьями звонко рассмеялись, заметив это. Маг ругнулся про себя, но лишь сохранил каменное, беспристрастное лицо.

– Отступи, и я сохраню тебе жизнь, – сказал стихийник на полном серьезе.

– Такая жизнь мне будет не нужна, – парировал тот.

Крэлкин начал подниматься на возвышение посреди огромного помещения, которое ограничивало рамки поля боя. Оппонент, скинув с себя черный плащ, последовал его примеру. Арена представляла собой подобие горы, на вершине которой была площадка. Незадачливые маги не раз скатывались с возвышения. Как-то подобная участь настигла и Крэлкина, но лишь единожды. По бокам располагались трибуны, защищенные самыми сильными заклинаниями, которые только были изобретены магами, чтобы зрителей не убило случайным мощным заклинанием, брошенным в соперника.

– Зачем ты на самом деле пришел на эту арену? – не унимался стихийник.

– Чтобы понять, чего же я на самом деле стою и нужен ли я на арене, как боевой маг.

– Странное желание, – удивился тот. – Ты рискуешь своей жизнью, чтобы понять, чего ты стоишь? Глупо.

– Мы все порой делаем глупые вещи, – согласился Крэлкин. – Но мы также должны учиться на своих ошибках. Сегодня я пойму, правильно ли я поступил, все ли учел и просчитал. Сегодня от моего таланта управления магией зависит моя жизнь.

– Но ты ввязался в заведомо проигранную схватку. Стихийные маги, как я, всегда побеждали рунных магов, как ты.

– Не всегда.

Крэлкин поднялся наверх и увидел, как противник тоже поднялся и встал напротив него. У него подкосились коленки, в глазах на мгновение потемнело, и он едва не потерял сознание. Все его нутро кричало, чтобы он убирался оттуда, но его гордыня упорствовала, стараясь оттолкнуть свои эмоции на задний план.

– Да даже если рунные маги побеждали, то для них это было неимоверно трудно. Рунная магия медленная и слабая по сравнению с магией стихий.

– Но мы расходуем меньше энергии на нее.

– Да разве это кого-то волнует? – в отчаянье вскрикнул стихийник, будто отчитывал глупого ребенка. – Ты не хуже меня знаешь, что магические бои нашего с тобой уровня длятся не более минуты. Ты не плохой маг, и я не хотел бы тебя убивать.

– Ты знаешь, я сам не хочу умирать, как и ты, – признался Крэлкин. – Но сейчас это неизбежно. Один из нас должен перейти на следующий план и продолжить жизнь, но уже не здесь.

– Почему ты такой упертый? Почему ты не хочешь признать очевидного?

– Твою ложь я никогда не приму. Будь ты хоть трижды сильнее меня.

– Но…

– Умей отстаивать свою точку зрения, – грубо бросил Крэлкин. – Пусть даже за это тебе придется умереть.

– Отстаивать свою точку зрения? – бросил презрительно соперник. – Это то, что тебя действительно сейчас волнует? Ну, хорошо, пусть будет по-твоему. Но я тебя предупреждал.

Стихийник вскинул руки, и их окутало пламя. Крэлкин напрягся, понимая, что сейчас все начнется и решиться за несколько минут. Он быстро скинул с себя плащ, оголив торс и показав противнику свое оружие. На его груди было нарисовано двенадцать защитных рун. На предплечьях – атакующие руны. Он увидел, как соперник напрягся и тут же ударил своей магией. Крэлкин активировал свой первый щит.

«Самое плохое, – думал он, – это то, что рунные щиты действуют всего несколько секунд. Учитывая, мою силу, могу предположить, что щиты продержаться максимум секунд десять, но потом…» Он принялся отсчитывать время, и активировал первую атакующую руну. Руна вспыхнула на его руке зеленым пламенем, а руку пронзила острая боль. Слева от противника вспыхнула яркая изумрудная вспышка.

– Черт, – ругнулся Крэлкин и машинально схватился за предплечье. – Как больно.

Маг огня отпрыгнул от взрыва вправо и вновь ударил магией. На этот раз Крэлкин решил уклониться и переместиться подальше от оппонента. Не теряя того из виду, он увидел, как тот вновь ударил заклинанием. Рука непроизвольно скользнула по защитной руне и шар огня, летевший к Крэлкину, растворился рядом с ним. Стихийник подошел ближе и еще раз ударил. Не останавливая атаки, он подобрался вплотную к рунному магу и уже был готов ударить его одной из самых сильных атак, как Крэлкин активировал атакующую руну и исчез.

– Вот ты и попался, – победно сказал он, ударив себя по плечу.

Яркая желтая вспышка отдала огнем в руке, и, вскрикнув, молодой маг упал на колено. Послышался стальной шум, будто сотни клинков столкнулись друг с другом. Посмотрев вперед, Крэлкин увидел стихийника, запыхавшегося, но с хищной улыбкой на лице. Неподалеку от него на небольшой зоне из пола торчали железные заостренные штыри. «Не может быть. Как он увернулся от моей атаки? Я же все превосходно спланировал. Маги огня зачастую подходят вплотную и дерутся на ближних дистанциях, так как от дистанции достаточно сильно зависит их мощь, но как тогда он смог избежать атаки? Просто отпрыгнуть тут было недостаточно».

– Думал, что стихийники не знают пространственных переходов? – спросил маг злорадно. – Считаешь, что только рунным магам дано сворачивать материю? Выкуси, выскочка!

Соперник моментально подлетел к Крэлкину, использовав перемещение, и попытался нанести удар, усиленный своей магией, но активированная руна поглотила физический удар и не дала магии достичь цели. Стихийник грубо ругнулся. Нахмурившись, Крэлкин свернул пространство и оказался на другой стороне ринга. Наблюдая за каждым движением оппонента, он выравнивал дыхание. Понимая, что самое зрелищное действо ждет его впереди, он все же невольно улыбнулся. Его план работал. У соперника оставалось не так уж и много сил.

«Два-три пространственных перехода и три-четыре несильных атаки. Думал, что я не знаю о возможности стихийников прыгать? Ты наивнее, чем кажешься. Просто тут я тебя недооценил. Но это уже не имеет значения, осталось довести нашу небольшую потасовку до правильного логического завершения».

Присев, Крэлкин вытащил железную заостренную палочку и начал демонстративно выводить на полу арены незамысловатый рисунок, наблюдая, как меняется в лице его оппонент. Стихийник использовал переход и, оказавшись около Крэлкина, тут же нанес удар. Однако Крэлкин не ждал и тоже прыгнул в противоположную сторону. В ту же секунду, как пространство вокруг него выровнялось, а рунный маг решил посмотреть, что делает соперник, он получил острый, колющий удар по ноге и взвыл от боли.

– Зараза, промазал, – послышал он сзади раздосадованный голос. – Ну, ничего, сейчас достану.

Активировав две оставшиеся телепортационные руны, нанесенные на предплечье, Крэлкин хаотично перемещался по рингу и после последнего выхода, откатился, держась за поврежденную ногу. Рана была не смертельная, но глубокая. Штанина джинсов моментально окрасилась кровавым цветом. Попробовав напрячь мышцы, он только взвыл от боли и уже не предпринимал попыток подняться. Держась за поврежденную ногу, он с ненавистью смотрел на врага, сжимающего небольшой нож, с лезвия которого на пол капала кровь.

– И долго ты собирался от меня бегать? Все-таки, ты слабак, Крэлкин, признай это, – сказал стихийник с насмешкой, презрительно смотря на своего соперника. – А сейчас ты умрешь.

Он вскинул руки, и молодой маг видел, словно в замедленной съемке, как стихийник совершает сложные манипуляции руками, и понял, что сейчас последует очень мощная атака. «Попадусь под прямой удар с одним щитом – однозначно умру. Несколько щитов тоже могут не выдержать. Перемещаться бесполезно, атака будет моментальная. Да и из-за этой дурацкой ноги… Простую атакующую руну не успею нарисовать, ровно как и руну перемещения. Я навел справки о самых мощных заклинаниях огненной магии, и это выглядит очень похоже на одно из них. Очень простое, но и очень затратное. И если он промахнется, то я выиграю бой».

Набросив на себя несколько щитов, Крэлкин искал быстрый выход из ситуации. Он видел, что стихийник уже начинал искать свою цель. Понимая, что сейчас все закончится, рунный маг внезапно провел по всем рунам рукой, которые были на правом предплечье. Витиеватые узоры вспыхнули разноцветными огнями, и боль, которая пронзила всю руку Крэлкина, заставила того упасть на колени.

Послышалась череда взрывов, заканчивающаяся землетрясением. Рунный маг, сидя, посмотрел на оппонента и увидел, как тот довел свои последние движения до конца, но внезапные взрывы испугали его, а землетрясение, которое подкосило левую ногу мага, отвело руки от соперника, и разрушающая сила выстрела огромного столпа огня пришлась в крышу арены. Металлические конструкции заскрежетали, и с потолка посыпалась пыль и небольшие камушки. Маг огня упал на спину, но тут же поднялся, тяжело отдуваясь. Сердце у Крэлкина отбивало чечетку. Размышляя над тем, сколько у соперника осталось силы, он подхватил стальную палочку и принялся скрести по полу.

– Помнишь, я тебе говорил, что магия стихий очень выматывает? – спросил он, рисуя защитную руну на полу.

– Это нечестно, – парировал тот.

– Честно? – удивился рунный маг. – А честно было предлагать дуэль заведомо слабому противнику? Честно было приносит нож на нашу дуэль? Я тебе кое-что расскажу о магии рун, чтобы ты понимал, почему я тебя победил.

– Зачем мне это? – запротестовал соперник. – Ты все равно меня убьешь.

– Больно оно мне надо, убивать тебя.

Стихийник взмахнул рукой, готовясь ударить своего врага, но Крэлкин его предупредил:

– У меня еще три щита и два атакующих заклинания наготове. Плюс практически неограниченный запас силы и возможность рисовать руны. Ты уже выдохся. Дай только повод применить мои рисунки, – передразнил Крэлкин оппонента, который подобным образом отзывался о рунах.

Маг замешкался и опустил руки. Снизу послышались проклятья, но тот лишь отмахнулся от своих друзей и послал их куда подальше. Тяжело дыша, он присел там, где стоял. Дорисовав в молчании заживляющую руну, Крэлкин наскоро исцелил свою рану, поморщившись от боли, и поднялся.

– Магия рун медленная, – начал он после непродолжительной паузы, – но это единственная магия, которую можно подготовить заранее. Я использовал специальные невидимые руны, которые активировал с помощью рун поменьше, расположенных у меня на руках. Даже сейчас ты сидишь на одной из них.

– Значит, ты все спланировал заранее. Я все понял с самого начала, – с горечью отозвался маг.

– Конечно. А ты думал, что всю неделю я проведу в страхе перед могучим стихийником? Ты не более чем человек, который ошибается и недооценивает врагов. И я тоже мог тебя недооценить. Но не сделал этого, хоть и не учел, что ты умеешь перемещаться в пространстве. Но, даже несмотря на мой недочет, я завысил планку твоего искусства обращения с магией, чтобы найти более сильные заклинания против тебя и более совершенную стратегию. Я полагал, что ты будешь биться в ближнем бою, но я также рассматривал вариант, что наш поединок пройдет на расстоянии. В любом случае, судьба мне преподнесла подарок, о котором я мог только мечтать: руны-ловушки, в которые ты попался, как мальчишка. Да, я приготовил все заранее, но от этого зависела моя жизнь! Моей целью было свести быстрый бой в стратегическую длительную битву. Мне нужно было время, чтобы вымотать тебя. И у меня это вышло. К тому же, ты слишком быстро действовал и не заметил ловушек, которые я для тебя расставил.

– И зачем ты мне все это сказал? – вяло удивился маг огня, теребя в руках осыпавшиеся с потолка камушки, бросая их вниз с арены и провожая печальным взглядом.

– Ты, правда, не понимаешь? – изумился Крэлкин.

– Если ты хочешь меня убить, то я не буду сопротивляться.

– Да на кой черт ты мне сдался? – парировал маг и начал спускаться с арены. – Умей отстаивать свою точку зрения. И никогда не недооценивай врагов.

Крэлкин заворожено посмотрел на свои передние ноги пони. «Интересно, сохранились ли те руны до сих пор? Я все-таки, поменял тело. А руны – просто рисунки, не имеющие прямой привязки к магии. Это просто линии, не больше и не меньше. Так может ли сидеть во мне та старинная магия, которой я планировал убить того стихийника, или нет? Даже если рисунки сохранились, то я наверняка не смогу ими воспользоваться. Это все лишено смысла, потому что способность управления внешними потоками магии я утратил безвозвратно. Но разве эти руны не тем и примечательны, что активируются сами и не требуют познания мага в области обращения с внешней энергией? Совершенно не помню. А если бы я еще и вспомнил, как они выглядели, то уже попробовал бы применить».

Все еще размышляя над тем, что у него может быть достаточно сильное оружие в копытах, способное поразить правительницу Эквестрии, он невольно оценивал свои шансы в своей кампании. Возможно, смертельной магии даже и на двоих хватит. А при достаточном везении, ему не оторвет передние ноги, и он сможет перебить всех, кто встанет у него на пути. Оставалось только две преграды к осуществлению его плана: активация руны и сама руна. Хотя он не исключал, что она не сработает, и тогда он попадет в нелепое положение, когда дело дойдет до физических воздействий.

«А что будет, если я убью Селестию? На чью сторону встанут пони? По моим подсчетам, они должны разделиться на три лагеря: пегасы, которые поддержат силу, то есть меня, единороги, которые будут ярыми противниками силового вмешательства, хотя некоторые попытаются продавить свою точку зрения в обществе и привлечь меня в свой лагерь, а земные пони… земные пони постараются уйти от конфликта. Подсознательно все они должны понимать, кто и что они такое. Пегасы – жестокие убийцы, единороги – утонченная аристократия, земные пони – рабы и слуги. На это я и должен ориентироваться, если я собрался уничтожать аликорнов. Но хватит ли у меня сил? Да и есть ли они у меня вообще?»

Крэлкин еще раз посмотрел на передние ноги, вытянутые перед ним. Он пытался разглядеть узор, рисунок, те завитушки, которые должны составлять рунические письмена. И все же он терялся в догадках, зачем Селестии необходим он сам. При поверхностном рассмотрении действий принцессы было видно, что она хочет узнать, как работает магия чужаков, но Крэлкин в это не верил. Он искал подвох в словах и действиях августейшей особы, веря, что за ними находится что-то большее, нежели просто желание узнать о магии. Селестия хотела использовать пришельца, но как – он еще не догадывался.

Пройдя немного дальше по документу, Крэлкин остановился на описании законов единорогов. Он хотел хоть немного приблизиться к правилам настоящей Эквестрии, к исполнительной и законодательной ветке власти, а также узнать о работе судебной ветке правительственного аппарата.

“Единороги имели общие законы, которые, впрочем, никто не исполнял. Они просто были написаны и сохранены для истории, однако до нас не дошло ни единой более-менее целостной их версии. Лишь обрывки и упоминания о том, что они вообще существовали.

Уничижительные повсеместные упоминания о правилах в обществе единорогов были небеспричинны. Никто не «опускался» до того, чтобы следовать закону и слову Севастократора в разрешении межличностных проблем. Помимо этого, постановления Аукторитаса не затрагивали положение земных пони в подчинении помещиков. Крепостные были полностью во власти единорогов-хозяев.

Однако единороги, несмотря на свою развязность, дорожили земными, в отличие от пегасов, и не желали их убивать просто потехи ради. Это сказывалось на общем состоянии крепостных, их работе и на поголовье семей земных пони. Системы законов для них, предназначались для установления не только системы наказания, но и для определения взаимоотношений между помещиком и крепостным, места крепостного в подчинении и его обязанностей перед Хозяином”.

Белый жеребец замер, даже дыхание задержал. Впереди, через четыре небольших абзаца, начинался раздел о сравнении отношения к рабам и крепостным пегасов и единорогов. Больше информации о законах единорогов не было. Как, впрочем, и самих законов. Немного отойдя от шока, белый пони пробежался по всему тексту, посвященному правилам рогатых, но не обнаружил ничего интересного. Законов, регулирующих взаимоотношения между помещиками не было, а рабы подчинялись исключительно единорогам.

«Тотальный феодализм. Мрак. Единороги либо жили в анархии, либо… Не удивительно, что они держались обособленно, и что авторитет у них был в почете. Однако чем же на самом деле был Аукторитас? В чем его легитимная функция, помимо поднятия и опускания светил да организации празднеств? Получается, что свои операции он проворачивал вне ведения своего народа. Да и народа, по сути, у него и не было. А мне вначале показались единороги цивилизованной расой. Значит, и нападки на этот орган власти были не беспричинны. Я бы первый встал против такой власти, только действовал, как они: через подставных лиц.

Что же на самом деле затевал Аукторитас? Не думаю, что он просто так заботился о своих гражданах. Какова цель? Нажива? Нет, слишком примитивно, не их уровень. Если у нас наживу можно ассоциировать с отдыхом и полной свободой ото всех возможных дел, то тут единороги вкалывали каждый день, а толку не было. Что-то здесь не то, что-то более глубинное зарыто в их поведении. Что может быть лучше подставных законов? Отсутствие законов?»

Внезапно в дверь кто-то зашел и направился вглубь помещения, цокая по каменному полу железными подковами. Крэлкин моментально определил, что это кобылка и что она уставшая. Небольшой промежуток между шагами говорил о размерах, однако это больше всего его выбило из колеи: это была не Селестия.

Белый жеребец замер, вжавшись в ледяную стену, около которой была поставлена кровать, и обнял книгу копытами, прижимая к груди. По всему его телу пробежали мурашки, но скорее от холода, исходящего от каменной стены, нежели от осознания, что его в чем-то уличат. Из-за угла показалась темная, как ночь кобылка с необычной гривой, как у старшего потентата Эквестрии, словно звездное ночное небо, усыпанное мириадами звезд. Крэлкин узнал в вошедшей сестру и соправительницу Селестии: Принцессу Луну.

Кобылка прошла мимо кровати, даже не заметив на ней гостя, скользя утомленным взглядом по ровным рядам полок. Белый жеребец не смел даже шелохнуться, замечая самые незначительные эмоции на лике венценосной. Луна явно пришла сюда не по своему желанию, она была в подавленном состоянии. Чуть опущенные уши, утомленный взгляд, слегка расширяющиеся при дыхании ноздри, ровное, глубокое дыхание и скачущий по предметам взгляд говорили, что недавно у нее произошел серьезный разговор с близким ей пони, и она сердилась на него. К близкому пони Крэлкин моментально приписал Селестию и наскоро промотал возможный диалог между двумя аликорнами, который мог касаться двух чужаков, пришедших в Эквестрию.

Внезапно августейшая обернулась и заметила белого незнакомца, лежащего на кровати с черной книгой, прижатой к груди и пристально наблюдающей за ней. Кобылка раскрыла рот от удивления, не зная даже что сказать. Чужак, понимая, что она явно не знает о его допуске к чтению истории, открыл рот, чтобы все объяснить, но лишь почувствовал, как его подхватила неведомая сила, кто-то бесцеремонно выдрал из копыт книгу по истории, и он остался висеть в воздухе в полуметре над полом, прижимая пустые копыта к груди и смотря непонимающим взглядом на принцессу. Ее поведение не укладывалось в голове у жеребца, и он попытался возмутиться, однако ему не дали этого сделать, закрыв рот магией.

«Интересно, как все-таки, действует магия единорогов и аликорнов? И одинаково ли она действует, – думал Крэлкин, рассматривая, как темная кобылка листает историю Эквестрии и с каждой новой страницей приходит в бешенство. Вися в темно-синем облачке над полом, он предполагал, какая реакция последует далее. – Что привело ее в такое нехорошее расположение духа? Неужели она тоже присутствует в истории, только в темном свете?»

Внезапно магии вокруг белого жеребца растаяла, и он упал, ударившись крупом о каменный пол. Некоторое время он растирал ушибленное место, пока принцесса не просмотрела интересующий момент истории и книга, хранившая наследие пони, не легла на стол, подальше от копыт гостя.

– Добрый… – Крэлкин посмотрел в окно, сквозь которое в библиотеку пробивался яркий свет, – …день.

– Мы недоумеваем, как вам в копыта попала подобная литература? – спросила августейшая громогласным голосом, смотря чужаку в глаза.

– Дала ваша сестра, – ответил жеребец.

– “Дала”? – переспросил громогласный голос.

– Да, дала, – просто объяснил белый пони и решил соврать, чтобы понять, знает ли Луна о договоренности между ним и Селестией. – Я спросил ее, можно ли прочесть историю Эквестрии, а она начала…

– Что?! – взревела Луна, и стекла в библиотеке затряслись, как и сердце у бывшего мага. Мордочка ее исказилась в порыве гнева. – Мы в негодовании, что земной пони позволяет себе так общаться с…

Внезапно Луна осеклась, и черты на ее мордочке разгладились. Кобылка набрала в грудь побольше воздуха и тяжело вздохнула.

«Земной пони не смеет так общаться с кем? Власть имущими? Селестия и Луна настолько разные? Значит, эта темная правительница темная не только снаружи, но и внутри. Как бы не хотелось верить в доброту, которая пронизывает мир Эквестрии, но кое-где ее явно не хватает. Недочет Селестии или какого-то другого аликорна?

Хотя есть что-то странное даже в манере речи темной принцессы, будто она не просто из правящей семьи, но и принадлежит настолько высокому свету, что ее слепит солнце собственной гордыни. Кажется, что такой громогласный голос обращается только к недостойным. Земные пони недостойны в ее мировоззрении? А как на счет пегасов и единорогов? Очень любопытный образец, однако мне нужно держаться сдержано до поры до времени. Не думаю, что она просто злая. Скорее всего, просто пережила в своей жизни что-то плохое, но что?

И все равно какое-то странное ощущение на ее счет у меня осталось. Она даже держится не так, как Селестия. Если Селестия ведет себя властно и знает, что ее персону нельзя не заметить, то Луна либо пытается привлечь к себе внимание, либо привыкла так говорить. Но кто еще так говорит? Неужели, она пронесла сквозь века свое знание о высокой культуре ее рода и осталась верна традициям? Или же недавно пришла из страны аликорнов и только начинает адаптироваться к обществу смирных пони?»

– Я что-то не так делаю? – спросил Крэлкин осторожно, сидя на полу.

Он не хотел, чтобы принцесса подумала, будто ее подданный смеет стоять в присутствии августейшей особы. Еще не до конца осознавая, чем вызвано такое поведение Луны, он полагал, что различия в этикете двух миров могли выдать его, если она еще не знает о проблеме чужаков. В цивилизованном мире Крэлкина не было никаких рабов, никаких слуг, если смотреть поверхностно, однако все работали на богатых хозяев, которые лишь делились прибылью со своими подчиненными. Это было своего рода рабство, финансовое или экономическое рабство, однако мало кто признавал эту прописную истину.

Луна посмотрела на него и отвернулась, будто не хотела показывать свою слабость, и посмотрела в окно на снующих над Кэнтерлотом редких пегасов. Крэлкину почему-то стало ее жаль. Пусть она и была из королевской семьи, пусть она и была сестрой главы Эквестрии, но что-то в ней было не от Селестии. Казалось, что она даже далека от политики и всех остальных прелестей правления, а ее заставляют каждый день окунаться в это с головой. «Она в депрессии? С чего бы? Почему она так сильно разгневалась, когда увидела историю? Неужели она ее ни разу не видела? Но почему? Неужели Селестия и от нее прятала эту книгу?»

– Историю Вы не видели, Ваше Высочество, – констатировал факт Крэлкин более уверенно, учтиво обращаясь к принцессе, хотя уже подозревал, что ему нечего бояться, однако Луна не ответила и не обернулась. – Что Вас тревожит?

– Ты, – ответила она невероятно мягким, будто не своим, голосом и подошла к окну. – Селестия уделяет твоей персоне слишком много внимания. Кто ты такой? Ты ведь не обычный земной пони, да? Тогда, возможно, ты один из них?

«Она изменила своей голос? Настолько кардинально? Даже говор стал иным. Неужели аликорн учится, приспосабливается? Но почему она показывает это все именно мне? Да и кто этот – “один из них”? Странно все это. Неплохо было бы разобраться, что к чему».

– “Один из них”, Ваше Высочество? – переспросил недоуменно жеребец.

– Земной пони, могущий… – Луна прервалась и вздохнула. – Это неважно. Важно, что ты другой.

«Земной пони могущий творить магию? Или что? Неужели в истории были подобные прецеденты? И как, интересно, они вообще могли выбрасывать столь сильные потоки магии, чтобы влиять на физический мир? Чем дальше в лес, тем больше дров. Кажется, я начинаю видеть первые подводные камни современного общества Эквестрии. А что же делают с такими индивидами, отличающимися от общего табуна? Почему Луна подумала, что я другой пони, не похожий на всех остальных? Или есть еще какие-то виды пони, которые действительно могут колдовать? Тогда мне надо их найти и переговорить с ними».

– Я не другой, – запротестовал Крэлкин, пытаясь понять, как относится Селестия к своим подданным и к каким “другим” его причислили, а также, что из этого следует.

– “Не другой”? – переспросила кобылка и бросила быстрый оценивающий на него. – Тогда почему Селестия тебя боится?

«Боится? Вот это откровение, – усмехнулся про себя пони. – Значит, Селестию я все же вывел из равновесия. Или ее неправильно поняла сестра? Мне все же кажется, что тут дело не в старшей сестре, а в младшей. Значит, надо копаться в ее душе».

– Боится? В каком смысле? – непонимающе бросил жеребец и принялся ждать ответа. Луна повернулась к нему всем телом и, вздохнув, ответила:

– Потому что она ведет себя не так, как обычно. Она вся на иголках, а это с ней случается нечасто.

«Болтун, находка для шпиона. И все же, Селестия бегает, что случается с ней не часто. Но не просто же так она бегает. Да и брат Твайлайт приготовил что-то для нее. Интересно, что это? Неужели портал, чтобы отправить меня и Альтуса назад? Замешана ли в этом Твайлайт? Наверняка замешана, она ведь не просто так приехала сюда, в столицу Эквестрии, под бочек к своему ментору. Не дать ей и Трикси слить магию вновь и подвергнуть опасности множество пони – лишь отвод глаз. Необходимо искать другие смыслы пребывания ее в этом городе подле принцессы».

– А что Принцесса Селестия делает? – осведомился уверенным голосом жеребец.

– Это неважно, – ответила Луна. – Книгу я заберу с собой.

«Вот так сюрприз… неважно? Я думал, что смогу вытянуть из нее больше информации о внутренней жизни Королевского замка Кэнтерлота. Не все так просто, значит. И Луна может взять и пойти на попятную, как и Селестия. Но вы, аликорны, лишь оттягиваете время, вы все равно ответите мне на интересующие вопросы. Надо только, чтобы время вопросов подошло раньше времени отправки.

Однако праве ли я отдать ей историю Эквестрии? Селестия сказала, чтобы я никому не давал ее, особенно Твайлайт. Но что я могу сделать против слова принцессы? Она мало того, что маг, так еще сильнее меня физически, да и относится к правящей верхушке. Что мой голос, даже подкрепленный голосом Селестии, значит против слова королевской особы? Наверное, ничего. Все равно стоит попробовать намекнуть ей, что ее сестра не разрешила мне давать книгу кому попало в копыта».

– Но…

– Никаких “но”? – стальным голосом ответила кобылка, и Крэлкин невольно поежился. Даже говорить что-то еще не хотелось. Было что-то властное в этом темном аликорне, но и что-то гнетущее, будто в ее душе полыхал пожар невыносимых страданий. И полыхал он уже не один год. Белый жеребец подсознательно чувствовал это и испытывал жалость к пони, которая сейчас стояла спиной к нему, смотря на слепящее зимнее солнце.

Внезапно Крэлкина что-то кольнуло в сердце, и он опять почувствовал накатывающую волну эйфории. Он поднялся, сел на кровать, зажмурился и даже задержал дыхание: он пробовал бороться с этой заразой, вновь, но понимал, что бесполезно. Через несколько мгновений спрятанные чувства опять вырвались наружу, взорвавшись радужным вулканом, и жеребец посмотрел на Луну по-другому, словно знал ее всю жизнь, словно на сестру, словно на далекую подругу, с которой давно поругался и теперь хотел только одного: помириться. И ему стало очень жаль за то, что с ней происходит, будто он сам виноват в этом, будто он не защитил ее, не поддержал, когда это было необходимо, будто он пришел слишком поздно, и теперь не мог себе простить этого.

– Что с тобой случилось? – спросил Крэлкин, открыл глаза и посмотрел проникновенным взглядом на Луну.

– Что? – изумилась та и недоуменно воззрилась на жеребца.

– Что тебя гложет? Ты раньше была не такой. Ты была чуткой и отзывчивой.

– Откуда ты знаешь? – спросила принцесса настороженная резкой переменой в настроении и говоре земного пони.

– Все хорошие. Просто необходимо уметь видеть хорошее в ближнем своем, – мечтательно потянул жеребец.

«Все хорошие? – возмутилось сознание бывшего мага, все еще трезво оценивающее ситуацию. – Да что я несу? Все люди по умолчанию моральные уроды! И никто не исключение! Каждый думает лишь о себе! С самого рождения до самой смерти! Да и времени у них нет присматриваться к чужим качествам. Хоть хорошим, хоть плохим. Просто плохое всегда заметнее с дальнего расстояния. А чтобы увидеть хорошее, необходимо приблизиться. Однако ни у кого нету на это время! Все только и делают, что думают о… впрочем, это уже пустое. Никто не думает о важном! Так почему же я должен?!»

– И почему ты считаешь, что я хорошая? – Крэлкин видел, как напряженная мордочка Принцессы Эквестрии начинает расслабляться, словно она проникается игрой, которую затеял с ней взбунтовавшийся разум жеребца. Он понимал, что за такой проступок его бросят в темницу и придется действовать из подполья, чего жеребец не так уже и хотел. Но остановиться он был не в силах.

– Просто я так думаю. Это видно в твоих красивых глазах.

«Что?! Красивые глаза?! Да что я несу?! Как такое вообще понимать?! Неужели у меня раздвоение личности?! И этот ублюдок появляется только тогда, когда в поле зрения появляются кобылы?!» – негодовал Крэлкин.

– В глазах? – переспросила ошарашенная темная пони.

– Глаза – зеркало души, – ответил меланхолично жеребец. – И душа у тебя красивая.

Крэлкин смотрел на Луну и ожидал, что она смутится или отругает его, но она только вздохнула, сбросив с себя все, что на нее накатило при разговоре с неизвестным ей подданным, подхватила книгу магией и горделиво вышла за дверь. Вместе с ней ушла и эйфория, и чужак остался сидеть в одиночестве в гнетущей, душераздирающей тишине. Окинув свой поступок еще раз более трезвым взором со всех сторон, он понял, что пропал. Теперь он на иголках не только с Селестией, но и с Луной.

«Осталось встретиться с Кад… как там этого третьего аликорна зовут? Вылетело из головы. В общем, и с последним правителем Эквестрии мне осталось поругаться и будет покончено с моим влиянием на окружение Селестии. Что будет, если я все же не смогу сопротивляться Селестии? И что будет, вернись я назад? Буду ли я пробовать пробивать пространство обратно в Эквестрию? Вероятнее всего, да. Но это будет очень глупо. Я же не смогу сказать, куда меня выбросит. Хотя если только я не смогу все высчитать и…»

Крэлкин расхохотался. «М-да, рассчитаю, значит? Ну, как говориться, флаг мне в руки, барабан – на шею и ветер – в спину. Подобные ученые были и до меня, которые видели альтернативные миры, но никак не могли пробить в них проход. Только вот то были просто ученые, а я маг. У меня есть те ресурсы, которые недоступны современной науке. Хоть их и не так много, как хотелось бы, но они есть. В крайнем случае, я смогу использовать своих врагов, чтобы повторить тот неудачный скачек, который и отправил меня в этот мир».

Крэлкин сидел на удобной, теплой кровати и размышлял, слушая тишину. Ветер на улице чуть слышно завывал, ударяясь о здание, словно волны о скалы и рассыпаясь тысячами невидимых брызг. За окном начинало краснеть. Переведя взгляд на улицу, жеребец прикинул, в какой ситуации оказался и что она ему сулит. По его прогнозам он был в проигрышном положении, однако пока что он был в библиотеке, и никто в ближайшее время не должен его побеспокоить. Потому он спрыгнул и, оглядевшись, продекламировал:

– Ну, истории у меня не стало, так что время пройтись и найти зебриканскую литературу.

Цокая по каменному полу, он направлялся к уже известному ему месту. Там лежала интересующие его книги и ждали, когда же жеребец их заберет оттуда и примется изучать. Взгляд его скользил по корешкам книг, и он невольно читал названия разномастных учебников. Крэлкин изумлялся, как много было практических пособий от разных авторов для каждой расы. Он видел пособия по строительству домов для пегасов, единорогов и земных пони, а также про то, как те или иные расы могут строить сооружения вместе. Это было ново и необычно.

Однако одна секция привлекла его взгляд, и Крэлкин замер перед ней. “Теория магии”, – гласила табличка с филигранными буквами, аккуратно прибитая к одной из полок. Крэлкин начал жадно выхватывать названия одно за другим, пока не остановился на одной книге с интересным названием: “Глубинное изучение теории магии, или истинное знание албидо стилла в организме пони”.

Книга была достаточно высоко, и даже встав на задние ноги, жеребец не смог до нее дотянуться. Недолго думая, он начал вытаскивать литературу с нижних полок и строить некоторое подобие лестницы, чтобы добраться до интересующих его знаний. Вытаскивая очередную книгу, чтобы бросить ее себе под копыта, он остановился и посмотрел название. “Магическая сила аликорнов”.

«Очень интересно. Пожалуй, эти две книги смогут все же раскрыть в полной мере феномен аликорнов и то, как магия действует в мире пони. Что такое сияние рога? Остаточный эффект, но от чего? Что является первоосновой в мире магии пони? Какие потоки энергии они используют для своего волшебства? Как их блокировать? Какое есть оружие против магии единорогов? А ведь оружие есть! Не зря же Севастократор писал, что необходимо создать школы для одаренных единорогов, дабы увеличить шансы на победу в возможной войне».

Спустя полчаса Крэлкин достал книгу, наполнил выпотрошенную им полку бумажным содержимым и развалился прямо там, на полу, прихватив керосиновую лампу. Он помнил укоряющий разговор с Селестией, в котором она четко сказала, что он должен будет объяснить, зачем брал книги наследия зебр и читал их. Но, хоть он и осторожничал, все же пока не задумывался над ответом. Сейчас в его копыта попали книги по теории магии, которые он просто должен был изучить.

II

– Сестра, что это такое? – спросила темная кобылка, входя в тронный зал к Принцессе Селестии, нахально выгнав стражу из покоев светлого аликорна.

Та удивленно посмотрела на возмутителя спокойствия и тепло улыбнулась гостье. Казалось, что негодование второй пони ее нисколько не удивило. Дверь за темно-синей кобылкой закрылась с гулким стуком, эхом разнесшимся по большому помещению, и две сестры остались наедине, закрытые от всего мира.

– Что это такое, Селестия? – опять спросила Луна, подходя к ней.

Фолиант подлетел к светлому аликорну и упал рядом с ее золоченым троном, на котором поверх лежала разноцветная подушка, выполненная в теплых тонах. При падении некоторые листики вылетели из истории. Аметистовые глаза старшей сестры скользнули по черной потрепанной обложке знакомой книги. Она подняла ее и потерянные документы. Раскрыв фолиант, белая пони, не торопясь, нашла место, откуда выпали материалы, и бережно вложила их на место. После этого книга легла подле принцессы на престол. Луна ждала, пока Селестия соизволит ответить на ее вопрос, зная, что сестра лишь тянет время.

– Это история Эквестрии, – сказала наконец та.

– Зачем... зачем ты ее собрала? – возмущалась темная кобылка.

– Для того чтобы каждый желающий пони мог…

– А скрывать зачем? “Великосиятельная Принцесса Селестия”, – злобно передразнила написанное Луна. – “Владычица Дня и Ночи”. Это ты так повелела назвать себя?

– Конечно, нет, сестричка, – улыбнулась Селестия. – Я не писала эту историю, я лишь попросила пони собрать материалы для будущих поколений. Зачем скрывать? Но почему ты решила, что я скрываю нашу историю?

Черная книга взлетела, раскрылась перед мордочкой белого алинорна на первой странице, и из кармашка обложки вылетел посеревший лист с записями от Специального архивариуса кэнтерлотской библиотеки. Селестия прочла все, что было на листике, и вновь улыбнулась Луне.

– Я ее не прятала, все желающие…

– Единороги, – бесцеремонно перебила ее Луна. – Ты показывала ее только единорогам.

– Да, я показывала ее только единорогам, – согласилась Селестия мягким голосом. – Ты очень наблюдательная сестренка.

– Но почему только им? Неужели…

– Пегасы? – добродушно осведомилась старшая пони. – Или земные пони? Ты не хуже меня понимаешь, что…

– Понимаю я, но почему она недоступна другим пони?! – вспылил темный аликорн.

– Она доступна, – спокойно сказала Селестия. – Однако не все могут правильно понять, что там написано и какие уроки следует извлечь. И только…

– Единороги могут понять это, – закончила гробовым голосом Луна.

– Луна, дорогая моя сестренка, ты слишком долго была в заточении. Многое изменилось с тех пор. Если бы я не сделала, что должна была, то мы не смогли бы избавить тебя от Найтмэр Мун. Я делаю все только во благо, я прислушиваюсь к остальным пони, я…

– Тщеславие, – шепнула младшая сестра в сторону, но достаточно громко, чтобы старшая сестра заметила это.

– Прошу прощения, – удивилась Селестия.

– Ничего, продолжай, – невозмутимо сказала темная правительница.

– Нет, скажи, пожалуйста, что тебя гложет? – настаивал старший потентат.

– Меня? – поддельно удивилась Луна, а потом нахмурилась. – Что меня гложет? А ты не видишь? Ты не замечаешь, что со мной не так?

– Ты обеспокоена, что я не обращаю на тебя внимания? – предположила Селестия.

– Как ты догадалась? – иронично осведомилась темный аликорн. – Ты вечно носишься со своими пони. С тех пор, как мы с тобой заключили Дискорда в камень, ты перестала уделять мне внимания. Все твое время заняли так тобой любимые маленькие пони. Думаешь, что я их стала ненавидеть просто так? То, что написано в истории – ложь! Это то, как меня видели другие. Да и ты тоже приложила копыта к этому. Как ты могла так со мной поступить? Ты превратила меня в монстра! Я думала, что сестры… что они должны быть открыты друг другу, доверять, поддерживать, а ты…

Луна с презрением и злобой смотрела на напряженную мордочку старшего потентата.

– А что я, Луна? – удивилась Селестия. – Что я не так сделала? Ты хотела повторения войны между жителями Эквестрии? Ты знаешь, что после того, как ты ушла…

– Мне все равно, что было после того, как я ушла… Ты опять про своих пони начинаешь разговаривать. А ты обо мне подумала хоть раз? Думаешь, что быть заточенной на луне лучше, чем жить со всеми остальными? Думаешь, это весело? Провести целое тысячелетие в одиночестве! Я чуть с ума не сошла!

– Я думаю обо всех в равной степени, – сказала Селестия тоном, не терпящим возражений.

– Я твоя сестра! – вскрикнула темная кобылка в отчаянии. – Я не просто пони! Ты могла бы мне и больше внимания уделять, когда я этого просила! Но нет, ты…

Внезапно Луна осеклась и склонила голову. Селестия молчала, не смея упрекать сестру за ее слабость, но той и не нужна была жалость. Она просила любви и взаимоподдержки. Сестринской помощи. Но светлый правитель Эквестрии не собиралась прогибаться ни под кого. Оступиться – значило для Селестии пойти на поводу у своих чувств, на чем мог сыграть Крэлкин.

– Я бы хотела тебе помочь, – начала светлая кобылка. – Но я пока что не могу. Просто сейчас слишком сложная ситуация.

– И связана она с тем белым пони без метки? – осведомилась Луна сдавленным голосом.

– Да, с ним, – беспрецедентно согласился аликорн.

– И что с ним не так? Кроме того, что у него нет метки? Он разве может представлять какую-то угрозу тебе и Кэнтерлотской страже?

– Может, – выдохнула Селестия.

– Он один из…

– Не стоит об этом, – настороженно обронила августейшая. – Нет, он не один из них. Он из другого места.

– Значит, он настолько же сильный, как аликорны? – осведомилась младшая сестра.

– Нет, конечно, – напряженно ответила Селестия. – Однако он опасен.

– Зачем же ты дала ему историю? – безразлично спросила королевская особа.

– Потому что мне надо его тут задержать. Он поймет рано или поздно, что я его просто вожу за нос, но пока этот момент не настал, я могу быть спокойна и заниматься его дальнейшей отправкой по месту жительства.

– Он не покинет стен Кэнтерлота? – уже напряженно спросила темный аликорн.

– Не обязательно. Мне необходимо отвлекать его внимание. Если он поймет, что я делаю, то станет опасен. Держать взаперти – значит кричать ему на ухо, что он попался. Тогда он может начать действовать.

– Чем же он так опасен? – изумилась Луна.

– Своими знаниями, – просто ответила Селестия.

Луна с недоверием посмотрела на свою сестру.

– Знаниями? Потому ты дала ему историю Эквестрии?

– Да, именно поэтому.

Темная кобылка открыла рот, чтобы что-то сказать, но, немного подумав, тяжело вздохнула, понимая, что больше ничего от Селестии не узнает.

– Тебя как всегда нельзя понять, – обиделась она.

– Это сложная ситуация, – согласилась белая кобылка.

Темный аликорн направился к двери и застыл на полпути.

– Селестия, ты меня не просто так отправила в ту библиотеку, да?

Старшая сестра молчала, давая возможность сестре самой понять, что же происходит на самом деле.

– Он мне не кажется опасным, – наконец сказала Луна. – Просто еще один пони, напуганный неизвестной ему обстановкой и личной заинтересованностью самой принцессы. Могла бы с ним быть помягче.

– Он уже натворил множество бед. Я не могу с ним помягче, он…

– Возможно дело не в нем, а в тебе? – внезапно спросила пони, и заставила Селестию напрячься.

– Возможно, дело в отношении к жизни? – спросила старшая сестра.

Луна лишь вздохнула и помотала головой, будто отрицая невидимое послание сестры.

– Мне отнести книгу назад? – спросила темная кобылка.

– Да, пожалуй, это было бы хорошо с твоей стороны, – невозмутимо ответила старшая правительница.

– Тогда я зайду за ней завтра, – предупреждающе бросила Луна, словно не желая, чтобы ее “работу” выполнял другой пони.

Как только дверь за темной кобылкой закрылась, Селестия расслабилась и, пребывая в одиночестве, позволила себе разлечься на удобной цветастой подушке, лежащей на ее троне. Она знала, что никто не посмеет без стука войти в тронный зал, кроме ее сестры, а Луна знала, какой усталой она может быть. Они с ней прошли многое, многое повидали, но так и не смогли понять друг друга до конца.

«Луна ведет себя, как капризный ребенок, – подумала про себя Селестия. – Неужели за тысячу лет, проведенных в заточении, она не научилась ничему? Не поняла глубинного смысла слова “дружба”. Если она споется с Крэлкиным… Нет, этого не может произойти. Луна хоть и капризный жеребенок, но она тоже далеко не глупая пони. Надеюсь, что она поняла, как надо вести себя с чужаком.

Крэлкин пока что находится под моим наблюдением. Но на кого я могу рассчитывать в дальнейшем? На Элементы Гармонии? Нет, они все не нужны для такой пустяковой миссии. Нужна одна лишь Твайлайт, которой я не могу пожертвовать. Элемент Гармонии “Магия” очень редкий и мне повезло, что я в свое время нашла лиловую единорожку. Если бы не она, то неизвестно, чем бы закончилась схватка между мной и Найтмэр Мун. Все могло бы быть гораздо сложнее.

А теперь пришел Крэлкин. Он хоть и желает лишь остаться, но я вижу, какой он внутри. Он не сможет тут жить, как бы ему не хотелось. Он опасен. И опасен, в первую очередь знанием. Надеюсь, что он правильно поймет нашу историю и увидит, что я хотела показать. Но даже на случай, если он не поймет, то я с ним обязательно поговорю и объясню.

Однако тот чужак упрямый. Я не могу ему доверять. Где же может быть его друг? Я уверена, что он не просто так приехал без него. Уверена, что Твайлайт искала его и не смогла найти. Куда же он мог подеваться или что с ним мог сделать Крэлкин? Неужели он мог его убить?»

III

Альтус проснулся под вечер, когда солнце только начало окрашивать небесную лазурь мягкими янтарными красками. Он осмотрелся. Никого, кроме него, в доме не было. Почувствовав, что больше не прикован к кровати, он попытался подняться. Пегас напряг больное плечо, но боли уже не было. Усевшись на кровать, он осмотрел плечо и удивленно вскинул бровь: рана полностью затянулась, оставшись грубым шрамом на коже, а кое-где даже начала пробиваться новая шерстка. Вдоль левого бока так же шел шрам, но менее заметный, чем рана на плече.

Удобно умостившись на кровати, Альтус поджал под себя ноги, закинул себе на голову одеяло и вдохнул полной грудью. Воздух в хижине был пропитан каким-то благовонием, которое где-то неспешно тлело. Осмотревшись, он увидел на полке небольшую мисочку с мутными стенками, заполненную жидкостью, из которой торчала маленькая палочка. Над миской поднимался дымок, который, как казалось пони, и создавал этот терпкий, слегка горьковатый запах.

Немного повозившись, пегас полностью укутался в одеяло и принялся ждать хозяйку. В помещении было прохладно, обогрева не было. Альтус бросил печальный взгляд на дрова, сложенные под котлом, который стоял в углублении, но не решился что-либо сделать: его смущало отсутствие пальцев.

Негромко простонав, он закрыл глаза и несколько раз проклял Крэлкина и его магические ритуалы. Раньше в его жизни все было просто, но его друг, маг, всегда искал приключений. А теперь он, Альтус, застрял в теле животного и не знал, что делать. Присутствие крыльев и хвоста его очень сильно раздражало, но отсутствие пальцев и возможности ходить на двух ногах – было просто невыносимо.

«Я думал, что когда я научусь летать, то станет проще, – размышлял он. – Но нет. Все стало гораздо хуже! Теперь… теперь мне начинает это даже нравиться. Но я не хочу жить в теле какого-то коня! Я ненавижу это место! Неужели Крэлкин не понимает меня? Он даже не пытается найти способ вернуть нас назад. Да и не хочет он уходить отсюда. Заносчивый придурок!»

Альтус стукнул копытом по кровати, но это ему не помогло. Он чувствовал негодование, даже ярость, но не знал, что делать с этими чувствами. В его мире он мог просто уйти, хлопнув дверью и послать Крэлкина куда подальше, но здесь он был к нему привязан крепким канатом обстоятельств. Подсознательно он понимал, что без бывшего мага здесь долго не протянет, а если и протянет, то не будет жить так, как привык. Максимум, что ему светило в новом мире – тренировка детсадовцев-пегасов полетам, что его не прельщало.

Минуты тянулись как часы, и Альтус начал вспоминать все обстоятельства того, как он и Крэлкин убегали от магов в последний раз. Он закончил бой, намеренно проиграв потому, что так хотели его покровители, и покинул ринг, не дожидаясь объявления результатов поединка. Маг его предупреждал, что за ним вскоре должны прийти, и что в тот день он хотел "прыгнуть", потому, как уже слишком долго тянул с этим.

Альтус заметил троих преследователей и уже хотел ввязаться в бой, но вспомнил, что в последний раз, когда он дрался с волшебником, это закончилось переломами обеих рук. Бросив в людей какое-то тяжелое спортивное снаряжение, чтобы задержать их, спортсмен выскочил на улицу и осмотрелся в поисках друга. Крэлкин тоже заметил беглеца и поманил рукой. Альтус отбежал как раз в тот момент, когда сзади пролетело какое-то заклинание и с треском ударилось в забор. Следующее, что он запомнил – это как прыгнул от магов под щит Крэлкина, и то, как три ярких вспышки ударили в него, как защита взвыла и заискрилась, а потом он очнулся в мире, где ему предстояло стать пони.

– Тупые маги, – ругнулся он вслух и поежился.

Зная, что в том небольшом мире, который воздвиг вокруг себя Крэлкин, Альтус был всегда желанным гостем, но там даже стены имели уши, и маг велел соблюдать строжайшую тишину. Нельзя было говорить, в каком городе они остановились и, тем более, нельзя было говорить, куда они хотят отправиться. Да, Альтус и сам не всегда точно знал, куда их забросит очередное заклинание свертывания пространства в исполнении его друга.

– Слишком долго затянулась наша дружба, Крэлкин, – опять сказал он вслух, желая, чтобы маг его услышал и, в конце концов, отвязался от него. – Отправь меня домой и живи со своими животными в их обличии сколько угодно! – крикнул он, но ему никто не ответил.

Переводя дыхание, пегас посидел так некоторое время, пока его гнев не перешел в глубокое отчаяние и осознание того, что назад дороги нет, и не будет. Что с ними случилось, никто сказать не мог, и он даже не знал, к кому еще можно обратиться. Из всех пони, которых он знал, им помочь могла разве что Твайлайт да Трикси, но и у них не получилось вернуть двух пришельцев в их родной мир. А Крэлкин даже и не пытался что-либо предпринять.

Альтус прокрутил в голове все, что он знал о своем друге и как тот себя вел в новом мире. Он был эгоистичным человеком, не считающимся с мнением окружающих его что людей, что пони. Если Крэлкин что-либо хотел сделать, то он делал это, но если занятие было ему неинтересно, то он и палец о палец не ударил бы, чтобы хоть как-то подсобить в нем.

По мнению пегаса, он все делал, чтобы не только остаться здесь, но и помешать другим вернуть их назад, в мир людей. И это начинало его раздражать, даже бесить. И не столько действия его знакомого мага, сколько его собственная неспособность хоть как-то повлиять на сложившуюся ситуацию.

– А ведь Крэлкина всегда находили после того, как он прыгал, – в надежде сказал Альтус. – По прошествии нескольких месяцев, маги уже начинали рыскать у того места, где была точка выхода. Значит, мне надо только подождать и нормальные люди смогут меня увести отсюда в мой мир! Неужели это правда? Но мы же не в своем мире. А сколько времени займет у тех магов переход сюда?.. А если они окажутся такими же болванами, как и Крэлкин, и тоже тут застрянут? Да и на кой черт им вообще нужно прыгать сюда? А если они и смогут сюда перейти, то зачем им тогда Крэлкин? Вашу ж мать!

Альтус откинул одеяло и соскочил с кровати. Пытаясь сбросить с себя напряжение, он начал ходить вокруг котла, размышляя о том, как бы хорошо было сварить в нем Крэлкина. Крылья невольно дернулись и пегас, взбесившись, будто это неловкое движение было для него последней каплей, схватил зубами собственное крыло и начал нещадно рвать из него перья. Сквозь боль и слезы, он наступил на второе крыло и, что было сил, потянул вверх, пытаясь избавиться от ненужной конечности, но лишь взвыл от боли, оступился и упал на пол, посреди выдранных нежно-красных перьев, и тихонько заплакал, уткнувшись в передние ноги мордой.

Он не помнил, чтобы когда-нибудь чувствовал себя так плохо и таким беспомощным. Казалось бы, ему просто необходимо приспособиться к новому миру, принять все, как есть, но он не мог. Не мог он поверить, что всю оставшуюся жизнь ему предстоит провести в теле пони. Что все оставшееся время он будет летать в обличие коня где-то наверху, в облаках, и выполнять бессмысленную для него работу.

Слезы текли из глаз Альтуса, и он не мог их остановить. Не видя, как разрешить, эту ситуацию, он не нашел ничего лучшего, как лечь и предаться сладострастному чувству безысходности, пронизывающей его до мозга костей. Это единственный поступок, который он мог сейчас сделать. Повлиять на Крэлкина он не мог, Твайлайт делает все возможное, а больше никого он тут и не знал.

Понимая, что придется рассказывать, кто он и откуда новому и новому единорогу, который бы мог их отправить назад, спортсмен размышлял, правильно ли это было. С точки зрения Крэлкина, это было бы неправильно, но с его, Альтуса, точки зрения – вынужденный ход. Однако он не понимал, кто ему поверит? «Кто подтвердит, что я не из этого мира? Флаттершай или Твайлайт? Не думаю. Они бы уже рассказали самым сильным магам, а не держали втайне наше прибытие. Значит, не все так просто? Черт разберет этих магов! Кретины!»

Подскочив, в очередном приступе ярости, Альтус начал драть перья из другого крыла. Сейчас он хотел чувствовать лишь боль, тупую физическую боль, которая бы встряхнула его сознание и выбросила из него чувство неопределенности и отчаянья, но ничего не помогало. Боль от выдирания перьев уже не могла заполнить его внутреннюю пустоту, которая медленно, но неумолимо расползалась в его душе с того дня, как он стал пони. Будучи в человеческом облике, Альтус еще лелеял надежду на возвращение, но как только Крэлкин завершил свой чудовищный ритуал, превратив его в представителя нового мира, он стал терять самого себя. И началось все с того, что ему начали нравиться кобылки.

Вырывая перья, ему невольно хотелось сорвать фальшивый костюм пегаса, который слился с его телом и заменил его. Он ненавидел себя. Ненавидел того, кем стал. Ненавидел образ летающей лошади. Он уже был не рад, что не отказался тогда от того треклятого ритуала, что провел Крэлкин и превратил его в пони.

Он остановился ощипывать себе крылья и увидел кровь на полу, но сейчас ему было все равно. Теперь смерть казалась ему не такой уж и плохой участью. С полуощипанными крыльями и торчащими в разные стороны окровавленными перьями, Альтус засеменил к рабочему месту зебры и принялся искать нож. Ему уже осточертело пребывание в этом мире, а схватка с лесным хищником полностью выбила его из колеи и подкосила стремление жить.

Порывшись копытами на столе, он не нашел ничего подходящего и принялся вытаскивать ящики и вываливать все содержимое на пол. Предметы, падали вниз, некоторые глиняные бутылочки разбивались, другая утварь, отдавая железным и деревянным стуком и дребезгом, рассыпалась по полу. Альтус окидывал их жадным взглядом и, не находя ничего подходящего, принимался выбрасывать содержимое другого ящика.

– А что Вы делаете? – послышался сзади тоненький голосок.

Он резанул Альтуса по ушам, и тот, не разобравшись, кто его окликает, в неистовстве заорал:

– Пошли отсюда вон!

Потом оглянулся и увидел трех жеребят, пришедших в хижину зебры. Во рту у белой единорожки были какие-то желтые цветы, но они тут же упали вниз, как только ор взрослого пегаса разнесся по помещению. Единорожка потупилась и сжалась, с испугом глядя на чужака. Желтая земная пони с шикарным бантом и оранжевая пегасочка решительно встали перед подругой, защищая ее. Меткоискатели были живы и в сборе.

– Мистер… – начала Скуталу назидательны тоном.

– Пошли вон, мать вашу! И никогда не ходите больше в этот лес! Вы глупые жеребята! Вы чуть не умерли! Вы хоть это понимаете?!

– Но Вы… – вновь начала пегасочка уже не так уверенно.

– Да какая разница, что я делаю?! – взбеленился пегас, начиная наступать на них. – Вы три тупых жеребенка, которые не ценят ничего, что у них есть! Я много чего имел, но что это дало в итоге?! Жалкое будущее?! Я поверил этому ублюдку Крэлкину и теперь должен страдать в этом никчемном теле?! Да гори она синим пламенем, такая жизнь! Лучше бы я сдох тогда, с тем монстром в лесу! Но мне и этого не дали! Что значит дружба?! Что значит жизнь?! Если хотите жить, то валите отсюда, иначе я за себя не отвечаю!

Альтус подошел практически вплотную к жеребятам, и они присели от страха. На их мордочках явно читался ужас перед ним. Заметив это, он немного потупился и почувствовал угрызения совести. Отведя взгляд и развернувшись, пегас неспешно пошел назад. Из глаз его стали непроизвольно литься слезы. Он понимал, что чуть не сделал что-то ужасное.

– Уходите отсюда, – сказал он чуть слышно дрожащим голосом. Сердце гулко ухало, а к горлу подкатил горький ком. – Я не хочу, чтобы вы видели это.

– А… – подала голос одна из меткоискателей, но тут же пискнула и замолчала.

Альтус стоял, ожидая, когда три жеребенка уйдут. Но они не уходили. А он не мог остановить слезы. Все у него внутри сжалось от неразрешимости ситуации и кричало, что необходимо закончить все немедленно, иначе будет слишком поздно. Не смея больше ждать, нежно-красный пегас подошел к очередному ящику, и в давящей тишине все содержимое с треском и звоном высыпалось на пол.

Наконец, он нашел то, что искал. Жеребец сел спиной к меткоискателям и попытался взять нож в копыта, но не смог. Он пытался еще раз и еще раз, но копыта никак не давали ему сделать задуманное. Начиная опять терять терпение, он перестал плакать и все же смог зажать между копытами ручку обычного для него ножа. Попрощавшись с этим миром в последний раз, он закрыл глаза, размахнулся и услышал, как жеребята дружно вскрикнули.

Задержавшись лишь на мгновение, он увидел перед глазами воспоминания. Хорошие и плохие. Сердце кольнуло, а внутренний монстр приказал: “Сделай это!” И пегас ударил себя в живот. Он понимал, что от раны на животе, будет умирать медленно, но сейчас это его не волновало. Его волновала только смерть, маячившая за углом. Он вспомнил одну фразу, написанную кем-то на мосту. И только сейчас понял ее смысл: “Когда ты летишь с моста, все проблемы кажутся решаемыми, кроме одной: ты летишь с моста”.

Когда холодная сталь клинка столкнулась с плотью пегаса, нож выскользнул из его копыт и отскочил. Альтус почувствовал укол: болючий, но не смертельный. Тонкая струйка крови поспешила вниз, к полу. Он грубо чертыхнулся и вновь принялся подбирать копытами свое оружие. Он думал плюнуть на все и просто вскрыть себе вены, потому как ножом, зажатым в зубах, он больше никуда достать не мог, но пока что отказывался от этой мысли.

– Мистер, что Вы делаете? – послышался сзади всхлипывающий голосок.

Альтус не ответил, лишь продолжал свои попытки поднять нож. Внезапно перед ним выскочила оранжевая пегасочка, подхватила нож зубами и прыгнула ему за спину.

– Отдай мне этот чертов нож! – взревел Альтус.

– Не отдам, потому что вы делаете себе больно, – заявила та нахально, выплюнув клинок на пол.

– У меня нет времени с вами играться! – Пегас попытался взлететь, но как только он взмахнул крыльями, их пронзила острая боль. Он понял, что в таком состоянии не сможет забрать вожделенный предмет у меткоискателей. – Твою мать! Да что же это такое! Даже сдохнуть тут не дают! Да и забирай этот нож, я другой найду!

Альтус стрелой подлетел к очередному ящику и сразу же махом вытащил его. Все содержимое покатилось по полу. Некоторые вещи упали в углубление под котлом.

– Зачем Вы это делаете? – спросила ЭплБлум.

– Иди к своей сестре! И все вы идите по домам! Не ваше это дело!

– Нет, наше! Это мы Вас…

– Да не вы! – в неистовстве взревел жеребец. – Вы были последней каплей! Это все Крэлкин!

– О чем Вы?

– Ах, да, вы же не знаете, кто мы, – ядовито усмехнулся Альтус, желая поставить палки в колеса своему другу и его плану.

– Что твориться у меня? – спросил новый голос и через несколько мгновений добавил: – И кто же ты, пегас, тогда?

В дверях показалась зебра. По ее мордочке было заметно, что она удивлена и растеряна. Альтус окинул взглядом жилище: рядом с котлом были разбросаны перья, выдранные из его крыльев и окропленные кровью, пол рядом тоже был в крови, около рабочего места зебры валялись ящики и утварь из них.

– Извините, – сказал гость и смутился. – Я уберу.

– Излечила я тебя, но ты…

– Да все равно! Не надо было меня лечить! Их спасли и хорошо! На кой черт я вам всем сдался?! Вы все такие хорошие, что аж тошнит! Одна только Рэйнбоу Дэш себя адекватно ведет. Вы же, как стадо добрых кретинов!

– Стадо добрых кого? – переспросила Эплблум.

– Я никогда раньше не слышала этого слова, – ответила подруге Свити Бел.

– Я не из этого мира! Мой язык и слова вам не понятны и не будут понятны никогда! – наседал на своем пегас.

– Объяснись, скажи как есть. Расскажи нам, сделай честь, – сказала Зекора твердым голосом. Казалось, что зебра его не боится.

– Хорош рифмами говорить!

– Прекрати кричать, друг мой. Будь, в конце концов, собой.

Альтус закрыл глаза и, глубоко вздохнув, перевел дыхание. Его переполняло чувство гнева и ненависти. Хоть он и понимал, что сейчас поступал очень некрасиво, но он не хотел больше жить, и его действия его больше не волновали. По крайней мере, в этом мире.

– Ладно, – сдался он, понимая, что ничего не добьется криком. – Я не пони. Я человек.

– Чело-кто? – спросила Скуталу.

– Человек! – прикрикнув, ответил тот, но тут же осекся: – Прошу прощения. Я человек, который оказался в теле пони, чтобы просто выжить. И Крэлкин тоже человек. Я хочу уйти из этого мира, но Крэлкин, вероятно, нет. А жить в этом теле мне не нравится. Меня все в нем раздражает! У меня были руки! И пальцы!

– Пальцы? Как у Спайка? – спросила единорожка.

– О, да, как у вашего драгоценного Спайка! – в негодовании воскликнул Альтус. – Мать его! Почему этот ботан меня не превратил в дракона?!

– Не… – начала Зекора.

– Да помню я, – отмахнулся от нее пегас. – Думаете, мне нравится в этом мире? – Альтус сел на пол, спиной к другим. – Нет, я ненавижу это место. Всех этих пони, всех этих... “копытных”. Что бы вы все пропали пропадом! Я мечтаю лечь спать и проснуться у себя в кровати, в своем доме, расположенном в тихом районе и, выглянув в окно, увидеть людей. Обычных людей, таких, каким я был. Без дурацких хвостов, торчащих ушей, крыльев и копыт. Боюсь только, что это все останется лишь в мечтах.

Внезапно он почувствовал, как к нему кто-то легко прикоснулся. Он моментально отпрыгнул вперед и с недовольством посмотрел на дотронувшуюся пони. Это была Свити Бел. Пегас фыркнул и в сердцах выпалил:

– Не прикасайтесь ко мне! Вы мне все противны!

– Но я же…

– Ты еще глупый ребенок, который ничего не понимает во взрослой жизни, – процедил сквозь зубы крылатый жеребец. – Просто знай свое место. Если не знаешь места, спроси у сестры, она тебе подскажет. Она у тебя хорошо знает бизнес и понимает, что к чему!

Альтус вновь присел, развернувшись к ним спиной, обхватил копытами задние ноги и тяжело вздохнул. Немного посидев в тишине, он несколько раз дернул крыльями и, сморщившись от боли, внезапно встал.

– Я приберусь и уйду отсюда, – решительно заявил он.

– Нет! – резко сказала зебра. – Я тебя лечу, дурак, не уйдешь ты просто так. Вылечить тебя – мой долг. От тебя уже был толк. Что ни говори, пегас, ты жеребят от смерти спас.

– Да-да, а мы поможем Вас вылечить, – подхватила Скуталу.

– Вы издеваетесь надо мной? – ошарашено проговорил Альтус. – Крэлкин был прав. Дружбы не существует. Он меня предал. И вы меня предадите, как только получите от меня то, что хотите.

– Дружбы не существует, да? – спросила ЭплБлум. – А вот мы втроем дружим!

– Это все временно. Вы тоже друг друга предадите. Вопрос времени, – отмахнулся жеребец.

– Не предадим! – жарко сказала Свити Бел, перебив оранжевую пегасочку, которая уже открыла рот, чтобы возразить на бессмысленные выпады взрослого пони. – Моя сестра никого никогда не предавала! И я не предам!

– Твоя сестра просто делает деньги, очнись! – Альтус повернулся и посмотрел в глаза жеребятам. – Вы ничего не понимаете во взрослой жизни. В ваших маленьких детских мирках пока что все хорошо, но потом вы повзрослеете, начнете работать, наступит тот момент в жизни, когда вы отдалитесь и начнете друг на друге наживаться. И вот тогда…

– Моя сестра шьет своим подругам платья даром, – парировала единорожка.

– А моя сестра всем помогает за просто так, – вставила ЭплБлум.

– Да какая разница, какую личину кто носит? – вздохнул Альтус.

– Значит, ЭплДжек с тебя брала деньги, когда ты вместе с ней занимался? – возмутилась ЭплБлум. – Моя сестра не такая! И ты это знаешь! Она самая честная и самая работящая пони во всем Понивиле. Не в пример тебе.

Альтус только фыркнул. Он даже не думал, что жеребята могут так яростно огрызаться на его словесные выпады. Не зная, что сказать в ответ, он в очередной раз отвернулся, уставился в пол и больше не хотел говорить. Жеребята же напротив, разгорячились и требовали продолжения дискуссии.

– Неужели ты и моей сестре не благодарен за то, что она тебе дала? – сказала Свити Бел обижено.

Альтус не думал, что он судит о мире настолько поверхностно. Он начал понимать: то, что он пони – не меняет абсолютно ничего. Он должен быть в первую очередь человеком, в первую очередь тем Альтусом, который вел его с самого детства сквозь жестокие волны лжи и обмана, жестокости и несправедливости, беззакония и безверия. И он потерял его, потерял на каких-то несколько десятков минут и превратился в безликого монстра, калечащего себя и других.

Он не знал, что нужно сказать в таких случаях, он просто сидел и чуть слышно стонал, переживая боль физическую и боль духовную. Теперь он вновь стал сильным и смелым, он опять стал тем Альтусом, который защищал невиновных и карал грубиянов и злодеев. Но как бы он не боролся со своими многочисленными врагами, он сам стал их отражением.

Внезапно он почувствовал, как кто-то положил ему маленькое копытце на спину и начал легонько гладить. Он хотел отпрыгнуть или вгрызться в глотку тому, кто делает это с ним, но он смог лишь закрыть глаза. Он сдался. Он опять заплакал, вновь понимая всю безысходность ситуации. Его сердце сжалось и заболело, он закусил губу, и из нее пошла кровь. Эти поглаживания были для него леденящим клинком, выворачивающим все его нутро наружу, возвращая в глубину того самого Альтуса и укореняя в мысли, что это он истинный. Он и никто другой.

Пегас сделал над собой усилие и повернулся. Он умоляюще посмотрел на маленькую единорожку, чтобы она прекратила. Она посмотрела на него своими большими нефритовыми глазами в ответ, и улыбнулась. Остальные стояли поодаль и напряженно наблюдали за всей этой картиной, ожидая, что же сделает пегас. Но пегас не делал ничего, он лишь потупил взор, и опять отвернулся и лег на пол, уткнувшись в передние ноги, и несколько раз махнул изуродованными крыльями.

Единорожка обошла его и начала гладить ему голову. Альтус почувствовал себя еще более скверно, поежился и сжался в комочек, но и это не сбавило энтузиазма маленького жеребенка. Она что-то шептала взрослому пегасу, но он даже не слышал что. Он тихонько всхлипывал и с каждым вздохом уходил в себя все глубже и глубже. Внезапно он услышал слова сестры Рарити:

– Все будет хорошо, не бойся. Мы не боимся, и ты не бойся. У тебя есть хорошие друзья, они помогут тебе. И мы поможем тебе, если понадобиться. Любой пони поможет, ты только попроси. И все у тебя будет хорошо. Будь взрослым. У нас так себя не ведут взрослые пегасы. Разве что Флаттершай, но она же кобылка. А ты жеребец. Так что будь сильным. Я понимаю, что у тебя сейчас горе, что тебе трудно, но мы хотим просто помочь. По-дружески.

Альтус поднял голову и посмотрел красными опухшими глазами на единорожку. Она улыбалась. Он заметил, как зебра и двое других жеребят начинают убираться в доме, а пегас уже не мог просто так лежать. Он встал и пошел помогать другим, вытирать кровь, убирать перья и складывать в ящики все, что разворотил.

IV

Утро встретило белого жеребца, когда он лежал на ледяном полу уставший, но довольный. Он поверхностно прочел обе книги и немного понял о некоторых нюансах магии пони и о том, что такое аликорн. Поднявшись, Крэлкин положил книги на полку на свободное место, не особо заботясь о том, что это может кто-то заметить, и побрел к кровати с лампой в зубах, попутно прокручивая в голове полученную информацию за прошедшую ночь.

На дворе стоял погожий день, однако чужаку не было до этого никакого дела. Веселые крики жеребят, играющих на улицах столицы Эквестрии, доносились до ушей одинокого пони, но никак не влияли ни на его мысли, ни на его действия. Он целенаправленно шел к теплой кровати и хотел поспать хотя бы несколько часов. Однако мысли до сих пор роились в его мозгу, не давали покоя и постоянно всплывали некоторые факты из теории магии пони.

По большей части, ничего нового в книге по общей теории не было. Она повторяла физиологические факты о пони, останавливалась лишь на некоторых аспектах. К примеру, примечательным фактом для себя Крэлкин отметил, что единороги могут левитировать предмет даже с закрытыми глазами, если хотя бы уже схватили его в облачко магии или знают его четкое местоположение в пространстве и его размер. В иных случаях магия не возникнет и воздействие на предметы не произойдет.

«Вероятно потому, что магия должна охватывать предмет целиком, а иные объекты, пусть даже и с одинаковым объемом и массой, но другой формы, просто не позволят магическому облачку сформироваться вокруг него. Странно, у нас в мире ничего подобного не наблюдалось. Если я передвигал что-либо в пространстве с закрытыми глазами, то я мог передвигать любой предмет, попавший в зону действия моей магии, будь то живой или не живой организм».

Также единороги могли создавать предметы из воздуха. Это выбило бывшего мага из колеи, когда он только это прочел. Было непонятно, как они могли создавать что-нибудь из пустоты. И если тогда он не мог ума приложить, как такое могло произойти потому, что объяснение в книге напрочь отсутствовало, то теперь, в свете полученной информации и некоторого ее анализа, он мог предположить, что воздух пронизан магией, а единороги просто управляли ею. Но если это подходило рогатым пони, то пегасам с большим натягом, а земным пони – вообще никак.

Следующий момент, который отметил Крэлкин, касался длительности воздействия магии на мир. Как оказалось, когда единорог создавал что-либо из воздуха, неосознанно связывал свой поток магии с этим предметом. Для бывшего мага это означало, что рогатый пони блокировал некоторые свои эмансипативные клетки и уменьшал максимальную силу магии. А когда энергия в кумулятивных клетках вообще исчезала, то созданный предмет просто-напросто рассеивался.

Однако, помимо этого механизма, некоторые сильные единороги могли сами задавать срок жизни созданного предмета, ограничивая тем самым максимальное количество энергии, отдаваемое на поддержку этого объекта. То есть любой предмет, который создал единорог, как отметил Крэлкин, находится в реальном мире не дольше, чем жив сам волшебник. И количество созданных предметов ограничивается количеством свободных эмансипативных клеток.

«То есть это были очень даже неплохие маяки в военное время, оповещающие жив единорог или погиб на поле брани. Хоть они могли и откровенно врать. К примеру, когда единорог полностью истощит запас магической энергии, или его магию блокируют, то созданный предмет мог рассеяться. В принципе, блокирование магии единорога или его истощение означает верную гибель оного, или хотя бы взятие в плен. На результате, впрочем, мало отразится. А многие ли единороги могут создавать предметы из воздуха? А если у единорога большинство эмансипативных клеток, то сможет ли он вообще что-то создать, учитывая скудность запаса энергии?»

Крэлкин вздохнул, повалился на кровать и моментально укутался в холодное одеяло. Лампу он оставил на табурете, и теперь смотрел на пляшущий огонек в ней, представляя, как когда-то бушующее пламя ненависти разбило пони на три разных племени.

«Единороги – единственные пони, которые могут использовать магию для воздействия ею на физический мир, – напомнил себе жеребец. – Только потому, что албидо стилла связана напрямую с мозгом, а также у них достаточное количество клеток, которые продуцируют эту самую магию вовне.

С пегасами все проще. Их магия заключается в двух аспектах: нагнетание необходимого давления под крылом и практически низведение на нет давления над ним, а также защита крыла от серьезных физических травм. Вообще в книге было отмечено, что очень искусные пегасы умеют срываться с места и развивать максимальную скорость за несколько секунд, но оно и понятно. Благодаря своевременному высвобождению магии из эмансипативных клеток можно увеличить давление под крылом и оттолкнуться крыльями от воздуха, будто от камня. Тут уже все будет зависеть только от силы подключичных и грудных мышц пегаса.

А их безусловный рефлекс, который защищает крыло… Должно быть это обычный магический щит, который умеют ставить единороги. Однако его появление должно зависеть от присутствия в крови какого-то гормона, который выделяется при чувстве страха или еще какой-то эмоции.

А земные пони… Тут вообще ничего непонятно. Про них практически ничего не упоминалось. Было сказано только о непропорциональном распределении албидо стилла в организме и некоторых случаях, когда основная масса эмансипативных клеток содержалась в каком-то органе и усиливала его. Однако в книге было отмечено два случая, когда эмансипативные клетки скапливались не в ногах, но в копытах. Такие пони могли даже манипулировать предметами непосредственно у своих копыт. Если бы я правильно распределил албидо стилла еще при трансформации, то я бы мог брать вещи копытами, а не зубами.

Но непонятно все же. Я, как маг, работал с энергиями собственного организма, как и все остальные в моем мире. Тут, в Эквестрии, то же самое. Разница в том, что маги моего мира могут влиять на физический мир только посредством иной энергии, которая под это заточена. Моей задачей было управление именно такой энергией посредством своей собственной. Другие люди-волшебники работают точно также, только на уровне энергий. Но единороги и пегасы…

Ладно, пусть земные пони будут сродни человеческих магов, которые могут влиять на энергию в чужом теле. Что-то типа целителей или бойцов ближнего боя. Но на кого похожи пегасы и единороги? Они напрямую взаимодействуют с внешним миром и на внешний мир, преобразовывая его под свои нужды. Аналогов таких сильных магов у нас просто не существует. Чтобы влиять на материю необходимо просто колоссальные запасы энергии.

И ведь люди выкрутились: изобрели артефакты, которые собирают потоки внешней энергии и преобразовывают в физические величины. Знать бы раньше, что у некоторых стихийников есть подобные медальоны с некоторым запасом энергии, то я бы тоже некоторыми такими штуками обзавелся. Увы, но эта информация пришла ко мне слишком поздно: как раз в разгар охоты».

Крэлкин повернулся мордой к стене и закрыл глаза. Он попытался выкинуть из головы мысли о теории магии и предаться сладостному забвению, но никак не мог. Его мозг постоянно сравнивал один мир с другим и находил различия. Все дальше и дальше, Крэлкин понимал, что вся магия стоит лишь на постулате энергии, а классификация магии мира людей рушилась на глазах.

«Книга про аликорнов просто вторила фактам из первой книги, – продолжал он размышления. – Строение и функции рога ничем не отличаются от рога единорогов: то же вещество албидо стилла, те же эмансипативные и кумулятивные клетки. Крылья, аналогичные пегасьим: с той же магией нагнетания давления, с теми же безусловными защитными рефлексами. Даже на коже и копытах были аналогичные образования цепочек эмансипативных клеток, как и у крылатых пони. Да и сеть албидо стилла в теле была такой же, как и у земных собратьев.

Ничего необычного. Но только есть один небольшой нюанс: все магическое вещество связано в единое целое. И это значит как минимум утроение силы аликорна. При необходимости кумулятивные клетки могут обеспечивать энергией любую эмансипативную клетку. С точки зрения пони – аликорн самый сильный маг и воин, который когда-либо может существовать.

Также примечательны и физиологические особенности Селестии. Луна не такая уж и большая в плане размера, и некоторые жеребцы могут достичь ее роста, однако Селестия… Она просто гигант по сравнению с другими жителями Эквестрии. А чем больше организм, тем больше в нем магического вещества, и тем сильнее и выносливее становится аликорн. Неудивительно, что Владычица Дня и Ночи стоит у горнила власти. Вряд ли ее сможет победить даже группа элитных воинов единорогов или пегасов.

Однако неясно, почему же аликорнов так мало? Почему они не рождаются у обычных пони, как единороги и пегасы? Они же не отличаются строением генов. По крайней мере, никаких явно выраженных отклонений от нормы у них не выявлено, а связь всего албидо стилла лишь эволюционная особенность, не более того. Надо будет поискать литературу по генетике, чтобы понимать, почему только земные пони могут иметь гетерогенное потомство».

Крэлкин немного поворочался и сел на кровать. Спать уже не хотелось. Хотелось найти книгу по генетике и наконец-то понять, в чем слабое место у аликорнов. Он надеялся, что у крылато-рогатых пони есть какие-то врожденные дефекты, передающиеся от родителей, однако не разделял внутреннего энтузиазма, вызванного этим предположением. Вероятность была крайне мала, но возможная удача сулила золотые горы и успех операции.

Внезапно дверь в библиотеку открылась, и жеребец услышал цокот железных подков. Он замер, и огляделся. В библиотеку вошла Принцесса Луна, угрюмая и хмурая. Грива развевалась за ней подобно грозовой туче, готовящейся разразиться страшной непогодой. Перед принцессой висела раскрытая книга, которую пони одаривала неодобрительным взглядом. Крэлкин повернулся, спрыгнул с кровати и поклонился гостье, едва ли не касаясь носом пола, как, предполагал он, подобает этикету. Вспомнив вульгарное обращение с ней перед тем, как она куда-то пропала на ночь, он не хотел накликать на себя беду и в этот раз.

– Доброе утро, Ваше Высочество, – поприветствовал коронованную особу земной пони.

– Утро доброе, – вторила ему темная кобылка. – Как спалось?

Крэлкин разогнулся и бросил на нее оценивающий взгляд.

«Она пришла сюда в игры играть? По крайней мере, не кажется, что она настроена враждебно. Или это пока? Вероятно, она разговаривала со своей сестрой и та должна была промыть мозги своей младшей неразумной родственнице. Предсказуемо, Селестия. Однако у меня нету времени на твои хитрые планы. Мне нужна информация, чтобы уничтожить и тебя, и твой род. Устранить вас от власти и отпустить восвояси теперь будет слишком большим подарком для вас».

– Спасибо, я замечательно провел ночь, – без тени смущения соврал жеребец. – А Вы?

– Зачем ты солгал? – осведомилась Луна.

Крэлкин отступил от нее на шаг. «Неужели она, как и Селестия, умеет читать эмоции? Тогда чем я себя выдал? Я достаточно неплохо умею врать, чтобы не показывать этого даже в критических ситуациях, но этот аликорн меня сразу же раскусил? Неужели это у них врожденное? Интересно. Тогда с другими представителями их расы необходимо держаться сдержанно и просто смещать акценты своих фраз в нужную мне сторону».

– Я не соврал. Я действительно замечательно провел ночь. – Крэлкин задумался на минуту и добавил: – Только не в постели.

– Что же ты делал? – спросила венценосная спокойным, но холодным голосом.

– Читал, – честно ответил тот.

«Эта информация не представляет угрозы для меня, даже если попадет к Селестии. Когда будет необходимо, я сверну с прямого пути и уйду от прямого ответа».

– Что ты читал? – без интереса спросила темная кобылка.

Крэлкин посмотрел на нее непонимающим взглядом. Он не представлял, зачем она задала этот вопрос. Потому и прямого ответа, как он решил, может и не быть.

– Это не так важно. Я читал, чтобы при аудиенции с вашей сестрой, Принцессой…

– Понятно, – вздохнула Луна и прошла мимо земного пони к столу.

Скользнув взглядом по предмету интерьера, на котором стоял поднос с грязной посудой, в животе у жеребца заурчало, как только он вспомнил про еду и, смущенно улыбаясь, посмотрел на удивленную коронованную особу. Книга приютилась на краю стола, у подноса, который вскоре должны были забрать. Крэлкин поймал себя на мысли, что даже забыл о служанке, которая должна была принести новую еду, и он бы запросто мог попасться на чтении литературы, которая предназначена не для его глаз.

– Скоро будет завтрак, – оповестила венценосная. – Если хочешь, то поешь со мной, Селестией и Каденс.

«Третьего аликорна зовут Каденс. Как же я забыл? Ну, это пустяки. Больше интереснее, зачем Луна приглашает меня к общему столу, за которым будут трапезничать только аликорны? Почему именно она? Как на это смотрит Селестия? Неужели Селестия подговорила Луну, чтобы она меня привела к их столу, а там будет полная расстановка точек над “i”? Нет, Селестия, слишком явный психологический прием, я не куплюсь на это».

– Пожалуй, я откажусь, Ваше Высочество, – сказал учтиво Крэлкин.

– Я почему-то знала, что ты откажешься, – с некоторым упреком промолвила Луна. – Ты не из Эквестрии, – внезапно добавила она отрешенно.

– С чего Вы взяли? – изумился чужак и вновь отступил на шаг назад.

– Ни один пони в Эквестрии не стал бы отказываться от такой чести, как обед с Селестией.

Луна закатила глаза, будто эта самая честь у нее поперек горла стоит.

– И что бы это значило? – уточнил жеребец, понимая, что, вероятно, попал в простейшую логическую ловушку, и теперь искал пути отступления.

– Это значит, что ты не из Эквестрии, как я уже говорила. – Голос августейшей стал сухим со стальными нотками, будто она была раздражена глупостью земного пони.

– А это не может значить, что я не пони?

Луна задумалась, а Крэлкин быстро оценивал ситуацию, воспользовавшись мимолетным замешательством принцессы. «Если даже ее послала Селестия вытащить меня, то Луна об этом не знает. Видно, что она не знает даже, что я не из их мира. А если она узнает, что я не отсюда, то чем это может грозить мне в дальнейшем? Если я пойду с ней на банкет, то не попаду ли я в силки, искусно расставленные ее старшей сестрой?»

– Извините, но я не пойду на переговоры с Принцессой Селестией, – заявил Крэлкин в лоб и посмотрел на реакцию аликорна. Но вместо негодования и презрения, он увидел на ее мордочке удивление и замешательство таким заявлением.

– Тебе не нравится Селестия? – уточнила кобылка.

– Не то, чтобы не нравится, – начал чужак, выбирая подходящую интонацию и попутно смотря на реакцию собеседницы. – Но я не сильно понимаю ее действий, направленные в мою сторону. Конечно, приятно, что сама Принцесса Селестия занимается моей проблемой, но я не хотел бы ее беспокоить по такому поводу.

– Что за проблема?

– На самом деле я сам проблемы не вижу, – честно признался жеребец. – Проблема – мое пребывание в Эквестрии. Как Вы правильно подметили, Ваше Высочество, я действительно не из этой страны. Но я не хотел бы возвращаться туда, откуда сбежал. Мне там… не очень рады и каждый день я провожу, борясь с кем-то вроде грифона.

– Да, грифоны действительно жестокие существа, – практически безразлично сказал Луна.

«Копытом в небо, – подумал Крэлкин и рассмеялся про себя. – Удачно я попал. Может, не все еще потеряно, и я смогу переманить ее на мою сторону».

– Так что я не намерен возвращаться назад, как бы ни хотела Селестия… Принцесса Селестия.

– Ты лишен манер, – констатировала факт Луна.

– Когда на кону стоит твоя жизнь, то тут уже не до любезностей и чувства такта, – объяснил Крэлкин, поддерживая легенду с грифонами. Но, несмотря на это, он говорил правду. – Мне пришлось многое испытать и многое повидать, так что я не собираюсь…

– К сожалению, решать этот вопрос не тебе, – сказал аликорн, и стальные нотки вернулись в его голос.

– Но почему? – воскликнул чужак. – Почему мне нельзя жить спокойно в Эквестрии? Здесь и близко нет того, что я оставил позади. Да и не творю я ничего плохого.

– Однако решать не нам, – вновь сказала августейшая тоном, не терпящим возражений.

«Уже “не нам”? Интересно, что же ее заставило это сказать? Жалость? Какое нехорошее чувство. Жалостливым людям нету места в современном обществе. Но что касается жалостливых пони? Неужели это у них поощряется и приветствуется? Скорее всего, да. Взаимопомощь, взаимовыручка, взаимная привязанность, дружба. Все то, что чуждо нашему миру, здесь процветает, укореняясь в мозгах населения. Селестия должна быть заинтересована в таком обществе. Но зачем оно ей? Совершенно непонятно».

– Неужели Принцесса Селестия держит власть только в своих копытах? – задал вопрос Крэлкин.

– “Власть”? – мечтательно переспросила кобылка. – Это то, что всех интересовало ранее, до того, как я покинула этот мир. Остатки Аукторитаса жаждали сохранения равенства и разделения силы, также как и культисты-пегасы, однако ни одна из этих коалиций не могла дать достойный отпор моей силе. В конечном счете, я смогла сломить их сопротивление, и они покорились.

«Покинула этот мир? Как это понимать? Может, Эквестрию? Нет, если бы она действительно перебралась в другой мир, то меня бы уже давным-давно отправили назад. Здесь что-то другое. Возможно, меня просто используют, а я этого не вижу, или хотят использовать, а сейчас ставят в такие рамки, чтобы я не смог отказаться от предложенной миссии.

А что если аликорны вообще не из этого мира? Что если группа бессмертных существ попала сюда, смогла, как я, преобразиться в пони, правильно разгадав их гены, не в пример мне, и встать во главе власти военизированного общества. Но вернуться назад они не могут и хотят привлечь меня, чтобы я им помог преуспеть в их начинаниях. Нет, бред, потому как Луна уходила из этого мира и вернулась назад.

В любом случае, они тут уже около тысячелетия и некоторые, если принять за аксиому, что аликорны не из этого мира, уже свихнулись и думают, что они полноценные пони. Так что мне надо иметь рядом как можно больше таких сильных “пони”, чтобы противостоять единственному здравомыслящему существу: Принцессе Селестии».

– Вы сражались за свои идеалы? – спросил Крэлкин.

– Нет, я сражалась за внимание своей сестры. Теперь я снова в Эквестрии, все, кого я знала, исчезли, все меня боятся, кроме некоторых пони, вроде Твайлайт Спаркл, а Селестия опять занята своими пони.

Сказав это, она тяжело вздохнула, и у Крэлкина от ее вздоха сжалось сердце.

– Ну, у тебя хотя бы сестра есть, – сказал жеребец, давя на жалость и желая узнать сведения о семье Селестии.

– А мы разве на “ты”? – спросила удивленно Луна, ошарашено посмотрев на собеседника.

– Ой, простите, – моментально отреагировал бывший маг. – Я не хотел…

– Знаешь, это даже… приятно, – сказал аликорн и слабо улыбнулась. – Только моя сестра смеет так вульгарно обращаться ко мне. А ты… будто мы родственники. Все же, ты не мой подданный.

– То есть Вы не будете… то есть, ты не будешь против, чтобы я к тебе обращался на “ты”? – изумился чужак, не веря в свое счастье.

Луна промолчала, но Крэлкин понял и без слов, что она ему разрешила такую фривольность.

– Что на счет сестры… – молвил аликорн – Сестра есть, но что с того, когда она вечно занята?

– Наверное, это плохо, – согласился жеребец.

Они немного помолчали. Тишину нарушало только тяжелое дыхание двух пони. Земной пони чувствовал себя одновременно неловко и озадачено. Он хотел узнать хоть какие-то интересующие его сведения, но так и не смог решиться спрашивать подобное у венценосной особы, находящейся с ним в библиотеке. Единственное, он понял, что Луна не сильно уважает увлечение Селестии жителями Эквестрии. То, что темная кобылка захватывала власть вместе с сестрой, не удивило гостя столицы, а лишь подтвердило его догадки.

– Все же, – сказал Крэлкин, – Принцесса Селестия заботится о пони, причем достаточно неплохо.

– Зато о своей сестре она позаботится не может, – парировала Луна в сердцах и пылким взглядом посмотрела в глаза чужаку. – Книгу я вернула по просьбе Селестии, так что можешь продолжать чтение, однако не стоит принимать на веру все, что там написано.

Луна подняла голову и вышла горделивой походкой из помещения, хлопнув дверью. Крэлкин осмотрелся и с облегчением вздохнул. Нарекания на жизнь младшего правителя Эквестрии его не волновали, но вносили в душу некий резонанс и набивали неприятную оскомину на его чувствах. Недолго думая, он развалился на кровати, сграбастав книгу со стола, умостился поудобнее и открыл старинный фолиант.

В какой-то миг он осмотрелся по сторонам, выискивая возможного нарушителя спокойствия, и был готов защищать книгу от чужих лап, копыт и магии. Он даже бы не разрешил сейчас посмотреть на свое сокровище, хоть и понимал, что выглядело бы это подозрительно и глупо.

V

Твайлайт проснулась с утра в своей старой комнате в дворце Кэнтерлота и потянулась, лежа в удобной и до боли знакомой, кровати. Воспоминания о том, как она провела здесь почти все детство, нахлынули на нее приятной ностальгией. Когда она показывала комнату Крэлкину, это не оказало на нее должного эффекта. Да и вчера, когда она весь день провела в огромном пыльном помещении закрытого архива в поисках книги под названием “Колебания маятника”, тоже не позволили приятному чувству ворваться в неподготовленный ум единорожки. Вчера она просто дивилась, сколько книг спрятано от глаз простых пони. Но сейчас весь груз воспоминаний свалился на нее и заставил сердце наполняться радостной ностальгией.

Она обвела взглядом всю комнату. Вот там, в углу, стоит, как и тогда, стол, за которым она читала книги и пробовала применять заклинания. Рядом с ним до сих, пор стоит стул, тот самый, на котором она помнила каждую неровность. Над столом висела старинная лампа. Светлячки, которые в ней должны были быть, давно улетели, оставив аляпистый светильник висеть в одиночестве. Удобная кровать, подушка и одеяло, с которыми она провела свое детство, еще отдавали тем запахом, от которого уборщики замка старательно избавились в комнате. Даже лиловые занавески, которыми она никогда не пользовалась, показались ей очень знакомыми и родными.

Твайлайт встала с постели, заправила ее, используя магию, подошла к своему рабочему месту и посмотрела на столешницу. Она не удивилась, что на ней не было ни единой пылинки, зная, что за ее комнатой всегда присматривали, а перед приездом хозяйки должны были сделать генеральную уборку. Копыто легло на лакированную поверхность и заскользило по ней, чувствуя под собой все выщербленки. Потом оно переместилось на стул, и пони провела им по спинке. У нее даже мурашки по спине пробежали, так приятно ей было вернуться в родные стены. Осмотревшись, она поняла, что в комнате лишь поддерживали чистоту, но ничего не передвигали и не выкидывали.

Кобылка вышла, набросив на себя лиловую накидку, и, спускаясь по лестнице, вспомнила разговор с Принцессой Селестией, которая говорила, что она должна отдыхать от занятий и радоваться жизни. Сегодня единорожка как раз хотела отвлечься и немного расслабиться. По крайней мере, для себя она решила, что первую половину дня не притронется ни к книгам, ни к свиткам из закрытого архива Кэнтерлота. Она хотела поговорить с братом, которого не часто видела с тех пор, как Принцесса Селестия отправила ее жить в Понивиль. А после свадьбы единорога с Каденс, ее сиделкой, они ни разу не встречались.

Редкие письма, которые летали между двумя странами, были приятны, но живого общения ей не хватало. Еще до свадьбы, приезжая в Кэнтерлот и намереваясь встретиться с братом, он мог быть занят каким-то своим замысловатым поручением. А когда она ему предлагала помощь, он трепал ее копытом по гриве, по-братски тепло улыбался и говорил, что задания, которые он выполняет, не для таких кобылок, как она. А потом выдворял из комнаты, в которой посмеивались его подчиненные, видя такую картину. Тогда он им улыбался, говорил, что Твайлайт его сестра, и что она его лучший друг.

Но теперь, когда он стал правителем другой страны, и встреч вообще не было, она грустила. Лиловая пони знала, что в это время он будет в Кэнтерлоте, однако он просил ее не приезжать, и она послушалась. Но сейчас она была в замке по велению Селестии, и жаждала встречи с Шайнингом, раз выдался такой шанс.

Наскоро позавтракав в небольшой гостиной, она вышла на поиски своего брата, который выполнял какую-то работу для Селестии. В большом замке было всего несколько мест, в которых тот собирал своих подчиненных стражников и раздавал им задания. Она как-то расспрашивала его про работу, которой он занимается, и попутно видела, как он ее выполняет. К Главнокомандующему Королевской Эквестрийской Стражи относились с уважением, но вне рабочего времени ее брат для подчиненных был хорошим и надежным другом. Теперь же он был правителем Кристальной Империи. Сразу же по отъезду Шайнинга Принцесса Селестия нашла ему замену, но нового вояку единорожка не видела, да и не горела желанием с ним знакомиться.

Хоть Твайлайт намеренно не интересовалась, что конкретно должен делать Главнокомандующий, но знала и даже видела воочию. Еще тогда, на свадьбе, которую она вспоминала с некоторым холодком и потайным страхом, она понимала, как трудно было ее брату справиться с врагом. Тогда она больше испугалась за белого единорога, который попал под сильные чары и за подруг, которые оказались в опасном положении, чем за себя. Но теперь понимая, что все хорошо и никто их так не потревожит, она была спокойна, ведь сейчас в городе был ее брат, который сможет всех защитить.

– Здравствуй, Твайлайт, – сказал знакомый голос, и из-за угла, как по волшебству, выплыл розовый аликорн.

Твайлайт не была готова к такой встрече и остановилась, замерев и не зная, что ответить. Она помнила, как Шайнинг со своей женой уезжают, но даже не думала, что они вместе будут в Кэнтерлоте. Через несколько мгновений мордочку единорожки озарила радостная улыбка, она сощурила глазки и с дружеской насмешкой сказала:

– Доброе утро, Ми Аморе Каденз.

Она низко поклонилась и услышала над собой сдавленный смешок. Подняв голову, она засмеялась следом.

– А что ты тут делаешь? – спросила розовая пони, отсмеявшись.

Единорожка окинула ее взглядом, высматривая, что же изменилось в подруге, когда она последний раз ее видела. Аликорн был повыше единорожки, как и ее брат, длинные трехцветные грива и хвост, золоченые сапожки и такого же цвета тиара на голове. Ничего не изменилось, даже лиловые глаза играли тем же молодцеватым блеском, каким и в детстве, еще с ранних пор, до того, как Твайлайт получила кьютимарку. Каденс тогда была ее сиделкой, и они очень хорошо ладили друг с другом. И даже тот факт, что аликорн с ее братом теперь были мужем и женой не смущал ученицу Селестии, но еще больше сближал.

– А ты не изменилась, – сказала лиловая пони, будто не слыша вопроса подруги.

– Спасибо, – без тени смущения ответила аликорн. – Ты тоже хорошо выглядишь.

– Да ладно тебе.

Твайлайт смущенно махнула копытом в духе аристократичных манер, и они вновь звонко рассмеялись.

– А что ты делаешь посреди замка? – осведомилась Каденс.

– Я Шайнинга ищу, – призналась лиловая пони, – хотела бы с ним поболтать. А то у нас так редко выдается время, чтобы поболтать вживую.

– А я? – наигранно обиделась Принцесса и надула щеки.

Твайлайт хихикнула.

– Тогда рассказывай, что произошло в Кэнтерлоте, пока меня не было, – сказала единорожка. – И почему ты тут? Я думала, что только Шайнинг приехал.

– Я приехала в гости к Селестии, – произнесла Каденс.

– А Шайнинг? Он же не просто в гости приехал? – осведомилась единорожка.

– Да, Селестия попросила, чтобы он возглавил какую-то операцию, и он просто не смог устоять, – пожаловался аликорн. – Он много времени проводит у нас, укрепляя оборону страны. Не то, чтобы я не хотела, чтобы он был счастлив, ведь он, в самом деле, счастлив, когда занимается своим делом. Просто я хотела бы чаще с ним проводить время вместе.

– Каденс, я уверена, что он тебя любит и заботится о тебе, – сказала Твайлайт ободряюще.

– Ну, конечно, любит, – наиграно возмутилась подруга.

Они еще немного посмеялись, и лиловая кобылка все же спросила:

– Так что произошло в Кэнтерлоте, пока меня не вызвала Принцесса Селестия?

– Что произошло? – задумалась розовая пони. – Пошли, погуляем, а то в замке душно. Заодно и отвечу.

– Звучит заманчиво, – поддержала идею собеседница.

Розовый аликорн двинулась вперед, лиловая пони засеменила следом.

– Так что случилось в Кэнтерлоте? – напомнила свой вопрос ученица Селестии.

– Да ничего не случилось. Все по-прежнему. Селестия двигает солнце, Луна двигает луну, а я пока…

– Даришь любовь всему Кэнтерлоту, – закончила победоносно единорожка.

– Верно, – подхватила улыбающаяся Каденс.

– И совсем ничего-ничего не произошло? – разочаровано спросила Твайлайт.

– Ну, на самом деле произошло, – призналась принцесса и посмотрела обеспокоенными глазами на Твайлайт. – Селестия изменилась. Ее что-то беспокоит, она много времени проводит в библиотеке. Это на нее не похоже.

Твайлайт задумалась, вспоминая, о чем попросил ее ментор. «Ей нужна книга под названием “Колебания маятника”. Что же написано в этой книге такого ценного, что мой учитель лично ищет ее и привлекла меня к поиску. Возможно, там находится рецепт, как на самом деле вернуть Крэлкина и Альтуса домой. Тогда надо ее найти, как можно быстрее. А знает ли Каденс о пришельцах? И что будет, если я о них ей расскажу? Как она отреагирует? И вправе ли я вообще это делать? Что скажет Принцесса Селестия?».

– Ну, я уверена, что у нее есть на то веские причины, – улыбнулась Твайлайт. – А еще что-нибудь произошло?

– Больше – ничего, – бодро отозвалась августейшая.

– А где сейчас Шайнинг?

– На каком-то собрании, – устало сказала Каденс.

– На собрании? – удивилась единорожка.

– Да, он постоянно занят. Его Селестия нагрузила делами сразу же, как мы приехали. Уже неделю как что-то готовит.

– А что готовит?

«Неужели, он занят приготовлениями по отправке Крэлкина и Альтуса в их мир? Но почему он? Почему не я?»

– Я не спрашиваю, а он не говорит. Нам и без этого хорошо вместе. Зачем нагружаться проблемами, о которых он и так слышит каждый день, и от которых мне не будет ни холодно, ни жарко. Главное, чтобы нам было вдвоем было комфортно. Хотя, если я узнаю, что они там затевают что-то опасное, то я ему устрою, – сказала пони и пригрозила копытом перед собой.

Твайлайт засмеялась, Каденс вторила. Единорожке всегда было забавно наблюдать, как ее подруга кому-то в шутку угрожает. Было необычно слышать подобное от такой доброй пони, как Каденс. «Все равно, что Флаттершай станет грубиянкой, – подумала единорожка, но тут же себя одернула, вспомнив, как Дискорд изменил ее подругу и заставил быть злой. – Нет, это не то же самое».

Две кобылки вышли под открытое ясное небо, на котором лишь редкие белые облачка лениво перекатывались с места на место. Привыкнув к теплоте замка, Твайлайт вздрогнула под несильным, но холодным порывом ветра. Накидка, которую она набросила на себя на всякий случай, немного грела, но все же недостаточно, чтобы спрятаться от мороза. Ей необходимо было двигаться, чтобы согреться. Два пегаса из стражи Кэнтерлота стояли у дверей, ведущих внутрь замка, каменными изваяниями, смотря куда-то вперед сосредоточенным взглядом. Каденс поздоровалась с ними, но те не ответили, сохраняя серьезность на своих мордах. Принцесса хихикнула и спустилась на очищенную от снега площадь перед мраморной лестницей.

Твайлайт задумала поиграть в снежки со своей подругой, но ей нужен был снег. Она поискала его глазами, но казалось, что большую площадь перед замком работники вычистили очень тщательно, ответственно относясь к поставленной задаче. Не оставили даже снежинки. Тогда лиловая пони выбежала за забор под удивленным взглядом бывшей сиделки и, увидев кучу снега, подхватила немного магией, скомкала и бросила снежок в Каденс.

Розовая кобылка подскочила от неожиданности, когда снежок упал рядом с ней, и посмотрела на смеющуюся подругу детства. Та улыбнулась и сощурила глаза, будто задумала что-то плохое, взлетела и, перемахнув через забор, скрылась из вида. Заинтересованная Твайлайт засеменила за ней, но, как только она завернула за угол, испуганно, но весело вскрикнула, попав под град снежков и пытаясь от них увернуться. С другой стороны послышался задорный смех Каденс, когда единорожка, оступившись, упала на снег.

– Так нечестно, – заявила лиловая пони, поднимаясь.

– Честно, – донесся до нее приглушенный голос подруги.

Ученица Селестии посмотрела, что делала принцесса, и открыла рот от удивления: венценосная скатала огромный снежный ком, размером с себя, и подняла его над собой, удерживая в розовом облачке магии. Твайлайт задорно взвизгнула и бросилась со всех ног от подруги. А та начала медленно наступать с ухмылкой на устах. Через несколько минут тяжелый снаряд упал рядом с единорожкой, рассыпавшись фонтаном белоснежных брызг, и лиловая пони начала осыпать снежками аликорна. Каденс отвечала тем же.

Они бегали и прыгали около часа, а потом, запыхавшиеся, продрогшие, замерзшие, но довольные их забавой ввалились в комнату к Твайлайт и начали сушиться, отшучиваясь друг от друга. Единорожка была неимоверно счастлива вновь встретить с подругой детства. И игра, в которую они так любили играть, будучи еще жеребятами, добавила приятной необычности их встрече.

– А как вы с Шайнингом живете? – спросила Твайлайт, отшучиваясь на счет того, что ее бывшая сиделка упрекнула единорожку, что у нее нет жеребца, с которым она могла бы разделить жизнь.

– У нас все очень хорошо, – ответила Каденс.

– А жеребят вы еще не хотите? – вновь спросила Твайлайт, расплываясь в улыбке.

– Всему свое время, Твайлайт, – отмахнулась та. – Незачем торопить такое ответственное событие.

Единорожка захихикала, расчесывая гриву.

– Да ладно тебе, Каденс, ты ведь мне можешь сказать, когда ждать от вас такой радости.

– Пусть это будет для тебя сюрпризом.

Лиловая пони смутилась и надула щеки, пародируя свою подругу. Аликорн заметил это и опять рассмеялась.

– Ты так смешно выглядишь, – выдавила та сквозь хохот.

Твайлайт посмотрела в зеркало и тоже повалилась от смеха на кровать.

– И все-таки, хорошо, что ты приехала, – сказала принцесса, отсмеявшись. – Без тебя здесь было скучно.

– А приезжай к нам в Понивиль, Пинки устроит по этому поводу грандиозную вечеринку. А ЭплДжек напечет вкусных пирожных. А Флаттершай соберет хор своих птичек, и они исполнят красивую песню в твою честь. А Рарити…

– Спасибо, конечно, Твайлайт, но я нужна Шайнингу здесь больше, чем тебе там. У тебя там есть подруги.

– Хорошо, – сказала бодро Твайлайт. – Но и у тебя там есть подруги, – напомнила она, посмотрев в глаза Каденс.

– Я знаю Твайлайт, спасибо тебе.

VI

Крэлкин продолжил чтение сравнительного анализа с раздела об отношении пегасов и единорогов к земным пони. Все же тут должны были быть какие-то намеки на то, почему их стали признавать, и как они завоевали это самое доверие. По крайней мере, как считал Крэлкин, должны быть хоть какие-то видимые векторы направления движения к возможному объединению пони в одно государство.

Первым, что попалось на глаза – это сравнение свода законов, которые уцелели после многовекового лежания в земле. Даже несмотря на свое отвращение к законам его мира, бывший маг все же читал их, чтобы быть в курсе событий, которые происходили в государстве. Именно в них было больше всего видно подводных камней, которые так любил выискивать бывший маг. А данные сравнительный анализ, вдобавок ко всему, касался напрямую земных пони и их хозяев.

“Особое место надо уделить законам, которые устанавливались для земных. У пегасов и единорогов они различались даже по иерархии. У пегасов все рабы, которые были у помещика, принадлежали Дроттинну и все законы, которые устанавливал главный пегас для своих рабов, распространялись и на рабов всех имений в стране. Остальные помещики могли дополнять их, но правил противоречащих постановлениям Дроттинна у них не должно было существовать”.

Крэлкин переместился глазами на другую страницу и прочел письмо, попавшееся на его глаза. Оно, как и подобает другим историческим документам в книге, было изодрано и испачкано. Кому было адресовано письмо, было непонятно. В углу стояла дата: 1498 год до НПС.

“…за то, что тот “неправильно” посмотрел на его дочку. И он избил моего раба до смерти прямо на моих глазах. Этим он вызвал мое негодование, и я не мог просто так смотреть на то, как он уходит. Я вызвал эту свинью на хольмганг, к тому же за победу над ним я мог забрать его дочь в качестве рабыни.

…

…сильным, но не спасло. Я был сильнее и быстрее. Как только я потащил сопротивляющуюся кобылу к себе в поместье, этот дурак вновь напал на меня и получил смертельный удар. Это был не его раб, и он должен был спросить разрешение у меня! По крайней мере, я получил неплохую любовницу…

… А еще его семья должна была выплатить пятнадцать монет Дроттинну и пять монет мне, чтобы было неповадно нападать на…”

«По крайней мере, пегасы защищали земных пони, как свою собственность. А свою собственность они защищали практически в смертельных поединках. Как бы плохо не обращались пегасы со своими рабами, но они не давали другим пони трогать их. Хоть какая-то снисходительность к земным была проявлена со стороны крылатых варваров. Возможно, пегасы не были уж такими плохими. Все же, безвольных убийств рабов не было вне имений. А как единороги решали подобные вопросы?»

Крэлкин перевернул страницу и наткнулся на коротенький отрывок письма 1509 год до НПС:

“…отличилась и спасла жеребенка-крепостного, когда тот плавал в реке. Она сделала хорошее дело, и теперь отец ее наградит. Скорее всего, это будет какое-то украшение, но, возможно, что-то другое. К примеру, дважды он отменял сбор оброка с дома, когда земные спасали урожаи. Но он не был самым щедрым. Помнится, самый добрый помещик разрешил двум холопам уйти в другое поместье, потому что они полюбили там…”

«Похоже на письмо единорога. Да и что это такое: наградит за спасение жизни безделушкой? Очень благородно. Ну, возможно, это было у единорогов в почете: безделушки. Только вот земным пони они не нужны. Они не понимали, что нужно было простым работникам? Странно, конечно, что такая раса не знала этого. Возможно, они просто не понимали не в силу своей глупости, а в силу своего упрямства и нежелания подстраиваться под “холопов”».

Следующий отрывок, который попался на глаза, датировался 1447 годом до НПС. Написан он был ровным почерком, с грамотно расставленными словами.

“Когда он схватил помещика, тот с негодованием вскрикнул и попытался вырваться, но земной держал его крепко. Я видел, как холоп тащил его, что было сил, из обрыва, а тот поносил спасителя и угрожал, что высечет плетьми, если тот его не отпустит. Но крепостной был непоколебим и, в конце концов, вытащил своего Господина…

…иссеченный и обиженный холоп постарался напасть на спасенного единорога, но его тут же схватили и отправили в темницу.

Странный крепостной. Будь я на его месте, я бы отпустил и позволил этому единорогу упасть и расшибиться насмерть. И это не потому, что я злой, а потому, что тот сам того желал. Помещик поступил очень плохо и несправедливо, потому и навлек на себя гнев своего же земного. Мы так не поступаем в своем имении. Мой брат бы наградил такого крепостного или вообще даровал бы свободу или какие-то привилегии…”

«Какой жизнерадостный отрывок попался. Прямо-таки образец благородства. Возможно, единороги не далеко ушли от пегасов по манере воздействия на земных пони. Тут даже кнутом и пряником не пахнет, только страх и сила. Что одни, что другие полагались только на кнут, однако более умные давали и пряник в качестве поощрения, но это были единицы. Метод кнута и пряника безотказен, только мало кто понимает, когда сладкий пряник уместен».

Жеребец перевернул несколько страниц и увидел следующий подпункт: “Описание сбора оброка и барщины. Особенности рас”. Он сразу же обратил взор на письмо, датированное 1483 годом до НПС.

“…ные просто восхитительно справились с работой. Вечернее платье изумительно. Они смогли повторить даже те стежки, что я им нарисовала. И у ворота аккуратно завернули, будто они единороги. Смогли правильно нанести рисунок, и даже повторить самые тончайшие узоры. Я думала, что у них этого не получится. Но как-то получилось. Они же не владеют магией, как мы, так как же они смогли сделать то, что хотела я?

Хотя я видела у одной пони кьютимарку в виде иголки с ниткой, но она работает на озере. Возможно, это она сделала, хотя сейчас это уже неважно. Теперь эта выскочка Апстар будет себе хвост кусать от зависти. Надо бы наградить крепостных за такую замечательную работу. Скажу папе, чтобы он понизил с них оброк в этом месяце. Такая превосходная работа дорогого стоит!”

«Единороги только и могут, что дарить безделушки, да снижать или упразднять оброки. Похоже, из всех единорогов самыми умными были члены Аукторитаса, хотя, наверное, они были больше хитрыми. Разум не должен был иметь никакого значения в межрасовых отношениях. Главное в таких случаях – доброта. А добрые и злые пони были примерно в равном пропорциональном соотношении, что у пегасов, что у единорогов. Как говорится, чтобы сделать кого-то счастливым, надо забрать все и вернуть половину. Только что-то большая половина у единорогов выходит».

Следующее письмо было похоже на записку помещика, у которого была проблема с поместьем. Оно было оборвано в конце, а в середине небольшой кусок текста был чем-то замазан. Бумага была лишена датировки.

“Год этот выдался неурожайным. Многие деревья отдыхали, а земля чрезмерно истощилась. Необходимо написать запрос в Аукторитас, чтобы они прислали единорогов для устранения этой проблемы. Последний осенний урожай был очень маленьким. Всего запасено чуть больше половины продуктов от прошлогодних запасов. Придется экономить.

Необходимо составить план, по которому мы будем изымать у крепостных провизию в зимнее время. Завтра отправлю надсмотрщиков, чтобы они произвели ревизию товаров и составили подробный отчет, в котором бы я видел бы все, чем мы располагаем в имении…

…придется торговать, а я бы не хотел этого делать. Помещики рядом слишком жадные, особенно учитывая, что год неурожайный. Надо выживать своими силами.

Холопы будут голодать, но и позволить им умереть нельзя. Севастократор хотел бы, чтобы мы даже в голодные годы держались сплоченно и берегли своих крепостных, как зеницу ока. Он говорил, что именно земные будут возрождать земли поместья после тяжелой зимы, а такж…”

Письмо оборвалось, и Крэлкин перевернул страницу.

«В неурожайные годы давали крепостным ровно столько, чтобы те не подохли, для дальнейшего их использовать в своих целях: возрождения поместья. Ну, по крайней мере, они не позволяли им умирать. Порой не все решения кажутся благородными, зато правильными. Возможно, это был как раз тот случай, когда необходимо делать что-то неприятное, чтобы выжить.

Однако у Аукторитаса были специальные единороги, которые могли влиять на урожайность? Это действительно поразительно. Что же они могли делать? К примеру, они могли обогащать почву минералами и другими полезными для растений веществами. Это же какой силы должны были быть тогда единороги, что они умудрялись восстанавливать плодородность земли? Или они использовали слияние магии, как Твайлайт и Трикси, чтобы умножить свои силы?

А вот если бы я сжег тот фолиант по технике объединения магии единорогов, чтобы бы было? Возможно, это вообще единственный экземпляр, но что тогда он делает в библиотеке Понивиля? И случайно ли эта книга там казалась? Или же попала она туда без ведома Селестии? Тогда неудивительно, что она захотела разлучить свою ученицу и эту глупую фокусницу. Подобные техники в неопытных копытах порой приносят плачевные плоды. Хоть я и понял только то, что это очень нестабильный процесс, который влияет на магию албидо стилла и может даже разрушить его, но думаю, что есть и еще некоторые подводные камни, о которых в книге может не говориться. Или я попросту не обратил должного внимания на все аспекты. По крайней мере, я понял, что эта магия очень опасна.

Однако встает один очень интересный вопрос: кто подбросил книгу в библиотеку небольшого городка, и с какой целью? Кто-то еще знает, что я и Альтус пришельцы? Если да, то этого пегаса могли уволочь эти самые пони. И тогда кто это? Какие-то пережитки прошлого? Вряд ли. Настолько долго не могла сохраниться ни одна организация, какой бы сплоченной она не была».

На глаза жеребца попался очередной фрагмент современного анализа. Однако часть текста была чем-то заляпана настолько, что читать это было невозможно. Выцветшие краски уже не могли рассказать, что на самом деле произошло с этими страницами, но Крэлкина они заинтересовали, и он принялся читать. Возможно, это была неаккуратность автора или одного из читателей, как думал земной пони, но он не исключал варианта и с умышленной порчей стараний пони, который написал этот труд. Он даже задумался на мгновение, кем же мог быть автор: единорог, пегас или обычный пони, но ничего не говорило о пристрастии автора к какой-либо из рас, будто он был беспристрастным наблюдателем и лишь документировал все, что видел и до чего догадывался.

“Смотря на старания рабов, пегасы относились к ним хорошо или, наоборот, плохо. Работу выполняли рабы самую грязную и тяжелую. Пегасы же изредка для рабов проливали дождь в неурожайный год или очищали небо от облаков. Но делалось это крайне редко и лишь тогда, когда рабы радовали своего Хозяина, или в этом была насущная необходимость.

...изована добыча низкосортного металла, из которого производились тяжелые и непрочные доспехи. Советники Дроттинна уверяли его, что металлические доспехи могут послужить надежной защитой. Однако сбруя оказалась не только хлипкой, но и непомерно тяжелой для маневренного пегаса. Впоследствии рабов, работавших в шахтах и плавильнях, привлекли к другому труду, а производство металла упало до того же уровня, на котором оно было до этого”.

«Все же пегасы двигали прогресс, хоть только и в области военных технологий. У них были шахты и плавильни. Это очень примечательно и даже, в некоторой степени, лучше, чем у единорогов. Хотя, что считать прогрессивным. Наверняка у единорогов был организован подобный способ добычи металла из руды. Не зря же у них были ювелиры, работающие с золотом, серебром и другими металлами. Откуда-то этот самый драгоценный металл добывался.

Не удивлюсь, что у рогатых пони также работали земные в шахтах, как и рабы у пегасов. А вот плавилень могло и не быть, так как магия единорогов может преобразовывать материю. К тому же огранка камней должна занимать у них гораздо больше сил. Все же, как усложняется и как упрощается мир, когда в него вплетается магия. У нас, при всех возможных технологиях, возможно, не будет никогда таких отдельных самодостаточных ювелиров.

Хорошо было бы проникнуть под покров экономической составляющей Эквестрии, но, как говорится, всегда мало времени. Ни на что его никогда не хватает. Утекает сквозь пальцы, как вода. Сегодня ты молод, а завтра уже на пороге могилы. И все слишком скоротечно, чтобы за что-то цепляться. Все слишком быстро меняется. Уже даже родители не понимают своих детей, а дети – родителей. Потому я и стал отдельно жить от своей родни. Так было проще, так было лучше. Лучше для каждого члена семьи.

И к чему привело мое полнейшее отрицание постулатов своих самых ближайших родственников? К миру магии и вообще потерей связи с ними. Но это не так страшит, как осознание того, что я стал понимать и принимать то мировоззрение, которым руководствовались мои родители. Мне еще говорили, что если я познаю радость отцовства, то я в корне поменяюсь. Возможно, поэтому у меня до сих пор нет детей? Возможно, я просто боюсь столь кардинальных перемен?

Раньше все было проще и понятнее. Я был беззаботным ребенком и думал, что все взрослые глупые, что они ничего не понимают в жизни, что они не мечтатели, не творческие люди, не живут стремлениями. И с высоты моей колокольни я не видел всей бытовухи, в которой они ежедневно теряли сами себя. И я глубоко плевал на них и их видение мира. Но жизнь меня огрела обухом и вправила мозги. И какой сейчас из меня мечтатель? Я жесток, хладнокровен и расчетлив. Я могу поломать жизнь любому, если захочу, но что мне это дает? Я не стал ни выше, ни ниже других, ни лучше, ни хуже. Ну, возможно, хуже, но это не меняет дело. Я стал еще одним индивидом, который прожигает свою жизнь, бегая от магов и плетя бессмысленные интрижки. А должен был быть уже женатым человеком, выкинуть из головы всю дурь, лежать на диване с банкой пива и переключать телевизор, медленно посасывая пойло и вдыхая запах жареной картошки».

Крэлкин задумался ненадолго, нужна ли ему такая жизнь. Все родители, кого он видел за свою небольшую жизнь, были либо такие, какими он для себя их описал, либо зацикленные на своем хобби, которым занимались вместо проведения времени с семьей. Таким был и его отец. У того практически никогда не было времени поиграть с сыном. Единственное, что он отчетливо запомнил – это то, как тот научил его в детстве ездить на велосипеде. Это было, пожалуй, самое яркое воспоминание в его сознании, связанное с ним.

Хотел ли он быть таким хорошим семьянином? Для себя он давно решил, что нет. Для него была уготована своя собственная судьба, с которой он не мог расстаться просто так. Даже если бы он хотел иметь ребенка, то он отдавал себе отчет, что не смог бы находиться рядом, когда нужен был бы своему чаду, да и вряд ли смог бы воспитать достойного человека. И мало того, он подверг бы смертельной опасности всю семью. Понимая, что Гресмит бы воспользовался его образовавшейся слабостью и ударил бы в возлюбленную Крэлкина или его ребенка. Он просто не мог позволить случиться подобному. Но и в этом случае бывший маг думал о себе, нежели о сохранности жизни членов своей семьи.

Тряхнув головой, белый пони вытряхнул ненужные мысли, словно пыль, и перевернул старую страницу. Ему не нравилось, куда его стало заносить в своих размышлениях. Все такие отступления от главной цели в его мире заканчивались плачевно и ставили его в неловкое положения. Хоть он и любил размышлять о мире и о своей принадлежности к нему, но он всегда себя контролировал или всегда был настороже. Маги были всюду, и он попросту не мог просто так отвязаться от них. И уж тем более не мог давать им шанса на победу. Но в этом мире было все по-другому. Здесь он, наконец, смог отдохнуть. Однако жеребец понимал, что это только затишье перед бурей. Было странно, что за него взялась столь могучая пони, как Селестия. И не менее странно, что она хотела с ним поговорить.

Не особо понимая, что он нашел в исторических документах, Крэлкин начал читать, чтобы выкинуть из головы все мысли и вернуться к тому делу, ради которого его тут поселила принцесса, ведь подозрения, что история дана ему не просто так, все больше и больше закрадывались в его мысли и грызли его изнутри.

“Единороги хорошо относились к единорогам, которые рождались у крепостных. Однако родителей необычного жеребенка ожидало разочарование, потому что Аукторитас моментально забирал маленького единорога к себе, бесцеремонно отбирая его у родителей. Но никаких восстаний по этому поводу не было, так как такая традиция существовала не одну сотню лет, и это было обычной практикой.

Таких единорогов Аукторитас обучал грамоте и разным приемам магии, чтобы использовать как рядовых рабочих, которые устраивали по приказу Севастократора праздники и фестивали, помогали некоторым помещикам справиться с крепостными, которые высказывали недовольства, очищали поля от паразитов, участвовали в уборке зимы и вообще реагировали на все запросы, посылаемые в Аукторитас от помещиков. Некоторых детей крепостных брали в исследовательские отделы для разработки новых видов удобрений для полей или отравы для паразитов, которые передавали напрямую холопам; или же разрабатывали новые заклинания по приказам Аукторитаса.

Земли у них не было, крепостных тоже, но они могли спокойно перемещаться по всей стране”.

«Значит, у крепостных рождались единороги. Это уже точно, никаких сомнений нет. Но зачем их нужно было отбирать у родителей? И почему крепостные не поднимали бунты по этому поводу? Неужели единороги поголовно пользовались заклинанием забвения, чтобы земные даже не помнили, что у них вообще были дети? Или это была стандартная процедура? Или агитационная программа, вроде: “Будь хорошей матерью, отдай жеребенка в хорошие руки богатых единорогов. Они смогут сделать из него достойного отпрыска”. Возможно, так оно и было. Не всему можно верить в истории, как говорила Луна.

Хотя достаточно странно, что рогатые дети крепостных подчинялись напрямую Аукторитасу. Или же их брали и в обычные поместья? Не думаю, что все поголовно единороги отправлялись на попечительство избранным, большая доля должна была оставаться у хозяев рабов. Или крепостных, не велика разница. Суть оставалась одна и та же».

“Так как к пегасам единороги относились холодно, то и к крылатым жеребятам крепостных они также относились прохладно. Первые несколько десятков лет пегасы жили у родителей, а по достижению определенного возраста, ему выдавали некоторое количество денег и выпроваживали из имения.

К пегасам, летающим над Юникорнией, относились с нескрываемой агрессией. Взаимная неприязнь не позволяла им ужиться вместе. Однако до наших дней дошли записи о двух случаях, когда пегасы оставались жить с родителями с условием подрезания им крыльев. Они добровольно прошли эту процедуру и остались в Юникорнии на правах крепостных”.

«Значит, у единорогов в крепостных были исключительно земные пони. Единороги, рожденные от земных, отбирались, а пегасы, родителями которых были также земные, прогонялись. Но никого не убивали и не издевались. Только по взаимному согласию обеих сторон причинялся физический урон, вроде подрезания крыльев».

Крэлкин перевернул страницу и увидел название подпункта, который он читал: “Описание отношения пегасов к жеребятам рабов”. «А то описание, наверное, было про единорогов. Ну, отношение у них достаточно спорное. Впрочем, наверное, как и у пегасов».

“Семья рабов, родившая пегаса, жестоко избивалась. Пегасы относились к появлению подобных «выкидышей» очень настороженно: рождение такого жеребенка считалось дурным знаком.

С пегасами крепостных все было просто. Им проводили подрезание крыльев таким образом, что жеребята не могли больше летать, но махать могли. После этой процедуры их отдавали родителям, где они жили в качестве рабов. Таких пегасов презирали и каждый день оскорбляли и унижали. Это было самое любимое занятие господ. Даже земным не так сильно доставалась от Хозяев”.

«Это понятно. Неприязнь к крылатым жеребятам, родившимся от рабов. Можно было предугадать. Пегасы просто думают, что они выше остальных рас. По крайней мере, точно выше земных пони», – заключил Крэлкин и принялся читать дальше.

“Если же в семье земных рождался единорог, то он жил с родителями до пятнадцати лет и выполнял ту же работу, что и они. По достижении этого возраста, единорога доставляли к советникам Дроттинна, и они проверяли его магическую силу одним из трех испытаний. Если жеребенок проходил его, то его забирали у помещика, заковывали в цепи, надевали сдерживающее магию и запираемое особым образом кольцо на рог, и отправляли в темницу”.

«Стоп, что?!»

– “…надевали сдерживающее магию и запираемое особым образом кольцо на рог…”, – прочел жеребец себе под нос и тут же начал часто дышать, словно запыхавшись после пробежки, широко раскрывая ноздри. Он тихонько шептать себе под нос, и шепот этот даже ему казался зловещим заклинанием: – Вот оно? Тот самый артефакт, который может избавить меня от проблемы колдующих пони? Или даже от проблемы колдующей Селестии? Мой билет, который должен помочь мне остаться здесь, в этом мире. Но где его взять? Или хотя бы как его изготовить? – Крэлкин сощурил глаза и осмотрел книгу по истории магии презрительным взглядом. – Нет, тут этого знания быть не может. Селестия бы его убрала. Хотя почему? Книга же попадала только отдельным, избранным пони, и исключительно единорогам. Кто же знал, что она попадет такому психу, как я?

Белый жеребец осмотрел библиотеку и прислушался к звукам, навострив уши. В помещении никого не было, никакого цокота копыт, раздающегося над сонмами литературных томов, хоть и кроткого, не было слышно. Слышно было, как за окном играют жеребята и ведут светские беседы взрослые утонченные пони. За дверью в коридоре замка было тихо, будто кто-то подслушивал. Чтобы проверить, кто мог там скрываться и шпионить за ним, жеребец подошел к двери и схватился ртом за ручку, однако напрягшаяся внутри струна задержала его, и он остановился, касаясь холодной стали зубами. Он вспомнил, что в его мире даже стены могли иметь уши, не то, что в мире пони, так что банальное подслушивание не могло исходить от высокомагичесокой расы. Не в их стиле это было, как полагал Крэлкин.

«Там никого не может быть. А если и есть, то никто меня не слышал. Но если я открою дверь, то сразу попаду под подозрения и выдам свое тотальное недоверие всем и вся. Нужно будет найти, как блокировать магию пони. Наверняка есть где-то упоминание о слабых сторонах магии единорогов, на которых можно сыграть и которые использовались в свое время для победы. Но где они могут быть? Неужели в этой библиотеке? Нет, Селестия бы не сделала бы мне такой щедрый подарок».

Крэлкин вернулся к истории и развалился на кровати. «Должны были уже принести завтрак. Что-то пони запаздывают. Или меня тут будут насильно держать без еды? Ладно, Селестия, поиграем в твои игры». Жеребец пододвинул к себе книгу и принялся читать дальше, в надежде, что увидит еще одно упоминание об артефакте, который может сдерживать магию единорогов и аликорнов и там будет хоть какое-то упоминание о его силе и возможном местонахождении. Он также предполагал, что подобный большой предмет может сдержать проявление магии, вырабатываемой в телах пегасов и земных пони, но это были только его догадки, впрочем, как думал жеребец, не безосновательные.

“Помещику возмещалась стоимость раба, и обычно они были довольны щедрой наградой. Ее размер зависел от силы отданного единорога.

Когда единороги-советники Дроттинна «забраковывали» жеребенка, как сильного единорога, они обрезали ему рог, чтобы он более не мог пользоваться магией. Резали без анестезии, и маленькие жеребята часто не выживали. Помещику не возмещались деньги за смерть несостоявшегося раба, отчего тот приходил в самое скверное расположение духа.

Тех же рабов, кого отобрали, запирали и ждали, пока в Хэлоте не наступит подходящее время для ярмарки с невольничьим рынком. Многие расы платили за волшебников большие деньги, и пегасы всегда наживались на подобных сделках. В основном единорогов покупали другие единороги, так как не хотели, чтобы те попали в чужие лапы и были использованы против них же самих во времена смуты”.

«Пегасам обрезали крылья, единорогам – рога. Очень странно, что единорогов они не использовали, как магов в своих целях. Или просто Дроттинн боялся, что рабы с рогом смогут поднять бунт, в ходе которого пегасы могут много чего лишиться и утратить положение, как военная держава? Все может быть. Но мне кажется, что тут надо больше смотреть не на Дроттинна и его страхи и не на пегасов с их жаждой крови, а на единорогов-советников Верховного Вождя. Возможно, они рассматривали рогатых рабов, как своих прямых конкурентов на почетную должность, потому и придумали сложный тест, чтобы выбраковывать неугодных себе пони, а с других, достаточно сильных особей, выкачать золото. Очень может быть, но, как говорится, не факт. Это лишь одна из теорий, которых может быть великое множество. Истина осталась позади, в истории».

Следующий пункт сравнительного анализа, который увидел Крэлкин, назывался: “Работа у единорогов и пегасов”. Немного удивившись, он все же принялся читать, хоть к документу начал терять всякий интерес.

“Единороги работали в поместьях и имениях в основном с двадцати до пятидесяти лет. Они выполняли ту работу, которую не могли выполнять крепостные в силу природной неспособности или же по причине низкого происхождения. К примеру, единороги, родившиеся от крепостных, убирали дом, в котором жили, потому что земным нельзя было там появляться ни под каким предлогом.

Семьи у помещиков были немногочисленные, и готовкой занимались только хозяйские дети потому, что дворяне были твердо уверены, что земные или их отпрыски-единороги, хоть и обладавшие магическими силами, не могли создать яства, достойные утонченных аристократов. Потому вся кухня принадлежала именно помещикам и их детям. Нередко единороги работали на кухне и тогда, когда им исполнялось больше пятидесяти лет, если в поместье не было тех, кого можно было посвятить в искусство готовки, или если призвание единорога было связанно именно с едой”.

«По крайней мере, это говорит о том, что единорогов у земных пони отбирал не только Аукторитас, но и обычные помещики. И только для того, чтобы они убирали дом, в котором жили с хозяевами. Ну, учитывая, что я узнал о единорогах, это было как бы нормально. Они, может, и не были зверьми жестокими, сродни пегасов, но хладнокровными и расчетливыми тварями, которые подминают всех под себя, точно являлись. Если они и пегасов подомнут, то это будет неудивительно.

Хм, а что если они и были заинтересованы в альянсе трех различных рас пони? А почему нет? Из пегасов сделали погодных пони и защитников своей страны, земным пони отдали землю, чтобы они работали на ней для своих хозяев, а сами сидят в Кэнтерлоте или другом городе, свысока поглядывая на верных слуг. Осуществляли теневое правление или скрытое… не в словах суть. Это хуже, чем война друг с другом или нет? Вынужденные меры для сохранения вообще всего сущего или просто корыстный интерес, или банальная выгода? А что если остатки Аукторитаса и Селестией управляют до сих пор? Просто это не так сильно заметно, как то, что они сотворили с пегасами. Земным дали то, что они хотели: работа на земле, и никаких бунтов они не должны были поднимать. Но с пегасами они проделали огромную психологическую работу. Хотя это неудивительно, если учесть, что у них в Ландаухиминне были свои единороги.

Но тогда зачем советники Дроттинна издевались над себе подобными? Чтобы не показывать, что они поддерживают единорогов? А сильных магов они должны были отсылать Аукторитасу в качестве подарка? Интересная теория, но, опять же, безосновательная. Надо узнать, что все-таки случилось в истории. Слишком долго я мусолю этот документ, пора кончать с этим».

“Земные не могли делать ювелирные украшения просто потому, что не способны были выделывать такие мелкие и точные узоры, какие необходимы были Хозяевам. В каждой уважающей и богатой семье один из единорогов должен был быть ювелиром, уметь работать с металлом, плавить небольшие кусочки магией и придавать им нужную форму, и драгоценными камнями, разбивать и огранять. Но не везде ювелиры были искусные, и не в каждом поместье они вообще были. Если ювелиров не было, то украшения покупались в соседних имениях или на массовых праздниках, но цены на такие украшения были очень большими.

В заботу помещиков также входила чеканка монет, которыми они расплачивались с другими единорогами. Это было несколько более простое занятие, чем ювелирное дело, но, тем не менее, земным не разрешали делать и этого, считая их недостойными даже смотреть на деньги господ…”

Крэлкин перекинул взгляд на следующую страницу и выхватил оттуда абзац, попутно думая о Рарити и Твайлайт. Они были достаточно яркими образцами своей расы: умная и сильная Твайлайт походила на специального единорога Аукторитаса, которого использовали для разных подсобных работ, тогда как Рарити была практически копией аристократичной, изящной пони, лишь с той разницей, что она якшается с земными, пегасами и “недостойными” единорогами.

Размышляя о том, чем же настолько кардинально различаются два разных времени и как так получилось, что утонченная аристократия позволяет себе общаться с обычными пони и пегасами, да и вообще, как она допустила земных, которые ранее, по сути, были их рабами, в свой узкий круг изысканных вкусов и утонченных чувств, Крэлкин понимал, что изменилась не сама суть общества, а трактовка некоторых исконных фундаментальных смыслов слов. Например, к таким словам он причислил: “дружба”, “род”, “семья”, “любовь” и “уважение”. Трактовать их можно было как угодно, перемещая акценты своих слов, чтобы добиться необходимого эффекта.

Такое проделывали и у него в мире. Незаметные подмены правильных смыслов, изменение трактовок, упразднение многогранности того или иного слова. И в итоге получился искаженный мир, в котором варился Крэлкин с самых малых лет. Его неправильное понимание основ можно было списать на окружение, которое постоянно давило с разных сторон, но не оправдывало мага и его действия в целом. Выбрав самостоятельность в достаточно раннем возрасте, он решил посвятить свою жизнь поиску истины, которая скрывалась за каменными стенами мировой лжи. Держась обособленно, он не хотел, чтобы кто-то оставлял ненужные отпечатки на его выверенном и правильном внутреннем мире, полагая, что он находится вне чудовищной машины.

И когда он нашел магию, которая была нова и непривычна для прогнившего сознания парня, он окунулся в ее пучины, полагая, что, имея силу, сможет найти и истину, которую так давно искал. Но все, что он обнаружил в новом холеном доме – лишь ледяные стены, украшенные бархатными тканями. Однако разуверившись в правильности своего жизненного выбора, он все же не сдавался и пытался получить от магии то, что хотел, но и тут его постигла неудача. Воровство древней рукописи и использование запретной техники сыграло с ним злую шутку, выкинув его за пределы обычного общества.

Оказавшись вне какого-либо мира, будь то мир магии или мир обычных людей, и не найдя истины, Крэлкин напрочь разуверился в существовании святой правды. Выступая против всех в бесполезной схватке, он начал понимать, что человек, не подчиняющийся никаким правилам, является самой большой угрозой для структурированного мира, загнанного в жесткие рамки. Жизнь, которую выбрал Крэлкин, не сулила ему ничего хорошего с самого начала.

Горько улыбнувшись самому себе, бывший маг склонился над книгой и продолжил чтение, осознавая, что вновь пытается сопротивляться другому миру: миру пони. Однако он уже не мог иначе. Привычки слишком глубоко сидели в его подсознании, и он не хотел их менять, не хотел ломать такую грандиозную архитектуру запланированного бытия.

“Мода была одним из краеугольных камней в мире единорогов. К примеру, на ней, пусть и косвенно, строился авторитет помещика в обществе. Встречали аристократию по одежке, а уже потом смотрели на реальный статус, который мог быть моментально понижен из-за некрасивого платья. Вычурные и помпезные наряды были не просто блажью, но насущной необходимостью, способом самовыражения и выделения из остальной массы рогатых пони.

Единорог, который разрабатывал новые наряды, ценился в семье превыше всего. Ювелир был достаточно серьезным его конкурентом на похвалу и авторитет, но золотые и серебряные украшения с камнями лишь дополняли фасон платья. Нередко ювелиры и модельеры работали вместе. Такие дуэты трудились для самых влиятельных семей единорогов, включая семьи Аукторитаса”.

Крэлкин лишь отметил, что Рарити бы ценилась в древнем обществе, как модельер, кем, в сущности, и являлась. Мало того, ей нравилось создавать новые наряды. Жеребец даже не знал ни одного человека в его мире, который бы с таким самозабвенным азартом делал свою работу. Как он говорил себе: надо не просто жить, надо уметь наслаждаться тем, что ты делаешь каждый день. Хотя Крэлкин не раз говорил себе, что это глупо, а в более молодом возрасте вообще посмеялся бы над этой фразой, но сейчас, став на ноги и познав боль, он начал понимать, хоть и смутно, что формирует радость простого человека. Было это правильно или нет, он не задумывался и всегда приходил к тому, что правильно использовал знания, вверенные ему судьбой.

Перевернув страницу, он вперил взгляд в описание работы пегасов. Немного поколебавшись, чтобы закрыть документ, он принялся читать, попутно проклиная свой ненасытный интерес:

“Нередко пегасы выступали на арене. Это считалось не развлечением, а почетной обязанностью, работой.

Воинов тренировали прямо в имении, желая, чтобы пегас выучился секретным приемам их семьи. Жеребята, проявляющие интерес к кровопролитию, поощрялись родителями и их в кругу семьи учили самым изощренным методам победы над врагом. В обществе таких пегасят признавали даже некоторые лучшие воины. У них всегда было много друзей, а потом и пегасов-кобылок.

Очень часто упоминание о знакомстве с серьезным воином заставляло торговцев значительно сбрасывать цены.

Несмотря на такой ажиотаж, подобных бойцов было достаточно мало. Часть пегасов была трусами, которые заботились о своих крыльях, а добрая половина тех, что ступали на арену, погибали там в течение первых пяти лет. Те же, кто выживали, были искусными воинами и уже знали, когда остановить бой, чтобы сохранить жизнь себе или противнику.

Вначале бои для жеребят не отличались сложными и зрелищными приемами. Они были еще слабы, медлительны, неуклюжи, но всегда находились любители посмотреть на то, как дети бьют друг друга ради забавы. В любом случае молодые пегасы неплохо зарабатывали для их возраста. Но ценой могла стать и жизнь”.

«Искусные воины сохраняли жизнь противнику? Сплоченность и уважение у пегасов? Уважение силы или духа к победе? Или понимание ценности чужой жизни? Возможно, не все так плохо в обществе крылатых пони, как кажется на первый взгляд? А я просто очень сильно придираюсь к ним и сгущаю краски. В любом случае пегасы дрались между собой. Однако ни о какой экспансии в новые земли речи не шло. Значит ли это, что они не захватывали никого, а жили на горбу своих рабов?

Бред, я прочел только сравнительный анализ, упустив летописи. В летописях должно было быть такое написано. Ну, ладно, назад возвращаться я не намерен, а впереди еще довольно много текста для чтения. Надо выборочно пройтись по документам, а то я так никогда не поговорю с Принцессой Селестией».

Внезапно в дверь постучали, и знакомая темно-синяя пони в черно-белой униформе зашла в библиотеку. Крэлкин моментально закрыл книгу, приветливо улыбнулся и даже помахал копытом в знак приветствия, однако на работницу замка это не произвело никакого впечатления. Она молча прошла с подносом, на котором была еда и, поклонившись, удалилась, забрав ненужную столовую утварь.

Крэлкин вдохнул полной грудью приятный аромат свежего, только что испеченного хлеба и сена, политого соусом из помидоров. Улыбнувшись про себя, он спрыгнул с кровати и засеменил к пахнувшим яствам, посланные ему королевским поваром.

VII

– Здравствуйте, – послышалось от двери три веселых голосочка жеребенка.

Повернув голову к звуку, Альтус увидел меткоискателей с разномастными сумками, мерно покачивающимися на их боках и набитыми чем-то настолько, что они с трудом закрылись. Было видно, как пуговицы едва сдерживали напряжение выпирающих вещей. Пегас отметил, что две сумки, которые несла каждая пони, были связаны между собой каким-то ремнем, который позволял нести поклажу, как ведра на коромысле. Зекора, варящая суп в большом котле, бросила на гостей короткий взгляд, поприветствовала их и попросила быстрее зайти, чтобы не пускать в дом холод. Альтус сидел на полу возле кровати и не решался что-либо предпринимать, он просто делал то, что ему говорила зебра, даже если не хотел, рассуждая о бесполезности занятия в пучинах своего разума. Стараясь слезть с кровати и усесться на пол подле предмета мебели, он попадал под укоряющий тон хозяйки дома. Зекора поначалу ругала его за то, что он не отдыхает в тепле, но потом прекратила, понимая тщетность своих попыток.

Альтуса лизнул ворвавшийся холодный ветерок, и он вздрогнул. Потупив взгляд, он все еще переживал на счет своего положения в теле пони. Боль утихла, но не ушла и все еще острым осколком держалась в его сердце. Мечась из стороны в сторону в мыслях, он не мог понять, что же ему делать дальше. Иногда Зекора прерывала его ход мрачных дум и настаивала, чтобы он покушал или выпил какое-то зелье. И он делал все, что угодно, чтобы она не приставала к нему с подобными глупыми просьбами и оставила в покое, дабы Альтус мог предаваться самобичеванию.

– А мы принесли еды, – сказала Скуталу, подходя к зебре и открывая сумку, демонстрируя припасы.

– Да, мы хотели бы что-то приготовить… – начала Свити Бел, однако была перебита черным голосом пегаса.

– Не стоит, – буркнул нежно-красный пони.

– Но мы хорошо готов… – начала обрадовано единорожка, но была вновь перебита Альтусом:

– Я не голоден, – парировал он.

– Будь благодарен… – молвила Зекора.

– Да делайте что хотите, – отмахнулся тот. – Только меня не трогайте.

Смотря в пол, пегас услышал, как зебра фыркнула и подбросила дров в огонь под котлом. Жидкость громко булькала и разносила по комнате запах свежескошенной травы. В голове изредка возникал образ Крэлкина, который всегда сетовал на подобный запах, когда они с Альтусом проходили мимо газонокосильщиков, выполняющих свою работу. Теперь образ мага внушал лишь раздражение. Вздохнув, он слушал голоса жеребят, глухой перестук копыт, звук вываливаемых на пол продуктов и раскатывающихся в разные стороны овощей.

Маленькие пони недолго толклись у стола для готовки. В дверь постучали и все, включая Альтуса, посмотрели на деревянную перегородку, отделяющую теплый мир хижины зебры от холодного мира улицы. Пока пегаса одолевали мысли, кто бы это мог быть, Зекора уже направлялась к двери. Через несколько секунд она уже открыла ее и увидела перед собой желтую пегасочку с розовой гривой. Одета она была, как показалось чужаку, в некое подобие седла, которое ей не особо помогало сохранять тепло, и она тряслась всем телом.

– Извините, что помешала, – сказала гостья трясущимся от холода голосом. – Я просто увидела меткоискателей, которые пошли в лес, и я начала беспокоиться о них. Они же еще жеребята, понимаете? В общем, я увидела, что они зашли к вам. Я просто хочу убедиться, что с ними все в порядке.

– Да, конечно, заходи, на жеребят своих смотри, – произнесла Зекора невозмутимым тоном и пошла обратно к котлу.

Флаттершай несмело зашла внутрь хижины и осторожно, едва слышно прикрыла за собой дверь. Сразу же ее взгляд приковал нежно-красный пегас, смотрящий на нее в упор. Поначалу она улыбнулась, но потом смутилась и засеменила к троим жеребятам, которые уже вовсю продолжили готовить. Видимо, появление желтой пегасочки на их намерениях ничуть не отразилось.

– Мои маленькие пони, с вами все в порядке? – спросила Флаттершай, скосив взгляд на понурившегося красного пони, который опять вперил взгляд в пол и терзал себя.

– Да, конечно, – отозвалась бодро Скуталу.

– Мы готовим для Альтуса сюрприз, – гордо заявила ЭплБлум. – Я его в книге рецептов бабули Смит нашла. Он должен быть вкусным.

– Ууу, – потянула Флаттершай, будто проникаясь духом готовки. – Вы молодцы. Ничего, если я отойду?

– Да, конечно, у нас больше копыт, чем надо, – сказала Скуталу и посмотрела недовольным взглядом на ЭплБлум.

– Это вообще-то мой рецепт, – парировала земная пони.

Между жеребятами началась перепалка, в которой пегасочка и земная пони перекидывались язвительными замечаниями, переходящими порой на личностные оскорбления. Желтая кобылка попыталась их успокоить, но у нее ничего не вышло. Но как только Зекора пригрозила, что выгонит на улицу всю галдящую троицу, потому что больному нужны тишина и покой, они тихонько продолжили свое занятие, толкаясь и шипя друг на дружку. Единственной пони, которая была далека от всего этого – Свити Бел, но и ее не преминули упомянуть в своем споре подруги.

Увидев желтые копыта перед собой, Альтус вздохнул и поднял глаза. На него смотрела обеспокоенная Флаттершай, оглядывающая его плечо и покачивая головой, будто профессиональный врач при осмотре серьезной раны. Она была взволнована и показывала это всем своим видом. Пегас ничего не сказал, лишь вновь уставился в пол, но уже не на неровные доски, а на копыта его подруги.

– Привет, – услышал он сверху едва слышный смущенный голосок.

– Привет, – буркнул он. Он ни с кем не хотел говорить, но не ответить Флаттершай почему-то не смог.

– Как ты так… – пегасочка замялась, подбирая подходящие слова, – поранил себя?

Чужак ожидал этого вопроса, но отвечать не стал.

– Ты не хочешь со мной разговаривать? – спросила растерянно кобылка. – Я могу…

– Я просто не хочу говорить об этом, – недовольно перебил ее пони.

– Его мантикора ранила, – услышал Альтус голосок Свити Бел.

Он взметнул свой горящий взгляд и уставился на единорожку.

– И вот кто тебя просил, а?! – с негодованием воскликнул он.

– Но я только… – промямлила та.

– Не обижай Свити Бел, – вступилась за нее Флаттершай, закрыв собой жеребенка. – Она хотела, как лучше.

– А получилось как всегда, – заметил пегас. – Думаете, что мне нужна ваша помощь?

– Пегас, ты за свое опять? Уж хватит дурака валять, – сказал Зекора строгим голосом, не отвлекаясь от готовки.

Травяной запах стал еще более едким. По хижине расплылась холодная тишина, нарушаемая только бульканьем супа зебры и деревянной лопаткой, изредка задевающей дно и стенки котла. Альтус замер, не смея даже шевельнуться, и смотрел, как малахитовые глазки маленького жеребенка выглядывают из-за пегасочки и с осторожностью лани наблюдают за грубияном.

– Хорошо, больше не буду, – недовольно отозвался нежно-красный пони. – Я посплю, хорошо?

– Скоро будет суп готов, или ты поешь плодов? – спросила зебра.

– Потом поем и суп, и плоды эти ваши, только не мешайте мне, – буркнул он и полез под одеяло.

Флаттершай бросила быстрый взгляд на перину, лежащую на полу, и ее голос застенчивый голос разлился по хижине.

– Эм, Зекора, а Вы спите на полу? – Зебра вопросительно посмотрела на пегаску. – Может, давайте я заберу Альтуса к себе? У меня есть еще одна кровать, и я умею заботиться о животных, я буду ухаживать за ним.

– Если он пойдет с тобой… Что ж, пожалуйста, он – твой, – осведомила Зекора гостью.

– Спасибо, – радостно воскликнула кобылка и подлетела к своему другу. – Альтус, пошли ко мне, я тебе приготовлю вкусный подбадривающий суп.

– А что, если я откажусь? – отозвался тот из-под одеяла приглушенным голосом.

– Ну, ты же не хочешь, чтобы Зекора чувствовала себя неуютно в собственном доме? – давила на жалость желтая пони.

– Ты говоришь сейчас, как Крэлкин, – заявил пегас, но с кровати поднялся.

– А как же мы? – спросили меткоискатели хором.

Альтус посмотрел на жеребят, которые успели вывозиться в муке, тесте и каком-то красном варенье.

– Мы еще не приготовили свой сюрприз, – возмутилась ЭплБлум.

– Потом принесете к Флаттершай, – отрезал спортсмен каменным голосом.

Подобным голосом он говорил редко и лишь тогда, когда хотел кого-то от себя отвадить. Крэлкин дважды попадался под такой тон, но казалось, что магу было плевать на это. Он все равно шел за Альтусом, а Альтус, в свою очередь, шел за ним. Это, как начал понимать бывший спортсмен, не было настоящей дружбой. Это была привязанность. Понимание, что маг говорил о мире чистую правду, а он отказывался верить в нее, все больше и больше проникало в сознание пегаса и отпечатывалось клеймом в самых его недрах.

Альтус первый вышел из дома зебры, даже не попрощавшись и не поблагодарив ее за все, что она ему сделала. За него это сделала Флаттершай. Стоя под порывами ветра и чувствуя, как его начинает трясти от холода, он теперь воспринимал этот мир как иллюзию. Ненастоящую реальность, в которую поместили его сознание маги. Но эта иллюзия казалась истинной. Слишком реально, слишком правдоподобно, слишком красочно.

Поспешив за пегаской, Альтус летел за ней, терпя боль в поврежденных крыльях. Лететь было тяжело, все же он достаточно сильно ощипал свои дополнительные конечности. Во время полета его разум метался из стороны в сторону. То он видел себя скованным и валяющимся в каком-то полуразрушенном доме, а мир пони был лишь иллюзией, навеянной магами, охотившимися за его другом. То он верил, что Крэлкин все же перенес их в другой мир и теперь ему предстоит либо найти способ возвращения, либо свыкнуться со своей новой участью. То он думал, что он с Крэлкиным уже мертвые, а сейчас плутали по загробному миру, который должен служить для них ни то адом, ни то раем.

Залетев к Флаттершай, его сознание остановилось на варианте реальности, на том, что маг действительно перенес себя и его в этот мир пони. Загробного мира не было, как говорил Крэлкин, и Альтус почему-то начинал ему верить. Маг утверждал, что жизнь конечна. Что нет никакого Бога, нет никаких сверхъестественных сил. Даже магия была лишь одной из ветвей “странной”, как он постоянно твердил, науки. Люди сами создают для себя идолов, сами поклоняются им, сами умирают во имя выдуманных существ. Но реальность всегда одна: как приходит человек, не имея прошлого, так он и уходит, в прошлое, прожив свою жизнь. И лишь сам человек может изменить свою и чужую жизни, он может стать творцом, человеком с большой буквы.

Альтус вначале не верил слащавым словам Крэлкина, пытался отрицать столь циничный подход мага к жизни, что человек – это лишь физическая оболочка, но сейчас начал проникаться им. Он пытался вспомнить, что было до его рождения, как развивалась его душа, ведь, как утверждали священнослужители, личность есть отражением души, а душа бессмертна. Крэлкин же утверждал, что личность строится на протяжении всей своей жизни и что она никак не связана с нематериальным миром. Значит, как заключил Альтус, ориентируясь на слова боговерных, душа должна помнить все, что с ней происходило до рождения и должна помнить все, что будет после смерти. Тогда он не мог понять, почему Крэлкин и другие некоторые его знакомые, заядлые материалисты, были правы, а все священники любой религии и большинство приятелей и подруг – нет. Ведь для мага души действительно не было, и он всегда твердил, что воспоминания появляются лишь тогда, когда организм сформирует первичные признаки поведения и вообще осознает, что он есть человек. И, раз души нет, то и умерев, Альтус ничего не помнил бы и не ощущал. Он бы просто растворился в мире, как таковом, предав свою бренную плоть земле.

«Тогда зачем жить? В чем смысл жизни? И есть ли он? Неужели Крэлкин прав? Неужели только размножение имеет смысл для людей? Неужели все подвержены стереотипам этого мага? Возможно ли, что он действительно прав? А если да? Тогда что? После смерти полное уничтожение? И что в конце тоннеля? И кто этот тоннель построил? Неужели сами люди? “Я памятник себе воздвиг нерукотворный”, – вспомнилось ему из школьной литературы. – И что теперь?»

Уверив себя, что мир Эквестрии – это не ад и не рай, Альтус подумал о нем, как о гипнозе. Однако Крэлкин четко говорил, что гипноз служит больше для того, чтобы запугивать, нежели запирать сознание. Да и те маги, которые используют подобную технику, не могут долго держать иллюзию: это слишком затратно для них. К тому же он уверял, что колдуны такого высокого уровня не станут за ним охотиться. Значит, те полтора месяца, что Альтус тут прожил, не могли быть обманом чувств. Да и Крэлкин никак не отреагировал на это, будто ничего, кроме перемещения в пространстве не произошло.

– Почему ты стоишь в дверях? – спросила Флаттершай.

– Пытаюсь понять, иллюзия это или реальность, – отрапортовал пегас.

– Эм… Я не поняла, – призналась та.

– Да уже без разницы, – отмахнулся тот. – Просто мне тут все уже осточертело! – рявкнул он.

– “Тут”? – боязливо переспросила желтая пони.

– В этом мире, в мире этих разноцветных пони! Какая глупость! Да не может быть такого мира. Со всякими пегасами, единорогами, мантикорами… Это все придумывают люди! Вы – нереальны! Вас нет!

– Нет, мы реальные, и еще более реальные, чем ты, – послышалось в сознании Альтуса, и он отпрянул, прижавшись к двери всей спиной.

– Кто “вы”? Кто более реален, чем человек? – вопросил Альтус у невидимого собеседника. Однако ответа не последовало.

Пегасочка смотрела на него с нескрываемой тревогой.

– С тобой все в порядке? – обеспокоенно спросила Флаттершай.

– Нет, со мной не все в порядке! – огрызнулся жеребец. – Я чертов пони! Я пегас, мать его! Какое тут “нормально”?! Я человек, а не лошадь! Я не хочу жить в этом поганом теле! Ты это понимаешь?! Да что ты можешь понимать? – с горечью сказал Альтус. – Ты всего лишь выдумка. Чья-то больная фантазия. Нелепая шутка. Кому в голову вообще может придти тебя создавать? Ты лишь мираж, созданный специально для меня и Крэлкина.

– Я не мираж, – робко сказала пегасочка.

– Докажи это! – с вызовом воскликнул Альтус.

Флаттершай поразила эта просьба, но она начала самозабвенно искать глазами, как доказать чужаку, что она настоящая, что она жила в этом мире на протяжении всей жизни, и что это он свалился к ним, как снег на голову посреди лета, а не ее мир свалился из ниоткуда в их головы. Но как бы пегасочка не старалась найти что-либо, на глаза ничего не попадалось. Альтус не раз бывал у Флаттершай и знал, что она не сможет ничего найти в своем доме, чтобы изменить его точку зрения. Все ее мелкие животные, которые расположились в доме доброй желтой пони, все приспособления для них, были тоже нереальны.

Переминаясь с ноги на ногу, кобылка подошла к Альтусу и внезапно обняла его.

– Ты мой друг. И это не иллюзия, – тихо произнесла она ему прямо в ухо и разомкнула объятья.

Нежно-красный пегас стоял и смотрел в большие сияющие глаза желтой пони с удивлением. Что-то щелкнуло в его сердце, что-то надломилось в нем, и его сознание расплылось. Он о чем-то думал, но он не помнил о чем, однако то, что наполняло его жизнь смыслом последние годы, просто смыло в зияющую бездну. Он понял, что мир, в котором сейчас находится, настолько же реален, как и его прошлый мир. Чего не мог сказать про себя. Теперь он хотел осознать, что же такое человек, что может проходить сквозь толстые стены разных миров и принимать те обличия, которые сам пожелает.

«Возможно, не все так плохо, как кажется? Возможно, так и должно было быть? Возможно, так предначертано на моей истории жизни? Что я имел в моем мире? Некую известность, некий капитал, некое место в обществе. Но что это все по сравнению с объятьем одной желтой пони? Что это по сравнению со счастьем, истинным и реальным счастье? Только декорации, только антураж, мыльные пузыри.

Я прожил всю свою жизнь, думая, что иду правильным путем, что путь самопожертвования спасителен… какой я был идиот. Крэлкин оказался прав и в этом случае. Самопожертвование ради того, кто не заслуживает этого, ничего не стоит и ничего не значит. Сохранение недостойной жизни – все равно, что спасение жизни убийце, у которого нет ничего святого в душе. Как бы мне не было противно мировоззрение этого дурака, но во многом он прав. Но, наряду с этим, он и ошибался.

Он ошибался, что самопожертвование не принесет спасение моей заблудшей душе. Да, возможно, я не всегда правильно поступал. Возможно, надо было дать другим выбить все дерьмо из кого-то, как я иногда это делал с Крэлкиным. Но что есть самопожертвование ради своих друзей? Что значит отдать жизнь за родителей, за родственников, за любимого человека?

Крэлкин трус. Он им был, им и помрет. Смерть не будет церемониться с ним. Если его не убьют, то он так и останется без друзей до конца своих дней, если не поумнеет. Он слишком много полагается на хитрость и холодный расчет. Теперь мне плевать на его судьбу. Пусть его хоть пытать будут. Но что со мной?»

Альтус сел в лужу, которая стекла с него, и смотрел ошарашенными глазами на пегасочку. Прозрение, которое дало ему одно лишь объятье потрясло его до глубины души. Он лишь смог негромко прошептать то, что услышал несколькими минутами ранее в своей голове:

– И мы даже более реальные, чем ты.

Он только сейчас понял, что имел в виду голос. Но кому он принадлежал, не понимал. Он даже был склонен полагать, что это крикнула Флаттершай или другой пони. Ненамеренно, в отместку за его слова об иллюзии Эквестрии, но как четко эта фраза описала ситуацию, в которую он угодил. И теперь он даже не знал, что значило для него вернуться в мир людей. Если всего день назад пегас даже продал бы душу Дьяволу за спасительный обратный переход, то сегодня он реально посмотрел на вещи и не знал, хочет ли возвращаться к назад.

Туман привычки затмил его разум, помутил рассудок и сковал сердце. Он не был готов принять новый мир, как новый дом, как новую игрушку. Но теперь, когда желтая пегасочка, молча стоящая напротив него, стерла пелену с глаз Альтуса, теперь, когда он осознал, что его на самом деле тянуло домой, он начал думать. Думать о том, что значит быть счастливым для человека, и что это значит для жизни в целом.

Мир шоу-бизнеса оставил на нем свой отпечаток, и он, может и нехотя, а, может и по примеру, перенял от людей, окружающих его, доктрину, что человек без денег не может быть счастливым. Да, действительно, деньги в мире Альтуса многое значили, но они же не значили ровным счетом ничего. Крэлкин как-то объяснял, что деньги – это долговые обязательства, но из-за обилия финансово-экономических терминов и закрученной логики, спортсмен не смог понять сути послания мага. Но он понимал, что Крэлкин говорил именно об иллюзии денег. О том, что их на самом деле не существует. А он не понимал этого, да и до сих пор не понимает. Для Альтуса все, что можно было пощупать руками – было реальным, но маг не разделял с ним энтузиазма от очередной купленной машины или другой “взрослой” игрушки.

У Крэлкина был свой особый культ: культ знаний, и Альтус этого не понимал. Он лишь понимал, что он и его друг слишком разные, что они по-разному смотрят на мир, что они никогда не придут к консенсусу. И этот разрыв становился все больше с течением времени, а также с увеличением денег в кармане Альтуса и знаний в голове Крэлкина.

А сейчас они были на равных: два непрошенных гостя в чуждом им мире, которые ищут смысл своего существования. Пегас и земной пони. Очередные никому ненужные герои, которые и сделать ничего не могут. Крэлкин теперь не маг, а Альтус больше не боец ринга. Кончились их хорошие дни, но зато теперь они обрели свободу, настоящую свободу, которой никто никогда не получит. Они вольны были выбирать между двумя мирами. И если Альтус понимал, что Крэлкин давным-давно выбрал свое место, то сам он до последнего момента хотел отсюда сбежать.

Но теперь, когда он увидел во Флаттершай того друга, которого ему так сильно не хватало в своем мире, и которым он был для многих спасенных им душ, он уже не знал, что ему делать. Одна его часть рвалась назад, но вторая уже хотела остаться. Но не со всем миром, а с отдельно взятой пони.

VIII

Крэлкин сощурился и посмотрел в окно на рубиновый закат. Он пытался вспомнить, что по приметам значил такой заход солнца в его мире. «Плохая погода или хорошая? Кажется, надо смотреть на тучи, а не на цвет, – подумал он, наблюдая, как яркий небесный шар садится за горизонт. – Какой смысл верить в приметы, когда есть такое чудо, как интернет? Да, и ведь интернет – это действительно магия. Беспроводная передача данных! Да о такой магии не ведали в древние времена! Да что там не ведали, представить в своей голове не могли, что двумя состояниями триггера можно задать такое колоссальное количество разнообразнейшей информации. Что книга по сравнению с интернетом? Пыль. Однако пока бумажная информация не попала в сети, она бесценна».

Пока он рассуждал о цифрах и буквах, солнце уже закатилось за горизонт и сразу стало быстро темнеть. Он подошел к кровати лег на нее поудобнее, положил книгу перед собой, зажег лампу, покорно стоящую на треногой табуретке, и принялся читать, переваривая ужин. Весь день он провел за чтением истории Эквестрии и был немного обескуражен. Единственная пони, которая его потревожила – это служанка, которая держалась с ним очень сковано и старалась не задерживаться и быстрее уйти. Крэлкин даже подумал, что она заметила отсутствие его кьютимарки, но уверен не был.

Сегодня он узнал, что на самом деле случилось с земными пони, пегасами и единорогами во времена смуты и что было камнем преткновения для их воссоединения. Все оказалось до банального просто: земные пони подняли бунт и стали вырываться из-под гнета единорогов. И весьма успешно. Позже начались восстания рабов и у пегасов, впрочем, менее благополучно. Так как пегасы вели военную политику, они моментально начали реагировать на подобное, попросту убивая взбунтовавшихся пони. После всего этого единороги отпустили земных пони, намереваясь брать с них мзду другим путем, а пегасы так и вообще поубивали почти всех рабов.

«А вот дальше был очень интересный союз между единорогами и пегасами. Видимо, войска пегасов выбили со всех окрестных земель другие государства, потому они ринулись на только что образовавшиеся территории земных пони. А тут их поджидали единороги. Они хранили земных от различных вторжений и всяческих врагов. После отпора, единороги получили угрозу от Дроттинна, на которую послали встречное письмо-предложение о создании селекционной программы рабов.

Селекционная программа. Оттуда могли и попасть знания о физиологии пони в современное общество. Но селекционная программа! Они связаны с генетикой? Неужели пони все же знают эту сложную науку? Надо найти эти знания. Надо понять, в чем врожденный дефект аликорнов. Это критически необходимо. Настолько же критично, как найти артефакт, запирающий магию единорогов. И если я найду его, то никто не сможет колдовать рядом со мной. Ровно как и отправить домой.

Да, история пони интересная, однако изучать ее я не собираюсь. А вот следующие события требуют подробного изучения. Я только понял, что была какая-то битва за еду, какая-то аномально долгая зима и большой, длительный переход на новые земли, а там все началось сначала: война и раздор. И еще Духи Зимы Вендиго. Вероятно, в их честь и была названа целая историческая эпоха. Как пони смогли все же ужиться – неизвестно. Возможно, их сломила зима или эти самые Духи Зимы. Но что еще за Духи? Откуда они вообще взялись? Надо будет спросить у Селестии. Незачем мне сейчас терять время на изучение этого вопроса.

А вот интересно, кто были такие Кловер Смышленая и Старсвирл Бородатый? Они сыграли самую прямую роль в создании Эквестрийской Конфедерации. Они и победили Духов Зимы. Ну, не только они. Упоминалось какое-то массовое заклинание для избавление от них. Но о нем ничего не говорилось в книге. Неужели Кловер и Старсвирл были аликорнами? Хотя маловероятно. По крайней мере, про рог у них упоминается, а вот про расу или крылья ни слова».

Жеребец открыл книгу на новой эпохе: “Эквестрийская Конфедерация”. Он задумался, знаком ли он со словом “конфедерация”, поискал определение у себя в голове, но не найдя решил, что оно ему никогда не было интересно. Его знания к политике и политическому устрою не относились, да и не жаждал он быть в курсе всех новостей, которые выливают тонны грязи на своих читателей и зрителей. Сейчас перед ним лежала новая глава книги, и он хотел узнать, что же случилось с пони дальше. Ведь дальше была достаточно большая часть книги. Еще две трети, как жеребец прикинул на глаз.

Укутавшись в теплое одеяло, он принялся читать очередное письмо, повествующее о судьбе еще одного пони. Письмо было написано на белоснежной бумаге красивым, ровным почерком, датированное 620 годом до НПС.

“Холоу Шайдс, ул. Калверстрат, 92.

Приветствую, Филос.

Как дела, как семья? Наверное, вскоре мы расстанемся, и наше общение останется на уровне переписки. А все потому, что я обанкротился. Ты представляешь? За что мне такое наказание? Я уже давно живу и не первый год в бизнесе, а как мальчик взял и обанкротился. А все из-за этих проклятых земных пони! Они, видите ли, свободу получили, а единороги теперь должны страдать! Что же это такое? Как такое понимать? Почему Аукторитас умыл копыта и отошел от политики, когда он так необходим своему народу? Почему во главе стоит эта Принцесса Априцис. Она не делает ровным счетом ничего, только разглагольствует о том, как хорошо нам стало жить в гармонии с другими расами.

А кому это "нам" стало лучше? Априцис? Или ее доверенным единорогам? А может, Аукторитасу, который, по крайней мере, все еще делает важную работу, о которых я ни сном ни духом? Или этим "специальным единорогам", которые работают на правительство? А, может, простым гражданам, которые страдают от неразумных действий верхушки власти? Никто еще не понимает, куда мы вляпались, вступив в эту Конфедерацию, понимаешь, Филос? Мало было проблем на наш круп, так мы поякшались с бывшими рабами и с убийцами.

Кому вообще нужен союз с земными пони? Они только и умеют, что работать на полях. Конечно, единороги разработали новые отрасли промышленности и определили их туда. Но они и так должны работать на нас и удовлетворять наши потребности, чтобы у нас было время для мыслительного процесса и изменения мира в лучшую сторону. Ведь это единороги разработали более совершенный способ производства стекла, ведь единороги придумали, как обезопасить добычу угля для нужд легкой и тяжелой промышленности. Единороги придумали совершенные сплавы металла для различных потребностей пони.

Нам обязаны и пегасы. Они получают от нас неоценимую помощь в освоении умения управлять погодой. И ведь именно единороги разработали карты движения облаков и распределения ветров по всей территории Конфедерации. Именно единороги разработали план, как полностью взять под контроль все погодные процессы, включая дождь, снег, ветра, молнии и даже радугу. А они еще и чем-то недовольны!

Помимо этого единороги разработали новые образцы стали специально для вооруженных сил Эквестрийской Конфедерации. Единороги сделали специальные доспехи для всех: усиленную броню для сильных земных пони, облегченные доспехи для маневренных пегасов, усиленные магическими заклинаниями, и легкую броню для единорогов, зачарованную всеми возможными защитными заклинаниями. И именно единороги разработали общую программу подготовки новых рекрутов.

Каждый день единороги трудятся, поднимая Солнце и Луну на небосвод и у Аукторитаса нет ни единого выходного дня, праздника или отпуска! Научные отделы работают порой круглосуточно! Единороги полностью себя отдают этому нелепому союзу, а эти земные пони и пегасы нос воротят от того, что облегчает и улучшает их жизнь. Филос, как это называется?

Вот заключили мы союз с рабами и убийцами, но стало ли от этого лучше кому-то? Да, стало. Рабам и убийцам. Все они высказывают претензии на счет того, что там им тяжело и то им не нравится. Но ведь единороги не говорят, что им не нравится делать для них новые разработки, разрабатывать новые планы, творить новые идеи. Они просто берут и делают потому, что это необходимо для улучшения общей обстановки. Но этого не произойдет никогда. Мы строим государство из мусора, который ничего не хочет и ни к чему не стремится. Они думают только о силе и личной выгоде. Навязали нам свое восприятие равноправия и прикрываются им, чтобы не выглядеть глупо перед другими. Но они уже выглядят глупо!

А что приходится делать нормальным гражданам? Теперь надобно работать на земных, будь они неладны! Выполнять муторную работу, которая не только не интересна, но еще и унизительна. Я, единорог, имеющий дворянский титул, должен контролировать полив на полях у земных пони! Да где же это видано?! Я выполняю тупую, монотонную работу, которая и меня сделает тупым мешком с костями, как и те, с кем мне приходится работать.

А ведь это все из-за тех же фермеров! Мало того, что единороги разработали для них улучшенные растения, так еще и разработали схемы полива, которые увеличивают урожайность полей. И мы же, единороги, должны работать со своими же разработками! Для чего тогда вообще нужны эти земные пони? Какой вклад они вносят в развитие Конфедерации, кроме номинальной работы на полях? А пегасы? Только то и делают, что за погодой следят. А служить в армии прирожденному убийце должно быть только в радость. Возможность безнаказанно убивать – верх блага для пегаса.

Да и мы, единороги, тоже хороши! Потакаем всем их прихотям. Я слышал, как один фермер пришел в исследовательский центр и заявил, что ему, видите ли, необходимы улучшенные инструменты из более прочных материалов. Зачем ему это нужно? Какой прок? Старые инструменты еще хороши и в скорой замене не нуждаются. К тому же единороги совсем недавно начали изучать свойства металлов, и пусть они уже разработали доспехи для армии, но это совершенно другое.

Да далеко ходить не надо. Мой бывший сосед заключил несколько выгодных для себя сделок с каким-то новоявленными местными фермерами и теперь живет припеваючи. Это низкие соглашения не делают ему абсолютно никакой чести. А я не опущусь до подобных сделок! Жадный земной пони тоже себя хорошо чувствует. С приобретенным капиталом, конечно же. А я вот не захотел договариваться с этими вчерашними крепостными. Потому сейчас там, где есть. Двенадцать монет за мешок овса – нереальная цена! А мне надо еще и жить на что-то. И семью кормить.

Самые высокие цены, конечно, на ферме у Эплов и у Кэррот. Я вот, не понимаю, почему они за кадку овощей пятьдесят монет просят! Да, кто у них вообще покупает это? И ведь принцесса ничего не делает с этим всем. Скоро нельзя будет даже еду купить. Импортированные из Миноса апельсины и то дешевле стоят!

Этот союз уничтожит единорогов. Жить останутся только пегасы и земные. Одни – убийцы. Другие – хапуги-фермеры. Никто не думает друг о друге. Никто ничего не хочет делать. Все лишь ждут, пока единороги что-либо придумают и отдадут новую разработку в их копыта, да еще и бесплатно ее потребуют, прикрываясь тем, что единороги, мол, состоят в Конфедерации и просто обязаны делиться подобными вещами.

Я собираюсь уезжать из этого города, Филос. Жить здесь стало слишком накладно. Но куда поехать? Тут, в торговом Холоу Шайдс, который расположен не так уж далеко от Кэнтерлота, очень хорошо жить и торговать. И расположение его недалеко от центра Конфедерации тоже очень удобно, но он превращается из приличной торговой столицы в дорогой урбанизированный город.

На территории пегасов ехать бессмысленно. Я не хочу, чтобы мои дети якшались с этими убийцами. Да и риск попасть в неприятную историю очень уж высок. Ходят слухи, что некоторые пегасы убивают приезжих забавы ради, да и просто потому, чтобы не давать им жить на своей территории. Если судить по словам принцессы, к другим расам пегасы относят сдержано, но мне что-то неохотно в это верится.

К земным пони я не пойду ни за что: мало того, что они меня обокрали, так теперь еще и ездить на мне будут! Не стану больше работать на них. Возможно, в городах крепостных и будут самые низкие цены, но жить среди неблагородных... Нет! Я не могу простить им то, как они обходятся с единорогами и нашими знаниями.

Единственное, куда можно переехать – к единорогам, куда-нибудь в Кэнтерлот. И гори оно все синим пламенем! Поговорю с Аукторитасом, возможно, и для меня что-то найдется. А если нет, то буду продавать украшения и платья. Их делают единороги. Хорошо, что ни земные пони, ни пегасы не добрались до этого святого дела. Они все равно никогда не поймут ценность одеяний и украшений. А без этого не стать хорошим модельером или ювелиром.

Уберусь подальше от этого грязного мирка и не буду даже думать о том, что тут происходит. Не думаю, что моя семья будет против. Надо будет только привыкнуть к новому окружению. Могут дети запротестовать, но это второстепенное. Главное, уехать из всего этого кошмара! И ноги моей больше не будет ни здесь, ни где бы то ни было еще, где нет единорогов.

А про то, что твориться здесь, надо написать принцессе, как думаешь? Или даже лучше Аукторитасу, чтобы он что-то сделал, а то пока принцесса соберет Совет Трех, пока они договорятся между собой, пока издадут законы... Если вообще договорятся и издадут. Мало того, что это будет долго, но и ненадежно. Неизвестно, какое решение примет Совет. И не факт, что они вообще рассмотрят мое заявление.

Жди от меня письма с нового места. Я бы тебе тоже советовал переехать, но я понимаю, что тут у тебя прошла вся жизнь, и ты, скорее всего, не захочешь что-то менять, но ведь нельзя же прозябать в стороне и терпеть все лишения! Необходимо менять что-то, предпринимать, в конце концов. Ведь если ни я, ни кто-либо другой не доложит об этом безобразии принцессе или Аукторитасу, то что нам останется?

Сезон зимы 4499 года.

Эпи Эриси”.

Крэлкин даже не знал, что добавить. В письме было выплеснуто все, что находилось тогда в голове у единорога-бизнесмена, который потерпел крах в своем деле, обанкротился и теперь решил сбежать от всего того кошмара, в котором оказался. Бывший маг его мысленно пожалел, отметил характер тех дней и двинулся дальше по тексту.

Он понимал, что в стране начинался разлад на почве экономических преступлений, а именно, повышение цен на товары первой необходимости. Как не казалось это для Крэлкина банально, но единороги, привыкшие к роскоши и богатству, попали в капкан собственных амбиций: они подарили фермерам экономику и деньги. Подстегиваемые бывшим положением крепостных и рабов, земные пони начали открыто наживаться на единорогах и пегасах, что и привело к недовольству рогатых и крылатых собратьев. Хоть предприимчивые единороги и прогибались под конфедеративные экономические тенденции, не всем было приятно сотрудничество с бывшими крепостными.

«Повышение безработицы, народные волнения, мятежи, свержение власти, – подвел итог Крэлкин. – И все же, кто стоял тогда у горнила власти? Аукторитас или принцесса. Даже единорог не знал, кому писать письмо лучше. И почему “принцесса”, почему не “Севастокатор”? Поменяли должность? И почему раньше был Севастократор – он, а теперь принцесса – она. Смена патриархата матриархатом? Или это специально сделал Аукторитас, чтобы иметь все рычаги управления в своих копытах? Как известно, женщинами управлять легче.

Пегасы вообще сохранили клеймо убийц и никак этому не противились, будто им было все равно, и лишь они знали правду о себе. А единороги как капризные дети. Сидят у себя в лабораториях и изобретают. А что и для чего – неизвестно. Прямо как у нас. Ученые-физики тратят миллиарды для того, чтобы строить свои громоздкие машины, которые в результате дают неправильные результаты. И только чтобы понять что-то о мире, в котором находятся. Смешно иногда даже, ведь сами они не умеют просто жить. Это никогда не даст толчка науке. Она уже давно застыла на месте. Необходим гений, который бы повернул игровое поле к себе и посмотрел на фигуры под таким углом, под которым захочет. А до того времени – лишь бизнес».

Перевернув добрую стопку документов, Крэлкин заметил, что практически все из них неплохо сохранились. Некоторые даже полностью. Многие письма и сводки были записаны на хорошей белой бумаге, будто ее производство уже стало массовым. Да и чернила, которыми писали, тоже были похожими друг на друга. Наверное, думал жеребец, единороги уже разработали к тому времени достаточно хорошие методы хранения записей, которые нашли отражения и в современном мире Эквестрии. Письмо, датированное шестьсот двадцатым годом, не было настолько уж древним, потому он не исключал, что по сей день могли существовать те же технологии по изготовлению бумаги, что и раньше. Особенно Крэлкин верил в это, ведь история бумаги в его мире насчитывала тысячелетия, хотя сколько времени прошло от неизвестного события, скрывающегося под аббревиатурой “НПС”, он не знал, да и не догадывался.

Следующая записка, которая ему попалась, была изодрана, как и многие документы в первом разделе истории, посвященному Вендиговской эпохе. Датировалось оно 479 годом до НПС. Почерк был крупный и неровный, будто писал либо тот, кто не так часто это делает, либо еще жеребенок. Однако это как раз и привлекло внимание жеребца. В такой записке могло быть что-то интересное.

“… и набрать разведывательную группу. Из кого? Из этих салаг, которые только и умеют, что колдовать базовые заклинания? Аукторитас пожалеет, что выбрал их на такую важную миссию. Хоть война еще не началась, но я вижу, что конфликта не избежать. Однако сопротивляться открытым силам пегасов, облаченных в доспехи единорогов, мы не сможем.

Я служил с пегасами и знаю, как они себя ведут. Дикари, жаждущие крови. Ничего больше я о них сказать не могу. Все миссии, которые я выполнял под руководством пегасьего командира, не отличались ничем, кроме бессмысленных убийств. Иногда это было необходимо, но порой можно было и просто прогнать противника с территории. Но они всегда выбрали самый прямолинейный путь разрешения конфликта.

А теперь придется с ними бороться. Необходимо узнать, что конкретно те затевают. Но разве это что-то даст? Нет! Мы все равно не сможем сопротивляться силам “крылатых демонов”. Мы, единороги, называли так пегасов, потому что равных в бесстрашии и физической силе им не было. Хотя с ними могла бы посоревноваться парочка земных пони, но без крыльев у них нет шансов.

Если Дроттинн захочет захватить другие расы пони, то он добьется своего. А нас и земных постигнет одна участь: будем на них вкалывать, как рабы, если ничего не сможем придумать и противопоставить необузданной силе этих варваров…”

«Начало войны? Снова война? Неужели Великая Эквестрийская Конфедерация уже распалась? Похоже на то. А ведь пегасы еще и в доспехах единорогов. Своровали, видимо, после выхода из союза. Может, за это на них единороги и взъелись? Кто знает… Но факт остается фактом: сильной Конфедерации не было уже к 479 году до НПС. Черт, что же такое это “НПС”? Надеюсь, что я скоро узнаю. Уже недолго осталось ждать, при условии, что объяснение будет написано или будет описано то великое событие, от которого ведется летоисчисление.

Интересно, что даже бывалые боевые единороги боялись пегасов. Неужели крылатые пони действительно были такими грозными воинами? Ну, в принципе, я могу это понять, учитывая их историю, но чтобы их боялись маги! Маги всегда были в выгодном положении. В бою ни один воин не сможет победить мага, только вдвоем. А что если пегасы так и поступают: просто держатся группами и спокойно противостоять любому количеству единорогов. Особенно, если они работают слаженной командой и не бросают товарищей в беде».

Крэлкин принялся читать следующий отрывок письма:

“Идиоты! Они все идиоты! Как можно было так элементарно себя выдать?! Мне еще повезло, что я давно изучил заклинание пространственного перемещения. Но все остальные… Они погибли под тяжелыми подковами пегасов! Сопляки. И зачем только Аукторитас их отправил туда? Я бы и сам все сделал! А те молодые пони погибли ни за что...

Поначалу все было хорошо. Мы были близки к вооруженным силам предполагаемого противника и, затаившись, начали наблюдать. Я подсчитал количество воинов, обмундирования и оружия, примерно определил среднюю военную подготовку пегасов… Наблюдали за тренировкой: они одевали настоящие боевые подковы и тренировались в спарринге, выбивая зубы и ломая кости оппоненту. Это было жуткое зрелище. После каждого нового поединка боевая арена окрашивалась кровью.

Собрав, необходимую информацию, мы приняли решение подслушать, что говорят лидеры пегасов...”

В этом отрывке чужак отметил высокую военную подготовку пегасов. Даже если единороги имели в своем распоряжении стратегические знания, то их бы все равно это не спасло от смертной участи. Крэлкин знал, что в военное время знания не всегда играют решающую роль. Что можно было противопоставить валуну, несущемуся с горы?

«И они себя выдали, – подытожил жеребец. – Они находились в стане врага, близки к их тайнам, узнавая их слабости, и выдали себя? Да, командование у них было ни к черту. Хотя… что могло быть настолько банальным, чтобы выдать специализированный разведывательный отряд?»

“…они засветились из-за такой ерунды! Да как так можно? Я же их предупреждал, дураков! Вы не пони, а ослы! Мертвые ослы... Тем не менее, мой призыв о бегстве был проигнорирован полностью. Они хотели сражаться, отстоять честь единорогов в поединке. Дураки. Дроттинн занялся ими лично. Он высоко взлетел и, круто спикировав, обрушился на моих ребят, словно метеорит, разбивая им головы. Заклинания, которые в него посылали остатки разведотряда, просто поглощались доспехами, даже не долетая до их владельца. Это какой-то необычный вид брони. Единороги такие не разрабатывали даже специально для Дроттинна. Аукторитас никогда полностью не доверял ему, насколько я знаю.

Ну, а пока вожак пегасов разбирался с моим отрядом, меня атаковали пять «крылатых демонов» в полном обмундировании. Я ударил в небо лучом магии, однако даже не думал, что попаду по ним. Мне нужен был отвлекающий маневр, чтобы вырваться из-под глаз моих преследователей. Потому я моментально рванул вперед, но так и не смог оторваться.

Сзади показался нагоняющий нас Дроттинн, и я понял, почему на меня еще не напали сразу. Они ждали своего владыку, чтобы он лично меня убил. За ним летела огромная стая других пегасов, желающих посмотреть кровавое представление. Моих товарищей убили, и я остался один, окруженный врагами. Эти зеленые единороги даже не смогли задержать Дроттинна. Жаль, что все так произошло, но у меня был прямой приказ от Аукторитаса: доставить информацию в Юникорнию любой ценой.

Меня окружили, и я остановился, обдумать план действий, а большой, властный пегас приземлился передо мной в переливающейся красным цветом броне. Доспех изменился, но почему, я не понимал. То, что это были не доспехи единорогов, я полностью уверен. Толпа пегасов стояла вокруг меня и Дроттинна плотным кольцом, очертив таким образом арену. Дроттинн спросил, что мы тут делаем, но я лишь приготовился к битве, вспоминая, какие слабые места есть у пегасов, и пытаясь найти уязвимые места в неизвестной броне. Зеваки по периметру меня очень сильно напрягали. Даже если я убью их предводителя, то меня все равно не отпустят. Палка о двух концах.

Я сконцентрировался на предстоящем бою, как учили меня тренеры-пегасы и единороги. Но это был далеко не простой пегас. Обычные боевые приемы тут не пройдут. Необходимо было…”

Записка неожиданно оборвалась и так же неожиданно продолжилась. У Крэлкина внутри закралось, что часть была вырвана специально. И если не современными пони это было сделано, то уж точно пегасами, которые нашли эту записку. За порчу таких документов Крэлкин бы бросал в темницу, но в Эквестрии он был никто, да и доказать намеренное уничтожение исторических фактов уже практически невозможно.

“…я опять попытался ударить, но его броня вновь поглотила атаку. Даже если магия пролетала рядом с доспехом, то она все равно поглощалась. Будто магнитом. Информация о такого рода доспехах была бы критической для Аукторитаса, и я был обязан передать ее в Ставку.

Тогда-то я и вспомнил о заклинании, которое давно не использовал. Пространственное перемещение. Единственным его недостатком было то, что я мог перемещаться только в одно и то же место…”

Битва, которая разыгралась между бывалым единорогом и Военным Вождем пегасов, поразила Крэлкина. Один единорог мог сражаться на таком высоком уровне с одним пегасом, и белый жеребец невольно вспомнил кровь в небольшом пузырьке, которая ему была предоставлена Принцессой Селестией через копыта своей ученицы, и цепочки генов, которые он обнаружил в ней.

«Если бы я стал единорогом… – мечтательно подумал он, – то не изменилось бы ровным счетом ничего. Единственное, у меня могла бы быть кьютимарка. Хотя и это не факт. Чтобы сопротивляться Твайлайт и Трикси или какому-то аликорну, необходима армия. Тут магия одного рогатого пони бесполезна и будет только мешать, отводя внимание от насущных проблем. Да и если бы я был единорогом, то мне бы в копыта, скорее всего, не попалась история Эквестрии, и я бы не прочитал о таких замечательных вещах, как артефакт, блокирующий магию рогатых существ, о специальных доспехах пегасов и, конечно же, поглощающей броне Дроттинна. Интересно, а можно ли на Военного Вождя пегасов воздействовать телекинезом?».

Он хищно улыбнулся и оглянулся. За окном уже совсем потемнело, и огонек керосиновой лампы служил маяком для непрошеных гостей.

«Доспехи стражи… – задумался Крэлкин. – В страже пока что я видел только пегасов. Может быть, они используют старинные виды защиты? Возможно. Тогда отражающую магию броню я могу достать. И это меня защитит от воздействий на какое-то время. Пока я не доведаюсь о зелье, которое может сковать магию рогатых существ.

Но если я добуду доспехи Дроттинна! Вот тогда берегись, Селестия. Я использую против тебя Альтуса. Он перебьет всех магов, кого только я не пожелаю. И ему не нужно будет никаких специальных боевых навыков. В мирной Эквестрии не должно быть сильных вооруженных сил. Однако если они есть, то Альтус будет бесполезен. Но даже тогда можно сыграть на чувствах и убеждениях стражи, склонив их на свою сторону».

Крэлкин перевернул несколько десятков страниц и впился в новый документ, хорошо сохранившийся во времени и датированный историками 456 годом до НПС. Как он предполагал, это была записка вояки. Теперь он хотел узнать побольше о сражениях, которые происходили между пегасами и единорогами. Он хотел знать, как “крылатые демоны” одерживали верх над рогатыми воинами, считая, что найдет рецепт простого блокирования магии.

“Меня зовут Аргус Айд. Я, дозорный третьего гарнизона в секторе двенадцать. Наш отряд из восьми единорогов следит за небом у восточной стены, хотя, как по мне, это скучное занятие. Восточная стена выходит на обрыв, и никаких врагов появится там, в принципе, не может: пегасы не настолько глупы, чтобы вообще соваться в Кэнтерлот, а алмазные псы, которые больше орудуют в подвалах со съестными запасами, нам не попадаются. Однако нам приказали следить за небом во избежание нападений, и мы выполняли возложенную на нас задачу. Аукторитас опасался вторжения пегасов, но я считал это глупостью. Отряд дозорных третьего гарнизона следил за пустым небом месяцами, изредка тревожась, когда особо темная туча приходила с севера, со стороны пегасов, но все опасения были надуманными.

В тот день с востока подошла огромная туча и зависла прямо над Кэнтерлотом. Но тогда никто ничего не заподозрил, не придал этому никакого значения, потому как черное облако пришло не со стороны Ландаухиминна. Хоть и было заметно какое-то движение в рядах командующего состава. Однако туча все висела, а мы никак не могли избавиться от неприятного ощущения, что за нами следят. Облако было настолько темное, что даже яркий солнечный свет не мог через него пробиться. Это нас насторожило, но не настолько, чтобы вызывать командира отряда и сказать ему о своих подозрениях.

Ближе к ночи, когда в городе наступил полумрак, и постовые начали зажигать свет на фонарных столбах, командиры отрядов встрепенулись. Туча висела весь день, но не пролилась дождем и не ушла в сторону, хотя ветер был достаточно сильный. Меня привлекла вспышка, которую я увидел в центре города. Белый луч света столбом поднялся над городом и ударил в тучу. Уже после того как все произошло, я узнал, что двое членов Аукторитаса решили использовать магию, чтобы уничтожить наконец это облако. Сверху раздался взрыв, похожий на раскат грома. Когда туча начала исчезать, мы увидели, что за ней висит огромное множество пегасов, готовых броситься в бой.

У меня похолодело на сердце. Я даже сосчитать не мог, сколько этих крылатых тварей там находится. На глаз их было около нескольких тысяч. Может быть, больше. Они напали сразу после того, как какой-то пегас издал непонятный клич, и все летающие воины рванули вниз, к городу. Глашатаи моментально подали сигнал, чтобы все жеребята и кобылки уходили в шахты, которые Аукторитас распорядился вырыть на случай нападения. Я тогда очень сильно удивился, зачем же нам катакомбы под городом. В то время еще никто не мог представить себе подобного, это было мирное время. Но кошмар, которым пугали жеребят, внезапно стал реальностью.

Задачей нашего гарнизона в подобной ситуации было: защита гражданского населения. Как только раздалась сирена, мы рванули к домам и начали выталкивать оттуда оцепеневших от ужаса единорожек и их детей. Я работал в паре с Писо. Мы смогли вывести гражданских только из трех домов, когда волна пегасов прорвала щит и ударила по городу. Они хаотичными отрядами опускались на улицы, пробивали крыши домов и убивали всех, кого замечали. Заклинания, которым нас обучили, были довольно эффективны, но, увы, только если мы умудрялись попадать по врагам.

Командир отряда сказал, чтобы мы выполняли приказ Аукторитаса до конца и сопроводили всех жителей из нашего сектора в укрытие. Он сказал, что задержит противников и скрылся из виду. Мы знали, что он не выживет в схватке с толпой крылатых тварей, но хотели верить, что этого не случиться. Он был хорошим командиром. Строгим, но хорошим. Пока мы эвакуировали гражданских, произошло несколько стычек с пегасами. Ни я, ни Писо не ожидали, что они будут такими быстрыми и ловкими. Мы могли ответить им только скоростью магии.

Попасть разрозненными атаками по таким быстрым мишеням было практически невозможно. Приходилось использовать щиты и скоординированные атакующие заклинания по площади. Это было эффективно, но мы быстро выдыхались. Как только последний гражданский был эвакуирован из нашего сектора, мы принялись обороняться и отступать к Цитадели Правителей, чтобы защитить главных единорогов.

Писо выдохся первым. У него почти кончился запас магии, и он пытался убежать от врагов. Я еще держался, потому что реже использовал массовые атаки. Он побежал в противоположную сторону от Цитадели, я бросился вдогонку, но не успел. Три пегаса поочередно спикировали вниз и, ударив на полной скорости копытами по спине, убили его на месте. От злости я начал атаковать их, стреляя в небо одиночными лучами. Я знал, что это бесполезно, но надеялся, что смогу попасть хотя бы в одного. А эти твари лишь ржали, немного полетали вокруг и скрылись.

Когда я подошел к окровавленному телу друга, я не мог поверить в то, что случилось. Он умер прямо у меня на глазах, а я ничего не смог сделать. Внезапно меня окликнули трое единорогов из моего отряда, из другой группы эвакуации. Они сказали, что больше никто не выжил, и позвали с собой. Я не хотел идти, я хотел побыть с другом, но они настаивали и говорили, чтобы я был сильным жеребцом. Но в тот момент я был настолько поглощен горем от его потери, что хотел лишь остаться там. И, наверное, умереть рядом с ним. Наверное... Но ребята оттащили меня оттуда, и я отправился дальше с их группой.

Пока мы бежали, звеня доспехами, мы не один раз попали под атаки пегасов. Они занимались мародерством или просто уничтожали дома и другое имущество. Некоторые поджигали все, что могли. Я хотел было попытаться остановить распространение пламени, но меня одернул Вари. Он был старше меня по званию, и я не мог не подчиниться. Тогда он мне напомнил о моих обязанностях перед Юникорнией на бегу, выставляя перед собой щиты и убирая пегасов с дороги. Он напомнил, что есть специальный отряд, который специализируется на тушении огня и сохранении целостности культурных достояний. Зануда! Мне тогда было все равно на его культуру и его специальный отряд. Я хотел просто убивать этих проклятых тварей!

Мы бежали довольно долго. Еще в школе нас научили держаться собранной группой и использовать перекрывающиеся щиты. Там же мы выучили разные сложные заклинания, для групповых атак. Меняясь поочередно в защитных и атакующих техниках, мы постепенно продвигались вперед. Когда мы наконец добежали до главной цитадели, то увидели довольно странных единорогов: они были закованы в золото, все черные, как смола, и у всех белоснежные рога.

Их было всего шестеро. Стояли, как каменные изваяния и неотрывно смотрели желтыми узкими глазами на небо, недобро поглядывая на подлетавших близко пегасов. Казалось, что они ничего не боялись. Когда мы подошли ближе, над нами распростерся синий щит, покрывший всю Цитадель, и несколько врагов ударились о магическую стену с гулким стуком и улетели восвояси, помахав копытами в воздухе. Я увидел, что лишь один единорог использовал магию. Я даже удивился, как можно было создать одному такой большой щит. Никто из тех, кого я знаю, не смогли бы такое сотворить. Это были единороги необычайной силы. Возможно, они были даже сильнее членов Аукторитаса. Но откуда они взялись? Мы даже ни разу не видели их в городе!

Как только мы подбежали и встали вместе с неизвестными воинами на линию обороны, у меня сложилось впечатление, что мы тут будем только мешаться. Я чувствовал себя не в своей тарелке рядом с этими могучими стражами. Даже то, как они стояли, медленно поворачивая голову и осматривая небо, как неподвижно застывали на месте, говорило о том, что они чрезвычайно сильны и знают об этом. Но от них веяло холодом и смертью. Казалось, что они могут безжалостно убить не только врага, но и союзника, если так распорядится высшее руководство. И я не мог найти достаточно сильного единорога в своей памяти, который бы смог противостоять кому-то из них в открытой схватке.

Через несколько минут к нам вышел член Аукторитаса Иллюстриус Сиятельный, и сказал, чтобы остатки нашего дозорного отряда пошли в сектор восемь в северной части города и помогли другим справиться с большим отрядом пегасов. Выполняя приказ, мы отправились в назначенный сектор, но меня не покидало чувство, что если мы свернем, то нам в спину ударит мощная магия от этих неизвестных единорогов. Но, с другой стороны, я был рад убраться подальше от этих черных незнакомцев.

Когда мы пришли в назначенное место, бой уже закончился. Площадь и улицы были усыпаны трупами единорогов и пегасов. Мы встретили отряд единорогов, которые сдерживали здесь атаку пегасов. Хоть силы единорогов и победили, но все были угрюмы и потрепаны. У двоих были серьезные травмы. Нам сказали, что противники отступили сами. В чем была причина их отступления, никто не знал, однако мы, в составе других отрядов, проследовали за врагом. Мы дошли аж до северных ворот и увидели там не менее сотни пегасов, а над ними зависшего и осклабившегося дракона. Я не помню, чего испугался больше в тот момент, дракона или такого огромного количества врагов. Перед глазами моментально всплыло окровавленное тело Писо. Все мы были уже на пределе, и лишь сила воли не позволяла опустить копыта.

Затаившись, наш отряд начал наблюдать за тем, как пегасы и дракон будут биться друг с другом. Мы были в выгодном положении. Любой, кто победит, будет измотан битвой, и тогда один из наших отрядов сумеет добить противника, а другие будут его подстраховывать. Но я боялся, что в город могли прийти другие драконы, и тогда придется сражаться и с ними.

Чешуйчатое создание взревело и ударило по одной из дозорных башен своей массивной лапой. Каменное строение, усиленное некогда магией единорогов, покосилось и с грохотом обвалилось на землю. Почва под копытами вздрогнула. Один из пегасов издал воинственный возглас, и крылатые твари перестроились, нацеленные уничтожить монстра. Следующий приказ, отданный пегасам их командиром, заставил тех моментально взмыть в воздух и ровными, сплоченными рядами ударить по морде дракона. Зверь взревел от боли и начал поливать все вокруг огнем, но пегасы будто этого не заметили. Сложилось такое ощущение, что они уже убивали чешуйчатых монстров и не один раз. Через несколько минут боя дракон был повержен, а его противники приземлились на землю и в молчании стали ожидать приказов.

Меня охватил ужас. Я не хотел выступать против такого количество крылатых тварей. Они только что убили дракона! Что мы могли противопоставить им с нашими остатками сил. Они бы нас просто разорвали. Я попятился назад и встал позади всех, скрываясь в тени. Потом я осторожно завернул за угол сожженного дома и услышал, как один из командиров отряда скомандовал стоять до последнего. Я прятался в пустом здании, пока мои товарищи сражались за Кэнтерлот, за свой дом. До сих пор я чувствую себя крысой, но я не хотел умирать. И сейчас не хочу.

Когда все закончилось, я решился отправиться назад к Цитадели. По пути на меня напали два пегаса, но у меня было еще достаточно сил, чтобы отбиться от них. Придя к цели, я увидел, что трех из шести черных единорогов в золотых доспехах не было. Внезапно со стороны северных ворот донесся оглушительный рев. Я присел от ужаса, а мое сердце забило набат. Я молил судьбу, чтобы туда отправились те три незнакомых черных стражника, а нас, наконец, оставили в покое.

К тому времени пегасов в небе уже практически не было. Их силы были вытеснены из города. Они все сбежали, и лишь несколько глупых или тяжелораненных крылатых тварей осталось в его стенах.

Мне оказали медицинскую помощь и поместили в госпиталь. Та битва была выиграна нами, но все, кто был в тех отрядах, которые смело, но безрассудно бросились закрыть брешь в обороне Северных ворот, погибли. Погиб и мой лучший друг. Я прослыл одним из героев, но герои не выживают на войне. Они гибнут под копытами врагов. Только в сказках легендарные единороги, сражаясь с полчищами тьмы, выживают и освобождают принцесс. В настоящей войне выживают лишь трусы и предатели. Такие, как я”.

«Единорог трус? Очень интересно. Все же пегасы достаточно сильно нарушили строй в войсках Аукторитаса, если смогли пробраться до столицы. Но они брали численностью, чего я не могу себе позволить. Нет у меня большой армии, чтобы потревожить Кэнтерлот настолько серьезно. Но есть один нюанс: неизвестные черные единороги. Непонятно откуда появились и непонятно куда ушли. Или не ушли? Не думаю, что тут не было бы написано об этом. Эта записка похожа на записи очевидца для какого-то печатного издания. Неужели у единорогов в то время были газеты или журналы, или что-то подобное?

И все же, факт остается фактом: неизвестные черные единороги, закованные в золото, защищали членов Аукторитаса. Причем, наверное, любой отряд пегасов, даже под командованием Дроттинна, терпели бы поражение при нападении на глав Юникорнии. Но неужели даже доспехи Военного Вождя не могли бы поглотить такое огромное количество магии? Скорее всего, ведь тот единорог, который с ним дрался, отмечал необычность брони и ее изменение. Наверняка у нее есть свой предел поглощения. Но куда девается вся накопленная энергия? Ее извлекают единороги-советники? Или сами доспехи могут служить магическим оружием при накоплении достаточного количества энергии?

Стоп! А почему у пегасов сохранились единороги-советники? Неужели перебежчики? Или предатели? Но тогда должно быть и некоторое количество пегасов и земных пони у единорогов. Неужели они были на передовой, а в Кэнтерлоте только элитные силы рогатых? Странно это. И Дроттинну кто-то сделал поглощающий магию доспех. Не факт, что это были именно единороги, но и такой вариант исключать не стоит.

Узнать бы, где их найти, подобных единорогов, которые защищали Аукторитас. С ними можно уже разговаривать о полномасштабном вторжении и военных стычках с аликорнами. Другие пути в этом направлении мне заказаны, и разобраться без огромных сил не получится. А нужно ли мне такое вмешательство? В принципе, для меня это все равно один из выходов из сложившейся ситуации. И даже такие методы нельзя отбрасывать, коли магических сил я лишен».

Следующий документ, на котором он остановился, был помечен очередной датой: 397 год до НПС. Подбираясь к расшифровке аббревиатуры, Крэлкин все больше и больше полагал, что это какая-то полномасштабная битва, которая оставила такой сильный след в истории, что незнание о ней было бы просто смешным. Менее четырехсот лет оставалось до раскрытия этой небольшой тайны. Однако что-то подсказывало ему, что последняя буква значит имя Селестии.

“Откуда взялись эти крылатые твари – непонятно, но они одновременно атаковали большую часть земель Юникорнии и теперь стоят под Кэнтерлотом в намерении осадить эту неприступную крепость. Глупцы! Они не ведают, какая сила обрушиться на их головы. Аукторитас позаботится о своих гражданах. У нас в запасе есть оружие, которое поразит ненормальных пегасов и заставит их уважать нас.

А ведь даже жаль, что пропадет так много хорошего генетического материала. Каждый раз, перечитывая те старые записи, я не перестаю удивляться, какие изощренные эксперименты творили ранее единороги-селекционеры. Они умудрялись выводить такие виды пони, которые даже в самых смелых фантазиях представить сложно.

К примеру, одним из самых удачных экспериментов над пегасами считалось слияние генокода пони и летучей мыши: острый слух и перепончатые, более эффективные по всем аэродинамическим характеристикам, крылья. Однако он же считается и самым неудачным: некоторые пони или их потомство были практически слепыми, а крылья срастались с передними ногами.

Единорогов же чаще всего соединяли с драконами. Не понимаю, почему именно их и с ними, но, как говорится в записях, гибриды были самыми лучшими магами, правда, узкоспециализированными. У многих единорогов напрочь отсутствовала предрасположенность к телекинезу, зато легко получалось творить очень сильные заклинания, использующие одну определенную стихию.

Некоторых пони скрещивали с рыбами. Зачем – не говорилось, но, наверняка, чтобы использовать на благо Юникорнии какие-то их особенности. К примеру, особо чувствительное зрение. Но зачем, если зрение пегасов – самое лучшее? В любом случае, это были неудачные эксперименты. Некоторые пони рождались наполовину рыбами, наполовину пони. Многие не могли жить как в воде, так и на суше. Тех же, у кого были жабры – отпускали в водоем и забывали о них. Что с ними происходило – неизвестно, про их потомство – тоже. Думаю, учитывая частоту удачных опытов единорогов-селекционеров, у водных пони не могло родиться нормального потомства и, рано или поздно, они все же вымерли из-за недостаточного разнообразия вида.

Были еще и другие эксперименты, но это в большей степени повторение и улучшение старых наработок. Селекционный прогресс остановился на очередном этапе и не смог переступить определенную черту. Но улучшенные и измененные пони будут служить на благо Юникорнии. У Аукторитаса осталось множество потомков подобных экспериментальных образцов, я это точно знаю. Очень интересно посмотреть на них в действии. И пока нас осаждают эти крылатые варвары, в недрах Кэнтерлота члены Аукторитаса уже наставляют непобедимых бойцов.

Скоро они выйдут и выкинут этих агрессоров далеко за кордон Юникорнии. Возможно даже, границы нашей великой страны расширятся. А когда мы усмирим пегасов – потребуем у земных пищу безвозмездно за «защиту» от нападений тех же самых варваров. Ну, или других агрессивных существ... Вот тогда Юникорния поднимется с колен и засияет в лучах славы. И никакие нелепые союзы с рабами и убийцами нам более будут не нужны”.

«Единороги использовали селекцию на пони?! Их познания в физиологии были настолько глубокими?! Сколько же видов они наплодили в своих лабораториях? Узнав про это, я уже не удивлюсь, что те черные, как смола единороги, были просто-напросто очередным гениальным экспериментом безумных ученых. Какая интересная записка. И ведь не вырванная, не оборванная. Сохранилась целой и невредимой. Но неужели ее просто подшили и забыли, как страшный сон?

Теперь я еще больше понимаю Селестию, в своем стремлении скрыть историю. Знания, что все расы были просто отвратительными – убийственны для Эквестрии. И все же некоторые единороги читали это. И я уверен, что читали они вдумчиво, тщательно, с правильной расстановкой акцентов, не пропуская по полкниги за раз. Подобная литература нуждается в трактовке заинтересованных лиц. Никаких бесцельных блужданий по заковыристому тексту. Пегасы должны получить трактовку пегасов, единороги – единорогов, а земные пони будут вынуждены согласиться с трактовкой, написанной специально для них. И только так можно сохранить целостность мира, через ложь, через заинтересованность подчиненных.

Селестия понимает, что это неправильно, поэтому и держит пони подальше от истинной истории основания Эквестрии. А та клоунада, что они устраивают каждый год – просто для отвода глаз. Наверняка использует этот день для какой-нибудь пропаганды. Но это уже пустое. Опять я лезу не в те дебри. Концентрация каждый день куда-то уходит».

Внезапно он вспомнил о Твайлайт. О том, как она сидела недалеко от него за столом или лежала на полу, как читала фолиант по слиянию магий. Лежа на кровати, жеребец даже прикрыл глаза, чтобы получше рассмотреть ее в своих мыслях: ее напряженный взгляд, ее навострившиеся уши, ее взлохмаченную гриву. Он еще до сих пор помнил, как первый раз его потянула к ней какая-то неведомая сила. Тогда он хотел просто почесать единорожку за ушком. Но сейчас он уже хотел стать ее другом. Он не знал никого, кто бы с таким же маниакальным пристрастием любил читать научные труды и, мало того, еще и применять полученные знания на практике. Он хотел с ней разобрать какую-то неимоверно сложную теорию и обсуждать ее, нежась под сенью деревьев нежарким летним днем.

Незаметно для него самого волна непонятного беспокойства нахлынула на него, и жеребец стал понимать, что, наряду со всеми другими прелестями жизни, он может лишиться любой возможности проведения времени с Твайлайт, если его отправят домой. Он уже хотел не просто остаться здесь, но и стать другом этой лиловой пони. Стремление завладеть каналом с Селестией через ее ученицу сменилось желанием проводить время вместе с этой самой ученицей. Окрепшая мечта начинала наполнять все его мысли и затуманивать разум.

Крэлкин нехотя открыл глаза и уставился на огонь лампы. Впервые он почувствовал, что не знает, что делать и чего, в конце концов, хочет добиться, и эта безысходность стала для него самым большим откровением в жизни. Он стал понимать Альтуса, который никуда особо не стремился: он просто плыл, бесцельно блуждал взглядом по витринам мира, выбирая что-нибудь из перечня предложенных ему товаров и, приобретя новую игрушку, радовался какое-то время.

Крэлкин не смел радоваться. Он даже боялся это делать. Понимая, что радость – это всего лишь физиологическое состояние организма, подвластное некоторым химическим соединениям, которые биохимики называют “гормонами”, он пытался никогда не испытывать это чувство. Свои новые достижения в области магии повышали его самооценку, да и вес в глазах общества магов. Но больше ничего чувствовать он не хотел. Даже после своего первого “слепого” перехода он как зверь озирался и проверял чистоту техники. И только убедившись, что все в порядке, он отметил у себя в голове некоторые особенности данной магии и начал прокручивать варианты, как ее можно применить. Никаких эмоций, кроме облегчения, что ни с ним, ни с Альтусом ничего серьезного не произошло, он не испытывал.

Радовались, как считал бывший маг, только слабаки, а для него счастья не могло существовать в принципе. После объявления охоты за ним, он немного изменил свою точку зрения и понял, что счастье – это постоянное изменение. Никто не мог оставаться таким, какой он есть. И никто не мог найти смысл жизни не потому, что его не было, а потому что каждый момент времени человек видит его под разным углом.

Крэлкин сравнивал этот процесс с поездом, в котором едут люди. Сам поезд едет вокруг горы, а едущие в нем люди видят гору с разных сторон. У каждой стороны есть свои положительные и отрицательные стороны. Но никто не может сказать, что это не гора. Смысл жизни тоже все видели с разных сторон, но никто не мог сказать, что это не смысл жизни. Просто кто-то его принимал таким, каким он есть, а кто-то ждал, пока он повернется выгодной к нему стороной. Но никто не признавал, что смысл жизни может не приносить счастья, радости и райских наслаждений.

Что было смыслом жизни для Крэлкина – он не знал. Точнее, мог бы сказать, если бы подумал, но у него не было ни времени, ни желания. Да и узнай он самую большую тайну мира, то ничего хорошего бы из этого не получилось ни для него, ни для окружающих. Знать конечную цель существования для человека, а, тем более, достичь ее – означало крах цивилизации. Лишь огонь неудовлетворенности двигал людьми, лишь он подстегивал их разрабатывать новые и новые технологии. По крайней мере, так было раньше.

Отвлекшись от мыслей, Крэлкин взглянул на книгу по истории. Он понимал, зачем ее читает, но он уже не понимал, зачем он сопротивляется. Что он хочет от жизни, какова его цель? Раньше он хотел просто выжить, но, оставшись тут, он потеряет эту цель. И тогда его жизнь станет бесцельной, как у Альтуса. Он, как земной пони, не может развивать науку наряду с единорогами, не сможет привнести вклад в культуру, он беспомощен в боях, а также понимал, что без крыльев помогать пегасам управлять погодой не сможет. Единственное место в Эквестрии, где его примут с распростертыми копытами – фермеры, вроде “Сладкого яблока”, которой заведует ЭплДжек. Но он не хотел для себя подобной участи.

Ударив копытом по кровати, он услышал глухой стук и тут же властно сказал:

– Если… нет, не если, когда я тут останусь, то я организую самый успешный исследовательский центр! Я стану самым влиятельным земным пони и поравняюсь по авторитету с Селестией! И никто меня не остановит, ни моя лень, ни чье-либо желание! Я останусь в Эквестрии и получу доступ к самым грязным тайнам Селестии и других аликорнов. И тогда они сами будут вынуждены уйти, оставив страну в моих копытах!

«Неплохо сказано, – ядовито подумал жеребец. – Не хватает слушателей. Селестию я подвинуть не смогу, да и не надо мне это, компромат на нее вряд ли найду в скором времени, однако я не смогу этого сделать вообще, если не смогу остаться здесь. Так что приструни свою гордость и амбиции, Крэлкин, и читай историю. Пока что ты никто и звать тебя никак».

С этими мыслями он открыл небольшую сшивку листов и прочитал сверху приписку историков, написанную мелким, но красивым и аккуратным почерком: “Летописи земного пони Далимилла Межарицкого ”, датированные 564 годом до НПС. Решив, что хуже не будет, он принялся читать с самого начала:

“Как только пегасы заявили, что они вышли из Конфедерации, Канцлера тут же пригласили на аудиенцию с Дроттинном. Состоялись напряженные переговоры, на которых звучали размытые угрозы в сторону земных пони. По приезду Канцлер собрал Вече и поставил вопрос о том, как нам вести себя дальше.

Многие земные пони приехали из разных частей страны. Были как коренные жители, так и изгнанные из других стран. Единороги, в борьбе за "чистую кровь", развернули масштабную националистическую проединорожью компанию и прогнали всех земных пони, пегасов и немногочисленных инородцев из Юникорнии. С другой стороны, пегасы, отделившись от Конфедерации, тоже закрыли свои границы и, как их рогатые собратья, прогнали всех не-пегасов под угрозой смерти. Крылатые дети, рожденные от союза с земными пони или единорогами, также были выдворены за границы.

Здесь хочу отметить, что после начала роста напряженности все обиженные и обездоленные стали стекаться на территории единственных дружелюбных существ в Конфедерации и начали вести открытую пропаганду того, что единороги и пегасы опасны, а союз с ними отжил свое. Подобные выступления на Вече были восприняты двояко. С одной стороны, их поддерживали те, кого изгнали, и те, кто трудился в тяжелой промышленности и был очень недоволен своим положением из-за тяжелых условий труда. С другой стороны, агрессивное давление последовало со стороны земных пони, торгующих на внешнем рынке. Предприниматели-экспортеры отказывались принимать позицию, что с единорогами и пегасами нельзя договориться и усмирить их.

Канцлер больше был склонен доверять промышленникам, нежели возмущающейся толпе кричащих и стучащих копытами разномастных пони, так как большей частью экономическая стабильность Терра Орны обеспечивалась за счет продажи товаров и ресурсов на рынки Юникорнии и Ландаухиминна. Аргументы были простыми: пока земные пони контролируют ресурсы и значительную долю промышленного производства, они будут жить нормально. Если же их начнут притеснять, они просто выйдут из Конфедерации и перекроют торговые пути.

Хоть многие и были против, Канцлер решил оставить наши земли в составе Конфедерации и ничего не предпринимать, пока ситуация не продолжит обостряться.

Касательно условий новых экспортных соглашений, было принято решение установить...”

Летопись оборвалась. «Какая любопытная сводка. Прямо кладезь интереснейшей информации. Значит, капиталистическое общество земных пони сосуществовало вместе с военизированной державой пегасов и националистической страной единорогов. Забавно, что земные были так в себе уверены. Наверное, их потомки забыли, как они служили обеим расам. И ведь все идет обратно к рабству, если земные не смогут собрать достаточно большую армию или не купят услуги наемных войск. А вот покупку военных сил они могли себе позволить, если верить летописцу».

Крэлкин также отметил некую тенденцию в развитии пони. Они дрались, но каждый искал выгоду для себя в сложившейся ситуации. Каждый лидер страны выжимал из своих подчиненных максимум и выбрасывал на помойку после того, как выкачает все. Пропаганда патриотизма должна была быть неимоверно сильной и на нее должно выделяться огромное количество ресурсов.

Теперь Крэлкин не видел особенной разницы между его историей и историей пони. Магия или технологии, это не главное. Главное – стремление разумных индивидов в жизни. Главное – их амбиции. И теперь он точно понимал, что история не может идти по другому пути. Каждая новая цивилизация будет проходить определенные этапы, отражающие в общих чертах идеи, которые находили отблеск в истории предыдущих цивилизаций.

Ему оставалось только дочитать до конца эпохи, понять, в чем был победный конец, кто же все-таки поумнел настолько, чтобы прекратить войну, или стал настолько сильным, что подмял под себя всех остальных, и бросить эту книгу к копытам Селестии со словами, что истории практически идентичны. Никаких особенных отличий между двумя мирами нет и быть не может, а потом ввязаться в диспут о строении мира, об управлении массовым сознанием, о теории эволюции государств.

Крэлкин выхватил еще один абзац из той же страницы, на которой остановился:

“К тому времени в составе Конфедерации остались лишь единороги и земные пони. Но единороги, закрывшие свои границы, выдумав пропуска для их пересечения, вынудили многих земных пони отказаться от торговли и закрыть дело. Единороги же начали получать все большие и большие проблемы от результатов своей политики «чистоты крови», но еще не до конца осознали, что может произойти следом”.

«Крах Конфедерации может произойти следом, ничего больше. Хоть все и должно быть по порядку, но чрезмерный контроль пагубен».

Перевернув всю летопись разом, он попал на записку 562 год до НПС. Недолго думая, он начал читать ее. Сейчас был весьма любопытный период истории. Если раньше шли описательные документы, раскрывающие быт простых пони или их страдания от копыт рогатых или крылатых собратьев, то сейчас история преобразилась, стала насыщенной, описывала битвы, возводила отдельных личностей до героев, а других низводила до трусов и предателей. Однако Крэлкин не любил действия. Он любил думать и анализировать, строить планы и многоходовые стратегии. Но сейчас не был против немного разбередить душу некоторыми откровениями бывалых воинов.

“Никто не ждал нападения. Нас атаковало не меньше трехсот пегасов, одетых в легкие доспехи и с боевыми подковами на копытах. Они напали днем, когда никто не спал. Все видели их вторжение. Мы тогда обсуждали условия новой сделки с группой единорогов, когда сверху упали враги. Двое из них – прямо рядом со мной. Меня отбросило назад. Я очень сильно испугался. Пока пегасы стали осматривать затихшую рыночную площадь своими хищными взглядами, еще одна группа единорогов загородила собой своих земных партнеров.

Противники напали, и тут же поднялась пыль, в которой я практически ничего не видел. Один из пегасов, заприметил меня и рванул в мою сторону. Я не помню, как подскочил и побежал, но я несся от него к себе домой с бешеной скоростью, пытаясь оторваться.

Вокруг была бойня. Многие земные пони умерли под копытами пегасов. Кто мог бежать – убегали. Кто убегать не мог – защищались. Кто не мог защищаться – того убивали. Это было простая логика. Логика смерти. Я изредка слышал, как где-то пролетала редкая вспышка магии. Видел, как красный или синий луч магии разрезал неподалеку пыль. Единороги защищали нас, не бросали, хоть и были в меньшинстве.

Я обернулся. Пегасов позади не было, но я не прекращал бежать и бояться. Я скакал домой, чтобы защитить свою семью. Или проститься с ней. Что я сказал своей жене сегодня утром? Какие воспоминания останутся у нее обо мне?

Крики о помощи и мольба, вой раненых и стоны наполняли воздух вместе с поднятыми в воздух облаками пыли. Дышать становилось все тяжелее, и сухой воздух стальным обручем невыносимо сдавил мою грудь. И чем ближе я был к своему дому, тем ужаснее становилось вокруг. Я опасался, что могу не успеть. Мои две дочки… Им всего по пять лет. Они не должны умереть. Они не заслужили подобного!

Я быстро пробирался в тени зданий. Мне повезло, что я родился песчаного цвета и хорошо сливался с пылью. Тут я услышал какой-то хлопок. Он был похож на те, что издавали единороги, когда показывали фокусы. Но этот был очень сильным, если не сказать оглушительным. Земля под ногами содрогнулась. Где-то за пылевым облаком что-то вспыхнуло синеватым светом, и послышались новые стоны и крики ужаса. Я бежал через весь этот кошмар, лелея надежду, что моя жена и дочери спаслись, убежали в лес.

Когда я добежал до своего дома, то увидел, что дверь была распахнута настежь. Все внутри меня похолодело. Я опрометью бросился внутрь. Когда я забежал внутрь, то увидел, что моя семья была загнана в угол, а над ними возвышался пегас. Моя дорогая Свити прикрывала наших детей своим телом и молила пегаса, чтобы он убил ее, но не трогал жеребят. Тот смеялся.

Меня охватила ярость. Я просто подлетел к нему сзади и ударил задними копытами в спину, что было сил. Дальше все произошло, как в тумане: слышал, как пегас заржал от боли, почувствовав, как мои копыта врезаются в его тело. Я ударил его еще раз. И еще. Я продолжал его бить, после того как он мешком свалился на пол...

Меня оттащила от него уже жена. Враг лежал в луже собственной крови. Он не дышал. Спустя несколько минут, ко мне стало приходить осознание содеянного. Я задрожал от страха. Теперь пегасы точно нас убьют, если узнают, что я убил одного из них. Леденящий ужас накрыл меня с головой. Словно в трансе я подошел к убитому врагу и стянул с его копыт оружие. Подковы, имеющие небольшие острые шипы на подошвах, были тяжелы, но страх за родных придал мне новые силы.

Я вывел Свити и жеребят из дома, и мы начали выбираться из города. Сверху летали пегасы, и я каждый раз в страхе замирал, и молил судьбу, чтобы нас не заметили. Мы уже практически вышли из города, когда я увидел, пару земных кобылок схваченных группой из трех пегасов. Они глумились над ними, и вероятно, хотели изнасиловать. Я не мог стоять просто так. Я должен был помочь. Свити умоляла меня, чтобы я не ввязывался, говорила, что меня убьют, но я улыбнулся и сказал ей, что все будет хорошо, и попросил увести детей дальше, в лес.

Она плакала, жеребята тоже. Наверное, они прощались тогда со мной, но я твердо решил помочь. Когда Свити побежала прочь от города, меня вновь охватил ужас: то, что я хотел сделать – было безумием. Я понимал, что не смогу выстоять против трех пегасов. Я готовился к смерти, когда устремился во весь опор на врагов. Наверное, эти крылатые твари сразу не заметили меня, увлеченные своим грязным занятием, и потому я первым ударил одного из них в круп. Он рухнул на землю, истошно завопив. Кровь из ужасных рваных ран оросила меня и землю вокруг.

Почувствовав, как под ударами боевых подков крошатся его кости, я ощутил новую силу. Пегасы, не ожидавшие нападения, мгновенно отлетели на безопасное расстояние, а плачущие кобылки рванули от нас со всех ног. Теперь я был готов встретить обидчиков в бою, и они его дали. Пегасы синхронно спикировали вниз и попытались ударить меня на излете. От одной пары копыт я увернулся, но второй удар пришелся по передней ноге и шипованные подковы выдрали кусок моей плоти. Я взвыл от боли, а тело сковало судорогой. Моя нога была сломана и разодрана, и вся уверенность куда-то моментально испарилась. Я упал на землю, не в силах сражаться дальше. Пегасы приземлились рядом и заржали. Из-за боли и страха я не мог что-либо сделать.

Внезапно из соседнего проулка выбежала группа земных пони. Их вели единороги. Один из них ударил магией в пегасов, попав в одного противника. Он отлетел к стене дома и рухнул подле нее. Последний из них врагов резко взлетел и скрылся где-то в городе. Меня доставили в походный лагерь, наскоро сделанный единорогами. Там я встретил свою семью и впервые с детства зарыдал от осознания того, что чуть было не расстался с теми, кого любил больше всех на этом свете.

Спустя несколько дней, разведчики вернулись из города и сообщили, что он был сожжен дотла. Многие наши друзья были убиты. Спастись удалось немногим. До сих пор я не могу забыть тот ужас, через который тогда прошел. До сих пор я не могу без страха смотреть на небо, опасаясь увидеть там пегасов”.

Крэлкин практически никак не отреагировал на такую записку. Обычное мародерское нападение на город. Был интересный момент, что единороги помогли земным пони справиться с этим и не бросили в беде. Видимо, они действительно чтили союз. Однако Крэлкин не верил в это. Он полагал, что это какие-то наемные войска свободных единорогов, не более того, ведь сами рогатые сидели в своей стране и не показывали носа за границу, потому как сами закрыли свои границы ото всякого земного пони и пегаса да некоторых единорогов.

Дальше шла небольшая записка. В углу, как обычно, стояло примечание пони-историков в виде даты: 513 год до НПС. Письмо в конце было оборвано, но белого жеребца это уже не удивило.

“Если бы не эти единороги, то ничего бы не произошло. Нет же, им нужно было вводить свои дурацкие пропуска и закрыть границы от остальных граждан Конфедерации. Но им и этого было мало. Они стали выгонять и единорогов, рожденных от смешанных браков и даже их родителей…

Мне сказали, что я порочу их «чистую кровь», и прогнали вместе с семьей без права возвращения назад в Юникорнию. Ведь я даже не единорог и не пегас…

Последние годы пропаганда среди населения новой доктрины «чистой крови» шла все жестче и жестче. Откуда это пошло – неизвестно. Возможно, это дело копыт принцессы, или же единорогам просто надоел союз с нами и пегасами. Впрочем, неудивительно. Все то время, что они состояли в Эквестрийской Конфедерации, считали себя выше других: пегасов они откровенно презирали и унижали, да и земным тоже изрядно доставалось. Вечные упреки, что я ни на что не гожусь, кроме тяжелой и грубой работы, что во мне нет стремления к прекрасному, и что я неотесанный болван… А заканчивалось обычно это все тем, что я недостоин жить в обществе утонченных единорогов.

Хоть моя жена и поддерживала меня, но на душе было скверно. Потом и ее начали оскорблять за то, что она живет с земным пони. Уговаривали бросить меня, но она не поддалась. Тогда нас просто выкинули. Меня – за то, что я родился земным пони, жену – за то, что создала семью со мной…”

«Жесткая пропаганда национализма? Кажется, что единороги и пегасы рассчитывали только на грубую силу, тогда как земные пони развивались своим ходом в рамках капитализма. Но и отдельный образ жизни бывших рабов, не смог выдержать ни агрессии пегасов, ни консерватизма единорогов. А жаль, если бы все пошло, как надо, то земные пони-фермеры купили бы всю Конфедерацию и каждого в ней пони с потрохами.

Но стены недопонимания, которые взрастили вокруг себя все расы, не дали ни одной из них нормально развиваться. И нет бы разойтись по разным сторонам, так они лезут друг к другу. А с какой целью – непонятно. И мало того, что история немногословна, так еще и даты перепутали, а это уже непоправимо. Или так и было задумано? Кто их знает, историков этих».

Следом за письмами и записками попалась еще одна летопись, скрепленная из нескольких листиков, но на этот раз от имени пегаса Сноуи Эгмундансера . Датировки на документе не стояло, что удивило Крэлкина. Будто пони забыли про него или специально оставили его без внимания. Однако на записках, которые были прикреплены в документе, даты стояли.

Решив, что это могло быть специально сделано, Крэлкин начал искать, чем может служить дата документа в данном случае и как она может соотноситься с другими документами. Он даже предполагал, что датировка секретной книги единственной летописи могла кардинально изменить восприятие всего, что в ней написано, или историки просто не смогли определить дату документа и потому оставили все, как есть, не особо утруждаясь по этому поводу. Приняв для себя за аксиому его догадку на счет некомпетентности пони в плане истории, Крэлкин погрузился в чтение:

“Как только единороги начали выгонять пегасов за границы страны, Дроттинн сразу же приказал всем находившимся на территории Юникорнии пегасам уходить, и послал официальное письмо Принцессе Тенебрис с уведомлением о том, что великий Ландаухиминн выходит из состава Эквестрийской Конфедерации. Однако вскоре после этого Военный Вождь умирает при загадочных обстоятельствах. Единороги-советники, проводившие аутопсию определили, что Дроттинна отравили.

Пегасы были в недоумении, ведь если кто-то и убивал Дроттинна, то это делал претендент на трон. Так как никто из кандидатов на место Дроттинна не сознался в содеянном, подозрения пали на земных пони и единорогов, но Принцесса Тенебрис отвергала все выпады в ее сторону, как и Канцлер Токе Маннис.

После соблюдения всех погребальных церемоний, на главной арене были организованы смертельные поединки претендентов, среди которых, по велению одного из советников-единорогов, приняли участие непривычного вида пегасы”.

«”Непривычного вида пегасы”? А не те ли это пегасы, над которыми проводили эксперименты единороги-селекционеры? Возможно, но зачем единороги так сильно вмешиваются в устрой пегасов? Да и один из советников был на стороне необычных пегасов. Точнее, даже сам предложил их как кандидатов. Обычные пегасы бы легко проиграли этим генетически измененным пони, и тогда Аукторитас полностью бы захватили власть в Ландаухиминне.

А кто отравил Дроттинна? Не единороги ли, приставленные к нему, как советники? И не тот ли самый советник, который протолкнул на сражения неизвестных пегасов? Очень возможно. Но что Аукторитас хотел добиться этим? Бесконтрольную толпу удержать очень трудно, а пегасам необходим жесткий контроль со стороны своего вожака. Если прогнуться под крылатых, то никакого эффекта от установления собственной власти единороги не почувствуют.

Ну, наверное, у них был какой-то план. К примеру, экспансия в близлежащие земли. Или разрушить страну изнутри какими-то реформами, которые могли бы развернуть взгляды пегасов в другую сторону. Хотя это вряд ли. В любом случае единороги либо хотели захватить пегасов и их земли, либо же отвернуть их от Юникорнии, чтобы они не мешали жить.

С земными пони все гораздо сложнее: у них нет центрального органа власти. Все решения принимаются на Вече, где каждому желающему давали голос. Однако если посмотреть с другой стороны, то внедриться в общество Терра Орны было гораздо проще, и пропагандировать свои идеи гораздо эффективнее. При условии, конечно, что среди земных пони нет таких же сильных агитаторов, как среди единорогов».

Следом шло письмо, в уголке которого стояли просто три цифры: 486. Никаких других пометок не было. И Крэлкин решил бы, что это просто примечание автора, нежели дата, если бы число не было написано более яркими чернилами и другим почерком.

“Уродцы, которые пришли непонятно откуда, не имеют права становиться Дроттинном. Уши, как у летучих мышей, глаза – узкие щелки, крылья – как у дракона. Их было пятеро. Они уверяли, что являются пегасами и что пришли сражаться за титул Дроттинна. Они испортили наши соревнования и осквернили арену своим присутствием.

Но мы их убили, хотя эти папаспрайтовы отродья сильные. Они перебили всех претендентов и практически половину пегасов с трибун. Я стоял рядом и смотрел на все это. Мне было интересно произвести допрос этих крылатых уродцев, узнать, откуда они, кто послал. Не верю я, чтобы пятерых подобных им не заметили раньше. Да и советник подозрительно бурно заступался за них. Возможно, они в сговоре. Необходимо проверить все это и доложить новому Дроттинну. Пусть сам решает, что с ними делать дальше”.

«Все же у единорогов ничего не получилось. Вероятно, они не ожидали, что пегасы также чтут чистоту крови, как и они. Хотя мне почему-то казалось, что пегасы должны быть более терпеливыми к подобным вещам. Да и не в стиле военизированного государства такие мелочи замечать. Пегас – значит воин. Воин есть воин, не важно, откуда он пришел. Или я не прав?

Живя в мирное время, тяжело судить о подобных вещах. Да и во время тотального безверия мало что можно узнать. Были ли у меня в мире в мое время военизированные государства? Были. А что я знаю о них, кроме стычек? Ничего. Хотя, положа копыто на сердце, я никогда подобным не интересовался. Лишь с точки зрения мировой государственной элиты. Интересно разбирать, зачем мировому лидеру необходима та или иная страна, но очень бесполезно».

Дальше шел кусок из летописи, никем не датированный и никем не подписанный.

“…Отступать было некуда. Превосходящие по силе, но не по количеству силы армии единорогов, теснили их. Одного желания победить было недостаточно. Потому, Дроттинн созвал военный совет, на котором высшее руководство Вооруженных Сил Ландаухиминна разрабатывало план, генерального контрнаступления на силы вторжения Юникорнии.

Было неожиданно, что за единорогов сражались и земные пони, и пегасы. Хотя те и отличались в каких-то деталях от своих собратьев, но, тем не менее, они служили рогатым. Некоторые земные пони могли длительное время бежать с огромной скоростью и разрушать копытами массивные фортификационные сооружения. Некоторые пегасы из армии единорогов очень быстро плавали под водой и атаковали, выныривая из нее.

Было множество разных пони, которые атаковали из земли, из воды, с воздуха и даже из огня. Некоторые единороги могли заключать себя в пламя без особых для себя последствий, другие же могли практически сливаться с окружающей средой…”

Оборванная летопись продолжилась на следующей странице.

“Однако, несмотря на все свое тактическое превосходство, единороги хоть и побеждали, но далеко не малой кровью. Пегасов было чуть ли не в десять раз больше, а жажда к победе над врагом делала их очень опасным противником. Они дрались до последнего, защищая свою страну и родных, пока еще могли двигать хоть одним мускулом. Но единороги теснили крылатых пони, пока не поступил приказ от Дроттинна: рассеять силы армии и идти прямо на Кэнтерлот.

Этим Дроттинн вывел из равновесия планомерную атаку единорогов и заставил их отступить, так как вражеская армия, сильно зависевшая от хорошей логистики, не была способна растянуться так же, как пегасы, и сдерживать их. Потери со стороны пегасов уменьшились чуть ли не втрое…”

«Неплохая стратегия, но предсказуемая. У единорогов, думаю, было достаточно ресурсов, чтобы защитить основные города. Пегасов необходимо было лишить центра, чтобы они не знали, что делать. Тогда их силы не представляли бы такой большой угрозы, но нужно было пожертвовать несколькими городами. Видимо, утонченным единорогам чуждо выражение: “Цель оправдывает средства”».

Следующий документ был датирован 433 годом до НПС.

“Еще три дня, и город Майтнбург должен был пасть к нашим ногам. Хоть силы и были на пределе, но единорогов мы сломили бы в два счета. Осада небольшого городка сильно затянулась, но, тем не менее, рисковать я уже не хотел. Я и так достаточно ошибок допустил в этом сражении.

Если бы раньше знать, что появятся те самые единороги, то вообще бы не стал атаковать город в тот день. Они хоть и были магами, но явно не из регулярной армии. Не те доспехи, не тот взгляд, не те движения и не такая сильная магия. Это были силы земных пони. Зачем они пришли, мне до сих пор неясно. Они появились из ниоткуда и начали осыпать нас заклинаниями разной силы, заставив отступить для перегруппировки. Потом они вошли в город и захватили его, перебив оставшиеся там силы.

Когда эти единороги ушли, здания полыхали огнем. Они забрали с собой все, что посчитали ценным, и сожгли то, что было им неинтересно. И разумно и глупо одновременно. Скорее всего, они не хотели отдавать нам остальное и зачистили местность, дабы враги остались с пустыми копытами”.

«Тактика “выжженной земли”. Ничего необычного. Очень даже эффективно. Силы земных наверняка ждали, пока единороги и пегасы перебьют друг друга, и вступили в бой, когда им было выгодно. Но отряд земных пони состоял только из единорогов? Неужели только маги сражались, чтобы добыть провиант и драгоценности? Интересная особенность. Даже пегасы, будучи искусными воинами, побоялись к ним подходить и только наблюдали.

Эта записка вообще похожа на какой-то отчет. К примеру, передавали такие сообщения в какой-то центр, а те в свою очередь высылали итоги экспансии непосредственно Дроттинну или его советникам».

Следом шла летопись, и опять без датировки.

“Когда у пегасов был выбран новый Дроттинн, он повел свою армию вперед семимильными шагами. Пегасы были довольны вернуться к исконному образу жизни, когда кровь и боль вели их. Соскучившись по картинам, как противник замертво падает у их копыт, они всецело поддержали нового вожака.

Однако были и отступники. Они пытались переубедить других, но те не слушали. Дроттинн с горячими речами выступал перед группами пегасов, которые отправлялись на фронт, по-отечески обнимал, говорил, что именно от них зависит исход всей компании и отправлял молодняк на верную гибель. Таким приемам его научили советники. Поговаривали, что сам Дроттинн ненавидит все это, однако он понимал, что это необходимо, дабы собрать ударную армию и одним взмахом крыла разрушить столицы государств-соперников.

Новые школы боевых искусств открывались на каждом шагу, и деньги рекой текли в карманы новоявленных учителей, обещавших обучить молодняк кровавым приемам.

Через некоторое время Дроттинн упраздняет деньги и вводит карточную систему распределения, с приоритетом для военных и членов их семей, заставляя тем самым всех пони отправиться на войну. Однако провизии по-прежнему на всех не хватало, и Дроттинн приказывает...”

«Какой интересный ход. Значит, Дроттинн повел новую армию в бой? Написано так, будто от исхода войны зависело много чего. Точнее, абсолютно все. Разбить единорогов и земных пони было критически необходимо для Военного Вождя. Хотя эта инициатива скорее советников, нежели нового правителя. Или они просто были вынуждены пойти у него на поводу и принять новые кровопролитные бои, как данность?»

Далее шло письмо, датированное 208 годом до НПС. Начало и середина были вырваны, будто кто-то не хотел, чтобы о нем узнали.

“…ненавижу здесь жить! Уж лучше бы я родился земным пони. У них там все чинно и мирно, не то, что здесь. И за какие грехи мне выданы крылья? Еще этот Дроттинн со своей армией и ограниченными пищевыми запасами. Теперь все обязаны проследовать в призывной пункт и поставить галочку, что он будет убивать во имя процветания Ландаухиминна.

Все остальные довольны разгорающейся войной. На фронт теперь отправляют даже таких салаг, как я, но такие там не выживают: умирают во имя «Великой Страны Пегасов»…

…

Убивать или нет… это уже решится там, на фронте, перед ликом опасности и безысходности. Хотя бы доспехи выдадут…

А, может, меня в плен возьмут? Все лучше, чем здесь. Даже если я выживу, то буду обязан делать то, что противоречит мне: убивать. И как тогда я буду смотреть в глаза другим пони? Неужели я перестал быть пегасом?”

Крэлкин с интересом рассматривал письмо. «Это, вероятно, был один из тех молодняков, которых Дроттинн отправлял на фронт большими “партиями”. Они были просто мясом, бездушным и безвольным. Обязав всех пегасов вступать в армию, у Военного Вождя не было нехватки в новых и новых рекрутах». Но отсутствие пищи на территории крылатых как-то не вязалось в голове Крэлкина с их обширными землями.

Следующее письмо, которое попалось на глаза чужаку, было датировано 206 годом до НПС, заляпанное красными каплями, помятое и грязное, однако достаточно хорошо сохранившееся. Крэлкин уже хотел было перелистнуть его, убрать с глаз, как ненужный предмет, но “оформление” бумаги завораживало его глаз, и он уже не мог устоять перед письмом, жадно впившись в него глазами.

“Дорогой, добрый папенька!

Пишу я тебе письмо из пегасьей неволи. Когда ты, папенька, будешь читать это письмо, меня в живых уже не будет. И моя просьба к тебе, отец: покарай пегасов. Это завещание твоей умирающей дочери.

Несколько слов о маме. Когда вернешься, ты не ищи. Ее убили пегасы. Когда допытывались о тебе, надсмотрщик бил ее плеткой по голове. Мама не стерпела и гордо сказала, вот ее последние слова: «Вы, не запугаете меня битьем. Я уверена, что муж вернется назад и вышвырнет вас, подлых захватчиков, отсюда вон». А надсмотрщик ударил маму копытом в темя. И мамы не стало...

Папенька, мне сегодня исполнилось 15 лет, и если бы сейчас ты встретил меня, то не узнал бы свою дочь. Я стала очень худенькая, мои глаза ввалились, гриву мне остригли, ноги высохли, похожи на сухие ветки. Когда я кашляю, изо рта идет кровь: у меня отбили легкие.

А помнишь, папа, два года тому назад, когда мне исполнилось 13 лет? Какие хорошие были мои именины! Ты мне, папа, тогда сказал: «Расти, доченька, на радость большой!» Играл оркестр, подруги поздравляли меня с днем рождения, и мы пели нашу любимую песню.

А теперь, папа, как взгляну на себя в зеркало – одежда рваная, грязная, в лоскутках, тавро на кьютимарке, сама худая, как скелет, – так слезы текут из глаз. Что толку, что мне исполнилось 15 лет? Я никому не нужна. Здесь многие пони никому не нужны. Бродят голодные, затравленные. Каждый день их уводят и убивают.

Я рабыня, папенька, работаю у лендрмана Стирлсона прачкой, стираю белье, мою полы. Работаю очень много, а кушаю два раза в день в корыте с «Розой» и «Кларой» – так зовут хозяйских свиней. Это он приказал. «Грязным земным пони нечего есть за столом, им место среди свиней», – сказал он. Я очень боюсь «Клары». Это большая и жадная свинья. Она мне один раз чуть не откусила ухо, когда я из корыта доставала картошку.

Живу я в дровяном сарае: в комнату мне входить нельзя. Один раз горничная Юзефа, которая была раньше единорогом (рог ей отпилили), дала мне кусочек хлеба, а хозяйка увидела и долго била Юзефу плеткой по голове и спине.

Два раза я убегала от хозяев, но меня находил ихний надзиратель. Тогда сам лендрман срывал с меня платье и бил копытами. Я теряла сознание. Потом на меня выливали ведро воды и бросали в подвал.

Сегодня я узнала новость: Юзефа сказала, что господа уезжают в Хэлот с двумя единорогами. Они берут и меня с собою, чтобы продать. Нет, я не поеду в этот трижды всеми проклятый город! Я решила лучше умереть на родной земле, чем быть невольницей у какого-то грифона или минотавра. Только смерть спасет меня от этого.

Не хочу больше мучиться рабыней у проклятых, жестоких пегасов, не давших мне жить!..

Завещаю тебе, папа: отомсти за маму и за меня. Прощай, папенька, ухожу умирать. Твоя дочь Мелан Руэ”.

Крэлкин перечитал письмо еще раз и не мог поверить, что пегасы были вновь способны на такое. Они опять ступали по протоптанной исторической тропке, не сворачивая с пути. Новая разгоревшаяся война скатилась в кровавое болото ненависти. Крылатые существа опять сделали из земных своих рабов и вовсю орудовали на их территориях так же, как раньше: жестоко и беспощадно. Они не жалели своих рабов, показывая, что свободные земные пони – лишь миф, который должен быть незамедлительно рассеян.

«И они прекрасно справились с этой задачей. Земные пони вновь жили в страхе перед могучими воинами, лишенными всякого сострадания. Похоже, что пегасы как были в своем репертуаре, так и остались. Не изменилось ровным счетом ничего: ни методы обращения с рабами, ни жажда править слабыми индивидами. Значит, это не они закончат войну. Да и вряд ли что это будут единороги. Тогда кто? Земные пони? Тоже сомневаюсь. Скорее всего, к ним пришла сила извне, которая и вернула баланс в давний союз и собрала вместе разобщенные расы пони. Но кто это был? Неужели, аликорны?»

Листая книгу дальше, жеребец через десять страниц увидел красивую надпись: “Эпоха Хаоса и Дисгармонии”. Перевернув один лист назад, он увидел одинокую фразу, датированную 201 годом до НПС:

“Разгораются кровавые сражения на территории единорогов и земных пони…”

«Около четырехсот пятидесяти лет войны и смуты. И это ведь еще не конец. Неужели НПС – это конец войны? И кто положил конец ей? Селестия ли? “Новое Правление Селестии”, что ли? Или “Номинальное Правление Селестии”? Какая странная аббревиатура. Как и для любой другой к ней можно придумать сотни расшифровок, не зависящих от контекста или смысла.

И ни одного аликорна в истории так и не появилось. Неужели пони сами справились со всей той ненавистью, которую и породили? Нет, в любой войне должен быть победитель и проигравший. Хотя я не исключаю и подписание мирного договора, но это маловероятно с уровнем общества, науки и культуры разрозненных рас. Слишком они разные, чтобы ужиться вместе».

Потянувшись, Крэлкин встал с кровати, размял затекшие ноги и широко зевнул, до боли в челюсти. Глаза начали закрываться, но мозг по-прежнему работал с огромной скоростью. За окном было темно, будто даже уличные фонари были выключены. Подойдя к запотевшему окну, Крэлкин уткнулся в него лбом и посмотрел на темную площадь. Никаких бликов на стекле не было, фонари не горели.

«И нечего керосин зря палить. Или у них какие-то другие осветительные системы стоят? Электричество тут может быть? Наверняка, нет. Не нужна им эта технология. Да и зачем им вообще технологии? У них есть магия. А магия и технология несовместимы. Если кто-то начнет продвигать науку, то развернется полномасштабная война между одним лагерем и другим: технологией и магией. И еще неизвестно, кто выживет в этом противостоянии. Естественно, что примитивные технологии, которые работают медленнее магии, не смогут победить ее.

А насколько быстрой должна быть технология, чтобы победить силу мысли? Подобная скорости мысли. Или же, если на скорости сыграть не получится, то необходимо применять управляемое или очень мощное и малошумное оружие. В принципе, взрыв гранаты маг может подавить своими силами, но это теоретически. Практически же будет все проще: магический щит увеличенной массы вокруг волшебника, чтобы не унесло взрывной волной».

Крэлкин прикинул еще массу нюансов, которые должны учитывать обе стороны противостояния, но он не мог понять, какими технологиями могут пользоваться пони. Возможно, единороги бы и могли сделать какой-нибудь вычислительный центр, чтобы управлять чем-либо, но для жеребца это казалось бессмысленным. Маги никогда не будут развивать технологии.

Если технологии будут развивать земные пони или пегасы, то у них будут получаться только громоздкие машины, которые должны будут иметь большие массогабаритные показатели и медленную скорость работы. Конечно, не считая электроники, взрывоопасных и химических видов вооружения и техники. Да и не имело смысла для них развиваться. На страже страны стоят самые сильные единороги и аликорны, которые смогут отразить любые сильные атаки со стороны противников.

«Но вот откуда взялись эти самые аликорны?»

Для развития необходимы либо заинтересованные члены общества, либо лень, либо какой-то внешний раздражитель в виде врагов. В мире Крэлкина всегда вначале развивалась наука в военной среде, а потом, когда технологии устаревали, их отдавали в руки мирным гражданам под предлогом новых разработок. Все разработки проходят простой путь: научно-исследовательский институт, армия, мирное население и безопасные технологии. Но ни одна разработка никогда не обходилась без вливания огромных средств в оную.

Вообще, Крэлкин видел деньги, не как простые бумажки, а как время и знания. За свое отданное время или знания, он получал разноцветную валюту, а за валюту уже мог приобрести то, что он хотел. Маг лишь выкинул промежуточное звено: деньги, и получил, что любая цена – это просто-напросто отданное время или успешно примененные знания.

«Но деньги в своей сути деньги – это ничто. Их не существует. Валюта должна быть подкреплена драгоценным металлом. А бумага – это лишь долговое обязательство. Мы берем в пользование часть золотого запаса страны посредством бумаги, и никого не волнует обстоятельство, что этого золотого запаса мы не наблюдаем. Но что произойдет с деньгами, когда золото из казны чудесным образом пропадет?

А как на этот счет смотрит Селестия и вообще пони? Как у них все устроено? Монеты их могут оказаться вообще из чистого золота, тогда чем они поддерживают данную валюту? Бумажных денег я пока что у них не видел, так что может быть такое, что их вообще не существует. И как происходит оборот денег в обществе? На чем вообще работает правительственный аппарат?»

Темнота за окном хранила молчание. В этой темноте будто кто-то прятался, наблюдая за жеребцом. Крэлкина даже передернуло от таких мыслей, и он, перестраховываясь, отошел от окна. Но через минуту прильнул к нему вновь, пытаясь рассмотреть в этой непроглядной мгле хоть какое-то движение. Размышляя над тем, кто мог бы помимо Селестии, Твайлайт и ее подруг знать, что он чужак, пришедший из иного мира, он представлял какого-то отдельного пони, решившего свергнуть с трона принцессу в одиночку и желающего подключить к этому мероприятию Крэлкина.