Незаконный транзит

На двух фронтах

Приближался рассвет и наше дело начинает распускать свои нежные лепестки на поляне общего безумия. Пока я была у местного парикмахера, Коблер мучилась с вопросами, касающимися беспрепятственного хранения груза. Когда она говорит о товаре по телефону, всегда употребляет кодовые слова: груз — мыло, копы – мухи, а биотики – это запчасти. Кроме того, она подстраивает свой акцент под восточный: забавный и наивный. Ещё в возрасте семнадцати лет я познакомилась с ней по пути в Ксардас, когда она подсела ко мне в поезде. Альтер хотела стать хорошим лингвистом, чтобы зарабатывать жить в достатке благодаря дорогим договором крупных корпораций, но судьба подала ей другие краски. Резкие перепады в настроении принесли свои плоды: панкерша отказалась от привычной для всех пони жизни и стала поддерживать анархию, как необходимую панацею от бедноты, страданий населения и бездумного топтания на месте. Она призирала властей, ненавидела бюрократов, унижала поддавшуюся модным течениям молодёжь и не считалась ни с кем. Лоуд одна из немногих кто плывет против течения, выбирая более сложный путь, а не путь подгоняемый чужим ветром.

— Но почему я сделала такой выбор?

— Любая другая пони вправе наступать на ловушки, расставленные верхними колоннами, но определенно не Альтер. В век прогрессирующих информационных технологий именно информация являет собой сильнейшее оружие и даже сейчас, когда казалось мир пребывает в состоянии покоя, идёт активная цифровая война. Эта война может привести к чему угодно, будь то геноцид, или неравное противостояние.

— Для того, чтобы мего держава "А", напала на богатую ценными ресурсами страну "Б"… нужно найти коэффициент причины "Ц"…

— Подписываем к нашей задаче террористические теракты и прямой конфликт неизбежен.

— Сбрасывать бомбы для спасения жизней, тоже, что и сливать мусор в море для чистоты. Они считают нас полоумными идиотами.

— И оба этих сравнения, к сожалению, являют собой чистую правду. Сейчас говорить правду сложнее, чем искажать её самому. Это совсем не теория правдивой лжи, а намеренный трюк для манипуляций легкоуправляемым народом для извлечения пользы лишь для себя. Четверо не придумывали войну, голод, жестокость – её породили мы сами. Зачем?.. чтобы получить то, чего хочется изобретателям.

— Никто не живет без лицемерия. Чего стоят святоши, смотрящие своим воспитанникам под хвост. – Альтер звучно свистит. – Детишки явно не об этом думали, говоря: «заполниться святым духом».

— Хах..! Грубый пример.

— Мы будем искренны.

Мы все хотим, чтобы с нами были искренны, уважали, как самих себя. Если пони получает в свои железные руки власть, то вскоре она её развратит и ей захочется большего, если только это желание сможет пересилить совесть. Пока сидела на кресле перед зеркалом и наблюдала за тем, как парикмахерша с ванильного цвета гривой с пробором на правую сторону неровно подстегает мои тонкие неоново-голубые волосы, я думала о наших надлежащих планах. Мы развалили несколько букмекерских контор прямо здесь, в мусорном районе, конечно же, добрыми словами и длинными тирадами. Оружие решает многое. В том числе и экономического рода проблемы. Нет, ни я, ни Лоуд, ни один член нашей команды никого не убил. Мы просто сожгли их точки не заботясь о том, что они могли кому-то принадлежать. Всё произошло очень быстро: двери отварились, мы зашли внутрь и устроили диверсию. Мне предстояло до крови избить одного старичка и мне ни на секунду не хотелось его пожалеть. Затем я вытянула его на улицу и дождалась, пока мы начнём поджигать крышу здания. Как приятно видеть творение твоих трудов по экрану телевизора.

К нашей команде присоединилось ещё несколько добровольцев после погрома на Мун Стрит, и одной из них была Клауд.

«Дважды» Клауд – бежевая молодая кобылка, работающая в одном из новомодных ресторанов в центре города и вынужденная брать сверхурочные. Её так называют из-за её забавной манеры говорить: она часто повторяет одни и те же слова, когда что-то хочет сказать. Слушая её можно подумать, что Клауд просто сильно волнуется, но это не так.

— А тебе это зачем?

— Деньги-деньги сломали мне жизнь… и я хочу-хочу чтобы всё это прекратилось не меньше-меньше, чем вы.

— Точно? – с усмешкой спрашивает Лоуд и глотает виски.

— Точно-точно. Это bon-bonne affaire, и я хочу быть с вместе с вами-вами. Сражаться за справедливость.

Доктор объяснил ей, что навязчивое повторение может быть проявлением эфферентной-моторной афазии, которая случается при поражении нижних отделов премоторной области коры левого полушария или, короче говоря – персеверация. Клауд прекрасно слышит, как она говорит, но для неё её речь кажется бездефектной.

Она пришла сюда из-за личных мотивов, желая стать одной из первых участниц проекта. Как-то раз её отец сильно задолжал банде из Лунного района, а затем откинул копыта от сердечного приступа, перевесив долг на свою любимую дочурку. Естественно у неё таких денег не было, тем более, когда ещё учишься в институте. Она была куда опаснее, чем кажется на первый взгляд. Когда мы её приняли, то она сама рассказала про свою идею: она пригласила в свою квартиру «синие галстуки» и там устроила взрыв, чтобы бандиты получили своего с полна. Её желание избавиться от собственного имущество поражало меня, видимо она действительно была безразлична к всему этому коммерческому хаосу и хотела жить дальше и просто так оказалось, что мы помогли ей раздавить бизнес остатков банды. Клауд сделала всё, как по расписания: ровно в 9:30 они вошли в её квартиру, четыре пони, как говорят новости, а через пять минут в 9:35 прозвучал взрыв, охвативший всю её квартиру пламенем. Удивительно было узнать, что затем ещё три пони быстро покинули город первым же поездом.

Я чувствовала, что постоянно повторяющая кобыла ещё сыграет свою ключевую роль в нашей истории и это случилось.

Она буквально заполнила гнездо чёрного рынка очищающим пламенем. Всё та адская мерзость, что царила под землёй вдруг была предана огню – всё сгорит и когда здесь будет полиция, они не найдут почти-то никаких остатков прежних постояльцев, ни того, чем они там промышляли долгие годы напролёт. Газообразный фтор способен воспламенить всё, к чему он только прикасается, как злосчастный напал, прилипающий к коже, одежде и сжигающий свою жертву заживо долгих муках. Наверное, потому название фтора произошло от древнего «истреблять, разрушать». Порча заполняет весь воздух внутри муравейника, плавно течёт по канализации, трубам, отведённым каналам, как скрытная крадущаяся змея, а затем всё вспалыхнёт. Да так сильно, что чёрные клубы дыма поднимутся до самых звёзд. Пламя везде, словно наступил настоящий ад.

— Сука, ну и библейский же жест, однако! – всё усмехалась Лоуд, наблюдая за выбегающими из здания уголовниками.

— У неё талант.

— У меня талант-талант. – Клауд кивает на последнем слове и кладёт мне свою руку на плечо, как любимая сестра.

И, наверное, так и было. Она чувствовала неописуемую гордость за то, что она делает, а я пыталась идти её примеру, но её страсть к всему воспламеняющемуся меня пугал. Как рассказывала Клауд, вечерами заседающая в старых пабах, раньше она метила в химические науки. Теперь она официант, потому что сама она какое-то время стояла на учете на учете в наркодиспансере. Возможно оттуда и идут плоды пиромании.

Чем больше пони присоединялось к нам, тем больше чувствовалось наше влияние. Мы взламывали чужие банковские счета толстосумов, проводили DDoS-атаки на СМИ, вновь твердящих нам очередную ересь и ложь про зарубежные бедствующие и якобы "враждебно настроенные" страны. Хакерские сквады уже совершили несколько атак на правительственные программы и даже попытались найти "Г.М.К.", но вскоре их задержали и все стали вести более скрытную и спокойную игру. Резкие и неожиданные блокады каналов не остались незамеченными и в том числе кражи виртуальных валют с электронных счетов. Про нас прознал не только весь город, но и почти что всё королевство. "Вспышка преступности", "террористические акты", "насилие" — ложь. Каждый из нас не делал чего-то, что могло сойти за несправедливость. В наше время слово "справедливость" извращено настолько, что никто не видит дальше своей собственности.

Внезапно я отбиваюсь от мыслей, когда ножницы парикмахера кусают меня за ухо.

— А..!

— Боже, Келпи! Я же заплатила тебе не за то, чтобы ты ей ухо резала!

Растерянная кобыла стала вытирать кровь с моих волос. Я сжалась от боли и потянулась туда руками.

— Извините! Я нечаянно задела!

— Ничего! Ничего, со мной всё хорошо!

Неосторожность, небрежность, нечаянность – почти, что близкие по значению синонимы нашей жизни. Говорят в девстве идеи самые благие и чистые, и, следовательно, чем старее мы становимся, тем больше мы делаем ошибок в своём пути. Например, как сходим с ленты мечты и становимся экономистами, юристами, программистами. Но что же стало с твоей мечтой? Почему ты больше не веселишься днями напролёт? Почему не заводишь большую семью и не хочешь выйти замуж? Куда подевалось то самое желание спасти голодных людей из бедных стран от бедности?

— Почему..?

— Хэй, Кей, а ну спускайся с небес обратно.

— Извини, задумалась…

Существует один универсальный вопрос, придуманный для развращения самого понимания нравственности, который нужно задавать как можно чаще: «Что это даст мне?». Например, что даст мне, если я создам фонд в поддержку бедных? Что даст мне, если я выберу старого, но богатого олигарха, а не молодого симпатичного студента? Что даст мне газировка из автомата, кроме как несколько лишних порций сахара и кофеина?

Я сажусь напротив Альтер за столик у светящегося бледно-голубым светом автомата, стоящего спиной к серой колонне, на которую опирается мост над нами. За спиной моей подруги пролетают редкие машины, озаряющие ночную улицу своими фарами, идут по чёрному тротуару проходимцы, держащие в своих руках телефоны, уже когда-то заявившие свои права на кражу нашей жизни. Я нервно царапаю когтем стол и пью искрящийся в моём горле холодный напиток настолько сладкий, что хочется пить ещё и ещё. По рельсам над нашими головами шумит, гремит своими колесами поезд – он везёт полусонных пони, чья работа начинается именно в тёмное время суток, а заканчивается в середине дня. Поезд приноситься быстро для меня, как обычное явление природы, наравне с наступление дня и ночи. Я отвожу взгляд наверх, и вижу огромные высотные небоскребы, плотно и тесно расставленные рядом друг с другом. Там, как и раньше сияют миллионы разноцветных огней, пролетают редкие аэрокары, бликуют рекламные щиты. Лица, надписи на разных языках и языках, которые непонятны даже Альтер.

— Утро наступит уже очень скоро, а для нас с тобой тьма не рассеяться… — говорит она и закуривает сигарету.

Дым вылетает из её рта, как у огнедышащего дракона старых былинных сказок.

— Один день пролетел незаметно… Сейчас более ста мастеров трудятся над тем, что может изменить наш быт.

— Мне до сих пор не по себе от того, что мы делаем…

— Скажи, тебе бы было не по себе, если бы тебе пришлось делать операцию на сердце? Страх перед будущим – это природное чувство.

— Но это ведь другое…

— Но ведь цель одинаковая?

Для меня одинаковая и одинаковая для нас обоих. Спасти от оккупации подсознания, всё равно, что спасать жизни.

— Пойми ты уже, наконец, я бы не вела эту войну, будь она просто не нужной, а она необходима. Мир сидит на наркотиках, спиртном, желании выделиться и если ничего не предпринять, то наш общий табун начнёт деградировать.

Интересно, почему она носит эти очки даже ночью? Может она хочет скрыть свои глаза от других пони, или создать иллюзию, что её никто не видит?

— Оно уже деградирует... Меня, скорее всего не будет в мастерской, мне нужно…

— Что? Опять переться на свою жалкую работу и продолжать вести своё жалкое существование вместе с другими пони?

— Это уже обыденность. Я хочу немного отдохнуть от этого всего.

— В любом случае нужно послезавтра мы планируем несколько полезных сделок. Было бы очень неприятно не найти тебя.

— Я обязательно прейду.

У Альтер есть свой собственный мотоцикл, покрытый яркой жёлтой краской. Не сказать, что он слишком дорогой, но и не сказать, что дешевый. Всегда может существовать промежуток между двумя этими понятиями – когда существует что-то подороже, но тебя всё более чем устраивает. Я не могу сказать «лучше», потому что слово «дороже» — это самостоятельная частица в торговле. Такими же силами можно купить золотые ложки.

И вот она бросает сигарет в лужу, а сама заскакивает на свой мотоциклет и надевает перчатки.

— Знаешь, что сейчас кто-то занимается разработкой телефона, который будет заряжаться от движения крови, прямо как мини-гидроэлектростанция?

— Нет…

— Представь себе обладателя такого смартфона: драгоценный аппарат в его руке, а от телефона к его руке и под кожу тянуться трубки. И знаешь, что это значит?

— И что же?

— Это значит, что скоро телефоны буквально будут питаться нашей кровью. Заставляет задуматься, не так ли?

Утро, снова звон будильника, снова сильный сжимающий холод.

Ты закрываешь окно, выключаешь будильник, умываешься и чистишь зубы. Ты идёшь завтракать, листаешь страницы в браузере и снова лежишь в кровати с телефоном в наушниках, слушаешь музыку. Всё вроде бы как всегда, всё обыденно и никогда ничего не меняется.

И внезапно звонок в дверь.

И теперь ты идёшь по художественной галерее, смотришь картины вместе со своей подругой, но ничего в них не видишь. Где-то нарисованы яркие пейзажи, где-то мерцают звёзды на ночном небе у пруда, а где-то вовсю кипит городская жизнь. Абстракции, абстракции, абстракции. Я не вижу ничего в этих картинах, не могу понять их смысла – они пустые для меня, словно обычные листки А4. Кажется у меня разрыв шаблона.

— Необычно. – произношу я почти что шёпотом без надежды, что меня услышат.

— Что?

— Необычно. Я никак не думала, что ты решишь пригласить меня в сюда после прогулки в парке… Сколько мыслей было вложено, чтобы нарисовать ту или иную картину. И какой труд…

— Я знаю, ты не любишь ходить по местам, где много пони. Скажи: ты боишься, или это просто комплексы?

Эри улыбается, оголяя свои милые клыки, но и я почему-то улыбаюсь. Не знаю почему, мой мозг просто играет с моим лицом.

— Мне, наверное, нравиться быть одной…

— Но ведь одиночество причиняет сильную душевную боль. – Она будто сочувствует мне. – Мы сидели в одном офисе примерно три месяца и за всё это время ты… не рассказала мне о себе практически ничего.

— Поверь, мне не о чем… Я выросла в деревне и потом уехала работать сюда.

— Святые, почему ты такая мрачная? Нельзя говорить о себе всего лишь в одном предложении. Расскажи, как жилось там, чем ты увлекаешься? Это не допрос – я просто хочу узнать тебя получше.

Я смотрю на её крылья, будто высеченные в скульптуре искушенным мастером эпохи Возрождения. На волшебное бледно-зелёное оперение. Наверное, оно очень мягкое.

— Так ты расскажешь мне?

— … У меня было не совсем счастливое детство, о котором мне не хотелось говорить. Моё мама гуляла на стороне, пока отца не было дома и трахалась в семейной кровати. Мой папа убитый алкаш, бил меня, часто пропадал со своими друзьями на свиноферме, но домой мяса не носил, потому что мы жили настолько бедно, что не могли даже позволить себе мясо. В конце концов, я получила девять классов и уехала в столицу, чтобы пройти дополнительное обучение и начать новую жизнь, а при поступлении у меня выгнали, так как я происходила из глуши. Мне не доверяли… Теперь я работаю в «Фоур Роадс» и лишь хорошее, но лживое резюме и липовый диплом помогли мне с этим.

Мой голос звучал уверенно, но то, что я сказала, даже меня повергло в шок. Я сказала правду, преподнесла её в слишком твёрдой форме и теперь я не могу понять, почему я это сказала? Что заставило меня так сильно развязать язык?

— А… Извини. Похоже, мне не стоило спрашивать.

— … Я ведь не совсем плохой друг, верно?

— Ты хороший друг, Спарк. Мне очень жаль тебя, я чувствую… это больная тема…

Вновь мне сочувствует, а я ещё сильнее удивляюсь её безграничному терпению, которым она просто растопляет мой негатив. Разве существует такие понятия, как негатив и позитив? Разве нельзя найти в чём-то плюсы и минусы? Можно и нельзя одновременно. Если копать яму, грязь из неё никуда не исчезнет.

— Прости, что заставила слушать мой бред. Не нужно было этого говорить.

Не знаю, почему я не говорила о своих проблемах с Коблер — для меня они как будто улетучиваются. Тонные чёрные массы, давящие на голову, невыносимо, как нож ковыряющий глазницу. Лезвие боли разрезает мои нервы, рвёт сосуды, раздавливает мой глаз. Чем больше я держу всё это в себе, тем сложнее и больнее мне становиться. По жизни я флегматик; воспитали меня, мягко говоря, дерьмово. А сейчас… а сейчас я скинула с себя тяжелый груз… хоть и не весь, мне было легче.

— Хочешь, я тебя обниму?

Когда чувства начинают свою буйную ураганную игру, на лице невозможно удержать какую-то точную эмоцию.

— Кхе-х… Обнимешь?

— Знаешь профессора Майнда?.. Попробуй, тебе это точно поможет. Вылечит сердечные раны.

— Мне это не поможет, Глои.

— Не узнаешь, пока не обнимешь! Ничего страшного, просто подойди ближе.

Я делаю неловкий шаг, прижимаюсь к её груди, легонько обхватывая за спину, и смотрю на озаренное маковое поле, на стене. Эри кладёт мне руку на гриву, и я чувствую покой. Мне хорошо, словно я всю свою жизнь обитала в чёрной сырой пещере и вот я нахожу в ней свой лучик греющего солнца. Она прячет меня своими крыльями, как будто закрывая меня в мягком пуховом коконе. Мне спокойно, мне хорошо, мне беззаботно.

Ощущения её гладящихся об щеки перьев, можно сравнивать с райской эйфорией – я таю в объятьях, словно кубик льда. Ммм… я слышу её дыхание и узнаю о ней ещё больше. Её воздымающиеся груди при каждом глубоком чувственном вдохе – свидетельство её не полного перевоплощения в кровососущего. Вот почему она всё ещё теплая, как солевая грелка.

От неё пахнет сладкой ванилью.

— У тебя всегда была эта татуировка?

— Нет, не всегда...

Для неё наверняка тату скрывалось под белой рубашкой, из которой я не вылезала даже по праздникам, когда ходила на работу. У меня дома есть шесть комплектов рубашек – по одной на каждый будний день. Понедельник, вторник, среда, четверг, пятница, суббота. Воскресенья нет даже в расписании, будто такого дня и не существует вовсе.

Когда Эри слаживает крылья, я вижу то, чего я совсем не хотела здесь видеть — Альтер. Стоит в параллельном зале и с ехидной улыбкой смотрит на меня. Всё то тепло, как будто провалилось в бездну…

— Я, сейчас… погоди секунду.

— Хорошо, если что-то понадобиться, я буду тут.

Как же я раздражена. Как же я обозлилась на упертую курящую прямо в картинной галерее кобылу в своих дурацких солнечных очках. Я чувствую, что не выдержу, схвачу её за руки и закричу: «свали отсюда куда подальше».

— Что ты тут делаешь? Я же попросила тебя дать мне отдохнуть!

— Вот значит, как ты отдыхаешь?

Лоуд смотрит на странную картину: на ней был изображен мост и стоящая на нём девочка, махающая своему отражению. Но это было необычное отражение. Оно махало ей не правой рукой, как делала девочка, а левой и она совсем не улыбалась.

— Я имею право на личную жизнь, а вот ты мне мешаешь! Здесь нельзя курить!

— Ох… правда? И что я должна потушить сигарету?

— Да, должна.

— И что произойдет, если я не потушу её? Я заражу кого-то раком через «пассивное» курение?.. В этом городе дым от машин в несколько миллиардов раз вреднее, чем эта сигарета. Только вот водителей почему-то никто не штрафует, а меня оштрафуют, на целую сотку, между прочим! Вот, что я скажу тебе… – наконец она повернулась ко мне лицом и посмотрела мне в глаза, сквозь свои полупрозрачные очки. – К чёрту. К чёрту правила и тех, кто их придумывает. Ты ведь знаешь, что содержится в одной сигарете?

Я пожала плечами.

— Никотин, токсины.

— Это в общем. Смола, мышьяк, аммоний, метан, бутан, угарный газ, цианистый водород! Но я курю, потому что это успокаивает мои нервы, и я не думаю о том, что с каждой выкуренной сигаретой я приближает меня к земле… Все мы потребители… Мы хаваем то, что дарит нам великие корпорации. Как думаешь, можно ли сравнить «Кибер-софт» с богом?

— Зачем ты сюда пришла?

Она вытащила из-под подмышки красную квадратную коробочку, протянула мне и вернула свои глаза на картину.

— Передай это своей подружке. Обрадуешь её.

— Что это такое? Конфеты? Драгоценности? Пазл?

— Великий дракон, какая же ты всё-таки простодушная! Бери, пока даю и иди к своей подруге. А я пока здесь постою… полюбуюсь красоте живописных картин… и подышу ядом.

Жест с её стороны тяжело было счесть и сравнить с чем-то другим. Может это очередной из её приколов, может она просто хочет мне помочь. Я не знаю. Просто хочу надеяться, что то, что на уме у Альтер только хорошие мысли и эти мысли только во благо. И в чьё это благо? Как же меня рвёт вопросами.

— Не забудь про наш уговор. Ровно в одиннадцать. В винно-водочном складе.

Винно-водочный склад. Долго не вылетало из головы, пока кульминация нашей с Эри прогулки не перешла в восторженный престиж. Забирая коробочку с рук Коблер, я никак не могла подумать о том, что эта самая коробочка может способствовать тому, что я в скором времени окажусь в одной постели со своей подругой. За окном сияла одинокая луна, покинутая звёздами. Бывало по её белоснежной серебреной глади пробегали прозрачные тучи, пуская легкие игривые тени на стене заставленной литературой. Я смотрю вперед перед собой на компьютерный стол, сжимаю в кулак одеяло и всеми силами не верю в происходящее, хоть и не верить в это уже очень глупо.

— Спасибо. – говорю я неловко, не уместно, как будто матерюсь в филармонии.

Я чувствую, как её пальцы нежно идут от моего затылка, по спине и к пояснице. Блаженные чувства захлестывают, подобно морской волне.

— Почему ты это говоришь?

— Если бы ты знала, сколько я мечтала о чём-то подобном.

Её шёлковая рука касается ягодиц, поднимается к бедру, и возвращается по талии, а на моих глазах наворачиваются слёзы. Сколько прошло времени, чего всё это стоило? Теперь она лежит в постели со мной и гладит меня, я плачу, придавливая подушку к своему лицу. Всё липнеться и я не расстраиваюсь, потому что сейчас мне по-настоящему хорошо.

— Тебе что, не понравилась?

Её голос звучит так, как обычно говорят при легкой улыбке. Я не вижу её, она греет меня за спиной — мне стыдно смотреть ей в глаза. Она ведь даже почти не знает, кто я такая и чем я занимаюсь. Грёбаная Лоудер… грёбаная Лоудер…

— Я кусок…

— Тише-тише... Как бы ты не хотела строить из себя самостоятельную и дерзкую, знай, что это явно тебе не идёт... Ты нравишься мне такой, какая ты была раньше... тихая, скромная, беззащитная... И в тебе есть всё, чего я могла только пожелать.

— Я слишком де... плохой для тебя вариант. Ты добрая, красивая, спортивная...

— Ты тоже! Хватит нагонять на себя дурные мысли и превращать себя в чудовище. Но если хочешь... я могу уйти... просто попроси.

Я тут же перехватила её руку и крепко прижала к своей груди.

— Нет, пожалуйста... мне очень одиноко. Я не хочу.

— А ещё говоришь, что ты не прелесть...

Пегаска прижала меня к себе и накрыла своим крылом. Тепла её тела очень не хватало в моей постели, и теперь это всё была не иллюзия: её нежные руки, дарующие мне ласки, не были выдумкой моего воображения. Она настоящая, она заботливая и она рядом со мной. Я ещё никогда не спала так крепко. Ночью Глайдер всю ночь слушала музыку из своего плеера, но мне она совсем не помешала кануть в ванильные грёзы и пускать слюни на подушку от удовольствия.

Утро задалось приятнее без лишних тяготивших мыслей. Греющие слова и не менее тёплые объятья. Всю ночь мне снился странный сон после, которого я два раза просыпалась посреди ночи, но затем снова засыпала, наверное, даже не ощущая где было начало, а где конец. Я стояла на каменном мосту, кругом над водой висел молочно-свинцовый туман. Не было не криков птиц, не журчания воды, один лишь давящий писк. Снизу, на бегущей глади чёрной, как смола, реки, я увидела отражения: на ограждении сидела, свесив ноги Альтер – она улыбалась мне и махала, словно приветствуя меня. Она двигала правой рукой.

Я видела всё это в той фазе, когда реальность тяжело отличить от сна. Помахав ей в ответ, внезапно кто-то за моей спиной грубой и резко столкнул меня с моста в воду и тут я подскакиваю. Дыхание сбитое, напуганное, глаза еле проясняют светлую картинку, а сердце бешено рвет грудь. Осознав, что это был всего лишь сон, я прижала к себе одеяла и почувствовала прикосновение к моей спине.

— Ты чего?.. Кошмар приснился?..

Свет солнца за окном судил о том, что я явно сейчас опаздываю на работу и причем, по всей видимости, не одна.

— Мы не опоздали?

— Забей ты! Ложись обратно.

И я легла. Я переборола свой режим. Я не чувствую, что прямо сейчас мне нужно куда-то бежать сломя голову, нужно отчитываться перед боссом и получать грызущий нервы штраф. Мне было глубоко на это наплевать, будто всего лишь жалкая мелочь, которую можно обойти и жить дальше. И оно так и оказалось.

— Какого, сука, хера ты опоздала на целый час!?

— Мне пришлось задержаться… Извините... больше такого никогда не… — я бы закончила свою фразу, но разъяренный Оксворд тут же меня прервал.

— Я это сто раз слышал, Кейборд!

Грива как всегда жирная, на нём лавандовый галстук, завязанный, будто трёхклассником и весь он пахнет табаком. Как же он меня достал.

— Но я-то говорю это первый раз…

— Да насрать мне на это! У тебя что, часов нет нигде, чтобы посмотреть, сколько сейчас времени!? Какой надо быть тупицей, что б зависнуть где-то на целый час!?

Я — молчаливый холодный камень на берегу моря и на меня дует горячий бриз.

— У тебя ещё и блять наглости хватает мне перечить! Каждый, каждый из этого офиса ведёт себя некомпетентно! Все опаздывают, не только ты, но разве я должен поощрять это?! Они тянут работу, а я должен за ними всё поправлять!

В уме представляю, как прямо сейчас я бью головой своего босса об сенсорную панель гудящего ксерокса. Тёмная кровь затекает внутрь машины, на сканер, пачкает пол, панель разбивается. Затем я подвожу бесчувственного Оксворда к окну и показываю, что оно на самом деле не пуленепробиваемое. Его мерзкая жирная туша летит вниз, с огромной скорость и громким звоном падает на рельсы. Ровно, как по часам, поезд делит его тело на три части. Кишки, внутренние органы, экстравазат: прямо как в фильме ужасов.

-Уф… Что то я разошёлся… Ну, ты поняла что я хотел тебе донести?

Такое происходит всегда и мало кто понимает, что чувствуют они в душе. Если чайник уже заварился, не нужно включать его второй раз. Путь он остынет.

— Вы хотите, чтобы я относилась к работе со всей серьёзностью.

— Да.

— И хотите, чтобы я не опаздывала.

— Верно.

— И хотите, чтобы мой отдел работал лучше.

— Абсолютно.

— Значит, всё поняла. Может, ещё хотите на меня пожаловаться? На то, что цены растут или на эпидемии?

Я ваша боксерская груша, мистер Оксворд.

— Нет… Удачи… И знай своё место.

— Главное, чтобы ты со своего не слетел…

— ..Что ты сказала?

— Главное, чтобы никто не забывал своё место.

Он даже не взял с меня тот самый штраф. Будь у меня такая же уверенность, как у Альтер, я бы попыталась достучаться до его совести: кулаком. Все видели меня, все слышали и все знают – он унижал меня прилюдно, однако я не чувствую себя униженной. Одна из работниц офиса кивает мне, будто осознает моё положение, а я лишь демонстративно зеваю и иду к себе. На моём кресле сидит новый объект возмущения – Аллая, одна из ведущих менеджеров, которая не особо приветлива со мной. Прелестная короткая прическа на двухцветные волосы, зелёные и розовые, невинная улыбка, слетевшая с лица, едва она меня завидела, носит информационные квадратные очки, на которых всплывают всякие циферки и статьи. Наверное, дать ей выполнять три работы одновременно и она с этим справиться. Слишком уж она молодая для этого места.

— А-ам, я тут вас заменяла, пока вас не было. Но, похоже, не помогло?

Я продолжаю монотонно молчать и чем дольше я молчу, тем громче мне кажется эта тишина. Она разрывает мне перепонки, заставляет сердце биться сильнее и его уже можно услышать.

— Нам поступило два новых заказа. Первый на счёт поставки партии мебели, а второй ювелирные украшения. У нас будет хороший процент, если мы обеспечим им поставку с заграницы северных. Нужно будет провести через таможню к завтрашнему дню. Я составила пару бумаг, вам стоит на них взглянуть.

— Зачем ты здесь?

— Хочу помочь, так же, как и вы.

«Хочу помочь» — сказала она и покинула мой кабинет, и это было сказано в век морального разложения. В век, когда пони начали красть деньги из благотворительных фондов и детских домов. Что вообще её сподвигло так поступить?

Я изумленно поглядела ей в след и внезапно почувствовала, как кто-то тянет меня за хвост.

— Почему не поздоровалась? – весело воскликнула Эри и захватила меня в свои объятья.

— Чего ты делаешь?..

— Испугалась… Расслабься, ты же со мной.

Я сразу попыталась расслабиться, но у меня ничего не получалось. Меня не покидало чувство страха, что-то необъяснимое и спонтанное. Я быстро слезла с её колен и напряженно села на своё место.

— Хватит.

— Да что с тобой такое? Ты не в настроении, что этот придурок на тебя наорал? Да ему увольнением пригрозили, так вот он и беситься, а ты здесь совсем не причем.

— Я не про это, святые… — я грустно выдохнула. — Зачем ты делаешь это на работе?

— … Ты мне нравишься, я тебе нравлюсь – что ещё нужно объяснять?

«Что такое, Спарк? Неужели строишь из себя недотрогу?» — говорит Альтер внутри меня. Кажется, я слышу её голос.

— А погоди, я начинаю понимать. – она проглотила последний глоток кофе. – Ты меня стесняешься!

— Нет.

— Да. А почему ты тогда вырываешься?

— …Прости… Дай мне немного времени ко всему привыкнуть...

Ко всему привыкнуть. Эри сказала не совсем правду, я не стеснялась её так, как она думает. Нечто будто говорит мне, что это всё неправильно, будто моя подруга может предоставлять мне какую-то опасность. Так же, как и желание попробовать сладенького для диабетика. Чай с тремя ложками сахара, чтобы он был по слаще. Мороженное сделанное из сливок, масла и нескольких пудов сахара. Я хочу, чтобы меня обняли, и тут же меня одолевает странный холодок — ужас перед чем-то, чего даже я не могу объяснить. Мне становиться неприятно и страшно, словно драной уличной кошке.

Я вновь вступаю в работу: прочитываю и не могу перестать удивляться внезапному альтруизму Аллаи, которая решила сделать работу, пока меня не было. Просматриваю бланки, вижу, как идеально и оперативно она подошла к делу. Наверное, даже слишком. Она заполнила каждую строчку печатными буквами, как будто ей, и делать было нечего, как выводить их.

— Она всегда пишет печатными буквами?

— Хах… Ага, а ты не видела ни разу? Я кстати удивлена, что она вообще сюда пришла… Пытается отмазываться, типа говоря: «это, чтобы могли понять даже иностранцы». Но здесь-то иностранцам делать что? Они сидят и кормятся на своих полянах.

— А у нас свой мёд…

— У неё просто с почерком беда, вот она и пишет так. Знаешь, бывает такое иногда, когда пони пишет днями, ночами, но ничего не выходит. Я думаю, она из таких.

Ещё несколько новых сообщений. Сообщений из самого Велинктона – портового города северных королевств. Снова ничего интересного: одна и та же зелёная рутина. Почему именно зелёная? Большинство пони ассоциирует для себя работу с каким-то определенным цветом, который они видят на своём месте чаще всего. Врач – белый и красный, в цвета стен больничных коридоров. Заводские – серый в цвет унылого металлика механических станков и безжизненных стен. А для меня стал чёрный и зелёный, в цвета тухлого программного интерфейса. От него начинает голова стенать от боли.

— Может, зайдём ко мне, после работы?

— Конечно, на два часика… У меня просто ещё дела, прости за это.

— Какие ещё дела?

— Нужно навестить одного старого приятеля.