Теория хаоса

Свидетель грядущего

Сначала вокруг была только ослепляющая белизна.

Он не мог знать, снится ему все это, или это реальность, по каким-то причинам расплывающаяся перед его глазами. Белые хлопья змеились вокруг в каком-то зловещем единообразии. Вселенское безмолвие поглотило каждый объем пространства, заставило каждую клеточку его тела замереть в удушающих тисках. Вместо воздуха — только молочная пелена. Она была настолько плотной, что ей наверняка трудно было дышать. Но ему не суждено было это постигнуть. Его легкие застыли. Белая вспышка. Еще одна. Тогда ему не хватило всего нескольких шагов. Но сегодня его ждут... Кто-то очень важный для его понимания. Он сумеет...

Его тело внезапно пронзила судорога. Глаза широко распахнулись, и он почувствовал легкое жжение, с каким зрачок судорожно колеблется, меняя свою форму и размер, как изменяется само строение его глаза. Странно, но он помнил, что это означает. Глазное яблоко запоздало выводило защиту от термической "вспышки" на максимум. Он вылетел из белого тумана в абсолютную черноту, словно ему дали пинка. Ощущения нахлынули со всех сторон — мягкая поверхность, которая обволакивала его спину и бедра, непривычный холод сквозняка... В первый момент ему показалось, что он попал в другой сон, главной особенностью которого было устрашающее ощущение потерянности во времени и пространстве.

Потом он понял, что это вовсе не сон.

Он бодрствовал. Правда, половина его разума продолжала крепко спать — та часть, где должна была иметь место запись, кто он такой и что делает в этом месте. Он даже не мог успокоить себя, разобравшись, как нынешняя ситуация связана с прошлой. Он, начиная мыслить трезво, предпринял попытку оглянуться назад, дабы обнаружить в памяти какие-то зацепки — ярлыки, образы, которые укажут на суть вещей. Но это было все равно, что вглядываться в тот же густой белый туман. Он, быстро моргая, заскреб вокруг конечностями, пытаясь найти точку опоры. Собственный голос показался изломанным, как запись на старой пластинке.

— Господи... — простонал он. — Что со мной?

В его сознании сохранились лишь обрывки воспоминаний о том, что произошло после взрыва... взрыва чего? Той здоровенной машины? Он помнил, как утонул в вышедшем из берегов ручье... или почти утонул. Грязная вода обволакивала его, сбивала ослабевшее тело, пока в действие не включились инстинкты, давшие до этого сбой. Тело становится больше, расширяется... И еще он помнил тень, юркую тень, которая пронеслась мимо и ударила его в грудь как бы твердым потоком света, сбросила со скалы в бурлящий поток. Голоса, весело говорившие о вещах, которых он не понимал... Прошлое и настоящее слились в единое целое, но сейчас ему удалось удержать связь с реальностью. А все потому, что тренированный организм на языке боли сообщал о сильнейших ожогах в районе плеч и как минимум паре сломанных ребер. Дышать было тяжело, нервная система, похоже, сбоила — сонар-восприятие, ускоритель рефлексов, феромональная связь и прочее. Откуда ему известны эти термины? Однако все это показалось далеким и незначительным, когда его глаза окончательно привыкли к освещению — довольно быстро, надо отметить.

"Бесчисленны обличья, что зло принимает,

Ибо глаз видит то, что разум ему дозволяет"

Крупные, размашистые темные буквы. Он моргнул, неуверенно и плавно. Надпись была выведена, судя по всему, углем — или чем-то похожим — на полуистлевшей простыне, которую зачем-то приколотили над камином, да так и оставили. А камин был самых простых форм — серые панели камня, покрытые сколами и толстым слоем пыли впридачу. Стены, покрытые выцветшими обоями, кое-где они бугрились, обнажая деревянную обшивку. С потолка упала влага. Мокрой каплей стекла по щеке… Неужели это реально? Он скосил глаза влево — и тут же дернулся от неожиданности, а потом и зашипел от боли, яростно скрипнул зубами, когда обивка кресла — да, теперь он осознал, что сидел в кресле — зашуршала по обгоревшей плоти.

— А, ч-ч-черт... Черт! А-а-а-а...

Хотелось заорать, разразиться нецензурной бранью. Научиться снова испытывать такую боль спустя много лет тяжело даже такому безнадежному приверженцу мизантропизма, как он. С ненавистью он взглянул на сидящий по соседству манекен в инвалидной коляске. Тоже простой — черты живого существа переданы поверхостно, на лице приметны только надбровные дуги и нос. Застывшая серая фигура вызвала еще одно давно позабытое чувство — страх. Ему было страшно — в окружении неизвестности. Глаза лихорадочно забегали по углам комнаты. Какое-то заброшенное здание... окна заколочены, но наверняка сквозь доски можно что-то разглядеть. Кое-как он поднялся в кресле, изредка постанывая и прерывисто дыша. Он чувствовал, как вместе со страхом подкрадывается болевой шок... Судорогой поднимается по ногам, сковывает живот, цепляет железной хваткой за горло. Неожиданно он понял, что манекен поглощает все его внимание. Его нельзя... Нельзя упустить! Нельзя упустить из виду даже на кратчайший миг! И несколько секунд он смотрел не моргая, не давая потяжелевшим векам лишить его зрения. Тихий посвист ветра, гоняющего мусор по растрескавшемуся, сгнившему во многих местах паркету; казалось — это смех призрака, он дурачился, уговаривая его прислушаться к бесплотному шепоту. Манекен. Этот чертов манекен. По-видимому, это была мужская фигура — плотное тело из старой пластмассы было неподвижно, как водная гладь озера с утра, передние конечности лежали на подлокотниках. Схематичные выступы больших глаз выражали абсолютное спокойствие. Обожженный покачнулся, а затем, глухо зарычав, ударил куклу в торс. Издала скрежет и визг, отлетая в сторону, коляска, заскакали части разбитого вдребезги манекена. Издало мучительный крик живое существо, сгибаясь в три погибели, скрючивая конечности собственные, опускаясь на четвереньки.

— Господи... Господи... — простонал он. — Где чертова регенерация, когда она нужнее всего? Где...

Наверное, он хотел сказать еще что-то, но он то ли не имел привычки разговаривать наедине с собой, то ли его отвлек сам вид конечностей. Он ошарашенно заморгал, осматривая их. Запах паленой плоти резал ноздри, темные зеленые полосы светились в недрах ожогов.

— Это... Это мое настоящее тело? — выдохнул он. — Где моя...

Он медленно ощупал свои предплечья, не затронутые термическими рубцами, затем повертел головой, словно обшаривая комнату в поисках чего-то важного. Видимо, этого чего-то не обнаружилось, потому что незнакомец встал с пола. В бледном свете, сочившемся между досок, его фигура казалась странно непропорциональной — с большой головой, венчающей ссутулившееся тело, длинными ногами и шеей... Прихрамывая, он двинулся к стенному шкафу, оставляя кровавые следы. Эти страшные отметины кидались из стороны в сторону, когда их хозяина подводило чувство равновесия. Так, наверное, ощущает себя живое существо, которому необходимо шагнуть в пустоту с вершины утеса. Как будто и не было никогда всех его отточенных навыков по контролю своего тела... и факт этот казался ему чем-то ужасным и противоестественным. Споткнувшись, он чуть не врезался в шкаф, прислонился к нему, дрожа всем телом.

— Если моя куртка здесь, то в моем появлении... — прошептал он, будто подбадривая себя, — в этом в высшей степени неприглядном месте... будет прослеживаться хоть какая-то логика.

Стороннему наблюдателю было бы непросто разглядеть, что он делает там, в сумраке. Сперва несчастный заскреб конечностью у ручек шкафа, и было отчеливо понятно, что его затея, какой бы она не была, успехом не увенчалась. Тихая ругань, которую он выдавил из себя, носила оттенок бессилия перед сложившейся ситуацией. Затем, придя к какому-то решению, обгорелый уперся в левую шкафную дверь и наклонил голову. Послышался звук, с которым зубы смыкаются на твердой гладкой поверхности. Он мотнул головой, и дверца отворилась. Что незнакомец надеялся найти там? А может, он и сам уже забыл — ему не давала покоя другая неотвязная мысль, а чутьё, помогавшее ему найти что-то, что может вернуть его прежние силы в полном объеме, испарилось… так близко… что же это? Он закашлялся и выжал из себя еще несколько слов, будто они могли облегчить его боль.

— А ведь я уже и забыл, — произнес он, заглядывая внутрь, — каково это, жить без...

Он умолк, поскольку в шкафу не было никакой одежды. Там была только сумка с красным крестом на боку, как и все вокруг, покрытая пылью. Новоявленный изыскатель кладов и секретов в старых домах округлил глаза.

— Вы что, издеваетесь? — прошипел он, запрокидывая голову.

Слова, что были выведены на задней стенке шкафа, мгновение назад отпечавшиеся в его мозгу, зазвучали внезапно хриплым голосом, в котором слышалось веселье палача:

"Жизнь — это театр, а все сущности — лицеделы, играющие трагедию жизни. Постановка всегда искуственна. Мы не обращаем внимания на тени, прячущиеся по углам сцены. Только свет правды может выхватить из нее действительных чудовищ, которые затаились под личиной актеров".

— Превосходно! — с ненавистью выпалил горелый. — Будьте покойны — если следующим неожиданным откровением станет нечто вроде "Если вы попали сюда — вы уже мертвы", я нисколько не удивлюсь!

Ответом ему послужил только шелест ветра. Он помнил, как схватил зубами сумку, как ощутил ее непредвиденную тяжесть. Проковылял к столику, с грехом пополам умудрился раскрыть ее и увидел связки бинтов, выложенных заплесневелыми прядями упаковок. Они сухо заскрипели, когда непослушная культя заворошила, принялась тасовать их, будто меняя рисунок береговой линии вокруг более бледного острова перевязочного материала. Копаться в медицинской сумке было не в тягость только первые несколько секунд, после чего незнакомец, яростно всхрапнув, перевернул ее и вывалил содержимое на пыльную поверхность. Там — среди бинтов, которые не заинтересовали его — лежал, отполированный до алого блеска, какой-то гибрид между старинным пистолетом и ветеринарным шприцем.

Ну вот, это уже было что-то. Если этот самый объект со странной гравировкой на колбе действительно способен вернуть ему часть энергии — ибо это не могло являться частью стандартного пакета первой помощи, что он смутно понимал — то он непременно должен его принять. Хуже чем сейчас уже быть не может. Но если это не необходимый ему стимулятор... Он кое-как подцепил шприц и поднял на уровень глаз. С другой стороны, чем еще может это являться? Дружелюбный значок биологической угрозы, то есть верный признак подпитки, был заменен стилизованным яблоком красного цвета. Обожженный не смог сообразить, как решить эту дилемму, и некоторое время просто стоял, словно ожидая знака судьбы. И он дождался — ход его мыслей был прерван самым бесцеремонным образом, так что от неожиданности изувеченное существо чуть не выронило инъектор. Телевизор неопределенной модели — годов восьмедесятых, еще на основе электронно-лучевой трубки — стоявший в углу комнаты и не подававший признаков жизни, внезапно рявкнул, зашелся истерическим визгом. Его экран осветился, и по нему побежала рябь вперемешку с какой-то блеклой, но вполне себя цветной заставкой.

— В сегодняшнем выпуске "Вестники Апокалипсиса"! — торжественно возвестил, прерываясь помехами, голос из динамиков, прямо как из тех же старых мультсериалов, столь любимых детворой. — Добро пожаловать в будущее! Год — 7125 нашей эры! Ядерная война уничтожила планету, и теперь силы Зла стремятся поработить то, что осталось от ее обитателей!

Происходящее было чересчур сумбурным для его понимания, тем более, что телевизор не был подключен к электросети — сгнивший штепсель лежал неподалеку. Не было при нем и проигрывателя либо телевизионной антенны. Незнакомец судорожно сглотнул.

— Что... что это... за ерунда? — растерянно произнес он.

— И есть только один, кто может остановить их — доктор Александр "Зевс" Мерсер! Самая совершенная боевая машина в мире и настоящий Американский Герой! На его стороне беспрецедентные научные знания, крутые пушки, верные соратники и стальные...

Он быстро приблизился к телевизору, в котором столь внезапно возникло чувство самосознания, и застучал по панели, пытаясь отыскать нужную кнопку. Бесполезные при таких мелких деталях культи тыкались в пластик.

— ...он больший герой, чем кто-либо за всю историю! И он здесь, чтобы спасти ми... — телевизор мигнул в последний раз и благополучно сдох, когда его экран разлетелся осколками. А как же ему было не разлететься, когда к нему был приложен удар в виде многих ньютонов пронзительной силы? В течение следующей минуты слышалось лишь тяжелое дыхание существа да звяканье, с которым окровавленные осколки выпадали из его правой конечности. А потом голос, идущий из ниоткуда и одновременно — со всех сторон разом, задорно поинтересовался:

— Что, тяжело снова без когтей, док?

"Док" замер. Он отказывался верить своим ушам. Метнул свой взгляд в угол комнаты, где мог прятаться динамик, потом вперился в щель между досками, покрывавшими оконные ставни. Если здесь может звучать этот голос, что еще возможно здесь и сейчас? Что, если не существует сейчас вокруг ничего, кроме этой комнаты? Что, если пустота прошивает окружающий мир и уходит за пределы гаризонта, а стены комнаты сейчас — монолит, разделяющий мир здесь и там? Что будет, если открыть дверь? Невидимый, но такой знакомый собеседник между тем проявил себя снова, и в голосе его послышалось нетерпение:

— Ты столкнулся с ужасной участью, не так ли? Ну же, док? Признаешь это?

Констатация факта. Его участь почему-то считается ужасной. Вполне возможно, говорящий и прав, но… Он — существующий здесь он — не знал, с какой целью его прилашают вступить в диалог, но точно знал, что не следует угождать нетерпению говорившего. В конце концов, когда-то Гермес стоял эволюционной ступенью ниже, чем глава пантеона. Выждав еще какое время, осторожно поинтересовался:

— Линдсей... Берхерст? Это правда ты?

— Привет, Зевс, — доброжелательно откликнулся тот. — Как себя чувствуешь? С тобой все в порядке?

Обожженный покачал головой. Голос собеседника на последней фразе внезапно сконденсировался, как бы перетекая в одно место. Теперь он доносился из-за перевернутого, значительно поврежденного комода. Звук рождался где-то за парой сломанных досок, шуршал помехами, еле заметно скрипел, как на магнитофонной ленте.

— Если под "все в порядке" имеется в виду мое психологическое здоровье, для излечения которого, судя по происходящему, понадобятся годы терапии, то нет, — буркнул он, откидывая деревяшки в сторону. За ними действительно обнаружился магнитофон — еще более древний, чем телевизор, с мерно вращающимися бобинами лент.

— Наверное, ты удивлен, почему такой славный парень как ты очутился в таком неприветливом и пугающем месте, — в голосе на записи прорезались нотки неприкрытого веселья. — Ну, мой дорогой доктор, боюсь, это твоя вина.

Доктор не ответил. Слишком уж глупым показалось ему то, что он делал пару десятков секунд назад — разговаривать с записанной на пленку личностью, погибшей давным-давно. Неожиданно он осознал, что Гермес задал ему вопрос слишком в тему и слишком вовремя, чем если бы это звучало на записи.

— Я говорил тебе, что ты должен вовремя остановиться... А впрочем, о чем это я? Здравомыслие никогда не было обязательным показателем истинных уберпоняш... Мы вечно приступали к делу, не до конца разобравшись вас ист даст, — голос, насмешливо хихикнув, сымитировал немецкий акцент.

Обожженный уставился на магнитофон. Темно-голубые глаза внимательно изучали его из-под нахмуренных бровей на предмет деталей, не свойственных подобному устройству — беспроводного передатчика и камеры.

— В общем, у меня для тебя две новости, док: плохая и плохая, — сменил тему говорящий. На записи послышался звук перелистываемой бумаги, после чего невидимка сокрушенно щелкнул языком. — Хотя нет! Целый состав плохих новостей уже в пути! Ту-ту-у-у! — изобразив гудок, тембр его голоса опять поменялся — дурашливый настрой сменился сосредоточенностью. — У меня нет ответов, к сожалению, на многие вопросы, которые проносятся в твоем мозгу. Но я желаю тебе помочь. Без моей помощи ты не выберешься...

— Откуда... Откуда ты знаешь, что я скажу в следующую секунду? — перебила его скептическим тоном фигура, словно не надеялась на ответ. И тут же дернулась, как бы пожалев о своем неверии, потому что ответ не задержался ни на миг.

— Я внутри твоей головы, глупый ты доктор. Все, что знаешь ты — знаю я.

Время тянулось, как фруктовое желе. Потом "доктор" испустил смешок, тряхнул головой, и тут же скрипнул зубами, будто этого слабого движения было достаточно, чтобы вызвать ужасающую мигрень. Хотя причина и заключалась в другом, а именно — в новых ранах, которые причинили ему осколки стекла. Он отвернулся к столику, выбирая упаковку бинтов поновее.

— У тебя всегда в заднице сидел маленький сотрясатель Вселенной, но я никогда не считал тебя по-настоящему безумным, Линд, — пробормотал Зевс, обматывая бинты вокруг предплечья и затягивая зубами импровизированный жгут.

— Ты здесь — единственный безумец, а я плод твоего воображения, — парировал Гермес. — Увы, но дела обстоят так.

Зубы, до этого сомкнувшиеся на рукояти инъектора, разжались вновь.

— Значит, ты все-таки в настоящем погиб? — недоумение возникло на его лице, но лишь на секунду. Потом его сменила напряженность. — Погоди... Кем бы ты ни был, я догадываюсь, чем ты тут занят. Ты задерживаешь меня. Ты заставляешь меня терять время, ибо знаешь, что я готов на все, лишь бы получить ответы, которыми обладаешь ты. И отчасти ты прав. Я хочу знать. Я хочу знать все. Но если ты знаешь то, что знаю я — как ты утверждал — то почему мои знания должны быть меньше твоих?

— Вот потому-то я и общаюсь с тобой посредством этого образа, — откликнулся собеседник, и магнитофон сверкнул зеленой лампочкой в подтверждение его слов. — Представь себе, что ты слушаешь аудиокнигу, из которой выбросили многие главы. Я — другая сторона твоей личности, которая знает про остальные главы, кроме того, я могу перематывать пленку, которую слушаешь ты, и понимать, о чем ты думаешь в текущий момент, а если принять во внимание, что дважды два равняется восемь, то в следущее лето я полечу в Дикие земли на голубом винтокрыле, использующего в качестве топлива песни. Понятней стало?

Доктор молча поджал губы. Его сподвижник тяжело вздохнул, так что запись исказилась помехами, и с интонацией бесконечной терпеливости разъяснил:

— Мы ведь едины, забыл? Я — церебральный образ удаленного биокомпьтера, которым является реальный Берхерст, и который в жизни связан с тобой частицами... Хотя стоп... Эти фундаментальные исследования ты проводил уже после того, как Армия Нового Мира начала расползаться по США, следовательно, этого ты тоже не помнишь. Ничего, если я какой-нибудь твой научный трактат сплагиачу? Озаглавлю по-другому, как-нибудь вроде "Битва умов", и буду печататься...

— Я знаю только то, что реальный Берхерст мертв, — отрезал Зевс, — вместе со всеми остальными развитыми на тот момент, когда Хеллер вступил со мной в схватку.

— Это ты так думаешь. Что-то могло пойти не так, если бы ты приказал оставить Джеймса Хеллера в покое до поры до времени. Ты бы мог прикинуться тупым Верховным разумом, не шантажировать его похищением дочери, имитировать собственную кончину, после чего благополучно проспать несколько веков, дождаться, пока биологически мы не будем готовы, и с новыми силами начать строить идеальное общество... Кто знает, может, оно и к лучшему? Я вообще мог бы стать просто второстепенным болванчиком, которому приписано несколько фраз. Но так сложилось, что Зевс был чуть более рационален, и просто убил своего протеже, как только он посмел огрызнуться на Антона Кенига... — голос зазвучал более вкрадчиво, как если бы его хозяин кружил вокруг Зевса, увещевая в своей правдивости. — Ты заперт в клекте собственного разума, док. Ты считаешь за действительное то, чего никогда не было.

— И кто же меня запер в этой клетке?

— Если бы все было так легко, я не распинался бы перед тобой уже минут десять! — запись возвестила о неприкрытой обиде говорившего. — Ладно, клетка — неудачное сравнение, тут сквозь прутья никого разглядеть нельзя. Пусть тогда это будет не клетка, а огромный подвал. Да! — радостно возвестил Гермес. — Так лучше. Твои воспоминания — это ключи от подвальной двери.

Менее поврежденной культей доктор коснулся своего лба. Его глаза закрылись.

— Мои воспоминания... — тихо откликнулся он, — ...словно укрыты холодным туманом. Армия Нового Мира? Я что, на полном серьезе принялся возводить дивный новый мир? И каково в нем жилось?

— О, для большинства граждан США это было наступлением прекрасной эпохи, — донесся из динамика мечтательный голос. — И знаешь, что хуже всего? Весь мир был в ужасе от происходящего в Северной америке. Это было настолько чуждо привычному укладу жизни, что понять, что это идет лишь во благо, можно было лишь присоединившись к новому миру... И только насильно присоединив нового члена к биосоциуму, можно было убедить его, что наступает лучшее из времен, а не биологический апокалипсис. К сожалению...

— ...новый мир сильно испортил наш характер. И мы заплатили за это сполна, или что-то в этом духе.

Несколько оборотов катушки вертелись молча, но потом динамик снова нарушил это молчание. Как показалось доктору, в голосе на этот раз слышалось уважение.

— Приятно знать, что Верховный растерял свою память, но не проницательность.

— Не лебези. Почему у меня изменился цвет шерсти? Я выгляжу по-другому, — он скривился и постучал передними конечностями друг о друга. Раздался звонкий цокающий звук.

— Файл Zeus.exe временно приостановлен, что уж поделать, — Гермес наделил эту фразу такой богатой интонацией, что доктор буквально ощутил, как он по другую сторону записи пожимает плечами. — Такое воздействие было бы в других условиях невозможно, так что твои инстинкты не могли подсказать, как следует поступить. Наверное, церебральные механизмы решили, что затаиться будет наиболее мудрым решением, и потому выбрали рандомно из хранилища памяти случайный образ, зафиксировали его и законсервировали способности до поры до времени.

— Других условиях? — он покатал эти слова на губах, прежде чем высказать их.

— После Большого Трындеца в мир пришла магия. Прикинь, да? — Гермес хохотнул, откровенно наслаждаясь изумлением своего босса. — Ну, не такой уж плохой новый мир, я тебе скажу. Все чистенько, мило, карамельно, да и сраные очки эволюции копить не нужно для нового апгрейда. Тебе оставалось просто жить. Ну или еще — сойти с ума. Или попытаться снова захватить мир.

— Я выбрал третье? — гнев на соратника, несущего бред, внезапно сменился усталостью и внезапно нахлынувшей апатией. Ему расхотелось получать ответ на этот вопрос.

— Разумеется, в реальности это звучало сложнее, чем "захват мира". Пикантность заключается в том, что, во-первых, ты избрал довольно неочевидный способ. Вместо того, чтобы перебить всех протестующих, ты решил возродить технологию, которая еще до войны-то сам признавал очень спорной и с трудом прикладной. А во-вторых, о нас сохранились упоминания, так что протестующие нашли несколько способов борьбы с нами. Жонглирующие лицом, лицеделы, метаморфаги, оборотные фестралы... А, за нами закрепилась добрых пара десятков имён в фольклере различных народов Земли. В новом времени нас приняли за каких-то големов-оборотней-некромантов. Самое смешное, что делать ходячих мертвецов у них и продвинутому магу непросто, а для нас это — как два пальца об асфальт! Вот только слуги из них отвратительные получаются... — Гермес фыркнул и что-то пробормотал себе под нос. — И то, что мне от тебя нужно, связано непосредственно с нашими маленькими друзьями этого времени. Ты должен найти на задворках своего сознания части себя. Свои новые продолжения, которые присоединились к тебе за это время. Делов-то! Раз плюнуть, ты всю свою жизнь после перерождения тем и занимался, что ассимилировал в себя память, несмотря на экстремальные условия существования! Смысл твоей жизни и по совместительству — героическая работенка!

— Заткнись! Я никогда не считал себя "героем", что бы обо мне не говорили последователи! — фигура отшатнулась в сумрак, захлебываюсь режущими горло словами. — Как и Хеллер не считал себя таковым...

— Но ты взял на себя ответственность, чтобы привести жизнь на планете к новой, высшей форме, — удивился голос в магнитофоне. — Тебе пришлось стать чудовищем в глазах целого мира, чтобы нести — торговая марка — Высшее Благо! Разве этот поступок не может считаться героическим?

— Ты уйдешь в "угол сцены" сам или мне расколотить эту чертову машинку? — прорычал Зевс. Ответ ему был дан абсолютно беспечный:

— Сознания рядовых поглощенных приходят и уходят. А я остаюсь, так же, как остальные связанные с тобой, — спокойно ответил его собеседник. — Не дури, босс. Ты умная личность. Ты понимаешь, что это не какая-то потусторонняя муть, и не будешь рвать свою единственную ниточку связи. Я понимаю это так же хорошо, как и ты. И буду поблизости, если твоему заплутавшему сознанию необходима будет подсказка. Найди другие проигрыватели...

Магнитофон щелкнул и затих. Некоторое время Зевс колебался, после чего тихо произнес:

— Мне от тебя ничего не нужно, а тебе, судя по характеру просбы — да. Так это приказ, или все-таки скажешь мне, как своему боссу, волшебное слово?

Бобины завертелись снова, из динамика послышался смешок:

— Хм... Крибле крабле бумс! Не корчи из себя большую задницу чем ты есть, док. У тебя все равно нет никакой альтернативы.

— Все вокруг сошло с ума... — сокрушенно покачал он головой. — Включая, похоже, меня самого.

— Послушай запись дальше, док. Там самое начало, поэтому и найти было проще всего. Моя любимая часть! Шприц можешь юзать спокойно — он вернет тебе привычные коготки, я гарантирую это. А когда закончишь — найди меня, доктор Мерсер... — Гермес сделал особый акцент на произношении его фамилии. — Тогда и поговорим. И не советую, если найдешь терминал, пытаться принять управление своим действительным телом. Маловероятно, что у тебя выйдет, да и пони-будь пострадать может... Хеллера мне в друзья, вот же прицепилось слово! — замысловато выругался Гермес, сплевывая от досады. — Сколько раз зарекался говорить так...

Магнитофон керкнул, и шум, идущий из динамиков при отсутствии звука, изменился по тембру, принял более плавное звучание. Бесстрастный, лишенный эмоций женский голос объявил:

— Полевая запись 1. 19 зноября, 13:05. Локация: Алмазные холмы, окрестности Понивилля...

---

Банда Алмазных псов, которая также ходила под прозвищем "Похитители драгоценностей", жила в бесконечном переплетении естественных пещер и заброшенных шахт, которых в холмах, окружавших Понивилль, было понатыкано больше, чем пальцев на обеих лапах, а может, и более — практически ни один пес считать дальше пяти не умел. Что тут скажешь — Скалистые горы издавна славились своими рудниками с россыпями разноцветных кристаллов. Псы обретались в шахтах уже довольно давно, поэтому стесанные ударами их могучих когтей переходы и "комнаты", выбитые в скальной породе, все меньше напоминали пещеры. У них была и кузница, к которой наименее неуклюжие обитатели приладили трубы, выводившие дым из скалы наружу, и где ковались из руды прочнейшие термитные доспехи и копья. Были жилые помещения с грубыми лежаками, набережная у подземной реки, где ловилась слепая пещерная рыба, и кухня, где из нее варили похлебку. Псы не шатались где попало, горланя всякую непотребщину, не разбойничали на больших дорогах, а скупо и сосредоточенно занимались своим делом — добычей драгоценных камней, и ревностно охраняли свои владения. Многие не выходили на поверхность земли по многу месяцев, совершенно отвыкая от солнечного света. Ни единого живого, теплого лучика не проникло в туннели с самого их образования, только холодный мерцающий отблеск кристаллов вносил в общий серый фон какое-то искристое многообразие. Да, шахты были царством сырости и мрака. Все здесь наводило на зловещие мысли — раскатистое уханье породы, обломки сталактитов, ряды которых напоминали хищные челюсти... Возможно, водились здесь и привидения. Например, приземистая темная фигурка, тень которой то скользила по усеянному каменными обломками полу, то ныряла вглубь очередной трещины.

— Это недоразумение... — отрывисто прокашляла фигура.

— Нет, — низким тоном ответил ее спутник, следовавший на расстоянии пары метров. — Когда случился завал и чуть не размазало по стенам всю группу — вот это было недоразумение. А вот понадеяться на ваше так называемое "чувство туннеля", отказаться от моей карты и в итоге заблудиться, оказавшись совершенно в другой системе естественных образований — это, знаете ли, просто катастрофа!

— Я не виноват, что вы здесь все изрыли, как чертовы кроты, — огрызнулся проводник. — Между прочим, я с самого начала предупреждал, что это было плохой идеей, но, конечно, кто будет слушать счетовода, если речь идет о целой сокровищнице?

Фигура насторожилась, привлеченная звуком, донесшимся из левого перехода. Она переступила передними, мощными по сравнению с задними, лапами и принюхалась, поводя темным носом на плоской морде. Тот, кто шел за ней, наоборот, шагнул дальше с целью определить источник шума. Пес фыркнул. Пони, спешивший на место раскопок, возможно, представлял собой близкий к идеальному образ этой профессии, окруженной ореолом романтики. Волевой подбородок, холодный стальной взгляд, шерсть цвета потемневшей бронзы, кьютимарка в виде золотого черепа и грива, чуть тронутая сединой за висками — все это выдавало в нем прирожденного бойца и охотника за удачей. В расстегнутой у ворота рубашке с закатанными рукавами и походным рюкзаком, закинутом за спину, он мог бы дать сто очков вперед любому искателю приключений.

В данный момент эти качества пришлись весьма кстати. В прохладных темных коридорах подземного лабиринта слышались чьи-то шаркающие шаги. К звукам этим примешивались какие-то непонятные, странные шорохи, которые, кажется, могут самостоятельно зарождаться в подобных мрачных местах. Пони напрягся, украдкой перемещаясь вдоль шероховатой каменной стены туннеля. А вот Спот давно уже распознал запах неспешно бредущего Фидо. Да, наверняка внизу Ровер обеспокоился их задержкой и послал здоровяка проверить. Опасности, разумеется, в служившим псам домом катакомбах не было и быть не могло. Поэтому Спот без помех мог подождать и насладиться реакцией пони, если таковая последует. А еще отвлечься и подумать. О банде, о новой жиле алмазов, открытой только вчера, и о всей этой кутерьме касательно сотрудничества с археологами, что шла уже третий месяц. Небывалый куш, который сулит скрытая в недрах горы гробница, разумеется, весьма соблазнителен, но полагаться-то они могут исключительно на слова их руководителя! Амбициозная дамочка сразу не понравилась Споту. Он попытался заикнуться об этом на общем собрании, но дело как-то не пошло. К тому же, Спот никак не мог отделаться от чувства, что их предводитель что-то скрывает. Вот уже две недели он не может добиться от Ровера ответа, куда он дел довольно редкий кристалл-солярис. Чем же еще могли соблазнить Ровера выходцы из внешнего мира? Спот ведет учет всей поступающей прибыли: руду он реквизирует отдельно, драгоценности — отдельно. Сложно, конечно, представить себе здоровяка Фидо, что сейчас ворочает валуны впереди, корпящего над счетными книгами с пером и чернильницей — интеллект никогда не был его сильной стороной. Во всяком случае, тех, кто отвлекал его от важного дела, он не просто угрожал бы выставить вон (единственное, что мог позволить себе пес-коротышка, когда ехидствующий Ровер намеревался его проведать), а просто выкидывал бы за шкирку. Иногда, когда от усталости глаза начинали слезиться, а корявые цифры отплясывали вокруг него безумную чечетку, Спот уже об этом обо всем не думал — в голове крутилось только: "Ой-ей-ей-ей", почему я не родился, к примеру, грифоном, чтобы беззаботно парить в облаках?"

Пони на секунду задержал дыхание и резким движением выглянул из-за угла. Увидев наисающую над ним серую громаду с горящими угольками глаз, он вздрогнул.

— Черт! — насмешливо пробурчал Фидо. — У меня чуть сердце не остановилось!

— А у меня остановилось, — мрачно ответил пони. — Я бы попросил впредь таких шуточек не устраивать.

Уставившись на просеменившего вперед Спота, Фидо неодобрительно пробасил:

— Поторопитесь. Все уже собрались, только вас и ждут.

Они добрались до нужной залы довольно быстро, и основной причиной тому послужила настойчивость Фидо. Стоило, к слову, сделать небольшой экскурс в сложный внутренний мир Фидо. Он — относительно дружелюбный двухцентнерный клубок мышц, с огромными когтями и плоским, словно обрубленным лбом, из-под надбровных дуг которого угрюмо светились желтые глаза. Он родился в крепости псов под Северными горами и начал свою карьеру воина с того, что, достигнув возраста, когда щенята считаются взрослыми, вызвал на поединок собственного командира, рассчитывая занять его место. Лидер со вздохом на поединок вышел, отмордовал незадачливого захватчика и вышвырнул его из шахт. Верхний мир неприветлив к созданиям, которые живут в вечной тьме, но Фидо повезло: поначалу он перебивался по заброшенным деревушкам, которые считались нехорошими местами после нашествия чейнджлингов, а потом набрел на группу из нескольких собак, как оказалось, идущих на новый рудник. Фидо предложил им свою кандидатуру в качестве старшины и, чтобы доказать свою профессиональную пригодность, отдубасил всех несогласных. Излишним было бы уточнять, что пес был достаточно настойчивым, чтобы занять место правой руки Ровера и получить алмазный ошейник. Исполнительный и молчаливый, он был идеальным приобретением для в меру изобретательного и хитрого вожака этого клана. Именно поэтому Спот даже не удивился, что, когда они с пони кубарем вывалились из туннеля — пес и не подумал предусмотрительно подвести их ближе к полу, чтобы хотя бы его меньший собрат не ушибся — их уже поджидал Ровер и другие члены группы.

— Когда вы грохнулись — было прикольно, — проворчал Ров, неторопливо разминая плечи. Он был одет в прошитый металлической проволокой жилет, всю его морду перекашивала фирменная зловещая улыбка.

— Грохаются булыжники, — буркнул Спот. Он его не боялся. В конце концов, не станет же он при чужаках упрекать его за прокол с ориентацией в туннелях? Жизнь и смерть каждого пса была подчинена жесткому своду правил — неписаному кодексу чести. Конечно, для настоящего кодекса он был слишком примитивен, но для каждого алмазника нарушить его означало навлечь на себя вечный позор, хулу и поругание. И за манипуляции за спиной подчиненных вне общественного Круга можно было огрести по полной.

— Грохаются, бабахают, какая разница, — прорычал Ровер. — Довольно слов. Мы уже заждались. — он оскалился, показывая могучие, желтые от зубного камня клыки. Факел на стене неторопливо трепетал, освещая багровым золотом стены, казавшиеся гранитными из-за своего холодного черного отблеска. Здесь стояла команда археологов численностью в пять поней. Впрочем, слово "численность" звучало весьма условно, так как соотношение с силами алмазных псов, сопровождавших команду, было один к шести. Угрюмыми истуканами солдаты и рядовые псы, свободные от смены, возвышались среди нагромождений сталактитов. Используя годами отработанную тактику, свирепые воины могли мгновенно возникнуть из темноты туннелей подобно горному потоку, и их бряцающие доспехи и горящие глаза наводили ужас на самого храброго из незваных гостей. Впрочем, эти пони были как раз таки гостями зваными. С тех самых пор, как передовой дозор, дежуривший ближе всех к выходу из пещер, обнаружил свиток с убедительной просьбой доставить письмо их вождю, и горсткой изумрудов в качестве мотивации... Псы не успели и глазом моргнуть, как поисковой экспедиции была дарована Ровером относительные свобода передвижения и свобода действий в обмен на солидный процент от найденных артефактов. Как минимум все драгоценные камни, и это было с точки зрения собак справедливо — все кристаллы, обнаруженные в недрах их владений, псы считали своими по праву. К золоту и благородным металлам они относились более прохладно.

Усилия предков, приложенные в стародавние времена, обнаружились в самой глубокой точке туннелей, словно то были кости заблудившегося в каменном лабиринте путника, погибшего от голода и жажды. Когда-то несокрушимо прочные, а теперь осыпающиеся рыжими хлопьями ржавчины металлические плиты все еще хранили на своей поверхности могучие ребра перекрытий и круглые шляпки заклепок. Ничего общего со всем виданным ими за свою жизнь стена эта не имела. Звуки, раздававшиеся поблизости от массивной двери-плиты, словно приглушались, делались более размытыми и тонули в общем шумовом фоне туннелей: лязгу доспехов стражей, их бормотанию, негромким переговорам археологов. Все это нагнетало атмосферу нарастающей напряженности, ожидания чего-то... Чего-то странного, возможно, даже враждебного.

Вот в такие-то моменты опоздавший пони, уроженец теплого Прибрежного края, и задавался вопросом относительно правильности выбора своей карьеры.

Обладавший внешностью лихого скакуна, доктор Кабаллерон всегда отличался рассудительностью. Он единственный среди остальных членов группы — простолюдинов, очевидно, нанятых Блэтеллой — выглядел профессионалом. В своем хорошо подогнанном снаряжении, подчеркивающим ладно скроенное тело, с обширными знаниями по истории, он мог бы составить достойную поддержку любой археологической команде. Впрочем, в настоящий момент Кабаллерон больше задумывался о сворачивании своих деловых обязательств, и не только потому, что предпочитал руководить раскопками самостоятельно. Останавливали его ровно две вещи: природное любопытство — не каждый день выпадает шанс вскрыть столь экзотическое захоронение! — и солидный аванс, выплаченный ему: в рудник за тридевять земель его позвала банальное оскуднение средств. Деньги, полученные во время препирательств с Ауисотлем и Дэринг Ду, а также этой радужной гиперактивисткой, заканчивались, расходясь по спонсируемым и возглавляемым им новым походам. Деньги вообще имеют скверную привычку быстро кончаться... В общем, две последние экспедиции закончились ничем. А еще одна чуть было не обернулась плачевно — наемники попросту кинули своего работодателя и даже попытались от него избавиться. И он ведь думал, что все просчитал, все до мелочей... Предложение от неизвестной ему тогда еще Блэт свалилось на Кабаллерона словно гром посреди ясного неба. Естественно, он сразу начал обдумывать возможные подвохи — слишком уж хорошим значился тогда в письме главный приз. Конечно, она могла преувеличить, стремясь получить в свое распоряжение его знания и опыт. Но, проверив кое-какие архивы и вычленив несколько достоверных с его точки зрения документов, Кабаллерон решился-таки попытать счастья. Но все равно следовала держать ухо востро. Существовала вероятность, что его попросту используют, и в итоге Кабаллерон останется с носом — и это в лучшем случае. На ее месте он так и поступил бы...

Пони встал передним копытом на развалины того, что когда-то было частью внешней каменной оболочки стены.

— Знавал я и лучшие деньки, — ни к кому конкретно не обращаясь, пробормотал он.

Здесь трудилась начальник экспедиции — мисс Блэтелла. Пони стояла у запечатанной плиты и, держа телекинезом кисточку, аккуратно смахивала пылевые наслоения. Казалось, она не обращала внимания вообще ни на что, полностью сосредоточившись на работе. Фигуру молодой пони скрывала бесформенная одежда: бежевая юбка, мужская рубашка, белая в крапинку, и просторный кардиган. Длинная темная грива была собрана в пучок, а миндалевидные глаза скрывались за стеклами очков. Ничто из вышеперечисленного не добавляло ей особой привлекательности, но не могло скрыть ее утонченные черты и хитрый прищур. Эта изобретательная мерзавка явно была родом из аристократических кругов. Когда один из псов подошел к ней и стал что-то быстро говорить, Блэтелла, ни на секунду не отрываясь от своей работы, только пробормотала:

— Отойдите... Не мешайте мне... — и, небрежно махнув копытцем, отослала его прочь.

— Вы научились очень ловко управляться с ними, — хмыкнул Кабаллерон, подходя ближе.

— Да уж, — откликнулась пони. Затем она все-таки обернулась и вопросительно посмотрела на Ровера. — Если не ошибаюсь, у нас были проблемы на втором участке?

— Как только мы добрались до внутренних стен, вскрыв каменную оболочку, металл стал быстро окисляться, — пес позволил себе ухмылку, которая расколола его хищное, костистое лицо пополам, как нож. Он сложил лапы на груди, кивнув в сторону замерших псов. В этой позе можно было хорошо разглядеть, что в вожаке роста под два метра, и могучим телосложением он рядовому стражнику уж точно не уступит.

— Эти катакомбы очень старые. Надо действовать быстро.

— Этим я и собиралась заняться, — Блэт телекинезом же сняла запылившиеся очки и тщательно протерла их. — Вы подоспели к самому началу, Кабаллерон. Еще немного — и я уже собиралась вычеркнуть вас из журнала экспедиции...

На морде стоявшего поблизости Фидо, покрытой серой шерстью, отразилось смутное сомнение, усеянный шипами хвост нервно дернулся.

— Мы готовы? Можем уже попробовать сломать эту штуку?

Блэтелла строго взглянула на пса.

— Да, я достаточно изучила плиту, чтобы ее можно было вскрывать. Но только мы поступим не так, как это обычно делаете вы. Мы поступим правильно.

— Полагаю, — с наигранной задумчивостью произнес Кабаллерон, — под словом "правильно" вы имели в виду "так как хочется мне"?

Пони кивнула:

— Вы совершенно точно уловили ход моих мыслей, доктор.

Кабаллерон вздохнул и послушно зубами стянул с плеч рюкзак. Достал коричневую сумку с инструментами и положил ее на пол. По кивку Блэтеллы остальные пони взяли причитающееся им оборудование и включились в работу.

— Так, с чего там положено начинать? Ах да, коловорот. Сделаем небольшое отверстие, чтобы взглянуть, как поведет себя внутренняя среда.

— Берите пилу...

— Молоток.

— Здесь немного укоротить...

— Хорошо...

Кабаллерон осторожно постучал им по швам запечатанной двери без малейшего признака запорных механизмов. Пока он делал это, на пол перехода осыпались маленькие камушки. Достав из рюкзака напильник, он, как бывалый археолог, принялся тщательно обрабатывать неровности. Ну, много времени это не займет, успокоил он себя. Каких-то пару часов... Очень осторожно пони слева от него скалывал слой ржавчины зубилом. В течение минут двадцати рядовые псы наблюдали за работающими пони, от нетерпения переступая с лапы на лапу. Ровер и его двое подручных оставались невозмутимыми, разве что в глазах вожака трепетали огоньки плохо скрываемой насмешки. Тяжело выдохнув, Блэт не выдержала первой:

— Да к черту все правила! Поступим по-вашему!

Ровер только оскалился и щелкнул когтями. Накинувшиеся на дверь псы заработали могучими кулаками. Металл завизжал, прогибаясь, и в конце концов псы заставили толстый слой железа вывалиться наружу и грохнуться на пол, распространяя гулкое эхо. Поднялось целое облако пыли. Пару секунд они выжидали, следя за языками факелов. Однако ни один из них не поник, увлекаемый воздушным потоком в гробницу. Пламя горело ровно, и не было похоже, что среда внутри вскрытых катакомб сколь-нибудь отличалась от туннелей псов. Следовательно, имеются какие-то вентиляционные ходы. И никаких опасных газов там скопиться не могло... Пони вытянул вперед голову, вдыхая в себя воздух.

— Я помню, как первый раз лет эдак десять назад выступил в поход в Срединных джунглях, — вздохнул Кабаллерон. — Мне удалось наткнуться на следы храма, в котором я чувствовал себя почти так же, как сейчас, и в котором был похожий фон — ровный, без резких отенков, с легким привкусом сырости. Я был неопытен, совсем молод, и еще моя душа жаждала приключений...

— Думаю, теперь они не за горами, — улыбнулась Блэтелла, делая шаг вперед. Бесстрашно она ступила внутрь обширного помещения с плоским потолком и круглыми отверстиями на стенах, закрытыми решетками. Ухватив свой рюкзак и встряхнув висевший в петле ремня фонарь со светлячками, доктор шагнул следом. Потянулись, неотступно следуя ними, псы и наемные пони. Фидо обвел мордой пустое помещение, щурясь и скребя когтями по полу, покрытому чем-то вроде гладких лакированных плиток. Некоторые из них потрескались, атакуемые беспощадным временем, но большинство сохраняло свой правильный, разграфленный на квадраты узор. Кабаллерон приблизился к двери по левую сторону помещения — похожей на ту, что служила преградой им несколько минут назад, но меньших размеров и с практически полностью стершимся рисунком на передней грани. Сочтя его не представляющим особого научного интереса, Кабаллерон зажал в зубах лом и попытался привычным движением вогнать его в шов между плитами двери. Пока он напрягал мышцы, пытаясь попасть в следующую комнату, а псы обнюхивали непонятные агрегаты, от которых едва заметно тянуло необычным химическим запахом, мисс Блэтелла самым тщательным образом осматривала каждый уголок помещения. Особенно ее заинтересовали решетки, которые она долго освещала магическим светом своего рога, пытаясь высмотреть, что находится за ними. При этом выражение ее лица было каким-то странным: то ли исполненным благоговейного трепета, то ли попросту напуганным.

— Друзья мои, если я могу вас так называть, — негромко произнесла она таким тоном, как будто находилась, допустим, при дворе Кантерлота, — сознаёте ли вы, что мы с вами сейчас находимся в помещении, куда не ступало ни одно копыто вот уже в течение пяти тысячелетий?

— Где сокровища? — грубо перебил её Фидо, отворачиваясь от металлических коробок неправильной формы, стоявших на круглых металлических болванках со следами сгнившей резины.

— Могу отдать вам свою долю пыли, — тут же отозвался Кабаллерон, оглушительно чихая и стряхивая с себя осыпавшуюся серую взвесь. Несколько длинных ветвистых образований грязно-багрового цвета, напоминающих паутину, свесилось с потолка на его плечи, и доктор брезгливо посторонился. Спот в это время настороженно повел носом.

— Что это за запах?

Ровер подошел к нему и принюхался.

— Лично я ничего не чувствую, — признался он.

— Говорю же, здесь пахнет чем-то! Чем-то вроде кислоты или щелочи... — Спот вздрогнул, его хвост предательски встопорщился. — Точно! Еле чувствуется, но здесь пахнет смертью! — он вытянул вперед коготь, указывая на дверь, с которой возился доктор. — Оттуда тянет мертвечиной!

Ровер подошел ближе. Кабаллерон инстинктивно втянул носом воздух возле него, отпрянул и неловко заулыбался:

— Простите, но, кажется, вашему другу показалось… Послушайте, господин Ровер, не могли бы вы держаться от меня подальше, если это возможно? Я не выношу толпы.

Пес, огрызнувшись, отошел, встал на задние лапы и принялся рассматривать нечто, напоминавшее светильник под потолком, состоявший из длинных обколотых стеклянных трубок, тоже оплетенных странной темно-красной паутиной. Так и не сумев успокоиться, Спот посмотрел по сторонам в поисках поддержки, и, обнаружив, что все заняты своими делами, зачастил:

— Тут, к слову, не может быть никаких ловушек? Вроде как мы сейчас зашли, а дверь закроется, и мы останемся одни с каким-нибудь огромным монстром, стражем гробницы...

— Чушь, — фыркнул Кабаллерон. — Тот, кто строил это место, уж точно не был дураком. Если бы он хотел, чтобы сюда никто не смог пробраться, он бы приложил к этому все усилия. Известная истина — если погибнут идущие впереди, за ними пройдут другие, и на всех ловушек точно не напасешься. Нет, нам бы переступить через порог не дали. Да и вообще — зачем оставлять незапечатанным вход, если через него никто не должен пройти? — он пнул копытом дверь, которая никак не желала поддаваться, хотя никаких внешних признаков того, что она монолитна, не было — она словно состояла из отдельных пластин, образующих трехстворчатую челюсть. Дверь откликнулась урчанием, что в наступившей тишине прозвучало особенно зловеще. Все как по команде посмотрели ни левую сторону залы.

Обескураженный, Кабаллерон взглянул на свои копыта. Неужели его жест насмешки мог вызвать такие последствия? Он почувствовал, как дверь еле заметно содрагается, как все вокруг приходит в движение. Навязчивая мысль о том, что он стал жертвой галлюцинаций, изо всех сил стучалась в голову археолога. Но спустя секунду он убедился, что это не так. Сейчас и каменное крошево, и стены комнаты дрожали, перемещались, управляемые, без сомнения, какой-то зловещей и вполне ощущаемой силой. Это вовсе не походило на проседание породы и выглядело более чем странно. Тут он осознал, что его напугало нечто большее, чем ощущение призрачной угрозы. Нет! Сами стены оставались неподвижными — дрожала красная паутина! Ее пучки то тут, то там пронизывали стены, струились по полу и потолку, вяло, словно нехотя пульсировали, осыпались ее омертвевшие, серые участки! И что самое страшное — она меняла свою форму не бессистемно. Словно невидимый палец выводил на ее поверхности рисунки... Кабаллерон попятился. Комната вздохнула последний раз и утихла, но продолжения этого душераздирающего зрелища он уже не увидел. Рассчитывая упереться крупом в металл двери и вжаться в нее, он неожиданно ощутил позади себя пустоту — как по горизонтали, так и по вертикали: его заднее копыто не нашло опоры. Пару мгновений пони стоял, как бы парализованный, глядя на хищную дверь, замершую над ним, словно готовую в любую секунду опуститься и разрубить археолога. Потом он моргнул и все-таки осторожно опустил ногу. Это движение и стало фатальным — рассчитывая проверить внезапно открывшийся коридор на наличие опоры, он неожиданно ощутил, как его копыто ступает на что-то скользкое и вроде бы слизистое.

— Доктор!!! — только и успела выкрикнуть Блэтелла.

Черный зев коридора поглотил Кабаллерона, и всем был отчетливо слышен его все удаляющийся крик. Сам пони летел вниз под углом почти в сорок пять градусов, с похвальной сноровкой подчиняясь гравитации. Световой проем двери быстро удалялся, и в окружавшей его темноте Кабаллерон не мог разглядеть ничего дальше собственного носа. Светлячки потухли... Он понял, что погибает. Однако скольжение по слизистой плоскости оборвалось так же внезапно, как и началось.

— Доктор?! Вы там умерли или как? — донесло до него эхо откуда-то сверху.

Кабаллерон еще минуту-другую лежал неподвижно, прислушиваясь к своим ощущениям. Вся его шерсть была забрызгана липкой, отвратительной на ощупь, но при этом практически не пахнущей слизью. Доктор раздраженно подумал, что выглядит он сейчас, должно быть, не очень, и хорошая ванна ему бы совсем не помешала. Он встал на все четыре ноги и принялся остервенело отряхиваться. Еще пару минут он потратил на поиски проема, через который влетел в помещение, стукаясь о стены и глухо ругаясь. Копыта скользили по полу, ноги разъезжались и отказывались соблюдать хоть сколь-нибудь удобоваримую координацию. Наступившую в его жизни черную полосу прервал фонарь, отлетевший с его снаряжения во время столь неожиданного спуска, и о который Кабаллерон тут же споткнулся. Наконец, с грехом пополам сумев "включить" светильник, зажав его в зубах, доктор подобрался к темному зеву, и увидел, что светлое пятнышко возвышалось где-то наверху на расстоянии сотни метров от него.

— Не дождетесь! — он постарался вложить в эту фразу весь сарказм, на который был способен.

Возбужденный гомон наверху умолк. Наконец, словно экспедиция пришла к какому-то решению, снова зазвучал голос Блэтеллы:

— Как вы?

— Шикарно! Давайте ко мне, пятизвездочная гостиница по сравнению с этим местом — просто ночлежка!

А, собственно, где он сейчас находился? Оглядевшись вокруг, Кабаллерон увидел, что стоит спиной к чему-то неясному, причем это "что-то" было приличных размеров. Оно громоздилось у дальней стены залы, окутывая своей многогранной фигурой почти все окружающее пространство. Кое-где тускло мерцали желтые и красные огоньки. Кабаллерон был заинтригован. Неужели ему выпало счастье первым обнаружить и попасть в сокровищницу? Или же обостренным в момент опасности своим чувством он сумел вычленить не сверкающие в бледном свете фонаря камни, а что-то другое? Зажатый в его зубах фонарь качнулся. Тусклое пламя светлячка осветило стены, покрытые плетением толстых не то труб, не то потеков, отдающих антрацитово-бордовым блеском, а посередине... При виде всей этой мрачной красоты, открывшейся перед ним, у Кабаллерона захватило дух.

Статуя, находившаяся в гробнице, была словно укутана саваном из тех же текучих, вытянутых бугристых труб, сужающихся к концу и уходящих в пол и стены. Она словно являлась их продолжением, своей пятиметровой фигурой нависая над пони. Саван шел вдоль стены, переходил на высокий сводчатый потолок и скрывался под темными ребрами гранита в массивной спине. Огромные ноги, похожие на кости почерневшего и залакированного в таком виде скелета, удерживали мощный шипастый торс с относительно небольшой, но увенчанной гребнем небывалой конструкции головой. Доктор достаточно хорошо знал историю, чтобы безошибочно определить в монументе Оборотного Фестрала. Пони не пони, насекомые не насекомые, они встречались в исторических книгах раз в тысячу меньше, чем чейнджлинги, которым, в свою очередь, самим отводилось не очень-то много внимания. Описывались они чаще всего как крупные пегасы с зубами хищников и крыльями, больше напоминающими когти. Одно можно было сказать точно — Фестралы, если такие создания вообще существовали когда-то, жили сотни — если не тысячи — лет назад. Хотя некоторые фрагменты статуи были повреждены, его морда поразила доктора своим зловещим оскалом. Создавалось впечатление, что Фестралу занятно наблюдать за испугом пони, и она ухмыляется своими широкими челюстями, полными кошмарных зубов. Глаза монумента, скорее всего, выполненные из пепельно-серого обсидиана, неотрывно следили за незваным гостем. Поборов дрожь, Кабаллерон крикнул:

— Я в порядке! Спускайтесь, потрясающая находка!

Уточнив несколько деталей, сверху скинули веревку. Пони спускались около пяти минут, вместе с ними, доверившись доктору на слово, по рукотворному желобу съехали псы. Спот пробормотал, что во время спуска рассмотрел что-то, напоминающее лестничные перелеты справа от направления движения. Возможно, стоило обследовать подробнее остальные помещения после окончания работы, но нутром Кабаллерон чувствовал, что главный приз находится здесь, в этом зале. Наконец, наступила очередь руководителя экспедиции. Она появлялась из призрачной темноты, неторопливо перебирая копытами и держась за веревку. Коснувшись пола, мисс Блэтелла неожиданно поскользнулась и довольно неудачно упала. Ближайший к ней пони подошел и нагнулся, чтобы помочь ей подняться. Алмазный стражник же, стоявший к ней практически плотную, и в ус не дунул. Археолог вздохнул. Он был глубоко поражен этим открытием, которое, возможно, по значимости в денежном эквиваленте многократно превосходило обнаружение кольца Судьбы. Сейчас его переполняли самые разные чувства. И эту торжественность момента ему приходилось разделять с псами, примитивными варварами и абсолютными невеждами!

Блэт тем временем, придирчиво осмотрев залу, на секунду прикрыла глаза. Небольшой световой шар сорвался с ее рога и воспарил на середину потолка, освещая все вокруг ровным зеленоватым светом. Монумент как-то сразу визуально уменьшился в размерах — очевидно, за счет исчезнувшей тени, трепетавшей на стенах минуту назад одним огромным покрывалом. Псы потушили бесполезные уже факелы, взирая на открывшийся перед ними артефакт с умеренным любопытством.

— Неплохой трюк, — вынужден был признать доктор, обращаясь к Блэтелле. Та не отреагировала, целиком поглощенная созерцанием статуи.

— О, Богини... — прошептала пони.

— Когда я впервые увидел его, я хотел сказать то же самое, — невозмутимо прокомментировал Кабаллерон.

Неизвестно, что послужило тому причиной, землетрясения или же беспощадное время, но именно здесь находилось больше всего каменных обломков. Кабаллерон подошел к находке слева, насколько ему позволяли каменные образования — теперь он увидел, что огоньки света располагались на их поверхности прерывистым пунктиром — и вытянул шею. Крыльев у фестрала не было — вместо них змеились, уходя в выбоины стены, толстые канаты труб, отдаленно похожих на щупальца. Как и на верхнем уровне катакомб, кое-где стены здесь были покрыты бисером красной паутины. Только Кабаллерону теперь казалось, что паутина эта напоминает пучки кровеносных сосудов.

— Он выглядит так, словно врос в эту стену, — пробормотал пони.

— И что это, по-вашему? — Блэт подошла к нему, с любопытством глядя Кабаллерону в лицо.

— Надгробие. Фестрал — некромантический символ смертности всего сущего, может быть, доблести, — доктор пожал плечами. — Или, что гораздо менее вероятно, это ранее упоминаемый страж гробницы. Может, этот истукан должен каким-то образом активироваться и оживать? Вы чувствуете возмущения в магическом поле?

— Нет, — она отрицательно покачала головой. Потом подошла к статуе вплотную и принялась быстро стирать пыль с суставчатого коленного сустава. — Вы заметили, что нам по пути не встретилось ни одного механизма защиты, доктор? Строители наверняка не рассчитывали, что гробницу будут искать, и искать целенаправленно... Но даже в этом случае они были создать преграду для охотников разбогатеть. Возможно, имело место ритуальное убийство архитекторов и всех рабочих, чтобы никто не хранил тайну... Но я склоняюсь к другому варианту, который откладывала напоследок и не сообщала вам для достижения пущего театрального эффекта. Скорее всего, здесь захоронен...

— Ну и? — перебил ее Кабаллерон. За эти три месяца своеобразная и даже несколько странная манера разговора руководителя экспедиции ему несколько опостылела. — У вас есть какие-то соображения? Кем он был? Королем или просто каким-нибудь из его любимых шутов?

Блэтелла посмотрела ему в глаза и окончила, четко разграничивая слова:

— Он тот, чье имя не называется. Воплощение несчатий, пожиратель жизни, обладающий силой веков, властью над плотью и славой непобедимого.

И снова, как тогда наверху, разговоры вокруг смолкли. Псы, живо обсуждающие, что может быть скрыто в глубине могилы, повернули зубастые морды к археологам, и Кабаллерон практически услышал, как дрожат от любопытства уши Спота, до этого яростно доказывавшего Роверу, что на драгоценные камни эти огоньки не похожи нисколько, не говоря о том, что никому из псов не удалось выковорять из статуи ни единого камешка. Свет просто шел — и все! Приходилось пока принять это за имеющий место и не поддающийся объяснению факт.

— Наверное, шут слишком любил черный юмор... — задумался Кабаллерон.

— Не смейтесь, доктор. Отсылки об этом мифическом существе можно найти только в самых древних трактатах, у разных народов они разного, порой откровенно фантастического содержания, я потратила много лет, собирая и классифицируя эти знания. Но все немногочисленные источники сходились в одном — Пожиратель в свое время грозил гибелью всему живому!

— Неужели история всегда должна развиваться по одному и тому же немного предсказуемому сюжету? — вздохнул пони. — Ну давайте, расскажите мне подробности.

— Около тысячи лет назад, незадолго до вторжения Сомбры, — задумчиво начала Блэт, — правящий дом Кристальной империи организовал экспедицию в Заполярье. Их целью было установление торговых отношений с северными табунами. Услышав от местных предания о "нехорошей" области к северо-востоку от Падающих Уступов, они решили направить туда отряд небольшой численности.

— Только не говорите мне, что больше их никто не видел.

— Вы уверены, что никогда не занимались исследованием данной темы, доктор? — вопросительно изогнула брови Блэтелла.

— Я просто строю самые скромные догадки...

— Что ж, ваша догадка неверна. Экспедиция увенчалась успехом, но ее результаты так и остались невыясненными, так как Сомбра наложил на Империю свое проклятье. Вашей покорной слуге, — пони позволила себе тонкую усмешку, — ценой невероятных усилий после снятия проклятья удалось попасть на территорию Империи и раздобыть древнюю карту, добытую теми первопроходцами... На ней было указано местоположение пяти катакомб. Письмена нам удалось расшифровать не до конца, но во всех них говорилось, что в подземельях скрыто величайшее сокровище... Катакомбы, в которых мы сейчас стоим — самые легкодоступные и находящиеся ближе всего к цивилизованному миру. Поэтому я решила начать с них.

— Прекрасно. Просто замечательно, — развел копытами Кабаллерон. — Значит, сокровище все-таки есть. Что ж, алчность всегда придает приключениям определенную пикантность, — словно что-то вспомнив, он нахмурил лоб. — Но при чем здесь фестрал? Я читал о них. Ничего конкретного.

Пони посмотрела на него. Потом вздохнула и покачала головой:

— Из книг вы никогда не узнаете, что такое настоящее зло, доктор. Но я думаю, все ответы мы получим после того, как вскроем сокровищницу.

— Тогда давайте уже вскрывать! — взъярился Ровер. Ему уже порядком надоела болтовня этих поней, так любящих поговорить на столь раздражающем наречье о всякой чепухе. Слова не положишь на наковальню и не подвергнешь огранке. — Что здесь надо ломать?

— Ничего ломать не нужно, — спокойно ответила Блэтелла. — Я составила набор заклинаний, которых деактивирует механизмы гробницы и защитит нас от ловушек, если таковые здесь имеются.

С этими словами она вытащила из своего рюкзака книгу в толстом охровом переплете и раскрыла ее посередине. После чего, кашлянув, попросила всех отойти от статуи. Сделав несколько расслабляющих дыхательных упражнений, она сконцентрировалась и принялась за чтение.

Страницы книги, покачивавшейся в воздухе перед Блэтеллой, осветились зеленоватым сиянием. По статуе беглыми ручейками заструились зеленые же молнии. Омытая этим светом, словно тело ее и книга были охвачены огнем, пони продолжала бесстрастно читать заклинание. Теперь к разрядам, порхающим по гротескно-чудовищной скульптуре, присоединились резкие всполохи воздуха, словно хлыстом стегавшего стоявших в комнате пони и псов. Мужественных солдат в термитных доспехах, готовых животами полечь за родной рудник, пробрала дрожь. Их шерсть трепетала на ветру, но пыль под их лапами оставалась неподвижной. Ни одна былинка не поднялась в воздух. Блэтелла, на которую буйство неведомых сил не производило никакого впечатления, произносила все новые и новые магические формулы в каком-то фанатичном экстазе. Поглощенный невиданным зрелищем доктор не обращал внимания на то, с каким спокойствием наблюдают за разворачивающимся в подземелье действом остальные члены археологической команды.

Когда Блэт поизнесла последние строки, найденная ими структура содрогнулась, а потом начала медленно подергиваться, словно начиная дышать заново. В сверкании зеленых искр неистовый вихрь наконец сгруппировался и потек вверх. Испуганные псы и Кабаллерон вместе с невозмутимыми пони следили за тем, как голова плавно поднимает широкий гребень, как покачивается массивное тело, словно в чьих-то невидимых объятьях. Ровный голос единорога произнес последнее слово.

Подобно плотному душному плащу, катакомбы окутала тишина. Ветер стих. Никто из присутствующих не проронил ни слова.

— И это все? — настроженно произнес Спот.

— Видимо, все, — подтвердила Блэтелла. В ее голосе зазвучали расстроенные интонации. — Я честно говоря, особо не рассчитывала, что фестрал оживет и прыгнет в сторону, освобождая нам проход.

— Значит, снова поступаем по-нашему, — удовлетворенно кивнул Ровер. — Так, парни, за работу!

Алмазные псы, поплевав на ладони, споро кинулись вершить свое черное дело. Но тут они столкнулись с небольшой заминкой — статуя попросту отказывалась разрушаться! Невероятно, но факт — змеевидные щупальца фестрала, визуально не уступающие по прочности обычному камню, под ударами их могучих кулаков трескались, но и только. Псы впали в ярость. Они неистовствовали — порода, их родная стихия, отказывалась подчиняться своим хозяевам! Удары сыпались один за другим, но молчаливому исполину не было дело до копошащихся у его стоп карликов. Не вытерпев, Фидо, до этого ожидавший в стороне, по молчаливому кивку Ровера рыкнул на солдат и, издав глухое сопение, подбежал к статуе и ударил по ней своими пудовыми кулаками, точно в грудную клетку. Кулаки Фидо легко могли раскрошить горную породу, и обладали силой и тяжестью падающей наковальни. Словно в ответ на его агрессию, огоньки в граните потухли. Спустя секунду искры света запульсировали и засветились с удвоенной силой. И их мощь постепенно нарастала, наполняя воздух еле слышимым гудением.

В следующую секунду Фидо отскочил от монумента, нелепо подпрыгивая на каждом шагу. Глаза его были вытаращены, и он буквально рвал шерсть на своей голове, разбрасывая ее клоки по полу. Ближайшие к нему псы, не понимая, что произошло, попытались ухватить его за плечи. Но Фидо, вконец обезумевший от боли, быстро избавился от своих горе-спасателей, попросту разметав их лапищами, раскидал их в стороны и, продолжая надрывно скулить на одной ноте, пробежал через широкую часть залы и со всего разгона врезался лбом о стену.

Он замер на месте и стоял еще так пару секунд, словно давая остальным ощутить весь ужас его положения, и только после этого грузно осел на пол. Распростершись на полу, пес уставился в потолок широко раскрытыми, но уже ничего не видящими глазами.

— Что это было?.. — прошептал Кабаллерон.

— У гробницы появился еще один постоялец, — равнодушно произнесла Блэт. — Какой же вы недогадливый, доктор. Я и не думала, что вам придется это объяснять.

Почувствовав изменения в ее тоне, доктор повернулся к ней. На месте, где раньше стояла пони, в темно-зеленом мареве возвышалась стройная изящная фигура с угловатыми чертами насекомого. Походка ее теперь отличала тягучая грация, а на спине трепетали полупрозрачные крылья.

Это были оборотни!

Словно саранча, они покачивались на своих насекомовидных ногах, скаля пасти и окончательно сбросив личины наемных работников. И прежде чем Кабеллерон успел зубами выхватить лежавший в его сумке нож, он был схвачен сразу несколькими суставчатыми лапами. Острые хитиновые наконечники впились в его плечи, и секунду спустя доктор обнаружил себя на холодном полу, склеенный по ногам вязкой зеленой слизью.

В следующее мгновение из торса статуи вылетел темно-красный сгусток и схватил ближайшего стража за шею. Под серой, как у большинства псов, шерстью принялись вздуваться вены, натягиваться жилы. Пес пискнул, как мышь — Спот глазам своим не поверил, не поверил ушам — резко опал с морды и упал на колени, загребая камешки когтистыми лапами. Нижняя губа пса сползла вниз, обнажая клыки и десны — и Ровер, до этого инстинктивно подавшийся вперед, на помощь своему товарищу, шарахнулся прочь. Треск рвущейся плоти наполнил подземелье. С несчастного слезала кожа, за ней последовали мускулы, а потом...

Словно из страшной одежды, выбралось чудовище из своих оков — то, что Кабаллерон принял за гранит, а на деле оказалось внешними покровами, панцирем, омертвевшим и окаменевшим за долгие тысячелетия. Освещаемое кислотно-зеленым огнем оборотней, его тело представляло собой облитые слизью обрывки кожи и мышц, едва державшимися на мощных костях. Когда ужасная тварь задышала, сквозь дыру в грудной клетке можно было рассмотреть нервно бьющееся сердце, все быстрее и быстрее разгоняющая жидкость. Гигантское тело, стоявшее в какой-то паре метров от выпучившего на него глазенки псов, качнулось и сделало шаг вперед, переступая кинжалообразными копытами. А дальше... Дальше... Его глаза вспыхнули красным светом, и Спот мысленно возблагодарил провиденье. Поскольку в тот момент он замер, скованный ужасом, наблюдая, как резкими движениями монстр обрывает щупальца, соединявшие его с коконом, как хлещет вниз почти черная кровь...

— Стой! Я говорю, стой!!!

Фестрал молчал. Ни предупредительного рычания, ни боевого рева, ни зловещего хохота — он вообще не издал ни единого звука, вместо этого он с легким интересом взглянул на охранников, сжимающих в дрожащих лапах копья. Припав на левый бок, он медленно выровнялся, используя поделенный на острые сегменты хвост как балансир, а потом медленно двинулся вперед, делая загребающие движения более поврежденной конечностью, как бы выражая свое желание прижать новую игрушку к себе и некогда ее больше не отпускать. Внезапно фестрал бросился вперед, так быстро, что невозможно было зафиксировать начало и конец его прыжка. Послышался лязг смыкающихся челюстей, и один из стражей скрылся под нависшей над ним тушей, скуля от страха и боли.

Вот тогда-то Ровер, окончательно выведенный из себя отвратительной сценой, и атаковал. Правда, попал только один раз и то неглубоко, а второй удар когтей вообще лишь сорвал фестралу остатки кожи на надбровной дуге. Учтя собственную ошибку, он замахнулся снова — и попал, поскольку чудовище даже не думало отвлекаться от своей трапезы. Росчерк когтей, раздраженное шипение — ибо загнутые роговые крюки вошли в основание горла, застревая чуть выше первого грудного позвонка и не давая воздуху пройти через голосовые связки. Чудовище мотнуло головой, потерявшей былое великолепие, которое ему придавала костяная корона. Взвизгнув, вожак отлетел прочь, сбив замершего в ступоре Спота. Еще один пес попытался замахнуться на монстра копьем, но тот резко повел длинным шипованным хвостом, сбивая охранника с ног. Узловатые копыта с ложными пальцами устремились вниз, вонзаясь в тело. Послышался хруст мышц, и фестрал без видимых усилий разорвал пса пополам. Откатился в сторону, бренча, термитный шлем. В темноте, рассеиваемой лишь неверным светом зеленого шара, кровь убитых зловещими черными пятнами расплывалась на полу пещеры, и слышались теперь в ней четыре звука: вопли удирающих вверх по склону собак, лихорадочный стук сердца доктора, шелест стекающих по стенам алых брызг и тяжелое дыхание монстра.

— Ну? Кто еще не боится подойти поближе? — зарокотал он, пригнув голову к земле и раздувая ноздри. Говорил фестрал с каким-то странным, никогда ранее не слышанным акцентом. — Давайте, мужайтесь!

Однако этот совет оказался излишним; в глазах «Блэт» не было и тени страха. Она взирала на ожившего колосса бесстрашно и, если можно было бы применить данный эпитет, чересчур вызывающе.

— Не убивайте меня... – только и сумел выдавить из себя до смерти перепуганный Кабаллерон.

— Почему? – удивился оборотень, в ногах которого он лежал.

Неуверенно, словно слепой, монстр обшарил пещеру своим пронизывающим взглядом. По кивку своей предводительницы чейнджлиги медленно преклонили колени и опустили головы – поза подчинения и преданности, готовности служить! Пони так удивился, что даже прекратил попытки выбраться из пут. Что-то обдумав, фестрал повернулся к оборотню и спросил:

— Какой сегодня год?

Блэтелла, уже не сдерживая своего восхищения, выступила вперед и заговорила своим слегка свистящим контральто:

— Сегодня год Равноцветья, Древний.

Глядя на чейнджлинга, казавшегося карликом по сравнению с ним, восставший из мертвых наклонил свой вытянутый череп. Кабаллерону показалось, что его голова сейчас отвалится и покатится по полу.

— Равноцветья значит. Следует ли из твоих слов, что лесной покров планеты восстановился и воздух очистился?

— Природа цветет во всем своем многообразии красок, Древний. Леса дышат и полны жизни.

Монстр широко раскрыл челюсти и заклокотал. Археолог содрогнулся, увидев, как затряслись превратившиеся в ноздреватые тряпки его гортань и голосовые связки. На перекошенной маске, заменявшей чудовищу морду, появилось выражение глубокой задумчивости.

— Если это действительно так, то кто ты такая? Ты не похожа на простых пони. Отвечай, является ли твой вид преобладающим в биосфере планеты сейчас? Что с самой биосферой, является ли ее «цветущий вид» идеальной средой обитания для тебя?

— Я — королева племени оборотней, Древний, — в голосе предательницы зазвучали горделивые нотки, и Кабаллерон сдавленно охнул – он угодил в еще большую передрягу, чем думал. Если здесь та самая Кризалис, разгромившая в прошлом году Кантерлот, то дело грозит принять очень нехороший оборот в уже глобальном масштабе. Впрочем, сейчас это доктора волновало в последнюю очередь – все его помыслы были направлены на просчет возможности выбраться из этого проклятого места.

— Мое имя… — чейнджлинг внезапно осеклась на полуслове и вопросительно взглянула на фестрала. Да и фестралом ли являлось это существо? Крыльев у него не было…

— Я не буду говорить «Имена ничтожеств меня не интересуют» только для того, чтобы показать, какой я плохой, если ты об этом, — иронически заклокотал монстр. – Назовись, если ты того желаешь.

— Мое имя – Кризалис, — подтвердила печальные мысли доктора она.

— Зачем ты разбудила меня, Кризалис?

Связки мимических мышц на скулах того, кого она называла «Древним», зашевелились, что должно было означать улыбку. Чейнджлинг мягко сморгнула, омывая зеленые глаза с вертикальным зрачком полупрозрачной пленкой – третьим веком.

— Почему ты считаешь, что мне что-то нужно от тебя, Древний?

— Потому что есть такой раздел наук как «Логика». Потому что после ядерного апокалипсиса осталось, должно быть, слишком мало нецифровых документов, указывающих на местоположение бункеров-ковчегов. Надо было приложить невероятное количество усилий, чтобы раздобыть такой. Следовательно, ты рассчитываешь на какой-то выход с того, что совершила.

Заметив, что Кризалис умолкла, дезориентированная его речью, фестрал махнул лапой.

— Хорошо, можешь пока не отвечать. Скажи вот что — как ты разбудила меня? Я считал, что только я один могу манипулировать своим телом…

— Своей магией, Древний. Она напитала твою угасающую жизнь. Ты спал пять тысячелетий, а может и более.

Королева оборотней посмотрела чудовищу в глаза, не дрогнув выдержав его удивленный и недоверчивый взгляд.

— Я не ослышался?

— Ты все верно услышал, Древний. Она и сейчас поддерживает в тебе жизнь, не давая тебе рассыпаться на куски.

Некоторое время фестрал внимательно изучал свое полумертвое тело. Детально он рассмотрел коленный сустав на передней ноге, лишенный мышц, но работающий исправно. Он вздохнул.

— Я не могу поверить тебе, но объяснить пока данный феномен не могу. Это странно. Я был уверен, что смогу регенерировать спустя любое количество времени. Не могу объяснить сейчас. Кризалис… Верно? — он, тяжело ступая, приблизился к ней и опустил безухую голову вровень оборотню. — Мне нужна живая плоть. И по совместительству — информация. Пони, которые не имеют генетических отклонений вроде твоих. Те, кто знает об этом времени, и, желательно, как можно больше обо всем, что происходило за последние годы… Я не хочу выходить на поверхность в подобном виде. Сможешь добыть мне пищу – и я смогу помочь тебе. Это не договор, и я ничего не обещаю. Заметь, мало кто об этом мог бы предупредить в открытую…

— Я заметила, Древний, — с готовностью кивнула королева. — И у меня есть подарок для тебя. Так сказать, небольшое подношение…

Холодный пот прошиб Кабаллерона, про которого все, казалось, забыли, когда до него дошло, что чейнджлинг говорит о его персоне. Так вот зачем это все! Вот какова была его роль с самого начала в этом безумии! Стать праздничным обедом по поводу возвращения к жизни чего-то страшного и пугающего… Взгляд немигающих глаз-рубинов прошил доктора насквозь. Медленно, абсолютно уверенный в том, что добыча никуда не денется, фестрал стал приближаться. Осмотрев обездвиженного пони с таким видом, словно читал меню в ресторане, он бросил Кризалис:

— «Подношение» – это больше в духе кровавых божеств древности, но с этого и надо было начинать… Кризалис. Если я получу ответы на свои вопросы, можешь рассчитывать, что я отвечу на твои. Я в долгу перед тобой.

Кабаллерон пытался закричать, но страх парализовал его. Острие копыта размером с его голову с шипением вошло в его грудь. Раскаленное добела жжение, с которым щупальца вонзились в его плоть, вытерпеть было невозможно, пони исступленно заметался и забился в своих оковах, но все было тщетно.

Но прежде, чем покинуть этот мир, доктор Кабаллерон, беспринципный авантюрист и охотник за древностями, ставший первой жертвой Древнего (вот же ирония!), ощутил свою принадлежность к чему-то… Чему-то великому и огромному. К громадному скопищу знаний и образов. Он видел мир, каким он был много веков назад. Видел, как вирус, смертоносная зараза, покоряла континент за континентом, миллионные жертвы и горящие города. Падения величайших стран… ядерные удары, не сумевшие остановить распространение болезни… Цивилизация пони, полагавшаяся лишь на технику, Цивилизация, в которой о магии говорили только астральные шарлатаны, перестала существовать за какой-то год, оставив после себя лишь пепел. Уцелевшие крохи пони скрылись в спешно отстроенных подземных убежищах… "Настоящее сокровище" — жалкие остатки, последние из населения численностью в семь миллиардов...

Он увидел падение. Ядерные ракеты. Смещение оси вращения планеты из-за массированных бомбардировок. Возникновение первых мутантов, порожденных вирусом – универсальным коммуникатором, способным связывать геном различных существ, лепя все новые и новые гротескные скульптуры. Мантикоры, грифоны, участившиеся случаи рождения в убежищах гибридов, которых впоследствие назовут пегасами и единорогами… Кольцо судьбы — стабильный сверхпроводник. Ауисотль пытался реанимировать систему управления ядерным хранилищем, над которым две тясячи лет назад заново выросли пирамиды Майя… Погодой управляют пегасы, ибо теперь природа не может сама решить чего она хочет… Вывернутый наизнанку, дикий, нелогичный мир… и посреди всего этого — образ в темных одеждах и до боли знакомыми горящими глазами...

Цивилизация начала свою историю заново, и последние островки прогресса отказались от научных достижений, целиком переключаясь на магию – новоприобретенное свойство детей нового мира…

И квинтэссенция этой силы – сестры-аликорны. Те, кто жил с самого начала очищения планеты. Те, кто вернули ей прежнюю ось вращения и тщательно следили за ней.

Многие сотни лет стояли они на страже порядка и гармонии, пока время и народная молва не превратили их в полумифических существ, воплощения Солнца и Луны…

И все же, пока исчезала старая цивилизация, пока мир балансировал на грани жизни и смерти… Отгородившись от наступившего наверху ада, разочарованный в разумных существах, населявших планету, действовавших по принципу «не доставайся же ты никому»… Не имеющий ни малейшего понятия о том, что природа тщаяньями аликорнов возрождалась и брала свое, и в ее ласковых объятьях возникала цивилизация новая, пока само упоминание о времени До исчезало из мифов и легенд... В своей мрачной усыпальнице Зевс ждал своего часа.

И этот час наступил.