Гардениан

Гардениан

На исходе весны, когда в городе появился странный южанин, Рунашу исполнилось пятнадцать. Вроде бы ничего особенного, просто «полукруглая» дата, но Будяк, дородный сивый жеребчик на два года старше Рунаша, сразу же принялся подзуживать своего приятеля-тихоню куда больше, чем обычно. Уж ему-то, без пяти минут женатику, проделывать такое было только в радость.

«Хорош обходить кобылок стороной, они не кусаются. Разве только отбить могут, ежели напирать. Только какой у тебя напор? Так, видимость одна… Я тебя научу, но ты сам захотеть должен. Не так, как во сне снится, а наяву… Кобылка мягонька, с ней хорошо… – при этих словах Будяк мечтательно мотал головой и непроизвольно отваливал губу. – Тебя через год так и так сватать будут. Не погуляешь вволю – всю жизнь жалеть придётся. Семья – это же хомут! Никаких удовольствий, одни обязанности. А трусишь – сходи к вдовице какой-нибудь, их окрест много стало после тех дел у Рифта».

Рунаш вспоминал свои сны, и ему становилось одновременно боязно и завлекательно.

«Посмотри на себя, – хвалил его Будяк, – красавец писаный, мечта любой кобылы! Во всей округе отродясь игреневых пони не было. Батяне твоему и мачехе уважения кажут больше, чем градоначальнику. У самого талант – поди найди лучше! Закрутил бы давно с кем покрасивше – на зависть другим фифам. Или ты уже огулял кого-то, а?..»

Рунаш тушевался и отрицательно мотал головой.

---

Пришелец с юга прискакал на своих четырёх, запылённый и весь в мыле. Рунаш видел его прибытие собственными глазами, когда слонялся по рынку. Пони не был инородцем, но все его повадки говорили, что он нездешний. Как он держался, как вскидывал голову, как порывисто двигался, выискивая что-то среди торговых рядов, как гортанным голосом выспрашивал у кого-то дорогу – всё это как нельзя лучше подошло бы выходцу из южных провинций у границы с Эквабаром. Каурый, с зеленцой в бурой гриве, он был невысок, сух и носил непривычную даже для земледельцев метку – цветок о семи светло-зелёных лепестках в обрамлении листьев, растущих на толстом, колючем, похожем на щупальце, стебле.

Пришлый пони проскакал весь рынок сначала вдоль, потом поперёк, затем ещё несколько минут потолкался среди прилавков, ведя расспросы, и в итоге умчался по направлению к управе. Но память о себе он оставил в полной мере, задав местным кумушкам пищу для пересудов.

Рунаш к тому времени купил семечек и вскоре выбросил из головы этот случай.

---

Через несколько дней отец через слугу позвал его в свой кабинет.

На эту запретную для всех, кроме хозяина и прислуги в дни уборки, территорию Рунаш ступал всего несколько раз за свою жизнь. Сердце забилось, словно в тот день, когда он залез в оставленную незапертой кладовку со старым барахлом, где нашлись ржавые, но всё ещё острые «военные железки», которые он умудрился обрушить на себя. Отец не сказал тогда и десятка слов. Сначала он промыл сыну раны одной остро пахнущей гадостью, затем смазал другой – та имела ядовито-зелёный цвет, и только потом, рассматривая маленького пони с высоты своего роста, раздумчиво произнёс, обращаясь к мачехе: «Фрида, а поставь-ка ты нашего хороброго воина в угол до вечера». В памяти юного Рунаша кабинет ещё долго оставался похожим на сумрачные чертоги какого-нибудь сказочного злодея, а сам отец в своих владениях казался втрое выше ростом.

Комната и теперь почти тонула в сумраке. Шторы были полностью задёрнуты, лишь возле пюпитра теплился газовый светильник.

Вороной вице-полковник в отставке Тракен Ирдани́ вначале полностью терялся в этом полумраке. Сверкнув белками, он поднял глаза от книги и сказал:

– Здравствуй, Рунаш.

Отец не пригласил его присесть, хотя у стола была оттоманка, не сказал он и подойти ближе. Рунаш остался стоять у двери.

– Доброе утро, отец.

– Вокруг да около ходить не стану. Тебе уже пятнадцать.

– Да… – Рунаш начал догадываться о цели разговора.

– Для тебя есть подходящая партия – Аделина Мерсью.

– Но она же…

– Мы потомки воевод, а они – простые нувориши. Для них это честь и связи, для нас – достаток. Что скажешь?

– Вы уже всё решили. Что я могу сказать?

– Верно, сын. У тебя есть право разучить все тонкости отношений с кобылами. Я знаю, что бойкостью по этой части ты не отличаешься, поэтому дам тебе несколько книг. Что будет непонятно, спросишь.

– Хорошо, отец.

– И ещё. Я нанял садовника.

– Садовника? Но у нас нет сада, только пустырь за домом.

– Он когда-то был. Я хочу восстановить его. Садовник обладает редким талантом и уверяет, что за год добьётся большего, чем другие – за несколько лет. Его зовут Гардениан, фамилии не знаю. Он с юга и хорошо знает жизнь. Порасспроси его о делах сердечных.

– Хорошо, отец.

– Удачи, сын, – вице-полковник поменял тон на более мягкий.

Рунаш решил, что ему всё-таки почудилась улыбка на губах всегда невозмутимого отца.

---

Он был поздним жеребёнком. Его отец полжизни посвятил военной карьере и мог бы потратить на неё куда больше времени, если бы не фиаско при Кайуссе и последовавшие за этим происки опытных штабных ловкачей, которые резво списали все неудачи на вице-полковника, скорого и решительного на поле боя, но не в интригах. Дальнейшая карьера не задалась, поэтому бравый вояка покинул службу, вернулся в родную усадьбу и женился в том возрасте, когда иные пони уже тетешкают внуков.

Рунаш почти не помнил свою мать. В памяти туманилось мягкое, покойное чувство в обрамлении полузабытых пряных запахов – чувство защищённости от любых невзгод, но, в отличие от мрачной громады отца, ограждающая стена, которую олицетворяла мать, всегда была ярко освещена солнцем. Кроме этих неясных воспоминаний остались только фотографии, среди которых, как он позже узнал, была и одна посмертная. На ней мать казалась неглубоко дремлющей, а недоумённо-испуганные мордашки старших сестёр мало что говорили зрителю. Мать умерла родами, новорождённый жеребёнок пережил её всего на день.

---

Рунаш миновал облупившуюся стену дома, свернул за угол и не узнал знакомого пустыря: бурьяна больше не было, осталось только несколько запущенных кустов тёрна и шиповника, остальное пространство было тщательно перепахано. У полуразрушенной каменной ограды возвышалась куча собранных булыжников. Среди грядок уже пробивались какие-то ростки. В дальнем углу пустыря возился садовник. Его силуэт показался Рунашу знакомым.

Подойдя ближе, он всё понял. Перед ним был тот самый пришелец-южанин.

Не поднимая головы, Гардениан покосился в сторону Рунаша и только потом распрямился. Он оказался старше, чем казалось вначале.

– Здравствуйте, – сказал Рунаш.

– День добрый, – приветливо ответил садовник. Он смотрел куда-то вбок, мимо головы Рунаша. Тот быстро догадался, что Гардениана интересует метка. – Ты, наверное, сын хозяина, Рунаш. Меня зовут Гардениан, я здесь недавно, прибыл из… а, впрочем, не важно. Прости за нескромный вопрос, но эти капли из тучки и краешек солнца означают?..

– Я могу предсказывать дожди.

– Как здорово! – садовник просиял. – Хочешь, чтобы здесь был пышный сад?

Рунаш кивнул, невольно вспомнив родные просторы в разгар лета.

Городок стоял на пологой возвышенности далеко не в самой малонаселённой части страны, но всё равно был на отшибе. Железная дорога, прохладные предгорья, плодородные низменности, леса, крупные реки и озёра располагались одинаково далеко. В сильную засуху местные речушки пересыхали совсем, а озерца превращались в вонючие заиленные пруды, курящиеся мошкарой. Выгоревшие холмистые поля и редкие рощицы составляли весь скучный пейзаж на много километров вокруг, который лишь немного разнообразили небогатые домишки селян и руины недостроенного акведука. Озеро, к которому его вели, двадцать с чем-то лет назад неожиданно ушло в карстовый провал.

– Будет дождь, не знаешь? – спросил садовник.

– В ближайшие три дня – нет, – привычно ответил Рунаш.

– Жаль, – покачал головой тот.

– Сынок, где ты? – раздался из дома зычный крик мачехи.

– Мне пора на обед, – сказал Рунаш.

– Счастливо, – задумчиво проронил Гардениан.

---

Мачеха Фрида появилась в доме через два года после смерти матери. Большая, жеребцеватая, некрасивая, серая в каких-то пятнах, громогласная, с низким грудным голосом и странным выговором, она больше смахивала на строгую и домовитую экономку, пришедшую, как говорится, от сохи. Первые дни юный Рунаш её за таковую и принимал, пока в один прекрасный момент не был бесцеремонно выдворен из гостиной вместе с игрушками; на вопли пришёл отец и терпеливо объяснил сыну, что «новая мама» теперь обладает всеми правами и обязанностями старой.

Взаимоотношения Рунаша с Фридой наладились как-то сами собой. Пасынок и мачеха незаметно притёрлись друг к другу и впоследствии всегда умело избегали любых «острых углов». Фрида быстро воцарилась в усадьбе и скоро вершила все дела без участия мужа, а он проводил дни с книгами и полностью переложил все заботы на её крепкую спину. Её боялся и уважал весь город. После одного случая, когда она устроила выволочку самому градоначальнику из-за какого-то налогового крючкотворства, её стали звать «железная Фрида», а иногда, за глаза, величали «кобылой с яйцами». Смысл второго именования Рунаш понял только несколько лет спустя.

После четырёх лет замужества мачеха принесла двух сестрёнок, а своих падчериц вскоре выдала замуж, показав в этом деле невероятную сметливость. При ней семейство обрело финансовую устойчивость. Вице-полковник, избавленный от необходимости запускать копыто в скудеющий семейный капитал, как он частенько делал раньше, спокойно отошёл от всяких дел и треволнений, перестав даже громко восклицать по поводу некоторых фронтовых сводок. Он как-то неожиданно сгорбился и начал растить пузо, а радовался всё больше жеребятам своих старших дочерей и желал, чтобы младшие родственники чаще наведывались в гости.

Фрида вовсю пользовалась весом семьи в городе, выступая гарантом при совершении сделок, имела долю в прибылях с торговли льном и хлопком, задействовав мужнины связи, участвовала в сделках, связанных с поставками в армию амуниции и провианта. Стареющий вице-полковник исполнял в этих делах сугубо представительскую роль, то бишь присутствовал при сделках и ставил подписи.

---

За обедом Рунаш был задумчив. Он пытался как-то осмыслить сыновний долг и грядущую семейную ответственность, необходимость преодолеть неуверенность перед кобылами и в какой-то мере обескураживающее появление садовника – пони, как видно славного, хотя и себе на уме. Для этого дня произошло слишком много событий. Они попросту не укладывались в голове. В итоге Рунаш бросил думать и стал слушать обеденные разговоры.

Отец хвалил садовника, мачеха с интересом прислушивалась к его словам. Натура хозяйственная, она давно мечтала о небольшом огороде близ усадьбы. Её престарелая тётка, приехавшая погостить, необычайно оживилась при слове «сад», так как очень любила цветы. Услышав об этом, младшие сёстры Рунаша завизжали от радости, пока Фрида не шикнула на них.

– Как он тебе, Рунаш? – спросила она.

– Э… Кто?

– Садовник наш.

– Ну… Щуплый, дёрганый немножко…

– Это мы исправим, – пообещала мачеха. – Устроит сад-огород – закормлю. Что он может-то?

– Не знаю, он не сказал. Но у него там уже что-то растёт…

– В самом деле? – удивлённо воскликнул отец. Со вчерашнего дня – не слишком ли быстро? Он где-то рассаду взял?

– Может быть…

– Поговорю с ним завтра. С хорошим агрономом мы в здешних краях горы свернём. В предгорьях плотину ставят, отводной канал в нашу сторону пойдёт.

---

Гардениан и вправду оказался славным пони с редким талантом: в его присутствии зелень пёрла из земли как сумасшедшая. В итоге садовник сложил в саду шалаш и поселился там, среди разросшегося в считанные дни благоуханного разнотравья. Только взгляд его иногда становился каким-то затравленным, что ли… Рунаш не мог толком разгадать это выражение глаз. Садовник поначалу говорил мало и больше интересовался видами на дождь, но со временем начал рассказывать всякие истории про жизнь на юге страны. Подчиняясь настойчивым просьбам жеребчика, он повествовал о любовных перипетиях и даже иногда травил неприличные байки.

– Все меня подначивают заводить отношения с кобылками, – жаловался ему Рунаш. – Свиданочки всякие, поцелуйчики и всё такое… Но как же подойти к кобылке? Что сказать?

– Как подойти-то? С цветами, конечно! – весело говорил Гардениан. – Узнай, какие любит, и заваливай букетами! Я тебе любые выращу. Первая красавица в городе без всяких поцелуйчиков пойдёт с тобой «кувыркаться».

Рунаш только смущённо отворачивался. Однако это не помешало ему последовать совету, хотя тру́сил он при этом отчаянно.

---

Серлина, ладная рыжая кобылка шестнадцати лет, влюбилась в этот сад настолько, что охотно перенесла часть своего восторга на Рунаша: уже через день после знакомства, под вечер, она увлекла робкого кавалера в полутёмные травяные джунгли и сделала с ним всё, что хотела, и о чём он сам не мог мечтать. Наутро только пожаловалась, что, кажется, легла на колючую лозу. Он сказал об этом садовнику. Тот в который уже раз странно зыркнул исподлобья и заявил, что кобылке, должно быть, попалась суковатая веточка. Днём пришёл Будяк и, с завистью оглядывая сад, поздравил Рунаша с новоиспечённым членством в «клубе настоящих жеребцов»; дальше он только восхищённо цокал языком, рассматривая кусты и деревья, которые за считанные недели разрослись выше роста пони.

Вслед за приятелем явилась мачеха. Она походила среди зелени с круглыми от удивления глазами и после этого насела на Гардениана с просьбами выделить участок под огород и плодовые деревья. Садовник разделил судьбу всех робевших перед Фридой жеребцов: просьбу, переданную громовым кобыльим голосом, он принял за приказ, поэтому отступил на полшага и, стараясь не смотреть хозяйке в глаза, торопливо заверил, что, если, значит, прирезать во-он тот пустующий участок земли за оградой, нам как раз хватит места и под овощи, и под корнеплоды, да и ягодам участочек выделим. А за плодовые, протараторил он скороговоркой, вообще не стоит волноваться: что-то уже вовсю растёт, что-то вскоре высадим. Какие сорта яблок изволите?

Фрида благосклонно выслушала садовника и велела, чтобы тот располагал всеми имеющимися силами. Рунаш, и до того кое в чём подсоблявший Гардениану, тоже оказался в составе выделенных «сил» с характеристикой «вон какой здоровый, плуг по нему плачет!»

---

В конце лета сушь разыгралась не на шутку. Тик в бедре Рунаша, обычно предвещавший дождь через сутки-двое, не возобновлялся больше двух недель. Дважды, отвечая на лёгкое подёргивание в мышцах, приходили коротенькие десятиминутные ливни, изрядно растерявшие в пути запасы влаги. Вода в колодцах ушла к самому дну. Гардениан, дотоле не проявлявший беспокойства, стал нервничать. Его сад, разросшийся до целой рощицы, выделялся густой сочной зеленью на фоне выгоревших лугов и пыльных деревьев с пожелтевшей листвой в соседних дворах, но и ему приходилось несладко: трава выгорала даже в его пределах, кусты грустно роняли листья, молодые ветви бессильно повисали. Только лоза с толстым пятнистым стеблем, незаметно опоясавшая весь периметр сада, была усыпана цветами о семи светло-зелёных лепестках и не думала увядать.

Рунаш расстался с Серлиной аккурат перед чередой живительных ливней. Дожди преобразили сад, вызвав бурный рост и сумасшедшее цветение. Над купами деревьев в три-четыре роста пони вставали радужные мостики. Он полюбил носиться по саду, словно жеребёнок, и купаться в росистой свежести. Наверное, эта лёгкая сумасшедшинка и толкнула его сойтись с Сильдой, вороно-пегой красавицей взрывного нрава, которую все считали немного не в себе, и часто вечерами приводил её в сад. Там они таскали плоды с деревьев и зелень с огорода, а позже любили друг друга до ночи под пологом из душистых трав.

Так прошёл остаток лета.

---

Осень выдалась богатой на дожди и, к тому же, долго баловала пони по-летнему жаркой погодой. Сад и огород давали невиданный урожай, с которым хозяйственная Фрида едва управлялась. Она ещё летом арендовала прилавок и наняла бойкую торговку. Почти каждый день Рунаш возил на рынок полную телегу картофеля и других овощей, фруктов и всякой зелени. Дела шли отлично, а Гардениан стараниями Фриды действительно округлился и стал время от времени погуливать с одной вдовушкой, не стремясь, впрочем, приводить её в свой сад.

Рунаш крутил роман так лихо, что даже мнивший себя кобыльим угодником Будяк корчил на это удивлённые мины и советовал приятелю малость осадить. Совет и вправду был дельным: по осени Сильда, как говорится, «слетела с катушек». Её показные выходки отчего-то возбуждали Рунаша, но среди городских обитателей эти эскапады возбуждали только лавину пересудов. Мачеха смотрела на выходки вполглаза до тех пор, пока кобылка не затоптала несколько грядок с овощами. Сумасбродная кобылка ушла от серьёзного разговора в прямом смысле – скрылась в садовых зарослях, где два часа буянила и трещала ветками. Гардениан ничего не сказал Рунашу, но взгляд садовника был красноречив, как никогда. После этого отношения с Сильдой начали портиться. В конце осени, после одной особенно бешеной выходки, её на следующий день обнаружили мёртвой в пятидесяти метрах от сада. Коронер назвал причиной смерти остановку сердца и добавил, что многочисленные царапины от древесных шипов не могли убить кобылку.

Рунаш предался самой чёрной меланхолии, из которой его изредка выводил садовник, рассказывая о жизни на юге. Жеребчик слушал и невольно забывался.

---

Зима выдалась тёплой и снежной. В странном саду даже продолжал расти мох, цвели какие-то незнакомые растения с сильно опушёнными стеблями и листьями, а в разросшейся чаще можно было найти грибы. Садовник справил себе добротный флигелёк, куда часто наведывался Рунаш. Там он случайно узнал, что Гардениан сторонится военной администрации и предпочитает, чтобы его имя лишний раз нигде не звучало.

Тем временем радиоточка на городской площади ожила и принялась разрываться от бравурных маршей и пропагандистских речей. Шёл внеочередной призыв. Пошли слухи, что ожесточились бои вокруг Рифта. В городе появились вербовщики. Рунаш часто встречал этих шустрых пегасов с одинаково цепким взглядом. Несколько раз его забирали во временную комендатуру для выяснения личности и возраста. Каждое появление там мачехи производило фурор, собирая под окнами толпу зевак. Особенно доставалось главе вербовщиков – маленькому светло-серому вице-капитану. Он был таким светлым, чуть ли не седым, что румянец или бледность легко замечались даже сквозь зимнюю шерсть. В первый раз он зарделся и пылал неровным румянцем всю двадцатиминутную отповедь. При следующих встречах с «железной Фридой» он уже только бледнел, и всякий раз его ноги странно подёргивались, словно его мучило непреодолимое желание скрыться подальше с глаз суровой кобылы.

Город словно вымер. Вернее сказать, куда-то пропали все жеребцы призывного возраста, да и прочие жители сочли за благо реже покидать дома – от греха подальше. Только пегасы, известные своей нелюбовью к полётам в снежную погоду, носились по улицам и всей округе, словно гончие. Гардениан покинул свой флигель и пропал в глубинах сада, где его не удавалось доискаться. Только однажды, когда Рунаш с мачехой пытались докричаться, он неслышно возник из зарослей и шёпотом потребовал не орать на весь свет, потому что встреча с вербовщиками не сулит ему ничего хорошего. Фрида редко демонстрировала стыд. Рунаш незаметно любовался её смущённым видом, пока она осторожно выспрашивала у садовника, как им всем теперь себя вести с крылатыми вербовщиками.

---

Не прошло и нескольких дней, как в дом семейства Ирдани́ постучался запыхавшийся Будяк и кинулся в ноги к вице-полковнику с мольбами защитить от произвола военных. Рунаш стал свидетелем флегматичной реакции отца и сочувственных речей мачехи, после которых его осенило: сад!

Таким образом, его паникующий друг присоединился к Гардениану в самом необычном убежище, какое только можно было придумать.

Всякий раз, заходя под сень садовых деревьев, Рунаш чувствовал на себе чей-то внимательный взгляд, но готов был клясться, что пони так не смотрят. Возможно, думал он, так глядел бы дракон или кошмарная ипостась Лунной Пони, будь они настоящими. Сад казался не собранием разнородных растений, а единым живым существом, которое со сдержанным любопытством оглядывало каждого пришельца. Чужой взгляд не был ни злым и ни добрым, он казался каким-то… оценивающим, что ли. Словно это таинственное «что-то» прикидывало про себя, пригодится ему в будущем незваный посетитель или нет. Было ли они способно прогнать или даже умертвить неугодного пони? Рунаш зябко ёжился от подобных мыслей.

Будяка пришлось изрядно поискать. Тот устроил себе «гнездо», похожее на стожок сена, под ветвями неизвестно откуда взявшейся сосёнки. Он по-прежнему глядел испуганным зверьком, но уже не так затравлено, а дрожал, похоже, от холода. Рунаш отдал другу припасы и стал разглядывать дерево: сосне было не меньше пяти лет, на ней даже висели шишки.

– Странно тут, – жаловался Будяк. – Замечал, что кто-то смотрит? А кто смотрит – не понять. Рунаш кивнул. – А почему всё так быстро растёт?

– Талант Гардениана…

– Какой талант?! – перебил его Будяк. – Это самое натуральное колдовство! Небось, леший он.

– Не сходится, – сказал Рунаш.

– И не должно! – Будяк вытащил зубами пробку из бутылки с самогоном. – Сказки же! Ты ведь не веришь в рогато-крылатых принцесс? Не веришь. И про леших всё, небось, наврали! Другие они… Вон как обычные пони, например. Чтобы не выделяться. Пока не заговоришь, не распознаешь.

– Ты скоро сам лешим станешь, – сказал Рунаш.

– Не-ет, мне тут самое большее недельку переждать – и свобода. А пока посижу тут в холоде… Вот чего я женился, а? – вдруг воскликнул Будяк с болью в голосе. – Всё равно ж в армию забрить норовят… Пока двоих родишь, чтоб не трогали, – со страху помрёшь. Эх, бесполезный я! Трусливый! Ни в кобылью петлю, ни в долбанную армию!..

---

Мороз усилился, когда вербовщики ещё были в городе. Замёрзший Будяк выбрался из сада и попытался прошмыгнуть во дворы, но был замечен. Лиловый пегас припустил за земным пони, махая крыльями, как заполошная курица, и оглашая город криками «стой!» Будяк в панике скакнул обратно в сад. Пегас споткнулся о заснеженную ограду и кувыркнулся за ним. Рунаш, видевший начало погони, убежал в дом, приник к одному из задних окон и мог наблюдать, как вербовщик, иногда вспархивая, мечется среди деревьев и выкрикивает свои приказы.

Удивительное дело: воздух над садом дрожал и немного искрился. Купы деревьев время от времени искажались, становясь то больше, то меньше, приближаясь и отступая далеко вглубь. Рунаш потряс головой, но от этого мало что изменилось. Когда садовые деревья становились меньше, рядом с ними возникали из пустоты другие, так что картина несколько секунд напоминала просеку в глухом лесу.

В одно мгновение по саду прошла резкая рябь, сверкнувшая солнечными зайчиками – в пасмурный-то день! Новый крик пегаса вдруг оборвался на высокой ноте с каким-то странным бульканьем – и всё смолкло. Рунашу почудилось, как что-то длинное, похожее на змею, слабо шевельнулось вдалеке у садовой ограды.

…Вербовщики обыскали весь город несколько раз в попытках найти сослуживца. Не удовлетворившись, они связались с начальством – и вскоре воздух над городом пестрел крылатыми силуэтами. Кто-то из местных «доброхотов» рассказал, что видел пропавшего пегаса недалеко от усадьбы Ирдани́, поэтому сад и дом прочесали по десять раз. Глядя на творящийся разгром, вице-полковник дрожал от ярости, но молчал, Фрида же безмолвствовала по другой причине: её попросту не слушали и даже не замечали.

Пегасы так и не нашли своего сослуживца. С тех пор комендатура в городе из временной сделалась постоянной и взяла командование также и над полицией. Гардениан бесследно растворился в холодных дебрях сада. Будяк провёл остаток зимы там же, но ему не удавалось прятаться так же хорошо, как это делал садовник. С ослаблением морозов горемычный приятель Рунаша куда-то исчез, должно быть, перебрался в схрон под своим домом. Они с Будяком так больше и не увиделись.

---

Весной сад стал похож на хор, собравшийся после долгого перерыва. Но если певчие драли бы глотки не в лад, стремясь размять голосовые связки, то озверевшие после долгой стылой дремоты растения шли в рост с одинаково чудовищным рвением. После нескольких дней настоящего тепла разнотравье стояло гуще, чем в разгар прошлого лета. Среди зарослей земляной груши в два роста пони поднялись невиданные растения с огромными листьями, похожими на лопасти; вскоре на них появились громадные цветы непривычного и неприличного вида. В одном из уголков сада Рунаш собственными глазами видел небольшую пальму, но не смог потом найти её снова. Яблони и другие плодовые укрылись плотными вуалями из цветов, не забыв при этом выпустить метровые побеги. Огород начал давать первые урожаи через десять дней после начала бурного роста.

Отвозя овощи на рынок, Рунаш видел, что их прилавок выделяется из общего ряда, как праздничный вертепчик посреди одномастной толпы. Ранние овощи расхватывали в считанные минуты, не скупясь на похвалы. Но бойкая торговля давала пищи слухам ничуть не меньше, чем желудкам.

Зайдя однажды во владения Гардениана, Рунаш сразу ощутил, как сильно переменилось это место. За любым пони, казалось, наблюдали сотни пар глаз. Зелёный лабиринт во всём походил на джунгли: там росли странные деревья с гладкой корой и крупными блестящими листьями, по которым карабкались цепкие лианы, витали диковинные пряные запахи, одновременно упоительные и пугающие, где-то в кронах кричали незнакомые птицы… Только ли птицы? С каждым разом сад будто бы становился больше, раздавался в неведомую ширь. Рунаш мог долго идти к дому глухими зарослями, держа направление по высокому флюгеру усадьбы, но в итоге потратить на дорогу целый час. Порой же тропа среди деревьев походила на широкую улицу, путь по которой занимал две-три минуты. Это место, кажется, само решало, в какой момент нужно спровадить гостя.

Зелёные щупальца лозы, оплетшие садовую ограду, кое-где достигли толщины туловища взрослого пони, отдельные побеги начали выбиваться за пределы сада. Усадьба стояла немного на отшибе, поэтому Фрида немедленно захотела расширить свои зелёные владения. Гардениан на это кивал, но не спешил действовать, говоря, что ещё не время.

---

Как только Рунашу стукнуло шестнадцать, семья начала приготовления к свадьбе. Ситуация на фронтах оставалась неспокойной, поэтому следовало ждать дополнительного призыва и торопиться. Семейства сговаривались со всей положенной степенностью, но лихорадочная спешка довлела и в этом. Рунаш несколько раз видел свою суженую. Аделина была изящна, даже хрупка, имела чудесную кремовую шёрстку, оттого после темномастных и лягучих крестьянских кобыл казалась неземным созданием. Говорили, что она ещё и умна, чему Рунаш также был рад, поскольку от скуки взял привычку таскать книжки из отцовской библиотеки. В уме он оценил будущую невесту со всех возможных сторон, даже с таких, о которых и помышлять не мог всего-то год назад, и рассудил, что такого рода разнообразие в отношениях ему нисколько не повредит.

К лету поползли упорные слухи, что, помимо повышения призывного возраста, военные власти будут отнимать кормильцев у семей с двумя или даже тремя несовершеннолетними жеребятами. Город снова замер в тревожном ожидании. Отставной вице-полковник Тракен Ирдани́, напротив, оживился, пожелал вернуться на службу и затеял военный сбор с такой прытью, что Фрида насилу его отговорила.

Свадьбу сыграли в спешке, не дожидаясь окончания весны. Во время празднования часть пьяных гостей разбрелась по саду. Один пони так и пропал в этом странном месте. Прямые подозрения отвели в сторону слова гостей, которые якобы видели пропавшего, когда он выходил из усадьбы на улицу. Свидетельство одного пони, выпивохи со стажем, что он заметил чьё-то тело зажатым в кольцах огромного зелёного удава, резонно посчитали происками известного змия. Однако в городе пошёл шепоток, что «железная Фрида» и её садовник занимаются в саду колдовством или чем похуже.

Слухи о мобилизации подтвердились к середине странного, засушливого, поистине колдовского лета. К тому времени город воспринимал любые новости с вялым безразличием.

---

Лето пришло яростное. Дожди скудели, ранняя зелень выгорала на глазах. Виды на урожай вгоняли земледельцев сначала в оторопь, затем в отчаяние. Рунаш открыл в себе способность предсказывать длинные засухи. Это выражалось в лёгком одеревенении бедренных мышц. Что именно сулили такие ощущения, стало ясно после второй декады с момента последнего дождя.

Рунаш с трудом разыскал в саду Гардениана и поделился с ним беспокойством за судьбу их маленького зелёного царства.

– Не волнуйся, – сказал тот. – Засуха мне… нам уже не страшна. Пойдём со мной.

Он охотно порысил за садовником в чащу.

– А знаете, Аделина, кажется, зажеребела.

– Ты молодец! – похвалил Гардениан. Его слова были искренни, но за ними что-то крылось. Какое-то беспокойство сквозило в голосе, даже, наверное, страх.

– Что с вами?

– Ничего, всё хорошо. Смотри!

Они вышли к небольшому, метров в пять-шесть, гранитному утёсу. Оставив на потом осмысление, как такая скала вообще могла появиться в этом месте, Рунаш смотрел, разинув рот, на открывшееся его взгляду великолепие.

Перед ним был другой мир, словно вынутый из жеребячьих сказок. Выцветшее добела небо сменила такая яркая лазурь, что у него перехватило дыхание. Вдалеке, среди широких облачных полотнищ белели и серебрились воздушные дворцы, хрупкие, ажурные, невесомые. Между ними блистали разноцветьем радужные мостики. Солнце, не палящее изо всех сил, а спокойное, ласковое, уютное, подмигивало из прорех в полуразрушенном небесном за́мке.

Ветерок принёс прохладцу и взметнул стайку листьев, побудив Рунаша внимательно оглядеть место, в котором он находился.

Вершину утёса венчало дерево, каких не бывает в природе. Тем не менее, оно существовало и даже тихонько, с едва заметным звоном шелестело полупрозрачными перламутровыми листьями. Его ствол был словно вырублен из цельного куска дымчатого хрусталя с едва заметной прозеленью. Длинные гранёные корни спускались по камню до самой земли. В том месте, где ствол разделялся на несколько толстых ветвей, он был исчерчен бороздами; они образовывали искажённую семилучевую звезду с острыми лучами. Ослепительно чистая, вызывающе яркая зелень крон и трав в одночасье померкла рядом с этим волшебным деревом.

– Что это такое? – поражённо спросил Рунаш.

Гардениан словно прочёл его мысли:

– Перед тобой кусочек другого, лучшего, дивного мира.

– Зачем он нужен здесь?

– Хотя бы для того, чтобы принести гармонию в истерзанные войной страны, – улыбнулся садовник. – Но чтобы всё получилось, нужно всеми силами оберегать наш сад.

Словно в ответ на его слова немного шевельнулось щупальце лозы, которой был оплетён утёс. Толстую лиану украшали сотни светло-зелёных цветов о семи лепестках.

---

Всё кончилось быстро и ужасно.

В середине лета засуха спалила всё вокруг, пощадив, а вернее, не сумев перебороть только сад при усадьбе Ирдани́. Шепотки стенающих от жары и неурожая горожан переросли в слитный недовольный гул, в котором то и дело слышались крики «колдовство!» Видя такое недовольство, Фрида решила отдавать бо́льшую часть урожая даром.

Городская комендатура приняла пополнение. Рунаш внутренне приготовился к неизбежному.

В тот же день какой-то изголодавшийся жеребок забрался в сад и принял смерть среди цветов в объятиях свернувшейся кольцами лозы. Увидев, что стряслось, его друзья подняли на уши весь город. Пегасы явились в первых рядах.

Угол сада закидали сухими ветками и подожгли. Пламя поднялось высоко, но вскоре над ним ещё выше взвилось огромное зелёное щупальце. Поднялось и опустилось, размётывая жаркий костёр. Несколько отростков перехлестнули через садовую ограду и выхватили из табуна зевак двоих пони. Толпа в панике отшатнулась. Лоза раздавила свою добычу за несколько секунд. Пегасы и полицейские мигом исчезли. Они вернулись через пару часов с телегами, в которых, укрытые брезентом, лежали железные бочки и какие-то ящики. Фрида бросилась спасать невестку и дочерей. Куда она их спрятала, Рунаш так и не узнал. Вскоре мачеха появилась среди толпы и стала кричать что-то; её голос тонул в воплях толпы. Пони шарахались от неё. Пегасы деловито растаскивали содержимое телег. Мачеха бросилась к ним. Её не слушали и отталкивали. Тракен Ирдани наблюдал за лихорадочными действиями пегасов и полицейских с показной невозмутимостью, что застыла на его морде перекошенной маской.

В бочках было горючее, в ящиках – взрывчатка.

Когда прозвучали первые взрывы, в уши Рунашу ударил странный, на грани слышимости, отчаянный вопль. Другие пони тоже услышали его: они замерли в недоумении, потом загалдели ещё больше.

Шупальца лозы бессильно вздымались только первые две-три минуты, затем сад просто пылал гигантским костром. Треск горящих деревьев разносился на километры. Пламя быстро перекинулось на усадьбу, из которой уже выносили всё, что можно было спасти.

Табун зрителей безмолвствовал.

На месте сада не нашли ни косточки. Гардениан бесследно пропал. Только посреди пепелища высился незнамо откуда взявшийся гранитный валун двухметровой вышины.

---

Последние события того дня сжались в памяти Рунаша в такой плотный комок, что он мог выразить их в нескольких десятках слов, короткой тирадой, похожей на военную сводку или поспешную запись в дневнике.

Грязная от копоти Фрида сумрачным утёсом воздвиглась над щуплым седым пегасом и выговаривала ему что-то, всё больше повышая голос. Тот стал бледным как смерть – это замечалось сквозь короткую шерсть. Взгляд кобылы был страшен, сорванный каркающий голос – страшен вдвойне. Под ливнем из слов пегас мялся, отворачивал голову, неуверенно пригарцовывал, едва не приседал и всё пытался поднять ногу с оружием. Будь офицер ещё трусливее, он, скорее всего, уже валялся бы в ногах у Фриды. Но этот тип всё же как-то преодолел себя, тихо подобрался к кобыле и крутанул кистью с кажущейся неловкостью. Порывистый этот жест был похож на конвульсивное движение.

Фрида осеклась, замерла в недоумении и посмотрела на свою грудь, где расплывалось тёмно-красное пятно. Простояв так не больше полминуты, она упала. Стоявший недалеко от этого места отставной вице-полковник Тракен Ирдани́ вскинул голову и молча пошёл на пегасов. Те как по команде ощетинились штыками. Никак не выдавая своих чувств и не меняя темпа, он повернул и двинулся в сторону горящего дома. Рунаш заворожённо смотрел, как отец исчез в дверном проёме, откуда густо валил дым. Через несколько секунд внутри что-то обрушилось.

Маленький пегас вдруг оказался рядом с Рунашом и деловито выпалил подрагивающим голосом:

– У меня ваше призывно́е предписание.

– Да, конечно, – ответил Рунаш, чувствуя, как в глубине души что-то рвётся на части с противным треском.