Солнце взойдёт
Часть четвёртая: память
Перо скрипело, оставляя на бумаге аккуратные строки. Магический светильник горел ровно, ярко освещая стол: он не любил свечи, слишком слабый и неверный свет раздражал и мешал сосредоточиться. Да и глаза уставали куда быстрее, а ему нужно было работать. Его исследования были слишком важны, чтобы такой пустяк, как больные глаза, начал мешать им. Нужно сделать так много, а времени так мало. Жизнь коротка, а его работа слишком важна. Для него. Для Эквестрии. Для неё.
Он писал, периодически окуная перо в чернильницу и несколько секунд держа его над горлышком, чтобы стекли лишние капли. Не хватало ещё посадить кляксу. Тогда придётся переписывать весь лист, а он добрался почти до конца. Переписывание отнимет слишком много времени. Он не мог позволить себе терять время.
Едва слышный скрип пера был единственным звуком, кроме его дыхания, нарушавшим тишину читального зала королевской библиотеки. Полночь давно миновала, дворец спал. Стражники не заглядывали в зал, когда он работал по ночам: грохот их шагов и скрип доспехов, не говоря уж о магических фонарях, раздражали его и мешали сосредоточиться. Особым приказом принцессы Селестии ему было даровано право пользоваться библиотекой в любое время дня и ночи; по своему желанию он мог потребовать оставить его одного, кто бы ещё ни находился в зале. Его работа слишком важна. Никто не должен был мешать ему.
Закончив, он присыпал написанное и подержал лист на весу, дожидаясь, пока чернила полностью высохнут. Если текст смажется, придётся переписывать, а это новая потеря времени. Недопустимо.
Отправив заполненный лист в стопку таких же, он подхватил чистый. Положил его перед собой и, аккуратно расправив уголки, снова принялся писать. Ровные строки, выведенные каллиграфическим почерком, одна за одной ложились на белую бумагу. Свежие ореховые чернила были густо-чёрными, выходящие из-под пера аккуратные буквы красиво блестели в магическом свете. Писал он быстро, годы практики довели движения до автоматизма и абсолютной точности. Не хватало ещё тратить время на вычерчивание символов или обдумывание орфографии. Его время слишком ценно для таких глупостей. Слишком ценно и слишком ограничено.
Очередной лист, покрытый плотным слоем письмен, улёгся на кипу своих собратьев. Подготовив следующий и уже занеся над ним перо, он вдруг услышал цокот приближающихся шагов. Мгновенно всколыхнувшееся раздражение, рождённое помехой, тут же сменилось благоговением, вызвавшим искреннюю улыбку. Только одна пони могла побеспокоить его в этом месте в этот час, и лишь её одну он был рад видеть. Соскочив с кресла, он развернулся, не поднимая головы, и распростёрся в низком поклоне.
— Ваше высочество, — негромко произнёс он.
Цокот затих: вошедшая в библиотеку стояла перед ним.
— Поднимись, — раздался мелодичный голос.
Он распрямился и поднял голову, встретившись взглядом с розовыми, словно лёгкие облака перед самым рассветом, глазами.
— Ты опять работаешь всю ночь напролёт, — мягко проговорила Селестия, укоризненно качая головой. — Тебе не стоит так перегружать себя.
Он помедлил с ответом, любуясь своей повелительницей. Сильные крылья были прижаты к бокам, золотое ожерелье плотно охватывало лебединую шею. Окрашенная в цвета авроры магическая грива пребывала в постоянном движении, развеваемая эфирными ветрами. Лицо, самое прекрасное лицо, что он видел за всю свою жизнь, лучилось добротой и мудростью. В уголках губ пряталась почти незаметная, чуть грустная улыбка, в глубине глаз мерцали искры.
Он спохватился, что молчит слишком долго. Это было невежливо.
— Простите меня, ваше высочество, я потерял счёт времени. — Он с трудом отвёл взгляд от её лица и уставился на свой стол. Раскрытые книги, стопки чистых и заполненных листов, письменные принадлежности — всё пребывало в идеальном порядке, выдавая педантичную натуру работающего здесь пони. — Кажется, я нашёл нечто интересное и слишком увлёкся.
— Ты продолжаешь свои исследования?
— Как и всегда. Мой труд пока далёк от завершения.
Её взгляд словно омывал его тёплой благоуханной водой, унося прочь усталость, раздражение от медленно продвигающейся работы, досаду на ограниченность своих сил. Он купался в потоке её внимания и доброты, чувствуя, как разворачиваются за спиной несуществующие крылья.
Селестия вновь с укоризной покачала головой:
— Я знаю, что ты очень ответственно относишься к своей работе, но всё же, прошу, старайся не перенапрягаться. Ты ничего не выиграешь, если подорвёшь здоровье.
— Не стоит беспокоиться, ваше высочество, я никогда не выхожу за границы своих сил. Да и что значат мои занятия по сравнению с бременем, лежащим на ваших плечах. Я всего лишь единорог-учёный, а вы — верховная правительница Эквестрии и та, кто ежедневно дарует нашему народу солнечный свет. Всё, чего я желаю, как верный подданный — это верой и правдой служить вам.
Принцесса улыбнулась той чуть грустной улыбкой, от которой его сердце замирало.
— Тогда вот повеление верховной правительницы Эквестрии её самому верному подданному: ложись спать, — мягко проговорила она, не сводя с него по-матерински доброго взгляда. — До рассвета осталось не так уж много, а ночной сон нужен каждому пони. Даже столь преданному своему делу, как ты, мой ученик.
Он поклонился.
— Повинуюсь, ваше высочество. Обещаю открыть глаза, лишь когда солнце взойдёт.
Селестия тихо рассмеялась и лёгкой танцующий походкой вышла из библиотеки.
Он скомкал исписанный до половины лист и сминал шар до тех пор, пока тот не стал размером с лесной орех. Уронив лицо в копыта, закрыл глаза.
Проклятье! За три года он не приблизился к своей цели ни на шаг. Неужели он настолько слаб, что даже не в состоянии найти способ обрести силу? Неужели его дар, особый талант, за который принцесса приблизила его к себе, сделала своим учеником, не может помочь? Насмешка! Абсурд! Как он должен служить своей повелительнице, трудиться на благо Эквестрии, если не в состоянии преодолеть свою природную ограниченность и стать сильнее? Как он сможет… защитить её? Спасти от того, что явилось ему в видении?
Сразу три магических светильника заливали его кабинет ярким светом, освещая груды книг, неряшливые кипы исписанных листов, скомканные бумаги и сломанные перья. За годы напряжённой работы с текстами его глаза ослабели, и даже целительные заклинания не смогли вернуть прежнюю остроту зрения. И ещё — он стал бояться темноты. Она цепенила разум, ему казалось, что наполненный тенями мрак непрестанно шепчет о его слабости, насмехается над ним, отвлекает. Он не мог сосредоточиться, если не видел вокруг себя ярко освещённых стен, если хоть малейшая тень скрывалась за углом шкафа, следя за ним, исподволь вытягивая силы, глумясь. Если всё вокруг не заливал свет, не важно, дневной или магический, любое дело валилось из копыт, мысли рассеивались, оставляя по себе лишь пустоту и ощущение собственного бессилия. Он не мог позволить себе ни мгновения бездействия. Время уходило, а он так и не сумел найти способ избежать будущего. Как противостоять грядущему, если он так слаб?
В погружённом в ночную тьму и сон дворце было так тихо, что он услышал звон золотых накопытников задолго до того, как их обладательница подошла к двери, и успел наскоро растереть глаза и лицо, чтобы придать себе чуть менее измождённый вид. Он не мог позволить себе вызвать у неё сочувствие. Ни сейчас. Никогда. Он должен быть — но мог только казаться — сильным.
Цокот затих; чуть скрипнув, дверное кольцо трижды легко ударило в дерево. Повернув ключ и потянув дверь телекинезом, он соскочил с кресла, развернулся, не поднимая головы, и распростёрся в низком поклоне.
— Ваше высочество, — негромко произнёс он.
Шаги прозвенели по полу.
— Поднимись, — раздался мелодичный голос.
Он поднял голову, встретившись взглядом с бездонными глазами цвета снега, озарённого первыми лучами зарождающегося дня. Селестия не улыбалась, на её лице лежала печать тревоги. Тревоги о нём. Ненужной, совершенно лишней тревоги о нерадивом, слабом ученике, снова и снова подводящим свою наставницу. Он стиснул зубы, подавляя чувство презрения к себе.
— Я беспокоюсь о тебе, мой верный ученик. — Голос солнечной богини был мягок и полон заботы. Он стиснул зубы почти до хруста — так обращаются к тяжело больному жеребёнку.
— Ты уже три дня не покидаешь своих покоев, — продолжала Селестия, пытаясь прочесть хоть что-нибудь на его лице. Напрасный труд, хоть в этом он преуспел: его лицо практически превратилось в маску, перестав выражать эмоции. Он не мог позволить, чтобы она беспокоилась, видя его смятение и неуверенность.
— Прошу простить меня, ваше высочество, я снова утратил чувство времени и напрасно вызвал вашу тревогу. — Его голос звучал ровно, взгляд бы спокоен и твёрд. — Работа поглотила меня, и я перестал замечать, что происходит вокруг. Ещё раз прошу простить, что моя нерадивость обеспокоила вас настолько, что заставила прийти в столь поздний час, вынудив пренебречь отдыхом. Я приложу все усилия, чтобы это не повторилось.
Селестия несколько мгновений прямо смотрела ему в глаза. Он выдержал взгляд.
— Что показало тебе «Око»? — спросила принцесса-солнце.
Он не смог ответить, испуганный и униженный. Конечно, она сразу поняла, в чём дело. Как он мог надеяться скрыть что-то от величайшего мага, что когда-либо видел этот мир, от своей наставницы, своей повелительницы? Глупец. Бессильный глупец, ослеплённый чувством собственного величия.
Селестия ждала, не сводя с него тревожного, вопрошающего взгляда. Он сглотнул.
— Я видел… — Голос его сорвался, он напряг горло и попробовал снова. — Я видел будущее. Сонм отрывочных образов, осколки. Отголоски бед, что обрушатся на Эквестрию и её обитателей. Ту, что несёт ночь и чьё имя рождает страх в сердце каждого пони. Странных, чуждых существ, наводнивших Кантерлот. Возвращение тёмного короля-чародея. И множество куда менее значительных бедствий.
Принцесса продолжала молча смотреть на него. Он облизнул пересохшие губы.
— И было два ярких видения. Таких ярких, словно они неизбежны, словно они уже произошли, и предо мной лишь их тени. Я видел огромное чудовище, идущее по разорённой, пылающей Эквестрии, сокрушающее всё на своём пути. Видел вас, прикованной в пустоте, без… без кьютимарки, лишённую силы. Рядом с вами был кто-то ещё, но я не разглядел, кто именно.
Он замолчал, переводя дух и призывая всё своё самообладание, чтобы продолжить. Сил смотреть в глаза Селестии не осталось, и он опустил голову, уставившись в пол. Его наставница ждала.
— Было ещё видение. — Он не решался поднять глаза, встретиться в ней взглядом. — И снова я видел вас. На этот раз — скованной в магическом круге, почти бездыханную, беспамятную. Над вами кто-то стоял, его образ был почти неразличим. Он наклонился к вам, что-то сказал, и… и вы умерли. Он вырвал остатки жизни из вашего тела.
Он снова умолк, боясь поднять голову и не сводя глаз с копыт. Медленно текли секунды.
— Что ты пытался спросить у «Ока»? — раздался тихий голос Селестия.
Он вжался в пол. Вот. Момент, неизбежность которого так страшила его. Зажмурившись, он ответил:
— Я хотел знать, что случится с вами, если я не стану сильнее. Если не смогу служить вам, защищать вас. Если меня не будет с вами рядом.
Он ожидал чего угодно, но только не мягкого прикосновения копыта к щеке. Повинуясь, поднял голову и прямо перед собой, буквально в нескольких сантиметрах, увидел лицо солнечной богини.
— Послушай меня, мой верный ученик. — Он мог чувствовать её дыхание, словно каждое произносимое венценосной пони слово гладило его по лицу. — Ты должен перестать изматывать себя работой и прибегать к таким опасным заклинаниям, как «Око судьбы». Ты слишком дорог мне, чтобы я могла безучастно наблюдать, как одержимость могуществом уничтожает тебя. Я не смогу себя простить, если эти видения, эти иллюзии, что иссушают твой разум, доведут тебя до безумия. Ты уже очень силён, мой ученик, и я не могу желать себе лучшего защитника и друга. Пообещай мне, что с этой минуты оставишь попытки стать сильнее, прекратишь изнурять себя бесконечной работой, выйдешь из своей кельи и начнёшь жить.
— Ваше высочество… — попытался заговорить он, но Селестия взмахом ресниц заставила его умолкнуть.
— Обещай мне. — Неужели он уловил в её голосе просящие нотки? Неужели это возможно? Он заставил свою повелительницу просить его? Недопустимо!
Секунды шли. Наконец он сумел выдохнуть одно слово:
— Обещаю.
Аликорн-солнце улыбнулась столь любимой им чуть грустной улыбкой и встала. Он продолжал смотреть на неё снизу-вверх, впитывая всем своим существом светлый образ.
— Ловлю тебя на слове, мой верный ученик. — Она продолжала улыбаться. — А сейчас ложись спать, ночь не будет длиться вечно.
— Да, ваше высочество. — Он снова поклонился.
Селестия вышла из его покоев. Он не поднимал головы, пока цокот золотых накопытников не растворился в тишине спящего дворца. Лишь когда последние отзвуки шагов принцессы окончательно затихли, он осмелился распрямиться.
— Обещаю вам, ваше высочество, — прошептал он, поднимая голову; на щеках блестели мокрые дорожки. — Обещаю вам, моя госпожа — я стану сильнее. Я спасу вас от будущего, что явило мне «Око». Ничто не коснётся вас со злом, и вы всегда будете править нашим народом. Ведь пока вы есть у нас, каждый пони может быть уверен — солнце взойдёт.
Он неслышно пробирался по пустынным коридорам. Тьма по-прежнему страшила, но призывать свет было нельзя: стражники тут же разоблачили бы его. Хотя Селестия в доброте своей не отменила приказ о предоставлении ему беспрепятственного круглосуточного доступа в библиотеку, сейчас любое внимание было излишними и опасным. Чёрный архив был запретным, и даже ему не дозволялось находиться здесь. Приближаясь к запертым дверям, он уже предавал свою повелительницу. Но выбора не было. Все иные источники, доступные для свободного изучения, были проштудированы им вдоль и поперёк, но всё оказалось тщетно. Он так и не сумел найти способ обрести силу, достаточную, чтобы уберечь наставницу от будущего, открытого ему «Оком» и вот уже четвёртый месяц неотступно преследовавшего в снах. Он должен был стать сильнее, чтобы спасти её от своих кошмаров. И если ради этого было необходимо сперва предать доверие той, кто являлась единственным смыслом его существования — пусть будет так. Жизнь принцессы важнее морального облика простого, пусть и приближённого к ней, пони.
Он открыл дверь и проскользнул в Чёрный архив. Маршруты и графики движения патрулей были известны ему лучше списка официальных эквестрийских праздников. Он уже в пятый раз проникал сюда, и никогда не видел ни одного стражника, даже в конце коридора ни разу не появлялось свечение их роговых фонарей. Что ж, пока всё шло как надо.
Он тихо шёл мимо шкафов, приближаясь к тому, на котором закончил в прошлый раз. Его бросало в дрожь от текстов, хранящихся в этой части библиотеки, но иного выхода найти не удалось. Только здесь сохранялась надежда обнаружить то, что поможет получить достаточно могущества. Достаточно, чтобы не допустить открывшегося будущего.
Он остановился и поднял голову. Нужная книга находилась на верхней полке. Сжав корешок телекинетическим захватом, он осторожно потянул том на себя. Тот не шелохнулся. Нахмурившись, он повторил попытку. Снова неудача. Погасив захват, чтобы попытаться снова, он оцепенел и перестал дышать, поняв, почему не смог снять фолиант с полки. Книгу удерживала бледно-золотистая аура.
Секунды шли, увязая в сгустившейся, почти осязаемой тишине. Он боялся сделать вдох, боялся отвести взгляд от золотистого свечения, боялся снова прикоснуться к книге. И больше смерти боялся обернуться.
— Я разочарована в тебе, мой ученик. — Тихий голос солнечной богини был полон печали.
— Да, ваше высочество. — Неимоверным усилием ему удалось заставить губы двигаться.
— Ты нарушил не только мой приказ, но и закон Эквестрии. — Нет, не только печаль была в её словах, но что? Он не мог понять, всё ещё скованный стыдом и страхом. — Никто не может войти сюда без моего разрешения, не опасаясь наказания.
— Да, ваше высочество. — Иных слов не находилось, да и что следовало говорить? Оправдываться? Просить о прощении? Пытаться объяснить? Бессмысленно.
— Я знаю, почему ты приходил сюда вопреки моему запрету. — Что же, что было в её голосе? Почему он никак не мог определить? — Видения, явленные «Оком», обрели слишком большую власть над тобой. Ты стал одержим идеей уберечь меня от своих кошмаров.
— Ты мог узнать об «Оке судьбы» только из работ Старсвирла Бородатого, — продолжала солнечная принцесса. — Ни в каких иных источниках не могло сохраниться упоминаний об этом заклинании. Мне известно, что он прибегал к нему как минимум трижды, и дважды оно оказало ему неоценимую помощь.
Боль, душевная боль, вот чем был наполнен голос Селестии! Боль от осознания, что наиболее близкий к ней пони оказался предателем, что её ученик буквально плюнул ей в лицо. Нет, хуже — всадил кинжал под крыло той, кто доверилась ему всем сердцем. Он не смел пошевелиться, не смел вздохнуть, вслушиваясь в такой печальный и такой одинокий голос.
— Но ты должен был понимать, что Старсвирл не был всемогущим. — Селестия сделала паузу; он молчал. — Ни всемогущим, ни всеведущим. Он совершал ошибки, заходил в тупики, отступал перед задачами, решение которых лежало за пределами его возможностей. И он был плохим прорицателем. «Око судьбы» не может показать единственно верное, единственно возможное, неизбежное будущее. Оно предназначено не для предсказаний, а для ответа на вопрос, который заклинатель не может верно задать, и момент обретения знания станет переломной точкой в его судьбе. То, что ты видел, не обязательно случится, это лишь проекции ответа на невысказанный тобой вопрос.
Селестия глубоко вздохнула.
— Твоя одержимость обретением силы, уверенность, что без этого ты не сможешь защитить меня от того, что принял за видения будущего, подвела тебя. Ты увидел то, что боялся, но в то же время хотел увидеть. Эти образы овладели тобой, затмили твой рассудок. Ты уже не в состоянии отличить правду от выдуманных тобой кошмаров. И теперь…
Принцесса замолчала, словно собираясь с силами. Он уже знал, что она скажет, и чувствовал, как рвётся его сердце.
— И теперь ты должен покинуть дворец. — Голос правительницы Эквестрии был суров, но он слышал её печаль и дрожь сдерживаемых слёз. — Ты больше не можешь быть моим учеником. Ты нарушил закон, нарушил мой приказ, предал моё доверие. Ты почти лишился разума. Я не могу позволить тебе находиться здесь, где искушение вернуться в Чёрный архив будет непреодолимым. Прошу, покинь Кантерлот до того, как взойдёт солнце.
— Да, ваше высочество. — Голос его был глух и лишён даже намёка на эмоции. Чувства рождаются в сердце, в его же груди отныне царила лишь мёртвая, леденящая душу пустота. И боль. В том не было вины Селестии — о таком он не смог бы помыслить и через тысячу лет. Он сам сделал это. И сам нанёс глубочайшую рану в сердце своей — бывшей, отныне и навсегда — наставницы. Всё, что ему оставалось, это надеяться, что бессмертие может исцелить и от таких ран. Но надежда — чувство, а он отныне неспособен чувствовать.
Звон золотых накопытников растворился в тишине. Он ещё какое-то время стоял, невидяще глядя в темноту. Тьма перестала пугать. Страх умер.
Он стоял перед аркой высотой в три его роста. За ней ощущалась гулкая пустота — подземный зал. Огромный зал. Почти год потребовался ему, чтобы найти это место. Почти год, как он нашёл ту книгу и сумел понять из неё — древние языки никогда не были его сильной стороной, — что здесь сокрыто место великой силы. Почти год… И почти тридцать лет с тех пор, как он покинул Кантерлот глубокой ночью, унося свой позор, своё унижение, своё преступление, своё разбитое сердце прочь от той, кого поклялся защищать ценой жизни.
Но теперь он изменит это. Скоро он сможет получить силу, достаточную, чтобы защитить ту, кто была и оставалась единственным смыслом его существования, от виденного им будущего. Пусть у неё теперь новая ученица. Пусть она оказалась сильна настолько, что смогла вернуть рассудок лунной принцессе и воссоединить разлучённых уже тысячелетие сестёр. Пусть смогла повергнуть возродившегося Кристального Короля, тысячу лет назад правившего этой землёй, и вернуть свет надежды и любви в Эквестрию. Пусть смогла обратить на свою сторону Духа Раздора и Дисгармонии, показав ему ценность дружбы и заручившись его поддержкой. Пусть сумела превзойти в понимании магии самого легендарного Старсвирла Бородатого, за что солнечная богиня даровала ей титул принцессы и силы младшего аликорна. Пусть…
Он знал одно: виденное им будущее пока что не наступило. Значит, он ещё может обрести силу, чтобы защитить свою повелительницу от преследующих его все эти годы видений. И он сделает это. Любой ценой.
— Я больше не подведу вас, ваше высочество, — прошептал он, и эхо повторяло слова его обещания. — Я защищу вас от явленных мне кошмаров. Вы всегда будете с нами. Солнце взойдёт.