Fimbulvetr

4: Níðhöggr

В маленьком логове под синей ёлкой воздух был тяжек от тяжких мыслей. Глаза Всеволода не мигая уставились на кусок красного кирпича, который он прихватил с собой устраиваясь на ночь. Это был последний кусочек головоломки, скрывающей ответ на вопрос, где он находился всю предыдущую неделю, но, к сожалению, кроме последнего кусочка ему требовалась ещё и вся остальные. Он был в Москве, он устроился на ночлег буквально в трёх шагах от Кремлёвской стены, но всё-таки эта Москва была совершенно не похожа на знакомый ему город. Она вообще на город не была похожа. Впечатление было такое, что её забросили много веков назад. Объяснений тому, как это могло произойти, было много, начиная от безумного бреда, и заканчивая путешествием в параллельный мир. Ни одно из объяснений его не радовало, ни одно не подразумевало лёгкий способ из всего этого выкрутиться. Честно говоря, ни одно не подразумевало способов выкрутиться. У него был выбор либо научиться жить в новой реальности, либо умереть. Тяжело вздохнув, он мысленно попрощался с семьёй и друзьями. Неважно, куда он попал, шансов их снова встретить у него, скорее всего, не было – разве что та же сила, которая забросила его в этот промороженный ад, забросит и их. Такой судьбы он бы не пожелал и злейшему врагу. Он медленно сжал лапу с кирпичом, пока тот не рассыпался в песок. Как и любой продукт человеческой цивилизации надолго оставленный без ухода, кирпич был хрупок и бесполезен. Эта ночь была лишена снов.

Утро встретило его, как ему сначала показалось, землетрясением. Низкий рокот и ритмичные удары встряхнули землю, стряхнули снег с деревьев и подняли в воздух стаи сонных птиц. Всеволод выкарабкался под лучи восходящего солнца, и несколько раз моргнул, пытаясь понять, откуда идёт звук. Оглушительный рёв, громче, чем любой когда-либо слышанный им звук, помог ему сориентироваться. Из-под холма, который он полагал руинами Василия Блаженного, выползало легендарное чудище. Технически, он сам был легендарным чудищем, но выползшее было самое чудовищное чудище из всех.

Дракон был не просто огромный. Если бы стены Кремля всё ещё стояли в полный рост, он легко мог бы через них заглянуть. Крылья, которые зверюга с наслаждением расправила во всю ширь, накрыли половину бывшей Красной Площади. Подняв голову к восходящему солнцу, дракон с удовольствием похрустел многочисленными суставами, каждый щелчок которых по громкости напоминал пушечный выстрел. Что-то настолько здоровенное просто не имело право быть живым, но монстр перед Всеволодом по всем признакам был живее всех живых, все его полсотни метров длины, покрытые золотисто-коричневой чешуёй и увенчанные гребнем из блестящих острых шипов вдоль спины. Каждый шип был раза в три длиннее всего тела Всеволода, включая хвост. Ещё немножко потянувшись, дракон отрыгнул клуб дыма, почесал пузо, зевнул и внезапно сказал на чистом русском языке:

— Ну что же, время завтрака, как вы думаете, мистер Горыныч? Позвольте, сеньор Горыныч, это же великолепная идея! Я думаю, месьё Горыныч с радостью составит нам компанию? Вы несомненно правы, дражайший Горыныч, с превеликим удовольствием!

Сказав это, дракон взмахнул крыльями и медленно улетел куда-то на запад, насвистывая под нос мелодию из старого советского фильма. Всеволоду потребовалось несколько минут, прежде чем он сумел закрыть клюв. Летучая ящерица, по всему, была совершенно безумна. Впрочем, он не спешил стать тем грифоном, который обратит внимание дракона на дефекты его внутреннего мира. Место в драконьем меню его совершенно не соблазняло, поэтому он прокрался вдоль остатков стены возле драконьего логова Василия Блаженного, и зарысил на юг, пытаясь держаться под деревьями и не задерживаться на открытых пространствах. Теперь он понял, почему дичь вокруг была незнакома с обликом грифона – ни один вменяемый хищник не решился бы делить территорию с таким чудищем.

Его рысь привела его через замёрзшую реку в густо заросший район, находившийся на её южном берегу. Тут тоже оставались следы зданий, но, в отличии от севера Москвы, тут они были куда меньше, и на многих уже росли деревья. Живности в этих местах тоже было куда больше. Стайки разнообразных птиц чирикали в кронах деревьев, на снегу пересекались десятки следов зайцев, и поэтому попытки Всеволода остаться незамеченным быстро вознаградили его. Заяц скорее всего попытался провернуть известный заячий фокус – когда заяц замирает до самого момента, пока опасность на него почти наступила, прежде чем вскочить и, воспользовавшись замешательством хищника, сбежать. Единственное в чём заяц просчитался была скорость с которой сжимаются грифоньи когти если грифона как следует напугать. Когда Всеволод наконец успокоился, у него было две аккуратных заячьих половинки на завтрак. Вчерашняя трапеза только раздразнила его голод, поэтому он этому только порадовался. А ближе к вечеру он узнал, что птичья половина не только позволяла ему глотать добычу чуть ли не целиком, но ещё и заставляла его делать то, что птицы делают с частями еды, которые неспособны переварить. Всё же, это было лучше, чем оставаться голодным, и впервые за неделю в его походке появилось что-то похожее на бодрость. Вечером он даже уделил немного времени попыткам привести перья в порядок.

Он уже почти снова отправился в дорогу, как вдруг громкий удар оповестил его, что у него появился гость. Развернувшись, он обнаружил себя клюв-к-клюву с тем самым грифоном, которого несколько дней назад видел в небе. С такого расстояния он заметил, что грифон был как минимум на голову выше, и, в отличии от жалкого и душераздирающего зрелища, которое сам Всеволод из себя представлял, был воплощением здоровья. Зверушка внимательно его осмотрела, наклонила голову и вопросительно чирикнула.

— Извини, не понимаю, – ответил Всеволод, пытаясь не спугнуть грифона резким движением. Если сила его собственных лап чему-то его научила, так это тому, что он совершенно не хотел обижать грифонов. Его слова заставили котоптаха отступить на пару шагов, поднять правую лапу, и ещё раз чирикнуть, на этот раз – смущённо.

— Всё равно не понимаю. Ты точно не знаешь какого-нибудь другого языка?

— Сквик? – сквикнул грифон, взмахнув несколько раз лапой. – Сквик! Скриииич! Гак! Гак!

Все звуки были настолько звероподобны, что надежды Всеволода на налаживание общения разбились как сосулька. Грифон был явно неразумен. С другой стороны, он был достаточно дружелюбен, чтобы не пытаться вырвать его позвоночник своими острыми когтями.

— Уверен, ты мне хочешь сказать что-то важное, – сказал он грифону, – но, если ты не говоришь по-русски, я тебя правда не понимаю, и мне правда надо идти. Загляни вечерком, может, тогда поболтаем. Договорились?

— Сквак! Киа! – грифон встряхнулся и, с коротким разбегом, взлетел и был таков. Всеволод пожал плечами и расправил крылья. В этот раз у него не было причин отказываться от гимнастики, как бы она бессмысленно не выглядела. Он уже сделал несколько попыток взлететь, но подъёмной силы в его крыльях было примерно столько, сколько он и полагал, глядя на их размер. Тем не менее, его новый друг летал без особых проблем, так что наверняка у этого был какой-то секрет, который ему только предстояло открыть. И открыть его можно было только пробуя – так что он продолжил путь, размахивая крыльями, и даже напевая какую-то песенку.

День прошёл как и все предыдущие, но когда солнце уже клонилось к закату и он начал подыскивать укрытие на ночь, он услышал шум крыльев и через несколько мгновений неподалёку плюхнулся на снег дикий грифон. Он бросил перед собой большую куропатку, и пихнул её лапой в сторону Всеволода, и выжидающе на него посмотрел. Всеволод тоже пихнул мёртвую птицу, не понимая, что грифон предлагает ему с ней делать. Он мог бы поклясться, что грифон закатил глаза, перед тем как склониться над птицей и сделать вид, что разрывает её клювом. После этого он снова придвинул куропатку к Всеволоду.

— Ты хочешь, чтобы я её съел? Правда? Спасибо! Знаешь, мне, пожалуй, в жизни никто не делал предложения приятней. Тяжко найти тут еду, когда все твои способности исчерпываются почти-быстрой ходьбой! – С этими словами он попытался схватить куропатку клювом. Но в ту секунду, когда он уже её почти коснулся, стремительная лапа схватила её и отодвинула за пределы досягаемости.

— Сквии! – сказал грифон, глядя на него со следами улыбки во взгляде.

— Ты – злой котоптах, знаешь ли, — сообщил Всеволод своему мучителю, снова пытаясь схватить куропатку. И в этот раз, в последний момент грифон отодвинул её в сторону.

— Кек! Кек! Керрррк! – сказал грифон, делая невинный вид.

— Мистер Грифон, это совершенно не смешно, скажу я вам! – прорычал Всеволод, теряя терпение. В этот раз он бросился на еду, пытаясь ухватить её собственными когтями, но без малейших видимых усилий, она снова сместилась за пределы досягаемости. Это было последней каплей. Он взревел в ярости, и начал гоняться за неуловимой куропаткой, пользуясь всей скоростью и проворством, накопленными за долгий поход. Их хватало ровно на то, чтобы не достать до еды на волос, что явно веселило местного. Когда Всеволод уже был готов сдаться, его очередной прыжок внезапно закончился с куропаткой в когтях. Грифон отодвинулся и чирикнул что-то ободряющее. После такой зарядки, которая даже вечный холод заставила отступить, ему не требовались дополнительные приглашения. Он разорвал птицу на части и съел её чуть ли не одним глотком. Это было приятно, куда приятнее, чем просто получить её в подарок. С новым пониманием, он благодарно посмотрел на своего нового друга.

— Спасибо тебе, добрый незнакомец. Если тебе когда-нибудь понадобится помощь, я твой должник. Не то чтобы ты меня понимал… хм, знаешь, а ведь я даже не спросил, как тебя зовут! Меня зовут Всеволод, а тебя…? – чтобы подчеркнуть значение слов, он сначала показал на себя, а потом на грифона. Грифон посмотрел на него с удивлением, тряхнул головой и повторил его жесты.

— Вриии-вок! Хеел-ха!

— Хелха? Может, Хельга? Хм… хорошо, будешь Хельгой. Если не возражаешь, я тебя для краткости буду звать Хель.

— Хел! Хел! Хеел-ха!

С этими словами, новопоименованная Хельга взлетела и исчезла в снежном вихре.