Скуталу и подушка

Чем бы заняться кобылке?

Скуталу медленно поднялась вверх по лестнице ведущей ко к её дому и толкнула входную дверь. На улице царил прекрасный осенний день, и кобылка не могла поверить своей удаче. Этот день наконец настал!

Она осталась дома одна. По крайней мере, до завтра.

Поспешно затворив дверь, она к своему великому удовольствию, скинула седельные сумки прямо на пол. Будь здесь её мать, она, несомненно, велела бы убрать их, но сейчас Скуталу было ни к чему беспокоиться об этом. Во всяком случае, до завтрашнего дня. Сейчас она была взрослой, и весь мир принадлежал ей. Широко улыбнувшись, она поскакала наверх, в свою комнату, громко распевая при этом и производя столько шума, сколько вообще могла, и зная, что неодобрение родителей сейчас далеко от неё. Но, достигнув двери, она вдруг резко остановилась. “Секундочку! Да ведь в моём распоряжении весь дом! Ну-ка, пора поваляться на большой кровати!” Пронесясь стрелой по коридору с гудящими за спиной крылышками, она совершила гигантский прыжок, как если бы плюхалась в воду, и приземлилась прямиком на родительскую кровать среди тёплого комфорта простыней и подушек. Жизнь была хороша.

Прошло несколько часов. Точнее Скуталу не могла сказать, как долго она уже лежала в этой огромной двуспальной кровати, закинув копыта за подушку. Она попыталась задуматься о вещах, которые могла бы совершить сейчас, целый день будучи взрослой и самостоятельной. Какие-нибудь супер-удивительные вещи, которых она не могла сделать раньше... но нет, на ум упорно ничего не приходило. В какой-то момент она просто схватила подушку и обняла ее по двум причинам: во-первых, она так обычно не делала, а во-вторых, это была не её подушка. Но подушка сползла вниз, и когда Скуталу подтянула её обратно, она испытала довольно странное чувство. Ей было хорошо, но хорошо как-то по-особенному. Так, как если бы на День Сердец и Копыт жеребёнок в школе сделал подарок только тебе и нипони другому. Или, как в тот раз, когда она целовалась со Свити. Она не должна была нипони об этом рассказывать.

Тем не менее, время шло, и она обнаружила, что всё больше и больше думает о том поцелуе. О том моменте, когда их рты соприкоснулись, и язык Свити неопытно тыкался в её губы. О том очаровательном писке, который она испустила, когда Скуталу начала двигать своим языком туда и обратно. И сейчас, безо всяких размышлений, её бёдра начали совершать такие же движения с этой подушкой. Тепло начало нарастать в её теле, а миллионы крохотных огней зароились и погасли в её голове. Она была взрослой, она могла это сделать! Ах!

Уложив подушку вниз, она быстро перевернулась на четвереньки, обхватив её своими задними ногами. По лбу кобылки начал стекать пот по мере того, как её чувства усиливались. Сомнения на мгновение затопили её голову, но усилием воли она тут же отмела их в сторону, начав тереться о неживой предмет под собой. Там, где её промежность касалась подушки, возникло и начало потихоньку расплываться мокрое пятно, но всё это сейчас было не важно. Значение имело только ощущение ткани между ног, материя, касающаяся её петельки, интенсивный зуд и нарастающее тепло внутри её тела. Неизвестно как, но она разожгла в себе огонь, который невозможно будет легко насытить. Стон вырвался изо рта пегаски, и всё её тело задрожало. Она лежала на кровати своих родителей, ласкала себя их же подушкой, становившейся всё более влажной, и она только что застонала. Она ощущала себя очень неправильной. Хотя нет, это было не тем словом, что она искала. Озорной. Непослушной. Она была такой. И ей это нравилось.

Она не прекратила резких, отчаянных движений даже тогда, когда её дыхание сбилось и стоны удовольствия сменились хрипами и писками, а подушка оказалась залита её соками. Она почувствовала, как её крылышки, напряжённые почти до боли, хлопают в воздухе независимо от её воли. Передние копыта, до того державшие её над подушкой, разъехались в стороны, и Скуталу рухнула вниз. Теперь она полностью лежала на животе, и в это время её фланки поднимались и опускались, а дыхание было прерывистым, как после долгого бега. Она была слишком громкой и она знала это.

Что, если кто-то услышал? Что делать, если соседи позвонили родителям, решив что ей стало плохо?

И тогда Скуталу сделала одну вещь, в которой она была уверена и знала, как та делается. Она опустила свою мордочку вниз, уткнув её в подушку, и представила, что это Свити. Она неустанно целовала, грызла и облизывала её, неумолимо расправляясь с беззащитной грудой ткани. Ощущение тепла начало нарастать, когда она обнаружила, что думает об объекте под собой как о настоящей, живой пони — Свити Белль. И она была очень, очень близка к чему-то. Она уже даже могла почувствовать это. Пик? Могло ли ей стать ещё лучше? Скуталу не имела об этом ни малейшего представления. Не было никакой системы мер, чтобы обозначить ту степень чувств, что она испытывала. Но она знала, что ей это нравится. И если это было тем, что принесёт ей огонь внутри, то она сделает это. Она этого хотела.

Её мысли внезапно затуманились и стали бессвязными. Она удвоила скорость движений, заставляя кровать скрипеть, и усилила силу и страсть, с которыми целовала и тёрлась о подушку-Свити. Это странное, необычное чувство стало ещё сильнее и...

— А-а-а-а-а-а-аххххххххх! — визг молодой кобылки разорвал воздух. Она тут же закусила ткань, заглушая этот резкий звук. Поток соков залил низ подушки и внутреннюю сторону бёдер. На мгновение она прижалась к подушке так плотно и задвигалась так быстро, что казалось удивительным, как она после этого вообще не стёрлась в пыль. Но почти сразу же это чувство начало идти на спад.

Единственное, что осталось после того, как она перевернулась на бок, обхватывая своего матерчатого друга, ныне ставшего мокрым и испачканным, как и она сама, — это была смесь из чувства удовлетворённости и глубокой усталости. “Ух ты, — только это и пришло ей на ум, — быть взрослой это просто нечто!”
Когда Скуталу уснула — “Несколько минут сна мне не повредят...” — в голове её плавал образ маленькой белой единорожки, с которой она когда-то разделила поцелуй. Её глаза медленно закрылись, и во сне подушка, которую она плотно прижимала к груди, была настоящей Свити Белль.