Садовница и сны

Садовница и сны

Когда Лэй Лэнд проснулась, она готова была поклясться, что уже наяву какое-то мгновение чувствовала прохладу металла ворот, которых только что коснулась во сне.

Массивные, в несколько этажей высотой, ворота эти вели во дворец принцесс и были украшены коваными завитками, пересыпанными тенями и солнечными бликами.

Они были прекрасны, и Лэй Лэнд ненавидела их.

Ей хотелось попасть во дворец, но ворота были закрыты.

Проснувшись окончательно, она сердито поворочалась под одеялом. Было жарко и тихо; воздух над белыми крышами кантерлотского квартала Башен раскалялся, подрагивая в солнечных лучах. Летний день давным-давно начался.

Лэй Лэнд нехотя встала, перебирая в уме мелкие подробности сна. Он снился ей уже в третий раз, и про себя Лэй называла его «сон о дворце». В отличие от обычных сновидений, он не истончался, мало-помалу исчезая из памяти, когда она просыпалась.

Лэй Лэнд помнила все детали болезненно ярко. Это ее беспокоило.

«Закрытые двери означают нерешенные вопросы», — гласил сонник, одолженный ею у знакомой бакалейщицы улицей ниже.

«Это, должно быть, какой-то очень настырный вопрос», — сердито думала Лэй, подрагивающей, неловкой магией отодвигая присохшие друг к другу тюбики краски, чтобы освободить место для тарелки с завтраком. Кухонный стол, как и другие поверхности в ее доме, был завален бумагой, кистями, карандашами, кусочками угля и всякими принадлежностями рисовальщиков, какие только можно себе вообразить.

Большинство из принадлежностей этих покрылись пылью, выцвели или ссохлись, как отодвинутые тюбики. Лэй Лэнд давно уже не рисовала.

Она знала, что в ее жизни были свои вопросы — хотя, может, и не больше, чем у любой другой пони. По крайней мере, ей можно было не волноваться о еде и крыше над головой: скромная рента позволяла ей жить так, как хочется, потому что хотелось Лэй очень немногого. Кому-то ее доходы могли показаться чересчур скудными не только для столицы, но Лэй Лэнд все устраивало; тщеславие ей тоже было чуждо, она не стремилась к известности.

По правде сказать, она вообще ни к чему особенно не стремилась, но теперь, перестав рисовать, Лэй чувствовала себя неприкаянной.

Дожевывая пучок вялых маргариток, она неловко подняла магией кружку с водой; мерцающая дымка дрогнула, и кружка, накренившись, плеснула на валявшиеся поверху кучи кисточек наброски.

Лэй с досадой хмыкнула, подхватывая бумагу дрожащей магической дымкой и оглядываясь в поисках чистой салфетки или тряпочки; линии уже начали расплываться, превращая наброски диковинных цветов в каких-то перекрученных чудовищ.

Больше всего Лэй Лэнд любила рисовать именно цветы, и не только настоящие — ее рисунки полнились фантасмагорическими растениями, схожими со своими эквестрийскими сестрами и братьями лишь отдаленно. Ее мама часто говорила, что Лэй стоит стать ботаником, и при этом всегда косилась на ее кьютимарку.

«Или, может, хотя бы флористкой. Или садовницей», — думала Лэй иногда рассеянно и бесплодно. Составлять прекрасные букеты. Выращивать цветы. Но, в конце концов, ее кьютимарка появилась тогда, когда она рисовала — и испорченные напрочь обои в прихожей, заляпанные ярко-синими цветками, родители гордо не меняли до того момента, как Лэй закончила школу.

На кьютимарке у нее был цветочный бутон синего цвета. Большинство знакомых склонялось к мысли, что это тюльпан, но сама Лэй Лэнд относилась к этому скептически. Она хорошо знала, как выглядят тюльпаны. Это был какой-то другой цветок.

Ее кьютимарка появилась, когда она рисовала, но теперь Лэй больше не хотелось брать в магический захват ни карандаш, ни кисть; рисование стало тяготить и даже страшить ее, хотя она не могла сказать точно, что ей мешает. Общее ощущение ненужности и бессмысленности наваливалось на нее всякий раз, когда она смотрела на пустой лист, магия телекинеза давала сбой, и Лэй почти тошнило от мысли о том, что вот сейчас ей придется провести первую линию.

Салфетка или чистая тряпочка никак не желали находиться; Лэй Лэнд еще немного подержала залитый, подрагивающий набросок в воздухе, а потом просто опустила его в прежнюю кучу.

«Какая, в сущности, разница», — подумала она.

В ее памяти все еще жили исполинские, уходящие ввысь кованые ворота дворца, раскрашенные тенью и солнечным светом. На какое-то мгновение мелькнула мысль о том, что можно было бы нарисовать их… но от этой мысли Лэй вздрогнула. Нет. Зачем бы.

Хотя узнать о том, почему ее мучает этот сон, ей хотелось. Как и о том, что именно находится за воротами.

В своем сне Лэй Лэнд совершенно точно знала, что ворота ведут во дворец принцессы Селестии, — в смысле, во дворец принцесс Селестии и Луны, конечно. Селестия совсем недавно вновь обрела сестру, а Эквестрия — еще одну принцессу, так что Лэй (как и многие пони) по детской привычке продолжала порой думать о Селестии как о единственной правительнице, забывая о принцессе Ночи.

Но ворота из сна совершенно не были похожи на вход в настоящий дворец. Лэй Лэнд, конечно, никогда не была внутри, но не раз видела большие, разукрашенные двери, охраняемые почетной стражей белой масти. Во сне не было никаких стражников; не было и древней Дворцовой площади, и гомонящей толпы горожан. Только она и ворота.

Покатав эту мысль в своем уме так и эдак, Лэй Лэнд, наконец, решила отправиться во дворец наяву.

Пока она собиралась и вскидывала на спину ремень седельной сумки, ее посетила еще более смелая мысль — у принцессы Селестии ведь были приемные часы, когда она с любовью и тщанием разбирала жалобы и беды своих подданных, как положено всякой доброй правительнице; почему бы Лэй не поискать ответов на свой сон у принцессы?

«В конце концов, — убеждала она себя, — снится-то мне ведь ее дворец! Да и вдруг такой привязчивый сон связан с какой-нибудь магией».

С неожиданно легким сердцем она проскакала по лестнице и почти выбежала на нагретую солнцем улицу.

Но радость Лэй быстро начала утихать, когда она, подходя к дворцу, увидела невероятно длинную очередь из пони всех рас и мастей, тянущуюся по общественной части садов и ведущую к административному крылу.

Лэй Лэнд медленно побрела вдоль цепочки из ожидающих пони.

— Простите, — робко спросила она наконец у какой-то пожилой единорожки. — Вы, м… все здесь хотят спросить совета у принцессы?

— Верно, — с охотой ответила единорожка. — Конец очереди вон там.

— Неужели принцесса успеет всех сегодня принять? — Лэй Лэнд растеряла остатки энергии. Ну и зачем она сюда вообще пришла? С самого начала было ясно, что не стоит и пробовать.

Единорожка рассмеялась.

— Ну, милочка, — она помахала копытом. — Что вы! Это на запись. Я рассчитываю, что вот нас примут в начале осени, если успеем сегодня записаться. Да и дела сложные попадаются. Хоть бы и наше, например — смертельную многолетнюю вражду даже принцесса Селестия за пять минут не решит. Эта Тайви Шелл ведь так и думает, что имеет право оттяпать часть моего балкона.

— Милисент! — истошно закричали с той стороны газона; невольно обернувшись, Лэй увидела пожилую пегаску, стоявшую у лотка с холодным лимонадом. — Милисент, клубничный кончился! Я тебе с апельсином возьму, старая ты клюшка!

— Старая? Да я еще на могиле у тебя погарцую, Тайви Шелл!.. И скажи, чтобы льда положили побольше!

— Может… — Лэй оборвала себя и задумалась. — Прошу прощения, а вы не знаете, где принимает просителей принцесса Луна?

— Луна? — моргнула единорожка. — Нет… честно сказать, не знаю, но наверное, к ней можно записаться там же, где и к принцессе Селестии. Это было бы разумно, разве нет?

— Вы правы. Спасибо, — Лэй опустила голову и, повернувшись, медленно двинулась вглубь садов, бессмысленно петляя по дорожкам.

Те чем дальше, тем больше пустели. В конце концов Лэй уселась на скамейку в самой дальней части садов и бездумно глядела на легкие, разноцветные башни дворца, омытые солнечным светом, пока этот свет не загустел, меняя цвет на смесь золотого и оранжевого. Близился вечер.

«И с чего мне вообще так охота попасть в тот дворец», — думала Лэй. Наяву разноцветные, изукрашенные драгоценными камнями башни не вызывали у нее никаких особенных чувств, кроме приличествующего всем пони благоговения.

Она подумала было о том, как ее разочаровала очередь, разом сорвавшая ее планы, и о том, почему ей так резко расхотелось заниматься тем, что потребовало от нее хоть немного усилий; но это были какие-то совсем не нравящиеся ей мысли.

«Ладно же, — решила она вдруг. — К принцессам наяву мне не попасть и не спросить у Селестии совета; но принцесса Луна заведует не только ночью, но и сновидениями, а значит, ее можно встретить во сне».

Лэй Лэнд слышала страшноватые пересуды о том, что вновь обретенная принцесса охраняет все Царство Снов и может бродить по нему, где ей вздумается, порой наведываясь в чужие сны. Куда уж лучше — спросить о сне у той, кто правит снами?

Лэй понятия не имела, как искать кого-то во снах, но собиралась встретиться с принцессой Луной — во что бы то ни стало.

«Может быть, это вообще ее дворец», — подумалось Лэй Лэнд, когда она брела по гулкому сумрачному залу, отделанному синим мрамором.

Она вздрогнула и обернулась.

За ее спиной возвышались исполинские дворцовые двери; с внутренней стороны их украшала мозаика из янтаря и лазурита.

— Я сплю, — тихонько сказала себе Лэй Лэнд, не веря собственным словам. Неужели это сон? Все выглядело слишком реальным.

Но, пошарив в памяти, Лэй вспомнила, как пришла домой, как читала остаток вечера, как улеглась спать; воспоминания эти ощущались здесь зыбкими и ненадежными, но они были.

Лэй Лэнд потрясла головой, не веря себе, и замедлила шаг. Стрельчатые окна-витражи рассыпали по залу пятна цветного света, мешая их с холодными сквозняками. Дворец изнутри выглядел красиво, но не слишком приветливо, и Лэй съежилась. Зачем она сюда так стремилась? Ее здесь никто не ждал. Она тут лишняя. Ей стоит прямо сейчас уйти и не позориться еще больше.

Она вспомнила о своем желании отыскать принцессу Луну и узнать, что означает этот настойчивый сон; странное и давно забытое чувство любопытства, жажды новых впечатлений и знаний вновь охватило ее.

— Что же, — проворчала Лэй Лэнд. — В конце концов, я уже внутри.

Она храбро двинулась вперед, перейдя на рысь; стук ее копыт отдавался эхом в высоких сводах, а редкий свет оседал на шкурке. Лэй свернула несколько раз; потом еще; на пути ей не попалось ни единой пони. Было тихо и пустынно.

Коридоры уводили ее все глубже, вливаясь друг в друга и становясь все темнее; копыта застучали глуше — парадный мрамор сменили густые, темно-синие ковры, а витражные окна — узкие, в два копыта шириной, прорези в стенах.

«Кто знает, кого тут можно встретить», — думала Лэй, начиная побаиваться. Она и лягаться-то толком не умеет, а магия у нее никогда не была сильной.

Но она продолжала идти вперед, пусть и замедляя шаги, звуки которых пожирались бесконечной лентой ковра.

Услышав бряцанье металла и голоса, Лэй Лэнд навострила уши; доносились они из бокового проема в конце этого коридора.

Страх захлестнул ее с новой силой, но в конце концов она решила осторожно подкрасться и заглянуть в проем; и нос к носу столкнулась с земной пони, выходящей из этой странной, бездверной комнатки.

— О, богини! — воскликнула пони с облегчением, глядя на Лэй Лэнд. — Наконец-то! Но время ты выбрала не лучшее.

— Для чего? — с оторопью спросила Лэй. — И вы что, меня ждали?

— Конечно, ты же новая стражница. Уже и приказ о тебе подписан. Но чего тебе стоило еще повременить? Ведь она сейчас возвращается.

— Я и так долго ждала, — сказала Лэй; она не знала, о чем эта пони ведет речь, но мысль о том, что ей нужно ждать еще из-за чьей-то прихоти, ее только насмешила. — Что мне там, вечность теперь торчать из-за того, что кому-то так хочется? Мне вот — совсем наоборот.

— Ну, не заводись, — пони осмотрелась, повернув голову направо и налево. — Давай тогда просто пересидим тут.

Она втащила Лэй Лэнд в комнатку, откуда сама только что вышла, и где двое серых пегасок перебирали огромную кучу фрагментов доспехов из темно-синего металла, тусклого, как вечернее небо в тумане.

Недоумевающая Лэй хотела было спросить, зачем это они здесь и кто, собственно, возвращается, но не успела; она почувствовала, как температура воздуха стала быстро подниматься.

— Что это? — спросила Лэй шепотом, поежившись. — Что там…

Пегаски, перебиравшие доспехи, внезапно упали ниц, прижавшись к полу; земная пони, с которой Лэй разговаривала, сделала то же самое, и, помедлив, Лэй решила последовать ее примеру.

Она заметила, что пони в комнате зажмурились, но сама Лэй, замирая от страха, не могла и не хотела удержаться от того, чтобы подсмотреть, в чем тут было дело.

Она увидела, как синий сумрак коридора раскрасили желто-оранжевые всполохи, становившиеся все ярче с каждой секундой, будто к комнатке приближалось нечто; вокруг становилось все жарче, а воздух накалился и высох так сильно, что Лэй с трудом могла дышать.

Когда первый всполох, похожий на огненный язык, коснулся стены напротив комнатки, Лэй тоже зажмурилась. Но как бы они не сжимала веки, ослепительный алый свет, казалось, проникал прямо сквозь них. Запахло паленой шерстью.

Все это длилось еще несколько секунд, показавшихся Лэй Лэнд невыносимо долгими, но, в конце концов, жар стал удаляться.

Пони, благоговейно перешептываясь, встали.

— Что это было? — спросила Лэй у земной пони: слова ей удалось выговорить с третьего раза, потому что глотка совершенно пересохла.

— Ты не знаешь? — удивилась ее собеседница. — Это же пресветлая Селестия. Она только что вернулась с края земли и неба, где поднимала солнце.

Лэй Лэнд тупо посмотрела в пол. Она прекрасно знала, как выглядит принцесса Селестия, — высокая, белоснежная богиня-аликорн с добрым взглядом и распахнутыми крыльями, — и не раз воочию, правда, стоя в большой толпе, могла убедиться в том, что никакого солнечного жара от принцессы не исходит, пусть она и поднимает каждый день солнце.

— Но ведь принцесса… — начала было Лэй, но земная пони фыркнула.

— Какая принцесса? Селестия — богиня светлого дня, строгая и справедливая. Принцесс тут нет. Вот, возьми, — она протянула Лэй Лэнд сложенный втрое лист пергамента с огромной, устрашающего вида печатью темно-синего сургуча, выглядящей куда более внушительно, чем печати на городских королевских указах.

— Что это?

— Твое назначение. Ты же принята в стражу.

— Прин… богини светлого дня, Селестии? — похолодела Лэй.

— Нет, — хмыкнула земная пони сочувствующе. — Богини ночи, Луны!

Сложенный лист повис в воздухе, обтянутый магической дымкой Лэй; марево дрожало так, что пергамент подпрыгивал в воздухе.

Лэй Лэнд разом вспомнила все мелкие, мерзкие и темные шепотки, ходившие наяву о принцессе Ночи.

«Если принцесса Селестия наяву добрая… а тут она такая… то принцесса Луна...»

— Да, не повезло тебе, подруга, — земная пони стукнула ее по плечу. — Может, хочешь отказаться?

Лэй Лэнд перевернула лист в воздухе печатью вверх.

— Ну нет, — сказала она твердо. — Я сюда затем и пришла — чтобы поговорить с ней.

И она сломала печать, разворачивая лист и собираясь прочесть ровные строки официального послания.

Но вместо этого ошеломленная Лэй Лэнд увидела на листе только небрежные абрисы синих цветков.

По ее мордочке тут же хлестнул порыв ветра, перемешанный с мелким, горячим песком.

Лэй Лэнд оглянулась.

Дворец и пони исчезли. Она стояла посреди пустыни.

Бесконечные просторы желто-серого песка тянулись во все стороны, пересыпанные торчащими из него тут и там руинами. Но остатки куполов, полузасыпанные, разрушенные стены из белого песчаника и верхушки неведомых, погребенных в песке статуй и разбитых скульптур совсем не оживляли пейзаж, а делали его еще тоскливее.

Лэй Лэнд перевернула лист, все еще парящей перед ней в воздухе, — на обратной стороне ничего не было, — а потом захотела рассмотреть получше рисунок и невольно вскрикнула.

Под песчаным ветром линии выцвели и осыпались, как песчинки, оставив пергамент абсолютно чистым.

Она с испугом отбросила его, и ветер погнал по песку пустой лист, неотличимый теперь по цвету от всего, что было здесь.

Лэй Лэнд медленно спустилась с небольшого холмика, на котором стояла, и обнаружила, что это была часть гигантской статуи — кажется, кончик исполинского уха, судя по форме, принадлежавшего не пони.

Потом она побрела дальше, загребая копытами песок, мимо остатков диковинных, древних, забытых вещей. Что они изображали? Кто все это создал? Сколько скульпторов выбивало из песчаника эту двуногую статую, закутанную в каменный плащ, чьи складки почти сгладились от песка и времени?

Помнит ли хоть кто-то о них и о том, что они сделали?

Лэй Лэнд спустилась по длинному, пологому, наполовину занесенному песком скату из каменных плит, прошагала мимо длинных изваяний крокодилов с заклеенными ртами, и заскользила взглядом по почти стертому барельефу, изображавшему то ли гибель, то ли сотворение мира. «Это не Эквестрия», — подумала Лэй Лэнд, медленно шагая вдоль барельефа и вглядываясь в вырезанные на камне фигуры и сценки. Кто ведает, что это был за мир и есть ли он еще на свете. Какой же смысл было создавать все это, подумалось Лэй Лэнд невольно, если оригинал сгинул в веках, а смотреть на это все равно больше некому?

С каждым шагом изображения барельефа становились все более плоскими, вдавливась в камень и сливаясь с ним, и уже не оставляли возможности понять ничего кроме того, что были невероятно древними. И мысль о забвении, подспудно терзавшая Лэй, была не менее старой.

— Но ведь вас видели, — прошептала наконец Лэй вслух, не желая больше выдерживать этот исполинский песчаный гнет.

Они были древними, как время, и за эту древность их видели бессчетное количество раз; закончился мир, который они отражали, и они в конце концов тоже закончились, потому что конец есть у всего на свете, и желать обратного — значит попирать изначальные законы. Всякая память становится песком.

Но все это время они были, и их видели.

Лэй вскинула голову и зашагала увереннее, и когда она свернула, заходя за колонну, ее копыто коснулось не песка, а изумрудной травы.

Лэй Лэнд в восторге огляделась. Вокруг нее рос роскошный сад, тонущий в мягких вечерних сумерках.

Она пошла вперед, не зная, куда смотреть в первую очередь и едва чувствуя под копытами землю. Деревья, пышный кустарник и самые разные цветы, многие из которых она никогда раньше не встречала, дали бы фору даже растениям королевского сада. Дорожек здесь не было; все свободное от больших растений пространство занимала мягкая трава, порой выводящая на полянки с удобными плоскими камнями, порой сбегавшая к воде ручьев и крохотных водопадов.

Это был самый прекрасный сад, какой Лэй Лэнд видела в своей жизни, и поэтому, когда кто-то рядом спросил ее мелодичным голосом, нравится ли ей это место, она ответила сразу же:

— Да! Конечно!

И только потом осеклась, резко обернувшись.

Невдалеке стояла высокая, изящная пони с шерсткой густого, темно-синего цвета и мягким взглядом; ее грива и хвост струились, как вечерняя дымка, а кончик рога блеснул, как звезда, когда пони поправила широкие листья папоротника у дерева рядом. Лэй Лэнд не требовалось смотреть на ее крылья, чтобы уже осознать, что перед ней стояла аликорн.

— Принцесса Луна? — робко спросила Лэй Лэнд и поспешно склонилась перед ней.

— Не пугайся сейчас, — сказала Луна, улыбнувшись, и подошла ближе. — Ты ведь уже сумела дойти сюда, не бросив дороги.

— Вы знали, что я иду? — недоверчиво спросила Лэй Лэнд. — И это ведь сон? Я встретила вас во сне? Так почему… почему вы сразу мне не показались, я ведь так вас искала?

— Я правлю царством снов, — сказала Луна, усмехнувшись. — И могу странствовать по своему царству, но ходить чужими путями я не умею.

Кивком головы она пригласила Лэй идти за собой, и та осторожно двинулась следом, отстав на шаг-другой.

— Ты любишь рисовать, — продолжила Луна.

— Раньше любила, — опустила голову Лэй.

— А почему перестала?

— Не знаю, — ответила единорожка, помолчав. Она не знала, как облечь в слова то, что мучило ее перед листами бумаги. — Это… не знаю. Мне стало казаться, что это бессмысленно. И… — она заставила себя продолжить, — и это требует усилий. Иногда упорства. Поиска. Иногда… я думала, что только сделаю себя посмешищем. Или что никто даже не посмотрит на все это. И… в общем, зачем.

Принцесса Луна фыркнула с каким-то тихим развлечением, и Лэй умолкла, перебирая в памяти свой путь сюда.

— Скажи мне, Лэй Лэнд, ты узнаешь это?

Луна указала на ярко-синие диковинные цветы, разросшиеся вокруг плоского камня на островке, и Лэй с удивлением признала в них цветки, которые она нарисовала когда-то давным-давно и которые с тех пор часто появлялись на ее рисунках.

— Я рисовала их, — пробормотала она. — Но не видела раньше, наяву или во сне.

— Возможно, — кивнула принцесса Луна. — А знаешь ли ты, как связаны сны и явь?

Лэй покачала головой.

— Неразрывно, — Луна коснулась кончиком копыта ближайшего цветка. — Все те, кто спят, волей-неволей творят царство снов, а просыпаясь, приносят их часть обратно, в царство яви. В иных мирах это зовут ткачеством, плетением или песней; мне кажется, что это похоже на взращивание садов. Вы, все те, кто создают линии на бумаге, звуки в воздухе и слова в чужих головах, делаете это по множеству причин, и каждая из них важна и весома; но при этом вы — лучшие из возможных садовников, ибо эта связь становится крепче, а с нею становятся крепче и устойчивее и оба царства.

В молчании Лэй недоверчиво переводила взгляд с принцессы Луны на синие цветы.

— Они очень красивые, — улыбнулась наконец Луна. — Мне тоже нравится это место.

Лэй несмело улыбнулась ей в ответ и, продолжив рассматривать цветы, каждая деталь которых уже была ей знакома, с каким-то странным чувством дотронулась копытом до одного из лепестков.

Она проснулась.

Было жарко и тихо; летний день давно уже начался. Лэй Лэнд лежала, не шевелясь, ее одеяло было сбито на пол от того, как она ворочалась во сне.

Она села на кровати и потерла лоб копытом; сна не было ни в одном глазу.

Ее взгляд случайно скользнул по бедру, и Лэй Лэнд застыла. Вместо бутона там был теперь раскрытый, ярко-синий цветок с девятью лепестками; парившие над ним точки, похожие на мерцающие крапинки звезд, казалось, светились.

Лэй Лэнд спрыгнула с кровати, в восторге оглядывая это диво; ее копыто наткнулось на карандаш, валявшийся на полу.

Магическая дымка охватила карандаш и подняла его в воздух. Она больше не подрагивала.