← «Внешний враг»

Странник. Путешествие третье. Тёмный Град

«О переменах»

— Лэм? Ты спишь?

Грэг Баттерскотч… Знакомое сочетание букв явственно проявлялось поверх скупой на эпитеты канцелярской бумаги.

— Кажется, уже нет, — детектив, стараясь расправить до одеревенения затекшие от необъяснимого положения тела суставы, лишь сильнее углубился в пучины грядущей ломоты в костях. Его растрёпанную гриву графически очерчивали серебристые блики – отражение далёкого солнца, способное, как оказалось, подобно сорняковым росткам, пробивающимся сквозь могучую мостовую, достигать, минуя в своём путешествии самые тучные колоннады, совершенно невообразимых уголков планеты. Одним из которых этой ночью и стала бедовая единорожья голова.

Вот оно – доказательство! Живое, натуральное, заверенное нотариусом… Но разве есть в пределах Эквестрии такой закон, который запрещал бы честному извозчику в тайне подрабатывать государевым советником?

Пламя, с завидной периодичностью обласкивающее копыта Лэма прохладным бризом, игриво перекинулось на его шерстяной покров.

— А ты чего не спишь? – буркнул жеребец, обращаясь к своей подопечной. – Смотри какая рань – тебе бы сейчас десятый сон видеть, а не балду гонять.

Тень за окном саркастично подмигнула соседу, намекая на свою неприменную причастность к происходящим событиям. Лэм, аккуратно сложив документ вчетверо, засунул его в карман жилета для сохранности и захлопнул за собою дверцу разбитого вдребезги фургона. Тень, казалось бы, заигрывала с ним, то прячась между деревьями, то вновь показывая герою метафорический язык.

Лэм Фарлинг остановился, почувствовав, что путь его копытам преграждает нечто мягкое. Позабыв о плавящейся одежде, единорог нехотя опустил глаза. На тропинке, привлекая трупоедов растерзанной черепной коробкой, лежало тело… Совершенно незнакомое, оно казалось ему инородным в окружающей лесной идиллии, но на глазах у детектива отчего-то навернулись слёзы…

— Лэм, ты… плакал ночью… — из-под громоздкого одеяла поняши виднелась только сонная мордашка, но даже одного этого обстоятельства хватило бы, чтобы растрогать самого чёрствого сухаря.

— Правда? – детектив, однако, не мог обвинить себя в том, что слишком внимательно прислушивается к собеседнице. Он судорожно нащупал в кармане безрукавки, с которой он с недавних времён не расставался даже ночью, заветную бумагу, и на душе у него мгновенно полегчало. Интересно, почему?

— Тебе приснилось что-то неприятное? – забавно, но Эшли порой трудно было придать какую-то определённую характеристику поведения. Она могла втечение нескольких часов отчаянно доказывать свою заслуженную причастность к миру взрослых, а затем неожиданно проявить самую искреннюю детскую непосредственность. Что ж, как полагал Лэм, наверное, это и есть тот самый переходный возраст, о котором кричат научно-популярные брошюры для «начинающих» матерей – крайности, максимализм, бунтарство…

Так и не дождавшись ответа, кобылка предприняла самое непредвиденное для своего временного опекуна действие – встала с кровати. Протиснувшись сквозь шквал «заботливых предостережений» и «назидательных замечаний», посыпавшихся со стороны детектива, она направилась к небольшой столешнице, откуда зубами вытянула из хаоса сваленной в кучу зоологической литературы небольшой блокнот, с прикреплённой к нему на цепочке шариковой ручкой.

— Вот, держи, — сказала она преисполненным гордости за собственное деяние шёпотом, предварительно вручив находку адресату, — это, так сказать, артефакт с Земли – я его давно здесь приметила, пока ты там занимался своими расследованиями. Записывай туда всё, что покажется важным, а в первую очередь — сны. Туман, если не регулировать время первых его посещений, крайне пагубно влияет на память…

С обильно сдобренной блёстками кислотно-розовой обложки, просвечивая своим оттенком даже сумеречную серость ночи, на детектива приветственно глядела человеческая самка с прозрачными стрекозиными крылышками.

— И… Почему только сейчас?.. – выбор слегка недоумевающего Лэма пал на первый случайный из множества вопросов, мельтешащих у него в голове.

— Надо было узнать, проявились ли симптомы… — Эшли, с видом заправского доктора, прищурила веки, — и как оказалось, с недавних пор ты начал частенько забывать очень многие и важные вещи — вроде своего грустного прошлого, или, например, вот этого…

Кобылка, сверившись привыкшими к темноте глазами с настенным циферблатом, эффектно указала копытом на дверь… Которая никак не отреагировала на призыв к действию.

Пятнадцать секунд глуповатой и застывшей тишины показались обителям спальни сущей вечностью, развеять которую оказался способен лишь звон подконтрольного Энджелу колокольчика. Часы, тем временем, перевалив за отметку «пять с четвертью минуты», даже не заметили утренней побудки и размеренно продолжили свой ход.

— Дискорд подери, сегодня же вторник… — раздосадованно протянул жеребец, только что лишившийся так ожидаемой им пары дополнительных часов сладостных грёз, и начал поспешно приводить себя в порядок.

Как повелось, обычно кулинарные труды в небольшом коттедже на окраине леса возлагались на зомбированные спины Спайка или его товарища, однако сегодня им было позволено вдоволь попялиться в стену – у плиты суетилась известная полосатая гостья. Конечно же, никакого газа в конфорках не было и в помине – бал вершили огненные фокусы и приправы, так хорошо известные в родных зебринских краях. Впрочем, пришла Зекора далеко не только для того, чтобы в очередной раз побаловать хозяйку и её постояльцев экзотическими рецептами и ароматами.

Эшли давеча, нетерпеливо покусывая перья на оставшемся крыле, стоически выдержала доскональный осмотр иноземной знахарки. По выражению последней трудно было достоверно определить, умирает пациент или идёт на выздоровление, а потому детектив решил в кои-то веки обратить на себя внимание.

— Действуем по старому плану, - не удосужившись заметить порыв единорога, внезапно заговорила зебра, — она идёт со мной, я провожу ритуал извлечения паразита, вечером приходит её приятель.

Кажется, мнения субъектов диалога изначально не учитывались при построении высказывания, ибо взгляд свой Зекора, минуя жаждущего информации Фарлинга, направила прямиком на жёлтую пегаску.

Флаттершай, впрочем, внимательно выслушав гостью, лишь тихо кивнула, не произнеся ни слова.

Беспокойное пламя свечей, как ни странно, совершенно не романтизировало атмосферу – Эшли, попеременно орудуя копытами и зубами, стремительно поглощала индивидуальный похожий на однородную кашицу завтрак, а Зекора поспешно собирала по дому необходимые склянки, на которые Лэм раньше даже и не обращал внимания, принимая их за соленья… Жеребец, кажется, был единственным существом в гостиной, которое чувствовало себя настолько не в своей тарелке. Порой ему казалось, что он даже более подневольный участник событий, нежели Энджел со Спайком – те хотя бы не осознавали собственной беспомощности. Всё было решено и оговорено заранее, а он — при всей его показной решительности и предприимчивости – послушно сыграет в происходящем свою роль. Впрочем, зачем роптать на план, созданный гораздо более осведомлёнными индивидами, чем ты сам?

Во всей этой кутерьме оставался лишь один, наиболее вопиющий в сложившейся ситуации вопрос:

— А чем тогда весь день буду заниматься я? – не слишком заботясь о формулировке, Лэм обратился к Флаттершай.

— Скоро узнаешь, — ответила та без всякой таинственности или загадки.

Эшли, утерев копытцем губы, поблагодарила уже собравшуюся в дорогу Зекору за кушанье и тоже направилась к выходу. Она, как оказалось, вновь находилась в стадии ремиссии – в такие моменты просто лежать и «лечиться» ей становилось откровенно скучно, отчего её персону, бодрую и умеренно активную, частенько можно было увидеть в разных частях коттеджа.

Проводы длились совсем недолго, и вскоре, пресекая тревожные взгляды и лишние вопросы, дверь захлопнулась, знаменуя своим скрипом начало ещё более кардинальных перемен в жизни окружающих её героев.

Лэм, по правде говоря, не совсем осознавал как именно ему следует относиться к данной ситуации. С одной стороны, его терзали мысли об Эшли, её судьбе, состоянии здоровья, но с другой – в мятежной единорожией душе вновь и вновь сквозила странная червоточина, неизменно вопрошающая одну и ту же загадку: что ты здесь забыл, Фарлинг? Детектив давно выработал целый список ответов – да, так сложились обстоятельства, ему и вправду небезразлична эта кобылка, путь в Кантерлот ему теперь заказан, но всё же… Ему казалось, что он на самом деле что-то запамятовал. Что-то настолько важное, что способно разом ответить на все его вопросы…

Противное и рыхлое ощущение в желудке напомнило единорогу о ночных кошмарах, если можно придать его странным и вязким видениям такое название. После них всегда оставалось лишь мрачное чувство меланхоличной депрессии, ещё долго напоминающее о себе периодической головной болью — однако содержание грёз совершенно не задерживалось в черепушке жеребца, улетучиваясь вместе с первыми неловкими потягиваниями спросонья.

На глаза Лэму в очередной раз попался блестящий блокнот. Что ж, может, и вправду стоит…

— Если ты закончил, прошу обратно к столу, — послышался мягкий, но требовательный голос жёлтой пегаски, — нам есть что обсудить…

Обработав услышанное, чувства и мысли единорога мгновенно вернулись в привычное русло. Дела, гораздо более насущные, не требовали отлагательства, а подумать о вечном можно будет и на досуге – не зря же говорят, что работа помогает забыть о горестях.

Впрочем, это не помешало Лэму всё же прихватить с собой блокнот. Так, на всякий случай.

— Я полагаю, вам понятна наша текущая задача, не так ли? – поинтересовалась Флаттершай между потягиваниями сквозь трубочку чуть тёплого сока некоего свежевыжатого лесного фрукта.

— Да, вполне, — план, по сугубо личному разумению Лэма, и вправду выглядел простым и лишённым бессмысленных пунктов, но, если быть честным, от него всё ещё веяло некоторой фантастикой, — однако, я всё же не совсем осознаю ту часть с поездом…

— Давайте решать проблемы по мере их поступления, вы не против? До выше упомянутого случая нам предстоит ещё очень много работы… — соломинка, издав характерный призвук, оповестила о том, что напиток подошёл к своему логическому завершению, и пегаска недвусмысленно кивнула слугам. – Но перед тем как вы отправитесь в путь, я хотела бы задать вашей персоне один крайне значимый в данной ситуации вопрос – готовы ли вы, Лэм, последовать за мною в Кантерлот по первому зову?

— Ч-что вы имеете в виду? – детектив настороженно повёл ухом.

— Я хочу знать… Готовы ли вы оставить Эшли здесь, в Понивилле, если это потребуется для выполнения задачи?

Естественно, Фарлинг ответил, что не готов. Как вообще можно согласиться с чем-то подобным? Это же всё равно, что…

Рельсы – те, которые ещё были похожи на свои прообразы – тоскливо поскрипывали под весом подкованных копыт детектива, оповещая о прибытии последнего всю близлежащую округу. Впрочем, Флаттершай успокоила посланца – в предрассветные часы здесь обычно тихо. Понивилль уже некоторое время назад скрылся за пологом густого фиолетового тумана, неразличимого вблизи, но очень явственного на расстоянии нескольких метров, что, впрочем, никак не отличало его от более обыденного собрата. Состояние, в котором ныне пребывал Лэм, неплохо раскрыло бы словосочетание «холодный озноб», однако к нему примешивалось и что-то ещё, вряд ли поддающееся литературному описанию… Что-то вроде «внутренней пустоты, вперемежку со страхом перед неизвестностью…»

Фарлинг записал получившееся выражение в блокнот. Получилось недурно, хотя и порядком избито.

С нынешней точки обзора Лэма, тщательно обдумавшего все «за» и «против», план пегаски выглядел не то что фантастическим, но даже абсурдным. Она, как выяснилось, намеревалась почти что в одиночку прорваться в Кантерлот на старом понивилльском Экспрессе, застрявшем на местной станции, и… Узурпировать власть? Доказать всем, что на самом деле она всё это время была права? Да, в эту часть замысла детектива, пожалуй, посвятили довольно поверхностно. Зато промежуточный его пункт, призванный занять Фарлинга на время паразито-изымательной операции, был обрисован гораздо более явно – сбегай, мол, к горному Хребту, в который упираются рельсы, разузнай, что там к чему, да и возвращайся обратно. Правда, что именно следовало узнать, куда «сбегать» и, главное, почему с этим не смогут справиться Энджел или Спайк, было решительно непонятно. Лэм, однако, давно смирился с тем, что спорить с изменившейся желтобокой кобылкой себе дороже – так или иначе, то, чего она захочет, всё равно произойдёт, при желании окружающих или с его отсутствием.

Лэм, мысленно пересчитывая камешки между шпалами, вытащил из общего с блокнотом кармана порядком измятый, но от этого не менее важный документ, найденный в недрах старого обиталища Лиры Хартстрингс и Бон-Бон после неожиданной встречи детектива со старым другом. Да, вот она, причина его утренних волнений в полудрёме, промелькнула светлая мысль в черепушке у путника. Отыскать бумагу было не трудно – она находилась в одном из сервантов, поверх кучи различных счетов и квитанций разного пошиба. Заглавие сей «печатой грамоты» торжественно провозглашало, что последняя представляет собою самый настоящий «Перечень участников межконтинентальной экспедиции», по всей видимости, состоявшейся весной трёхлетней давности. Или это было осенью? Кто знает… Однако, при всей своей показной важности, документ являлся довольно незначительной шестерёнкой во всей той бюрократической кутерьме, что пришлось проделать её субъектам во времена организации «Экспедиции». Здесь значились лишь имена и подписи тех, кто безоговорочно и бесповоротно жертвовал собой во славу науки – географии, если быть точным. «Освальд Г., Эдвард К., Рейчел О., Боннибел Б., Лэм Ф., Грэгори Б.» — система записи, не упоминающая фамилий, и вправду казалась довольно забавной, учитывая, что всем участникам «секретной миссии» всё равно приходилось лично встречаться с юристами и нотариусами. Впрочем, документ, которым завладел Лэм, конечно, был в высшей степени интересный, но в качестве доказательной базы годился слабо. Уличить при помощи него Советника в чём бы то ни было вряд ли представлялось возможным (хотя сам факт, что бумага хранилась в его «тайном убежище» ни в коем случае нельзя отбрасывать), да и особой научной ценности макулатура не представляла. Когда случилось Наслоение, о географии все как-то… позабыли, что ли. Никакие газеты больше не писали о новых горизонтах и открытиях, а если кто-то и поговаривал, то разговоры эти обычно оставались на уровне догадок и теорий. А со временем всем просто стало всё равно.

Но самым забавным было не это. Самым забавным Лэм считал тот факт, что он не может вспомнить никого из тех, кто перечислен в этом списке, кроме, соответственно, него самого и Грэга. Ни лиц, ни историй, ничего. Да и о своём «приятеле» он мало что может сказать. Он, вроде как, родственник Элис?.. Однофамилец? А также, они, кажется, дружили раньше…

Детектив замедлил шаг. А что он может вспомнить о самом себе?.. Глупая мысль, конечно же, он знает, он помнит своё прошлое. Каждую его деталь…

С каждым следующим шагом вглубь неизвестности Вечнодикий давал знать о себе всё ощутимее и насыщеннее, наполняя атмосферу шорохами и ароматами сомнительного происхождения… Постойте-ка, лес? Когда это он успел так близко подобраться к рельсам?

Единорог, нащупывая совсем не изобилующий боезапасом револьвер, сосредоточенно вглядывался в туман. Казалось, что он в пути уже больше часа, хотя по всем расчётам, с такой изначальной скоростью жеребец уже давно должен был рогом упереться в хребет.

Шпалы скрипнули. Дважды, в то время как сам детектив совершил только один шаг.

Резкий разворот должен был ошеломить противника, предоставляя тем самым Лэму необходимое время для выстрела. План был неплох, и несомненно сработал бы, будь соперник одиночкой, но… Стоило только единорогу выполнить круговое движение, как в его покрытый шерстью бок вцепились острые, словно лезвие канцелярского ножа, зубы. Что ж, тот, кто хотел застать противника врасплох, теперь сам потерял концентрацию. Одним молниеносным и уверенным ударом копыта оружие было безоговорочно выбито из магического захвата детектива в сторону лесной чащи. Крепкий жеребец с прогнившими зубами, выполнивший сей удар, наверное, оказался крайне доволен своим манёвром, отчего его мордашка вплотную прижалась к детективу, обдавая последнего едким трупным запахом. Лэм из последних сил зажмурил глаза, всем существом ощущая, как товарищ ароматного зомби со всем энтузиазмом оттяпывает от него кусок свежей плоти.

Вы спросите, наверное, а как же Чутьё? Что ж, как, на самом деле, уже упоминалось давеча, способность эта никогда не отличалась постоянностью, зато капризов и условий у неё было хоть отбавляй. Стресс, что забавно, не всегда являлся ему подспорьем, и порой, чтобы заставить себя заглянуть в совсем недалёкое будущее, Лэму приходилось изрядно попотеть.

Благо, сейчас от этого вполне себе зависела его жизнь. Неплохой мотиватор, не правда ли?

Уши жеребца словно бы заложило толстым слоем ваты, а шпалы под копытами с завидной регулярностью завибрировали. Перед глазами двоились и троились образы нападавших, а лес казался настоящим единым ожившим монстром, надвигающимся и поглощающим всех, кто ненароком окажется на его территории.

Рельсы, тем временем, исходили уже не мелкой, а самой настоящей крупнокалиберной дрожью. Дискордовы зебринские зелья, теперь от и так далеко не устоявшейся способности детектива вовсе неизвестно было чего ожидать…

А спустя пару секунд троицу, игравшуюся на железнодорожных путях, сбил идущий на полной скорости поезд…

Про человека, подобного Верховному Писателю, легко было сказать, что встретив его в толпе, ты вряд ли как бы то ни было отличишь его от остальной гуманоидной массы, однако здесь выходила одна интересная загвоздочка – этот персонаж был единственным во всей Аллее Писателей, кто не выглядел для Эмили как пони.

Нет, она, конечно, уже пару раз встречалась с человеками, и даже несколько раз видела их на картинках, однако… Этот отчего-то совсем не внушал ей доверия. Кто знает, возможно, будь он хотя бы чуть более похож на привычные её представлениям формы, уровень душевного расположения к нему находился бы в воображении кобылки значительно выше, но вряд ли это теперь имеет значение. Писатель перед ней в том виде, каков он есть, и мало что может на это повлиять — деловой, серьёзный, одетый в нарочито невыразительный пиджак… Забавно, что как единорожка не пыталась заглянуть ему в глаза, всё выходило так, что то ли свет причудливо падал на веки, то ли взгляд говоривший отводил далёко… В общем, неприятный товарищ, если резюмировать.

— Давайте сразу перейдём к вопросу, без долгих прелюдий, вы не против? – с порога, даже не поприветствовав собеседницу, начал человек. Эмили задумалась – наверное, стоит придумать ему какое-нибудь имя. Как там обычно человеков зовут?..

Не выдумав ничего более остроумного, кобылка торжественно нарекла вошедшего «Генри» — естественно, про себя.

Генри, что довольно мило гармонировало с его одеянием и физиономией, очень подходил кабинету, в котором высшее руководство решило устроить очередной «допрос». Серые стены, серый товарищ, серый пиджак… Может быть, его фамилия Серов? Сэр Серов? Серский?

Единорожка стыдливо улыбнулась своим каламбурам – негоже приличной пони смеятся над подобными глупостями. Благо, человек напротив, кажется, не обратил на это внимание.

Уловив осторожное утвердительное покачивание головы со стороны Эмили, Писатель продолжил:

— Замечательно. Вопросов у меня к вам положительно не имеется – только парочка советов и предостережений.

— Я внимательно слушаю, — почти что сквозь зубы процедила бывшая журналистка – большего, по её скромному мнению, этот тип достоин не был.

— Я не давал вам слова, — внезапно прервал её Генри, впрочем, ни на мгновение не повышая голос, — моя задача здесь – как можно скорее устранить последствия инцидента, именуемого «Врачевским». Вы – его соучастница, а потому – любое неверное слово, и вас, вне зависимости от протекции психолога, в ближайшее же время утихомирят. Это значит, что вы должны с неимоверной восприимчивостью внимать каждому моему слову, понимаете? Отлично.

Что ж, это было довольно грубо. Какой некультурный молодой человек, однако.

Впрочем, если отбросить в сторону всю показную иронию, ситуацию, в которой сейчас находилась Эмили, и вправду сложно было назвать завидной.

— Сегодня в полдень вы вместе с вашим приятелем Вильгельмом Дарком дождётесь того, как из приписанного вам коттеджа будут изъяты все материалы, так или иначе связанные с Врачевским, после чего вновь туда заселитесь. Отныне и до конца расследования вам категорически запрещается покидать территорию Аллеи Писателей. За вашим домом будет вестись непрекращающееся наблюдение, дабы выявить возможные контакты с искомым элементом. Вам будет вживлена специальная инъекция, позволяющая отслеживать ваше местоположение. Также, с фамилии Кларк снимаются любые полномочия, связанные с деятельностью, счетами и личностными привилегиями. Это всё. Введите следующего!

И вот казалось бы, вроде бы ничего особенного ты не сделал, а на тебя сразу же спустили всех собак. Ну не обидно ли? Единорожка встала, и, невербально попрощавшись с собеседником нарочито презрительным взглядом, вышла из кабинета. Дверь, что забавно, чуть не пришибла её личного следователя – того самого невзрасного пони, подписанного на бейджике как «Бен Стоун».

На мордашке у Эмили самопроизвольно образовалась умилительная улыбка.

— Вы что, подслушивали? – добродушно поинтересовалась она.

— Господа пассажиры, Экспресс приближается к конечной станции, не забывайте личные вещи и не создавайте давки в проходах… — заученная без должного осмысления и затёртая временем фраза эхом раздавалась от вагона к вагону. Её с ровной и совершенно безразличной к происходящему интонацией из разу в раз повторяла проводница, единственным предметом одежды который являлся синий головной убор с золотистой эмблемой. Она угрюмо окатывала суетившихся пони сонным взглядом и неторопливо продолжала своей путь к «голове» состава.

Лэм, тем временем, почивал. Очень даже неплохо, к слову. Сидения в поезде обладали достаточно мягкой поверхностью, чтобы не давать отдыхающим испытывать во время движения те или иные неудобства в разных областях туловища, однако спать в объятиях этих уютных диваноподобных чудищ, если честно, были не так уж и приятно, особенно если ты не желаешь ненароком занять собою всю поверхность обитой красной тканью софы. Впрочем, как видно из двух изначальных тезисов, помехой для детектива это не стало. Пони, в подавляющем своём большинстве, исключительно вежливые и робкие сущетсва, а потому старались не беспокоить развалившегося на сидении «уставшего после тяжёлой работы господина». Или же они попросту не хотели контактировать с потенциальным пьяницей.

Но, любая идиллия рано или поздно подходит к концу. Проводница наконец достигла обиталища грезящего блаженного и, поймав пару встревоженных взглядов, принялась его тормошить.

Стоит ли говорить, что произошло дальше?

Ничего особенного, на самом деле. Детектив, «писатель», экспедитор, Лэм, Фарлинг, а так же, с недавних пор, «путешественник во времени» изрядно удивился происходящему. При чём даже не одному ему, а всей ситуации в комплексе – на него посыпался шквал вопросов, предложения помощи, проверка пульса… Что ж, от понивилльской участливости и вправду порой устаёшь, особенно, с непривычки, или после долгого отъезда.

Отмахнушись от целой толпы добрых самаритянинов, которые уже успели громко и учтиво поспорить насчёт того, кто именно великодушно примет потерявшегося к себе в гости, Лэм удосужился ответить только на один из множества жаждущих информации взглядов:

— Нет-нет, я налегке. Совсем без багажа. Да, наверное, ненадолго, — бормотал он, стараясь уложить бушующие в голове мысли, среди которых путеводным пламенем сверкала одна, самая яркая…

Дискордовы зебринские зелья…

Протискиваясь сквозь столь ненавистную проводнице толкучку, детектив всё чаще подмечал знакомые лица – что, впрочем, ни капли не удивительно. В Понивилль редко приезжали иногородние, ибо – кто бы там и что не писал в дешёвых туристических буклетах, пытаясь привлечь гостей и потенциальных покупателей новой эквестрийской принцессой – всё же городок являлся самой настоящей глубинкой. Да, глубинкой рядом со столицей, но разве это отменяет её статус? Основой для этой ветки Экспресса всегда служили местные, частенько катающиеся в столицу и обратно: что говорить, там и развлечений побольше, и товар, если знать места, можно подешевле урвать, да и жизнь там была другая. Более насыщенная, что ли.

Лэм всегда мечтал обосноваться в столице. Многие, наверняка, совершенно не разделяли его стремлений, но кто они ему, собственно, чтобы навязываться со своим мнением? Вся эта коллективная масса, распевающая целой деревней по праздникам песни и заваливающаяся друг к другу в гости без стука, теперь окружала его и, словно огромная многоротая семья, обсуждала последние новости. Что ж, подумалось Лэму, он предлагал ей уехать вместе…

А вот и она, перебирает копытцами на перроне, стараясь разглядеть его среди чемоданов и разулыбчатых лиц. Привокзальная романтика во всей своей красе, лучше и не скажешь.

Несколько секунд неловких «прощений» и «извинений», пара небрежно отодвинутых крупов, одна обронившая кошелёк старушка – и Лэма встречают долгожданные тёплые, как мягкое закатное солнце, объятья. Наверное, они вдвоём сейчас выглядят как идиоты. Впрочем, никогда не поздно присоединиться к всеобщему моральному подъёму.

Довольно многие вещи можно уложить в одно мгновение: знакомый запах, скоротечный, но такой горячий поцелуй и имя на устах…

— Элис, как же давно я тебя не видел…

А если задуматься, что это, всё-таки – воспоминание, предсмертная агония? Но чувства, мысли, самоё пространство, всё такое настоящее и пряное, как терпкий вкус старого фирменного семейного угощения… Зебринские зелья, вертелось в голове у Лэма, словно навязчивая идея. Дело явно в них…

— Ты только послушай, тут столько всего случилось, пока тебя не было… — Элис, позабывшая мимолётную неловкость первой встречи, старалась разом выговорить всё, что накопилось у неё в голове за время отсутствия милого друга. Порой она забывала закончить фразу, без паузы перескакивая на следующую, проглатывала некоторые слова, но, Дискорд подери, единорогу хватало одного только её голоса, чтобы вновь почувствовать себя дома. – Хотя, чего это я, по меркам Кантерлота это, наверное пустяки…

— Ты даже не представляешь, насколько скучна бывает работа юриста, — и здесь Фарлинг не лукавил, — вопреки представлениям авторов детективных рассказов и комиксов, обычно моя профессия заключается не в защите бесконечного количества «незаслуженно осуждённых», а в огромной куче разнообразной бумажной волокиты, аншлагами среди которой проскакивают разборки двух кудахтающих друг на друга дамочек по поводу наследства. Так что, я весь внимание…

Быть может, он вернулся в прошлое? Он ведь уже совершал неосознанные прыжки во времени на весьма значительные расстояния тогда, когда находился под действием снадобья знахарки… Лэм вновь огляделся вокруг — что-то в этом роде и вправду вполне себе происходило в его недалёком прошлом – не зря же всё здесь настолько ему знакомо…

Порой его нынешние мысли весьма осязаемо путались с другими – теми, что он, возможно, имел тогда, когда переживал этот момент впервые. Одна из таких теперь терзала его совесть… Он осознал, что лжёт своей подруге о том, как безвылазно и уныло проводил всё своё время на работе.

— Конечно, так я тебе и поверила, — с беззлобной иронией проворковала спутница, — зря ты что ли всё время туда поскорее укатить спешишь… Ладно, так уж и быть, обсудим бытовые дрязги за семейным столом.

Семейным?.. Как давно у Лэма появилась семья? И что вообще имеется ввиду под этим словом? Эти вопросы окончательно определили доминантную личность в мозгу у «путешественника во времени» — «детектив из будущего» словно бы очнулся от полудрёмы, выбросив из головы остатки тягучих грёз. Глаза ему слепило яркое солнце…

Дедукция и элементарная наблюдательность подсказывали Лэму, что нечто вокруг него совершенно неправильно и иррационально. А если быть точным, даже не вокруг него, а в нём самом. Без зеркала, конечно, трудно было определить, насколько кардинально героя коснулись внешние изменения, но каждая его кость несомненно ощущала невероятную упругость и молодость. Не то чтобы в свои сорок с лишним он чувствовал себя хоть сколько-нибудь стариком, но всё ведь познаётся в сравнении, не так ли?

Что ж, допустим, он в довольно далёком прошлом – эдак, пятнадцати-двадцатилетней давности. Но это вновь поднимает определённые вопросы: вроде, «что за дискордятина здесь творится»? Он же всего пару часов назад был абсолютно уверен, что познакомился с Элис всего за три или четыре года до “настоящего времени”, и та была значительно… Старше, серьёзнее, что ли…

— Пришли, муженёк, — с наигранной серьёзностью сообщила единорожка, прерывая внутренний поток сознания детектива, — не забудь как следует вытереть копыта.

Лэм, не слишком вникая в довольно значимую формулировку обращения к нему, лишь сосредоточенно кивнул головой. Под ногами у него зашелестел серый песок…

Он стоял на пороге собственного дома, вотчины его родителей, места, где он провёл детство и юность… И которое он всего пару дней назад видел превращённым в потустороннюю пыль. Фарлинг ступил на порог и понял, что не может двигаться дальше – копыта, покрытые нервной дрожью, словно бы не слушались его.

— Лэм? – Элис, кажется, заметила мимолётное замешательство и взволнованно поинтересовалась, — ты хорошо себя чувствуешь?

Он увидит их снова. Он наконец-то сможет сказать им, как… Как часто он ходил на вышку, чтобы с высоты пегасьего полёта взглянуть на «братскую могилу» под названием Понивилль? Как порой ему снились самые дурацкие и неприятные моменты его подростковых лет, но он всё равно каждый раз просыпался со слезами? Как… Нет, чушь… Надо срочно взять себя в копыта.

— Всё… Всё нормально, правда, — жеребец словно бы проглотил метафорический ком из собственных мыслей и проблем – ещё найдётся время для того, чтобы распустить сопли, — просто, я так давно их не видел...

— Глупенький, мы же все вместе отмечали День Согревающего Очага всего три месяца назад, разве не помнишь? – кобылка слегка натянуто улыбнулась, — не думаю, что они успели соскучиться по твоей безучастной мордахе.

— Д-да я просто устал тогда, чуть носом в салат не плюхнулся, я же сто раз уже объяснял, — воскликнул голосом детектива где-то глубоко затерянный Лэм из прошлого.

— Рассказывай теперь, — Элис, видя перемену в настроении супруга, тоже внутренне успокоилась, — пошли, чего на пороге стоять…

Удивительно, как холодны бывают чувства тогда, когда мы забываем, насколько значительное место в нашей жизни занимает предмет, с ними связанный. Лишь потеря источника эмоции, неважно, положительной или отрицательной, заставляет нас вновь воспламенить свою душу, однако и этот пламень рано или поздно угасает. Потеря делает нас более крепкими, чёрствыми, замкнутыми в себе, но она не терзает нас вечно с той же силой, сколь и в начале. Забавно, что так работают любые чувства – чем дольше они с нами остаются, тем менее они нас беспокоят. Но что случится, если одним единственным событием убрать все выстроенные долгими годами эмоциональные барьеры?

Что ж, Лэм честно старался сохранять внутренний стержень, но объятия матери и деловой удар копытом о копыто с отцом вновь образовали у него в горле неприятный, но крайне важный сгусток. Вспоминая об этом случае позже, детектив скажет, что, возможно, именно этот случайный временной скачок помог ему сохранить самого себя в том виде, в котором он мог бы считать себя полноценным индивидом.

Когда накрыли на стол, первое впечатление ожидаемо развеялось, оставляя в голове лишь прежние мрачные мысли. «А вот здесь, на месте тумбочки с фамильными украшениями, пыль была чуть более золотистой… Забавно, правда?», — противной жужжащей мухой кружилось у него в голове.

Элис с мамой что-то весело обсуждали на кухне, а отец вновь, как и, наверное, всё то время, сколько Лэм себя помнил, читал свежий номер какой-то глупой газеты для бизнеспони. Грустно, на самом деле, что это вряд ли когда-нибудь приблизит его к заветной мечте, что он, впрочем, и сам вполне себе понимает. Но всё ещё не сдаётся…

Рагу было вкусным, сытным, домашним, уютным... Как и всегда, словно бы ничего не изменилось. Детектив мог поручиться за каждой крупинку соли в данном рецепте, однако на зубах у него всё равно как-будто скрипел песок. Дискордова психосоматика…

Под поочерёдный стук ложек, вилок и иных подвластных магии столовых приборов, раздался ожидаемый, неизбежный, но от этого не менее страшный вопрос.

— Ну что, сынок, — спросил, в общем-то, не так уж и важно кто именно, — как там твоя столичная жизнь? Рассказывай, не томи, а то мы тут заскучали без тебя совсем…

Дело в том, что в своё время, оба законных родителя Лэма Фарлинга были категорически против переезда своего сына в Кантерлот сначала для учёбы, а потом и для устройства там на работу. Они оба питали, так сказать, весьма скверные эмоции в отношении больших городов. Мать – всю жизнь прослужившая убеждённой «учительницей из глубинки», а ныне изредка сменяющая Черили в местной школе, искренне считала, что тогда ещё юный детектив лишь бессмысленно потратит время в «той бешеной суматохе, ломающей жизни нормальных пони, называемой столицей», вместо того чтобы принести обществу реальную пользу, развивая своей деятельностью отдалённые регионы страны. Отец же… Что ж, именно из-за неких кантерлотских перипетий он не смог как следует основать собственное дело и благополучно обанкротился, приобретя впоследствие статус закоренелого «временно безработного». И даже несмотря на то, что теперь родители существовали в основном только благодаря перечислениям с зарплаты Лэма, они всё равно не питали к городу особой любви, хоть и не показывали этого столь явно, как раньше…

Но к чему же здесь эта скучная и обрывающая повествование биографическая сводка, спросите вы? Отвечу: не ведая этих фактов, вы вряд ли оцените весь масштаб сокрытой иронии, излучаемой родительским вопросом. Им ведь ни капли не интересно, как там «столичная жизнь» и её «весёлые» аспекты – они, скорее всего, просто искали очередную причину, чтобы вставить своё любимое «ну мы же предупреждали»…

Но детектива, если честно, это уже совсем не волновало, ибо в его настроении произошла очередная перемена, вызванная неожиданным осознанием. Он понял, в каком времени он оказался…

На календаре было отмечено пятое число второго весеннего месяца – время последнего небольшого отпуска, который Лэм выпросил у начальства, дабы повидаться с семьёй перед экспедицией. До вылета оставалась ровно неделя – а значит, меньше месяца до его возвращения. До того дня, как понивилльцы превратятся в песок…

План в голове единорога созрел относительно скоро, хотя его и вряд ли можно было в добром здравии именовать планом. Наверное, больше он походил на этакую полубезумную зарисовку…

— Мам, пап, Элис, — начать речь дрогнувшим голосом – эффектный, но малоубедительный жест, однако вышел он совершенно случайно, — мне нужно вам кое-что сказать.

В обеденной мгновенно повисла совершенно классическая для подобных случаев тишина. Перестали стучать приборы, глава семейства отложил газету и три пары глаз неуловимо встретились в единой точке...

— Лэм, ты нас пугаешь, — настороженно сказал отец, — что-то случилось?

— Не волнуйтесь. Дело в том, что мне, как вы, наверное, знаете, ввиду моей профессии частенько приходится сталкиваться с разными пони, в том числе и с очень высокопоставленными… — если уж врать, то напропалую и без единого зазрения совести, не так ли? – И однажды мне удалось лично встретиться с принцессами… Но, пожалуй, не совсем по такому вопросу, которого обычно ожидаешь в этом случае. Мы говорили с ними об оружии. Крайне массового поражения…

Во имя Селестии, что ты несёшь, Лэм? – истерически восклицал внутренний голос. – Кто вообще в Эквестрии будучи в здравом уме поверит в оружие массового поражения, придуманное принцессами?

Однако, по комнате пронёсся дружный ошарашенный вздох. Видимо, главное в таком деле – изобразить убедительное лицо.

— Это оружие, по данным эквестрийской разведки, собираются применить чейнджлинги, — безопаснее было, всё же, не очернять образы «святых», а потому Фарлинг-младший слегка сменил тактику, — и я, приглашённый по рекомендации, обсуждал с принцессами юридическую сторону применения новой формы защитного заклятия. Там, в целом, довольно сложная формулировка, а потому я перейду сразу к сути – в результате расчётов вышло так, что из-за столкновения магических зарядов может пострадать большая часть Эквестрии, и в наиопаснейшей степени — Понивилль. Принцессы, конечно, постараются этого не допустить, но по моим сведениям, самой спокойной точкой страны в этот момент будет, при всей вашей к нему нелюбви, Кантерлот. А потому я хотел бы как можно скорее поднять вопрос о…

Монолог жеребца был прерван несколькими требовательными ударами алюминиевой ложкой о край тарелки со вторым блюдом.

— Лэм, — мама говорила с чувством, но очень сдержанно и сухо, — мы тебе, несомненно, доверяем, но послушай… Мы с папой немного посовещались, и считаем, что ты снова просто пытаешься обманом затащить нас в столицу. Это правда?

Глупые и упрямые предки. Глупые и идиотские укоренившиеся стереотипы. Эти мысли заставили детектива и впрямь почувствовать себя студентом – диалог, прозвучавший ранее, почти под копирку напоминал многие и многие до этого.

— Мама, спасибо за угощение, но нам пора, — Лэм стремительно поднялся из-за стола и направился к выходу. Да, он ощущал себя полным дураком, настоящим жеребёнком, обидевшимся и убегающим из дома, но он уже совсем не младенец. Ему за сорок, он видел много такого, от чего тянет пустить в лоб пулю или ненормативно очистить желудок, однако эти остолопы до сих пор ничего не понимают. Хотя они, наверное, и не должны были… Что ж, он хотя бы попытался. – Элис, пойдём…

Единорожка, как это часто бывает с теми, кто присутствует при ссоре, но не может присоединиться ни к тем, ни к другим, дабы никого не обидеть, чувствовала себя сконфуженной и лишней, однако всё же последовала зову супруга.

— Знаешь, мы ведь и вправду полагали, что свадьба и ребёнок остепенят тебя, Лэм, — послышался детективу презрительный, но всё ещё тёплый бас отца, — что ж, однажды ты всё равно вернёшься и попросишь прощения…

Последние слова бывшего бизнеспони оборвала с хрустом захлопнувшаяся дверь. Но они, не имея для адресата совершенно никакого значения, мгновенно выветрились у Фарлинга из головы, поставив акцент лишь на одном отдельно взятом элементе высказывания…

Ребёнок?..

Под копытами противно хрустел соматический песок, а Лэм, ощущая его словно бы самоё нутром, пытался как следует впитать в собственную, как выяснилось, весьма недолговечную память каждый уголок Понивилля, каждое встреченное лицо, коих, отчего-то, встречалось совсем немного, хотя дело, казалось бы, шло к полудню. Провинция привечала своё дитя пустынными улицами и переулками, совсем не способствуя развееванию антиутопических настроений. Элис тихо, но проворно поспевала за своим супругом.

— Ты же понимаешь, что я только для них стараюсь? – будто бы продолжая вслух свой внутренний монолог, обратился к спутнице детектив. – Просто сейчас это и в самом деле вопрос жизни и смерти.

— Наверное, — в голосе единорожки, как не прискорбно, не улавливалось ни капли уверенности, — ты не подумай, я не хочу сказать, что сомневаюсь в твоих словах, но… Знаешь, они и в самом деле мало похожи на правду. Я понимаю, возможно, ты не хочешь излишне пугать их чем-то, что у тебя там случилось, однако, мне кажется, для этого стоило бы придумать ложь поубедительнее…

— О, я уверяю тебя, правда ещё более абсурдна, — Лэм усмехнулся – ему ведь сразу виделось, что это плохая идея. – Но это не отменяет того факта, что все жители Понивилля в опасности. Просто обстоятельства настоящей угрозы слегка более неприятные и неизбежные…

— Ты ведь не собираешься делиться со мною подробностями, я правильно понимаю? — постановка данного вопроса с хоть чуточку иной интонацией, наверное, мгновенно добавила бы в него незримый упрёк и уйму негодования, однако в исполнении Элис он, на удивление, прозвучал совершенно открыто и искренне.

— Я… Послушай, я и сам не до конца понимаю причины и обстоятельства того, что случится в течение месяца, но это точно будет нечто… Сродни апокалипсису. Многие погибнут, по всей Эквестрии растечётся странный туман, пони будут обращаться монстров… Видишь, я же говорил, как глупо это звучит…

— Нет-нет, не суди меня строго, просто это очень неожиданно… — нельзя было точно уловить процентную градацию между недюжинным интересом и чистой иронией в глазах кобылки, однако уголки губ с потрохами выдавали её истинные помыслы. — Просто, Лэм, почему ты вообще настолько уверен в этом своём локальном «конце света»? То есть, я всё понимаю, но куда же тогда денутся Элементы Грамонии, Принцессы, повелевающие светилами, толпы других «национальных героев»? Ты прости, конечно, но, если честно, большой город, возможно, и вправду не слишком хорошо на тебя влияет…

Единорог глубоко вздохнул. Спокойно, Лэм, дальше, скорее всего, будет только хуже.

— И ты туда же, — беззлобно, но с некоторой неприязнью к самому предмету разговора ответил Фарлинг, — хорошо, если ты так желаешь услышать правду… Я на самом деле не просто уверен, я… Я знаю, что это случится, знаю когда это произойдёт, какая в этот день будет погода… Я в лицо знаком с несколькими десятками убитых горем родственников, я видел обезображенные тела, видел горы пыли, в которые превращались пони… Ты упомянула Твайлайт с её друзьями, принцесс… Так вот, почти все они тогда умрут. Откуда мне это известно?... Чёрт, я, наверное, сейчас выставлю себя полнейшим идиотом. Что ж... Элис, я прибыл из будущего…

Иногда, когда ситуация совсем к этому не располагает, например, на каком-нибудь памятном мероприятии, или, чего пуще, на похоронах, из самых недр одного из присутствующих порой вырывается взрыв прерывистого и крайне неуместного смеха. Он вряд ли связан с внезапно нахлынувшей радостью, нет, это, скорее, нечто вроде защитной реакции организма, находящегося на грани истерики. Конечно, вряд ли, стоит сравнивать небольшой монолог Лэма с погребальной церемонией, но эпитеты, что он подобрал, получились в результате своём далеко не забавные… Однако, Элис всё равно залилась стыдливым, но звонким приступом известных судорог, выражающих её реакцию на комичность ситуации.

— Прости, нет, честно, я не специально, — пыталась оправдаться кобылка, но детектив, впрочем, нисколько не обижался. Наверное, на её месте он бы смеялся ещё пуще и сильнее.

На чистых глубокого синего оттенка небесах проступили странно знакомые белёсые символы. Они вряд ли были похожи на какие бы то ни было обозначения, встречаемые Лэмом ранее, но в самом деле, стоило ли этому удивляться?

Песок, казалось бы, просочился уже в самые глазницы детектива, навевая образы, которые ему уже успели приесться. Всё это отдалённо, но весьма отчётливо напоминало сумасшествие – Фарлинг словно бы вновь оказался в будущем, где изменилось всё, кроме его подруги – та, как и раньше, неспешно трусила неподалёку.

«Что это, если не знак?», — игнорируя нарастающую внутреннюю истерию, отвлекал себя размышлениями Лэм. У него всё ещё есть шанс сделать хоть что-то… Надо всего лишь успокоиться и плавно поменять её отношение к ситуации. Звучит несложно, правда?

— Слушай, Элис, ты ведь сейчас не слишком занята? – песок под копытами детектива стал будто бы более влажным и тягучим, — у меня сейчас отпуск, может, смотаемся куда-нибудь, развеемся, а? Я думаю, нам бы не помешало освежить чувства и всё-такое…

— Например, в Кантерлот? – с шутливо недоверчивым выражением мордочки переспросила единорожка. – Слушай, мы уже об этом говорили…

— Я думаю, тебе стоит меньше общаться с моими родителями, — Лэм, если честно, чувствовал себя застенчивым пятикласником, от слова «совсем» не умеющим общаться с кобылками. Что ж, или он успел позабыть как это делается за всё то время, пока не виделся с супругой, или же, что более прискорбно, просто никогда толком не умел. И ещё ведь детективом называется, ишь какой…

— Да нет, я не о том, — Элис небрежно отмахнулась, — помнишь, я как-то говорила тебе, что чисто физически не могу уехать из Понивилля?

— Да, кажется, что-то такое было, но… — Лэм солгал. Без какой-либо высшей цели, нет, скорее просто рефлекторно.

— Стой, — прервала его супруга, — дослушай меня. Я тогда не шутила. Ни единым словом. Мой отъезд мгновенно вычеркнет меня из твоей жизни, понимаешь?

Дискорд подери, что этот песок себе позволяет? Теперь он целыми хлопьями сыпался прямо с неба, погребая под собою здания, улицы… Гриву Элис…

— Нет, в самом деле… — Лэм остановился, глупо улыбаясь, — забавно… Сейчас ситуация выглядит так, словно мы со всей уверенностью втолковываем друг другу какую-то несусветную чушь, которую оба считаем непреложной истиной.

Символов становилось всё больше. Что ж, когда тебя предупреждает самоё судьба, отчего же не последовать совету?

— Лэм, пожалуйста, не устраивай сцен… — сквозь зубы прошептала Элис, наверное, стараясь мысленно сдвинуть мужа с места, — на нас смотрят пони…

Вокруг не было ни души. Лишь милые домики, поглощаемые медленно пожирающими их ветрами коррозии, и пыльные барханы, застилающие путникам взор… Может, хватит церемониться? – спросил у детектива внутренний некто.

— Элис, пожалуйста, — копыта детектива неврастенически задрожали – одним из них он нежно прикоснулся к подбородку единорожки, наблюдающей за ним умоляющим о прекращении спектакля взглядом, и направил её глаза к небесам. – Видишь их, Элис? Это буквы, которые говорят о том, что скоро мы все умрём…

— Эй ты, убери от неё свои лапы, больной извращенец, — словно бы из ниоткуда к Лэму приблизились три защитника чести и достоинства, однако цель их агрессии даже не удосужилась испугаться.

— Бегите, идиоты, вы все здесь передохнете! – жеребец не отдавал себе отчёта – его копыта и тело медленно, словно бы смакуя каждую его косточку, впитывала в своё естество серая успокаивающая песочная масса. Казалось бы, кто будет слушаться команд безумца, но на мускулистых мужланов фраза произвела по настоящему магическое воздействие – они в страхе разбежались, сверкая подковами.

— Лэм, пожалуйста, только не при детях, — в глазах у Элис читался ужас, сопоставимый только со взором жертвы, ласкаемой маньяком перед жёстоким убийством.

Дети, точно… Ребёнок… Кажется, именно эта мысль была последней перед тем как Лэм начал погружаться в состояние сомнабулистического транса.

Наваждение исчезло, словно жуткий сон. В глаза детективу вновь светило яркое солнце, под ногами ощущался только лишь знакомый утрамбованный грунт, а до ушей доносились звонкие голоса жеребят, выбегающих из школы.

Маленькое тельце стремительно и нетерпеливо прижалось к нему, крепко охватывая небольшими копытцами шею субъекта своих объятий.

— Ура, папа приехал! – с опозданием донеслось до сознания молодого отца.

Эшли…

В спальне вовсю хозяйствовало мягкое закатное солнце, нежно ласкающее своими фотонами дремлющего единорога и аккуратно очерчивающее сквозь неплотно прикрытые занавески каждую мельчайшую пылинку, бытующую в атмосфере и ведущую свой путь к далёкому паркету. Лэм лениво приоткрыл веки и вновь за сегодняшний день медленно, но вполне уверенно и бесповоротно начал продвижение к состоянию бодрствования. На часах значилась половина шестого.

В сознании поддавшегося послеполуденной неге детектива плавно и незамысловато, словно графический набросок, вырисовывались события, предшествующие грёзам. Кажется, у него случился солнечный удар. От переизбытка чувств… Может, отравление?

Но так ли это важно? Фарлинг, расправив туловище и конечности, перевалился на другой бок, опасно приближаясь к краю двуспального лежбища. Ведь теперь он снова дома, его окружают самые родные и милые сердцу существа, на небе ни облачка… Зачем же грустить?

Древесный пол приветственно скрипнул, знаменуя начало небольшого вечернего моциона своего владельца. Лэм подошёл к зеркалу и криво ухмыльнулся – ну и чучело же, твою Селестию. Гребень, не частый его товарищ ввиду непослушной структуры гривы, резкими и неумелыми движениями зачесал шевелюру назад, к затылку. Сойдёт, пока что…

Конечно, верилось в ситуацию с трудом. Эшли, совсем ещё молодая кобылка, он сам, откатившийся на двадцать лет назад, его супруга… Всё это вызывало так много вопросов, однако стоили ли ответы на них всей той идиллии, что его окружала? Лэм, отчего-то, был в высшей степени уверен, что как только он начнёт об этом размышлять, пытаться внести сюда хоть малейшую каплю логики, всё это место мгновенно рассыплется на элементарные составляющие, утаскивая за собой и его рассудок. Как это случилось на площади…

Допустим, что это просто параллельный мир, ладно? Вон, разве люди не пришли из одного такого же? Мириады реальностей, мультивселенная, рефрижератор – да что угодно! Если даже понадобится тысяча миллионов научных слов, Лэм с радостью готов будет поверить в них, только бы его не отлучали от места, в котором он на самом деле чувствует себя дома.

В голове детектива внезапно вспыхнула очередная сценка – его, кажется, принесла сюда парочка крепких участливых сограждан. Мило...

Элис, по всей видимости, вышла прогуляться, а вот из детской доносились до боли знакомые звуки. Лэм вежливо постучался.

— Входи, пап, открыто, — ответили ему с той стороны.

Эшли… Чёрт, почему сознание играет с ним в такие жестокие игры? Там, в другой Эквестрии, он и вправду почти что мысленно удочерил её, однако такого подарка жеребец вряд ли мог ожидать. Глупости это, конечно. Спустя пару часов он наверняка очнётся где-нибудь в психиатрической лечебнице, ощущая языком привкус собственной рвоты, но всё это будет там, в будущем… Сейчас же он был истинно счастлив.

Пегаска, щеголяющая хоть и маленькими, но всё же двумя прыткими крылышками, уселась за письменным столом и выполняла домашнее задание на каникулы. Ну право, что за ребёнок? Разве не постановлено высшим школярским законом, что подобными делами надо заниматься в полночь, за несколько часов до возвращения в обитель знаний?

— Привет, Эшли, — тихо поздоровался молодой отец, притворяя за собой дверь. – Нужна помощь?

— Нет, спасибо, всё хорошо, — сказала кобылка и отправила в рот очередную яблочную дольку, — арифметика совсем не сложная, не знаю, почему все считают её скучной и заумной.

— Она просто не для их мозгов, — Лэм улыбнулся – ни это ли то самое слегка постыдное чувство гордости, которым между собою меряются молодые матери в диалогах в духе: «А вот мой сегодня три пятёрки получил, две медали выиграл, первый раз поцеловался, помогал целому взводу старушек тащить авоськи и теперь бежит в кружок юного маминого разнорабочего… А твой?»

Эшли, решив сделать небольшой перерыв, отбросила ручку и обернулась к отцу:

— Ну и как там Кантерлот? Видел принцесс? Слышал что-нибудь новое об автоматических повозках?

Всё-таки, она развита совсем не по годам. Она иначе говорила, интересовалась совсем другими вещами, нежели сверстники, уже строила планы на будущее… Ну не чудо ли?

— В столице довольно тихо, дорогая, — детективу приходилось на полную включать воображательную мышцу, дабы его выдумки выглядели хотя бы на толику более правдоподобно, — принцесс не видел, но меня вскоре должны пригласить на небольшую пирушку во дворце… Кстати, ты упомянула повозки… Через несколько дней в Кантерлоте состоится большая технологическая выставка, так что, если я попробую уговорить маму, а ты окажешь на неё, так сказать, эмоциональное давление, то мы с тобой могли бы, ну знаешь…

— Я тебя не подведу, пап! — Эшли хитро подмигнула и, уже с совершенно иным настроением на мордашке, продолжила решать задачи.

Лэм далеко не сразу заметил, как часовая стрелка перевалила за отметку «восемь». За всё то время, что он провёл в комнате дочери, он успел узнать, что ни черта не смыслит в современной системе образования, забыл, как правильно делить в столбик, а также как именно зовут главных физиков-инженеров страны, о которых писал пухлый ежемесячный научный журнальчик для детей. Он приличное количество раз оставил росчерк в прилежно оформленном дневнике, обнаружил парочку выговоров за поведение и с десяток отличных отметок, а Эшли же со своей стороны успела заполучить несколько в меру складных историй, выдуманных на основе тех событий, что ещё остались в памяти Фарлинга.

Идиллию прервал звук мягко захлопнувшейся входной двери. Словно бы среагировав на это, юная пегаска, вежливо прикрывая рот копытцем, смачно зевнула, после чего выразила своё несомненно экспертное мнение – мол, перед каникулами следует непременно как следует выспаться, иначе и не отдохнёшь толком. Что ж, слово барина – закон, и Лэм совместно с вернувшейся из вечерней прогулки Элис начали с поспешностью и расстановкой укладывать чадо спать.

Что для примерного родителя означает сладко посапывающий ребёнок? Возможность поговорить по душам, выспаться, заняться чем-то, что не желаешь афишировать? Лэм не имел ни малейшего представления. Там, в том мире, где он относительно спокойно работал, где его не объявляли террористом, не заставляли отрубать детям крылья, не ввязывали в политические интриги и амбиции, у него не было детей. Да и пассии, как таковой, тоже никогда не было. Он, конечно, помнил их с Элис… «отношения», однако их вряд ли можно было хотя бы на йоту сравнить с теми, что ему представлялись сейчас.

Что ж, подумалось детективу, значит, наступило время узнать и сей аспект счастливого отцовства…

— Лис, ты прости меня, — единорогу вдруг вспомнилось давешнее глупое сокращение и так короткого имени. Его подруге оно, кажется, нравилось... – я вёл себя как идиот… И, наверное, до сих пор веду.

— Да ладно тебе, мы пони привычные, — улыбнулась кобылка. Ну вот, она опять сводит всё к шутке. И как тут сохранять серьёзное выражение лица?

— Ну так… Как прошёл вечер? Куда ходила, с кем виделась?.. – забавно, молнией проскочило в сознании Фарлинга – наверное, ему куда легче было бы сейчас общаться с очередной рыдающей вдовой, нежели болтать на отвлечённые темы с той, кого любит больше всего на свете.

— Пойдём в спальню, — на устах у Элис появилась ухмылка. Добрая, игривая, зловещая, соблазнительная… Трудно было подобрать подходящий эпитет. Стоит сказать одно – Лэм последовал за её обладательницей словно зачарованный.

Детектив аккуратно «приземлился» на кровать, ожидая свою супругу, однако та не торопила событий. Она лишь присела рядом и положила копытце на шею мужа.

— Я бегала на почту, там как всегда очередь, — единорожка вдруг резко прижалась к Фарлингу, оставляя понятие личного пространства за пределами этой комнаты, — мне нужно было воспользоваться телефоном. Конечно, это стоило денег, но твои слова меня… Задели, в общем-то.

Выражение мордашки Элис приобрело странный, почти виноватый оттенок.

— На самом деле, ты не пугайся, всё очень даже уладилось, — она почти что шептала эти слова Лэму на ухо, — сама я не смогу, конечно уехать из Понивилля, но Эшли… Я договорилась с одной своей кантерлотской подругой, и она согласилась приютить нашу дочь на все весенние каникулы.

— К-какой ещё подругой?.. — перебивая собственное тяжёлое дыхание, спросил детектив, мысли которого приобретали всё более примитивные и животные очертания.

— Ты её знаешь, мы пару раз вместе с ней праздновали День Согревающего Очага, — кобылка почти что вплотную приблизилась к губам Лэма, — её фамилия – Кэмпфаер…

Жеребца охватило ощущение, словно бы он окунулся в ледяную прорубь. Кэмпфаер…

Никакая это не параллельная реальность, так ведь? В голове колокольным звоном прозвучали утренние слова Эшли: «с недавних пор ты начал частенько забывать очень многие и важные вещи — вроде своего грустного прошлого, или…»

Лэм до крови проколол зубами нижнюю губу – о себе резко напомнил укушенный у железной дороги бок.

— Дорогой, — Элис, впрочем, кажется, даже не заметила замешательства супруга, — а тебе совсем не показалось странным, что у обычных пони, обратившихся в зомби, вдруг образовались клыки, “острые, словно лезвие канцелярского ножа”?

Лэм, поначалу, даже не сразу осознал, о чём именно его спрашивают.

— Элис? – с трудом обрабатывая информацию, прошептал он.

— Милое имечко, не спорю, — единорожка коснулась его щеки раздвоенным змеиным языком, — но я больше предпочитаю Криззи…

— Нет, в самом деле, это и вправду довольно неприятно, — потирая только недавно проколотую толстенной иглой шею не подкованным передним копытцем, ворчала Эмили.

— В высшей степени соглашусь, — Вильгельм Дарк, вышагивающий неподалёку, выглядел несколько… помятым, что ли. Стоило только ему встретиться со старым знакомым писателем, как куда-то сразу же и моментально улетучились тонны иронии и юмора, которые он, по всей видимости, всегда держал где-то за пазухой. Хотя, он всё ещё старался не унывать, с некоторым усилием натягивая на усатое лицо вымученную улыбку.

Стойте, я что, никогда не упоминал, что Вильгельм носит усы? Печально… Что ж, теперь, я полагаю, это станет неплохим дополнением к его и так преинтересному образу. Он, кстати, скажу по секрету, вполне себе желает отрастить самую настоящую бороду, но пока всё как-то терпения не хватает…

— Что вообще было в этих инъекциях? Какие-нибудь, не знаю, микро-маячки? – активно строила предположения единорожка.

— Скорее всего, обычный физраствор, — вполне спокойно отвечал её приближающийся к пожилому состоянию спутник, — однако под влиянием, скажем так, особых возможностей Верховного Писателя, он может выполнять… Почти что любую функцию. Вплоть до внушения мыслей…

— Всё… Настолько серьёзно?

Аллея Писателей, на первый, да и на второй оценочный и субъективный взгляд Эмили совершенно не изменилась за те пару дней, которые успешно захватили товарищей и коллег в свои остросюжетные объятия и явно не собирались в скором времени отпускать. Но что-то отныне в этих приятных взору улицах и перекрёстках не давало обывателям наслаждаться атмосферой небольшого локального островка счастья. Возможно, теперь здесь не было необходимых для душевного спокойствия существ? Пони… Людей…

Путь бывшие сотрудящиеся над повестью о Страннике держали совместный и определённый – в сторону их старого места жительства, ныне безоговорочно оккупированного десятками подчинённых Писателя. От коттеджа до полицейского участка имелось всего десять минут спокойной трусцы, однако кобылка, впрочем как и господин Дарк, не торопилась оказаться дома – совсем не хотелось наблюдать за тем, как планомерно и тщательно уничтожается всё связанное с образом Петра Петровича.

Имя, эхом прозвучавшее в подсознании Эмили, гулко застыло где-то на уровне подкорки. Что ж, она не удивится, если вскоре и этот небольшой кусочек памяти у неё нагло изымут.

— Да, — сухо ответил Вильгельм спустя некоторое время. На пару минут всё снова погрузилось в угрюмый и молчаливый вакуум.

— Так… — наблюдая за проезжающей мимо легковушкой, попыталась начать новую беседу единорожка, — что связывает… Связывало вас с Генри?

— Генри? – словно бы не совсем вслушиваясь в вопрос, переспросил психолог.

— Да, Генри, — уверенно повторила кобылка, — надо же как-то его называть…

— И вправду, — кажется, Дарк и без объяснений понял, о ком ведётся разговор. – Что ж, мне, скорее всего, не следует разглашать эту информацию, но какая теперь к чёрту разница… Я в высшей степени убеждён, что как только Верховный разделается со всеми уликами, он и нас с вами к ним без угрызения совести припишет… А что до вашего вопроса… Мы… Работали вместе какое-то время. Больше я вам вряд ли смогу рассказать о том периоде наших “взаимоотношений”...

— И… Почему же все называют его Верховным? – если хочешь целенаправленно бороться с кем-то или чем-то, следует непременно узнать о нём как можно больше информации и смущающих фактов, думалось Эмили. — Он, конечно, вроде как, выше ростом, и тому подобное, но…

— Этот так называемый Генри просто… Как бы сказать... Самый главный писатель. Это если примитивно, — жеребец отвечал словно бы нехотя, растягивая слова и перемежая их глубокими паузами. – Предупреждая следующий вопрос… Нет, его никто не назначал. Он просто… Всегда был там. Если уж совсем упростить, то он является чем-то вроде местного бога, контролирующего огромное стадо ему подобных персонажей с менее ярко выраженными способностями.

— То есть, вы хотите сказать, что именно он создал Аллею Писателей? – Эмили пыталась мысленно опередить слова собеседника, но всё ещё была не совсем уверена в собственных умозаключениях.

— Я этого не говорил, но… — многозначительно протянул Вильгельм, — кто знает, как говорится…

— Это значит, что мы сейчас внутри чьего-то очередного дурацкого романа? – с ещё большим напором допытывалась кобылка.

— Возможно. Возможно и нет… Никто достоверно не знает…

Что ж, это… Многое бы объяснило. Если её теория верна, то Врачевский вполне может выглядеть в глазах Верховного Писателя как конкурент, который попытался создать повесть… Внутри повести…

От всей этой конспирологической галиматьи у Эмили чуть не закружилась голова. Или же, это побочные эффекты инъекции? Так, всё, достаточно, надо крайне серьёзно сосредоточиться на более насущных проблемах.

Они, наконец, добрались до небольшой, но крайне милой одноэтажной постройки у склона холма, и в тот же момент проблема вырисовалась сама собой. Эти ублюдки спёрли её любимый коврик, что лежал себе всё это время у входной двери и никого не трогал. Гады. Мародёры. Что он им такого сделал?

Знаете, наверное, гораздо легче было бы воспринять подобные события, если бы дома тебя ожидала разруха и беспорядок. Ты мог бы забыться в делах, отдать своё тело и душу в качестве залога богу уборки, трудиться до ломоты в копытах и потом, постепенно, но неизбежно забыться в меланхолии повседневности. Однако, дома было чисто. Настолько, что хотелось нарочно что-нибудь сломать или разбить. Эмили выбрала небольшой и до противного академический «портрет» автобуса под стеклом.

— Ну вот, теперь кто-нибудь может наступить на осколок и пораниться, — иронически посетовал Дарк, перешагивая разбитую вдребезги рамку.

— И правильно сделает, — неизвестно кому пригрозив копытцем ответила единорожка и направилась в комнату, раньше носившую гордое звание писательского кабинета.

Её перестроили в гостиную. Феноменально! Зачем кому-то вообще нужны две гостиные? Чтобы, не знаю, развлекать сразу две оравы приятелей, перебегая из комнаты в комнату? Проводить сразу несколько свиданий, как в набивших оскомину комедийных сюжетах? Эмили понятия не имела, а потому без сил плюхнулась на жестковатый диван. Ей срочно было необходимо что-то вроде драматичного мороженого, иначе дальнейшая сцена вряд ли будет наполнена хоть каким-то смыслом.

— Холодильник пуст, — донёсся с кухни глас словно бы читающего мысли кобылки психолога.

Время шло, разговоры не клеились… Делать было абсолютно нечего, а если какие-то занятия и имелись, то желания к ним проявлять не хотелось ровным счётом никакого. Пока у Эмили что-то не зажужжало в голове…

— Это явно… Неправильно, — сделала единственный верный в данной ситуации вывод единорожка и отправилась в ту самую комнату, в которой ранее находилось различное писательское оборудование, вроде аппаратов для соединения с мозгом или подключения к уже переписанным в компьютерый код историям.

На столе лежал конверт. Кажется, кобылка никогда его здесь раньше не видела – даже в гораздо более спокойные времена, однако под ним невесть откуда уже успел образоваться «без-пылевой» прямоугольник. Эмили магией подхватила завёрнутое в неплотную бумагу письмо – то было словно бы насквозь пропитано некоей потусторонней энергей, чуждой её собственному волшебству, отчего последнее так и норовило в самый неподходящий момент виновато обронить груз.

— Я полагаю, за тобой сейчас крайне интересно следить нашим наблюдателям… — донёсся из-за спины кобылки знакомый скептический тембр психолога – кажется, ему уже полегчало.

— Они не могли не заметить этого конверта, так что это либо послание от Генри, либо нечто невероятно важное, — проявив нехитрые дедуктивные способности таким образом, Эмили глубоко вдохнула и поднесла конверт поближе к мордашке, — а потому, не будем откладывать неизбежное.

Ощущение мягкого, тёплого и крайне колючего свитера моментально окутало всё существо кобылки. Она нашла себя в совершенно пустой квартире, на невесть каком этаже – мостовая терялась где-то далеко за слоем пурпурно-серого тумана. Напротив неё, прислонившись к голой бетонной стене, стоял Пётр Петрович – лицо его было, несмотря на видимую молодость, испещрено глубокими морщинами, а на исходно чёрной шевелюре проступили седые пряди. Эмили не знала, что ей делать – ей хотелось сразу многого и одновременно: обнять друга, успокоить его добрыми словами, спросить, что же с ним, к дискордовой матери, такого случилось… Но Врачевский прервал её…

— Тише, Эмили, сейчас не время, — начал он почти шёпотом, — может, когда-нибудь позже, но не сейчас. Прости меня за столь грубое вторжение в твою жизнь, я… Я не знаю, как ты там теперь, сколько прошло времени, помнишь ли ты, кто я вообще такой… В любом случае, можешь считать это посланием из будущего. Мне, как видишь, нужна твоя помощь… Снова. Это, наверное, прозвучит эгоистично, но я очень прошу – ты должна найти меня. Это невероятно важно, ты вряд ли понимаешь, насколько… Хотя, чего это я, ты всегда была умной поняшей. Доберись до Тёмного Града любой ценой и… Я знаю, что ничего сейчас не могу обещать, но возможно… Тогда что-то изменится…

С каждым новым словом речь человека становилась всё более сбивчивой, неровной, он то и дело перебивался на гулкий и едкий кашель… Наваждение постепенно растворялось в небытие.

— Эмили, я всеми силами пытался отвлечь его, но он, представляешь, совсем не хочет выпить со мной по бокальчику водопроводной водички! Ты не думай, я не из тех, кто рано сдаётся, я предлагал ему трижды, но он…

Когда единорожка очнулась, на неё было направлено дуло небольшого, но крайне удобного в ношении пистолета. Его владельцем оказался Бен Стоун – тот самый, которого она давеча чуть не пришибла дверью. Видимо, он начал следить за ними ещё до того, как коллеги добралась до дома.

— Стойте, вы меня неправильно поняли, — начал было оправдываться следователь, однако был грубо перебит Дарком.

— Да что тут понимать, уважаемый…

— Молчите! Я не с вами разговариваю, — Бен, чего от него ожидал примерно никто, громко рявкнул на психолога и обратил взор к единорожке. – Я раскопал всю информацию по вашей истории и… Хочу помочь. Не бескорыстно, конечно же, но… Я думаю отказываться вам не приходится…

— А потом, а потом я такая… «Но я больше предпочитаю Криззии, ууу!» И, бах, тут же превращаюсь в саму себя! Нет, к Дискорду, по моему, все истории должны заканчиваться именно так. Согласись, ну просто идеальный сюжетный поворот, неожиданный как… Как, не знаю, как я, когда делаю так, чего далеко за примером ходить! Ты такой всё время переживаешь, волнуешься, что же будет дальше, и вроде бы всё хорошо, тихо, но вот, когда ты уже совсем не ожидаешь подвоха, пау! Твой друг – чейнджлинг, и мама – чейнджлинг, и первый учитель, и соседка по очереди в кафе, и даже бабушка тёти по линии кузена! Ха, да уж, я сегодня в ударе, бери и пользуйся, так сказать, пока твоя муза говорит…

«А она… Милая», — промелькнуло где-то в недрах подсознания детектива, восседающего на креслообразном булыжнике в сырой и холодной пещере. На естественно образованных неизвестными Лэму геологическими явлениями сводах породистого потолка переливались оттенками белого те самые символы, что виделись ему на небесах – тысячи и тысячи их, на первый взгляд, ни разу не повторяющихся. Что-то подобное единорог один единственный раз видел тогда, когда вёл незамысловатое дело некоего прищуренного человека, который словно бы старался заглянуть своими глазками прямиком в душу собеседника. Вроде бы, они назывались «иерогами», или как-то вроде того…

— Раньше они так не делали… Не светились, то есть, — королева перевёртышей, игриво покачивая свесившимися с небольшого уступа копытцами, слегка наклонила мордашку, — только когда ты пришёл. Не даром Флаттершай про тебя писала, что ты весь из себя такой ненормальный, особенный, избранный, словно самый красный помидор на грядке. Никогда не выращивала помидоры, просто к слову подвернулось…

— Так вы… Знакомы с Флаттершай? – Лэм, что уж скрывать, всё меньше удивлялся бесконечным заговорам и недомолвкам вокруг своей персоны, однако, всё же, не брезговал пополнить бедовую черепушку дополнительной информацией. «Всё сказанное вами может быть использовано против вас!» — саркастически прозвучала у него в голове классическая фраза из почти любой детективной истории среднего сорта.

— Обижаешь! Мои ребята… — Кризалис кивнула на слоняющихся без дела подчинённых с неодушевлёнными взглядами, — пару раз уже имели честь копировать её ярчайший образ, к слову, наверное, самый интересный из всех мною встреченных. Конечно, он несколько стереотипен – стесняша, пугающаяся собственной тени, что скрывает внутри тысячи демонов — но, согласись, за подобными трансформациями отчего-то всегда интересно наблюдать. Ладно, ты, я вижу, заскучал, так что давай перейдём к сути…

Кобылку, превышающую в холке подавляющее большинство копытных жителей Эквестрии, испещрённую, словно сыр, слегка отталкивающими на вид отверстиями, обладающую почти что стрекозиными крыльями, трудно было назвать определённо привлекательной. Однако, что не отнять, нечто в ней имелось такое, чего не хватало ни грациозной Селестии, ни таинственной Луне. Лэм, не для протокола, назвал это чувством непредсказуемой опасности.

Кризалис встала и прошлась по весьма бедно обставленной комнате, если пару камней в качестве сидений вообще можно было считать обстановкой.

— Ты, впрочем, и сам бы мог вполне до всего догадаться, — с некоторым упрёком в интонации посетовала королева, стряхнув с мордашки непослушную зеленоватую прядку. – То есть, я даже не знаю, у тебя имелось столько подсказок! Да я бы, наверное, уже после острых зубов имела полную картину происходящего. А, ну и ещё помнишь, как от тебя побежали те бугаи? Так вот это тоже было не просто так…

Кобылка, «промурлыкав» это, остановилась в своей недлительной прогулке и слегка прислонилась к каменному склону, поглаживая одного из своих перевёртышей по покрытой хитином коже.

— Дело в том, что, если тебе вдруг интересно, у этих ребят – коллективная модель мышления. Они почти перманентно «подключены» своим сознанием к хозяину – а в наиболее частом случае, ко мне, но когда я сама проникаю в разум кого бы то ни было… Эх, чую, я тебя совсем запутала. Начнём сначала!

Так, в течении следующего получаса, Лэм узнал ответы хоть и не на все, но на очень многие свои вопросы – а главное, на тот, в котором он удивлялся плану Флаттершай по захвату Кантерлота в одиночку. Оказалось, что у неё с королевой уже давно имеется негласная договорённость, созданная благодаря тому, что пегаска частенько посылает “злодейке” пространные письма на спинах Энджела или Спайка – Флаттершай условилась отправлять Кризалис «отработавших своё» охранников, дабы та высасывала из них последние положительные эмоции, а перевёртыши в замен должны были обеспечить ей поддержку в будущем штурме столицы, а также, впоследствие, получить свободу.

— Самое забавное, что “со слов” нашей милой пегасочки, все пони, что выжили после катастрофы, имеют устойчивую невосприимчивость к туману – однако мы, как видишь, не пони. Мы не можем покинуть сие место, которое, по всей видимости, охраняется от марева этими самыми весёлыми буковками на стенах, а она, как ни странно, милостиво предоставляет нам такую возможность. Ты, наверное, спросишь, как же мы тогда собираемся добраться до Кантерлота?

— Да нет, здесь всё довольно очевидно, — очередной паззл встал в голове у детектива на своё место, — вам понадобится поезд, разрисованный подобными символами?

— В точку, ваше остромыслие!

Однако, для выращивания и воспитания целой армии отнюдь не хватало переваренных мозгов периодически присылаемых телохранителей — королеве требовался живой, свежий, «вкусный», наполненный неподдельными чувствами и переживаниями организм. Не трудно догадаться, кому пришлось сделаться кандидатом…

— Ладно, хорошо, я всё понимаю, чейнджлинги убежали потому, что подстраивались под моё настроение, мир принимал форму моих мыслей, но… — Лэм перевёл дыхание, — мне интересно несколько другое. Когда вы затуманили мне мозг, заставив меня не заметить, как я оказался в шахтах, насколько… Насколько сильно вы повлияли на меня? Что именно вы старались навязать мне, дабы вызвать положительные эмоции?

— На самом деле, почти ничего, — Кризалис на время, словно бы вспомнив о чём-то серьёзном, потеряла саркастичную улыбку на своих устах, — всё что ты видел, смесь из твоих собственных воспоминаний и желаний, с перевесом в сторону реальных событий, конечно же, ибо они, обычно, оставляют гораздо более явственный след..

На долю секунды под пещерным сводом повисла пауза. Лэм с облегчением выдохнул – его опасения всё же не подтвердились.

— Знаете, я, наверное, пойду, — детектив, погружённый в собственные мысли, выглядел отрешённым, — мне нужно увидеться с…

— Я знаю, — Кризалис прервала гостя, — что ж, раз ты так торопишься, позволь немного подсобить тебе. Не мог бы ты представить себе хижину Зекоры, или дорогу к ней…

Единорог, пропустиший большую часть её слов мимо ушей, впрочем, довольно неплохо представлял себе путь к зебринскому логову. Он не совсем осознал, что именно с ним пытаются сделать, однако времени на дальнейшие обмозгования ему не предоставили – его собственный рог, подвластный магии королевы перевёртышей, спустя мгновение телепортировал его в Вечнодикий лес.

— Нет, ну это же очевидно! Как… Как я только раньше до этого не додумался? Она же почти прямым текстом мне это сказала…

Забавно, насколько всё-таки тяжело контролировать собственное воображение. Хотя, часть вины насекомо-образной кобылки здесь тоже имеется – надо было точнее формулировать приказы. С тем же успехом он сейчас мог бы телепортироваться в спальню Селестии или куда-нибудь в недры кантерлотской скалы – благо, мыслеформы перенесли его не так уж далеко от цели – отсюда он вполне себе мог найти нужную тропинку, даже несмотря на сгущавшиеся сумерки.

На самом деле, интересно, что мешает королеве трансгрессировать таким же образом, к примеру, самоё себя в какое-нибудь гораздо более безопасное место? И почему она воспользовалась для сотворения заклинания его рогом? Впрочем, ему ли, смертному, задавать подобные вопросы… Как-нибудь потом при встрече всё само собой выясниться, как это обычно бывает.

Но речь не об этом!.. Лэм поспешно достал из кармана искомый блокнот. На ходу строчить поэмы было, вестимо, довольно проблематично, так что получившийся текст потом вряд ли разберёт даже маститый почерковед, однако ведь и не для него всё это писалось. Детектив должен был утвердить в самоё себе истину, которую ему метафорическими “потом и кровью” удалось сегодня уяснить.

Эшли и в самом деле его дочь.

Дурацкий сюжетный поворот, конечно, Лэм, будь он хотя бы на долю секунды писателем своей судьбы, придумал бы что-нибудь гораздо более интересное, но знаете, в жизни подобные события всегда кажутся гораздо ярче, нежели на страницах предполагаемой повести. Даже самые избитые, самые очевидные выкрутасы настоящих житейский перепитий выглядят неимоверно шокирующими, когда проходишь через них самостоятельно. Оно и понятно, ведь ты вряд ли ожидаешь от себя искреннего удивления подобной ситуации, когда ты десятки раз переживал её вместе с героями различных остросюжетных романов… Вот и наш герой был в высшей степени ошарашен.

Его мало волновали подковёрные интриги Флаттершай и Кризалис, судьба Эквестрии, политические игрища – нет, он просто… Понял для себя кое-что новое. Он нашёл причину, по которой его так тянет присматривать и по-отцовски ухаживать за этой непутёвой кобылкой, из-за чего он так переживает за каждое её движение… Ответ оказался довольно прост, не так ли?

Она ведь довольно прямо ему намекнула, тогда, на площади… Она сказала: «Я ищу своего…» Отца, ведь правда? То, что он смог узреть при помощи Кризалис, открыло ему глаза на многие вещи. Конечно, здесь всё ещё имелась масса несостыковок – например, в возрасте Лэма прошлого и будушего – однако, и тут детектив нашёл для себя объяснение. Вполне возможно, что эта метаморфоза также связана с его способностью к перемещению во времени – ведь мысленно он всегда ощущал себя несколько моложе.

Эшли с самого детства увлекалась разного рода техникой, а спокойная и упорядоченная миссис Кэмпфаер, естественно, не могла дать её увлечениям в полной мере развернуться – вот пегасочка и связалась с плохими компаниями. Лэм выводил карандашом строчку за строчкой, не беспокоясь о знаках препинания или орфографии – на клетчатую бумагу малого формата изливался самый настоящий поток сознания, заключённый в сумбурную вереницу из слов и предложений.

Вдалеке показались знакомые буераки – и словно бы по расписанию, сознание детектива зияло кромешной темнотой. Чувства закончились, закончились и думы – осталось лишь подытожить написанное единозначным выводом.

Лэм перевернул страницу. К Дискорду, подумалось ему, только символизма тут не хватало. Новый лист, новые эмоции – перемены, если обобщить. «Эшли – моя дочь» - простым и аккуратным почерком вывел исчерпывающий чернила стержень. Кстати, о переменах…

В хижине Зекоры пахло… Зекорой. Наверное, этим выражением легче всего описать всю ту смесь пряных и кисло-сладких ароматов, что витали внутри, однако, ни на мгновение не выбираясь наружу. Эшли лежала на той же кушетке в глубине жилища, что и в прошлый раз, но особых изменений в её физиологии не наблюдалось. Она, кажется, глубоко спала, и огонёк жизни в ней выдавало лишь слабое движение носа.

— Я ждала тебя, — чёртовы «эффектные появления», вспыхнуло в голове детектива. Когда-нибудь они доведут его до инфаркта.

Впрочем, появилась лесная знахарка, повар, лекарь и стихоплёт в завязке без особой помпы – просто в очередной раз материализовалась откуда-то из близлежащей тени. Интересно, ей это особое удовольствие доставляет? Лэм как-то раз про себя окрестил подобное синдромом комиксового злодея – в данном случае, только удара грома не хватало.

— Зачем? Разве… Разве это полезно для неё – вот так вот лежать здесь, и ждать непонятно чего? – жеребец был нетерпелив и раздражён – если эта зебра тоже играет с ним в какие-то идиотские игры, он за себя не отвечает. Копыто, к сожалению, не нащупало потерянный в лесу револьвер.

— Не полезней, чем ампутация конечностей «высококлассным хирургом» вроде тебя, — Зекора, кажется, уловила неприязнь в голосе собеседника, однако на её эмоциональный настрой это повлияло не слишком – она лишь спокойно помешивала в котле некое стереотипное варево.

— Вы не в праве упрекать меня – она бы умерла в этом дискордовом лесу, если бы не то, что мне пришлось… совершить, — Лэму всё тяжелее было сдерживать себя, и в интонациях его прослеживались нотки ярости.

— Если бы ты этого не сделал, она бы не лежала здесь полумёртвой, идиот! – кажется, внутри полосатой кобылки всё же имелась небольшая чувственная щепотка, показавшая себя благодаря вечернему гостю, — может, для большей уверенности в излечении тебе следовало отрубить ей голову? Или может, просто оторвать её собственными копытами? Заражение было необходимо, и оно бы, к слову, прошло гораздо менее болезненно, если бы ты опять же не вмешался во время укуса!

— Так это… Так это вы… Нет, это ты подослала того упыря? – осознание в глазах единорога смешивалось желанием серьёзно покалечить эту изворотливую и лживую особу. – Это из-за тебя она всё это время…

— Уймись, — как просто ей, оказывается, остановить любой порыв души – покрытое полосками копытце не грубо, но уверенно образовало незримый барьер между оппонентами и мягко упёрлось в грудь жеребца. – Ты здесь не для этого. Сейчас ты всё поймёшь.

Кто знает, была ли это какая-то особая магия, или же Лэм просто напросто перегорел в своих многочисленных каждодневных переживаниях, но спустя секунду он просто присел на укрытый ковриком деревянный пол и начал безучастное наблюдение за ситуацией.

Чёрное пятно, что почти две недели постепенно разрасталось по всей поверхности юного тельца Эшли, достигло своего апогея: многочисленные мутные прожилки окутывали её мордашку, лоб, шею, ушки… С каждой секундой детективу всё сильнее казалось, что она вот-вот испустит последнее дыхание, однако тело его словно бы обмякло, оставив хозяина в рядах молчаливых зрителей.

Зебра вытянула с неприметной полочки тонкий, но увесистый продолговатый предмет, похожий на чёрный металлический скипетр, или же трость с округлым набалдашником, и плавно провела по всему пути заражения, явственно видимому невооружённым глазом на туловище пегаски. Паразит, как ни странно… Словно бы следовал за наконечником, сантиметр за сантиметром оставляя своё недлительное пристанище. Эшли тихо всхлипнула, когда скипер коснулся шрама на месте крыла... Интересно, как давно знахарка имела возможность беспрепятственно провести подобный ритуал?

Сгусток чистейшего зла, чёрная сущность, Тёмная Душа – всеми этими словами нельзя было достоверно и в полной мере описать нечто, извлечённое из кобылки. Лэм, впрочем, и не старался особенно это рассматривать – вскоре оно закономерно погрузилось в котёл…

— Подойди ко мне, — приказала зебра зависимому от неё жеребцу, и тот непременно послушался. Полосатая кобылка, как следует перемешав покрывающуюся мерзкой похожей на плесень коркой субстанцию, зачерпнула содержимое посудины невесть откуда взявшимся ковшиком и произнесла недвусмысленную команду, — Пей.

На вкус жижа была… Как соляной раствор, который пьют при отравлении. Противная, но не тошнотворная, если быть точным. Лэм, покачнувшись, почувствовал знакомое бурление в желудке – кажется, это лекарство работало с точностью до наоборот. Спустя мгновение взрослый жеребец в полном расцвете сил со всего размаха грохнулся на пол и погрузился в галлюцинации, пуская из своего молчаливого рта безмолвные слюни.

— Ты вовремя, — послышался ему знакомый голос. Где он? В каком-то огромном зале? Эхо словно бы поглощало собой и его, и говорившего с ним жеребца.

В тусклом пламени свечи показался Грэг. Без своего модного капюшона он выглядел совсем не так угрожающе – нет, теперь на нём красовалась довольно простая понячья одежда, не слишком примечательная, чтобы подробно её разглядывать.

— У тебя всё готово? – спросил Лэма собеседник. Трудно ответить, подумалось ему. Смотря что, смотря когда…

Однако губы детектива заговорили сами собой, отодвигая его личность на второй, если не на третий план. Заговорили чистейшим и приятнейшим из голосов – голосом Эшли.

— Да, моя мать уже души не чает в этом Фарлинге. Она даже один раз предлагала ввязаться в какое-нибудь выдуманное расследование, чтобы с ним познакомиться – втюрилась, сразу видно. Если что, случится, в первую же очередь будет писать ему.

— А улики? Ты помни, что я-то свою часть отыграю, а вот тебе придётся постараться, — Грэг в этом костюме и вправду был похож на коллежского учителя – у него в кармашке даже виднелся аккуратный платочек.

— Не беспокойтесь, всё уже готово, — если бы Лэм мог разглядеть лицо кобылки со стороны, то, наверное, увидел бы весьма самодовольную гримасу, — книга спрятана в самом очевидном месте, по ванне разбрызгана плохо смывающаяся краска, путь от дома до площади, а также монологи вызубрены назубок.

— Верю, — жеребец, кажется, успокоился, — значит, давай ещё раз напоследок повторим план. Ты «исчезаешь», оставляешь дома улики, я «случайно» роняю в баре адрес магазина и отыгрываю, соответственно, продавца, после чего уличаю вас с Фарлингом на площади и… Вы улепётываете. Вроде, ничего не забыл, верно? Знаю, что верно, это просто для присказки… Особо сильной погони за вами не будет, так что ты просто тащи его за собой.

— Да, да, я помню, не нужно до бесконечности повторять одно и тоже, — нетерпеливо ворчала Эшли, однако Грэгу не было дела до её причитаний.

— Нет уж, дослушай, пожалуйста, — со всей серьезностью увещевал он, — от успеха этой операции зависит как судьба Эквестрии, так и выполнение твоей просьбы. Эти вещи в высшей степени взаимосвязаны, понимаешь? Ты никогда не сможешь попасть на «ту сторону», если мы не заполучим себе писателя. Так что внимай! Когда вы попадёте в Понивилль, да и по пути к нему, усиленно изображай из себя его подружку, дочурку, распутную кобылку – что лучше подойдёт к ситуации, следи за его вкусами. Втирайся в доверие, будь паинькой, строй миленькое личико – у тебя неплохо получается. А когда почувствуешь, что он готов – вручи ему блокнот. Это самая важная часть операции – я чувствую, что он определённо связан со всей этой писательской кутерьмой, но мне нужно в этом достоверно убедиться. Я наблюдал за ним в Кантерлоте, но здесь его способности проявлялись очень вяло, в отличие от тех моментов, когда он посещал Понивилльскую вышку. Чуешь связь, не нужно объяснять дальше?

Эшли поспешно кивнула. Лэм словно бы физически ощущал скуку, которая пронизывала её мысли – видимо, ей уже не раз приходилось всё это слышать.

— Замечательно. Вот тебе тогда пара последних советов – попробуй убедить его, что он потерял память. Это почти беспроигрышная стратегия – после этого он поверит почти любым твоим словам. Чёрт, я не удивлюсь, если после всего этого он и вправду захочет признать тебя своей дочерью — так уместно ты смотришься в этой роли! Ладно, главное действовать по плану. Недельки через две я заберу вас оттуда – а так, буду изредка наблюдать.Удачи там, и до завтра…

Пегаска, пробормотав что-то невнятное, спешно попрощалась и зацокала прочь из аудитории. На душе у неё было легко и свободно – скоро, уже скоро она получит то, ради чего так долго трудилась – а вот Лэму было нехорошо.

Он ощущал себя преданным.

Зебра что-то говорила ему, на что-то указывала, но единорог еле волочил копыта. Достоверно неизвестно, было ли это побочным эффектом зелья, или же того странного комка в глотке, что мешал ему дышать, но его откровенно тошнило. В голове набатом гудели последние события, и в особенности слова Кризалис: «всё что ты видел, смесь из твоих собственных воспоминаний и желаний»… Ну конечно же, ведь он уже трижды мысленно удочерил эту пегаску.

Под горячее копыто – выражение сие было наглым образом украдено детективом из людского лексикона и несколько видоизменено – попался злосчастный блокнот. Мысли жеребца метались словно прокажённые, а потому наиболее гениальной и драматичной идеей ему показалось бескомпромисное отделение от собратьев последней замаранной всего лишь одной фразой страницы.

Как следует скомкав оную, Лэм прижал бумагу подковой – будет знать, как рушить его жизнь. После чего жеребец, покачиваясь и совсем не обращая внимание на зебру, поспешно выбежал из хижины…

А ещё той ночью заморосил дождь. Чёрт её разберёт, когда эта ночь успела наступить, но ливень тогда, так вовремя решивший обрушиться на провинцию и прилегающие ей территории, со всей своей мощью окатил обоих невольных своих гостей.

Грэг вошёл без стука. Координаты, оставленные Альфредом, оказались на удивление точны, а потому создание портала вышло совсем нетрудным. Зекора снова где-то пряталась, шалунья, однако времени на поиски у советника имелось предостаточно.

Лэм, тем временем, подобно буйно помешанному прорывался сквозь вечнозелёные заросли, не замечая длинных царапин, что оставляли те на его лице.

Шерсть его мокрыми прядями прилипала к коже, сужая и так не слишком обширный угол обзора.

Единорог принюхался – кажется, здесь только недавно было довольно весело. Впрочем, кто сказал, что теперь забавы должны прекратиться? Грэг обнажил зазубренный со стороны лезвия нож – удобный, если хочешь не прикончить жертву, а подарить ей парочку запоминающихся шрамов.

Зебра не заставила себя долго ждать – она, конечно, не промах. Такие сильные мышцы, такое упругое тело – ещё секунда, и Советник скорее всего оказался бы в нокауте, однако Зекора заполучила себе лишь продолговатый порез, спровоцировавший на её полосатый шкурке стремительно набирающее обороты кровотечение.

Где-то не вдалеке уже виднелся Понивилль – интересно, зачем Лэм так туда торопится? Что он хочет этим себе доказать?

Ещё парочка промахов и, будет замечено к чести нападавшей, одно чистейшее попадание, оставившее единорога без пары зубов – и схватка, вслед за скатившейся вниз по ступенькам кобылке, перемещается в небольшой погреб. Обстановка здесь, конечно, эффектная – повсюду скляночки с Тёмными Душами, запах, отдалённо напоминающий аромат гниения трупов… Закачаешься.

Зебра резко схватила валявшийся неподалёку скипетр, однако сконцентрироваться ей помешал кинжал, лихим движением лишивший её одного из милых аккуратных ушек. Приятно было слышать, как такая спокойная и уравновешенная кобылка взвигнула от обжигающей до самых костей боли. Ничего, вы не подумайте – она заслужила.

— Чёрт, я и вправду ожидал от тебя большего, — с нескрываемой насмешкой в голосе констатировал свои чувства Грэг, — кажется, твоя «сверхспособность» — и вправду лишь возможность изъясняться «как нормальные пони». Не повезло…

Коттедж Флаттершай, точно – вот куда так стремился детектив. Невидимая дверца, без труда найденная на ощупь, с еле ощутимым скрипом приоткрылась… А жёлтая пегаска, кажется, только и делала всё это время, что ждала своего гостя…

Что ж, всему хорошему рано или поздно суждено заканчиваться. Один эффективный, но не слишком зрелищный захват – и «полосатик» уже приземлилась на пол, моля о пощаде. Но Грэг помнил, что она в своё время не пощадила его… Грустно всё это, наверное, однако Советник отчего-то ощущал себя садистом-извращенцем, и, что скрывать, в данной ситуации ему это чертовски нравилось….

Тяжело подкованное копыто умелым и отработанным движением опустилось на мягкую зебринскую шею и резким движением придавило позвонки. Единорог почувствовал приятный слуху хруст, бальзамом опустившийся на его сердце. Дело было почти что сделано – когда он начал собираться, прихватив с собой скипетр и склянки с чёрной субстанцией, зрачки Зекоры сузились от ужаса…

— Флаттершай… — с порога начал Лэм, перебиваясь на глубокие вдохи и выдохи, — помните, вы спрашивали – смогу ли я уехать с вами без Эшли?

— Конечно же помню, Лэм, — на мордашке пегаски проскользнула ехидная улыбка, — Однако, что же стряслось? Почему вы спрашиваете?

Перед тем как окончательно оставить зебру наедине с собой, Грэг решил нанести ей ещё парочку украшений. Несколько открытых порезов, парочка разбитых склянок с душами – думается, ей не будет скучно. Пусть хотя бы ненадолго почувствует себя в шкуре убитых ею детей, ладно?

На долю секунды из тёмных глубин хижины советнику послышалось чьё-то размеренное дыхание. Остановив первый порыв, единорог всё же решил не задерживаться — его целью сегодня являлась лишь Зекора — и парочка её игрушек, несомненно.

Забавно. На пороге он чуть не упустил самый интересный элемент сегодняшней истории – небольшое послание, оставленное невесть кому предыдущим гостем знахарки. «Эшли – моя дочь», — гласило оно. Грэг, как ни старался, всё же не смог сдержать приступ иронического смеха:

— К чёрту, ох уж этот дискордов эмоциональный контекст, — сказал жеребец, и, оставив последние сомнения, отправился домой, в Кантерлот. А то, небось, друзья там без него уже затосковали…

— Флаттаршай, я… — Лэм на мгновение запнулся, но… Мысль в его голове уже сформировалась, и деваться от неё было некуда. – Я переменил своё решение по этому поводу…

Жеребец мечты

Four of a kind

Высота

Моя королева

Эхо далекого прошлого

Маленький секрет Флаттершай

Ночные кобылы

Сюрприз Бон-Бон

Equestrian Tail

А игра эта называется...

Странник. Путешествие третье. Тёмный Град

«О переменах»