Странник. Путешествие третье. Тёмный Град

Пролог

7.5

Светило яркое и теплое, ещё не обжигающее, как летом, ласковое весеннее солнце. Лучи его достигали самых потаённых закоулков Эквестрии, где в мире и гармонии проживали такие милые и дружелюбные создания, как волшебные пони. Они всегда помогали друг другу в счастье и в горести, сопереживали в невзгодах и утешали после очередной неудачи. Здесь можно было подойти к самому первому встречному, обнять его и назвать "другом". Можно было совершенно не беспокоиться о будущем — ведь счастье было совсем рядом...

Здесь можно было просто жить и радоваться одному этому факту.

Именно такой фабулы и придерживалась юная кобылка, обитающая вместе со своими родителями в небольшом посёлке, что расположился вблизи Сталлионграда. Она была самой обыкновенной и ничем не выделялась среди своих сверстников. Как и все остальные, она любила мастерить разные приборы и механизмы. Как и все, обожала весёлые прогулки на свежем воздухе. Вместе со всеми она слушала забавные истории дяди Расти...

Сегодня, как слышала где-то единорожка, особенный день. В Кантерлоте коронуют новую принцессу. Она не помнила её имени, лишь то, что аликорном её сделали искусственно, как и ту, что правила Кристальной Империей. Кто-то поговаривал, что "не многовато ли будет" и всё в таком духе, но кобылке такой расклад даже нравился.

Она так заработалась со своим новым инженерным проектом, что даже не заметила, как солнце вдруг спряталось за гряду чёрных и тяжеловесных туч. Намечалась гроза...

Единорожка вышла на порог и поймала носом одну из первых холодных капель. В голове у неё что-то будто бы промелькнуло...

Очнулась она от того, что кто-то осторожно тронул её копытом. Это был как всегда улыбающийся дядя Расти.

— Чего задумалась, Эмили? — спросил добродушный жеребец.

— У тебя никогда не было такого чувства, что случись раньше нечто самую малость иначе, всё теперь было бы совсем по-другому? — спросила единорожка, сама удивляясь собственному открытию.

— Было, — ответил Расти, — но лишь однажды.

А дождь, тем временем, начал во всю свою силу поливать деревушку...

— Мистер Вейв, ну пожалуйста...

— Говорю тебе, открытый бассейн закрывается. Не видишь, что ли, какая погода на улице?

Жеребёнок шумно шмыгнул носом и побежал по направлению к основному зданию. Ничего, подумал Иеремия, искупается и внутри.

Мистер Вейв был, пожалуй, наиболее богатым и влиятельным, если не единственным, владельцем крупной сети плавательных бассейнов по всей Эквестрии. В детстве он сам очень неплохо плавал, а теперь помогал заниматься этим и другим пони. В его родном городе вообще не было подобных учреждений, поэтому купаться приходилось в загрязненной самыми разными грязями речке, что протекала неподалёку. Правда, сей факт отнюдь не мешал веселью.

Заметно похолодало. Капли дождя, крупные и мокрые, вперемешку с градом застучали по крыше главного резервуара. Иеремия же просто стоял и наблюдал за буйством природы. Что-то во всём этом было совершенно непостижимое и необычное...

Главной неожиданностью же стало то, что на месте открытого бассейна вдруг начало медленно проявляться многоэтажное здание...

— Лира, ты точно не хочешь закончить наше "свидание" дома? — настороженно пробормотала земнопони, поглядывая на начинавшийся ураган.

— Ох, Бон, ты слишком торопишь события... — игриво протянула салатовая единорожка, совершенно не обращая внимания на творящееся вокруг. Единственное, что теперь привлекало её взгляд, сидело прямо перед носом — так зачем же отводить глаза?

— Лира, перестань... Надо хотя бы спрятаться под навес...

Маленькое понивилльское кафе-пекарня, что носило аппетитное название "Сахарный уголок", даже не подозревало, что ждёт его в следующие минуты. Хотя, наверное, трудно предположить такой вариант, что прямо на месте твоего рабочего помещения откроется межпространственная дыра?

Словно бы из ниоткуда вылетело огромное рокочущее нечто на колёсах и врезалось прямо в хрупкий пластмассовый столик, накрытый лёгким, не предназначенным защищать от бури тентом. Тело кобылки, что сидела напротив, будто брошенная тряпичная кукла отлетело на несколько метров в сторону...

Из глотки салатовой единорожки вырвался истошный крик.

Как только машина на полной скорости впечаталась в ближайшее здание, Лира со всех ног бросилась к своей подруге. Та была сломана...

Пони повсюду вопили и носились, словно безумные, от творящейся вокруг анархии. Порталы открывались повсеместно, затмевая собой даже серое небо, но единорожка не замечала этого. Её горе было важнее всех этих малознакомых субъектов.

Пусть себе дурачатся...

Все те, кто пришёл сегодня на парад в честь принцессы Твайлайт Спаркл, улыбались. Или почти все. Кто же возьмёт с собой зонт, когда с утра на небе не было ни облачка? Теперь вот приходиться мокнуть.

Платье на лавандовой принцессе помялось и прилипло к шёрстке, но она старалась не падать духом. В конце концов, она так давно мечтала побольше времени в проводить с Селестией, а теперь она будет даже... Наравне с ней?

Мысли её никак не отпускал тот факт, что возможно ей придется покинуть Понивилль... Ведь не может же принцесса править из деревушки? Это как минимум не вызовет должного уважения.

Но вот, все четыре принцессы выстроились в ряд на трибуне, и Селестия начала читать речь. Дождь никак не унимался, и Твайлайт решила немного поколдовать. Спустя пару секунд над ней уже было растянуто тончайшее и почти невидимое глазу магическое поле, защищающее туловище от струй ледяной воды.

Громыхнула молния. Молодая принцесса-аликорн стала разглядывать толпу...

Вот её подруги, машут и улыбаются. Вот мэр Понивилля, миссис Грива. Вон там какая-то пожилая пухлая кобылка расталкивала себе проход в первые ряды. А здесь...

Неизвестный единорог, стоявший в первых рядах, снял с головы натянутый до этого на лоб капюшон. Твайлайт напрягла зрение и чуть не упала с трибуны от удивления — глаза у незнакомца в тёмном плаще не имели зрачков...

Спаркл было хотела поскорее сообщить об этом Селестии или Луне, что стояли ближе к ней, но те были слишком увлечены собственным обращением к народу. Хотя вряд ли бы она успела...

В этот момент из рога подозрительного жеребца прямо в грозовое небо ударил ярчайший тёмно-фиолетовый луч. Тучи разверзлись и сквозь них показались огромные тяжёлые шестерни какого-то жуткого механизма.

Яркая вспышка ослепила площадь...

Как только Твайлайт смогла-таки открыть глаза, она увидела, что незнакомца в толпе уже не было. Зато на том же месте лежало несколько десятков трупов. Многие погибли за долю секунды, даже не осознав того, что их больше не существует.

Бывшая библиотекарша оглянулась — три коронованные принцессы бездыханно лежали в самых противоестественным позах. Глаза у них были широко распахнуты, а зубы стиснуты от резко нахлынувшей боли... Теперь они смотрелись далеко не так величественно...

Твайлайт размяла копыта и не обнаружила никаких дефектов. Почему же она выжила?

Поле, что должно было защитить её от дождя, было покрыто множественными извилистыми трещинками. Именно оно защитило принцессу от внезапной магической вспышки...

— К Дискорду этих метеорологов! Ещё раз заставишь меня лететь в эту вашу Эквестрию, я тебе по шее надаю.

Пегас, что тянул небольшой фургончик над Вечнодиким лесом, ругался почти всю дорогу. Лэм слушал его в пол-уха, так как почти привык к этому бесконечному словесному потоку.

Кто-то из делегатов спал, кто-то просто сидел, задумчиво разглядывая грозовые пейзажи... В конце концов, переговоры с обитателями соседнего континента прошли необычайно хорошо, так что теперь можно было и отдохнуть.

Лэм тоже решил выглянуть в окно — хоть высоту и пришлось значительно снизить из-за урагана, но Кантерлот всё ещё казался ему таким далеким и почему-то скрывался где-то внизу... На долю секунды жеребцу показалось, что кто-то щёлкнул его из огромного фотоаппарата с очень мощной вспышкой. Он зажмурился и встряхнул головой...

— Что ещё за... — послышалось снаружи.

Словно бы прямо на небесах что-то ощутимо громыхнуло. Тучи расступились и сверху полетели огромные куски металла. Казалось, что на землю падал самый настоящий корабль пришельцев.

— Спускайся! — истошно закричал Лэм, но было уже поздно. Летающий фургончик с треском разломился пополам и под дружные крики делегатов низвергнулся прямо в Вечнодикий лес.
"Наверное, именно под такую музыку наступает конец света..." — подумалось жеребцу перед тем, как он потерял сознание...

"Взрыв"

Акт первый. "Читатель"

3 года спустя

— И... Как же вы меня нашли?

— О, это было совсем не сложно. Конспиратор из вас, по правде говоря, никудышный.

***

Лэм Фарлинг, уже пожилой, если быть пессимистом, частный детектив, обладал иссиня-чёрной шерстью и лохматой с проседью гривой. Он любил сытно поесть и хорошо выпить, желательно в единственном числе, не окружая себя дуболомами и идиотами, называемыми друзьями. Иногда, в свободное от отдыха время, он даже утруждал себя работой, благо, в последние месяцы его популярность в столице даже разошлась за пределы оной. Заказы приходили чуть ли не каждую неделю, чем непомерно радовали детектива, однако не менее непомерно и печалили его. В любом случае, безбедная жизнь на пенсии теперь не казалась ему такой уж невоплотимой грёзой.

Рог на его голове нехотя излучил ленивое пурпурное свечение, и чистая сила мысли, подчиняясь беспрекословному приказу Лэма, нажала на кнопку дверного звонка. В квартире послышалось неразборчивое шуршание. Замок жалобно скрипнул, и на пороге показалась заплаканная кобыла средних лет.

— Миссис Кэмпфаер? — осведомился детектив.

— Мистер Фарлинг? — в свою очередь спросила хозяйка.

Жилище матери-одиночки было скромным, но довольно гостеприимно чистым и прибранным. Это не есть хорошо, заметил про себя Лэм. Обычно, самое интересное как раз таки скрывается под толстым слоем пыли.

— Где её комната? — небрежно проронил единорог, тщательно вытирая копыта о половик.

— Слева по коридору, рядом с ванной... — тихо и кротко ответила кобылка.

Повесив шляпу, прикупленную недавно на распродаже, на специальный крючок, Фарлинг двинулся туда, куда указала миссис Кэмпфаер. "Может ли она что-то скрывать? Вполне", — подумал детектив, взглянув на хозяйку, но задерживаться не стал.

Эшли Кэмпфаер, дочь держательницы квартиры, пропала три дня назад. Мать её в прошлом имела какие-то тёрки с полицией, о Фарлинге узнала через знакомых. Картина знакомая, множество раз написанная и акварелью, и маслом, и даже кровью, но исход чаще всего один — пропавшую в любом случае находят. Как правило — мёртвой.

В нынешние времена, трупы — совсем не редкость. Королева старается, как может, но каждый дурак понимает, что нельзя бесконечно тянуть кота за хвост. Рано или поздно... "Рано или поздно все мы отправимся в Тартар", — вздыхал про себя детектив и продолжал следовать своему жизненному кредо — выжимай из жизни все соки, пока та только способна их тебе давать.

Комната была завалена разного рода хламом, включающим в себя постеры эстрадных исполнителей, бельё, одежду и некоторое количество металлических запчастей, издалека напоминающих обычный жестяной мусор. Ничего, казалось бы, примечательного, но Лэм не привык доверять первому впечатлению.

— Мне приходили уведомления от преподавателей, она уже давно не посещает колледж... — послышался голосок из соседней комнаты.

— Да-да, вы мне рассказывали это в письме, — перебил её сосредоточенный на работе детектив.

На письменном столе, что расположился подле зашторенного окна, нашлось нечто всё же сумевшее заинтересовать Фарлинга. Это была скандально известная в последние годы книга, написанная и изданная неким Гроссом Хоупом — "Достойны ли двуногие жизни под Солнцем?" Она была завёрнута в плотную непроницаемую обложку, и невооружённый глаз вряд ли отличил бы её от другого "настольного" чтива, но искушённый взгляд нашего героя трудно было провести.

— Интересный выбор художественной литературы, — пробормотал себе под нос Лэм.

— Что-то нашли? — заглянула в комнату миссис Кэмпфаер.

— Не могли бы вы заварить чаю? — сменил тему единорог и, увидев полную "боевую" готовность со стороны хозяйки, добавил, — с лимоном, пожалуйста. Предупреждая ваш вопрос — две ложки.

Как только кобылка скрылась на кухне, Фарлинг продолжил осмотр.

Книга была заложена на 197 странице, но занятен был даже не сам этот факт, а то, что закладкой являлась брошюра-объявление по поводу сегодняшнего выступления королевы в память о трагедии, произошедшей три года назад.

— Экстремистская литература, общественное мероприятие, металлические запчасти... — картина складывалась очень чёткая, но жеребец тут же выкинул её из головы. Преждевременные выводы — залог провала.

Взглянув на часы, что висели над дверным косяком, Лэм продолжил обыск письменного стола и не прогадал. В нижнем ящике, под кипой старой макулатуры обнаружился потрёпанный календарь с отмеченным на нём ныняшним числом. Ниже значилось — Бар "Безлюдный", 13:00.

— Кажется, у нашей беглянки на сегодня назначена встреча... Или, что-то иное...

На кухне засвистел чайник.

Дальнейший осмотр комнаты успеха не принёс. Запчасти своим видом Лэму ничего толкового не сказали, а среди брошенной в кучу одежды нашлась разве что старая серебряная брошь, как оказалось, давно потерянная хозяйкой квартиры.

Перед тем как присоединиться к чаепитию, детектив, с позволения миссис Кэмпфаер, заглянул в ванную комнату. Между тюбиками клубничной зубной пасты и шампунями против перхоти затесалась парочка тонких пурпурных волосков, скорее всего, выпавших из гривы при расчёсывании. Казалось бы, ничего экстраординарного в этом нет, но прежде всего Лэма заинтересовал именно странный оттенок находки. В поисках чего-то похожего по цвету, он чуть не пропустил самую главную улику.

— Эшли недавно покрасила волосы, я ей не разрешала, но она...

— Во имя королевы, вы что, шпионите за мной?! — воскликнул Фарлинг, резко обернувшись. По его телу пробежала мелкая дрожь — мисс Кэмпфаер стояла прямо за его крупом, а он и не заметил.

— Ох, простите, я вас напугала... — сконфузилась кобылка, — я... Я просто очень волнуюсь... Чай готов, вы будете?..

— Буду вынужден отказаться, — Фарлинг увернулся от притеснений хозяйки и сделал шаг в сторону выхода. — Уже четверть первого, мне пора бежать. Простите, что причинил неудобства...

— Но... Вы что-нибудь выяснили?..

— Да... Несомненно. Прошу простить, и всего наилучшего.

Детектив кое-как напялил на голову шляпу и выскочил в тамбур. Из квартиры ещё доносились неразборчивые слова, но Лэм, стараясь двигаться как можно быстрее, спускался вниз.

"Не хватало ещё, чтобы она за мной увязалась. Такие женщины ради своих детей будут не только подсматривать через плечо... Хорошо ещё, если она ничего не успела рассмотреть".

Отойдя достаточно далеко от пятиэтажки, Фарлинг наконец-то перевёл дух. Только теперь он понял, почему миссис Кэмпфаер подкрадывалась к нему так незаметно. Она смогла обмануть его "Чутьё".

"Может ли она что-то скрывать? Вполне".

Перед глазами его медленно всплыло то, что он увидел в ванной комнате.

Все поверхности были покрыты тончайшим слоем почти неразличимого фиолетового налёта. Края ванны, полки, полотенца, батареи — всё, что только возможно. Простой покраской гривы этого не объяснишь...

"А это значит... А это значит, что Эшли Кэмпфаер была за пределами Пузыря..."

***

В баре "Безлюдный" было на удивление много человеческих персон. Тут, как водится, одно из двух: либо название утратило свой исконный смысл, либо изначально его не имело. Лэму уже приходилось встречать подобные заведения, предназначенные для неких ограниченных по расе группировок, но такое он видел впервые.

— Во имя Селестии, Луны и других покойников... Лэм Фарлинг! Сколько лет?!..

За барной стойкой, довольно пустынной, по меркам такого рода заведений, одиноко расположился пожилой пегас добродушной наружности, растянувший всю свою улыбку на местами обрюзгшее лицо и явно взявший себе целью непременно заключить детектива в объятия. На одном из его копыт осталась незасохшая зелёная малярная краска, из-за чего детектив опасался близкого контакта. Он, в свою очередь, тоже изобразил на физиономии "выражение старого друга, встретившего давно потерянного товарища" и по-приятельски осведомился:

— Вы кто?

Фарлинг пришёл сюда загодя и до возможного появления "субъекта" оставалось ещё около десяти минут, так что он не стал пренебрегать возможностью завести дружескую беседу и "влиться в коллектив".

— Лэмми, ты что же, не узнаешь меня? — незнакомец непринужденно наклонил голову на бок. — Это же я, Грэг Баттерскотч! Помнишь, экспедиция на другой континент, делегаты...

И тут детектив и в самом деле вспомнил своего собеседника.

— Грэг? Дискорд тебя подери, три года... Мы не виделись три года! Как ты теперь?

— Да я помаленьку... С недавнего времени, перегоняю труповозки для похоронного бюро. А ты? Слыхал я, ты у нас теперь следопыт?

— Детектив, — поправил старого друга Лэм и на секунду задумался. — Часто ты тут бываешь?

— Не слишком. Сегодня вот выходной, а так, считай, постоянно на работе... Пенсии нынче, как ты мог заметить, не платят.

Повисла неловкая пауза, из таких, которые случаются при встрече с теми, к кому давно позабыл подход.

— Сидр, крепкий, — сказал Фарлинг жеребцу, что стоял за барной стойкой и тот чем-то зашуршал под прилавком.

Грэг Баттерскотч поднялся с места и направился к выходу.

— Пойду я, пожалуй, — сказал он и взглянул на часы, — и вправду. Заходи сюда, авось ещё встретимся.

Лэм кивнул, а Грэг помахал ему копытом и вышел прочь.

А часы показывали без двух минут час после полудня.

И только наш герой хотел было отхлебнуть-таки свой заслуженный сидр и предаться тем немногим воспоминаниям, что остались у него после падения, как пожаловал тот, кого детектив и ожидал.

Как же Фарлинг додумался, что перед ним именно сей персонаж, что причастен к исчезновению Эшли Кэмпфаер? Ну-с, в данном случае это было довольно просто. Представьте себе — из боковой двери помещения, что ведёт в следующий зал бара, выходит тип, с накинутым на голову капюшоном, в длиннополом плаще, закрывающем почти всё тело, и как только этот субъект видит вас — сразу бросается наутёк. Ваши действия?

Лэм тут же кинулся в погоню. Преимущество, несомненно, было на стороне убегающего, но у детектива в рукаве завалялся козырь, который трудно было недооценить. Он "включил" своё "Чутьё".

"Сейчас побежит влево. Теперь опрокинет стул. Толкнёт дамочку. Споткнётся..."

Беглец, словно бы действуя по команде Лэма, в точности выполнял все трюки, предсказанные последним. Мгновение — и вот он уже растянулся на полу. Из кармана его выпадает визитка какого-то магазинчика, на обратной стороне которой записано время и день, совпадающие с ежеминутным событием.

— Вам не остановить их, Фарлинг, — жеребец в капюшоне делает попытку вырваться, но безуспешно — Лэм навалился на него всем своим весом. — Взрыва не избежать!

Детектив уже хотел было сказать что-то чрезвычайно пафосное, но в последнюю секунду беглец каким-то образом извернулся и врезал Лэму копытом по лицу. В глазах у единорога замерцали мошки.

Под безудержиные вздохи посетителей, упавший встал и стремительно выбежал на улицу. Кто-то помог Фарлингу встать, но бестолку — снаружи беглеца и след простыл.

***

— Вот в моё время такого не было... — ворчал старикашка-единорог, незваным гостем устроившийся на церемонии, — даже межвидовые отношения глубоко порицались обществом, уж не говоря о таком... Где же это видано — замуж, да за инопланетянина? Гадость-то какая, фу...

Кто-то громко шикнул на пожилого жеребца и тот угомонился. И зачем он только сюда пришёл?

Лэм тоже не знал, что он тут забыл. Казалось бы, эка невидаль — свадьба между пони и человеком. В Кантерлоте теперь и не такое увидеть можно. Но Фарлинг отчего-то всё стоял и задумчиво смотрел на влюблённую парочку. Мимо него проходили незнакомые пони, пегасы под куполом расставляли искусственные облака, а детектив, ожидая неизвестно чего, вглядывался в глаза молодожёнов.

Он ведь тоже хотел жениться. Когда-то...

Лэм вырос в Понивилле, там, где училась дружбе юная королева Эквестрии. Он даже лично застал сей период её жизни, что уж там говорить. Теперь же, когда путь в провинцию заказан, детектив редко посещает свою малую Родину. Да и то, пользуется он теперь только телепортационной вышкой.

Во что теперь превратилась Эквестрия? Это поистине странный мир. Столица и все крупные города покрыты огромными мутными магическими пузырями, которые посменно поддерживаются десятками единорогов по периметру городов. Говорят, таким магам неплохо платят. Эти самые пузыри и защищают оставшихся в живых пони от скоплений смертоносного фиолетового тумана, что в обилии простирается теперь по всей Эквестрии.

Соединяются города специальными Телепортационными Вышками, перед которыми каждое утро, да и не только, выстраивается огромная очередь. Кантерлот же изменился сильнее остальных. После Наслоения Миров друг на друга из-за прорыва какого-то там энергомагического барьера, по всей столице, словно грибы, повырастали иноземные жилища. А из этих "грибов", подобно спорам, вышли люди...

Уже три года эквестрийцы ютятся бок о бок с ними, но многие до сих пор не привыкли. И они... разбираются с этим по разному...

Сегодня Лэм в кои-то веки решил остаться верным своему обещанию и всё же сходил на вышку. Отстояв в очереди почти час, он всего пару минут поглядел вниз со смотровой площадки и тут же вышел.

Смотреть на место, которое стало кладбищем не только для десятков пони, но и для его собственных родителей — довольно трудное занятие.

Выступление Спаркл намечалось в 16:00, магазинчик же, указанный на визитке с другой стороны, открывался после трёх. Детектив не думал, что найдёт там что-либо необходимое для расследования, но если есть такая возможность — почему бы не попытаться? Быть может, визитка — просто первое, что попалось под перо наводчика, а может — и что-то более интересное.

В том, что жеребец в плаще был только пешкой в этой истории, Лэм почти не сомневался. Скорее всего, пешек здесь вообще гораздо больше, чем кажется на первый взгляд. Все эти приборы, детали, механизмы в комнате Эшли... Кстати, о них.

Магазинчик с визитки назывался "Всё для инженера".

***

Как только табличка за стеклом сменилась с категорического "Закрыто" на миловидное "Добро пожаловать", Лэм Фарлинг, не теряя времени, двинулся ко входу, не забыв, конечно же, про своё "Чутьё".

Активация этой способности — отдельная история. Пожалуй, самое сложное в её применении, это выбрать момент использования. Ведь на подготовку и воспроизведение тратится довольно много энергии и постоянно под таким почти электрическим напряжением не проходишь — так можно и копыта откинуть. Но в данной ситуации возможная ловушка была уж слишком очевидной.

Детектив перехватил летящую в него железную трубу ещё до того, как окончательно распахнул двери и магией отправил её обратно. Из магазинчика послышался приглушенный вопль.

"Всё для инженера" представлял собой довольно скудную лавочку, стены и пол которой были завалены разного рода механическим хламом. Посреди прилавка лежала в спешке развёрнутая карта — видимо, Лэм своим появлением сорвал чьи-то планы.

— Что это ещё такое? — спросил детектив у схватившегося за лоб единорога.

— Это... я... не... — копыта у кассира резко подкосились и он упал навзничь.

Фарлинг магией проверил пульс — жить будет.

Карта представляла собой весьма упрощенный план Кантерлота с отмеченными на нём двумя точками, которые соединялись длинной красной линией. Первая из них находилась совсем неподалеку от места жительства Эшли Кэмпфаер и её матери, а вторая — прямо посреди Дворцовой площади.

— Как, однако, удобно, — прокомментировал себе под нос Лэм, свернул карту в трубку и был таков.

***

"15:52", — отметил про себя детектив, взглянув на карманные часы, и мысленно поторопил свои не слишком шустрые копыта. Хозяин магазина пришёл позже, чем ожидалось, а потому вся операция немного сдвинулась по времени.

Первая отметка оказалась не более чем самым обычным подвалом, да ещё и не запертым. Петли были предварительно смазаны, и дверца открывалась без труда — вестимо, кто-то недавно пользовался этим проходом.

Но то, что Лэм Фарлинг увидел далее, ещё долго мучило его сознание и заставляло задаваться бесконечными вопросами. На первый взгляд, в подвале расположилась совсем небольшая полностью деревянная комнатка, освещённая тусклой свечой и обладавшая двумя выходами, расположенными друг против друга. Но самая главная странность заключалась не в том. Стоило детективу пройти насквозь помещения и покинуть его через дверь напротив, как он... Преодолел расстояние в несколько километров.

Дверь за его крупом захлопнулась, и он обнаружил себя под помостом, который уже давно расположился на Дворцовой площади и предназначался для важных выступлений. Сверху доносился мерный голос королевы, а прямо перед его носом кобылка с короткой фиолетовой гривой суетилась вокруг некоего механизма.

Карманные часы показывали 16:03.

Юная пегаска обернулась и чуть не вскрикнула.

— Кто вы?! — стараясь не шуметь, спросила она, — что вы здесь делаете?

— Эшли, успокойтесь, — тихо сказал Лэм, успокаивая тем самым и самого себя. В ушах у него звучало: "Взрыва не избежать!" — я пришёл, чтобы помочь вам.

— Мне не нужна ваша помощь, — Эшли отступила на шаг назад, — Он уже дал мне всё, что мне было нужно...

— Дал, или только пообещал дать? — психолог из Лэма был так себе, но попытка — не пытка.

В глазах у пегаски на долю секунды блеснуло сомнение.

— Хватит заговаривать мне зубы! Из-за этой чокнутой, — Эшли указала копытом наверх, — погибло очень много честных пони. Она любит Двуногих больше, чем своих верных подданных!

— Но... Вас ведь наверняка привело сюда не это, правда? Вы не похожи на политика... Это было наверняка что-то... Личное.

Эшли ответила не сразу.

— Да... Я ищу моего...

— А теперь я хочу представить вам моего нового советника по вопросам отношений между мирами... Мистера Эдмундса! — громогласно огласила королева.

Прямо над своей головой Лэм услышал грузные шаги. По площади распростёрлась тишина.

— Граждане Эквестрии, прошу вас как можно дальше отойти от этого места. Да, и вас тоже, ваше высочество. По моим данным, под этим помостом расположена бомба!

Отовсюду послышался ропот и гул голосов. Быстрые шаги ознаменовали то, что пьедестал опустел.

В глазах у Эшли читалось недоумение.

В эту же секунду с помоста слетело тканое покрытие, и вся площадь увидела "подрывников".

Толпа подле дворца собралась приличная и разношёрстная, но прежде всего детективу в глаза бросилось другое — Советник был в том же самом плаще, что и беглец в баре.

— Полиция, прошу, арестуйте преступников, — елейным баритоном приказал единорог в капюшоне и взмахнул передним копытом.

Эшли была в высшей степени поражена, по правде говоря, довольно очевидным предательством со стороны Советника, но не растерялась. Она было бросилась к выходу, откуда появился Фарлинг, но в последний момент обернулась и воскликнула:

— Чего вы встали? Вы что, хотите попасть в его грязные копыта?!

— Отнюдь, — согласился детектив и прыгнул в проём.

А бомба, пыхтящая и громоздкая, так и осталась стоять, продуваемая всеми ветрами и пугающая своими габаритами публику.

Площадь озарила ярчайшая вспышка...

"Аллея писателей"

Молодое, ещё не изборожденное морщинами лицо Петра окутал свежий утренний бриз. Щека, покрытая лёгкой щетиной, ощутила мягкое прикосновение асфальта, раскаленного до предела утренним солнцем. Пётр распахнул глаза, и ему открылась поистине идиллическая картина — горный пейзаж, а среди него такой уютный и милый городок, расположенный в обширной ложбине между скалами. Шоссе, удавом обвивающее одну из них, устремлялось далеко вниз, туда, где только просыпалась жизнь. А вместе с ним в город стремится и невесть откуда взявшийся в горах школьный автобус.

Как жаль, что на пути его оказался наш ничего не подозревающий герой.

Эмили захлопнула за собой дверь и сдвинула щеколду. В её сёдельных сумках лежал недельный запас бумаги и чернил. Местные творцы до сих пор в большинстве своём пользовались перьями, хотя некоторые особо прогрессивные, вроде Дарка, даже завели себе печатные машинки. Вот такой вот на Аллее Писателей колеблющийся прогресс.

В свободное от работы время, кобылка, по совместительству являющаяся главным редактором местной "производственной" ячейки, посвящала либо прогулкам, либо занятиям по дому. Вот уж никогда бы она не подумала, что сможет просто так, без понуканий, по собственной инициативе следить за домашним хозяйством. Но после всех тех приключений, что ей пришлось пережить в Эквестрии, она даже радовалась такому раскладу. Прошло уже полгода по местному времени, с того момента как она "переехала" на Аллею, а жить здесь с каждым днём ей нравится всё больше и больше.

В доме было тихо. Может быть, тандем из её сожителей всё ещё почивал? Эмили, сняв и повесив на гвоздик подковы, отправилась в кабинет писателя, ожидая увидеть его за работой. Но там никого не оказалось.

Рабочая комната Вильгельма Дарка выглядела довольно скупой на обстановку, если только не считать мебелью несколько развешенных поверх обоев зарисовок из его Повести. Здесь можно было увидеть почти что поэтапный процесс разработки Центра, Хребта Параллель и многих других знаковых для его истории мест. Эмили, на пару с Врачевским, пытались уговорить его снять эти болезненные напоминания о прошлом, но тот наотрез отказывался. Дарк всё ещё скучает по своему миру и новые работы даются ему с трудом.

На столе стояла древняя, но рабочая печатная машинка. Она была уже заправлена свежей краской, казалось, за ней только недавно кто-то работал. Напечатано было всего несколько страниц, но на последней текст обрывался, оставляя читателей в недоумении. Эмили, пренебрегая некоторыми правилами приличия, посмотрела на заголовок...

Тот гласил: "Странник. Путешествие Третье. Тёмный Град".

"Но... Он же обещал, что никогда больше не притронется к этой истории!.." — подумала кобылка, но осеклась — ведь это было так очевидно. Дарк не просто любил свою Повесть. Он был одержим ею и вряд ли простил столь радикальные правки.

Из соседней комнаты донёсся приглушенный вскрик, за которым сразу же последовал хлопок. Эмили незамедлительно бросилась на помощь, кому бы она не требовалась.

Врачевский в странной позе валялся на полу рядом с кушеткой, а Дарк, склонившись над ним с листком бумаги, подозрительно разглядывал упавшего.

— Как это понимать, господин писатель? — потирая копытом макушку, язвительно произнёс Пётр Петрович.

— Это лишь небольшой эксперимент, ничего серьёзного... — отвечал Вильгельм своим спокойным елейным голосом.

— То есть сбить меня на полной скорости несущимся школьным автобусом — это ничего серьёзного? — кажется, Врачевский не на шутку разозлился.

— Кто-нибудь объяснит мне, что тут происходит? — наконец вставила своё слово Эмили.

— Эх вы, Пётр Петрович, хотели затеять скандал при даме, — Дарк встал с кресла и подошёл к кобылке. На вид ему было уже за шестьдесят, но в то же время, никто на Аллее не запретил бы ему выглядеть моложе. Видимо, ему просто нравился образ умудрённого жизнью графомана.

Врачевский тоже поднялся с пола.

— Доброго утра, Эмили, — Пётр попытался улыбнуться, — видишь ли, господин писатель...

— Господин писатель может говорить сам за себя, — перебил его Вильгельм, — мисс Кларк, этот эксперимент был необходим для моего нового проекта. Он довольно экстравагантный, и, как бы это сказать, использует некоторые нестандартные идеи...

— Это не про третью часть Странника ли вы говорите? — Эмили понимала, что лишь накаляет ситуацию, но слова сами сорвались с её уст. В конце концов, проблема и так слишком долго висела в воздухе.

В лице у писателя что-то переменилось, но кобылка не успела разглядеть, что именно — в дверь позвонили.

— Я открою, — единорожка оставила двух жеребцов одних и отправилась к дверному проёму.

На пороге стояли четверо полицейских в форме, вооружённые и озлобленные.

— Мисс Кларк, прошу вас не мешать правительственной деятельности, — отчеканил один из них и перезарядил аннигилятор.

— Какой-какой деятельности? — переспросила Эмили, но тут же была грубо отодвинута в сторону.

Сквозь окна и двери со всех сторон врывались серьёзно настроенные спецназовцы. Врачевский и Дарк остались стоять там же, где стояли, окруженные толпой "цензурщиков", как их про себя называли местные обыватели.

— Мистер Дарк, вы арестованы за письменное вмешательство в устройство Аллеи Писателей и далее расположенного Города! Вам приказано проследовать в полицейское управление!

Дарк взглянул на часы.

— Сейчас самое время для неуместного каламбура, — сказал писатель и прокашлялся, — пожалуй, я поеду на своём транспорте.

Со стороны склона послышался грохот. Спустя секунду стену пробил на полной скорости несущийся школьный автобус. Его бампер впечатал Вильгельма и его помощника в противоположную бетонную перегородку...

Улица, мрачная, как грозовая туча, продолжалась вдаль и заканчивалась невесть где. На ней не было ни одной развилки, здания — огромные многоэтажки, заслоняющие небосклон — монолитом простирались до самого горизонта. Давящий воздух, словно бы нарочно отказывавшийся проникать в лёгкие, сжимал пространство до одного лишь сознания, которое по ошибке или намеренно потревожило его обитель.

Пётр Петрович обнаружил себя на мокром после недавнего ливня асфальте. Снова. Только в прошлый раз щека его хотя бы была суха и согрета солнцем.

Окна у высоток были занавешены, а свет, если и обитал внутри помещений, то ни коим поводом не давал себя обнаружить.

Зато двери светились, да ещё как. За каждой из них словно бы поставили мощнейший прожектор! Двери были самые обычные, деревянные, но если прислушаться, за каждой из них что-то происходило.

— Вы бывали в Городе раньше, господин Врачевский? — донёсся из-за спины помощника писателя голос Вильгельма Дарка, — вижу, что нет. Что ж, давайте я проведу для вас экскурсию...

— Что вы вытворяете? — спросил Пётр, но тут же был перебит.

— Вопросы потом, друг мой. У меня совсем мало времени для полноценного злодейского монолога.

Писатель подвёл Врачевского к самому первому проходу в неизвестность.

— Любой уважающий себя злодей, а я, несомненно, именно злодей, как вы могли догадаться, имеет свою предысторию и мотивацию. Начнём с первого... — Дарк улыбнулся, — вот вы, Пётр Петрович, спросите, а почему это, собственно, к нам домой вломились "цензурщики"? А я вам отвечу — во всём виноват автобус. Понимаете ли, тот сон, что вы видели, совсем не сон. Я лишь проверил жизнеспособность своей идеи и да, она оправдала себя. Школьный транспорт существовал на самом деле, и он поспособствовал нашему с вами побегу. Естественно, господам полицейским это не понравилось: ведь я вторгся в то место, которое они исконно считали неприкосновенным — в самоё реальность.

Вильгельм аккуратно, словно бы опасаясь обжечься, сжал дверную ручку и потянул на себя. Петра Петровича ослепило ярчайшим белым светом и он попятился в сторону.

— А теперь о мотивации — она, как и любые стандартизированные позывы к злодейству, идёт из прошлого. Собственно, я предоставляю вам уникальную возможность, господин Врачевский — взгляните на моё прошлое собственными глазами.

В этот момент Дарк схватил своего помощника за руку и вытолкал за дверь.

Пётр глубоко вдохнул и, приготовившись к падению... очутился в детской спальне.

Маленький мальчик слушал какую-то женщину, лицо которой было словно бы заретушировано. Незваный гость мог слышать и видеть, что происходило в комнате, но его никто ощутить не мог.

— Наказание... — говорила женщина, — какое бы ты выбрал себе наказание? Ты же знаешь, что это такое, правда? Можешь рассказать мне? Хотя нет... Нет, лучше напиши! Это и развивает, и... Вот держи ручку, бумагу... Когда я вернусь, я всё проверю!

Женщина ушла, а мальчик сел за стол и начал писать. Время будто бы сжалось, и солнце, словно утаскиваемое в небытие невидимой рукой, поползло вниз. День подходил к концу, а мальчик всё писал и писал. Он измарал уже не один лист, но вдохновение всё не покидало его...

Щёлкнул дверной замок, и женщина вернулась в дом. Мальчик отложил ручку, взял бумаги и пошёл встречать её. Пётр Петрович отправился вслед за ним. Под ноги ему бросилась чёрная кошка. На долю секунды помощнику писателя показалось, что она заметила его...

Небольшая семья отправилась ужинать. Кухня выглядела обыденно — рядом с приоткрытым окном стоял высокий холодильник, на самом верху которого расположилась пустая цветочная ваза. Мальчик сидел за столом, разглядывая исписанные листы, а женщина колдовала над плитой.

И вот, наступает ключевой момент — женщина ставит перед ребёнком тарелку, а сама берёт в руки первое художественное откровение юного и пылкого ума. Глаза её, пробегая строчку за строчкой, становились всё более удивлёнными — она встала, прошлась по кухне и остановилась у окна, чтобы подышать свежим воздухом.

Наконец, она заговорила:

— Кажется, ты не правильно меня понял. Причём тут кошка, ваза и... Я просила написать о том, как ты понимаешь слово "наказание", а не историю про провинившуюся кошку, на которую по счастливой случайности упала ваза! Получается, ты считаешь, что наказание — это всего лишь некая "кара с выше"? Нет, это всё какая-то чушь...

Вдруг, порыв ветра с силой распахнул окно, и створка последнего покачнула холодильник. Ваза, что стояла на самом верху, подозрительно зашаталась.

Под ноги к женщине бросилась кошка.

В следующую секунду взрослый человек лежал на полу, а вокруг головы его растекалось ядовито-красное пятно. Молодой человек заплакал.

...- Значит, как давно вы знакомы с Вильгельмом Дарком?

— Около полугода, кажется...

Всё это какое-то недоразумение. Конечно же, как иначе. Просто дурной сон. Чем ещё можно объяснить всё... Это?

Грузный и явно скептично настроенный капитан полицейского отдела Аллеи Писателей слово в слово записывал показания Эмили Кларк. А та лишь недоумевающе хлопала глазами.

Всё произошло так внезапно. Цензурщики обыскали весь дом, но ни Дарка, ни Врачевского, ни даже их следов они не нашли. В здании теперь красовалась дыра величиной с автобус, а она — главный редактор целой Вселенной — задержана для дачи показаний в этом подобии полицейского участка.

— А какие у вас с господином Дарком отношения? Хороший он пони или плохой? Приятный ли собеседник?

Полицейский явно старался поддерживать неформальный тон беседы, но к концу фразы ему это снова и снова надоедало.

— Мы... У нас были только деловые отношения. Я, на самом деле, не могу сказать, что хорошо знаю его. Он никогда не сообщал мне о своих чувствах или намерениях, просто приносил текст для редакции и... И всё.

— А его помощник, так называемый, Пётр Петрович? Что вы можете сказать о нём?

Что тут скрывать, о помощнике Эмили могла сказать гораздо больше, чем о том, кому он помогает. Дарк постоянно искал вдохновения за пределами их общего места жительства, оставляя двоих подчинённых наедине друг с другом. Поначалу они не очень-то ладили, но после, спустя время, нашли друг в друге родственные души. Диалоги стали свободнее и пространнее, мысли свежее, а эмоции — ярче. Пару раз, когда писатель пропадал особенно долго, не оставляя никакой работы, коллеги даже ходили в кафе.

В один из таких дней, проведённых с Врачевским, Эмили сожгла свой собственный мир дотла...

— Пётр Петрович мне просто... Просто коллега. Я вообще пока не слишком освоилась тут, — ответила кобылка и попыталась выдавить из себя румянец.

Капитан ещё раз взглянул на исписанную корявым подчерком страницу журнала, и, еле шевеля губами, проговорил:

— Что ж, мисс Кларк, можете быть свободны... Если вы нам понадобитесь, мы вам позвоним.

Не дожидаясь, пока Эмили соизволит удалиться, полицейский сам откланялся и отправился в глубины отделения.

Кларк с трудом нашла выход из этого цензурного чистилища, но прямо на пороге была остановлена незнакомой кобылкой, которая вручила ей бумагу о выселении.

— И... И куда мне теперь податься? — изумлённо спросила главный редактор.

— В Город. Там вас распределят на новую работу...

Ошарашенная таким сообщением Эмили ещё долго стояла на ступеньках отделения полиции и всматривалась в далёкое небо. Даже вещи ведь не дадут собрать, дом-то наверняка опечатан!

Взгляд её упал на мегаполис, тёмной грядой возвышавшийся между холмами. Вела к нему невероятно длинная дорога, по которой изредка проносились автомобили.

Теперь её место там, подумала кобылка. Её место в Тёмном Граде.

— Сначала я испугался... Но потом... Потом я почувствовал силу. Невероятную силу, способную создавать и разрушать целые миры, друг мой. Я старался жить обычной жизнью, но раз за разом мои истории становились всё разрушительнее и катастрофичнее. Душа жаждала патетики, но судьба не способна была одарить меня ею в полной мере. Поэтому я придумал себе новую.

Врачевский, следуя за своим провожатым, сам не знал, куда и зачем он направляется. Хотя, особого выбора на пути пожалуй и не было. Только вперёд, только к устрашающему куполообразному зданию далеко впереди.

— Куда вы меня ведёте?

— Прямиком к вашему предназначению!

Двери вокруг светились и пронзали тишину громогласным звуками чьей-то неоконченной и очень печальной жизни. В сознании Петра вспыхивали дома и кричали люди. Он видел, как человек разрушал, в отчаянных попытках хоть что-то создать.

— Знаешь, что было сложнее всего? Восполнить потери. Я потерял так много, но не смог даже близко воспроизвести что-либо из этого. Из неровных и куцых описаний получались неровные и урезанные модели, не способные к жизнедеятельности. И однажды настал момент, которого я не смог себе простить...

В ушах у помощника писателя застыл немой крик. Кто-то исчез из этого мира. И не только из него, а изо всех миров разом...

Врачевский открыл глаза и обнаружил себя рядом с куполообразному зданием. Единственной достопримечательностью в нём, кроме формы, была самая простая дверь. Как полагается, на столько же простая, как и все предыдущие.

Дарка нигде не было видно. Пётр, оглядевшись, приоткрыл створку и вошёл внутрь.

Там его ожидали странные недвижимые временем мрачные люди в чёрных балахонах. Их было много, не меньше двадцати, и на лицах у них застыли карнавальные маски, выражающие огорчение.

Один из них схватил Петра за горло и начал душить.

Молодой человек пытался вырваться, но его тут же обступили кольцом. Пальцы, словно ножи впивались в его неприспособленную к таким нагрузкам кожу. Из глаз потекли слёзы, а откуда-то сверху послышалось его собственное сдавленное дыхание.

Последним усилием он вывернулся и сорвал с душителя маску.

Это была Эмили...

Тёмный зал резко заполнился ярким солнечным светом, оттесняя мрачных преследователей в неподвижное ожидание.

Они были в кафе. Кафе с каким-то совершенно простым, но от этого не менее незапоминающимся названием. Уютные столики. Атмосфера тепла и доброты. Милая мордашка напротив...

— А... Что ты будешь делать, когда твой контракт с Дарком, ну... Закончится? — Эмили то ли шутливо, то ли участливо наклонила голову.

— Не знаю, — отвечал ей Пётр, — может, сам начну писать...

— Эм... Прошу прощения за нескромный вопрос, но разве у тебя есть... "Способности"?

Врачевский на долю секунды задумался, но потом глупо улыбнулся.

— Нет, конечно нет. Я пробовал, ничего не вышло. Таких как Дарк — единицы. Я же если и буду, то только так — для себя, для души... А вообще я планировал попутешествовать. На Аллее просто огромный выбор тех мест, куда можно было бы ментально отправиться, а в Городе ещё больше. Найду какой-нибудь будь тихий захолустный мирок, вроде вашего, с милыми поняшками, и закажу себе эпический квест. И сверхспособноси. Приключение со сверхспособностями — вот это я понимаю! Не то, что править всякие логические дыры...

На мгновение Петру Петровичу показалось, что при упоминании Эквестрии, в которой родилась Эмили, у кобылки изменилось выражение лица. Но следующая фраза его догадок не подтвердила.

— А найдётся ли в твоём приключении место для... Прекрасной дамы? — игриво улыбнулась единорожка.

— Несомненно, — ответил Врачевский и стукнул кулаком по копытцу собеседницы.

К столу подошёл официант. Его рабочая форма показалась помощнику писателю странно знакомой. Трясущейся и костлявой рукой незнакомец потянулся к голове Эмили и одним движением свернул ей шею.

Она даже не успела вскрикнуть...

— Ваши документы, пожалуйста... — гнусаво пролепетал голос из окошка.

Казалось, кобыла на пропускном пункте смотрела прямо сквозь посетительницу. Эмили протянула ей бумаги, и та, пробежав глазами пару строчек, сразу приобрела более сосредоточенный взор.

— Так вы — вымышленное существо? Кто ваш автор?

Такая формулировка вопроса слегка задела единорожку.

— В-вильгельм Дарк...

— Это тот, что в розыске что ли? — госработница прищурила глаза, — всё с вами ясно. Что ж, разрешение от полиции у вас есть, можете проходить.

Эмили, внутренне вздрагивая от невесть откуда взявшегося испуга, первым делом отправилась исследовать автовокзал. Билеты уже были куплены, машина отправлялась через пару минут. Никто не обращал на неё внимания. Никто не видел её...

Как водится на Аллее Писателей, да и не только, авторы и читатели всегда были ментально разделены с героями различных произведений. Ведь ты не можешь представить себе такого персонажа, книги о котором ты ни разу не читал. Точно также было и здесь, только в слегка... Буквальном изложении.

Дарк и Врачевский, как её прямые создатели, видели её кобылкой, какой она и задумывалась. Читатели их романа, в зависимости от внимательности и редакции, представляли её так, как поняли текст произведения. Другим же требовалось для начала прочесть её краткое описание, чтобы как следует разглядеть эфемерное нечто, расплывчатыми кругами волнующее воздух перед их лицами.

Поначалу Эмили долго не могла привыкнуть к таком раскладу, но потом даже обрадовалась этому. И украла на рынке апельсин, оставшись безнаказанной...

На асфальте, прямо посреди улицы звонил мобильный телефон. В мелодии, казалось, очень точно угадывался мотив какой-то популярной эквестрийской песни, но никто этого не замечал. Как и телефона со стоящей рядом единорожкой...

На экране высвечивалось:

"Вильгельм Дарк".

Эмили осторожно подняла трубку и поднесла её к уху.

— Эмили, ты меня слышишь? Это я, Пётр! Нам срочно нужна твоя помощь! Они думают что мы злодеи, но ведь ты знаешь, что это не так... Ты должна объяснить им! Приезжай, пожалуйста, они настроены очень серьёзно... Я скину адрес эсэмеской!..

Голос по ту сторону прервали короткие гудки.

Приехал автобус. Контролёр начал проверять документы уезжающих.

Эмили, с некоторой грустью взглянув на всё это, развернулась и пошла прочь...

— Вот и финал этой главы, друг мой и верный помощник! Осталось лишь дождаться последнего аккорда!

На сцене заиграло расстроенное фортепиано. Грузные арпеджио сменялись хлёсткими минорными пассажами, подстёгивая героев к решительным действиям.

Всё тот же куполообразный зал, но на этот раз ярко освещённый. Теперь Пётр понял — это был театр.

На сцене стоял Дарк, облачённый в повседневную одежду. На полу почти что полностью закрывающим паркет слоем были раскиданы его собственные рукописи. Откуда-то снаружи доносились выстрелы...

В руках у писателя был телефон.

— Я позвонил цензурщикам и твоей подружке. Скоро все они буду здесь. Хотя, кажется я соврал — первые уже прибыли.

В зал ворвались люди, вооружённые настоящим боевым оружием. Они сновали между рядами стульев и приказывали всем поднять руки вверх. За неповиновение роялю досталась пара дырок в корпусе...

Пётр встал на колени и на карачках прополз в укромный закоулок между рядами.

Прямо перед его глазами оказалась последняя страница "рукописи" Вильгельма Дарка — "Странник. Путешествие третье. Тёмный Град". Заканчивалась она так:

"Площадь озарила яркая вспышка..."

Пётр слышал, что его окружили со всех сторон. Он, конечно же, может сдаться, но вряд ли после этого он когда-нибудь отправиться в своё запланированное "приключение со сверхспособностями".

Рука нащупала в кармане авторучку. Вскоре, на белой бумаге вслед за печатными буквами очертились в спешке выведенные слова:

"Прямо из яркого света на площади появился человек — Пётр Петрович Врачевский".

Эмили настолько спешила, что воспользовалась недавно выученным заклинанием телепортации. Она пару раз была в местном театре и прекрасно знала, где он находится.

Кобылка обнаружила себя на балконе — там, где она обычно сидела и наблюдала за кривляньями актёров. Кажется, её появление осталось незамеченным.

В зрительный зал вошёл капитан полиции.

— Прекращайте, господин психолог, ваш бенефис уже окончен, — крикнул он тому, кто находился на сцене.

— Правда? — Дарк стёр со лба пот. — Уф, я уж испугался, что до него никогда не дойдёт... Забирайте его.

— Зачем, чёрта с два на ещё одно тело? Теодор, займись своей работой.

Один из спецназовцев с пушкой на перевес приблизился к пони, лежащему среди рядов в странной изогнутой позе. Только теперь Эмили поняла, что на полу расположился помощник писателя.

Цензурщик приставил к голове Врачевского автомат и выстрелил полную обойму в упор.

Эмили зажмурилась. В горле у неё застрял противный ком.

— Как Вы себя чувствуете, Натаниэль?

— Отвратительно, если честно...

"Побег"

— А-а, чёрт! Надо было пристрелить его ещё тогда!

Эшли до крови прикусила нижнюю губу. По щекам её текли слёзы.

— Чёрт, чёрт... — из разу в раз повторяла она новомодное человеческое слово…

Эшли...

Когда Лэм впервые прочёл это имя на писчей бумаге, он погряз в сомнениях. Услуга, о которой его просила миссис Кэмпфаер, казалось, имела крайне мало шансов на исполнение. Детектив давно не брался за поиски пропавших, тем более при таких почти ничего не обещающих обстоятельствах, но дело прошло... Гладко?

— Это... Это не та комната, — кобылка критически осмотрела пространство вокруг.
И вправду, подвал несколько отличался от предыдущего, но основные элементы остались на своих местах — две двери, деревянные стены и свечка, которую Эшли не преминула забрать с собой. Когда фитилёк погас, детективу показалось, словно где-то скрипнула щеколда.

Хотя, пожалуй, скорее даже наоборот. Кто знал, куда заведёт Лэма эта история? Минуту назад он был уважаемым и высокооплачиваемым сыщиком, а теперь — бежит невесть куда на пару с едва знакомой преступницей.

Да, так всё звучит ещё хуже. У Фарлинга совсем не было времени, чтобы как следует обдумать собственное положение.

— Стрелять умеете? — на пару секунд задержавшись у выхода, поинтересовалась Эшли.

— По долгу службы, — ответил Лэм.

— Тогда держите, мне он ни к чему...

Зубы кобылки вытянули из сёдельной сумки, куда только что отправилась свеча, потрёпанный временем револьвер, и пегаска протянула его своему спутнику.

И вправду, зачем он следует за той пони, за которой, возможно, совсем не следует следовать? На этот вопрос, конечно, можно было ответить массой различных способов, но иной вариант был и то хуже — останься Фарлинг на площади, не размышлял бы он теперь о таких вещах. Ему уже приходилось сегодня сталкиваться с Советником в плаще, а раз тому подчиняется полиция, законным способом с ним вряд ли удастся справиться.

Эшли Кэмпфаер, пегаска с мутновато-серой шерстью и надетым на голову париком, скрывающим короткую пурпурную гриву, осторожно выглянула на улицу. Кажется, повода для опасения не было, так как спустя мгновение её лицо прояснилось.

— Есть две новости, и вы можете сами определить для себя степень их влияния на ситуацию, — кобылка обернулась, — во-первых, мы рядом с моим колледжем, а следовательно даже ближе к люку, чем я думала. Во-вторых, мы также и совсем недалеко от замка, и у нас есть всего пара минут до того, как полиция начнёт прочёсывать ближайшие улицы. А если Советник специально изменил вектор портала, то... Не хочу об этом думать.
Лэм хотел было что-то спросить, но пегаска не дала ему открыть рот.

— Слушайте меня внимательно. Если встретите кого-то, кто будет мешать нашему продвижению к цели — стреляйте. Без раздумий и насмерть. Кто бы это ни был.

— Но так же...

— Вы не понимаете, — Эшли подошла к Фарлингу как можно ближе, — если за нами кто-то увяжется, если люк раскроют — нам не выбраться отсюда живыми. Любая погрешность, вроде вашего появления под подиумом, может стоить как моей, так и вашей жизни. Советник, если уж решил кого-то изжить со свету, то его ничем не остановить.

— То есть, мы бежим… из Кантерлота?.. — только теперь Фарлинг осознал масштабы затеи.

— Да.

Улицы были не в пример обычаю пустынными. На площади, которая виднелась в некотором отдалении, творилось что-то странное — доносились крики, топот копыт и даже выстрелы... В какой-то момент прямо напротив дворца образовалось огромное облако пурпурного дыма.

— Это что, бомба? — внутренне содрогнувшись, спросил детектив. Перед его глазами стоял покрытый точно таким же маревом Понивилль.

— Вряд ли... Я не успела запустить таймер.

Беженцы старались двигаться дворами, избегая центральных улиц, но это, пожалуй, было даже излишней предосторожностью. На улицах не наблюдалось даже прохожих, не говоря уже о полиспони. Только однажды над ними пролетел пегас в форме, но, кажется, никакого внимания он на парочку не обратил.

Пройдя мимо Кантерлотского Технического колледжа, Эшли свернула в какую-то подворотню. Среди трёх пожарищ, которые некогда были домами, обнаружился канализационный люк. Кобылка достала из сумки фонарик и, закрепив его на лямке, начала спускаться вниз.

— Прикройте меня. Я окликну вас, когда доберусь.

Лэм кивнул и, проследив за тем как пегаска скрылась из виду, обернулся. В переулке никого не было.
Вдруг, сверху на него свалилось что-то мягкое и громоздкое. В лицо детективу упёрлась тёмно-синяя ткань, а по щеке ударило крылом.

Дедуктивные способности вычислили в нападавшем того самого пролетающего пегаса.

Крылатые полиспони, которые в большинстве своём не могли пользоваться ни боевой магией, ни человеческим оружием, обучались единоборствам. Они легко могли уложить нескольких противников в копытопашном бою, тем более что им была подвластна атака с воздуха. Подпускать к себе такого — смерти подобно, но Лэма волновало несколько другое.

Пару раз увернувшись от молниеносных и готовых вывести его из сознания ударов, детектив поточнее разглядел нападавшего. Пегас был молод, свеж и довольно неопытен, но при этом своими мускулами мог похвастаться даже перед самыми сильными пони полицейской академии. Лэму почти не составляло труда уходить от атак, ведь у него было "Чутьё", но долго это продолжаться не могло.

Что же волновало Фарлинга? Видите ли, он за всю свою карьеру ни разу никого не убил. Он видел много смертей, но сам старался избегать прямого столкновения с опасностью. Сегодняшний день, конечно же, стал исключением.
Револьвер выстрелил. У полиспони не было шансов, ибо Фарлинг знал каждый его следующий шаг.

Пегас катался по земле и вопил от боли, держась за простреленное правое переднее копыто. В любом случае, теперь он не сможет последовать за ними.

Фарлинг приставил пистолет к голове копа, но выстрелить снова не смог. Ограничиться пришлось оглушающим ударом. Снизу послышалось восклицание Эшли.

Пока детектив спускался, он успокаивал себя тем, что пытался угадать мысли полиспони, когда тот проснётся: "Какой же идиот в здравом уме подастся выбираться из Кантерлота, не пользуясь телепортационной вышкой?" Разве что только он сам, подумал Лэм...

— Вы убили его? — первым делом спросила пегаска.

— Да... — стараясь скрыть колебания в голосе, ответил жеребец. На шерсти его, в качестве доказательства, расползались кровавые брызги.

— Хорошо, — только и сказала Эшли.

Пробравшись насквозь тоннеля с соответствующим ароматом, они остановились у небольшой решётки, похожей на вентиляционную. Кобылка плавно отодвинула её.

— Вот, наденьте, — пегаска передала Фарлингу некое устройство, похожее на противогаз. Как ни странно, Лэму оно подошло по размеру.

— А как же вы? — спросил Фарлинг глухим и смешным голосом.

— А мне не надо...

Следом за решёткой простирался узкий земляной лаз, в котором с трудом мог протиснуться даже один единственный пони. Эшли снова двинулась первой. Вскоре, наши герои добрались до небольшой ровной площадки. Где-то внизу отчётливо свистел ветер.

В полу красовалось средних размеров отверстие, из которого открывался замечательный обзор на... Долину. Сердце Фарлинга замерло.

— И как мы собираемся... Спускаться? — с нескрываемым опасением в голосе поинтересовался детектив.

— Просто. Мы спрыгнем.

Эшли мило улыбнулась, наблюдая за ужасом на лице собеседника.

— Залазьте на меня.

Не слишком подробно отвечая на вопросы о том, выдержит ли она пухлого пожилого детектива, пегаска подставила спину. Лэм вцепился в неё, как в последнюю соломинку, защищавшую его от страшной напасти, стараясь, правда, освободить простор для крыльев.

— Не волнуйтесь, всё пройдёт быстро. Крылья мне почти не понадобятся, я просто спланирую вниз. Советую закрыть глаза.

Детектив, чувствуя себя словно маленький жеребёнок на огромной карусели, зажмурился.

Теперь он мог только слушать.

Сначала в уши его ударил свистящий ветер, а затем бриз почувствовала и кожа. Внутри у Лэма что-то словно бы оборвалось, и сознание затмила мутная пелена. Тело жеребца вдруг резко дёрнулось, и он чуть не отпустил копыта — только магия помогла ему удержаться от падения.

Полёт шёл нормально, по-крайней мере так казалось Лэму в первое время. А потом он услышал кое-что...

Он услышал, как хрустнули оба крыла Эшли Кэмпфаер…

— И... Как же вы меня нашли?

— О, это было совсем не сложно. Конспиратор из вас, по правде говоря, никудышный.

Эшли, прихрамывая на заднее копыто, пробиралась сквозь чащу, стараясь не задевать растопыренным крылом за острые ветки.

Лэм никогда бы в своей жизни не подумал, что можно прыгнуть с кантерлотского утёса и не разбиться в свободном падении. Расскажи ему кто-нибудь такое несколько дней назад — он рассмеялся бы ему в лицо.

Чутьё. Детектив решил перестать мысленно добавлять к этому слову кавычки. Именно Чутьё спасло их, как же иначе.

Рог Фарлинга отказывался колдовать даже элементарный телекинез. Всё-таки, удерживать в воздухе сразу несколько тяжеленных тел — задача невероятно сложная. В детстве ему частенько говорили, что он обладает неплохими задатками, но вплотную Лэм магией никогда не увлекался. Тем более, после Наслоения. Запас заклинаний — мизерный даже для теперешнего школьника — мог удивить разве что земнопони, но сегодня детектив удивил самого себя. А заодно и эту миловидную преступницу.

Чутьё подсказало зажмурившемуся Лэму, как нужно падать, чтобы не напороться на деревья, и как приземлиться, не убившись насмерть. Но без синяков не обошлось. Рёбра у Фарлинга до сих пор ныли, и он с опаской прощупывал себя на предмет переломов. А вот Эшли пришлось гораздо хуже...

В полёте что-то произошло. Что-то страшное. Вряд ли теперь эта кобылка вообще когда-нибудь снова сможет взлететь. Одно крыло сложить в исходное положение всё-таки удалось, а вот второе... Второе было неестественно вывернуто и при каждом движении причиняло острую боль. Эшли стискивала зубы, но так и не могла скрыть те страдания, что были написаны у неё на лице. Единственное, чем мог ей помочь детектив, он уже сделал — наложил на крылья обезболивающее заклинание.

— Так вы говорите, это мама вызвала вас? — пегаска старалась забыться в непринуждённой беседе. — Не ожидала от неё подобного... Она всегда такая тихая и...

— Не судите её, — Фарлинг неотступно следовал за Эшли, которая вела жеребца ей одной известной тропой, — она очень беспокоилась за вас.

Кобылка вздохнула:

— Что ж, теперь мне не скоро выпадет возможность вновь в этом убедиться...

Лес был повсюду. Место, которое называлось Долиной скорее по привычке, нежели по статусу, полностью заросло крючковатыми и жуткими деревьями. Говорят, подобное тянется к подобному, так вот и Вечнодикий медленно, но верно подступал к главному источнику "скверны" — столице.

Отовсюду слышались невнятные шорохи и перестуки. Казалось, кто-то шаг за шагом следует за ними в глубину леса, чтобы там совершить своё чёрное дело. Лэм встряхнул голову. Что это ещё за дурные мысли?

Видимость оставляла желать лучшего. Как и ожидалось, пурпурный туман за пределами пузыря был гораздо и гораздо гуще, чем это казалось изнутри. Аппарат, чудом не разбившийся при падении, защищал лёгкие Фарлинга от губительного воздействия яда, а Эшли было словно бы нипочём. Детектив решил оставить назревавший вопрос для более безопасной ситуации, вместо этого задав другой:

— Прошу прощения за нескромность, но куда мы, собственно, направляемся?

— В Понивилль.

Это слово эхом отдалось в ушах у единорога. Он так долго избегал своей погибшей малой родины, а теперь...

Теперь он отправляется прямо туда, где всё началось.

Ему вспомнилась его последняя поездка в провинцию. Светило солнце, дул ветерок, а местные пони как всегда улыбались незнакомцам. На станции Лэм встретил знаменитую шестёрку — носителей Элементов Гармонии, непрестанных защитниц Эквестрии. Они так самоотверженно раз за разом спасали мир от грозного зла, но в их последний день никто даже и не подумал, чтобы спасти их самих.

Из шестерых осталось только двое. На Твайлайт Спаркл, не успевшую освоиться с должностью аликорна, свалились обязанности по управлению разрушенной и населённой инопланетянами страной; вторая — Рэрити, неотрывно помогает своей подруге хоть как-то справиться с горем, а заодно и заботится обо всех остальных — о тех, кто до сих пор не смог морально справиться с произошедшим. Воистину, именно в таких пони нуждается теперь Эквестрия.

Темнело. В лесу вообще было очень темно. Лэм с трудом выдавил из себя осветительное заклятие. Шорохи становились всё более и более явными. Детектив нащупал в кармане промокшего жилета пистолет.

— Сюда... — послышался ему голос Эшли.

На одинокой полянке стоял старый и обшарпанный фургончик, на которых пегасы за деньги устраивали воздушные экскурсии.

— Теперь он нам не поможет, — удручённо пробормотала Эшли и, стянув с головы потрёпанный парик, добавила, — не могли бы вы достать оттуда поленья и спички, мистер...

— Фарлинг. Можно просто Лэм.

Детектив, опасливо оглядевшись, вошёл в недра фургона. И стоило только первым магическим лучам коснуться его металлических стенок, единорога прошибла мелкая дрожь. Фургончик был точь в точь похож на тот, на котором он три года назад возвращался в Эквестрию. Перед глазами его промелькнула знакомая чёрная тень...

— Вам помочь? — донеслось снаружи.

— Нет-нет, я уже почти...

Вскоре, дерево разной формы и назначения воспарило в более или менее оправившемся телекинезе Лэма. Эшли уже успела разложить кружком камешки и расчистить чёрную с фиолетовым землю — жеребцу оставалось только обустроить поленья и чиркнуть спичкой.

Тепло мгновенно дало о себе знать, и Лэм ощутил, насколько же он всё-таки успел продрогнуть. Мокрый от пота жилет вскоре сушился на поручне в фургоне, а Эшли раскопала среди валяющегося внутри металлического хлама консервированные водоросли — кушанье для избранных, но за неимением лучшего сойдёт.

Так, уплетая за обе щёки нехитрый ужин, беглецы наблюдали за опускающимся за горизонт светилом. Костёр, кажется, отпугнул обитающих в лесу тварей, но Лэм всё равно держал пистолет неподалёку.

Эшли управилась первой и стала задумчиво рассматривать крыло, тупой болью пульсировавшее в такт сердцебиению.

— Наверное, глупо будет говорить о том, что вам надо к врачу, — детектив постарался улыбнуться.

— В Понивилле нам помогут... — словно бы не слишком вслушиваясь в его слова, ответила кобылка.

— Разве... Там кто-то остался?

— Вы не поверите, но да... — усмехнулась пегаска и снова зашла в фургон.

Спустя пару секунд, она вернулась.

— Здесь у меня только один спальный мешок, да и вдвоём мы внутри не поместимся. Ночью в лесу опасно, так что кому-то придётся дежурить...

Лэм сразу же смекнул, кем именно будет являться этот "кто-то".

— Вам надо отдохнуть, восстановить силы, так что...

— Я всё равно вряд ли усну, — Эшли кивнула головой в сторону крыла, — залезайте, вздремните пару часов. Я вас разбужу, если что.

Лэм хотел было протестовать, но внезапно всё его тело будто бы разом почувствовало сильное истощение. Он нехотя кивнул.

— Только если что, вы...

— Да, да, я знаю. Не в первый раз тут... — кобылка учтиво уступила жеребцу дорогу.

— И... — единорог на мгновение замер в проёме, — спасибо, что не бросили меня там, на площади.

Эшли, в ответ на неуклюжую благодарность, лишь кивнула и, сложив под себя копыта, прилегла на траву.

Лэм опустился на пол и, решив не расстёгивать мешок, укрылся собственным жилетом.

Снаружи слышался лишь шелест листвы и шорохи, бесконечные шорохи. Под такую мелодию Фарлинг и провалился в сон.

В фургоне было тихо. Шорохи исчезли, остался только монотонный гул в ушах. Лэм с невероятным трудом выполз из вагончика — казалось, ноги его больше не способны к ходьбе.

Вокруг было пламя. Оно охватило лес всюду, куда только могло добраться. Слева от фургона подмяла под себя деревья огромная конструкция, напоминавшая металлическую окружность.

К единорогу приближалась тень. Она была не похожа ни на пони, ни на человека. Это было нечто, что пришло совсем не из Эквестрии. Оно пришло сверху.

Сладкий шёпот убаюкал детектива. А потом раздался крик…

Жеребец проснулся. Глаза его встревоженно моргали. Никакого огня. Никаких теней.

Снаружи слышалась приглушённая возня. Крик превратился в сдавленное мычание...

Лэм вскочил на ноги и подхватил магией пистолет. На полянке его постигла следующая картина...

Нечто чёрное, крылатое, нетвёрдо стоящее на четырёх копытах, вцепилось зубами в сломанное крыло Эшли и пыталось вырвать оттуда приличный кусок. Кобылка отчаянно отбивалась и со всей силы лупила копытами нападавшего, но тому всё было нипочём. Остановила его только пара выстрелов — в голову и в шею.

Пониобразное существо словно нагруженный песком мешок свалилось на землю. В зубах его застряли окровавленные перья. Тело монстра было почти целиком чёрное, словно бы вывалянное в грязи, облепленное листьями и засохшими комьями грунта.

Правое переднее копыто его было насквозь прострелено. Лэм отшатнулся — на остатках одежды он заметил полицейские погоны…

А утром заморосил дождь. Говорят, не бывает плохой погоды, но в лесу, в этом дурацком тумане любая погода покажется отвратительной. Капли словно тяжёлые градины стучали по черепу детектива, который только теперь вспомнил, что обронил собственную шляпу в полёте. Получается, не так она была ему и дорога.

-...Мы зовём их "тенями", а учёные — Тёмными Душами. Никогда не слыхали?

Эшли старалась звучать непринуждённо, но выходило так себе.

— Нет, — Лэм, вынужденный нести всю нехитрую поклажу, плёлся позади, увязая в грязи, — вы бы плащ надели, а то промокнете в край.

— Да, пожалуй... — согласилась кобылка и с благодарностью приняла протянутый телекинезом балахон, который давеча был найден Лэмом в фургоне.

За ночь её крыло стало выглядеть гораздо хуже. Из места укуса по сосудам расползлись иссиня-чёрные прожилки, сами перья будто бы опалились огнём. Когда Эшли после долгих уговоров всё-таки улеглась и начала видеть первые грёзы, Лэм проверил её лоб — тот "полыхал огнём".

— Так и что же это за... "Тёмные Души"? — продолжил беседу Фарлинг.

— Ну, я точно не знаю... Никто точно не знает. Говорят, что они пришли сразу после Наслоения, из остатков того, что упало сверху. Ранее они вроде как были призраками, а теперь из-за смешения всего со всем стали почти что ощутимыми. Как дым. А заодно и лишились остатков разума. Самое верное, что можно сказать — они паразиты. Они вселяются в тело пони через глубокие раны или порезы, а размножаются через такие вот... Укусы.
Эшли запнулась. Детектив не видел её глаз, но мог себе представить их выражение.

— И как можно... Вылечить, или... Изгнать такого паразита?

— Понятия не имею, — усмехнулась кобылка, — может, в Понивилле знают...

— Там есть доктора?

Эшли промолчала.

Когда дождь поутих, путники устроились на привал. Эшли сказала, что это опасно, что за ними могут следовать другие заражённые, но единорог настоял на своём. Он дал себе зарок — не спать и не сводить с кобылки глаз вплоть до самого Понивилля. Он чувствовал себя виноватым по отношению к ней, ведь, по сути говоря, именно он стал сначала причиной сломанных крыльев, а потом и этого "укуса".

“Если встретите кого-то, кто будет мешать нашему продвижению к цели — стреляйте. Без раздумий и насмерть. Кто бы это ни был.”

"Надо было пристрелить его ещё тогда!.."

Кобылка быстро заснула и видела очень беспокойные сны. Она часто волновалась и что-то бормотала себе под нос, а Лэм следил, чтобы она случайно не задела своё сломанное крыло. Пистолет с оставшимися в нём четырьмя патронами был постоянно окутан магическим полем, в любую секунду готовый выстрелить.

Фарлинг, которому было уже под пятьдесят, сидел подле почти совсем ещё жеребёнка и гладил копытом по всклокоченной гриве, стараясь успокоить гнетущийся разум кобылки. Он находил свои действия поистине странными. Вот никогда бы он не подумал, что будет проявлять к кому-либо столько заботы. Тем более к подростку. Он ведь вообще не очень любил детей, а тут...

Выгляд его впервые упал на её кьютимарку. Походный костёр, конечно же. Как иначе...

Эшли проснулась. Настало время продолжить путь.

— Он называл меня "сталкером". Это что-то вроде "пони, который лазает на опасные территории и выносит оттуда ценности"...

— Именно этим вы и промышляли в свободное от учёбы время?..

— Да, именно этим...

Снова этот пень.

Лэму казалось, что они заблудились, но Эшли уверенно вела его сквозь чащу. Пару раз они натыкались на рельсы, но кобылка предостерегла единорога от соблазна идти по железной дороге — та очень хорошо просматривается с горы.

Вечер в лесу мало чем отличался от полудня — полумрак царил здесь в любое время суток, кроме ночного. Когда солнце опускалось за горизонт, в Вечнодиком становилось темно, как в могиле.

— А почему вы пошли на это? Вам... Не хватало средств?

— Всем сейчас не хватает средств, а хороших покровителей и того пуще... В лице господина Советника я нашла и то, и другое.

Кобылка потуже затянула на шее плащ.

— А как вы с ним познакомились? Если не секрет...

— Нет, теперь уже нет. Мы познакомились в колледже. Он полгода преподавал у нас историю. Я как-то случайно проболталась ему о своей невосприимчивости к туману, а он подумал и нашёл мне "подработку". А потом его уволили за домогательство к уборщице. Помнится, её звали Глорией и у неё была зеленоватая такая шерсть.

Эшли вдруг задумалась и выпалила:

— А у вас какая суперспособность?

— Ну, я... Вижу будущее... — неуверенно протянул Лэм.

— Правда? И что же ждёт нас в...

— ...на пару секунд вперёд.

Эшли хмыкнула и усмехнулась.

— Да. Если бы эти "суперспособности" были полезными, мы давно уже жили бы в старой Эквестрии...
На небосклоне мерцали первые блёклые звёзды. Единорог зашагал рядом с кобылкой и осветил ей дорогу. В голове его крутился последний и, пожалуй, самый главный вопрос. Вопрос, который помог бы ему расплатиться в своём долге перед этой пегаской.

— Эшли, прошу прощения, если я лезу не в своё дело, но там, на площади, вы сказали что... "Ищете кого-то". Это правда? Если да, то я могу...

— Я не хочу об этом разговаривать. Простите. Я очень благодарна, но... Нет.

После этих слов кобылка покачнулась и повалилась наземь. На губах у неё вступила чёрная слизь…

Детектив долго искал подходящее место для ночлега, но среди мокрой и вязкой после дождя земли трудно было найти поляну, где встав в полный рост не провалишься по шею в трясину.

По дороге Эшли пару раз вырвало. Копыта её еле-еле переплетались друг за другом, а губы бормотали что-то совсем бессвязное. Крыло почти полностью почернело.

Один раз жеребец наткнулся на сухое пространство между корнями и попытался уложить Эшли отдохнуть. Она легла на землю и спала вплоть до того, пока Лэм не осознал, что ему вновь со всех сторон слышатся шорохи и тени...
Дыхание у кобылки было тихое и неровное. Единорог долго пытался разбудить её, искренне ужасаясь тому, что она может не проснуться.

Продолжилось путешествие спустя пару часов. Эшли кое-как очнулась и даже бред, кажется, её отпустил. Она молчала и лишь изредка бормотала тихие слова благодарности, пока Лэм, сбросив весь самый бесполезный груз, почти что тащил её на себе.

В пистолете осталось всего два патрона. Пару предыдущих он пустил в воздух, чтобы отогнать тварей, скопившихся в округе. Он не спал уже больше суток, и глаза его, а вслед за ними и тело, слушались с трудом.

— Дом... Дом лесника... — прошептала Эшли.

Фарлинг было счёт сию фразу возвращением бредового состояния, но вскоре, к своему удивлению, тоже увидело его.

Небольшой аккуратный домик расположился прямо посреди лесной чащи, так и располагая заглянуть внутрь. Вот оно, наше спасение, подумал Лэм, и с тройным усилием потащил подопечную к "оазису".

Внутри было тепло и имелась лампадка, которую жеребец не преминул зажечь. Домик состоял из всего одной комнаты, служивший и спальней, и кухней, и мастерской. Хотя, мастерской всё же по большей части.

На стене висел огромный тяжёлый топор, а по полочкам были расставлены инструменты. В углу расположился верстак.

Усадив Эшли на деревянный стул рядом с рабочим столом, единорог проверил помещение на наличие продуктов питания, но нашёл в ящике лишь бутылку спирта. Поставив её на стол, как возможное средство для дезинфекции, Лэм было вновь отправился на поиски, но вдруг услышал жадные глотки.

— Эшли, что ты...

Он и не заметил, как перешёл к более неформальному общению. Кобылка выпила половину флакона и теперь тяжело откашливалась. На полу появились чёрные капли...

Кажется, сознание вернулось к ней. Она стиснула зубы и из последних сил расправила больное крыло. Оно расположилось на верстаке.

— Ты, я полагаю, знаешь, что делать... — сказала она полушёпотом и кивнула в сторону топора. Чёрные прожилки на крыле достали почти до основной части туловища.

— Эшли, не стоит мыслить так... Радикально.... Мы доберёмся до Понивилля, там нам помогут...

— Я не знаю, где Понивилль. Я заблудилась и... Мы уже целый день плутаем по лесу. Прости...

На глазах у неё навернулись слёзы. Теперь Лэм видел уже совсем не преступницу, не "сталкера", а маленькую кобылку, потерявшуюся в лесу.

— Я солгала... Такие укусы никак не лечатся. Я думала, что иммунитет к яду защитит меня и от этого, но...
Кобылка заплакала. Она чувствовала себя совершенно беспомощной. Лэм стремительно подбежал к ней и тепло по-отечески обнял.

Прошло несколько минут. Эшли почти успокоилась... Взгляд её затуманился от градусов выпитого алкоголя.
Лэм с тяжёлым сердцем снял с крючка на стене топор.

— Я уже почти не чувствую крыла, так что это будет совсем не больно... — пегаска выдавила из себя улыбку и зажмурилась.

Лэм поднял над головой топор и приметился. Орудие дровосека со свистом опустилось на сочленение. До ушей его донёсся противный хруст.

Только услышав пронзительные крики кобылки детектив понял, как же она ошибалась…

...
— Мы вышли! Во имя Селестии и Луны, мы вышли из этого чёртового леса!

Эшли радовалась, как маленький жеребёнок. Собственно, она до сих пор и была этим самым жеребёнком, только боялась признаться в этом как другим, так и самой себе.

"Операция"... Определённо пошла ей на пользу. Она потеряла много крови и теперь хижина лесника была похожа скорее на декорации к фильму ужасов, но к полудню следующего дня она уже чувствовала себя гораздо лучше, по-крайней мере, с её слов, и могла, покачиваясь, ходить по комнате. А к вечеру... Вечером они вышли к Понивиллю.

Оказалось, они обошли провинцию по окружности, миновав ферму Эпплов через лес, и теперь находились ровно с противоположной стороны деревеньки.

Эшли, щеголяя сооружённой из остатков плаща и жилета тугой перевязью, чуть ли не поскакала по первой нетронутой лесом равнине, но Фарлинг быстро поумерил её пыл.

Казалось, над Понивиллем до сих пор сохранялась некая магическая аура, не позволявшая лесу проникнуть в его глубины.

— Так куда же мы идём? — шутливо спросил детектив. — В библиотеку? Или в Сахарный уголок?

— За мной, я покажу...

Не прошло и пары минут, как Эшли остановилось прямо около ничего и постучала... Туда. Из воздуха, который, казалось, буквально вибрировал, отделился дверной проём. Кобылка вошла внутрь...

Некий голос приказал им ожидать, и они уселись в небольшой тёмной прихожей. Ждать пришлось долго, больше получаса, и спустницу Лэма вновь склонило в сон. Дождавшись, пока кобылка окончательно уснёт, Фарлинг, смешивая беспокойство с любопытством, отодвинул повязку, которую не менял с самого полудня.

Под тканью расползлось чёрное пульсирующее и гноящееся пятно.

— Лэм Фарлинг? Войдите.

Детектив на дрожащих копытах вошёл в большую светлую гостиную, где его ожидали двое охранников в чёрных пиджаках, и... Жёлтая пегаска с розовой гривой.

— Лэм Фарлинг, — начала она своим привычным тихим и милым голоском. — Писатель, дипломат и детектив. Пора бы вам вдохнуть полной грудью...

Она взмахнула копытцем и один из охранников резко сорвал с единорога "противогаз".

Лёгкие Лэма словно бы воспламенились...

"В гостях у королевы"

Прямо из яркого света на площади появился человек — Пётр Петрович Врачевский.

Перед глазами его мельтешили буквы — огромные, белые и объёмные, заполняющие собою всё окружающее пространство. Они складывались в слова, образуя предметы и вещи, которые выглядели невероятно смутно, и, не прочитав слово, невозможно было понять, что именно ты видишь...

Так, Пётр Петрович уже пару секунд подряд наблюдал два почти идентичных буквосочетания "ладонь", которые легли поверх огромного из разу в раз повторяющегося выражения "мостовая". Он поднял глаза — к нему со всей возможной скоростью приближались "полицейские", размахивая на ходу своими "дубинками"...

Порой человеческие существа, не успев ещё даже проснуться, шарят своими ручонками рядом с кроватью в поисках самого необходимого — например, телефона. Они тянутся к нему, словно бы опасаясь пропустить что-то важное, а потому всегда кладут его неподалёку, на расстоянии вытянутой конечности.

И хотя господина Врачевского человеком можно было назвать только с большой натяжкой, (а появился он, как выяснилось после тщательного ощупывания, именно в этой форме), помощник писателя тоже последовал примеру своих "собратьев по виду". Руки его обнаружили лишь холодный каменный пол.

Пётр Петрович всегда, когда бы только не засыпал, укладывал рядом с собой неизменный блокнот — его маленькое окошко в другие реальности, которое некогда вручил ему Вильгельм Дарк. Всего пара строчек в такой книжечке, и вот ты уже в совсем ином измерении, пьёшь чай с баранками и наслаждаешься прекрасным утром, завтраком с Эмили... Писатель почти никогда не принимал участия в их трапезах, и порой его помощнику даже становилось интересно — питается ли он вообще?

У Эмили тоже был блокнот, но теперь он затерялся где-то между параллелями. Врачевский множество раз пытался отыскать его, но, как недавно выяснилось, теперь её мемуары уже за пределами писательской "юрисдикции".

Так, мечтая о баранках, Пётр Петрович открыл глаза. Взгляд его наткнулся на толстую решётку, перекрывающую путь к свободе, а другая рука — на откидную деревянную лавку. Собственно, больше никакого убранства в камере и не было.

"Я в тюрьме", — пришёл к нехитрому заключению Врачевский и посмеялся над собственным каламбуром.

А если быть точнее, то в эквестрийской тюрьме. На сей факт как бы ненароком указывало то, что во всех видимых с ракурса Петра камерах находились аморальные элементы только понячьего общества.

"Ха. А ведь раньше людей здесь встречали с почестями", — подумал заключённый, вспоминая последние главы второй части Странника.

Как водится, параллелей существует великое множество, и "уничтожив прошлую", Эмили создала только ещё большее множество новых. В каждой из которых, следуя задумке и сюжету Дарка, её семья в частности и вся Эквестрия в целом претерпевает порой фатальные изменения. Видимо, теперь Врачевский именно в одной из таких.

"Сотюремники", при всех попытках контакта с ними, не обращали на Петра ровным счётом никакого внимания. Что ж, придётся подождать...

— Послушайте, Билли!.. — донеслось из далёкой части длинного плохо освещённого коридора, — почему вы убегаете? Почему вы отказываетесь помочь мне?!

— К чёрту, миссис Коул, я не могу распространять такую информацию!..

— Но вы же были... Вы же друзья, вы с самого детства... Просто скажи, когда вы вчера расстались?

— Во имя принцесс, я уверен, что ещё об этом пожалею... — второй голос тяжело вздохнул и продолжил ход. Теперь он говорил почти шёпотом, но всё равно вполне различимо, — вчера, во время ситуации на площади, он, по приказу королевы и Советника, полетел прочёсывать окрестности в поисках "подрывников". После этого... Я его не видел. Довольны?! Будто у меня дел нету, кроме как разговаривать с вами!

— Спасибо вам огромное, вы не представляете, как помогли мне!.. Вот, держите, это маленький пода...

— Дискорд подери, уберите это сейчас же! Вы знаете, где мы находимся? Вы представляете, что может...

— Хорошо, хорошо... Простите меня...

Мимо камеры Петра прошёл один из тюремщиков и взрослая кобылка в очках с толстыми стёклами. На боку у неё была цветастая сумка, куда она что-то усердно запихивала.

— Пойдёмте, я проведу вас отсюда. Не подавайте виду, что вы нездешняя...

Они, кажется, тоже не обратили на Петра никакого внимания. На самом ли деле он здесь находится?

Теперь его окружала тишина. Настолько тихая, что казалось, её можно было различить сквозь вибрацию Вселенной. Как же она тогда звучит, спросите вы? Ну, пожалуй, как еле заметный писк. Потому её, вроде бы, и называют звенящей...

Вновь шаги. На этот раз стремительные и бескомпромиссные. Идут сюда, сомнений нет. Двое тюремщиков-единорогов останавливаются рядом с его камерой и открывают замок. Слышится противный щелчок, такой, после которого болят зубы. Может эти пони тоже не заметят его? Пётр Петрович скукожился на лавке.

Не прошло и секунды, как на голове его оказался грязный и почти не пропускающий свет мешок. Лёгкий укол рогом в бок, толчок копытом — его явно куда-то ведут.

Пару раз чуть не споткнувшийся на ступеньках, Врачевский пытался запомнить закоулки и повороты, но в итоге ему показалось, что они просто ходят по кругу. Может, это просто особый вид прогулки для заключённых?

Вновь щелчок, на этот раз мягкий и приятно отдающийся в ушах. Запах лаванды и лёгкая музыка. Удобное кресло под пятой точкой...

Мешок резким движением стянули и оставили помощника писателя отчаянно моргать, в попытках разглядеть что-либо сквозь яркий и выжигающий сетчатку свет. Он ожидал оказаться как минимум в уютном кабинете главаря местных злодеев, который без лишних слов и экивоков расскажет ему свою предысторию и зловещий план, затем предложит сделку и предательски предаст его в самом конце путешествия (Например, подставит подножку неподалёку от вулкана); или уж хотя бы в пыточном или тронном зале, где его встретит психопат с садистскими наклонностями и начнёт медленно сдирать с него одеж...

"Кхм... Да. Чтение порой даже вредит целостности восприятия реальности..." — подумал Пётр Петрович и... Обнаружил себя привязанным к мягкой кушетке. Что ж, по поводу пыточной он даже и не слишком ошибался.

Некто аккуратно протёр спиртовой салфеткой то самое место, что находится с другой стороны локтя, и чем-то эфемерным пережал его предплечье. Тончайшая игла без малейшего разрешения со стороны пациента вонзилась в вену.

— Вы проснулись, какое счастье! — Врачевский чуть было не вздрогнул, когда в паре десятков сантиметров от себя обнаружил укрытого чёрным плащом единорога. Тот, при помощи известного оборудования и золотистого магического облачка выкачивал из человека кровь.

— Ч-что вы делаете? — чувствуя всем телом лёгкую слабость, спросил Пётр.

Единорог отвёл от его лица лампочку.

— Беру самое необходимое, господин писатель. Кто знает, какая ваша часть содержит... Ну, сами понимаете. Писательскую магию?

Баритон единорога был приятен слуху и, казалось, даже завораживал. Ему бы страховым агентом работать, почему-то подумал пациент.

— Вы... Вы, кажется, ошиблись! Я не писатель, отнюдь... Я лишь помогал ему и...

— Тише, тише... — жеребец в плаще сменил одну наполненную ёмкость на другую, — ошибки быть не может, иначе откуда такая точность, такое... Идеальное время? Нам с вами предстоит провести ещё много совместных закатов и восходов, которые отсюда, к сожалению, совсем не видно. Я, Сигизмунд Эдмундс, был таким дураком, когда искал "писателя" среди своих соотечественников. А ведь надо было всего лишь подождать...

Игла плавно выскользнула из вены, а на уколотое место мягко приземлилась стерильная ватка.

— Сожмите, — то ли скомандовал, то ли посоветовал единорог.

У Петра Петровича отчаянно кружилась голова, но он старался не подавать виду. Почему? Кто его знает. Может, потому что он стесняшка?

Дверь резко распахнулась и на пороге показался ещё один единорог — на этот раз с крыльями.

— Господин Советник, вы... Что вы делаете с этим человеком?! Почему...

— Ваше высочество, — советник пал ниц, — нижайше прошу прощения. Вы почивали и я не хотел тревожить ваш сон. Это всего лишь небольшой...

— Немедленно отпустите его! Не видите что ли, ему плохо!..

Пациенту и вправду было плохо. Свет плыл перед его глазами, а пони... Пони тоже плыли, куда-то на тёлпые острова. Ему бы тоже не помешало согреться, да, подумал Врачевский.

Пожалуй, это была его последняя перед обмороком мысль.

Эмили, всё ещё пребывая в состоянии перманентного шока, почти что по складам прочитала табличку: "Бенджамин Стоун, следователь". Лицо этого господина было молодо, свежо и не вызывало у кобылки ровным счётом никаких эмоций. Всё её нутро заполняло чувство противной и кислой пустоты, а в голове крутилась дурацкая история про то, как она безуспешно пыталась спасти Твайлайт Спаркл.

Хотя, казалось бы, этих событий никогда и не было.

— Мисс Кларк, я ваш новый следователь и мне поручили вести дело Петра Врачевского. Могу я задать вам пару вопросов?

Эмили кивнула. Почему-то ей хотелось закутаться в огромное ворсистое полотенце и никогда оттуда не вылезать. У неё же шок. Почему никто не принёс ей полотенце?

— Хорошо. Скажите, что вы делали в здании городского театра?

“- Эй! Что вы здесь делаете?! Это полицейская операция, а не спектакль для маленьких девочек!

— Это я позвал её, капитан, не горячитесь.

— Вы?! Да кто вам…”

— Мне позвонил Вильгельм Дарк. Он говорил голосом Петра, сказал, что им нужна помощь... Ну я и...

— Значит, вы захотели помочь господину Врачевскому? — голос Бена Стоуна был спокойным и каким-то даже типичным. Он не был похож ни на нервного скучающего капитана, ни на кого-либо ещё. Он был... обычен. — В ваших показаниях значится, что вы с ним были просто коллегами. Связано ли ваше желание с какими-то... Личными чувствами?

“- Но вы.... Вы убили его!”

— Н-нет. Вряд ли... — Эмили запнулась, понимая, как глупо выглядит её ложь, — но меня терзало... Чувство несправедливости, я всегда считала его хорошим пони...

— Вас можно понять, — следователь вытащил из ящика стола очки и покрутил их перед носом. Казалось, он ждал, что свидетельница заговорит сама.

Впрочем, ждал не напрасно.

— Почему вы убили его?.. — неожиданно для себя спросила единорожка. Этот вопрос мучал её уже давно — пока её везли в участок, пока она ожидала следователя, пока...

— Ну, во-первых убил его совсем не я. А во-вторых, — Стоун нацепил очки на уши, — в этом и заключалась суть операции. Ничего большего по этому поводу я вам сказать не могу.

К Эмили подошли двое амбалов и повели её куда-то вглубь отделения. Интересно, что с ней хотят сделать? Кажется, напоследок следователь сказал, что её задержат здесь до дальнейшего разбирательства, что, возможно, её показания понадобятся на суде... А может быть и не сказал.

Эмили ввели в какую-то очень скудно обставленную комнату без окон и как-таковой мебели. Лишь два стула и совсем уж крохотный столик в углу. За которым сидел ухмыляющийся во весь рот Вильгельм Дарк.

— Хей, Эмили, привет! — воскликнул он радостно и звонко, когда за кобылкой захлопнулась дверь.

Единорожка, судорожно сглотнув слюну, подошла к нему и со всей понячьей силы ударила копытом по слащавой морде.

— Как вы, может быть, помните, я — ваш личный психолог. Натаниэль, скажите, что последнее осталось в вашей памяти?

— Почти ничего. И вас я тоже не припоминаю... Зачем вы здесь?

— Вы сами позвали меня, Натаниэль...

— Вы простите его, мистер Эдмундс довольно... Эксцентричная личность.

— Я заметил...

Принцесса Твайлайт Спаркл выглядела не так, как представлял её себе Пётр. Не то чтобы её нельзя было узнать, но она казалась... Выше? А ещё представительней и удручённей обычного.

— Как вы себя чувствуете? Поверьте, если бы мне вовремя о вас доложили, вам бы не пришлось испытать всего... Этого. Здесь есть и моя вина...

Стражники беспрекословно и вовремя открывали двери пред ликом принцессы, но, казалось, всё ещё не замечали помощника писателя, тенью следовавшего за своей провожатой.

— Разве что некоторая слабость. Ничего особенного, — стараясь звучать относительно спокойно, ответил Пётр. Своей стратегией он выбрал подчинение — вплоть до того, как придумает план побега. Или найдёт свою записную книжку.

Хотя, что уж скрывать, общество Твайлайт нравилось ему гораздо больше, нежели быть связанным странным психопатом в подвале.

Замок выглядел превосходно и всё ещё завораживал воображение — хотя Врачевский и бывал здесь уже не раз. Единственное, что настораживало его — это плотно зашторенные окна.

— Это радует, — проворковала Спаркл и улыбнулась, — к нам не часто залетают гости, особенно таким способом, каким появились вы. Не обессудьте, ровно на том же месте, что и три года назад, появляется нечто, сопровождаемое яркой вспышкой. Я бы тоже занервничала, попадись мне такое на глаза.

Твайлайт усмехнулась. "Она и так на нервах...", — промелькнуло в голове у Петра.

Они остановились у высоких резных дверей, расположенных вдоль украшенной гобеленами стены большого обеденного зала, чем-то напоминающего тронный.

— Вот ваша комната, на то время, пока всё не уладится... — принцесса магией окутала одну из створок.

— А что именно должно... Уладиться? — с некоторым опасением в голосе переспросил человек.

Твайлайт, потеряв улыбку, казалось вновь задумалась о чём-то своём. Такое уже пару раз случалось по дороге — она просто замолкала и неопределённо смотрела куда-то в пустоту. На этот раз, правда, сие закончилось довольно быстро. Спаркл подошла к окну и отодвинула штору:

— Вот это...

На подступах к замку собралась изрядная толпа. Они что-то скандировали и размахивали плакатами, явно гневаясь или чего-то требуя.

— Им нужны вы... — мрачно ответила на немой вопрос Врачевского принцесса.

— Говорит ли вам что-нибудь имя Евгений Серский, Натаниэль? Не спешите с ответом, подумайте...

— Я... Не знаю кто это. Оно мне ничего не говорит.

— Очень жаль, Натаниэль, очень жаль.

— Но вы же не отдадите меня им?.. — каким бы серьёзным противником не был Пётр, без блокнота — грош ему цена.

— Нет, конечно нет. По-крайней мере, пока они не начнут штурмовать замок...

Твайлайт вновь попыталась улыбнуться.

— Прошу простить, у меня довольно много дел, — кобылка немного поспешно сопроводила Петра в его покои, — увидимся вечером. Постарайтесь никуда не уходить, пони в замке не слишком вас привечают...

И потом она ушла. Покои были уютные, тёплые, казалось, предназначенные как раз для приёма гостей. Правда, в воздухе чувствовалась застарелая пыль, что свидетельствовало о сроке давности уборки. Пётр снял свой рабочий плащ и пристроил его на небольшую вешалку в углу. Взгляд его остановился на силуэте, выглядывающем аккурат из-за платяного шкафа.

Это был Советник Эдмундс.

— Опять вы? Что вам нужно? — с некоторым раздражением в голосе спросил Врачевский, — очередные эксперименты? Я уже сказал вам, я не...

— Да-да, я запомнил, — единорог в плаще встал и размял конечности, делая это так виртуозно, что ни одна его часть не показалась на свету, — уже видели митингующих?

— Да, видел... — неразборчивые крики толпы всё ещё звучали у него ушах, — что им от меня нужно?

— Её Высочество не сказала вам? — из под капюшона донеслось что-то вроде смешка, — ну, понимаете ли... Три года назад на площади перед кантерлотским дворцом появился некто... И убил своим появлением несколько сотен пони. Те, кто пришли сюда сегодня — это их родственники, дети, братья, сёстры. Они не забыли того, что случилось в тот день. Они жаждут мести, они жаждут злодея, на которого можно было бы свалить всю вину. Этот злодей — вы, господин Врачевский.

— Откуда вы знаете моё...

— Меньше вопросов. Всему своё время, — Советник движением копыта пригласил гостя к столу, — присаживайтесь. У вас всё равно нет выбора — как только вы начнёте создавать проблемы, Твайлайт, какой бы добросердечной она не была, будет вынуждена от вас избавиться. Ведь стоит ей только разрешить толпе растерзать вас — народ тут же забудет о более насущных проблемах. В конце концов, в тот день умерли и её подруги...

Пётр сел. Положение его и вправду выглядело незавидным. Что ж, видимо, раз они его всё ещё не выдают, значит он для чего-то им нужен. Пока он делает то, что ему приказывают, он здравствует. Надо бы запомнить это правило.

Эдмундс магией пододвинул к Врачевскому ручку и бумагу.

— Пишите, — приказал Советник, — "В своём кармане Сигизмунд нашёл апельсин. Большой, оранжевый и сочный". Пропускайте строчку. "Он очень обрадовался и, взяв с собой господина Врачевского, вышел в зал. Здесь, справа и слева, у каждого окна красовались в парадной броне королевские стражи, и яркий солнечный свет бликами отражался по всей их блестящей поверхности, пронзая своими лучами воздушное пространство. Стражники склонились до земли, встречая их, и стукнули древками копий об пол". Для начала хватит.

Повисла странная, неловкая пауза, которая случается после не слишком удачной шутки.

— И... Для чего это было необходимо? — нарушив тишину, поинтересовался Пётр.

— Увидите... — пробормотал Советник и начал копаться в глубоких карманах плаща. Кажется, апельсина там не было, — так, подождите... Видимо, для эффекта нужно время, или... Идёмте за мной, живо!

"Пока я делаю то, что мне приказывают, я здравствую", — повторил про себя Врачевский.

— Хорошо, — ответил он вслух и отправился вслед за Советником.

В зале творилось что-то поистине странное.

Та самая кобылка в очках с толстыми стёклами, которую помощник писателя видел в темницах, громко рыдала и что-то кричала прямо в лицо принцессе, огороженной от опасности лишь парой стражников.

— Неужели никто не поможет бедной матери отыскать её единственного сына?! — восклицала она, окидывая взглядом окружающих, — это ведь вы, вы отправили его искать террористов, — кобылка попыталась дотянуться до принцессы копытом, но гвардеец грозно преградил ей путь, — вы и ваш советник! Вы послали его одного!.. -

Твайлайт старалась сохранять королевский вид, но губы её дрожали. Она что-то шепнула одному из стражников, на что тот резко покачал головой.

— Убийцы! — наступала кобылка, — наверняка, и бомбу сами подложили! Всё, чтобы народ запугать! Вы защищаете того человека, не правда ли, королева?! Все знают о вашей любви к человекам! Небось жениться хочешь на этом уроде!.. Ничего святого у тебя нет!

Кобылка тяжело вздохнула, и Советник использовал паузу для команды:

— Чего вы стоите, остолопы, выведите её отсюда!

Стражники, взглянув на оторопевшую принцессу Дружбы, двинулись в сторону бунтарки. Та, крича что-то неразборчивое, бросилась наперерез...

И упала. Очки её, сверкнув розовыми стёклами, разбились на множество осколков.

Кобылка моргнула и вылупила глаза на тех, кто окружил её.

— Ч... Что же это? Вы все... Перевёртыши? Стражи — перевёртыши, советник — перевёртыш, королева... Королева тоже пере...

Невероятным образом извернувшись, кобылка в порыве невесть откуда взявшейся ярости выхватила копьё у стражника, зажала его в зубах и нацелилась пронзить самоё королевский глаз. Твайлайт, словно бы заворожённая, лишь отступила на пару шагов назад.

Золотистый луч чистой энергии окутал туловище бунтарши и с треском швырнул её в соседнюю стену. Она, пролетев добрых десять метров, грохнулась на пол, оставляя за своей макушкой кровавый след.

— Идиоты, — пробормотал Эдмундс, глядя на гвардейцев, — отнесите её в медкомнату, она ещё в сознании!..

Твайлайт, тяжело дыша, облокотилась на подоконник. Копыта её исходили мелкой дрожью. Пётр, в высшей степени ошарашенный происходящей сценой, неуверенно подошёл к ней и положил руку на пушистую спину. Волнение коронованной кобылки тут же передалось и ему самому...

— За что они так со мной?.. — спросила принцесса, — что я им сделала? Я всего лишь пыталась... Угодить всем...

Из глаз её обильно потекли слёзы. Помощник писателя, совершенно не зная, как действовать в подобной ситуации, погладил её по голове. Кажется, она была не против.

В кармане брюк Пётр, внезапно для себя, нащупал записку. В ней значилось: "Мы ещё не закончили. Встретимся в медпункте".

"Пока я делаю то, что мне приказывают, я здравствую", — вновь повторил Врачевский. Надо бы запомнить это правило.

— Зря вы дерётесь, Эмили, — потирая копытом распухшую щёку, сетовал писатель, — я вот вам ещё пригожусь...

Единорожка, засевшая на стуле в ровно противоположном углу комнаты, презрительно зыркнула на говорящего.

— Для чего бы это? — процедила она сквозь зубы.

— Я ведь спас вас, — ответил он и сверкнул глазами, видя заинтересованность собеседницы, — от Врачевского.

— Ч-что вы несёте? — с недоверием переспросила Эмили, — Пётр никогда не сделал бы мне ничего плохого!

— Уже делал, и не раз. Именно по его указке вы дважды погибли в прошлом — в первый раз вас расщепил на атомы портал для прохода в Центр, во второй — вы взорвались во время передачи сообщения Евгению Серскому.

— Но... Но я не помню этого! — в глазах кобылки проскользнула нотка испуга, — в Центр я попала прямо после взрыва на горе, а во время передачи сообщения я...

— Так думает ваш мозг, Эмили, — жеребец встал и покрутил копытом у виска. — Вы совсем не нужны повествованию, дорогая моя, и только благодаря моим заискиваниям перед начальством вас разрешили воскресить...

— Что за... Да не может такого быть!.. — единорожке отчаянно не хотелось верить этому скользкому типу, — ведь это вы придумали весь сюжет, значит именно вы, как писатель, хотели меня убить!..

— Эмили, — Вильгельм Дарк подошёл к ней почти вплотную, — я не писатель. Я всего лишь психолог. Писатель — твой любимый Пётр Петрович.

"...единорог с кремовой шерстью. Сначала он что-то беспрестанно писал на бумаге, а потом обернулся ко мне, и сказал..."

"Всякое решение имеет за собой последствия, не так ли — мисс Кларк?.."

"...временных и пространственных аномалий".

П. П. Врачевский..."

"...не будем лукавить — нам вас посоветовали. А именно — некий Врачевский, с которым вы уже, возможно, имели честь познакомиться. Он попросил устроить для вас некое "испытание на прочность"..."

"Из личных записей П. Врачевского..."

Буквы и целые выражения, будто вспышки света ослепляли единорожку. Она не могла поверить в то, что услышала, но в словах Дарка ей виделась доля правды.

— Подумайте, Эмили, ведь это не я преследовал вас в вашем мире. Не я устраивал вам испытания... Я — всего лишь психолог, которого власти попросили присмотреть за безумным писателем. Пётр сам не помнит, что пишет. Он свято верит, что писатель я, и это шло ему на пользу. Пока он не начал бессознательно менять реальность. Тогда мне и пришлось подключить полицию...

За толстой дверью послышались странные шорохи.

— Сегодняшнее утро — лишь заранее подготовленный план, — продолжал Вильгельм, направляясь к выходу. — Я должен был убедить его последовать за мной, убедить, что я злодей. Простите, что не предупредил вас — вы, из-за своей к нему привязанности, могли сорвать всю операцию...

В проёме показалась голова одного из охранников:

— Мистер Дарк, ваша просьба о телефонном звонке одобрена. Пройдёмте за мной.

Психолог кивнул, и, махнув копытом на прощание, последовал за бугаем:

— Скоро вернусь. Не скучай!..

Дверь захлопнулась, и сухо скрипнул замок. Эмили осталась наедине со своими мыслями...

"- А найдётся ли в твоём приключении место для... Прекрасной дамы? — игриво улыбнулась единорожка.

— Несомненно, — ответил Врачевский и стукнул кулаком по копытцу собеседницы..."

Твайлайт никогда не слыла среди близких плаксой. Обычно, она держала чувства в себе, концентрируясь на том, чтобы угодить Селестии, не допустить ошибки, не подвести подруг... Сейчас же ей было необходимо делать почти тоже самое, только в гораздо, гораздо больших масштабах.

— Осторожно, там стекло, — предупредил её Пётр.

Кобылка моргнула и магией смахнула с ресниц солёную слезу. Королева не должна плакать. Не по такому поводу. Не при её подданных.

Рядом с копытом она обнаружила разбитые стёкла очков неуравновешенной кобылки. Те были матовые, с неприметным розоватым оттенком.

— Если бы здесь была Рэрити... — еле слышно сказала она, — у неё так хорошо выходит общаться с народом.

— А... Где она сейчас? — спросил Врачевский, предполагая худшее, — она... Жива?

— Да, с ней всё в порядке. Я очень на это надеюсь, — Спаркл поплотнее зашторила окно. — Это она придумала "фиолетовое стекло". Чтобы оградить пони от ужасов нового мира. Она умеет видеть во всём только прекрасное, и, глядя на страдания других, она... Разработала очки. Пони в таких “биноклях” могут почти что жить в старой Эквестрии, не наблюдая всего того, что ежедневно медленно убивает наш вид.

Твайлайт сделала паузу, дабы перевести дух.

— Она — последнее что осталось у меня от старого мира. Того мира, где я писала письма принцессе Селестии. Где мы с подругами сражались со злодеями и несомненно побеждали их. Где дружба считалась магией... Кажется, теперь Рэрити в Мейнхэттене, пытается возродить традицию модных показов. Поистине, неутомимая пони... Как она только выдерживает всё это...

Лавандовая крылатая единорожка, хоть и была одета в королевские регалии, выглядела испуганной и уставшей. Оно и немудрено, если к ней каждый день заходят такие вот ненормальные...

Пётр, как хорошая подруга, смирно сидел и давал собеседнице выговориться.

— Я, правда, немного побаиваюсь этих очков, — сказала та, кивнув в сторону разбитого стекла, — пони, что носят их слишком долго, из-за неожиданного снятия могу потерять рассудок. Видели, что случилось с этой кобылкой? Вряд ли Рэрити предполагала такой эффект. Особенно подозрительны последние партии, выпущенные под руководством Советника. Он, конечно, невероятно умный пони, даже не знаю, что бы я без него делала, но... Мне кажется, он мыслит немного не в том направлении. Он считает, что при помощи стёкол можно управлять сознанием инакомыслящих, показывать им то, что они хотят увидеть, дабы умерить их пыл. Может, в этом и есть правильное зерно, но уж точно не здравое... Селестия никогда бы не допустила, чтобы кто-то повелевал разумом её подданных, ведь так? Хотя, откуда вам знать...

Спаркл, слегка надавив копытцем на самый большой осколок, безжалостно раздавила его. Мельчайшие частицы со звоном разлетелись по паркету.

— Если я вам понадоблюсь, ищите меня в башне Селестии...

Она, не успел Пётр даже моргнуть, исчезла в телепортационной вспышке. Человеку стало не по себе. "Кабы она чего с собой не сделала...", — промелькнула мысль в голове помощника писателя. Он, преодолев чувство приближающейся опасности, отправился на новую встречу с Советником Эдмундсом...

— Так, Натаниэль, сосредоточьтесь... Говорит ли вам что-нибудь имя Вильгельм Дарк?

— Нет, нет, ничего не говорит... — мастер чувствовал, как кто-то сверлит его прожигающим душу взглядом.

— Слышали что-нибудь о Писателе?

— Н-нет! Я... Я хочу прекратить сеанс...

— Успокойтесь, Натаниэль, у нас ещё есть время. У нас есть всё время Вселенной...

Медкомната нашлась довольно легко — она была совсем неподалёку от огромного красного креста. Внутри было очень темно, а убранство напоминало скорее кабинет стоматолога, нежели обиталище сестры милосердия.

— А, это вы... — мельком взглянув на вошедшего, пробормотал Советник, — входите, располагайтесь.

На кушетке посреди комнаты, точно также, как и пару часов назад Врачевский, расположилась привязанная бунтарша. Единорог в плаще магией подхватил небольшую пипетку и набрал из специального флакона немного розоватой жидкости.

— Подойдите сюда, не бойтесь... — проворковал баритон Советника. Пётр, преодолевая отвращение, приблизился на пару шагов.

Эдмундс встал на небольшую подставку и, извернувшись над пациенткой, телекинезом распахнул ей правое веко. Зрачок на свет не среагировал.

— Как думаете, господин Врачевский — тяжело ли потерять своего единственного сына?

Пётр не знал, что ему следует ответить. В голове его крутилась только одна мысль - "пока я делаю то, что мне приказывают, я здравствую"...

Жеребец поднёс к глазнице бунтарши пипетку и, аккуратно сжав резиновый дозатор, выдавил оттуда толстую и тягучую каплю. Субстанция плавно приземлилась прямо на глазное яблоко и, словно яйцо на сковородке, испустила пар. Привязанная ремнями кобылка резко дёрнулась и судорожно открыла рот — но донеслось до слуха Петра Петровича лишь тошнотворное шипение.

Вскоре, правый глаз кобылки был целиком и полностью покрыт тонким пурпурным слоем фиолетовой жижи. Подопытная перестала дёргаться и лишь еле ощутимо вдыхала спёртый подвальный воздух.

— Очки — древность, — подражая рекламным плакатам, произнёс Эдмундс, — сегодня в моде контактные линзы!

Жеребец слез с подставки и отправился за новой порцией розовой жидкости.

— Помогите ей, — словно бы ненароком обронил он, — облегчите её боль.

— Но... Как? — душа помощника писателя разрывалась между праведным гневом и инстинктом самосохранения.

— Эх, вы, всё вам надо объяснять... — Советник магией подхватил руку Петра и положил её на лоб пациентке, — давайте. Прикройте веки, сочувствуйте ей, жалейте её, можете даже немного поненавидеть мою отвратительную натуру — только тихо, а то я могу услышать.

Врачевскому и вправду не хотелось более наблюдать за садистскими операциями единорога, а потому он, следуя совету, закрыл глаза.

И, чуть не захлебнувшись от нахлынувших эмоций, вновь увидел слова...

"Боль", "скорбь", "кислота", "смерть", "уныние", "месть"... Вот о чём думала эта кобылка. Вот какие эмоции прочувствовал Пётр.

— Очистите её от этих мыслей, — донеслось до него откуда-то из темноты, — спасите её разум...

Он мог бы. Он и вправду имел власть над её сущностью. Но что делает нас личностями, как ни боль? Что движет нами, как ни страдание? Чувствуя боль, мы помним, что заставило нас её испытать. Помня о страданиях, мы стремимся избежать их. И оградить от них других.

Пётр не смог. Он не хотел этого делать. Рука его медленно сползла с головы безымянной бунтарши.

— А зря... — прокомментировал увиденное Эдмундс, уже закончивший возиться со вторым глазом, — ведь это из-за вас она страдает. Я мог бы вколоть ей обезболивающее, не будь вы писателем, но иначе вас было не пронять...

Внутри у Врачевского словно что-то взорвалось.

— Но я не писатель, сколько раз можно вам повторять! — он со всей силы ударил кулаком по столику с медицинскими приборами. Флакончик с пурпурной жижей сверзнулся со своего пьедестала и разбился вдребезги, оставив на полу розовое пятно.

Советник прыснул со смеху, но быстро себя урезонил, и заговорил почти что серьёзным голосом.

— Эмоциональный контекст, господин Врачевский. Всему нужен эмоциональный контекст, — сказал он и достал из кармана апельсин.

Дарк вернулся в комнату лишь через полчаса. На лице его красовалась довольная ухмылка, а в походке даже проглядывалась пружинистая прыгучесть.

— Эмили, я всё уладил! — нараспев сказал он, — скоро нас отсюда выпустят.

— Кому вы звонили? — недоверчиво поинтересовалась бывшая журналистка.

— Писателю, — коротко ответил ей Вильгельм.

— П-петру Петровичу? — с надеждой в голосе спросила Эмили.

— Увы, нет. Верховному Писателю. Кажется, он заинтересовался нашим случаем и едет сюда. Прямиком из Тёмного Града!

— Вы ведь совсем не психолог, ведь так?

— Ну, в чём-то вы правы. По профессии я всего лишь бухгалтер, а здесь так — подрабатываю...

Помощник писателя осторожно вошёл в тронный зал. Здесь, справа и слева, у каждого окна красовались в парадной броне королевские стражи, и яркий солнечный свет бликами отражался по всей их блестящей поверхности, пронзая своими лучами воздушное пространство. Стражники склонились до земли, встречая его, и стукнули древками копий об пол.

Врачевский испытал лёгкое чувство дежавю. Где-то он всё это уже видел. Стараясь избегать столкновения с гвардейцами, человек быстрым шагом прошёл насквозь помещения и отправился покорять длинную винтовую лестницу. Ступеньки были не очень большие, а потому длинноногий Пётр преодолевал их по четыре-пять штук за раз. Вскоре, он оказался в покоях солнечной принцессы.

Здесь было опрятно и чисто, так, как нигде в замке. Аромат трепетного благоговения к прежнему владельцу опочивальни словно бы смешался с воздушными потоками, отдавая лавандой и магией. На веранде, с которой некогда поднимала солнце белая аликорнша, стояла Твайлайт Спаркл. Грива её, порядком отросшая и немного нечёсаная, развевалась под дуновениями легчайшего ветра, а взгляд был устремлён на прочное магическое поле, накрывшее собою Кантерлот. Она вновь витала в облаках...

— Как думаете, Пётр Петрович, — неожиданно обратилась к вошедшему кобылка, — правильно ли я поступаю? Правильно ли я делаю, удерживая этих пони под защитой? Стоит ли мне вообще так заботиться о них, если они воспринимают мои попытки как что-то, направленное им во вред? Я могла бы бросить их, а они бы превратились в бандитов и мародёров. Они бы умирали от этих тварей, расползшихся по всей Эквестрии. Или бы не умирали, откуда мне знать... Жили бы счастливо, забыв о таком ужасном правителе, как Твайлайт Спаркл. Как думаете, Пётр Петрович — правильно ли я делаю, пытаясь что-то исправить?

Врачевский серьёзно задумался, пожалуй, впервые за сегодняшний день. Если он и вправду писатель, он может всего лишь одной строчкой кардинально сложившуюся ситуацию. Но будет ли это иметь смысл? Будет ли тогда у такой истории мораль, развитие персонажей, плавно оконченный сюжет, неожиданный поворот, в конце концов? Вряд ли... С другой стороны, стоит ли какая-то там история страданий сотен тысяч
“фоновых пони”? Обязательны ли такие жертвы для того, чтобы показать изменение в личностях главных героев? Пётр не знал, что ответить... Тишина, образовавшаяся в воздухе, была гораздо красноречивее любых слов.

— Вот и я не знаю... — ответила самой себе кобылка и улыбнулась.

Закат. Время в Эквестрии шло немного иначе, чем... Где бы то ни было. Солнце, влекомое магией лавандовой кобылки, медленно опускалось за горизонт. Внизу, далеко внизу бушевали митингующие, правда, уже не так активно, как утром. Ещё ниже, в огромной среднеэквестрийской Долине, бушевал Вечнодикий лес. На небе появилась первая звезда...

Которая увеличиваясь с каждой секундой, превращалась во что-то пылающее и крылатое. Послышался резкий хлопок, от которого у Петра чуть не лопнули перепонки.

Горизонт заполнила ярчайшая вспышка, и глаза человека словно бы загорелись. Он стремительно стал пытаться вставить их обратно в глазницы...

— Во имя Селестии...- донеслось до его ушей, — неужели ли...

Когда он отнял руки от лица, все его ладони были заляпаны противной розовой жижей. В лесу, прямо под склоном, он увидел огромную металлическую окружность, а на месте вспышки — дырку, к которой подлетали обеспокоенные пегасы.

До ушей его донеслись торопливые удаляющиеся шаги.

Человек обернулся, и его раздражённые светом глаза различили, как за дверью исчезает белый круп, с выделяющимися на нём тремя голубыми алмазами.

— Подождите меня здесь, — донеслось до него со стороны лестницы, — я скоро вернусь, дорогуша...

"Реминисценции"

Энджел, покачивая ушами, перемешивал ложкой овощное рагу, а Лэм сосредоточенно наблюдал за птичками. На небольшом округлом столике прямо перед его носом расположился миниатюрный гранёный флакончик с тёмно-синей жидкостью внутри, который словно бы выжидал своего часа. Детектив тоже ждал, сам не зная чего... Может быть, обеда?

Из комнаты наверху донёсся сдавленный кашель Эшли. Фарлинг, словно заправская медсестра, незамедлительно встал со своей подушки и резво отправился на кухню за новой порцией отвара. Энджел, казалось, не обратил на него никакого внимания.

За окном бытовал один из тех типичных идиллических пейзажей, которыми так славилась провинция Понивилль. Лужайка, цветочки, зверушки — вот только пони не было. Чтобы изображать их, потребовалось бы гораздо больше статистов.

Чуть не столкнувшись на лестнице со Спайком, Лэм аккуратно, стараясь не шуметь, протиснулся в так любезно предоставленную хозяйкой спальню. Эшли, не смотря на теплое весеннее солнце, укуталась сразу в несколько одеял и тяжело сопела. Простыни спутались, подушка съехала на бок – детектив, не мешкая, принялся за работу.

В комнате, не смотря на довольно опрятное убранство, стоял затхлый пыльный аромат, который, казалось, никакой магией не выветришь. Шутка ли — ни одного окна открыть нельзя. В старом шкафу у стены расположилось несколько наград за участие в конкурсах животноводов, на табуретке рядом — немногочисленные медицинские принадлежности. От яркого солнечного света обитателей комнаты слегка загораживали тонкие шёлковые шторы, но на небольшой диванчик, где проводил свои ночи Фарлинг, лучи, будь то лунные или солнечные, падали в любое время суток.

Рядом с кроватью стояло небольшое металлическое ведёрко, а на лбу у кобылки расположилась уже засохшая некогда влажная тканая салфетка. Жар вернулся почти в тот же вечер, когда они с неделю назад попросили у мисс Флаттершай о приюте. Теперь он, казалось, стал уже не таким сильным, но Лэм всё равно крайне переживал.

Он магией приподнял голову пегаски и, не отвлекаясь на её недовольное ворчание, начал поить её отваром. Пойло, на самом деле, не сказать чтобы прям уж совсем отвратительное — скорее пресное, как порошок для желудка, разбавленный в воде. Среди первых попыток подобных процедур случались и весьма прискорбные ошибки — например, пару раз детектив чуть не ошпарил свою пациентку кипятком, а однажды она почти что захлебнулась под его напором — но теперь он наловчился, показывая чудеса работы опытной сиделки.

Процедура была окончена, и Эшли вновь провалилась в сон. Чёрное пятно под её повязкой ничуть не уменьшилось за это время, наоборот — казалось, оно скоро охватит кобылку целиком... Порой Фарлинг думал, что его попытки помочь делают только хуже. Вся эта "народная" медицина... Эшли нужен был настоящий доктор, а не эти отвары.

Лэм вновь вернулся к птичкам. Взгляд его снова упал на флакон с зельем.

"Нам нужно в Кантерлот..." — подумал детектив и, глубоко вдохнув, залпом выпил его содержимое.

— Нет, Энджел, ты не можешь поехать со мной... — Флаттершай постаралась вложить в эту фразу всю силу убеждения, которой только обладала, но получившееся у неё выражение мордашки вряд ли могло вызвать у кого-либо что-нибудь, кроме умиления. Порой это даже раздражало — кролик лишь капризно покачал головой, категорически отказываясь вылезать из небольшого чемодана.

Пришлось пустить в ход главный контраргумент:

— Что ж, раз так, мне придётся оставить за главного мистера медв...

На Энджела такая формулировка подействовала незамедлительно. Уж что-что, а эго у этого кролика, казалось, достигало уровня самой Рейнбоу Дэш, если даже и не превышало его в некоторых аспектах. Белый комок шерсти, встряхнув ушами, встал на боевую изготовку и окинул взглядом "поле битвы". Флаттершай, наконец, смогла ступить за порог.

— Вот и славненько. Еда в погребе, накрытая... — и перед её носом захлопнулась дверь.

"Какой всё-таки нахальный", — промелькнуло в голове у стеснительной пегаски. Вслух бы она, конечно, никогда такого не сказала, не приведи, услышит кто-нибудь и обидится. Хорошо, что никто ещё не изобрёл заклинания для чтения мыслей. Или изобрёл?.. Надо будет спросить у Твайлайт...

Если кто-нибудь поинтересуется у местных личностью Флаттершай, "поехавшей, окружённой целым зоопарком", которая почти что отшельничает на окраине городка, они наверняка ответят что-нибудь в духе: "ну, она тихая, любит животных, пугается всякого... А ещё она воплощение Элемента Доброты, ага". И во многом они будут правы. Мало кто имел честь наблюдать, как милая пегаска с розовой гривой громогласно и искренне радовалась, проливала ручьи из слёз, злилась, гневалась... Бывали, конечно, всякие случаи, но, если подумать, львиная доля скромности заключается в опасении показать свои эмоции, представляя, что они могут не устроить других. У скромных существ обычно мало друзей, они избегают шумных компаний, любят уединение, тишину и, возможно, тёплую дружескую беседу за чашечкой чая.

Вот и вчера, казалось бы, случилось почти что эпохальное событие — её подруга, Твайлайт Спаркл, стала аликорном. Настоящим, живым, даже более чем живым — о таком можно было только мечтать! Флаттершай была уверена, что Твайлайт осталась довольна исполнением своих внутренних желаний. Откуда пегаске было знать о них? Ну, порой смазливая мордашка выдаёт гораздо больше информации, чем полуторачасовое чаепитие.

Все были рады, и Флаттершай несомненно разделяла их эмоции — но знаете, всегда найдётся какой-нибудь незнакомый домогатель, который подойдёт и как бы ненароком спросит, посчитав твою экспрессию недостаточной: "А ты чего такая кислая?"

Нашёлся он и вчера. Только, пожалуй, совсем не с той стороны, с которой ожидала кобылка. Биг Макинтош, который невесть что забыл в этот вечер на площади, вдруг обратил на неё своё спокойное и тяжеловесное внимание. И почему все так пытаются их свести? Рейнбоу с неделю назад заперла их в сарае на ферме, Эпплджек недвусмысленно подмигивает ей по поводу и без, а Рэрити...

— Вот ты где, дорогуша, а мы тебя уже заждались! — сказала Рэрити. Флаттершай и не заметила, как оказалась на вокзале. Понивилль, если не сильно заглядываться на окрестности, можно было обойти из угла в угол всего за пятнадцать минут.

— Привет... Всем, — почему-то запнувшись между словами, пробормотала пегаска и улыбнулась. Она старалась бороться со своей глупой застенчивостью, но на практике подобные ситуации почти всегда заставали её врасплох.

На чём же она остановилась? Ах да, на Биг Маке. Он, конечно, неплохой жеребец, трудолюбивый, сильный, но... Флаттершай, по правде говоря, немного опасалась его. Его уверенности, его спокойствия... Говорят, противоположности притягиваются, но это всё не правда. Вряд ли два пони, один из которых любит пегасьи бои без правил, а другой — литературу Бриллиантового столетия, смогут найти общую тему для разговора. По крайней мере, так думала кобылка и в этом она себя убеждала.

Все уже были на месте. Вокруг Твайлайт собралась изрядная толпа — её хлопали по спине, желали удачи, спрашивали, вернётся ли она сюда когда-нибудь, просили не забывать о друзьях... Лавандовая шёрстка терялась среди многочисленных провожающих, и Элементу Доброты пару раз чуть не отдавили хвост.

— Хей, привет, — послышался пегаске знакомый бас. Рэрити, словно бы подражая Эпплджек, игриво подмигнула. И что на них нашло? — Тебе помочь с чемоданом? — спросил необычайно разговорчивый Биг Мак.

Небось, пришёл проводить сестру, подумалось Флаттершай. Она попыталась найти в толпе Эпплджек — та уже забиралась в вагон.

— Нет, спасибо, — пробормотала пегаска и схватилась зубами за ручку своего багажа.

Неделю назад

Лэм вдохнул. А потом ещё и ещё... Перед глазами его сгустились несуществующие вибрирующие волны, но это не мешало ему осознавать, что он всё ещё жив.

Со стороны правого уха пророкотали по паркету гулкие шаги четырёх пар копыт, а до носа, наконец, добрался запах домашнего уюта и горячего чая.

— Простите, мистер Фарлинг, за столь грубое начало — сколько раз я прокручивала в голове эту сцену, а всё равно вышел сущий абсурд. Не стесняйтесь, можете присесть...

Большая гостиная, что раньше целиком и полностью принадлежала домашним питомцам, теперь пустовала. Периодически оглашающее пространство эхо острой спицей пронизывало слух присутствующих и возвращалось обратно, чтобы и далее прыгать от поверхности к поверхности, словно избалованный кролик.

Флаттершай, а это была именно она, расположилась в мягком кресле посреди комнаты и, шевеля одними лишь веками, изучала гостей.

Двое единорогов, одетые в мягкие и пушистые накидки, пронесли мимо детектива уснувшую Эшли, окутанную телекинетическим барьером. На одном из серьёзных жеребцов с не выражающими эмоции глазами красовались вырезанные из бумаги заячьи уши.

— К-куда её несут? — обеспокоенно спросил гость, — ей нужна помощь, она сказала...

— Успокойтесь, ей, как и вам, необходимо отдохнуть. Можете занять мою спальню на время... — Флаттершай перевела взгляд на единорогов, поднимающихся вверх по лестнице, — это Спайк и Энджел. Отличить одного от другого не так уж и сложно, хотя для этого и пришлось немало поработать.

У Лэма было очень много вопросов, так много, что он даже и не знал с чего начать. Он плавно опустился на гостевой диванчик.

— Можете спрашивать, я не против, — глядя прямо ему в глаза, ответила на немой и страждущий сатисфакции взгляд пегаска.

Через некоторое время вернулся Энджел, леветируя за собой горячий чайник и чашку с блюдцем, а детектив всё ещё слушал долгие рассказы кобылки о том, что она сама узнала за те два с половиной года, которые прожила здесь.

— Туман? Извольте, он безвреден для пони. Неудивительно, что вы до сих пор не даже не подозревали об этом…

Флаттершай разительно отличалась от той боязливой и стеснительной пегаски, что некогда проживала в одной провинции со своим гостем. Она говорила свободно, иногда смеялась над его комментариями, властным голосом повелевала "слугам" сделать то или иное... Лэм знал, что время меняет пони, но чтобы настолько? Хотя, он не мог сказать, что был хорошо знаком с пегаской до всего этого.

— А как вы здесь оказались? Вы же должны были присутствовать на церемонии коронации Твайлайт Спаркл... — Фарлинг отхлебнул из кружки напиток, отдающий полевыми цветами.

— Я была там... — Флаттершай, не сделавшая за всё время разговора ни одного движения, упустила уши, — а здесь я оказалась благодаря одной своей подруге. Хотите расскажу?

Круглые колёса эквестрийского экспресса гулко постукивали по рельсам, отдаваясь тем самым в головах у ничего не подозревающих пони, что временно обитали внутри вагонов. Одни из них читали газеты, другие — почивали и болтали с друзьями, а пара жеребцов в углу играли в какую-то неизвестную настольную игру, оглашая своим ржанием всё пространство салона.

Основное же внимание народа было обращено на известную крылатую особу, обзаведшуюся новыми частями тела не ранее, как вчера. Кобылка, что возила по вагонам тележку со всякими вкусностями и кислостями, то и дело пыталась подсунуть мисс Спаркл что-нибудь за счёт заведения, а жеребцы, в обычное время обделяющие своими томными взглядами понивилльскую библиотекаршу, вдруг определили в ней завидную невесту. Рейнбоу, словно заправский телохранитель, с грозным видом отгоняла от подруги слишком навязчивых "женихов", за что пару раз получала нагоняй от проводницы — мол, "ну-ка быстро вернитесь в кресло, нельзя по салону летать!"

Путь до Кантерлота был недолог, всего-то два или три часа на поезде, но даже за это время обычно успевало что-нибудь да произойти. Многие истории начинаются в поезде, и писатели частенько прибегают к описанию этого покачивающегося на рельсах транспорта, дабы создать фон для некоей особой сцены. Например, в поезде герой может встретить свою давнюю любовь, или, на крайний случай, просто персонажа, который сыграет свою роль в дальнейшем повествовании; здесь можно сколь угодно долго описывать мысли и переживания, можно даже устроить какую-нибудь драку или катастрофу — всё на угоду читателю.

Флаттершай, в жизни которой, не будем отрицать, и так хватало самых разномастных приключений, сама не ведая почему, тоже надеялась, что эта поездка не ограничится для неё простым рассматриванием проносящихся за окном пейзажей. Но вот, кантерлотская скала уже совсем рядом, а ничего подобного так и не происходит. Рэрити, что сидела под боком, читала какую-то древнюю книгу, так и норовящую развалиться на отдельные страницы у неё в копытах, Эпплджек подтрунивала над нахмурившейся после очередного замечания Дэши, а Пинки Пай... С места, на котором сидела жёлтая пегаска, было не так отчётливо видно вихрастую розовую гриву, но, кажется, её обладательница облизывала очередной леденец. Впрочем, чем ещё может заниматься Пинки, ограниченная в передвижении.

— Что читаешь? — неожиданно для самой себя, спросила Флаттершай у соседки.

— Ты не поверишь, почти научную фантастику! — воскликнула Рэрити, словно бы с самого начала поездки ожидавшая этого вопроса, и показала обложку. На той значилось: "А. Берсвегд. Магия и материя в их непосредственном симбиозе". - Я, обычно, не очень интересуюсь подобной литературой, но сейчас это необходимо во имя моды...

Флаттершай, ожидая продолжения, как бы невзначай заглянула в глаза собеседнице. В них смешались искорки азартного первооткрывательства и некоторая доля сомнения, что присуща всем покорителям новых вершин.

— Ладно, дорогуша, вижу, тебе не терпится узнать, зачем мне всё это... — Рэрити добродушно, но не теряя достоинства истинной леди, улыбнулась, — я недавно, как бы это выразить, наткнулась на некую... Ограниченность ткани в частности, и швейного материала вообще, как ресурса для реализации замысла. Можно до бесконечности строчить необыкновенные вырезы, обсыпать платья блёстками, придумывать замысловатые узоры, но всегда найдётся тот, кому подобная работа придётся не по вкусу... Я думаю, ты понимаешь, о чём я говорю. И тогда мне в голову пришла идея, поистине достойная разума безумца!

Рэрити магией вытянула из-под кресла небольшой чемодан и, звякнув молнией, достала оттуда аккуратно сложенный моток совершенно бесцветной ткани. Нет, какой-никакой оттенок у неё всё же был — нечто вроде белого сухого молока, слишком сильно разведённого в жидкости — но от этого она не становилась ни привлекательной, ни тем более красивой.

— Вижу твоё недоумение, — сказала Рэрити, убирая ткань обратно в чемодан, — сейчас постараюсь объяснить. Дело в том, что дело совсем не в том... Ох, и где я нахваталась таких выражений... Дело совсем не в ткани. Она может быть совершенно любой расцветки, главное, чтобы та была однородной. И, при помощи одного специального заклинания, глаз пони будет видеть...

Оглушающий гудок паравоза не дал Рэрити договорить. Из металлических динамиков под потолком вагона донёсся не менее металлический голос:

— Кантерлотский вокзал, конечная! Не забывайте свои личные вещи! Спасибо, что воспользовались транспортной компанией "Эквестрийский Экспресс"!..

Рэрити, дождавшись, когда диктор умолкнет, стала суетливо собирать свой многочисленный багаж в общее телекинетическое облачко.

— Ладно, дорогуша, я думаю, рассказывать о том, что ещё не готово — дурная примета, — сказала она, стараясь вытащить с верхней полки какой-то узелок, заваленный чужими вещами, — может, в другой раз. Ты ведь не против?

Флаттершай покорно кивнула. Когда она вообще с кем-то не соглашалась?

"И кто бы мог подумать, что сверни мы хоть немного на юг, то сразу бы наткнулись на так называемую помощь..."

Вечнодикий Лес ещё с детства запомнился Лэму как нечто таинственное, непонятное, скрывающее в своих глубинах вещи, способные легко перевернуть его понимание о привычной действительности. Погода здесь не подчинялась пегасам, магия давала сбои и только настроение оставалось неизменным — мрачное, давящее на внутренности чувство обречённости сковывало каждого, кто пришёл сюда не зная, что его ожидает. Теперь же, когда Лес занял собою, по слухам, чуть ли не треть всей Эквестрии, сам Дискорд не ведает, что прячется за этими крючковатыми ветками.

— Так значит, она сказала, что туман не опасен? – Эшли, сонно хлопая заспанными веками, неуверенно топала вслед за детективом.

— Кажется, именно так, — несмотря на полуденное солнце, изредка выглядывающее из-за тяжёлых облаков, с каждым шагом в глубину леса окружение становилось всё более тёмным и пугающим. И как они так спокойно пробирались сквозь чащу пару дней назад?

— Странно... – кобылка говорила немного отстранённо, казалось, совсем не обращая внимания на сгущающуюся атмосферу.

— Что именно?

— Ну… — Эшли попыталась увернуться от сухой ветки, повисшей над головами путников, и ненароком врезалась в круп детектива. Тот, казалось, не обратил внимания, — Флаттершай никогда прежде не разговаривала. Даже с этими своими… «Слугами».

Лэм усмехнулся:

— Хочешь сказать, что только ради меня она пустилась в откровения? – почва под копытами медленно, но верно превращалась в вязкую и тягучую трясину.

— Скорее хочу выразить своё недоумение её внезапной смене настроения. Если интересно, то каждый раз, когда я останавливалась переночевать здесь после долгого и утомительного сбора старых никому не нужных ресурсов…

— Это называется мародёрством.

— …так вот, когда я возвращалась к ней в коттедж, она не обращала на меня ровным счётом никакого внимания, — кобылка с некоторым укором посмотрела на безобидно улыбающегося детектива, — она просто лежала на своей кушетке, глядела в потолок и пускала слюни. Как «овощ».

— Кажется, я понял, к чему ты ведёшь, — Лэм чуть замедлил шаг, — эта пегаска слетела с катушек и теперь пытается одурачить меня своим довольно милым поведением, хотя на самом деле она… тайный агент инопланетных захватчиков? Так ты полагаешь?

— Шутки шутками, а после того, как поступил со мной Советник, я никому не доверяю… — Эшли, казалось, немного обиженно надула губки. Совсем ещё ребёнок, Селестия свидетель, подумалось Лэму.

— Что, даже мне?..

— Пришли, кажется… — вопрос остался без ответа.

Среди веток мелькал одинокий, оставленный древесным волкам на съедение домик. Если бы конечно, эти самые волки предпочитали в пищу старые и обросшие мхом хижины, напоминающие жилище болотной ведьмы.

Лэм, бороздя позавчерашним днём лесные просторы, и думать забыл о гостье из далёких краёв, обладающей полосатой шкурой и странной цепляющей за душу харизмой. Детектив не часто встречался с ней, но каждый раз ему казалось, что она знает гораздо больше, чем все эквестрийцы вместе взятые, только не хочет рассказывать.

Зекора. Если раньше её жилище было обильно украшено грозными ритуальными масками и благоухало сладковатыми иноземными ароматами, то теперь его вряд ли сложно было не принять за кучу обрушившихся после урагана деревьев. Маскировка это, или просто хозяйственный упадок – ещё только предстояло узнать.

Лёгкий, но уверенный стук в дверь (или просто чуть более выпирающую часть стены) – и вот за ветками послышалось тихое копошение. Что скрипнуло, провернулось в пазухе и среди веток образовалось пригодное для попадания внутрь прямоугольное отверстие.

На пороге показалась известная в узких кругах зебра с ирокезом на голове:

— Что ж, заходите гости, гостинцы мне приносьти!.. А, к чёрту… — выражение на лице хозяйки резко сменилось с в меру гостеприимного на горестно саркастическое. Она медленно удалилась вглубь хижины.

— Пойдём? – слегка опасливо спросила Эшли.

— Разве ты никогда здесь не бывала?

— Нет. Только слышала, что здесь мне помогут, в случае чего… Советник постоянно это повторял.

Внутри было тихо, пусто и как-то неуютно. Такое чувство бывает, когда приходишь в давным-давно заброшенное поместье, в котором ты не раз был почётным гостем и веселился вместе с хозяевами, а потом однажды – все обитатели канули в лету, оставив после себя лишь пустующий дом, навевающий светлые воспоминания. Ты ходишь по залам, гостиным и понимаешь, что совсем не в здании, богато обставленном и чарующем своей тонкой атмосферой, было дело, когда ты приезжал сюда. Дело было в его обитателях.

Помещение, вопреки первой мысли, оказалось не таким уж и маленьким – посреди зала, словно бы следуя множественным мрачным клише из историй про лесных колдуний, расположился котёл с дымящимся пурпурным варевом, а вокруг которого могла бы с лёгкостью уместиться пара десятков посетителей. Хотя, представления подобного плана редко рассчитывались на большую публику.

В темноте, что скрыла в своих недрах хозяйку, тусклым угольком зажглась тоненькая свечка, осветившая лицо Зекоры. Оно теперь не выражало ничего, кроме усталости и безразличия.

— Эм… Нас прислала Флаттершай, чтобы… — начала было Эшли, но отразившийся гулким эхом голос перебил её.

— Я догадалась. Снимай повязку и ложись на кушетку – я осмотрю рану…

Пегаска, кажется, была в высшей степени поражена властностью тона, говорившего с ней, а потому даже и не решилась возражать. Лэм помог подопечной разделаться с перевязью, а зебра вновь удалилась куда-то в глубину своей хижины.

— Надеюсь, это не будет больно, — прошептала Эшли и натужно улыбнулась.

— Я тоже… — Лэм искренне не хотел вновь видеть её страдания.

Вернулась Зекора. По пути к кушетке, она добавила в котёл немного какого-то чёрного порошка – в комнате повеяло пряным. Эшли, уткнувшись мордашкой в стенку, подставила зебре укушенный бок.

От раны исходил тошнотворный гниющий запах, который только усилился за двое прошедших суток. Зебра поставила свечку на специальную подставку, прикреплённую над лежаком. Стало светлее.

— Лучше выйдите… — тихо, но настойчиво посоветовала знахарка.

Детектив, терзаясь внутренними сомнениями, всё же не стал покидать хижину, но отошёл поближе к выходу, продолжая издали наблюдать за действиями Зекоры. Та ловко орудовала зубами и копытами, поила пациентку снадобьями, а та, в ответ на попытки взаимодействия с раной, лишь изредка шипела от боли, как загнанная в угол змея.

Лэм уже было приготовился к долгому ожиданию, и осторожно прикрыл глаза, как вдруг почувствовал лёгкое прикосновение копытом.

— Не спи, — это была Эшли. Казалось, ей стало немного лучше – по крайней мере, теперь её улыбку нельзя было назвать вымученной.

— Давно я?..

— Нет, всего пару минут… Она сказала, что ещё не может извлечь «паразита», ей нужно произвести кое-какие исследования… Или что-то в этом роде…

— Какие ещё исследования? – Лэм огляделся – зебра вновь куда-то исчезла.

— Что-то по поводу «сверхспособностей»…

Время шло, а Зекора всё не возвращалась. Комнату оглашало лишь мерное бульканье котла и еле различимое потрескивание затухающей свечи.

— Кстати, вот интересно… — Эшли присела на деревянный пол, — если туман не опасен, то это значит, что моя способность совершенно бесполезна?

— Ты про невосприимчивость? – Лэм впервые задумался об этом. Порой ему казалось, что за всеми этими заботами, он совсем забывает о том, к чему давно привык – о критическом анализе каждой встреченной ситуации. – Ну, я думаю, здесь как с кьютимарками. Если она не работает, значит, ты чего-то не понимаешь. Может, твой «особый талант» просто в чём-то другом…

— Например, в чём?..

— Нет у неё больше никаких талантов, — донёсся из глубины хижины грудной голос хозяйки, — когда паразит вселяется в жертву, он первым делом выталкивает из неё тёмную энергию. Подойдите сюда. Оба.

Два пони и одна зебра собрались вокруг котла с вязким фиолетовым содержимым внутри. Варево кипело, испуская странный слегка дурманящий запах.

— Опустите туда одно копыто, по очереди, — скомандовала знахарка.

Эшли, опасливо взглянув на детектива, аккуратно коснулась тягучей поверхности, боясь обжечься, но, вопреки ожиданию, конечность стремительно засосало в пучину пурпурной жижи, почти до самого сочленения. Цвет варева изменился на смолянисто чёрный.

— Так я и думала… - констатировала увиденное Зекора, после чего кивнула головой Лэму.

Детектив с силой оттащил осоловелую пегаску от котла. Та, придерживаясь копытцем за стенку, тяжело дышала.

Жижа, получив в своё распоряжение копыто Фарлинга, спроецировала гораздо более разнообразную окраску. Зебра долго наблюдала за водянистыми переливами в котле, и только когда у жеребца нестерпимо застучало в висках, она разрешила закончить эксперимент.

Хозяйка, суетливо бегая по хижине, собирала в небольшой мешочек различные снадобья. Лэм присел рядом с Эшли.

— Ты как? – спросил он, стараясь отдышаться.

— Бывало и хуже…

Зекора, безразличие которой, кажется, всё же было нарушено, протянула детективу узелок.

— Будешь поить её этим в течение недели, там есть список — что, где и в каком порядке, — зебра взглянула на пегаску, — пусть она выйдет, а ты останься.

Лэм, недоумевающе взглянув сначала на зебру, а потом на подопечную, и осторожно кивнул последней.

— Я подожду тебя снаружи, — понимающе ответила Эшли и, взяв в зубы мешок с зельями, вышла из домика.

Дождавшись, пока кобылка покинет помещение, Фарлинг не медля спросил:

— Что вы там увидели? Там, в котле…

Зекора сделала вид, словно ожидала совсем другого вопроса.

— Её способность, какой бы она ни была, передалась тебе…

Лэм хотел было спросить, как это вообще возможно, но потом решил, что ответ вряд ли что-то прояснит. В конце концов, гораздо более важным сейчас было совсем не это.

— И что мне с этим делать? И что ей? Может ли вообще пони жить без сверхспособности?

— Слишком много вопросов, — отмахнулась Зекора. – Ты первый подобный случай в моей практике – я думала, пони так не могут. Так делали растения, некоторые мутировавшие животные, но не пони… В любом случае, попробуй хотя бы разузнать, что ты ещё умеешь кроме своей обычной особенной силы.

— А как же Эшли?

— С ней всё будет нормально. Главное пои её отварами и не давай много ходить.

Лэм даже и не знал, что ему следует сказать. За двое суток на него свалилось столько информации, столько проблем, сколько, наверное, не встречалось за всю его не такую уж короткую жизнь.

— И… Я могу идти?

— Подожди, — Зекора нагнулась и подхватила зубами небольшой пузырёк. Когда Лэм окутал его в своё магическое поле, знахарка, еле шевеля губами, прошептала, — однажды ты захочешь найти ответы. Это тебе поможет…

— Эм… Спасибо…

Зебра лишь еле заметно кивнула ему и указала копытом на дверь.

На улице детектива дожидалась Эшли, старавшаяся кое-как затянуть распутавшуюся повязку.

— Что она сказала? – спросила пегаска, приняв помощь от участливого жеребца.

— Ничего из того, что было бы полезно в нашей ситуации, — сосредоточенно завязывая узел, пробормотал Лэм, — просто дала ещё одно снадобье.

В какой-то степени это даже было правдой.

«Кажется, он был где-то здесь. Или тут всё уже перестроили? Дискорд его знает…»

Флаттершай, уставшая, голодная и слегка не выспавшаяся уже битых полчаса безрезультатно разыскивала королевский заповедник. С момента её временного переезда в Кантерлот прошло уже три с половиной дня, а она так и не придумала, что же ей следует подарить новоиспечённой принцессе, по совместительству являвшейся ученицей Селестии, библиотекаршей и её подругой. Эта забота, казалось, скорее подошла бы образу разудалой кондитерши Пинки Пай, но, как ни странно, именно последняя и терроризировала своих «лучших друзьяшек» необходимостью одарить Твайлайт, «да так, чтобы надолго запомнила».

Жёлтой пегаске даже поначалу понравилась эта затея, но вскоре и её настиг страшный бич современности, грозно занесённый над головами добропорядочных граждан Эквестрии – нехватка оригинальных идей. Особенным камнем преткновения для кобылки стал совет Рэрити: «Ну как, это же очевидно! Сделай то, за что тебя все любят! Что ты умеешь лучше всего на свете, дорогуша!», — сказала единорожка и мило улыбнулась. Как думаете, что произошло дальше?

Флаттершай — не сказать чтобы любительница всевозможных депрессий, напротив – она старается наслаждаться каждым мгновением своей жизни, но в этот раз её окутал настоящий внутренний кризис; пегаска стала перебирать в памяти все те немногие моменты, когда делала что-то полезное для общества и получила, пропустив факты сквозь призму собственного о себе мнения, скромный список из четырёх пунктов: пару раз она бескорыстно выходила двух кошек, однажды помогла Кэррот Топ на огороде, а несколько недель назад – перевела старушку через дорогу. Последнее, правда, тоже не совсем достижение – ибо старушкой была Грэнни Смит, а дорогой – оживлённая в отрицательном наклонении улица Понивилля... Не слишком воодушевляющая картина, что тут скажешь. Флаттершай вспомнила, что нигде не работает, активно практикует отшельнический образ жизни, а вся её польза при совместных битвах с подругами – это её банальное присутствие, ведь иначе радужный луч не сработает…

Хотя, однажды она утихомирила дракона. Не Спайка, другого. Это да, это вот не каждый сможет. Флаттершай немного успокоилась. Но как опыт в диалогах с агрессивными тварями поможет ей с выбором подарка?

Собственно, самый очевидный ответ пришёл к ней только сегодня утром. «Я же, вроде как, неплохо лажу с животными», — молнией пронеслось у неё в голове. Пегаска встала, умылась, поприветствовала сияющее во всю свою лучезарную морду солнце и, взглянув на часы, осознала, что вскочила на ноги в пять утра. Привычка, что тут поделаешь. Заверив себя поговоркой о том, что пони, рано отрывающий голову от подушки, больше успевает сделать за день, Флаттершай отправилась на поиски придворцового сада.

С кантерлотским заповедником у скромной пегаски издавна как-то не сложилось, но копыта всё равно упорно вели её туда, где пару лет назад она получила серьёзный психологический срыв. Стражи, ожидающие смены караула, провожали кобылку слегка удивлёнными взглядами, а та в свою очередь, совершенно не думая встретить кого-то в такую рань, спокойным шагом наворачивала по одному и тому же коридору уже третий круг, пытаясь отыскать дискордову лестницу вниз.

И, как это часто бывает, думы её не оправдались. Когда она всё-таки поборола внутреннюю нерешительность и нацелилась узнать у кого-нибудь правильное направление движения, копыто её толкнуло ту самую дверь, которую, возможно, ему толкать и не следовало. Хотя, кто знает…

— …Ты представляешь, сколько невероятных и полезных открытий можно будет сделать при помощи этого заклинания? Это же... Это же сенсация!

— На самом деле нет, Рэрити, не представляю. Ты говоришь довольно странные вещи. Как заклинание, напомню, искажающее видение другими пони реальности, может быть полезным для общества?

Утро. Небольшая веранда. Твайлайт, склонившаяся над той самой древней книгой из поезда, и Рэрити, с видом заправского изобретателя разглядывающая нехотя просыпающийся город. Дверь скрипнула – кажется, теперь Флаттершай не сможет уйти незамеченной.

— Ох, дорогуша, зачем же ты снова поднялась в такую рань, ты же совсем не спишь!.. – Рэрити бодрой рысцой подбежала к нарушительнице её творческой идиллии и стала разыскивать на лице последней следы бессонницы.

— Да нет, всё в порядке, я не… — Флаттершай попыталась отстраниться, но было уже поздно – искомые «мешки под глазами» были найдены и представлены «общественности» в лице фиолетового аликорна.

— Твайлайт, наколдуй ей что-нибудь успокоительное – это всё нервы, Селестия свидетель! Ты знаешь, что те, кто мало спят, раньше стареют?

— Рэрити, оставь её. Тебе самой не помешало бы выспаться… — Твайлайт Спаркл спокойно поднялась на все четыре копыта и, полная воистину королевского величия в оттеняющем её фигуру солнечном свете, подошла к подругам. Порой Флаттершай казалось, что становление аликорном меняет тебя не только физически, но и внутренне – так, Твайлайт на её глазах словно бы стала на пару десятков лет старше, или, как минимум, старалась таковой выглядеть.

Пегаска повнимательнее пригляделась к модельерше и поняла, что слова Спаркл были как никогда верны – Рэрити, с неряшливо нанесённым макияжем, слегка растрёпанной причёской и пресловутыми заспанными веками, вызывала своим видом искреннюю жалость. Что с ней случилось? Неужели всё дело в этом странном заклинании? У белой единорожки всегда была склонность к драматизации, но чтобы настолько?..

Рэрити, кажется, пропустила замечание мимо ушей. Взглянув на часы, что виднелись на одной из башен, она вновь свесилась через мраморные перила веранды.

— Скорее, сейчас начнётся!.. – со странным нетерпением в голосе прошептала она.

Флаттершай вопросительно взглянула на Твайлайт – та кивнула ей в ответ и тоже подошла к краю.

Внизу раскинулся кантерлотский заповедник – какая ирония – а там, среди елей и клёнов виднелся лёгкий «летающий фургончик», запряжённый молодым и незнакомым Флаттершай пегасом. Вокруг собрались ещё шесть пони, некто в чёрном плаще и… сама принцесса Селестия.

— Принцесса попросила меня издалека понаблюдать за тем, как будет происходит начало дипломатической экспедиции на соседний континент, — шёпотом пояснила Твайлайт, — я могу видеть и слышать всё в мельчайших подробностях благодаря специальному информационному каналу, протянутому между мной и Селестией. Она сказала, что это будет полезно мне, как будущей правительнице.

Один из участников экспедиции подошёл к запряжённому пегасу и стал о чём-то с ним переговариваться – кажется, они смеялись.

— Кто они? – прошептала Рэрити.

— Если верить списку, — Твайлайт достала из небольшой сёдельной сумки блокнот с тонкими розовыми страницами, — это некие Лэм Фарлинг и Грэг Баттерскотч, старые друзья.

— И о чём они разговаривают? - любопытство Рэрити выглядело слегка болезненно.

— Обсуждают, может ли пони в плаще являться знаменитым агентом Свити Дропс – «жеребцом, не оставляющим следов», — Спаркл улыбнулась, явно показывая, что относится к сказанному не серьёзнее, чем к детской сказке.

— А это он?

Крылая единорожка, недоумевая, взглянула на рогатую подругу – шутит та или говорит всерьёз?

— Конечно, нет, это всего лишь один из советников её величества…

Ситуация обещала стать ещё более напряжённой, но в этот момент экспедиторы загрузились в свою тарантайку и взмыли ввысь, направляясь куда-то на восток – если Флаттершай ещё окончательно не забыла школьные уроки географии.

Рэрити, проводив взглядом фургончик и не сказав не слова, направилась к выходу. Твайлайт, а за ней и Флаттершай, подхватившая зубами всеми забытый и совсем не вкусный литературный труд Берсвегда, тоже последовала за ней.

Уже крылатая, но ещё не коронованная принцесса попрощалась с подругами и отправилась в сторону лестницы, которую так долго искала жёлтая пегаска и которая, оказывается, скрывалась за одной из многочисленных ажурных дверей. Рэрити плавно вытянула из прикуса подруги книгу и пригладила копытом вырвавшуюся из общей укладки прядь.

— Ты уж прости меня, дорогуша... – пробормотала она, думая, казалось бы, о чём-то совсем другом, — я, наверное, и вправду перестала за собой следить. Глупая затея это всё… Знаешь, на этой неделе в Кантерлот приедет Биг Мак, чтобы тоже взглянуть на торжественную коронацию Твайлайт... Чего уж там, половина Эквестрии съедется, не часто Селестия вот так вот крылья раздаёт! Как там ваши с ним отношения? Он ещё не приглашал тебя… Ну ты понимаешь, на свидание?

И снова Биг Мак. Почему каждый разговор рано или поздно возвращается к Биг Макинтошу? Это что, заговор какой-то?

Заговор…

И тут Флаттершай осенило. Она поняла, где видела тонкую розовую бумагу раньше, точь в точь такую, как в блокноте у одной бывшей библиотекарши. Она видела её в сарае. В том самом, где её заперли вместе с Большим Макинтошем.

Она тогда спросила его, почему он пришёл сюда? Саму её пригласила Эпплджек, под предлогом ветеринарного осмотра Вайноны. Жеребец ответил, что ему пришло письмо – и показал анонимку, написанную ровным почерком на тонкой розовой бумаге.

Так получается, это Твайлайт хочет свести её с Биг Маком? Но зачем?

— Ладно, не буду допытываться, — сказала, видимо, уставшая ждать ответа Рэрити, — если вы решите пожениться, ты всегда знаешь, к кому обратиться за свадебным платьем… Кстати, о платьях – ты уже придумала подарок для нашей ненаглядной принцессы?

— Кажется, придумала…

— И вот мне всё же интересно… Если моя «сверхспособность» не связана с туманом, то… Какая она вообще? – размышляла на ходу Эшли, заметно повеселевшая после принятых у Зекоры зелий, но всё ещё слегка вялая и осоловелая.

— Ну, даже не знаю, — Лэм и вправду никогда не задумывался о том, каким образом распределяются и работают эти «дополнительные таланты». Кто-то из учёных, вроде бы даже под предводительством самой Твайлайт Спаркл, некогда пытался изучить и классифицировать их, но, как оказалось, между способностью и носителем нет практически никакой связи. Дар свыше предоставляется словно бы совершенно случайным образом и, в отличие от пресловутых кьютимарок, в обычное время почти никак внешне себя не проявляет.

— Может, во время каждого пятого полнолуния я могу превращаться в могучего минотавра? И-или оживлять мёртвых? А может, быть всё это вместе! Представь – минотавр, окруженный армией зомби-пони…

— Звучит нелепо, — Лэм усмехнулся, — я слышал, минотавры довольно милые существа. Хотя, слыхал я и ещё более нелепую историю… Один мой знакомый, который до сих пор работает в полиции, представляешь, после Наслоения получил необычайную способность - рассыпаться на мельчайшие частицы во время чихания и собираться обратно только через несколько часов в совершенно незнакомом месте.

Эшли скептически приподняла бровь.

— И это чистейшая правда! Он, поначалу, конечно, очень страдал из-за этого, сильно беспокоился по поводу пыли, завязывал собственный нос платочком… Но, как это часто бывает в комиксах про супергероев, полиспони нашёл своей довольно глупой способности достойное применение. Оказалось, он вполне может сохранять своё сознание в момент расщепления и находиться, по сути, абсолютно где угодно. Любые улики, любые секретные разговоры, не доступные простому глазу или уху – всё стало ему подвластно. С тех пор у него в кармане всегда есть мешочек с крепким табаком. Так что, как в таких случаях говорится – даже из самого дурацкого таланта можно извлечь необходимую пользу, надо только как следует постараться, и всё такое…

— Моя мама точно также говорила… — задумчиво пробормотала Эшли и тут же одёрнулась. — То есть, говорит. Странно, на самом деле… Я всегда считала, что наши с ней сверхспособности связаны… У меня — невоспримчивость к внешним угрозам Наслоения, а у неё – к внутренним.

— В каком это смысле? – Лэм всей душой не любил метафоры и аллегории. Не факт, что перед ним была одна из них, но он всё равно её заведомо не любил.

— Ну, как бы объяснить… Примерно в паре метров от неё ни у кого не работают их новые «особые таланты»…

По коже у Лэма прошла непроизвольная дрожь. Только теперь он понял, как миссис Кэмпфаер смогла так просто обмануть его «Чутьё».

— Это… Это многое объясняет… — еле шевеля губами, произнёс детектив.

Прошло, казалось, несколько часов.

— А, куда мы, кстати, идём? Коттедж Флаттершай слегка в другой стороне… — донеслось до его ушей. Он оглянулся. И вправду. Голова его, заполненная не совсем сформированными мыслями, только теперь осознала, что они находятся в Понивилле. Копыта просто вели его старым, давно отложившимся в подкорку маршрутом. Они вели его домой.

Улицы провинции были усыпаны хрустящей под копытами серой пылью, похожей одновременно и на песок, и на снег. Останки машин – механизированных людских повозок — и остовы архитектуры иного измерения совсем не вписывались в те идиллические пейзажи, что обитали в памяти Лэма. По тем немногочисленным сведениям, что ему удалось выудить у Флаттершай, он знал, что предметы, в достаточной степени пропитавшиеся туманом, но не проявляющие признаков жизни, постепенно превращаются в эту самую пыль – и чем ближе предмет к органике, тем быстрее от него остаётся лишь горстка серого пепла.

Тот дом, к которому подсознательно так тянуло детектива, теперь был прямо перед его носом, а он всё так же, как и на смотровой вышке, скрывающейся где-то за силовым полем, отводил глаза. От небольшого поместья Фарлингов осталась лишь крыша и пара стен, да лестница на второй этаж. Здание было деревянным, а потому заметно уступало каменным собратьям в плане сохранности по истечению времени. Лэм тяжело вздохнул и шагнул через порог.

Эшли, сдув с металлического почтового ящика пыль, прочла вслух имена владельцев:

— Кэтрин и Уильям Фарлинги… Теперь понятно… — кобылка, осторожно переступая ногами, последовала за детективом.

Копыта Лэма ощутимо увязали в пыли, которую, от чего-то, совершенно отказывался разносить по округе ветер. Может быть, потому, что и ветра-то как такового в Понивилле не было. В голову жеребцу заглянула печальная мысль, хоть никто её туда и не звал: где-то, среди этих серых песочных барханов, точно так же, как и многие понивилльцы, растворены его родители. Но, вопреки ожиданию, эта догадка не вызвала у него в душе почти никакого отклика – наоборот, наблюдение подобной картины навевало скорее спокойную меланхолию, нежели преувеличенную скорбь.

Пока Эшли без особого энтузиазма разглядывала останки прежде уютного и приветливого поместья, Лэм решил подняться наверх и проверить, что же осталось от его собственной комнаты. Деревянные ступеньки скрипели, качались, каждую секунду грозясь обвалиться и перемешать гостя со своими предками, но сегодня судьба благоволила жеребцу.

Вот и знакомая дверь, а точнее то, что от неё осталось – пара досок и одинокие ржавые петли. Некогда, пристройка небольшого флигеля, состоявшаяся для того, чтобы у единственного сына четы Фарлингов появилась личная опочивальня, стала настоящим праздником. Были приглашены все немногочисленные школьные друзья, испекли торт…

Дверь скрипнула и с треском обвалилась, поднимая в воздух клубы так и старающейся пролезть в лёгкие серой пыли. Лэм не знал, чего он ожидал тут увидеть. Всё тот же бесконечный песок и всё та же пустота в душе…

— А кто это? – Эшли, совсем незаметно поднявшаяся наверх, услышав грохнувшее об пол неизвестно что, указала копытом на неплохо сохранившийся письменный стол. Детектив поднял глаза – на столе стояла небольшая, но словно бы совсем недавно сюда принесённая фотокарточка в рамке. На ней была изображена молодая кобылка, почему-то казавшаяся Лэму отчаянно знакомой. Он магией подхватил фотографию и перевернул её - на оборотной стороне ровным каллиграфическим почерком значилось:

«Лэму Фарлингу от Элис…» - и далее надпись обрывалась, оставляя на обозрение лишь унылые серые разводы…

— Это?.. Я не знаю… — растерянно пробормотал Лэм и, словно бы автоматически, засунул рамку в карман жилета, — пойдём отсюда, ладно?

«То есть, ты даже не догадывалась, сахарок? Твайлайт давно заметила, что ты какая-то особенно замкнутая в последнее время, и вся в себе, так что она и предложила мне, кхм, познакомить тебя с Маком… Он же у нас само спокойствие и уверенность, хе-хе…»

«Кажется, она и вправду хотела бы увидеть вас вместе… Она говорила что-то похожее, когда просила меня запереть тебя с ним в одном сарае. У неё вообще странные замашки. Кто знает – может это просто очередное подзатянувшееся задание принцессы Селестии по изучению дружбы? Типа, осчастливь всех своих друзей «подарочками» и зацени их реакцию. Мне вон она книжку с автографом самой Йерлинг достала, представляешь?»

Что ж, подумала Флаттершай, раз Твайлайт так сильно хочет устроить её личную жизнь, то почему бы не подыграть подруге? Большого Макинтоша для похода на церемонию ей, правда, не достать – тот, со слов Эпплджек, всё же решил остаться в Понивилле, чтобы приглядеть за фермой – да и сдался им, собственно, этот Биг Мак! Как будто других жеребцов на свете нет!

Пожалуй, именно так ситуация и выглядела в голове доброй жёлтой пегаски, но она давно уже замечала, что мысли её, сами по себе, редко сопоставляются с поступками. Она, может быть, и охомутала бы любого завидного представителя противоположного пола – недаром мама говорила ей, что она красивая – но на деле всё обычно упиралось в многочисленные «извините…», «простите…» и «если вы не против…», завершающиеся, в качестве финального аккорда, малодушным бегством с поля боя. Глупая, наиглупейшая боязнь ненароком обидеть кого-нибудь, даже не словом – одним своим появлением! – вот причина, из-за которой Флаттершай по большей части ограничивается общением с молчаливыми животными. А теперь выяснилось, что страхи её ещё и написаны у неё на лице…

Итак, у Флаттершай оставалось всего несколько дней для того, чтобы найти себе спутника для демонстрационного наблюдения за коронацией, да такого, от которого можно было бы легко и просто отделаться после праздника – не хватало ещё, чтобы он возжелал от пегаски чего-то «большего». Самым простым решением являлся подкуп – например, кого-нибудь из гвардейцев или хотя бы стражников, но с деньгами у Флаттершай как-то не заладилось: дашь мало – не воспримут всерьёз, дашь много – у самой не останется. Не то чтобы кобылка была особенно меркантильной, но, так повелось, что единственным её заработком являлись непостоянные заказы по уходу и ветеринарным услугам — так что она считала себя скорее экономной, чем жадной. Просить кого-то лично, или, чего хуже, уговаривать знакомых сделать это за неё почему-то казалось Флаттершай ужасным и непростительным вариантом, который, несомненно, опозорит её на всю Эквестрию. А потому, оставалось только одно…

Попытаться пригласить кого-нибудь на всамделишное, не разыгранное за деньги свидание.

Флаттершай долго мирилась с этой мыслью, долго уговаривала сама себя, «переваривала» это в своём мозгу и наконец – решилась. Она надела ту дурацкую шляпку, которую ей в Кантерлоте подарила Рэрити, заверив, что убор пегаске очень идёт, навела порядок на лице, использовав для этого одну лишь простенькую щётку для гривы и… Обнаружила, что церемония, оказывается, проходит уже сегодня. Об этом ей сообщила Пинки, переполошившая половину замка в попытках предупредить всех и каждого, с кем заготовила сюрпризы для принцессы и её окружения. Флаттершай не стала исключением – Пинки ворвалась в её комнату и, пожелав доброго утра, хитро подмигнула – мол, не забудь про свой подарочек.

Жёлтая пегаска проводила розовый ураган взглядом и тоже собралась уходить, мысленно пробуждая в себе «светскую львицу», направо и налево разбивающую сердца ухажёрам и воздыхателям. Получалось так себе…

Кобылка подошла к окну. На небе собирались тучи…

…

Фиаско. Полное поражение. Да что уж там – настоящая капитуляция!

Церемония коронации Твайлайт Спаркл должна была начаться ровно в полдень — оставалось всего полчаса. С неба накрапывал мелкий дождь.

Флаттершай, скукожившаяся от ветра под тонким, не предназначенным защищать от капель тентом, наблюдала за спешащими к кантерлотской площади прохожими. Вот мэр Понивилля – опаздывает, мысленно ругая себя за долгие сборы, вот Пинки – несётся навстречу очередному приключению на круп, а вон там – почтовая пони по прозвищу Дёрпи ищет своего очередного адресата… Вдалеке показался белый мундир капитана королевской стражи, а вместе с тем любимого брата одной без нескольких минут принцессы – Шайнинг Армора.

Оставалось всего полчаса, а пегаска так и не решилась зайти в ближайшее кафе, чтобы хотя бы попытаться заговорить с предполагаемым спутником. В то самое кафе, которому принадлежал тент. К ней пару раз подходил официант, она пару раз заказывала подогретый яблочный сок…

— Можно мне?.. – донёсся до её грустно поникших ушей незнакомый голос, подходящий скорее подростку, нежели серьёзному взрослому господину. Кобылка подняла глаза – молодой жеребец в полицейской форме взглядом спрашивал у неё разрешения присесть напротив.

— Конечно, красавчик!.. – воскликнула она. И кто тянул её за язык? Может быть сам Дискорд? – слушай, а не хочешь ли ты составить мне компанию на церемонии? Я в долгу не останусь!..

И она поиграла бровями… Во имя Селестии, зачем? Теперь ей хотелось провалиться в Тартар – щёки залила густая румяная краска… В поисках места, куда ей возможно было бы отвести взгляд, она с удивлением обнаружила причину появления полиспони – все остальные столики, в том числе и под тентами, были заняты…

— Я… — жеребец замялся. Он явно был ошеломлён её напором. – Я… Вы… Вы ведь совсем не хотите этого, правда?

Теперь для Флаттершай настал черёд удивляться.

— Почему же, я вполне серь… — она хотела было сказать очередную глупость, но была перебита.

— Я видел вас здесь, ещё два часа назад… Вы так забавно стояли перед витриной этого кафе и рассматривали посетителей. Дело в том, что я знаю о сюрпризах Пинки – во имя принцесс, да кажется, все о них знают. А мисс Пай знает обо всех… Я, скажем так, тоже здесь по её заданию. Она сказала мне, чтобы я передал вам кое-что. Не стоит пытаться сломать себя ради кого-то. Поверьте, они того не стоят… Если вы и вправду кому-то понравитесь, он примет вас со всеми вашими недостатками.

Сказав это, он ушёл. Казалось бы, он говорил невероятно банальные вещи… Но в голове у Флаттершай крутилось совсем другое. «Оказывается, «сюрпризы» у Пинки не такие уж глупые и бессмысленные…»

Дождь уже во всю свою тучную мощь поливал мостовые и крыши, а пегаска, размышляя над услышанным, направлялась в сторону замка, совсем не замечая скатывающихся по лицу капель. Она ведь и вправду в последние несколько месяцев отчаянно пыталась изменить себя, стать увереннее и спокойнее – как Биг Мак... А теперь выходит, что всё это совсем не имело смысла? Она лишь стала более замкнутой, стала ещё сильнее волноваться из-за каждой фразы… Что ж, у каждого следствия есть своя причина – таковая, как оказалось, нашлась и у желания Твайлайт подружить её с братом Эпплджек.

Из общего потока намокших от дождя понячьих тел вынырнула Рэрити, леветирующая над головой лёгкий пурпурный зонтик. Завидев Флаттершай, она со всех ног бросилась к ней, дабы укрыть подругу от дождя.

— Ты что, так же и простудиться можно! Пойдём скорее, а то опоздаем… Я тут по магазинам ходила, всё выбирала правильную ткань для… — взгляд модельерши упал на шляпку, изрядно промокшую под напором ливня, — ой, эта та самая, что тебе так не понравилась? Не отнекивайся, у тебя на лице всё написано. Слушай, это идеальная возможность – дело в том, что я ещё ни разу толком не практиковалась в «заклинании»…Но я же не могу оплошать тогда, когда покажу свой подарок Твайлайт, так ведь? Постой, у нас ещё есть пара минут – в крайнем случае, пропустим вступительную речь Селестии – сейчас я сделаю кое-что такое, после чего шляпка тебе обязательно понравится…

Флаттершай, от чего-то, совсем не стала возражать. И вправду – что она теряет?

Белая единорожка напряглась всем своим телом и рог её произвёл нечто, что пегаска раньше видела только на тренировках королевских магов – трёхступенчатое магическое поле. Рэрити трясло так, что прохожие обходили её за пару метров, бросая в сторону необычного зрелища недоумевающие взгляды. Ещё секунда и кто знает, чем бы всё это закончилось, но исход ведь был уже предрешён, не так ли?

Площадь ослепила выжигающая сетчатку вспышка. Послышались крики, полные ужаса и отчаяния. С неба прямо на город сыпались огромные железные детали, самой значительной из которых являлась непередаваемых размеров металлическая окружность…

На помосте показалась знакомая фигурка в белом мундире – капитан стражи встал в боевую стойку и рог его заискрился от напряжения. Кантерлот покрывался защитным полем, таким же, как и при нападении чейнджлингов.

Удар. Окружность отталкивается от магического «щита» и падает в долину – от грохота, кажется, сотрясается самоё гора. Шайнинг Армор, покачиваясь, рухнул наземь – от его ухоженного витого рога осталась только раздробленная в порошок кость. Слышится истошный крик только что коронованной принцессы…

Гвардейцы-единороги – ближайшие друзья и соратники своего капитана – не мешкают и общими усилиями начинают восстанавливать рассеявшееся защитное поле. Дождь прекращается…

Рэрити лежит прямо перед копытами пегаски. Её тело словно бы светится изнутри, оно покрыто тончайшими трещинами, как стекло, защищённое от удара специальной плёнкой… Изо рта у неё еле заметной струйкой сочится кровь. Она так и не успела сотворить своего заклинания…

С того дня, как Лэм с Эшли вернулись после похода к Зекоре, прошло уже трое суток. И на место короткой ремиссии, наступившей после примочек лесной колдуньи, пришла новая, ещё более тяжёлая фаза заболевания.

Две ночи подряд у Эшли держалась высокая температура, кое-как снимаемая обезболивающими заклятиями детектива. Рана, источавшая прелый и кислый запах, расширялась изо дня в день, а отвары, что без устали варил Фарлинг на пару со слугами Флаттершай, казалось, совсем не приносили пользы. Единственное их действие, явно замеченное жеребцом — это резкое нарушение аппетита у «пациентки».

Угнетающие мысли всё чаще посещали его сознание, пока он перемешивал деревянной ложкой очередное снадобье: зачем он здесь? Ведь эта кобылка для него – чужая. Он давно бы мог добраться до ближайшего города и… А ведь не мог бы. Ближайший город – Кантерлот, где его поджидает этот ненормальный Советник Эдмундс, скрывающий свою личину под чёрным капюшоном. Кто он? Почему прячет лицо?

А тут ещё и эти бесполезные снадобья, которые может, вообще только и делают, что гробят жизнь бедной пони!

— Я понимаю ваше беспокойство... – послышался из гостиной тихий, но отчётливый голос Флаттершай, — но зря вы обижаетесь на Зекору. Она – профессионал своего дела и только ей подвластно излечение от паразитов.

— О-откуда вы знаете, о чём я… — Фарлинг в очередной раз за последние дни поёжился.

— У вас всё на лице написано, — сказала пегаска и усмехнулась, словно бы вспомнив нечто забавное, — Энджел, пожалуйста, подмени господина детектива у плиты…

Лэм, уловив намёк, освободил место для ушастого помощника и уселся на диванчик рядом с воплощением Элемента Доброты.

— Но вы же понимаете, что проблема Эшли – не только в «паразите»… — заговорил он, почему-то перейдя на полушёпот, — у неё, кхм, отрублено крыло. Я, конечно, не врач, но здесь явно нужна помощь специалистов, а может и магов – мало ли там какое загрязнение или загноение, или…

Единорог не договорил, мысленно представив ещё более жуткие варианты. Сердце его непроизвольно сжалось.

— Вы хотите вернуться в столицу, так я понимаю? – спросила Флаттершай, не меняя спокойного и умиротворённого выражения лица.

— Да, если это возможно…

— Но, как следует из вашего рассказа, вам мешает некий советник в чёрном капюшоне... Некогда связанный с мисс Кэмпфаер, — продолжила пегаска, сделав акцент на последнем предложении.

— Он хотел сдать её полиции, как после этого она может продолжать с ним сотрудничество? Да и, по её словам, она не более чем перепродавала ему найденные артефакты из иного измерения…

— Как сказать… — задумчиво протянула собеседница, — когда она приходила ко мне для ночёвок во время своих походов, в её глазах светилось нечто большее, чем мысли о простом сотрудничестве… Но я не о том. В своё время я встречала одного «советника в чёрном плаще» — по слухам, это был секретный агент Свити Дропс, «жеребец, не оставляющий следов», часто тайно или явно присутствующий при событиях государственного значения. Не знаю, ваш ли это Эдмундс, но сходство определённо есть.

— Свити Дропс… Это явно не настоящее имя, скорее псевдоним, — размышлял Лэм вслух, — да и лицо своё он так тщательно ото всех скрывает… Он не хочет, чтобы пони знали, кто он такой, потому что это может ему повредить?

— В любом случае, пока общество и особенно Твайлайт доверяет ему, вам вряд ли удастся законно попасть в Кантерлот.

— И… И что вы предлагаете?

— Глупый вопрос, — пегаска улыбнулась, — вы же у нас детектив – раскройте личность советника и дискредитируйте его перед королевой – вот ваш билет обратно в столицу. Но, мой совет – дождитесь окончания лечения Эшли – без вас она зачахнет. Здесь в Понивилле вам тоже найдётся занятие… У меня есть основания полагать, что корни вашего Эдмундса могут находиться где-то в провинции – недаром он наказал своей подчинённой ночевать именно здесь.

Лэм, обдумывая новую информацию, поднялся и размял ноги.

— Спасибо, — сказал он, — теперь я, по крайней мере, не буду сидеть, сложив копыта.

Детектив уже было собрался вернуться к кастрюле, наполнявшей кухню ароматом какой-то пресной лесной ягоды, но неожиданно для себя обернулся и спросил:

— А откуда у вас столько информации о мире, о положении в политике?.. Вы же, ну, не совсем подвижны… Простите за бестактность.

— Ничего… — Флаттершай кинула взгляд на пускающего слюни Спайка, — Вы же видели моих ребят? Так вот – недавно таких у меня было около двух десятков. Они были моими агентами почти по всей Эквестрии, приносившими мне свежие новости, хоть и с некоторым опозданием. Но теперь, нечто не даёт мне удерживать их сознание дальше этой провинции – последний из них пару дней назад на скорости врезался в Кантерлотский барьер, вызвав нарушение магического поля и, как следствие этого, детонацию…

Лэм кивнул. Кое-что вставало на свои места…

Воздух, казалось, был суше, чем когда-либо прежде и совсем не способствовал созданию атмосферы трагического события. Состояние окружающих трудно было описать иначе, как оцепеневшее – шутка ли, в Эквестрии, наверное, никогда не погибало так много пони за столь короткий промежуток времени.

Кто-то тихо всхлипывал, кто-то перешёптывался с соседями, но все взгляды так или иначе сходились на Твайлайт Спаркл, которая за один единственный день приняла на себя столько несчастий и обязанностей. Сегодня, с большим опозданием, спустя девять дней с момента катастрофы, устраивалась похоронная церемония в честь её брата, капитана королевской стражи – всеми любимого Шайнинг Армора.

Совсем неподалёку от общей мемориальной стеллы, установленной наскоро и поспешно посреди дворцовой площади, среди зеленеющих кущ кантерлотского заповедника искусные маги размещали памятник белоснежному единорогу в гвардейском мундире, который, гордо приподняв голову, ободряюще глядел на собравшихся окаменевшими глазами, словно бы вот-вот собираясь начать пламенную речь.

От самого капитана осталась лишь горсть пепельно-серой пыли, как и от всех, кто не смог пережить Наслоение – а именно так учёные прозвали состоявшееся явление. Хоронить было нечего, а потому все близкие ему пони решили остановиться на памятнике в полный рост. Все, кроме самой принцессы.

Твайлайт Спаркл, казалось, старалась отчаянно отсутствовать на этом мероприятии, если уж не физически, то хотя бы ментально. Даже теперь, когда кто-то из друзей Шайнинга говорил о погибшем прощальные слова, принцесса словно бы нарочито отстранённо и непринуждённо беседовала со скульптором об установке подобных стелл в честь её погибших подруг.

— Так, так… — протянул кудрявый бородатый жеребец, сверяясь с заметками, — значит, для мисс Эпплджек на Яблочной улице… Пардон, ваше высочество, а будет ли необходима статуя для мистера Спайка?

— Нет, не будет… Спайк не умер, он просто пропал… — в который раз за последнюю неделю повторила принцесса.

Защитная реакция – сказал бы какой-нибудь психолог. Флаттершай мысленно с ним согласилась.

Церемония, начавшаяся слегка сумбурно, завершилась торжественным возложением цветов и минутой молчания. Со временем, наиболее торопливые засобирались по своим делам, и в первых рядах, несомненно, оказалась Твайлайт. Она просто исчезла в телепортационной вспышке, как делала уже не раз и не два за сегодняшний день. Некоторые в Кантерлоте считают её поистине святой – столько всего она успела совершить для Эквестрии всего за без единого дня декаду.

Флаттершай незаметно выскользнула из «пут» траурной процессии и, взмахнув крыльями, слегка неуклюже поднялась в воздух. Полёты никогда не были её стезёй, но пегаске от чего-то хотелось немедленно также оказаться полезной обществу. Казалось бы, только недавно она при помощи Пинки осознала, что движется по неправильному вектору в отношении общества, но теперь, когда ничего не осталось ни от старого строя, ни от развесёлой земнопони, Флаттершай вновь оказалась не у дел. Кому будет нужен заурядный ветеринар, когда по улицам ходят двуногие человеки, а города накрыты защитными куполами?

Пегаска взлетела под самый «потолок» пурпурного магического экрана и окинула взглядом город – кажется, почти ничего не изменилось, кроме нескольких обрушившихся в результате материализации одних зданий на месте других построек и словно бы выросшей из земли фигурной башни, силами нескольких десятков заклинателей возведённой за столь короткий срок. Подобные теперь возвышались и в Мейнхэттене, и в Филидельфии, и в Ванхуфере со Сталионградом… Назначение их, как сообщали газеты, состояло в том, чтобы обеспечить возможность перемещения граждан Эквестрии между основными населёнными пунктами, не рискуя соприкоснуться с несомненно многочисленными внешними опасностями. Каждая вышка обладала своей уникальной архитектурой, броской и простой для запоминания – это было необходимо для единорогов-операторов, которые обязаны точно и в деталях представлять себе то место, куда они телепортируют других пони.

Вся эта с виду сложная и замороченная структура не осуществилась бы без принцессы, которая каждый день десятки раз трансгрессировала себя из одного города в другой. Как она по секрету поведала жёлтой пегаске во время единственного их совместного ужина после катастрофы, план с защитным полем был проработан заранее – правда, предназначался он совсем не для ограждения от фиолетового тумана и падающих с неба огромных железяк, а от простецких чейнджлингов. Кантерлостскую скалу было видно почти что из любой точки Эквестрии, а потому по согласованному заранее уговору специально подготовленная группа магов воспроизводила в своём городе точно такой же магический экран, как и в столице.

Система сработала как часы, и сверху страна отныне выглядела как усыпанное десятком розоватых пупырышков лицо подростка.

— Эй, с тобой всё в порядке? – послышался снизу отчаянно знакомый голос.

Кажется, Флаттершай и вправду довольно долго витала среди искусственных облаков, с глупым выражением мордашки вглядываясь в мутно-фиолетовую пелену экрана – кто знает, что там за ним? Возможно, пурпурный туман так сильно застил Эквестрию, что за пределами столицы мир превратился в бесконечную ночь, так рьяно предрекаемую Найтмер Мун? При мысли об остальном «мире» внутри у пегаски словно бы что-то сжалось. Ведь Эквестрия – далеко не единственная страна на планете. Что сталось с другими? Коснулась ли их катастрофа? Кобылке от чего-то вспомнилась недавняя экспедиция «на другой континент» — смогли ли вернуться экспедиторы, и что они увидят, когда вернутся?

— Флаттершай? Это ты? – снова этот голос. Жёлтая пегаска плавно обернулась и увидела… Другую жёлтую пегаску.

Спитфаер — капитан команды элитных летунов Вондерболтов - наравне с остальными собирая облака в кучки, копытом подзывала к себе стеснительную пегаску. Последняя, осознав это, нехотя покинула свой уединённый «уголок» и спланировала вниз, присоединившись к кобылке с огненной гривой.

— При-ивет… — сказала она, к удивлению, не стесняясь собственного «заикания».

— И тебе здоровья… — Спитфаер, несмотря на тёмно-синие круги под глазами и весьма мрачное выражение лица, всё равно выглядела бодрой и полной сил – казалось, ей ничего не стоит в одиночку расправиться со всеми этими тучами, — у тебя ничего не случилось? Вид, как будто умер кто-то…

В другое время Флаттершай может быть даже и посмеялась над подобной шуткой (конечно же, не вслух), но не сегодня…

Капитан Вондерболтов — такая строгая и неумолимая на тренировках, и такая непосредственная и даже ранимая при личном общении. Они знали друг друга довольно давно, но лично познакомились буквально на этой неделе, во время общего переполоха. Возможно, именно эта встреча не позволила Флаттершай окончательно упасть духом, ибо, кажется, рядом с такой кобылкой невозможно спокойно унывать и бездействовать.

— Знаю, дурацкая шутка, — необычно коротко и без улыбки прокомментировала молчание подруги Спитфаер. – Да… Представляешь, вчера я всё-таки достала немного информации по поводу Клаудсдейла…

— А что с ним?

— Ну, ты же помнишь, я недавно рассказывала – мы устраивали тур по Эквестрии, чтобы обкатать новую программу, и заканчивался он как раз на «родине всех пегасов», но… Я во время выступления Вондерболтов в Кантерлоте подхватила какую-то заразу, да и как-то не заметила сего факта. Как результат – неделю провалялась в больнице. Моим ребятам пришлось лететь без меня – это ничего, им не впервой — а я осталась здесь. И теперь… В общем, мне сказали, что Клаудсдейла больше нет.

Флаттершай внезапно отметила для себя, что эта фраза практически не всколыхнула её душу. Только где-то в самой глубине её мозга промелькнуло что-то жуткое, что-то, о чём не принято говорить в голос, но она не смогла уловить эту мысль до её исчезновения.

— Это… Это ужасно…. Этого не может быть... – глупая фраза, конечно. Но, почему-то, только такие и приходят в голову, когда требуется сказать что-то на самом деле важное для собеседника.

— Я тоже так думала, пока мне не сказали, что чем ближе к небу находились в тот день живые существа, тем сильнее был эффект разложения, расщепивший их тела… Заумные слова, это правда, но теперь, если я правильно поняла, от Вондерболтов осталось не более, чем от каждого, кто погиб неделю назад на придворцовой площади. Как ни странно, кажется, всей остальной Эквестрии пришлось ещё хуже, чем столице. Словно бы кто-то отвёл от неё главный удар…

Флаттершай вспомнились стройные, вымуштрованные, сильные духом и телом пегасы, на которых равнялась вся Эквестрия. Они, казалось, совсем не болели, никогда не теряли улыбки, всегда находили выход из любой, даже самой невероятной ситуации… А теперь их просто не стало, как и других – тех, кого тоже считали бессмертными, на ком держалось всё общество – принцессы, Элементы Гармонии… Как не стало и их главной фанатки и потенциальной коллеги – Рейнбоу Дэш.

В голове у пегаски словно бы сработал некий переключатель, потревоженный именем подруги.

— Спитфаер… — начала говорить она, увлечённая собственной мыслью, — а ты не помнишь, когда именно должны были закончиться выступления в Клаудсдейле?

— К-кажется, за день до Наслоения… А что?

— Просто Рейнбоу рассказывала мне, что летала туда ещё до коронации и опоздала – Вондерболты, по её словам, на тот момент уже отбыли из города, завершив программу на несколько дней раньше.

— То есть, ты хочешь сказать, что они могут быть ещё… живы? – лицо Спитфаер приняло, казалось бы, совсем не свойственное себе выражение – она одновременно и восторгалась услышанному, и не верила ему.

— Я не знаю, — честно ответила Флаттершай. Ходили слухи, что стоит только вдохнуть фиолетового тумана, так сразу испустишь дух, а иные говорили, что это, на самом деле, целебная эссенция…

— Но это же з-замечательно! – слегка нездоровым тоном воскликнула тренер: не часто за пару минут успеваешь похоронить и сразу же воскресить весь смысл своей жизни. – Нужно срочно созвать поисковый отряд, найти их, да… да и не только их, ведь наверняка там очень много тех, кому нужна помощь! Необходимо сказать Твайлайт, она поймёт…

— Наверное, ты права…

Глупая всё-таки была идея. Ведь Рейнбоу, на деле, не часто общалась с Шай, да и тем более никогда не докладывала ей о своих планах и увлечениях. Но даже если бы она и докладывала – всю неделю до церемонии радужногривая пегаска провела в Кантерлоте, аргументируя это тем, что уже видела почти все выступления знаменитой команды. Лгать нехорошо – всегда учили своих детей родители Флаттершай. Но если ты лжёшь ради облегчения чьего-то душевного состояния?

— Нужно немедленно собрать отряд, прямо сейчас, и выдвинуться на поиски… — продолжала тихо шептать себе под нос заветные слова Спитфаер. Не так всё должно было обернуться…

В сумке у Флаттершай, вдруг, будто бы кто-то щёлкнул маленьким фотоаппаратом, но пегаска не слишком удивилась, ибо уже знала, чего ожидать.

— Прости, кажется, меня зовут во дворец, — состроив извинительную мордашку, пробормотала кобылка и, кивнув на прощанье, нырнула сквозь облака.

Наверное, не стоило оставлять её одну, подумалось Флаттершай. Не стоило так резко исчезать… Но пегаске казалось, что если она останется здесь ещё хотя бы на одну минуту, то несомненно создаст целую плеяду новых не менее неприятных проблем. Ведь она собиралась, хоть и не совсем правильным способом, просто подбодрить подругу, дать ей надежду, а тут… Хотя, что плохого в организации спасательного отряда? Нет, к Дискорду, это не её дело. Политика, решения, душевные разговоры – надо избегать всей этой ерунды. Лучше подумать о чём-нибудь другом… Например…

Интересно, для чего вообще под куполом создаются тучи? Вот, замечательная дилемма! Казалось бы, никакой практической пользы, но на самом деле, как рассказывала кобылке одна недавно освоившая небеса принцесса, это необходимо было для создания атмосферы старой Эквестрии, по которой так тосковали те, кто вынужден выстаивать долгие очереди, чтобы повидаться с родственниками, живущими в других городах. Говорят, скоро под защитным экраном зажжётся и маленькое искусственное Солнце.

На секунду Флаттершай показалось, что кто-то окликнул её – но вокруг пегаски совсем никого не было, кроме одного единственного группирующего облака серого силуэта вдалеке.

Вновь заповедник и вновь тихое покачивание редких деревьев, заботливо собранных здесь под сенью кантерлотского дворца. В записке, что благополучно телепортировалась в её сумочку, как и ожидалось, было ровным и изящным почерком Твайлайт выведено приглашение на второе официальное заседание по «делу Людей» — так окрестили его журналисты, даже после, казалось бы, апокалипсиса не прекращавшие своей пронырливой работы. Но ожидала в саду пегаску совсем не принцесса.

Рэрити — самая стильная кобылка во всей «фиолетовой Эквестрии» по мнению последнего выпуска модного журнала «Пурпур», во всю старавшегося оправдать своё удачное название – возвышенно вскинув носик, ожидала свою подругу среди кущ не спешивших увядать весенних цветов. Её не было на похоронах, вспомнилось Флаттершай – наверное, занималась более важными делами.

— Спускайся, дорогуша, все только тебя и ждут, — заливистой трелью проворковала хранительница Элемента Щедрости.

— Меня? — почти шёпотом переспросила пегаска.

— Ну, отчасти, — Рэрити мягко улыбнулась, — просто Твайлайт будет намного спокойнее, если она увидит в толпе как можно больше знакомых лиц.

Сказав так, белая единорожка, по привычке вильнув крупом, зацокала ко входу в дворец, а Флаттершай, вновь спустившейся на привычную брусчатку, ничего не оставалось, кроме как последовать за ней. Нельзя же подводить принцессу.

В первые дни Рэрити тоже записали в число погибших – ибо тело её после Наслоения так и не нашли. Но однажды, всего через несколько суток после катастрофы, она сама заявилась во дворец — заявилась в своём новом обличии, внешне, однако, ничем не отличаясь от прототипа. Только в глазах её появился странноватый огонёк, магия усилилась в несколько раз, а какую бы то ни было одежду она теперь отрицает вовсе, хотя раньше крайне редко появлялась на улице, не имея на себе хотя бы самой обычной шляпки.

Узкие коридоры, винтовые лестницы – единорожка вела подругу одной ей известным путём, который, однако, очень неплохо срезал необходимые для достижения тронного зала углы. То тут, то там взгляду Флаттершай попадались свеженарисованные плакаты, изображавшие Рэрити на тёплом лиловом фоне и обещавшие моральную поддержку.

— И ведь они приходят, представляешь? – перехватив взгляд пегаски, говорила на ходу модельерша, — я и не думала, что для того, чтобы найти моему Заклинанию достойное применение, необходимо уничтожить пол-Эквестрии!

Флаттершай, тихо перебирая копытами, видела людей. Их было много - кто-то всё ещё сторонился пони, кто-то пытался завязать диалог… Пегаска не могла сказать, как она относится к ним – с одной стороны, в Эквестрии много разных неизвестных «тварей», а за её пределами и подавно, но ни одна из них не заявляла о своём существовании с такой помпой. В любом случае, как бы там кто ни думал, эти самые люди вряд ли виноваты в том, что произошло со страной – по-крайней мере, кобылке очень хотелось в это верить – они сами напуганы не меньше трусливых по своей природе пони.

Боковая дверь, о которой Флаттершай даже и не подозревала, еле уловимо скрипит давно не смазанными петлями, и зрачки пегаски сужаются под обилием освещения. В тронном зале горели свечи, под потолком сверкали магические лампы… Теперь, когда облачная погода – завсегдатай любого прогноза синоптиков, свет никогда не бывает лишним.

В зале перемешались и пони, и люди, а кто-то из последних, кажется, цитировал поэзию похожего содержания. Прошлая подобная встреча прошла довольно… Натянуто. Кто знает, если бы среди пришельцев не нашёлся свой лидер, объединивший собратьев в группу и урезонивший некоторых особенно недовольных, возможно и не удалось бы урегулировать всё, как писал «Кантерлотский вестник», настолько «условно мирно». Этот лидер и сейчас был здесь – статный, насколько Флаттершай могла судить о двуногих, средних лет человек в синей форме с нашивками и в фуражке с козырьком. Он назвался капитаном Пеликановым и первым из людей вступил в осознанный и официальный диалог с «маленькими лошадками», как ни странно, говоря понятно и доступно для обеих рас.

На самом деле, с пониманием друг друга у представителей двух разных цивилизаций вообще не возникло особых проблем. Все просто… слушали и общались без каких-либо условностей, словно бы всю жизнь говорили на одном языке. В любом случае, то, как работает вся эта языковая система — наверное, последнее, о чём сейчас думали обеспокоенные жители города.

Флаттершай, стараясь держаться неподалёку от Рэрити, втиснулась между плотными рядами ожидающих сатисфакции зрителей. И вот, «на сцене» показалась главная действующая мордашка – принцесса Твайлайт Спаркл. Отовсюду послышался неровный, но всепоглощающий топот копыт и хлопки – сдержанные и неуверенные удары в ладоши.

Твайлайт, до сих пор внутренне не желая замещать свою наставницу, сторонилась тронного постамента, расположившись на самом краю покрытых красным ковром ступенек. Позади неё выстроились немногочисленные министры и советники.

— Уважаемые граждане Эквестрии и гости из иного измерения, снова приветствую вас всех в этом зале! – слегка дребезжащим от волнения голосом начала своё «сольное выступление» аликорн. – В результате прошлого собрания был поставлен вопрос о возможности безопасного использования пространственного разлома, образовавшегося на месте башни принцессы Луны. Этот вопрос был задан господином Пеликановым, который желал дать своим собратьям возможность при желании в любой момент покинуть Эквестрию. К сожалению, проведение опытов и исследований с разломом до сих пор недосягаемо, ибо доступ в башню ограничен сильнейшим излучением неизвестного характера, исходящим от разлома. Я лично прошу прощения у капитана и всех его людей, кто не по своей воле вынужден находиться в нашей стране.

— Не стоит извиняться – мы всё понимаем, — ответил принцессе человек в синей форме. Зал внимал Спаркл в затаённом и благоговейном молчании, ожидая продолжения – ведь это была совсем не та проблема, ради которой они здесь собрались. Флаттершай, всем своим духом ощущая напряжение, сковавшее публику, удивлялась стойкости и выдержке подруги.

— Также, в прошлый раз был поднят вопрос о защитных экранах… — продолжила было Твайлайт, но вдруг была перебита.

— Принцесса, ваше высочество!.. — прямо через окно, подобно одной радужной пегаске, задыхаясь от усталости ворвалась Спитфаер. На ней была измятая и разорванная форма Вондерболтов, грива растрепалась, а в глазах горел безумный огонь. – Я всё узнала, всё спросила… Нужно срочно выключить щиты и отправиться искать раненых и выживших! Возможно, они сейчас погибают от голода, или истекают кровью от ран, не имея возможности попасть внутрь, а мы просто не видим их из-за дискордового тумана!..

В зале послышались тихие, но вполне уверенные одобрительные возгласы, в основном, конечно же, исходившие от пони. Многие приехали на коронацию из разных концов Эквестрии, оставив родных и друзей в самых далёких и непримечательных уголках страны. О нескольких пресечённых попытках выбраться из-под магического купола уже ходили слухи, а теперь, когда кто-то заговорил об этом напрямую…

— Увы, это невозможно! – со всей собранной воедино строгостью в голосе, на которую только способен аликорн, ответила Твайлайт. По залу прокатилась волна ошеломлённых вздохов, апогеем которых стала запнувшаяся на полуслове Спитфаер. – Всю последнюю неделю я лично собирала сведения из разных городов Эквестрии и со всей уверенностью могу сказать – фиолетовый туман смертелен при взаимодействии с ним.

Зал негодовал. Пони ожидали совсем другого ответа, впрочем, как и каждый, кто до последнего надеется на то, что заведомо обречено на провал. Люди сгруппировались у витражных окон и тихо обсуждали происходящее – кажется, им тоже совсем не импонировало быть запертыми там, где им многие совсем не рады. Твайлайт, не зная, что ещё сказать, попыталась успокоить присутствующих, но мало кто обращал на неё внимание. Теперь местной звездой стала тренер Вондерболтов, окружённая толпой возмущённых эквестрийцев, некоторые из которых не смущались обвинять в Наслоении «двуногих тварей».

Флаттершай попыталась найти взглядом Рэрити, но та, кажется, пропала ещё несколько минут назад. Пегаска, взмахнув крыльями, направилась к выходу.

Она пролетала над головами бунтующих пони, которых безуспешно пытались усмирить гвардейцы, и не понимала своего равнодушия. Казалось бы, у неё за границей купола тоже остались родственники – родители, брат… Но почему же она не пытается выкрикивать своё мнение совместно с той толпой внизу?

Пожалуй, всё просто. Это характер, тот самый, что заставляет её запинаться во время диалогов. Она не любит большие скопления народа, не любит политику, важные решения… Но в словах Спитфаер определённо был смысл. Просто, она слегка погорячилась…

Флаттершай застыла на ступеньках Кантерлосткого дворца, раздумывая о своей роли во всём этом спектакле. Она вспомнила Энджела, который так хотел залезть к ней в чемодан… Глупая кобылка, оставила его там одного. Пожалуй, будь у неё чуть больше решимости, пегаска бы прямо сейчас со всех ног бросилась на помощь своим зверушкам, своим родителям в Клаудсдейле, всем тем, кого так хочет спасти Спитфаер… Флаттершай чувствовала, пропитываясь гулом толпы за своей спиной, чувствовала нечто, что медленно нарастало у неё внутри. Может быть ей не хватало всего лишь лёгкого удара в круп, чтобы открыть в себе способность с головой погрузиться в ситуацию и проникнуться идеями возмущённых… Всего лишь капли мотивации, способной вывести её из зоны слепой рефлексии…

— Фла… Мисс Флаттершай, у меня для вас письмо! – донеслось до её ушей.

Серый силуэт на фоне облаков. Косоглазый почтальон по прозвищу Дёрпи. Интересно, как давно она пытается вручить жёлтой пегаске своё послание?

Кобылка зубами разорвала конверт и положила подписанную жирным росчерком бумагу на фигурные перила.

«Мисс Флаттершай, полиция Кантерлота приглашает вас на опознание предполагаемых тел ваших родителей. Центральное отделение внутренних дел».

Вот и она. Мотивация.

— И ещё одно!.. – с гордостью, присущей ей после выполненной доставки, продекламировала Дёрпи, совсем не подозревая о содержании первого конверта.

Сегодня

Лэм вновь вернулся к птичкам. Взгляд его снова упал на флакон с зельем.

"Нам нужно в Кантерлот..." — подумал детектив и, глубоко вдохнув, залпом выпил его содержимое.

В горле жеребца засаднило, а в голове словно бы шипел кипяток – напиток, вязкий и совершенно безвкусный, начинал своё потустороннее действие. Реальность, влекомая стекающей по гортани детектива массой, поплыла куда-то в сторону, уподобляясь скользкому и тягучему желе… Стало трудно дышать…

Лэм, сопровождаемый пустыми, но от этого не менее удивлёнными взглядами Энджела и Спайка, выбежал на улицу. В висках у жеребца отчаянно выстукивал пульс – теперь решение воспользоваться советом зебры выглядело самым худшим выбором всей его жизни.

Со временем, побочные эффекты начали рассеиваться. «Изображение» перед глазами всё ещё рябило, но теперь единорог, по крайней мере, мог спокойно и адекватно оценивать вещи. Он видел… силуэты. Неимеющие ни цвета, ни формы… Они, застыв в неподвижном молчании, спешили куда-то по своим делам, прямо как тогда… Тогда, когда Лэм был ещё совсем молодым.

Детектив, отчего-то чувствуя в этом невероятную необходимость, провёл копытом по течению воздуха, и… Пони пришли в движение. И чем скорее перемещалась в пространстве конечность жеребца, тем стремительнее, словно бы в ускоренной перемотке реальности, передвигались пони по улицам и тропинкам.

«Однажды ты захочешь найти ответы. Это тебе поможет…», — прозвучал у него в голове тихий шёпот Зекоры.

— Итак… — заговорил Лэм вслух, чтобы успокоить собственный рассудок, — кажется, теперь я умею смотреть не только в будущее, но и в прошлое. Флаттершай сказала, что «корни» Эдмундса находятся здесь, в Понивилле… А что мы знаем об Эдмундсе? То, что он носит чёрный балахон. Значит, мне просто нужно найти этот предмет одежды. Всего лишь-то, ага…

Вдруг, пони, всё это время двигавшиеся с просто космической скоростью, вновь застыли. Лэм, почему-то, совсем не удивился, когда узнал, что причиной этого стало его опустившееся на землю копыто. Среди множества полупрозрачных силуэтов, один, что виднелся вдалеке, необъяснимым образом выделялся на фоне остальных, вызывая в памяти давно забытые и тёплые чувства…

— Элис?.. – одними губами прошептал детектив.

Он, шагая медленно и отчётливо, на случай, если грунт под копытами тоже захочет куда-нибудь уплыть, приблизился к знакомому очертанию. Тело его, как и ожидалось, с лёгкостью проникло сквозь тонкий прозрачный контур… Лэм взглянул на небо – в прошлом собирались тучи.

Время, влекомое копытом жеребца, вновь сдвинулось с места, но уже в гораздо более спокойном темпе. В голове у Фарлинга звучали голоса, уже не искажённые скоростной перемоткой – но Элис, несмотря на обилие шума, хранила молчание. Единорог шаг за шагом следовал за своей целью, казалось, она куда-то ведёт его – да-да, именно его и никого больше… Они приближались к ратуше.

Чем сильнее Лэм погружался в городок, тем труднее ему становилось концентрироваться на чём-то одном – отовсюду звучали слова и мысли, всюду что-то происходило – ничего не стоило отвлечься всего лишь на долю секунды, и вот – ты охвачен уже совершенно чуждой тебе судьбой. В прошлом накрапывал дождь…

Площадь, окружавшая ратушу, была полна беззаботных пони и окружающего их веселья. Несмотря на приближающийся ураган, мало кто воспринимал непогоду всерьёз – такие вот они, жители Понивилля. И стоило только Лэму оказаться на открытом пространстве, как его словно бы кто-то огрел кувалдой по голове…

— Эй, ты не думаешь, что этот «чёрный и мрачный» плащ не совсем гармонирует с твоей тонкой натурой? – донеслось ясно и отчётливо до ушей детектива.

— Думаю, но такому важному секретному агенту и тайному ниндзя как я просто необходим балахон с капюшоном, чтобы, хм… Таинственно появляться и пугать тебя в спальне!

— Опять твои шуточки!.. Ладно, что будем заказывать?

Два незнакомых Лэму силуэта, по сугубо личному мнению единорога, принадлежавших особам женского пола, мило беседовали, расположившись под зонтом одного из уличных столиков Сахарного Уголка. А потом, не прошло и десятка секунд, как из воздуха материализовалась рычащая и громыхающая машина, снёсшая этот зонтик в самоё Тартар…

— Вот оно… — прошептал детектив. Взгляд его окинул агонизирующую площадь – Элис словно бы и след простыл…

Как оказалось, всё-таки не зря власти заставляли пони вносить свои кьютимарки в общий реестр сразу после появления оных, иначе Флаттершай и не узнала бы, что родители её в тот день проводили время совсем не в Клаудсдейле…

«Дорогая Флаттершай,

Мы спешим сообщить тебе, что собираемся приехать на коронацию Твайлайт Спаркл, твоей подруги, о которой ты так много нам рассказывала. Ты можешь спросить – зачем же? Но, как говорится, не часто Эквестрия устраивает праздник подобного масштаба. Мы планируем снять квартиру поближе к площади на пару дней, с видом на дворец, так что как только сможешь – заходи в гости. Адрес мы вышлем новым письмом, когда заселимся.

С любовью,

Твои мама и папа».

Квартиру поближе к площади – какая ирония. Их тела нашли около окна, а точнее – лишь их задние ноги. Вся комната была просто устлана серой пылью – настолько “удачным” оказался выбор жилья. Кажется, как говорил следователь – они опаздывали на церемонию, а потому решили послушать речь Селестии прямо со своего балкона…

Флаттершай не плакала, не устраивала истерик – она просто расписалась в необходимых документах и ушла. Город, по видимости, не обращал на неё ровным счётом никакого внимания – оно, наверное, и к лучшему.

«Сверхспособности» — ещё одно глупое название прямиком со строк «Кантерлотского вестника» — забавная штука. Как только пони осознали, что никто не даст им выйти наружу, как минимум, до поры до времени, они углубились в изучение города и адаптацию к новому миру. И начали с себя. Неожиданно выяснилось, что кто-то научился гнуть ложки силой мысли (что, на самом деле, совсем не удивительно для единорогов), кто-то – произвольно изменять параметры своего тела или даже самоё реальности, а кто-то – как Твайлайт – просто потерял необходимость во сне. Все неожиданно превратились в супергероев из комиксов и теперь отчаянно не понимали, что им следует с этим делать.

У Флаттершай, как ни странно, тоже имелась кое-какая суперсила. Хотя, её трудно было назвать новой или неожиданной. Просто, её гипнотический Взгляд, который она изредка применяла на особенно непослушных животных, приобрёл слегка более пугающий характер.

Теперь скромная пегаска может читать мысли и управлять сознанием других пони, просто заглянув им в глаза. Казалось бы, мириады возможностей всплывают перед юной особой – начиная от охмурения пресловутых кавалеров и заканчивая ограблениями банков – но она, отбросив все эти весьма соблазнительные перспективы, направлялась к окраине города. На встречу с магическим экраном.

Глупая идея, снова скажет кто-нибудь – ведь там через каждые десять метров караулят боевые маги, поддерживающие защиту. Да, глупая, ответит им Флаттершай – как и все, что приходили ей в голову в течение этой недели. Глупая, импульсивная и необдуманная.

С другой стороны, что удерживает её в Кантерлоте? Ничего, на самом деле. Обе её подруги вертятся в тех кругах, которые отныне вызывают у неё отвращение, родители мертвы, брат… С ним бы она не хотела встречаться и при нормальных обстоятельствах. У неё в жизни оставалась лишь одна вещь, в судьбе которой она ещё не была уверена – её зверинец. За всеми этими постоянными передрягами она и забыла, как сильно скучает по своей прежней жизни – по уединённым чаепитиям, вдали от общества, спокойным дням, лишённым тяжёлых дум и судьбоносных решений…

И теперь она пообещала себе, что должна вернуться в Понивилль любой ценой. Или же умереть в попытках: не зря же все говорят, что туман несёт за собою смерть.

Мрачная решительность не покидала Флаттершай всю дорогу, и даже когда ей преградили путь двое одетых в броню единорогов, кобылка не отступилась, как сделала бы она же пару дней назад. Кажется, Наслоение изменило и её. Как Рэрити, как Твайлайт… Как и всех.

— Пожалуйста, не могли бы вы сделать небольшую прореху в барьере… — самым милейшим голосом из тех, что были у неё в арсенале, спросила пегаска и взглянула прямо в ясные и чистые глаза магов, — если вы, конечно же, не против…

Наверное, потом они будут густо краснеть и переводить разговор в иное русло, когда их спросят – как это маленькая тихая кобылка смогла уговорить их на государственную измену. Если они, конечно же, вообще об этом вспомнят.

Вскоре, в барьере красовалось небольшое аккуратное отверстие, как раз подходящее для того, чтобы через него могла незаметно протиснуться скромная кобылка, бегущая от реальности и собственных демонов. Она благодарно кивнула своим незнакомым помощникам, но, почему-то решила оставить их сознание при себе – вдруг всё же придётся возвратиться?

Сначала было видно ровным счётом ничего – сплошное марево застилало Эквестрию во всех четырёх направлениях света. Флаттершай вдохнула – и не почувствовала никаких изменений. Взмахнула крыльями – вновь ничего. Значит, Твайлайт сказала неправду? Но… Зачем?

Дымка оказалась сродни темноте – вскоре, глаза освоились в ней и пегаска начала различать очертания Кантерлота. Она увидела, что щит укрывает только верхнюю часть выступа в скале, на котором располагался город, а снизу каменный постамент был открыт всем фиолетовым ветрам. Совсем неподалёку виднелись рельсы, а рядом с ними – ярко-алые следы недавно пролитой крови. Флаттершай вспорхнула, словно потревоженная птица, и в лёгком бреющем полёте воспарила над шпалами, наблюдая, куда же ведёт кровавая дорожка.

Красная жидкость отчётливо давала понять, что за пределами Эквестрии всё же остался кто-то живой. Кровь была свежей — уж где-где, а здесь ветеринарные навыки кобылки ей пригодились.

А сразу за рельсами начинался лес – густой, непролазный – словно бы сам Вечнодикий переполз поближе к столице. Флаттершай опустилась на землю – крови становилось всё больше.

Тёмная полянка, небольшой шалаш. Лужа красной субстанции на траве и красная шерсть владельца совсем неподалёку.

Биг Макинтош. Тело его, обглоданное неизвестными тварями, источало гнилой трупный запах, разносившийся далеко за пределы этой поляны. Копыта его были обожжены чем-то магическим, и, если верить следам крови, скорее всего – барьером. Он стучал по стене, он звал на помощь, а они его не слышали…

На земле были разбросаны галлюциногенные ягоды – да, такие в большинстве своём и растут в Вечнодиком. Биг Мак исхудал – как виделось, он нестерпимо страдал от голода, раз начал поедать подобные растения…

Флаттершай на подкошенных и дрожащих ногах вышла из леса. На глазах у неё наворачивались слёзы. Почему? Ведь её почти ничего не связывало с этим жеребцом. Наоборот, он всегда пугал её своим спокойствием, своими уверенными и простыми поступками… Она плакала так, как не горевала о собственных подругах, и не понимала, что же вызвало у неё такую бурю эмоций.

Но потом она осознала… Её подруги умерли от независящих от других пони причин. А Биг Мак был убит… Убит гнусной ложью принцессы. Как и, возможно, многие и многие другие…

Флаттершай вытерла копытом мокрые глаза и отправилась обратно в Кантерлот.

Лэм несколько раз к ряду отматывал и возвращал к исходу момент с машиной – всё вставало на свои места. Он не мог определить, кто именно из дам говорил и в каком порядке (потому что у силуэтов не было ртов), но одна из кобылок, являвшаяся при ближайшем рассмотрении единорогом, в результате аварии осталась жива, а другая – земнопони — погибла от удара. Остальное домыслить было совсем не сложно – ведь чтобы продолжать функционировать и в настоящее время, обладатель чёрного балахона должен был как минимум выжить, а следовательно, подозреваемая была на лицо.

— Хитро… — пробормотал Лэм, наблюдая за тем, как один силуэт сокрушается по поводу смерти другого, — Советник говорит и выражается глубоким грубым жеребцовым голосом, скрывая, что на самом деле он — кобылка. Скрывая, скорее всего, магически, а следовательно, подозреваемая – единорог.

Тем временем, силуэт отошёл от своей подруги и медленным неровным шагом направился прочь с площади, лавируя между бьющимися в истерике жителями Понивилля. Лэм поспешил за ним.

Призрачный дождь из прошлого громыхал со всей своей симфонической мощью, уподобляясь громоподобному оркестру. Литавры отвечали за гром, трубы – за молнии, а скрипки – за крики умирающих пони. Лэм, казалось бы, лично переживший эту катастрофу (хоть и находясь в совсем другом месте), всё равно внутренне содрогался, поддаваясь животному ужасу окружающих.

Кобылка пришла к небольшому аккуратному домику, на почтовом ящике рядом с которым значилось – «Лира Хартстрингс и Бон-Бон». Детектив помнил эти имена. Две подружки, проживавшие душа в душу на окраине провинции, салатовый единорог и земнопони цвета слоновой кости.

«Что ж, теперь мы знаем и имя подозреваемой», — подумал Фарлинг, мысленно записав сложную для произношения фамилию Лиры на подкорку.

Походка единорожки, тем временем, становилась всё более покачивающейся, казалось, она вот-вот упадёт и забьётся в судорогах. Лира прошла на задний двор и замерла, неподвижная, как сама статика. Копыта её подкосились, и вскоре силуэт лежал на земле, исходя предсмертной дрожью. Всё как и предсказывал Лэм…

А потом мир затмила чернота. Всего на пару секунд, но стоило только ей рассеяться, и детектив осознал, что прошло гораздо больше времени, чем он провёл во тьме. На месте некогда лежавшей на траве кобылки стояло аккуратное и ухоженное надгробие, с подписью – «Для любимой». А на самом верхнем участке плиты лежал небольшой кусочек чёрной ткани. Лэм непроизвольно протянул к нему копыто и, неожиданно для себя, погрузился в прошлое…

— Ууух, ты такая мрачная в этом балахоне, словно какой-нибудь тёмный властелин, — Лира, деля с подругой одну не слишком просторную примерочную, приглушённо захихикала.

— Если бы ты не отправила в прачечную мой старый плащ, нам бы не пришлось покупать этот, — Бон-Бон, проверяя одеяние на предмет удобства, накинула капюшон.

— Ты теперь прямо как этот… Секретный агент Свити Дропс! – продолжала заливаться смехом салатовая единорожка.

— Ну почему же «как»… — кобылка легонько наступила на паркет рядом с подругой, — видишь, я тоже не оставляю следов.

Лэм снова очутился посреди заднего дворика. Что ж, видимо, даже великим детективам свойственно ошибаться: скорее всего, Бон-Бон – или же агента Свити Дропс – оказалось гораздо труднее убить, чем виделось на первый взгляд. О том, что она и есть Советник, говорила и подпись на надгробии – всем давно было ясно, что они с сожительницей не просто друзья. Вот только как это поможет дискредитировать её личность?

Возвращение в столицу не составило каких-либо серьёзных проблем — те же двое пропустили её обратно, как только она мысленно поручила им такую команду. Её не схватила полиция, никто не пытался препятствовать ей – никто словно бы и не заметил отсутствия маленькой розовогривой пегаски. Оно и славно.

Во дворце Флаттершай, исполненная праведного гнева, встретила жизнерадостную Спитфаер, которая, не реагируя на окружающих, разглядывала мрачный пейзаж за окном сквозь очки с толстыми стёклами. В зубах тренер Вондерболтов держала плакат Рэрити, обещающий моральную поддержку и посильную помощь.

«Рэрити тоже знала об этом, кто бы сомневался», — пронеслось в голове у пегаски. Наверняка они спланировали всё заранее.

Флаттершай неумолимо приближалась к тронному залу. Никто не останавливал её – она была здесь частым гостем. Кобылка внутренне готовилась к разговору – стараясь, однако, выбирать более или менее мягкие выражения.

— Непременно, Ваше Высочество!.. – послышался голос одного из министров из-за больших дубовых створок.

Она там. Всё стало ещё проще.

Флаттершай с силой распахнула двери и… Не увидела в зале Твайлайт. Только Рэрити, к которой министры обращались, как к королеве.

— Друзья мои, прошу прощения, мне нужно отлучиться, — сказала модельерша, сколдовав своим рогом несколько магических вспышек. Все лишние мгновенно покинули зал.

— Рэрити, что это значит? — в голове у пегаски всё окончательно перемешалось.

— Флаттершай? – единорожка наигранно удивилась. — Что с тобой? Это же я, Твайлайт! Что с твоей гривой и… Ты что, выходила за барьер?!

Пегаска осмотрела себя – и вправду, грива её стала на порядок темнее, а шерсть покрылась лёгким пурпурным налётом.

— Рэрити, где Твайлайт? – дрожащим от смеси самых различных эмоций голосом повторила свой вопрос Шай.

— Твайлайт отправилась в пространственный разлом, — изменившись в лице, сказала кобылка напротив, — чтобы найти там Спайка. Ей пришло письмо – и она попросила меня подменить её.

— Нет! Ты лжёшь! — голос Флаттешай может, и не срывался на крик, но был пропитан странным непривычным для неё скрежетом, — ты внушаешь всем, что Твайлайт — это ты и есть! Ты промыла мозги Спитфаер! Эта твоя «моральная помощь»…

— …И вправду помогает пони, — закончила фразу Рэрити, тяжело вздохнув, — Флаттершай, дорогуша, я думаю, тебе не стоило выходить из-под купола. Ты же знаешь, туман – смертельно опасен…

— Туман безвреден! Это ты хочешь удержать пони под своей властью! – пегаска, теряя над собой контроль, медленно наступала на подругу, готовая со всей силы вцепиться в её лживое горло.

Но в следующую секунду её тело пронзил мощнейший энергетический разряд. Рэрити, грозно сверкая рогом, вызывала гвардейцев…

— Стража, здесь перевёртыш! Скорее сюда! – воскликнула она слегка дрогнувшим голосом, и добавила, — прости, Флатти, но так для тебя будет лучше…

Раздался цокот множества подкованных ног, и кто-то грубо подхватил обмякшую кобылку за копыта…

…

— Туман? Извольте, он безвреден для пони. Неудивительно, что вы до сих пор даже не подозревали об этом…

…

— …А потом были уколы, много уколов, из-за которых я и лишилась возможности передвигаться, — Флаттершай, улыбнувшись, наблюдала за реакцией детектива – тот, кажется, был шокирован. — В мои глаза капали выжигающими сетчатку каплями, меня били, меня долго куда-то везли… И однажды я просто очнулась здесь. Я увидела лица моих обидчиков сквозь мутную фиолетовую дымку, но она не помешала мне в один прекрасный день достучаться до их сознания. Теперь у меня есть слуги, столь же верные и преданные, сколь безмозглые…

Лэм поражался тому, что слышал. Конечно, он подозревал, что с властью в Эквестрии что-то не так, но не до такой же степени…

— Рот закрой, муха залетит, — пегаска вновь осмотрела дететкива с ног до головы – «А из него бы вышла неплохая марионетка», — отчего-то подумалось ей. «Но не теперь, сейчас ещё рано…», — Завтра отправишься в Вечнодикий лес и возьмёшь свою подружку с собой. Там вам надо будет найти зебру по имени Зекора, она живёт… Хотя знаешь, лучше запиши. Спайк, если ты не против, принеси бумагу и чёрную ручку из кабинета!..

Вновь сегодня

Лэм нащупал в кармане жилета фоторамку с Элис и магией вытащил её на свет. Ему показалось, что она в чём-то изменилась – стала свежее что ли. И только он хотел проверить своё мысленное предположение, как где-то в домике легонько скрипнула дверь.

«Преступник всегда возвращается на место преступления, не так ли?» — не без удовольствия прокомментировал собственное наблюдение единорог.

Детектив медленным и аккуратным шагом приблизился к фасаду жилища Лиры и Бон-Бон, после чего как можно более незаметно протиснулся сквозь заднюю дверь. В доме слышались отчётливые и уверенные шаги: видимо, кто-то совсем не опасался быть обнаруженным. Лэм всё ближе и ближе подходил к субъекту своего расследования, сожалея, что оставил револьвер в коттедже мисс Флаттершай — но ничего, ведь у него всегда с собой его Чутьё, да не простое, а многократно усиленное зельем Зекоры.

Но вдруг очередная дверь раскрывается прямо перед его носом и в гостиную входит, леветируя рядом с собой банку свежей крови…

«Лэм кивнул, а Грэг помахал ему копытом и вышел прочь».

— Полиция, прошу, арестуйте преступников, - елейным баритоном приказал Советник и взмахнул передним копытом»…

…Грэг Баттерскотч в балахоне советника Эдмундса. Старый друг и приятель, что летал с Лэмом Фарлингом на другой континент… Ёмкость с красной жидкостью со звоном падает на пол, окрашивая стены и пол в багровый оттенок.

Дверь захлопывается и пони за ней тотчас исчезает, не оставляя следов — словно наваждение, словно призрак из прошлого. Естественно, в другой комнате его будто бы и не было никогда – он растворился точно так же, как и неделю назад в баре «Безлюдный».

Лэм осознал, что всё ещё держит в телекинетическом захвате снимок таинственной кобылки. Он перевернул фоторамку другой стороной и не ошибся в догадках: надпись, благодаря его временно усиленным способностям, была восстановлена:

«Лэму Фарлингу от Элис Баттерскотч

на День Копыт и Сердец».

«Внешний враг»

Элис со всей осторожностью, словно бы опасаясь обжечься, втянула в себя частицы окружающей её микрофлоры.

Старый вокзал. Ржавые рельсы, прогнившие от непривычного для них состояния атмосферы, покрытые трещинами лавочки в зале ожидания…

Со стороны главного проспекта послышался недвусмысленный перестук деревянных колёс экипажа, не слишком отличавшийся от обычного звучания кантерлотских карет, но для подкованного уха – настоящий пир дедуктивного анализа.

На вокзал едет королева – не иначе. Только её повозки снабжены магическими рессорами, трудновыполнимыми для массового производства, но вполне обыденными для такого могущественного и опытного мага, как Твайлайт Спаркл.

— Сегодня что-то произойдёт… – неожиданно даже для самой себя прошептала Элис, — просто не может не произойти…

— Как будто у тебя были сомнения... Не зря же по Эквестрии прошёл слух, что сегодня со своей «выставки» в столицу вернётся Рэрити, которую в Мейнхэттене так никто и не видел, — в полный голос ответил ей расположившийся по соседству человек в красной спортивной куртке, и улыбнулся. Вряд ли умиление может претендовать на звание «высокого чувства», но, чёрт возьми, иначе он смотреть на эту смазливую мордашку просто не имел желания.

— Да я не про то… — обращаясь будто бы вовсе и не к собеседнику, отмахнулась единорожка, но потом призадумалась, — хотя, может ты и прав. Слишком много совпадений в один единственный день.

Как ни странно, сегодня станция отнюдь не пустовала, как это бывает в любой другой будний или выходной день – с разных сторон, словно бы к назначенному часу, подтягивались любопытные горожане, казалось, заранее предупреждённые о некоем событии, что должно было произойти с минуты на минуту… Ну, или же просто собравшиеся в который раз поглазеть на белый круп небезызвестной иконы эквестрийской моды.

Алексей, вслушиваясь в неумолимо приближающуюся трескотню королевской кареты, вновь окинул взглядом зал ожидания. Старый вокзал... Но если есть старый, то должен ведь где-то присутствовать и новый, не так ли? И всё же, как не трудно догадаться, железнодорожная переправа перестала иметь приоритетное значение в эквестрийской инфраструктуре и прозвище своё центральная станция получила скорее не из-за возраста или вторичности, а из-за собственного состояния.

И вот, богато украшенная рюшками и слегка напоминающая свадебный торт крытая повозка, запряжённая двумя крепкими на вид жеребцами в церемониальных жилетах, тормозит у парадного входа здания вокзала, впрочем, соблюдая при этом некоторую дистанцию. Со скамьи, занятой странной парочкой, состоящей из кобылки и человека, редко встречающейся в последнее время, отлично просматривалась и карета, и значительное пространство вокруг неё, но другим зрителям, видимо, ожидавшим, что объект их вожделения (или ненависти, кто знает) приедет на поезде, пришлось нехотя подтягиваться к арке с проржавевшими турникетами.

Яркая вспышка, на долю секунды ослепившая зевак, ознаменовала прибытие на станцию гвоздя программы. Растрёпанная, спутавшаяся грива, потёкший макияж, заплаканные глаза – публика, разглядывавшая нарушительницу покоя, издала ряд встревоженных возгласов, разной степени громкости и продолжительности. Что-то в Мейнхэттене, или где бы там не проводила последние три месяца Рэрити, пошло не так, сразу видно. Но Элис это, кажется, совсем не волновало.

Она, вооружившись отсутствующим взглядом и тонной презрения, стремительно отправилась к выходу.

— Эй, ты куда? – только и успел воскликнуть ей вслед человек.

Твайлайт Спаркл, незамедлительно выпорхнувшая из кареты навстречу подруге, была тут же заключена в цепкие и отчаянные объятия. Даже с той точки, откуда наблюдал за сложившейся ситуацией Алексей, было отчётливо видно, как содрогалось исхудавшее тельце белой единорожки. Она что-то стремительно, то и дело перескакивая с одной мысли на другую, рассказывала о случившемся с ней последнему, кроме неё самой, оставшемуся в живых Элементу Гармонии. Человек, в последний раз взглянув на внутренности вокзала, отряхнул потрёпанную временем спортивную куртку и направился в сторону собравшейся вокруг драматического зрелища толпы.

Элис, к тому времени, уже успела пробиться в первые ряды, но её спутник, к сожалению, опоздал — высокопоставленные кобылки успели скрыться за створками королевской кареты.

— Тебе не кажется, что Твайлайт стала будто бы немного выше? – вдруг спросила у Алексея его подруга.

— Разве? Ну, я слышал, аликорны вообще постепенно перерастают всех своих подданных чуть ли не в два раза…

Земля вздрогнула. В который раз за последний месяц, если быть честным, но сегодня жителей Кантерлота посетило чувство, словно бы сотряхнулась самоё гора.

Пони в оцепенении уставились на Лунную Башню, где уже три года как бытовал портал между миром людей и Эквестрией – её шпиль медленно и со скрипом низверзнулся прямо на дворцовую площадь.

— Что это ещё, чёрт подери, такое?.. – даже Алексей, при всём своём высоком росте и видимой невозмутимости, почувствовал дрожь в коленях.

— Есть у меня парочка предположений, — на мордашке у Элис, в отличие от остальных, красовалась удовлетворённая ухмылка, — слышал когда-нибудь легенду о Тёмном Граде?

— Натаниэль, что вы думаете по поводу испытания одной из новейших психологических методик? Она, говорят, обладает поистине чудодейственным эффектом…

— Я не знаю… Вы тут врач, вам и решать…

— Значит, стоит попробовать. Итак, прошу вас, закройте свои глазки и внимательно меня слушайте…

Еле заметное магическое свечение ознаменовало материализацию внутри кареты тончайшего звуконепроницаемого поля.

— Это ещё для чего? – с сомнением в голосе спросил Пётр Петрович. Экипаж тронулся и без предупреждения завибрировал всеми своими рессорами – гораздо сильнее, чем это было раньше.

— Вы про магию, или про весь маскарад? – Рэрити, словно бы стараясь похвалить самоё себя за отличную актёрскую игру, самодовольно улыбнулась, — и то, и другое – для перестраховки. Кстати, из вас получилась очень неплохая Твайлайт Спаркл – такая же податливая и неспособная к принятию собственных решений.

В кабине, вестимо, для того чтобы дать читателю возможность вдоволь посмеяться после столь искромётной шутки, повисла неловкая пауза.

— И… Куда мы теперь направляемся? Вы задолжали мне объяснение, — Врачевский, требуя сатисфакции, устремил зрачки наперерез взгляду своей собеседницы.

— Ах да, прошу прощения… — единорожка прокашлялась, — видите ли, мы направляемся к одному моему старому товарищу, который подсобит нам с вами в расследовании по поводу вчерашнего «террористического акта»…

— Вы всё ещё уверены, что барьер был взорван изнутри?..

«…- Так… Всё это время вы были…

— Да, да, вы меня раскусили, непостижимо, как я могла так просчитаться. А теперь, если вы не против, я покину вас, ибо только что кто-то пытался сделать в магическом куполе пробоину, если вы не заметили. Можете оставаться здесь, вас всё равно никто не увидит, или… Если всё-таки пожелаете куда-то отправится, следуйте за мной…»

— Несомненно, — Рэрити, сказав это, приоткрыла копытцем занавеску, демонстрируя сквозь магически тонированное стекло проносящиеся за маленьким окошком кантерлотские улицы. Столица, ввиду собственного положения, не могла позволить себе широкие и протяжённые проспекты, зато каждый переулок здесь считался чуть ли не произведением искусства. На небольшой площади, в центре которой была воздвигнута мраморная статуя Эпплджек, столпились грозно настроенные пони с плакатами, что-то яростно скандируя… — Сами видите, какая напряжённая теперь в Кантерлоте атмосфера. Но ничего, когда мы отыщем подрывника, эпицентр их ненависти тут же сместится в иное русло.

Пётр Петрович уныло и слегка опасливо проводил взглядом агрессивную толпу непарнокопытных.

— И зачем же кому-то из них взрывать барьер, по-вашему? – Врачевский, в прочем, совсем небезосновательно относился к словам Рэрити с некоторой долей скепсиса – и не только потому, что она уже зарекомендовала себя отнюдь не самой честной пони – вчера вечером он своими собственными глазами видел, как с другой стороны к барьеру приближался охваченный пламенем пегас, — вы полагаете, что они желают собственной смерти?

— Нет, конечно нет, — кобылка рассмеялась, словно бы услышав что-то забавное, — они желают смерти не себе, а вам. Это мог быть кто-то особенно умный, кто, например, имел доступ к замку и мог каким-то невероятным образом прознать кто вы такой и с чем вас едят. Вспомните, насколько недалеко от нас с вами произошёл взрыв – покушавшийся наверняка свято верит, что вас можно убить только «вашим же» фиолетовым туманом. Глупость, никто и не спорит, но я и вправду слышала подобные теории. Даже если сугубо гипотетически предположить, что вы и есть то же самое существо, что три года назад вызвало Наслоение, то марево – это последнее, чего вам стоит опасаться, не правда ли?

Помощнику писателя, ни на мгновение не желающему сопоставлять себя с образом местного аналога оружия массового поражения, претило даже малейшее сравнение с этим индивидуумом, а потом он не преминул заметить:

— Насколько я помню, с ваших же слов, то существо было одной с вами расы и совсем не походило на человека.

— Извольте, извольте, вы только что прогуливались по вокзалу, и все прохожие лицезрели, как я обнималась с Её Высочеством, а не с вашими бёдрами, господин Врачевский, а теперь говорите что-то про внешний вид! – единорожка не скрывала собственного веселья – пожалуй, если бы не звукоизоляция, кто-то из тягловых пони мог изрядно погреть уши, да так, что пришлось бы потом с ним повозиться. – Всё относительно, дорогуша — может быть, все ваши кажущиеся друзья на самом деле являются переодетыми злодеями, скажем, хм, из прошлых частей вашего романа. Как вам такая идейка? Не забудьте использовать, только, разумеется, с вас причитается часть гонорара.

Рэрити, как было известно писателю, с недавних пор славилась в невероятно узких кругах своим мастерством перевоплощения, что, несомненно, было заметно и в её мимике – выражение её мордашки резко сменилось с закадычно-подкалывающего на сухое и безэмоциональное.

— Впрочем, если отбросить весь неуместный юмор, — сказала она, вглядываясь в свой непременно идеальный, независимо от маскировки, хуфикюр, — мне совершенно плевать, вы это сделали, или нет. Если Эдмундс не ошибается, то вы и в самом деле писатель. А значит, у меня всё-таки появилась возможность изменить этот мир к лучшему. Я уже помогла многим пони на психологическом уровне, но всё это мелочь по сравнению с тем, что я смогу провернуть с вашей помощью. А для этого мне необходимо полное доверие. Я искренне извиняюсь за вчерашнее «представление» — мне думалось, что образ Твайлайт вызовет у вас гораздо больше симпатии. Но ни она, ни Эдмундс, помешанный на личных интересах, не обладают достаточным хладнокровием для кардинальных изменений. Именно поэтому вы сейчас здесь, со мной – а также потому, что оставлять вас во дворце было бы крайне опасно…

— Но для чего же тогда нужна была история с вокзалом? – Пётр чувствовал, что задаёт слишком много вопросов, но эта поездка, возможно, его последний шанс выведать из разоткровенничавшейся кобылки хоть какую-то информацию, — ведь вы могли просто вновь сделать меня невидимым для окружающих…

«- Простите за бестактность, Ваше Высочество, но с кем вы разговариваете? – спросил один из не особо одарённых мозгами стражников, что караулил в заповеднике во время взрыва».

— Чтобы не беседовать с самоё собой, конечно же, — саркастически парировала Рэрити, впрочем, не слишком усердствуя, — «поездка на показ мод» в Мейнхэттен и так порядком затянулась — пони начали задавать ненужные вопросы, которые рано или поздно разрушили бы легенду. И тут появились вы – человек, судьба которого подвластна мне так же, как моя вам – так почему бы не разыграть небольшой спектакль? Просить кого-то другого – значит, подвергать всю операцию неоправданному риску, а вы, насколько я знаю, имеете наименьшую из всех возможность раскрыть мою тайну народу. Ведь мы с вами одновременно можем отдать друг друга на растерзание бушующему населению, а потому должны заботиться о взаимной безопасности, не так ли? Я полагаю, этот факт станет первым столпом нашего с вами несомненно продуктивнейшего сотрудничества.

И ведь не поспоришь, подумал Пётр Петрович, но большого внимания на слова собеседницы не обратил. В голове его крутилась совсем иная мысль – как он узнал о природе звуконепроницаемой магии единорожки, если та никак, в сущености своей, не отличается от любого другого защитного поля? Писатель, ощутив знакомую дрожь в запястьях, опустил взгляд на собственные ладони… Перед глазами его вновь замельтешили буквы.

— Не зевайте, дорогуша, мы уже приехали, — сказала Рэрити застывшему со странным выражением лица человеку, натянула на мордашку очаровательную улыбку и, аккуратно приоткрыв дверцу, отправилась беседовать с возничими.

Врачевский последовал её примеру ровно на две трети.

Кантерлот выглядел встревоженным. Казалось бы, во время катастрофы население его сократилось более, чем вдвое, но теперь столица по подсчётам переписчиков была насыщена жильцами даже обильнее, чем в мирные годы. Постепенно подрастало новое поколение, названное газетчиками «фиолетовым», шахтёры осваивали внутренности горы в качестве населённого пункта… Кстати, о жеребятах – детям нового времени приписывали просто невероятные особенности – несколько десятков супружеских пар уже заявили, что произвели на свет новые инкарнации Селестии и Луны, а некоторые особенно поехавшие рассказывали о «кентаврах» — физиологически невозможном гибриде между пони и людьми. Последние же и вовсе были самыми частыми завсегдатаями желтушных заголовков сверхмодных бульварных журналов, вроде «Пурпура», затмивших своей популярностью даже «Кантерлотского вестника», и прежде остальных становились жертвами различных спекуляций и инсинуаций со стороны прессы. С другой стороны, глупо было бы отрицать факт того, что «человеки» совсем не являются «очередными забавными зверушками, приехавшими погостить к своим копытным соседям» — ведь само их появление вызвало в Эквестрии неизгладимые изменения. Что удивительно, за прошедшие три года абсолютное большинство успело свыкнуться с новыми сожителями, и лишь немногие до сих пор испытывали по отношению к ним лишь жгучую ненависть. Их можно было понять – не каждый решится по собственной воле делить свою крышу с одним, а то и несколькими существами неизвестного вида, которые, вполне возможно, являются причиной смерти его родственников и друзей. Кто бы что не говорил, но некоторое количество «расизма» издревле заложено в понячьей натуре – стоит только вспомнить доселестианскую войну пегасов, единорогов и земных пони. И, как это обычно водится, каплей, что заставила кислотный чан неистово забурлить, тоже суждено было стать человеку, который, к прискорбию, бывает не только добрым и дружелюбным – митинги, акции протеста, громкие заголовки газетных статей – всё это было вызвано появлением так называемого «пожирателя жеребят», что терроризировал столицу в течение последнего месяца.

Множество подобного рода информации свалилось за эту ночь на голову Петра Петровича, и он до сих пор старался её переварить, всей душой надеясь, что свежий воздух поможет ему освежить голову.

— Мисс Рэрити, Ваше Высочество, вы точно уверены, что желаете сойти здесь? – извозчик, обладающий ярко-огненной гривой и такой же окраски пышным хвостом, с, казалось, искренним беспокойством переводил взгляд с одной «царственной особы» на другую, — это ведь «людской квартал». Я ничего против людей не имею, отнюдь, но здесь сегодня не совсем спокойно. Может…

— Всё в порядке, Эглтон, можете отправляться обратно в замок – и не волнуйтесь, ведь со мной будет самый сильный маг Эквестрии, — проворковала белая единорожка и, самым миловидным образом поправив копытцем причёску, кивнула в сторону живота Врачевского. Коренастый жеребец, по всей видимости, был очень польщён тем, что «икона Эквестрийской моды» обратилась к нему по имени, а потому начал тут же делиться этим достижением со своим напарником.

— Пойдём, Твайлайт, нам ещё нужно успеть уладить кое-какие дела, — с этими словами Рэрити приняла на себя ведущую роль в предстоящем «приключении».

Тем временем, столица жила своей жизнью. Прохожие, спешащие расправиться с заботами будних дней, бросали лишь мимолётные взгляды в сторону примечательной парочки, один за другим скрываясь в бесконечном потоке понячьих и человеческих тел. Каждый в это ранее утро, а особенно те, кто приходил ни свет, ни заря поглазеть на драматичное возвращение модельерши, торопились попасть к рабочему месту, чтобы занять свою маленькую, но важную ячейку в странном улье, называемом обществом. Даже люди. Как ни странно, обладателям пальцев и некоторых других конечностей тоже нашлось занятие. В переулке, разграничивающем Центр Столицы и Людской Квартал, двуногих можно было увидеть за прилавками некоторых не слишком претенциозных бутиков, небольших магазинов, ювелирных и часовых лавок (которые, кто бы мог подумать, не переставали работать даже после «апокалипсиса»), а парочка «человеков» в грубо пошитой одежде подметала улицу вручную удлинёнными мётлами. Идиллия, казалось бы, но в воздухе, словно древняя пыль в гробнице какого-нибудь фараона, витало тяжёлое напряжение, которое легко читалось во взглядах представителей обоих видов. Народные массы, как ни странно, любят обобщать – так, матери, провожающие жеребят в детские сады, видели маньяка в каждом человеке, который попадался им в радиусе двух-трёх метров, а людям повсюду грезились безжалостные линчеватели, готовые разорвать на куски любого, кто по строению тела напоминает предмет их ненависти.

— Итак… Что нам известно о личности подрывника? – избегая всевозможных преамбул, начала разговор Рэрити.

— Ну... Что он… Достаточно силён, чтобы сделать пробоину в магическом поле?.. – предположил Пётр Петрович, не совсем понимая подоплёки подобного диалога, — а ещё то, что это был охваченный пламенем пегас, который врезался в Барьер с внешней стороны, не так ли?

— Оставьте ваши инсинуации, дорогуша, не делайте из меня дурочку – мне ли не знать, что поле как раз-таки и было создано для того, чтобы не пропускать «потустороннее изображение», если можно так выразиться, — единорожка, по правде говоря, уже устала от повторяющегося из разу в раз рассказа её спутника. Она не могла даже теоретически допустить достоверности его показаний, ведь иначе это означало бы, что за Барьером и вправду сохранилась жизнь, которая, как можно было выяснить из вчерашнего случая, несёт в себе вполне осязаемую угрозу. – Кто знает, возможно, это какое-нибудь из ваших «писательских видений» о будущем, или что-то вроде того…

— Выглядело бы весьма несуразно, если честно. — Впрочем, кто он, чтобы оспаривать мнение «правителя» этого странного мира, подумал Врачевский, и решил прекратить дискуссию, — хорошо, давайте отталкиваться от вашей версии. Я полагаю, что подрывником может быть советник Эдмундс.

— Ну, это вы, конечно, загнули, — Рэрити нервно усмехнулась, лавируя между телами мимо проходящих и, кажется, совсем не беспокоясь о том, что кто-то может подслушать их диалог.

— Почему нет? Он явно замышляет что-нибудь эдакое. Почему бы ему не задумать угробить всех пони при помощи фиолетового тумана, а за одно и нас с вами похоронить? Или, наоборот – в первую очередь он хотел угробить нас, а потом уже перехватить власть в свои копыта, а? Как вам такая теория?

— Весьма несостоятельная, как по мне, — Рэрити сокрушённо выдохнула, — я, дорогуша, ввиду своего положения вынуждена была довольно долго работать неподалёку от советника, а потому неплохо изучила его, догадывается он об этом или нет. Он совсем не так прост, каким пытается казаться – это его зловещее поведение, постоянный яд и натужный пафос речи – всё это некий образ, тщательно и закулисно выстраиваемый для некоей цели, так я думаю. Я знаю, что он жеребец, в прошлом, возможно, увлекавшийся живописью, о чём говорит то, что он через третьи лица закупает дорогую масляную краску. У него было двое детей, жена и любовница, и все они погибли во время Наслоения. Он преследует цель отмщения и возможно ищет способы наказать виновных в смерти его близких — а потому потенциально опасен для вас. Крайне придерживается и оберегает личность Спаркл, отчего можно задуматься о некоторых тайных планах, связанных с ней. Ведёт некую научную работу, связанную, по всей видимости, с порталом между мирами. Скрывает лицо из-за травмы, полученной во время катастрофы. Кажется, всё… Из выше сказанного, я имею право сделать вывод, что ему как минимум «пока что» не выгодно избавляться от меня, а вас он, если бы хотел, мог прикончить ещё тогда, когда вы были привязаны к его кушетке. Как видите, у меня тоже есть свои агенты и источники…

Рэрити притормозила около одного из небольших двухэтажных домов, что располагались на перекрёстке Людской и улицы Солнца, и театрально перевела взгляд на собеседника:

— И к одному из них мы прямо сейчас и направляемся!

Сказав это, единорожка вздёрнула носик и застучала копытцами по деревянному порожек обветшалого кирпичного здания.

— Это, конечно, замечательно, но ведь то, что вы сказали, совсем не повод для вычёркивания Эдмундса из списка подозреваемых, согласны? – Врачевский поспешил вслед за своей собеседницей.

— Конечно же не повод, — кобылка заговорщецки улыбнулась, — но у нас всё ещё слишком мало доказательств.

С этими словами белоснежное копытце ловко взметнулось ввысь и несколько раз ритмично стукнуло по входной двери, оснащённой низковатым для Петра Петровича глазком. С той стороны послышались глухие неуверенные шаги.

— Хей, Фредди, открывай, это твоя старая подруга! – елейным голоском произнесла Рэрити, обращаясь, вестимо, к обитателю дома на перекрёстке. Как оказалось, этого было вполне достаточно – дверь скрипнула, демонстрируя публике своего хозяина.

На пороге стоял молодой худощавый единорог с тёмной гривой и серой со слабым оттенком малинового шерстью. На спину его был накинут мягкий домашний халат, что одевают, дабы укрыться от сквозняков.

«Фредди» на долю секунды прищурился – на первый взгляд, от яркого света искусственного солнца, но наблюдательный зритель мог бы заметить, что вспышку произвело ни что иное, как витой рог модельерши.

— Фредди, дорогуша, рада тебя видеть, — расплылась в улыбке кобылка и, прочистив горло, обратила взор в сторону писателя, — Эмиль, знакомься — это Фред, мой старый друг и помощник, Фредди – это Эмиль, мой новый приятель, с которым я познакомилась во время своего последнего незабываемого путешествия...

— Что ж, очень приятно, — голос хозяина прозвучал дружелюбно, но очень осторожно, не выражая никаких лишних эмоций, — проходите внутрь, не стесняйтесь. Я как раз заварил кофе…

Из личных записей капитана Пеликанова.

«Если верить земному календарю, в котором я до сих пор отчего-то зачёркиваю дни, сегодня пятница. Что ж, не знаю, как это связано с моей повседневностью, но медлить больше нельзя. Сегодня же отправлюсь во дворец».

— Интересная история, однако, — частный детектив, с недавнего момента также известный Петру Петровичу как «Фредди», сделал ещё один шумный глоток ароматного людского напитка (кто бы мог подумать, что растение, считавшееся среди пони сорняковым, окажется способным воссоздавать такой невероятный вкус), — я уже наслышан по поводу этой вчерашней «бреши в Барьере», но теперь, благодаря вашим показаниям, сцена заиграла новыми красками. Спасибо, Рэрити, что пришла сюда вместе со своим другом.

Укутанный в халат пони поморщился, словно бы кофе до сих пор был слишком горячим. Единорог выглядел сонным, но в тоже время энергичным и сосредоточенным, как кошка, которая выжидает момента, чтобы схватить за хвост дикую птицу, клюющую хлебные крохи. Его голос почти что убаюкивал, тем временем повествуя о крайне значимых и важных вещах.

Письменный стол, заваленный книгами и тетрадями разного калибра, почти полностью зашторенное окно, пропускающее сквозь себя лишь пару солнечных лучей, заставляющих вьющуюся в кабинете пыль сверкать и серебриться, гусиное перо с притупившимся остриём – всё это создавало образ скорее неряшливого студента, нежели грозного борца с преступностью. Впрочем, как позже пояснила Рэрити, этот пони и вправду некогда являлся слушателем лекций в Университете Прикладной Магии, но после был отчислен «за неуспеваемостью».

— И что ты можешь сказать по этому поводу? – модельерша нетерпеливо ёрзала в кресле, напоминая в этом образе скорее Пинки Пай, нежели «истинную леди», — ты же понимаешь, дело не терпит отлагательства. Чем раньше мы отыщем «подрывника», тем…

— Тем скорее вы получите пони, на которого сможете повесить все грехи, я понимаю, — Фредди усмехнулся, забавно приподняв уголок рта, — и я, не подумай, отнюдь не осуждаю тебя. Получив «козла отпущения», вы с мисс Спаркл сможете сместить гнев народа с межрасовых разборок на общего и, так сказать, всеобъединяющего «врага». Ведь ничто так не сближает, как взаимная ненависть, правильно я понимаю?

— Ты как всегда зришь в корень, дорогуша, — Рэрити обольстительно улыбнулась, стараясь таким образом расположить собеседника к более непринуждённому разговору. Впрочем, как виделось, выходило это у неё не слишком успешно.

Тем временем, у Петра Петровича совсем остыл кофе. Досадное событие, что тут скажешь.

— В любом случае, я уже успел навести некоторые справки, а потому с чистой совестью могу поделиться с вами предоставленной мне информацией, — единорог отставил наполовину полную кружку подальше от бумаг и перевёл взгляд на собеседницу, — один из моих агентов работает садовником в придворцовом заповеднике, и вчера вечером ему было дано оперативное поручение — расспросить о произошедшем всех тех, кто в это время так или иначе находился в саду. Этим же утром он занёс мне список их показаний…

Фредди телекинезом распахнул один из ящиков стола и вытянул оттуда несколько небольших клетчатых листков.

— На основании показаний трёх стражников, моего садовника и двух пожилых дамочек, прогуливавшихся по заповеднику, можно со смелостью предположить, что в подавляющем большинстве случаев в саду была замечена, цитата, «подозрительная высокая фигура двуногого существа, стремительно убегающего по направлению к выходу из парковой зоны»; а охранник, который дежурил у этого самого выхода, заявил, что «своими собственными глазами» видел человека в «длинном чёрном плаще с буквами ненашенскими и светящимися», который «пулей улепётывал из парка» и направился в сторону Центрального Вокзала, — детектив оглядел публику, прослеживая реакцию каждого из представленных персонажей. Рэрити была явно и очень заинтересована открывшимися фактами, даже слегка «нездорово заинтересована», а вот некто Эмиль… Эмиль выглядел отрешённо, словно бы он был вынуждён к нахождению в этой комнате и тщательно старался скрыть какие-либо эмоции на своём крайне прилизанном лице…

Фредди достал из глубокого кармана шерстяного одеяния небольшую флягу, из тех, в которых обычно хранят крепкие напитки, и плеснул её содержимое прямиком в бокал с кофе. Получившийся коктейль, внешне прохладный, мгновенно стал ощутимо горячительней.

— Что ж, — протянула белая единорожка,- это, я так понимаю, весьма сужает круг подозреваемых, не так ли?

— И да, и нет, — хозяин кабинета, всем своим существом прочувствовав, как живительная эссенция, слегка отдающая спиртом, теплом распространяется по его организму, с глухим призвуком опустил кружку на дубовую поверхность старого письменного стола, — с одной стороны, если это и вправду человек, диапазон на самом деле становится уже, и нашей общей целью становится «Человеческое посольство»; но ежели это человеком не было? Ежели некто подобным поступком хотел скомпрометировать весь род людской? Тогда единственными нашими зацепками остаются лишь предполагаемый Центральный Вокзал, а также чёрный плащ «со светящимися буквами».

— Но подожди, ведь вокзал, как и посольство, тоже находится в Людском Квартале – разве это не зацепка? – возбуждённо воскликнула Рэрити, слегка оперевшись копытцами на стол.

— Возможно, но не стоит хвататься за неё, как за последнюю соломинку, — бокал у детектива, тем временем, был уже окончательно пуст, — в любом случае, я беру ваше дело, но с одним условием – вы должны мне помочь.

— Я и не сомневалась, дорогуша, ты просто обязан был оставить и нам немного своих приключений…

— Дело в том, что мне, ввиду некоторых причин, запрещён вход в «посольство», а потому туда придётся отправиться тебе, Рэрити, — Фредди, хоть и обращался к своей старой подруге, не сводил глаз с её нового приятеля, — не стоит беспокоиться – ты приближена к Твайлайт, которую там очень ценят, ты умеешь заговаривать зубы, выведать нужную информацию – уж я-то знаю не по наслышке. Тем временем, моей задачей станет разработка «второго дна» — я постараюсь накопать информацию о «черном плаще», о вокзале и пони, что мог притвориться человеком, например, используя заклинания, схожие с магией «перевёртышей». Кто знает, может это и вовсе был перевёртыш… В общем, пока что это будет нашим планом.

Легчайший сквозняк ознаменовал завершение основной части акта посещения частного детектива. Рэрити плавно выбралась из плюшевых объятий мягкого кресла и размяла копытца.

— Значит, — подытожила она, — всё как обычно?

— Да, — Фредди поплотнее затянул поясок на халате, — стоимость моих услуг тебе известна, место встречи – тоже. Следующую аудиенцию, думаю, назначим на послезавтра.

Детектив встал, стряхнул со лба длинную нечёсаную прядь и всем своим видом выказал намерение проводить своих гостей к выходу. Собственно, гости и не сопротивлялись.

Рэрити, прежде чем покинуть сию «обитель дедукции и анализа», крепко и по-дружески (хотя, пожалуй, с позиции Петра Петровича было непросто определить степень двусмысленности поступка кобылки) обняла своего, если верить её же словам, очень доброго и верного друга. Тот, кажется, был весьма доволен этому событию, хоть и не показывал виду.

— Спасибо, — сквозь неплотный лицевой мех Фредди проступил лёгкий румянец, — ты всегда знаешь, как растопить моё сердце. Да и задачки подкидываешь, что уж врать, не из рядовых. В любом случае, до встречи, мисс Рэрити и… Мистер Эмиль. Друзья моей подруги – мои друзья, так что я очень надеюсь побольше узнать о вас в ближайшие дни…

Фредди смерил писателя взглядом, который, наверное, воспламенил бы спичку, будь она где-нибудь неподалёку от лица Врачевского.

— До свидания, дорогуша…

Дверь захлопнулась, оставив собеседников по разные стороны входного в здание отверстия.

— Кажется, я ему не понравился, — протянул Пётр Петрович, пытаясь угадать, наблюдают за ними через глазок, или нет.

— Фреду вообще мало кто нравится, — Рэрити, впрочем, такой ерундой не занималась и решительно направила свои копыта в сторону Людского Квартала.

— Но почему же тогда вы не оставили мне образ Спаркл? – писатель поспешил за своей провожатой, — ей богу, это явно заставило бы его проявить чуть больше уважения…

— Вы совсем не знаете Фреда, дорогуша, — Рэрити, хоть и направляла взгляд в предположительную область таза Врачевского, всё равно слегка приподнимала голову, дабы её слова ощутимее долетали до высоко расположившихся ушей спутника, — я специально выбрала для вас видок заправского «красавчика-иностранца», — жаль, что вы не смогли оценить — дабы вызвать в душе у нашего детектива чуточку ревности. Он, помнится, был влюблён меня, когда ему стукнуло шестнадцать, посещал каждый мой кантерлотский показ… И именно я разожгла в нём любовь ко всякого рода дедукции. Наш с ним небольшой роман сам по себе являлся своеобразной детективной задачкой. Я подкидывала ему ребусы, а он, не щадя себя, прикладывал все усилия дабы решить мою главную загадку, добраться до ответа, который, по сути своей, был довольно прост. Для меня это было игрой, а для него – чувством всей жизни. Когда он дошёл до этого своим умом – попытался покончить с собой, как это часто случается с подростками — но ему помешало Наслоение. После этого он и стал таким… Какой есть сейчас. Малоэмоциональный, расчётливый, неразговорчивый… Кто знает, на какие средства он живёт. Я помогаю ему, как могу, иногда даже придумываю липовые расследования… У него и вправду светлый ум, кстати. В любом случае, я полагаю, ваше появление расшевелило его. Он постарается навести о вас справки, может быть даже скорее займётся поисками компромата, нежели основным делом, но уверяю, его усилия всегда приносят результат, иначе я бы никогда к нему не обратилась. Он верен мне, как старый пёс, а потому и является одним из моих агентов. И предупреждая ваш следующий вопрос – да, вам придётся провести в образе Эмиля ещё несколько дней к ряду, до тех пор, пока мы не найдём подрывника, кем бы он ни оказался.

Рэрити тяжело вздохнула, переводя дух после столь длинного монолога. На часах было девять утра, и улицы значительно опустели – даже митингующие куда-то исчезли.

— И всё же, раз у вас есть столь весомая подмога, простите мою невежественность, то – зачем вам нужен я? – этим вопросом Врачевский хотел даже не столько прояснить ситуацию, сколько выявить степень собственной свободы – кто знает, может Рэрити не захочет держать детектива при себе на протяжении всех двадцати четырёх часов в сутки, раз у него теперь имеется собственная маскировка.

— Пётр Петрович, — единорожка, неожиданно для писателя, резко остановилась и развернулась на сто восемьдесят градусов, глядя ему прямо в глаза, — мы с вами партнёры, разве вы ещё не уяснили? Я не могу отпустить вас, пока наше с вами дело не завершено, иначе я рискую очень многими личными козырями, вам ли не знать. Вам же тоже не стоит убегать, ибо заклятие искажение представления работает только при ближайшем нахождении рядом с его источником, то есть, со мной. И давайте, наконец, отложим эти пустые разговоры – нам нужно объединиться ради общей цели, после выполнения которой наши обязательства друг перед другом будут исчерпаны, как и будет прекращено общение, если вы того пожелаете. Наша задача – найти подрывника раньше, чем это сделает советник. Я, представьте себе, не доверяю ему столь же сильно, сколь и вы, а потому и не оставила вас во дворце в качестве его подопытного кролика. Поймите, если мы с вами захватим террориста – мы получим просто колоссальное преимущество перед Эдмундсом. Я давно подыскала на него компромат, а потому была заведомо готова к подобному стечению обстоятельств – ведь рано или поздно должно было произойти нечто из ряда вон выходящее. Вы всё уяснили?

Писатель кивнул. Теперь он в полной степени осознал тяжесть своего положения – в копытах модельерши он такая же игрушка, как и бедный Фредди. Тем не менее, что уж говорить, общество кобылки импонировало ему гораздо больше, нежели соседство с полубезумным жеребцом в капюшоне; более того, перемещение по городу помогало Врачевскому как следует оценить обстановку в округе, а следовательно – разработать тщательный план побега. Ведь место его совсем не здесь…

Пётр Петрович было уже решил возобновить своё движение по улице, как оказался остановлен властным голосом мнимой королевы:

— Стойте, — Рэрити приподняла белоснежное копытце – под тем виднелась нарисованная «от руки» листовка, призывающая приходить по некоему адресу к девяти часам утра, — как же я могла забыть…

Единорожка стремительным галопом бросилась в переулок, а ошеломлённому писателю только и оставалось, что быстрым шагом следовать за ней. Спустя несколько не столь чистоплотных как центральные улицы подворотен, парочка оказалась в самом сердце Людского Квартала – на площади имени Рейнбоу Дэш, прямо напротив скромного кирпичного двухэтажного здания Человеческого посольства, выкрашенного в тёплый зелёный цвет. Под окнами последнего собралась изрядная толпа, состоящая целиком из пони, с явным акцентом скандирующих фамилию некоего Пеликанова и воинственно сверкающих рогами. Впрочем, кажется, пока что их агрессия выражалась только устно…

— Фух, кажется, пронесло, — Рэрити, тяжело вздыхая, оглядела территорию, — давно я так не бегала... Не будь вы со мною, я, наверное, телепортировалась бы. Кажется, у них там очередное бесполезное сборище, они так часто делают... Я уж подумала, что раз недовольные потратились на листовки, то дойдёт до чего-то серьёз…

Взрыв, что прогремел в следующую секунду, заставил Петра Петровича схватиться за уши… Отчаянный писк, что почему-то называют «звоном», заполнил собою всё внутричерепное пространство и вытеснил, кажется, даже самоё мысли. Именно под такой аккомпанемент вылетали оконные стёкла из близлежащих домов и падали замертво пони, которым снесло голову разлетевшимися по площади фрагментами кирпичной кладки. Досталось даже статуе радужногривой пегаски – та, спустя три года после собственной смерти, лишилась своих знаменитых крыльев.

От второго этажа, под которым мгновение назад была сконцентрирована толпа, остались лишь остовы каменных стен. Детонация подчистую уничтожила сразу несколько помещений к ряду, открывая неподготовленному взгляду внутренности Человеческого посольства, а также остекленевшие в первобытном ужасе глаза его обитателей…

— Мы идём прямо по его следам, господин Врачевский… — Рэрити, несмотря на потрепавшуюся гриву и длинную кровоточащую царапину, прочерченную вдоль левой щеки пролетевшим мимо осколком черепицы, выглядела невероятно воодушевлённой, — он где-то здесь, прямо среди этого хаоса…

Глаза у единорожки сверкали пламенем чистейшего азарта…

«Визит, в целом, прошёл успешно, но Твайлайт, кажется, стала относиться ко мне чуть более прохладно. Не знаю, может быть у неё просто плохое настроение, но она всегда была так добра и предрасположена к людям… Пожалуй, эти записки становятся чересчур сентиментальными. Пора подобрать в местной библиотеке что-нибудь более подходящее истинному мужчине. Мне, помнится, как-то приглянулась обложка «Краткой истории народа Бриззи в художественном изложении…»

— Это… Вы… Наверное, трудно себе представить… Просто я в первый раз испытываю такое чувство — а за всю мою карьеру, где я, что уж там, не мало повидал, это можно назвать новшеством… Чувство, когда ты лишь спустя время понимаешь, что несколько минут назад мог и в самом деле умереть. Я не совру, если скажу, что и раньше подвергал себя опасности – пару раз даже участвовал в перестрелках – но всё это было как-то… Запланировано, что ли, а тут…

Капитан Пеликанов, со слов Рэрити, обычно вполне разумный и сдержанный человек, сидел на полу, прислонившись к стене, и разглядывал собственные трясущиеся руки. Всего в паре метров от него, в соседней комнате лежало изуродованное тело его коллеги, на месте которого вполне мог оказаться и самоё предводитель людской расы в Эквестрии.

Пеликанов был одет в парадную и выстиранную, но уже очень поношенную полицейскую форму, в паре не слишком заметных мест щеголявшую грубо заштопанными надрывами. На лице его красовались молодцеватые усики, слегка тронутые сединой, и бородка, не совсем аккуратно выравненная чем-то явно неподходящим для данного занятия.

— Извините меня за экспрессию, просто... Хотя, чего я объясняю, вы, мисс Рэрити, и сами тот ещё психолог, — капитан изобразил на физиономии вымученную улыбку и, опираясь на потерявшие побелку стены, поднялся на ноги, — пройдёмте в мой новый кабинет, мне есть что вам рассказать…

Модельерша, а заодно и Пётр Петрович, попали в здание почти что незамедлительно после взрыва — благо, детонация не коснулась центрального входа. В общей суматохе никто и не думал спрашивать, «кто такой этот Эмиль» и как он связан с подругой королевы – все просто приняли его за данность. Тем временем, на площадь со всей столицы съезжались и слетались полицейские.

— Видите ли, — тон Пеликанова вновь приобрёл строгость и уверенность, впрочем, всё ещё сохраняя лёгкие дребезжащие нотки, — я думаю, что вопреки будущему выводу полиции, детонация произошла изнутри…

Дверь в помещение, где лежал труп одного из сотрудников посольства, была приоткрыта, и писателю вновь пришлось обратить свой взор на дочерна опалённую концентрированной магической энергией одежду, сросшуюся с кожей умершего. В желудке у Врачевского заскреблось противное и склизкое чувство жалости, перемешанное с отвращением.

— Изнутри?.. Вы так думаете? – Рэрити приходилось быстрее перебирать копытцами, дабы поспеть за широко шагающим полицейским в отставке, — но ведь многие видели, как пони в толпе явно что-то колдовали…

— Нет, я без сомнений уверен, всё обстоит именно так, как я и думаю. Доверьтесь моему профессиональному опыту, — капитан остановился около кабинета, расположенного в другом крыле того же второго этажа и с приглашающим жестом распахнул дверь, — стоит только правильно взглянуть на область поражения, и всё сразу станет понятно… Но у меня есть и гораздо более весомый аргумент.

Усадив гостей на довольно жёсткие стулья в кабинете, явно предназначенном для рабочего рангом пониже, Пеликанов отодвинул несколько книг на стеллаже и достал из-за них небольшой флакон с голубоватой жидкостью.

— Жалко Серёгу, хороший парень был… — протянул он, и, перехватив заинтересованный взгляд Рэрити, поярче продемонстрировал гранёную бутыль, — не желаете ли?

— Разве людям подобное можно? – кобылка слегка приподняла левую бровь.

— Мне – вполне, — капитан нацедил несколько капель напитка в серебряную чайную ложечку, помеченную буквой «П», — после этого самого Наслоения у меня весьма странно ведут себя, как бы это выразить… Внутренние органы. Они периодически изменяют ритм своей работы, а иногда просто берут и… «Отключаются». Я уж думал всё, каюк, но потом встретил ещё одного землянина, бывшего химика Кольку Степанова, который, оказывается, уже скооперировался со здешними учёными и вывел, что вот это вот… «Зелье», может неплохо так «склеить» меня изнутри в нужном месте. Выписал там какие дозы принимать, всё такое, и теперь я вполне себе, если можно так сказать, функционирую. Благо, «концетрат» этот ваш вполне нетрудно достать, он же, считай, прямо в воздухе летает…

— И является запрещённым веществом, к сведению, — Рэрити в некотором смысле театрально свела бровки.

— Увольте, госпожа, у вас на улице чуть ли не подростки этой ерундой балуются, а вы говорите мне о законах, — Пеликанов, почувствовав, что заигрался с шутливостью и сарказмом, прокашлялся, — я хоть раньше и был молодым полицейским идеалистом, теперь понимаю, что не всё запрещённое бесполезно. Внешне подверженный санкциям «концентрат» вполне способен выполнять роль отвлекающей внимание и манящей своими волшебными свойствами игрушки, как и любой наркотик, к слову — и я в высшей степени солидарен с подобной практикой. Отчаянные времена требуют отчаянных средств,как говорится…

В кабинете повисла неуютная тишина, сопровождаемая лишь пронзающими друг друга взглядами модельерши и капитана, старающимися, наверное, увидеть в чужих глазах нечто, что не способны уловить уши.

— Прошу прощения, но вы, кажется, собрали нас здесь совсем не ради разговоров о «концентрате», — вставил, наконец, своё слово Пётр Петрович. Возможно, позже ему не слабо влетит от своей спутницы, но в эти секунды он в кои-то веки почувствовал себя значимым элементом повествования.

— Совершенно верно… — Пеликанов на долю секунды задумался, — Эмиль, правильно?

— Истинно так.

— Совершенно верно, Эмиль, — бывший полицейский, сказав это, залпом проглотил содержимое чайной ложки, — я хотел сообщить вам кое-что очень важное. С того дня, как начались эти собрания под моими окнами, я начал, по старой памяти, придерживаться определённых мер предосторожности, и всё для того, чтобы обеспечить, каюсь, собственную безопасность. Не постесняюсь заметить, что без меня людское сообщество, как это ни прискорбно, с огромной вероятностью долго не продержится.

Рэрити с недоверием хмыкнула.

— Так вот, каждый новый рабочий день я проводил в случайно выбранном кабинете посольства, соответственно, передавая свою обитель тому «счастливчику», который одалживал мне собственную, — продолжал он. – Но уведомлены об этом были, как не трудно догадаться, только проверенные сотрудники, более года успешно работающие и даже проживающие в посольстве. Информация о моих перемещениях, могу заверить вас, скорее всего не выносилась за пределы этого здания ввиду объединения персонала общей социальной идеей – они верят в меня и, как ни странно, желают мне долгой жизни. Но периодически наше сообщество пополняется. Так произошло и в последний месяц – к нам присоединились сразу четыре новых участника – мистер Гершин, Элис и Алексей Гренкины, а также некто, называющий себя Новым Химиком, главным желанием которого, по-видимому, является смещение моего товарища. Им я доверяю в самой меньшей степени, а потому причисляю их к списку первостепенных подозреваемых – они вполне могли бы оказаться вхожими агентами, желающими моей смерти. Но знаете, почему я остался жив? Я лгал в том числе и своим подчинённым, периодически меняя кабинеты по собственному усмотрению. Так что считайте, что повезло не просто невероятно и феерически… Потому меня так сейчас и пробрало…

— С чего бы вам сообщать нам эту информацию? – Врачевский уже вовсю ощущал себя участником разговора, — почему не полиции?

— Потому что вы добрались до меня первыми – всё просто. Им я скажу в точности то же самое, слово в слово – а вашим преимуществом будет лишь чуть большее количество форы. Не растеряйте её. И, подытоживая – я говорю это вам только потому, что желаю Эквестрии и, не постесняюсь этого слова, моему народу только добра…

— Не могли бы вы дать нам адреса этих... «Ненадёжных сотрудников»? — Рэрити вновь перехватила инициативу в диалоге, — иначе мы вряд ли…

— Да, да, конечно… — и спустя мгновение о бумагу заскрипела старая и почти засохшая шариковая ручка.

Как только за ними закрылась наполовину стеклянная дверь кабинета, Рэрити, взглянув на выданные ей персональные данные, неспешно заговорила, чеканя слова непривычно глубоким и проникновенным для её обычного образа тоном:

— А ты был ничего так… Для человека, конечно, — казалось, что-то в её взгляде безповоротно изменилось,- я думала, что ты не способен, ну, понимаешь… Принимать самостоятельные решения, говорить за себя…

— Тебе нравятся плохие парни? — перенимая фамильярную манеру общения, шутливо произнёс Пётр Петрович.

— А кому нет?.. – задумчиво пробормотала единорожка и устремила свой взор на поднимающихся по ступенькам полицейских, — что ж, как сказала бы Твайлайт – «Пройдёмся по списку»…

«Что я думаю о мистере Гершине? Он милый. Правда. У нас на Земле редко можно встретить настолько добродушного и довольного жизнью старичка – гораздо чаще я видел обрюзгших бабулек, собравшихся у подъезда, дабы пообсуждать твою личную жизнь. Когда он попросился к нам в сообщество, я просто не смог ему отказать. Наверное, надо будет пересмотреть нашу систему отбора».

Полдень. Веяло чем-то пряным.

С того момента, как парочка «детективов-любителей» скорым шагом покинула местное средоточие людей, прошло уже порядком времени – Рэрити пришлось больше часа объяснять полиции, которая задержала их на выходе, что они, во имя королевы, забыли в посольстве и не являются ли, случаем, соучастниками подрыва. После модельерша, конечно же, поведала своему спутнику причину их столь недюжинного внимания – оказалось, что Эдмундс, кроме всего прочего, подмял под себя ещё и служителей закона. Отсюда и такая спешка, говорила она, ведь мы должны успеть найти подрывника прежде, чем это сделает кто бы то ни было связанный с советником.

Писатель и единорожка, следуя по направлению к окраине Людского квартала, который, несмотря на скромное название, являл собою довольно обширную территорию, постепенно продвигались к месту жительства первого подозреваемого в списке Пеликанова – некоего Фаерфлая Гершина. Дорога казалась весьма утомительной, но Рэрити напрочь пресекла все разговоры о возможной телепортации в виду того, как она выразилась, что это, во-первых, привлечёт к ним слишком много внимания, а во-вторых – она не уверена, что в пункт назначения Пётр Петрович прибудет с тем же количеством конечностей, с каким начинал трансгрессию.

По пути кобылка, впрочем, не слишком беспокоясь о времени, предложила заглянуть в милую человеческую закусочную, где торговали, судя по названию, «вегетарианскими беляшами».

В дороге попутчики в основном молчали и каждый, в зависимости от содержания своей черепной коробки, думал о чём-то личном. Например, господин Врачевский до сих пор рассуждал о собственной роли в повествовании – вслух такое высказывание, пожалуй, прозвучало бы даже забавно, но на самом деле в некоторой степени его вполне себе стоило воспринимать буквально. Ведь, как ни крути, теперь Пётр Петрович серьёзно и бесповоротно находится на страницах многобуквенного «романа» про волшебных лошадок. На метафорических страницах, конечно же, но сути это не меняет. За всей той суетой, что окружала его в последние двое суток, он и забыл задуматься о главном – как же так всё-таки получилось, что он оказался именно здесь и что теперь станется с бедняжкой Эмили, оставшейся один на один с распсиховавшимся Дарком…

В любом случае, этим похожим по своей сути идеям не позволила развиться совсем иная, буквально ворвавшаяся в сознание своего носителя мысль:

— А ты серьёзно поверила этому Пеликанову? – всё же, обращение на «ты» давалось писателю, склонному к интровертии, с некоторым трудом (чего не скажешь о его собеседнице). – Он же вёл себя как самый стереотипный «скользкий тип», который, к тому же, в качестве лекарства употребляет некий «запрещённый наркотический концентрат», если я правильно понял ситуацию. Я думаю, он вполне мог устроить этот самый взрыв, чтобы, например, отвлечь наше с тобой внимание от настоящего террориста…

— Очень даже мог, я не спорю, — Рэрити, с видом заправского Шерлока Холмса, задумчиво свела брови, — особенно, учитывая истинные свойства “лекарства”, которое он принимает ложками. Если тебе интересно, кроме ощутимого тонизирующего эффекта и некоторых целебных качеств, сей напиток напрямую влияет на «сверхспособности», в десятки раз усиливая их. А теперь представь себе, что пони, умеющий создавать, предположим, магическую детонацию прямо из воздуха, мгновенно удесятеряет силу своей способности? А о действии скольких подобных умений мы ещё даже не подозреваем? Естественно, «концентрат» был запрещён вскоре после открытия. Но доверилась я капитану и его списку по несколько иным причинам…

— Думаешь, окажись он злодеем, всё было бы слишком просто и мы бы с тобой здесь сейчас не прогуливались? – а хотя, Пётр Петрович даже вошёл во вкус. С чего бы это ему пресмыкаться перед какой-то кобылой, которая на вид будет даже моложе его самого? Да, такое непринуждённое общение определено устраивало его гораздо больше. — И, на самом деле, это всё твой зловещий план по… Приглашению меня на свидание?

— Несомненно, — Рэрити даже, кажется, понравилась шутка, о чём свидетельствовала вполне искренняя улыбка, — мой давний опыт чтения детективов подсказывает, что первый подозреваемый почти никогда не оказывается преступником. Обычно, главный злодей – это какой-нибудь самый близкий товарищ, так и норовящий ближе к финалу поведать всем свой «леденящий кровь» план. И «воткнуть кинжал» прямо в круп, разумеется…

В атмосфере повисла неловкая пауза, которую, при желании, наверное, можно было бы нащупать ладонью.

— Хорошо, что мы с тобой ещё далеко не друзья, — подытожил Врачевский комедию, заведшую разговор в не совсем удачное русло.

— И вправду, — Рэрити, оглянувшись на пронёсшуюся мимо полицейскую карету, вновь нахмурилась, — но если говорить серьёзно, меня обеспокоил скорее сам список, который вручил нам капитан — там много таких имён, которые и в самом деле могут быть связаны с подрывником, так или иначе. Я наслышана о них в не самом положительном ключе. Да и, если уж мыслить реалистично, мы пока что не можем просто взять и «арестовать» Пеликанова как минимум в виду того, что у нас не имеется никаких против него улик. Надо подождать и узнать, что выяснил Фредди, но и самим тоже не сидеть на месте…

Трудно было не согласиться с мыслями единорожки о предводителе людей, но, тем не менее, пока что Пётр Петрович и вовсе не мог выделить для себя в этой истории хотя бы одного очевидно положительного персонажа. Все были то унылые, то подозрительные, то и вовсе психи – неужели он сам это написал?

— А вот и Пятая улица, — единорожка, взглянув на ажурную табличку, зависшую между небом и землёй при помощи одних лишь усилий гвоздиков и каменной стены, остановила движение, — пришли, кажется. Если верить списку, сегодня господин Гершин должен быть дома.

Здания в Кантерлоте, не в пример какому-нибудь Мейнхэттену, редко превышали своим ростом три этажа, что объяснялось сразу множеством причин: от запрета в излишнем давлении на почву, до необходимости в целостности архитектурного ансамбля – ведь благодаря такой планировке столичный дворец был невооружённым глазом виден почти из любой точки города.

Представленный же образец и вовсе казался малышом даже среди двухэтажных «великанов» — небольшие окна, увешанные цветочными горшками с фиалками, полное отсутствие порожка, покатая крыша, покрытая бордовой черепицей – всё способствовало созданию чисто провинциального уюта, порой так необходимого в суете столичной жизни.

«Как будто на мгновение оказалась в Понивилле, что уж говорить», — впоследствии говорила Рэрити, вспоминая о походе к мистеру Гершину.

Стучать пришлось несколько раз к ряду, ибо хозяин, как оказалось, был слегка глуховат. Фаерфлай Гершин предстал перед гостями умилительным старичком-единорогом, одетым в забавную жилетку, модную, кажется, ещё во времена Старсвирла Бородатого, и после чего, прищурившись, сразу же пригласил посетителей в дом. Впрочем, признал он их далеко не сразу, особенно долго стараясь вспомнить, «кто же такая эта Рэрити, и почему он вообще когда бы то ни было должен был о ней слышать». Но, разобравшись, в конце концов, в лицах пришедших, хозяин усадил писателя с модельершой в гостиной, а сам отправился что-то кашеварить на крохотную кухоньку.

— Думаешь, не стоит поддаваться его очарованию? – Рэрити, взглянув на сосредоточенное лицо Петра Петровича, засомневалась в собственных чувствах.

— Когда ты говорила о «подозрительных» именах в списке, его ты тоже имела в виду? – Врачевский бросил взгляд на небольшой камин – тот был уставлен школьными фотографиями и грамотами, озаглавленными как «Нашему любимому учителю» и «Блестящему педагогу», — то есть, он, конечно, выглядит безобидным, но…

— Нет, совсем нет, — единорожка сразу же поняла причину беспокойства напарника, — когда я упоминала о подозрениях, я имела в виду скорее ту женатую парочку, а также вновь прибывшего человека, нежели мистера Гершина. Единственное, что мне о нём известно, так это то, что он даже в таком зрелом возрасте до сих пор продолжает «служить на благо отечества» – в частности, работает телепортёром на кантерлосткой вышке…

— И вполне успешно, к слову, — не успели гости опомниться, как перед ними на журнальном столике оказались… Бутерброды с огурцом. Не сказать, чтобы это было чем-то особенно из ряда вон выходящим, но, что уж говорить, Пётр Петрович ожидал от старичка несколько иного – чая, кофе, даже козьего молока – но не огурцов. Хотя, сей факт, как бы там ни было, не помешал писателю с благодарным лицом уже спустя мгновение захрустеть необычным сэндвичем, начинка которого, кстати, содержащая кроме упомянутого огурца и другие ингредиенты, напоминала давешний «вегетарианский беляш». Рэрити присоединилась к трапезе, но уже скорее из вежливости.

— Итак, дорогие друзья, — хозяин придвинул для себя обшарпанную табуретку, — чего пожаловали?

На самом деле, в этой ситуации Врачевский абсолютно не понимал, как начать разговор в таком русле, чтобы одновременно и не напугать «допрашиваемого», и выведать у него как можно больше информации – а потому он предоставил инициативу единорожке.

Которая, впрочем, не стала выстраивать какие-то особенные экивоки.

— Мистер Гершин, мы с господином Эмилем фон Грином расследуем дело о взрывах в столице и хотели бы узнать, что вам известно по этому поводу? – Рэрити, используя одним кобылкам известные чары, сделала столь миловидное личико, что её, наверное, можно было бы спутать с жеребёнком, особенно, если у собеседника не слишком хорошее зрение.

Старичок поправил на носу очки и задумчиво почесал копытом седой затылок.

— Вас чего, Пеликанов подослал что ли? – выпалил он, слегка прожёвывая согласные. – Ох, шельмец, никакого продыху от его проверок. Всё своё идеальное общество строит, индюк, думает, что самый умный. Вот у меня, помнится, когда я работал в университете, директор был один, тоже всё хотел Храм Наук в тюрьму превратить – так вот долго он не прожил, ага! На посту директора, разумеется, а то вы подумаете чего не то. Вы, дефективы, те ещё думатели про не то, я то знаю. Ко мне уже приходили пару раз, говорили, что я этот ваш «концентрин» телепортирую самовольно, а я им и отвечаю – та на кой мне ваш концентрин, твою Селестию, сами небось вылакали его весь, а теперь на меня свалить хотят! Я ж вам не принцесса-аликорн, чтобы «заказы» в любую точку Эквестрии доставлять, ей богу. А теперь ещё взрывы эти… То есть, значит, если в моей практике был опыт работы со взрывчаткой, так сразу я первый подозреваемый? Фига им!..

— К вам уже приходила полиция? По какому поводу? – Рэрити чуть наклонилась, выказывая этим свою заинтересованность рассказом.

— Так вы разве не знаете? Я думал у вас там одна шайка-лейка, — Гершин присвистнул и, чуть не сверзнулся с высоковатого для него сидения прямо на пол, — ну это, как его, помните, когда под Её Высочеством бомбу нашли, прямо под подиумом? Так вот её тогда долго исследовали, даже меня приглашали. Только она не рабочая была, это, может, и не сразу видно, но у меня-то глаз намётанный, я чую, когда поработал дилетант. Так что, если вы опять по тому поводу, так это не я, ибо мне бы такое построить совесть не дала.

— Нет, мистер Гершин, мы хотели бы узнать что-нибудь по поводу вчерашнего и сегодняшнего взрывов – вы слышали о них что-нибудь, или, может, знаете какие-нибудь факты? – для Рэрити бутерброд, видимо оказался слишком калорийным, а потому она поедала его совсем уж маленькими кусочками.

— Чегось? А разве ещё взрывы были? – кажется, старичок был искренне ошарашен услышанным, — кто-нибудь пострадал? Может, кому помощь нужна? Вы уж простите меня, я в последнее время только от работы до дома, мне далеко ходить вредно, сегодня вот вообще спину прихватило – пришлось просить ученика моего старого подменить меня, долго объяснял ему, что там да как на вышке работает…

Разговор, по всей видимости, заходил в тупик, а потому Рэрити решила задать решающий вопрос:

— Фаерфлай, — единорожка направила всю силу своего эмоционального убеждение прямо на собеседника, — вы можете сказать, где вы находились вчера вечером, а также – сегодня утром?

— Я? Ну как – вчера вечером работал до одиннадцати, потом телепортировался домой, благо, способности позволяют… А утром ко мне врач дежурный приходила, можете у неё спросить, миленькая такая кобылка, будь я помоложе, авось, подольше бы она у меня задержалась…

Столь уместной шутке размеренно поаплодировали настенные часы, отсчитывающие секунды до окончания разговора.

Тем временем, сэндвичи, кажется, были с успехом поглощены, а вопросов, задать которые следовало бы в первую очередь, совсем не осталось – наступало самое время для того, чтобы чинно откланяться.

— В любом случае, — Рэрити плавно поднялась на все четыре копыта, демонстрируя намерение отправляться далее, — если вы что-нибудь припомните, напишите письмо на моё имя и изложите всё, что придёт вам в голову – например, имя и адрес того врача, что посещал вас утром. Большое спасибо за угощение…

Пётр Петрович, уныло наблюдающий за не слишком интересным разговором, прокашлялся – в воздухе, как выяснилось с течением диалога между единорожкой и старичком, висела застарелая, давно не выветриваемая пыль, так и старавшаяся пролезть прямо в лёгкие.

— Рэрити, я выйду на воздух, а то здесь душновато… — с отчётливыми осоловелыми нотками в голосе произнёс писатель, уже шагая по направлению к выходу.

— Ладно, только не уходи далеко… — пробормотала Рэрити, которая, не придавая словам некоей осмысленности, находилась в размышлениях по поводу личности Гершина, — я тебя догоню… А в прочем…

Дверь захлопнулась и единорожка почувствовала, что её тело окутано зеленоватым магическим полем, не позволяющим ей передвигаться. Она шумно выдохнула, демонстрируя, что удивлена и испугана, но на самом деле готовясь наиболее резким и неожиданным образом контратаковать.

— Мистер Гершин? – театрально дрогнувшим голоском пролепетала она, — что вы делаете?..

— Ничего предосудительного, мисс Рэрити, — тон старичка уже не казался таким дружелюбным, — просто я не хотел лишний раз отправляться на почту, если вы уже здесь, прямо передо мной.

Хозяин сделал шаг вперёд, положив копыто на мягкий белый круп кобылки.

— Я окончательно узнал вас именно благодаря кьютимарке – не часто такую увидишь, что уж там, — Гершин слегка надавил ей на спину, — знаете, когда я в редкие дни своей жизни пропускаю любимую службу, мне всегда присылают подробный список тех, кто производил в эти сутки телепортацию при помощи Кантерлотской Вышки: утром «свод данных» до полудня, и к вечеру – тот, что после. И понимаете, меня сегодня кое-что удивило: та милая кобылка-доктор, что приходила перед завтраком, так упоённо рассказывала о вашем фееричном возвращении из ниоткуда – кажется, она ваша фанатка – но извольте, имя «Рэрити» уже несколько месяцев не появлялось ни в одном из списков… Не значит ли это, что вы никуда и не «пропадали», а?

Единорожка понимала, к чему клонит этот старый извращенец – он, несомненно, желает шантажировать её, иначе уже давно бы сдал свою заложницу полиции. По всему телу кобылки прошла непредвиденная и необузданная дрожь – и Гершин, конечно же, не мог не почувствовать этого – дело обещало закончиться очень неприятно.

— Чего вы от меня хотите? – Рэрити старалась говорить более жёстким и чеканным тоном, но получалось так себе – сосредоточиться на актёрстве не давали назойливые мысли, обещающие самые печальные варианты развития событий.

— Ох, не стоит так беспокоиться, «дорогуша», — старичок залился гулким смехом, который, в иную минуту, мог бы даже показаться добродушным. – Я просто вспомнил, что, как иронично, совсем забыл об одной крайне важной вещи… Понимаете, обычно я рассказываю своим гостям историю про то, что имя моё имеет очень древние национальные корни, а вот фамилия – совсем неэквестрийская. Но вы ведь уж слышали её, не так ли? Несколько лет назад вас приводил ко мне знакомиться мой ученик, Фред, которому вы сломали жизнь… Мне до сих пор жаль его, бедный ребёнок,ведь он был так способен к прикладной магии. Но я вас не виню. Просто желаю дать совет – не губите жизнь и этому парнишке-иностранцу, ладно? Вот чего я от вас хочу…

Дверь широко распахнулась и Рэрити, лицо которой было не похоже на её собственное, быстро зашагала прочь от чуждого ей дома, зарекшись больше никогда сюда не возвращаться.

— Что-то случилось? – участливо поинтересовался писатель.

— Ничего. Идём, нам надо ещё много куда успеть… — сказала Рэрити, колдуя очередное заклинание маскировки.

«Представляешь, кто-то всерьёз называет меня авторитарным диктатором. Говорит, что я строю у себя в посольстве тоталитарное общество и слежу буквально за каждым действием моих соратников… Чушь, надо прямо так этому кому-то в лоб и сказать. Если я, конечно же, смогу его найти…

Наше объединение является свободным и демократическим, и проверки устраиваются лишь по поводу экстренных случаев. Так что, клевета это всё. По крайней мере, я так предполагаю…"

— Извините, мисс Рэрити, но сегодня шахта закроется раньше ввиду ведения ремонтных работ после землетрясения, — с угрюмым видом поведал один из лобастых охранников, переводя взгляд то на кобылку, то на её спутника.

— И что, значит, совсем никак нельзя попасть внутрь? – единорожка в который раз за сегодняшний день применила заискивающее выражение мордашки, но, кажется, на этого парня вообще мало что могло произвести впечатление.

— Попасть-то можно, но вам не положено, — категорически заверил жеребец своим мягким басом, крайне напоминавшим бы определённому кругу слушателей голос небезызвестного Биг Макинтоша, — как и всем остальным посетителям. Так Оркадеч распорядился…

Рэрити, сокрушённо вздохнув, решила не допытываться у «стража порядка» о познаниях в людской орфографии, и, фигурально махнув на всё это дело копытом, отправилась куда-то вглубь переулка.

На часах пробило четыре часа после полудня. Никто, правда, не знает на каких именно – ведь в Кантерлоте, по всей видимости, не наблюдалось местного аналога Курантов или Биг Бена — но, так и быть, давайте примем на веру, что где-нибудь они да пробили. Ведь наверняка у кого-нибудь на чердаке и в самом деле завалялись часы, склонные к мазохизму, не правда ли?

Последние два или три отрезка по шестьдесят минут ушли, откровенно говоря, на не слишком успешно завершённые занятия. «Мисс Рэрити», намереваясь кроме всего прочего навестить в сегодня же ещё и чету Гренкиных, не сумела рассчитать степень своего доверия к списку Пеликанова и, как не прискорбно, пришла не вовремя – «молодых», вопреки тому, о чём глаголила бумага начальника посольства, не было дома.

Что ж, сказала Рэрити тогда, не стоит отчаиваться, ведь в списке есть ещё парочка мест, где их можно отыскать – но увы, с этим тоже вышла накладка. Ни в баре «Безлюдный», ни на старом вокзале, ни даже в придворцовом парке – нигде не было и следа искомых элементов общества. Но энтузиазму единорожки, казалось, не было предела – ничего, сегодня мы ещё успеем попасть в шахту, воскликнула она.

Как видите, кто бы вы не были и куда бы не смотрели, на каждую косу рано или поздно находится твердолобый охранник, над которым не властна даже магия очарования. А потому, время, как выразился бы пессимист, было потрачено впустую – абсолютно, бесповоротно и, что самое грустное, совсем безынтересно.

Но как же выразилась по этому поводу Рэрити?

— Что-то есть охота, — молвила кобылка совершенно невыразительным голосом, кажется, напрочь запамятовав, что обычно она старается строить из себя леди, — пойдёмте пообедаем нормально, что ли, а то весь день только на двух бутербродах…

Знаешь, дорогой читатель, после этих самых слов ты вполне себе имеешь право заслуженно спросить – но зачем же мне, занятому и деловому человеку, тратить время на самую обычную сцену трапезы? Справедливый вопрос, не спорю, но, спешу заметить — с нашей Рэрити редко случаются «обычные» ситуации, не находишь?

Представь себе вполне такой элитный ресторан, наполненный, конечно, не самыми свежими сливками общества, но местами очень даже приятными на вкус, хоть и слегка отдающими каким-то пахучим порошком – сливки вроде тех, что продаются в любом приличном супермаркете по приемлемой для кармана средней глубины цене. Здесь опрятно, чисто, фартучки официантов накрахмалены, среди обслуги сплошь единороги, да парочка людей для пущей «толерантности» — всё, что доктор прописал, как говорится. Доктор, склонный к снобизму, безусловно, но это уже мелочи… Так о чём это я? Прошу прощения, задумался…

Итак, в залу, ярко освещённую и богато обставленную, входят первые лица государства – Её Высочество, с гордой осанкой и царственной поступью, и мисс Рэрити – «последняя из Элементов», икона моды и просто милашка, какой свет не видывал – что бы ты, на месте ресторатора, сделал? Тут имеется целое множество вариантов – от генеральной уборки на глазах у небезызвестных особ, до скоротечного и безболезненного суицида, и давай не будем рассматривать каждый из них – бумага многое стерпит, но я и сам не склонен к графомании. Кажется.

Кобылки учтиво здороваются, и, как видится, проявляют даже больше благосклонности, чем ты ожидала. Ты, кстати, ресторатор-кобылка, прости, я совсем забыл упомянуть. Зовут тебя, скорее всего, как-то несуразно, что-то вроде, хм… Старлайт Степановна, почему бы и нет. Ты не можешь поверить своим глазам – ведь прямо перед тобой стоят самые желанные посетители столицы. Чёрт, да любой из соседей в «ресторанном переулке», наверное, удавился бы от зависти. Ты приглашаешь их за лучший столик — негоже таким кобылкам и протирать золотые подковки – и предлагаешь меню. Делаешь вид, что вновь отходишь вглубь зала, но на самом деле становишься неподалёку, чтобы отчётливо слышать каждое слово – вдруг кто-нибудь из них вскользь назовёт твой ресторан «шедевром среди мира изысканной кухни»?

И вот, они начинают разговор…

— Так ты, Рэрити, всё же скажи мне, что с тобой такого случилось там, в Мейнхеттене? – кобылки говорили негромко, но и не особо стесняясь своего диалога – неудивительно, что вскоре все взгляды и уши были направлены в сторону царственных особ, — когда ты только появилась на вокзале, ты меня очень напугала… И кстати, почему именно старая железнодорожная станция? Ведь существует вполне безопасная и гораздо более удобная кантерлотская Вышка…

— Ох, дорогуша, ты не представляешь, что мне довелось пережить, — Рэрити, в своей излюбленной драматичной манере, с надрывом запрокинула голову, — я была похищена противниками моего движения — ненавистниками «психологической помощи» — но вскоре была освобождена, ибо внушила похитителям, что их действия в высшей степени неправомерны. Помнишь, как было с Алмазными Псами?

— Конечно же помню, но послушай, они же преступники, почему ты сразу об этом не… — но Её Высочество была перебита подругой.

— Твайли, милая, прошу тебя, не надо злиться на них, — Рэрити, в последние три года на глазах у всей Эквестрии перевоплотившаяся в богиню альтруизма, кротким голоском, достойным скорее Флаттершай, нежели её самой, продолжала рассказ, — ведь все мы лишь жертвы, а наши пороки – результат того, что внутри мы глубоко несчастны. Я поговорила с каждым из них, и теперь они ярые поклонники моего движения. И я совсем не хочу, чтобы из-за меня они отправились в тюрьму и навсегда остались искалеченными судьбой. Именно поэтому я телепортировалась на вокзал и разыграла небольшой спектакль – мне нужно было отвлечь внимание публики от Вышки, чтобы мои друзья смогли беспрепятственно попасть в Кантерлот. Я знаю, что ты за меня горой, Твайли, но прошу тебя, не надо искать их – они и так много настрадались за свою жизнь. Если хочешь, позже я могу познакомить тебя с ними… Одному из них, красавчику-иностранцу Эмилю ты, кажется, очень нравишься…

Посетители, по всей видимости, были невероятно растроганы повестью – кто-то даже неистово застучал копытами по паркету, одновременно вытирая слёзы умиления. «Этот вечер точно войдёт в историю», — подумалось тебе, но ты совсем не подала виду.

Кобылки, придя к консенсусу, торжественно обнялись, на первый взгляд, абсолютно не замечая, что находятся они в одном из самых наполненных публикой заведений столицы – что уж там, на эту сцену даже кто-то с улицы поглядывал.

Вскоре был сделан заказ, а потому большинство зрителей поспешило заняться тем, чем они до этого занимались – всё же, мало кто пришёл сюда целенаправленно понаблюдать за развернувшейся мелодрамой.

Ты, мысленно подсчитывая возможные прибыли от прироста популярности, думаешь – сможешь ли осилить покупку ресторанчика Френка, противного брюзги, который с каждым днём всё сильнее приближается к банкротству. Кажется, тебе это по зубам…

Ты достаёшь из кармашка ажурный платочек и слегка протираешь веки – яркое освещение порой слепит похлеще света искусственного Солнца. Твои уши стремятся вновь прислушаться к разговору за столиком класса Люкс, но тщетно – реплики словно бы не достигают твоих ушей. Впрочем, ничего удивительного, думаешь ты – вон как остальные едоки зашумели…

Вскоре кобылки приступили к трапезе, а ты, как ни в чём не бывало, вернулась в свой кабинет.

Кажется, день удался…

— Ну что, Натаниэль, как думаешь, недурно написано, а? – я, с видом заправского писаки подмигиваю своему собеседнику, совсем не ожидавшему, что мне вдруг захочется зачитывать ему свои наброски.

— Н-не дурно, пожалуй, — Мастера Эн совсем не узнать – вот что бывает, когда припрёшь к стенке даже самого могущественного человека.

— Врёшь, дорогуша, я сразу вижу… Черновик это, даже и не текст совсем, а ты мне тут дифирамбы поёшь. Эх, ты…

— Так вы… Так вы и есть писатель? – Натаниэль, кажется, только что осознал кое-что очень важное.

— А что, похож?..

— То есть, ты действительно думаешь, что это сработает? – Пётр Петрович еле сдерживался, чтобы не прыснуть со смеху – произошедший спектакль не только окончательно убедил его, что Рэрити — феноменальная актриса, но и порядком повеселил.

— Почему нет? – единорожка, кажется, тоже была настроена вполне жизнеутверждающе, — эти «аристократы» и сами не подозревают, что стали рядовыми шестерёнками в запущенном нами механизме. Я давно уяснила для себя – трагедия и драма всегда превалировали над реализмом. Помнится, один человек рассказывал мне, что у вас на Земле, если я не путаю терминологию, бывают публичные шоу, в которых люди под грустную музыку рассказывают друг другу небылицы, а потом дерутся, выясняя, кому принадлежит чей жеребёнок – так вот тут что-то похожее. Пока массы наивно полагают, что Рэрити постоянно думает и заботится о них, я буду иметь практически бесконечный лимит доверия. Которым, в любом случае, нельзя злоупотреблять: оттого мы с тобой и совместили сегодня приятное с полезным – дали народу мотивацию к новым сплетням и… Вкусно покушали, соответственно.

Вечер... Томное и обволакивающее состояние, опускающееся на Кантерлот вскоре после пяти часов пополудни – искусственному солнцу, которое поддерживалось магией отдельных групп королевских магов, как ни странно, тоже нужно было отдыхать, как и его ежедневным создателям. Пони, что прогуливались по «ресторанной улице», волей судьбы расположившейся одновременно и в Людском Квартале, и в Центральной столице, никуда не спешили, даже не оглядываясь на то, что после захода «светила», как гласили новостные колонки, праздно путешествовать по городу было не совсем безопасно. Криминальные сводки гласили, что на окраинах Кантерлота творится самый настоящий беспредел – образуются банды, находятся и исчезают трупы, дают о себе знать треск и вспышки боевых заклятий – но всё это было где-то там, вдали от центра, а также от шахты, которая охранялась, пожалуй, лучше самоё королевского замка. Потому-то Людской Квартал, при всей его дурной репутации, не стесняясь можно было бы ввиду вышеперечисленного фактора окрестить самым безопасным районом столицы, если бы не вспыхнувшие тут и там акции протеста.

Но ночью, как ни удивительно, ложатся спать даже самые активные оппозиционеры – основная их масса, конечно же. Так что, Ресторанная улица, изредка даже называемая Проспектом из-за собственной протяжённости и почти напрямую связанная с Шахтёрским переулком, с недавнего времени жила, казалось бы, собственной, отрешённой ото всей Эквестрии жизнью. Здесь до сих пор вспыхивали склоки из-за клиентов, носились белые фартучки и изысканные сюртуки – пони, которые проживали тут и работали, старались не забывать, что некогда именно они задавали моду целой стране и гордо представляли собой свежевыжатую эссенцию столичной культуры. А потому совсем неудивительно, что это место и до сих пор пользуется повышенной популярностью – возможно, даже большей, чем когда-либо – эквестрийцы, иногда сами того не осознавая, всей своей натурой желают окунуться в тот прежний быт и уклад, который некогда окружал их существование.

— У меня вопрос, — обратился к кобылке писатель, поочерёдно разглядывая небольшого размера окна, освещаемые свечками или магией, и силуэты, что подобно театру теней вырисовывали на занавесках самые натуралистические сюжеты, — вот мы с тобой, дорогая Рэрити, ходим повсюду, разговариваем в полный голос, не стесняемся никого, ты мелькаешь своими заклятиями – не слишком ли много внимания привлекает это для пони, которая живёт под чужими масками?

— Ишь ты, как завернул, где только таких слов нахватался? — единорожка специально для этой фразы изобразила голосом сварливую бабульку, вещающей со скамейки свое, несомненно, крайне важное для окружающих мнение. С началом нового предложения в её тон вновь вернулась спокойная рассудительность. – На самом деле, заклятие искажения представления гораздо… Глубже, чем кажется на первый взгляд. Говоря о вспышках, их, если можно так сказать, невозможно воспринять как заклинание. Магия сама себя маскирует. Заколдованный пони, в зависимости от обстоятельств, может увидеть в ней слепящий свет солнца, блик уличного фонаря – да что угодно! Искажение в меру своего могущества способно скрываться даже от распознающей подобные фокусы магии – настолько это продуманная методика. Она также может влиять и на слух, и в том числе на осязание: искусный маг-иллюзионист никогда не даст себя поймать, даже при всём желании гонителей, ибо одна единственная вспышка – и противник уже считает, что находится в совершенно другой реальности… Захватывает дух, неправда ли? Твайлайт очень недооценила возможности этого колдовства, которое я, не побоюсь этих слов, довела до совершенства…

Во влажном и прохладном сумрачном воздухе образовалась пауза, смысл и значение которой каждый истрактовал в меру своих мыслительных процессов.

— Но ведь на каждое действие находится противодействие – и твоё заклятие наверняка имеет в запасе и ряд совершенно отрицательных свойств, которые успели подпортить тебе жизнь, я прав? – Врачевский, с видом мозговитого мыслителя-философа, продолжил монолог кобылки наводящим вопросом.

— Как никогда, мой друг, но только наполовину, — Рэрити, подхватив высокопарную манеру разговора, чуть прибавила шаг. – Заклятие и вправду имеет некоторые побочные эффекты, но сказываются те лишь при многократном использовании на одних и тех же субъектах в течение краткого промежутка времени. Видишь ли, магия Берсвегда работает не совсем гуманным способом – дабы ослабить внимание того, на кого она применяется, заклинание напрямую влияет на мозговую активность, соответственно, временно снижая её до необходимого минимума. Подопытный во время «прочтения» заклятия, как правило, испытывает вполне приятные ощущения, от лёгкой эйфории до настоящего, как я это называю, «магического опьянения», что впоследствии, как и влияние алкоголя, оказывает весьма разрушительный эффект…

— То есть, если я правильно понял, — говорил писатель, жестикуляцией демонстрируя ход своих мыслей, — ты можешь несколькими целенаправленными заклинаниями превратить крепкого и здорового пони в пускающего слюни шизофреника?

— Именно так, хотя ты и слегка утрируешь, — со странной на слух гордостью в интонации провозгласила кобылка. – И подопытным может быть не только пони. Я могу сделать это с кем угодно, да так, что он даже и не заметит, что слетел с катушек. Но, конечно же, с некоторыми ограничениями. Например, для постоянной поддержки иллюзии рядом с носителем оной должен на непрерывной основе находиться объект, поддерживающий заклятие. В твоём случае – это я, в случае с остальными – очки, или линзы…

Без солнца на улицах всегда становилось ощутимо прохладнее, но на своей шкуре Пётр Петрович почувствовал это впервые. По коже у него — не важно, будь он на страницах романа, в параллельной вселенной или в закусочной «У Тёти Марины» — пробежал лёгкий озноб.

— Знаешь, — заключил писатель, — в отрыве от контекста твои слова звучат довольно пугающе…

Кобылка, сохраняя видимую решительность положения, еле заметно приопустила ушки.

— Догадываюсь, — Рэрити, оглянувшись на продрогшего спутника, чуть замедлила ход движения, — но поверь мне, я бы никогда даже не задумалась о чём-то подобном, не встреть мои услуги такого спроса. Пони сами просят расплавить себе мозги, как бы абсурдно это не звучало! Так что, пожалуйста, не надо считать меня извергом – в конце концов, как ты мог заметить, я преследую вполне благородные цели, хоть и не чураюсь быстрых и решительных методов…

Тем временем, ресторанный проспект подошёл к своему логическому завершению, оставив Людской Квартал располагаться на некотором отдалении позади. Рэрити, процокав копытцами за угол последнего здания по правой стороне, сверилась с названием следующей улицы на перекрестке – и, кажется, была вполне удовлетворена своим наблюдением.

— Похоже, если ты желаешь навестить ещё каких-нибудь подозреваемых, сегодня мы вряд ли доберёмся куда-нибудь без приключений, — Пётру Петровичу впервые за те около двух суток, что он провёл в Эквестрии, грозило остаться со всепоглощающим мраком тет-а-тет, чего он, конечно же, наслышанный о местных ужасах ночи, которыми делились ресторанные аристократы, откровенно не желал, — а потому я со всей серьёзностью вношу предложение вернуться во дворец!

— Суд отклоняет предложение защиты! – продекламировала Рэрити, взмахнув копытцем словно судейским молотком. – Именем закона, я провозглашаю, что сегодня и, возможно, завтра нам придётся переночевать в мотеле, ввиду обширных мер безопасности, применяемых нами для конспирации. А ещё я просто не хочу вновь встречаться с Эдмундсом – тем более тогда, когда он мой главный конкурент.

Парочка из писателя и модельерши, достигнув края пешеходного бордюра, остановилась напротив неприметного в сумерках крылечка, вывеска над которым гласила «Гостиница Шахтёрская», что, в лучшем случае, не очень соответствовало действительности. Ведь упоминаемые шахты находились от данного места примерно в получасе ходьбы, от чего заведение сразу же проигрывало по территориальному вопросу, а упоминаемым шахтёрам здесь тоже нечего было ловить – цены, провозглашённые на вывеске «самыми демократичными в Кантерлоте», на деле могли удовлетворить кого угодно, но только не публику среднего и низшего по обеспеченности классов.

В прочем, нашим героям, или, как минимум, единой их половине, были по карману почти что любые развлечения, предлагаемые «пост-апокалиптическим» сообществом, а потому, оставив за кадром мотивацию выбора именно этого «постоялого двора», Рэрити отважно ступила на территорию тараканов и застиранных простыней.

Усталый, вежливый от слова «сойдёт» портье, небогатый ассортимент удобств, растение в углу, напоминающее одновременно и кактус, и ананас, словно бы нарочно приглушённый свет – всё это, при, очевидно, некотором недоверии к упомянутому заведению, придавало гостинице некоего шарма – казалось, что ты ненадолго покинул столицу и оказался в одном из тех многочисленных захолустных городишек, которые уже следующим утром поприветствуют тебя бытовыми историями и ярко выраженным деревенским акцентом. Да, именно так ситуацию описывала единорожка – Врачевскому же здесь было откровенно неуютно.

— Номер четвёртый, бельё возьмёте в той корзине, ключи, роспись, предоплата? – ни к чему не обязывающим, но требовательным тоном перечисляла пожилая кобылка за высоким по меркам пони прилавком.

— Конечно, конечно, деньги вперёд, как говорится, да? – Рэрити, по прикидке писателя, в глазах портье мало чем на себя похожая, доставала и пересчитывала наличку, полученную путём, на первый взгляд, самым неочевидным, а именно – прямиком из воздуха. Дело в том, что сумочка, из которой единорожка, как оказалось, давеча извлекала блокнот для записи показаний мистера Гершина, была видима только избранным, которых модельерша, как следует из названия, избирала по собственному усмотрению, во имя, с её же слов, «пущей секретности и таинственности».

— Может и говорится, а может и нет, я к вам не лезу про ваши молодёжные штучки спрашивать, так и вы мне их под нос не суйте, — пробурчала пожилая кобылка, проверяя сумму оплаты, — думаете, не знаю я, что ли, зачем к нам сюда парочками приходят? У нас стены тонкие…

Не известно, кому после подобного замечания было более неловко – смущённым клиентам или самой хозяйке, но последняя, кажется, всё-таки осознала, что разговор зашёл “немного не туда”.

— Берите ключ, чего встали, скоро комендантский, а я тут с вами канителюсь, — пожалуй, не будь этой даме жалко только что вымытого паркета – к слову, единственной местной достопримечательности – она бы всенепременно завершила сие предложение смачным и горестным плевком в сторону протухшей действительности, — всего вам там наилучшего, ведите себя хорошо и не забывайте про контрацепцию… С вашего позволения, пойду выпью сидра.

Сказав так, личность, обладающая, по всей видимости, самой яркой сценарной характеристикой на данном отрезке повествования, не изменив своим словам, отправилась в сторону небольшой коморки под лестницей.

— Ты не пугайся, — голос Рэрити можно было бы с лёгкостью сравнить с пропитанными неуютными нотками интонациями дочери, что стыдится за поведение собственной матери, но боится прямо в этом признаться, — она обычно не такая сердитая. Может, ей просто мой образ показался слишком, как бы помягче выразиться… Легкомысленным?

Четвёртый номер, вопреки всем ожиданиям и чаяниям, располагался на втором этаже. Дверь открылась с легкостью, которой, пожалуй, могла бы позавидовать только тяжёлая крышка большого банковского сейфа — заунывное пение несмазанных петель поразило бы даже самого искушённого искусствоведа. Спутников встретил сквозняк, скрип половиц и… Двухместная кровать, неприлично щеголявшая голым матрацем.

— Ну… — протянул Пётр Петрович, стараясь скрасить тишину, окутавшую гостиницу в, казалось бы, столь ранний час, — зато мы не спим на вокзале, правда?

— А также относительно защищены от ненужных глаз, — кобылка, не теряя времени, начала деловито расстилать простыни и натягивать наволочки, — ты не стесняйся, располагайся тут, чувствуй себя как в захудалом номере захудалого мотеля, а ещё закрой дверь на ключ и зажги свечку, которая стоит на тумбочке. Спички в правом нижнем ящике стола.

Мятежный огонёк, пламенным лезвием пронзивший всеобъемлющую тьму, осветил своими бликами всё небогатое убранство комнаты. Внутри параллелепипеда с явно низковатым для человека потолком прятались, кроме упомянутых кровати, тумбочки и письменного стола, всего лишь два предмета мебели – вешалка для одежды и небольшое зеркало, что отражало бы в своих недрах заоконную кутерьму, будь эти самые окна не зашторены.

Кстати, о вешалке… Пётр Петрович неожиданно осознал, что впервые за всё то время, что он находится в Эквестрии, задумался о собственной одежде. Писатель дотронулся до своего наряда, прочувствовал аккуратную мягкость хлопковой ткани… В голове его складывалось ощущение, будто бы вплоть до этого момента он даже не представлял, как он выглядит и на кого, чёрт возьми, похож…

Врачевский с некоторым опасением расположился напротив зеркала, ожидая увидеть там, наверное, самого Ктулху – кто его знает, как распорядится судьба. Но опасения, в основной своей массе, оказались напрасными – из зазеркалья на Петра Петровича смотрел опрятно одетый брюнет с короткой, но не под ёжик, стрижкой, на верхнюю часть которого была напялена чёрная хлопчатобумажная рубашка, а ноги прикрывали приличные в своей чистоте брюки. Вполне себе благоприятный видок, подумалось писателю, но всё же слишком официальный…

— Красавец, что тут скажешь, — с интонацией, в которой трудно были определить степень колкой иронии, произнесла Рэрити. – Предлагаю прежде, чем укладываться спать, расставить все улики по полочкам. Пётр, присядь, ибо я приглашаю тебя заглянуть ко мне в глаза…

Единорожка, ожидая, пока Врачевский опустится на край кровати, приготовилась к воспроизведению некоего сложного и многоступенчатого заклинания. Рог её излучал тончайшее, но с каждой секундой всё смелее затмевающее неровное пламя свечи сияние, свидетельствовавшее о невероятном скоплении огромных масс энергии, собравшихся в единой точке.

— Уверена, что у меня после этого не поедет крыша? – с улыбкой, впрочем, не скрывающей за собой недюжинных сомнений, спросил писатель, усаживаясь на желтоватую простынь.

— Кто знает… — только и ответила кобылка, спустя мгновение, поглотив заклятием, наверное, всю Вселенную разом.

...

Поле. Не пшеничное или кукурузное, нет… Это был целый луг из полевых цветов, самых обычных, присущих любому уважающему себя природному сообществу. В воздухе, пропитанном свежестью и утренней прохладой, витал запах дурманящих трав, солнце ласково грело щёки…

— Надеюсь, ты не телепортировала нас прямиком на тот свет, — Врачевский осознал, что он здесь не один – рядом с ним, почти по шею укутанная в саван из колышимых лишь ветром зелёных стебельков, находилась Рэрити, точно так же наслаждавшаяся единством собственной сущности с окружающим их моментом.

— Увы, нет, — словно бы сквозь сон полушёпотом поведала единорожка, — это всего лишь высшая форма заклятия искажения, а также – мой давешний план по спасению Эквестрии.

Лёгкий бриз всколыхнул её гриву, оставив на ясном челе кобылки непослушную пурпурную прядку. Интересно, подумалось Врачевскому, а возможно ли колдовать маскирующее заклинание одновременно находясь внутри целого мира, созданного путём подобной же магии?

Рэрити, глубоко вздохнув, приготовилась к речи, которую давным давно выучила наизусть.

— Знаешь, для чего я построила понивилльскую вышку, устраивала модные показы, налаживала центры психологической помощи? – Рэрити поднялась на четыре копытца и начала медленно прохаживаться вокруг Петра Петровича. – Чтобы однажды сказать им: «Хей, народ, а давайте вы все наденете мои модные очки и линзы и больше никогда не будете думать о горестях и печалях? Вы ведь мне так доверяете, считаете меня чуть ли не святой, так почему бы просто не сделать то, что я вам скажу?» Не такими словами, конечно же, и не так вот сразу – но когда я стала постепенно внедрять эту систему, многие остались полностью ею довольны. Драгоценные камни, из которого изготавливается розовое стекло, добываются прямо внутри кантерлотской горы и продаются за бесценок – ведь никто и не подозревает, насколько мощным накопителем энергии они могут являться. И, уверяю тебя, заклятие работает почти безукоризненно – уже больше трети жителей столицы проживают в «старой Эквестрии», а всё благодаря мне.

Единорожка обернулась и взглянула на внимающего ей писателя.

— Помнится, кто-то из людей рассказывал мне анекдот про машину, у которой спросили, как прекратить войны и сделать каждого человека счастливым, — кобылка вырвала из метафорического грунта травинку, — а та ответила, что следует положить их в капсулы жизнеобеспечения и регулярно вкалывать наркотик. Так вот, мой прежний план выглядел очень похоже, только исключал из себя изоляцию и вредные вещества – основополагающим пунктом оставалось лишь иллюзорное счастье, созданное посредством магического воздействия на мозг. Но потом появился ты, тем самым разрушив мои ранние амбиции и заполнив пустоты новым, гораздо более грандиозным замыслом…

Врачевский тоже поднялся с земли и отряхнул со штанин несуществующую пыль – пожалуй, не объясняй ему Рэрити всё так подробно, он бы и не подумал, что всё перед ним является лишь магическим фокусом.

Вспышка – и вот из ниоткуда возникли натуралистические образы всех сегодняшних подозреваемых: советника Эдмундса, Фредди, Пеликанова и мистера Гершина. Они выглядели совершенно статично и напоминали скорее объёмные модельки, нежели настоящих пони.

— Но я,вообще-то, совсем не для прослушивания «злодейских монологов» тебя сюда пригласила, — единорожка плавно, словно бы не касаясь земли, приблизилась к трём застывшим жеребцам и одному человеку. (Что забавно, под капюшоном у советника совсем не наблюдалось лица – видимо, сказывалось незнание самой кобылкой всех подробностей его строения). – Нам надо в кратком порядке утрамбовать полученную за первый день расследования информацию и выделить подозреваемого номер один.

— Погоди, погоди, то есть ты включаешь в список и Фредди? – писатель, конечно, читал пару детективов, где убийцами на самом деле являлись именно те, кто тщательнее всех искал преступника, но в жизни такое не встречал ни разу – если, конечно, не считать маньяками копов, промышляющих взятками. – Он, вроде бы, стремится оказать тебе услугу, тем что ловит подрывника…

— Я беру в расчёт всех, с кем мы сегодня имели возможность хоть сколько-нибудь продолжительно пообщаться, — Рэрити как могла очистила стебель неизвестной травы и, наподобие Биг Мака, с некоторой брезгливостью прикусила один её конец уголком рта, — всегда мечтала попробовать, что в этом такого необычного, а здесь вроде бы и грязь с микробами не настоящие… Итак, пройдёмся по алиби!

Единорожка, покачивая крупом, вальяжно направилась к Эдмундсу.

— Что ж, здесь у нас замаскированный шпион, который при любом итоговом раскладе может оказаться тайным руководителем всей этой “подрывной деятельности” – а может и не оказаться, — кобылка полностью отдалась образу нуарного частного детектива, — его мотивы неясны, у него отсутствует алиби, но!.. Пока мы не поймаем за хвост того, кто прямо укажет нам на советника в роли заказчика, мы не сможем сделать с «пони в плаще» ровным счётом ничего.

Врачевский кивнул – тут, при всей его неприязни к упомянутому субъекту, не с чем было поспорить.

— Продолжим! Следующий подозреваемый – Фредди! – Рэрити как следует рассмотрела сыщика, который, впрочем, без халата выглядел совсем не так эффектно. – Бывший студент, асоциальный и необщительный элемент общества, обладающий очень сомнительным оправданием – вчера вечером он якобы встречался с одним из своих агентов. Чем не кандидат? С другой стороны, если предположить, что он является подрывником, то непонятными становятся его мотивы – зачем он согласился нам помогать, а также, напомню, пригласил нас самих сотрудничать с ним в расследовании?

— Ну, может он просто хочет нас запутать? – сделал своё предположение писатель.

— Не буду спорить, всё возможно, но есть и ещё один факт, — единорожка дотронулась копытцем до рога статиста, — я его очень хорошо знаю и даже видела медицинское заключение – любая магия сложнее телекинеза вызовет у него прямое кровоизлияние в мозг. Как видишь, Наслоение раздаёт совсем не только полезные сверхспособности…

Дело двигалось дальше и теперь внимание напарников сосредоточилось на человеке – капитане Пеликанове.

— Как ты и говорил, на первый взгляд это очень скользкий тип, но я подозреваю, что он вполне возможно просто чего-то боится, — Рэрити плавно обернулась. – Благо, в современной Эквестрии есть множество вещей, способных нагнать страху на любого из нас. Полиции он сказал, что во время взрыва его видело огромное количество сотрудников посольства, но единственное, что меня в нём откровенно смущает – это концентрат. Люди чисто физически не способны его употреблять – по крайней мере, я не встречала ни одного такого. Так что, для меня он находится довольно высоко в нашем списке.

«Очная ставка» подходила к концу — белое копытце небрежно упёрлось прямо в сморщенный нос мистера Гершина.

— Он говорил, что с утра к нему приходил врач, — предупредил яростный монолог собеседницы Пётр Петрович, смутно припоминая суть разговора со старичком.

— К нему у меня больше всего подозрений, — в голосе кобылки слышалась острая и колючая злость, — этот хрыч строит из себя добренького, но на самом деле обладает сверхспособностью к телепортации в любую точку Эквестрии – такое трудно переоценить, не правда ли? Я читала много детективов, и знаешь, когда кто-то говорит что-то вроде «так ко мне врач, друг, младший брат кузена моего дяди как раз заходил, вот у него вы и спросите» — все сыщики сразу умывают руки и такие – «ох, его кто-то там видел, да это же всё меняет, теперь он точно не подозреваемый, тем более как может быть злодеем такой милашка?». И потом, словно бы назло всем этим предрассудкам, кровожадным мясником оказывается именно самый умилительный персонаж… Не доверяю я ему, вот что.

— Что он тебе сказал, когда я вышел? – Пётр Петрович, приняв решение не ходить вокруг да около, первым же делом задал главный вопрос.

— Ничего особенного, — процедила сквозь зубы единорожка, — просто заметил, что я сегодня не пользовалась вышкой. А ещё трогал меня своими грязными копытами!..

Иллюзия разом исчезла – оказалось, что столь сложная магия почти напрямую зависит от эмоционального состояния заклинательницы. Писатель и модельерша вновь расположились среди мрачной и унылой комнаты – свеча успела уменьшиться ровно наполовину.

— Ну, ты не расстраивайся так, — Пётр Петрович всегда считал, что способность успокаивать кого-то – не самая его развитая черта. – В списке ещё три имени, я думаю, не стоит так сразу судить кого-то…

Кобылка со всей силы плюхнулась на кровать и по уши накрылась одеялом. Писатель, встав посреди комнатушки, совершенно не представлял, что ему в такой ситуации следует делать.

— Ложись, дурень, чего застыл, — пробурчал в его сторону голос из-под одеяла.

— Вот прямо так сразу?

— А ты собираешься стоя спать? – всё-таки, трудно было разобрать, когда Рэрити говорит серьёзно, а когда дурачится, — не волнуйся, мне с человеками не впервой. Вы, в общем-то, если привыкнуть, даже ничего такие…

Ну что тут скажешь, после такого-то заявления? Пётру Петровичу, которого и вправду не прельщала перспектива ночевать на потенциальной территории тараканов, ничего не оставалось, как аккуратно сложить рубашку и брюки на спинку кровати и, оставшись в одном лишь непримечательном нижнем белье, разместиться на противоположном краю ложа, не забыв затушить огарок свечи.

Спустя томительную минуту неловкого молчания, писатель всё же решился заговорить.

— Слушай, вот у меня такой вопрос, — заговорил он, слегка потянув на себя одеяло, — почему вы здесь так рано ложитесь спать? И почему ваше солнце заходит в четыре часа дня?

— Глупый вопрос, но тебе позволительный. Кому вообще как не тебе такое спрашивать, — Рэрити повернулась на другой бок, но её не привыкшим к темноте глазам всё равно удавалось разглядеть накачанный пресс коллеги по кровати, который представлялся её ироничному воображению, — сейчас в Эквестрии, если я не ошибаюсь, весна, а потому по настоянию учёных, солнце опускают раньше – это, якобы, поможет глазам легче привыкнуть к лету, когда светило «выключат» насовсем. Но есть и ещё одна причина – пони не просто так боятся темноты.

Единорожка заговорила заговорщицким и зловещим тоном:

— Есть в Кантерлоте легенда, что по ночам просыпаются страшные твари, называемые «чёрными тенями». Они незаметно подкрадываются к ничего не подозревающим пони и проникают к ним в самоё сознание, чтобы постепенно захватывать контроль над разумом. И причиной этого является ни какой-нибудь заумный план, отнюдь – они всего лишь превратят заражённого в зомби, который продолжит цепь размножения путём укусов! Цап!

Рэрити грозно клацнула зубами.

— Звучит как сюжет из дешёвых комиксов, — Пётр Петрович недоверчиво приподнял бровь – в постепенно рассеивающемся мраке ему виднелась ехидная белая мордашка, улыбающаяся собственному рассказу.

— Так это он и есть, — резюмировала кобылка, — отчасти!..

Ровно после этих слов писатель в полной мере осознал страшную истину – из соседней комнаты отчётливо доносилось мерное и раздражающее тиканье настенных часов. Рэрити, уловив его мысль, вновь сверкнула рогом, и любые мешающие здоровому сну звуки перестали доноситься до ушей её приятеля.

— Ладно, дорогуша, завтра рано вставать, — единорожка вновь перевернулась на другой бок, — так что вношу предложение крепко и бесповоротно уснуть.

— Предложение принято, — ответил ей баритон человека, веки которого, словно бы под действием неведомой силы, неумолимо смыкались.

Вскоре писателю послышалось размеренное сопение, которое он воспринял как знак. Стараясь не разбудить единорожку, человек аккуратно обнял её хрупкое и пушистое туловище.

Завтра предстояло много работы.

«Новый Химик – отвратительно скверный тип. Всё время такой жизнерадостный и позитивный, но первым же делом после вступления в сообщество он написал заявление о смещении на пенсию своего предшественника! Хотя, может быть, у меня просто паранойя…»

— Мисс Рэрити, очень приятно, давно хотел познакомиться с вами лично, — господин Тверской вежливо, но вполне дружелюбно улыбнулся, — а вы, я полагаю, Эмиль, как вас там по батюшке?..

— Фон Грин, — складно ответил Пётр Петрович, наконец-то выучивший собственный псевдоним наизусть.

— Прошу прощения, не успел как следует про вас узнать, — химик, щёлкнув пальцами, поправил слегка съехавшую каску, — кто вы по роду деятельности, какими судьбами в столице?

— Эмиль — известный иностранный политолог и экономист, приехал вместе со мной из Мейнхэттена чтобы помочь советом и, так сказать, прояснить для себя ситуацию, — вовремя вступила в диалог единорожка, дабы не дать своему спутнику сказать что-нибудь лишнее, — а ещё он мой ярый поклонник, мы с ним познакомились на одном из показов.

— Как мило, — Тверской улыбнулся неким собственным мыслям и жестом пригласил гостей пройти вглубь системы тоннелей.

Не смотря на то, что вчера наши герои уснули ещё почти что “засветло” (а именно где-то в седьмом часу), очнулся Пётр Петрович только ближе к девятому делению после полуночи – и всем своим существом почувствовал себя счастливым человеком. В его голову пришло мимолётное осознание – он вспомнил, какое событие могло являться причиной столь продолжительного почивания. Ведь прошлой ночью ему совсем не удалось хотя бы некоторое время провести в объятиях Морфея ввиду огромного количества информации, свалившегося на него разом – и теперь организм взял своё.

Рэрити поднялась раньше и, как ни странно было это признавать, писателю очень не хватало её тепла, когда он только проснулся. Но кобылка не сидела на месте – после краткого ритуала омовения в душевой, находившейся на этаже, и приведения себя в моральный и физический порядок, она отправилась выведывать у хозяйки, выполняющей также роль портье и кухарки, про подробности получения завтрака, включённого в стоимость проживания.

В итоге, не успел Пётр Петрович застегнуть последние пуговицы и расчесать шевелюру собранной пятернёй, как в номер ворвалась слегка взъерошенная и растирающая магией виски, но гордая собой и вооружённая подносом с неизвестного происхождения кашей, бутербродами и чаем единорожка, пожелав по мере передвижения сожителю доброго утра.

Забавно, подумалось Врачевскому. Этой ночью он приобрёл в своём титуле новое определение с приставкой «со».

Позавтракали коллеги и товарищи молча, лишь изредка кидая друг на друга взгляды, выискивая в лицах напротив, наверное, хоть какие-нибудь мысли по поводу произошедших перемен.

А мыслей-то, пожалуй, и не было. Просто, теперь отношения между пони и человеком, расследующих одно общее дело, стали чуть менее формальными.

Шахты открывались рано утром, ещё до «восхода» солнца, но Рэрити честно призналась, что ей не хотелось нарушать сон Петра Петровича. Именно поэтому они оказались здесь только сейчас, позволив часовой стрелке решительно переступить на первую двузначную отметку.

Виктор Сергеевич Тверской, также известный под прозвищем Химик, был молод, обаятелен, энергичен и всё время говорил о каких-то открытиях, инновациях и новых возможностях, что появились у него после прибытия в Эквестрию.

— Я, на самом деле, уже из Третьей Экспедиции, отвечал там за всякие научные исследования, биохимию, ну вы понимаете, — человек в каске был чуть ли не на голову выше Петра Петровича, а потому порой задевал бронированной макушкой за неровный пещерный свод, — но, из-за сами знаете каких трудностей, вернуться обратно мне так и не удалось. Тогда ещё было очень мало известно о том, что ожидает экспедиторов по ту сторону портала, а потому подготовиться было просто нереально – и когда мы прибыли, группа быстро позабыла свои основные цели. Из учёных остались вон только я, да Степанов Николай из первой волны, а остальные разбежались кто куда. Кому-то тут просто безумно понравилось, а кто-то, совсем поехав головой от неизбежного здесь пребывания, нашёл утешение в сидре, или и вовсе пустил пулю в лоб. Но я не из таких… Я сижу себе, тихо работаю, провожу исследования…

— А над чем именно вы работаете? – Рэрити давала Химику возможность выговориться, пока тот самостоятельно желает выдавать информацию.

— Над этим, — сказал учёный и обвёл ладонью внутренности тоннеля, — я, несмотря на официальный запрет к использованию и употреблению концентрата, с личного разрешения Её Высочества исследую и расширяю внутренности кантерлотской скалы. Концентрат, как известно, обладает исключительными взрывоопасными свойствами, он может взрываться даже от длительного воздействия солнечного света – не вашего, конечно, но от настоящего вполне – а потому его обычно хранят в тёмных и холодных местах. Но детонация совсем не обычная, как от взрывчатки – она создаёт локальную и легко управляемую реакцию, благодаря которой можно при должном старании выдалбливать в горной породе настоящие архитектурные шедевры…

Рэрити, а заодно и Врачевский, насторожились – уж слишком часто в последнее время они слышат об исследовании различных подрывных механизмов.

— А как вы считаете, Виктор Сергеевич, какой максимальной мощностью может обладать такой взрыв? – кобылка старалась подходить к истинной теме разговора медленно и постепенно, но, как водится, этого было недостаточно.

— Что около тысячи кило… О, я понял, ради чего вы здесь, — господин Тверской странно улыбнулся, — вас Пеликанов прислал, как же я сразу не догадался. Детонации, правая рука Её Высочества, подозрительный иностранец – вот они, методы предводителя человеческой расы в Эквестрии. Он, знаете ли, всегда предпочитал мне Николая, который, стоило ему только открыть концентрат, сразу же из профессионала превратился в поехавшего наркомана. Что ж, посмею его разочаровать – последнюю неделю я безвылазно провожу здесь, под прицелом взоров десятков моих подчинённых и коллег. Это вы желали узнать?

— Прошу прощения, я не хотела как-то вас уязвить, — единорожка заговорила глубоко извиняющимся тоном – Петру Петровичу только и оставалось, что дивиться её актёрскому мастерству, — мы всего лишь собираем необходимую для дела информацию.

— Что ж, надеюсь, вы её получили, — теперь Химик выглядел в высшей степени раздражённым и даже будто бы брезговал общаться с «пеликановскими псами», — а сейчас, прошу меня извинить – до конца месяца мне надо успеть добраться до центра этого горного образования.

Учёный, формально поклонившись гостям, оставил их наедине с эхом и табличками, помогающими навигации.

— Что думаешь об этом субъекте? – спросил писатель, стараясь говорить не слишком громко.

— Он всё ещё не настолько противный, сколь Гершин, — пробурчала Рэрити, угрюмо поворачивая назад.

— Но, заметь, они оба явно не испытывают особо тёплых чувств к капитану Пеликанову…

— И что ты хочешь этим сказать? – ушки у кобылки слегка дернулись.

— Ничего, — Пётр Петрович и сам не знал, какой из этого следует вывод, — просто заметил…

Тоннели, не обращая внимания на собственную длину, вскоре подошли к логическому концу, и наши герои вновь встретились со вчерашними охранниками, которых, впрочем, в этот раз сопровождал и ещё кое-кто.

— Мисс Рэрити, прошу прощения, а что насчёт вашего заказа?.. – жеребёнок, уже не слишком молодой, но всё ещё не имеющий права называться подростком, вприпрыжку подбежал к парочке из писателя и модельерши – кажется, именно он пару секунд назад околачивался возле стражников.

— Я же сказала, всё без изменений! – кобылка резко и грубо отмахнулась от юного курьера, ускорила шаг и спустя десяток секунд оставила его далеко позади.

— Что за заказ? – как бы невзначай поинтересовался Врачевский.

— Исследования, — кратко и без экивоков ответила спутница, — прямо как у Виктора Сергеевича.

«Сегодня я снова встречался с Твайлайт, и ей Богу, я со стопроцентной вероятностью уверен, что не ослышался – она назвала меня «дорогушей». Это ли не яркой подтверждение моих подозрений?»

Алексей никогда не считал себя хорошим поваром, но многие вещи время изменяет до неузнаваемости. Кто бы мог подумать, что подающий надежды спортсмен, студент и активист будет удивлять жителей иного мира чудесами кавказской кухни? Никто, пожалуй. А в особенности это не заботило тех, кто на самом деле затеял всю эту катавасию с наслоением реальностей.

Аккуратное лезвие, не слишком острое, но вполне удобное для нарезки овощей, в который раз плавно отделило от моркови ещё одну её оранжевую часть, что позволило человеку лёгким движением руки перебросить кругляш на томящуюся на медленном огне сковороду. Впрочем, зачем мыслить так мелочно, подумалось человеку – ведь не только о кухне ему никогда не приходилось задумываться, но и вообще о бытовании в Эквестрии... Он никогда не считал себя избранным, спасителем миров, да и вообще не особо увлекался фантастикой – Алексей мыслил себя скорее как рядового прагматика, способным ставить перед собой лишь ясные и выполнимые задачи, а также решать проблемы по мере их поступления – но судьба, как в таких случаях обычно бывает, распорядилась иначе.

Он до сих пор вспоминал тот день, когда после пересечения пешеходного перехода обнаружил себя не на другой стороне улицы, а на кантерлотской дворцовой площади, рядом с десятками таких же ломающих над происходящим голову людей. Он помнил, как почти что целый год прожил в общежитии, которое сам же параллельно и достраивал, как пытался найти работу, связанную с его увлечениями, а в итоге начал готовить выпечку на пару с человеком, называвшим себя, не особо умничая, просто Саней. Время тогда проносилось весьма незаметно – его напарник оказался добрым и весёлым парнем, практикантом, только-только отучившимся на пекаря, который между делом, сопровождая процесс шуточками про всякие глупости и непристойности, успевал обучать Алексея своему хитрому мастерству.

«Вегетарианские беляши, ну и названьице», — подумалось как-то спортсмену, когда ему сообщили наименование их нового проекта. Но, как ни странно, следуя статистике, именно такие дурацкие и совершенно неуместные имена приживаются лучше всех остальных.

Вскоре, скопив необходимую сумму, Алексей смог позволить себе снимать квартиру в Людском квартале – не слишком импозантную, но по-своему уютную и в самый раз подходящую под описание «холостяцкое гнёздышко». И всё бы ничего, и жил бы он там и по сей день, но судьба вновь преподнесла ему подарок.

На территорию кухни, очаровательно позёвывая, вступила Элис – его спасительница, благодетельница и супруга. Мягкая шёрстка и глубокий взгляд, поражающий ультрамариновым оттенком, вот что первым бросалось в глаза путнику, случайно встретившему этого ангела во плоти.

Впервые они увиделись там, где чаще всего и начинаются подобные знакомства – «в баре». Его с Александром дело расширялось, а потому открытие небольшого кафе стало вполне закономерным следующим шагом к основанию успешного предприятия. Она, закутанная в тёмный плащ-дождевик, тихо сидела за столиком и читала утренний номер тогда ещё популярного «Кантерлотского вестника», а Алексей, окрылённый повышением заработка и новыми возможностями, вживался в роль официанта, восполняя нехватку сотрудников. И, как это случается в тех романтических историях, что написаны неуверенными в себе мужчинами, заключёнными в объятия клише и предрассудков, первой заговорила кобылка. Она взглянула на человека, и в зрачках её словно бы что-то прояснилось – позже Элис будет рассказывать, что в образе спортсмена ей почудился некий старый знакомый, которого она так давно и упорно искала… Кобылка окликнула официанта и спросила: «Не вы ли живёте на седьмой авеню, рядом с магазином хозтоваров?» Получив в качестве ответа удивлённое подтверждение, единорожка, которой, к слову, Элис и являлась, в высшей степени поразилась услышанному: «Но там же столько тараканов, как вас угораздило там поселиться?»

Так, с совершенно не связанного с романтикой и высокопарными фразами диалога начались отношения, продолжавшиеся, в общей сумме, уже почти два года. Элис, хоть она никогда и не признавалась, где именно она работает, оказалась довольно обеспеченной пони, и спустя пару свиданий Алексей, поддавшись нескончаемым уговорам, переехал к ней. Да, оттуда было не так просто добираться до работы, но во всём есть свои прелести – единорожка, казалось бы, поставила себе высшей целью личное удобство и спокойствие «её человека». С того дня, как спортсмен и пекарь переехал к своей подруге, он больше ни в чём не нуждался. Доходило даже до абсурда – пару раз, когда он опаздывал к открытию, а времени дожидаться такси не оставалось, Элис предлогала добраться до места… Прямо на её спине.

Удивительная пони, что тут скажешь… Отношения с ней складывались просто и беззаботно – почивший отец когда-то говорил Алексею, что это признак недолговечности, но человеку совсем не хотелось об этом думать. И вот, совсем недавно, он, точно также, не задумываясь принял предложение единорожки о свадьбе: она говорила что-то о показательном акте, который должен будет продемонстрировать истинный и бескорыстный союз человека и пони, но ему не нужны были объяснения – после всего того, что она для него сделала, было бы глупо отказать ей в единственной значимой просьбе.

— Лёш, что сегодня на обед? – Элис, в посольстве записанная как Гренкина, а во дворце – как Баттерскотч, протерев копытцем заспанные глаза, опустилась на небольшой пуфик.

— Морковка, — Алексей в который раз за сегодняшний день улыбнулся, — тушёная, как ты любишь.

— Так мило с твоей стороны, — кобылка взглянула на календарь, — сегодня что, праздник?

— Нет, просто выходной…

Что может быть хуже идиллии, разрушенной ворвавшейся в самый неподходящий момент реальностью? Наверное, лишь она же, нарушаемая уже во второй раз за неделю.

— Я открою, — Элис, откликнувшись на стук в дверь, сбросила с себя остатки сонной пелены и отправилась встречать гостей.

Вчера к ним уже приходили, угрюмо вспоминал Алексей — поздно вечером, когда они только-только улеглись спать. Детектив, назвавшийся Фредди и упорно демонстрировавший свою лицензию лишь в полумраке, точно знал, когда они вернуться домой, и пришёл сюда, чтобы задать свои скучные и напрягающие сознание вопросы, а также забрать кое-что – Элис, стоило ей только об этом услышать, сразу же с виноватым видом попросила человека выйти из комнаты.

А потом гость ушёл, оставив после себя лишь запах кофе и безвкусную неопределённость. Неприятная история, в общем.

И вот теперь, на этот раз вторгнувшись в самоё святая святых Алексея – на кухню, пришли новые домогатели, правда, сегодня они были уже совсем небезызвестные. О мисс Рэрити, и некоем Эмиле, расследующим дело подрывника, успели расползтись слухи – Элис вчера битых полчаса беседовала о них с Гершиным, встретившим её где-то на улице – и это не считая того, что человек сам не давеча как прошлыми сутками лицезрел эту парочку у себя в кафе.

Почему «у себя»? Ах, я же совсем забыл упомянуть… Его напарник около месяца назад скоропостижно скончался от некоей местной болезни, надышался чего-то, или кто его там знает. Грустно, конечно, но… Довольно очевидно, не правда ли? Инопланетная флора и фауна далеко не всегда встречает землян с распростёртыми объятиями, особенно когда те сами не совсем здоровы…

Гости, последовав вежливому, но не вполне поддерживаемому Алексеем приглашению, уселись за стол – Элис, будучи в душе очень хозяйственной кобылкой, принесла два дополнительных сидения.

— Прошу прощения, но если вы пришли по поводу взрывов – мы вчера уже всё рассказали этому детективу, Фредди, — настроение спортсмена было хоть и не окончательно, но уже изрядно испорчено, а потому он решил не слишком любезничать с «ищейками».

— Правда? – Рэрити, кажется, уловила неприязнь с противоположной стороны стола. – Что ж, тогда, раз вы введены в курс дела и не желаете лишней демагогии, я полагаю, стоит сразу же перейти к вашему алиби. Господин Гренкин, миссис Баттерскотч – где вы провели позавчерашний вечер и последовавшее за этим утро?

— Мы с Лёшей были дома, спали, завтракали, проводили время наедине друг с другом, если вы понимаете, — во имя высших сил, Элис, казалось бы, совсем невозможно было вывести из себя или разозлить – она всё время проявляла чудеса художественного такта и учтивости.

— Вполне, — белая единорожка, вестимо, представляя себя великим сыщиком, переводила взгляд с одного обитателя дома на другого, — вот только и вы войдите в моё положение. Ваши взаимные показания не являются алиби, мне ли вам говорить? Миссис Баттерскотч, если быть честной, то у меня к вам гораздо больше претензий, чем может показаться на первый взгляд. Вы были так или иначе причастны ко всем чрезвычайным событиям, произошедшим на этой неделе – даже во время свадьбы, которая, если вы ещё не запамятовали, проходила во время покушения на Её Высочество, вас тоже очень быстро потеряли из виду – вы исчезли с церемонии под предлогом «болей в животе»…

— И у меня имеется справка от педиатра, подтверждающая отравление, — Элис совершенно безобидно улыбнулась.

Алексей не совсем осознавал, насколько лояльно его супруга относится к подобному типу «допроса с пристрастием», а потому решил вмешаться:

— Вы же понимаете, что ваши слова не имеют за собой никакой иной цели, кроме как уязвить мою жену?

— Я вынуждена не согласиться, господин Гренкин, — Рэрити покопалась в сумочке, которая, к слову, ранее при ней замечена не была, и извлекла из неё несколько бумаг с королевскими печатями. — Мисс Баттерскотч, при всём моём уважении, уже давно стоит у полиции на особом счету – ведь её брат, Грэг, в прошлом был тесно связан с контрабандой, а также был уличён при попытке изнасилования… Но кроме этого факта, а также полного отсутствия вменяемого алиби, есть и ещё несколько тезисов, позволяющие усомниться в «ангельской сущности» подозреваемой. По данным полиции Кантерлота, до Наслоения Элис была тесно связана с Лэмом Фарлингом – опознанным и официально признанным полицией террористом, создавшим и установившим бомбу под постаментом Твайлайт Спаркл. Их отношения не ограничивались крепкой дружбой и так не были завершены, а по некоторым данным мисс Баттерскотч даже встречалась со своим бывшим ухажёром несколько раз за прошедшие два с половиной года.

Бумаги, очерченные множеством печатей, не лгали… Мысли Алексея метались из стороны в сторону – нет, он совсем не считал Элис способной на массовые убийства, но внутри у него клокотало странное и липкое чувство, ни разу не испытываемое им ранее. «Свободные отношения», крутилось у него в голове, «давай не будем расспрашивать друг друга о прошлом»… Человек понял что теплилось у него в груди – ревность, низшее чувство, которое несомненно необходимо было подавить.

— Ваши инсинуации, несомненно, увлекательны, но абсолютно беспоч…

— Подождите, Алексей, я ещё не закончила, — модельерша, в этот раз гораздо более похожая на судью и инквизитора в едином лице, нежели на сыщика, продолжила чтение полицейского заключения, — если вы желаете фактов, получите и распишитесь. Ваша жена уже несколько раз привлекалась к ответственности за хранение и продажу опаснейших артефактов из иного мира, один из которых, а именно, цитата, «заражённая Наслоением микроволновая печь», проданная вашей супругой, поспособствовала смерти Александра Щепкина, вашего коллеги. Среди её наказаний имеются несколько штрафов и два тюремных срока длиною по тридцать суток каждый…

— Элис... – Алексей не знал, что ему думать – осознание пришло слишком резко и совсем без предупреждения. — Ты говорила мне, что уезжала в командировки в Филидельфию…

— Я могу считать ваши слова узаконенным обвинением? – проигнорировав высказывание мужа, с вызовом спросила кобылка.

— Пока что нет, — Рэрити, с видом полной победы и некоторым пафосом, поднялась с пуфа, — с этим разберётся полиция. Вас уведомят о том, когда следует туда явиться.

Гости, уже без помощи хозяев, покинули обитель любви и благополучия. Морковь на сковороде окончательно подгорела…

— Пойду, что ли, мусор выкину, — не найдя иных слов, сказал Алексей кобылке, что сидела рядом.

— Да, — Элис, кажется, всё-таки была выведена из себя. – Что ж, я сразу догадывалась, что Рэрити не просто так вернулась в Кантерлот, «не уезжая из него». Тёмный град уже совсем рядом… Иди, я тебе всё потом объясню…

Кто знает, что двигало спортсменом в течение нескольких следующих минут, но про искомый мешок он благополучно забыл. Дверь за его спиной захлопнулась, а в голове вертелись мысли про Элис, про Саню, про всю его жизнь… Нет, конечно же, вряд ли можно сказать, что его сознание перевернулось только благодаря одному единственному разговору с малознакомой особой, в котором он даже не особенно и участвовал. Просто… Если быть честным с самим собой, эти мысли и сами порой приходили ему в голову.

— Мисс Рэрити, Эмиль, постойте! – окликнул человек детективную парочку, ещё не успевшую завернуть за угол.

Белая единорожка, словно бы только и выжидая этого момента, замедлила шаг и обернулась:

— Что-то запамятовали, Алексей?

Спортсмен, к слову, давно не занимавшийся спортом, тяжело вздыхая заговорил:

— Простите, что задерживаю, — говорил он, сбиваясь и не соблюдая паузы, — я лишь хотел сказать, что Элис вчера и позавчера… И вправду не было дома. Прошу вас, чтобы с ней такого не случилось, помогите ей. Я многого не знаю, но я… Я искренне хочу ей счастья! Она ведь столько для меня сделала…

— Хорошо, Алексей, мы учтём ваши пожелания, — Рэрити, давая понять, что спешит, начала умеренно поспешное прощание, — Эти показания несомненно помогут нашему расследованию…

И они скрылись в общем потоке жителей Людского квартала. Как будто бы и не было пару секунд назад никакой встречи…

— Чёрт, я же про мусор забыл!.. – воскликнул Алексей и, стараясь думать о чём-то хорошем, отправился домой.

— Хорошо, ладно, Натаниэль, вы меня раскусили. Я и в самом деле писатель – тот, кто воистину создал весь этот мир силой одной лишь своей мысли. Если хочешь что-нибудь спросить, сделай это сейчас.

— Я… У меня есть вопрос. А меня вы тоже…Написали?

— Что ж, при всей изобретательности и эффектности, трюк с белой бумагой вместо всех этих донесений из полиции выглядел довольно подло, признай, — Пётр Петрович не переставал впечатляться циничности и ходу мысли своей напарницы – впрочем, он совсем её не осуждал.

— Подло, но необходимо, — Рэрити, кажется, было совсем не стыдно. — Её реакция была просто бесценна! Прости за пустую похвалу, но всё же – как виртуозно это было выполнено… В плохо освещённой кухне, без единой секунды на подготовку – полноценная иллюзия, рассчитанная на нескольких существ и производящая различное воздействие! Тем более, если уж на то пошло, то большая часть из того, что я ей предъявила – вполне себе подтверждённые слухи. Она и вправду некогда состояла на учёте, участвовала в контрабанде…

— Но главным достижением, по твоему, я полагаю, стало то, что Алексей сам выдал нам собственную супругу?

— Несомненно, Пётр, — единорожка по-дружески толкнула его копытцем в бок, — читаешь мысли.

Три часа дня. Открытое кафе неподалёку от замка, Центральный Кантерлот. Все необходимые приготовления выполнены, все подозреваемые опрошены, а потому – оставалось только вновь произвести встречу с Фредди, перенесённую помощи почты на сегодняшний «вечер», и расспросить детектива о его собственных результатах расследования.

— Итак, по итогу нашего с тобой дела, кто, как ты думаешь, самый главный злодеюн во всей этой истории? – Писатель, изучая меню, поглядывал по сторонам, ожидая увидеть знакомый домашний халат.

— Несомненно, это будет кто-то, на кого мы даже подумать не могли и вовсе не обращали внимания, – шутливо ответила ему Рэрити, в томительном ожидании пересыпая содержимое солонки из стороны в сторону, — ведь так обычно и бывает в детективах? Иначе к чему вся эта интрига, напряжение, конфликт… Читатель хочет удивиться, тебе ли не знать.

— И в конце, например, окажется что на самом деле всей этой операцией, хм… Управляла та злая тётка из отеля, вот, точно! – Врачевский решил продолжить забавную аналогию с литературой. – И потом придёт какой-нибудь, ну, не знаю, мудрый старец и скажет: «А помните, помните, какая она была злая, а вы думали что она просто противная, а она на самом деле супер злая!»

— И этой фразой ты только что вычеркнул её из списка подозреваемых, — Рэрити, впрочем, кажется, уже наскучила такая «игра», — где там уже этот официант, во имя Принцесс?

— Я попросил его не подходить к этому столику.

До героев донёсся знакомый кофейный аромат, но образ, представший перед ними, воистину обескураживал. Почему же? Ну, пожалуй, трудно было представить такую ситуацию, благодаря которой Фредди бы решил надолго выйти на улицу, да и к тому же причесаться и одеться в приличную одежду.

Под последней, конечно же, подразумевался старый и застиранный жилет, но вопреки этому, удивлял Рэрити, да и её товарища в том числе, именно сам факт детектива, приведшего себя в порядок.

Фредди, придвинув от соседнего столика дополнительное пластиковое сидение, уселся напротив писателя и модельерши.

— Дорогие друзья и уважаемые клиенты, — начал он, говоря вкрадчиво и полушёпотом, — из записки, присланной мне Рэрити, я выяснил краткие результаты ваших изысканий и в целом остался ими доволен. Вы отлично отвлекли основных подозреваемых от моих личных поисков.

Сие замечание, возможно, стоило бы счесть неприятным и оскорбительным, если бы далее не последовало его дополнение.

— А также собрали массу несомненно важной информации, — добавил он и еле заметно улыбнулся.

— Фредди, пожалуйста, не томи – скажи, что ты успел выяснить? – Рэрити, придерживаясь стандартной заинтересованной схемы поведения, чуть подалась вперёд.

— Одновременно и немногое, и самое важное в нашем с вами расследовании, — с этими словами Фредди лёгким движением магического облачка достал из кармана жилета прозрачный пакет с чем-то чёрным и смутно напоминающем множество раз сложенную одежду внутри. – Да, это именно то, о чём вы, наверное, подумали. Одеяние, в котором был замечен подрывник.

Не смотря на все те удивительные события последних дней, что подстерегали наших героев за каждым углом, это их в прямом смысле слова ввело в некоторый ступор – получалось, что усилия и время, потраченные на разговоры с малознакомыми жителями столицы, совершенно не соответствовали результату противоположной стороны, которая, как виделось на первый взгляд без особых усилий заполучила столь знаковый трофей.

— Миссис Баттерскотч, которая поделилась со мной этой вещью, сообщила, что одеяние всегда имеет собственного владельца и узоры на нём начинают светиться при контакте с хозяином, как, собственно, и утверждали свидетели, — детектив, ещё раз продемонстрировав прозрачную упаковку, вновь убрал её обратно в карман, — я мог бы, конечно же, прямо сейчас произвести исследование на момент того, что кто-то из нас может оказаться собственником данного предмета одежды, но, увы, ей вредно хоть сколько-нибудь долго находиться на воздухе.

— Но позвольте, Фредди, откуда же этот плащ взялся у Элис? – подключился к разговору лишь внимавший до этого Пётр Петрович.

— Контрабанда, господин Эмиль, я думаю, вы понимаете…

И снова пауза, не слишком драматичная, не слишком необходимая, но именно в этот момент солонка в не сконцентрированном магическом захвате единорожки закономерно просыпала добрую треть своего содержимого прямо на стол. На долю секунды Петру Петровичу почудилось, что крупинки “белого яда” слишком ярко воссияли на солнце, а это могло означать только одно — неужели Рэрити вновь колдует своё заклинание?

«К ссоре», — отчего-то вспомнилась писателю старая как мир примета.

— Итак, если вы позволите, я сформулирую план действий, — Фредди наклонился над столом и начал рисовать соляные узоры своей медной подковой, — сегодня я разошлю приглашения всем подозреваемым, а завтра утром они соберутся в здании посольства, в одной комнате. План прост до глупости: вы вслух объявите суть эксперимента, а именно то, что каждый из присутствующих в комнате должен будет дотронуться до обнаруженной нами ткани – в том числе и вы – и будете ожидать реакции. Если её не последует, или она будет несущественной – начните проводить эксперимент. В ходе него мы или окончательно выясним личность злодея, или потерпим полное поражение – ибо по моим расчётам подрывник должен находиться именно среди этих индивидов. Я же буду ожидать результатов снаружи, вместе с полицией…

— Полицией? – Рэрити встрепенулась, но, пожалуй, слишком экспрессивно, — разве ты не понимаешь, что полиция находится под…

— Несомненно понимаю, — Фредди словно бы со снисхождением обратился к единорожке, — но наш противник, кем бы ты себя не возомнила, гораздо сильнее, чем тебе кажется. Если экспертиза, проведённая в посольстве и предоставленная мне следователем, достоверна, он может буквально разорвать каждого из вас изнутри. А мне бы этого, если говорить откровенно, очень не хотелось бы… Я бы с радостью не допустил тебя до эксперимента, но для чистоты оного вы оба должны обязательно там присутствовать – иначе подозреваемые нам не доверятся. И если ты вдруг сомневаешься во мне – я лично завтра перед операцией прикоснусь к ткани – идёт?

Встреча закончилась, и её участники разошлись в сухом молчании, полные решимости, наконец, завершить их общее предприятие. На самом деле, Петр Петровичу было даже немного грустно – на протяжении всего не слишком долгого времени, что он провёл в компании единорожки, он успел если не подружиться с ней, то, как минимум, привыкнуть к её ироничному обществу. В течение почти что двух суток, что парочка провела вместе, они успели вдоволь наговориться, совершить несколько непринуждённых приёмов пищи и даже, кто бы мог подумать, выспаться в обнимку… А если ещё и прибавить к этому часы, когда модельерша притворялась Твайлайт Спаркл... В общем, писатель уже сомневался, что захочет впоследствии прекратить общение с Рэрити – тем более она, кажется, имела на него большие планы.

Пальцы Петра Петровича нащупали в кармане посторонний клочок бумаги – как оказалось, это была аккуратно сложенная записка…

Первой строчкой в которой значилось: «Эмиль, не знаю, догадались вы или нет, но подрывник – это Рэрити»…

«Нынешняя Твайлайт и Рэрити — это одно и то же существо, и здесь не может быть никаких сомнений. Я провёл личное расследование, побеседовал кое с кем – и их почти ни разу не видели вместе. Перемещения модельерши вообще внятно невозможно отследить, а Спаркл в последнее время очевидно совсем на себя не похожа. Ей богу, она даже разрешила называть себя королевой!..»

«Возможно, вы не поверите мне, посчитаете мои слова абсурдом или выдумкой, а может, чего хуже – подумаете что я желаю выгородить самого себя… Но это не так».

В скважине с отчего-то приятным слуху звуком провернулся ключ, и дверь, знакомо неказистая, пропустила своих временных хозяев в недра последующего далее помещения.

На столе расположилось заранее заказанное в номер вино сомнительного качества, а простыни были заменены новыми, более свежими – кажется, «супер злая тётка» наконец-то разглядела в Рэрити мешок с деньгами.

«Я, каюсь, провёл последние сутки отлынивая от работы, но делал я это далеко не просто так – ибо главной моей целью было наблюдение за вашей подругой. Я с самого начала догадывался, что эта её смутно объяснённая инициатива по поиску подрывника – фикция и является лишь очередным поводом для новой игры в детектива. Она искренне считает, что мир вокруг неё – детская песочница, или, если угодно, шахматное поле, где она, подобно несведущему ребёнку переставляет фигуры, не следуя правилам. Рэрити постоянно позирует и актёрствует, меняя образы, как перчатки – возможно, она даже сама этого не осознаёт. Мы с вами должны ей помочь».

Единорожка, устало потянувшись, повалилась на ароматизирующую дешёвым мылом кровать.

— Пётр, дорогуша, как думаешь, здесь где-нибудь можно найти винные бокалы? – кобылка обратила туманный взор в потолок.

— Понятия не имею, — без особого энтузиазма ответил писатель, но, кто бы мог подумать, тут же обнаружил их поверх тумбочки. – Предлагаешь выпить за завтрашнее предприятие?

— Пожалуй, а то у мне всё ещё слегка докучает мигрень…

«Возможно, вы считаете, что в моих словах слишком много лишних метафор, и, пожалуй, окажетесь правы. Но у меня есть и факты. Вы наверняка вспомните не один такой момент, когда Рэрити в деталях описывала «возможные» мотивы преступника, или рассказывала, что «писателя может убить только туман»… Не удивляйтесь, мне она об этом тоже как-то поведала за бокальчиком крепкого красного вина…»

— И как бы наш эксперимент не закончился, я хочу, чтобы никто, а особенно ты, Рэрити, не пострадал! – закончил свой тост Пётр Петрович и опрокинул содержимое ёмкости себе в глотку. Напиток обжигал и оставлял после себя привкус кислого винограда, но мысли после такого возлияния будто бы становились яснее и легче.

— И да восторжествует справедливость! – Добавила единорожка вслед, постепенно потягивая красную жидкость.

«И при этом её мотивы совершенно ясны – внедряя очки, линзы, оказывая «психологическую помощь, она просто напросто добивается абсолютной власти. Рэрити хочется погрузить Эквестрию в сладкий сон – тот, в который она так или иначе окунала каждого своего “близкого друга”. Показная погоня за истиной – лишь прикрытие для её собственной совести, ибо она постоянно лжёт, как себя, так и другим. Я видел её взгляд на площади Рейнбоу Дэш, когда от взрыва погибли десятки демонстрантов. Её глаза горели огнём, Эмиль, и вы знаете, почему. И кто же был ближе всех к писателю, когда на Рэрити, мило беседующую вместе с ним на балконе, было совершено покушение? Правильно, Эмиль – та, кто хотела проверить, убьёт туман её приятеля, или нет. Она очень хорошо знает, что для пони туман безвреден».

— Слушай, Пётр, а я ведь так ни разу и не спрашивала о твоём прошлом – откуда ты? – после третьего бокала речь кобылки, на удивление, всё ещё выглядела связной.

— Я? – на Врачевского же напиток подействовал гораздо более разрушительно, — ну я эт, прямо с Аллеи Писателей, на самом деле. Это место, где одни только писатели и живут – они там пишут, сочиняют всякую муть… А ещё там есть один противный хрен, его зовут Вильем Дарк, он короче самый там тухлый писатель и… И ещё он мой психолог… Прикольно, да?

— Ладно, ложись на кровать, а то ещё заснёшь в положении “носом в пол”… — единорожка беззлобно усмехнулась.

«Задумайтесь, Эмиль – ведь каждый раз во время какого бы то ни было происшествия Рэрити была совсем неподалёку. Ей ничего не стоит замаскировать себя или собственную магию – вспомните, как часто она этим бахвалится. Но если вы всё ещё мне не верите, я приведу вам свой самый веский аргумент, который подтвердил все мои догадки. Тот плащ, что я показывал в упаковке, был не настоящим – пока я демонстрировал его вам, рассеивая внимание Рэрити, настоящее одеяние, влекомое под скатертью моим телекинезом, успело дотронуться до её «непорочного» тела. Результат подтвердился – она хозяин плаща. Я не мог сделать этого в открытую, потому что эта кобылка слишком опасна – я даже вместе с вами не смог бы справиться с ней в одиночку. Завтра я приведу к посольству боевых магов вместе с полицией, и вы собственными глазами убедитесь в моей правоте во время эксперимента».

Поле. Ароматы трав. Пение птиц…

— Слушай, Рэрити, — писатель чувствовал себя так, словно находится в раю, — а ты точно не подрывник?

«И знаете, я совсем не удивлюсь, если именно вы, Эмиль, на самом деле и окажетесь этим самым Писателем – это, пожалуй, многое расставило бы на свои места. Например, объяснило бы ваше неожиданное появление словно из ниоткуда, а также то, почему вы хвостом увиваетесь за вашей спутницей… Но не дайте ей затуманить ваш разум, ибо Рэрити поистине безумна – кто знает, что случится, если её верным слугой окажется самоё божество. А потому, уверяю вас, помните – что бы она вам сегодня не сказала – не верьте ни одному её слову!

С уважением, Ф.»

— Хей, ты что, не доверяешь мне? – кобылка ехидно нависла над человеком, всем своим существом погружённым в высокую траву.

— Да нет, конечно, я просто…

Рэрити не дала человеку договорить и слилась с ним в страстном поцелуе…

«Ко мне снова приходил Эдмундс – давил на жалость, на чувство справедливости, говорил, что будь я чуть сговорчивее, Эквестрия давно бы оказалась на пять шагов впереди. Эх, я бы с радостью показал ему, как с такими скользкими типами поступают на Земле, но, увы, пока что портал в Лунной башне работает по принципу из одного бородатого и несмешного анекдота…»

— Итак, пройдёмся по списку: все служащие эвакуированы, здание оцеплено, «прозрачные стены» установлены, а подозреваемые на позициях – я ничего не забыл? – Фредди, казалось бы, обратился с этим вопросом к самому себе, но Рэрити всё же решила потешить его самолюбие.

— Я никогда не сомневалась в исключительности твоего интеллекта, дорогуша, а потому не сомневаюсь и сейчас, — кобылка улыбнулась и оценила взглядом свой внешний вид, который, впрочем, не слишком отличался от повседневного. – Делай то, в чём уверен, и у тебя всё получится.

Детектив, в отличие от единорожки этим утром решивший принарядится в более подходящий своей профессии наряд (а именно, в коричневый длиннополый плащ, прозванный макинтошем без какой бы то ни было связи с известным сортом яблок, и шляпа – не ковбойская, конечно, но всё равно отдающая стариной и антиквариатом), при помощи одних собственных копыт достал из-за пазухи чёрный балахон подрывника. Одежда выглядела необычно, ибо даже в развёрнутом состоянии невозможно было точно определить её истинный фасон и размер, а также, что самое главное, «видовую принадлежность» — такой совершенно бесформенный плащ мог носить как пони, так и человек, что, по всей видимости, ни капли не сужало круг поиска.

Иероглифы же, которыми вдоль и поперёк было испещрено одеяние, на прикосновение Фредди никоем образом не среагировали – даже тот значок, что при определённом углу обзора напоминал маленькую букву «м».

— Что ж, теперь, когда все приготовления завершены – к барьеру, господа! – сказав так, детектив передал на содержание облачённому в толстые грубые перчатки Врачевскому балахон, и, эффектно взмахнув «рукавами», отправился в смежную с основной комнату, дабы иметь возможность наблюдать и выслушивать каждую мелочь, происходящую в экспериментальном зале.

Писатель и модельерша переглянулись: взгляды их, кроме очевидного волнения, излучали самые смешанные эмоции. Отношения этих двоих набрали свои обороты так стремительно, что они, благополучно перескочив «фазу пылкой влюблённости», вступили в стадию взаимного недоверия. Внутренний голос Петра Петровича всё ещё искренне призывал всей душой доверять этой кобылке, повторял, что она ну просто не может оказаться истинным злом – но не то же ли самое вчерашним днём ощущал другой человек, именуемый Алексеем? И казалось бы, вот она Рэрити, совсем рядом, всего-то стоит взять и дотронуться до неё плащом, дабы развеять все сомнения… Но в сознании писателя уже укоренились ростки подозрения – он понимал, что может даже не успеть прикоснуться к белоснежному тельцу, а операция, тем временем, будет бесповоротно провалена... В комнате же, специально подготовленной и оборудованной, модельерше будет гораздо сложнее использовать свои одурманивающие заклинания…

В ясных глазах единорожки, мысленно повторяющей наспех заученный текст, трудно было разглядеть хоть что-нибудь определённое – там была лишь мягкая и тёплая глубина, постепенно окутывающая сознание каждого в них смотрящего.

Дверь распахнулась, и небольшой кабинет впустил в себя новых и в то же время последних гостей предстоящего часа. Все были в сборе, в тесноте рассевшись вокруг миниатюрного круглого стола.

Два обитых вельветовой тканью кресла гостеприимно пустовали.

Врачевский снова оглядел помещение и осознал, что, несмотря на все личные изыскания Фредди, любой в этой комнате может оказаться террористом. Не зря их всех сюда поместили – словно мух в одну банку. Любое хотя бы малость подозрительное действие со стороны одного или нескольких участников эксперимента, и, кто знает, может быть полиция под управлением советника просто напросто всех их испепелит – для верности.

Лица напротив – просветлённые и нахмуренные, сосредоточенные и раздражённые – каждое из них могло скрывать или на самом деле скрывало за собой совершенно иные эмоции, нежели выражало публично. И добрый старичок Гершин, и явно скучающий Химик, и даже «очевидно скользкий тип» Пеликанов – никому их них нельзя было доверять. В том числе и самому себе…

Рэрити, тем временем, в меру торжественно завершала вступительную речь, заранее заготовленную на их совместном с Фредди совещании:

-...версии расходились – мы даже некоторое время предполагали, что среди Объединённого Сообщества Людей и Пони завёлся чейнджлинг, желающий поссорить нас друг между другом, но в общем итоге расследование всё равно сводилось к данному кругу подозреваемых. Последующий далее эксперимент не предназначен для того, чтобы опорочить чью-то честь или выведать информацию личного характера – с девяносто процентной вероятностью только один из вас на самом деле является преступником. И чтобы доказать или опровергнуть вашу причастность к «делу подрывника», каждый должен будет громко и отчётливо назвать собственное имя и прикоснуться к этой ткани, которая будет дистанционно управляться полицейскими-магами из соседней комнаты. Всем всё понятно?

До слуха Петра Петровича донёсся нестройный хор из утвердительных возгласов и слов согласия. Он плавно, не совершая слишком резких движений, положил плащ в центре стола и медленно стянул перчатки, вблизи больше напоминавшие неумело пошитые варежки.

— Замечательно, — Рэрити, сообразив на мордашке сухую улыбку, опустилась в предоставленное кресло, — тогда, прошу вас, положите руки и копыта так, чтобы их было видно всем, кто находится в комнате, и дожидайтесь сигнала.

Несколько секунд звенящей тишины показались писателю оглушительней пушечного выстрела – на лбу у него выступил леденящий кожные покровы пот. Отчего он так волнуется? — думалось ему. Наверное, причиной этому являлось то, что каждый возможный исход не предвещал после себя совершенно ничего хорошего...

Звук, смутно напоминавший гудок паровоза, смешанный с полицейским свистком, многих заставил вздрогнуть. Балахон, влекомый золотистым магическим облачком, словно бы осторожничая, неспешно приблизился к Петру Петровичу. Писатель поднял правую руку…

— Эмиль фон Грин, — стараясь отчётливо выговаривать согласные, Врачевский опустил обнажённую ладонь на чёрную ткань.

Буквы… БУКВЫ со всех сторон атаковали его сознание. Мир расщеплялся на них и в мгновение ока вновь обретал знакомые очертания… Человек зажмурился, но символы, принадлежащие разным языкам и наречиям, не переставали заполнять его черепную коробку. Кажется, теперь всё становилось очевидно – всё это время, ведомый заблуждениями и ложными свидетельствами, подрывником и террористом являлся…

— Следующий! — послышался магически усиленный голос из-за стены.

Кто-то другой… В отличие от прикасавшегося к ткани человека, самоё одеяние никак не отреагировало на взаимодействие с ним. Казалось бы, теперь можно было вздохнуть спокойно, но в голове у писателя крутилась совсем другая мысль – плащ, до которого он дотронулся, точно не являлся подделкой. Он прибыл извне, из того мира, откуда явился и сам Врачевский…

Тем временем, одеяние, вопреки ожиданиям писателя, двинулось влево – теперь, чтобы добраться до Рэрити, ему придётся совершить полный оборот по кромке дубового постамента. Было ли это случайностью или же намеренным ходом – достоверно узнать истину не представлялось возможности.

Фаерфлай Гершин, расположившийся рядом с Петром Петровичем, тоже оказался чист – это ознаменовала его простая и добродушная улыбка. Справа от себя писатель почувствовал неуютное шевеление – кажется, белая единорожка и вправду искренне желала, чтобы злодеем оказался именно старичок.

«Пальмира», тем временем, направилась к супружеской паре. Первой до балахона решила дотронуться Элис, гордо назвавшаяся Гренкиной – но ткань всё также продолжала «безмолвствовать».

— Алексей Гренкин, — затуманенный мыслями слух писателя судорожно среагировал на восклицание – имя, впервые произнесённое его хозяином полностью и вслух, словно эхо отражалось от стенок черепа Петра Петровича. Ему вспомнился тот же самый образ, в воспоминании являвшийся не слишком важным сюжетным инструментом во второй части повести… «Забавно, — человек мысленно усмехнулся, — недоразвитый старый персонаж получает новую порцию линий характера в сиквеле…»

Очередь, которая, казалось бы, продвигалась со скоростью улитки, переползающей оживлённую проезжую часть, добралась до капитана Пеликанова. Тот, осмотрев плащ на предмет, видимо, каких бы то ни было «ловушек», самым формальным тоном нарёк себя Андреем и обеими руками сжал ткань в кулаки.

Прошло две секунды, затем три, четыре… Нет, одеяние никак не откликнулось на прикосновение, отнюдь, но время в кабинете будто бы остановилось. Пётр Петрович почувствовал, что стол под его ладонями беззвучно вибрирует – началось, промелькнуло у него в подсознании. Кто-то в этой комнате использовал сильнейшую магию, подобную той, что смогла проделать брешь в фиолетовом Барьере. Оставалось только выяснить, кто именно…

Писатель прислушался к собственным ощущениям и ответ сам собой вырисовался у него перед глазами – взрыв был направлен в сторону Рэрити и производился самым очевидным «злодеем» и скользким типом – господином Пеликановым, принимавшим «концентрат» якобы для собственного выздоровления. Его руки только что пропустили через стол энергию, которая спустя долю секунды убьёт всех, кто находится в этом помещении, а может быть даже и поорудует за его пределами…

Врачевский тяжело, но облегчённо выдохнул.

— Прости меня, дорогуша, — прошептал он, обращаясь к Рэрити, и возложил свою ладонь поверх её копытца, — за то, что сомневался в тебе.

Мало кто может внятно и рационально описать дальнейшую цепь событий – в том числе точной картины не дают и сыщики, что восседали на своих стульях за «прозрачными стенами». Многие из тех, кто принимал в происходящем непосредственное участие, очнулись уже на улице, пытаясь пробиться сквозь многочисленные клубы пыли и ошмётки кирпичной кладки…

От комнаты на первом этаже, в которой проходил эксперимент, остались лишь несущие стены да фрагменты потолка, но, что удивительно, магия не сумела хоть сколько-нибудь значительно кого-то поранить – как выясниться позже из показаний обвиняемого, взрыв и не имел за собой цели кого-то умертвить. Пеликанов, если верить его, в последний момент просто поддался отчаянному желанию скрыться среди поднявшейся суматохи, но, как показала практика, сделать ему этого не удалось…

Из соседнего с пострадавшим помещением окна поспешно выбирался Фредди, по пути отряхивая свой «раритетный» макинтош. Белая единорожка без видимых признаков нахождения в сознании обмякла среди кирпичей, Элис Баттерскотч с победоносным выражением мордашки удерживала магическим захватом главного террориста в лице капитана, а старичок, казалось бы, и вовсе не заметил детонации – знал себе, да рассказывал успевшим сбежаться отовсюду горожанам, что да как стряслось.

Писатель бережно поднял тельце своей напарницы и положил его на заранее приготовленные медиками носилки. Из глубин пылевого тумана к нему приблизился детектив, сдувая со шляпы следы штукатурки, и как бы невзначай, но на самом деле с глубоким сожалением в голосе обратился к Врачевскому:

— Простите меня за те резкие слова в записке, — чуть дрогнувшим голосом произнёс он, — я… Я сам не ожидал такого расклада. Конечно, этот Пеликанов был среди предположений, но далеко не на самом первом месте… Что ж, все иногда ошибаются.

Из недр на скорости затормозившей кареты бодрой походкой появился крайне знакомый Врачевскому персонаж.

— Пакуйте его и следите за руками, — советник Эдмундс, облачённый в неизменный чёрный, но отличающийся полным отсуствием узоров плащ, не обращая внимания на Петра Петровича, первым делом с несвойственной самому себе интонацией обратился к Фредди. – Молодчага, парень. С самого начала знал, что на тебя можно положиться. Завтра получишь свой гонорар…

— Премного благодарен, — послышался ему в ответ размеренный голос детектива.

«Так вот оно как...», — писатель, проводив взглядом единорогов, размял затёкшие от нервного напряжения конечности и, погрузившись в чуть более насущные думы, отправился искать ближайшую карету скорой помощи.

— Господин психолог или, точнее… Господин писатель… Я, кажется, кое-что вспомнил.

— И что же это, Натаниэль?

— Я вспомнил, кто такой Евгений Серский…

— И тьма есть суть его – Град питается ей и поглощает собою всё больше и больше миров! – Элис, кажется, наконец-то заполучила свой звёздный час – ей, вещавшей с главной столичной трибуны, внимал чуть ли не весь Кантерлот. – Создания, соблазнившиеся тайнами, сокрытыми в нём, больше никогда не смогут отличить правду от лжи, вымысел от истины. Тёмный Град рано или поздно настигает каждого – нельзя просто сидеть и ждать, пока наваждение само собою исчезнет, ибо этого никогда не произойдёт! Его властитель, именуемый Чёрной Сущностью, пред тем как силой поработить девственную Вселенную, проникает в ряды её жителей и совращает младые умы, получая себе в поклонники сотни и тысячи верных слуг, которые в любой момент будут готовы безропотно проститься с жизнью во имя его ереси… Отныне, опасность как никогда рядом – Тёмный Град уже совсем близко, и не междоусобные распри наш главный враг, а это исчадие Тартара. Мы должны убить ангца тьмы, растоптать его собственными копытами, и только тогда спокойствие вернётся на наши земли! Благодарю за то, что дали мне слово…

Проведённый эксперимент остался где-то глубоко во вчерашних сумерках, что прошли необычайно суматошно, судорожно и как-то холодно... Полиция, которую с недавних пор возглавляла никто иная как Спитфаер, заполучила себе одновременно и огромный куш, и тонну бюрократической волокиты. За сутки, что оставили после себя лишь сумятицу и неразбериху, Пётр Петрович успел наизусть выучить биографию Эмиля, историю его знакомства с модельершой, переезда в столицу и многое, многое другое: писателя несколько раз скрупулёзно допрашивали, что не трудно было оправдать – ведь ранее его здесь, по сути своей, никто никогда и не видел.

Рэрити оклемалась довольно быстро, но головная боль, что мучила её ещё задолго до этого, лишь усилилась в своём воздействии. Целый день единорожка ходила сонная и вялая, скупо отвечала на вопросы и свидетеля из себя представляла крайне малоинформативного, а потому вскоре полиспони благополучно от неё отстали, не пожелав, однако, отпустить кобылку в свободное плавание.

Советник Эдмундс то и дело мелькал в коридорах полицейского управления, а вот Фредди, со слов одного из его знакомых среди блюстителей порядка, «был очень рассержен на самого себя из-за неверных выводов и решил, выполнив свою часть сделки, прекратить участие в расследовании». Что, впрочем, не помешало ему прихватить с собой обещанный советником гонорар.

Пётр Петрович, ни разу надолго не отлучаясь от своей «напарницы», меланхолично наблюдал за секундной стрелкой дешёвых урбанистических часов, повисших на небольшом гвоздике – это помогало ему хоть как-то скоротать время.

Ночевать «пришлось», если здесь уместен такой глагол, в самоё королевском дворце, который уже успели кольцом обступить журналисты. Газетные страницы и глянцевые обложки так и пестрели непременно интригующими заголовками: «Неужели всё это время злодеем был предводитель людей?» или, например, «На самом ли деле Твайлайт по ночам перевоплощается в Рэрити, чтобы пополнить казну в образе ночной бабочки?» Её Высочество, которая, если верить заявлению советника, “не очень хорошо себя чувствовала”, уже довольно давно не появлялась на публике, тем самым волнуя последнюю до глубины души – уж не случилось ли с их благодетельницей чего-нибудь страшного?

План модельерши медленно, но верно трещал по швам – главный козырь, ради которого она и пустилась во всю эту рискованную игру в детективов, словно бы по сценарию фальшиво исполненной пьесы мгновенно оказался прямо в копытах у Эдмундса, к слову, не приложившего к поиску почти никаких усилий. Фредди же, который хоть и оказался в конце концов в некоторой степени «предателем», всё равно не вызывал у Рэрити какой бы то ни было особенной злобы – когда их взгляды однажды пересеклись, она лишь безучастно проводила его глазами и продолжила оцепенённо ожидать окончания следственной кутерьмы.

И вот, утро поприветствовало столицу свежей новостью – королева организовывает новую встречу со своими подданными, которую, вопреки ожиданиям собравшихся, открывала какая-то незнакомка, вещающая про конец света.

Но, публике, а если точнее, основной её массе байка пришлась по вкусу, ибо составлена она была не абы кем – над речью мисс Баттерскотч поработал лично советник, который использовал в ней старый и проверенный временем приём – переключение внимания. Народным массам всегда было легче обвинить во всех своих бедах некоего абстрактного внешнего противника, будь-то сосед, мешающий своим ремонтом их вдохновению, или другая страна, которая тайно строит козни и заговоры вокруг честных и благочестивых граждан Эквестрии.

Собственно, во многом именно ради этого и была затеяна вся операция. Осталось только дополнить её парочкой финальных штрихов…

На сцену, которая всего неделю назад была заминирована террористами, выводят скованного магией капитана Пеликанова в сопровождении конвоя из пяти крепких единорогов – тот, понурый, но полный решимости высказать то, что думает на самом деле, покачивался из стороны в сторону.

— Перед вами господин Пеликанов, в узких кругах прозванный Подрывником, — Рэрити, старательно, но не совсем ловко изображающая Её Высочество, дала публике время для праведного негодования – на до блеска вылизанный дощатый пол трибуны разом прилетело несколько заранее заготовленных протухших овощей. – Вчера он чистосердечно признался во всех своих злодеяниях и глубоко раскаялся в содеянном — он сказал, что совсем не желал смерти тем, кто погиб на мирной демонстрации. На плечах его также лежит смерть одного из сотрудников Посольства и покушение на мою личную безопасность — и за это он, несомненно, понесёт крайне суровое наказание. Но в обмен на сотрудничество капитан попросил лишь дать ему возможность выступить перед вами. Что ж, Эквестрия – гуманная страна. Прошу вас…

Рэрити бодрой трусцой убежала за сцену, где её всё это время ожидал писатель. На мордашке у неё читалась усталость поистине вселенского масштаба.

— Эмиль, — обратилась она к Врачевскому, не давая ему вслушиваться в речь капитана, — скорее пойдём вниз, ты мне очень нужен…

Её предложение оказалось настолько поспешным и неожиданным, что в голову Петра Петровича ненароком полезли странные мысли… Но перечить он, в любом случае, не решился.

Трибуна примыкала собою прямо ко дворцу, и через последний же можно было довольно несложно пробраться в небольшую полость под сценой – именно туда, где давеча была установлена взрывчатка. С того дня здесь постоянно дежурила стража, а инженеры с завидной периодичностью проверяли каждую половицу — вот и теперь они зачем-то ковырялись в покрытом деревянными досками настиле.

— ...Сергей, как это было не прискорбно признавать, оказался одним из главных пособников Чёрной Сущности, — доносился сверху глуховатый глас капитана, — он добывал для него информацию и осуществлял дополнительную агит-подготовку среди других сотрудников посольства, а также обычных жителей Людского квартала. Когда же я решил уличить его в этом, он предпринял попытку внушить мне свои идеи при помощи тёмной магии, а позже, потерпев неудачу – попробовал меня уничтожить. Если бы не Николай, мой верный друг и отличный учёный, который разработал теорию о симбиозе людей и концентрата – я бы не выбрался оттуда живым. А покушение на королеву… Увы, я вынужден признаться, что Её Высочество не достаточно честна с вами…

Рэрити слегка навострила ушки, но в целом не проявляла никакой особенной реакции на слова Пеликанова – чего не скажешь об инженерах и страже.

— Эмиль, встань сюда и сосредоточься – мне нужно чтобы ты определил, нет ли здесь новой взрывной установки, — единорожка копытцем указала писателю на центральную часть подвальной комнаты. Врачевский, всё ещё не слишком понимая, зачем это нужно делать именно сейчас, впрочем, не стал слишком сильно задумываться и оперативно последовал совету.

— Мисс Твайлайт Спаркл не поведала вам, насколько близко она сама связалась с Сущностью, пока та находилась под стражей в кантерлостком замке, захваченная королевой в день первого на неё покушения, — капитан, видимо, почувствовал себя истинно революционным оратором – его речь чересчур изобиловала излишним пафосом и своеобразными эпитетами. – Она так сильно поддалась его влиянию, что даже делила с ним одну постель! Я, благодаря своим верным источникам, а также господину Эдмундсу, был хорошо осведомлён об этом, но принял неверное решение – вместо чёткого и ярко выраженного плана в голове моей бурлила лишь одна единственная мысль: «Да, именно из-за этой чёрной твари страдают мои люди и эти безобидные пони. Она есть причина появления пожирателя жеребят и трещин в кантерлотской скале…» Сущность – это истинное зло, которое, несмотря на некоторые преувеличения миссис Баттерскотч, на самом деле хочет погрузить Эквестрию во мрак. И я, довольствуясь лишь услышанной мною идеей о том, что раз тварь избегает тумана, то он для неё смертелен, решил проделать в Барьере брешь неподалёку от балкона, где королева мило беседовала с нашим общим врагом. Я был глуп, и я признаю это – я совсем не задумывался о здоровье принцессы и заботился лишь о собственных людях. Но в случившемся были и свои плюсы – детонация и вправду ослабила Сущность, тем самым очистив Твайлайт от потустороннего морока! На этом я хочу закончить свою речь. Мои слова нисколько не оправдывают меня, и я обязательно понесу заслуженное наказание за свои преступления – но сделаю я это зная, что вы поняли меня, услышали и осознали истинные масштабы нашей беды.

Прошло несколько секунд и, что удивительно, вскоре до ушей Петра Петровича донеслись отчаянные аплодисменты. Что ж, публика получила от встречи именно то, что она и желала – решение всех проблем без её непосредственного участия. Им сказали – «всё хорошо, ребята, во всё виноват злой злодей, а не эти ваши сложные межвидовые отношения» — и они с радостью поверили. Наивные…

— Рэрити, слушай, я не очень понимаю, как я могу помочь в поиске…

Не успел писатель договорить этих слов, как руки за его спиною были резко сведены вместе и скованы зачарованными наручниками, а на шею нацепили небольшой пурпурный амулет. Справа и слева от него неожиданно появились грозные и вооружённые до зубов стражи.

— Прости, Пётр, я совсем не желаю этого делать, — в голосе Рэрити звенел слышимый только её собеседнику громогласный отзвук почти физически ощутимого душевного диссонанса, — но не я принимаю решения. Сейчас это просто необходимо… Прости.

Знаете чувство, когда лифт, только-только начиная свой подъём, создаёт чувство, словно земля на долю секунды уходит из-под ног? Так вот, что-то подобное в следующую секунду испытал и писатель. Последним, что он увидел, пока находился в подвале, была белая единорожка, исчезающая в телепортационной вспышке.

Толпа. Всепоглощающая, всеобъемлющая, разношёрстная и гудящая масса, считающая тебя единоличным злом. Твайлайт Спаркл вновь оказалась на сцене:

— Вот она – Чёрная Сущность, — говорила она, надрывно драматизируя почти в каждом слове, — мы не знаем, какова её истинная форма, но выяснили, что эта тварь может принимать образ и подобие любого из нас. На некоторое время ей удалось запутать даже меня… Мы с советником Эдмундсом наивно предполагали, что содержание этого существа в глубоких тюремных подземельях сдержит его – но оно и оттуда продолжало влиять на наши умы. А потому, путём открытого и честного голосования, было принято решение о необходимости безоговорочного уничтожения Чёрной Сущности.

Слова сливались в ушах Врачевского в несвязный общий поток. Уничтожения?.. О чём она вообще говорит? Неужели она и вправду решила…

В этот момент белую рубашку Петра Петровича испачкал гнилой ярко-алый томат. Ничего, подумалось ему – это не смертельно. Но в следующий момент ему в лицо прилетел увесистый и острый камешек…

В ушах писателя, казалось бы, зазвучали трубы – он согнулся и еле-еле удержался, чтобы не упасть с трибуны. На ладони, которой он придерживал повреждённую сильнейшим ударом челюсть, собралась изрядная лужица крови, перемешанная с осколками зубов.

— Тише, не стоит раньше времени прибегать к насилию – Её Высочество, словно бы не обращая внимания на корчащегося человека, обращалась к толпе, — над Сущностью в течении следующей недели будет произведён суд, где он получит официальное наказание за каждое своё преступление. Смертная казнь давно исключена из списка применяемых к убийцам санкций, но в данном случае оставляя тварь в живых, мы лишь усугубим проблему. А поэтому, на следующий же день после вынесения приговора, я лично приведу его в исполнение!

Публика ликовала. В писателя летели всё новые и новые камни – видимо народ забавляло смотреть, как он извивается, подобно тряпичной кукле. Земля под ногами мелко вибрировала…

Всё снова превращалось в буквы…

«Сегодня в сообщество записалась семейная пара – Элис и Алексей Гренкины. Я был у них на свадьбе, и мне трудно было вообще поверить, что такой союз вообще возможен. Но, на самом деле, рано или поздно этого стоило ожидать…

Я ведь ещё не говорил, что все люди, попавшие в Эквестрию – это молодые юноши и мужчины?»

В коридорах кантерлотского замка стало необычно тихо – с улиц не доносились громкие лозунги, не слышно было частого перестука серебряных подков и даже стражников, казалось бы, заметно поубавилось.

Пётр Петрович, вопреки ожиданиям, чувствовал себя сносно – лишь ночью его беспокоила ноющая головная боль. После того, что случилось на демонстрации, он ожидал проснуться где угодно, но только не в одной из королевских палат, где он провёл почти весь прошедший день. Впрочем, в подобной ситуации вряд ли стоило чрезмерно грустить, ибо как бы там ни было, а он хотя бы не в тюремной камере.

Оконные стёкла, как писатель подметил утром, изменили свой цвет на пурпурный – теперь даже у его покоев имелись свои собственные фиолетовые очки. Под дверью он нашёл скудный завтрак, который, как ни странно, находился уже внутри помещения, а сам человек впоследствии обнаружил себя запертым.

Вскоре, относительно предыдущего его времяпрепровождения, за ним явилась Рэрити, волоча за собой небольшой чемоданчик.

— Эдмундс опять всех собирает, сказал тебя тоже позвать, — кратко ответила она на немой вопрос писателя, — наверняка очередной цирк устроит.

Пустые лестничные пролёты, безликие вычурные стены – казалось, что дворец просто напросто вымер, оставив среди своего населения лишь парочку призраков, направляющихся на общее совещание.

Кабинет советника располагался совсем не там, где обычно обитают ему подобные – подальше от королевских особ и поближе к земному грунту. Миновав очередной поворот и спустившись ещё на этаж ниже, Врачевский, следуя за своей провожатой, пригнулся, дабы не удариться головой об узкую дверную раму. В кабинете, не слишком широком и просторном, их уже ожидали Гренкины, капитан Пеликанов и, несомненно, Его Злодейничество советник Эдмундс.

— Что здесь делает Подрывник? – с ходу, решив церемониться спросила модельерша. – Разве он не должен содержаться под стражей?

— Тише, дорогуша, спокойнее, я сейчас всё объясню, — мимику советника, какой бы экспрессивной она не была, отражало лишь мерное покачивание капюшона, внутри которого, казалось, была сокрыта настоящая чёрная дыра. – Всему своё время…

Пётр Петрович, не ведая, как ему следует представляться – Эмилем, Врачевским или вовсе каким-нибудь Василием Кузьмичом – расположился в довольно низком и явно не предназначенном для его роста красном кресле. Остальные, а именно те, кто ещё не последовал его примеру, как ни странно… Последовали его примеру. Да, звучит довольно коряво, но, как по мне, в реальности всё только так и бывает…

— Дорогие друзья и коллеги, — декламационно заговорил советник и, что стало полной для всех неожиданностью, откинул на спину капюшон, — я хотел бы начать нашу встречу с того, что собираюсь заново вам представиться. Моё имя – Грэг Баттерскотч, и с этого дня в этой комнате вы можете называть меня просто Грэг.

Пожалуй, самым необычным в произошедшей ситуации было то, что вслед за рассекречиванием одной из главных интриг повествования, не последовало никакого открытия. Кроме как самим исполнением сей поступок был, к сожалению, мало чем примечателен – Эдмундс, сменивший имя и прикид, выглядел всё таким же Эдмундсом, только теперь он ещё и походил на потрёпанного жизнью пожилого единорога. Фамилия Баттерскотч не вызвала в сознании писателя ровным счётом никакого отклика, из чего следовало заметить, что Грэг также не присутствовал и в прошлых частях романа, а потому, будь сей момент главным сюжетным поворотом, призванным выбить читателя из душевного равновесия и заставить переосмыслить прочитанное, он, пожалуй, вынудил бы его лишь задать себе очевидный и закономерный вопрос – и ради чего я потратил время на эту муть?

Хотя, кое-что в новом амплуа этого персонажа всё-таки являлось примечательным – советник явно приходился кобылке по имени Элис родственником или тёзкой.

— Но не ради этих слов я вас здесь сегодня собрал, — Грэг плавно встал из-за стола и прошёлся по кабинету с низким потолком, — а для того, чтобы поздравить вас с удачным завершением нашего спектакля. Браво, дорогие мои – занавес закрывается, зрители заливаются аплодисментами, а на сцену выходят актёры, дабы в последний раз поклониться публике. Итак, дамы и господа, кобылки и джентелькольты, прошу любить и жаловать…

Комнату озарила вспышка, заставившая Рэрити вздрогнуть и судорожно схватиться за собственный рог. Тельце её исходило мелкой дрожью…

— Мисс Рэрити, в роли Её Высочества Твайлайт Спаркл, безвременно застрявшей по ту сторону портала! – советник не на шутку разошёлся – видимо, подобное «вскрытие покровов» доставляло ему истинное удовольствие. – Блестящее исполнение, которое, при незнании личного характера королевы, легко было бы спутать с оригиналом…

Грэг, сделал шаг влево и указал копытцем в сторону писателя:

— Роль Эмиля фон Грина, приезжего иностранца из далёких земель, посчастливилось исполнить новичку в нашей труппе – Петру Петровичу Врачевскому, таинственному пришельцу, недавно получившему прозвище Чёрной Сущности. Пётр неопытен, но пылок и страстен – если он вживается в роль, то его оттуда за уши потом не вытащишь. Неотёсанный алмаз, который при должной огранке может затмить собою любой имеющийся в коллекции бриллиант!

Оказавшись напротив семейной пары, которая, кажется, вполне себе помирилась между собой, советник еле заметно улыбнулся.

— А вот и наши голубки, которые во время исполнения роли счастливой четы супругов и вправду полюбили друг друга, — Грэг, похлопав по спине слегка недоумевающего Алексея, вновь разразился в похвалах. – «Наивный парень» и «Роковая интриганка», в образ которой так метко попала моя сестрица. Элис, надеюсь, ты рада вновь меня видеть?

Со стороны было нелегко достоверно ощутить на себе истинные эмоции единорожки, но она, как минимум, не отстранилась от довольно нагло ведущего себя советника. Видимо, они и вправду родственники.

— И, наконец, — Эдмундс помедлил и, завершая монолог многозначительной паузой, обратил взор к Пеликанову, — гвоздь программы, звезда сегодняшнего шоу и главная достопримечательность последних дней…

— Альфред Визард, — сказав так, капитан мгновенно поднялся со своего сидения и, претерпев довольно мерзкую метаморфозу, встал на четвереньки, постепенно обращаясь во Фредди...

«Альфред Визард…» - не щадящие мозговую деятельность вспышки вновь заставили сознание писателя почти что воспламениться: «…персонаж первой и второй частей повести… Обладает невероятным магическим потенциалом, но магия его крайне не стабильна. При неправильном сочетании и направлении сил колдовская энергия может вызывать разрушительные детонации. Пример тому, взрыв устроенный Альфредом в собственной школе во время детского Шоу Талантов… Благодаря воздействию Тёмной Энергии обладает возможностью к перевоплощению в ранее виденные им образы...»

— Простите меня, что перебиваю, но, чёрт, вся эта афера прошла настолько феерично, что я не могу не позлорадствовать, поведав, насколько идеально всё было продумано, — Фредди достал из внутреннего кармана уменьшившейся вместе с ним одежды Пеликанова свою верную флягу и конкретно к ней приложился. – Вы не обижайтесь, это я так, здоровье подкрепляю. Кстати, тот чемоданчик, Рэрити, что ты так застенчиво прячешь под креслом, кажется, предназначался мне.

Модельерша, подобно многим в этом кабинете, не знала как реагировать на происходящее – абсолютному большинству среди присутствующих здесь жителей столицы истинное имя детектива мало о чём поведало – в общей своей массе все были удивлены скорее резким перевоплощением, нежели раскрывшимися писателю подробностями его прошлого.

— Я думала, что Фредди тоже будет здесь, а потому… Прихватила с собой… — Рэрити говорила крайне сбивчиво и всё не могла найти необходимых ей слов.

— Не нужно объяснений, дорогуша, — Альфред телекинезом вытянул багаж из цепких объятий единорожки – внутри оказались рядами сложенные колбочки с концентратом. – Эх, ты всегда знаешь как мне угодить. Чёрт, как же мучительно и противно было разыгрывать перед тобой меланхоличного и забитого жизнью социофоба, ты бы знала… Но если начать сначала, мы с господином советником познакомились ещё тогда, когда он только-только начал заниматься своей деятельностью – Грэг, помнится, сказал мне, что давно ищет талантливых пони. Под его руководством я помогал Спитфаер в полиции, а потом, не выходя из-под чуткого за мной присмотра, занялся частным сыском, внутренне лелея лишь единственную мечту – заставить тебя прочувствовать такие же скверные эмоции, что ты некогда преподнесла мне. «Для меня это было лишь игрой, а для него – чувством всей жизни» — драматично, не правда ли? И, как это часто бывает, однажды мне подвернулась искомая возможность…

Все, в том числе и советник Баттерскотч, если уместно теперь его так называть, внимали подобной интерпретации с большим интересом – да и самому детективу, кажется, нравилось художественно расписывать свои приключения.

— Господин «Эдмундс» предложил мне одно дельце – я должен был написать Рэрити письмо о том, что опять страдаю без нового расследования и тем самым вновь привлечь её внимание к своей персоне, — Фредди, по всей видимости, давно и заранее готовился к подобному моменту – каждый его жест, казалось бы, был продуман до мелочей. – А цель советника оказалась удивительно проста – ему нужно было как можно скорее выдворить особу, «временно исполняющую обязанности» королевы, из этого прекрасного замка, дабы на некоторое время получить над ним полный контроль, а также набрать против неё компромат. Моя же роль также была исключительно незамысловата – я должен был приманить эту наивную единорожку мифической надеждой на то, что она окажется на шаг впереди своего соперника и тем самым вновь вовлечь её в одну из так горячо любимых ею детективных историй. Что ж, каюсь, я подошёл к задаче с изрядной долей оригинальности…

Альфред сделал вынужденную паузу и благополучно вылил себе в желудок остатки горячительного напитка из фляги.

— Знаю, знаю, мой рассказ сейчас невероятно похож на монолог какого-нибудь комиксового злодея, — единорог с наигранным сожалением покачал головой, — но, Дискорд подери, иногда так приятно ощущать себя таковым... Особенно после того, как твой план, так сказать, целиком и необратимо сработал в необходимом тебе, и, что главное, глубоко позитивном русле. Нет, вы только посмотрите на улицы – митинги совсем прекратились, пони вовсю обсуждают россказни о Тёмном Граде и других ужасах, совершенно позабыв про то, что ещё недавно обвиняли друг друга в детоубийстве. Впрочем, я, кажется, отвлёкся. Вы, наверное, хотите узнать, где же тогда настоящий капитан? Спешу унять ваши терзания – Пеликанов Серёга был убит моими собственными силами, буквально за несколько секунд до твоего, Рэрити, ко мне визита. Время выбрано без какой-либо высшей цели, просто ради того, чтобы дополнительно подстегнуть твой интерес к расследованию, так что, как бы вы там обо мне ни думали, мне искренне жаль, что кто-то из-за этого погиб… Кстати, не стоит винить меня за убийство Сергея – как никак, а именно этим я спас тебя от будущей участи господина Врачевского. Настоящий Пеликанов слишком сильно подкопался под твой спектакль с Твайлайт и даже, что самое неприятное, со дня на день собирался отправиться в редакцию «Пурпура» — там падки на подобные скандалы. В общем-то, здесь наши с советником интересы вновь совпали – после его нескольких неудачных попыток совершить сделку с предводителем людей, он, зная о моих способностях, вновь попросил меня об услуге – и я даже с некоторым удовольствием вставил в свой план пункт с подменой Пеликанова.

Клубок, запутавшийся вокруг всего этого дела, медленно и постепенно распутывался – по крайней мере, так казалось активно внимающему писателю.

— В общем-то, так и прошло необходимое Грэгу время, — продолжал Визард, магией откупоривая одну из свежих склянок с фиолетовой жижей, — я направил тебя вместе с твоим дружком “Эмилем” по ложному следу, тем самым также собирая для господина советника необходимую информацию – помнишь про заклинание удалённого прослушивания, которым пользовались Твайлайт и Селестия во время организации экспедиции «на другой континент»? Ты довольно часто рассказывала, как присутствовала при этой сценке… Так вот, если ты заметила, оно, при длительном использовании, вызывает весьма неприятную и раздражающую головную боль. Надеюсь, она частенько напоминала тебе о тщетности бытия... Так о чём это я?.. Ах да!.. Кроме сведений о тебе, Рэрити, Грэг в то же время собирал сведения и об остальных возможных участниках данного собрания – и некоторые их них, получились даже слишком интимными…

Взгляд, брошенный после этих слов на Петра Петровича, заставил бы взбеситься любого истинного самца, но писатель, если честно, и сам до конца не понимал, кем он является…

— Ух, никогда не думал, насколько тяжело так много говорить. Надо было хоть бумажку заготовить… Что там у меня следующим пунктом шло? Да, точно, конспирация! Здесь нам пришлось изрядно попотеть – Элис, хоть и не на таком безупречном уровне, но всё же выучила твоё заклинание, а Алексей, за что ему моё искреннее уважение и благодарственность, после вашего «эксперимента» очень убедительно сыграл обессилившего капитана. Конечно же, с приобретённым восприятием Рэрити такой трюк никогда бы не имел успеха, а потому моя детонация в первую очередь была направлена именно против неё. И, кстати, если вам вдруг интересно — плащ никогда не включал себя функцию “новогодней ёлки” — это просто ещё одна уловка для полиции, составленная при помощи парочки подкупленных свидетелей. Зачем же весь этот цирк с костюмами? Отчего бы не сказать всем, спросите вы, что на самом деле именно Фредди всё это время был злодеем? Ну, на такие вопросы у меня есть целый ряд возможных ответов. Как минимум, это было устроено в огромной степени для того, чтобы я сейчас прилюдно позлорадствовал – как и большая часть моей операции, к слову. Во-вторых, в глазах публики именно Пеликанов должен был выступить злодеем – но не обычным, а раскаявшимся и оправдавшимся бы в итоге за всех людей разом. Ну и самое важное – мы искренне не знали, как вы с писателем себя поведёте, если узнаете правду. Ради того, чтобы вы раньше времени не раскрыли «мою загадку» и не разрушили бы своей экспрессией весь заранее продуманный план по успокоению населения, мною также было создано и передано письмо, которое бы переключило ваши подозрения друг на друга. В общем, сложная штукенция вышла, не спорю…

Альфред, словно бы вновь задумавшись, обратил свой взор к советнику.

— Что ж, я бы, наверное, мог и ещё немного поразглагольствовать, но пора всё же передать пальмиру первенства нашему глубокоуважаемому мистеру Баттерскотчу, — единорог, застегнув клёпки на чемоданчике, вновь устроился в кресле, — в качестве итога, скажу, пожалуй, что ни в коем случае не жалею потраченного на операцию времени – твоё лицо, Рэрити, в точности передавало все необходимые оттенки эмоций, испытываемых мною, когда я некогда узнал истинную разгадку твоего детективного этюда. У меня всё.

Немногочисленная публика, несмотря на некоторую утомительность и запутанность повествования Фредди, была под впечатлением. Каждого удивило что-то своё – но вслух ситуацию прокомментировала только миссис Баттерскотч:

— Что ж, надеюсь, это стоило того, ибо пока что у меня складывается ощущение, что вся эта канитель была устроена только для того, чтобы потешить твоё больное самолюбие…

Детектив, впрочем, не счёл ситуацию достойной дискуссии.

— Большое спасибо, Альфред, за столь содержательное объяснение, — советник благосклонно кивнул одному из своих протеже, — но теперь на сцену вновь выхожу я. Как некоторым известно, моя работа во многом заключается в том, что я должен быть тщательно осведомлённым о своём и королевском окружении, а потому исполнение низменных, но крайне полезных желаний мистера Визарда было лишь вопросом времени. И всё же, как ни странно, успешное выполнение операции – не только его заслуга. Нам всем пришлось постараться, хотя некоторые, вполне возможно, даже об этом и не подозревали.

— Я всё ещё жду подробного отчёта – чего ради был устроен цирк с «объявлением казни» и зачем вам впоследствии понадобится собственный Пеликанов? – Элис, судя по её голосу и тону, совсем не была восхищена поведением своего брата, а может быть даже в некоторой степени и вовсе осуждала его политику.

— Хорошо, хорошо, постараюсь без экивоков, — Грэг на долю секунды закатил глаза, — если честно, Альфред уже вкратце упомянул о результатах операции и мне, по сути своей, осталось только лишь подписаться под его словами. Целью моей работы и вправду, кроме того, чтобы лишить нашу заигравшуюся “дорогушу” некоторых игрушек, являлась резкая и кардинальная перемена вектора озлобленности населения. Жители Кантерлота, а затем и всей Эквестрии после её окончательного выполнения должны будут на некоторое время полностью позабыть о разногласиях между расами и видами, переключив своё внимание на так называемого «внешнего врага», глобальную угрозу, в которую, благодаря несомненно виртуозному выступлению Элис все благополучно поверили.

— Если вы считаете, что мои слова – какая-то глупая байка, то вы глубоко ошибаетесь… — кобылка, в сторону которой было направлено замечание, почти ощутимо проскрежетала зубами.

— Напомни-ка, когда я такое говорил? – иронично парировал советник и, не слишком задерживаясь на инциденте, продолжил. – А теперь по поводу Пеликанова и «цирка на трибуне». Мой личный «капитан», как выразился господин Визард, и вправду был необходим для обобщающего «оправдания за всех людей», хотят того они или нет. На самом деле, всем на самом деле будет гораздо приятнее осознавать, что всей агрессией с той или иной стороны управляло не личное желание отдельных индивидов навредить кому-либо, а некие метафорические «бесы» и агенты зловещей Чёрной Сущности. Это, в числе остального, также являлось частью нашего замысла. Что же по поводу демонстрации… Как бы там ни было, мне искренне хочется попросить у господина писателя прощения: он не был предупреждён о возможных последствиях своего появления на сцене — впрочем, как и о самом появлении. Это решение было спешно принято вчера утром, чтобы публика не подумала, что правительство нарочно укрывает главного эквестрийского преступника. Мы решили также и не предупреждать вас, Пётр Петрович – для, как бы это цинично не прозвучало, большей естественности вашей реакции. В любом случае, как я вижу, физические повреждения на вас не сказались, что в высшей степени замечательно…

— А… Что насчёт казни? – осторожно спросил Пётр Петрович, в некоторой степени поражаясь, насколько ярко выраженно он всё ещё является марионеткой в копытах различных интриганов и махинаторов.

— Она, несомненно, состоится, — с позитивной и жизнерадостной уверенностью в голосе сообщил Грэг, — иначе достопочтенные граждане разозлятся ещё пуще прежнего. Но, к счастью, произвести её возможно и без вашего непосредственного участия. Помните тот небольшой камешек, что вам повесили на шею? Это разновидность пурпурного стекла, которая благодаря обильной вокруг вас охране не смогла позволить кому-либо из толпы как следует разглядеть вас. Во имя Принцесс, они даже до сих пор не знают, человек вы или пони! Так что, ситуация такова – если вы успеете подыскать себе подходящую замену для недолгого времяпрепровождения на плахе, то благополучно избежите наказания…

Подходящую замену? Как вообще можно найти кого-то подходящего для казни заместо себя? Ответ писателя ни в едином случае не утешил.

— Итак, наконец-то, я могу сказать, что моё предисловие окончено, — пожилой жеребец вновь окинул взглядом своих слушателей, которые смотрели на него уже не так, как в самом начале беседы, — дело в том, что собрал я вас здесь совсем не ради длинного монолога Альфреда или даже моих бесконечных пояснений, нет. Я пригласил вас для того, чтобы сообщить – наши с вами проблемы ещё не разрешены. Те, кто находятся в этой комнате, как очень уместно несколько дней назад высказалась Рэрити, имеют возможность в любой момент отдать своих товарищей в цепкие лапы полиции и журналистов, а потому должны бережно относиться к чужому мнению и непременно помогать друг другу, не рискуя кого-нибудь разгневать. Именно это, как я полагаю, а также невероятные способности здесь присутствующих, помогут нашей небольшой команде, которую я от большого приступа оригинальности окрестил малым Эквестрийским Советом, хотя бы некоторое время продержаться в мире и согласии. Взаимная ненависть порой бывает крепче самой сильной любви, так писалось в какой-то философской книге, кажется… И если вы вдруг поинтересуетесь, для чего вообще понадобилась вся эта история с «Советом» и чем он будет заниматься, я вам со всей серьёзностью отвечу: работы у нас невпроворот. Кроме народных масс, угрожающим в любую минуту свергнуть нашу шаткую власть прямиком в Тартар, у нас имеется и несколько других проблем, требующих не менее тщательного рассмотрения. Например, возросшая активность мисс Флаттершай…

— Флаттершай? – переспросила белая единорожка, огласив своим восклицанием весь кабинет. – Постойте, Грэг, но мои агенты сообщали мне, что она, как и большая часть населения за Барьером, уже давно мертва!..

— Маленькая поправочка – её агенты, — советник обмакнул перо в чернильницу и начал что-то неспешно зарисовывать, — пока мы тут с вами разбирались в собственных мелких дрязгах, эта кобылка набирала в своём Понивилле целую армию. Тот «пламенный пегас», которого давеча узрел господин писатель, был одним из её прислужников, вышедшим из-под губительного контроля. Видимо, его каким-то образом притянула готовящаяся детонация, или что-то в этом роде – я пока, если честно, понятия не имею, как это расценивать. В провинцию теперь и вовсе нет хода – самые опытные сталкеры бесследно исчезают, отправляясь исследовать эту местность, и со дня на день милая скромняша с розовой гривой может нанести нам удар в спину. Да, признаю, Совету бы тоже не мешало поскорее объединиться вокруг общей проблемы благодаря проведению какой-нибудь операции извне…

Новые сведения, по всей видимости, стали настоящим сюрпризом для всех, кто находился в этой комнате. Как выяснилось, теперь у Эквестрийского Совета имелся и гораздо более реальный «внешний враг».

— Кроме того, есть и ещё одна вещь, которая волнует меня даже больше, чем мисс Шай, — Грэг, завершив акт рисования, засунул измазанный чернилами лист в один из ящиков стола, тем временем, достав из другого небольшой конверт. – Рэрити, дорогуша, не изволите ли вы вслух зачитать нам написанное? Это было найдено среди вашей недельной почты.

Единорожка, в недоумении перехватив незапечатанное письмо, извлекала оттуда небольшую записку, написанную очень ровным и крайне знакомым почерком:

«Дорогая Твайлайт,

Модный показ в Мейнхэттене прошёл безупречно – пони давно так не восхищались моими коллекциями. Надеюсь, они и вправду получили некоторое эстетическое наслаждение – ведь его так не хватает в наше мрачное время. Скоро я вернусь в Кантерлот, так что не скучай там, и скоро увидимся, дорогуша.

Твоя верная подруга,

Рэрити.»

— Я… Я не понимаю, это… — модельерша была явно ошарашена прочитанным, — что это?

Грэг, проигнорировав её вопрос, демонстративно взглянул на часы:

— Что ж, кажется, время нашей встречи подходит к концу. Спасибо, что выслушали меня – увидимся завтра утром в это же время.

Участники Эквестрийского Совета, услышав такие слова, не решились перечить им и начали неспешно расходиться – последними же из них оказались Рэрити с Врачевским. И стоило только двери за их спинами захлопнуться, как кобылка, убедившись, что никто за ними более не наблюдает, прижала писателя к ровной оштукатуренной стенке:

— Пётр, ты слышал, что он сказал? – единорожка яростно шептала ему чуть ли не в самое ухо. – Он думает, что победил, что обманул меня, но это не так, нет, далеко не так…

Неожиданно, стена позади Петра Петровича словно бы испарилась, и он, подобно мешку с песком, повалился на траву. Рэрити грозно возвышалась над ним, придавив его грудь передними копытцами:

— Он думает, что у меня не осталось козырей, что он может управлять нами, как собственными рабами… — кобылка взглянула человеку прямо в глаза, — но у меня есть ты. У меня есть самое настоящее Божество, к дискордовой матери! Мы с тобой ещё ему покажем, согласен, Пётр?

Врачевский слегка наклонил голову – казалось, трава на полянке стала заметно короче со времени их прошлого визита. Среди полей и лугов ему виднелись знакомые очертания… Он видел Аллею Писателей.

— Да, — уверенно произнёс писатель, — с каждым твоим словом, Рэрити.

«Решено – завтра утром я отправляюсь к газетчикам. Вариант с полицией довольно быстро провалился – мне сообщили, что там сплошняком сидят ставленники этого самого советника Эдмундса, который уже пару раз пытался напроситься ко мне в друзья. Что ж, надеюсь, я делаю правильное дело… Боюсь даже представить, куда они дели настоящую Твай…»

Три дня спустя

— Заходи, Альфред, не стесняйся…

Грэг не очень любил всевозможных секретарш и уборщиц, а потому всегда ухаживал за своим кабинетом сам. Взяв в магический захват специальную щётку, он каждый день планомерно счищал скопившуюся за сутки пыль с многочисленных шкафчиков и полок – в их числе находились и несколько стеллажей с фотоснимками, запечетлевшими в себе самые важные и тёплые воспоминания.

Детектив, более пурпурный, чем обычно, без опаски зашёл в кабинет. Он был тут частым гостем. Вскоре, на столе у советника лежал свежий отчёт, ради которого жеребец и выбирался за купол.

— Я нашёл зебру, — кратко констатировал он, — здесь есть все указания и точные координаты.

— Спасибо, Альфред, — ответил ему пожилой единорог, даже не удосужившись обернуться, — ты можешь идти.

Как только Визард удалился, Грэг всё же принял решение свериться с бумагой. Её содержание, как и ожидалось, полностью соответствовало представлениям советника, однако точнее и художественнее описывало ситуацию. Теперь добраться до искомой особы будет всего лишь делом техники, но это уже потом. Только после того, как он кое-что проверит.

Советник магией запер дверь на ключ и достал из сейфа склянку с кровью писателя. Та, казалось бы, со временем становилась немного темнее, но это не беда – главное, чтобы сработала.

Единорог, накинув на туловище дорогой сердцу плащ, пока что оставил капюшон за спиной и одной силой мысли сдвинул большой книжный секретер. За тем, как и ожидалось от его названия, была сокрыта потайная дверца.

Спускаясь вниз по грубой и совсем не изящной винтовой лестнице, Грэг вновь убедил себя, что не может ошибаться. Он собственными глазами узрел связь писателя с порталом – так откуда же эти сомнения? Пожалуй, причиной их могла являться только единственная навязчивая идея, преследовавшая его последние несколько дней – ему казалось, что он непременно о чём-то забыл…

На самой глубине довольно длинного тоннеля скрывался укреплённый металлический люк, ведущий знающего пароль прямиком «на свободу». Советник надавил на необходимые клавиши и со значительным усилием распахнул скрежещущее отверстие...

Ветер под склоном отчего-то всегда завывал сильнее заунывнее, нежели наверху. Его порывы с лёгкостью бы выбили из-под крыльев пегаса осязаемые потоки воздуха, заставив того барахтаться и падать, словно утопающего. Жеребец самым осторожным способом, сосредоточив всё своё сознание вокруг капсулы с красной жидкостью, начал опускать в последнюю прямиком в долину.

Далеко внизу распростёрся лес, на фоне которого явно выделялась огромных размеров металлическая окружность, называемая советником Порталом. Именно он был причиной всевозможных землетрясений, по совместительству являясь главным пунктом плана по спасению Эквестрии.

Закономерность была очевидна – как только Врачевский попадал в эмоционально нестабильную ситуацию, земля под ногами у Грэга сразу же начинала вибрировать. Достаточное доказательство для публичного осуждения, не так ли? Но Грэг уже не в первый раз проводил операцию со склянкой и раньше никакого эффекта не достигал.

В отличие от сегодняшнего утра...

Поражающая воображение конструкция впервые за всё то время, которое единорог за ней наблюдал – “засветилась изнутри”. Грунт под его копытами неожиданно вздрогнул, и единорог, в последний момент ухватившись за край металлического люка, чуть сам не бросился в объятия Вечнодикого леса.

— Неужели… — советник заворожённо наблюдал за конструкцией, которая вовсю начинала свою работу, но, спустя пару секунд, решил больше не рисковать. Ведь у него, как никак. Имелся гораздо более безопасный способ проверить свои теории.

Жеребец, аккуратно выудив склянку и захлопнув крышку, с не свойственной для представителей его возраста скоростью вскарабкался обратно в кабинет. Как только дверь за его спиной захлопнулась, он при помощи потрёпанного коробка спичек зажёг на небольшом подсвечнике второй справа фитилёк.

И вот, теперь за дверью Понивилль – когда-то он очень любил проводить здесь летние каникулы… Знакомый дом, знакомый стены – рядом с уютным диванчиком стоит ещё одна, но на этот раз уже магией зажжённая свеча. Такое пламя могло гореть веками, если его, конечно же, никто нечаянно не потушит.

Грэг ищет заветную дверь – здесь их довольно много, к слову. Он, сам не зная почему, двигается почти бесшумно – на его памяти ещё ни один из агентов Флаттершай ни разу сюда не проникал. И вот, интуиция подсказывает Баттерскотчу, что он совсем близко – деревянная створка, ведущая прямиком к Порталу, точно находилась на кухне…

Дверь открывается и склянка, наполненная кровью, разбивается вдребезги. Передние копыта советника полностью заляпаны красной жижей, а сам он, глядя на очередное мятежно колеблющееся пламя, мгновенно осознаёт причину собственной паранойи.

Лэм Фарлинг стоял прямо напротив него с точно таким же выражением лица.

Дверь перед носом Грэга с грохотом захлопнулась, и он спешно потушил огонёк. Копыта сами собой вели его обратно в “спасительный” кабинет…

Вторая справа свеча также теряет свою пламенную причёску — простая предосторожность, не более, но советник не осознавал даже этого – действовал он по чистой инерции…

— Так вот что вылетело у меня из головы, — прошептал единорог и рухнул в глубокое и мягкое рабочее кресло.

Переменных становилось всё больше…

«О переменах»

— Лэм? Ты спишь?

Грэг Баттерскотч… Знакомое сочетание букв явственно проявлялось поверх скупой на эпитеты канцелярской бумаги.

— Кажется, уже нет, — детектив, стараясь расправить до одеревенения затекшие от необъяснимого положения тела суставы, лишь сильнее углубился в пучины грядущей ломоты в костях. Его растрёпанную гриву графически очерчивали серебристые блики – отражение далёкого солнца, способное, как оказалось, подобно сорняковым росткам, пробивающимся сквозь могучую мостовую, достигать, минуя в своём путешествии самые тучные колоннады, совершенно невообразимых уголков планеты. Одним из которых этой ночью и стала бедовая единорожья голова.

Вот оно – доказательство! Живое, натуральное, заверенное нотариусом… Но разве есть в пределах Эквестрии такой закон, который запрещал бы честному извозчику в тайне подрабатывать государевым советником?

Пламя, с завидной периодичностью обласкивающее копыта Лэма прохладным бризом, игриво перекинулось на его шерстяной покров.

— А ты чего не спишь? – буркнул жеребец, обращаясь к своей подопечной. – Смотри какая рань – тебе бы сейчас десятый сон видеть, а не балду гонять.

Тень за окном саркастично подмигнула соседу, намекая на свою неприменную причастность к происходящим событиям. Лэм, аккуратно сложив документ вчетверо, засунул его в карман жилета для сохранности и захлопнул за собою дверцу разбитого вдребезги фургона. Тень, казалось бы, заигрывала с ним, то прячась между деревьями, то вновь показывая герою метафорический язык.

Лэм Фарлинг остановился, почувствовав, что путь его копытам преграждает нечто мягкое. Позабыв о плавящейся одежде, единорог нехотя опустил глаза. На тропинке, привлекая трупоедов растерзанной черепной коробкой, лежало тело… Совершенно незнакомое, оно казалось ему инородным в окружающей лесной идиллии, но на глазах у детектива отчего-то навернулись слёзы…

— Лэм, ты… плакал ночью… — из-под громоздкого одеяла поняши виднелась только сонная мордашка, но даже одного этого обстоятельства хватило бы, чтобы растрогать самого чёрствого сухаря.

— Правда? – детектив, однако, не мог обвинить себя в том, что слишком внимательно прислушивается к собеседнице. Он судорожно нащупал в кармане безрукавки, с которой он с недавних времён не расставался даже ночью, заветную бумагу, и на душе у него мгновенно полегчало. Интересно, почему?

— Тебе приснилось что-то неприятное? – забавно, но Эшли порой трудно было придать какую-то определённую характеристику поведения. Она могла втечение нескольких часов отчаянно доказывать свою заслуженную причастность к миру взрослых, а затем неожиданно проявить самую искреннюю детскую непосредственность. Что ж, как полагал Лэм, наверное, это и есть тот самый переходный возраст, о котором кричат научно-популярные брошюры для «начинающих» матерей – крайности, максимализм, бунтарство…

Так и не дождавшись ответа, кобылка предприняла самое непредвиденное для своего временного опекуна действие – встала с кровати. Протиснувшись сквозь шквал «заботливых предостережений» и «назидательных замечаний», посыпавшихся со стороны детектива, она направилась к небольшой столешнице, откуда зубами вытянула из хаоса сваленной в кучу зоологической литературы небольшой блокнот, с прикреплённой к нему на цепочке шариковой ручкой.

— Вот, держи, — сказала она преисполненным гордости за собственное деяние шёпотом, предварительно вручив находку адресату, — это, так сказать, артефакт с Земли – я его давно здесь приметила, пока ты там занимался своими расследованиями. Записывай туда всё, что покажется важным, а в первую очередь — сны. Туман, если не регулировать время первых его посещений, крайне пагубно влияет на память…

С обильно сдобренной блёстками кислотно-розовой обложки, просвечивая своим оттенком даже сумеречную серость ночи, на детектива приветственно глядела человеческая самка с прозрачными стрекозиными крылышками.

— И… Почему только сейчас?.. – выбор слегка недоумевающего Лэма пал на первый случайный из множества вопросов, мельтешащих у него в голове.

— Надо было узнать, проявились ли симптомы… — Эшли, с видом заправского доктора, прищурила веки, — и как оказалось, с недавних пор ты начал частенько забывать очень многие и важные вещи — вроде своего грустного прошлого, или, например, вот этого…

Кобылка, сверившись привыкшими к темноте глазами с настенным циферблатом, эффектно указала копытом на дверь… Которая никак не отреагировала на призыв к действию.

Пятнадцать секунд глуповатой и застывшей тишины показались обителям спальни сущей вечностью, развеять которую оказался способен лишь звон подконтрольного Энджелу колокольчика. Часы, тем временем, перевалив за отметку «пять с четвертью минуты», даже не заметили утренней побудки и размеренно продолжили свой ход.

— Дискорд подери, сегодня же вторник… — раздосадованно протянул жеребец, только что лишившийся так ожидаемой им пары дополнительных часов сладостных грёз, и начал поспешно приводить себя в порядок.

Как повелось, обычно кулинарные труды в небольшом коттедже на окраине леса возлагались на зомбированные спины Спайка или его товарища, однако сегодня им было позволено вдоволь попялиться в стену – у плиты суетилась известная полосатая гостья. Конечно же, никакого газа в конфорках не было и в помине – бал вершили огненные фокусы и приправы, так хорошо известные в родных зебринских краях. Впрочем, пришла Зекора далеко не только для того, чтобы в очередной раз побаловать хозяйку и её постояльцев экзотическими рецептами и ароматами.

Эшли давеча, нетерпеливо покусывая перья на оставшемся крыле, стоически выдержала доскональный осмотр иноземной знахарки. По выражению последней трудно было достоверно определить, умирает пациент или идёт на выздоровление, а потому детектив решил в кои-то веки обратить на себя внимание.

— Действуем по старому плану, - не удосужившись заметить порыв единорога, внезапно заговорила зебра, — она идёт со мной, я провожу ритуал извлечения паразита, вечером приходит её приятель.

Кажется, мнения субъектов диалога изначально не учитывались при построении высказывания, ибо взгляд свой Зекора, минуя жаждущего информации Фарлинга, направила прямиком на жёлтую пегаску.

Флаттершай, впрочем, внимательно выслушав гостью, лишь тихо кивнула, не произнеся ни слова.

Беспокойное пламя свечей, как ни странно, совершенно не романтизировало атмосферу – Эшли, попеременно орудуя копытами и зубами, стремительно поглощала индивидуальный похожий на однородную кашицу завтрак, а Зекора поспешно собирала по дому необходимые склянки, на которые Лэм раньше даже и не обращал внимания, принимая их за соленья… Жеребец, кажется, был единственным существом в гостиной, которое чувствовало себя настолько не в своей тарелке. Порой ему казалось, что он даже более подневольный участник событий, нежели Энджел со Спайком – те хотя бы не осознавали собственной беспомощности. Всё было решено и оговорено заранее, а он — при всей его показной решительности и предприимчивости – послушно сыграет в происходящем свою роль. Впрочем, зачем роптать на план, созданный гораздо более осведомлёнными индивидами, чем ты сам?

Во всей этой кутерьме оставался лишь один, наиболее вопиющий в сложившейся ситуации вопрос:

— А чем тогда весь день буду заниматься я? – не слишком заботясь о формулировке, Лэм обратился к Флаттершай.

— Скоро узнаешь, — ответила та без всякой таинственности или загадки.

Эшли, утерев копытцем губы, поблагодарила уже собравшуюся в дорогу Зекору за кушанье и тоже направилась к выходу. Она, как оказалось, вновь находилась в стадии ремиссии – в такие моменты просто лежать и «лечиться» ей становилось откровенно скучно, отчего её персону, бодрую и умеренно активную, частенько можно было увидеть в разных частях коттеджа.

Проводы длились совсем недолго, и вскоре, пресекая тревожные взгляды и лишние вопросы, дверь захлопнулась, знаменуя своим скрипом начало ещё более кардинальных перемен в жизни окружающих её героев.

Лэм, по правде говоря, не совсем осознавал как именно ему следует относиться к данной ситуации. С одной стороны, его терзали мысли об Эшли, её судьбе, состоянии здоровья, но с другой – в мятежной единорожией душе вновь и вновь сквозила странная червоточина, неизменно вопрошающая одну и ту же загадку: что ты здесь забыл, Фарлинг? Детектив давно выработал целый список ответов – да, так сложились обстоятельства, ему и вправду небезразлична эта кобылка, путь в Кантерлот ему теперь заказан, но всё же… Ему казалось, что он на самом деле что-то запамятовал. Что-то настолько важное, что способно разом ответить на все его вопросы…

Противное и рыхлое ощущение в желудке напомнило единорогу о ночных кошмарах, если можно придать его странным и вязким видениям такое название. После них всегда оставалось лишь мрачное чувство меланхоличной депрессии, ещё долго напоминающее о себе периодической головной болью — однако содержание грёз совершенно не задерживалось в черепушке жеребца, улетучиваясь вместе с первыми неловкими потягиваниями спросонья.

На глаза Лэму в очередной раз попался блестящий блокнот. Что ж, может, и вправду стоит…

— Если ты закончил, прошу обратно к столу, — послышался мягкий, но требовательный голос жёлтой пегаски, — нам есть что обсудить…

Обработав услышанное, чувства и мысли единорога мгновенно вернулись в привычное русло. Дела, гораздо более насущные, не требовали отлагательства, а подумать о вечном можно будет и на досуге – не зря же говорят, что работа помогает забыть о горестях.

Впрочем, это не помешало Лэму всё же прихватить с собой блокнот. Так, на всякий случай.

— Я полагаю, вам понятна наша текущая задача, не так ли? – поинтересовалась Флаттершай между потягиваниями сквозь трубочку чуть тёплого сока некоего свежевыжатого лесного фрукта.

— Да, вполне, — план, по сугубо личному разумению Лэма, и вправду выглядел простым и лишённым бессмысленных пунктов, но, если быть честным, от него всё ещё веяло некоторой фантастикой, — однако, я всё же не совсем осознаю ту часть с поездом…

— Давайте решать проблемы по мере их поступления, вы не против? До выше упомянутого случая нам предстоит ещё очень много работы… — соломинка, издав характерный призвук, оповестила о том, что напиток подошёл к своему логическому завершению, и пегаска недвусмысленно кивнула слугам. – Но перед тем как вы отправитесь в путь, я хотела бы задать вашей персоне один крайне значимый в данной ситуации вопрос – готовы ли вы, Лэм, последовать за мною в Кантерлот по первому зову?

— Ч-что вы имеете в виду? – детектив настороженно повёл ухом.

— Я хочу знать… Готовы ли вы оставить Эшли здесь, в Понивилле, если это потребуется для выполнения задачи?

Естественно, Фарлинг ответил, что не готов. Как вообще можно согласиться с чем-то подобным? Это же всё равно, что…

Рельсы – те, которые ещё были похожи на свои прообразы – тоскливо поскрипывали под весом подкованных копыт детектива, оповещая о прибытии последнего всю близлежащую округу. Впрочем, Флаттершай успокоила посланца – в предрассветные часы здесь обычно тихо. Понивилль уже некоторое время назад скрылся за пологом густого фиолетового тумана, неразличимого вблизи, но очень явственного на расстоянии нескольких метров, что, впрочем, никак не отличало его от более обыденного собрата. Состояние, в котором ныне пребывал Лэм, неплохо раскрыло бы словосочетание «холодный озноб», однако к нему примешивалось и что-то ещё, вряд ли поддающееся литературному описанию… Что-то вроде «внутренней пустоты, вперемежку со страхом перед неизвестностью…»

Фарлинг записал получившееся выражение в блокнот. Получилось недурно, хотя и порядком избито.

С нынешней точки обзора Лэма, тщательно обдумавшего все «за» и «против», план пегаски выглядел не то что фантастическим, но даже абсурдным. Она, как выяснилось, намеревалась почти что в одиночку прорваться в Кантерлот на старом понивилльском Экспрессе, застрявшем на местной станции, и… Узурпировать власть? Доказать всем, что на самом деле она всё это время была права? Да, в эту часть замысла детектива, пожалуй, посвятили довольно поверхностно. Зато промежуточный его пункт, призванный занять Фарлинга на время паразито-изымательной операции, был обрисован гораздо более явно – сбегай, мол, к горному Хребту, в который упираются рельсы, разузнай, что там к чему, да и возвращайся обратно. Правда, что именно следовало узнать, куда «сбегать» и, главное, почему с этим не смогут справиться Энджел или Спайк, было решительно непонятно. Лэм, однако, давно смирился с тем, что спорить с изменившейся желтобокой кобылкой себе дороже – так или иначе, то, чего она захочет, всё равно произойдёт, при желании окружающих или с его отсутствием.

Лэм, мысленно пересчитывая камешки между шпалами, вытащил из общего с блокнотом кармана порядком измятый, но от этого не менее важный документ, найденный в недрах старого обиталища Лиры Хартстрингс и Бон-Бон после неожиданной встречи детектива со старым другом. Да, вот она, причина его утренних волнений в полудрёме, промелькнула светлая мысль в черепушке у путника. Отыскать бумагу было не трудно – она находилась в одном из сервантов, поверх кучи различных счетов и квитанций разного пошиба. Заглавие сей «печатой грамоты» торжественно провозглашало, что последняя представляет собою самый настоящий «Перечень участников межконтинентальной экспедиции», по всей видимости, состоявшейся весной трёхлетней давности. Или это было осенью? Кто знает… Однако, при всей своей показной важности, документ являлся довольно незначительной шестерёнкой во всей той бюрократической кутерьме, что пришлось проделать её субъектам во времена организации «Экспедиции». Здесь значились лишь имена и подписи тех, кто безоговорочно и бесповоротно жертвовал собой во славу науки – географии, если быть точным. «Освальд Г., Эдвард К., Рейчел О., Боннибел Б., Лэм Ф., Грэгори Б.» — система записи, не упоминающая фамилий, и вправду казалась довольно забавной, учитывая, что всем участникам «секретной миссии» всё равно приходилось лично встречаться с юристами и нотариусами. Впрочем, документ, которым завладел Лэм, конечно, был в высшей степени интересный, но в качестве доказательной базы годился слабо. Уличить при помощи него Советника в чём бы то ни было вряд ли представлялось возможным (хотя сам факт, что бумага хранилась в его «тайном убежище» ни в коем случае нельзя отбрасывать), да и особой научной ценности макулатура не представляла. Когда случилось Наслоение, о географии все как-то… позабыли, что ли. Никакие газеты больше не писали о новых горизонтах и открытиях, а если кто-то и поговаривал, то разговоры эти обычно оставались на уровне догадок и теорий. А со временем всем просто стало всё равно.

Но самым забавным было не это. Самым забавным Лэм считал тот факт, что он не может вспомнить никого из тех, кто перечислен в этом списке, кроме, соответственно, него самого и Грэга. Ни лиц, ни историй, ничего. Да и о своём «приятеле» он мало что может сказать. Он, вроде как, родственник Элис?.. Однофамилец? А также, они, кажется, дружили раньше…

Детектив замедлил шаг. А что он может вспомнить о самом себе?.. Глупая мысль, конечно же, он знает, он помнит своё прошлое. Каждую его деталь…

С каждым следующим шагом вглубь неизвестности Вечнодикий давал знать о себе всё ощутимее и насыщеннее, наполняя атмосферу шорохами и ароматами сомнительного происхождения… Постойте-ка, лес? Когда это он успел так близко подобраться к рельсам?

Единорог, нащупывая совсем не изобилующий боезапасом револьвер, сосредоточенно вглядывался в туман. Казалось, что он в пути уже больше часа, хотя по всем расчётам, с такой изначальной скоростью жеребец уже давно должен был рогом упереться в хребет.

Шпалы скрипнули. Дважды, в то время как сам детектив совершил только один шаг.

Резкий разворот должен был ошеломить противника, предоставляя тем самым Лэму необходимое время для выстрела. План был неплох, и несомненно сработал бы, будь соперник одиночкой, но… Стоило только единорогу выполнить круговое движение, как в его покрытый шерстью бок вцепились острые, словно лезвие канцелярского ножа, зубы. Что ж, тот, кто хотел застать противника врасплох, теперь сам потерял концентрацию. Одним молниеносным и уверенным ударом копыта оружие было безоговорочно выбито из магического захвата детектива в сторону лесной чащи. Крепкий жеребец с прогнившими зубами, выполнивший сей удар, наверное, оказался крайне доволен своим манёвром, отчего его мордашка вплотную прижалась к детективу, обдавая последнего едким трупным запахом. Лэм из последних сил зажмурил глаза, всем существом ощущая, как товарищ ароматного зомби со всем энтузиазмом оттяпывает от него кусок свежей плоти.

Вы спросите, наверное, а как же Чутьё? Что ж, как, на самом деле, уже упоминалось давеча, способность эта никогда не отличалась постоянностью, зато капризов и условий у неё было хоть отбавляй. Стресс, что забавно, не всегда являлся ему подспорьем, и порой, чтобы заставить себя заглянуть в совсем недалёкое будущее, Лэму приходилось изрядно попотеть.

Благо, сейчас от этого вполне себе зависела его жизнь. Неплохой мотиватор, не правда ли?

Уши жеребца словно бы заложило толстым слоем ваты, а шпалы под копытами с завидной регулярностью завибрировали. Перед глазами двоились и троились образы нападавших, а лес казался настоящим единым ожившим монстром, надвигающимся и поглощающим всех, кто ненароком окажется на его территории.

Рельсы, тем временем, исходили уже не мелкой, а самой настоящей крупнокалиберной дрожью. Дискордовы зебринские зелья, теперь от и так далеко не устоявшейся способности детектива вовсе неизвестно было чего ожидать…

А спустя пару секунд троицу, игравшуюся на железнодорожных путях, сбил идущий на полной скорости поезд…

Про человека, подобного Верховному Писателю, легко было сказать, что встретив его в толпе, ты вряд ли как бы то ни было отличишь его от остальной гуманоидной массы, однако здесь выходила одна интересная загвоздочка – этот персонаж был единственным во всей Аллее Писателей, кто не выглядел для Эмили как пони.

Нет, она, конечно, уже пару раз встречалась с человеками, и даже несколько раз видела их на картинках, однако… Этот отчего-то совсем не внушал ей доверия. Кто знает, возможно, будь он хотя бы чуть более похож на привычные её представлениям формы, уровень душевного расположения к нему находился бы в воображении кобылки значительно выше, но вряд ли это теперь имеет значение. Писатель перед ней в том виде, каков он есть, и мало что может на это повлиять — деловой, серьёзный, одетый в нарочито невыразительный пиджак… Забавно, что как единорожка не пыталась заглянуть ему в глаза, всё выходило так, что то ли свет причудливо падал на веки, то ли взгляд говоривший отводил далёко… В общем, неприятный товарищ, если резюмировать.

— Давайте сразу перейдём к вопросу, без долгих прелюдий, вы не против? – с порога, даже не поприветствовав собеседницу, начал человек. Эмили задумалась – наверное, стоит придумать ему какое-нибудь имя. Как там обычно человеков зовут?..

Не выдумав ничего более остроумного, кобылка торжественно нарекла вошедшего «Генри» — естественно, про себя.

Генри, что довольно мило гармонировало с его одеянием и физиономией, очень подходил кабинету, в котором высшее руководство решило устроить очередной «допрос». Серые стены, серый товарищ, серый пиджак… Может быть, его фамилия Серов? Сэр Серов? Серский?

Единорожка стыдливо улыбнулась своим каламбурам – негоже приличной пони смеятся над подобными глупостями. Благо, человек напротив, кажется, не обратил на это внимание.

Уловив осторожное утвердительное покачивание головы со стороны Эмили, Писатель продолжил:

— Замечательно. Вопросов у меня к вам положительно не имеется – только парочка советов и предостережений.

— Я внимательно слушаю, — почти что сквозь зубы процедила бывшая журналистка – большего, по её скромному мнению, этот тип достоин не был.

— Я не давал вам слова, — внезапно прервал её Генри, впрочем, ни на мгновение не повышая голос, — моя задача здесь – как можно скорее устранить последствия инцидента, именуемого «Врачевским». Вы – его соучастница, а потому – любое неверное слово, и вас, вне зависимости от протекции психолога, в ближайшее же время утихомирят. Это значит, что вы должны с неимоверной восприимчивостью внимать каждому моему слову, понимаете? Отлично.

Что ж, это было довольно грубо. Какой некультурный молодой человек, однако.

Впрочем, если отбросить в сторону всю показную иронию, ситуацию, в которой сейчас находилась Эмили, и вправду сложно было назвать завидной.

— Сегодня в полдень вы вместе с вашим приятелем Вильгельмом Дарком дождётесь того, как из приписанного вам коттеджа будут изъяты все материалы, так или иначе связанные с Врачевским, после чего вновь туда заселитесь. Отныне и до конца расследования вам категорически запрещается покидать территорию Аллеи Писателей. За вашим домом будет вестись непрекращающееся наблюдение, дабы выявить возможные контакты с искомым элементом. Вам будет вживлена специальная инъекция, позволяющая отслеживать ваше местоположение. Также, с фамилии Кларк снимаются любые полномочия, связанные с деятельностью, счетами и личностными привилегиями. Это всё. Введите следующего!

И вот казалось бы, вроде бы ничего особенного ты не сделал, а на тебя сразу же спустили всех собак. Ну не обидно ли? Единорожка встала, и, невербально попрощавшись с собеседником нарочито презрительным взглядом, вышла из кабинета. Дверь, что забавно, чуть не пришибла её личного следователя – того самого невзрасного пони, подписанного на бейджике как «Бен Стоун».

На мордашке у Эмили самопроизвольно образовалась умилительная улыбка.

— Вы что, подслушивали? – добродушно поинтересовалась она.

— Господа пассажиры, Экспресс приближается к конечной станции, не забывайте личные вещи и не создавайте давки в проходах… — заученная без должного осмысления и затёртая временем фраза эхом раздавалась от вагона к вагону. Её с ровной и совершенно безразличной к происходящему интонацией из разу в раз повторяла проводница, единственным предметом одежды который являлся синий головной убор с золотистой эмблемой. Она угрюмо окатывала суетившихся пони сонным взглядом и неторопливо продолжала своей путь к «голове» состава.

Лэм, тем временем, почивал. Очень даже неплохо, к слову. Сидения в поезде обладали достаточно мягкой поверхностью, чтобы не давать отдыхающим испытывать во время движения те или иные неудобства в разных областях туловища, однако спать в объятиях этих уютных диваноподобных чудищ, если честно, были не так уж и приятно, особенно если ты не желаешь ненароком занять собою всю поверхность обитой красной тканью софы. Впрочем, как видно из двух изначальных тезисов, помехой для детектива это не стало. Пони, в подавляющем своём большинстве, исключительно вежливые и робкие сущетсва, а потому старались не беспокоить развалившегося на сидении «уставшего после тяжёлой работы господина». Или же они попросту не хотели контактировать с потенциальным пьяницей.

Но, любая идиллия рано или поздно подходит к концу. Проводница наконец достигла обиталища грезящего блаженного и, поймав пару встревоженных взглядов, принялась его тормошить.

Стоит ли говорить, что произошло дальше?

Ничего особенного, на самом деле. Детектив, «писатель», экспедитор, Лэм, Фарлинг, а так же, с недавних пор, «путешественник во времени» изрядно удивился происходящему. При чём даже не одному ему, а всей ситуации в комплексе – на него посыпался шквал вопросов, предложения помощи, проверка пульса… Что ж, от понивилльской участливости и вправду порой устаёшь, особенно, с непривычки, или после долгого отъезда.

Отмахнушись от целой толпы добрых самаритянинов, которые уже успели громко и учтиво поспорить насчёт того, кто именно великодушно примет потерявшегося к себе в гости, Лэм удосужился ответить только на один из множества жаждущих информации взглядов:

— Нет-нет, я налегке. Совсем без багажа. Да, наверное, ненадолго, — бормотал он, стараясь уложить бушующие в голове мысли, среди которых путеводным пламенем сверкала одна, самая яркая…

Дискордовы зебринские зелья…

Протискиваясь сквозь столь ненавистную проводнице толкучку, детектив всё чаще подмечал знакомые лица – что, впрочем, ни капли не удивительно. В Понивилль редко приезжали иногородние, ибо – кто бы там и что не писал в дешёвых туристических буклетах, пытаясь привлечь гостей и потенциальных покупателей новой эквестрийской принцессой – всё же городок являлся самой настоящей глубинкой. Да, глубинкой рядом со столицей, но разве это отменяет её статус? Основой для этой ветки Экспресса всегда служили местные, частенько катающиеся в столицу и обратно: что говорить, там и развлечений побольше, и товар, если знать места, можно подешевле урвать, да и жизнь там была другая. Более насыщенная, что ли.

Лэм всегда мечтал обосноваться в столице. Многие, наверняка, совершенно не разделяли его стремлений, но кто они ему, собственно, чтобы навязываться со своим мнением? Вся эта коллективная масса, распевающая целой деревней по праздникам песни и заваливающаяся друг к другу в гости без стука, теперь окружала его и, словно огромная многоротая семья, обсуждала последние новости. Что ж, подумалось Лэму, он предлагал ей уехать вместе…

А вот и она, перебирает копытцами на перроне, стараясь разглядеть его среди чемоданов и разулыбчатых лиц. Привокзальная романтика во всей своей красе, лучше и не скажешь.

Несколько секунд неловких «прощений» и «извинений», пара небрежно отодвинутых крупов, одна обронившая кошелёк старушка – и Лэма встречают долгожданные тёплые, как мягкое закатное солнце, объятья. Наверное, они вдвоём сейчас выглядят как идиоты. Впрочем, никогда не поздно присоединиться к всеобщему моральному подъёму.

Довольно многие вещи можно уложить в одно мгновение: знакомый запах, скоротечный, но такой горячий поцелуй и имя на устах…

— Элис, как же давно я тебя не видел…

А если задуматься, что это, всё-таки – воспоминание, предсмертная агония? Но чувства, мысли, самоё пространство, всё такое настоящее и пряное, как терпкий вкус старого фирменного семейного угощения… Зебринские зелья, вертелось в голове у Лэма, словно навязчивая идея. Дело явно в них…

— Ты только послушай, тут столько всего случилось, пока тебя не было… — Элис, позабывшая мимолётную неловкость первой встречи, старалась разом выговорить всё, что накопилось у неё в голове за время отсутствия милого друга. Порой она забывала закончить фразу, без паузы перескакивая на следующую, проглатывала некоторые слова, но, Дискорд подери, единорогу хватало одного только её голоса, чтобы вновь почувствовать себя дома. – Хотя, чего это я, по меркам Кантерлота это, наверное пустяки…

— Ты даже не представляешь, насколько скучна бывает работа юриста, — и здесь Фарлинг не лукавил, — вопреки представлениям авторов детективных рассказов и комиксов, обычно моя профессия заключается не в защите бесконечного количества «незаслуженно осуждённых», а в огромной куче разнообразной бумажной волокиты, аншлагами среди которой проскакивают разборки двух кудахтающих друг на друга дамочек по поводу наследства. Так что, я весь внимание…

Быть может, он вернулся в прошлое? Он ведь уже совершал неосознанные прыжки во времени на весьма значительные расстояния тогда, когда находился под действием снадобья знахарки… Лэм вновь огляделся вокруг — что-то в этом роде и вправду вполне себе происходило в его недалёком прошлом – не зря же всё здесь настолько ему знакомо…

Порой его нынешние мысли весьма осязаемо путались с другими – теми, что он, возможно, имел тогда, когда переживал этот момент впервые. Одна из таких теперь терзала его совесть… Он осознал, что лжёт своей подруге о том, как безвылазно и уныло проводил всё своё время на работе.

— Конечно, так я тебе и поверила, — с беззлобной иронией проворковала спутница, — зря ты что ли всё время туда поскорее укатить спешишь… Ладно, так уж и быть, обсудим бытовые дрязги за семейным столом.

Семейным?.. Как давно у Лэма появилась семья? И что вообще имеется ввиду под этим словом? Эти вопросы окончательно определили доминантную личность в мозгу у «путешественника во времени» — «детектив из будущего» словно бы очнулся от полудрёмы, выбросив из головы остатки тягучих грёз. Глаза ему слепило яркое солнце…

Дедукция и элементарная наблюдательность подсказывали Лэму, что нечто вокруг него совершенно неправильно и иррационально. А если быть точным, даже не вокруг него, а в нём самом. Без зеркала, конечно, трудно было определить, насколько кардинально героя коснулись внешние изменения, но каждая его кость несомненно ощущала невероятную упругость и молодость. Не то чтобы в свои сорок с лишним он чувствовал себя хоть сколько-нибудь стариком, но всё ведь познаётся в сравнении, не так ли?

Что ж, допустим, он в довольно далёком прошлом – эдак, пятнадцати-двадцатилетней давности. Но это вновь поднимает определённые вопросы: вроде, «что за дискордятина здесь творится»? Он же всего пару часов назад был абсолютно уверен, что познакомился с Элис всего за три или четыре года до “настоящего времени”, и та была значительно… Старше, серьёзнее, что ли…

— Пришли, муженёк, — с наигранной серьёзностью сообщила единорожка, прерывая внутренний поток сознания детектива, — не забудь как следует вытереть копыта.

Лэм, не слишком вникая в довольно значимую формулировку обращения к нему, лишь сосредоточенно кивнул головой. Под ногами у него зашелестел серый песок…

Он стоял на пороге собственного дома, вотчины его родителей, места, где он провёл детство и юность… И которое он всего пару дней назад видел превращённым в потустороннюю пыль. Фарлинг ступил на порог и понял, что не может двигаться дальше – копыта, покрытые нервной дрожью, словно бы не слушались его.

— Лэм? – Элис, кажется, заметила мимолётное замешательство и взволнованно поинтересовалась, — ты хорошо себя чувствуешь?

Он увидит их снова. Он наконец-то сможет сказать им, как… Как часто он ходил на вышку, чтобы с высоты пегасьего полёта взглянуть на «братскую могилу» под названием Понивилль? Как порой ему снились самые дурацкие и неприятные моменты его подростковых лет, но он всё равно каждый раз просыпался со слезами? Как… Нет, чушь… Надо срочно взять себя в копыта.

— Всё… Всё нормально, правда, — жеребец словно бы проглотил метафорический ком из собственных мыслей и проблем – ещё найдётся время для того, чтобы распустить сопли, — просто, я так давно их не видел...

— Глупенький, мы же все вместе отмечали День Согревающего Очага всего три месяца назад, разве не помнишь? – кобылка слегка натянуто улыбнулась, — не думаю, что они успели соскучиться по твоей безучастной мордахе.

— Д-да я просто устал тогда, чуть носом в салат не плюхнулся, я же сто раз уже объяснял, — воскликнул голосом детектива где-то глубоко затерянный Лэм из прошлого.

— Рассказывай теперь, — Элис, видя перемену в настроении супруга, тоже внутренне успокоилась, — пошли, чего на пороге стоять…

Удивительно, как холодны бывают чувства тогда, когда мы забываем, насколько значительное место в нашей жизни занимает предмет, с ними связанный. Лишь потеря источника эмоции, неважно, положительной или отрицательной, заставляет нас вновь воспламенить свою душу, однако и этот пламень рано или поздно угасает. Потеря делает нас более крепкими, чёрствыми, замкнутыми в себе, но она не терзает нас вечно с той же силой, сколь и в начале. Забавно, что так работают любые чувства – чем дольше они с нами остаются, тем менее они нас беспокоят. Но что случится, если одним единственным событием убрать все выстроенные долгими годами эмоциональные барьеры?

Что ж, Лэм честно старался сохранять внутренний стержень, но объятия матери и деловой удар копытом о копыто с отцом вновь образовали у него в горле неприятный, но крайне важный сгусток. Вспоминая об этом случае позже, детектив скажет, что, возможно, именно этот случайный временной скачок помог ему сохранить самого себя в том виде, в котором он мог бы считать себя полноценным индивидом.

Когда накрыли на стол, первое впечатление ожидаемо развеялось, оставляя в голове лишь прежние мрачные мысли. «А вот здесь, на месте тумбочки с фамильными украшениями, пыль была чуть более золотистой… Забавно, правда?», — противной жужжащей мухой кружилось у него в голове.

Элис с мамой что-то весело обсуждали на кухне, а отец вновь, как и, наверное, всё то время, сколько Лэм себя помнил, читал свежий номер какой-то глупой газеты для бизнеспони. Грустно, на самом деле, что это вряд ли когда-нибудь приблизит его к заветной мечте, что он, впрочем, и сам вполне себе понимает. Но всё ещё не сдаётся…

Рагу было вкусным, сытным, домашним, уютным... Как и всегда, словно бы ничего не изменилось. Детектив мог поручиться за каждой крупинку соли в данном рецепте, однако на зубах у него всё равно как-будто скрипел песок. Дискордова психосоматика…

Под поочерёдный стук ложек, вилок и иных подвластных магии столовых приборов, раздался ожидаемый, неизбежный, но от этого не менее страшный вопрос.

— Ну что, сынок, — спросил, в общем-то, не так уж и важно кто именно, — как там твоя столичная жизнь? Рассказывай, не томи, а то мы тут заскучали без тебя совсем…

Дело в том, что в своё время, оба законных родителя Лэма Фарлинга были категорически против переезда своего сына в Кантерлот сначала для учёбы, а потом и для устройства там на работу. Они оба питали, так сказать, весьма скверные эмоции в отношении больших городов. Мать – всю жизнь прослужившая убеждённой «учительницей из глубинки», а ныне изредка сменяющая Черили в местной школе, искренне считала, что тогда ещё юный детектив лишь бессмысленно потратит время в «той бешеной суматохе, ломающей жизни нормальных пони, называемой столицей», вместо того чтобы принести обществу реальную пользу, развивая своей деятельностью отдалённые регионы страны. Отец же… Что ж, именно из-за неких кантерлотских перипетий он не смог как следует основать собственное дело и благополучно обанкротился, приобретя впоследствие статус закоренелого «временно безработного». И даже несмотря на то, что теперь родители существовали в основном только благодаря перечислениям с зарплаты Лэма, они всё равно не питали к городу особой любви, хоть и не показывали этого столь явно, как раньше…

Но к чему же здесь эта скучная и обрывающая повествование биографическая сводка, спросите вы? Отвечу: не ведая этих фактов, вы вряд ли оцените весь масштаб сокрытой иронии, излучаемой родительским вопросом. Им ведь ни капли не интересно, как там «столичная жизнь» и её «весёлые» аспекты – они, скорее всего, просто искали очередную причину, чтобы вставить своё любимое «ну мы же предупреждали»…

Но детектива, если честно, это уже совсем не волновало, ибо в его настроении произошла очередная перемена, вызванная неожиданным осознанием. Он понял, в каком времени он оказался…

На календаре было отмечено пятое число второго весеннего месяца – время последнего небольшого отпуска, который Лэм выпросил у начальства, дабы повидаться с семьёй перед экспедицией. До вылета оставалась ровно неделя – а значит, меньше месяца до его возвращения. До того дня, как понивилльцы превратятся в песок…

План в голове единорога созрел относительно скоро, хотя его и вряд ли можно было в добром здравии именовать планом. Наверное, больше он походил на этакую полубезумную зарисовку…

— Мам, пап, Элис, — начать речь дрогнувшим голосом – эффектный, но малоубедительный жест, однако вышел он совершенно случайно, — мне нужно вам кое-что сказать.

В обеденной мгновенно повисла совершенно классическая для подобных случаев тишина. Перестали стучать приборы, глава семейства отложил газету и три пары глаз неуловимо встретились в единой точке...

— Лэм, ты нас пугаешь, — настороженно сказал отец, — что-то случилось?

— Не волнуйтесь. Дело в том, что мне, как вы, наверное, знаете, ввиду моей профессии частенько приходится сталкиваться с разными пони, в том числе и с очень высокопоставленными… — если уж врать, то напропалую и без единого зазрения совести, не так ли? – И однажды мне удалось лично встретиться с принцессами… Но, пожалуй, не совсем по такому вопросу, которого обычно ожидаешь в этом случае. Мы говорили с ними об оружии. Крайне массового поражения…

Во имя Селестии, что ты несёшь, Лэм? – истерически восклицал внутренний голос. – Кто вообще в Эквестрии будучи в здравом уме поверит в оружие массового поражения, придуманное принцессами?

Однако, по комнате пронёсся дружный ошарашенный вздох. Видимо, главное в таком деле – изобразить убедительное лицо.

— Это оружие, по данным эквестрийской разведки, собираются применить чейнджлинги, — безопаснее было, всё же, не очернять образы «святых», а потому Фарлинг-младший слегка сменил тактику, — и я, приглашённый по рекомендации, обсуждал с принцессами юридическую сторону применения новой формы защитного заклятия. Там, в целом, довольно сложная формулировка, а потому я перейду сразу к сути – в результате расчётов вышло так, что из-за столкновения магических зарядов может пострадать большая часть Эквестрии, и в наиопаснейшей степени — Понивилль. Принцессы, конечно, постараются этого не допустить, но по моим сведениям, самой спокойной точкой страны в этот момент будет, при всей вашей к нему нелюбви, Кантерлот. А потому я хотел бы как можно скорее поднять вопрос о…

Монолог жеребца был прерван несколькими требовательными ударами алюминиевой ложкой о край тарелки со вторым блюдом.

— Лэм, — мама говорила с чувством, но очень сдержанно и сухо, — мы тебе, несомненно, доверяем, но послушай… Мы с папой немного посовещались, и считаем, что ты снова просто пытаешься обманом затащить нас в столицу. Это правда?

Глупые и упрямые предки. Глупые и идиотские укоренившиеся стереотипы. Эти мысли заставили детектива и впрямь почувствовать себя студентом – диалог, прозвучавший ранее, почти под копирку напоминал многие и многие до этого.

— Мама, спасибо за угощение, но нам пора, — Лэм стремительно поднялся из-за стола и направился к выходу. Да, он ощущал себя полным дураком, настоящим жеребёнком, обидевшимся и убегающим из дома, но он уже совсем не младенец. Ему за сорок, он видел много такого, от чего тянет пустить в лоб пулю или ненормативно очистить желудок, однако эти остолопы до сих пор ничего не понимают. Хотя они, наверное, и не должны были… Что ж, он хотя бы попытался. – Элис, пойдём…

Единорожка, как это часто бывает с теми, кто присутствует при ссоре, но не может присоединиться ни к тем, ни к другим, дабы никого не обидеть, чувствовала себя сконфуженной и лишней, однако всё же последовала зову супруга.

— Знаешь, мы ведь и вправду полагали, что свадьба и ребёнок остепенят тебя, Лэм, — послышался детективу презрительный, но всё ещё тёплый бас отца, — что ж, однажды ты всё равно вернёшься и попросишь прощения…

Последние слова бывшего бизнеспони оборвала с хрустом захлопнувшаяся дверь. Но они, не имея для адресата совершенно никакого значения, мгновенно выветрились у Фарлинга из головы, поставив акцент лишь на одном отдельно взятом элементе высказывания…

Ребёнок?..

Под копытами противно хрустел соматический песок, а Лэм, ощущая его словно бы самоё нутром, пытался как следует впитать в собственную, как выяснилось, весьма недолговечную память каждый уголок Понивилля, каждое встреченное лицо, коих, отчего-то, встречалось совсем немного, хотя дело, казалось бы, шло к полудню. Провинция привечала своё дитя пустынными улицами и переулками, совсем не способствуя развееванию антиутопических настроений. Элис тихо, но проворно поспевала за своим супругом.

— Ты же понимаешь, что я только для них стараюсь? – будто бы продолжая вслух свой внутренний монолог, обратился к спутнице детектив. – Просто сейчас это и в самом деле вопрос жизни и смерти.

— Наверное, — в голосе единорожки, как не прискорбно, не улавливалось ни капли уверенности, — ты не подумай, я не хочу сказать, что сомневаюсь в твоих словах, но… Знаешь, они и в самом деле мало похожи на правду. Я понимаю, возможно, ты не хочешь излишне пугать их чем-то, что у тебя там случилось, однако, мне кажется, для этого стоило бы придумать ложь поубедительнее…

— О, я уверяю тебя, правда ещё более абсурдна, — Лэм усмехнулся – ему ведь сразу виделось, что это плохая идея. – Но это не отменяет того факта, что все жители Понивилля в опасности. Просто обстоятельства настоящей угрозы слегка более неприятные и неизбежные…

— Ты ведь не собираешься делиться со мною подробностями, я правильно понимаю? — постановка данного вопроса с хоть чуточку иной интонацией, наверное, мгновенно добавила бы в него незримый упрёк и уйму негодования, однако в исполнении Элис он, на удивление, прозвучал совершенно открыто и искренне.

— Я… Послушай, я и сам не до конца понимаю причины и обстоятельства того, что случится в течение месяца, но это точно будет нечто… Сродни апокалипсису. Многие погибнут, по всей Эквестрии растечётся странный туман, пони будут обращаться монстров… Видишь, я же говорил, как глупо это звучит…

— Нет-нет, не суди меня строго, просто это очень неожиданно… — нельзя было точно уловить процентную градацию между недюжинным интересом и чистой иронией в глазах кобылки, однако уголки губ с потрохами выдавали её истинные помыслы. — Просто, Лэм, почему ты вообще настолько уверен в этом своём локальном «конце света»? То есть, я всё понимаю, но куда же тогда денутся Элементы Грамонии, Принцессы, повелевающие светилами, толпы других «национальных героев»? Ты прости, конечно, но, если честно, большой город, возможно, и вправду не слишком хорошо на тебя влияет…

Единорог глубоко вздохнул. Спокойно, Лэм, дальше, скорее всего, будет только хуже.

— И ты туда же, — беззлобно, но с некоторой неприязнью к самому предмету разговора ответил Фарлинг, — хорошо, если ты так желаешь услышать правду… Я на самом деле не просто уверен, я… Я знаю, что это случится, знаю когда это произойдёт, какая в этот день будет погода… Я в лицо знаком с несколькими десятками убитых горем родственников, я видел обезображенные тела, видел горы пыли, в которые превращались пони… Ты упомянула Твайлайт с её друзьями, принцесс… Так вот, почти все они тогда умрут. Откуда мне это известно?... Чёрт, я, наверное, сейчас выставлю себя полнейшим идиотом. Что ж... Элис, я прибыл из будущего…

Иногда, когда ситуация совсем к этому не располагает, например, на каком-нибудь памятном мероприятии, или, чего пуще, на похоронах, из самых недр одного из присутствующих порой вырывается взрыв прерывистого и крайне неуместного смеха. Он вряд ли связан с внезапно нахлынувшей радостью, нет, это, скорее, нечто вроде защитной реакции организма, находящегося на грани истерики. Конечно, вряд ли, стоит сравнивать небольшой монолог Лэма с погребальной церемонией, но эпитеты, что он подобрал, получились в результате своём далеко не забавные… Однако, Элис всё равно залилась стыдливым, но звонким приступом известных судорог, выражающих её реакцию на комичность ситуации.

— Прости, нет, честно, я не специально, — пыталась оправдаться кобылка, но детектив, впрочем, нисколько не обижался. Наверное, на её месте он бы смеялся ещё пуще и сильнее.

На чистых глубокого синего оттенка небесах проступили странно знакомые белёсые символы. Они вряд ли были похожи на какие бы то ни было обозначения, встречаемые Лэмом ранее, но в самом деле, стоило ли этому удивляться?

Песок, казалось бы, просочился уже в самые глазницы детектива, навевая образы, которые ему уже успели приесться. Всё это отдалённо, но весьма отчётливо напоминало сумасшествие – Фарлинг словно бы вновь оказался в будущем, где изменилось всё, кроме его подруги – та, как и раньше, неспешно трусила неподалёку.

«Что это, если не знак?», — игнорируя нарастающую внутреннюю истерию, отвлекал себя размышлениями Лэм. У него всё ещё есть шанс сделать хоть что-то… Надо всего лишь успокоиться и плавно поменять её отношение к ситуации. Звучит несложно, правда?

— Слушай, Элис, ты ведь сейчас не слишком занята? – песок под копытами детектива стал будто бы более влажным и тягучим, — у меня сейчас отпуск, может, смотаемся куда-нибудь, развеемся, а? Я думаю, нам бы не помешало освежить чувства и всё-такое…

— Например, в Кантерлот? – с шутливо недоверчивым выражением мордочки переспросила единорожка. – Слушай, мы уже об этом говорили…

— Я думаю, тебе стоит меньше общаться с моими родителями, — Лэм, если честно, чувствовал себя застенчивым пятикласником, от слова «совсем» не умеющим общаться с кобылками. Что ж, или он успел позабыть как это делается за всё то время, пока не виделся с супругой, или же, что более прискорбно, просто никогда толком не умел. И ещё ведь детективом называется, ишь какой…

— Да нет, я не о том, — Элис небрежно отмахнулась, — помнишь, я как-то говорила тебе, что чисто физически не могу уехать из Понивилля?

— Да, кажется, что-то такое было, но… — Лэм солгал. Без какой-либо высшей цели, нет, скорее просто рефлекторно.

— Стой, — прервала его супруга, — дослушай меня. Я тогда не шутила. Ни единым словом. Мой отъезд мгновенно вычеркнет меня из твоей жизни, понимаешь?

Дискорд подери, что этот песок себе позволяет? Теперь он целыми хлопьями сыпался прямо с неба, погребая под собою здания, улицы… Гриву Элис…

— Нет, в самом деле… — Лэм остановился, глупо улыбаясь, — забавно… Сейчас ситуация выглядит так, словно мы со всей уверенностью втолковываем друг другу какую-то несусветную чушь, которую оба считаем непреложной истиной.

Символов становилось всё больше. Что ж, когда тебя предупреждает самоё судьба, отчего же не последовать совету?

— Лэм, пожалуйста, не устраивай сцен… — сквозь зубы прошептала Элис, наверное, стараясь мысленно сдвинуть мужа с места, — на нас смотрят пони…

Вокруг не было ни души. Лишь милые домики, поглощаемые медленно пожирающими их ветрами коррозии, и пыльные барханы, застилающие путникам взор… Может, хватит церемониться? – спросил у детектива внутренний некто.

— Элис, пожалуйста, — копыта детектива неврастенически задрожали – одним из них он нежно прикоснулся к подбородку единорожки, наблюдающей за ним умоляющим о прекращении спектакля взглядом, и направил её глаза к небесам. – Видишь их, Элис? Это буквы, которые говорят о том, что скоро мы все умрём…

— Эй ты, убери от неё свои лапы, больной извращенец, — словно бы из ниоткуда к Лэму приблизились три защитника чести и достоинства, однако цель их агрессии даже не удосужилась испугаться.

— Бегите, идиоты, вы все здесь передохнете! – жеребец не отдавал себе отчёта – его копыта и тело медленно, словно бы смакуя каждую его косточку, впитывала в своё естество серая успокаивающая песочная масса. Казалось бы, кто будет слушаться команд безумца, но на мускулистых мужланов фраза произвела по настоящему магическое воздействие – они в страхе разбежались, сверкая подковами.

— Лэм, пожалуйста, только не при детях, — в глазах у Элис читался ужас, сопоставимый только со взором жертвы, ласкаемой маньяком перед жёстоким убийством.

Дети, точно… Ребёнок… Кажется, именно эта мысль была последней перед тем как Лэм начал погружаться в состояние сомнабулистического транса.

Наваждение исчезло, словно жуткий сон. В глаза детективу вновь светило яркое солнце, под ногами ощущался только лишь знакомый утрамбованный грунт, а до ушей доносились звонкие голоса жеребят, выбегающих из школы.

Маленькое тельце стремительно и нетерпеливо прижалось к нему, крепко охватывая небольшими копытцами шею субъекта своих объятий.

— Ура, папа приехал! – с опозданием донеслось до сознания молодого отца.

Эшли…

В спальне вовсю хозяйствовало мягкое закатное солнце, нежно ласкающее своими фотонами дремлющего единорога и аккуратно очерчивающее сквозь неплотно прикрытые занавески каждую мельчайшую пылинку, бытующую в атмосфере и ведущую свой путь к далёкому паркету. Лэм лениво приоткрыл веки и вновь за сегодняшний день медленно, но вполне уверенно и бесповоротно начал продвижение к состоянию бодрствования. На часах значилась половина шестого.

В сознании поддавшегося послеполуденной неге детектива плавно и незамысловато, словно графический набросок, вырисовывались события, предшествующие грёзам. Кажется, у него случился солнечный удар. От переизбытка чувств… Может, отравление?

Но так ли это важно? Фарлинг, расправив туловище и конечности, перевалился на другой бок, опасно приближаясь к краю двуспального лежбища. Ведь теперь он снова дома, его окружают самые родные и милые сердцу существа, на небе ни облачка… Зачем же грустить?

Древесный пол приветственно скрипнул, знаменуя начало небольшого вечернего моциона своего владельца. Лэм подошёл к зеркалу и криво ухмыльнулся – ну и чучело же, твою Селестию. Гребень, не частый его товарищ ввиду непослушной структуры гривы, резкими и неумелыми движениями зачесал шевелюру назад, к затылку. Сойдёт, пока что…

Конечно, верилось в ситуацию с трудом. Эшли, совсем ещё молодая кобылка, он сам, откатившийся на двадцать лет назад, его супруга… Всё это вызывало так много вопросов, однако стоили ли ответы на них всей той идиллии, что его окружала? Лэм, отчего-то, был в высшей степени уверен, что как только он начнёт об этом размышлять, пытаться внести сюда хоть малейшую каплю логики, всё это место мгновенно рассыплется на элементарные составляющие, утаскивая за собой и его рассудок. Как это случилось на площади…

Допустим, что это просто параллельный мир, ладно? Вон, разве люди не пришли из одного такого же? Мириады реальностей, мультивселенная, рефрижератор – да что угодно! Если даже понадобится тысяча миллионов научных слов, Лэм с радостью готов будет поверить в них, только бы его не отлучали от места, в котором он на самом деле чувствует себя дома.

В голове детектива внезапно вспыхнула очередная сценка – его, кажется, принесла сюда парочка крепких участливых сограждан. Мило...

Элис, по всей видимости, вышла прогуляться, а вот из детской доносились до боли знакомые звуки. Лэм вежливо постучался.

— Входи, пап, открыто, — ответили ему с той стороны.

Эшли… Чёрт, почему сознание играет с ним в такие жестокие игры? Там, в другой Эквестрии, он и вправду почти что мысленно удочерил её, однако такого подарка жеребец вряд ли мог ожидать. Глупости это, конечно. Спустя пару часов он наверняка очнётся где-нибудь в психиатрической лечебнице, ощущая языком привкус собственной рвоты, но всё это будет там, в будущем… Сейчас же он был истинно счастлив.

Пегаска, щеголяющая хоть и маленькими, но всё же двумя прыткими крылышками, уселась за письменным столом и выполняла домашнее задание на каникулы. Ну право, что за ребёнок? Разве не постановлено высшим школярским законом, что подобными делами надо заниматься в полночь, за несколько часов до возвращения в обитель знаний?

— Привет, Эшли, — тихо поздоровался молодой отец, притворяя за собой дверь. – Нужна помощь?

— Нет, спасибо, всё хорошо, — сказала кобылка и отправила в рот очередную яблочную дольку, — арифметика совсем не сложная, не знаю, почему все считают её скучной и заумной.

— Она просто не для их мозгов, — Лэм улыбнулся – ни это ли то самое слегка постыдное чувство гордости, которым между собою меряются молодые матери в диалогах в духе: «А вот мой сегодня три пятёрки получил, две медали выиграл, первый раз поцеловался, помогал целому взводу старушек тащить авоськи и теперь бежит в кружок юного маминого разнорабочего… А твой?»

Эшли, решив сделать небольшой перерыв, отбросила ручку и обернулась к отцу:

— Ну и как там Кантерлот? Видел принцесс? Слышал что-нибудь новое об автоматических повозках?

Всё-таки, она развита совсем не по годам. Она иначе говорила, интересовалась совсем другими вещами, нежели сверстники, уже строила планы на будущее… Ну не чудо ли?

— В столице довольно тихо, дорогая, — детективу приходилось на полную включать воображательную мышцу, дабы его выдумки выглядели хотя бы на толику более правдоподобно, — принцесс не видел, но меня вскоре должны пригласить на небольшую пирушку во дворце… Кстати, ты упомянула повозки… Через несколько дней в Кантерлоте состоится большая технологическая выставка, так что, если я попробую уговорить маму, а ты окажешь на неё, так сказать, эмоциональное давление, то мы с тобой могли бы, ну знаешь…

— Я тебя не подведу, пап! — Эшли хитро подмигнула и, уже с совершенно иным настроением на мордашке, продолжила решать задачи.

Лэм далеко не сразу заметил, как часовая стрелка перевалила за отметку «восемь». За всё то время, что он провёл в комнате дочери, он успел узнать, что ни черта не смыслит в современной системе образования, забыл, как правильно делить в столбик, а также как именно зовут главных физиков-инженеров страны, о которых писал пухлый ежемесячный научный журнальчик для детей. Он приличное количество раз оставил росчерк в прилежно оформленном дневнике, обнаружил парочку выговоров за поведение и с десяток отличных отметок, а Эшли же со своей стороны успела заполучить несколько в меру складных историй, выдуманных на основе тех событий, что ещё остались в памяти Фарлинга.

Идиллию прервал звук мягко захлопнувшейся входной двери. Словно бы среагировав на это, юная пегаска, вежливо прикрывая рот копытцем, смачно зевнула, после чего выразила своё несомненно экспертное мнение – мол, перед каникулами следует непременно как следует выспаться, иначе и не отдохнёшь толком. Что ж, слово барина – закон, и Лэм совместно с вернувшейся из вечерней прогулки Элис начали с поспешностью и расстановкой укладывать чадо спать.

Что для примерного родителя означает сладко посапывающий ребёнок? Возможность поговорить по душам, выспаться, заняться чем-то, что не желаешь афишировать? Лэм не имел ни малейшего представления. Там, в том мире, где он относительно спокойно работал, где его не объявляли террористом, не заставляли отрубать детям крылья, не ввязывали в политические интриги и амбиции, у него не было детей. Да и пассии, как таковой, тоже никогда не было. Он, конечно, помнил их с Элис… «отношения», однако их вряд ли можно было хотя бы на йоту сравнить с теми, что ему представлялись сейчас.

Что ж, подумалось детективу, значит, наступило время узнать и сей аспект счастливого отцовства…

— Лис, ты прости меня, — единорогу вдруг вспомнилось давешнее глупое сокращение и так короткого имени. Его подруге оно, кажется, нравилось... – я вёл себя как идиот… И, наверное, до сих пор веду.

— Да ладно тебе, мы пони привычные, — улыбнулась кобылка. Ну вот, она опять сводит всё к шутке. И как тут сохранять серьёзное выражение лица?

— Ну так… Как прошёл вечер? Куда ходила, с кем виделась?.. – забавно, молнией проскочило в сознании Фарлинга – наверное, ему куда легче было бы сейчас общаться с очередной рыдающей вдовой, нежели болтать на отвлечённые темы с той, кого любит больше всего на свете.

— Пойдём в спальню, — на устах у Элис появилась ухмылка. Добрая, игривая, зловещая, соблазнительная… Трудно было подобрать подходящий эпитет. Стоит сказать одно – Лэм последовал за её обладательницей словно зачарованный.

Детектив аккуратно «приземлился» на кровать, ожидая свою супругу, однако та не торопила событий. Она лишь присела рядом и положила копытце на шею мужа.

— Я бегала на почту, там как всегда очередь, — единорожка вдруг резко прижалась к Фарлингу, оставляя понятие личного пространства за пределами этой комнаты, — мне нужно было воспользоваться телефоном. Конечно, это стоило денег, но твои слова меня… Задели, в общем-то.

Выражение мордашки Элис приобрело странный, почти виноватый оттенок.

— На самом деле, ты не пугайся, всё очень даже уладилось, — она почти что шептала эти слова Лэму на ухо, — сама я не смогу, конечно уехать из Понивилля, но Эшли… Я договорилась с одной своей кантерлотской подругой, и она согласилась приютить нашу дочь на все весенние каникулы.

— К-какой ещё подругой?.. — перебивая собственное тяжёлое дыхание, спросил детектив, мысли которого приобретали всё более примитивные и животные очертания.

— Ты её знаешь, мы пару раз вместе с ней праздновали День Согревающего Очага, — кобылка почти что вплотную приблизилась к губам Лэма, — её фамилия – Кэмпфаер…

Жеребца охватило ощущение, словно бы он окунулся в ледяную прорубь. Кэмпфаер…

Никакая это не параллельная реальность, так ведь? В голове колокольным звоном прозвучали утренние слова Эшли: «с недавних пор ты начал частенько забывать очень многие и важные вещи — вроде своего грустного прошлого, или…»

Лэм до крови проколол зубами нижнюю губу – о себе резко напомнил укушенный у железной дороги бок.

— Дорогой, — Элис, впрочем, кажется, даже не заметила замешательства супруга, — а тебе совсем не показалось странным, что у обычных пони, обратившихся в зомби, вдруг образовались клыки, “острые, словно лезвие канцелярского ножа”?

Лэм, поначалу, даже не сразу осознал, о чём именно его спрашивают.

— Элис? – с трудом обрабатывая информацию, прошептал он.

— Милое имечко, не спорю, — единорожка коснулась его щеки раздвоенным змеиным языком, — но я больше предпочитаю Криззи…

— Нет, в самом деле, это и вправду довольно неприятно, — потирая только недавно проколотую толстенной иглой шею не подкованным передним копытцем, ворчала Эмили.

— В высшей степени соглашусь, — Вильгельм Дарк, вышагивающий неподалёку, выглядел несколько… помятым, что ли. Стоило только ему встретиться со старым знакомым писателем, как куда-то сразу же и моментально улетучились тонны иронии и юмора, которые он, по всей видимости, всегда держал где-то за пазухой. Хотя, он всё ещё старался не унывать, с некоторым усилием натягивая на усатое лицо вымученную улыбку.

Стойте, я что, никогда не упоминал, что Вильгельм носит усы? Печально… Что ж, теперь, я полагаю, это станет неплохим дополнением к его и так преинтересному образу. Он, кстати, скажу по секрету, вполне себе желает отрастить самую настоящую бороду, но пока всё как-то терпения не хватает…

— Что вообще было в этих инъекциях? Какие-нибудь, не знаю, микро-маячки? – активно строила предположения единорожка.

— Скорее всего, обычный физраствор, — вполне спокойно отвечал её приближающийся к пожилому состоянию спутник, — однако под влиянием, скажем так, особых возможностей Верховного Писателя, он может выполнять… Почти что любую функцию. Вплоть до внушения мыслей…

— Всё… Настолько серьёзно?

Аллея Писателей, на первый, да и на второй оценочный и субъективный взгляд Эмили совершенно не изменилась за те пару дней, которые успешно захватили товарищей и коллег в свои остросюжетные объятия и явно не собирались в скором времени отпускать. Но что-то отныне в этих приятных взору улицах и перекрёстках не давало обывателям наслаждаться атмосферой небольшого локального островка счастья. Возможно, теперь здесь не было необходимых для душевного спокойствия существ? Пони… Людей…

Путь бывшие сотрудящиеся над повестью о Страннике держали совместный и определённый – в сторону их старого места жительства, ныне безоговорочно оккупированного десятками подчинённых Писателя. От коттеджа до полицейского участка имелось всего десять минут спокойной трусцы, однако кобылка, впрочем как и господин Дарк, не торопилась оказаться дома – совсем не хотелось наблюдать за тем, как планомерно и тщательно уничтожается всё связанное с образом Петра Петровича.

Имя, эхом прозвучавшее в подсознании Эмили, гулко застыло где-то на уровне подкорки. Что ж, она не удивится, если вскоре и этот небольшой кусочек памяти у неё нагло изымут.

— Да, — сухо ответил Вильгельм спустя некоторое время. На пару минут всё снова погрузилось в угрюмый и молчаливый вакуум.

— Так… — наблюдая за проезжающей мимо легковушкой, попыталась начать новую беседу единорожка, — что связывает… Связывало вас с Генри?

— Генри? – словно бы не совсем вслушиваясь в вопрос, переспросил психолог.

— Да, Генри, — уверенно повторила кобылка, — надо же как-то его называть…

— И вправду, — кажется, Дарк и без объяснений понял, о ком ведётся разговор. – Что ж, мне, скорее всего, не следует разглашать эту информацию, но какая теперь к чёрту разница… Я в высшей степени убеждён, что как только Верховный разделается со всеми уликами, он и нас с вами к ним без угрызения совести припишет… А что до вашего вопроса… Мы… Работали вместе какое-то время. Больше я вам вряд ли смогу рассказать о том периоде наших “взаимоотношений”...

— И… Почему же все называют его Верховным? – если хочешь целенаправленно бороться с кем-то или чем-то, следует непременно узнать о нём как можно больше информации и смущающих фактов, думалось Эмили. — Он, конечно, вроде как, выше ростом, и тому подобное, но…

— Этот так называемый Генри просто… Как бы сказать... Самый главный писатель. Это если примитивно, — жеребец отвечал словно бы нехотя, растягивая слова и перемежая их глубокими паузами. – Предупреждая следующий вопрос… Нет, его никто не назначал. Он просто… Всегда был там. Если уж совсем упростить, то он является чем-то вроде местного бога, контролирующего огромное стадо ему подобных персонажей с менее ярко выраженными способностями.

— То есть, вы хотите сказать, что именно он создал Аллею Писателей? – Эмили пыталась мысленно опередить слова собеседника, но всё ещё была не совсем уверена в собственных умозаключениях.

— Я этого не говорил, но… — многозначительно протянул Вильгельм, — кто знает, как говорится…

— Это значит, что мы сейчас внутри чьего-то очередного дурацкого романа? – с ещё большим напором допытывалась кобылка.

— Возможно. Возможно и нет… Никто достоверно не знает…

Что ж, это… Многое бы объяснило. Если её теория верна, то Врачевский вполне может выглядеть в глазах Верховного Писателя как конкурент, который попытался создать повесть… Внутри повести…

От всей этой конспирологической галиматьи у Эмили чуть не закружилась голова. Или же, это побочные эффекты инъекции? Так, всё, достаточно, надо крайне серьёзно сосредоточиться на более насущных проблемах.

Они, наконец, добрались до небольшой, но крайне милой одноэтажной постройки у склона холма, и в тот же момент проблема вырисовалась сама собой. Эти ублюдки спёрли её любимый коврик, что лежал себе всё это время у входной двери и никого не трогал. Гады. Мародёры. Что он им такого сделал?

Знаете, наверное, гораздо легче было бы воспринять подобные события, если бы дома тебя ожидала разруха и беспорядок. Ты мог бы забыться в делах, отдать своё тело и душу в качестве залога богу уборки, трудиться до ломоты в копытах и потом, постепенно, но неизбежно забыться в меланхолии повседневности. Однако, дома было чисто. Настолько, что хотелось нарочно что-нибудь сломать или разбить. Эмили выбрала небольшой и до противного академический «портрет» автобуса под стеклом.

— Ну вот, теперь кто-нибудь может наступить на осколок и пораниться, — иронически посетовал Дарк, перешагивая разбитую вдребезги рамку.

— И правильно сделает, — неизвестно кому пригрозив копытцем ответила единорожка и направилась в комнату, раньше носившую гордое звание писательского кабинета.

Её перестроили в гостиную. Феноменально! Зачем кому-то вообще нужны две гостиные? Чтобы, не знаю, развлекать сразу две оравы приятелей, перебегая из комнаты в комнату? Проводить сразу несколько свиданий, как в набивших оскомину комедийных сюжетах? Эмили понятия не имела, а потому без сил плюхнулась на жестковатый диван. Ей срочно было необходимо что-то вроде драматичного мороженого, иначе дальнейшая сцена вряд ли будет наполнена хоть каким-то смыслом.

— Холодильник пуст, — донёсся с кухни глас словно бы читающего мысли кобылки психолога.

Время шло, разговоры не клеились… Делать было абсолютно нечего, а если какие-то занятия и имелись, то желания к ним проявлять не хотелось ровным счётом никакого. Пока у Эмили что-то не зажужжало в голове…

— Это явно… Неправильно, — сделала единственный верный в данной ситуации вывод единорожка и отправилась в ту самую комнату, в которой ранее находилось различное писательское оборудование, вроде аппаратов для соединения с мозгом или подключения к уже переписанным в компьютерый код историям.

На столе лежал конверт. Кажется, кобылка никогда его здесь раньше не видела – даже в гораздо более спокойные времена, однако под ним невесть откуда уже успел образоваться «без-пылевой» прямоугольник. Эмили магией подхватила завёрнутое в неплотную бумагу письмо – то было словно бы насквозь пропитано некоей потусторонней энергей, чуждой её собственному волшебству, отчего последнее так и норовило в самый неподходящий момент виновато обронить груз.

— Я полагаю, за тобой сейчас крайне интересно следить нашим наблюдателям… — донёсся из-за спины кобылки знакомый скептический тембр психолога – кажется, ему уже полегчало.

— Они не могли не заметить этого конверта, так что это либо послание от Генри, либо нечто невероятно важное, — проявив нехитрые дедуктивные способности таким образом, Эмили глубоко вдохнула и поднесла конверт поближе к мордашке, — а потому, не будем откладывать неизбежное.

Ощущение мягкого, тёплого и крайне колючего свитера моментально окутало всё существо кобылки. Она нашла себя в совершенно пустой квартире, на невесть каком этаже – мостовая терялась где-то далеко за слоем пурпурно-серого тумана. Напротив неё, прислонившись к голой бетонной стене, стоял Пётр Петрович – лицо его было, несмотря на видимую молодость, испещрено глубокими морщинами, а на исходно чёрной шевелюре проступили седые пряди. Эмили не знала, что ей делать – ей хотелось сразу многого и одновременно: обнять друга, успокоить его добрыми словами, спросить, что же с ним, к дискордовой матери, такого случилось… Но Врачевский прервал её…

— Тише, Эмили, сейчас не время, — начал он почти шёпотом, — может, когда-нибудь позже, но не сейчас. Прости меня за столь грубое вторжение в твою жизнь, я… Я не знаю, как ты там теперь, сколько прошло времени, помнишь ли ты, кто я вообще такой… В любом случае, можешь считать это посланием из будущего. Мне, как видишь, нужна твоя помощь… Снова. Это, наверное, прозвучит эгоистично, но я очень прошу – ты должна найти меня. Это невероятно важно, ты вряд ли понимаешь, насколько… Хотя, чего это я, ты всегда была умной поняшей. Доберись до Тёмного Града любой ценой и… Я знаю, что ничего сейчас не могу обещать, но возможно… Тогда что-то изменится…

С каждым новым словом речь человека становилась всё более сбивчивой, неровной, он то и дело перебивался на гулкий и едкий кашель… Наваждение постепенно растворялось в небытие.

— Эмили, я всеми силами пытался отвлечь его, но он, представляешь, совсем не хочет выпить со мной по бокальчику водопроводной водички! Ты не думай, я не из тех, кто рано сдаётся, я предлагал ему трижды, но он…

Когда единорожка очнулась, на неё было направлено дуло небольшого, но крайне удобного в ношении пистолета. Его владельцем оказался Бен Стоун – тот самый, которого она давеча чуть не пришибла дверью. Видимо, он начал следить за ними ещё до того, как коллеги добралась до дома.

— Стойте, вы меня неправильно поняли, — начал было оправдываться следователь, однако был грубо перебит Дарком.

— Да что тут понимать, уважаемый…

— Молчите! Я не с вами разговариваю, — Бен, чего от него ожидал примерно никто, громко рявкнул на психолога и обратил взор к единорожке. – Я раскопал всю информацию по вашей истории и… Хочу помочь. Не бескорыстно, конечно же, но… Я думаю отказываться вам не приходится…

— А потом, а потом я такая… «Но я больше предпочитаю Криззии, ууу!» И, бах, тут же превращаюсь в саму себя! Нет, к Дискорду, по моему, все истории должны заканчиваться именно так. Согласись, ну просто идеальный сюжетный поворот, неожиданный как… Как, не знаю, как я, когда делаю так, чего далеко за примером ходить! Ты такой всё время переживаешь, волнуешься, что же будет дальше, и вроде бы всё хорошо, тихо, но вот, когда ты уже совсем не ожидаешь подвоха, пау! Твой друг – чейнджлинг, и мама – чейнджлинг, и первый учитель, и соседка по очереди в кафе, и даже бабушка тёти по линии кузена! Ха, да уж, я сегодня в ударе, бери и пользуйся, так сказать, пока твоя муза говорит…

«А она… Милая», — промелькнуло где-то в недрах подсознания детектива, восседающего на креслообразном булыжнике в сырой и холодной пещере. На естественно образованных неизвестными Лэму геологическими явлениями сводах породистого потолка переливались оттенками белого те самые символы, что виделись ему на небесах – тысячи и тысячи их, на первый взгляд, ни разу не повторяющихся. Что-то подобное единорог один единственный раз видел тогда, когда вёл незамысловатое дело некоего прищуренного человека, который словно бы старался заглянуть своими глазками прямиком в душу собеседника. Вроде бы, они назывались «иерогами», или как-то вроде того…

— Раньше они так не делали… Не светились, то есть, — королева перевёртышей, игриво покачивая свесившимися с небольшого уступа копытцами, слегка наклонила мордашку, — только когда ты пришёл. Не даром Флаттершай про тебя писала, что ты весь из себя такой ненормальный, особенный, избранный, словно самый красный помидор на грядке. Никогда не выращивала помидоры, просто к слову подвернулось…

— Так вы… Знакомы с Флаттершай? – Лэм, что уж скрывать, всё меньше удивлялся бесконечным заговорам и недомолвкам вокруг своей персоны, однако, всё же, не брезговал пополнить бедовую черепушку дополнительной информацией. «Всё сказанное вами может быть использовано против вас!» — саркастически прозвучала у него в голове классическая фраза из почти любой детективной истории среднего сорта.

— Обижаешь! Мои ребята… — Кризалис кивнула на слоняющихся без дела подчинённых с неодушевлёнными взглядами, — пару раз уже имели честь копировать её ярчайший образ, к слову, наверное, самый интересный из всех мною встреченных. Конечно, он несколько стереотипен – стесняша, пугающаяся собственной тени, что скрывает внутри тысячи демонов — но, согласись, за подобными трансформациями отчего-то всегда интересно наблюдать. Ладно, ты, я вижу, заскучал, так что давай перейдём к сути…

Кобылку, превышающую в холке подавляющее большинство копытных жителей Эквестрии, испещрённую, словно сыр, слегка отталкивающими на вид отверстиями, обладающую почти что стрекозиными крыльями, трудно было назвать определённо привлекательной. Однако, что не отнять, нечто в ней имелось такое, чего не хватало ни грациозной Селестии, ни таинственной Луне. Лэм, не для протокола, назвал это чувством непредсказуемой опасности.

Кризалис встала и прошлась по весьма бедно обставленной комнате, если пару камней в качестве сидений вообще можно было считать обстановкой.

— Ты, впрочем, и сам бы мог вполне до всего догадаться, — с некоторым упрёком в интонации посетовала королева, стряхнув с мордашки непослушную зеленоватую прядку. – То есть, я даже не знаю, у тебя имелось столько подсказок! Да я бы, наверное, уже после острых зубов имела полную картину происходящего. А, ну и ещё помнишь, как от тебя побежали те бугаи? Так вот это тоже было не просто так…

Кобылка, «промурлыкав» это, остановилась в своей недлительной прогулке и слегка прислонилась к каменному склону, поглаживая одного из своих перевёртышей по покрытой хитином коже.

— Дело в том, что, если тебе вдруг интересно, у этих ребят – коллективная модель мышления. Они почти перманентно «подключены» своим сознанием к хозяину – а в наиболее частом случае, ко мне, но когда я сама проникаю в разум кого бы то ни было… Эх, чую, я тебя совсем запутала. Начнём сначала!

Так, в течении следующего получаса, Лэм узнал ответы хоть и не на все, но на очень многие свои вопросы – а главное, на тот, в котором он удивлялся плану Флаттершай по захвату Кантерлота в одиночку. Оказалось, что у неё с королевой уже давно имеется негласная договорённость, созданная благодаря тому, что пегаска частенько посылает “злодейке” пространные письма на спинах Энджела или Спайка – Флаттершай условилась отправлять Кризалис «отработавших своё» охранников, дабы та высасывала из них последние положительные эмоции, а перевёртыши в замен должны были обеспечить ей поддержку в будущем штурме столицы, а также, впоследствие, получить свободу.

— Самое забавное, что “со слов” нашей милой пегасочки, все пони, что выжили после катастрофы, имеют устойчивую невосприимчивость к туману – однако мы, как видишь, не пони. Мы не можем покинуть сие место, которое, по всей видимости, охраняется от марева этими самыми весёлыми буковками на стенах, а она, как ни странно, милостиво предоставляет нам такую возможность. Ты, наверное, спросишь, как же мы тогда собираемся добраться до Кантерлота?

— Да нет, здесь всё довольно очевидно, — очередной паззл встал в голове у детектива на своё место, — вам понадобится поезд, разрисованный подобными символами?

— В точку, ваше остромыслие!

Однако, для выращивания и воспитания целой армии отнюдь не хватало переваренных мозгов периодически присылаемых телохранителей — королеве требовался живой, свежий, «вкусный», наполненный неподдельными чувствами и переживаниями организм. Не трудно догадаться, кому пришлось сделаться кандидатом…

— Ладно, хорошо, я всё понимаю, чейнджлинги убежали потому, что подстраивались под моё настроение, мир принимал форму моих мыслей, но… — Лэм перевёл дыхание, — мне интересно несколько другое. Когда вы затуманили мне мозг, заставив меня не заметить, как я оказался в шахтах, насколько… Насколько сильно вы повлияли на меня? Что именно вы старались навязать мне, дабы вызвать положительные эмоции?

— На самом деле, почти ничего, — Кризалис на время, словно бы вспомнив о чём-то серьёзном, потеряла саркастичную улыбку на своих устах, — всё что ты видел, смесь из твоих собственных воспоминаний и желаний, с перевесом в сторону реальных событий, конечно же, ибо они, обычно, оставляют гораздо более явственный след..

На долю секунды под пещерным сводом повисла пауза. Лэм с облегчением выдохнул – его опасения всё же не подтвердились.

— Знаете, я, наверное, пойду, — детектив, погружённый в собственные мысли, выглядел отрешённым, — мне нужно увидеться с…

— Я знаю, — Кризалис прервала гостя, — что ж, раз ты так торопишься, позволь немного подсобить тебе. Не мог бы ты представить себе хижину Зекоры, или дорогу к ней…

Единорог, пропустиший большую часть её слов мимо ушей, впрочем, довольно неплохо представлял себе путь к зебринскому логову. Он не совсем осознал, что именно с ним пытаются сделать, однако времени на дальнейшие обмозгования ему не предоставили – его собственный рог, подвластный магии королевы перевёртышей, спустя мгновение телепортировал его в Вечнодикий лес.

— Нет, ну это же очевидно! Как… Как я только раньше до этого не додумался? Она же почти прямым текстом мне это сказала…

Забавно, насколько всё-таки тяжело контролировать собственное воображение. Хотя, часть вины насекомо-образной кобылки здесь тоже имеется – надо было точнее формулировать приказы. С тем же успехом он сейчас мог бы телепортироваться в спальню Селестии или куда-нибудь в недры кантерлотской скалы – благо, мыслеформы перенесли его не так уж далеко от цели – отсюда он вполне себе мог найти нужную тропинку, даже несмотря на сгущавшиеся сумерки.

На самом деле, интересно, что мешает королеве трансгрессировать таким же образом, к примеру, самоё себя в какое-нибудь гораздо более безопасное место? И почему она воспользовалась для сотворения заклинания его рогом? Впрочем, ему ли, смертному, задавать подобные вопросы… Как-нибудь потом при встрече всё само собой выясниться, как это обычно бывает.

Но речь не об этом!.. Лэм поспешно достал из кармана искомый блокнот. На ходу строчить поэмы было, вестимо, довольно проблематично, так что получившийся текст потом вряд ли разберёт даже маститый почерковед, однако ведь и не для него всё это писалось. Детектив должен был утвердить в самоё себе истину, которую ему метафорическими “потом и кровью” удалось сегодня уяснить.

Эшли и в самом деле его дочь.

Дурацкий сюжетный поворот, конечно, Лэм, будь он хотя бы на долю секунды писателем своей судьбы, придумал бы что-нибудь гораздо более интересное, но знаете, в жизни подобные события всегда кажутся гораздо ярче, нежели на страницах предполагаемой повести. Даже самые избитые, самые очевидные выкрутасы настоящих житейский перепитий выглядят неимоверно шокирующими, когда проходишь через них самостоятельно. Оно и понятно, ведь ты вряд ли ожидаешь от себя искреннего удивления подобной ситуации, когда ты десятки раз переживал её вместе с героями различных остросюжетных романов… Вот и наш герой был в высшей степени ошарашен.

Его мало волновали подковёрные интриги Флаттершай и Кризалис, судьба Эквестрии, политические игрища – нет, он просто… Понял для себя кое-что новое. Он нашёл причину, по которой его так тянет присматривать и по-отцовски ухаживать за этой непутёвой кобылкой, из-за чего он так переживает за каждое её движение… Ответ оказался довольно прост, не так ли?

Она ведь довольно прямо ему намекнула, тогда, на площади… Она сказала: «Я ищу своего…» Отца, ведь правда? То, что он смог узреть при помощи Кризалис, открыло ему глаза на многие вещи. Конечно, здесь всё ещё имелась масса несостыковок – например, в возрасте Лэма прошлого и будушего – однако, и тут детектив нашёл для себя объяснение. Вполне возможно, что эта метаморфоза также связана с его способностью к перемещению во времени – ведь мысленно он всегда ощущал себя несколько моложе.

Эшли с самого детства увлекалась разного рода техникой, а спокойная и упорядоченная миссис Кэмпфаер, естественно, не могла дать её увлечениям в полной мере развернуться – вот пегасочка и связалась с плохими компаниями. Лэм выводил карандашом строчку за строчкой, не беспокоясь о знаках препинания или орфографии – на клетчатую бумагу малого формата изливался самый настоящий поток сознания, заключённый в сумбурную вереницу из слов и предложений.

Вдалеке показались знакомые буераки – и словно бы по расписанию, сознание детектива зияло кромешной темнотой. Чувства закончились, закончились и думы – осталось лишь подытожить написанное единозначным выводом.

Лэм перевернул страницу. К Дискорду, подумалось ему, только символизма тут не хватало. Новый лист, новые эмоции – перемены, если обобщить. «Эшли – моя дочь» - простым и аккуратным почерком вывел исчерпывающий чернила стержень. Кстати, о переменах…

В хижине Зекоры пахло… Зекорой. Наверное, этим выражением легче всего описать всю ту смесь пряных и кисло-сладких ароматов, что витали внутри, однако, ни на мгновение не выбираясь наружу. Эшли лежала на той же кушетке в глубине жилища, что и в прошлый раз, но особых изменений в её физиологии не наблюдалось. Она, кажется, глубоко спала, и огонёк жизни в ней выдавало лишь слабое движение носа.

— Я ждала тебя, — чёртовы «эффектные появления», вспыхнуло в голове детектива. Когда-нибудь они доведут его до инфаркта.

Впрочем, появилась лесная знахарка, повар, лекарь и стихоплёт в завязке без особой помпы – просто в очередной раз материализовалась откуда-то из близлежащей тени. Интересно, ей это особое удовольствие доставляет? Лэм как-то раз про себя окрестил подобное синдромом комиксового злодея – в данном случае, только удара грома не хватало.

— Зачем? Разве… Разве это полезно для неё – вот так вот лежать здесь, и ждать непонятно чего? – жеребец был нетерпелив и раздражён – если эта зебра тоже играет с ним в какие-то идиотские игры, он за себя не отвечает. Копыто, к сожалению, не нащупало потерянный в лесу револьвер.

— Не полезней, чем ампутация конечностей «высококлассным хирургом» вроде тебя, — Зекора, кажется, уловила неприязнь в голосе собеседника, однако на её эмоциональный настрой это повлияло не слишком – она лишь спокойно помешивала в котле некое стереотипное варево.

— Вы не в праве упрекать меня – она бы умерла в этом дискордовом лесу, если бы не то, что мне пришлось… совершить, — Лэму всё тяжелее было сдерживать себя, и в интонациях его прослеживались нотки ярости.

— Если бы ты этого не сделал, она бы не лежала здесь полумёртвой, идиот! – кажется, внутри полосатой кобылки всё же имелась небольшая чувственная щепотка, показавшая себя благодаря вечернему гостю, — может, для большей уверенности в излечении тебе следовало отрубить ей голову? Или может, просто оторвать её собственными копытами? Заражение было необходимо, и оно бы, к слову, прошло гораздо менее болезненно, если бы ты опять же не вмешался во время укуса!

— Так это… Так это вы… Нет, это ты подослала того упыря? – осознание в глазах единорога смешивалось желанием серьёзно покалечить эту изворотливую и лживую особу. – Это из-за тебя она всё это время…

— Уймись, — как просто ей, оказывается, остановить любой порыв души – покрытое полосками копытце не грубо, но уверенно образовало незримый барьер между оппонентами и мягко упёрлось в грудь жеребца. – Ты здесь не для этого. Сейчас ты всё поймёшь.

Кто знает, была ли это какая-то особая магия, или же Лэм просто напросто перегорел в своих многочисленных каждодневных переживаниях, но спустя секунду он просто присел на укрытый ковриком деревянный пол и начал безучастное наблюдение за ситуацией.

Чёрное пятно, что почти две недели постепенно разрасталось по всей поверхности юного тельца Эшли, достигло своего апогея: многочисленные мутные прожилки окутывали её мордашку, лоб, шею, ушки… С каждой секундой детективу всё сильнее казалось, что она вот-вот испустит последнее дыхание, однако тело его словно бы обмякло, оставив хозяина в рядах молчаливых зрителей.

Зебра вытянула с неприметной полочки тонкий, но увесистый продолговатый предмет, похожий на чёрный металлический скипетр, или же трость с округлым набалдашником, и плавно провела по всему пути заражения, явственно видимому невооружённым глазом на туловище пегаски. Паразит, как ни странно… Словно бы следовал за наконечником, сантиметр за сантиметром оставляя своё недлительное пристанище. Эшли тихо всхлипнула, когда скипер коснулся шрама на месте крыла... Интересно, как давно знахарка имела возможность беспрепятственно провести подобный ритуал?

Сгусток чистейшего зла, чёрная сущность, Тёмная Душа – всеми этими словами нельзя было достоверно и в полной мере описать нечто, извлечённое из кобылки. Лэм, впрочем, и не старался особенно это рассматривать – вскоре оно закономерно погрузилось в котёл…

— Подойди ко мне, — приказала зебра зависимому от неё жеребцу, и тот непременно послушался. Полосатая кобылка, как следует перемешав покрывающуюся мерзкой похожей на плесень коркой субстанцию, зачерпнула содержимое посудины невесть откуда взявшимся ковшиком и произнесла недвусмысленную команду, — Пей.

На вкус жижа была… Как соляной раствор, который пьют при отравлении. Противная, но не тошнотворная, если быть точным. Лэм, покачнувшись, почувствовал знакомое бурление в желудке – кажется, это лекарство работало с точностью до наоборот. Спустя мгновение взрослый жеребец в полном расцвете сил со всего размаха грохнулся на пол и погрузился в галлюцинации, пуская из своего молчаливого рта безмолвные слюни.

— Ты вовремя, — послышался ему знакомый голос. Где он? В каком-то огромном зале? Эхо словно бы поглощало собой и его, и говорившего с ним жеребца.

В тусклом пламени свечи показался Грэг. Без своего модного капюшона он выглядел совсем не так угрожающе – нет, теперь на нём красовалась довольно простая понячья одежда, не слишком примечательная, чтобы подробно её разглядывать.

— У тебя всё готово? – спросил Лэма собеседник. Трудно ответить, подумалось ему. Смотря что, смотря когда…

Однако губы детектива заговорили сами собой, отодвигая его личность на второй, если не на третий план. Заговорили чистейшим и приятнейшим из голосов – голосом Эшли.

— Да, моя мать уже души не чает в этом Фарлинге. Она даже один раз предлагала ввязаться в какое-нибудь выдуманное расследование, чтобы с ним познакомиться – втюрилась, сразу видно. Если что, случится, в первую же очередь будет писать ему.

— А улики? Ты помни, что я-то свою часть отыграю, а вот тебе придётся постараться, — Грэг в этом костюме и вправду был похож на коллежского учителя – у него в кармашке даже виднелся аккуратный платочек.

— Не беспокойтесь, всё уже готово, — если бы Лэм мог разглядеть лицо кобылки со стороны, то, наверное, увидел бы весьма самодовольную гримасу, — книга спрятана в самом очевидном месте, по ванне разбрызгана плохо смывающаяся краска, путь от дома до площади, а также монологи вызубрены назубок.

— Верю, — жеребец, кажется, успокоился, — значит, давай ещё раз напоследок повторим план. Ты «исчезаешь», оставляешь дома улики, я «случайно» роняю в баре адрес магазина и отыгрываю, соответственно, продавца, после чего уличаю вас с Фарлингом на площади и… Вы улепётываете. Вроде, ничего не забыл, верно? Знаю, что верно, это просто для присказки… Особо сильной погони за вами не будет, так что ты просто тащи его за собой.

— Да, да, я помню, не нужно до бесконечности повторять одно и тоже, — нетерпеливо ворчала Эшли, однако Грэгу не было дела до её причитаний.

— Нет уж, дослушай, пожалуйста, — со всей серьезностью увещевал он, — от успеха этой операции зависит как судьба Эквестрии, так и выполнение твоей просьбы. Эти вещи в высшей степени взаимосвязаны, понимаешь? Ты никогда не сможешь попасть на «ту сторону», если мы не заполучим себе писателя. Так что внимай! Когда вы попадёте в Понивилль, да и по пути к нему, усиленно изображай из себя его подружку, дочурку, распутную кобылку – что лучше подойдёт к ситуации, следи за его вкусами. Втирайся в доверие, будь паинькой, строй миленькое личико – у тебя неплохо получается. А когда почувствуешь, что он готов – вручи ему блокнот. Это самая важная часть операции – я чувствую, что он определённо связан со всей этой писательской кутерьмой, но мне нужно в этом достоверно убедиться. Я наблюдал за ним в Кантерлоте, но здесь его способности проявлялись очень вяло, в отличие от тех моментов, когда он посещал Понивилльскую вышку. Чуешь связь, не нужно объяснять дальше?

Эшли поспешно кивнула. Лэм словно бы физически ощущал скуку, которая пронизывала её мысли – видимо, ей уже не раз приходилось всё это слышать.

— Замечательно. Вот тебе тогда пара последних советов – попробуй убедить его, что он потерял память. Это почти беспроигрышная стратегия – после этого он поверит почти любым твоим словам. Чёрт, я не удивлюсь, если после всего этого он и вправду захочет признать тебя своей дочерью — так уместно ты смотришься в этой роли! Ладно, главное действовать по плану. Недельки через две я заберу вас оттуда – а так, буду изредка наблюдать.Удачи там, и до завтра…

Пегаска, пробормотав что-то невнятное, спешно попрощалась и зацокала прочь из аудитории. На душе у неё было легко и свободно – скоро, уже скоро она получит то, ради чего так долго трудилась – а вот Лэму было нехорошо.

Он ощущал себя преданным.

Зебра что-то говорила ему, на что-то указывала, но единорог еле волочил копыта. Достоверно неизвестно, было ли это побочным эффектом зелья, или же того странного комка в глотке, что мешал ему дышать, но его откровенно тошнило. В голове набатом гудели последние события, и в особенности слова Кризалис: «всё что ты видел, смесь из твоих собственных воспоминаний и желаний»… Ну конечно же, ведь он уже трижды мысленно удочерил эту пегаску.

Под горячее копыто – выражение сие было наглым образом украдено детективом из людского лексикона и несколько видоизменено – попался злосчастный блокнот. Мысли жеребца метались словно прокажённые, а потому наиболее гениальной и драматичной идеей ему показалось бескомпромисное отделение от собратьев последней замаранной всего лишь одной фразой страницы.

Как следует скомкав оную, Лэм прижал бумагу подковой – будет знать, как рушить его жизнь. После чего жеребец, покачиваясь и совсем не обращая внимание на зебру, поспешно выбежал из хижины…

А ещё той ночью заморосил дождь. Чёрт её разберёт, когда эта ночь успела наступить, но ливень тогда, так вовремя решивший обрушиться на провинцию и прилегающие ей территории, со всей своей мощью окатил обоих невольных своих гостей.

Грэг вошёл без стука. Координаты, оставленные Альфредом, оказались на удивление точны, а потому создание портала вышло совсем нетрудным. Зекора снова где-то пряталась, шалунья, однако времени на поиски у советника имелось предостаточно.

Лэм, тем временем, подобно буйно помешанному прорывался сквозь вечнозелёные заросли, не замечая длинных царапин, что оставляли те на его лице.

Шерсть его мокрыми прядями прилипала к коже, сужая и так не слишком обширный угол обзора.

Единорог принюхался – кажется, здесь только недавно было довольно весело. Впрочем, кто сказал, что теперь забавы должны прекратиться? Грэг обнажил зазубренный со стороны лезвия нож – удобный, если хочешь не прикончить жертву, а подарить ей парочку запоминающихся шрамов.

Зебра не заставила себя долго ждать – она, конечно, не промах. Такие сильные мышцы, такое упругое тело – ещё секунда, и Советник скорее всего оказался бы в нокауте, однако Зекора заполучила себе лишь продолговатый порез, спровоцировавший на её полосатый шкурке стремительно набирающее обороты кровотечение.

Где-то не вдалеке уже виднелся Понивилль – интересно, зачем Лэм так туда торопится? Что он хочет этим себе доказать?

Ещё парочка промахов и, будет замечено к чести нападавшей, одно чистейшее попадание, оставившее единорога без пары зубов – и схватка, вслед за скатившейся вниз по ступенькам кобылке, перемещается в небольшой погреб. Обстановка здесь, конечно, эффектная – повсюду скляночки с Тёмными Душами, запах, отдалённо напоминающий аромат гниения трупов… Закачаешься.

Зебра резко схватила валявшийся неподалёку скипетр, однако сконцентрироваться ей помешал кинжал, лихим движением лишивший её одного из милых аккуратных ушек. Приятно было слышать, как такая спокойная и уравновешенная кобылка взвигнула от обжигающей до самых костей боли. Ничего, вы не подумайте – она заслужила.

— Чёрт, я и вправду ожидал от тебя большего, — с нескрываемой насмешкой в голосе констатировал свои чувства Грэг, — кажется, твоя «сверхспособность» — и вправду лишь возможность изъясняться «как нормальные пони». Не повезло…

Коттедж Флаттершай, точно – вот куда так стремился детектив. Невидимая дверца, без труда найденная на ощупь, с еле ощутимым скрипом приоткрылась… А жёлтая пегаска, кажется, только и делала всё это время, что ждала своего гостя…

Что ж, всему хорошему рано или поздно суждено заканчиваться. Один эффективный, но не слишком зрелищный захват – и «полосатик» уже приземлилась на пол, моля о пощаде. Но Грэг помнил, что она в своё время не пощадила его… Грустно всё это, наверное, однако Советник отчего-то ощущал себя садистом-извращенцем, и, что скрывать, в данной ситуации ему это чертовски нравилось….

Тяжело подкованное копыто умелым и отработанным движением опустилось на мягкую зебринскую шею и резким движением придавило позвонки. Единорог почувствовал приятный слуху хруст, бальзамом опустившийся на его сердце. Дело было почти что сделано – когда он начал собираться, прихватив с собой скипетр и склянки с чёрной субстанцией, зрачки Зекоры сузились от ужаса…

— Флаттершай… — с порога начал Лэм, перебиваясь на глубокие вдохи и выдохи, — помните, вы спрашивали – смогу ли я уехать с вами без Эшли?

— Конечно же помню, Лэм, — на мордашке пегаски проскользнула ехидная улыбка, — Однако, что же стряслось? Почему вы спрашиваете?

Перед тем как окончательно оставить зебру наедине с собой, Грэг решил нанести ей ещё парочку украшений. Несколько открытых порезов, парочка разбитых склянок с душами – думается, ей не будет скучно. Пусть хотя бы ненадолго почувствует себя в шкуре убитых ею детей, ладно?

На долю секунды из тёмных глубин хижины советнику послышалось чьё-то размеренное дыхание. Остановив первый порыв, единорог всё же решил не задерживаться — его целью сегодня являлась лишь Зекора — и парочка её игрушек, несомненно.

Забавно. На пороге он чуть не упустил самый интересный элемент сегодняшней истории – небольшое послание, оставленное невесть кому предыдущим гостем знахарки. «Эшли – моя дочь», — гласило оно. Грэг, как ни старался, всё же не смог сдержать приступ иронического смеха:

— К чёрту, ох уж этот дискордов эмоциональный контекст, — сказал жеребец, и, оставив последние сомнения, отправился домой, в Кантерлот. А то, небось, друзья там без него уже затосковали…

— Флаттаршай, я… — Лэм на мгновение запнулся, но… Мысль в его голове уже сформировалась, и деваться от неё было некуда. – Я переменил своё решение по этому поводу…

Тысячелетний бой

На что способен твой разум?

Пустота

Посчитать по носам

Повсюду мёртвые жеребята!

Маленькая история о Эгоистичном человеке и доброй пони.

Ромашковое поле

Берри Панч и подруги

Город дождей

Дорога в Изумрудный город