На негнущихся ногах
Эпизод первый, неуютный
Мы сказками предания зовем.
Мы глухи днем, мы дня не понимаем.
Но в сумраке мы сказками живем,
И тишине доверчиво внимаем.
И. Бунин. «Призраки».
От нечего делать Кэйденс расхаживает по просторной избе, рассматривая скромную и, похоже, самодельную мебель. На одной из полок настенного шкафчика со всяческой, вероятно, архиполезной мелочью обнаруживается стопка книг. Принцесса берет одну.
— Жуть какая! Что значит «охота»?! – она в панике просматривает содержание, — Но пони не едят… кошмар… не едят животных! Что за…
Один из стоящих у двери блестящих стражей откашливается.
— Позвольте сообщить, Ваше Высочество…
— Что, в защиту этих монстров?! Нам… нужно покинуть это место, — она едва не плачет.
— Принцесса, на этих землях обитают волки. Разумная раса кочевников. Они дружелюбны и охочи до дел и обмена товаром с пони и зебрами, но, в отличие от нас и них, употребляют в пищу мелких зверушек.
— Я не желаю иметь с ними никаких дел!
— Сейчас их нет в этих местах, Принцесса. К холодам они уходят в теплые края, ближе к зебрам, оставляя свои жилища.
— Но… но это же… уф-ф.
Кэйденс останавливается, прикладывает копыто к груди и, медленно выдыхая, выпрямляет ногу.
— Ладно. Сейчас не время. Все же мы уедем завтра.
Из-за рева метели никто не расслышал шагов, и дверь распахивается совершенно неожиданно. Вбежавший страж начинает тревожным голосом говорить еще до того, как захлопывает ее за собой.
— Ребята, майор пропал!
Сутками ранее.
«И все-таки Сайленс – мудак».
Так подумала Ми Аморе Каденза и захлопнула томик с каким-то романом, что парил перед ней в облачке магической энергии, поднося к алым губам аналогичным образом перемещавшуюся миниатюрную кружку с кофе. Последняя изготовлена в форме слегка смятого картонного стаканчика, в духе современного искусства, к которому не так давно приобщилась Принцесса Любви. Чего нельзя было сказать о ее извечной страсти к произведениям в жанре, соответствующем призванию розовой аликорна. Вот и сейчас она, беззвучно отхлебнув бодрящего напитка, который, однако, давно перестал ее бодрить, и расфокусировав взгляд, надолго замерла на софе, переваривая прочитанное. Книга, впрочем, вовсе не впечатлила Кэйденс, но от ритуала беглого обдумывания она не уходила никогда – без этого произведение забудется, уйдет впустую. Закончив и спрятав роман в глубинах памяти, принцесса хмыкнула своим мыслям и поднялась, последним глотком приговорив кофе. До совещания у нее часа полтора, и она не спеша вышла на балкон, подумывая, чем бы занять это время. Сразу же за балюстрадой, в темноте зимнего вечера, завывает метель, не впускаемая в палаты дворца лишь защитным заклинанием против ветра и осадков, наколдованным придворными единорогами из погодного патруля, из-за чего подошедшей к ограде Принцессе кажется, что вьюга избегает, сторонясь, ее саму.
— Ваше Высочество?
Поведя ушами, она оборачивается, сначала недоуменно окидывая взглядом весьма и весьма просторный зал ожидания для посетителей дворца и не находя говорящего. При дворе уже знали, что Кэйденс не любит затворничества, как и играть роль сверхважной особы, которой она себя, являясь ею, не считает, поэтому ее часто можно застать, к примеру, читающей в проходных помещениях, на постаментах статуй в коридорах или вовсе на карнизе наружной стены дворца.
— Ам… я у входа, принцесса, — она, наконец, замечает своего секретаря, невысокого, бордового цвета кристального жеребчика.
— А, Споттер. Чем я могу помочь?
Земной пони на мгновение замирает, удивленно глядя на Кэйденс, затем смущенно улыбается.
— Э-хе-хе-х, ну, знаете ли, не в моей компетенции просить вас помогать мне, и мало в чьей еще… Кхм. Господин посол Зебрики прибыл несколько раньше, нежели планировалось.
— О? Ну что ж, это чудесно.
Секретарь молчит секунду, ожидая, что принцесса скажет что-то еще.
— До совещания пятнадцать минут. Пока делегацию встретят и проводят в приемный зал.
— Хорошо, — улыбнулась ему Кэйденс, — буду там минут через десять.
Жеребец поклонился и, сверкнув блестящим крупом в свете магических ламп, развернулся и покинул помещение. Принцесса, недолго думая, подхватывает книгу вместе с пустой чашкой и выходит в другой коридор; проходя мимо пустующей кухни, ставит последнюю на ближайший стол, на котором трудится дворцовый повар. Он замечает ее и вмиг обретает радостный вид.
— А, добхый вечех, пхинцесса! Как вам кофа?
Ну, если у нас совсем уж фантазии нет, то почему бы не ввести колоритного персонажа-повара с акцентом? Кстати, он интересуется оценкой каждый раз, когда готовит эту самую кофу, оттого, что делает ее каждый раз иначе.
— Здравствуй, Хорус. Спасибо, чудесно, как и всегда.
— Все, что угодна для лубезхной Ми Амохе!
Собираясь было заглянуть в библиотеку для возврата романа на законное место, она, оказавшись возле лестницы на свой этаж, откладывает это дело и оставляет книгу на краю небольшого фонтанчика, потом направляется к себе.
— Литературе не место в водоемах, дорогая, — Кэйденс подпрыгивает от очередного неожиданно раздавшегося голоса, усиленного просторным, тихим коридором, будто застигнутая врасплох за мелкой пакостью кобылка.
— Шайнинг! – увидев мужа, она позабыла обо всем и бросилась к мужу, встретившего ее крепким объятием, — Я так скучала!
Жеребец с шумом вдыхает аромат ее гривы.
— И я по тебе скучал, Кэйди. Но и был очень рад повидать, наконец, Твайли.
— Конечно! Я собираюсь навестить ее, как только у меня выдастся пара свободных дней.
— Не позабыла ли ты, что не за горами Эквестрийские игры и моя сестра со своими друзьями непременно приедут?
— Милый, до них целых три недели! Я могу себе позволить лишний раз навестить Тваечку.
— О, безусловно, — единорог чмокает ее в щеку, — ну, я пока схожу в горячий душ. В поезде было жутко холодно.
— Ах, жаль, что не могу составить тебе компанию, — Кэйденс виновато улыбнулась, — через десять минут у меня встреча с зебринским послом.
— Не горюй, моя кобылка. Я буду ждать тебя в твоей комнате, — он подмигнул ей, уходя и подхватывая оставленную книгу.
Принцесса Любви моргнула, после чего потерла копыта с довольной ухмылкой, а ее кьютимарка задорно блеснула.
— Что ж, Ваше Высочество, теперь я позволю себе перейти к делу. Как вы и ваши коллеги знаете, для Зебрики настали кризисные времена. Наш ответственный за экономику оценил ситуацию, после чего уехал в Эквестрию и больше у нас не появлялся. Так вот, он сказал: «В настоящий момент в Зебрике всякая политическая деятельность безотносительно прекращена». Это, к сожалению, недалеко от правды. Работа круга доверенных нашего царя и ранее была имитационной, хоть и достаточно правдоподобной. Но я уже перешел от причин к последствиям кризиса, и вот, что могу сказать насчет последствий: как по мне, Зебрика сейчас находится в ситуации Як-Якистана в 964 году. А теперь о причинах. Как вы знаете благодаря упрочнившимся в последнее время связям между нашими государствами…
— Дорогой, я дома!
— Хе-хе-хе-х, здесь все – твой дом, Кэйди. Ты сыграла, наряду со Спайком, Твайли и ее подругами, — захлопнув дверь в комнату, Принцесса Любви зарделась, подходя к кровати, где лежал на животе рядом с подносом, на котором стоял чайник, пара чашек и печенье, читающий какую-то газету Шайнинг, — главную роль в его спасении.
— Прекрати, милый… — избавившись ото всех королевских регалий и сложив их на ковер, Кэйденс аккуратно забралась к мужу, — в конце концов, какой другой могучий жеребец запустил бы мною по Спайку, если не ты? – она потерлась носом о его щеку.
— Ну, возможно… уф, если я и могучий, то до тебя мне… далеко, — невинно улыбаясь, отвечал единорог, уже лежа на спине, куда его перевернула жена. Затем стройная аликорн забралась на него и, потоптавшись, как кошка, удобно примостилась, подобрав под себя ноги.
— Шайни, завтра утром я уезжаю в Зебрику.
— Чего-о? – на его лице отражаются печаль и разочарование.
— Дело серьезное, и все на совещании пришли к решению, что стоит провести еще одно, более крупное и значимое, в их столице, в присутствии царя, где уже будут приняты меры по устранению кризиса.
— Все, кроме тебя? – спрашивает Шайнинг уже спокойно, рассеянно поглаживая кобылку по спине.
— Да я не то чтобы и против. У них там тепло, — в ответ на ласку мужа аликорн стала почесывать его за ушком, — и, в конце-концов, сейчас самый разгар возрождения международных отношений Кристальной Империи. Важный этап в жизни страны, — она с деланным ученым видом тычет копытом в потолок.
— Вот как. Значит, сейчас спать, а утром – подъем и на поезд?
Лукаво улыбнувшись, принцесса приподнимается на задних ногах и взмахивает хвостом.
— Отнюдь, дорогой. Давай отложим сон на часика три?
Магически программируемый будильник, представляющий собой просто небольшой симпатичный кристалл, стоящий на столике возле задернутого толстыми портьерами окна, срабатывает в точно заданный час, начав излучать направленный на кровать принцессы постепенно усиливающийся свет. В будни супруги спали отдельно, в силу того, что Шайнингу, как капитану Кристальной стражи, приходилось вставать значительно раньше своей возлюбленной, но в выходные, когда ранним пробуждением можно было пренебречь, или в исключительные, как этот, дни они могли провести всю ночь в одной постели. Кэйденс, лежавшая, в отличие от мужа, лицом к кристаллу, сонно поморщилась.
— Д… ыах… — она негромко и мило зевает, — дорогой… проснись и... пой, — нащупывая лежащего за спиной жеребца.
— Ась?
Кобылка слезает со смятой кровати и только тогда, отряхнувшись от большей части пут сна, осекается и решает не будить мужа, накануне твердо решившего провожать ее утром на поезд. А может, он обидится? Но пока она, протирая глаза и думая, глядела на него, Шайнинг завозился и, перевернувшись на спину, брякнул вытянутой ногой по ее половине кровати, заставив Кэйденс порадоваться, что вовремя оттуда убралась. Обнаружив пропажу, единорог тут же распахивает глаза, упершись ими в темный силуэт со знакомыми очертаниями, который заслоняет его от единственного в комнате источника все усиливавшегося света.
— Кэйди… выруби свет.
— Ой, правда… — с кончика рога обернувшейся аликорна срывается тонкий луч и, уткнувшись в камень-будильник, гасит его, после чего рог продолжил гореть более слабым и мягким светом, — да спи ты.
— Еще чего, — важно ответил жеребец, встав и потягиваясь, — смотри, еще возьму и с тобой поеду.
Та просияла.
— Правда?
— Ну, я бы поехал, однако своими привилегиями как мужа венценосной особы размахивать не собираюсь. Сейчас сезон призыва, я весь принадлежу службе и обучению новичков.
— Ах, прямо так, как я мечтала! – кобылка чуть не запела.
— Кажется, ты говорила это по меньшей мере… да, по утрам я плохо считаю. Ты идешь? — он стоит в открытых дверях, — Мне нравится твоя прическа «Отдохни моя расческа», но не знаю, право, как другим…
— Нет, правда. Никогда не хотела мужа, который будет целовать песок, по которому я куда-то иду. А вот мужественного, верного долгу солдатика… уи-и-и-и!
— Вот и чудненько, — сказал Шайнинг, плетясь в сторону ванной с повиснувшей на его мохнатой шее довольной принцессой, — кстати, у тебя отдельный вагон?
— Ну и задолбался я, — пожаловался один машинист другому, только подошедшему, сменяться с которым он должен был каждые 5 часов пути, — уголь-то таскать. А ты, зараза, специально перед самым отправлением пришел?
— Да забей, дорога короче, чем рассчитали. Сюда-то этот рейс на часа два раньше пришел, слыхал?
— Серьезно? А может… ай, ну его. Полезли в паровоз.
— Ваши вещи, принцесса, — крепкий жеребец, притащивший в зубах пару чемоданов, поклонился стоявшей на перроне, укутанной в накидку из мягкой шерсти и шарф Кэйденс, которая кивнула ему. Морозное утро встретило пассажиров в составе аликорна, восемнадцати эскортирующих ее стражей, кристальных пополам с простыми, присланными из Кантерлота, тихой погодой, уставшей от снежной бури, и легкой белой крошкой, что падала, плавно лавируя, с полностью затянутого облаками неба, припорашивая одеяния нахохлившихся от неизменного холода пони редким мелким налетом. Крылатая единорожка стояла, прижавшись боком к мужу, возле выделенного ей вагона для важных персон, который подготавливали несколько слуг.
— А зебры-то где?
— Уселись уж, — зябко отвечает аликорн, — у них там… ух-х… купе.
— Они хоть твой вагон отапливают? – Шайнинг дохнул горячим воздухом под воротник любимой, — А то я тебя не пущу. Сами волокут тебя на совещания…
— Этот поезд весь отапливается, — Кэйденс улыбнулась, все глядя прямо, — он первого класса. Ты на втором ездил.
Единорог раздраженно хмыкнул.
— Вот здорово. Нет, я-то потерплю… Только у нас оно от основной печи отапливается – угля столько не натаскаешь, а в Сталлионграде вон, говорят, «батареи» какие-то выдумали… Сами по себе греют.
Все улыбаясь, розовая кобылка повернула голову навстречу мужу, собиравшемуся было вновь растопить дыханием снежинки на ее шее, и встретила его приоткрытый рот поцелуем.
— Принцесса, ваш вагон готов и уже нагрет!
— До встречи, дорогой, — супруги обнялись, — буду через три дня. Не скучай, хоть мне и будет приятно. Прочти, наконец, «1000 лет одиночества» Принцессы Луны, бестселлер же. И я оставила тебе сюрприз в верхнем ящике шкафа на веранде обсерватории. Привезу тебе зебринских печенек. Пока-пока! – она стояла в проходе вагона уже зашипевшего поезда.
— Я буду целовать рельсы, по которым ты уедешь!
— Милый, у тебя ж рот примерзнет!
— Мне все равно! – кричал он вслед удаляющемуся составу.
— Я с тобой целоваться потом не буду!
— Ну ладно-о-о!!
Кэйденс читает, сидя на мягкой кушетке в теплом и уютном вагоне, войдя и расположившись в котором, она перво-наперво подкрепилась поданным из вагона-ресторана овощным рагу, после чего какое-то время поглядела в окно, занятая своими мыслями, и достала книгу, так как не была сторонницей пустого времяпровождения. Со временем процесс, как часто бывало, убаюкал не слишком много спавшую за ночь принцессу, и она задремала на не столь просторной, как дворцовые, но очень даже хорошенькой мягкой кровати у стены, с откидным бортом, чтоб не упасть. По пробуждению через пару часов она, посетив санузел и умывшись, прошла в вагон-ресторан, где посидела, вновь разглядывая в окно заснеженные леса, за чашечкой кофе и какой-то булкой, и поговорила о том и о сем с заглянувшим на чай полосатым послом. Зебрика была в сутках пути, последние часы из которых они должны будут ехать уже в теплых широтах, резко сменявших тайгу. Часы сообщили о полдне, и, покинув ресторан, Кэйденс вновь ушла во временно утомившее ее чтение, уже с конкретной целью убить время. Позже она еще, намеренно зайдя за знакомым зебром, провела время за неизвестной ей настольной игрой со странными правилами, порожденными логикой полосатых, пока состав не остановился на первой встреченной на пути развилке, и пара последних вагонов с делегатами Зебрики не были отцеплены для присоединения к ждавшему их здесь паровозу, который увез гостей Империи в другом направлении. Прагматичные власти решили покормить двух зайцев одной морковкой и отправили посла на две встречи за одно путешествие – теперь он держал путь в Сталлионград для решения вопроса о сотрудничестве, совместных научных изысканиях и обмене технологиями. Вернее, последнее касалось только славного города-государства, Зебрика же могла предложить свою особую магию, так удивлявшую единорогов, не мыслящих оную без своего костного инструмента, для испытаний по ее совмещению со стезей сталлионградцев – механикой – и, возможно, создания совершенно новой страницы в истории прогресса.
Когда солнце начало потихоньку клониться к закату, озаряя небосклон легкими золотистыми тонами, кобылка вновь задремала под мерное постукивание колес.
Разбудил ее стук в дверь вагона. Отворив и подметив, что за окном темно, она встретила несколько нервного кристального стража.
— Ваше Высочество, м-м… произошла вынужденная остановка, — он замолчал еще на миг, встретившись с вопросительным взглядом Кэйденс, — по ошибке расчетов в поезде закончился уголь. К счастью, на пути попался полустанок, ребята пошли переговорить со сторожем.
— И… какие варианты? – только теперь она заметила, что поезд не двигается.
— Скорее всего, придется подождать, пока мы нарубим дров на топливо. Можно было бы отправить пегаса за дополнительным паровозом, но мы сейчас примерно на середине пути. Сами понимаете – часов двенадцать лёту, — принцесса кивала его словам, — холодина, отдохнуть-согреться негде… так еще и метель.
— Снова?!
— Угу. Только проблема в том, что темнеет на улице уже. Там, кстати, еще храм какой-то маленький, рядом с будкой-то…
— В тайге? Зачем?
— Понятия не имею, принцесса. Да, еще: уголь окончательно иссякнет, вместе с чем отключиться отопление состава, через 20 минут.
— Елки… — Кэйденс прикрыла рот копытом в толстом носочке, — но мы сможем погреться у костров, так?
Солдат саркастически усмехнулся.
— Ну да. А вьюга? – тут он осекся, что неподобающе говорит с принцессой, но та и ухом не повела, потупив лишь взор. Страж поправил закрепленные на боку ножны с клеймором. Собеседники помолчали.
— Так или иначе, я пока остаюсь рядом с вами. Буду за дверью.
— Да ты садись, садись! – засуетилась кобылка, но пока блестящий страж колеблется, в дверь снова стучат.
— Ваше Высочество, — поклонился простой, эквестрийский гвардеец, которому, однако, козырнул кристальный, — тс-с-с! Это был Руне! – шепнула Пинки, — ситуация следующая: сторож, зебр, радушно предложил нам переждать ночь в стоящем здесь храме. Внутрь мы не заходили, но выглядит просторным. Не знаю, правда, что он внутри из себя представляет.
— Что ж, есть только один способ узнать, — Кэйденс вздыхает и идет к полке, куда сложила теплые вещи, — сейчас познакомимся.
— Да, и один из единорогов, умеющий передавать послания на расстояние, только что отправил запрос о помощи обратно в Империю, — другой страж, говоривший о невозможности послать за помощью, виновато посмотрел на аликорна и пожал плечами.
В полутора десятках метров с каждой стороны от железнодорожного пути тянулась бескрайняя белая тайга. Яростный ветер все гнал белые хлопья, потряхивая облепленными слоем снега ветвями деревьев, отчего они напоминали толстые лапы какого-то неуклюжего зверя, аплодирующие застрявшим в глуши пони. Сторожем оказался крайне, хоть и не чрезмерно дружелюбный зебр лет пятидесяти пяти, одетый в толстый меховой тулуп и капюшон, со светло-голубыми, как холодное небо и почти как чистый снег, глазами на шершавой морде, активно приглашавший путников посетить небольшую часовню, будто это было чем-то самим собой разумеющимся. Аликорн и пяток разномастных стражей вошли внутрь и… им стало жутко. Радикально жутко.
Похоже, это было местом поклонения каким-то экзотическим зебринским божествам. Округлые стены просторного, шестиугольного помещения с несколькими рядами темных деревянных скамей сплошь уставлены идолами с по-настоящему устрашающими лицами, что-то даже висит, закрепленное в потолке, и вся комната в зеленых и коричневых тонах просто дышит нагнетающей потаенный страх мистикой, наполненная удушливыми запахами разных пород дерева, часть из которого, кажется, сырая, и духом каких-то благовоний. Резные цилиндрические тотемы изображают условные тела, иногда с небольшими конечностями – загнутыми лапками, с искусно выполненными головами и злыми, сморщенными лицами неизвестных… «Чудовищ» — застряло в голове у Кэйденс. Отсутствующие окна заменяют свечи, которые плавятся в простых и изящных деревянных мисочках, и пылающие в вычурных торшерах факелы, разбавляя легкий сумрак, что царит вокруг, а из нескольких деревянных фигурок, выпиленных в форме устремленного вверх, словно что-то демонстрирующего, раскрытого копыта, торчат тонкие, плавно курящиеся палочки. Единственным, что могло бы порадовать путников, было тепло помещения, но любой из них уже всем своим естеством хотел исчезнуть отсюда, хоть в самый лютый холод и бурю. Комната подавляла и вселяла какой-то мистический ужас. Ворох опасений окутывал, казалось, само подсознание, крича и моля уйти. Стражам и аликорну казалось, что каждый из тотемов живой и, прикинувшись бревном, стоит, выжидая и буквально трясясь от предвкушения момента, когда они расслабятся, чтобы сделать что-то страшное. Спертый, влажный воздух, пахнущий букетом благовоний и деревом, дополнял картину, помогая атмосфере странным образом давить на мозг, что ощущалось не физически, но инстинктивно – кому-то показалось, что он слышит тихий низкий гул в глубинах разума. Установившуюся кратковременную тишину прервал вдохновенный голос смотрителя.
— О, я прекрасно понимаю окутавшие вас чувства, дорогие гости. Все, впервые входящие в мой скромный уголок, обставленный, однако, с тем почтенным благоговением, что надлежит проявлять всякому праведному по отношению к Ометекеутли, легко и непринужденно впадают в состояние слабого, воздушного транса, входя, таким образом, в первую степень контакта со Змееликим, которая в обычной обстановке достигается с некоторым трудом. Здесь же, в святой обители наших пантократоров, целиком и полностью посвященной им и им принадлежащей, являющейся их домом и пристанищем в нашем мире, куда они спускаются…
— Я… прошу прощения, — сдавленно прерывает его Кэйденс, — что перебиваю, но мне нужно отойти. По-о нужде, вы же поймете?
— О, разумеется, — тот учтиво улыбнулся, — я никуда не тороплю вас, и пока ваши воины будут добывать топливо, я сочту за честь позволить вам исповедаться в любимой мною храмине в любое время дня и ночи.
— Спасибо… — ей приходилось говорить размеренно, чтобы не позволить голосу дрогнуть.
— Вы можете называть меня Маим Дануса.
— Мы вынуждены пройти за Ее Высочеством, почтенный, — осторожно проговорил один из как-то посеревших стражей, следуя за Кэйденс.
— Понимаю. Охрана прекрасной кобылицы – ваш священный долг и задача. Знайте же, я уважаю вашу верность.
— Рог капитана мне в задницу, вы это чувствовали?!
— Да-а-а…
— Спрашиваешь?!
— Твою ж кобылу во все ды…
— Ребята! – сконфуженных жеребцов прервала обеспокоенная Кэйденс, воровато оглядываясь, — глупый вопрос, но… что это было?
— Хрен его знает, что этот поехавший там наколдовал, но я туда ни копытом!
— И я!
— Я тоже!
— Я тоже был в этом храме, — сказал подошедший нахмуренный майор кантерлотской стражи, щурясь от беснующихся снежинок, — что бы ни стояло за их религией, это место явно наполнено той или иной магией.
— За чем стояло?
— Я думал, у меня башка лопнет!
— Хоть я и пегас, но могу сказать, что ничто другое не может столь резко вызывать дискомфорт и вообще коренным образом менять самочувствие. Минуточку…
— Это может быть эффектом тех дымящих палочек!
— Да, именно.
— Думаете, он зажег какую-то гадость, только завидев поезд? – пугливо спросила розовая аликорн.
— Положим, как только тот начал тормозить. Никто ведь не видел его, пока мы не вышли?
Они стояли неподалеку от середины поезда, проводив взглядом вошедшего в будку сторожа. Пятерка стражей переглянулась. Завывала метель.
— Мы — нет. Наверное, надо спросить ребят.
— Позже. Так или иначе, наше состояние вернулось в норму сразу же после покидания храма.
— Эй, не скажи, Ховард, у меня до сих пор яйца дрожат!
— Рефус! – рыкнул на него майор, отвешивая легкую затрещину, отозвавшуюся низким гудением от удара по покрытому снежной коркой шлему, — Рядом с тобой леди, тем более принцесса!
— Оставьте, командор, — вздохнула поежившаяся Кэйденс, потирая ногами друг о друга, — сосредоточьтесь на ситуации.
— Вас понял. Итак. Думаю, все согласны, что ночевать в этом милом пристанище…
— «Змееликий»!
— …пусть так; никто не захочет.
— Определенно!
— Поддерживаю.
— Хрен ему!
— Не захочу!
— Только как бы это ему помягче сказать?
— Не, народ, а ночь где ждать?
— Костер разведем, чо?
— А ты вокруг ничо не замечаешь?
— Хм-м-м…
— В общем, ребята. Я намерен подойти к нему и спокойно спросить, есть ли где еще место переночевать. Сказать, что мы иного мировоззрения.
— А обидится еще? В болото заведет. Незамерзающее.
— Хорош прикидываться жеребенком, Джейп.
— Мне кажется, — тихо предполагает Кэйденс, — что он почему-то на все сто уверен, что мы разделяем его религиозные предпочтения. Будто иначе и быть не может.
— Мне тоже так кажется!
— Во! С такой проницательной принцессой и в Тартар не страшно!
Группа посмеялась. Видя приятельское поведение и отношение к ним принцессы, стражи постепенно раскрепостились, отложив официоз. Тем временем зимний вечер, напоминая о своих правах, все уверенней погружал все в темноту.
— Ну он, видать, кроме зебр-то никого не видел и ни о ком не слыхивал.
— Потехе – час, но нужно искать пристанище. Холодает.
— Я иду, — майор решительно развернулся и зашагал в сторону будки, — и мне не важно, что у него на уме.
— Ты его, может, запутай как-то в разговоре, говори эти… взаимоисключающие вещи, вот.
— Именно это и может стать важным, — пробормотала озябшая Кэйденс, вглядываясь в безмолвный чернеющий лес. А может, он был полон звуков, тонущих в арии бесконечной вьюги?