Порядок и спа

Тепидарий

— Больше никогда, — сообщаю я, стуча зубами. — Я понимаю и признаю, что это, вероятно, было мне полезно, но я больше ни за что не пройду сквозь это никогда в жизни.

— Эм, — говорит Пози. — Как скажете.

Повисает неуютная пауза.

— Мне полагается пройти сквозь это ещё раз. Так ведь.

— Просто для здоровья ваших пор будет чудесно, если из калдария вы вернётесь во фригидарий, когда закончите там, — серьёзно говорит Пози. Потом её лицо вытягивается. — Но клиент всегда прав.

Какое-то время я разрываюсь на части. Потом беспомощно жму плечами.

— Кто я такая, чтобы спорить с мудростью древних пегасов?

— Нет, что вы. Если вам не хочется, то и не переживайте. Это не то чтобы мудрость, а просто, э-э, должный порядок вещей.

Это я поняла ещё в Кантерлоте. Даже в самом сердце общества единорогов пегасы встречаются повсюду, особенно в рядах Королевской стражи, и я отлично знала, с каким почтением они относятся к порядку. Точно так же, как единороги превозносят эрудицию и культуру, как земные пони ценят семью и традиции, пегасы обожают иерархию и процедуру.

— Здесь, в Клаудсдейле, системе придают большое значение, — говорю я.

— О да, очень, — отвечает Пози, вытирая меня полотенцем. Потом на секунду застывает. — По крайней мере… так было раньше.

— Что вы хотите сказать?

Какие-то слова рвутся у неё наружу, и она почти озвучивает их, но потом прогоняет, встряхнув головой.

— Давайте лучше устроим вас в тепидарии. Как вам такое?

— Что угодно, лишь бы убраться подальше от этого бассейна, — говорю я. — Слово «тепидарий» говорит мне, что там ничего из ряда вон выходящего не бывает^[1].

— Нет, ничего такого. Просто приятная тёплая комната и приятный тёплый массаж.

— Тогда показывайте, куда идти, — говорю я, пытаясь сдерживать пыл голоса, чтобы маленькая пони не решила, что ей грозит опасность быть съеденной.

Пози направляет меня во второй зал своей маленькой купальни, выдержанный в земляных тонах. После ледяного фригидария в нём восхитительно тепло, и я чувствую, как напряжение в мышцах начинает мало-помалу отпускать.

— Сюда, — говорит Пози и подталкивает меня носом к изящному лежачему массажному креслу из вишнёвого дерева с толстым слоем обивки цвета яичной скорлупы. Я на него практически запрыгиваю, и оно слегка поскрипывает под моим впечатляющей аликорньей тяжестью. Я пони немаленькая.

Пози тихо, почти беззвучно хихикает.

— Значит, вы готовы?

— Как никогда! — говорю я, а Пози тем временем опускает пластинку на стоящий рядом граммофон, несколько раз осторожно крутит ручку зубами, а потом передвигается к небольшому алькову и начинает там с чем-то возиться. Пока она работает, я продолжаю болтать: — Моя милая Пози, вся сегодняшняя ночь была сущим кошмаром, и я чувствую, что все мои мышцы сведены вы не поверите как. Я, конечно, оставляю финальное решение за вами, потому что вы профессионал, но…

Я замолкаю, как громом поражённая. Что-то – резкая, чистая, минеральная острота – щекочет мне ноздри. В одно мгновение это становится важнее всего на свете. Я поднимаю голову с подушки и выгибаю шею, пытаясь определить источник… запаха, скажем так. Это слово не вполне описывает мои ощущения, но ничего лучшего я подобрать не могу.

— Что… что это такое?

Пози издаёт тихонький «ип».

— Извините. Сейчас всё уберу. Это ничего, это неважно, нам не обязательно…

— Нет, всё хорошо! Даже замечательно. Мне просто любопытно.

— О, — Пози поспешно отходит в сторону и открывает моему взгляду цилиндр из закатно-оранжевого камня, светящегося изнутри чистым светом, который танцует и мерцает от потоков воздуха в комнате. — Это соляная лампа. У них такой чудесный цвет. Плюс, когда свеча у неё внутри нагревает камень, он заряжает воздух крошечным количеством электричества, и это чудесно сказывается на настроении пони, — её солнечная улыбка держится лишь секунду, а потом гаснет под напором неуверенности и сомнений в себе. — По крайней мере, эмм, я так читала. Это просто кое-что, чтобы моя купальня выделялась на фоне других, в которых могли бывать посетители. Немного земли.

Она постукивает копытом по тяжёлому минеральному блоку.

— По той же причине я заказываю свежие цветы и травы для ванн и припарок. Доставка обходится дороговато, но, по-моему, оно того…

Она замолкает.

— Ваше высочество, — говорит она голосом лишь самую малость громче шёпота, — вы… вы плачете?

Ответ – да, но я никак не реагирую. Я даже не понимаю, что со мной творится.

— Простите, — ошеломлённо выдаёт Пози и тянется губами к колпачку для свечи.

— Нет! — мой голос звучит резче, чем я намеревалась, и Пози пугается ещё сильнее. Справившись с собой, я заговариваю тише, сбавив тон: — Нет. Я… я не знаю, что со мной такое, но для меня сейчас очень важно, чтобы вы оставили эту свечу зажжённой. Пожалуйста, Пози.

Она делает несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Немного погодя она уже не выглядит так, будто вот-вот сорвётся с места и убежит прочь из купальни.

— Ладно, — пищит она. — Вот поэтому никто ко мне и не ходит, да? Даже когда я пытаюсь сделать всё как надо, что-нибудь да выходит не так.

— Всё нормально, — говорю я, хлюпая носом и стараясь восстановить самообладание. — Извините, это я тут устроила сцену.

— Нет, не нормально! Это ужасно! — Пози уже почти плачет.

Она реагирует сильнее, чем должна бы. Сильнее, чем пони угодно должна… если только за этим не скрывается какая-то недосказанная история. И только с этой мыслью я наконец понимаю, что мне нужно делать. Пока что вся эта ночь была про меня. Мой голод, моё недоумение, моё унижение. Настолько концентрироваться на собственных потребностях, когда боль и страдания других маленьких пони смотрят прямо в лицо, – попросту не в природе принцессы Эквестрии.

Я расслабляюсь, дышу глубже, мысленно перемещаюсь в другое место, и, во мгновение ока, любовь Пози озаряет комнату.

Наблюдать за любовью – захватывающее занятие. Трудно описать его понятно на языке пони. Все слова для этого вроде бы и есть, но в моём вознесённом состоянии они означают совсем другое. Разница – как между тем, когда мы с вами нюхаем шерсть домашнего кролика и когда спасательная ищейка выслеживает того же самого кролика через поля. Мы испытываем одно и то же ощущение, но наша гипотетическая ищейка способна воспринимать, анализировать и перерабатывать ту же самую информацию так, как нам, пони, и не снилось. Не хочу хвастаться, но в том, что касается любви и меня, дело обстоит так же.

Любовь Пози – за неимением лучших слов, солнце-трава-оранжевый-уголь. Она яркая, мерцающая, идущая волнами, прочная, но жаждущая, и в основном сосредоточена на ярком одуванчик-сосулька-чай-головоломка её дочери, которую я теперь ясно вижу в аподитерии, и плевать на стены. Завитки и изгибы любви Пози с электрическим возбуждением плавают вокруг её тела, немного напоминая мои волосы, как они иногда выглядят по утрам. Сила её беспокойства добавляет в картину спутанные и перевитые места, и, хотя Пози отважно не даёт им перейти в общую у них с дочерью связь, сопутствующее напряжение возвращается к ней и запутывает её любовь только сильнее.

Извините, я, наверное, неудачно выражаюсь. Честное слово, я делаю всё, что в моих силах. Объяснить, что́ я делаю, не всегда легко. Тётушка Селестия говорит, что, будучи аликорном, я обладаю талантами, которые выходят за рамки нашего общепринятого понимания магии, а поэтому они обычно выходят и за рамки языка. Вот главное, что вам нужно понять: распространять любовь – это не то же самое, что создавать её, вызывать чувства из ниоткуда и навязывать никогда раньше не испытывавшим их пони. Если бы я так делала, это было бы чудовищно с моей стороны, но я, по счастью, могу заверить вас, что ничем похожим не занимаюсь. Равным образом, я и не выращиваю любовь, как садовник, ухаживающий за семенами. Этот образ куда менее ужасен, но столь же неверен.

Истина в конечном счёте заключается в том, что я очень маленькая пони, стоящая на берегу широкой, ясной, могучей реки и тычущая палкой в её бурные глубины. Любовью невозможно овладеть. Это нечто слишком большое, слишком чистое, слишком сильное, чтобы одна пони могла объявить её своей или управлять ей. Что я могу – это… чуть-чуть её подталкивать. Я умею находить места, где беспокойство или страх набросали камней на путь течения любви, а найдя их, я могу их выровнять, чтобы любви было легче струиться. Я могу помочь пони вспомнить любовь, которую, как им казалось, они утратили, или заново раздуть огонь любви, который всегда был в их сердцах, пусть его и притушили возраст и время. Оставим в стороне мои устремления к дипломатической карьере – вот это и есть моя работа. Моя судьба. Для этого я и создана.

Мой рог зажигается неярким светом. Я устремляюсь магией к самым запутанным и слежавшимся местам и начинаю их расчёсывать. Картина боли Пози начинает выкристаллизовываться.

— Успех вашей купальни многое значит для вас, — говорю я.

Потом я замолкаю и жду, чтобы она поддержала разговор, потому что так будет вежливо с моей стороны. По правде говоря, я уже вижу картину полнее, чем можно решить по моим словам. Я прочитала её в узорах любви Пози, как цыганка-гадалка, изучающая чаинки.

— Ну да, — робко говорит она, хлюпая носом и смаргивая слёзы.

Мои мысли скачут, упиваясь выматывающей насыщенностью видения. Пози – мать-одиночка, это уже ясно. Отец её маленькой дочери-пегаски напрочь отсутствует в её любви, кроме как, возможно, в одном истончённом пятне цвета синяка на краю – его я ещё не опознала. Дочь Пози для неё всё…

— И ваша дочь тоже, — вырывается у меня. — Ясно, что вы её очень любите.

— Она очень особенная маленькая кобылка, — улыбается Пози.

«Да-да-да, — думаю я паникующим стаккато. — Для тебя она явно особенная. Пути попросту светятся». Но там есть какая-то рана, зубная боль в центре её любви, что-то тёмное-усохшее-сломанное, и прощупывать его – как жевать шарик фольги.

Плохо владея собой от зарождающегося отчаяния, я продолжаю болтать:

— Пози, извините, если я слишком много говорю или, может быть, спрашиваю о чём-то таком, о чём вы не хотите говорить, но вы мне сегодня очень помогли. Если я могу вам отплатить, если вы хотите выговориться или выплакаться, то я буду счастлива помочь.

Получилось хорошо. Прозвучало очень правильно, очень по-принцессьи. Надеюсь, что я смогу сберечь достоинство, что она не услышала подтекст, где я молчаливо умоляла её рассказать мне про больное место. Если честно, дело уже даже не в сострадании, боль начинает перебираться и ко мне во внутренности. Я позволила себе чересчур приблизиться. Осторожнее, осторожнее…

Пози морщит нос.

— Я просто хочу…

— Да? — практически кричу я.

— Эм, — говорит она. — Я просто… иногда я думаю, что я самая ужасная мать, какая может быть у маленькой кобылки-пегаски.

Я делаю резкий вдох. Да. Вот оно.

— Пози, я уверена, что вы отличная мать.

— Я не отличная, — настаивает Пози. — Моей дочери уже пора летать, но у меня нет ни малейшего понятия, как мне начать её учить. Она каждый день проводит со мной в купальне, почти не выходит наружу, и для неё это очень вредно, но что мне делать? Если я позволю ей отойти слишком далеко, она споткнётся и провалится сквозь дыру в облаках, а я не смогу её спасти, у меня же нет ни единого пера!

— О Пози, — выдыхаю я.

— Я знаю, это ужасно. Знаю, что закладываю в ней семена страха высоты. Но что я могу сделать? Есть лагеря, в которых жеребят-пегасов учат летать быстро и хорошо, но меня съедает страх от мысли о том, чтобы отправить её туда. Вдруг… вдруг какой-нибудь другой жеребёнок, свободно держащийся в воздухе, собьёт её с облака и никто не заметит, пока не станет слишком поздно?

— Не знаю, — говорю я. — Я читала про лётные лагеря, но сама там никогда не была. Можно ведь надеяться, что у них есть меры предосторожности на такие случаи?

— Надеяться можно, — Пози понурила голову и водит кончиком копыта по полу. — В любом случае, об этом мне пока что рано беспокоиться. Лётный лагерь мне сейчас не по карману. Но чтобы она выросла хорошей сильной пегаской, ей в конце концов понадобится опыт, который я не могу ей передать. И этот опыт нужен ей скорее раньше, чем позже.

Она пожимает плечами и снова поднимает на меня взгляд.

— Так что да. Купальня многое для меня значит. Я надеюсь, что со временем она станет… ну, не то чтобы сенсацией – тогда толпы пони будут требовать моего внимания, а мысль об этом меня тоже пугает, – но, может быть, эмм, умеренно успешной. Может быть. Как раз настолько, чтобы помочь моей маленькой кобылке стать хорошей, сильной, любящей небо пегаской. Не как её мать.

Эмоции Пози накатывают волнами, и для меня в моём и так чувствительном состоянии это немного чересчур. Я дрожу, не справляясь с собой. Если честно, мне хочется свернуться в робкий клубочек при мысли о жизни, наполненной пустяковыми принцессьими проблемами, против которых у меня не набиралось даже десятой доли храбрости Пози. Потом я расслабляюсь, и свечение исчезает.

— Пози, я знаю, что прямо сейчас это вряд ли покажется большим утешением, но я абсолютно уверена: всё сложится отличнейшим образом. Вы мне верите?

— Я хочу верить, — говорит она, не встречаясь со мной глазами. — Очень хочу.

— Что ж, — киваю я. — Мои искренние извинения за то, что я вас отвлекла. Мы можем продолжать, если и когда вам угодно.

Пока Пози набирается духу, я снова устраиваюсь поудобнее на кресле, укладываюсь носом и чёлкой на обивку. Наступает короткая пауза, наполненная неуютным ожиданием, – не слишком ли хозяйка выбита из колеи, чтобы продолжать? Но прикосновение копыт Пози к моей спине отгоняет опасения. В один момент это моё напряжение утекает вместе с целой толпой других.

Не могу сказать вам, когда мне в последний раз делали настоящий массаж. Тётушка, хотя и склонна время от времени потакать своим необычным слабостям, своего собственного массажиста не держит, а предпочитает вместо этого навещать странный, эксклюзивный, скрытный маленький салон где-то в городе, когда на неё находит такое желание. Сама я там не была – она делает из этого такой секрет, и я решила, что спрашивать будет моветоном. И, хотя я и не могу вам сказать, давно ли был последний раз, как только тёплые сильные копыта Пози прикасаются к моей спине, мне становится совершенно ясно – слишком давно.

Сначала мне больно. Я шиплю сквозь сжатые зубы каждый раз, когда ее методичные движения нащупывают одну зажатую мышцу за другой. Но Пози не пугается моей реакции, и её копыта ни разу не отрываются от моей шёрстки. Острая боль притупляется, а потом и вовсе уходит, по мере того как копыта снова и снова возвращаются к перетруженным местам.

— Ох, — говорит Пози. — Это, наверное, уже давно накапливалось.

— С тех самых пор, как я уехала из Редута, — отвечаю я, хотя и не собиралась.

— Я даже не знаю, где это, — говорит Пози, разминая плотные, тяжёлые мышцы, поддерживающие мои крылья. Будто бы помимо моего желания мои крылья расправляются и опускаются, убаюканные касаниями массажистки. Мои глаза полуприкрыты в довольстве. — Это там вы родились?

— Угу, — неспособная в этот момент на членораздельную речь, я лишь мычу. — Маленький… ммм. Маленький посёлок земных пони на берегу Северного Лунного Океана.

Мои глаза закрываются до конца.

И тут же снова распахиваются от прикосновения зубов к моей шее.

Пози пощипывает меня зубами, медленно двигаясь вдоль шеи туда-сюда. Это очень волнительное ощущение, и в то же время глубоко успокаивающее. Оно вызывает в памяти потоки воспоминаний о моём жеребячестве. Не об аббатстве – сёстры в жизни не осмелились бы на такое по отношению к их маленькой принцессе-богине. Но в моей жизни были и другие пони, и они иногда ложились со мной бок о бок, когда уроки немного затягивались…

— Это… очень приятно, — говорю я.

Пози отрывается от моей шеи, осторожно выуживая губами выпавший розовый волосок. По правде говоря, это выглядит просто умилительно.

— О, хорошо. Рада, что вам нравится. Я подумала, что раз вы выросли среди земных пони, то вам, наверное, придётся по вкусу традиционное расчёсывание зубами.

— Знаете, что самое интересное? Это не из-за земных пони, с которыми я выросла. Это из-за единорога, моей учительницы. Она говорила, что хочет взращивать во мне все три части, не только единорога, и поэтому купила книгу про общественные ритуалы земных пони у бродячего торговца. Мы влюбились в этот обычай сразу, как только попробовали.

— Интересная, должно быть, пони.

— Без сомнения. Она учила меня философии, естественным наукам, истории, и у неё были самые разные байки и притчи, а ещё сумасшедшие предсказания о том, на что будет похожа моя жизнь. Однажды она с полной серьезностью известила меня, что когда я найду того, кто сможет ответить на вопрос о том, что такое любовь, то это и будет пони… за…

Мои глаза распахиваются. То, что казалось мне само собой разумеющимся… Я в тайне надеялась, что частью моего безоговорочного триумфа тут, в Клаудсдейле, станет и то, что я обрету наконец свою Истинную Любовь. Его образ уже сложился у меня в голове: тёплый, чувствительный, мягкий, возможно, немного робкий; пони, который будет воодушевлять меня в неудачные дни и поможет мне открыть в себе новые глубины эмоций. И я мечтала о том, где и как я его встречу.

Мне даже не приходило в голову, что это может быть вовсе и не «он»…

Мой мир во мгновение сужается до одной-единственной мысли. Голова идёт кругом. Возможно ли?

Ну надо же…

То есть я знаю, что сапфирическая любовь существует, примерно так же, как знаю, что у диких волков есть поразительно сложная социальная организация. Я обожаю тот факт, что она есть, за ней увлекательно наблюдать и изучать её, но это что-то такое, что происходит в совершенно другой плоскости. И да, я, бывало, восхищалась внешностью других кобылиц, но…

Неужели же я?..

У меня к голове приливает кровь. Я не замечаю, чтобы напрягалась, но это замечает Пози. Она наклоняется ко мне.

— У вас там всё в порядке?

— Да! Всё… хорошо, Пози, всё прекрасно, — я делаю глубокий вдох. — Такой странный вопрос, Пози: если бы я спросила вас о том, что такое любовь, то что бы вы ответили?

Пози моргает.

— Я… прошу прощения, мэм? Какого рода ответ вы ищете?

— Просто ответьте что-нибудь. Мне просто хочется услышать, что́ вы скажете, — я говорю деланно лёгким тоном, который даётся мне нелегко, потому что я практически затаила дыхание.

Пози хмурится с умилительным видом. Потом её копыта снова приходят в движение, медленно и успокаивающе. Выйдя из раздумий, она заговаривает:

— Я не думаю, что любовь – это что-то одно. Мэм. Если вам так будет угодно.

— Более всего мне угоден ваш честный ответ, Пози, — я вся напряжена в предвкушении.

— Ну хорошо, — говорит Пози. — У меня были любовники, но я не уверена, что речь хотя бы в одном случае и вправду шла о любви. Если подумать о… эм, жеребцах в моей жизни, то я постоянно находила опасных пони. Я не… не знаю, почему так. Опасность мне вовсе не нравится. Вы, может быть, не заметили, но я вообще-то довольно робкая. А опасные пегасы, хотя с ними сначала и интересно, в конце концов они обязательно уходят от тебя, и ты никогда не знаешь, когда это случится, — она пожимает плечами. — Пегасов так трудно удержать на месте, добиться, чтобы они проявили немного верности. Так что если представить пони, которого я могла бы по-настоящему полюбить, то это был бы кто-то милый, предсказуемый, преданный и совсем не страшный.

— Не сделаете ли кое-что для меня? Вы можете выразить это одним словом? Любовь – это?..

— Безопасность, — подумав, говорит Пози.

Я закрываю глаза и выдыхаю.

— Спасибо, Пози. Вы сделали ровно то, чего я хотела.

— Я ответила неправильно, — говорит Пози, снова уходя в себя. — Вы хотели услышать что-то другое.

— Вы ответили не то. Но это не неправильно и не правильно. Иногда я думаю, что учительница сделала это предсказание во многом для того, чтобы я спрашивала всех встречных, что такое любовь, и услышала всё то, что мне скажут. В этом смысле ваши слова были безусловным успехом.

— А если бы я дала ответ, который вы ищете, — спрашивает Пози, — то что бы это означало?

Я колеблюсь и почти говорю ей, но момент уже упущен.

— Неважно. Это так, глупость.

Пози кивает.

— Ну что же, вы как будто слегка разочарованы, но зато определённо расслабились. Будем теперь чистить перья?

— Пози, — говорю я, — это будет просто дивно.