Дорога из желтого кирпича

Пролог

Придет время, когда ты решишь, что все кончено. Тут-то все и начнется.

Луис Ламур

 

…Сны о пушистых облаках, небе без края и ветре навстречу обрывает резкий звук будильника. На часах семь утра, и солнце, лениво поднимающееся над верхними районами Серого города Европейского Гигаполиса, светит прямо в широкое окно комнаты Рейнбоу Дэш Вендар. Щекочет пегасочке нос.

Лазурно-голубая пони-синтет морщится, не открывая глаз, но надо вставать. Иначе придет Алекс и разбудит сам. Но тогда Рейнбоу-подросток останется без вечернего досуга – и к тому же получит ремнем по «сонному крупу».

Кроме того, наставник лишь без малого год назад (на тринадцатилетие!) перестал будить ее сам, и этот жест доверия пегасочка очень ценит.

Дэш потягивается и вылезает из короткой понячьей кроватки. Бегом приводить себя в порядок, позевывая на ходу. Гигиена – одна из важнейших основ здоровья, и Алекс строго следит, чтобы пегасочка никогда не пренебрегала ей. Впрочем, здесь надзор совсем не требуется: «Хасбро» сделали своих маленьких пони чистоплотными по самой природе.

Умывшись и почистив зубы, Рейнбоу кидает беглый взгляд на часы. Четверть восьмого. Еще через пятнадцать минут Алекс будет ждать ее внизу, а пока есть время переодеться и застелить постель. Про расческу поняша даже не вспоминает, оставив непослушные радужные вихры лихо торчать – лишь немного прилизывает их на сторону, чем неосознанно придает себе очень близкий к сериалу вид.

Синяя пижама в золотистых молниях «Вондерболтс» летит в ящик для белья, сменяясь шортами и майкой, после чего Дэш приступает к «приведению кровати в застеленный вид», как это называет Алекс. Занятие из тех, которые пегаска не любит, но наставник регулярно проверяет порядок в ее комнате, и небрежно заправленная постель приводит к лишним штрафным баллам.

Рейнбоу вздыхает, разглаживая покрывало. Алекс построил систему ее обучения так, что выходило, будто пегасочка наказывает сама себя. Нерадивость, лень, небрежность – все это выливается в то, что вечером кожаный ремень хорошенько пройдется по крупу. Столько раз, сколько штрафных баллов Рейнбоу наберет за день. А избавиться от уже полученных куда сложнее, чем не допустить их появления вообще.

Через пару минут крылатая пони выходит в окно. С тех самых пор, как она научилась летать, дверью пользоваться необязательно – как минимум, в летнее время.

Алекс уже ждет ее на спортивной площадке.

– Доброе утро, – говорит он, поигрывая бамбуковой палкой.

Дэш уже не боится. Знает, что палка идет в ход, только если пегасочка выкладывается не на полную катушку.

– Доброе утро, мастер, – здоровается она, приземляясь напротив. – Я готова.

Зарядка – это всего лишь разминка перед главными тренировками. Упражнения в основном на гибкость, чтобы сонные мышцы размялись, а тело пришло в тонус.

Через полчаса слегка разогревшаяся Рейнбоу отправляется в душ. Прохладная вода окончательно смывает остатки сонливости, и к завтраку Дэш спускается уже полной энергии и бодрости.

За режимом питания воспитанницы наставник следит не менее строго, чем за режимом дня. Сегодня на завтрак Алекс приготовил отварное сено из брикетов от «Хасбро», полил все это кисловатым соусом с кусочками овощей, а еще добавил брикет люцерны – штуки полезной, но не особенно вкусной.

Но Рейнбоу не жалуется. Садится за стол и с аппетитом ест, подкрепляясь перед тяжелым днем: до обеда еды пегаска больше не получит.

В качестве десерта она получает яблоко и пирожное с кремом – витамины и сахар необходимы понячьему организму. Дополняет завтрак чашка зеленого чая.

В животике еще есть место, но Алекс всегда говорил, что наедаться до отвала вредно, и разрешает Дэш просить добавки только в выходные. Он работает каждые вторые сутки, но в такие дни у Рейнбоу самостоятельные тренировки и занятия, за исключением уик-эндов.

Впрочем, грех жаловаться: на тренировке набитое брюхо только мешало бы. На часах полдевятого, и из головы Рейнбоу вылетают все ненужные мысли: начинаются тренировки.

Упражнения на гибкость, когда все мышцы, кажется, готовы порваться от нагрузки, но зато позволяющие потом делать совсем не характерные для пони движения. На ловкость, когда цена промедления – синяки и ссадины от безжалостных автоматов на полосе препятствий. Физическая подготовка, наливающая тело пегаски силой. Боевые искусства – когда Алекс обучает Дэш приемам, и здесь она всегда готова к боли – неудавшиеся попытки, пропущенные удары или недостаточно быстрое усвоение техники наказываются ударом бамбуковой палки по крупу.

Конечно, Алексу, как существу двуногому и прямоходящему, сложно учить четвероногую пегаску самому. Даже то, что тело пони от «Хасбро» допускает вертикальное положение, помогает мало: изящества в этом не больше, чем в человеке на четвереньках. Да и сражаться с двуногими ей придется куда как реже, чем с себе подобными.

Но тут на помощь приходит человеческая наука. Для демонстрации техник, заботливо разработанных против милых маленьких лошадок в самых разнообразных бойцовских клубах, есть голографический проектор. Практику же обеспечивает робот-тренажер, который наставил юной пегаске немало синяков, и сколько еще наставит, неизвестно.

И, разумеется, упражнения на выносливость, когда с пегаски сходит по сорок потов. Последнее – утомительнее всего, и под конец занятия Рейнбоу зачастую буквально падает без сил. Все тело болит, сердце заходится в бешеном темпе, и едкий пот заливает глаза.

Дэш слушает резюме Алекса по сегодняшнему занятию: штрафных баллов совсем мало. Есть небольшой шанс избежать вечернего наказания, проявив себя после обеда.

При одной мысли о еде животик издает гулкое урчание. Уже час дня, от завтрака давно не осталось и следа.

– В душ и за стол, – коротко велит Алекс.

Пегасочка с трудом поднимается на ноги и бредет к себе. Сил нет даже на то, чтобы взлететь. Спортивную форму можно отжимать, настолько она пропиталась пóтом.

Душ кажется верхом блаженства. Смыть с себя пыль и пот, охладиться – все это приносит неземное наслаждение. Кто не познал на себе тяжесть спортивной или боевой подготовки, тот не поймет. Рейнбоу хочется стоять так часами, а лучше – поваляться в ванне, но времени нет. Да и желудок все настойчивее требует внимания голодным кваканьем.

Выйдя из душа, Дэш потягивает носом и чувствует, как от запаха еды рот наполняется слюной. Быстро обтеревшись и натянув свежую одежду, пегасочка чуть ли не бегом скатывается вниз и занимает место за столом.

Наконец-то обед!

Густой суп-пюре исчезает в мгновение ока. Овощное рагу, душистый белый хлеб и фруктовый салат Дэш ест уже без спешки, тщательно пережевывая. Алекс всегда улыбается уголками рта, наблюдая, как воспитанница ест.

И наконец, любимая часть. Десерт! Алекс не сторонник вредной пищи, но сахар для пони необходим, и наставник не скупится. В этот раз Дэш достались сладкие взбитые сливки с сиропом и мороженое – на улице тепло.

Через некоторое время сытая пегасочка блаженно закрывает глаза.

– Спасибо, – говорит она и выходит из-за стола.

– На здоровье, – бросает Алекс. – Иди ложись.

Рейнбоу, сдержав сытую икоту, идет к жесткому топчану, что стоит прямо в большой комнате дома. Раздевается и ложится на живот, чувствуя, как натруженные мышцы начинают зудеть в предвкушении.

Она слышит шаги Алекса и вскоре чувствует прикосновения сильных, умелых рук. Массаж заставляет гудящие мышцы и сухожилия расслабляться, а тело пегасочки переполняет облегчение.

Рейнбоу Дэш не удерживается и мурлыкает от удовольствия. Очень приятно чувствовать сильные руки на спине и около крыльев. Видеть усмешку человека она не может, но этого и не требуется.

Наконец, Алекс смазывает ссадины и синяки Рейнбоу, полученные на тренировке, и сгоняет ее с топчана легким шлепком по крупу и словами:

– Все, одевайся и иди к себе.

Сегодня у Алекса выходной, и он полностью посвящает день воспитаннице, но после обеда у нее законный перерыв – полчаса на то, чтобы усвоить пищу.

Рейнбоу блаженно растягивается на ковре у себя в комнате и открывает очередную книжку о приключениях. Серия про Дэринг Ду давно перечитана по сто раз, и сейчас у Дэш на очереди нестареющая классика приключений от Толкиена.

Когда часы показывают полтретьего, наступает нелюбимая часть обучения – занятия в классе.

Вчера Алекс был на службе, и Рейнбоу занималась самостоятельно. Теперь же наступает очередь проверки пройденного.

Пегасочка усаживается перед монитором и повторяет материал в последний раз. После чего запускает тестирование по материалу школьной программы.

Дэш давит зевоту: после сытного обеда всегда клонит в сон. Но и тренироваться на полный желудок вредно, а развитие исключительно физических данных Алекс считает неполноценным.

К тому же, зевки и клевание носом на занятиях – это штрафные баллы, а на тренировках и без того нахватала. Если меньше пяти – то наказание не состоится. Но четыре уже есть, а значит, еще один – и вечером заднице не поздоровится.

Дэш сдает работу, и бесстрастный комп начинает проверку. Алекс следит за показаниями монитора. Сегодня было три теста: математика, правописание и естествознание.

Машина выдает вердикт, и Алекс объявляет:

– Два штрафных балла. Завалила тест по математике.

Рейнбоу еле сдерживается, чтобы не выругаться. Сквернословие – это тоже штрафы, и усугублять не стоит. Но, по крайней мере, сегодня немного: зачастую Дэш получает не менее десяти еще в первой половине дня.

Просить, умолять – бесполезно. Строгий наставник не знает снисхождения и учит этому же Рейнбоу: жизнь не даст поблажек в будущем.

– Иди готовься, – ровным голосом говорит Алекс и выходит из учебного кабинета.

Дэш вздыхает. Ей все чаще удается свести наказание к минимуму, как сейчас, а изредка – избежать его вовсе. Вот бы удалось каждый день не набирать зловещую пятерку штрафов!

Пегасочка выходит следом за наставником, грустно опустив уши.

Тот же топчан, где сегодня проходил массаж. Только сейчас Алекс стоит рядом, держа в руках очень знакомый кожаный ремень.

Рейнбоу, краснея от стыда, залезает на топчан, спускает шорты и поджимает хвост. Стыдно не за наготу: Алекс каждый день видит ее голой, растил с детства и, по сути, заменил отца. Стыдно за неоправданные надежды наставника и собственную нерадивость.

Сопротивляться и возражать бессмысленно: Алекс давно дал это понять, да и желания уже нет. Рейнбоу Дэш сама считает наказание заслуженным. Поэтому крепления для понячьих ног, подвешенные на цепях по краям ложа, всегда остаются без дела.

– Стыд и позор, – говорит Алекс Вендар, пока Дэш возится на топчане. – Ты ведь это уже проходила.

– Да, мастер, – глухо отзывается пегасочка, уткнувшись в передние ноги.

Один за другим следуют шесть ударов. Это больнее, чем палкой на тренировке: там Рейнбоу разогрета и готова к боли – а еще порядком вымотана. Кроме того, палка служит для стимуляции нераскрытых возможностей самой Дэш, а здесь все усугубляется чувством вины.

Пегаска стискивает зубы и молча терпит, хотя слезы так и просятся из глаз.

Она мысленно считает, и когда наказание заканчивается, встает и говорит заученную с детства ритуальную фразу:

– Спасибо за науку, мастер.

– Пожалуйста, – отзывается Алекс. – Идем ужинать.

Встав и проводив наставника взглядом, Рейнбоу хлюпает носом и трет саднящий круп. Что ж, могло быть хуже. Однажды она получила за день почти тридцать баллов и в тот раз позорно разревелась во время наказания, за что получила еще дополнительно.

На ужин – каша и яблочный пирог. Не очень много: на ночь наедаться тоже вредно. Рейнбоу, прихлебывая ароматный сладкий чай, возвращает себе хорошее настроение. Подумаешь, получила ремнем по крупу! Так не в первый раз, и Селестия свидетель, не в последний.

После ужина у Дэш свободное время. Гулять в одиночку за пределами участка и улетать ей пока нельзя, летных занятий (чтобы не растерять навыков!) со Спитфаер сегодня нет.

Рейнбоу недолго гуляет по саду, наслаждаясь минутами покоя. Доходит до прудика с карпами. Воровато озираясь, снимает шорты и садится в холодную воду, и на мордочке застывает выражение блаженства, когда горящей от недавних ударов шкурке становится легче. После прогулки Дэш возвращается домой и делает уроки для завтрашних занятий.

Вообще, самостоятельная подготовка у нее завтра, но пегаска знает: чем скорее и лучше она сделает домашнее задание, тем больше времени останется на развлечения, пока Алекс будет на службе.

Закончив с задачками и отложив учебный планшет, Рейнбоу с улыбкой подходит к кровати и достает из-под нее черный футляр. «Дэши от Алекса, на двенадцатилетие» – гласит серебристая надпись.

Футляр скрывает электрогитару. Почти все эквестрийские пони имеют те или иные музыкальные способности, и Рейнбоу Дэш – не исключение.

Вскоре из комнаты пегаски раздается рев аккордов и хрипловатый голос, выводя какую-то песню. Сидящий внизу Алекс скупо улыбается, думая о своем.

Дэш, ударяя по струнам, полностью отдается переполняющим чувствам. К счастью, копыта пони, хоть и неказистые с виду, устроены вполне пригодными для мелкой моторики, и струны поют, вторя голосу самой Рейнбоу…

В десять вечера к ней, как обычно, заходит Алекс. Проверяет порядок в комнате, коротко расспрашивает о самочувствии и прочем, после чего желает спокойной ночи и выходит.

Рейнбоу готовится ко сну. Не отказывает себе в удовольствии поваляться в ванне, после чего переодевается в пижаму и еще какое-то время лежит в кровати, читая книгу. Когда же часы показывают одиннадцать, пегасочка дисциплинированно гасит свет и, устроившись поудобнее, закрывает глаза. Сон приходит быстро: за день Дэш порядком устала, да и режим давно привычен.

Завтра суббота, но Алексу надо на службу. А это значит, будет много полетов со Спитфаер. А в воскресенье Алекс наверняка куда-нибудь сводит: в музей, на стадион или в кино, а лучше всего – в киберцентр. Штрафных баллов за неделю было мало, так что репрессий в виде лишения развлечений не предвидится.

Улыбнувшись этому напоследок, Дэш проваливается в спокойный и глубокий сон до самого утра… in-right:-.05pt ���On

Глава 01. Город-призрак

Ничего, что жизнь твоя напрасна

Ничего, что твой не долог век

Лишь бы Солнцем утренним украшен

Ты бы шел легко себе по свету

 

И светло и ничего не ранит

Ровно все для сердца твоего

Оттого идешь как чужестранец

Чужестранец — только и всего

 

Ничего, что небо позабыло,

Как ночами освещать наш путь

Ничего, вдруг все еще вернется,

Вдруг вернется все когда-нибудь

 

Иногда покажется: как странно,

Ни о чем особо не жалея,

Быть везде и всюду чужестранцем

Вечным чужестранцем на Земле…

 

(С) Пикник

 

* * *

…Свет.

Мгновение боли, затмевающей даже лазерные ожоги и побои, полученные в драке. Но почти сразу свет становится каким-то… другим.

Пропадает боль, а жар взрыва становится нежным теплом, а затем успокаивающей, мягкой прохладой.

Волна света, словно прибой, смывает злобу и отчаяние, боль и страх, в клочья разрывает нависающую сзади тень Алекса Вендара.

Исстрадавшуюся душу подхватывают чьи-то мягкие, любящие объятия, и над ними раскрываются два белоснежных крыла, унося прочь… унося домой.

Хочется плакать, но слез нет.

Больше нет ничего – лишь свет, покой и любовь.

 

* * *

 

– …Не поняла. Где белый свет, где крылья? Где мой вечный покой, мать вашу?

Для того чтобы получить ответы, Рейнбоу Дэш, носящая по синтпаспорту прим-фамилию Вендар, должна была знать вопросы. Но здесь и сейчас единственное, о чем она думала, так это о том, что она… умерла.

Умерла в тех проклятых развалинах, когда рванула термогранату? Или когда ее жгли лазерами из винтовок? В любом случае, с такими ранами не живут.

Но если она умерла, то почему перед ней не скалится какой-нибудь трехглавый пес или та же принцесса Селестия – нет, ну а чем черт не шутит? Что это за место? Что это за дорожка такая под горизонт? Почему она стоит тут, вполне себе живая, одетая в свои повседневные куртку и шорты, хотя должна была быть кучкой пепла?

Чистое, без единого облачка небо нависало над бескрайней равниной, покрытой жухлой травой. Небольшое солнце клонилось к закату, заливая цветом чистой меди дорогу из желтоватого камня, саму Дэш и далекие очертания гор.

Вспомнилось, что в юности, когда насилие только началось, да и в детстве иногда, ей очень нравились истории про путешествия в сказочный мир. Хотелось тоже исчезнуть навсегда, перешагнуть волшебную дверь и оказаться в Нетландии, Нарнии, Стране Оз, Стране Чудес… да где угодно, только подальше от Алекса.

– Ты уже не в Канзасе, Дороти, – зло процедила Дэш Вендар.

Сейчас происходящее больше всего походило на какой-то дурацкий сон. Вот только проснуться не получалось.

«А может быть, и впрямь сон? – мелькнула мысль. – Цепные псы корпорации, малявка Скуталу, неделя или около того беспробудного пьянства, а Алекс… Алекс все еще жив? А что если последние несколько недель были искусственной памятью или действием наркотика? С этой падлы станется сотворить со мной нечто подобное…»

От этих мыслей пробил озноб, потому что если все происходящее было сном, то Дэш не хотела просыпаться. Не хотела очнуться дома и вновь увидеть взгляд этих серых холодных глаз. Не хотела услышать, что все произошедшее было очередным испытанием, приготовленным для нее.

Мысли никак не хотели униматься:

«Умерла? Нет, я не умерла. Меня каким-то образом перенесло в другой Гигаполис… Или я в ничейных землях?.. Да, это похоже на ничейные земли… Заброшенные города, запустение… Блин, а может тут радиация? Вот все и бросили…»

– Ну хорошо, – сказала пегаска вслух, – осмотримся.

Лазурные перья блеснули в лучах заката, когда сильные крылья распахнулись во всю ширь. Рейнбоу подпрыгнула, но лишь чудом удержала равновесие: тело, которое должно было утратить вес, неодолимо притянуло обратно к земле.

Пегаска попробовала еще раз. И еще.

Но ей удавалось только сделать несколько прыжков, чтобы в следующий миг, отчаянно хлопая крыльями, вновь и вновь выбивать копытами пыль из старой дороги.

– О нет, – пролепетала лазурная пегаска, чувствуя, как от страха холодеет спина. – Нет-нет-нет-нет-нет!..

Она еще какое-то время пыталась взлететь, но привычной легкости во всем теле, сопровождающей включение антиграва, так и не наступало. А без него короткие крылья пони-пегаса не позволяли даже планировать.

Рейнбоу Дэш опустила голову, и в дорожную пыль упала пара злых слез. Но вдруг пегаска вскинула взгляд к небу и в ярости прокричала:

– Ну и что еще вы у меня отберете, твари?! Что?!

Раздавшийся шелест ветра вряд ли был ответом…

* * *

…Рейнбоу Дэш Вендар плелась по дороге, тихо ругаясь сквозь зубы.

Во-первых, до бешенства доводила невозможность взлететь. Вроде бы все было в порядке – если, конечно, не считать последних воспоминаний: Дэш не была ни ранена, ни истощена, ни, вроде бы, больна, но антиграв наотрез отказывался работать. И, что самое противное, косвенно это подтверждало версию о радиации.

Во-вторых, неизвестность не позволяла оценить ситуацию объективно, и не похоже было, что в ближайшее время что-нибудь прояснится.

Наконец, в-третьих, в безводной степи, на пыльной дороге, пони уже начала мучить жажда.

Радовало одно: медное по случаю заката солнце клонилось к горизонту, и вскоре должна была начаться ночь. А ночь – это прохлада, и, если повезет, роса. А трава с росой – это даже вкусно. Простая и полезная пища.

Щипать всухомятку желтоватую траву напополам с дорожной пылью не хотелось совершенно. То есть, набить чем-нибудь брюхо было бы неплохо, но Дэш еще не настолько проголодалась, чтобы уподобляться жвачным и пастись.

Неожиданно всю степь до горизонта бесшумно залил кроваво-алый свет. Рейнбоу чуть не подпрыгнула, расправив от испуга крылья и пригнув голову.

Она резко обернулась, готовая встретить нового врага, но реальность оказалась неожиданной.

Из-за низких холмов, оставшихся позади, поднимался край огромного красного солнца.

То, что это солнце, Дэш не сомневалась: базовые знания по астрономии входили в учебную программу Алекса. И приблизительное понятие о том, что такое «красный гигант», пегаска имела.

Теплее при этом почти не стало, хотя, наверное, должно было. Но зато поднялся ветер, бросивший прямо в мордочку пони пригоршню пыли и жухлой травы.

Рейнбоу чихнула, отвернулась и грязно выругалась. Теперь все было видно словно сквозь красное стекло: кроваво-алый свет залил все, а тени превратил в зловещие силуэты демонов.

Не будь Дэш так зла, возможно, она и испугалась бы.

«Что за нафиг? – вертелись мысли, – Что за красное солнце?.. Откуда оно взялось?.. Все это похоже на заброшенные земли, кроме неба… Может, это все результат кровопотери? А ведь точно! В меня же стреляли! Скорее всего, я сейчас лежу в какой-нибудь больничке, перемотанная разными трубками. Ну да, это все объясняет. Просто бред».

Дэш саданула себя по щеке: «Очнись!». Затем еще раз и еще. Видимого эффекта это не произвело, но скула начала болеть.

«Если я еще не окончательно спятила, в меня попали раз восемь, и минимум пять ран с уверенностью можно назвать смертельными.. Даже если допустить, что меня прямо там подключили к автодоку, с такими отбрасывают копыта на месте. А если даже и нет, то взрывом меня все равно бы разнесло… Что за сено…»

Размышляя, Дэш не сразу заметила, что впереди показался город. Вернее, она предположила, что темная громада из чего-то серого, а может быть и красного, раскинувшаяся в неглубокой ложбине на берегу большого пересохшего водоема (по крайней мере, на это намекали мятые корпуса судов, как попало раскиданные в бывшей прибрежной полосе), некогда была городом.

Впрочем, в своей правоте она убедилась довольно быстро. В понимании двадцатого-двадцать первого века ничего необычного там не было: не слишком высокие здания из кирпичей и бетона, асфальтовые дороги, пустынные пригороды и автостоянки…

Разве что был этот город мертвее мертвого: судя по внешнему виду, там не осталось ни единого живого существа.

Не было видно ни света, ни движения. Зато бросалось в глаза несколько огромных транспортных развязок: многоуровневые мосты, дуги разворотов и широченные шоссе, расходящиеся во все стороны. Абсолютно пустые.

В высохших доках лежали на бортах, стояли на плоских днищах, а еще, к немалому удивлению пони, висели в воздухе без видимой опоры проржавевшие корабли. Дэш не меньше минуты пялилась на молчаливую аномалию, отказываясь понимать, как такое вообще возможно.

Плюнув и пройдя дальше, она увидела на расчищенном поле неподалеку давно сгоревший остов чего-то, поразительно напоминающего огромный дирижабль. В оплавленном металлическом каркасе мерзко подвывал ветер.

В самом же городе на улицах у обочин тут и там приткнулись машины незнакомого вида. Брошенные настолько давно, что уже напоминали скелеты умерших от какой-нибудь заразы: в язвах ржавчины, ненужные, забытые и жуткие.

Судя по всему, в городе когда-то жили люди – или, по меньшей мере, похожие существа. Дэш не заметила нигде ни намека на пони, да и в целом на синтетов, отличающихся по размеру от людей, но не было и вывесок с картинками, чтобы сказать наверняка.

Вновь поднявшийся ветер затянул в руинах свою песню, и лазурная пегаска почувствовала себя невероятно одинокой и маленькой посреди огромного каменного мешка.

Здесь тоже встретилось немало необычного.

Например, у некоторых домов сохранились верхние этажи, а нижние совершенно развалились. При этом дом и не думал рушиться весь, как будто и не существовало для него законов гравитации.

С других зданий краска сходила ровными квадратами или другими узорами, иногда складывающимися в какие-то зловещие абстракции.

Наконец, сам воздух тут зачастую искажал изображение, словно через кривые стекла. Смотря сквозь такое, Дэш чувствовала неясное головокружение, но взгляд будто магнитом притягивался к подобным вещам.

Встретились Дэш дороги, уходящие вверх под прямым углом и даже закручивающиеся в лихие спирали до неба. Дома без окон и дверей – или же с таковыми, но нарисованными.

Рейнбоу сперва настороженно обходила такие абстракции стороной, просто на всякий случай. Но в реальность этого мира верилось все меньше, нападать на пони никто не спешил, и Дэш очень быстро перестал удивлять подобный бред.

Побродив по улицам, Рейнбоу не нашла ничего съедобнее выцветшей жесткой травы, совершенно отвратительной на вкус. Зато нашлось питье: в нишах, куда свет солнца падал только вечерами, собиралась вода – прозрачная, будто слеза. Немного, но зато чистая и прохладная… Очевидно, дождевая.

Правда, ту, которая медленно вытекала вверх и терялась в небе тонкой струйкой, пегаска пить остереглась.

Ближе к вечеру (или, по крайней мере, просто когда уже порядком устала), Рейнбоу Дэш Вендар бродила меж покинутых зданий в поисках убежища: ночевать в пустой бетонной коробке ей совсем не улыбалось, но все жилые дома были именно таковы. А в искаженные бредом постройки пони соваться не рисковала: даже просто подходя к ним, она чувствовала нарастающий внутренний дискофморт.

Шорох мелкого сухого мусора, взметнувшегося от ветра, напомнил пегаске об аплодисментах, сопровождавших ее победы. Алый свет перекрасил сухую землю в красноватый песок гладиаторской арены, пропитанный пóтом и кровью бесчисленных бойцов…

«Рейнбоу Дэш! Рейнбоу Дэш!» – скандировали в шуме ветра толпы кровожадных призраков.

– Да катитесь вы! – огрызнулась пегаска вслух.

Она нашла более-менее уцелевшее здание. То ли магазин, то ли офис – неважно, главное что там на окнах были плотные жалюзи, предохраняющие от ветра, и много целых стекол.

Дэш подумала, что костер был бы кстати, но разжечь его было нечем. Пришлось завернуться в пыльное тряпье, сваленное в углу, и так пытаться уснуть: кожаные куртка и шорты плоховато спасали от холода.

В темноте возвращались воспоминания.

Как Дэш тут оказалась, если она умерла? А если не умерла, то что это за странный мир с двумя солнцами и городом, похожим на наркоманский бред?

Если отбросить селестианцев с их верой, всяческие религии и прочую хиромантию, по всему выходило два возможных варианта. Первый – куда-то закралась искусственная память. Но насколько Рейнбоу знала, пускай и возможно записать в память искусственную жизнь через нейропрограмматор – но никак не в реальном времени, и уж точно не вдобавок к уже существующей, только заново.

Мысль о том, что именно прошлая жизнь в Гигаполисах, теоретически, могла быть искусственной памятью, Дэш постаралась отбросить сразу. Уж слишком много тогда возникало новых вопросов.

Вторым вариантом была, собственно, виртуалка. По крайней мере, это очень походило на нее: ощущение присутствия, спецэффекты эти дебильные. Но тогда непонятно было, почему последним воспоминанием Рейнбоу была вспышка термогранаты, в кнопку которой она, уже простреленная лазерами в нескольких местах, успела ткнуть.

Впрочем, против виртуалки было испытанное средство, которому учат всех, хоть раз приобщившихся к киберпространству: если сомневаешься в реальности, причини себе боль. Если окажется «фантомная», когда разум уже сделал вывод, что будет больно, а тело так и не отдало болевой сигнал – значит, ты в виртуалке. Лимиты на искусственную эмуляцию сенсомоторики были прописаны в базовом протоколе нейроинтерфейса, иначе слишком велик был риск «сна во сне», когда мозг переставал отличать одну реальность от другой.

И хотя Рейнбоу уже пробовала этот вариант, хотелось убедиться наверняка. Она подогнула переднюю ногу к голове и изо всех сил вцепилась зубами в лазурную шкурку над бабкой копыта…

…Тишину руин прорезал исполненный злобы вопль.

Потирая укушенную ногу, Рейнбоу перевернулась на другой бок и жалобно заскулила. Ей было неимоверно стыдно, но здесь, в одиночестве и темноте, все равно никто не видел, так что плевать.

Достаточно, как показалось, пожалев и поругав себя, Рейнбоу вновь постаралась заснуть.

Не получалось. Мысли возвращались раз за разом, заставляя пегаску ворочаться с боку на бок.

Кроме того, с улицы доносился вой ветра в старых постройках, шелест сухого мусора и какой-то балансирующий на грани слуха зловещий шепот.

Наконец, покой нарушил недовольно заурчавший живот, последней пищей которого был вегетарианский гамбургер в бессмертном «Макдоналдсе» где-то на задворках Серого Города.

– Да любись ты понем! – выругалась Рейнбоу и вышла обратно на улицу, кутаясь в наиболее целое и наименее грязное одеяло.

Город, похоже, был не просто заброшен, а удручающе, абсолютно пуст. Не нашлось даже крыс, извечных спутников цивилизации. Все было относительно цело, хотя уже и основательно побито временем. Но современные материалы упорно сопротивлялись натиску природы: оконные пакеты и не думали вываливаться, хотя многие были треснуты и разбиты. Облупившиеся краска со штукатуркой обнажали еще прочные стены, а сухой и немного разреженный воздух указывал, что город находился довольно высоко над уровнем моря. Что, правда, ни разу не объясняло кладбище кораблей на окраинах и прочих безумных аномалий.

Бродя по пустынным улицам, пегаска потеряла счет времени и ощутимо устала.

А еще неимоверно раздражал всякий абстрактный бред вроде висящих в воздухе предметов или воздушных линз. Кроме того, и эхо тут было искаженным, донося звуки как будто под водой, или типа того.

Радужная пони сделала для себя вывод, что если это виртуалка, то совершенно разлаженная.

Когда же красное светило было почти в зените, словно огромный зловещий глаз, Рейнбоу ожидал еще один сюрприз.

Из-за горизонта снова показалось желтое солнце. Сперва неуверенно и как-то незаметно, но вдруг Дэш поняла, что ей становится довольно жарко. Красный свет никуда не исчез, но немного посветлел от золотых лучей второго светила, более привычного вида.

– Ну зашибись, – обронила пегаска, переводя взгляд с одного светила на второе. – А ночи тут, типа, вообще не бывает?

Не то чтобы это сильно расстроило: по крайней мере, вопрос об освещении и, в какой-то мере, об обогреве, решался сам собой. Но Рейнбоу была раздражена и растеряна, и готова была ворчать на все, что угодно.

К тому же, все больше хотелось есть.

Завтраком послужила трава из бывшего сквера. Да, сухая и невкусная, но это было единственным, что удалось найти. Все магазины зияли пустыми прилавками, а ни одного склада найти так и не удалось: видимо, уходя, жители забрали с собой все, что только можно. Машин на улице осталось ничтожно мало – очевидно, брошены были только неисправные, а остальные уехали.

И походило на то, что город покинули без паники или спешки.

Запивая безвкусное сено сырой водой, Дэш очень надеялась, что ее тут можно пить.

Радиации здесь, похоже, все-таки не было. Будь фон настолько высок, что вырубил антиграв, его хватило бы и на то, чтобы уже лишиться и шерсти, и перьев, и зубов – это к гадалке не ходи. Однако с другой стороны, при низком фоне способность летать никуда бы и не делась.

Облететь небольшой, в общем-то, город, не составляло труда. Но крылья, вопреки подспудной надежде Дэш, так и не пришли в норму после ночи. Вернее, с крыльями-то все было в порядке, но антигравитатор по-прежнему не работал и не отзывался на мысленные импульсы.

Пришлось снова цокать по асфальту пешком. Ближе к центру обнаружилась поистине грандиозная транспортная развязка: все основные дороги сходились в хитроумное многоэтажное переплетение где-то над головой, после чего расходились обратно, уже по улицам города. Насколько пегаска могла предположить, сделано все было разумно: с каждой дороги можно было попасть на каждую из главных улиц, плюс спуститься на любую в обратном направлении.

А еще здесь был вокзал. Огромное здание, которое, очевидно, раньше могло принимать тысячи пассажиров и десятки поездов, а сейчас тут поселилось лишь гулкое эхо. Бродя по главному перрону, Дэш заметила, что помимо обычных железнодорожных путей здесь есть еще и какие-то циклопические, вдвое шире обычных, а также рельс маглева. И, самое непонятное, целиком выложенная разноцветным кафелем дорожка с торчащими из нее золотистыми штырьками.

Рейнбоу даже не представляла, что могло бы ездить по такому пути, а ни одного поезда на месте не было. Воображение рисовало какой-то заводной вагончик на колесах-валиках.

– Не забывайте ваши билеты, – буркнула пегаска и снова в сердцах плюнула.

Эта гулкая пустота безумно раздражала.

В привокзальных кафе и ларьках еды тоже не нашлось. Пустые прилавки и полки просто бесили. Очевидно, все, что бросили жители, досталось крысам и птицам, после чего ушли и они, оставив пустой каменный мешок.

Разве что малое количество мусора было непонятно. Или жители, уходя, за собой прибрались?

«Если так – то это, наверное, не люди», – решила Дэш.

Но, по крайней мере, она смогла найти надписи и еще не окончательно выцветшие плакаты, давшие хоть какую-то информацию об обитателях города-призрака. К сожалению, ни одной внятной картинки Дэш так и не нашла, только какие-то незнакомые рекламные логотипы. Но обстановка в общем и целом лишь укрепила уверенность, что обитатели города-призрака были либо людьми, либо соразмерными существами.

Язык, на котором здесь писали, был чем-то похож на жаргон текстового сегмента киберсети.  Отличаясь в деталях, он не утрачивал общего смысла, создавая впечатление попросту безграмотного написания.

Например «Вокзай межвыселоких восвоясей», очевидно, был предназначен для поездов дальнего следования. «Хладны водички» и «Укурные дурманы», похоже, означали прохладительные напитки и сигареты (к прискорбию, лавки оказались все также удручающе пустыми). А обещанные вывесками «расслабящий почесон», «писаны торбы на восвоясь» и «жырней жрат» вызывали искреннее веселье.

Зайдя в очередную забегаловку, вывеска которой отвалилась, но витрина еще сохранила надпись «любый жрат, грошово», Рейнбоу безо всякой надежды прошлась мимо столиков на кухню. Как и следовало ожидать, шкафы и барная стойка оказались пусты. Но открыв холодильную камеру, пегаска неожиданно наткнулась на стеллажи с рядами матово поблескивающих консервных банок.

– Бинго! – воскликнула она под аккомпанемент мгновенно забурчавшего живота. – Жирный жрат!

Воображение нарисовало сочный консервированный горошек, кукурузу, маринованные овощи и прочую здоровую понячью пищу. А может быть и компот, фрукты в собственном соку или даже джем.

И главное: банки не были вздутыми, а значит, с большой вероятностью содержали пригодный к употреблению продукт.

Этикетки давно выцвели, но Дэш не привередничала, полагая, что даже банальные консервированные бобы будут в сто раз лучше, чем жухлое сено с пыльного газона. Да даже просто сок был бы весьма кстати!

Выкинув из холодильника изрядное количество банок, Дэш вдруг увидела ящик, что лежал на боку под одним из стеллажей. От всего остального его выгодно отличало то, что оттуда торчали горлышки стеклянных бутылок. Очень характерных.

– Дэши, – сказала себе пони, – кажется, за все страдания тебя ожидает приз: старый добрый «Эпплджек Дэниелс»!

Схватив одну из бутылок копытами, Дэш потянула, но не смогла даже сдвинуть ее с места.

– Ах, так? – возмутилась пегаска, воинственно расправив крылья, – ну сейчас я тебе покажу, как связываться с Рейнбоу Дэш, единственной и неповторимой!

Она уперлась задними копытами в полку и с новой силой потянула горлышко. Бутылка, посопротивлявшись, с треском вышла из ящика.

– Ха! – довольно ухмыльнулась Рейнбоу, с трудом удержав равновесие. – Будешь знать.

Стеллаж издал тихий скрип: усилия пегаски расшатали утвержденное годами равновесие сил.

Рейнбоу же, не обратив на это внимания, увлеченно рассматривала этикетку бутыли.

«Мехрен Пит», – красовалась надпись-гравировка на темном стекле.

– Чего-о-о? – протянула Дэш. – Нехрен пить? Да вы опухли там?!

Скрип пошатнувшегося стеллажа стал громче. Дэш повернула голову, но ничего не успела сделать: уставший за годы нагрузки металл, потеряв часть опоры, тяжело рухнул прямо на пони.

В грохоте падающих банок и стеллажей потонул крик пегаски, уже успевшей проклясть свое желание добавить к ужину еще и выпивку…

* * *

Очнулась Рейнбоу Дэш от боли в голове. Дышать было тяжело, а в спину упиралось что-то острое и холодное.

Пегаска в очередной раз грязно выругалась и открыла глаза. Вокруг был сущий разгром: упавшие полки, консервные банки и несколько разбитых бутылок, издающих характерный запах крепкого спиртного.

Попытавшись снова двинуться, Дэш чуть не вскрикнула: в спине стрельнула такая боль, будто в нее воткнули раскаленный железный штырь.

Осторожно повернув голову и скосив глаза, пегаска увидела, как ее придавило углом одного из стеллажей, который тяжко подперли еще два. Вся экспозиция с живой пегаской в основе была щедро присыпана консервными банками, а бутылки из-под первой полки были безжалостно раздавлены осевшим железом.

Кроме того, некоторые банки удивительным образом остались висеть в воздухе, медленно вращаясь и уплывая вдаль от места аварии.

Угол же одной из полок глубоко врезался в шкурку Рейнбоу возле верхнего правого плеча. Спустя мгновение до пегаски дошло, что теплые струйки, стекающие по правому боку – это кровь. Ее собственная.

«Вот и покушала, блин, консервов», – подумала бывший гладиатор.

Стиснув зубы, она попыталась сбросить с себя груз металла, но не тут-то было. Полки едва заметно сдвинулись, но от чудовищного усилия острая боль вновь пронзила спину, а кровь побежала быстрее.

«Еще не хватало, – подумалось Дэш, – загнуться здесь в беспомощном положении!..»

Несколько попыток освободиться не привели ни к чему, кроме новой боли. И хотя Рейнбоу изо всех сил старалась держать себя в копытах, страх все же начал сдавливать горло ледяной хваткой. Действительно, помощи ждать было неоткуда: во всем городе не нашлось ни единой живой души. И если бы не плотная кожаная куртка, то полка острым углом буквально пришпилила бы пегаску к полу. Но чем больше усилий та прилагала, тем больнее себе делала.

Решив передохнуть и как следует подумать, Дэш не сразу обратила внимание на тихие шаги, доносящиеся снаружи. Судя по всему, кто-то или крался, или просто носил легкую обувь, потому что сперва пегаска подумала, что ей показалось.

Но нет, шаги приближались, хотя и довольно медленно и еле слышно – и вообще были бы бесшумными, кабы не песок и пыль на полу.

Рейнбоу Дэш уже приготовилась было позвать на помощь, но вдруг засомневалась. Это могло быть совершенно недружественное или вовсе неразумное существо. Падальщик, например. Который будет сидеть и наблюдать, пока силы лазурной пегаски не иссякнут, чтобы полакомиться свежатинкой.

«Вот уж хрен тебе!» – зло подумала пони.

Она сосредоточилась на том, чтобы попробовать протиснуться куда-нибудь вбок. Боль с новой силой впилась в спину, и ничего не получилось. К тому же, мешалась куртка.

Дэш как раз размышляла над тем, как бы расстегнуть одежду и попытаться выскользнуть так, когда в открытом дверном проеме появилась стройная фигурка. Свет падал снаружи, и поэтому из отличительных черт сразу удалось различить только круглые мышиные уши и крошечный рост буквально в пару десятков сантиметров.

– Рейнбоу Дэш?! – спросил тонкий удивленный голос. – Что ты тут делаешь?

– Кто это? – вопросом отозвалась пегаска. – Откуда меня знаешь?

Силуэт приблизился, и Рейнбоу различила знакомые очертания:

– Ты?!

– Я, – скромно улыбнулась одетая в черный шпионский комбинезон Гайка Коннорс. – А ты – Рейнбоу Дэш Вендар?

Пегаска тихо прорычала:

– Я ненавижу, когда меня зовут прим-фамилией, ясно? Но да, это я.

– Значит, все же это правда, – вздохнула мышка и присела на консервную банку.

– Что?

– Мы умерли, – философски заметила Гайка. – Тебя убили на том заводе, а меня – в штаб-квартире БРТО сутки спустя. По крайней мере, последнее что я помню – собственную гибель. А ты?

– И я. Если не считать белого света и доставучих флешбэков из прошлого.

…Голубая молния рухнула из-под потолка на оторопевших на мгновение людей, когда все взгляды и стволы были направлены вверх.

Мгновение, достаточное, чтобы впечатать удар копыта прямо под бронежилет. Человек, скорее от неожиданности, отступил на шаг, но пегаска уже продолжила движения.

– Junior Speedsters are our lives! – раздался в шуме дождя хрипловатый голос.

Удар сразу двумя копытами выбил оружие из рук спецназовца.

– Sky-bound soars and daring dives!

Пегаска нанесла еще удар, с разворота и в прыжке, словно красуясь на арене, и забрало чьего-то шлема треснуло…

– Junior Speedsters, it’s our quest!

Пинок по стволу винтовки заставил красный луч лазера скосить еще двух человек.

Несколько лучей впились в лазурную шкурку, и в глазах потемнело от гипертермии. Боли не было: нервы сгорали быстрее, чем сигнал достигал мозга…

– To someday be the very best!

Рейнбоу совершила последний рывок, зубами выдирая чеку висящей на поясе корпоранта термогранаты.

Луч лазера прошелся по крыльям, заставляя перья и гриву вспыхнуть. Еще несколько лучей прожгли тело насквозь, но поздно.

Лазурное копыто со стуком ударило по кнопке активации.

Запал хладнокровно отсчитал мгновения, и улыбающаяся Рейнбоу Дэш Вендар последний раз в жизни увидела свет…

 

Повисла неловкая пауза. Рейнбоу Дэш погрузилась в воспоминания, да и не намерена была откровенничать, а Гайка не знала, что еще спросить. Наконец, она окинула пегаску взглядом:

– Тебе нужна помощь? Выглядит все это… не очень.

Рейнбоу пошевелилась и с трудом удержалась, чтобы не поморщиться от боли:

– Э… нет. Все ништяк. Сейчас передохнý и встану.

– По-моему, ты ранена, – склонила голову набок мышка.

– Все в порядке, говорю! Ну почему, почему единственной живой душой, кого я тут встретила, должна была оказаться именно ты?!

– Все не так плохо, я думаю...

– Не так плохо, как же!

– Вместо меня ты могла бы встретить Але… судью Рока, например.

Глаза Дэш угрожающе сузились, хотя антропоморфная мышка-синтет находилась за пределами досягаемости:

– Иди уже, куда шла!

Гайка пожала плечами и вышла из бывшего холодильника, а Дэш с новой силой налегла на стеллажи, выплескивая свое раздражение. Выходило плохо. Более того, от кровопотери уже начала кружиться голова.

«Умерла, как же! – злилась Рейнбоу. – С каких это пор мертвым больно? С каких это пор мертвые хотят спать, жрать и пить?.. Вот же дудки, меня этой виртуалкой не обманешь!»

Свои размышления о реальности происходящего она сейчас даже не вспоминала. Кроме того, как раз в виртуальности все естественные надобности организма отступали на второй план и были скорее делом привычки.

Провозившись еще несколько минут, вспотев и выбившись из сил, Дэш решила снова перевести дух.

Издали приближался металлический грохот, и вскоре в дверях снова появилась Гайка. Немного запыхавшаяся и взмокшая, сжимающая в руках какой-то тросик, на другом конце которого волочился по полу домкрат весьма ветхого вида.

– Позволишь помочь? – спросила мышка, не спеша приближаться.

– И чего это ты такая заботливая вдруг? – проворчала пегаска, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал ровно.

– Что значит «почему»? Тебе нужна помощь, это же очевидно!

Рейнбоу, еще немного подергавшись под стеллажом, спросила:

– Так уж очевидно, да?

– Очевиднее была бы только прямая просьба о помощи. Ну так что, я ставлю домкрат?

– Ставь, – вздохнув, согласилась Дэш. – Чего уж там…

* * *

Рейнбоу Дэш и Гайка прошли насквозь весь город. Странное алое солнце закатилось за горизонт вместе с желтым, и на небо начали высыпать первые звезды.

Вокруг по-прежнему не было ни души – да даже намека, что кто-нибудь, кроме них самих, здесь недавно был.

Звуки издавал только вечерний ветерок, гуляющий между домами и по вентиляции, гоняющий мелкий песок по пыльным дорогам без следов на них, да звуки шагов двух живых существ…

После того, как Рейнбоу встретила здесь хоть кого-то, у нее просто гора с плеч свалилась, и не только в буквальном смысле. Даже несмотря на то, что это была мышь, которая, ко всему прочему, косвенно ответственна за ее гибель, но это были уже детали.

Так уж случилось, что за последние пару часов своей прежней жизни Рейнбоу Дэш Вендар пересмотрела ряд жизненных приоритетов.

А оставаться здесь в одиночестве и дальше было, если начистоту, гораздо страшнее.

– Есть идеи, отчего забросили этот город? – спросила Дэш, просто чтобы больше не слушать эту гнетущую тишину.

– Первой моей мыслью была радиация, – ответила Гайка, и пегаска согласно кивнула, – но когда я пробыла тут почти неделю, разуверилась в этом.

– Неделю? Ты говорила, что… в общем, ты должна была появиться тут сегодня тогда.

– Ты так говоришь, как будто знаешь, где это «тут». Или «когда».

– Туше. А что ты ела все это время?

– Оставался паек. К слову, он как раз сегодня утром кончился. До слез обидно за те консервы.

Дэш вздохнула. Они вскрыли многие из найденных банок на месте, но внутри не оказалось ничего съедобного, только какая-то мерзко пахнущая субстанция – то ли смазка, то ли полироль, то ли что-то начисто испорченное. Пробовать на вкус не решились, уж больно сильно воняло химикатами.

Правда, уцелела одна бутылка с «Мехреном», но Гайка настояла оставить на потом: неизвестно, что и когда придется дезинфицировать. В частности, перевязанную спину Дэш промыли именно с его помощью. Настоянное на каких-то пряностях, местное пойло оказалось еще и довольно неплохим, хоть и градусов пятьдесят, не меньше. Походило на биттер.

Правда, Дэш, снимавшей пробу, стоило немалых сил удержаться, чтобы не вылакать всю бутыль на месте.

После такой неудачи с найденными банками, ей волей-неволей пришлось, содрогаясь от отвращения, снова сжевать несколько пучков жухлой травы, совсем непохожей на душистое и вкусное сено в брикетах, что продавалось в магазинах «Хасбро».

– Я все же не верю, что умерла, – заявила пегаска. – Пусть это последнее, что я помню, но слишком уж это нереально выглядит. Да и тебя неоткуда было взять вместе с памятью, характером… Мы виделись раз в жизни, и все. Отсюда вывод – тебя тут быть не может.

– Могу с уверенностью заявить то же самое. Хотя я и видела тебя побольше одного раза.

В голосе Рейнбоу послышалось раздражение:

– Да, и если бы не ты, то я бы была все еще жива! У меня бы была новая жизнь вдали от «Пони Плея», и как знать, может, я бы уже встретила своего особенного пони.

– Если бы я тебя не остановила, то ты бы потеряла больше, чем просто жизнь.

Дэш обвела взором окружающую местность, а затем хрипло рассмеялась:

– Так это что же, загробный мир для синтетов? Больше похоже на задворки Серого, откуда вдруг разом исчезли все люди.

– У меня пока нет другого объяснения, Рейнбоу.

– Эта чертова дорога и этот ляганый город-призрак что-то не сильно смахивают на Небесные луга, – буркнула пегаска.

– Но ведь и на… Тартар это не похоже? – выразительно подняла бровь Гайка.

– И мне от осознания этого должно стать легче?

– Могло быть хуже…

– Угу. Тот больной ублюдок с красными глазами вполне может шастать неподалеку…

Скрип двери заставил обеих вздрогнуть и резко обернуться. Но тревога оказалась ложной: только дверь заброшенного кафе качнулась на ветру, взвизгнув невесть сколько несмазанными петлями.

– С меня хватит, я сваливаю! – резко сказала Дэш.

Она раскрыла крылья и захлопала ими, подняв облачко пыли. Вспомнив, что антиграв так и не заработал, снова разразилась бранью.

Гайка положила ладонь на ногу пегаски и спросила:

– Дай посмотрю?

Рейнбоу вдруг резко отшатнулась и, ощерившись как волчица, прорычала, четко разделяя слова:

– ЛАПЫ! ПРОЧЬ!

– Я просто помочь хотела, – растерялась мышка.

– Ты мне уже помогла! По горло сыта мышиной помощью!

Пегаска в который раз стала внимательно осматривать крылья. Но нет, оба были на месте, неповрежденные, сильные, и даже все перья-резонаторы были без повреждений.

– Дэш, – позвала мышка.

– Что?! – резко обернулась пони.

– Когда я тут появилась, мой имплант тоже перестал отвечать. Но я чувствую, он на месте. Возможно, тут просто электромагнитное поле или еще что.

– Какой еще имплант?

– В глазу. Который позволял пользоваться коммом и сетью через мысленные команды.

Рейнбоу только фыркнула:

– Чушь! Не сравнивай. Мои крылья просто… просто еще не пришли в норму после драки с БРТО-шниками. Да, именно так!

– В наших имплантах даже операционная система одинаковая. Знаю, о чем говорю. То, что твой антиграв вырос вместе с тобой, а мой имплант – отдельно в банке, ничего не меняет.

– О, теперь мне, мать твою, полегчало!

Гайка развела руками:

– Вот уж не думала, что Рейнбоу Дэш Вен… – она осеклась, перехватив взгляд пегаски, – Рейнбоу Дэш, чемпионка арены и самая отчаянная сорвиголова «Пони-Плея» вся заключалась в крыльях, и без них перестает быть собой.

Пегаска раздраженно отвернулась и сделала было шаг вперед, но остановилась, чтобы бросить через плечо:

– Да катись ты!..

С этими словами она пошла по дороге, выбивая копытами облачка пыли. Но Гайка поспешила следом:

– Не думаешь, что нам стоило бы держаться вместе?

– Нет, – ответила Дэш, не поворачивая головы.

– А если кто-то из нас найдет способ починить импланты, и это будешь не ты, м?

– Ты найдешь – значит, и я смогу.

– А, конечно. А ты знаешь, как калибровать антигравитатор после перезапуска, да и вообще как добиться перезапуска без спецоборудования? В чем разница между моделями 20–500 и 2×10–250? И что означает индекс антиграва «A», «D» и «F»?

Рейнбоу издала тихий рык и ускорила было шаг, но притормозила и оглянулась на Гайку.

– Никогда не слышала про всякие индексы-шминдексы. И что же они означают?

– «A» – ангел, «D» – дракон, «F» – фея. Означают тип резонаторов. У тебя – тип «A», плоскостная древовидная структура, обычно в виде перьев.

На мордочке Рейнбоу Дэш отразилась внутренняя борьба. Наконец, она выдавила:

– Ладно, пошли…

На душе у нее было паршиво.

С одной стороны, мышь раздражала. И не послушай ее Рейнбоу там, на заводе, осталась бы живой, пусть и ценой жизни других. Последнее, правда, напрягало… С другой стороны, Гайка и впрямь позволила ей сохранить нечто неуловимое и в то же время важное, Дэш чувствовала это. Кроме того, не стоило сбрасывать со счетов помощь на складе.

Рейнбоу чувствовала себя обязанной этой мыши, но природное упрямство не позволяло этого признать. По крайней мере, вслух.

* * *

Переночевать решили в открытом поле. В одном из магазинов нашлись еще одеяла, в дополнение к найденным ранее, а также немного снаряжения, спички и фляги. И даже небольшой нож, хотя и не слишком острый. Все было очень старым и пыльным, но еще пригодным, да и все равно получше взять было негде.

Для Гайки найденное было слишком большим, но в ее комбинезоне было и без того немало полезностей, даже с учетом отключения всей электронной начинки. Кроме того, сделать одеяло по размеру можно было, лишь поработав ножом.

Рейнбоу же экипировалась по полной, и теперь слегка бряцала на ходу котелком и фляжками. Дополняла картину большая скатка одеял: они решили, что лучше спать на земле и подальше от этого города-призрака.

Да и оставаться здесь ни у кого мысли не возникло. С большой вероятностью, в городе не осталось ничего съедобного, а вопрос пропитания готов был стать насущным вот уже в ближайшее время: сухая трава почти не утоляла голод Рейнбоу, а Гайка вообще не могла это есть.

Мышка и пони сидели у разведенного на обочине костра, кутаясь в одеяла. Куртка и шорты Дэш плохо спасали от холода, а обогрев в комбинезоне Гайки не работал, как и большинство остальных устройств.

Как и антигравитатор пегаски. И та искренне продолжала надеяться, что это не навсегда.

Иссиня-черный купол небес был усеян миллионами звезд. Рейнбоу еще никогда не видела их столько: не было огней городов, машин, да и атмосфера здесь была явно почище, чем над Европейским Гигаполисом.

Ни одного знакомого созвездия пегаска не нашла, да и вообще астрономию считала уделом ботаников вроде Твайлайт. Гайка же по этому поводу ничего не говорила.

Впрочем, о том, что мышь и пони находятся не на Земле, два солнца свидетельствовали куда нагляднее.

– А может, мы перенеслись во времени? – предположила Гайка. – Мир рухнул, солнце стало красным гигантом, а желтое – искусственное или типа того… Правда, тогда должно быть значительно жарче.

– Давно пора, – зло бросила Дэш. – Надеюсь, все человеки сдохли в муках. Всю жизнь мечтала, право…

– Зачем ненавидеть всех?..

– Плевать.

– Но погибли ведь не только люди, но и…

– А мне – плевать!

– И что с тобой сделали, маленькая пони… – прошептала Гайка вполголоса, но Рейнбоу расслышала и ответила:

– Ты прекрасно знаешь, что со мной сделали и кто.

Повисло молчание. Тишину нарушал только треск костра из остатков мебели, выуженных среди оставшегося в городе хлама. Дым неприятно щекотал ноздри: дерево явно обрабатывали чем-то химическим.

Но вот ночное безмолвие прорезал новый звук. И Гайка, и Дэш одновременно повернули головы и увидели, что по шоссе приближаются два огня, как от крупного автомобиля.

Вскоре из темноты выплыла громада угловатого грузовика-тягача на массивных колесах. Появилась – и плавно затормозила неподалеку, принеся с собой терпкий запах масла и дорожной пыли. Прицепа у машины не было, мощный тягач бежал налегке.

Хлопнула дверь, из кабины выпрыгнула фигура и направилась прямо к костру.

– Проклятье, – буркнула Рейнбоу, – а я так надеялась, что все люди вымерли!

Подошедший и впрямь оказался человеком, хотя Гайка ничему не удивилась бы. Высоким и довольно грузным, одетым в тяжелые и, похоже, забитые пылью ботинки, потертые джинсы и накинутую поверх клетчатой рубашки жилетку со множеством карманов. Неухоженные темные волосы и борода торчали как попало, на левой руке красовались механические часы антикварного вида, а через плечо у него висела небольшая матерчатая сумка. Кто-нибудь бы сказал – подозрительно похожая на армейский вещмешок.

– Можно заглянуть на огонек? – осведомился человек, зайдя в круг света. – Мир по дороге.

– Уже заглянул, – буркнула пегаска.

Гайка же улыбнулась и сделала приглашающий жест:

– Садитесь. Доброго вечера.

Человек, бросив на землю сложенную ткань, явно прихваченную из машины, тяжело опустился у огня. Стало заметно, что он уже не молод: лицо было покрыто пока еще неглубокими, но уже заметными морщинами, а в бороде и волосах пробивались серебринки седины.

– Чего тебе надо? – недружелюбно поинтересовалась Рейнбоу, хмуро глядя на человека.

– Не исключено, что я здесь ради вас, – сказал тот.

– В каком смысле? – сощурилась Дэш.

– В двух словах это не объяснить, – человек сделала паузу, затем спросил. – Вы заблудились? Или просто недавно сюда попали?

– Надо же, не удивился, что встретил мышь и пони, – невпопад ответила пегаска. – Значит, видел таких раньше.

– Не видел. Просто внешним видом, громким именем, да и вообще всем что снаружи, здесь мало кого удивишь…

– С этого места – поподробнее, – сказала Рейнбоу. – Где это «здесь» вообще?

Водитель развел руками и совершенно серьезно сказал:

– Простите, я не могу объяснить все. Одной из самых популярных версий является та, что этот мир – проекция коллективного бессознательного…

– Чего? – Дэш прищурилась, – Куда послал? Может, сразу в рыло для ясности?

Человек не испугался и не обиделся. Впрочем, насчет первого он наверняка был того мнения, что маленькая милая пони с огромными глазами не может представлять угрозы взрослому человеку.

Обманчивое впечатление в отношении гладиатора Арены. Пусть даже понячьей.

–  Однозначного мнения нет, – сказал он. – Не последнее из них то, что «здесь» – это отдельный мир. Или некая проекция… Любое из них не хуже другого, но никому еще не удалось что-то доказать

– И откуда ты только такой умный выискался, – фыркнула пони.

– Как я уже сказал, возможно, я тут из-за вас. К слову, меня зовут Вард.

– Это имя или фамилия? – спросила Гайка, решив взять инициативу в свои руки.

– Имя. Вард Престон, если угодно.

Рейнбоу прижала уши, хотя объективных причин для этого не было. Бейн Блейд из «Пони-Плея» носил ту же прим-фамилию, но этот человек совершенно не был похож на его хозяина.

Кроме того, голос человека звучал спокойно и даже отрешенно. Дэш подумалось, человек ли он вообще… Еще один аргумент в пользу виртуальности окружающего пространства.

– Гайка Коннорс, – представилась тем временем мышка. – А это Рейнбоу Дэш Вен…

– Просто Рейнбоу Дэш, – перебила пони. – Не смей меня звать фамилией этого ублюдка, ясно? И ты тоже не смей!

– Без проблем, – отозвался человек, бросив на пони взгляд, и, казалось, смутился. – Я прошу прощения… Рейнбоу, ты мальчик или девочка?

– Что?!

– Прости, если обидел, – примирительно поднял ладонь человек. – Я прежде не видел таких как ты. Ты одеваешься как парень, но у тебя такие выразительные глаза…

– Хватит, – перебила Дэш. – Я кобыла, понял? Взрослая!

Гайка тихонько прыснула в кулачок, за что была награждена испепеляющим взглядом.

– По крайней мере, – буркнула пони, – ты не видел этот тупой сериал.

– Какой сериал? – спросил Вард, но пегаска махнула копытом:

– Не бери в голову. Лучше расскажи подробнее, что ты там говорил про «сюда попали». «Сюда» – это куда?

Водитель задумался. Создавалось впечатление, что простой вроде бы вопрос давно уже волнует и самого собеседника:

– Признаться, я сам теряюсь. Кто-то считает, что здесь нужно пройти некий путь, не раз встретившись с прошлыми ошибками, получить или дать прощение…

– Полная фигня, – перебила пони. – Спорю, сейчас будет какой-нибудь тупой квест…

– …А кто-то просто идет по дороге и не парится высокими вопросами и объяснениями, – закончил Вард. – К слову, на мой личный взгляд, судьба куда как неплохая: дороги и свободы многим оказывается достаточно для счастья.  Так что никакого «квеста» нет: хочешь – иди, не хочешь – не иди.

Рейнбоу даже забыла рассердиться от удивления. Она не доверяла незнакомцу, да и людям вообще. «Зрелищ и порева!» – вот два требования, к которым сводится все общение человечества и пони в Гигаполисах. Пегаска была уверена, что и этот старый байкер в конце концов подведет к чему-то навроде.

– Пыльная дорога от руин к руинам без цели и смысла – в чем фишка? – спросила она. – А вдруг сломается твой пепелац?

Человек улыбнулся. Немного снисходительно, чем лишний раз подогрел раздражение Дэш:

– Новые и старые друзья. Любовь. Доброта. Этого много, это ценно. А машина… если сломается – найду другую или буду путешествовать налегке. Нет принципиальной разницы.

Пегаска не удержалась:

– Чушь какая-то! Мотаться по дороге без цели и смысла… меня окружают сумасшедшие!

– Для тех, кто знает цену свободы – это рай.

После этих слов Дэш так задохнулась от гнева, что смогла вымолвить ни слова, все силы затратив, чтобы не сорваться в боевое бешенство.

Она уже собиралась бросить какую-нибудь резкость, но вдруг, будто вспомнив что-то, отвела взгляд и сложила крылья. А потом тихо произнесла:

– Думаешь, та, кто всю жизнь провела на цепи, не знает цену свободы? Думаешь, та, кто глоток свободы восприняла как высшее благо, не захочет туда вернуться? И думаешь, избавившись от цепей, я стала счастлива?

Но у Варда как будто был готов ответ:

– Твои цепи все еще с тобой, маленькая пони.

В отличие от Дэш, Гайка слушала с нескрываемым интересом:

– А какова твоя цель? – спросила она.

– Вы ужинали? – сменил тему водитель. – Если нет, могу предложить перекусить.

В ответ раздалось выразительное бурчание двух пустых животов.

Человек молча полез в мешок. Вскоре всем досталось вдоволь каких-то галет, показавшихся лучшей едой на свете после вынужденной голодовки, а в костер полетело две консервные банки: видимо, согреть продукт.

– Если отравишь, последним усилием прирежу, – пообещала Рейнбоу, но не спешила доставать нож, найденный во все тех же развалинах магазина.

– Вижу, что вы здесь недавно, – кивнул человек, – и явно пришли издалека.

– Это точно гребаная виртуалка, – сказала Дэш, изо всех сил стараясь не глядеть на еду. – Просто без возможности отключиться.

– В реальность этого мира иногда сложно поверить, – в голосе Варда по-прежнему было олимпийское спокойствие. – Взять хотя бы очевидный сюрреализм происходящего.

Он обвел рукой вокруг и указал на здоровенную баржу, силуэт которой безмятежно чернел вдали на фоне звездного неба: наглая посудина просто игнорировала притяжение, вися в воздухе днищем вверх.

– Мир, в котором мы с вами оказались, – сказал человек, – крайне чувствителен к потаенным желаниям и с переменным успехом исполняет их.

Пегаску как током дернуло:

– Так. Так-так-так. Это что же, я, по-твоему, сама захотела оказаться в пустом городе, прикованной к земле, в обществе надоедливой мыши?!

Гайка улыбнулась этим словам, но тоже спросила:

– Мы такие мизантропы, что пожелали себе целый город-призрак? Меня, конечно, уже тошнило от улыбки шефа, но…

– Ну прям! – влезла Рейнбоу. – Скажи, что дорожка эта идиотская из желтого кирпича прям вот специально для меня! И домкрат там валялся специально!..

– Это бы многое объяснило, – сказала Гайка. – То есть, само это место а-ля трущобы Серого стало точкой нашей… высадки оттого, что мы… сами хотели остаться одни?

Пегаска сплюнула в костер:                                           

– Ну да, конечно. Мне ведь так хотелось… – от внезапно нахлынувшего осознания, последние слова застряли у Дэш в горле. – Хотелось… попасть в сказку…

Вард в это время ткнул в костер палкой, выкатывая наружу банки:

– Вот, вроде готово… Предположительно, так и происходит. И я здесь потому, что вы пожелали проводника, какой-то ясности или просто проголодались. Причины могут быть разные, любовь, страх… даже банальная скука. А может, наоборот – это мне захотелось кому-нибудь в очередной раз выговориться. Больше причин – больше вероятность.

– Двух зайцев одним выстрелом? – уточнила Гайка.

Вард кивнул:

– Вроде того. Поешьте, девочки. Каким бы ни был этот мир, еда тут нужна всем…

Вытащенные и слегка остывшие консервные банки Вард вскрыл устрашающего вида ножом, после чего воздух наполнился ароматом овощного рагу с зеленым горошком. И Дэш, и Гайка, с аппетитом налетели на первую за несколько дней нормальную еду.

– Существует также мнение, – сказал Вард, – что бессознательное непредсказуемо, и воля каждого вносит собственный вклад в то, что произойдет в следующий момент.

– О да… – буркнула Дэш в перерывах между пережевываниями. – Селестия смотрит на тебя, не дай старушке заскучать!

– Селестия – твоя богиня? – уточнил Вард как ни в чем не бывало.

Дэш чуть не поперхнулась:

– Просто выражение такое!

Гайка же тихо хихикнула: когда Рейнбоу от чего-то отчаянно отпиралась, она становилась такой… милой. Да еще эти трогательно краснеющие щечки…

– Если, – заключила пегаска, проглотив очередную порцию рагу, – тут все завязано на потаенные желания, почему я не могу летать?

Она пристально посмотрела на Варда, но у того, казалось, был готов ответ:

– Многие верят, что этот мир, как его еще зовут, Мир Дорог, не просто воплощает желания попавших сюда. И… скажем так, «правильно» пожелать чего-то конкретного очень сложно.

– Ни хрена я не желала такого, – решительно заявила Дэш. – Что-то ты недоговариваешь.

– И про свою цель так и не сказал, – добавила Гайка.

– Лично для меня дорога, свобода – это и есть цель, мышка. А вообще, у каждого – свое, тут не угадаешь.

– А у нас что? – с вызовом поинтересовалась пони.

– Скорее всего, исподволь будут «желаться» встретить свои страхи, ошибки, неоконченные дела… Поиск ответов, истины, прощения… В любом случае, вы вряд ли будете готовы.

– Как же! – рубанула копытом воздух Рейнбоу Дэш. – Меня не сломал настоящий мир, не сломает и эта ролевочка!

Вард снисходительно улыбнулся. Как ребенку, что безапелляционно заявляет какую-нибудь глупость.

– Мир Дорог преподносит немало сюрпризов. Даже для тех, кто считает себя готовыми.

Дэш, сжала зубы, глядя в костер.

– В том, другом мире, год за годом у меня забирали душу по крупицам, – процедила она, не удержавшись. – Ни хрена не изменилось и тут. Начали с моих крыльев, а теперь толкают на какой-то там хрéнов путь? Что ж, посмотрим, кто кого.

Человек бросил на пегаску сочувственный взгляд:

– В прошлой жизни полмира лежало у моих ног, Рейнбоу Дэш. А теперь все мое имущество – это старинный грузовик, и я до сих пор не нахожу в себе силы продолжить собственный путь, потому что боюсь встретить прошлое и понять его.

– Невероятно сентиментально, – буркнула пегаска. – Мне что же, после этого должно стать легче?

– У каждого путь свой. И если твой устроен так, что тебе лучше пройти его ногами – поверь, так оно и есть. Ты удивишься, насколько сама этого хочешь.

Рейнбоу Дэш поджала губы. Она готова была поклясться, что этот водила в чем-то темнит, но еще слишком мало знала об этом мире. Даже если предположить, что это не виртуалка, в чем Дэш лично сомневалась.

– И это говорит человек, который не находит в себе смелости идти до конца, – заключила пони. – Просто катит себе по дороге и в ус не дует. Хороша наука, ничего не скажешь.

Улыбка Варда стала чуть виноватой:

– Не суди тех, кто остался на обочине, пока сама не дойдешь до конца, девочка.

Видя, что Дэш уже на пределе, Гайка решила сменить тему:

– А что же все таки в конце?

– Хороший вопрос, – помедлив, ответил Вард. – Очень. Говорят, все дороги ведут в одно и то же место, но тот, кто дошел – не вернулся, чтобы рассказать. А кто не дошел – не знает наверняка.

– Если никто не вернулся, кто же рассказал об этом? – Дэш, недоверчиво сощурившись.

– Хороший, кстати, вопрос, – согласилась Гайка.

Но Варда, казалось, было не смутить:

– Людям надо во что-то верить. Расхожее название этого места – Белый Шпиль.

Рейнбоу фыркнула:

– Шпилями в нашем мире звались высотки богачей, с которых вниз поплевывали хозяева жизни. И тут ничего не изменилось! Сидят себе на верхотуре и прикалываются, а кто заходит – тому хана.

Человек кивнул:

– А вот ЭТО уже – вопрос веры, маленькая пони.

– Как бы не так, – Дэш стиснула зубы. – Мне нужны ответы, и я их получу, так или иначе.

– Я бы, признаться, тоже не отказалась, – согласилась Гайка. – Моя логика тут дает сбой, и меня это… напрягает.

– Исчерпывающие ответы можно получить здесь только в одном месте. Иначе придется довольствоваться верой, предположениями, толкованиями и крайне малым числом фактов.

Повисла пауза. Рейнбоу и Гайка, думая каждая о своем, доели рагу, и банки отправились в костер.

– Ладно, – сказала, наконец, Дэш, – спасибо за ужин, но что дальше? Бросишь нас тут, посреди нигде?

– Ну зачем? Я могу подвезти вас до Блессин Шейдс. Там, по крайней мере, вы не будете одни и сможете спокойно решить, что делать дальше. Я там часто останавливаюсь, когда еду по Южному побережью.

– Какое на хрен побережье? – удивилась Дэш. – Вокруг чуть ли ни пустыня!

Человек тем временем пояснил, показав в сторону города, что постепенно превращался в нагромождение бесформенных теней:

– Вот там, где лежат корабли, раньше было море.

– Ага, лежат, – зло буркнула пегаска. – И висят. Вообще наглеж, я взлететь не могу, а многотонные железки парят как пушинки.

– А какая дорога ведет туда? – уточнила Гайка.

Вард сделал неопределенный жест:

– В принципе, любая. Даже вон та абстракция, что вкручивается в небо. Вы помните – главное желать. Но некоторые пути короче. Вы готовы отправиться?

Пони демонстративно зевнула:

– Может, с утра?

– В кабине есть койка. А ты, Гайка, можешь прикорнуть на сидении или рядом с Рейнбоу. Твои размеры позволят.

Пони и мышка переглянулись.

– Есть смысл так спешить? – спросила Дэш.

– Если отправимся сейчас, в Блессин Шейдс окажемся к утру. Я отдохну и двину дальше, а вы сможете сориентироваться и прийти в себя, при этом без необходимости прошагать пятьсот километров.

– Сколько?! – чуть не поперхнулась Дэш.

Ей живо представился пеший переход на подобное расстояние по безводной степи.

– Примерно полтысячи километров, девяносто верст, триста миль, или тысяча ли, если угодно… Не знаю, как вам удобнее. Выбор в любом случае за вами.

Пегаска решительно произнесла:

– Тогда и впрямь лучше двинуть.

– Согласна, – кивнула Гайка.

– Раз так любезно предлагают прокатить на халяву… – продолжила было Дэш, но вдруг подозрительно прищурилась. – Или что ты потребуешь за свою помощь?

Она поймала себя на том, что чуть не попалась: этот бородач по прибытию мог потребовать все что угодно. Гайке-то что, она крошечная, а вот к маленьким цветным пони с миловидными мордочками и огромными глазами у мужчин из родного мира Дэш частенько возникала странная и неестественная нежность.

– У меня все есть, – пожал плечами Вард. – Хотеть необходимое – первое, чему тут учишься. После чего остается только найти.

– Как же! – возразила Дэш. – Мы тут на голодном пайке были, пока тебя не встретили!

– Но ведь встретили же? – подмигнул человек. – И поели?

– Совпадение, – фыркнула пегаска, и Гайка согласно кивнула.

– Не хочу показаться банальным, но грань между совпадением и судьбой – призрачна. Особенно здесь. Впрочем, можете не верить: у вас еще будет время убедиться в моей правоте.

– Тем не менее, ты не ответил на мой вопрос, – подозрительно произнесла Дэш. – Это типа я – «самое необходимое» для тебя, так получается?

– Мне от вас ничего не нужно. А если можно что-то сделать хорошее… отчего не сделать? Вы тоже как-нибудь не откажете в помощи тем, кого встретите.

– Там поглядим, – буркнула Рейнбоу. – Но смотри, ты сам предложил. Так что мы ничего не должны.

И у нее, и у мышки, вопросов не убавилось ни на грамм. Но после сытной еды, внутри натопленной кабины обеих разморило так, что очень скоро с подвесной койки, отгороженной от кабины тонкой занавеской, вместо периодических язвительных замечаний донеслось нечто среднее между негромким храпом и конским ржанием. Гайка же, на сидении грузовика, завернулась в лоскут шерстяной ткани и уснула прямо на середине разговора с Вардом.

Тот, не получив ответа, заметил, что мышка, свернувшись трогательным калачиком, сладко спит. Человек с улыбкой сделал потише музыку из хриплой магнитолы, после чего сосредоточился на управлении.

Под мерный гул мотора старый тягач летел по шоссе, рассекая темноту лучами дальнего света… ss�i���A

Глава 02. Мир Дорог

Не строй у дороги себе избы:

Любовь из дома уйдет.

И сам не минуешь горькой судьбы,

Шагая за поворот.

 

Идешь ли ты сам, силком ли ведут —

Дороге разницы нет!

И тысячи ног сейчас же затрут

В пыли оставшийся след.

 

Дорога тебя научит беречь

Пожатье дружеских рук:

На каждую из подаренных встреч

Придется сотня разлук.

 

Научит ценить лесного костра

Убогий ночной приют…

Она не бывает к людям добра,

Как в песнях про то поют.

 

Белесая пыль покрыла висок,

Метель за спиной кружит.

А горизонт все так же далек,

Далек и недостижим.

 

И сердце порой сжимает тоска

Под тихий голос певца…

Вот так и поймешь, что жизнь коротка,

Но нет дороге конца.

 

Следы прошедших по ней вчера

Она окутала тьмой…

Она лишь тогда бывает добра,

Когда ведет нас домой...

 

(С) М.Семенова

 

---

Они распрощались с Вардом на автостанции.

Блессин Шейдс оказался совсем небольшим. Даже меньше города-призрака, как выяснилось, носившего название Хевлок. Вернее, сам городок был примерно такой же, но жилыми были лишь пара кварталов и несколько трейлеров-домов, припаркованных на вечную стоянку на центральной площади. Еще функционировала заправка и автосервис, а на месте сквера были разбиты огороды и неухоженный сад. Все здесь дышало просто таки хрестоматийным спокойствием глухой провинции. Даже большей, чем полузаброшенный район Гигаполиса под названием Дыра, в котором довелось бывать Рейнбоу.

К счастью, здесь почти не наблюдалось раздражающих аномалий типа висящих в воздухе кораблей и уходящих в небо дорог.

По крайней мере, в обжитой зоне. Хотя одну чудовищно разветвленную и висящую в воздухе дорожную развязку путешественники видели.

Вард, прежде чем продолжить путь, решил отдохнуть в мотеле: всю ночь просидев за рулем, он хотел поспать в нормальной постели и вечером отправиться дальше.

На прощание он дал путешественницам немного местных денег, солтов, что представляли собой картонные квадратики с тиснением.

– Счастливого Пути, девочки, – сказал он, – и пусть он будет легок.

– Спасибо, – улыбнулась Гаечка, а Рейнбоу не ответила, хмурясь и глядя в сторону.

Когда пони и мышка оказались на площади, внимания на них по-прежнему обратили просто до неприличия мало, хотя Вард раньше и говорил, что в этом мире подобный облик – редкость.

Действительно, местные жители были, преимущественно, людьми. Самого обычного, пусть и немного запущенного вида: старая, но добротная одежда вроде джинсов и рубашек. Кожаная куртка Дэш тут тоже не бросалась в глаза. Вообще, городок очень походил на американское захолустье двадцатого, а местами и девятнадцатого века. Об этом сказала Гайка, а Дэш только пожала плечами: в ее образование такие исторические тонкости не входили.

Исключение составлял какой-то очень уж волосатый субъект, тихо похрапывающий в теньке на скамейке и одетый в рванину, явно перешитую их старых мешков.

– В забегаловку не пойдем, – сказала вдруг пегаска.

– Почему?

– Потому что вся виртуалка строится на этом: в таверне к тебе подсаживается квестодатель и гонит дальше по сюжету. Я докажу, что это все фигня.

Гайка скрестила руки на груди:

– Мы ведь, кажется, уже постановили, что это не игра? Мы чувствуем боль и не можем выйти...

– Не можем? – вскинулась пони. – А ты пыталась?.. Ох, сено, самое очевидное не попробовали!

Не дождавшись ответа, она подняла голову и громко произнесла:

– Система, выход! Экстренный выход, твою мать! Я хочу немедленно выйти отсюда!

На них оглянулись несколько прохожих, но только и всего. Заметив среди любопытных взглядов пару понимающих и даже снисходительных, Рейнбоу издала тихий рык.

– Слушай, – сказала Гайка, – ну с чего ты взяла, что это виртуалка? Ну, да, все довольно фантастично, но главные постулаты киберпространства не работают: боль не притуплена, сон нормальный...

Рейнбоу возразила:

– Никто не удивляется пони и мыши, разгуливающим по городу, хотя утверждалось, что таких как мы тут нет или почти нет. Никто ни о чем не спрашивает. Все добрые и вежливые, хотя живут в полнейшей заднице. Помогают случайным встречным. Так не бывает. Только не с человеками.

– Бывает, что как раз в нужде и трудностях люди проявляют свои лучшие качества.

– Или худшие, – кривя душой, отозвалась пегаска, но не стала развивать тему.

Они вновь окинули взглядом площадь. Даже на этот энергичный спор почти никто не оглянулся.

– Не хочешь в забегаловку, зайдем хотя бы в магазин, – показала мышка на вывеску по соседству с питейным заведением, – а то у нас из экипировки только одеяла и бутылка низкосортной бодяги.

– О, кстати, – сказала Дэш, – известно, что в виртуалке не опьянеть и не обдолбиться.

Пегаска быстро расстегнула сумку и не без торжественности извлекла полупустую бутылку «Мехрена», найденную на складе еще в Хевлоке. Пробка от лихого удара по днищу вылетела с тихим хлопком, и в воздухе разнесся запах спирта и трав.

– Это для дезинфекции же... – беспомощно проговорила Гайка, наблюдая, как пятидесятиоборотное пойло льется в глотку маленькой пони, задравшей голову с бутылкой в зубах.

Жидкость быстро иссякла. С половины Рейнбоу начала чуть покачиваться, когда же последние капли покинули посудину, ноги пегаски подкосились.

Гайка едва успела отскочить, когда пони тяжело завалилась на бок с помутневшим взглядом и глупой улыбкой на мордочке. Бутылка, не разбившись, с жалобным дребезжанием покатилась по дороге.

Рядом раздался знакомый голос Варда Престона:

– Почему-то мне показалось, что Дэш отчебучит что-то подобное. Видимо, не судьба мне спокойно поспать сегодня.

Мышка подняла голову и увидела, что над ней нависает огромная фигура человека.

– Она очень переживает, – сказала Гайка, разведя руками. – Помнишь, она ведь заснула, когда ты объяснял про мир Дорог...

 – Я вс-се с-слышала... – пробормотала Рейнбоу Дэш, не вставая и не открывая глаз. – Ух, вот это качка...

Вард было наклонился, чтобы помочь пегаске подняться, но был остановлен голосом Гайки:

– Не стоит. Она не терпит человеческих прикосновений. Пожалуй, вообще ничьих.

Человек на секунду-другую задумался, после чего все же протянул руку, но не к самой Рейнбоу, а к ее седельной сумке. Используя прикрученный ремнями к телу предмет, он помог пегаске подняться и направил ее к скамейке рядом с распаханным сквером. Невдалеке в тени раскидистой пальмы продолжало спать мохнатое существо в лохмотьях.

Пегаска икнула и как-то подозрительно дернулась, едва ее уложили на покрытые облупившейся краской доски.

– Полбутылки старого «Мехрена» залпом и без закуски – это мощно, – заключил Вард. – Но, похоже, для маленькой пони – чересчур.

Гайка отвернулась, когда Дэш свесила голову почти к самой земле, и слова, без сомнения, грозного ответа потонули в мерзких звуках выворачиваемого желудка.

– Опять она за свое, – вздохнула мышка и подняла глаза на Варда. – Можешь сделать с этим что-нибудь?

В глазах человека было только понимание и грусть:

– А что тут сделаешь? Я не могу вместо нее победить ее страхи. Есть вещи, с которыми человек… ну или пони… сталкивается только сам.

– Скажи, это ведь не бред? Не игра?

– За  минувшие годы я привык считать, что нет. Мир Дорог реален, и служит… не знаю как выразить. На Ад это не похоже, для Чистилища тут слишком спокойно, для Рая – слишком жестоко.

– Жестоко? – вздрогнула Гайка.

– Встречи с прошлым, развенчание самообманов, прощение. Вероятно, ответы. Зачастую это непросто принять.

То, как это прозвучало, заставило холодок пробежать по спине. Вспомнилось, как призраки прошлого восстали из забвения тогда, в тихой гавани ранчо Агилар, и настигли ее саму.

«А какие демоны терзают ее?» – подумалось мышке, и на душе стало просто жутко.

– Ты поняла, – сказал Вард, увидев, как Гайка поменялась в лице. – Теперь ты понимаешь, почему я не осуждаю тех, кто как и я, не нашел в себе сил идти дальше?

Судя по раздавшимся звукам, Рейнбоу Дэш на скамейке снова вырвало.

– Ну и дрянь… – послышался голос пони. – Я-то думала, что хуже пойла, чем «пони-плейское» виски, быть не может. Ошибалась.

– Ну так, этой бутылке было лет сто, – пожал плечами Вард.

Похоже, он был рад смене темы.

– Коньяк как офицер – от годов только больше звезд, – со знанием дела хихикнула пегаска, после чего подняла взгляд на Варда. – А тебе чего еще?

– Возьми-ка, – вдруг сказал человек и протянул пони кулон, с изображением старца в архаичных одеяниях. Блеснуло на солнце серебро орнамента.

Рейнбоу непонимающе посмотрела сперва на подарок, потом – в глаза человеку:

– Ну и что это?

– Святой Иуда. Покровитель отчаявшихся и потерянных.

Пегаска только фыркнула:

– Не нужны мне святые человеков.

– Возьми. Мне кажется, тебе он нужнее, чем мне. Просто на память, а там – как знать?

Пони вздохнула и, забрав медальон, неверным движением сунула его в карман куртки:

– Спасибо… В смысле, все равно ведь не отвяжешься, пока не возьму, да?

Вард только улыбнулся. Гайка тоже. Ей вообще показалось, что сквозь маску Дэш Вендар на мгновение проступил какой-то образ, совершенно отличный от того, к чему привыкли все вокруг.

– Ну что ж, – продолжила пони, – надо все же сходить в забегаловку. Так и быть. Но раз тут можно нажраться, я намерена это провернуть как следует.

– Дэш, не надо, – попросила Гайка.

– Надо, надо. У меня отобрали все. Детство, юность, друзей, любовь. Смысл. Теперь еще и небо... Напьешься тут. К тому же, надо и пожрать нормально, вон, весь завтрак растеряла.

– Я тебе не позволю…

– Давай, попробуй меня остановить без своего лазера.

С этими словами голубая пони соскочила со скамейки и, пошатываясь, направилась к дверям заведения с кружкой и вилкой на вывеске.

Гайка беспомощно оглянулась на Варда, но тот развел руками: дескать, каждый сам выбирает.

– Ей нельзя пить, – сказала мышка. – Она ведь никакой меры не знает, и знать не хочет.

– Здесь она не попадет в неприятности, но будет хорошо, если рядом будет кто-нибудь. Друг, например. Ангел-хранитель.

Гайка вздрогнула и попыталась прочитать в глазах человека, не знал ли он больше, чем показывал?

…Европейский Гигаполис. Серый Город, мышиное гетто.

Дома из коробок и ящиков, дороги из фанеры и элементов кровли, многоуровневый город над подземным озером.

Маленькие синтеты живут и выживают здесь, как могут: тонкие и кропотливые для больших существ работы вроде ремонта электроники и механизмов, незаметная слежка, доставка мелких посланий. Иногда этого не хватает, и маленькие мыши превращаются в маленьких воришек.

Но все же община старается вести дела честно.

Ник Грабовский Лазарус, тертый жизнью, немолодой уже мыш, наведался в небольшую коробку на окраине квартала, выданную общиной для новоприбывшей мышки, Гайки Коннорс. Все ждали от нее, что она станет техником, но та при виде механизмов впадает чуть ли не в истерику.

Она сидит в коробке целыми днями, и даже урезанный иждивенческий паек зачастую оставляет нетронутым.

Ник остановился перед дверью, что была попросту вырезана в картоне. Поправил ремень и без того безупречной формы «под офицерскую» и постучал.

– Не заперто, – отозвался изнутри мягкий голос.

Грабовский нахмурился и вошел. Не то чтобы в общине можно было опасаться за жизнь или имущество, но среди вновь прибывших разумных грызунов могут встретиться порядочные скоты. А одинокая мышка, живущая на окраине, хотя и может рассчитывать на справедливое наказание для злодеев, но сделанного будет не воротить.

Внутри все было ровно так, как оставляли рабочие миграционной службы: мебель по размеру, немного предметов обихода... самый необходимый минимум. И лежащая на кровати Гайка Коннорс, глядящая в потолок.

Насколько Ник знал, в такой позе ее находили все: работники службы занятости, разносчики еды, врачи и просто соседи, которым иногда хотелось проведать симпатичную мышку.

– Доброе утро, Гаечка, – поздоровался мыш. – Ты знаешь кто я?

– Ник Грабовский Лазарус, староста. Вы сидели над моей койкой, пока я поправлялась.

– Верно. Догадываешься, почему я здесь?

С дивана послышался вздох. Видимо, мышка сочла вопрос риторическим, но Ник терпеливо дождался ответа:

– Догадываюсь. Но я не хочу быть механиком. И не буду. Хоть веревками вяжите. Так и передайте службе занятости. А другой работы мне не хотят давать. Говорят, уборщиков и подсобных рабочих и так больше чем надо.

– Я и не собирался предлагать, – Грабовский широкими шагами пересек комнату и уселся на табурет рядом с кроватью. – Хотя в грамотных механиках и вправду огромная нужда.

Гайка не ответила.

– Расскажешь, что с тобой? – спросил мыш.

– Это личное.

– Старый Ник еще не пропил мозг, чтобы не догадаться. Поэтому и пришел сам.

Гайка в первый раз соизволила повернуть голову и посмотреть на мыша выразительными голубыми глазами, в глубинах которых Грабовский безошибочно разглядел ледяные искорки застарелого горя.

– Я не просила меня спасать, – сказала мышка тихо, – и не считаю себя обязанной общине. То есть я благодарна за этот дом, пищу и прочее, но за жизнь я благодарить не намерена.

– Я не собирался давить на это, – заметил Ник.

– Ну тогда уже говорите быстрее, зачем пришли, – раздраженно буркнула мышка, снова отворачиваясь. – Я Вам для чего-то нужна?

– Да. Здесь, в Гигаполисе, среди синтетов есть присловье.  Если из-за тебя погиб кто-то, кто был тебе дорог, то ты должен спасти другие жизни. Столько же, в скольких смертях считаешь себя виновным.

– Это явно неравноценный обмен, – заметила Гайка.

– Так думаешь, только пока не заглянешь в глаза спасенному.

– И что Вы предлагаете, конкретно?

– Сыр.

– Причем тут сыр?

– Сыр входит в минимальный мышиный паек. Он встроен в метаболизм и является важнейшей едой. Иногда его... сложно достать. И тогда нужны наши ангелы-хранители. Сталкеры.

– Воры?

– Если потребуется, то и убийцы.

– Что, так все серьезно?

– Если у общины не будет сыра неделю, начнутся болезни, – пояснил Ник Грабовский. – Если две – слягут все. Через три – первые смерти. Начиная с мышат.

Гайка вздрогнула.

Да, синтеты бесплодны.

Но когда их покупают, иногда производят на стадии детства – чтобы росли как настоящие. И оказываются на улице они не менее часто, чем взрослые. Приемные семьи – это выход, а зачастую и просто спасение для малышей.

Ник продолжил:

– …Через месяц не останется никого. Даже если тут будут контейнеры другой еды, без сыра мы обречены.

Мышка снова замолчала на какое-то время. Грабовский терпеливо ждал.

– Это ведь рискованная работа, да? – спросила Гайка не меньше, чем через минуту.

– Еще какая.

– Я согласна. Что нужно делать?

Ник мысленно поздравил себя. Обреченность – отнюдь не худший мотиватор.

– Для начала, – сказал он. – Пойти в службу занятости и записаться. Потом – явиться на тренировку.

– Тренировку?

– А ты думала, что тебя неподготовленную отправят рисковать жизнью и благополучием общины? – вопросом ответил мыш без тени улыбки. – Нам нужен сыр, а не павшие герои.

– Хорошо, Ник. Я приду.

Грабовский встал.

– В таком случае, буду ждать завтра в десять утра в тренировочном зале, – сказал он и направился к двери. – Удачи.

Дверь закрылась, а Гайка еще долго лежала в темноте, мысленно спрашивая себя, на что она подписалась и зачем. Но потом воображение нарисовало больных, ослабевших мышат, и поколебавшаяся было решимость воспрянула с новой силой.

Это было слишком даже для отчаявшейся, но не озлобившейся души – равнодушно наблюдать за смертью детей.

Ник Грабовский, выйдя из дома Гайки, вздохнул. Нехорошо было играть на чувствах мышки, но тому было целых два оправдания, которые совесть старого мыша принимала. Во-первых, все сказанное о сыре было правдой. И получи Сталкеры в свои ряды эту молодую и умную мышку, от этого выиграет вся колония. А во-вторых, наблюдать за тем, как столь красивое и доброе создание с каждым днем утрачивает волю к жизни, было больно даже для такого тертого калача, как Ник Грабовский…

…Какая, казалось бы, мелочь, достать нужный продукт. Пойти в магазин и купить. Даже в гетто фурри это сделать относительно просто: все знают, что в западном централе есть молочная лавка, где чета минотавров держит пяток коров.

Но когда в общине нет денег, возникает проблема. Да и сыр довольно дорог, хотя миниатюрным мышам его и требуется не особенно много.

Но без сыра не протянуть долго: начинается нехватка встроенных в метаболизм веществ, а значит, болезни, снижение иммунитета, активности...

А еще это значит, что половина малышей не доживет до весны.

Поэтому мыши вынуждены преступать закон.

Но молочники гетто слишком хорошо об этом знают. И хотя они и продают маленьким синтетам сыр, защита у них в лавке тоже на уровне. Прочные стены, сигнализация, и главное – команда сторожей-котов, которым дана команда: попавшихся воров не щадить.

Негласное джентльменское соглашение между минотаврами и мышами таково: если Сталкерам удастся украсть сыр, общине претензии не предъявляются…

Впрочем, никакой исключительности здесь не было: подобный суррогатный закон действовал во всем гетто.

В этот раз мышам почти удалось уйти незамеченными.

Игрушечный грузовик, куда была погружена круглая голова голландского сыра, несется по синтетскому гетто. Узкая улочка с раздолбанным покрытием, по которой едва смогло бы пройти 2 человека, еще и завалена всяким мусором.

В грузовике – четверо грызунов-синтетов, одетых в черные комбинезоны. Один лихорадочно крутит руль и жмет на педали, выжимая из электрического моторчика все силы.

Следом бегут коты. И хотя они перемещаются на четырех ногах – носят одежду и оружие, а в глазах светится хладнокровный, целеустремленный разум хищников.

Один из преследователей дергает хвостом, и из установленного на спине седла вылетает маленькая ракета.

Машина резко забирает вправо, и мусорный бак разлетается вонючими пылающими кусками.

Мыши в кузове еле удерживаются на ногах. За рулем Файвелл Кох – когда-то наивный мышонок с «попаданческой» программой, а теперь – водитель от бога, талантище по части погонь и экстремального вождения.

Рядом с кое-как закрепленным сыром трое: Гайка с прим-фамилией Коннорс, Рокфор Остман и Дейл ван Грегори.

Дейл – не мышь, а бурундук. Ему лично сыр ни к чему – в его метаболизме ключевым продуктом введены орехи, а их можно просто вырастить, да и достать легче: неприхотливые растения по большей части пережили экологические катастрофы.

Но он – храбр и думает о других. А еще – влюблен в Гаечку. И пошел в Сталкеры отчасти поэтому.

Мыши высовываются из-за бортиков и дают дружный залп из игольников. Тихие щелчки не слышны в грохоте колес и жужжании электродвигателя когда-то игрушечного самосвала, но чуткий кошачий слух предупреждает владельцев об опасности. Фигуры преследователей с трудом, но в большинстве своем уворачиваются от острых заноз, смазанных сильным ядом.

Никого это особенно не волнует: в гетто всегда играют без правил.

Раз воров засекли, минотавры потом могут предъявить общине претензии, но это после. Возможная неуйстойка – это будущая проблема. А сыр нужен сейчас.

Да и с котами у мышей так и эдак война на уничтожение, так что не жалко.

Один охранник, недостаточно быстрый, молча падает на землю, пропахав мордой дорожную грязь. Игла вошла в нос, и это было бы по-мультяшному смешно, не влеки за собой настоящую смерть.

Слышны ругательства: команда оперативников охраны – давние друзья, и потеря каждого – еще и душевная рана для других.

Какая-то кошка злобно шипит, и прямо на ходу открывает беглый огонь из гранатомета. Боеприпасы дороги, но охранницей управляет гнев.

– Ложись! – кричит Гайка, и маленькие грызуны падают на дно кузова.

Небольшие гранаты рвутся вокруг, и осколки стучат по пластиковым бортам машины.

– Ох, кто-то будет из сыра осколки выковыривать, – со смехом говорит Рокфор гнусавым голосом.

Его ноздри плотно заткнуты: от сырного запаха мыш-здоровяк может потерять контроль. Очередной скрипт создателей, что им сто лет икалось.

– Держитесь! – орет Файвелл из кабины, и грузовик с грохотом съезжает по наклонному стоку в узкий тоннель канализации.

Всех трясет, но к счастью, из кузова никто не выпадает, и сыр не срывается с креплений.

Коты следом не бегут: в узких тоннелях у мышей явное преимущество, не взирая на кошачье превосходство в силе и оружии.

– Оторвались, – выдыхает Гайка и толкает лежащего ничком Дейла. – С почином, приятель.

Бурундук не отзывается. Гайка, тревожно переглянувшись с Роки, переворачивает юного Сталкера на спину, и зеленые невидящие больше ничего глаза уставляются в темноту.

Осколок вошел Дейлу в висок: тот даже не успел ничего почувствовать. Ни крови, ни боли. Был живой синтет – и не стало. Человек такую занозу бы едва заметил, а вот бурундуку хватило.

Гайка отворачивается и застывает в объятиях Рокфора.

Тот гладит вздрагивающую мышку по стянутым в хвост волосам и ничего не говорит: тут и без слов все ясно.

Грохочущий по старым камням грузовик, который уже давно не был игрушкой, несется по темному тоннелю.

В его кузове – жизнь десятков и сотен, оплаченная жизнью одного молодого влюбленного дурня...

…Видение из прошлого было столь ярким, что очнувшаяся мышка была потрясена, что прошло всего несколько мгновений с его начала.

Вард все еще стоял рядом.

– Что это… было?

– Если видение, то это у каждого сугубо личное. Могу предположить, что твое прошлое, причем из тех страниц, что ты предпочла бы забыть.

– И что я должна делать с этим? Я как будто пережила заново… – Гайка вдруг осеклась. – О, пресвятые небеса! Дэш!.. Вард, прости, мне надо бежать, пока!

Мышка бегом бросилась в таверну, провожаемая взглядом человека. Если хотя бы часть прошлого Рейнбоу Дэш Вендар выползет наружу…

Вард, проводив взглядом маленькую фигурку, на мгновение прикрыл глаза, почувствовав лицом ветер Мира Дорог.

Губы человека шевельнулись, и он тихо продекларировал, хотя его никто не мог слышать:

– Никто на свете не судья,

Когда к бутылкам, тьмой налитым,

Нас тянет жажда забытья

И боль по крыльям перебитым.

 

Эти двое не случайно оказались на одном Пути. И Вард ничуть не жалел, что вместо сна в мотеле поддался смутному беспокойству и снова встретился со странной парочкой из мыши и пони…

---

…Местный то ли паб, то ли салун без внятного названия представлял собой здание бывшего кафе, теперь заставленное пошарпанной мебелью явно из нескольких зданий. В прорывающихся в немытые окна лучах танцевали пылинки, слышались тихие разговоры и спокойный блюз со сцены, где стоял пошарпанный музыкальный автомат архаичного вида. Рядом с ним сидел на табуретке молодой парень и перебирал струны акустической гитары.

Рейнбоу Дэш подошла к стойке, наградив испепеляющими взглядами всех, кто обратил на нее внимание. По-человечески уселась на барный стул и облокотилась на стойку.

– Что-нибудь покрепче, – сказала она бармену.                                 

Тот, пожилой дядька, будто сошедший со страниц сериала про какой-нибудь Дикий Запад, усмехнулся в усы и отозвался:

– Мир по дороге. Недавно на Пути, да?

– Заткнись и наливай, – нагрубила Дэш, у которой изо рта еще не выветрился вкус «Мехрена» и рвоты, а из головы – болезненный хмель. – И закусить чего-нибудь, только без мяса.

Старик не стал спорить. Вскоре перед пегаской оказался стакан со льдом и бутылка с коричневатой жидкостью.

– Виски? – деловито осведомилась Рейнбоу.

– Самогон, – в тон ей ответил человек. – Марочный алкоголь только на старых складах. Есть еще настойка и пиво, все собственного производства.

– Буду это. Много.

Подцепив стакан копытом, Рейнбоу опрокинула в себя первую порцию. Желудок протестующе сжался, но горсть каких-то крендельков уняла беспорядки.

– Хор-рошо! – крякнув, заявила пегаска. – Тащи что-нибудь посерьезнее. Овощи там, салатики, фрукты… Жирный жрат, короче!

На стойку полетело несколько квадратиков.

Бармен покосился на них и сказал:

– Того, что ты бросила на стойку, хватит, чтобы выпить и пообедать всем присутствующим, – он взял в руку зеленую картонку. – Вот этого хватит.

Рейнбоу удивленно приподняла бровь и сгребла лишние деньги обратно в карман:

– Честный человек? Чудеса… И в очередной раз подтверждает виртуалку.

– Дэш, ну зачем хамить-то? – раздался голос Гайки Коннорс, запрыгнувшей на стойку.

Мышка посмотрела на бармена и добавила:

– Рюмку сока, если можно. И сыра. Пару ломтиков.

– Хорошо, сейчас принесу.

Когда бармен отошел, видимо, в кухню, Рейнбоу хмуро поглядела на мышку, расположившуюся прямо на барной стойке.

– Рассказывай, – сказала она на удивление трезвым голосом.

– О чем? – растерялась мышка.

– Об этой тупой игрушке под названием «Мир Дорог». Я вырубилась в самом начале вашего разговора в машине. Кое-что слышала, но и только.

Гайка перевела дух. Она уже было подумала, что Дэш сейчас обвинит ее в каком-нибудь сговоре.

– Что ты слышала последнее? – спросила она.

– О том, что дорогу осилит идущий и прочую мутную лабуду. Под нее и вырубилась. Скука смертная.

– Понятно. В общепринятых тут понятиях мы – Идущие. То есть те, кто следует по Пути. Путь при этом – не суть движение, а череда событий, связанных с нашим прошлым. Есть еще Ожидающие – те, кто сидят на месте и ждут некоего ключевого момента. Обычно конкретного.

– Типа?

– Типа дождаться любимого, который остался жив, потерялся или умер раньше.

Рейнбоу стукнула копытом по стойке:

– Все же нам упорно пытаются внушить, что это загробный мир. Я не куплюсь на этот навоз, так и знай. Потому что не верю в богов и прочее.

Гайка сочла нужным просто продолжить:

– А еще есть Рожденные. Те, кто родился здесь, в Мире Дорог. У них, как правило, нет Пути… но если уйти из дома, очень быстро ступишь на свой Путь, вне зависимости от желания.

– Как трогательно, – кисло заметила пегаска и опрокинула в себя еще стакан, – А если дома остаться, просто стареешь и умираешь?

– Есть еще объяснения. Про какие-то наказания за грехи, коллективное бессознательное, волю неких невидимых кукловодов. Но мне, признаться, эти идеи еще меньше нравятся.

Бармен принес тарелки с заказами, и на какое-то время беседа прервалась: Гайка тоже порядком проголодалась и отдала должное местному сыру, довольно сухому и кисловатому. Рейнбоу же довольно захрустела салатиком, что был от души полит каким-то соусом. Время от времени она отрывалась от еды, чтобы опрокинуть в себе еще пару стаканчиков алкоголя. Гайка обратила внимание, что пони старается казаться более пьяной, чем есть.

– Ты только посмотри на это убожество, – процедила вполголоса Рейнбоу Дэш. – Тщательно создаваемая атмосфера глухой провинции. Обсуждают свои незначительные дела. Ну сама знаешь как это бывает в глуши: если кто-то сломал ногу, то это уже событие из ряда вон, и обсуждать его будут пару недель.

С каждым стаканом она мрачнела все больше. В конце концов, после раздавшегося тихого смеха откуда-то из угла, она встала из-за стойки с бокалом в копыте.

Несколько посетителей повернулись к ней, разговоры поутихли: наверняка все ждали, что большеглазая пони произнесет тост.

Гайка, заподозрив неладное, уже вскинулась было остановить, но опоздала. Дэш подняла бокал повыше и начала говорить:

– Знаете, за свою жизнь я повидала всякого. Своды Шпилей, где живут расфуфыренные индюки, что плевать хотели на всех. Я видела самые глухие  закоулки Серого города, где живые существа из плоти и крови были готовы убить друг друга из-за одного косо брошенного взгляда, пары сапог или куска дрянной еды. Но вот что я вам скажу. Этот ваш городок – самое паршивое и никчемное место, которое мне доводилось видеть! Пара палящих солнц, гуляющее по улицам перекати-поле, эти ваши… приклеенные улыбки! Так давайте же выпьем за самое поганое место во вселенной, за Блессин Шейдс!

Большинство разговоров смолкло, и в наступившей тишине стал слышен тихий стон Гайки и голос одного из людей:

– Вчера шел дождь…

Рейнбоу Дэш в ответ лишь издевательски расхохоталась:

– Дождь, дождь, дождь! Это все что вас волнует, чертовы куклы без будущего?

Гайка заметила, что многих людей слова Дэш задели за живое, хотя лазурная пегаска, очевидно, в этот момент имела в виду совсем не то, что они подумали.

Тем временем пони, провожаемая взглядами собравшихся, прошла к сцене, где подыгрывал автомату молодой артист, будто бы и не слышавший отповеди Дэш:

– Дай сюда! – протянула копыто пегаска. – А не дашь – ты гребаный виртуальный бот!

Парень удивленно посмотрел в зал, и дородный господин в чистой одежде и шляпе кивнул, мол, не мешай. Артист молча уступил место пегаске и та, устроившись поудобнее, коснулась копытом струн. Хотя и проводил инструмент удивленным взглядом, очевидно, не представляя, как пони будет копытами зажимать лады.

Гайка же знала, что хватательная складка копыта в сочетании с мини-генераторами кинетических полей позволяла пони от «Хасбро» делать довольно тонкие операции не хуже чем пальцами. В частности, струнных инструментов это тоже касалось.

Пегаска раздраженно ткнула в кнопку выключения музыкального автомата.

Не обращая внимания на ропот голосов, какое-то время Дэш приспосабливалась к инструменту: судя по всему, она явно привыкла к басам и звенящим аккордам электроинструментов, и акустический архаизм был несколько непривычен.

Вскоре тихий перебор сменился резкими аккордами. Рейнбоу, пошатываясь и сохраняя равновесие расправленными крыльями, закрыла глаза и начала с надрывом петь:

– Если выпит сомнений сок,

По рукам пробегает ток,

На губах, в вопросе открытых,

Ядовитый пророс цветок!

В час, когда границы размыты,

Дух и плоть легки на подъем.

Если дом тебе не защита –

Выйди ночью, встань под дождем!

 

Посмотри в ночь глазами чужими,

Назови, назови лишь одно имя,

Отражая тоску и сушь

В зеркалах придорожных луж...

 

Коль дорога твоя длинна,

Сердце вскрыла ножом весна,

Выбрось все, что прежде ты помнил,

На границу яви и сна!

Если сердце плачет, как дышит,

От ночной отравы черно,

Твой святой молитву не слышит –

Хлопни дверью, выйди в окно!

 

Откуда на ум шли слова, Дэш не взялась бы сказать. По большому счету, было плевать: пегаска чувствовала вдохновение, остальное не имело значения.

Голос несколько искажал алкоголь, которым пони все же успела накачаться. Но чувства были искренними, и если сначала был слышен только ее голос, то минуты через три-четыре раздались редкие хлопки в ладоши.

Пегаска же этого ничего как будто и не слышала. Она просто пела, изливая душевную боль:

 

Струн натянутых тонкий звон,

И безумье проникло в сон,

Так ступай на зыбкие тропы,

Где не властен людской закон!

Где в лесу свистит каипора,

А в зрачках пляшет лунный луч...

Если Бог тебе не опора –

Хлопни дверью, выброси ключ!

 

И зови, вновь зови, что остается?

Горсть земли, след в пыли, камень в колодце...

Тихо в воздух скажи: «Прощай!» -

Сделай шаг и Его встречай...

 У Гайки кровью обливалось сердце при виде того, что алкоголь вытащил наружу из маленькой пони. То, что превратило веселую, отчаянную пегасочку в угрюмое и недоверчивое существо, не знающее, что делать со своей болью.

Рейнбоу тем временем в последний раз ударила по струнам и уже в полном отчаянии крикнула в зал:

– Я ненавижу этот мир, я ненавижу свою жизнь и вас всех тоже я...

Она не успела закончить. Затуманенный выпивкой мозг попросту отключился от эмоционального напряжения, и пони начала падать со сцены. Но ее успели подхватить сидящие недалеко от сцены люди.

Рейнбоу, вяло попытавшись вырваться, утеряла жалобно тренькнувшую гитару и безвольно обвисла на чьих-то сильных руках.

Она еще чувствовала, как ее куда-то несут, потом – прохладу свежего белья и запах крахмала…

Последней ее мыслью было то, что если сейчас над ней попытаются надругаться, она даже не сможет толком сопротивляться.

А потом мир погрузился во тьму…

---

…Утро встретило Дэш давно знакомыми чувствами мигрени, жажды и мерзкими ощущениями во рту.

Правда, в этот раз прибавилось непонятное чувство какой-то неправильности. Как будто она наговорила что-то лишнее. Или сделала. Но непонятно, что. Новое, в общем-то, чувство, для Рейнбоу Дэш Вендар.

Пони лежала одна на расстеленной кровати, одетая и заботливо укрытая колючим пледом. Рядом стояли седельные сумки, судя по всему, никем не выпотрошенные. Почему-то Дэш была уверена, что и цветные картонки-деньги на месте.

Выругавшись сквозь зубы, она попыталась встать, но первая попытка не увенчалась успехом. Голова закружилась, а к горлу подкатила такая тошнота, что пегаска посчитала за благо остаться в постели еще на какое-то время.

Еще не хватало сблевать на пол.

Глядя в облупившийся потолок, она стала размышлять о том, что это все же не чертова компьютерная игра. Пони причиняла себе боль, спала и налакалась спиртным… Все это должно было быть в виртуалке совсем не таким.

– С кем потрахаться, чтобы проверить, сон это или явь? – на повышенных тонах спросила Дэш, ни к кому конкретно не обращаясь.

Умом она, конечно, понимала несправедливость такого суждения. Уж что-что, а виртуальный секс стал самым ходовым товаром киберпространства с тех самых пор, как позволили технические возможности.

Но очень уж хотелось что-то такое высказать с подспудным желанием простых ответов.

В любом случае, в комнате царила тишина. Вернее, доносившиеся из коридора звуки пробуждающейся гостиницы: чьи-то голоса, шаги… приглушенный топоток кого-то четвероногого и, определенно, копытного.

– Угу, так я и думала, – сказала Дэш.

Через пару минут раздался вежливый стук в дверь. Рейнбоу почувствовала волну раздражения. Ну не могут оставить ее в покое!

– Ангел Смерти, это ты? – с издевкой произнесла Дэш.

Дверь приоткрылась, и в комнату заглянула миловидная мордочка «хасбровского» пони серой масти. Еще не взрослого, но уже и не жеребенка, подростка лет четырнадцати. На лазурную пегаску уставились восторженно блестящие синие глаза. Из русой гривы торчал небольшой рог.

– Что-то как-то измельчали ангелы Смерти, – сварливо пробурчала Дэш, отворачиваясь, – ни тебе черного капюшона, ни светящихся глаз, ни косы…

В ответ раздалось лишь беззаботное хихиканье. Рейнбоу резко повернулась и увидела, что жеребенок от ее высказывания не смутился, а только прыснул в копытце.

– Эй! Не смей смеяться надо мной! Я тебе не кто-нибудь, а сама…

– …Рейнбоу Дэш Потрясная! – закончил за лазурную пегаску жеребенок и вбежал в комнату.

Рейнбоу машинально отметила, что этот единорог тоже одет, как это принято в ее мире. В джинсы, футболку и легкую куртку, небрежно накинутую на спину.

Дэш немного опешила:

– Ну, в общем-то, да…

– Мне мама о тебе рассказывала! – радостно сообщил жеребенок.

После этого он начал что-то увлеченно тараторить. Слова Дэш перестала разбирать очень быстро, так как для нее, мучимой похмельем, это было подобно поселившемуся в голове рою пчел.

Рейнбоу прислонила ко лбу копыто, пытаясь хоть как-то унять боль. Что ж, по крайней мере, теперь все точно напоминало ее реальную жизнь после смерти хозяина: вечер в компании бутылки, а утро – в похмельных муках.

Жеребенок подергал Дэш за плечо, и та машинально отмахнулась. Копыто сильно ударило единорога по щеке. Тот попятился, держась за место удара, и на смену восторженной улыбке пришли слезы, которыми наполнились глубокие синие глаза. А главное – смесь удивления и испуга, которые Рейнбоу уже видела раньше.

Давно. Целую вечность назад…

…Клуб «Пони-Плей».

Алекс и Рейнбоу Дэш Вендар входят в холл.

Буквально только что звонил мистер М и пару минут говорил с хозяином Рейнбоу по комму. Та не слушала. Ей сегодня предстоял поединок и выступление «Пинк Дрэгон», а значит, стоило сосредоточиться на этом и постараться не думать о вечере: Алекс почти никогда не упускал случая поразвлечься с Дэш, что называется, «только что с арены». Побои возбуждали подонка не меньше, чем доза слакса, на который тот подсел некоторое время назад.

Охранник Фрэнки предупреждает, что Рейнбоу и Алекса «уже ждут», и пегаска отвлекается от мрачных раздумий. Ладно, хоть удастся отвести душу на очередной недорейнбоу.

В дверях Алекс вводит подопечную в курс дела. Нужно приютить и воспитать приблудную Скуталу, и мистер М столь любезен, что готов посодействовать в плане юридических формальностей. И что эта рыжая пегасенка, взявшаяся неизвестно откуда, ищет «самую крутую и настоящую Рейнбоу Дэш», которой, без сомнения, является Рейнбоу Дэш Вендар.

И что это станет новым и очень важным испытанием.

Взгляд холодных глаз вцепляется в голубую пегаску.

– ...и я очень надеюсь, что ты правильно отнесешься к своим новым обязанностям наставницы, – заканчивает Алекс свою речь. – Это – один из ключевых моментов твоего обучения. Ты должна проявить твердость и строгость.

– Как ты? – осведомляется Дэш, вскинув глаза. – То есть мне научить ее драться, регулярно избивать и трахать?

– На твое усмотрение, – спокойно отзывается Алекс, который никогда не ведется на такие провокации. – Штрафной балл за тон.

Дэш издает тихий рык и смотрит перед собой. Это уже третий за сегодня. Еще два – и вечером к изнасилованию прибавится порка хлыстом.

«Будь ты проклят, ублюдок!» – злобно думает пегаска, не видя на лице Алекса едва заметную одобрительную улыбку.

– Держи-ка, – вдруг говорит он, и Рейнбоу едва успевает поймать тихо звякнувший цепочкой... проклепанный ошейник.

Тот самый, который радужная пони частенько сама надевает на арену, чтобы избежать шейных захватов. Либо Алекс вешает его на шею воспитанницы вместе с прочей сбруей перед тем как изнасиловать.

– Мне надеть его? – осведомляется пони, хмурясь.

– Если хочешь, – пожимает плечами человек, – но я тут подумал, он тебе пригодится для воспитанницы.

Дэш молча прячет ошейник в карман куртки.

Они заходят в холл, и взгляд сразу притягивает сидящая на диване и кутающаяся в плед Скуталу с влажной и взъерошенной гривой.

Дэш, подойдя к рыжей пони, говорит, сдерживая гнев и раздражение:

— Джеки передал, что ты ищешь самую крутую, самую настоящую Рейбоу Дэш?

— Да, да, да! — пегасенка чуть не прыгает от радости.

Рейнбоу усмехается. Своей фирменной кривой ухмылкой, с которой выходит на арену убивать.

— Что ж, ты ее нашла.

Переполненные восторгом, повлажневшие фиолетовые глаза поднимаются на радужную пегаску. Чувства, которые посещают ее, какие-то странно-приятные, новые: никогда еще на Рейнбоу Дэш Вендар никто не смотрел ТАК.

— Можешь взять меня под крыло? — восторженно шепчет Скуталу, глядя в рубиновые глаза.

— Почему бы нет, малявка, — отвечает Дэш.

— И ты научишь меня быть такой же крутой?!

Злобная усмешка на мордочке Рейнбоу становится шире.

— Да без проблем! Но только попробуй потом пожаловаться.

Скуталу, все еще не понимая, бросается вперед и обнимает своего кумира.

— Ты самая крутая, самая замечательная Рейнбоу Дэш на свете!.. Обещаю, я буду очень стараться!

Дэш, которую до самого хвоста пробрало отвращение от чужого прикосновения, оглядывается на Алекса. Очевидно, рыжая малявка еще сама не осознает, на что подписывается.

Человек наставительно кивает.

…Пощечина отбрасывает Скуталу на пол. Прежде, чем малышка успевает что-то осознать, на шее затягивается проклепанный ошейник с поводком.

— Урок первый, — говорит Рейнбоу Дэш сквозь зубы. — Обращаться ко мне «мэм» или «наставница»…

Она видит, что в сиреневых глазах восторг сменяется страхом и разочарованием. И хотя сердце вздрагивает, внешне Рейнбоу не показывает вида.

Чем мягче она будет со Скуталу сейчас, тем хуже придется ей позже, когда за нее возьмется Алекс. И тем хуже будет самой Дэш, которая типа «не справилась с воспитанием» порученной подопечной.

Но почему-то эти оправдания не приносят облегчения. И не радует даже паскудная мыслишка о том, что Алекс, если отвлечется на рыжую поняшку, меньше будет уделять внимания самой Рейнбоу...

Память «порадовала» столь ярким образом, что пегаска будто перенеслась туда. В прошлое, которое она старалась изо всех сил утопить в бутылке.

Дэш, помотав головой и отогнав воспоминания, злобно посмотрела на жеребенка, и тот выскочил за дверь, выронив на пол какую-то бумажку.

Полежав еще какое-то время, Рейнбоу была выгнана из постели естественными надобностями. Приведя себя в относительный порядок и тщательно умывшись, она взглянула в мутное зеркало ванной комнаты.

Отражение выглядело жалко: мешки под глазами, бессильно опустившиеся уши, помутневший взгляд. Даже ярко-голубая шерстка как будто слегка потускнела.

– Разорвать мою задницу, – проворчала Дэш своему отражению, – ты выглядишь так, как я себя чувствую.

Вернувшись в номер, пегаска подняла бумажку, которая оказалась рисунком, на котором достаточно коряво была нарисована она сама. Вернее, прототип, так как грива была куда длиннее. И жеребячьим почерком было написано: «Самой крутой пегаске на свете!».

– Проклятье! – выругалась в сердцах Дэш, к мучениям которой добавилась еще и совесть. – Теперь еще и извиняться придется… Или нет.

Гайки в номере не было. Рейнбоу решила спуститься вниз. Оба встречных человека поздоровались с ней искренними (и поэтому особенно раздражающими) улыбками. Один предложил угоститься самокруткой, и Дэш не стала отказываться.

Табак оказался жутким самосадом-дерюгой, но Рейнбоу, усевшись в баре, из упрямства отказывалась погасить вонючую сигарету. Впрочем, вряд ли тут был какой-то другой сорт табака.

Дэш увидела, что у окна на столе сидит Гайка, а рядом с ней на стуле – тот самый единорог-подросток. Жеребенок еще всхлипывал и кивал, когда мышка что-то говорила.

Прежде, чем кто-то из них заметил ее, Рейнбоу уселась к барной стойке и заказала кофе. Горячий и сладкий. На душе было паршиво. Как-то по-новому, не как раньше, когда Дэш просто не знала, чем заполнить пустоту, возникшую на месте откинувшего копыта хозяина.

От сигареты першило в горле, и пегаска еле сдержалась, чтобы не закашляться. Правда, головная боль притупилась, а после глотка горячего кофе вообще стало почти хорошо. По крайней мере, тело пришло в то состояние, когда плохое самочувствие забивается куда-то глубоко, хотя и не проходит окончательно.

Рейнбоу еще хотела было попросить продуктов в дорогу, но как оказалось, этим уже озаботилась Гайка, и в седельные сумки еще с вечера было упаковано походной еды на несколько дней.

«Ништяк, – подумала Дэш, докуривая самокрутку и гася окурок в заботливо подвинутой барменом пепельнице, – хотя на виртуалку по ощущениям и вправду не похоже».

Положа копыто на сердце, этот факт пришлось признать еще раньше.

Дэш была раньше в киберпространстве, и с уверенностью могла сказать, что и сон, и боль, и опьянение в грезах проходят вовсе не так. Все потому, что мозг воспринимает как реальность то, что реальностью не является. И подсознательно это чувствуется. Кроме того, сон в виртуалке не позволяет отдыхать по-настоящему. В киберпространстве все – суррогат. Нельзя наесться нарисованной едой, утолить жажду виртуальной водой и напиться таким же алкоголем. Нельзя выспаться, когда через мозг принудительно проходят гигабайты информации.

Да и секс «с полным эффектом присутствия» похож на реальность лишь условно. Даже если учесть невеликий и безрадостный опыт самой Дэш: радужная пегаска тайком от Алекса пробовала в Сети многое, что в реальности ей запрещалось, и могла сравнить…

…Рейбоу Дэш Вендар ложится на мягкий ложемент в киберцентре.

Алекс расщедрился за результаты тренировок, и пятнадцатилетняя пегаска получила целых два часа свободного времени в «Галакси-Плаза», колоссальном развлекательном комплексе.

Это не первый поход Дэш в виртуальность: пару раз за достижения на тренировках она уже наслаждалась «эффектом присутствия» в симуляторах полетов и подводного плавания, космических путешествий и яростных сражений.

Но сегодня ей хочется другого.

Алекс не позволяет ей касаться некоторых тем. Но запретный плод сладок, и подростковая натура отчаянной пегаски пересиливает даже инструкции сурового наставника.

На голову опускается шлем нейроинтерфейса, и мир исчезает в радужной круговерти виртуальной реальности. Дэш мысленно вызывает меню и выбирает программу, после чего терпеливо ждет загрузки.

Через минуту она уже чувствует себя лежащей не на ложементе, а на мягком диване в просторном помещении. И конечно, все отделано красным.

Раздается голос:

– Вас приветствует виртуальный дом удовольствий «Чувственная роза». Вид идентифицирован: пони-пегас, «Хасбро», модель «Рейнбоу Дэш». Желаете изменить?

– Нет, – хрипло говорит Дэш, которой известно собственное происхождение, – все верно.

Ее сердце гулко колотится в ребра, а щеки заливает краска.

Свет становится чуть ярче, и слуха достигает цокот копыт, приглушенный пышным ковром.

Радужная пони оборачивается и видит розовую единорожку с пышной прической и в ярком алом платье. Раскосые глаза цвета индиго смотрят на смущенную пегасочку изучающе.

– Добрый вечер, Рейнбоу Дэш, – говорит кобыла глубоким и мягким голосом. – Меня зовут Бернинг Пэшн, и я – виртуальный интеллект программы, призванный помочь в выборе. Интерфейс можно сменить.

Рейнбоу уже знает, что некоторые программы могут вести полноценный диалог, но при этом не являясь разумными по-настоящему. Судя по всему, эта Бернинг была как раз из таких.

– Я... я... – от смущения Дэш слегка заикается, но программа приходит на помощь:

– Мы можем представить рекомендуемые модели партнера или определить по анкете.

– Анкете?

– Я задам ряд вопросов, и честные ответы на них позволят наилучшим образом доставить Вам удовольствие.

Пегаска еще больше краснеет, но находит в себе силы кивнуть. В конце концов, она, Рейнбоу Дэш, не отступает перед трудностями!

Рог Бернинг освещается, и перед ней появляется лист бумаги с пером.

– Итак, – говорит она ровным голосом. – Начнем с простого. Судя по смущению, это ваш первый раз?

– Да, – тихо признается Рейнбоу, чувствуя, что еще немного, и она начнет прожигать диван от стыда.

– Кого предпочитаете, жеребцов, кобылок, фута, или желаете выбрать другой вид?

– Жеребцов! – пищит пегаска поспешно, уже жалея о том, что согласилась на анкету и старательно гоня мысли об Алексе Вендаре.

– Моя программа показывает, что Вы не до конца искренни, – невозмутимо говорит розовая кобыла. – Вы уверены?

– Да!.. Мой первый раз… то есть сегодня... эээ... я хочу быть с жеребцом! – выкручивается Дэш и вдруг замечает, что ее крылья начинают расправляться от лезущих в голову мыслей.

– Активная роль, пассивная?

– Пассивная. Я не жеребчиха!

– Назовите степень доминирования партнера, от одного до десяти.

– Десять!

– Рекомендуемый показатель для первого раза не больше шести, – вновь пытается вставить свои пять копеек вирутальная мадам.

Но Дэш, пунцовая от стыда и начинающегося возбуждения, не желает слушать:

– Десять, я сказала! По полной!

– Принято. Облик партнера...

– Соарин!

Пони на секунду задумывается, затем кивает, и в воздухе появляется голограмма пегаса, знакомого по мультику и множеству других произведений.

А еще – по нескольким волнующим снам, после которых Дэш просыпалась с онемевшими крыльями и вся в поту. А один раз – с нависающим сверху Алексом, который был разбужен стонами воспитанницы и пришел проверить, чем это она таким занимается ночью.

Наказания тогда не последовало, но наставник потребовал подробного доклада об ощущениях. И когда Рейнбоу, заикаясь и сгорая от стыда, рассказала требуемое, то из объяснений поняла, что испытала свой первый оргазм.

Во сне.

Пришлось тогда принять прохладный душ посреди ночи...

– Стоп-слово? – осведомляется мадам.

– Чего? – Дэш будто сдергивают с небес.

– Десятая степень доминирования предполагает Ваше обездвиживание и обилие жестких  элементов БДСМ. Рекомендуется запрограммировать стоп-слово для аварийной остановки. Остальные слова о пощаде и просьбы прекратить будут игнорироваться.

– Э... не поняла.

– Я могу показать промо-ролик заявленной программы.

– Давай.

В воздухе перед Дэш появляется экран. Не проходит и минуты, как пегаска отшатывается и чуть ли не кричит:

– Не десять! Меньше! Меньше!

– Сколько? – осведомляется Бернинг невозмутимо.

Рейнбоу немного успокаивается, когда гаснет экран, но перед глазами все еще светятся изображения черной кожи, кнутов, кандалов и уздечек... И Соарина в черной фуражке, что нависает над связанной радужной пегаской с исполосованной шкуркой...

«Бр-р-р-р-р! – думает пегаска. – Нет уж, мне этой фигни с поркой от Алекса хватает! И кто-то это находит… привлекательным?!»

– Мне... – мямлит она. – Что-нибудь понежнее... Пусть будет шесть... Так рекомендуется, да?

– Да. Эту степень можно обозначить как «решительно, но нежно».

– То что надо!

– Принято. Обстановка?

– Облачный дом, Клуб «Дейл».

– Клаудсдейл?

– Да, точно, он. Как в мультике, короче.

– Хорошо. Прошу вон туда. Если понадобится еще что-то, просто скажите Соарину.

В стене открывается дверь. Рейнбоу с пересохшим горлом и намертво замершими вертикально крыльями отправляется туда и ступает на пушистые облака. Здесь, в спальне с огромными потолками ее уже ждет жеребец из ее снов... а теперь и из грез наяву...

Рейнбоу усмехнулась. Ее виртуальные грезы и волнительные сны вдребезги разбились о суровую реальность, когда Алекс Вендар впервые изнасиловал свою воспитанницу. И с тех пор Дэш терпеть не могла не то что секс, а даже простые прикосновения.

И сейчас пробирала дрожь при одной мысли, что кто-то касается ее шкурки копытами, или, тем более... РУКАМИ.

Дэш помотала головой, отгоняя воспоминания о мерзких прикосновениях человека, и сжала зубы. Как же она ненавидела людей! За их пороки, лицемерие, лживость!.. Не передать было никакими словами.

Волна ненависти была столь всеобъемлющей, что Дэш даже забыла удивиться второму за утро наплыву воспоминаний.

Раздавшийся цокот копыт возвестил, что серый единорог-подросток успокоился и решил предпринять еще одну попытку. Рейнбоу подавила желание заказать выпить. Как известно, частый опохмел ведет к длительному запою.

– Ну чего тебе? – сварливо спросила пегаска. – Чего ты полез ко мне в номер?

– Я просто хотел выразить свое восхищение легендарной Рейнбоу Дэш.

У пегаски перехватило горло.

– Легендарной? – выдавила она, скосив на единорога взгляд рубиновых глаз.

– Конечно! Той, что всегда готова прийти на помощь. Элементом Верности!

Рейнбоу оглянулась на Гайку, что сидела на спине единорога. Перехватив взгляд, та только развела руками: видимо, ее знакомство с этим пони тоже было мимолетным.

Дэш снова повернулась к единорогу:

– Тебя как звать-то?

– Алекс.

Дэш вздрогнула столь ощутимо, что это явно не ускользнуло от взгляда собеседника.

Жеребчик тем временем сделал неопределенный жест копытом, явно видя недоумение собеседника не впервые:

– Да, понимаю, человеческое имя... но папа настаивал.                                        

– Бред… А ты сам тогда как тут оказался?

Улыбка Алекса увяла, и он ковырнул копытом стойку бара:

– Так же, как и вы с Гайкой. Я… умер.

– Умер?

– Я… занимался паркуром. Ну и… сорвался. Очевидно, разбился насмерть – помню плохо.

Рейнбоу, сердце которой сжалось от сочувствия, внешне не показала вида, а только озвучила одолевшее ее сомнение:

– И теперь ты, наверное, попросишься с нами?

– А можно? – оживился Алекс, подняв на Рейнбоу бледно-голубые глаза.

– Нет!

Рейнбоу отвернулась и уткнулась носом в чашку. Краем глаза заметила, как на стойку запрыгнула Гайка.

– Может, все же возьмем его с собой? – спросила мышка.

Глаза у жеребенка снова вспыхнули надеждой, но Дэш наградила его испепеляющим взглядом и вновь повернулась к собеседнице:

– На кой ляд он нам сдался?

– Он ведь жеребенок. Совсем один тут.

– А ты мелкая мышь, а я гребаная убийца. Я буду прекрасным примером для подражания, разорвать мою задницу! Научу жеребенка пить, ругаться, напьюсь и изобью, чтобы он в ужасе сбежал где-нибудь посреди степей, так что ли?!

Дэш старалась нагнать в голос злобы, но при этом в рубиновых глазах стояла замеченная мышкой душевная боль.

– Возьмите! – внес свою лепту странный единорог с человеческим именем. – Возьмите, не пожалеете! Я умею готовить и стирать! Я не буду плакать, когда устану. Пожалуйста!

– «Можно я пойду с вами!» – паясничая, передразнила Рейнбоу. – «Можно я пойду с вами!» А потом, стоит отвернуться, как ты всадишь нож в спину!

Жеребенок отрицательно замотал головой и начал еще что-то говорить, но Рейнбоу его перебила:

– Закройся.

– Ты помнишь, что нам говорил Вард? – спросила Гайка.

Дэш, сжав зубы, сделала вид, что не понимает о ком речь:

– Кто?

Гайка, видя пегаску насквозь, охотно пояснила:

– Престарелый хиппи, который тебе понравился.

– Он. Мне. Не. Понравился! – прорычала закипающая пони.

– А медальон взяла, – улыбнулась мышка.

В следующий миг серебристый кругляш был впечатан копытом в стойку рядом с Гайкой:

– Если он тебе так нравится, то и носи его сама!

Алекс, прижав уши, робко улыбнулся:

– А мне думается, из нас вышла бы отличная команда…

Рейнбоу в отчаянии всплеснула копытами:

– Ну прекрасно! Просто замечательно, разорвать мою задницу! Ручной зверек и мальчишка. Так, мне нужна широкополая шляпа, – пегаска огляделась, но, не увидев ни одного подходящего человека, злобно скрипнула зубами. – Ладно, обойдемся без шляпы. Тогда ты будешь наркоманом!

Голубое копыто указало на сидящего у окна молодого парня, который уставился на пони изумленным взглядом.

Та кивнула:

– Ага, сойдет. А ты, – Дэш указала на идущую между столов официантку с перевязанным локтем, видимо, та ушиблась или обожглась недавно, – будешь инвалидом с раздвоением сознания… или растроением? А, пофиг! В общем, ты будешь сумасшедшей. А домашний зверек и ребенок у меня уже есть!

Гайка вздохнула и обвела присутствующих взглядом:

– Простите. Мы недавно на Пути, и она сама не своя.

Пони же продолжила говорить раздраженным голосом:

– Не, ну а че?! Кто-то из меня целенаправленно пытается сделать последнего чокнутого квестоносца в чокнутом мире, так что надо подобрать себе подходящих спутников. Раздражающая зверушка – есть. Туповатый парнишка – есть. О башне, до которой надо дойти и прикончить сидящего там урода… и скорее всего, это будет Маус, – Гайка при этих словах сама вздрогнула, – нам Вард рассказал. Идиллия, мать вашу!

Гайка раздраженно бросила:

– Угу, вот только об одном ты забыла.

Дэш с ехидной улыбкой поинтересовалась:

– И о чем же?

– Катберта и Алана нет. Верных друзей, которых бы кое-кто ранил и предал.

Улыбка сползла с мордочки Дэш.

…Клуб «Пони-Плей».

Рейнбоу Дэш Вендар впервые шла куда-то одна вне дома.

Буквально минуту назад Алекс распрощался с ней и, скупо пожелав удачи, направился на зрительские трибуны, оставив молодую пегаску в гладиаторской зоне Арены.

Немного до того Дэш в присутствии хозяина проходила предбоевой осмотр. Доктор, пожилой уже человек с кибермодулем вместо глаза, сняв показания с пациентки, только довольно цыкнул языком.

Еще никогда к нему на осмотр не попадала Рейнбоу Дэш настолько здоровая и сильная, да еще к тому же и нетронутая, что тоже немаловажно, когда дело касается гибкости. Радужная пегасочка тогда раскраснелась и подняла крылья от смеси гордости и стыда, а Алекс только усмехнулся, внося данные воспитанницы в реестр сегодняшних боев.

Коридор гладиаторского сектора привел Дэш Вендар в раздевалку, служившую одновременно и оружейной. Впрочем, все снаряжение было у Рейнбоу с собой. Алекс тренировал ее для маневренного, быстрого боя, делая ставку на пегасьи рефлексы и любовь к скорости.

Несколько мордочек, в том числе и похожие на нее саму, повернулись к вновь прибывшей. Дэш Вендар уже знала, что в этой жизни не уникальна внешне, и восприняла это спокойно. В конце концов, внешние данные – это еще далеко не все.

– Всем привет! – поздоровалась пегаска, проходя внутрь. – Я Рейнбоу Дэш Вендар.

Среди гладиаторов арены послышались смешки и угрюмый бубнеж, но пара голосов отозвалось:

– Дэш Хоул.

– Твайлайт Спаркл МакАлистер.

– Бейн Блейд Престон.

Рейнбоу не смутилась. Алекс говорил, что отчуждение – это нормальная реакция, но если Дэш хочет, то никто не ограничивает ее в общении. Только если отношения начнут выходить за рамки обычной дружбы, было велено сперва представить избранника хозяину.

Гладиаторы занялись своими делами. Кто-то надевал защиту, кто-то полировал зловещего вида оружие, кто-то разминался. Снаружи ревела музыка, и доносились крики толпы, пока поней регистрировали на сегодняшний бой.

Радужная пегаска подошла к тем, кто отозвался на приветствие. Первой была уже немолодая Рейнбоу Дэш, покрытая шрамами и облаченная в металлический доспех гвардейского образца. Второй была Твайлайт Спаркл с завязанной в хвост гривой. В кинетическом поле по кругу летал с пяток ножей. Доспехами единорожка пренебрегала, зато на роге была накручена проволочная конструкция, очевидно, усиливающая магию. Одежда была яркой и вызывающей, но, впрочем, без лишней откровенности. Наконец, последним был огромный жеребец-фестрал, с ног до головы закованный в тяжелую броню зловещего вида. Только шлем пока лежал на полу. При каждом движении ночной пегас издавал лязганье, и Рейнбоу заметила металлические когти, выступающие из передних накопытников.

– Я... – начала было Дэш Вендар с улыбкой, но ее перебила более старшая:

– Детка, лучше не заводи близких знакомств среди коллег.

– Почему?

Подала голос Твайлайт Спаркл, не отвлекающаяся от кружащегося вокруг головы стального гало:

– Потому что не исключено, что мы встретимся на арене. И с небольшой, но реальной вероятностью будем биться насмерть.

Рейнбоу осеклась. Она была готова к драке, Алекс тренировал ее и сам, и приглашал для спаррингов некоторых тренеров. И зачастую эти, покрытые шрамами, взрослые пони были очень удивлены уровнем подготовки юной радужной пегасочки.

Над дальней дверью загорелась голограмма, гласившая, что на арену приглашаются Эпплджек Арано и Даймонд Тиара Ингред.

Розовая пони с двуцветной гривой, затянутая в серебристый хауберк и вооруженная тяжелыми накопытниками с шипами, проходя мимо, бросила:

– Да оставьте вы ее! Сегодня на арене получит и быстренько радужные восторги поутихнут.

– Завали пасть, Даймонд Тиара, – огрызнулась зрелая Рейнбоу. – А то я вспомню, как юношеские восторги сшибали с ТЕБЯ.

Земнопони что-то невнятно буркнула и проследовала к выходу. Громыхая броней, за ней последовала Эпллджек, на ходу меняя шляпу на стальной шлем с широкими полями.

– Драки – это для арены, – уверенно произнесла Дэш Вендар, – а вне ее мы можем быть и друзьями, если хочешь.

Пони переглянулись.

– Откуда ты свалилась, ерзик? – спросила Хоул. – Из Эквестрии, что ли?

– Нет, я там не была. Меня вырастил Алекс Вендар.

– Этот псих? – вырвалось у Твайлайт. Кинетическое поле чуть не утратило стабильность, но единорожка быстро восстановила контроль и осеклась, перехватив возмущенный взгляд Дэш. – Прости. Просто у него такая репутация...

– Какая еще репутация?! – восклицает Дэш Вендар. – Он строгий да, но что с того?

Пони вокруг прыснули.

– Ну да. Строгий. Можно и так сказать, – усмехнулась Рейнбоу Хоул. – Черным днем для пони стал тот, когда он пришел в клуб.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты точно не из Эквестрии? – спросила Твайлайт Спаркл. Ножи, повинуясь небрежному движению рога, заняли свои места в многочисленных креплениях, красиво расположенных на перевязях. – Более жестокого садиста и извращенца еще свет не видывал.

– Откуда ты знаешь? Он меня вообще не трогал!

Дэш сбросила на пол сумку и принялась надевать легкую броню, не стесняющую движений.

Пони снова переглянулись.

– Хочешь сказать, что Алекс ни разу тебе не засадил? – спросила Хоул.

– Никогда! – поспешно выпалила покрасневшая Дэш Вендар, застегнув последние щитки, и даже взлетев от возмущения. – Он строгий учитель, да, и не расстается с бамбуковой палкой, но никогда – слышите, никогда! – не лапал меня. И уж тем более, ему не доставляет удовольствия бить меня, потому что он ни разу не сделал этого без причины!

Другая Рейнбоу только прыснула:

– Уж не знаю, плакать мне с таких заявлений или смеяться.

Подала голос Твайлайт:

– Возможно, Алекс действительно сдерживает себя дома, с воспитанницей. Но уж тут, в клубе, он точно не церемонится. Помните Флаттершай Саймонс? Сколько она потом в себя приходила, после того как Вендар с ней поразвлекся? Месяц?

– Около того, – отозвался Бейн Блейд, – и еще потом полгода впадала в истерику при виде этого маньяка.

– Я вам не верю! – обиженно воскликнула Рейнбоу. – Алекс – не такой, ясно?!

– Как все запущено, – сокрушенно покачала головой Рейнбоу Хоул. – Это же еще хуже, чем целочки с эквестрийской программой...

– Среди пони клуба, – добавил Бейн Блейд, – несколько лет уже ходит такое присловье: «Чтоб тебя Вендар трахнул».

Голограмма над дверью вспыхнула.

«Рейнбоу Дэш Вендар, – гласила надпись на желтом фоне, – против Пинки Пай Наоми».

– Удачи, – улыбнулась Твайлайт, – с почином тебя, маленькая Рейнбоу.

– Удачи, мелкая, – хихикнула Дэш Хоул.

Бейн Блейд же только кивнул, проводя взглядом радужную пегаску, от возбуждения чуть ли не вприпрыжку направляющуюся на свой первый бой. Первый за сегодня и вообще в жизни.

«Вот и еще одна восторженная девочка для мясорубки Арены, – подумал фестрал, и тяжко вздохнул. – Сколько их еще будет?»

Твайлайт МакАлистер заметила его чувства:

– Не изводись. Не мы первые, не мы последние, – в ее голосе послышалась горькая ирония. –  Ave, Caesar, morituri te salutant!..

…Этот день остался навсегда в памяти Рейнбоу Дэш Вендар.

Бои на арене под восторженные крики толпы людей и пони, слепящий свет софитов и голограмм, ревущая музыка и главное – холодный, строгий взгляд Алекса Вендара с первых рядов.

Первый бой закончился быстро. Пинки Пай Наоми оказалась хоть и гибкой, но слабо подготовленной, и Дэш мастерски скрутила розовую пони в захват. После этого осталось только надавить на пару болевых точек – и победа осталась за молодой пегаской.

Алекс с трибун удовлетворенно кивнул и что-то отметил в коммуникаторе. Поняшка, уходя следом, краем уха услышала об «изменении условий боя для Дэш Вендар», но не придала этому значения.

Когда Рейнбоу выпустила плачущую от боли земнопони из захвата, та понуро поплелась в сторону выхода.

– Не расстраивайся, – сказала догнавшая ее в коридоре Рейнбоу, – это всего лишь соревнования...

– Да пошла ты! – зло огрызнулась Пинки, ускоряя шаг.

Дэш хмыкнула. Подумаешь, проиграла бой. Чай, не первый, учитывая уровень подготовки.

Вернувшись в раздевалку и быстро умывшись, она вновь подошла к компании пони, которая приветствовала ее. Другая Дэш ушла на арену, встретившись с Вендар в коридоре вместе с хмурой Флаттершай в цветастом костюме и с булавой, закрепленной на хвосте.

Дэш, расправив от переполнявших эмоций крылья, сбивчиво рассказала о первом бое и увидела на мордочках Твайлайт и Бейна немного покровительственные, но искренние улыбки.

– Поздравляю, – сказала Твайлайт, – но не задирай нос. Победить Пинки Наоми – небольшой труд.

– Я заметила, – кивнула Дэш, покосившись на висящую на стене экран-таблицу рейтингов, где фамилия Наоми была третьей снизу. – Алекс тоже всегда говорит, что достижения без трудов не стоят ничего.

Она довольно улыбалась. В душе крепко засело чувство готовности к новым вызовам.

В этот день Рейнбоу Дэш Вендар еще трижды выходила на арену. Ее противниками были еще одна Дэш, кажется, по прим-фамилии Завальски, с которой получился интересный и захватывающий воздушный бой. После этого был сильный, но неповоротливый Биг Макинтош Пестрецофф, которого Рейнбоу попросту измотала и победила по очкам.

Финальный же бой стал настоящим испытанием. Даймонд Тиара Ингред, текущая чемпионка юниоров, чуть не вырубила Дэш Вендар молниеносным ударом прямо в глаз. Пластиковое забрало шлема смялось от удара накопытника, и шлем пришлось сбросить, чтобы вернуть обзор. Даймонд Тиара оказалась страшным противником. Сильным, быстрым и жестоким. Дэш даже провела параллель со спаррингами, которые Алекс сам иногда проводил с пегаской.

Но все же, розовая земнопони не смогла победить. Разбив Дэш нос и порядочно ее избив, она, тем не менее, сама пропустила множество ударов. И хотя обе пони были в доспехах, защита Тиары была из металла, что был в разы тяжелей композитной брони ее юной противницы.

Рейнбоу, уже упав было на песок, неожиданно взлетела и с разворота нанесла свой коронный удар задними копытами.

Даймонд Тиара, из которой моментально выбило сознание, отлетела к самому краю арены, а Дэш, тяжело приземлившись на песок, только спустя несколько секунд услышала, как толпа ревет, приветствуя новую чемпионку. Пусть пока – неофициальную.

Подняв окровавленную мордочку к трибунам, Рейнбоу встретилась взглядом с Алексом Вендаром, который смотрел на воспитанницу и улыбался. Теплой, одобряющей улыбкой.

Поднявшийся в груди пегаски восторг заставил ее взлететь и, раскинув передние ноги, купаться в овациях, улыбаясь и ловя одобрительный взгляд хозяина.

Все слова об испытаниях и твердости, неоднократно повторяемые Алексом на тренировках, здесь и сейчас обрели плоть. И Рейнбоу Дэш Вендар, задыхаясь от восторга, чувствовала, что обрела нечто великое и нерушимое.

…Но последующие события методично вытравили из сердца восторженной пегасочки все юношеские идеалы и начисто обрушили мир, казавшийся нерушимым и надежным…

– Дэш? – вырвал пегаску из видения обеспокоенный голос мышки.

Пегаска, перед которой как живые встали те, кого она в прошлой жизни вполне могла назвать друзьями, только кинула в ответ злобный взгляд, после чего резко встала и пошла на выход. По пути она закинула на спину седельные сумки, а на стойку при этом прилетела картонка достоинством в несколько солтов.

Рейнбоу, мало что видя перед собой, пошла по пыльной дороге. Ей не хотелось ни минуты больше оставаться в этом городке, где прошлое раз за разом настигало ее и безжалостно всаживало в и без того настрадавшуюся душу острые клинки совести.

Пегаска шла быстро, но у Гайки хватило скорости быстро поравняться:

– Дэш, прости, – сказала мышка, замедлив торопливый бег.

– За что? – угрюмо отозвалась пони. – Я посмеялась, ты посмеялась, этот мир посмеялся. Все смеются, зрители аплодируют, так за что просить прощения?

Гайке показалось, что в глазах Дэш стояла влага, но лазурная пегаска ускорила ход и отвела взгляд.

– Подожди, – попросила мышка, снова догоняя. – Ну скажи, отчего ты не хочешь взять с собой парнишку? Может, он именно нас и ждал.

Рейнбоу остановилась и вперила взгляд в мышку.

В голове начало было сгущаться еще видение, но пони упрямо тряхнула головой и отогнала образы пороков, предательства и смертей.

Пригнув голову так, чтобы смотреть попятившейся Гайке прямо в лицо, Дэш Вендар процедила сквозь зубы:

– Послушай меня. Все, кто был мне дорог… и даже просто те, кого я пыталась спасти от их судьбы, умерли или, в редких исключениях, потерялись навсегда. А когда стало не так, умерла уже я. Или, по меньшей мере, мне упорно пытаются это внушить. Но знай, я ни на йоту не верю, что мы в гребаном Чистилище. И не намерена вешать себе на совесть гибель восторженного жеребенка только затем, что ему вздумалось прогуляться в компании кобылы и найти приключений на свой круп, ясно?! Даже если он – гребаный бот, призванный копаться у меня в мозгах, – голос Рейнбоу повысился, и с каждым словом она со стуком впечатывала подкованное копыто в старый асфальт. – Поэтому. Он. С нами. НЕ! ПОЙДЕТ!

Почувствовав взгляд, она оглянулась, и увидела, что у выхода из гостиницы стоит тот самый серый единорог-подросток и прощально машет копытом.

В раздражении Дэш отвернулась и пошла дальше. В глазах противно щипало, и пегаска раз за разом повторяла про себя, что это от сухого и жаркого ветра. 

Гайка шла рядом: пони больше не спешила, и маленькая мышка быстрым шагом могла держаться вровень.

Дорога, ведущая прочь от Блессин Шейдс, казалась бесконечно длинной и пустой, несмотря на то, что вокруг ходило по своим делам множество людей.

Но их образы как-то меркли перед простирающимся впереди шоссе. Запах пыльного асфальта перебивал запахи еды. Звук шагов и шум ветра в пустых зданиях заглушал негромкие разговоры и доносящуюся из салона музыку. В какой-то момент Дэш с Гайкой одновременно поняли: еще несколько шагов, и они навсегда покинут тихое пристанище.

Обе, не сговариваясь, оглянулись, но небольшое поселение в городе-призраке все еще было на месте. Разве что подернулось дымкой от поднявшейся в воздух пыли.

И образ стоящего у дороги единорога Алекса будто размылся, пошел рябью и даже на какое-то время пропал из поля зрения.

А может, показалось.

Мышка и пони переглянулись, затем вновь перевели взгляд на дорогу. Впереди вставало желтое солнце, предвещая «светлый» день, без красного гиганта.

Вскоре сторонний наблюдатель мог видеть, как пони и мышка медленно побрели на восход. Обеих переполняло чувство начала чего-то важного и нужного, хотя спроси любую – и никто не смог бы в точности описать свои ощущения…

Глава 03. Оазис

Ещё грязь не смыта с кожи,

Только страха больше нет.

Потому затих прохожий,

Удивленно смотрит вслед.

 

А движения неловки,

Будто бы из мышеловки,

Будто бы из мышеловки,

Только вырвалась она.

 

За три слова до паденья,

За второе за рожденье,

За второе за рожденье,

Пей до полночи одна.

 

А в груди попеременно,

Был то пепел, то алмаз.

То лукаво то надменно,

Ночь прищуривала глаз.

 

А движения неловки,

Будто бы из мышеловки,

Будто бы из мышеловки,

Только вырвалась она.

 

За три слова до паденья,

За второе за рожденье,

За второе за рожденье,

Пей до полночи одна.

 

И уже не искалечит,

Смех лощенных дураков.

Ведь запрыгнул ей на плечи,

Мокрый ангел с облаков.

 

А движения...

 

А движения неловки,

Будто бы из мышеловки,

Будто бы из мышеловки,

Только вырвалась она.

 

(С) Пикник

 

---

– Чувствую себя полной дурой, – решительно заявила Рейнбоу Дэш, когда они с Гайкой прошли какое-то расстояние по шоссе.

– Почему? – тут же спросила мышка.

В голосе пони звучало раздражение:

– Как я ни старалась этого избежать, мы все равно пошли туда, куда направила эта то ли игра, то ли реальность, и уныло бредем в рассвет. Не хватает только губной гармошки и музыки Эннио Марриконе.

Они шли, все больше углубляясь в бескрайний простор, сухой ветер гнал по степи шелестящие волны подсохшей травы.

Рейнбоу цокала подковами по старому асфальту, всерьез обдумывая вариант сдвинуться в сторону и пойти рядом с дорогой. Копытам стало бы комфортнее, да, но одна мысль, что придется продираться через травостой в собственный рост, отбивала все желание. Да и выковыривание из подков налипшей земли тоже занятие не из приятных.

Хорошо еще, понячью обувку можно было снять: благо, такое варварство, как прибивание их гвоздями, ушло в прошлое с появлением удивительных вещей вроде вакуумных застежек или универсального клея. Впрочем, второй еще требовал растворителя, так что рынок понячьей обуви решительно держали подковы на «присосках».

Вот только Дэш не привыкла помногу ходить пешком, и не хватало к текущим проблемам прибавить еще и сбитые копыта.

– Рейнбоу! – позвала спешащая рядом Гайка, вырвав пегасочку из раздумий.

– Чего? – угрюмо буркнула пони, не оборачиваясь.

– Можно, я сяду тебе на спину?

Дэш даже остановилась от такой наглости и соизволила наградить мышку испепеляющим взглядом:

– Нет!

Запыхавшаяся Гайка возразила:

– Послушай, мне же тяжело угнаться за тобой, ты слишком большая!

– Твои проблемы, – отвернулась пони.

– А когда тебя придавило железным стеллажом – это были твои проблемы, не мои? – не сдалась Гайка Коннорс, скрестив руки на груди и нахмурившись.

– Спасибо. Тебе, – выделяя каждое слово, поблагодарила пегаска.

Никакой благодарности мышь, по мнению пони, не заслуживала. Ведь она, Рейнбоу Дэш, Единственная и Неповторимая, ни о чем не просила! Просто разрешила помочь, так как иначе бы от нее явно не отвязались.

Повисла неловкая пауза. Гайка спросила:

– Ну так что?

– Нет. Нельзя. Ты вроде как изобретатель? Вот и изобрети что-нибудь!

С этими словами Рейнбоу двинулась дальше по дороге. Впрочем, скорость она немного поубавила: в ее понимании она еле ползла что так, что эдак.

– Да в чем твоя проблема? – спросила Гайка, вновь догнавшая пегаску.

– Моя проблема в том, что окружающие постоянно спрашивают меня, в чем моя проблема.

– Здесь никого нет кроме нас! Слушай, я не Ал...

Дэш резко развернулась, взвившись на дыбы. В глазах пегаски горело пламя ярости, о котором Скуталу Агилар честно могла бы сказать, что это было самое жуткое зрелище в жизни.

– Никогда, – процедила Рейнбоу, – слышишь, никогда не произноси при мне это имя! Я умерла, можно сказать, затем чтобы не слышать его и не видеть этих холодных глаз.

– А мне казалась, ты умерла, спасая малышку Скуталу и остальных.

Дэш издала невнятный рык и ускорила шаг.

Гайка была вынуждена бежать, чтобы держаться вровень с пони, а Рейнбоу подавила мелочное искушение пуститься рысью: тогда миниатюрная мышка-синтет точно бы отстала.

Радужная пони старательно гнала прочь мысли о рыжей пегасенке, что с разбитой мордочкой лежит в пузырящейся под дождем луже… И как потом эти ненормальные, Лира и Виктор, уносят малышку прочь. Туда, где темнеет в сумерках обтекаемый флаер…

Пегаска вздохнула. Она и вправду всех спасла тогда, на заброшенном заводе Серого Города. Спасла ценой своей старой жизни, уже смертельно раненая, но главное – по собственному желанию, а не из-под палки Алекса Вендара.

Рейнбоу Дэш, вспомнив тогдашние чувства, замедлила шаг, а затем и вовсе остановилась. Оглянулась на Гайку, что пока не  показывала признаков усталости.

Рубиновые глаза встретились с голубыми. Пегаска вздохнула, успокаиваясь.

– Ты не знаешь, как она? – спросила, наконец, пони.

Мышка лишь покачала головой:

– Когда я видела малышку в последний раз, она лежала в больничной палате без чувств. А потом... потом я умерла, – Дэш вздрогнула, а мышка решила развить успех. – Слушай. Я понимаю твои чувства…

Но эта попытка вызвала лишь еще одну вспышку:

– Понимаешь?! Вот ты – понимаешь меня?! – лазурное копыто с лязгом грохнуло об асфальт с такой силой, что Гайка испуганно попятилась. – Скажи мне прямо сейчас одно: тебя когда-нибудь насиловали, маленькая мышка?

– Н-но это... – начала было Гайка, но Дэш перебила:

– ДА или НЕТ?

– Н-нет...

– А меня да! – закричала Дэш на грани истерики прямо в лицо собеседницы. – Раз за разом, ночь за ночью, во всех позах, всеми способами! Тот, кто всю жизнь заменял мне отца, и кого я боготворила до этого времени! Мне было шестнадцать фактических, когда он это сделал в первый раз. И моя жизнь из казармы превратилась в кошмар наяву. Кошмар, от которого не проснуться. Не убежать. Не одолеть. Неоткуда ждать помощи. Ты, мать твою, можешь понять МОИ чувства?! Ты не можешь даже представить их себе!..

– Прости меня, – тихо сказала Гайка, глядя в заблестевшие от сдерживаемых слез рубиновые глаза.

На мордочке пегаски отобразилась внутренняя борьба. Гайка бы сказала, чертовски похожая на ту, что изменила мнение радужной пони на заброшенном заводе.

– Ладно, – вдруг сказала пони, отвернувшись. – Можешь сесть на меня. Только держись за ворот, а не за гриву. Все лучше, чем слушать твое нытье или плестись с твоей скоростью.

– Спасибо, Дэш, – улыбнулась Гайка и ловко запрыгнула на прикрытую кожаной курткой спину.

Пони снова зацокала по асфальту. Сидя поверх жесткой кожаной куртки, Гайка подумала, что не лишним было бы седло, но язык не поворачивался даже заикнуться о подобном. Да и взять его все равно было совершенно неоткуда.

Более того, зная о гаптофобии Дэш, мышка слишком ценила этот шаг навстречу, когда та разрешила кому-то ехать на себе.

Через какое-то время радужная пони нарушила молчание:

– Вот скажи. Как думаешь, почему львиная доля культуры… да и вообще всего, что связано с человеками – боль, страх, горе и смерть? И на нас, синтетов, это выливается точно так же. Даже на детские мультики. Всем так нравятся понячьи слезы?

Гайка пожала плечами, хотя смотрящая вперед пегаска не могла этого видеть:

– Меня не спрашивай. Мне больше нравятся улыбки. Все равно чьи, в том числе и понячьи. Слез в этом мире и без того полно.

– Вот и я о том же. Что за чувственный мазохизм такой?

Гайка вздохнула:

– Понятия не имею.

– Вот я полжизни ломала голову, почему. И знаешь, до чего я додумалась?

– До чего?

– А это у человеков такая любовь. Они будут причинять тебе боль, слушать твой крик и заходиться от сочувствия крокодиловыми слезами. От искреннего, лягать, сочувствия, без балды. Алекс мне однажды так прямо и сказал: «Я хочу видеть твои слезы». Как раз перед тем, как изнасиловать второй раз. На следующий же день.

– Вендар был извращенец и маньяк, – уверенно сказала Гайка. – И мне не хочется защищать людей, но они и вправду не все такие.

Дэш только хмыкнула:

– Мне встречались только такие. Не подумай, я ведь пыталась взывать к разуму, здравому смыслу... к милосердию, наконец. Просила его не трогать меня там, где всё, как мне казалось, превратилось в месиво. Это привело лишь к тому, что на третий раз он воспользовался другой дверью, – она покосилась на мышку. – Сечёшь, какой милосердный? И винить-то некого, я сама попросила, с его точки зрения. Ему даже в голову не пришло оставить меня в покое хотя бы на эту ночь. А на следующий день я заслужила еще одно наказание, потому что любое движение задними ногами причиняло новую боль, и ловкости это мне не прибавило, как ты понимаешь. И все повторилось.

Гайку передернуло от таких откровений, и она ответила:

– Человек, уничтожающий то, что любит – обречен.

– Видела пример?

– Собственными глазами, – ответила Гайка. – Наш хозяин убивал маленькие живые игрушки ради развлечения. И слез в нашем игрушечном домике текло не меньше, чем в «Пони-Плее». При этом маленький садист заливался горькими слезами, когда погибал кто-то из нас. Его очень расстраивало, что кто-нибудь не вставал после того, как был раздавлен шаром для боулинга, например.

– Какой, лягать, милый мальчик, – буркнула Дэш, затем помедлила, словно собираясь с духом, но все же добавила. – Но все же, не говори больше, что понимаешь мои чувства, хорошо? Меня это бесит.

– А что, он разыгрывал сценки из мультиков, это была любимая игра, – продолжила Гайка. – К счастью, меня подобная участь миновала. Что в первом доме, что во втором – в мою задачу входило обеспечивать техническую часть. Но маленький изверг даже и не думал просто остановиться и попытаться понять нас, маленьких синтетов в огромном мире. Так что я очень даже понимаю твои чувства, Дэши... Не ты одна жила в нескончаемом кошмаре.

Рейнбоу прикусила губу. Ей казалось, что ее судьба – самая злосчастная на свете. Но как бы там ни было, хозяин никогда не подвергал жизнь воспитанницы бессмысленному риску, хотя мог. Ремень и хлыст причиняли боль, но не калечили, насилие почти никогда не выходило за определенные рамки – Алекс хотел сохранить Дэш в пригодном для арены состоянии. Иногда истерзанной поняшке доставалось регенеративного геля или даже лечебный курс нанотерапии.

Оказалось, можно быть в еще более отчаянном положении, когда тебя отдают на потеху огромному относительно тебя, сильному, но – ребенку. Который ломает живые игрушки с той же легкостью, что и пластиковые.

Дэш вдруг подумала, что будь она ростом пару десятков сантиметров, как бы она себя чувствовала в мире жестоких в своей беспечности великанов.

– Поразительно, – сказала пони, – я и вправду думала, что хуже, чем у меня, судьбы и быть не может...

– Вот видишь, – улыбнулась Гаечка. – Так что я давно знала, что ты чувствуешь. К тому же... видела пару раз, что с тобой делал Алекс.

Рейнбоу встала как вкопанная.

– Ты... что?! – выдавила она.

Гайка вздохнула.

– Помнишь, я еще в том мире сказала, что знаю о тебе много? Мистер М хотел быть осведомлен о новой фаворитке арены, и я... пару раз забиралась в ваш дом. Ну и видела вас с Алексом... Прости, я не хотела подглядывать, но так получилось.

Рейнбоу мотнула гривой и опустила голову и уши.

– Ты видела, как он ломал меня, да? – почти прошептала она. – Как заставлял меня умолять?

– Нет, – ровным голосом соврала Гайка, – ни разу я не видела, чтобы ты умоляла. Видела однажды, как ты пыталась дать отпор и пару раз – как молча терпела. И до конца я не досмотрела ни разу – это было просто выше моих сил…

…Тот, чей рост не превышает пары десятков сантиметров, в мире людей будет незаметен. Даже просто так, а уж в стелс-костюме и с подавителем сканеров – и подавно.

Гайка отточенным движением закинула тело в открытую форточку на тридцатом этаже и распласталась по потолку на присосках.

Можно было оснастить костюм антигравами и кучей электроники, но на все это могли среагировать системы защиты.

А мышка должна была оставаться незамеченной.

В комнате на скомканной кровати лежала пони. Твайлайт Спаркл. Наполовину укрытая одеялом и немного взъерошенная.

Из огромных фиолетовых глаз медленно текли слезы, и единорожка явно была погружена в какие-то мрачные мысли.

«Снова, и снова, и снова, – подумала Гайка. – Сколько еще таких историй я встречу на своем пути?»

– Твайлайт, – позвала она полушепотом, и лавандовые ушки встали торчком.

Пони огляделась, но незаметное дрожание воздуха на потолке, конечно же, ускользнуло от внимания.

– Кто зовет меня? – спросила она.

Гайка тихонько вздохнула и проговорила заученную фразу:

– Твайлайт Спаркл Армстронг, тебе предлагают сотрудничество. Если заинтересуешься, то в следующий раз, когда придешь в «Пони-Плей», найди там серую единорожку в синем комбинезоне и скажи, что хочешь послушать предложение мистера М.

– Меня здесь грязно домогаются, а вы тут со своими предложениями! – возмутилась единорожка и вновь расплакалась. – Когда мы ставили этот эксперимент с Элементами Гармонии, никто даже не предполагал, что нас размножит и раскидает по человеческому миру!

– Мистер М может помочь, – сказала Гайка, чувствуя, как сердце сжимается. – И все что он просит взамен – немного информации, запросы которой тебе будут передавать.

В глубоких фиолетовых глазах мелькнул интерес:

– Кто такой мистер М? Чего добивается?

– Все вопросы – связному, – ответила Гайка, – я всего лишь посыльный.

– А что если я не захочу сотрудничать? – недоверчиво поинтересовалась пони.

– Да ничего. Живи себе как знаешь, и с проблемами тоже справляйся сама. Мистер М никому не навязывает свою помощь.

Единорожка задумалась. Гайка видела эту внутреннюю борьбу уже много раз. Надо сказать, почти все пони соглашались. Не все – сразу, не всегда – охотно, но за редким исключением все вступали в сеть информаторов мистера М. Многие люди игнорируют синтетов, но у тех от этого не пропадают ни глаза, ни уши, ни пара умелых рук или ног тогда, когда нужно.

Объем информации и власти безраздельного властителя синдиката «Синтезис» Гайка даже представить себе не могла, хоть и являлась частью организации.

– А мистер М сможет помочь мне... – пони выразительно покосилась на дверь комнаты.

– Все возможно.

– Тогда я согласна выслушать детали.

– Хорошо. К слову, предложение касается всех синтетов в этом доме. Но ты была бы оптимальным представителем интересов группы.

– Почему?

– Ты организованная и рассудительная, и никогда не наделаешь глупостей. Это пока все. Единорожку-контакт можешь называть «Минталка». Удачи и держись.

Последние слова Гайка всегда добавляла от себя, с кем бы ни говорила: гуманоиды, пони, фурри, неки...

Задание под названием «Армстронг», высвеченное на внутренней стороне шлема, мигнуло и погасло. Следующий пункт задания значился в зажиточном частном секторе Серого города. Надпись, как всегда, означала фамилию владельца синтета.

«Вендар, – мысленно произнесла Гайка, выскальзывая обратно в форточку. – Контакт – Рейнбоу Дэш. Опять пони... Сегодняшний день на них богат...»

…Дом в частном секторе утопал в зелени сада и высоких живых изгородей.

Не Зеленый сектор, конечно, но один из самых благополучных районов Серого города: немногие здесь могут позволить себе персональный дом на поднятой над основной застройкой платформе-квартале.

Гайка третий час лежала на ветке вишневого дерева, задумчиво поедая уже пятую ягоду. Выйти на контакт с юной пегаской было сложнее, чем казалось вначале.

Потому что суровый хозяин, за все утро не выпустивший из рук бамбуковой палки, почти не отходил от радужной пони.

Внимание Гайки вновь привлек резкий хлопок и последовавший за этим взвизг.

Она скосила взгляд и увидела, как пегасочка-подросток внимательно слушает что-то говорящего хозяина и осторожно потирает круп передней ногой. Гайка уже сбилась со счета, сколько раз эта несчастная Рейнбоу Дэш получила сегодня по мягкому месту бамбуковой палкой. Уж точно больше двадцати.

«Садист, – заключила мышка, отбрасывая очередную косточку от вишни. – Гребаный садист и извращенец. Хотя поняша не выглядит забитой рабынькой, странно...»

Случай переговорить с Рейнбоу так и не представился, Даже после обеда, когда принявшая душ, наевшаяся и прошедшая сеанс массажа пегасочка вошла в комнату и с удовольствием растянулась на ковре в компании с понячьей книгой серии «Дэринг Ду». В комнате был идеальный порядок, кругом – символика в виде эмблемы «Вондерболтс» и кьютимарки самой Дэш. И, конечно же, все было оформлено либо в голубых, либо в белых и черных тонах.

Эта Дэш не отличалась оригинальностью.                      

Гайка, сидя на спинке кровати, уже хотела отключить маскировку, но тут в комнату вошел Алекс Вендар.

Рейнбоу хотела было вскочить, но хозяин остановил ее словами:

– Лежи, не дергайся. У тебя отдых.

Вендар поднял руку с коммуникатором и начал водить туда-сюда по комнате. Рейнбоу Дэш, привстав с кровати, с любопытством наблюдала за действием.

– Мне показалось, сенсоры что-то засекли, – пояснил Алекс недоумевающей поняше. – Я пока не знаю, кто за этим стоит и что ему тут надо, но пусть знает: попадется – полиции сдам по частям за проникновение в частную собственность.

– Круто! – подскочила Дэш. – Шпионы!

– Успокойся и продолжай отдыхать. Твой режим из-за этой мелочи не меняется.

– Да, мастер, – немного разочарованно согласилась Рейнбоу Дэш, вновь укладываясь на постель, но продолжая следить за хозяином.

– Ты набрала сегодня восемнадцать штрафных баллов за утро, – сказал Алекс. – Расслабилась?

Лазурные уши тут же опустились.

– Алекс, я... – начала было она, но осеклась.

Человек кивнул:

– Умница. Наконец-то вспомнила науку до порки. Никогда не оправдывайся, это практически означает вину. Минус штрафной.

– Спасибо, мастер!

– Не за что. У тебя остались твои законные семнадцать. И если хочешь избежать наказания, тебе придется очень постараться на сегодняшних тестах.

Мышка, вошедшая в режим повышенной скрытности, слушала и диву давалась. Таких отношений между человеком и пони она еще не встречала. Было известно, что хозяин – очередной любитель поразвлечься с маленькими цветными лошадками, но, похоже, Рейнбоу Дэш Вендар все еще оставалась девочкой. По информации Гайки, лазурная пони прожила в этом доме всю жизнь, и только недавно хозяин впервые представил ее на Арене. Юная радужная пегаска произвела фурор, начисто выбив всех фаворитов, и даже юниорскую чемпионку. От потери титула ту спасло лишь то, что матч был товарищеским, а у Дэш Вендар еще даже не было десятка выигранных боев.

Впрочем, ни одного проигранного тоже.

Остаток дня Гайка провела в доме Вендара, периодически входя в режим глубокой маскировки, что безжалостно жгло батареи костюма.

Вечером Алекс, руководствуясь некоей системой штрафных баллов, выпорол Рейнбоу Дэш ремнем, причем явно не в первый раз. Пегаска стоически вытерпела все положенные удары (она так и не смогла добиться выдающихся успехов на послеобеденных занятиях) и даже поблагодарила хозяина «за науку». И да, в ее поведении просматривался некий трепет перед человеком. Но при этом никакого страха загнанного зверька, присущего почти всем пони, подвергшимся насилию.

Гайка уже успела повидать всякое отношение к синтетам: равнодушие, покровительство, ненависть, симпатия и даже любовь. Кто-то предпочитал относиться к искусственным существам как к равным, другие признавали только рабство. Гайка видела, как разумные синтеты находятся попросту в положении животных или бездушных предметов. Все они соглашались, по меньшей мере, выслушать предложение мистера М. Но эта восторженная радужная девчонка, судя по всему, была счастлива по-настоящему. Даже более счастлива, чем те пони, с которыми пытались «дружить» после того, как восторги от новизны покупки угасали.

У Рейнбоу Дэш Вендар была устраивающая ее жизнь, любимое дело и цель, к которой идти. Строгий наставник и даже свободное время, наполненное музыкой и обычными развлечениями вроде кино или походов в город с Алексом.

Мышка, какое-то время понаблюдав за безмятежно уснувшей Рейнбоу Дэш Вендар, растворилась в вечерних сумерках, даже не попытавшись начать разговор...

Похоже, с этой пони договариваться придется отдельно.

…Дэш подняла взгляд. В рубиновых глазах блестела влага, но слезы так и не капнули в дорожную пыль.

– Спасибо, Гаечка, – сказала пони и продолжила путь, продолжая рассуждать на ходу. – Наверное, хуже всего было то, как он тащился от того, что каждый раз ломал мой дух. Мало было просто изнасиловать, он не останавливался, пока я, потрясающая, гордая Рейнбоу Дэш, не начинала умолять о пощаде, плакать и кричать. Я была готова на что угодно, лишь бы он прекратил, просто на всё. И делала это самое «всё», когда сил терпеть не оставалось, попросту не смея ослушаться. И у Алекса было богатое воображение, чтобы унижать меня все сильнее каждый раз, когда ему вздумается.

– Не рассказывай, – сказала Гайка, – я же вижу, что тебе это больно.

Но Дэш не слушала:

– ...Кто-нибудь может упрекнуть меня в слабости. Но кто испытывал подобное, поймет меня, а кто не испытывал – тот мне не судья. Доходило до того, что дни, когда Алекс ограничивался просто изнасилованием или поркой, я считала благодатью. Но я не получала удовольствия, нет, – пегаска бросила на собеседницу взгляд, полный боли. – И я понятия не имею, на кой жмых рассказываю тебе все это.

Гайка вздохнула, и маленькая рука осторожно погладила шею пони. Голубая шерстка была столь шелковистой, что почти не чувствовалась. Впрочем, у мышки была почти такая же, только значительно короче.

И она знала, что это специально было сделано еще на заре эры генной инженерии. Шерсть синтета должна была быть как можно приятнее на ощупь: все для клиента.

Дэш ощутимо вздрогнула от прикосновения и скосила глаза. Подумала, что видит в глубине голубых глаз ту же боль, что наблюдала в своих, глядя в зеркало.

Гайка вдруг тоже начала рассказывать:

– Каждый раз, когда маленький хозяин заходил в комнату, мы все старались тщательно загнать подальше паническую, подленькую мысль: «Только не я! Только не меня!». Когда этот мальчик проходил мимо, никто не мог предугадать, что ему взбредет в голову и относительно кого. И кто не переживет этот день. Жизнь в страхе. Монстр внутри золотой клетки, который может растерзать любого даже не от голода, а из прихоти. И собаки, стерегущие территорию – тоже синтеты, но верные хозяевам до конца. Мышка Селестина пыталась убежать... Наша веселая, добрая художница – ужасы дома довели ее до отчаяния очень быстро. Хозяин, когда пес принес ему дрожащую от страха беглянку, разрешил ее сожрать прямо там. Пес, конечно, не стал отказываться от свежатины... И мы все это видели.

– Проклятье, – тихо проговорила Дэш.

– У тебя, по крайней мере, была возможность сопротивляться и драться за свою жизнь на арене, – вздохнула Гайка. – А что может сделать маленькая мышка даже против ребенка?.. Против злобного разумного добермана или маламута? Это бессилие лишь усиливало страх.

Гайка замолчала, и Рейнбоу Дэш какое-то время молча брела по старому шоссе. Наконец, пегаска обернулась к сидящей на спине мышке и с напряжением, словно выдавливая каждое слово, сказала:

– Прости, что накричала на тебя. Мне сдается, мы оказались вместе не просто так...

– Пустое. Всем нам зачастую кажется, что мир вращается вокруг нас. А учитывая то, что говорил Вард, просто так в этом мире вообще ничего не случается...

– Да, ты права, – грустно вздохнула пони.                                                                                         

Она еще успела сделать несколько шагов, когда мышка позвала:

– Дэши...

– Чего?

На почти человеческом лице Гайки вдруг заиграла заговорщическая улыбка.

– А ты можешь скакать быстрее?

Дэш вернула улыбку.

– Держись.

Взвившись на дыбы, пони бросилась вперед, взяв с места в карьер. Гайка, вцепившись в воротник куртки, издала восторженный писк, когда в ушах засвистел ветер, а мерный цокот копыт сменился лихим топотом, сопровождаемым двухголосым смехом...

---

Мышка, подпрыгивая на спине пони, подумала, что создай те настоящую невыдуманную цивилизацию, то та так и не изобрела бы автомобили. Поезда для габаритных и тяжелых грузов – возможно, но зачем грузиться в повозку, когда можно банально добежать на своих четырех? Не говоря уже о полете или магии.

Но даже находящаяся в хорошей форме пегаска в конце концов притомилась бежать. Бока начали тяжело вздыматься, а от гривы стал исходить аромат, почему-то напоминающий какой-то едва заметный освежающий парфюм.

Рейнбоу Дэш перешла на неспешный шаг на склоне пологого холма и, протянув копыто, ловко подцепила с сумки флягу.

Жадно припав к влаге, пегаска оторвалась, лишь когда посудина опустела больше чем наполовину. Покосилась на спокойно сидящую Гайку и спросила:

– Пить будешь?

– Глоточек.

Рейнбоу налила воды в пробку, и мышка с удовольствием отпила уже начавшей теплеть воды, затем спросила:

– А у нас вообще воды много?

Пони хмыкнула:

– Да пофиг.

Они как раз взобрались на вершину холма. Вокруг, насколько хватало глаз, простиралась бескрайняя степь с редкими возвышенностями, по которым тянулась серая лента шоссе. Ветер гнал по траве дрожащие волны, залитые медным светом двух светил.

– Интересно, когда следующая остановка? – спросила Гайка. – Что-то не похоже, чтобы тут на каждом шагу были колодцы и автоматы с газировкой.

– Фляга еще одна есть, – немного смущенно буркнула Рейнбоу.

– Надо экономить. Иначе мы рискуем…

– Да ничем мы не рискуем, – усмехнувшись, заявила Дэш. – Если это гребаная игра, мы обязательно найдем воду, а если мы уже умерли, то чего нам бояться?

– А если мы… как-то по-другому перенеслись в этот мир? – предположила мышка. – Нам здесь периодически хочется есть, пить, спать, в туалет, наконец? Ты уверена, что хочешь подобным образом испытывать судьбу?

Дэш призадумалась. Утром она и вправду чувствовала голод и жажду. Да что там, от долгого бега ей тоже захотелось пить и стало жарче. Правда, пегаска почувствовала себя лучше в целом: разошедшаяся кровь будто смыла плохое настроение и мерзкие воспоминания о хозяине.

Признать правоту мышки пришлось. Буквально через день похода по безводной степи вода у путешественниц кончилась: экономить никак не получалось. Попытки раскопать источник среди жухлых кустиков не привели ни к чему кроме еще большей жажды: поднявшаяся от сухого грунта пыль набилась везде, где только можно. По мнению Дэш, на которую легли основные земляные работы, специально в глотке.

Проблем только прибавилось: теперь еще где-то нужно было вымыться и постираться.

А еще прибавилось раздражение на Гайку, что не могла помочь в нахождении воды.

В конце концов, обе путешественницы были типичными «детьми асфальта», и, неплохо ориентируясь в городе, в дикой природе оказались оторванными от привычной среды и сферы услуг.

Кроме того, Рейнбоу Дэш плоховато определяла расстояния пеших переходов. Привыкшая перемещаться со скоростью больше ста километров в час, даже галопом не могла покрывать хотя бы приблизительное расстояние полета в день...

---

…Пыльное шоссе протянулось через раскаленную зноем двух солнц степь, полную пожухлой травы.

Одинокая пегаска брела по жаре. Шерстка слиплась от пота и забилась пылью, а в горле пересохло. Дэш уже давно сняла куртку и перекинула через спину.

Поверх устроилась Гайка, тоже изнывающая от жары: климат-контроль комбинезона не работал, и пришлось расстегнуть его почти до самого низа.

Черная одежда играла с путешественницами злую шутку: два солнца, красное и желтое, нещадно палили и создавали впечатление, что сверху вместо неба нависает пышущая жаром кухонная плита.

Вода давно кончилась: когда путницы выходили из Блессин Шейдс, то не брали с собой много. И обстоятельств не предвидели, да и тащить с собой бочку или даже большую бутыль было бы тяжело.

– И как тут еще пустыня не образовалась, – злобно прошептала Рейнбоу сквозь сжатые зубы. – Я вам верблюд что ли?

Сейчас как никогда жалко было невозможности полететь. Там, в вышине, никогда нет жары, только приятная прохлада и даже задорный морозец.

И злость, вызываемая этим чувством, позволяла раз за разом поднимать ногу и делать шаг. Еще и еще. Несмотря на сухость в горле, снова и снова вдыхать пыльный и сухой воздух.

Дэш вспоминались «специальные» тренировки: кружка воды утром, физические упражнения на жаре, потом еще одна большая кружка – в обед. И только вечером дозволяется принять душ и напиться вволю. Это летом. А зимой наоборот: легкая одежда, запрет укрываться во сне и на пользование горячей водой весь день, кроме вечера... Жар и холод, в дополнение к усталости и боли.

Хорошо еще, Алекс прибегал к этому лишь время от времени.

Но теперь Дэш гораздо легче переносила перепады температур. Суровая наука закаливания не раз пригодилась ей даже еще в том, прошлом мире.

Гайке же вскоре стало совсем плохо: через какое-то время она обмякла, и даже упала со спины пони в дорожную пыль. Рейнбоу тогда остановилась с тихим проклятием. До кучи на землю сползла еще и куртка, и Дэш сопроводила это новым ругательством.

Кожаная одежда сейчас была просто кошмаром. Куртку пони скинула еще несколько часов назад, но задние ноги и круп были будто в печке.

«Все равно никто не видит», – решилась Дэш.

Пользуясь незапланированной остановкой, она вылезла из шорт, затем свернула одежду поплотнее и сунула в седельную сумку. В другую, где лежали одеяла и подстилки, положила бесчувственную Гайку и, не застегивая клапан, двинулась дальше.

Сколько пони брела сквозь дрожащий от зноя воздух, она не взялась бы точно сказать. Но вскоре идти стало тяжелее, и, подняв взгляд, Рейнбоу Дэш увидела, как дорога поднимается на довольно крутой склон холма.

– Да, действительно, почему бы не добавить веселья, – проворчала пони.

Восхождение пешком на холм казалось форменным издевательством для той, кто привыкла летать. Но Рейнбоу была не такова, чтобы отступать перед столь ничтожными трудностями.

Сумки с каждым шагом словно тяжелели, а такой жажды пегаска не испытывала с последнего похмелья.

«Хоть голова не болит и не тошнит, – подумала Дэш, тряхнув головой и отогнав мысли о запотевшем стакане ледяной воды, – и на том спасибо».

Холм – это было хорошо. Желтое солнце уже светило в спину, а значит, тень от возвышенности будет прикрывать изможденных путников. А красное солнце после испепеляющего зноя двойного света покажется приятной прохладой...

Сердце Дэш вдруг радостно подпрыгнуло: прямо у подножия холма росли две пальмы в окружении кустов на островке зеленой травы. А там, под корнями, бил настоящий источник, образующий небольшой прудик с зеленым ковром травы вокруг!

Издав победный вопль, Рейнбоу кинулась галопом вниз по склону.

Чистая, прохладная вода показалась пегаске вкуснее самых изысканных напитков. Но Рейнбоу воздержалась от того, чтобы напиться вволю. Она знала, если выпить сразу и много, можно сильно навредить обезвоженному организму.

Затем пегаска смазала губы Гайке, положив ту рядом с водой в красную тень. Обмакнула в источник носовой платок и пару раз дала мышке высосать влагу из ткани.

– Дошла, – хрипло проговорила растянувшаяся в прохладе пони и улыбнулась закатному небу. – Лягать вашу мать...

---

Рейнбоу Дэш Вендар сидела на небольшом бархане, что нависал над оазисом, где они с Гайкой  остановились отдохнуть после утомительного перехода. Закатное солнце окрашивало все кругом в медные оттенки, красный гигант тоже клонился к горизонту, и хорошо. Дэш не нравился этот злой, холодный свет цвета крови.

Мучительное забытье мышки перешло в обычный сон, стоило поместить ее в прохладу и в полуобморочном состоянии напоить водой. Пока Гайка не пришла в себя, Дэш позволила и себе напиться вкуснейшей холодной воды. Подумав, решилась даже искупаться: источник был проточным и утекал ручьем куда-то в скалы, так что испортить воду пони не боялась.

И теперь в очередной раз настало время раздумий.

Мысли Дэш заняли судьбы тех, кого она спасла.

Рыжая малявка Скуталу, Лира Хартстрингс и сама Гайка, парень из Белого Города и его деваха, что стало с ними? Мышка сказала, что умерла, но ни словом не обмолвилась о том, как. Что произошло и в какой переплет попали остальные? БРТО? Еще один синтет под стать Року? Или просто бандиты, работорговцы?

Положа копыто на сердце, Рейнбоу не хотела спрашивать. Просто потому, что боялась получить ответ. Лишь вопрос про Скуталу сорвался с языка, и при этом Дэш смогла заставить себя услышать правду. Но что если несмотря ни на что все кончилось плохо, и беглецы были обречены с самого начала? И малышка Скут имела все шансы не проснуться.

А значит, она может быть где-то тут. И ждать впереди, как ждал тот жеребенок в Блессин Шейдс.

От этой мысли стало просто жутко, и по спине пробежал холодок.

Встретить здесь и сейчас ту, которой причинила столько страданий – это было невыносимо. Да, возможно, Дэш заслужила прощение своей жертвой, но действительно ли это так? К тому же, не получилось ли так, что самопожертвование Рейнбоу осталось бесплодным?

Дэш вздохнула. Сейчас, в пустынной степи, когда никто не видит, ей не было нужно носить обычную самоуверенную маску.  Ветер дунул в мордочку пони, и та расправила крылья, но лазурные уши почти сразу разочарованно опустились.

Как же хотелось взлететь! Навстречу ветру, облакам, пронзительной свежести, свободе!

Рубиновые глаза прикрылись.

Давно, казалось, вечность назад, она познала этот пьянящий вкус. Не когда хозяин отправился в мир иной, а по-настоящему, когда душа радужной пегаски еще не утратила чего-то неуловимого, но при этом очень важного…

Будильник застал Рейнбоу Дэш Вендар уже бодрствующей.

Пегаска неподвижно лежала на кровати, изо всех сил стараясь отвлечься от ноющей душевной боли. По сравнению с этим притуплялись даже саднящие синяки и ушибы, полученные вчера на арене, а также тягучая боль под хвостом от вечернего изнасилования.

Рейнбоу упорно не желала привыкать к тому, что Алекс, помимо продолжающихся тяжелых тренировок, превратил ее в секс-рабыню для себя. Прошло уже больше года с тех пор, как жизнь Дэш переменилась. Алекс, которого раньше можно было назвать строгим отцом, превратился в маньяка, методично, в три этапа, жестоко растерзавшего невинность маленькой пони. Теперь любые прикосновения, особенно человеческие, были пегаске настолько противны, что она могла запросто потерять контроль от совершенно невинных жестов вроде дружеского тычка или простых обнимашек.

Все это время Дэш терпела. Честно пыталась следовать совету и наслаждаться. Найти что-то свое в том, что Алекс делал почти каждый вечер с ее телом. Но как можно было привыкнуть к такому разнообразию насилия?!

Дэш почувствовала, что по щеке скатилась слеза.

Что Алекс придумает для нее сегодня? Будет ли там участвовать кожаная сбруя, хлыст или еще что? Фантазия хозяина оказалась чертовски богатой на такие выдумки.

Одна мысль об этом заставила тошноту подкатить к горлу.

Будильник, не дождавшийся подтверждения о вставшей хозяйке, запиликал снова, вырывая пегаску из мрачных раздумий. И на этот раз та все же покинула постель. Хлюпнув носом, она решительно надавила копытом на сенсор выключения, как будто подводя черту.

Волна накатившей было решительности чуть не разбилась о скалу ледяного страха.

Если за невинную пару стаканов виски Алекс исхлестал ее так, что потом два дня было на круп не сесть, что же будет за такое попрание устоев?..

Но стоило вспомнить любой из вечеров за последний год, и страх отступал. Хуже уже не будет. Даже быть не может...

...Алекс Вендар поднялся по лестнице в комнату воспитанницы. Та не соизволила спуститься на зарядку, и человек был весьма удивлен. Рейнбоу не позволяла себе такого вопиющего нарушения режима уже многие годы. Да что там, с восьми лет Дэш всегда спускалась вовремя!

Открыв дверь, он увидел странную картину.

На полу тут и там валялись разбросанные вещи, будто пегаска делала что-то в дикой спешке. Сама же виновница торжества стояла у раскрытого окна, встав передними ногами на подоконник и расправив крылья.

И еще – навьючив на себя седельные сумки, с которыми всегда ходила на пикник или в поход...

...Обернувшись на звук открывшейся двери, пегаска вздрогнула и прижала уши. Алекс стоял в дверях, спокойно созерцая раздрай, устроенный в комнате во время поспешных сборов.

Рейнбоу знала, что когда надо, наставник очень быстр. И расстояние, разделяющее дверь и окно, покрыл бы буквально за секунду. Но человек стоял спокойно и будто ждал последующих действий.

Адреналин выплеснулся в кровь, заставив сердце затрепетать.

Рейнбоу мощным рывком выбросила тело в окно и, хлопнув крыльями, взмыла ввысь.

Ветер свободы ударил в мордочку, и Дэш вдруг почувствовала невероятный подъем. Будто была пройдена какая-то черта, что навсегда, казалось, отделила одну жизнь от другой.

Свобода!

Не будет больше боли, не будет страха, не будет мерзких объятий! Не будет мучителя, что за красивыми словами о победах лишь скрывает собственную похоть...

Даже не верилось.

– Вернись немедленно, Рейнбоу Дэш! – настиг окрик Алекса, подошедшего к окну.

Пегаска оглянулась. Хозяин по-прежнему выглядел спокойным, но этот похолодевший взгляд был уже давно знаком. Внутренне Алекс Вендар клокотал от бешенства.

– Рожденный ползать – летать не может! – хмелея от собственной наглости, крикнула Дэш и рванула ввысь, не слушая угроз, летящих вслед...

…Несмотря на расправленные крылья и мысленные усилия, знакомого чувства легкости и эйфории не наступило.

Антигравитатор не работал, хотя Дэш была относительно сытой, отдохнувшей и здоровой.

И пегаска старательно гнала от себя мысль, что чудо биоинженерии внутри ее тела могло «умереть» навсегда. И что к невозможности взлететь запросто может прибавиться некроз тканей, что в отсутствие медицинских нанит является безапелляционным приговором.

«Я была куда свободнее, сбежав от Алекса и скрываясь в Дыре!» – зло подумала пегаска, отогнав мерзкие мысли.

Воспоминания накатывали волнами, но в этот раз Рейнбоу не противилась им. Наоборот, живость образов позволяла погрузиться в себя, с новой точки зрения взглянуть на прошедшую жизнь.

Поэтому Дэш лишь прикрыла глаза и отдалась во власть видений. Ярких, живых. И в этот раз они перенесли в те времена, когда Рейнбоу с уверенностью могла сказать, что была счастлива.

В мире людей, который тогда она еще не успела возненавидеть.

«Ну давай, – мысленно сказала она, сжав зубы, – показывай дальше! Ткни меня носом в то, как моя жизнь окончательно превратилась в навоз!»

Воспоминания, словно услышав этот призыв, нахлынули с новой силой.

Рейнбоу не переставала удивляться, как ясно сейчас мыслила ее голова: удавалось все вспомнить в мельчайших подробностях. Она будто заново переживала все, что чувствовала тогда. Запахи старого бетона и пластика, костра и пыльной ткани. Тепло солнечных лучей и прохладу ветра, поющего в недостроенных конструкциях древней высотки. Голоса людей и синтетов, что встречались пегаске тогда. И главное – переполняющие сердце чувства, навсегда оставившие след в душе …

...Сбежав от хозяина, Рейнбоу Дэш Вендар устроила себе убежище далеко на окраинах, на вершине недостроенной башни из бетона. Крыша здания нависала надо всем остальным, поддерживаемая лишь ажурными конструкциями: лестниц туда еще не было, не было даже этажей. А кровлю, очевидно, положили, чтобы дождевая вода не заливала стройку.

Почему здесь все забросили, Рейнбоу не знала и не хотела знать. Внизу раскинулся довольно поганый район на окраинах Серого города под каким-то номером, но местные звали свой ареал обитания «Дыра» и при этом совершенно не кривили душой.

Люди, гуманоиды, фурри и небольшая община людоящеров-драконопоклонников жили, а точнее, выживали тут. Социальные службы очень редко захаживали сюда, и район держала банда Гора — генофрика с птичьей головой, что любил поразвлечься гладиаторскими боями.

Но Дэш тут нравилось.

Рейнбоу получила разрешение поселиться на вершине заброшенной башни и подрабатывать посыльной в обмен на пару проведенных на местной арене боев. Вежливо отказавшись от подобной карьеры впоследствии («Прости, Гор, от этого и сбежала!»), поняша стала доставлять мелкие посылки и письма. И теперь все в районе давно знали: хочешь передать посылку быстро и надежно — обращайся к Рейнбоу Дэш, «которая живет на крыше». И к услугам которой пару раз прибегал и сам Гор.

Да, еда здесь была дрянной, а условия — далекие даже от той спартанской обстановки, к которой привыкла Дэш. Но самое главное — здесь не было хозяина, который мог в любой момент избить и изнасиловать беспомощную пленницу.

Свобода пьянила. Как полеты в облаках, как алкоголь, только без похмелья.

Спроси кто Рейнбоу сейчас, и она бы ответила, что счастлива здесь, в нищете, за бортом жизни огромного города человеков...

Однажды утром пегаска вышла из лачуги и улыбнулась рассветным лучам.

Сегодняшний день обещал быть таким же крутым, как и остальные на свободе: наполненным приключениями, полетами и маленькими радостями вроде доброй работы, хорошего обеда и отдыха...

...сильный толчок сбоку стал полной неожиданностью. Не то чтобы башня была неприступна для местных бандитов: все знали, что дракониды из Храма Сета умеют с грехом пополам парить на восходящих потоках, а у Гора есть настоящий вертолет.

Но ни тем, ни другим, не было никакого смысла нападать на Дэш: ничего особо ценного у нее не было, телом маленькой пони (хвала Селестии!) никто в Дыре не интересовался, и насолить она еще никому не успела.

Мысль мелькнула и сгинула, когда Дэш взяли в профессиональный захват, а холодный голос произнес над самым ухом:

– Что, думала сбежать от меня так просто?

Рейнбоу почувствовала, как душа падает куда-то в район выкрученных копыт.

То, чего Дэш боялась все это время, то,  что иногда являлось к ней в кошмарах, то, о чем она и думать уже почти забыла, случилось.

Алекс Вендар нашел ее.

– Не для того я угробил годы на твое воспитание, чтобы просто дать тебе сбежать, неблагодарная сучка, – говорил тем временем хозяин, умелыми движениями связывая Дэш крылья и ноги.

Рейнбоу обреченно закрыла глаза. Справиться с Алексом в ближнем бою не было ни единого шанса. Тот был профессионалом боевых искусств и просто невероятно сильным и ловким.

«Я не расплáчусь, – подумала пегаска, – ни за что на свете, а как только он меня развяжет, снова улечу. Отправлюсь в другой Гигаполис, если потребуется, но не вернусь к прежней жизни...»

Спеленав Рейнбоу так, что та не могла шевельнуть ничем, кроме хвоста и головы, Алекс пристегнул к ней какую-то упряжь, после чего надел подобную и на себя. В нагромождении ремней и карабинов Рейнбоу с удивлением узнала альпинистское снаряжение.

Алекс, не произнося ни слова, скинул связанную Дэш с крыши, и та не удержала испуганного писка. Но веревка очень быстро замедлила спуск, а еще через несколько секунд с ней поравнялся человек, держащий в руках пульт управления талью.

– Думала, высота обезопасит тебя? – насмешливо спросил хозяин, но явно не ожидая ответа. – А я не говорил, что альпийскую подготовку тоже проходил?

Внизу их ждал... флаер. Почему Алекс не приземлился сразу на крышу, было понятно: Дэш могла заметить нехарактерную для окраин машину. Может, взятый напрокат, а может, еще что.

Вокруг собралось несколько местных, поглазеть на чудо техники, но никто не осмеливался подходить близко: турель разрядника на крыше хищно обводила стволом собравшихся, и никому не улыбалось получить в лицо рукотворную молнию.

Рейнбоу обвела взглядом присутствующих. Здесь было много знакомых лиц: им Дэш доставляла посылки и письма, помогала с работой и вообще могла назвать практически друзьями.

Был здесь и Гор в сопровождении пары громил с пистолетами.

В душе Дэш вспыхнул робкий огонек надежды, что сейчас держащий район вступится за своего верного посланника, но тот почему-то молчал.

Рейнбоу не выдержала:

– Гор! Помоги мне! – она обвела умоляющим взглядом всех присутствующих. – Миссис Мердок, Флами, Сэм! Кто-нибудь, помогите!.. Это мой хозяин, вы не знаете, что он сделает со мной! Помогите, пожалуйста!

Алекс, услышав мольбы Рейнбоу, только криво усмехнулся.

– Вот твои деньги, Гор, – сказал вдруг он, бросая птицеголовому пачку наличных. – Все честно.

Тот только кивнул и, не говоря ни слова, развернулся и пошел прочь. За ним последовали и два телохранителя.  Кто-то из людей стыдливо отвел взгляд от вида того, как связанную Дэш закидывают в кабину флаера, а добродушная домохозяйка, недавно кормившая пегаску щами, только виновато улыбнулась. Дескать, не горюй, Дэши, может, все не так уж и плохо.

Тогда Рейнбоу Дэш закричала. Надсадно, отчаянно. У нее было богатое воображение и отличная память. И она слишком хорошо знала хозяина, чтобы понимать, что сегодняшний вечер она запомнит надолго...

Но более всего подкосили не ожидание боли и новая неволя, а то, что все, кого она успела узнать в новой жизни, предали ее. Предали и продали, как Гор. И остальные даже словом не решились помешать Алексу Вендару, что возвращал свою собственность.

Прежде, чем дверь летающей машины захлопнулась, Рейнбоу еще успела бросить взгляд на чистое голубое небо...

...Сдав прокатный флаер, Алекс привез Дэш домой, даже не подумав развязать.

Только рот заткнул кляпом, чтобы рыданиями не отвлекала и не мешала.

Бросив пони на пол, Алекс наклонился к ней и произнес:

– Итак, Рейнбоу Дэш. Как ты понимаешь, столь вопиющее нарушение дисциплины я не могу оставить без наказания. Твой дух бунтарства возобладал над здравым смыслом и высшей целью, поэтому наказание будет особенным. Ты не только пренебрегла всем тем, что я дал тебе, но и показала, что снова стала недостойной доверия, как маленькая и глупая кобылка.

Дэш не могла ответить: кляп Алекс так и не вынул.

Кроме того, у нее уже затекло все тело от тугих пут, и ей не хотелось думать, сколь болезненно мышцы будут приходить в себя.

Первым делом Алекс застегнул на шее Дэш ошейник. Тот пиликнул индикатором и заперся. Судя по утолщению на затылке, это устройство имело заряд или инъектор на случай побега пленника, или же просто лупила носителя током при определенном отдалении от базы.

Потом Рейнбоу была развязана, раздета догола и закреплена на ненавистном топчане, где Алекс раньше делал ей массаж, порол, а последние годы еще и насиловал.

В душе пегаски царило черное отчаяние. Она кричала, когда по крупу и спине гулял хлыст, и к тому времени, когда Алекс пристроился сзади, уже охрипла. Но душа Рейнбоу была далеко отсюда. Там, где нет боли, а только свобода и небо...

...Рейнбоу краем уха услышала, как Алекс что-то говорит. Неохотно вынырнув из грез, она обнаружила, что беззвучно плачет от боли и безысходности.

– Что? – просипела пегаска, подняв мутный взгляд на своего мучителя.

– Еще и не слушаешь? – спросил Алекс. – Хорошо, я повторю. Так как ты была очень плохой пони, когда попыталась улететь, я думаю, что твоим наказанием станет, скажем, месяц без полетов. Вообще никаких. А там посмотрим по твоему поведению. 

Рейнбоу в последнем приступе подпитанной отчаянием храбрости, хрипло осведомилась с горькой иронией в голосе:

– Что, привяжешь меня на веревку?

– О нет, не так банально, – усмехнулся человек, после чего Дэш почувствовала, как сильная рука схватила левое крыло и заставила его распрямиться.

В следующее мгновение пони почувствовала острую боль и вскрикнула, словно во сне увидев, что в руке Алекса оказалось длинное голубое перо.

– Нет! – захрипела пегаска сорванным голосом. – Только не это! Не-е-ет!

Забыв о безразличной покорности, она забилась в кандалах, заходясь в сиплых криках.

– О, вот это гораздо искреннее, – прокомментировал Алекс, продолжая медленно и методично ощипывать Дэш. – Одно перо за каждый день твоего отсутствия. Помни: ты всегда наказываешь сама себя.

Количество голубых маховых перьев на полу неуклонно росло.

– Пожалуйста! – наплевав на гордость, предприняла новую попытку пегаска, когда Алекс, выщипав половину маховых перьев с одного крыла, взялся за второе. – Умоляю, нет!..

– Раньше надо было думать, – отрезал Алекс, и правое крыло пронзила новая боль, – когда решила, что сможешь скрыться от меня.

Рейнбоу, захлебываясь рыданиями, без сил упала на топчан. Она в кровь истерла шкурку там, где ее касались кандалы, и окончательно сорвала голос.

Вскоре Алекс закончил и, собрав ворох маховых перьев, показал их Дэш. Та, не выдержав, отвела взгляд и покосилась на свои крылья, которые стали теперь как будто вдвое меньше. Можно и не надеяться взлететь с такими...

– Теперь случай внимательно, потому что повторять не буду, – сказал Алекс ровным голосом, и Дэш сочла за благо повернуться обратно. – Если ты еще раз посмеешь попытаться улететь, убежать или каким-либо другим образом покинуть меня, я тебя снова найду. И помни, что в этом случае ты лишишься уже не перьев, а крыльев целиком. Навсегда. Это понятно?

Объятая ужасом Дэш нашла в себе силы только кивнуть.

После сегодняшнего у нее не возникло ни малейшего сомнения в том, что Алекс поступит именно так, как сказал.

– Не слышу тебя! – повысил Алекс голос.

– Д-да... это п-понятно... – просипела Дэш, чувствуя, как слезы льются с новой силой.

– Хорошо, – кивнул хозяин, после чего отстегнул все оковы. – А теперь – марш с глаз моих.

Рейнбоу, поднявшись на непослушные ноги, осторожно слезла с топчана и потянулась к джинсам, что валялись на полу.

– Не трогай это бомжатское тряпье, – хлестнул голос человека. – Твоя одежда наверху. Еще не хватало, чтобы ты одевалась как бродяжка.

Рейнбоу Дэш, стараясь не смотреть на голубые перья в руке Алекса, пошла к себе наверх.

– И приберись в комнате, – добавил хозяин вслед. – Уходя, ты оставила беспорядок.

– Д-да… – еле слышно отозвалась пегаска.

Каждое движение отдавалось болью в задних ногах и спине, но все это не шло ни в какое сравнение с болью в сердце, которую, казалось, не сможет исцелить даже немедленная смерть...

Свобода и небо – вот что у нее было еще вчера вечером.

И что с такой безжалостной легкостью у нее было отнято...

Несмотря на яркость переживаний, глаза пегаски оставались сухими: она умудрялась не плакать о своих крыльях целый месяц, пока длилось наказание за побег. Находила в себе силы не отвечать на насмешки недорейнбоу в клубе.

Но тогда она, по крайней мере, понимала, за что терпит.

«А теперь? – думала дальше Рейнбоу. – Почему я должна глотать пыль дорог, топать ногами и думать о транспорте? Кто меня так наказывает? И за что?..»

Порыв ветра взъерошил голубую шерстку, уже высохшую после купания. Одеваться Рейнбоу пока не стала: куртку и штаны она прополоскала от пыли и развесила на ветвях, чтобы те побыстрее высохли. Ночь обещала быть прохладной, и пегаске не улыбалось провести ее в мокрой одежде или с влажной шерстью. Простуда в жару – вот уж была бы глупость из глупостей!

Правда, жесткая кожа едва отстиралась. Высохнув первый раз, явила взору лишь разводы. И вообще, не особенно-то она подходила для походов по степи или саванне.

Рейнбоу, грязно выругавшись, взялась за одежду снова: песок и пыль в шерсти уже успели ее достать.

Полученные недавно от Варда объяснения полетной немочи пегаску абсолютно не устраивали. Всякая метафизика типа судьбы, испытаний и прочей хрени ее всегда раздражала. Но других не было, и это бесило еще больше.

Невозможность найти ответ напоминала то отчаянное непонимание, чего же хотел добиться Алекс Вендар, раз за разом принуждая воспитанницу к сексу. Если хотел сделать из Дэш рабыню для утех, зачем тренировал и учил, будто собственную дочь? А если что-то другое – зачем насиловал и почему ждал целых шестнадцать лет? Все радужные прелести в любой форме можно было получить в «Пони-Плее» и еще ряде заведений гораздо проще. Иногда даже бесплатно: многим пони нравилось быть с сильными и властными людьми.

Впрочем, редко кто добровольно соглашался провести с Алексом Вендаром больше одной ночи. Старая мазохистка Рейнбоу Дэш Хоул не в счет.

Пегаска поймала себя на том, что снова думает о хозяине и прошлой жизни.

– Проклятье, – выругалась она вслух. – Что я должна сделать, чтобы получить назад мои крылья? Или хотя бы ответы?! Или с кем нужно трахнуться? Я согласна, мать вашу!

Она и вправду снова была готова переступить через собственные принципы ради ответов или полета. Даже с человеком или еще более омерзительным существом. Пусть даже с таким же садистом как Алекс. Вытерпеть ради такого еще один раз – не велика потеря.

Небо осталось безмолвным: мир Дорог не спешил давать маленькой пони ответы. Солнце закатилось за горизонт, и пустыня погрузилась в прохладные сумерки, грозившие перерасти в настоящий холод очень скоро, стоит только остыть почве и камням.

Поежившись при мысли об этом, Дэш спустилась обратно к оазису.

Гайка уже не спала и занималась тем, что пила из сомкнутых ладоней, стоя на коленях у воды.

– С добрым утром, – буркнула Рейнбоу, которая сразу почувствовала себя неловко. – Раз ты выспалась, будешь дежурить первой.

– Без проблем, – отозвалась Гайка, без труда распознав смущение пони. – А ты чего разгуливаешь голая?

– Постирала шмотье, пока ты была в отключке, – буркнула пегаска. – И если бы ты не провалялась весь день, тоже смогла бы вымыться и постираться. К тому же, тут все равно никого нет, кто бы пялился на мой круп.

При этом она невольно бросила мимолетный взгляд на Гайку, будто подозревая ее в этом. Пони изо всех сил старалась казаться спокойной, но инстинктивно прикрылась хвостом и села так, чтобы скрыть как можно больше.

Гайка деликатно отвернулась и сбегала в кусты. Когда же вернулась, увидела, что пони, касаясь носом висящих на кустах вещей, проверяет их на влажность.

Тень бархана уже накрывала оазис, когда Дэш занималась стиркой второй раз, и сейчас плотная одежда даже близко не приблизилась к тому, чтобы высохнуть.

Развести костер же пегаске не удалось: набранные дрова наотрез отказывались загораться. А в кино это было так просто!

– Чем занималась? – поинтересовалась Гайка, подойдя к источнику и умыв лицо.

– Смотрела мультики про свое прошлое, – отозвалась Дэш, сжав зубы. – То, что изо всех сил хочу забыть. Но что упорно мне лезет в башку, будто я обдолбилась имажером.

Гайка внутренне поморщилась. Имажер был наркотиком, что даровал яркие галлюцинации, воплощающие потаенные желания принимающего. Подсесть на него было делом легким, слезть – практически невозможным. И это несмотря на то, что при постоянном применении видения искажались и превращались в настоящие кошмары.

– У нас был спальник, – напомнила Гайка, не решившись спрашивать, откуда Дэш известны такие подробности. – Он тонкий, но, похоже, из изолирующей ткани. И ложись к костру.

– Какому еще костру? – фыркнула пегаска. – Я думаю, обойдемся. Мы почти что в пустыне.

Гайка подавила улыбку. Ясно как божий день, что поняше просто не удалось развести огонь, но не хотелось признавать свою некомпетентность. А ночи в пустыне – даже холоднее, чем в осеннем городе за счет перепада температур. И, похоже, саванна была в этом вопросе не исключением. А если еще и взойдет красное солнце, поднимется ветер.

К счастью, эта мелочь была поправима – бродяжничая, Гайка научилась обходиться подручными средствами.

– Я займусь, – сказала она. – Только положи поближе дрова, хорошо? А то они для меня как бревна.

– Лады. Раз ты такая мерзлявая…

Сооружение пирамидки из палок и помещение внутрь растопки заняло пару минут. Дэш отошла к спальнику, а Гайка чиркнула спичкой, предварительно подсунув в тонкие веточки немного скомканных салфеток, прихваченных еще из Блессин Шейдс.

Рейнбоу расстегнула седельную сумку. Кинетические манипуляторы, служащие дополнением к хватательной складке на стрелке копыта, еще работали, и это внушало надежду на то, что и антиграв не сдох: оба биотехнических устройства работали в сопряжении.

– Спасибо, – сказала Гаечка, когда Дэш начала, ругаясь сквозь зубы, расстилать спальный мешок из серебристой ткани.

Пони прервала свое занятие и вопросительно уставилась на мышку:

– За что?

– Ты хотела от меня избавиться в начале пути, – сказала та, – и сегодня у тебя был шикарный шанс. Но ты им не воспользовалась и дотащила меня до оазиса.

Дэш поджала губы и какое-то время молчала. Потом снова взялась за спальник, раскатывая его копытом по земле.

– Знаешь, – сказала она, наконец, – про меня можно много чего сказать. Что я пьянчуга, эгоистка, хамло, убийца... даже то, что я всего лишь клон и гребаная человеческая подстилка, пусть и не по своей воле... И несмотря на то, что за последнее я все зубы пересчитаю, это, раздолби рогом Молестия, правда. Но на такую подлость, как бросить беспомощное существо умирать в пустыне, я, наверное, неспособна.

– Значит, я была права, – улыбнулась Гайка.

– В чем?

– В том, что в глубине твоей души все еще живет Рейнбоу Дэш. Настоящая, а не эта ледяная броня.

Пегаска фыркнула, залезая в спальник и крылом застегивая клапан:

– Если мне надоест твое общество, я просто пошлю тебя подальше где-нибудь в городе или типа того. Честно и глядя в глаза. Но я никого не брошу беспомощно умирать, нет. По крайней мере, того, от кого я не видела очевидного зла.

– Спасибо...

– Все, проехали! – буркнула пони, отворачиваясь от света костра. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Рейнбоу Дэш, – улыбнулась мышка и подбросила в костер деревянную плашку. Ночь, похоже, обещала быть долгой... ��5�cJ

Глава 04. Волчий вой

Когда из яви сочатся сны,

Когда меняется фаза луны,

Я выхожу из тени стены,

Весёлый и злой.

Когда зеленым глаза горят,

И зеркала источают яд,

Я десять улиц составлю в ряд,

Идя за тобой.

Твоя душа в моих руках

Замрет, как мышь в кошачьих лапах,

Среди тумана не узнает меня,

И ты на годы и века

Забудешь вкус, и цвет, и запах

Того, что есть в переплетениях дня.

 

Ты спишь и видишь меня во сне:

Я для тебя лишь тень на стене.

Сколь неразумно тебе и мне

Не верить в силу дорог.

Когда я умер, ты был так рад:

Ты думал, я не вернусь назад,

Но я пробрался однажды в щель между строк

Я взломал этот мир, как ржавый замок,

Я никогда не любил ворожить, но иначе не мог.

 

Когда я в камень скатаю шерсть,

Тогда в крови загустеет месть,

И ты получишь дурную весть

От ветра и птиц.

Но ты хозяин воды и травы,

Ты не коснёшься моей головы,

А я взлечу в оперенье совы,

Не видя границ.

Тебя оставив вспоминать,

Как ты меня сжигал и вешал:

Дитя Анэма умирало, смеясь.

А я вернусь к тебе сказать:

Ты предо мной изрядно грешен,

Так искупи хотя бы малую часть.

 

Ты спишь и видишь меня во сне:

Я для тебя лишь тень на стене.

Я прячусь в воздухе и в луне,

Лечу, как тонкий листок.

И мне нисколько тебя не жаль:

В моей крови закипает сталь,

В моей душе скалят зубы страсть и порок,

А боль танцует стаей пёстрых сорок.

Я никогда не любил воскресать, но иначе не мог.

 

Когда останемся мы вдвоём,

В меня не верить – спасенье твоё,

Но на два голоса мы пропоём

Отходную тебе.

Узнай меня по сиянью глаз,

Ведь ты меня убивал не раз,

Но только время вновь сводит нас

В моей ворожбе.

Опавших листьев карнавал,

Улыбка шпаги так небрежна.

Дитя Анэма не прощает обид.

Ты в западню мою попал,

Твоя расплата неизбежна.

Ты знаешь это – значит, будешь убит.

 

Ты спишь и видишь меня во сне:

Я для тебя лишь тень на стене.

Настало время выйти вовне,

Так выходи на порог.

Убив меня много сотен раз,

От смерти ты не уйдёшь сейчас,

Но ты от злобы устал и от страха продрог,

Я тебе преподам твой последний урок.

Я никогда не любил убивать, но иначе не мог.

Я никогда не любил ворожить,

Я никогда не любил воскресать,

Я никогда не любил убивать,

Я никогда не любил,

Но иначе не мог…

 

(С) Канцлер Ги

 

---

 

…Рейнбоу Дэш открывает глаза. Знакомый серый потолок со световой панелью, стены с постерами, подвальное окошко в верхней части стены.

Без труда она узнает свою каморку в «Пони-Плее», которую раньше группа «Пинк Дрэгон» использовала в качестве гримерки, а теперь ставшую домом для Рейнбоу Дэш Вендар.

С минуту пегаска лежит, непонимающе глядя в потолок. В ее горле сухо, а голова раскалывается от боли.

Взгляд рубиновых глаз падает на пол, где лежит несколько пустых бутылок от «Эпплджек Дениелс», явно опустошенных накануне, и еще одна, квадратная, с этикеткой «Мехрен Пит». Аккурат рядом с миниатюрой Гайки в обтягивающем черном комбинезоне.

– Допилась до глюков, – говорит Дэш вслух и встает с диванчика, где лежит, заботливо прикрытая пледом. – Все, завязывать пора. Нехрен пить, короче… А то уже «белочка» началась.

Она тратит несколько минут на то, чтобы привести себя в порядок. Принять душ, вымывая из шерстки пот и, почему-то, песок, чистит зубы и меняет забитый пылью, поношенный комплект одежды на свою старую спортивную форму. В боях у нее участвовать настроения нет, а таскать тяжелую кожу внутри здания нет особенного смысла.

В коридорах «Пони-Плея» пусто и как-то непривычно тихо. Ни тебе приглушенных аккордов музыки из главного зала, что пробивается даже сквозь звукоизоляцию, ни криков и стонов, ни голосов. И хотя отсутствие людей еще как-то можно объяснить, где все пони? Многим из них даже запрещено покидать комнаты.

Клуб как будто вымер.

Даже в зале никого нет: пустует темная арена и барные стойки, плотно закрыты ширмы альковов для уединения. Никого нет за столиками и на диванах, даже охранника Джеки не видать.

Лишь одна человеческая фигура сидит на диване спиной к вошедшей Дэш.

Пегаска, лишь слегка удивляясь, цокает копытами к выходу. В конце концов, «Пони-Плей» мог закрыться на ремонт или что-то вроде того. Память отказывается служить, подкидывая образы какого-то бреда вроде собственной смерти и загробного мира.

– Далеко собралась? – догоняет ее тихий вкрадчивый голос.

Рейнбоу вздрагивает и оборачивается, уже зная, кого увидит за ближним к входу в клуб столиком.

И действительно, на кожаном диванчике, со стаканом минералки в руке, развалился Алекс Вендар. В неизменной практичной одежде «милитари» и тяжелых ботинках с высокой шнуровкой.

– Ну что, Дэши, – усмехается человек, – нравится тебе твоя свобода?

Рейнбоу, не в силах в полной мере совладать со своей памятью, даже не знает, что ответить. Сквозь входную дверь пробивается приглушенный матовым стеклом солнечный свет, под углом падающий на пол и освещающий Дэш, а еще Алекса, чье лицо скрывают тени: свет в клубе почти не горит, но пегаска только рада этому. Еще не хватало видеть блеск этих серо-стальных глаз.

От накатившего страха она лишь замирает, глядя на жуткую тень хозяина.

– Присаживайся, – рука делает приглашающий жест.

Пони, словно во сне, бредет к диванчику, но неимоверным усилием воли останавливается на полпути.

«Если он сейчас захочет начать меня лапать, – думает Рейнбоу, – то я не знаю, что сделаю…»

– Ничего, – говорит Алекс, словно прочитав мысли бывшей подопечной. – Ничего ты не сделаешь, девочка моя, как и всегда. Покоришься.

– Это сон, – стараясь быть уверенной, отвечает Дэш, с трудом подавив желание попятиться. – Просто гребаный сон, кошмар. Ты сдох.

– Неужели? – в голосе звучит неприкрытая насмешка.

– Я сама убила тебя! – забывшись, пегаска срывается на крик.

– Ты убила лишь своих друзей. Старых и новых. И себя.

– Неправда! – кричит Рейнбоу со слезами на глазах.

Это самообман, и Алекс наверняка об этом знает.

Бывший хозяин смеется. Тихим, ровным смехом уверенного человека. Рейнбоу Дэш вдруг думает, что ни разу не слышала его смеха раньше.

Никогда.

И от этого становится просто жутко. До дрожи, до холодной испарины, до спазма в горле.

Сколько злобы может быть в человеке, что за без малого двадцать лет ни разу не засмеялся?

Алекс молча кидает на стол стопку фотографий. Те рассыпаются в лучах света.

Пони успевает заметить на них изображения пони и людей, которым когда-то нашлось место в сердце лазурной пегаски и которые…

– Не-ет! – кричит пегаска, зажмурив глаза, а смех Алекса Вендара перерастает в леденящий кровь волчий вой…

---

– …Рейнбоу! Рейнбоу Дэш! – вклинился в сознание звонкий голос, который мог принадлежать только Гайке Коннорс. – Проснись! Проснись же!

Пегаска почувствовала, что ее трясут. Вернее, пытаются, но особенно не могут сдвинуть с места.

Еще бы. Тому, кто имеет рост с человеческую ладонь, даже маленькая пони от «Хасбро» будет казаться слоном.

Сделалось смешно, и губы Рейнбоу даже успели приподняться в улыбке.

Но ворвавшийся в остатки сна волчий вой заставил пони испуганно вскочить.

Под иссиня-черным, усеянным звездами куполом, раскинули широкие листья пальмы оазиса. Небольшой костерок разгонял ночную тьму, раздавался тихий плеск источника и шелест травы на слабом ночном ветерке.

Пегаска повернула голову и увидела обеспокоенную Гайку, что стояла рядом.

– Что… происходит? – выдавила Дэш.

– Сначала ты стала метаться и кричать во сне, – пояснила мышка, – а потом раздался волчий вой. Довольно близко. Хорошо еще, я не стала тушить костер…

Рейнбоу обхватила себя передними ногами и отвернулась, подавив желание свернуться комочком. Ее еще колотило от страха, а в ушах звучал этот кошмарный смех.

– Тебе что-то приснилось, да? – раздался голос Гайки.

– Все ништяк, – буркнула пони, – просто замерзла.

– Рейнбоу…

– Не лезь ко мне! – огрызнулась Дэш.

Мышка хотела что-то сказать, но леденящий душу волчий вой раздался снова. Ближе.

Пегаска села и переглянулась с Гайкой. Да, Рейнбоу была бойцом. Но при этом она оставалась маленькой пони, притом безоружной и нелетающей. И если хищник окажется слишком крупным или, паче того, не один, путешествие может закончиться здесь и сейчас.

В кустах у источника мелькнуло что-то белое. Бесшумное. Но слишком маленькое для волка.

Прежде, чем кто-либо успел что-то предпринять или даже предположить, рядом с кругом света от костра появилось белоснежное, хоть и немного растрепанное существо. Острая мордочка, аккуратные ушки и пушистый хвост, обернувшийся вокруг лап, когда зверек уселся на берегу источника.

– Лиса, – растерянно проговорила Гайка.

– Агась, – кивнула Рейнбоу. – Белая.

Они какое-то время смотрели друг на друга. У лисички оказались умные глаза, совершенно черные в сумерках. Она сидела, внимательно смотря на путешественниц, а когда волчий вой раздался вновь, оглянулась и прижала ушки.

– Что мы сидим? – вдруг спросила Рейнбоу. – Собирай манатки и бежим.

– Что? – удивилась Гайка. – Куда?

– Куда угодно, только подальше от волков! Или предпочитаешь подождать, когда они решат проверить на вкус двух синтетов? Далеко не факт, что костер их удержит надолго.

Сборы не заняли много времени, хотя из-за посветлевшего горизонта успел показаться диск желтого солнца. При этом лисичка внимательно наблюдала за путешественницами, водя мордочкой вслед за ними, спешно сворачивающими лагерь.

– Я не уверена, что убегать от волков по голой степи – хорошая идея, – сказала вдруг Рейнбоу. – Хотя я, скорее всего, смогу ускакать от них по прямой. К тому же, готова поспорить, волки не в той форме, чтобы пробежать марафон по олимпийским нормам. А я вполне.

– Твое разрешение ехать на тебе еще в силе? – уточнила Гайка.

– Проклятье, конечно да! – взвилась пегаска. – Ты полагаешь, я тебя брошу на съедение? Можешь меня презирать, но оскорблять не смей, ясно?!

– Прости… – смутилась мышка. – Я вся на нервах…

– Залезай давай, – буркнула пони, смотря в сторону.

Едва Гайка утвердилась на спине Рейнбоу Дэш, рядом нарисовалась лисичка. Отбежала немного в сторону, противоположную той, откуда раздавался вой, и оглянулась на синтетов.

– Следуй за белым кроликом, – фыркнула пони.

– Дэш, тебе не кажется, что сейчас не время шутки шутить? – спросила Гайка. – Она ведь явно хочет помочь!

– Сейчас самое время. За нами гонится гребаный волк!

Гайка попыталась возразить, но пегаска рванула галопом. Мышка прикусила язык и промолчала.

Лисичка впереди прибавила ходу, а когда оазис остался позади, Рейнбоу услышала вой совсем близко.

– По закону подлости, в конце пути нас будет ждать не белый сахарный шпиль со вкусом малины, а судья Рок с бластером! – прорычала Дэш на ходу.

– Побереги дыхание.

Рейнбоу только фыркнула. Подумаешь, немного легкого галопа по степи!

Она оглянулась назад. На фоне скрывающих источник зарослей появился волк. Такой же белый, как и лиса, что делало его нелепым посреди степи.

Вот только смеяться пегаске почему-то совсем не захотелось.

Потому что могучий зверь был пугающ. Каждое движение было преисполнено спокойной силы, и нечего было и думать справиться с таким в копытопашной. Уж что-то, а силу противника Рейнбоу Дэш Вендар, чемпионка гладиаторской арены клуба «Пони-Плей», научилась распознавать.

Волк, оторвав морду от следов, поднял взгляд, и в следующую секунду лазурная пегаска с криком понеслась в степь самым быстрым карьером, на который только была способна.

Гайка едва не свалилась на землю, когда объятая паникой пони рванула прочь, оставив в стороне дорогу и вообще мало что соображая.

Мышка судорожно вцепилась в ворот куртки. Ей, конечно, очень хотелось узнать, что так напугало храбрую пегаску, но сейчас было не до этого. Впереди вставал из-за горизонта диск желтого солнца и мелькал пушистый хвост белой лисицы, а позади вновь послышался вой.

Этот вой казался не просто звуком. Весь мир будто отозвался на него, воздух зарябил, скручиваясь в какую-то зловещую линзу.

Но Рейнбоу не обратила на это внимания, и только припустила быстрее, хотя казалось, куда уж больше. Да еще и начала на ходу махать крыльями. То ли рефлекторно, то ли пытаясь дополнительно ускориться.

Гайка не знала, сколько длилась эта бешеная гонка в клубах пыли. В стороне осталось шоссе и оазис, но и волчий вой в следующий раз раздался гораздо дальше.

Мимо проносились образы, расплывчатые в темноте, и мышке казалось, что кто-то тянет к бегущей пони когтистые лапы. Или это была игра воображения?

Может быть, тени издавали какие-то звуки, но волчий вой все заглушал.

Но с каждым разом он звучал все – жуткий волк, похоже, отставал от стремительно скачущей пегаски.

Но Рейнбоу Дэш и не думала останавливаться. Она скакала, как безумная, сквозь будто бы густеющий воздух.

Не остановилась она даже когда горизонт посветлел еще больше и когда расплывчатые тени будто остались там, позади, в ночной темноте, сраженные золотыми лучами.

В рассветной дымке, поднявшейся над степью, появились темные громады каких-то построек или техники. На такой скорости Гайка не могла рассмотреть подробно, но Дэш немного сбавила темп, тяжело дыша.

Лисичка, едва видная в белесой мгле, мелькала где-то впереди, но пони умудрялась не упустить из вида странного проводника.

– Рейнбоу, – позвала Гайка, – стой! Притормози, ради всего святого!..

Пегаска отреагировала не сразу. Но когда мышка уже решила воззвать еще раз, почувствовала, как скорость продолжила падать.

Бока пони тяжело вздымались, а дыхание с хрипами вырывалось из груди. Шерсть на шее взмокла, и Гайка снова неуместно подумала, что исходящий от понячьей шкурки запах совсем не похож на конский пот.

– Во имя Диснея и всех святых, – выдохнула мышка, – что с тобой, Дэши?

Она поймала себя на том, что все еще судорожно цепляется за ворот кожаной куртки. Не без труда разжав сведенные судорогой пальцы, Гайка подавила желание успокаивающе погладить Рейнбоу по шее: неизвестно, как та отреагирует в таком состоянии.

Радужная пегаска ответила не сразу. Прижав уши, она оглянулась на недоумевающую мышку, и та увидела в рубиновых глазах просто животный ужас существа, заглянувшего в лицо собственной смерти.

В голове мышки мелькнула мысль о взыгравших инстинктах, призывающих убегать от хищников. В конце концов, в качестве основы для эквестрийских пони в БРТО использовали гены карликовой лошадки фалабеллы, и природа могла взять свое.

Пегаска, видимо, догадалась об этих мыслях, потому что сказала:

– Я не боюсь волков. Потому что я ни фига не гребаная лошадь.

Немой вопрос читался на лице мышки, но Рейнбоу не продолжила, а только отвернулась и пошла легкой рысью, единственно чудом не потеряв из виду белую лисичку.

– Тогда что на тебя нашло? – напрямую спросила Гайка после затянувшейся паузы.

Дэш сжала зубы и зажмурилась, хотя мышка не могла этого видеть, догадалась по тому, как напряглась шея пони.

Конечно, крупный хищник внушал ей опасения, но не большие, чем, к примеру, грифон или хищный фурри, с которыми приходилось встречаться на арене. И уж куда меньшие, чем незнакомый человек на улице Серого Города.

А тут, подумаешь, волк! Пусть и белый. Пусть и сильный. Рейнбоу и сама задумалась, что же могло ее так напугать.

В следующее мгновение она вспомнила, и по спине вновь пробежал холодок, а горло перехватило спазмом. Понадобилось усилие воли, чтобы не броситься вскачь снова.

Глаза.

У жуткого белого зверя были человеческие глаза. Холодные, серо-голубые, полнящиеся спокойным безумием. Те самые, что преследовали Дэш Вендар во сне и ранее – наяву.

– Рейнбоу?.. – подала голос Гайка.

Пегаска снова обернулась. В ее душе сейчас боролась гордость Рейнбоу Дэш и непреодолимое желание выговориться хоть кому-то.

– Глаза… – наконец, тихо прошептала она, – меня напугали его глаза.

– Не поняла?

– У него были глаза Алекса Вендара! – воскликнула Дэш, и Гайка услышала слезы в надломившемся голосе.

От шока мышка даже не сразу нашлась, что ответить.

Дэш попросту колотило: она лишь один раз видела столь безумный взгляд, когда хозяин в подростковом возрасте поймал ее на выпивке…

«Пинк Дрэгон» в новом составе произвел настоящий фурор.

Шестнадцатилетняя Рейнбоу, спев одну песню, почувствовала такое восторженное возбуждение, как никогда раньше. Даже успехи Арены меркли по сравнению с овациями зрителей.

Не сговариваясь, они с Дрейкусом и Бобом сыграли еще одну, и еще. Рейнбоу начинала, музыканты подхватывали, и зрители ликовали еще и еще.

Дэш даже пожалела, что Скуталу Вайс и Свити Бель Поттер в это время отсутствовали в клубе. Обзавидовались бы.

К вечеру, когда усталая группа ввалилась в гримерку, драконид громогласно предложил отпраздновать такой успех и распланировать будущие концерты в свете того, что управляющий клуба передал «Пинк Дрэгону» одобрение самого мистера М.

Из-под стола появился целый ящик выпивки и куча всяких закусок, и Дрейкус с Бобом начали «праздновать». Пегаска, помня негативное отношение Алекса к подобному времяпровождению, отказывалась, пока уже порядком окосевший ящер не обнял ее когтистой лапой и не сунул прямо под нос стакан со словами:

– Ну же, стаканчик для самой потрясной Рейнбоу клуба!..

Дэш тогда не удержалась и по примеру друзей опрокинула в себя выпивку залпом. Горло словно обжег огонь, пегаска закашлялась и чуть не рассталась с ужином. Но сумела волевым усилием удержать в себе крепкое виски и даже поднять заслезившиеся глаза на довольно скалящегося драконида.

– Сильна, старуха! – расхохотался тот. – Даже не закусывая!..

– За самую крутую пегасочку на свете, что дала новую жизнь «Пинк Дрэгону»! – провозгласил Боб, поднимая свой стакан, и пришлось повторить...

После третьего стакана Рейнбоу почувствовала, что голова начинает кружиться, а глаза словно застилает густой, приятный туман.

Боб и Дрейкус уже набрались так, что не могли встать, и первый предложил переночевать прямо тут, в гримерке, раз уж Рейнбоу отпросилась у Алекса на всю ночь.

Драконид своей тушей занял весь диван, со стола убирать не хотелось, и пони с человеком остался широкий матрас в дальнем углу.

Нетвердой походкой добравшись до матраса, пегасочка облегченно рухнула на спину, подложив передние ноги под голову. Все тело переполняло чувство блаженной истомы, мир слегка кружился. Вставать совсем не хотелось. Дэш снизошла лишь для того, чтобы сбросить куртку, оставшись в спортивных штанах, которые надевала под доспех на арену.

Рубиновые глаза закрылись. Рейнбоу почувствовала, как рядом тяжело опустился на матрас грузный человек, и лениво прянула ушами.

Вдруг она почувствовала, как по животу и груди прошлась тяжелая рука.

Рейнбоу хихикнула от щекотки и открыла глаза. Боб лежал, повернувшись к ней, и поглаживал ее.

– Какой у тебя упругий животик, – сказал человек заплетающимся языком.

– Боб, я это... спать хочу... – промямлила Рейнбоу Дэш Вендар, с улыбкой глядя на человека, – а ты щекочешься.

– Хочешь, я поцелую тебя на ночь, маленькая?

Рука вдруг притянула пегасочку вплотную, после чего спустилась по боку и остановилась на бедре, прямо на том месте, где под тканью скрывалась кьютимарка...

Пегаска дернулась. То, что некоторые люди любят делать с маленькими пони, она уже знала. Еще перед визитом в клуб наставник ей много чего рассказал, а пони с Арены подтвердили.

И хотя Дэш в силу возраста испытывала некоторые позывы собственного тела, но никогда еще – в отношении людей, кроме, разве что, Алекса. И в любом случае это ее настораживало и даже пугало, и сейчас перспектива оказаться в объятиях пьяного толстяка заставила рубиновые глаза широко распахнуться от страха, а голову – моментально протрезветь.

– Боб, нет! – громко сказала она. – Дрейкуса же разбудишь!

– Этот пьяный ящер не проснется, даже если его самого поиметь, – бросил человек, неверными движениями пытаясь запустить ладонь Рейнбоу в штаны. Пока не получалось.

– Пусти, я не хочу!

– Да брось, ты уже большая девочка, это приятно, вот увидишь...

– Алекс тебе голову оторвет! И мне заодно!

– А он не узнает. Я тебя не обижу, и ты ему не скажешь...

Рейнбоу быстро поняла, что пьяный толстяк настроен решительно. Ловким, отточенным движением она вывернулась из неуклюжего захвата и отпрянула от новой попытки поцелуя. Начавшему вставать Бобу она несильно, но чувствительно влепила задней ногой в грудь, отчего тот захрипел и повалился навзничь.

Пегаска же, подхватив свою курточку, в страхе выскочила за дверь. Добежав до ближайшего выхода, она прянула в небо со всей возможной скоростью.

В полете поняша немного пришла в себя. Привычная стихия, прохлада ночного ветра и яркие огни отходящего ко сну Гигаполиса немного успокоили испуганно колотящееся сердечко. Дыхание выровнялось, и до того бесцельно кружащая в ночи пегаска повернула к дому...

В принципе, она могла не возвращаться до утра, но в этот раз оставаться в клубе ни в какую не хотелось...

...Вскоре Дэш приземлилась на заднем дворе, прямо на песчаную площадку для тренировок под открытым небом. В доме не горел свет: видимо, Алекс уже лег спать, и Рейнбоу, тихо отворив дверь (чуть не лопнула от гордости, когда наставник доверил ей ключ!), вошла в темноту коридора.

Стараясь ступать тихо, она дошла до своей комнаты наверху и, уже расстелив кровать, вдруг услышала сзади голос хозяина:

– Решила вернуться так рано?

Дэш от неожиданности вздрогнула и немного расправила крылья, но быстро пришла в себя и повернулась к двери.

Алекс стоял в дверном проеме, опираясь на косяк могучим плечом. Он был одет. То ли сидел в темноте и не спал, то ли оделся, пока Рейнбоу готовилась ко сну.

– Так получилось, – смущенно пробормотала Дэш, опустив уши и отведя взгляд.

Алекс вдруг нахмурился. Рейнбоу этого не видела, тем более в полумраке, но ноздри человека задрожали, когда тот попристальнее принюхался.

– Подойди ко мне, Дэши.

Холодный голос хозяина заставил сердечко пегаски екнуть. Таким голосом Алекс всегда читал нравоучения провинившейся пони. Хотя он сам разрешил провести ночь вне дома, лишь бы на тренировку вовремя пришла.

Но если он поймет, что подопечная выпила…

Дэш сделала несколько робких шагов вперед.

– Ближе.

Еще шаг.

Алекс опустился на колено и взял Рейнбоу за подбородок, заставив посмотреть прямо себе в лицо.

– А ну, дыхни.

Рейнбоу Дэш исполнила приказание, и в следующую секунду хозяин резко встал.

Сильная рука схватила пони за загривок и дернула к двери. Пегаске только и оставалось, что переставлять ноги, едва поспевая за размашистым шагом хозяина.

Алекс притащил Рейнбоу в гостиную и резко швырнул на пол, словно куклу. Та привычным движением сгруппировалась и, перекувырнувшись, встала на ноги.

Но в этот раз Алекс не похвалил ее за безупречно выполненное упражнение. Зажегся свет, и Дэш почувствовала, как душа уходит куда-то в район копыт.

Потому что впервые в жизни она наблюдала на лице Алекса Вендара выражение бешеной злобы, а в глазах – будто голубое пламя. Спроси кто маленькую пони сейчас, она честно бы призналась, что это самое жуткое, что ей доводилось видеть в жизни.

– Как ты посмела?! – прорычал человек. – Что я говорил тебе насчет спиртного?!

– Ч-что эт-то вредно... – пролепетала Рейнбоу.

– Я категорически запретил тебе прикасаться к этой дряни до двадцати лет! Что тебе было неясно? ОТВЕЧАЙ!

– Алекс, я...

– Смотреть в глаза! Не мямлить!

Рейнбоу Дэш сделала над собой усилие и посмотрела в эти ужасные глаза, полные ярости. Кулаки Алекса сжались в гневе, и пегаска почувствовала, как хвост предательски поджимается.

– Наша группа в клубе произвела огромное впечатление, – слегка дрожащим голосом проговорила пони. – Мы все решили отпраздновать, и я не удержалась от предложенного Дрейкусом стакана...

– Ради этого я тебя тренирую?! – прорычал Алекс, явно сдерживающийся, чтобы не ударить воспитанницу. – Ради этого слежу за твоим здоровьем лучше, чем за собственным?!

Дэш еле сдерживалась, чтобы не расплакаться. Она знала, что Алекса слезы не трогают, и даже наоборот, особенно если вина воспитанницы была очевидна. А просто так наставник никогда не сердился и не наказывал.

Алекс протянул руку и за шиворот направил Рейнбоу к топчану.

– Снимай одежду и ложись, – прежним, ровным голосом сказал он. – Сегодня получишь по полной, чтобы до утра обдумать свое поведение.

Рейнбоу хотела что-то сказать, но прикусила язык. Она прекрасно знала отношение Алекса к выпивке. Он строго-настрого запретил воспитаннице пить, недвусмысленно намекнул, что та пожалеет, если ослушается.

Так и случилось.

Пегаска УЖЕ жалела, что поддалась на уговоры Дрейкуса.

Когда же Алекс подошел к топчану с длинным хлыстом в руке, Рейнбоу пожалела о вечернем веселье еще больше.

Ей никогда в жизни еще не было так больно. Если до того Алекс наказывал ее либо палкой (на тренировках), либо ремнем (за проступки вне занятий), то сегодня он наглядно доказал: все, что было до того можно считать легкой щекоткой.

Дэш начала кричать с первого удара и успела охрипнуть к тому времени, как Алекс закончил. Ей до смерти хотелось спрыгнуть с топчана и бежать без оглядки от этой боли, но она прекрасно понимала, что идти ей некуда. Да и попытки избежать наказания всегда вели к его ужесточению и не более...

...В эту ночь Дэш спала на животе. Вернее, тщетно пыталась заснуть, тихо скуля в промокшую от слез подушку и пытаясь отвлечься от огня, что волнами разливался по крупу, бедрам и нижней части спины.

После порки Алекс умыл ее, перевязал и отнес в комнату, после чего, как обычно, оставил «обдумывать».

Судя по ощущениям, хлыст для верховой езды иссек шкурку до мяса. Такого еще не было. Подумав о том, как потом покажется в душевой или перед доктором с исполосованной задницей, Рейнбоу почувствовала, как уши краснеют, а слезы льются с новой силой.

Поняша даже подумала, что лучше было бы остаться в клубе. В конце концов, вряд ли бы Боб решился принуждать ее. Поприставал бы и отстал. А утром, может, еще и извинился.

Пегаска, зло хлюпая носом, мысленно перебирала для Боба и Дрейкуса всевозможные кары. Когда часы на стене показали пять, а над городом забрезжил робкий рассвет, измученную пони все же сморило.

В последний раз пожелав Бобу и Дрейкусу поиметь друг друга в разных позах, пегаска закрыла глаза и забылась беспокойным и неглубоким сном...

…Видение, как всегда, кончилось быстро: в реальности прошло совсем немного времени, хотя мысленно Дэш пережила целый вечер и ночь.

– Может, тебе показалось? – спросила тем временем Гайка. – Ну, мало ли волков с голубыми глазами? В гетто чуть ли не каждый пятый точно.

– Глаза – это еще не все, – пробурчала пони, – еще взгляд. У животных таких не бывает. Даже у фурри.

– Уверена? – все еще сомневалась мышка. – У страха глаза велики.

– Еще как, – кивнула Дэш. – Уж я-то этот взгляд узнаю из тысячи.

Гайка помедлила, прежде чем привести следующий аргумент, потому что ей и самой стало не по себе:

– Ты же не верила в то, что это загробный мир.

Пони вздохнула:

– И до сих пор не хочу верить. Но при одной мысли, что это так, делается дурно: это ведь значит, что и он мог оказаться здесь, – взгляд рубиновых глаз поднялся на мышку. – И я до усрачки боюсь, что Алекс и вправду встретился нам.

– Я понимаю, – кивнула мышка.

Рейнбоу Дэш помедлила, («прежде») чем ответить:

– Нет, не понимаешь. Ты ведь знаешь заключение полиции: Алекс Вендар сдох от передоза слаксом. И это действительно так. Но кое-что они упустили...

…Рейнбоу Дэш Вендар дрожащими копытами открыла ящик хозяйского стола.

Тот не был заперт: Алекс не без оснований полагал, что страх будет держать воспитанницу на расстоянии.

Но тот же самый страх и отчаяние довели голубую пегасочку до того, что она решила нарушить все запреты.

В ящике лежало несколько упаковок с ампулами слакса – наркотика, который Алекс постоянно вкалывал себе перед тем, как начать насиловать воспитанницу. По слухам, эта адская смесь увидела свет примерно полвека назад и с тех пор была верной спутницей тусовок, дискотек и оргий. Слакс был мощнейшим стимулятором и одновременно заставлял людей и человекоподобных синтетов острее чувствовать удовольствия.

Рейнбоу тряхнула гривой, отгоняя воспоминания. Времени и так было мало.

Из кармана куртки появилась электронная отмычка, купленная у барыг в «Пони-Плее». Несколько простых движений, и настройка лежащего здесь же автоинъектора была перепрошита. Теперь тот должен вогнать в вену дозу вшестеро выше, рассчитанную на существ больше человека раза в три: все шесть ампул, заправленных в обойму.

– Приятно провести время, ублюдок, – процедила Дэш сквозь зубы и отправила коробку обратно в ящик стола, а электронную отмычку – в утилизатор.

Алекс говорил, что сегодня вечером Рейнбоу ждет очередное «наказание». Это означало порку, изнасилование и, возможно, что-то еще: фантазия хозяина была богатой.

Повод был надуманный – ясно как божий день, что Вендару просто приспичило поразвлечься с цветастой лошадкой и послушать ее жалобные крики и мольбы о пощаде.

Рейнбоу пробовала все: сопротивляться, терпеть, взывать к милосердию и разуму.

До смерти хотелось вернуть прежнего Алекса: строгого наставника, мудрого учителя, настоящего кумира, по сравнению с которым меркли даже «Вондерболтс».

Но черта давно была пройдена, и понимание того, что прошлого не вернуть, сжимало сердце лазурной пегасочки в тисках горя и отчаяния, а душу переполняло гневом и злобой...

…Гайка почувствовала, как по спине пробежался холодок.

Убийство синтетом хозяина – это нечто из ряда вон. Директивы поведенческих программ в этом вопросе не делают исключений, даже для полноценных боевых моделей типа мегадесантников или боевых биоморфов.

И редко кому удавалось довести столь безобидного синтета как «хасбровская» пони до агрессии со смертельным исходом.

– Но… как это упустила полиция? – выдавила мышка. – Наверняка же были улики, расследования…

– Все просто, – усмехнулась пегаска, – дело в человеках, как всегда. Все было так…

...Сержант Пол Уотсон приложил к дверному замку значок.

Полицейский допуск открыл разблокированную дверь дома в частном секторе на парковом уровне «Эпсилон». Серый город, но квартал из благополучных, буквально в десятке-другом километров от Шпилей.

По мнению сержанта – слишком уж роскошно жил телохранитель, пусть даже и наивысшего класса: двухэтажный дом с садовым участком, пусть и построенный далеко не на почве, а на многоуровневой искусственной террасе. Охраняемая территория, близость Белого города, а значит – технологические чудеса вроде флаеров, роботов и виртуального интеллекта чуть ли не в тостере.

Вызов поступил от коллег проживающего здесь Алекса Джей Вендара. Те обеспокоились, что мистер Вендар второй день не отвечает на вызовы и не появляется в служебном аккаунте.

Тоже подозрительно: слишком уж быстро спохватились.

По мнению Пола, которое было натуральным клише с дешевых детективов, этот мистер Вендар был не тем, за кого себя выдавал. Полицейский не знал, что в виду своей абсурдности это мнение полностью совпадало с объективной истиной: мнимый телохранитель был никем иным как агентом ГСБ – Глобальной Службы Безопасности.

Вряд ли высокопоставленным – иначе тут было бы не протолкнуться от «глобальников».

Но всерьез подобные подозрения сержант Уотсон даже не рассматривал. Скорее, он бы поверил в версию с криминалом.

Дом встретил полицию тишиной. Автоматики здесь почти не было, хозяин жил один, хотя и держал какого-то синтета.

– Мистер Вендар? – позвал Пол, на всякий случай держа наготове разрядник. – Вы дома?

– Ну конечно, – подал голос напарник, Мик Стетсон, – а нас сюда просто так позвали.

Пол уже открыл было рот, чтобы нагрубить в ответ, но тут до его слуха донесся тихий хрип.

Сержант поднял оружие и подкрался к единственной двери, откуда лился свет. Ноздрей коснулся неприятный запах химии и испражнений.

Мик тоже притих и распластался по стене, прикрывая напарника. Несмотря на не слишком дружеские отношения, оба полицейских знали свое дело.

Дверь распахнулась от пинка бронированного сапога, и Пол Уотсон с разрядником наперевес появился в спальне дома.

Его взору предстала картина, вызывающая чувство глубокого омерзения.

Алекс Вендар был здесь.

Лежал голый на спине в луже испражнений и блевотины, с перекошенным лицом и смятым в руке инъектором. Характерный химический запах безошибочно указывал на слакс: настоящий бич современного общества. Простой в синтезировании, почти не вызывающий привыкания на физическом уровне, но полностью порабощающий разум психологически.

И легально зарегистрированный, что самое обидное. Создатели слакса несколько раз судились с различными организациями, но пока выигрывали все дела: уровень вызываемой зависимости не превышал табачную, и крыть такой козырь противникам наркотика было нечем. Смертность же от передозировки случалась редко, и если сравнивать с алкогольным отравлением, вообще превращалась в ничтожную величину.

Но на трупе Алекса Вендара отвратительная картина не закончилась. На невысоком топчане, пристегнутая кожаными оковами, стояла покрытая шрамами голубая мультяшная лошадка-синтет с крыльями. Увитая ремнями какой-то сбруи, что составляла ее единственную одежду, задрав круп и хвост. Явно не по собственной воле: ремни и подпорка не позволяли ей изменить позу.

У Пола вырвалось короткое ругательство.

– Мик, отбой, – сказал он, опуская оружие. – Здесь у нас непреднамеренный суицид... и вроде как свидетель.

Он подошел к изголовью топчана. Огромные глаза лошадки раскрылись, а сквозь удила раздался тот самый хрип, который привлек внимание полицейских в коридоре.

– Чего ты там лепечешь? – спросил Пол, отстегивая с миловидной мордочки некое подобие уздечки. – Ты вообще говорить умеешь?

– Пить... – жалобно прохрипела синтет, затем повторила. – Пить...

...Через несколько минут пони была отстегнута от топчана, напоена водой и первым делом попросила разрешения вымыться и одеться.

Пол вызвал медиков, в то время как Мик водил сканером по комнате, собирая улики.

Пегаска, назвавшаяся Рейнбоу Дэш, привела себя в порядок и поведала о случившемся позавчерашним вечером.

Алекс Вендар, собравшись в очередной раз изнасиловать подопечную, вкатил себе слакса. Очевидно, для остроты ощущений. И, видимо, не рассчитал, или автоинъектор засбоил, но доза оказалась смертельной.

А так как Рейнбоу он уже зафиксировал, та не могла ему помочь, хотя бы включив медицинский модуль. Не имела возможности даже позвать на помощь из-за сбруи или освободиться самостоятельно: силы быстро иссякли, а ремни были хорошего качества. Еще немного, и синтет вполне могла умереть от жажды, но к счастью, появились полицейские.

Мик, усмехаясь, подошел к напарнику и показал ему сканер.

Пол глянул туда и сказал:

– Хорошая версия, дорогуша, вот только следы твоей ДНК на автоинъекторе, – на свет появились универсальные наручники, рассчитанные на фиксацию любых видов конечностей, а стволы разрядников повернулись к пони. – У тебя есть право хранить молчание...

Пол увидел, как в огромных рубиновых глазах мелькнул страх.

– Подождите, – сказала пегаска, пятясь. – У меня к вам... предложение.

– Не интересно трахать тебя, – тут же отозвался Мик, вспомнив в каком положении они нашли Рейнбоу.

– Нет, – тут же сказала та, – предложение поинтереснее. Поддержите мою версию – покажу заначку Вендара. Наличные. Не знаю сколько там, но много. Я знаю пароль.

Пол замер. В принципе, удалить следы ДНК с улики просто. И запись сканера стереть тоже просто.

Зарплата полицейского в Сером Городе невелика. Тем более для того, кто всю жизнь мечтает переселиться в квартал повыше. А то хуже Марсельезы разве что Руинберг и тому подобные места.

Он переглянулся с Миком. Тот выразительно поднял брови...

...Когда они выводили Рейнбоу Дэш из дома, у каждого за пазухой лежали толстые пачки банкнот крупного достоинства. В заначке и вправду оказалось много. Пол уже предвкушал, как оплатит переезд в Тетрагон – добротный квартал середняков. Содержать там квартиру будет подороже, чем в Марсельезе, но главной проблемой был разовый взнос. Поддержка нового уровня вполне по карману сержанту полиции.

Они с Миком даже расщедрились на пару пачек для самой Рейнбоу, чтобы тоже держала язык за зубами. Теперь алиби синтета было нерушимым: никаких следов на ампулах, никаких свидетелей. Дело теперь было за самой пегаской, которую должен был допросить следователь…

…Когда Рейнбоу Дэш закончила рассказ, Гайка могла лишь в шоке промолчать.

– Ты ведь не собиралась мне рассказывать об этом? – спросила она, наконец.

– Я собиралась похоронить эту историю вместе с Алексом и всей долбаной прежней жизнью! – сквозь зубы отозвалась пони. – Но приходится смотреть фактам в глаза: прошлые страхи и преступления и впрямь восстают из пепла. И мне страшно… Страшно, Дискорд побери!..

В голосе Рейнбоу звучала натуральная паника.

Гайка не нашла слов.

Потому что одна мысль вытеснила все остальные:

«А что если и мое прошлое настигнет нас?»

Перед глазами Гайки услужливо сложился образ человека в шляпе с очень недобрым взглядом, но мышка в панике затрясла головой, отгоняя тени прошлого.

Пока помогло.

Белая лисица еще пару раз показывалась им. Судя по всему, скорость передвижения не имела для нее решающего значения.

Похоже, она вела путников на какую-то свалку: вокруг все чаще стали попадаться груды металлолома и старой техники. Причем совершенно ясно было, что техника эта военная: угловатая броня или стремительные очертания, торчащие стволы и пусковые рамы для ракет не оставляли сомнений: это танки, боевые самолеты и прочие машины войны…

Солнце, тем временем, поднялось немного выше, и туман почти рассеялся. Запах влаги еще висел в воздухе, а в радужной гриве пони заблестели капельки росы.

– Рейнбоу... – снова позвала Гайка, внимание которой привлек очередной сюрприз мира Дорог.

– Чего? – буркнула пегаска, обходя очередной ржавый остов.

– Твой шрам...

– Который?

– На шее. Он стал меньше.

Рейнбоу остановилась и посмотрела на мышку.

– Что значит «меньше»? – спросила она, недоверчиво сощурившись.

Взглянуть на собственную шею без зеркала сложно, если только ты не жираф. Так и здесь: пегаска не могла проверить слова Гайки лично.

– Только то, что он теперь стал короче и не такой глубокий.

– Ты так прикалываешься, что ли? Шрамы не рассасываются просто так.

Гайка мысленно поздравила себя с тем, что Дэш отвлеклась от своего страха. Та тем временем остановилась и осторожно дотронулась до шеи. Мышка знала, что хватательная складка хасбровских пони, расположенная на внутренней части копыта, весьма чувствительна и подвижна.

Рубиновые глаза удивленно расширились:

– Странно, и вправду меньше стал. Но... почему?

– Я не знаю. Вечером еще все было как обычно.

– Спрыгни на минуту, – попросила пегаска.

Гайка послушалась и покосилась вперед, где белая лиса терпеливо уселась ждать. Создавалось впечатление, что та слышит и понимает каждое слово.

«Впрочем, так вполне может быть, – подумала мышка. – В конце концов, лиса тоже может быть разумным синтетом, благо, сколько таких было в гетто: с виду звери как звери, а разумны и говорить зачастую умеют».

Рейнбоу тем временем села на задние ноги и скинула куртку. Вывернув шею, она окинула взглядом собственную спину. Поперечные шрамы от хлыста никуда не делись.

Коротко оглянувшись на Гайку, пегаска отгородилась от нее крылом. Судя по звукам и оставшимся на виду движениям, Дэш приспустила шорты, чтобы взглянуть на самый большой шрам, что нарушал рисунок кьютимарки.

– Тоже стал тоньше, – заключила радужная пони, поддернув шорты и убрав крыло. – Чудеса! Насколько я знаю, без нанит или пластики такое нереально. Даже регенеративный гель заживляет раны, но не убирает шрамы.

– Я понятия не имею, почему так, – заранее сказала Гайка.

Уши Рейнбоу вдруг встали торчком, а на мордочке заиграла улыбка:

– А может?.. – начала вдруг она, но осеклась.

Повернувшись к солнцу и расправив крылья, пегаска постояла так пару секунд с закрытыми глазами. Когда же она снова посмотрела на Гайку, во взгляде ее читалось лишь разочарование.

– Нет? – спросила мышка.

– Нет, – вздохнула Рейнбоу, грустно опустив уши, – по-прежнему ничего… Запрыгивай, поехали дальше. Правда, я теперь не знаю, куда.

Попутчицы огляделись, но никаких признаков знакомой старой дороги из желтоватых камней не наблюдалось.

Вокруг простиралась лишь свалка, которая и впрямь оказалась внушительной. Кое-где остовы техники стояли ровным строем, в других местах – свалены в кучу, причем зачастую – со следами серьезных повреждений.

– Вот теперь я узнаю мир человеков, – с иронией в голосе прокомментировала Дэш. – Свалки, оружие, не хватает только банд и фанатиков. И луж какой-нибудь токсичной дряни.

Лисица тем временем завернула за ржавый остов гусеничной машины, только мелькнул пушистый белый хвост.

Рейнбоу, выглянув из-за угла, обернулась к Гайке и сказала:

– Там какой-то дом или мастерская. Или и то и другое сразу. Прикрой меня, пока я хожу в разведку.

– Прикрыть? – удивилась мышка.

– Да, на случай если что-то пойдет не так, я бы хотела иметь козырь в рукаве.

– И что же может пойти не так?

– Даже не знаю. На свалке, полной оружия, в неизвестном мире человеков и с белым чудовищем на хвосте, я бы не стала доверять первой встречной лисице. Хотя бы потому что лисы – известные обманщики.

Гайка даже не нашлась, что возразить. Пожала плечами и спрыгнула на броню мертвой машины.

– Если через десять минут не вернусь, можно идти спасать, – усмехнулась Дэш и, не дождавшись ответа, поцокала к домику с навесом, откуда явственно слышался звук работающего мотора.

Мышка проводила взглядом уходящую пегаску. Та, спустившись по склону, образованному лежащими внахлест бетонными плитами, скрылась из вида, войдя в приоткрытые ворота ангара.

Если не считать приглушенного мерного рокота из мастерской, свалка полнилась лишь тишиной. Не было видно никаких обитателей, за исключением разве что редких насекомых, что ползали в траве.

Гайка, сидя на краю брони, болтала ногами и от нечего делать осматривалась. Древние танки, самолеты и автомобили нашли здесь свой последний приют, оставленные на волю дождей и ветра. Кое-где краска еще сопротивлялась, но пятна ржавчины тут и там прорывались сквозь неровные цвета камуфляжа. Ни одной машины Гайка не узнала, но это ничего не значило: история никогда не была ее сильной стороной.

Вообще, весь этот мир полнился запустением, но почему-то без сопровождающего чувства безнадежности. Не смерть, но дрема, не тлен, но медленное обновление.

Откуда такие мысли, Гайка и сама не взялась бы сказать, но почему-то хотелось улыбаться, а на сердце потеплело.

«Как будто старого друга встретила», – подумала мышка.

Здесь тоже нашлись висящие в воздухе машины и массивы металлолома, а в воздухе зачастую можно было наблюдать искажающие линзы.

Не так много, как Хевлоке, но все же аномалии бросались в глаза.

Гайка проводила взглядом овальное «окно» в воздухе, через которое черты окружающих предметов казались неестественными и даже… мультяшными. Другие увеличивали изображение или уменьшали, многократно отражали или изменяли цвета.

При этом что в Хевлоке, что здесь, аномалии почему-то всегда находились на каком-то расстоянии, но вплотную ни разу не подплыли.

Раздался цокот копыт, и вскоре вновь появилась Рейнбоу Дэш. Вид у нее был спокойный: очевидно, обитатели домика оказались дружелюбны.

Дэш, изо всех сил стараясь придать голосу скучающие нотки, произнесла:

– Что-то в последнее время мне везет на мышей.

Гайка, сразу почуяв подтекст, уточнила:

– О чем ты, Дэш?

– Сначала был один только Маус, хотя он по виду и повадкам больше походил на крысу, на которого я, так или иначе, работала. Не самая удачная часть моей биографии. Потом я встретила тебя и твоего дружка Джерри, которые убедили меня пересмотреть свои взгляды на мир, и за что я поплатилась жизнью... По крайней мере, это дежурная версия.

На мордочке Гайке отразилась душевная боль:

– Прости, я...

– Проехали, – махнула копытом Рейнбоу. – По здравому размышлению, это было всяко лучше, чем превращаться в его копию или медленно спиться. И вот сейчас я встретила большеголового белого мыша, который копался в железках и сказал мне, чтобы я не мешала ему «глупыми вопросами». Видите ли, у него нет времени на разноцветных лошадок, которые о себе невесть что возомнили. Он сказал это мне! И все еще... эй, Гайка, ты куда? Гайка?!

Рейнбоу, проводив было взглядом убегающую мышку, без труда догнала ее на склоне.

– Куда ты собралась? – поинтересовалась пони. – Я бы довезла тебя…

Гайка притормозила и подняла на пегаску взгляд огромных для своего роста голубых глаз, повлажневших от слез.

– Ты не понимаешь… – тихо проговорила она, и вдруг поняла, что не в силах больше вымолвить ни слова.

Радужная пегаска усмехнулась, чуть приседая:

– Садись уже.

Гайка, сердце которой было готово выпрыгнуть из груди, благодарно улыбнулась и уже становящимся привычным движением запрыгнула на спину пони.

Спустя короткое время Рейнбоу вновь перешагнула порог импровизированной мастерской.

Под огороженным навесом пыхтел старенький дизель-генератор на козлах. Освещенный неверным светом нескольких диодов зал был завален деталями и материалами, а еще – заставлен узкими стеллажами. В середине помещения стояли две колесные машины: одна походила на багги, вторая – на трицикл.

На верстаке же, что занимал целый угол, стоял большеголовый белый мыш в пропыленном комбинезоне и что-то увлечено варил электродугой.

Услышав, как скрипнула ржавыми петлями дверь, хозяин мастерской обернулся и поднял сварочную маску.

– Я же сказал тебе… – ворчливо начал он при виде Дэш, но тут взгляд его упал на сидящую на спине пони мышку. – Гаечка?.. Коннорс?

В спокойном голосе белого мыша появились нотки тщательно скрываемого удивления. Ответа не последовало, и Рейнбоу оглянулась Гайку.

Та, тщетно попытавшись совладать с собой, вдруг уткнулась лицом в ладони и отчаянно разрыдалась…

---

…Припав мордой к земле, по степи легкой рысью шел волк. Белый волк с серо-голубыми человеческими глазами и оскалом, что больше напоминал злобную улыбку.

След вел зверя прочь от дороги, и это было хорошо.

Никто не спрячется от него.

Потому что можно замести следы на земле, но запах страха – никогда.

И к новой добыче неожиданно прибавилась старая, давно знакомая. Казалось бы, с которой уже успел распрощаться, но тем более сладостная в своей недостижимости… Осознание этого настолько переполнило сердце волка злобным восторгом, что по степи пронесся очередной вой, способный составить неплохой дуэт воплю бэнши… т нап�k>�:�N

Глава 05. Мастерская судеб

Здесь в ладоши бьют нещадно,

Тут и крики, смех, и стон.

Нынче клоун беспощадный

Заводил аттракцион.

 

Он вертелся на опилках,

Бог кривляний и затей,

А затем бросал в копилку

Слезы маленьких детей.

 

И быстрей любого вора,

Ковыляя, как горбун

Ловит он рукой проворной

Смех, сорвавшийся с трибун.

 

Да, триумф его огромен,

Оглушителен успех.

Чем безжалостнее клоун,

Тем разнузданнее смех.

 

Только что все это значит?

И кому это во вред?

Ну кривляется, ну скачет

Дерзкий клоун на ковре.

 

Нет, совсем он не невинен,

Нечисты его глаза.

Он из зала душу вынул

И ногами растоптал.

 

Он с набеленным лицом

Выбегая на поклоны,

Снова чувствует себя

Императором Нероном.

 

Будто это Колизей,

А не пыльная арена,

Будто держит он в руках

Нити тысяч жизней бренных.

 

(С) Пикник

 

---

 

…В усадьбе семейства Фитцжеральдов у каждого маленького синтета своя комната. Вернее, у них один большой кукольный особняк, приспособленный под нужды живых существ. Туда даже провели водопровод, свет, киберсеть и прочие блага цивилизации, и от настоящего жилища его отличает только одно: возможность открыть не дверь, а весь дом по продольному сечению.

Время игр уже прошло, и живые игрушки могут вздохнуть с облегчением. Тем более что вечером к хозяевам ожидались гости, и маленький Тимми Фитцжеральд с большой вероятностью отправится спать сразу после затянувшегося ужина.

– Что мы будем делать сегодня ночью, Брейн? – раздается из соседней комнаты вопрос.

Усталый голос отзывается:

– То же, что и всегда, Пинки, то же, что и всегда...

Джерри Фитцжеральд вздыхает. Поведенческая программа Пинки содержит несколько скриптов, и один из них не позволял аутичному белому мышу спокойно заснуть в присутствии друга без этой ритуальной фразы.

Маленькие синтеты готовятся ко сну. Настроение у всех так себе, впрочем, как и всегда. Сегодня в «игре» малолетнего садиста никто не погиб и не отправился в импровизированный лазарет, и на том спасибо. Но это значит лишь отсрочку.

Понимают это все: Чип и Дейл, Брейн и Пинки, Джерри, Рокфор, Спиди Гонсалес, неразлучная троица Элвин, Саймон и Теодор, а еще кот Том.

Последний уже спит в своей корзинке с подушкой. Любой, кто зайдет в игровую комнату, словно попадает в мультик. Если только не вглядываться в полные страха глаза обитателей.

Неожиданно открывается входная дверь, и в прямоугольник света падают две человеческие тени.

Вздрагивают все обитатели до единого, чуткий кошачий сон прерывается.

Тимми заходит в комнату в сопровождении девочки чуть младше себя. У той в руках мотается что-то похожее на тряпичную куклу.

– ...Сейчас покажу! – обещает мальчик и подходит к жилищу живых игрушек.

Повинуясь мановению детской руки, дом словно раскалывается вдоль и раскрывается, выставляя наружу всю ту пародию на личную жизнь, что есть у живых игрушек.

Джерри про себя молится неизвестно кому, чтобы в этот раз протянувшаяся с высоты пятерня схватила не его.

– У, как у тебя здоровско! – говорит тем временем девочка, разглядывая обитателей домика.

– Будешь меняться? – нетерпеливо спрашивает Тимми.

– У меня все они есть, – отмахивается девчонка, но присмотревшись внимательнее, поправляется. – Почти. Пинки нет.

– Я всегда хотел собрать команду Спасателей целиком, – улыбается мальчишка. – Так как?

– Ладно!

Сжимаемое в левой руке тело небрежным броском летит на стол рядом с домиком, а Тимми, выхватив прямо из кровати сонного Пинки, вручает его девочке.

Дети, хихикая, выбегают из комнаты, и Джерри успевает заметить, как сжимаются в бессильной злобе кулаки Брейна. Белый головастый мыш, как и все остальные, давно уже усвоил: Тимми не привык считаться ни с чьими желаниями, кроме своих, и просить его о чем-то, а особенно о том, что может испортить игру – бесполезно и даже опасно.

Но все же Брейн не сдерживается. В отчаянии он выкрикивает вслед детям какое-то оскорбление, и мальчик, неожиданно притормозив, возвращается.

Сердца всех, кто видит это, замирают в ужасе.

Помнится, прошлого Чипа Тимми, раскапризничавшись, так швырнул об стену, что бурундучок уже не оправился. Нынешний же появился в доме сравнительно недавно, и только-только освоился и принял новые реалии жизни.

Великанская рука протягивается к белому мышу и отвешивает ему щелбан. Силы детских пальцев достаточно, чтобы отбросить миниатюрного синтета в недра домика и начисто выбить сознание.

Дом закрывается одновременно с входной дверью, но теперь уже никто не спит. Жители домика высыпают наружу, и даже Том запрыгивает с пола.

На столе, свернувшись в комочек, лежит мышка, имеющая больше человеческих черт, чем любой из присутствующих.

Невдалеке лежит без движения Брейн, к которому тут же бросились Саймон, Теодор и Дейл. Остальные обступают вновь прибывшего.

– Гаечка... – шепчет вдруг Рокфор и встает рядом с мышкой на колени. – Девочка моя...

– Вы знакомы? – спрашивает Теодор, кутаясь в халат, – она не похожа на вас по стилю...

– Что бы ты понимал! – восклицает Чип, а Дейл, услышав слова Рокфора, вздрагивает и оглядывается, но не может отойти от Брейна.

– Не ссорьтесь, – примирительно говорит Джерри.

– Вам помочь? – осведомляется Том, нависнув сверху.

Грызуны не боятся: кот разумен и никогда не рассматривал их в качестве еды, хотя пару раз грозился съесть Джерри, повинуясь поведенческим скриптам программы.

– Спасибо, – отзывается сразу несколько голосов. – Мы сами. Отнесем ее в дом.

– Я сейчас принесу аптечку... – начинает было Джерри, не успевает он сдвинуться с места, как Спиди Гонсалес с улюлюканьем срывается с места и уносится в дом с неимоверной скоростью. Поплатится потом приступом голода, столько энергии сжигало это ускорение, но сейчас об этом никто не думает...

...Вскоре Гайке оказана первая помощь от бесчисленных ушибов. Мышку укладывают в одной из свободных постелей, и все желающие по очереди остаются дежурить. Чип, Дейл и Рокфор собираются было просидеть у ее постели всю ночь, но Джерри их отговаривает.

Во-первых, завтра всем наверняка понадобятся силы. Любая «игра» Тимми Фитцжеральда больше всего напоминает кросс на выживание в каких-нибудь джунглях.

Во-вторых, кто-то должен побыть с Брейном, который столь неожиданно остался один, без своего самого близкого друга, да еще и с сотрясением.

И наконец, в-третьих, каждый хочет помочь хоть чем-то.

Жители кукольного домика давно уже усвоили, что без дружеской поддержки их и без того невеселая жизнь превратится в настоящий ад.

Джерри сидит у кровати и думает, что Гайка, несмотря на несколько неправильные для мыши черты лица (даже мордочкой это можно было назвать с трудом), очень симпатична и привлекательна.

Мыш слышал о ней раньше от друзей, но не понимает, почему Тимми попросту не заказал точно такую же мышку у отца, что понадобилось меняться с той девочкой?

Ответа нет.

Когда же Джерри в очередной раз скашивает взгляд и видит, что в ответ на него смотрят огромные голубые глаза.

Тонкие губы что-то шепчут, и мыш наклоняется ближе.

– Что-что?

– Пить, – повторяет Гайка, и Джерри тут же бросается к небольшому кувшинчику с водой.

Мышка жадно опрокидывает первый стакан, потом уже неспешно – второй. Наконец, находит в себе силы сесть поудобнее и спрашивает:

– Где я?

Она мимолетно осматривает себя. Плотный комбинезон не позволял обработать все многочисленные ушибы, и маленькую пациентку пришлось переодеть. Запасной одежды для стройной мышки нет, и сейчас на ней чистая футболка Саймона.

Еще одолжил свое теплое пончо Гонсалес на случай, если новоприбывшей станет зябко, а старый комбинезон Рокфор забрал постирать и подлатать: судя по всему, Гайке накануне пришлось несладко в очередной «игре» огромных детей.

За врача у живых игрушек Тимми обычно Брейн, но сейчас ему самому несладко, поэтому всем занимался Рокфор – мыш бывалый и многое умеющий.

Маленькие синтеты каждую неделю передают список необходимых вещей экономке хозяев, и как правило, все необходимое приносят уже на следующий день. Но до этого еще ночь и двое суток.

Джерри отвечает сразу расставляя точки над «i»:

– Если вкратце – у друзей, но все еще в неволе у малолетнего человека. Я Джерри, все тут носят прим-фамилию Фитцжеральд, и знают твое имя. Это теперь твоя комната, если конечно не надумаешь к кому подселиться...

– А где?.. – начинает было мышка, но вдруг осекается, будто не зная как продолжить.

– Не знаю, кого ты сейчас имеешь в виду, но все спят. Сейчас ночь.

– А ты?

– А я дежурю у твоей кровати на случай, если что-то понадобится.

Гайка кивает и снова опускает нос в стакан с водой. Она о чем-то задумывается ненадолго, но потом поднимает взгляд и благодарит:

– Спасибо, Джерри.

Мыш замечает робкую улыбку и возвращает ее. Несмотря на сжавшееся сердце, ему почему-то сейчас так хорошо, что он поневоле вспоминает слова еще первого Чипа: «Мы все были влюблены в нее. Буквально все...»

Потом было все: страх и боль, краткие минуты покоя и счастья. Любовные истории и ревность с самых неожиданных, казалось, сторон.

В частности, для Гаечки полным сюрпризом стало удивительно галантное ухаживание Брейна и почти такое же – Джерри. И нешуточные сцены ревности, грозившие подорвать дружбу маленьких живых игрушек…

 

---

 

Когда над миром Дорог опустился красный вечер, в мастерской Брейна Фитцжеральда воцарилась тишина: стихли мотор генератора и лязг инструментов. И лишь тихий разговор нарушал безмолвие старой свалки.

Белый мыш, успевший переодеться в комбинезон почище, выверенным движением с помощью системы рычагов поставил чайник на металлическую печку. Затем другая хитроумная конструкция наполнила посудину заваркой и кипятком тросиков и противовесов, туда налилась вода.

Брейн же, достав из шкафчика алюминиевые кружки по размеру для себя, Гайки и Рейнбоу, что-то вроде галет и сухофруктов, повернулся к терпеливо наблюдающей за ним мышке.

– Я все еще поверить не могу, – сказал он, – что это ты. Сколько лет прошло, пятнадцать? Двадцать?

Мышка смущенно улыбнулась и еле слышно прошептала:

– Да, около двадцати… и это вправду я...

– Ты здесь, на дороге, – все тем же спокойным голосом констатировал мыш, хотя в глазах его отразилось что-то иное, – через двадцать лет...

– Да, Брейн… Я погибла.

Рейнбоу Дэш, до того изучавшая стоящую посередине мастерской колесную машину, подала голос:

– Старые друзья, ага?

Брейн глянул на пони и усмехнулся:

– Ты выбрала неудачный транспорт для Мира Дорог, Гаечка. Здесь правит колесо, а не копыта.

– Я тебе не транспорт, шибздик! – вскинулась радужная пегаска.

– Не обижай Дэш, Брейн, – примирительно сказала Гайка. – Мы все из одного мира...

– Я догадался, – ворчливо перебил мыш и повернулся к пони, – у тебя, Дэш, через всю морду написано «Хасбро», не узнать тебя сложно.

Гайка продолжила:

– Мы путешествуем вместе, а колес у нас нет... И мы даже не знаем, почему тут оказались.

– Разве никто не объяснил вам? Обычно это происходит на первый-второй день.

Дэш и Гайка переглянулись.

– Мне до сих пор слабо верится, что это загробный мир, – прижав уши, сказала Рейнбоу, – хотя все больше доводов в эту пользу. И не скажу, что мне это по душе.

– Глядишь, скоро и впрямь додумаешься до очевидного, – сварливо пробурчал мыш.

Раздался свисток чайника, и, повинуясь очередному движению рычагов, в чашки и миски с порошком полился кипяток. По комнате поплыли запахи кофе и супа быстрого приготовления.

Гайка вздохнула. Она уже и забыла, насколько белый головастый мыш ворчлив и угрюм. Но при всем при этом – более отзывчивого и щедрого друга она еще не встречала. И что показное безразличие и злая ирония – лишь социальный щит.

Правда, Рейнбоу Дэш не могла этого знать:

– Смелое заявление для белой крысы!

– Мыши.

– Один хрен.

– Ну хватит! – сказала Гайка. – Как маленькие, право слово.

Пока все отдавали должное ужину, вдруг погасла лампочка: очевидно, где-то сел или вышел из строя аккумулятор.

Брейн, тихо ругнувшись, спрыгнул со стола и вышел наружу. Вскоре раздалось кашляющее тарахтение: очевидно, мыш пытался заново запустить генератор.

– На самом деле, он гораздо лучше, если узнать его поближе, – вполголоса проговорила мышка.

– Не испытываю ни малейшего желания узнавать его поближе, – буркнула Рейнбоу Дэш. – Ладно, хоть покормил…

– Поверь, это меньшее, на что он способен.

– Он один из тех, кто жил с тобой в кукольном домике? – спросила пегаска, облокотившись на стол.

Гайка только кивнула, смотря в сторону, куда ушел мыш, и откуда доносился звон металла, хриплый рык не заводящегося мотора и сдавленные ругательства.

«Револьверный метатель ножей» – Тимми Фитцжеральду так нравится подсмотренная в жестоком мультике идея, что он поручает Гайке собрать ужасное устройство.

Для чего – не вызывало сомнений. Завтра адская машина будет опробовала на живых игрушках.

Гаечка хочет сперва отказаться, но Тимми страшно кричит, топает ногами и грозит мучить мышку до тех пор, пока та не согласится.

Она не изменяет своего мнения ровно до тех пор, пока хвоста не касается безжалостное железо кусачек. Лишь тогда страх перед болью берет верх над гордостью…

Со слезами на глазах и презирая себя за трусость, Гайка приступает к сборке аппарата, которому суждено завтра отнять чью-то жизнь. Кто это будет? Кто-то из троицы братьев-бурундучков? Или, может, недавно признавшийся в любви Джерри, который на этой почве чуть не поссорился с Брейном? А может, Чип или Дейл, которые обрадовались Гаечке как найденной сестре?

Кота Тома уже нет с ними: безжалостный мальчишка подложил ему пачку петард, практически в точности повторив недавно пересмотренную серию мультика. Перекрученное и обугленное тело было вовсе не тем, что ожидал получить малолетний изверг, и в расстроенных чувствах потребовал новую жестокую игрушку.

Револьверный метатель готов уже к ночи. Но Гайка, которую переполняет черное отчаяние, не заканчивает на этом.

И зловещее оружие пробует кровь того, кто повелел его изготовить.

Когда же Гайку находят друзья, она сидит рядом с еще дергающимся телом малолетнего убийцы, в котором торчат все шесть ножей из барабана…

– Нам хана, – высказывает Чип вслух то, о чем думают все остальные.

– Я пойду собирать вещи, – говорит Брейн, поворачиваясь. – И всем советую делать то же самое. Нам надо как можно скорее бежать…

Нахлынувшие воспоминания рассеялись от гневного рыка Брейна:

– …Омниссии Бога-Машины в душу мать!

Раздался более громкий удар металла о металл, после чего мотор генератора рыкнул и, наконец, завелся.

Лампочка, мигнув, вновь залила мастерскую неровным светом.

Когда же Брейн вернулся, задумчивая Дэш вдруг сказала:

– Нам нужно оружие. Желательно огнестрел или типа того.

Гайка вздрогнула, но мыш ответил:

– В мире Дорог никто не носит оружия.

– Я заметила, – отозвалась Рейнбоу. – Но почему? Его не продают даже. Ножи, и те только как инструменты используют. Когда на свалке полно пушек, техники... да что там, я там танки видела и самолеты с ракетами! Что за мир хиппи такой?

Мыш как будто и не удивился вопросу:

– Тут нечего делить, не над кем властвовать и невозможно ничего присвоить.

– Как же, нечего! – фыркнула пони. – В Сером Городе могли прирезать за пару ботинок и кусок дрянной жрачки, а тут, скажешь, не так?

– Не так. На Пути ты получишь все что нужно, если конечно, не будешь делать очевидных глупостей. Вроде как отправиться в пустыню без воды.

Брейн как будто не заметил, но Гайка и Дэш, переглянувшись, немного покраснели.

– Ну а что если кто-то решит отобрать чужое? – продолжила спрашивать пегаска. – Изнасиловать, наконец? Кто его остановит?

– Тот, чей путь ведет к насилию, очень быстро… выпадает из этого мира, скажем так, – объяснил мыш. – Важен только Путь. А тот, кто попытается пролить кровь, заблудится в двух березах и очень быстро окажется в другом мире, более соответствующем... я так думаю. Кроме того, несущие в сердце насилие и зло, как правило, вообще не попадают сюда. Последний зафиксированный случай был очень давно, как я слышал. И то это больше походило на легенду.

Дэш криво усмехнулась:

– Ну-ну. Я вот гладиатор и убийца. Но я почему-то не исчезаю.

Брэйн выразительно приподнял бровь:

– Но ты же никого не убила тут? И даже не хотела особо.

– Периодически я хочу кого-нибудь прибить. Например, кого-нибудь мелкого и раздражающего.

– Хотеть и делать – разные вещи, – заметил мыш.

– Да ладно, Дэши, – вмешалась Гайка, – ты ведь не такая.

Пони скрестила на груди передние ноги и отвернулась:

– Пфе! «Дэши такая», «Дэши не такая!» – передразнила она кого-то. – Предоставьте Дэши самой решать, какая она.

Мыши могли лишь догадываться о внутренних метаниях радужной пегаски, но себя у нее обманывать не получалось: то, что сказал Брейн, было правдой. Да и не могло не быть – пегаска и на арене всегда чувствовала волну отвращения, когда проливала кровь. То, что этим чувством она от отчаяния пыталась лишь заглушить собственную боль, ничего не меняло.

И уж конечно, хрен она бы в этом призналась. Даже себе – и то с трудом.

– Как же защищаться от опасностей, если тут нет оружия? – спросила Гайка, вернувшись к старой теме, и пони испытала чувство глубокой признательности за это.

– Если ты имеешь в виду хищников, бандитов и чудовищ, то их фактически нет, – ответил Брейн. – Опасности подстерегают тут в другом, и для каждого это индивидуально. Кто-то встречает свой страх, кто-то искушение, но общее у опасностей одно: они угрожают Пути, а не жизни.

Дэш снова повернулась на табурете и стукнула копытом по столу:

– Как же! А этот стебанутый волк?

Гайку и саму передернуло от воспоминаний. Этот волк даже на первый поверхностный взгляд чем-то неуловимо напоминал синтета-маламута Стила Фитцжеральда, старшего в «стае» охранников-собак. Излучал такую же тихую злобу затаившегося хищника.

И его маленькие грызуны боялись лишь немногим меньше, чем жестокого хозяина.

Брейн остался спокойным, как будто речь шла о совершенно будничной вещи:

– Если это твой страх, то никакое оружие тебе не поможет. Ни холодное, ни огнестрельное, ни ядерное.

Голубые уши мгновенно прижались к голове. Гайка знала, что у пони это свидетельствует о сильных чувствах. Как правило, негативных: страх, стыд, гнев…

Хотя на самом деле мысли пегаски были заняты тем, что перед свалкой они потеряли дорогу. И как это скажется на дальнейшем их путешествии, было совершенно неясно.

И не имело ли появление белого волка с глазами Алекса Вендара именно эту цель…

От подобных мыслей становилось жутко до холодного комка в животе.

– Нет, – тихо сказала Рейнбоу, прикрыв глаза, – этого не может быть. Это неправда. Это просто невозможно…

Белый мыш вздохнул и понимающе посмотрел на Гайку.

Та, тоже чувствуя некоторое нервное напряжение, встала и подошла к пегаске. Рискнула мягко дотронуться до копыта и сказала:

– Мне тоже не по себе от этого, Дэши. Но нам, похоже, придется взглянуть правде в глаза.

Рубиновые глаза впились в мышей.

– Это просто совпадение, – враз отвердевшим голосом процедила пони. – Совпадение и чья-то игра на моем подсознании. И он пожалеет об этом, когда я до него доберусь.

– Стадия отрицания, – фыркнул Брейн. – Постарайтесь скорее ее пройти.

В следующее мгновение он увернулся от просвистевшей в воздухе грязной тарелки, со звоном улетевшей куда-то в темный угол.

– Считай, что прошла, – злобно бросила Рейнбоу, садясь на место.

Из темноты вышла белая лисичка с тарелкой в зубах и, ловко запрыгнув на один из табуретов, вернула ее на стол. Укоризненный взгляд глаз-бусинок был предназначен Рейнбоу.

– Белый волк, белая лиса, белый мыш, Белый Шпиль, – проворчала та. – Еще не хватает белой горячки и белых тапочек.

– Еще белый халат забыла, – улыбнулась Гайка.

– О да, простите меня. И белый флаг капитуляции перед жизнью. Пусть и загробной.

– Даже в этом случае это будет твой личный выбор, – вставил Брейн.

– Проклятье, я лишь перед самой смертью стала мечтать о свободе выбора.

– Ты его получила. В полном, замечу, объеме.

– О, спасибо, – ядовито прошипела пони, – большое спасибо! А отобрать у меня небо – тоже часть «свободы»?

– Не нравится вкус, нечего было просить.

– Я не просила! Я все взяла сама!

Брейн пожал плечами:

– Пусть так. Сути это не меняет. А сейчас, не хотите ли отправиться спать, девочки? Душ могу предложить только тебе, Гайка.

– Воды жалко? – хмыкнула Дэш.

– С водой тут и вправду не очень, – не обиделся Брейн, – но главная проблема в том, что мой душ рассчитан на мышиный рост. Впрочем, если угодно, в твоем распоряжении машинная мойка на улице. Со шлангом управишься? Правда, вода там довольно железистая и холодная.

– Обойдусь, – пони бросила взгляд на продолжающую сидеть за столом лисичку. – Ну, а тебе что надо?

– Она не умеет говорить, – ответил за ту Брейн, – но все понимает. В общем, Дэш, можешь лечь в машине на сиденье, там же вроде покрывало было укрыться. А мы с Гайкой…

– Приятных скачек, – перебила пегаска.

Не дождавшись ответа, она спрыгнула со стула и направилась в недостроенную машину.

Вскоре возня и шорох ткани стихли: пони устроилась спать, явно устав за день больше, чем показывала.

Брейн положил ладонь поверх руки Гайки, и в глазах той мелькнули озорные искорки:

– У тебя ведь одна кровать, да? – спросила она.

– Да. И два одеяла. Но лучше ляг с Рейнбоу. Или тут, на столе.

– Почему?

– Потому что не хотелось бы давать волю чувствам. Слишком много времени прошло, и я уже смирился с тем, что никогда тебя не увижу... Особенно в свете того, что в свое время ты выбрала не меня.

– Я понимаю, – Гайка мягко дотронулась до щеки головастого мыша.

Тот поднял взгляд и, действительно увидев в голубых глазах понимание, робко улыбнулся в ответ.

– Спокойной ночи, Гаечка, – сказал он и встал, чтобы уйти.

Мышка не стала его держать:

– Спокойной ночи, Брейн…

Когда одетая в застиранный комбинезон фигура мыша, отключив генератор, исчезла в тенях мастерской-дома, Гайка лишь улыбнулась чему-то своему.

Здесь, сейчас, ей совсем не хотелось думать о том, что ее собственные страхи подобрались совсем близко.

Белая лиса, кинув взгляд на мышку и покосившись в сторону машины с Дэш внутри, вышла на улицу. Очевидно, ей спать под крышей было неуютно.

Гайка успела достать спальник и разложить его прямо на столе, как в темноте раздался хрипловатый голос пегаски:

– Ну и что насчет Брейна? Я удивлена, право.

– О чем ты?

– Брось, я не слепая и вижу, как он на тебя смотрит.

Мышка подумала о том, что темнота скроет ее румянец, и это хорошо.

– Мы... мы просто друзья, – помявшись, сказала она и вернулась к тому, чтобы расстелить миниатюрный спальник.

– Угу, друзья, – фыркнула Дэш. – А ты ему об этом сказала?

– Что ты имеешь в виду?

– Вы не виделись двадцать лет, а он все еще смотрит на тебя влюбленными глазами, ожидая чего-то. Ищет какие-то оправдания и старается изо всех сил на тебя не давить. А ты, стало быть, махнешь на это рукой в расчете, что все утрясется само собой? Мило.

Гайка, которую посетила целая гамма эмоций, выронила одеяло и в сердцах воскликнула:

– Какая же я дура!

– Не отрицаю, – фыркнула Дэш.

В темноте и тишине был слышен удаляющийся топоток, затем – приглушенный перегородкой тонкий голос.

Слов было не разобрать, но Рейнбоу в этом и не нуждалась. Перевернувшись на другой бок, она закрыла глаза и пробормотала:

– И это она за мной типа должна присматривать. Пфе!..

---

«Пони-Плей». После роковой ночи, когда жизнь Рейнбоу Дэш Вендар разбилась вдребезги о жестокость и похоть Алекса Вендара.

В клубе все было как обычно. Музыка, выпивка, веселье... боль, кровь и страх.

Дэш Вендар не хотела никуда идти, но ей было сказано, что в таком случае ее поведут на поводке прямо по улице. Сил спорить и сопротивляться нет, и пони угрюмо согласилась. Алекс почти сразу отошел уладить пару дел насчет будущих боев, оставив воспитанницу в зале. Та, вопреки обыкновению, не пошла общаться с бойцами, а только уселась на свободный диванчик и тупо уставилась на сцену, где сейчас пели взрослые Свити Бель и Скуталу, отошедший от «Пинк Дрэгона» дуэт.

– Дэш Вендар? – спросили рядом, вырывая из мыслей о прошедшей ночи.

Пегаска повернулась и словно взглянула в искаженное зеркало. Рядом стояла Рейнбоу Дэш Хоул. Куда более старшая и даже слегка уже потускневшая от возраста. Но – все еще опасный, матерый боец Арены. И не юниорской лиги.

А еще – не надоедающая Алексу Вендару шлюха со склонностью к жесткому мазохизму. И многие шрамы на шкуре – вовсе не следы арены.

– Ты чего это расселась? – спросила тем временем Хоул, обходя диванчик со столиком вокруг. – Не похоже на тебя. Где эта заводная малявка, чемпионка младшей лиги?..

Злобный взгляд из-под радужной челки впился в старшую пегаску. Та на мгновение осеклась, но потом вдруг расхохоталась. Зло, издевательски:

– О, добро пожаловать в наш клуб! Вижу, Алекс таки не удержался. Силен мужик, шестнадцать лет терпел!.. И как тебе?

– Да пошла ты! – огрызнулась Дэш Вендар, подавив желание броситься на собеседницу.

– Ну, ну, – голос Дэш Хоул приобрел успокаивающие нотки взрослого, разговаривающего с расстроившимся из-за пустяка ребенком. – Мы все через это проходили. Первый раз пугает, второй уже вполовину не так, а на десятый это даже приятно. Так что расслабься и получай удовольствие...

– Не собираюсь!

– Сопротивление бесполезно, – будто бы со знанием дела сказала старшая Рейнбоу, – и только все усложнит. Особенно с Алексом – его это возбуждает, так и знай.

Дэш Вендар решила, что лучше будет просто игнорировать пошарпанную человеческую подстилку, но не тут-то было:

– По крайней мере, – раздались ядовитые слова, – ты теперь не сможешь задирать нос, Вендар. Ты не выше и не лучше. Твой хозяин – такой же как все, и ты тоже такая же как мы. Человеческая шлюшка.

Дэш Вендар с рыком вскочила, и лазурные копыта с треском ударили по столу.

– Рычи сколько хочешь, – фыркнула Дэш Хоул, – ты меня не заткнешь.

– А вот и заткну, – процедила Дэш Вендар, после чего добавила громче. – Я вызываю тебя! На Арену! До смерти!

Старшая Рейнбоу не успевает возразить, как Вендар совершает быстрые манипуляции со своим коммом.

Остальное делает автоматика. Безжалостная и умная. В табло над ареной появляется надпись «Рейнбоу Дэш Вендар, вызов Рейнбоу Дэш Хоул». На красном фоне. Это означает, что с арены уйдет только один участник. Если конечно, вызов будет принят.

– Самоубийца, – презрительно бросила старшая пегаска, покосившись на табло. – Думаешь, научилась драться среди подростков, так сразу стала крутой? Адольф тебе давеча наглядно продемонстрировал, что это не так.

– Лягать! – процедила Дэш Вендар. – Я тебя урою, сука старая! Принимай вызов или завали свою гнилую пасть!

Вокруг двух радужных пегасок образовался круг из людей и пони. Вызов до смерти – явление даже для «Пони-Плея» редкое. Пони слишком любят жить. Настолько, что даже жестоким хозяевам не всегда удается заставить их драться до конца.

Взгляды одинаковых глаз встречаются. Один – переполненный бешенной злобой, второй – скорбным сочувствием.

– Что ж, тогда встретимся на арене, – презрительно фыркнула Рейнбоу Дэш Хоул, отходя и нажимая мигающую на экране комма иконку принятия вызова, – Там и сдохнешь, тупая малявка. Спасибо потом можешь не говорить.

– Сама сдохнешь, – крикнула вслед Вендар, не желая ничего замечать, – НЕДОРЕЙНБОУ!

Отвернувшись от уходящей Хоул, Дэш встретилась взглядом с двумя стальными глазами Алекса.

Душа моментально ушла в пятки, но хозяин не сказал ни слова по поводу незапланированного поединка.

Только молча подошел к кассе и сделал ставку на воспитанницу.

Увидев цифры, Дэш Вендар похолодела. Она прекрасно знала, что эту сумму Алекс когда-то заплатил за нее саму.

Целую жизнь назад.

 

---

 

Арена.

Слепящий свет софитов и рев толпы, заглушающий даже гремящую музыку:

 

– Словно псы, что дерутся за кость,

Обреченные рвут друг другу плоть.

В их глазах не азарт и не злость,

Ничего кроме боли

 

Ты один не сломался, не лег

От ударов хранил тебя Господь

Видишь, Цезарь сошел на песок

Наградить тебя волей!

 

Давно «Пони_Плей» не видел такого боя, да еще насмерть.

Две Рейнбоу Дэш, Хоул и Вендар, сошлись на песке. Опыт и молодость, спокойствие и ярость, легкие клинки против хвостового кистеня.

Вендар вся избита, окровавлена, но сил ей придает сама Хоул: как же молодой пегаске хочется стереть с морды противницы эту самодовольную, издевательскую усмешку, от которой будто заново накатывают воспоминание прошедшей ночи, а бедра сводит судорогой боли.

Хоул – опытный, умелый боец, и молодая Вендар очень быстро убеждается в том, что гладиаторы-юниоры – не противники бойцам высшей лиги. Ей удается нанести только несколько царапин и ударов, бессильно выбивающих звон из лат зрелой Рейнбоу. Но и та никак не может нанести решающий удар: Вендар слишком быстра и подвижна. Кроме того, ее композитный доспех не дает главному оружию Хоул нанести рану шипами.

Остается одно: вымотать более старую противницу с подорванным здоровьем.

Вендар резко откатывается в сторону, и песок взметается облаком там, где она только что была, от удара шипастого шара.

Орущий на сцене человек в коже и металле продолжает выводить свою песню. Та вызывает лишь раздражение: наверное, брони считают, что заводить подобное во время боя круто, но Дэш сейчас зла на весь мир, и ей хочется набить морду не только Хоул, но и певцу, и вообще как можно большему количеству пони и людей.

 

– Святой судьбе

Не прекословь!

Воет толпа,

Чувствует кровь,

Не стоит скорби

Ни жен, ни друзей

Жизнь гладиатора.

Колизей!

 

Наступив на цепь и оттолкнувшись, Рейнбоу сносит своего двойника с копыт. Дэш Хоул падает, лязгнув броней, но находит в себе силы вскочить и сцепиться с юной пегаской во фронтальном захвате. Несколько секунд продолжается отчаянная борьба, потом Вендар с торжествующим воплем заваливает Хоул и с силой прикладывает о борт арены раз, другой, третий...

«Эх, старость, старость», – читает молодая Рейнбоу по разбитым губам противницы.

Музыка продолжает реветь, вторя толпе, и солист срывается почти на визг:

 

– Твой враг в пыли

Жалок и слаб,

Загнанный зверь,

Раненый раб

Еще секунда и скажет «Убей!»

Перст императора.

Колизей!

 

Молодая пегаска от души прикладывает копытом по морде Хоул. Брызгает красным. Вендар хохочет в голос и бьет снова. И еще. И еще.

– Не заткну, говоришь?! – в безумном восторге спрашивает она в перерывах между ударами. – Не заткну? Вот! Смотри, как я тебя затыкаю, сука!

Рейнбоу Дэш Хоул еще пытается вырваться, но после какого-то из ударов теряет последние силы и только лежит, даже прикрыв глаза.

Дэш Вендар вздергивает противницу за ворот нагрудника и снова прижимает к борту арены.

– Последнее слово, старая развалина? – насмешливо спрашивает Вендар, стараясь не замечать рвущей боли от побоев и ноющей – внизу живота, где открылись вызванные недавним изнасилованием раны.

На разбитой мордочке постоянной любовницы Алекса Вендара появляется кривая усмешка. Пегаска сплевывает красным на песок и говорит, хрипло и шепеляво:

– Ты еще горько пожалеешь о том, что шделала, девочка…

Дэш Вендар, взревев от ярости, втыкает накопытный клинок прямо в нагрудник, вскрыв металл будто консервную банку. Лезвие идет вверх с хрустом и скрежетом, и на молодую пегаску хлещет целый горячий поток.

Вендар не останавливается, пока копыто не упирается в нижнюю челюсть уже обмякшей Хоул.

Толпа ревет.

Рейнбоу Дэш поворачивается и задирает голову, стоя на задних ногах и расправив для равновесия крылья. Сейчас она похожа на ангела смерти: покрытая пылью, измятыми бронепластинами и дымящейся кровью.

Алекс Вендар улыбается с трибун, но вместо восторга Рейнбоу Дэш теперь испытывает волну нахлынувшей ненависти.

Передние ноги вздымаются, приветствуя толпу, а из горла вырывается хриплый крик, подходящий скорее разъяренному зверю, а не маленькой пони...

…Рубиновые глаза распахнулись.

Рейнбоу Дэш, изо всех сил не желающая больше считать себя Вендар, резко села на сиденье небольшой машины.

Вся пони была покрыта холодным потом, а дыхание с присвистом вырывалось из груди, пытаясь накачать кислородом кровь, что бешено гнало безумно колотящееся сердце.

Рейнбоу обхватила себя передними ногами и крыльями.

Проклятое прошлое не давало покоя ни днем, ни ночью, вытаскивая на свет все новые и новые неприглядные картины.

– Она это заслужила, – сказала Дэш вслух, обращаясь непонятно к кому. – Заслужила, ясно?

Вышло жалко и неубедительно. Особенно с надломленным от слез голосом.

Старшая подруга, которая своим цинизмом и опытом всегда могла подтолкнуть наивную и такую восторженную в то время пегасочку к нужным выводам. С кем можно было говорить по любым вопросам и получить ответ. Правда, зачастую вгоняющий младшую Рейнбоу в краску.

Дэш выпрыгнула из машины и двинулась во двор.

Белой лисицы нигде не было видно: или ушла спать в какое-то укромное местечко, или же вовсе свалила.

Рейнбоу сварливо надеялась на второе: неожиданная попутчица вызывала лишь раздражение. И совершенно неясно оставалось, зачем она сюда их привела, и вообще, случайно или нарочно. Если второе, то в чем была цель?

Думать об этом не хотелось.

Пегаска чувствовала себя неимоверно грязной. Как в переносном смысле, так и в прямом: пот, смешавшись с дорожной пылью, породил неприятное чувство под шерсткой, грозящее перерасти в настоящий зуд.

Чувствительность шкурки к загрязнению и стремление к чистоплотности было одним из императивов поведенческих программ, но Рейнбоу Дэш Вендар об этом не знала. Хотя бы потому, что не давала себе труд слишком уж детально изучить тайну собственного происхождения.

А начни ее кто расспрашивать, нарвался бы лишь на замысловатое посылательство.

Снаружи и впрямь оказался шланг, подсоединенный к уходящей в землю трубе. Неподалеку от эстакады, где, похоже, и происходила мойка машин.

Зачем это нужно Брейну посреди пыльной степи, Дэш даже не задумывалась.

Повоевав с вырывающейся резиновой змеей минуту-другую и вымокнув до нитки, она, наконец, смогла закрепить металлический ствол шланга в решетке эстакады и отрегулировать напор так, чтобы он не сбивал с ног.

Получился почти что душ.

Вода оказалась и вправду холодной, но Рейнбоу было не привыкать. Наоборот, ледяная струя оказалась бодрящей и смыла не только грязь, но всякие глупые мысли.

Пегаска с удовольствием вымылась и даже почистила и оправила перья (пофиг, что антиграв не работал, не вечно же так будет продолжаться!). Мыло оказалось тут же, рядом с трубой и кучей ветоши. И хотя кусок был довольного низкого качества, пони не жаловалась: во-первых, ее с детства приучили обходиться тем, что есть, а во-вторых, было просто некому.

Когда же пегаска вылезла из-под струй и с удовольствием отряхнулась, то заметила, что за ней наблюдают.

– Ах ты, извращенец! – прорычала Дэш, прикрывшись крылом. – И давно ты пялишься на мой круп?

– Только что пришел, – спокойно ответил Брейн.

– Отвернись! – потребовала пегаска, и мыш послушно развернулся спиной.

Очевидно, нападения пони он не ждал:

– Да пожалуйста. Я вообще вышел кое-что из материалов взять. И инструментов.

– Как же!

– Мне совершенно не интересны твои понячьи прелести. И по причине размера, и по причине вида. Подумай сама, что мне за интерес. Я бы понял, если бы ты за Гайку опасалась. Но ты-то мне на кой?

Рейнбоу, одеваясь, не ответила. По всему выходило, что мыш прав, но Дэш терпеть не могла, когда давили интеллектом. Сразу копыта начинали чесаться навалять очередному умнику.

– А сам сколько ты тут? – влезая в кожаные шорты, спросила она, чтобы разорвать затянувшуюся паузу. – Пятнадцать, двадцать лет? Можешь повернуться.

– Двадцать примерно, – ответил Брейн, – но тут время нелинейно.

Он и вправду повернулся и продолжил свой путь к нагромождению ржавых железяк, которым, очевидно, не нашлось места в мастерской и которые Дэш приняла за простую кучу хлама, коих на свалке было великое множество.

– И ты, стало быть, все об этом мире знаешь? – продолжила спрашивать пони. – Видел Белый Шпиль, о котором все говорят, иные диковинки этого причудливого мира, города, населенные кем-то или чем-то, так?

В голосе Брейна, впервые за время общение с Дэш, появилась неуверенность:

– Нет...

Дэш, смотря в противоположную сторону и думая о чем-то своем, уточнила:

– А почему?

– Я не смог.

Рейнбоу, наконец, соизволила посмотреть на Брейна, смущенно вертящего в руках какую-то мелкую деталь, и в голосе ее послышалось раздражение:

– Не смог что? Бросить эту, – пони обвела копытом вокруг, – рухлядь, опасаясь, что ее кто-нибудь растащит? Или от медвежьей болезни страдаешь? Так кустиков тут полнó.

– Я не могу уйти, – хмуро отозвался белый мыш. – Я жду кое-кого.

Пегаска фыркнула:

– Поздравляю! Ты дождался. Вот я, вон, – она кивнула в сторону мастерской, – Гаечка, пошли. Я даже вас обоих подвезу, чай, хребтина не переломится.

– Ты не понимаешь, – вздохнул Брейн. – Все не так просто.

В груди Дэш поднялась волна раздражения. На все: на этот гребаный мир, на советчиков, которым самим не хватает духу пройти дурацкий Путь, на собственные страхи, кидающиеся на и без того намозоленную душу:

– Не понимаю? Не просто? Я гребаный гладиатор! Я убила стольких, что сбилась со счета! И пока я иду по этой гребаной дороге, изображая то ли Дороти, то ли Роланда Дискейна, то ли еще какого странствующего полудурка, меня посещают видения о тех, чью жизнь я отняла и об упущенных возможностях. И, Дискорд возьми, это уже изодрало мне душу, но все кругом утверждают, что это еще цветочки, и что я чего-то недопонимаю! И если Гайка встретила тут тебя, то у меня есть все шансы вон за тем поворотом встретить гребаного Алекса Вендара, сдохшего от моих копыт. Или Скуталу, которую я не смогла спасти.

Брейн не ответил, и Дэш сорвалась на крик:

– Но я, мать твою, иду! Иду по этой гребаной дороге вперед! Так что не говори мне про то, что все не просто!

Мыш, потеряв самообладание, взвился:

– Я не ты!

– Конечно! Ты просто жалкий трус, что ждет знака свыше! Насмотрелась я на таких, – собеседник не мог этого знать, но пегаска забывшись, имела в виду саму себя. – Но знаешь что? Не будет никакого знака!

Брейн ощутимо вздрогнул, а Дэш продолжила:

– Делай то, что должен, сейчас, а не потом. Не через пять минут и не через пять лет! А ты… ты свой шанс пролюбил! Сначала с Гайкой, а теперь тут! Думаешь, встретишь кого-то из старых друзей? Прошло… сколько ты там говорил? Двадцать пять лет?!.. И Гайка – последняя ниточка из твоего прошлого! Остальные давно уже ушли далеко вперед, а то и вообще никогда не появлялись в этом гребанном чистилище! Это конец! Финиш! А ты стал лишь жалкой тенью, призраком, эхом.

Спроси кто Рейнбоу, что на нее нашло, она даже не взялась бы объяснить. Ну какое, скажите на милость, ей было дело до одинокого мыша, живущего посреди свалки? Но стоило вспомнить лицо Гайки, словно осветившееся светом после взгляда на старого знакомого, как в груди поднималось на волне гнева чувство глубокого протеста и неправильности происходящего.

Радужная пони просто чувствовала, что должна что-то сделать с этим. И то, что она понятия не имела, как и что, лишь усиливало это чувство, сейчас прорвавшееся гневной тирадой.

Она отошла уже к самым дверям и не могла видеть, как Брейн изо всех сил пытается сдержать подступившие слезы.

Потому что Дэш, сама того не осознавая, попала в точку.

И Брейн, раз за разом откладывая решение двинуться дальше по Пути, лишь каждый раз искал поводы для этого. Логически обоснованные, подкрепленные опытом, но все равно остающиеся оправданиями и самообманом.

---

…Рейнбоу Дэш вернулась в гараж и снова улеглась на единственное сидение машины, не разделенное на отдельные кресла.

Ей было хорошо физически (если не считать неспособность взлететь), но при этом совершенно мерзко на душе.

Будь она сама на месте Брейна, то уже как минимум указала бы наглым гостям на дверь. Но белый мыш, похоже, собирался проглотить все то, что ему выдала в сердцах радужная пегаска. И насколько та поняла, все равно оставить все как есть.

А еще нужно было что-то делать с дальнейшей дорогой.

До зуда хотелось подловить окружающий мир на нереальности. Для этого нужно было сделать что-то, чего не допускала программа ни под каким видом. Убийства, грабежи, секс, алкоголь, суицид и прочее тут не годилось: скорее всего, это приведет лишь к усложнению пути, а то и к отбросу на начало. И ведь еще и не вспомнишь потом, что по второму кругу идешь.

А значит, нужно было что-то из ряда вон. И не такое банальное.

Правда, существовала проблема. Рейнбоу Дэш вовсе не была Твайлайт Спаркл, и сходу придумать хитрый яйцеголовый план попросту не могла.

Из размышлений пони была вырвана рыком включившегося дизель-генератора. Высунувшись из машины, Рейнбоу увидела, что старый движок уже вовсю крутит динамо-машину, а из-под багги торчит нижняя часть тела Брейна.

Тот, видимо, почувствовав движение наверху, подал голос:

– Так, ты, вьючное.

– Я сказала тебе я...

– Да-да, волшебная лошадка из не менее волшебной страны, которая считает себя лучше всех остальных. Подай отвертку. Лежит где-то рядом с тобой.

– Я тебе сейчас копытом подам так, что улетишь! – огрызнулась лазурная пегаска, вылезая на пол ангара.

– Я-то хоть полечу, а вот ты этого сделать не сможешь еще долгое время, – подковырнул мыш, вылезая из-под машины.

Рейнбоу издала глухой рык, но тут раздался голос Гайки, спрыгнувшей со стола и вставшей между пегаской и мышем:

– Прекратите сейчас же! Оба! Сколько можно?

– Он знает, что у меня с антигравом!

– Знаю, – не стал отпираться Брейн. – И с уверенностью скажу, что само оно не пройдет. Этот мир играет по собственным правилам, и если он решил, что тебе надо идти пешком – ты пойдешь.

– Это дерьмо я уже слышала! – вспылила Дэш. – Я всю жизнь играла по чужим правилам, исполняла чью-то волю и никогда, слышишь, НИКОГДА не могла принять решение, к которому меня не подталкивали! Всегда это оказывалось волей Алекса! Вы с Гайкой что-то смыслите в гребаной технике, так сделайте что-нибудь с моими крыльями! Или вообще механические. Потому что я не собираюсь и после смерти плясать под чужую дудку.

Мыши переглянулись.

– Самолет? – робко спросила Гайка.

Брейн покачал головой:

– Ближайший аэродром в сотнях километров. И не факт, что там есть исправный маломерный аппарат. А огромный лайнер вам ни к чему, мне думается. Да и вы знаете, наверное, что Путь – это не расстояние.

– Брейн, ну ты же гений, – улыбнулась Гайка. – В жизни не поверю, что ты ничего не можешь сделать.

Белый мыш ненадолго задумался. И Гайку, и Рейнбоу Дэш посетила мысль о том, что в его душе сейчас происходит нешуточная душевная борьба.

– Ладно, – нарушил он, наконец, повисшую паузу, – Гайка, ради тебя. У меня есть знакомый, и живет он недалеко. Но предупреждаю, он с нехилым прибабахом. Так что договаривайтесь с ним сами, а я туда не ездец.

– Не хочешь пойти с нами? – спросила мышка, взяв руку Брейна в свою.

Тот отвел взгляд:

– Нет. Я дождусь Пинки. Даже если придется ждать еще сотню лет, я дождусь.

– Пинки? – удивилась Рейнбоу. – Пинки Пай? Никогда бы не подумала, что между жизнерадостной розовой пони и таким угрюмым шибздиком, как ты, может быть что-то общее.

Брейн только в отчаянии накрыл лицо ладонью, а Гайка, улыбнувшись, пояснила:

– Дэш, Брейн не про Пинки Пай. А про своего друга, тоже мыша.

– Мыша, названного в честь Пинки Пай? Странно все это.

Брейн с тяжким вздохом покачал головой:

– Странно то, что в такой большой голове огромные глазищи, а для мозгов места не осталось.

– Ну, все! Я долго терпела, но это была последняя капля. Иди сюда, крыса лабораторная!

Гайка издала испуганный возглас, когда лазурное копыто наотмашь ударило по спокойно стоящему Брейну. Но вместо звука удара послышался треск и сдавленное ругательство пони. Вокруг мыша обозначилось синее сияние барьера, а Рейнбоу Дэш отдернула отбитое копыто.

– Я всегда говорил, что мозг превосходит мускулы, – спокойно сказал Брейн. – Что уж говорить о тех, кого создатели мозгом обделили?

Он протянул руку, и Рейнбоу Дэш, окутавшись белесым сиянием кинетического поля, поднялась в воздух и перевернулась вверх тормашками.

– Пусти меня! – тут же заорала пегаска, дергая ногами и крыльями. – Пусти, а то хуже будет!

– А я как раз думаю, – ответил Брейн, держа вытянутой руку с браслетом и что-то в нем настраивая, – не зашвырнуть ли тебя подальше... метров на пятьдесят, как думаешь?

– Не надо! – крикнула Гайка.

Брейн смерил ее тяжелым взглядом:

– Пусть тогда умерит свой темперамент. Мое терпение закалено на Пинки, но оно не безгранично.

– Ты такой крутой только благодаря своим приспособлениям! – продолжила возмущаться висящая в воздухе пони. – А без них ты ничто!

Брейн спокойно возразил:

– Ошибаешься. Без них у меня останется это, – он указал пальцем на свою голову. – А вот ты уже ноешь от того, что не можешь летать. А что, если бы ты не могла ходить в этом мире? Небось, умерла бы со стыда, ведь попросить помощи для тебя слишком «не круто», да?

Рейнбоу вспомнила про случай с полками и была вынуждена признать правоту белого мыша.

Но снова лишь мысленно – такого удовольствия как признание собственной глупости, пегаска не намерена была доставлять надоедливому грызуну.

Брейн, пройдясь туда-сюда и все еще держа Рейнбоу в подвешенном состоянии, продолжил:

– Тебе надо научиться полагаться не только на себя и то, чем тебя наделило «Хасбро», но и на то, что могут тебе предложить другие. Ты должна научиться не только помогать, но и принимать помощь. И пока ты этого не поймешь, то так и останешься пленницей собственных грез и воспоминаний. Прикованной к земле.

С этими словами Брейн убрал силовое поле, и Дэш шлепнулась на землю.

Какое-то время в душе пони боролись два желания: броситься в новую атаку или прислушаться к словам. Поджав губы, она какое-то время смотрела прямо в глаза белого мыша, что спокойно ждал реакции.

– Т-ты… – процедила она, – просто гребаный виртуальный бот. Или натуральный идиот. Не услышал ничего из того, что я сказала. Ничего! А еще поучать берешься, бесполезная шмакодявка.

Гайка уже хотела попросить объяснений, но напоролась на взгляд двух рубиновых глазищ и осеклась.

– Идите, – сказал мыш, нарушив затянувшееся молчание, – вы и так отняли у меня много времени. Знакомый мой живет на склоне, сразу за свалкой. И ваша Дорога там отыщется, я уверен.

– Да катись ты, – рыкнула пони, резко разворачиваясь и направляясь к выходу.

Гайка беспомощно посмотрела вслед Рейнбоу, затем перевела взгляд на Брейна.

– Удачи вам. Надеюсь вы найдете то что ищете, – сказал тот.

С этими словами он отвел взгляд, но почувствовал, как тонкие пальчики берут его за руку.

– Подожди, – сказала Гайка, – я не могу вот так взять и уйти от тебя, ничего даже не сказав.

Брейн поднял на мышку глаза.

– Нам надо поговорить, – тихо добавила та, приложив усилие, чтобы не отвести взгляд. – И не как ночью.

Белый мыш только кивнул.

Его и самого терзали вопросы, которые, как оказалось, он и без того слишком долго откладывал…

---

…Рейнбоу Дэш, злобно бормоча ругательства, быстро шла прочь от мастерской-дома.

На душе у нее было паршиво, даже хуже чем раньше. И ей совершенно претила мысль о том, что гулкая пустота в сердце образовалась из-за отсутствия мелкой и надоедливой мыши, излишне любящей покопаться в чужой душе.

Мыши, которая являлась последней ниточкой, связанной с прошлым пегаски. И той, что заставила радужную пони с разбитой вдребезги душой измениться навсегда.

Оглянувшись пару раз, Рейнбоу убеждала сама себя, что поскорее хочет лишь одного: чтобы чертов дом белого мыша скрылся, наконец, с глаз. И яростно гнала прочь мысль, что хочет увидеть на дороге миниатюрную фигурку, бегущую следом со своим извечным «Дэш, подожди меня!».

Отойдя на приличное расстояние и забравшись на вершину очередного холма, она бросила последний взгляд назад и, увидев лишь пустынную старую дорогу, в сердцах плюнула:

– Что и требовалось доказать.

Отвернувшись, она начала спускаться. Дом Брейна и вправду скрылся из глаз, и в спину как будто потянуло промозглым холодком. И дело было тут даже не в тени от холма.

Выражение мордочки Рейнбоу изменилось. Раздражение и гнев сменились на самую настоящую обиду. Рубиновые глаза повлажнели, а нос жалобно шмыгнул.

И почему в этом… да и в любом другом мире всё всегда на поверку оказывается обманом? Почему только в подлости и предательстве нет никаких изменений нигде?..

– Ладно, – Дэш утерла нос копытом и взглянула вверх, словно обращаясь к неведомым кукловодам, – я буду по ней скучать. Довольны?! Ублюдки… Ненавижу…

Судорожно вздохнув и сморгнув с глаз влагу, пони порысила вперед. Она не отступится и не вернется. Пусть мыши подавятся своим счастьем на этой гребаной свалке, а ей, Рейнбоу Дэш, это не нужно.

Нагромождения старого металлолома и вправду простирались до самых гор, и вскоре под копытами вновь оказалось раздолбанное шоссе, которое, похоже, давным-давно пролегло здесь. Кто его построил, когда? Что появилось раньше, дорога или свалка? Ответов не было, да и не очень-то хотелось. Разве что поразмышлять об этом от скуки.

Мысли вернулись к Гайке, с которой можно было, по меньшей мере, поболтать. И к тому, что дорожная тишина, нарушаемая лишь цокотом копыт да шумом ветра, навевает уныние и тоску.

Низкие же горы, в которые упиралась грандиозная свалка, даже в свете дня казались чем-то зловещим и недобрым. От этих далеких темных громад так и веяло холодом и неопределенностью, и даже какой-то необъяснимой жутью.

Пегаска предпочла списать это на невозможность облететь препятствие и перспективу шагать пешком через перевалы и серпантины.

А еще вернулся страх того, что она, Рейнбоу Дэш, осталась одна против опасностей этого мира. Вроде того волка с человеческими глазами.

В мерный цокот копыт неожиданно вклинился звук мотора. Непохожий на низкий рев грузовика или мощного мотоцикла сухой треск, подошедший бы, скорее, какой-нибудь малолитражке с неисправным глушителем.

Небесно-голубые уши навострились. Вскоре из-за холма показались угловатые очертания знакомой машины. Той самой, в которой сама Рейнбоу провела предыдущую ночь.

Машинка остановилась рядом с пегаской, подняв облако дорожной пыли. Дэш подавила желание закашляться, и только пару раз взмахнула крыльями, создав ветерок.

На приборной панели машины было дублирующее управление. Как раз такое, чтобы там поместился кто-то размером с мультяшную мышь.

Гайка, подняв на лоб круглые водительские очки, посмотрела на пегаску и виновато улыбнулась.

– Прости, – сказала она, – мне надо было поговорить с Брейном, после того как ты так неожиданно ушла.

Рейнбоу Дэш, которой в душе хотелось прыгать от радости и заполонившего сердце тепла, вновь придала мордочке равнодушно-презрительное выражение:

– Ну и что дальше?

– Садись. Нам одолжили эту машинку, доехать до гор. Дальше будет подземный проход, через который нас пропустит тот самый знакомый, и Брейн просил оставить транспорт у входа.

Рейнбоу фыркнула:

– Что же он не поехал с нами?

– Он поедет по своему Пути, Дэш. В надежде встретить Пинки. Не на Дороге, так в конце.

– Поверить не могу. Все же решился сдвинуться с мертвой точки…

Гайка перебила:

– Брейну нужно было встретиться с прошлым, прежде чем идти дальше. Увидеться и поговорить со мной. Это тоже не давало ему покоя. Теперь его точно ничего не держит… Ты едешь или нет?

Пегаска запрыгнула на сидение багги. «Большое» управление оставалось не удел, и Дэш почувствовала хулиганское искушение подергать за рукоятки и посмотреть, какое управление будет приоритетнее.

– Основное управление заблокировано, – словно прочла ее мысли мышка, трогая машину с места. – Если хочешь, я дам тебе порулить.

– Надо очень, – буркнула пегаска, неожиданно для самой себя покраснев. – Крути себе баранку. Твоя очередь меня катать.

Гайка только улыбнулась грубости, смотря на дорогу. Эта Рейнбоу Дэш так старательно цеплялась за маску своей прежней жизни. Стеснялась своих чувств? Или боялась?

Почему-то казалось, что очень скоро на эти вопросы будет получен исчерпывающий ответ…

---

Шоссе, пронзившее свалку подобно серой спице, упиралось в горы. Не было ни перехода на серпантин или перевал, ни даже закольцованного тупика или обрыва трассы. Асфальтовое полотно просто уходило под скальный монолит, как будто тот поставили сверху чьей-то исполинской рукой.

Единственное, что внушало некоторую надежду – вход в пещеру, оборудованный самой настоящей дверью, куда свободно прошел бы крупный человек.

Вывесок и пояснительных указателей не было, равно как и каких-либо признаков благоустройства, если не считать ведущей к двери грубой каменной лестницы и как будто специально оборудованной на обочине стоянки. Правда, стояло там только два ржавых остова: колесная машина и что-то похожее на танк без башни.

Гайка вырулила на свободное место и обернулась к пони, что вольготно откинулась на сиденье, заложив передние ноги за голову и похоже, наслаждаясь поездкой и скоростью. Поза, подошедшая скорее двуногому, похоже, совершенно не вызывала неудобства у пегаски.

– Можно и дальше ездить на тебе? – спросила мышка.

– Можно перестать меня спрашивать каждый раз, – сварливо буркнула Дэш, выбираясь на асфальт. – Запрыгивай. Когда будет нельзя, я скажу.

Спустя короткое время она с Гайкой на спине поднялась к двери. Лазурное копыто, поднятое для стука, провалилось в пустоту: дверь резко распахнулась внутрь, вызвав нервное ругательство.

Внутри оказалась просторная пещера, страннее которой еще никому из попутчиц не доводилось видеть.

Первое, что бросалось в глаза – огромный выключенный экран. Кто-нибудь сказал бы: «во всю стену», но исполинский природный зал спокойно вместил циклопическое устройство, даже оставив место. Причем состоял экран не из множества маленьких, как в старину, и не являлся голограммой, как современные. Как будто кто-то специально сделал такой громоздкий и неудобный экран, который при незначительном повреждении выходит из строя весь.

И конечно, повернутое спинкой к входу крутящееся кресло из черной кожи прилагалось.

Слева от двери громоздился огромный массив стеллажей, на которых стояли в несколько рядов разноцветные склянки с какими-то надписями и датами. Рейнбоу не стала вчитываться, хотя острым пегасьим зрением могла и различить поставленные жирным маркером слова и цифры.

Каменный пол, к слову, очень чистый, частично покрывал пушистый ковер, в котором моментально потонул цокот понячьих копыт. Справа высилось огромное роскошное ложе под балдахином, шкафы, комод – все неимоверных размеров, будто тут жил очень крупный человек.

Дополняли обстановку нагромождения всякого непонятного оборудования, напоминающего то ли рабочие места палачей-кибертехников, то ли детали чего-то большего, то ли просто скульптуры из механического мусора.

– Такое впечатление, – сказала Дэш, – что некто пытался компенсировать недостаток размера в другом месте.

– Так-так, – раздался скрипучий голос с веселыми интонациями, – кажется, у меня гости.

Кресло повернулось, явив миру невысокого, скрюченного человечка в кричащем фиолетовом костюме с блестками. Сморщенная, похожая на полумесяц голова с выступающими подбородком и лбом была почти безволоса, но покрыта землистого цвета кожей, бородавками и шрамами. Крючковатый нос свисал до самого рта, а из-под кустистых бровей на гостей смотрели желтые маленькие глазки. Вялые уши топориком поблескивали золотыми серьгами.

Дополняла картину недобрая улыбка во всю физиономию, полная кривых и желтых зубов, и узловатые пальцы с нестриженными и потрескавшимися ногтями.

Все это дико не вязалось со щегольским нарядом, лаковыми ботинками и царящей кругом чистотой.

– Э… – замялась пегаска. – Привет?

– Привет-привет! – улыбка карлика стала еще шире и, казалось, сейчас вообще вылезет за пределы лица. – Рейнбоу Дэш и Гаечка, как же я вам рад!

– Ты нас знаешь? – опешила пони.

Изогнутая голова энергично затряслась в кивках:

– Конечно! Я очень люблю ваши мультики, вас трудно не узнать! Видите, какой телевизор? – хозяин пещеры показал на экран позади себя. – Мне ведь тоже иногда хочется отдохнуть… А уж о том, чтобы вы заглянули в гости, я и мечтать не смел!..

– Но мы не… – начала Гайка, но человечек перебил:

– Знаю-знаю! Это совершенно неважно. Добро пожаловать, чувствуйте себя, как дома!.. Или в любом другом комфортном месте, – спешно добавил он, встретившись глазами с Рейнбоу Дэш.

Пони и мышка переглянулись. Странный тип выглядел дружелюбным. Хотя с его темпераментом, пожалуй, и впрямь раздражал бы спокойного и рассудительного Брейна. Да еще эти бородавки…

– Итак, – карлик потер ладони. – Разрешите представиться. Румпельштильцхен…

– Кто?! – переспросила Дэш. – Да я твое имя и после стакана не выговорю! Такое же уродское как ты!

Гайка хотела что-то предостерегающее сказать, но осеклась: Рейнбоу не дала ей и шанса.

– Можете звать меня Румпелем, – милостиво разрешил карлик, нимало не обидевшись и заложив ногу на ногу. – Я мог бы предстать перед вами в виде доброго хоббита, мудрого старца или хоть плюшевого мишки, но…

Повисла пауза.

– Но? – переспросила Рейнбоу Дэш, попавшись в несложную психологическую ловушку.

– Но с вами я предпочту без масок, – довольно кивнул человечек. – Честно показываю свою кривую рожу и такое же тело.

– Избавь нас только от показов своего тела, – поморщилась Рейнбоу Дэш. – Нам надо на ту сторону, и только.

– Это ведь неправда, маленькая пони, – усмехнулся Румпель, – и ты это знаешь.

Пегаска чуть склонила голову и прижала уши. Этот уродливый человек начал ее раздражать, несмотря на дружелюбный тон. Почему-то подумалось, что в «Пони-Плее» он вполне вписался бы в обстановку и духовный климат. Было в нем что-то… прогнившее.

Огромные шкафоподобные часы с маятником, но почему-то без стрелок, неожиданно ударили, заставив гостей пещеры вздрогнуть.

– Как не стыдно, – продолжил карлик, – я к вам с открытым сердцем, а вы…

Рейнбоу почувствовала, как в груди начинает закипать гнев. Крылья сделали попытку расправиться от одной мысли, что этот уродец ведет какую-то свою игру.

Румпельштильцхен тем временем довольно потер руки. На одном из запястий обнаружились тусклые четки с довольно большими бусинами.

– Ого... сколько боли, страха, ненависти, – довольно проговорил он. – Давненько ко мне не захаживала такая годнота!

– Чего?! – протянула пони, до которой не сразу дошел смысл сказанного.

Узловатые пальцы начали перебирать четки, когда Румпель пояснил:

– В твоей душе. У вас обеих. Но у тебя – больше, ярче... Я хочу, чтобы вы обе мне рассказали об этом. В подробностях. Такова моя цена за проход.

– Как насчет простого бартера? – спросила Гайка, которой тоже совсем перестал нравиться собеседник.

Скрюченный человек лишь рассмеялся, обведя рукой роскошно обставленный зал:

– Посмотрите вокруг! Неужели вы думаете, что мне нужно что-то из вашего хлама? Нет уж, я хочу вашу боль, ваши страдания, отчаяние и страх. И, если хотите получить то, зачем пришли, вы мне дадите это.

Видя, как изменились выражения лиц гостей, Румпельштильцхен спешно добавил:

– Не считайте меня извращенцем, дослушайте и не спешите отказываться. Вы можете не просто поделиться воспоминаниями, вы можете отдать их мне. Насовсем.

– Не поняла, – ответила Дэш, зубы которой еще сжимались от гнева.

– Я могу сделать так, что вы забудете об этой боли, – пояснил карлик, и желтые глазки сверкнули. – Она вам не нужна, гложет вас изнутри, а я предлагаю избавиться от нее. Забыть, как страшный сон. Но я не могу это сделать без вашего согласия. Таковы правила.

Рейнбоу Дэш, гнев которой поутих после этих слов, задумалась. Так просто – взять и забыть? Обо всей боли, об унижениях и страхе…

Это было неимоверно соблазнительно.

– Я знаю, каково тебе, – сочувственно произнес Румпель.

– Что ты можешь знать обо мне? – огрызнулась Дэш.

– Думаешь, ты первая пони, что забрела сюда? – вопросом ответил карлик и вдруг, повинуясь его жесту, с полки слетела прямо в крючковатую руку небольшая бутылка с темно-фиолетовыми кристалликами. – Вот. Зашла как-то сюда красавица-поняша, что мудро решила выплакать свое горе и оставить его здесь. Всеми брошенная, одинокая пони, пожертвовавшая самым ценным ради любви… Какое клише, право! У малышки ничего не осталось, кроме слез…

В голосе Румпельштильцхена слышалась скорбь, вот только не вязались с ней мелькающие веселые искорки.

«Бэнши Свинг», – мельком прочитала Рейнбоу на пожелтевшей от времени этикетке. Дата была странной и ничего не говорила.

Перед ее взором встала банка, полная таких же, только разноцветных кристалликов, и каждый – воспоминание о боли, страхе, жестокости и отчаянии… Большая банка.

– Не соглашайся, – сказала Гайка, все еще сидящая на спине пегаски.

– Но почему? – обернулась к ней Дэш. – Я начну жизнь сначала, я больше не буду помнить о том, как этот изверг терзал мое тело и выворачивал наизнанку душу... Разве оно не стоит того?

Мышка и Румпель ответили хором:

– Не стоит.

– Стоит.

– Ты что, не видишь? – спросила Гайка, – Это же испытание.

– Да плевать, – фыркнула Дэш. – У меня нет ни причин, ни резона играть по здешним правилам.

– А еще я знаю, что у тебя с крыльями, – как будто невзначай заметил карлик, – но цена информации та же.

– Воспоминания? – уточнила Дэш. – Да заби...

– Нет, Рейнбоу! – Гайка немного повысила голос и даже пришпорила пегаску. Впрочем, сквозь толстую куртку та едва заметила. – Как ты дойдешь до конца, если забудешь обо всем?

– А может, я не хочу никуда идти. Эти правила нам навязывают, так пусть подавятся своими квестами. Я ими наелась еще до того, как начала.

– Воистину, – вмешался Румпель. – Оптимальное решение. Не будет больше боли, кошмаров, воспоминаний и старых страхов. Только свобода. Никаких обязательств ни перед кем.

– …и ты просто потеряешь себя, – закончила Гайка.

– Алекс меня всю жизнь учил, что я должна-де «найти себя», – огрызнулась Рейнбоу Дэш. – Буду кем хочу!

– Правильно, к черту Алекса! – поддержал хозяин пещеры, затем переключился на мышку. – А ты, Гаечка, вся такая гордая и такая правильная, тебе не хочется забыть лица тех, кто погиб? В поместье Фитцжеральдов, в мышиной общине? А во время твоей работы на «Синтезис», а?

Гайка вздрогнула. Ее прошлое моментально восстало из глубины памяти, куда мышка старательно пыталась загнать его.

– Я вижу все и вижу, как эта боль пожирает вас изнутри, – торжественно провозгласил Румпель, махнув склянкой в сторону исполинского экрана. – Зачем себя мучить? Зачем принимать правила игры, навязанные этим миром или людьми, которые всю жизнь ходят со своей болью у сердца, боясь рассказать о ней? Не проще ли забыть все? Отмотать все вспять. Начать… новую игру?

– Согласись, и ты станешь никем! – почти крикнула мышка.

– Собой, – мечтательно закатила глаза пони. – Просто собой. Наконец-то.

Гайка не уступила:

– Вся твоя жизнь, так или иначе, связана с Алексом. Выдерни его – и что останется?

Рейнбоу вздрогнула, но, упрямо поджав губы, не ответила, и карлик решил развить успех:

– Если оставишь себе все эти воспоминания, то так и будешь ощущать себя ничтожеством.

«Вот последнее он напрасно сказал», – подумала Гайка, которую посетило неведомое ей до того чувство злорадства.

Дэш резко вскинула взгляд на Румпеля:

– И многие согласились? – хрипловатым голосом поинтересовалась она.

Собеседник довольно заулыбался, очевидно, восприняв этот вопрос, как безоговорочную победу:

– Оглянись. Видишь все эти бутылочки? Это все чужие воспоминания и боль. Многие разумные существа привыкли бежать от своего прошлого куда глаза глядят, а тут такая возможность. Чуть ли не каждый третий оставил свою боль здесь.

– И многие ли после этого дошли до своей цели? – участливо поинтересовалась Гайка.

Глазки скрюченного человека забегали, словно мышка задела какую-то неожиданную и неприятную для него тему.

Взгляд пегаски сделался вкрадчивым, и Гайке осталось только удовлетворенно кивнуть:

– Что и требовалось доказать. Отдав тебе воспоминания, они забывали в том числе и то, зачем они ступили на Путь. И зачем они тут вообще.

– А что тебе или ей в этом Пути? – пошел в контратаку Румпель. – Кто сказал, что вас там будут ждать ворота в рай или что-то подобное? Может быть, конец Пути именно здесь? Забыть, отказаться от прошлой жизни и начать свою жизнь с чистого листа?

– Сначала хочешь рассказа о моей боли, затем называешь меня ничтожеством, – задумчиво проговорила пони, расправив крылья, и Гайка почувствовала в голосе подруги плохо сдерживаемую ярость. – Меня, Рейнбоу Дэш Потрясную. Единственную и неповторимую. Сдается мне, для одного вечера ты испытывал мое терпение слишком долго. На арене я за такое и убить могла.

– Дэши... – осторожно начала Гайка, вспомнив слова Брейна о насилии.

Но пегаска не обратила внимания:

– ...Но поскольку нам просто надо на другую сторону, я, пожалуй, даже не буду тебя бить, а спрошу, нет ли другой цены.

Улыбка скрюченного человека стала еще более мерзкой. А когда сероватый язык облизнул потрескавшиеся губы, Дэш почувствовала явственный рвотный позыв.

– Есть, – сказал Румпель, оценивающим взглядом окинув пони, – но она вам не понравится. Особенно тебе, Рейнбоу Дэш.

– Зря ты так, – усмехнулась Гайка, почувствовав, как под ней напряглась пегаска.

Та, перехватив такой знакомый взгляд, которым в «Пони-Плее» ее не раз награждали вожделеющие юного понячьего тела люди, почувствовала, как в груди разгорается пламя, застилая взор алой пеленой бешенства.

Пони рванулась вперед с невнятным рыком, и мышке пришлось спешно спрыгнуть с ее спины – настолько стремительной была атака.

Обычно пони слабее людей. Так было задумано «Хасбро», и так было сделано. Не в последнюю очередь затем, чтобы не могли дать отпор человеку.

Но вот только Рейнбоу Дэш Вендар была профессиональным гладиатором, с самого раннего детства жившая в режиме жестких тренировок.

Впрочем, ее теперешний противник даже с виду не блистал хорошей физической формой и не успел среагировать.

Очень скоро назвавшийся Румпельштильцхеном оказался на полу, сраженный мастерской серией ударов передними копытами, свернувших на сторону крючковатый нос, проредивших зубы и начисто выбивших сознание.

Рожа карлика, и до того неприглядная, окончательно превратилась черт знает во что, а склянка с именем несчастной поняши упала на каменный пол и разлетелась сотнями осколков. Фиолетовые кристаллы при этом замерцали и исчезли, и Гайке подумалось, что воспоминания только что вернулись к той, кто неизвестно сколько времени неприкаянно бродила по Миру Дорог. Без цели, без надежды, в мучительном поиске чего-то потерянного.

Рейнбоу Дэш, оседлав Румпеля задними ногами, занесла передние копыта, и без того вымазанные красными брызгами, но вдруг услышала тревожный голос мышки:

– Дэш, не надо.

Радужная пони обернулась, и стало видно, что миловидную мордочку искажает оскал звериной ярости.

– Помнишь, что говорил Брейн? – спросила Гайка. – Грабеж, убийство, воровство и прочее... завернешь за поворот и исчезнешь.

– Этот... – тяжело дыша, проговорила Дэш, – поиметый в задницу лепрекон… назвал меня ничтожеством. И хотел, чтобы я рассказывала… что со мной делал... этот ублюдок! А под конец… Аргх!

– Но ведь он не добился своего, верно? – спешно спросила мышка, боясь, что Дэш слишком уж накрутит себя.

Рейнбоу, медленно опустив копыта, промолчала и отвела взгляд и встала с потерявшего сознания Румпеля.

– И зачем ему только это? – процедила она. – Зачем хранить чужую боль?

– Тот, кто никогда не жил своей жизнью, питается чувствами других в попытке ощутить себя живым, – ответила Гайка мрачно.

– Откуда бы тебе знать? – буркнула пони.

– Годы работы на концерн мистера М научили меня многому, – вздохнула мышка. – В том числе – вычислять чужую мотивацию. В том же «Пони-Плее» было полно таких... А этот, похоже, достиг совершенства в присвоении чужих чувств.

Их взгляды одновременно устремились к стеллажам, уставленным разноцветными бутылками, пузырьками и даже банками.

Рейнбоу подошла ближе и пристально уставилась на поблескивающие внутри склянок кристаллики. Маленькие, с бисер размером, они были неправильной формы, но все равно почему-то навевали ассоциации со слезами.

– Чтоб тебя, – буркнула Дэш.

Гайка уже хотела что-то сказать, но пони-гладиатор вдруг крутанулась на передних ногах и изо всех сил лягнула крайнюю стойку стеллажей.

Такому удару могла бы позавидовать Эпплджек.

Деревянная конструкция качнулась и медленно, удивительно медленно начала заваливаться. Но не успели еще зазвеневшие склянки свалиться с полок, как на ее пути начался следующий стеллаж.

Лишь на секунду задержавший падение первого и тоже устремившийся вперед…

А в следующий миг начался полный бедлам.

Скрип и грохот падающих стеллажей, жалобный звон множества разбивающихся склянок и разлетающихся по полу кристалликов, испаряющихся на глазах.

Рейнбоу Дэш Вендар махнула Гайке копытом, и когда та, поняв без слов, запрыгнула обратно на спину пони, направилась к дальней двери. Напоследок она мимоходом пнула бессознательного карлика, растянувшегося на полу и вывалившего на пол длинный и мерзкий язык.

Гайка не расслышала в грохоте, что именно произнесла при этом Дэш, но вряд ли извинения.

Невзрачная дверь в дальнем углу пещеры оказалась не заперта и вела в плохо освещенный бетонный тоннель. Который, в свою очередь, вывел путешественниц на другую сторону гор спустя несколько томительных минут.

Глоток свежего воздуха и вид простирающейся в степи дороги вызвал у обеих улыбки. Желтое солнце налилось спелой медью и уже готовилось закатиться за горизонт, но из-за гор уже полыхало красное зарево восходящего гиганта.

– Какое облегчение, – сказала Рейнбоу Дэш, расправив крылья и вдохнув полной грудью. – Просто, разлягать, как гора с плеч. Как будто все эти полки у меня на шее стояли.

– Ты тоже это чувствуешь? – спросила Гайка, закрыв глаза и подставив лицо солнечным лучам. – Мне кажется, мы прошли испытание. Правда, классное ощущение?

Рейнбоу, вынужденная мысленно признать правоту мышки, вслух сказала совершенно другое:

– Пофиг. Пошли, пока солнце не село. Надо еще место для ночлега подыскать.

– Ну, пошли, – сказала Гайка, улыбаясь, и никуда не двигаясь со спины Рейнбоу. – Чьи ноги-то?

Радужная пони, вопреки обыкновению, не съехидничала и не нахамила в ответ, а только хрипло хихикнула, начав спуск по точно таким же каменным ступеням, как и с другой стороны гор. Лестницы – не слишком удобная для пони штука, но за жизнь в мире людей Рейнбоу наловчилась. Расправив для равновесия крылья, она начала неспешно спускаться, внимательно глядя под ноги.

Когда они прошли половину пути, из оставшегося открытым тоннеля, донесся искаженный эхом и яростью вопль:

– Будь ты проклята! Будьте вы все прокляты! Я найду тебя! Найду и убью!!!

Дэш беззаботно фыркнула:

– Не ты первый, и не ты последний, кто мне это обещает.

С этими словами она ловко спрыгнула с лестницы, вызвав испуганный писк Гайки. Но копытца лишь звонко выбили искры из пыльного шоссе, которое, как и с той стороны, просто выныривало из-под гор.

Их догнал новый крик, все еще различимый у подножия:

– Попомни мои слова, Рейнбоу Дэш! Ты убила всех, кого знала и любила! Тебе никогда не дойти до Белого Шпиля! А даже если и дойдешь, то его двери останутся закрытыми перед тобой! Закрытыми!

Рейнбоу Дэш, которую впервые за долгое время переполняла искренняя, окрыляющая радость, со смехом поскакала галопом.

В закат.

И даже не переживала по поводу этого всегда презираемого клише.

Ей было слишком хорошо, чтобы придавать этому значение…

Дэш даже рада была вернуться на дорогу из желтоватого камня, которой обрадовалась, как старой знакомой.

---

…Запах боли и страданий. Очень сильный. Но застарелый. Как будто тухлая вода из гнилой бочки. И откуда бы такая аналогия?

Пол у стен усеян осколками. Несколько отлетевших кусочков неприятно колют лапы, но плевать.

Здесь прошла добыча. И они сами, и будущий Проводник.

Хозяин пещеры, в крови и соплях, ползает среди обломков стеллажей и перебирает узловатыми руками осколки, словно в поисках чего-то. Бормочет проклятия и утирается уже и без того изгаженным рукавом.

От него пахнет отчаянием, злобой и жаждой мести.

А еще – словно бы протухшими чувствами.

Белый волк не удерживается и чихает.

Мерзкое создание вздрагивает и оборачивается. Воспаленные желтые глазки выпучиваются в ужасе. К запаху пещеры, и без того мерзкому, и здешних чувств прибавляется вонь свежей мочи.

Страшный зверь с серыми глазами фыркает и брезгливо отходит.

Когда же волк уже приоткрывает лапой заднюю дверь пещеры, сзади раздается голос:

– Они не отступились от Пути и скорее всего не ушли далеко! Иди вдоль Дороги и найдешь их!

Волк останавливается лишь на секунду. Не оборачиваясь. После чего заходит в тоннель, которым еще недавно прошла добыча и никогда не ходил презренный уродец.

– Нагони их! – хлещет сзади истеричный голос. – Заставь страдать! Убей их!

Зверь не обращает внимания. Крепкие лапы уже несут его навстречу красному свету второго солнца…

Глава 06. Когти страха

Ну кто сказал тебе, что можно просто так

Забыть про страх и тихо дальше жить,

Кто за тебя решил, что ты всего лишь тень,

Без права мыслить, драться и любить.

 

Кто объявил охоту на тебя?

В сердце нож, что ты ждешь?

Беги вперед из пут своих кошмарных снов.

Вверх за спасением души.

 

Птицей в небо,

Камнем обратно вниз.

Пепел к пеплу,

Сможешь — назад вернись.

 

И ты пошел вперед, забыв про вечный страх.

На сердце лед, зато огонь в глазах.

Пытаясь выжить, ищешь неба на земле

Но берегись, спасенья больше нет.

 

Кто объявил охоту на тебя?

В сердце нож, что ты ждешь?

Беги вперед из пут своих кошмарных снов.

Вверх за спасением души.

 

Птицей в небо

Камнем обратно вниз.

Пепел к пеплу,

Сможешь — назад вернись.

 

(С) Вольная стая

---

Горы постепенно отдалялись, и никто из попутчиц об этом не жалел.

Дорога вела под уклон, и Рейнбоу Дэш, сама того не заметив, перешла на легкую рысь. Вид безлюдной, немного холмистой степи очень быстро развеял приподнятое настроение, стоило только представить, как далеко придется еще топать.

Гайка прекрасно понимала ее чувства: невозможность взлететь и покрыть за считанные минуты огромное расстояние просто снедало радужную пони.

Это было заметно даже по ее поведению: Рейнбоу Дэш морщилась на ходу.

– И что за гребаный извращенец, – она оглянулась на попутчицу и в этот раз добавила. – Когда он говорил о том, что хочет, я думала, сейчас прямо при нас портки спустит и наяривать начнет.

– Да, все еще не верится, что он серьезно, – согласилась мышка. – Ты правильно поступила, что разгромила там все. Забудь о нем.

Дэш помотала головой:

– Разлягать, не могу! Все время теперь думаю об этом!

– Давай о чем-нибудь другом поговорим, – предложила Гайка, покачиваясь на спине пони и хрустя сухариком из немногочисленных, но разнообразных запасов, которыми поделился Брейн по старой дружбе. – Например, можно узнать друг друга получше, наконец.

Экономить продукты смысла не было. По крайней мере, сухари: их был целый мешок. А еще – сухофрукты и сушеный сыр, необходимый мышке. Не говоря уже об аптечке, которой заботливо снабдил Брейн.

«Это для пони, которая выглядит так, будто готова подраться даже с бетонным столбом», – сказал тогда белый мыш, но делиться этой мыслью с пегаской Гайка не собиралась.

– Валяй, – согласилась тем временем Дэш. – Я вот про тебя ни фига не знаю.

– Хорошо. Когда мы, Спасатели…

– Кто? – переспросила пони.

– Ну… ребята из команды. Бурундуки Чип и Дейл, мыш Рокфор, муха Вжик. И ещё я. В общем, когда мы пробрались в лабораторию профессора Нимнула и помешали его машине остановить время, что-то пошло не так. И нас затянуло в остаточное излучение, забросив далеко в будущее. И размножив.

– Погоди-ка, – перебила Рейнбоу. – Так это что, искусственная память, что ли?

– Наверное, искусственная, – немного смутилась Гайка. – По крайней мере, другие версии критику не выдерживают.

Пегаска только презрительно фыркнула:

– Расскажи лучше что-нибудь настоящее. Или у тебя не было ничего хорошего в реальной жизни?

– Ну отчего же, – улыбнулась мышка и мечтательно откинулась назад, оперевшись на вытянутые руки. – После того, как я нашла себя в мышином гетто… это в районе фурри, который «Зоопарк»… то будто бы начала оживать после того срыва программы, который случился со мной в поместье Фитцжеральд…

…Ник Грабовский Лазарус снова шел к Гайке Коннорс, что недавно вернулась с первого боевого задания.

Лишь мельком взглянув в глаза мышки на дебрифинге, старейшина общины мог с уверенностью сказать: та на грани срыва.

Но когда Гайка открыла дверь, Ник с облегчением увидел на лице мышки радушную улыбку, а в комнате – горящий свет и накрытый стол.

– Я тебя ждала, – улыбнулась с порога хозяйка домика. – Проходи.

Мыш, все еще борясь с удивлением, перешагнул порог. Гайка сменила сталкерский комбинезон на свои обычные штаны и футболку, правда, пышные волосы оставила сплетенными в хвост.

– То ли я вконец выжил из ума, то ли... на этом мысль обрывается, – пробормотал Грабовский, усаживаясь за стол. – Гайка, ты в порядке?

– Не то чтобы в полном, – отозвалась мышка, возвращаясь с кофейником от плиты. – Ты чего там принес? Вино?

– Не совсем, – еще больше смутился Ник, ставя на стол свой подарок.

Для кого-то размером с человека этот пузырек не содержал бы и полглотка, но для двух синтетов ростом в пару десятков сантиметров, это была целая бутыль.

– Настойка из тех фруктов, что не успели умять летом до того, как они забродили, – пояснил мыш. – Крепка, зараза, но башку вправляет. Мне это показалось нелишним, но теперь...

Гайка рассмеялась:

– Теперь для романтического вечера не хватает только свечей!

Ник молча полез за пазуху и, достав самодельную бензиновую зажигалку, поставил ее на стол и зажег в режиме постоянного огня.

– Чем богат, – сказал он и даже почти улыбнулся.

Почти.

После того, как он когда-то поймал попадание станнера (остаточным зарядом, иначе здесь бы не стоял), нервные окончания на морде были так травмированы, что мимика стала для мыша практически недоступной без серьезных усилий.

Гайка, чуть натянуто улыбнувшись, подсела рядом с Ником и сказала:

– Я знала, что ты придешь. Вернувшись с задания, я очень переживала за то, что нам пришлось сделать. Ведь кто-то живет торговлей этим сыром, верно? А мы крадем... Но потом я подумала, что мы при возможности все равно купим, и о том, что ты говорил... В общем, это, конечно, не новый смысл жизни, но на первое время сойдет. И я хотела сказать тебе спасибо...

Ник Грабовский, который вот уже лет пятнадцать жил в холостяцкой берлоге и питался растворимой вермишелью с сыром, оглядел накрытый стол. Салатики, обломки печенья, кофе и шоколад. Судя по всему – все сэкономленное по крохам с минимального пайка.

– Не стоит благодарности, – сказал Грабовский. – Я сделал только то, что должен был.

– Ты ведь не ходишь к каждому новому жителю гетто лично, правда?

Ник посмотрел в голубые глаза и покачал головой. И вправду, он зашел не только чтобы вывести её из депрессии. И даже не потому, что иначе бы Гайку, как тунеядца, вскоре выставили из общины.

Положа руку на сердце, он и сам не знал, зачем уговорил симпатичную мышку вылезти из своей скорлупы и дать миру еще шанс. Может, в огрубевшем сердце мультяшного мыша что-то шевельнулось, когда он увидел в тоскующей о прошлом девчонке другого, почти забытого себя?

То, что должно было стать посиделками с бутылкой под душевные разговоры, превратилась этим вечером в нечто... иное.

Ник с удивлением обнаружил, что, оказывается, способен состроить свою онемевшую морду в некое подобие улыбки. А через минуту – что еще может даже целоваться.

– Почему, Гаечка? – спросил он, когда их губы разомкнулись.

– Сегодня я подвела черту, – ответила мышка. – Это не значит, что я все забыла, и не значит, что отреклась от прошлого. Просто... нельзя без чувств совсем. Иначе делаешь больно тем, кто рядом. И жить тогда незачем.

– Это похоже на какой-то эмоциональный суррогат, – заметил Ник.

– Пусть лучше будет это, чем вообще ничего, – ответила Гайка и снова поцеловала его.

В этот раз Грабовский даже прикрыл глаза.

Он давно, очень давно запретил себе думать обо всем подобном. Еще с тех пор, как сам пришел в общину: голодный и оборванный подросток, единственно чудом не попавшийся уличным хищникам. И слишком часто в жизни протащенный мордой по самому что ни на есть дерьму.

И не понаслышке знающий, что ждет в гетто маленького фурри-одиночку.

– Гайка, – беспомощно позвал мыш, видя, как та решительно взялась за низ своей футболки. – Ты же знаешь, я...

– Большой начальник и годился бы мне в папы, если б не был синтетом, – перебила мышка, сбрасывая футболку на пол и берясь за застежку бюстгальтера. – Считай, что это тоже... суррогат. Суррогат того, что я потеряла по собственной глупости... И если ты не согласен, то просто скажи, когда мне остановиться. Потому что если ты не скажешь – я не остановлюсь...

Говоря все это, она закончила с верхней половиной своей одежды и, соскользнув с колен Ника на пол, принялась за ремень его джинсов. Судя по всему, мышка настроилась решительно.

Когда же несколько немыслимо долгих секунд спустя стройная фигурка поднялась в полный рост, мыш про себя отметил, что в ней куда больше человеческих черт, нежели мышиных.

Впрочем, среди фурри любого вида и размеров баланс между человеческими и звериными признаками всегда имел довольно мало значения.

«Что я тут делаю и где моя одежда?.. – отстраненно подумал Ник Грабовский, не отрывая взгляд от мышки, что оседлала его, не сумев скрыть нерешительности. – А, пропади оно все пропадом!»

В таком ключе можно было даже немного побыть суррогатом. Особенно если это поможет одной одинокой мышке вновь найти себя. Тем более, такой красивой.

Две причины ведь всегда лучше, чем одна?..

– Ты так говоришь об этом мыше, как будто влюблена в него, – вырвал из воспоминаний голос Дэш.

Гайка, покраснев, ответила:

– Да, одно время так и было... Мы даже на волне моих восторгов какое-то время... встречались.

– Ага, – пони хихикнула, – так это называется теперь, да? А ты, оказывается, времени не теряешь: сначала тот Джерри, что стал папой малявке-пони, потом этот Ник, а теперь и Брейну перепало?

– Ну перестань! Я думала, Джерри умер вместе со всеми! – возмутилась Гайка. – И ничего такого с Брейном не было…

Мышка даже почти пожалела, что так разоткровенничалась, но в это время пони оглянулась, и, заметив на ее мордочке совершенно шельмовскую улыбку, Гайка сразу поняла, что над ней просто беззлобно подтрунивают.

Она нашла в себе силы улыбнуться в ответ. По крайней мере, Рейнбоу больше не строила вокруг себя ледяную крепость отчуждения. Видимо, сделанный под горами выбор немного подтопил эти холодные стены. Давно и со старанием возведенные еще Алексом Вендаром, что издевался над радужной пони всю ее жизнь.

Шоссе начало петлять, огибая холмы. Рейнбоу, заметив это, плюнула и поскакала напрямую, поднимая пыль с обочин и иссушенной земли. Очевидно, пегаске было не слишком сложно подниматься на пологие склоны, а потеря времени на бесконечных поворотах просто претила.

Несколько раз им встречались источники воды в виде ключей и небольших озер. По берегам находилась свежая трава и листья для Рейнбоу, немного непонятных желтых ягод для обеих, и главное – немного прохладной тени в изнуряющем зное дня.

И хотя сам по себе переход не был очень уж легким, в общем и целом, пегаска втянулась в ритм, рысью идя по этому неизведанному миру.

Так она могла скакать хоть весь день: несильно нагруженной, без ограничения во времени. Крепкие ноги с легкостью несли тренированное тело, и Дэш даже наслаждалась бы процессом, если бы не невозможность полететь. В молодости немало пота было пролито на беговой дорожке, когда приходилось тренировать выносливость по указке хозяина, но отвращения к этому виду спорта у легконогой Дэш не возникло. Во-первых, бег давался поняше довольно легко, а во-вторых, это было для нее естественно генетически.

Поднявшись на очередной холм, пегаска остановилась.

В некотором отдалении холмистую степь пересекал глубокий каньон. Судя по всему, он возник позже, чем покрывающие берега нагромождения каких-то построек: те выглядели полуразрушенными и брошенными. Единственной более-менее уцелевшим сооружением было двухэтажное строение основательного вида. Мрачное, даже неоштукатуренное здание из серого бетона, по меньшей мере, имело целую крышу.

Последнее было нелишним: со стороны гор довольно быстро приближался фронт совсем недружелюбно выглядящих облаков. И доносящиеся раскаты грома тоже не сулили в ближайшее время ничего хорошего.

– По крайней мере, будет не жарко, – заметила Рейнбоу Дэш, но уверенности в ее голосе не было.

– Гроза в степи? – вопросом ответила Гайка. – Не уверена, что хотела бы торчать в открытом поле и привлекать молнии. К тому же, костер будет не разжечь, а ночью станет весьма прохладно. И хотя Брейн нас снабдил аптечкой, схватывать простуду не стоит.

– Твоя правда, – вынуждена была согласиться Дэш, невольно вспомнившая дождливую октябрьскую ночь, ставшую последней в прежней жизни, – тогда держись.

После чего перешла в торопливый галоп.

Городок ничем не отличался от первого, встреченного в этом мире, если не считать следов разрушительного землетрясения или похожего катаклизма: обрушенные крыши и стены, искореженная дорога, множество разбитых и даже придавленных упавшими столбами машин.

Кроме того, тут почти не наблюдалось аномалий. Да, некоторые здания имели странную форму. Но так, навскидку, Дэш не взялась бы сказать, что было тому виной: мистическое искажение или крайняя стадия алкоголизма архитектора.

Висящих же в воздухе техники, камней и дорог не наблюдалось. По крайней мере, на этой стороне каньона, а противоположная терялась в перламутровой дымке.

Рейнбоу успела заскочить во двор большого здания, когда первые капли уже падали на сухую землю. Тяжелые ворота в трехметровом бетонном заборе было бы сложно сдвинуть с места, но, к счастью, в них обнаружилась щель. Достаточная для стройной пони, не говоря уже о маленькой мышке.

Зайдя внутрь и миновав внушительный холл с пустым постом охраны, попутчицы оказались в просторном помещении, занимающем, очевидно, большую часть здания.

Рейнбоу только выругалась при виде нескольких галерей, соединенных лестницами. Вспышка молнии озарила ровные прямоугольники решетчатых дверей, маленькие, прочные окна и еще несколько прозрачных будок, явственно казенного вида.

Убежище, казавшееся таким надежным и безопасным, оказалось тюрьмой.

Заброшенной, с целой крышей, множеством старых скамеек и каких-то фанерных панелей в качестве топлива для костра и, возможно, некоторыми удобствами, но – тюрьмой.

– Пошли отсюда, – резко бросила Дэш и развернулась, чтобы выйти.

Правда, прогремевший гром заставил ее остановиться. Перспектива оказаться посреди шторма невесть на какое время, не радовала от слова «совсем».

– Да брось ты, Дэши, – сказала Гайка, которой, правда, тоже стало не по себе, – тут давно уже никого нет, и никто не просит нас ночевать в камере. Стащим одеял, разведем костер, переждем шторм, и вуаля. Завтра продолжим путь посвежевшие, отдохнувшие, а дорожную пыль как раз прибьет дождик. Разве не круто?

– Круто, круто, – угрюмо отозвалась Рейнбоу, бросив мрачный взгляд на временное убежище. – Ни фига мне не улыбается ночевать в тюряге. Это мне напоминает мою жизнь.

«Мою тоже», – подумала Гайка и почувствовала, как по спине пробежал холодок при одной мысли о кукольном доме в игровой комнате малолетнего чудовища.

– Давай лучше осмотримся, – предложила она вслух, решив, что разговор угрожает свернуть в опасном направлении. – Может, тут осталось что полезное.

Пегаска не стала спорить и направилась к первому ярусу камер.

Обстановка в тесных одиночках была одинакова: койка, умывальник, унитаз, откидной стол. Больше ничего. Разве что в некоторых камерах на постелях лежали ветхие полосатые матрасы. Вода в кранах была железистая и такая ледяная, что сводило зубы.

Создавалось впечатление, что когда отсюда ушли люди, их место заняли дикие звери: на стенах тут и там были видны следы, поразительно напоминающие когти, а многие матрасы – порваны будто бы в злобе. Правда, ни объедков, ни нечистот не было: то ли животные уходили на охоту и не гадили в логове, то ли все происходило слишком уж давно.

Гайка почувствовала, что пони под ней вздрогнула.

– Что случилось? – спросила мышка, заметив, как лазурные уши испуганно прижались.

– Смотри, – убитым голосом произнесла Дэш.

Мышка проследила за голубым копытом, что указывало в одну из камер. На кровати без матраса лежала детская игрушка: стилизованная моделька старого боевого флаера «Дайна Сор». Было непонятно, почему пегаску так расстроил вид безобидной игрушки, но Гайка не решилась спрашивать.

– Я хочу уйти отсюда, – добавила пони надломившимся голосом, – немедленно. Я лучше замерзну под дождем. Плевать. Не хочу, чтобы снова вылезало из прошлого то, что я мечтала забыть все эти годы.

На улице в очередной раз громыхнуло.

Словно эхом раздался грохот железной лестницы, по которой пегаска с мышкой на спине поднялась на галерею с камерами: видимо, старые болты не выдержали, и невеликий вес маленькой пони стал последней каплей для усталого металла.

– Проклятье, – нервно бросила Дэш и пошла вперед.

Другая лестница была на противоположной стороне галереи, опоясывающей весь главный зал.

– Вот готова поспорить, это специально так сделали, – снова подала голос пони, проходя мимо открытых камер. – Точно кто-то играет на моем подсознании.

– Тогда уж и на моем, – голос Гайки тоже дрогнул, когда она увидела в камере плакат со всей командой улыбающихся Спасателей.

Постер был наискось перечеркнут следами когтистой лапы. Не пострадавшим изображением была только сама Гайка, беззаботно и скромно улыбающаяся зрителям.

Дэш и мышка переглянулись.

– Ты все еще думаешь, что я виртуальный бот? – тихо спросила Гайка.

– Не то чтобы я исключала такую возможность, – ответила пони, – но далеко не так уверена, как буквально пару дней назад.

– Ну спасибо, – нервно хихикнула мышка.

– На здоровье, – буркнула пони, так же неискренне пытаясь казаться непринужденной. – Кушай, не обляпайся, у меня еще много.

Гайка прекрасно понимала, что Дэш огрызается неспроста, просто пряча под этим собственный страх. Мышке и самой было не по себе от этого места.

Но шторм снаружи не оставлял выбора. Словно в ответ на мысли о том, что может, и неплохо было бы покинуть негостеприимное убежище, снаружи завыл такой ветер, что, казалось, пошатнулись сами стены.

Мышь и пони переглянулись.

– Ураган, – сказали они хором, и Дэш добавила:

– Хрена лысого мы отсюда уйдем – снесет на хрен.

Гайка кивнула, обхватив плечи руками, будто от холода:

– Тогда предлагаю вернуться к плану «А»: костер, одеяла, ужин. Что скажешь?

Пегаска что-то невнятно буркнула и двинулась вдоль камер. Как просто было бы слететь вниз, попросту уменьшив антигравом вес собственного тела! Но тот по-прежнему не отзывался на мысленные импульсы пегаски, и она изо всех сил гнала мысли о том, что сама ее суть, чуть ли не единственная радость в жизни – полет – так и не вернется.

Остальные камеры на этом уровне оказались пусты. Пусты, заброшены или разгромлены неведомым зверем.

Лишь в последней обстановка отличалась. Там не было ни койки, ни стола, а лишь невысокий топчан с лежаком из кожзаменителя.

Бросив туда мимолетный взгляд, Рейнбоу Дэш ощутимо вздрогнула и расправила крылья. Отведя глаза, она чуть ли не бегом скатилась вниз по загрохотавшей железной лестнице, и уже на первом этаже пробурчала сквозь зубы что-то невразумительное.

Гайка не сказала ни слова: она тоже узнала этот безобидный с виду предмет мебели. Похожий на медицинскую кушетку или массажный стол, он отличался тем, что по бокам свисали на цепях с карабинами широкие круглые браслеты, пригодные для фиксирования понячьих ног. Точно такие же, какие сейчас были на Рейнбоу Дэш.

Похожий как две капли воды топчан стоял в большой комнате дома, принадлежащего Алексу Вендару.

И Гайка неоднократно видела, для чего использовал хозяин Рейнбоу Дэш эту мебель.

Когда разгорелся костер из старых скамеек, сваленных в кучу на первом этаже основного зала, мышка осторожно привлекла внимание пегаски, не проронившей ни слова, и будто бы замкнувшейся в себе:

– Дэши…

– Чего? – угрюмо отозвалась та, не поворачивая головы.

– Сожжем его.

Лазурные уши, до того грустно опустившиеся, встали торчком:

– А?

Гайка подняла взгляд выразительных глаз, в которых сейчас отражалось пламя:

– Я говорю, принеси сюда этот чертов стол и кинь его в огонь…

…Как выяснилось, когда горит кожзам – он ужасно воняет. Но Рейнбоу Дэш, слезящимися глазами смотря на то, как ненавистную мебель пожирает пламя, даже не думала отходить.

Гайка, стоя рядом, словно чувствовала сама эти гнев и облегчение, испытываемые пегаской.

– Даже если, – вдруг подала голос та, – это не тот самый топчан… а просто точно такой же… Пусть он все равно горит. Вместе с прошлым. И Алексом. В аду!

Вспышка за окном сопроводилась чудовищным по силе громовым раскатом, а в вентиляции раздался оглушительный вой ветра, эхом отразившийся от стен бывшей тюрьмы…

Пони и мышь переглянулись.

Этот вой отличался от остальных, и обе уже слышали его.

– Дверь закрыта? – спросила Гайка, и Рейнбоу кивнула:

– Да, чтобы сквозняк не гулял. А других дверей тут вроде бы нет?

– Есть, – сказала мышка и показала в дальний конец зала. – Вот там и там. Но они закрыты и завалены даже.

Куча дров, бывшая старыми скамейками и массажной кушеткой, просела, и в воздух взметнулся сноп искр.

– И сразу как-то легче стало, – буркнула Рейнбоу Дэш и злобно сплюнула в костер.

– Мне показалось, что тебе захочется это сделать.

– О да. Еще как… – пегаска осеклась и вдруг, посмотрев Гаечке в глаза, улыбнулась. – Спасибо, мелкая.

– Пожалуйста, – вернула улыбку мышка. – Хочешь, расскажу смешную историю?

Пони снова уставилась в огонь, и Гайке подумалось, не поспешила ли она. В костре с треском осели остатки кушетки, оставив стоять только обугленный каркас.

– Лучше расскажи, как ты умерла, – попросила пегаска.

Гайка вздохнула. Раньше или позже этот вопрос бы всплыл.

– Примерно как ты, – ответила она. – Спасая других, в плазменном огне. Хочешь подробный рассказ?

– Хочу.

– Тот судья, с которым ты дралась… он выжил все-таки.

– Вот он и осудил… сначала меня, потом тебя, – буркнула Дэш.

Гайка продолжила:

– Мне пришлось его увлечь за собой, в камеру очистки… и продуть ее плазмой.

– Офигеть, как подробно, – фыркнула Рейнбоу. – Если встречу Скуталу, так уши накручу, на всю… навсегда запомнит. Для чего, спрашивается, я жертвовала собой?

– Скуталу с нами не было, – пояснила Гайка. – Она осталась на ранчо. В лазарете.

Пегаска вздохнула. Как показалось мышке – облегченно:

– И на том спасибо. Это вселяет надежду, что я не встречу ее здесь, – пони перехватила взгляд мышки и спешно добавила. – Если, конечно, допустить, что это типа и впрямь загробный мир.

Костер с гудением пожирал старые доски, оставляя после них оплавленные и обугленные остовы. Только каркас от массажного стола выделялся: качественная сталь не капитулировала перед пламенем в отличие от дешевого железа, шедшего на основу тюремных скамеек.

Гайка и Рейнбоу успели разогреть несколько консервных банок и перекусить. В этот раз им достался горошек, томатная паста, фасоль и маринованный сладкий перец.

Поедая получившийся импровизированный салат, Рейнбоу философски заметила:

– Сегодняшний обед – просто отвратителен. Как сказала бы одна моя подруга, «гастрономический терроризм».

– И чем тебе не нравится горошек?

– Да ну, сырье для пердежа.

Здесь, в мрачной тюрьме, с бушующим снаружи ураганом, плоская шутка смотрелась удивительно глупо. И смешно.

Мышка неуверенно хихикнула. Потом Рейнбоу.

А через мгновение тьма, сгустившаяся вокруг костра, будто в страхе отдернулась от двухголосого смеха и вспыхнувшего ярче обычного пламени.

Неожиданно все здание сотряслось до основания. С потолка посыпалась ветхая штукатурка, а решетки задребезжали в несмазанных петлях.

От неожиданности обе путешественницы резко смолкли, и Дэш даже выронила банку с недоеденным горошком.

По полу у дальней стены, за которой на некотором отдалении начинался каньон, прошла тонкая трещина. Зловещий хруст бетона раздался в шуме урагана, явственно потянуло сквозняком с улицы.

– Кажется, берег каньона подмыло, – сказала Гайка.

– Прелестно, – буркнула пони. – Не хватало еще того, чтобы эта тупая тюрьма обрушилась в пропасть.

– Да нет, – мышка почесала в затылке, – там еще довольно далеко до обрыва. Наверное, просто грунт просел. Сколько лет уже этому месту…

– Ну да, а мы пришли и все порушили. Мышка бежала, хвостиком махнула, здоровая бетонная хрень – бах! Упала и разбилась.

– Я тут ни при чем! – возразила Гайка.

Повисла гнетущая тишина, нарушаемая ревом шторма и шумом дождя. Обе путешественницы вслушивались в темноту, ожидая новых сотрясений, но нет: все было тихо.

Мышка и пони синхронно и с облегчением вздохнули.

– А что это за подруга, которую ты помянула? – спросила Гайка. – Ты говорила, тебе не нужны друзья.

– Что, неужели всевидящий глаз мистера М не заметил очевидного? – усмехнулась пегаска. – Не поверишь, но я не всегда была такой одинокой.

– Я помню. Но думала, ты не очень любишь… сближаться с другими.

– Теперь не люблю. А раньше…

– Раньше был кто-то, кто тебе дорог?

Рейнбоу усмехнулась.

– Ага. «Катберт и Алан», как ты выразилась. У меня и вправду были… друзья.

– Люди?

– С ума сошла? – фыркнула пони. – Чтобы я доверилась людям после того, что они со мной сделали? А раньше Алекс практически никого ко мне и не подпускал.

– Не могу поверить, что в твоей жизни не было ни единого человека, которому ты могла бы довериться, – возразила Гайка.

– Алексу я доверяла безоговорочно, – огрызнулась пегаска, – до тех пор, пока он не связал меня и не начал насиловать.

– Ты прекрасно поняла, что я имею в виду, – возразила мышка, но не раздраженно, как можно было ожидать, а спокойно и даже как-то сочувственно.

– Ладно, ладно… Был один такой человек, – тихо сказала пегаска, чувствуя, как к горлу подкатывает ком, а в носу противно защипало, – который знал меня с детства, и которому я могла доверять…

…Доктор Филип-Жозеф Салазар, сделавший себе имя в области медицины негуманоидных синтетов, только что отужинал и уже подумывал о том, чтобы готовиться ко сну.

Казалось, годы снова начинали нагонять его: минуло десять лет после того, как доктор омолодился, и теперь выработавшие ресурс наниты требовали обновления.

Зуммер входной двери привлек внимание человека.

«Кто так поздно? – подумал доктор, бросив мимолетный взгляд на часы, – не иначе, случилось что...»

Подойдя к двери, он увидел на экране камеры нетерпеливо переступающую с места на место лазурную пегаску-синтета с радужной гривой. Собрана пони была будто в поход.

Хмыкнув, доктор открыл дверь.

– Чем могу быть полезен, Рейнбоу Дэш? – спросил он.

– Доктор Салазар! – воскликнула пони и взлетела, повиснув прямо напротив лица человека. – Простите за беспокойство в столь поздний час... Я Дэш Вендар!

Филип-Жозеф удивленно вскинул брови:

– Дэш Вендар?.. Что случилось? Где... Впрочем, не здесь. Заходи скорее.

– Спасибо!

Пегаска, приземлившись, проскользнула мимо посторонившегося доктора, и тот в задумчивости затворил дверь.

Алекс Вендар перестал приводить к нему воспитанницу больше года назад, и доктор сделал вывод, что прекрасная, лучащаяся здоровьем и энергией пегаска бесславно погибла на арене.

Но, как выяснилось, нет.

Когда Рейнбоу умылась и выпила стакан воды, Филип-Жозеф спросил:

– Что случилось, Дэши? Тебе нужна помощь?

– Да... Да! Доктор, очень нужна!

– Где болит? – деловито осведомился доктор. – Почему Алекс мне не позвонил?

Мордочка Дэш вдруг исказилась, а в огромных глазах заблестела влага.

Пегаска бросилась к человеку и неожиданно обняла его, содрогаясь в сдавленных рыданиях.

Догадка пронзила опытного врача словно игла.

– Идем, – сказал он, погладив пони по гриве, и та вздрогнула, будто от удара. – Все рассказы потом. Срочно в смотровую.

– Я не...

Доктор, не обращая внимания не лепет пони, взял планшет и подтолкнул пони в сторону домашнего медотсека, оборудованного на экстренный случай.

– Доктор... – снова начала Рейнбоу Дэш, но тот не слушал:

– Быстро, раздевайся и на стол. Вопросы, объяснения – потом. Ничего не желаю слушать до того, как проведу диагностику.

Рейнбоу хотела было еще что-то сказать, но под строгим взглядом доктора старые привычки взяли свое.

Филипу-Жозефу пришлось приложить немалые усилия, чтобы сохранить спокойствие при виде обнажившихся шрамов и едва заживших гематом. Когда же пегаска повернулась хвостом, пришлось сжать зубы, чтобы не выругаться.

Сказать, что на Рейнбоу Дэш Вендар живого места не было, означало практически точно поставить диагноз даже без сканеров.

Доктор почувствовал себя уязвленным. Так, вероятно, чувствует себя художник, на глазах которого разрисовали маркерами его лучшую картину. Зодчий, чье творение разрушили безжалостные варвары...

Взгляд виноватых рубиновых глаз поднялся на человека.

– Простите, доктор Салазар... После начала боев Алекс всегда лечил меня дома...

– ТЫ просишь прощения?! – изумился доктор, не забывая программировать сканер. – Да что ты такое говоришь!.. – он бросил взгляд на экран. – Гематомы, ушибы, порезы... Ладно, это арена... Святый боже, что с тобой делали?! Кто?

Лазурные уши опустились вместе с глазами. На смотровой стол упала пара горячих капель.

– Это... Это Алекс.

– Когда?

– Давно... он давно начал... насиловать меня.

Доктору Салазару снова потребовалось усилие, чтобы совладать с собой.

– Покажи мне, – попросил он, стараясь, чтобы голос оставался ровным.

Пегаска вздрогнула.

– Нет, доктор... Не надо меня ТАМ трогать, пожалуйста!

– Сейчас же, Дэши. Я врач, меня не надо стесняться.

– Я уже не жеребенок, чтобы стесняться! – вдруг взорвалась Рейнбоу. – Я убежала из дома, мне страшно! Я лечу, не останавливаясь, третьи сутки и безумно боюсь того, что он догонит меня! У меня нет времени копаться в собственной...

– Тихо, – негромко, но властно сказал врач, опустив руку на шею пони и погладив ее, чем снова вызвал приступ нервной дрожи, – мне нет дела, гонится за тобой кто-то или нет. Ты в моем доме, это частная территория, и если сюда кто-то заявится без полицейского ордера, то мое право его не пустить. А если он попытается вломиться, система защиты его поджарит разрядником. Ты в безопасности. А теперь, раз уж ты решила довериться мне и пришла, то доверяй полностью, хорошо? Обещаю, я не буду тебя сильно трогать.

Гнев пегаски будто напоролся на скалу спокойствия доктора. Воинственно расправившиеся крылья сложились, и пони молча припала на передние ноги, трясясь как осиновый лист.

«Еще и программу синтету сбил, – подумал доктор, с предельной осторожностью отодвигая в сторону радужный хвост. – Что за люди, а...»

Свободной рукой он взял один из манипуляторов автодока, оканчивающийся «бережной» насадкой диагноста, что напоминала кисточку с длинными волосками-щупами.

– Больно не будет, – пообещал он дрожащей пони, хотя совершенно не был уверен в своих словах в свете увиденного...

…Спустя короткое время Рейнбоу Дэш была приведена в относительный порядок регенеративными повязками и гелем, накормлена бутербродами и напоена чаем с конфетами, после чего усажена за стол рассказывать. Доктор не поскупился и заказал в срочной доставке товаров пару брикетов сена от «Хасбро», сейчас не думая о накладных расходах.

Положа руку на сердце, он так и не смог до конца перестать жалеть синтетов за всю многолетнюю карьеру. Может быть, это была старческая сентиментальность, но сейчас он видел перед собой не искусственное существо для развлечения, а зареванную, испуганную девчонку. Ту, что пропала больше чем на год и только сейчас решилась долететь до того, кому в жизни доверяла.

Девчонку, которая раньше напоминала веселую радужную искорку, а теперь превратилась в загнанного взъерошенного зверька. Обойтись подобным образом с живым существом доктор Салазар считал настоящим преступлением против человечности и медицины в частности.

Судя по тому, что с Рейнбоу сделал Алекс Вендар, той было больно даже просто двигаться. Как она умудрилась долететь через два десятка субрайонов, вообще было загадкой.

Картинка обрисовалась безрадостная.

Рейнбоу Дэш Вендар сбежала из дома, устав терпеть побои и сексуальное насилие, что началось примерно год назад, после проигрыша в чемпионской лиге арены клуба «Пони-Плей». И теперь пегаска бежала без оглядки, не сомневаясь, что Алекс отправился в погоню.

– Мне нужно спрятаться, доктор Салазар, – закончила поняша свой рассказ. – И хотя бы совет, где это можно сделать так, чтобы Алекс меня не нашел.

Филип-Жозеф ненадолго задумался. Ему никогда не надо было где-то прятаться, но если бы пришлось, он, скорее всего, выбрал бы Окраины, где мало следящих устройств, почти нет полиции и вообще присутствие муниципальных властей минимально.

Об этом он сказал Дэш и увидел, как на миловидной мордочке проступила робкая улыбка.

– Когда я был молодым, – добавил доктор, – я ездил почти к самым Окраинам на вызов в одно заведение... В общем, в трущобах там была видна недостроенная башня старого Сити, Не уверен, что на нее можно взобраться без флаера или чего-то подобного: леса давно сгнили и рухнули, а вот железобетонная основа еще стоит, и долго будет стоять. Попробуй там. Только договорись с местными, чтобы найти средства к существованию.

– Спасибо, доктор Салазар, – тихо проговорила пони. – Я немедленно...

– Нет, – перебил Филип-Жозеф. – Немедленно ты сделаешь только одну вещь: отправишься спать вот на этот диван. А утром, позавтракав, уже отправишься к своему новому убежищу.

– Я хочу сейчас!

– Координаты района я все равно скажу тебе только завтра, – отрезал доктор, слегка хлопнув ладонью по столу. – Причем после душа, смены повязок и плотного завтрака, не раньше. Это понятно? Считай это врачебным предписанием.

– Да, доктор, – опустила пегаска взгляд и снова всхлипнула. – Спасибо Вам...

– Не волнуйся, – заверил еще раз Филип-Жозеф. – Здесь ты в безопасности, и от меня точно никто ничего не узнает о тебе. Обещаю.

...Отправляясь к себе, доктор Салазар бросил взгляд на уснувшую пегаску. Получив заверения в безопасности, медицинскую помощь и впервые за три дня нормально поев, та попросту отключилась на диване, и осталось только накрыть ее одеялом и удалиться.

Предлагать остаться доктор не стал: объяснить друзьям и родственникам появление радужной пегаски было бы сложно, кроме того, элементарное сканирование быстро выявило бы беглянку, наверняка объявленную в розыск. Чип был уже перебит, судя по ожогу на загривке, попросту оголенным проводом бытовой сети. Нейропрограмматора же у доктора не было ни здесь, ни в клинике.

Поэтому Рейнбоу оставалось только бежать. Бежать без оглядки, чтобы достигнуть убежища раньше, чем жестокий хозяин отыщет ее...

– …но это мне не помогло, – завершила свой рассказ Дэш. – Алекс все равно нашел меня и вернул. И заставил горько пожалеть о том, что я пыталась сделать.

– Прости, – сказала Гайка, опустив взгляд.

– Да, причем тут ты… – отмахнулась Рейнбоу. – Я тебя даже не знала тогда. Наивная, испуганная лошадка, в ужасе бегущая от воплощенного ужаса…

– Как Скуталу? – спросила Гайка и тут же пожалела об этом, потому что Дэш отвела взгляд и сжала зубы. – Прости.

– Что заладила, «прости» да «прости», – проворчала голубая пони. – Прощаю! Теперь тебе легче?

За окном ударил гром, заполняя повисшую паузу. Гайка почувствовала себя неловко. В конце концов, кто дал ей право лезть в душу радужной пони, вся прошлая жизнь которой напоминала натуральный ад?

– Это он был твоим другом, да? – спросила, наконец, мышка.

– Нет. С того случая я больше не виделась с ним. Я говорила про дорогих мне пони, не людях. Твайлайт Спаркл МакАлистер и Рейнбоу Дэш Хоул.

В голосе пегаски прозвучало что-то новенькое: теплота. Да и уголки рта приподнялись в легкой улыбке.

– Расскажешь? – попросила Гайка. – Хоул я знала, она была одна из тех пони, что ходили в клуб добровольно и даже с удовольствием. А кто такая МакАлистер?..

Пегаска покосилась на мышку. Неодобрительно, будто та сказала что-то обидное про ее друзей. Но, вопреки ожиданиям, Дэш даже не стала отпираться и начала рассказывать. Про свое знакомство с будущими друзьями и первые бои. Совместные посиделки и немногочисленные радости в жизни пони-гладиаторов. И настоящая, что бы там ни говорили некоторые яйцеголовые нейропрограммисты, дружба.

Крылатая пони сама даже не заметила, как впала в характерное для этого мира погружение в прошлое, будто заново переживая события той, прошлой жизни…

…Рейнбоу Дэш Вендар терпеливо дожидается, пока Алекс присоединится к ней за завтраком.

Сегодня пятница, и в субботу на Арене обещают устроить большой бой. Но есть еще кое-что, что заставляет юную Рейнбоу волноваться.

– Ну? – вдруг спрашивает Алекс, накладывая Дэш отварное сено и поливая его густым ароматным соусом с овощами и травами.

Дэш вздрагивает и поднимает взгляд.

– Ты ерзаешь, значит, хочешь что-то сказать, – говорит Алекс. – Давай, спрашивай. За вопросы я не наказываю никогда, ты же знаешь. Даже за глупые.

Пегаска прижимает уши и краснеет.

– Можно мне... – лепечет она, но собирает волю в копыта и заканчивает уверенным голосом. – Можно мне в воскресенье сходить в кино с Твайлайт?

– Свидание? – уточняет Алекс.

Один из стереотипов про пони гласит, что все они – в той или иной степени «шаловливки». Это неудивительно: на каждого жеребца приходится кобыл по десять, а то и больше. Закон рынка и закон фэндома. Но Алекс в этом вопросе строг сверх всякой меры: никаких «случайных» связей на стороне. И даже запрещает Рейнбоу клопать и заниматься сексом в вирутальности. Последнее, правда, Рейнбоу все равно тайком делает: уж больно необычные ощущения, а тело подростка требует свое, несмотря на изнуряющие тренировки.

А претендентов на длительные отношения Алекс велит приводить к нему. Для обстоятельного разговора, видимо.

Дэш краснеет еще больше и спешно возражает:

– Нет! Просто в кино! Двухмерное, ретро.

– Твайлайт... которая? МакАлистер?

– Да.

– Иди, – коротко разрешает Алекс, пожав плечами. – Только не подведи меня в субботу.

– Не подведу, – радостно скалится Дэш, расправив крылья и отправляя в рот первую ложку. – Когда я тебя подводила?

– Никогда, – Алекс скупо улыбается и отпивает свой кофе. – Моя чемпионка…

…Рейнбоу Дэш Вендар никогда раньше не была в общественном транспорте.

Для перемещения по городу и за его пределы Алекс использует колесную машину, а в одиночестве пегаска летает на собственных крыльях.

Но Твайлайт Спаркл МакАлистер – единорожка и летать не может, и двум пони приходится воспользоваться маглевом.

Да, в продаже можно видеть модификацию Твайлайт с крыльями по прозвищу «Твайликорн». Но популярностью модель не пользуется, несмотря на дешевизну: цена конкретно этой модели прочно закрепила за «Твайликорном» репутацию «аликорна для бедных».

На двух гладиаторов не оглядываются: на этой станции пони часто садились или выходили из вагончика, и жители квартала давно привыкли к синтетам в целом и к разноцветным лошадкам в частности.

Твайлайт принарядилась для похода в кино, и было непривычно видеть яркого боевого телекинетика в скромной наглаженной юбке и легкой блузе. Только небольшой шрам на скуле и отсутствие самого кончика левого уха выдает в единорожке гладиатора. В остальном Твайлайт походит на себя: тихую книжную заучку из детского сериала.

Сама же Рейнбоу, как обычно, щеголяет в спортивной форме. Разве что на этот раз комплект поновее, чистый и яркий. Синий с белым, с красивой красной полосой.

– Здорово, что тебя отпустили, – говорит Твайлайт, столкнув копыто с Дэш, – я опасалась, что Вендар тебе не позволит.

– Почему нет? – вопросом отвечает та. – Я вчера заняла первое место на блиц-турнире, режим не нарушала... В воскресенье Алекс часто дает мне послабление.

– Поразительно, – качает головой единорожка, – каких разных Алексов Вендаров мы с тобой знаем.

– А вот как тебя отпустили из твоего лудуса? – меняет тему Рейнбоу Дэш, которую раздражают разговоры об опекуне.

Твайлайт смеется:

– Хозяйке все равно. Все что она требует – это тренировки и арена. Ну и еще возвращаться до поверки. На остальное ей начхать.

– Если ты будешь днями шляться всюду, попадешь в неприятности или собьешь режим, – вспомнив наставления Алекса, замечает Рейнбоу.

– Днями и не получается. Все будни заполнены тренировками и боями, да и выходные часто. А вот в свободное время нас не ограничивают.

– Это просто круто.

– Я тоже так считаю.

Кинотеатр «Лис» находится на другом конце квартала «Коппер Тауэрс», в котором располагается «Пони-Плей», и представляет собой укутанное голограммами теплых оттенков трехэтажное здание с колоннами.

Сюда без проблем пускают негуманоидных синтетов, и поэтому на двух пони, купивших билеты, никто не обращает особого внимания. Тем более, в толпе мелькает еще несколько знакомых разноцветных мордочек.

В зале стоят не только кресла, но и удобные для пони диванчики, а также несколько обширных лежбищ и приспособленных к маленьким или гигантским размерам стульев, помостов и насестов.

Кажется, публика интересует Дэш не меньше, чем сам фильм. Люди, гуманоиды, несколько крылатых созданий антропоморфного вида, разные фурри и даже пятиметровый лысый великан в грубой, но чистой рабочей одежде.

Воздух древнего кинотеатра пропах попкорном и лимонадом, оформленный в классическом виде зал заставляет сердце трепетать в предвкушении.

– Что хоть за фильм? – спрашивает Рейнбоу Дэш, устраиваясь на диванчике и ставя рядом большой стакан с попкорном. – Ты говорила, ему больше сотни лет?

– Тебе понравится, – улыбается Твайлайт. – Ты ведь читала о приключениях Дэринг Ду?

– Конечно!

– Ну вот, это похоже. И не выглядит глупо по сравнению со многими подобными произведениями.

– Мне уже интересно.

Пони довольно хихикают.

На соседний диванчик приземляется Дитзи Ду, одетая в толстовку и джинсы. Вежливо кивает сородичам и устремляет взгляд на экран. Рейнбоу про себя отмечает, что глаза пегаски не косят, а в соломенной гриве полно седины.

Свет начинает медленно гаснуть. Гомон заполненного зала стихает, и на двухмерном экране появляется древняя заставка давно сгинувшей киностудии.

Следующие два часа для Рейнбоу Дэш оказываются заполнены увлекательными приключениями археологов, случайно пробудивших к жизни древнюю мумию. Действительно, фильм напоминает приключения Дэринг Ду, разве что главными героями оказываются люди. Да и работают командой.

Это Рейнбоу нравится. Конечно, быть героем-одиночкой круто, но куда лучше чувствовать поддержку друзей.

Рейнбоу Дэш чувствует, как в груди разливается чувство теплой привязанности к Твайлайт.

Кто-нибудь мог бы сказать про императивы поведенческих программ, направленных на дружбу между героями сериала, но пони его все равно не стали бы слушать.

Пегаска даже ловит себя на мысли, что хочет обнять подругу, и от этого слегка краснеет, благословляя полумрак кинозала.

Когда же фильм кончается, пони выходят из театра в приподнятом настроении, с улыбкой обсуждая увиденное.

– Полетишь домой сама? – спрашивает Твайлайт, когда восторги малость утихают. – А то дело к вечеру.

– Могу тебя проводить, – улыбается пегаска. – Алекс разрешил мне вернуться поздно и знает, что я с тобой.

Твайлайт вздыхает.

Ей хочется напомнить об опасности сближения гладиаторов Арены. Но глядя в эти восторженные рубиновые глаза, лавандовая единорожка понимает, что ей попросту не хватит духу. Да и положа копыто на сердце, ей нравится эта Рейнбоу, даже в таком месте как «Пони-Плей» и несмотря на жизненные невзгоды остающаяся жизнерадостной и вдохновленной.

«Я еще пожалею об этом», – думает Твайлайт Спаркл МакАлистер и кивает:

– Хорошо. Идем тогда обратно на маглев.

Две пони, прижавшись боками, направляются прочь от кинотеатра.

Если бы Рейнбоу Дэш Вендар кто-нибудь спросил сейчас, она бы ответила, что это был один из лучших вечеров в ее жизни...

– А где сейчас Твайлайт МакАлистер? – спросила Гайка, вырвав пегаску из воспоминаний и прервав рассказ.

– Умерла, – буркнула пони, к которой будто бы мгновенно вернулось мрачное расположение духа. – Как и Дэш Хоул.

Тяжелый взгляд поднялся на мышку, и та опустила глаза:

– Прости я...

– Опять ты за свое. Ты не виновата, это... – Рейнбоу осеклась и навострила уши в темноту, откуда разжался тихий шорох.

Из-за шума бури, гудения огня и потрескивания дров шагов слышно не было, но в круг света неожиданно запрыгнула белая лисица. Судя по всему, та самая, встреченная в окрестностях дома Брейна.

Мокрая и взъерошенная, она встала возле огня и вопросительно, как показалось, посмотрела сперва на Гайку, потом на Рейнбоу.

– Можно, – сказала мышка, вспомнив слова Брейна о разумности зверька. – Если не смущает есть горошек, присоединяйся к ужину.

Белая мордочка отрицательно качнулась, и взгляд глаз-бусин мимолетно метнулся к дверям. Лисица подошла к противоположной от путешественниц стороне костра и отряхнулась. Брызги с шипением исчезли в пламени.

Обеим спутницам подумалось, что раз лисичка тут, значит, мог поблизости оказаться и тот страшный волк.

И точно. Вновь раздавшийся волчий вой прозвучал куда ближе. И страшнее.

– Жеваный торт, – выругалась Рейнбоу и бросила на лисичку неодобрительный взгляд. – Не было бы тут тебя, может, этот гребаный волк и прошел бы мимо… что?!

Лисичка, снова отрицательно покачав головой, указала на пони. Потом посмотрела на дверь и снова ткнула в Рейнбоу лапкой.

– Кажется, она хочет сказать… – начала было Гайка, но пегаска перебила:

– Лягать то, что она там хочет сказать! Не было печали, приперлась!..

Дальнейший спор прервал грохот. Все повернулись на шум, и в следующий миг Рейнбоу Дэш почувствовала, что грива и шерсть на загривке встают дыбом.

Потому что закрытая и подпертая скамейкой дверь сейчас валялась на полу. Шум дождя усилился, и в зал тюрьмы ворвался холодный ветер, заставивший пламя загудеть и задрожать: в наружных помещениях целых стекол почти не было.

Но всем стало не до костра, потому что белесым силуэтом на фоне темного дверного проема стоял, опустив голову, волк.

Огонь отразился в двух серо-стальных глазах. И если бы кто-нибудь спросил сейчас Рейнбоу Дэш, она бы ответила, что этот мертвенный свет был самой жуткой вещью, что пегаска видела в жизни.

Волк вымок насквозь, но непохоже было, чтобы он собирался отряхиваться. Медленно шел вперед. Скалился, но не рычал.

И, не отрываясь, смотрел на Рейнбоу Дэш, и та с ужасом поняла, что монстр все это время шел только... за ней.

Лисичка, поджав хвост и прижав уши, тявкнула и шагнула вперед, оказавшись между путешественниками и медленно идущим вперед волком.

Тот не торопился: добыча была здесь и не могла никуда деться.

И много страданий, боли и страха, по следу которых он шел.

Наверное, в каком-нибудь дурацком ужастике сейчас сверкнула бы молния, бросая на стены и пол зловещие тени. А после прогремел бы гром.

Но нет. Зверь наступал в гнетущем молчании, и только рев урагана наполнял старую тюрьму.

Рейнбоу, не отрываясь, смотрела прямо в глаза хищника. В такие знакомые, до ужасающей боли знакомые глаза, каких не бывает у зверей.

Гайка же вместо белого волка видела другое: огромный маламут со взглядом, искрящимся злобой и холодным рассудком.

Стил Фитцжеральд, начальник синтетской части охраны особняка и воплощенный кошмар живых игрушек молодого хозяина…

Она отстраненно подумала, что Брейн неправ: сейчас ей очень хотелось, чтобы миниатюрный лазер работал. Пусть тонкий луч не мог, как рассчитанный на человеческую руку бластер, прожечь противника насквозь, но, как показал опыт, разозлить и отвлечь на себя – вполне. К тому же, оставались еще глаза…

Лисица тем временем преградила путь зверю в несколько раз больше себя.

Волк, казалось, только сейчас заметил помеху и перевел на нее взгляд. Два белых зверя стояли друг напротив друга, будто бы неслышно переговариваясь, после чего волк вдруг угрожающе пригнул голову.

Предупреждающий рык заставил Рейнбоу Дэш вздрогнуть и словно бы вынырнуть из безотчетного ужаса, в который нырнуло сознание…

«…– Итак, на чем мы остановились? – раздался у нее в голове собственный, искаженный злобой и безумием голос. – Кажется, на медленной, мучительной смерти для тебя?»

Пегаска почувствовала, как хвост позорно поджимается. Ей еще никогда в жизни не было так страшно.

Сейчас, загнанная в угол, она понимала, что остается только драться. Или молча сдаться, лечь, закрыть глаза и ждать своей судьбы, даже не надеясь на милосердие голодного хищника.

Она как во сне видела белую лисичку, что грозно ощерилась и бросилась на огромного волка с человеческими глазами. Тот даже отдернул морду от неожиданности, когда маленькие и острые зубки щелкнули буквально в сантиметре от его носа.

А в следующий миг страшные клыки перехватили отважную лисичку поперек тела. Волк, потрепав добычу, бросил ее под ноги. Опустил морду, готовясь добить свою жертву, но, похоже, лисе хватило: зверь оставил ее и перешагнул через неподвижное тельце как через сломанную игрушку…

Серо-стальные глаза поднялись.

«Ты следующая», – прочитала пегаска в них, и будто впрямь услышала этот голос в голове.

Непохоже было, что огромный хищник приложил хоть малейшее усилие в короткой схватке с лисой, так что ему какие-то пони и мышь?..

– Стой! – вдруг раздался голос, и Дэш как в замедленной съемке увидела, как прямо к белому волку бежит, подхватив какой-то гвоздь, Гайка.

Воображение быстро нарисовало разверзнутую пасть, полную острых клыков, в которой исчезает с коротким вскриком та, к кому Рейнбоу успела хоть немного, но привязаться. И даже если сейчас волшебным образом заработал бы антиграв, и удалось улететь, воспоминания об этом стали бы преследовать Дэш днями и ночами.

«И без того прошлое покоя не дает…» – отрешенно подумала пегаска.

…Гайка прекрасно понимала, что здесь и сейчас бежит навстречу гибели. Даже более ясно, чем когда уводила от измученных, раненых друзей человекоподобное чудовище по имени Судья Рок.

Белый волк двигался неспешно: его добыча была здесь, беззащитная и загнанная в угол. Создавалось впечатление, что он просто смакует момент, нависая над поверженной лисицей, белую шерстку которой обагрила кровь.

Гайка, сжимая в руках острую железку, понимала, что у рыцаря с мечом против огнедышащего летающего дракона – и то больше шансов.

Но стоять и смотреть было выше сил той, кто годами рисковала жизнью ради других.

На морде волка отобразился оскал, удаленно напоминающий улыбку. Если бы речь шла о разумном синтете, Гайка бы решила, что монстр просто наслаждается моментом.

И когда мышка уже решила, что сейчас зверь стремительно атакует, и у нее будет один-единственный шанс всадить свое оружие в оскаленную пасть, мимо нее, обдав запахом дыма, пронеслась радужно-голубая молния.

Гайка уже видела, как Рейнбоу Дэш Вендар дерется с более сильным противником. Судья Рок, полубоевой синтет, не моргнув глазом перебивший целый взвод полиции, хотя и победил в той схватке, на пегаску потратил куда больше времени и сил, чем рассчитывал.

Оставалось надеяться, что и волк недооценит цветастую лошадку в метр ростом.

Лошадку, которая с детства готовилась стать бойцом.

Рейнбоу Дэш Вендар приходилось раньше драться с хищниками: Алекс несколько раз выставлял ее против разумных синтетов-зверей. Однажды на Арене она столкнулась с алмазным псом, а раза четыре – с грифонами. Правда, эквестрийскими, небольшого роста, но зато с полноценным разумом.

Потом были злобные собаки, пума и даже какое-то бронированное чудище, пышущее ядовитым газом. К счастью, последнее было достаточно неповоротливым, чтобы Дэш успела найти на его теле пару уязвимых точек и добить монстра прежде, чем тот превратил всю Арену в зону химического поражения.

…Гайка пару секунд шокировано наблюдала, как лазурная пегаска сошлась в клинче с огромным белым зверем. Рыча ничуть не хуже.

Клацанье зубов, летящие шерсть и перья, глухие звуки ударов копытами вызвали у Гайки воспоминание о том, как однажды ей пришлось поприсутствовать на собачьих боях. Зрелище было просто отвратительным, особенно когда поверженного пса сородичи стали жрать прямо на глазах зрителей, пьяных от крови.

Вдвойне отвратительнее было, что все псы-бойцы были синтетами и обладали разумом. По мнению Гайки, только технически: ибо разумные существа просто не могут так себя вести.

Два тела, белое и голубое, кувыркались по полу, круша импровизированный лагерь. Едва не угодив в костер, они укатились в темноту к дальней стене и, суда по грохоту, навернули одну из куч старой тюремной мебели.

Мышка проводила их взглядом. Опомнившись, она метнулась к костру. Общеизвестно, что звери боятся открытого огня. Даже разумные синтеты: этот инстинкт слишком силен, чтобы его полностью подавила поведенческая программа. Лезть в драку тех, кто в десять раз больше тебя – это глупо. Но вот напугать, а может, даже прогнать зверюгу…

– Сдохни, сука! – раздался сквозь шум драки голос Рейнбоу Дэш, после чего последовал особо смачный удар копытами, сопроводившийся влажным хрустом и взвизгом боли.

«Так тебе», – довольно подумала мышка, но в следующий миг воздух сотрясся от отчаянного крика пони.

Гайка с горящей палкой в руке подбежала к месту схватки. Рыжие всполохи выхватили из темноты нависающего над пегаской волка. Тот, весь покрытый пылью и кровью, вцепился клыками в переднюю ногу Рейнбоу Дэш, которая, уберегая горло, закрывалась от зубастой пасти. Сильными лапами волк наступил на ноги и крылья пони, не давая ей встать, и вообще в драке проявил себя на удивление умело.

Мышка уже было замахнулась своим оружием, как тюрьма вдруг вновь сотряслась. Трещина прошла по полу, отделяя живых существ от костра, сверху посыпались куски штукатурки и бетона. В следующий миг в новоявленной расселине завыл ветер, а внутрь помещения начали залетать струи дождя.

Казалось, эта драка нарушила хрупкое равновесие штормовой ночи под крышей, и хаос бушующего снаружи урагана ворвался в древнюю тюрьму, которая еще час назад казалась такой безопасной.

Пол покачнулся, и волк слегка потерял равновесие. Рейнбоу Дэш, взревев от боли, воспользовалась моментом и вывернула ногу из пасти. При этом на ее собственную мордочку брызнула кровь, но пегаску это не волновало.

Гайка не могла об этом знать, но пони от страха и ярости даже с трудом воспринимала реальность. Для нее остались только эти глаза: серо-стальные, прямиком из ночных кошмаров.

К счастью, тренированное тело не нуждалось в указаниях разума для боя. Отточенные движения обороны от четвероногих хищников получались будто сами собой.

Ей казалось, что эта схватка длится вечно. Адреналин кипел в крови, а несчастный, загнанный в угол разум изо всех сил гнал прочь панические мысли о том, что жуткий зверь – сильнее. И слишком умен, чтобы попадаться на примитивные уловки.

Освободив переднюю ногу из хватки зубов, а заднюю – от волчьей лапы, Дэш от души лягнула зверюгу туда, где находится уязвимое место всех самцов. Тот судорожно вздрогнул и отшатнулся.

Рейнбоу, перекатившись на живот, попыталась встать и со стоном припала на переднюю ногу, покусанную зверем.

Мысль о том, что волку сейчас достаточно просто прыгнуть вперед и вонзить зубы в радужную холку, прошла как-то отстраненно. И что пары секунд, чтобы собраться с силами, у пони просто нет.

И в этот миг, когда хищник и вправду дернулся к беззащитной Рейнбоу, через нее с сальто перепрыгнула Гайка, и без паузы в движениях огрела волка по носу горящей палкой из костра…

Кто бы сказал мышке, что простой волк может издать такой преисполненный боли и ярости крик, она бы не поверила. Тюрьма вновь затряслась, и создалось впечатление, что именно этот злобный вопль был причиной.

Дальняя стена вместе с изрядным куском пола и стен вдруг вздрогнула и медленно, словно во сне, стала оседать. Крошились и трескались плиты пола, сыпались со стен блоки и гремели выпадающие из гнезд решетки. Поток холодного воздуха обдал мышку, и та успела заметить, что она и волк находятся на одной стороне трещины, а Рейнбоу Дэш – на другой.

А потом Гайка Коннорс перестала думать, потому что заскользивший в пропасть волк взмахнул передними лапами и на излете ударил разумную мышку когтями со всей звериной силы.

Крохотное тельце, из которого моментально вышибло сознание, отлетело куда-то к лежащей в луже крови лисице.

Рейнбоу Дэш же с ужасом увидела, как добрая треть тюрьмы с грохотом рушится в темный каньон вместе с изрядным куском почвы. Словно черная пасть исполина разверзлась с оглушающим ревом и рокотом, но гораздо страшнее было то, что за край продолжал отчаянно цепляться крупный белый волк.

Зубы клацнули в каком-то сантиметре от копыта Дэш, и та инстинктивно отпрыгнула, даже забыв про острую боль в ноге.

Они встретились взглядами, и в серых глазах отразилась досада.

– Аста ла виста, бэби! – едва соображая, что делает, не своим голосом выпалила Рейнбоу.

В следующий миг она, закусив до крови губу, взмахнула бесполезными крыльями и, подпрыгнув, нанесла свой коронный удар в прыжке с разворота.

Неуместно подумалось, что, увидь такую мощь, Алекс Вендар испытал бы гордость за воспитанницу.

Когтистые лапы, оставляющие на бетонном полу крошащиеся борозды, сорвались. Преисполненный отчаяния вой был слышен недолго: рев бури и грохот обвала быстро заглушили его.

Обессилев, пони упала на пол, неловко подвернув прокушенную ногу. Захлебываясь непрошеными слезами от боли и вцепившихся по новой когтей страха. От облегчения и накатившей от адреналина и кровопотери эйфории.

Молния осветила то, что осталось от тюрьмы, теперь нависающей над пропастью. Но Рейнбоу было уже плевать. Стиснув зубы и не с первой попытки встав, она, хромая, направилась туда, где в общей луже крови лежали маленькая лисичка и мышка-фурри…

К счастью, аптечка оказалась на прежнем месте, у костра, который под порывами ветра разгорелся ярче прежнего. Рейнбоу Дэш, рыча от боли в раненой ноге, перетянула бинтами сначала себя, потом обеих попутчиц.

Этого было явно недостаточно: все потеряли много крови, и последствия от укусов и когтей могли быть самые плачевные, особенно если волк был болен бешенством или еще чем. Да и банальное заражение было бы весьма некстати.

Сил искать новое убежище просто не было.

Рейнбоу, стащив одеяла в кучу подальше от отсутствующей теперь дальней стены, просто зарылась в них, предварительно затащив туда же мышку и лису.

Ей очень хотелось верить, что ураган вскоре утихнет, и можно будет продолжить путь в надежде встретить хоть какую-то цивилизацию.

А еще – что остатки тюрьмы не рухнут им на головы до утра.

---

…Рейнбоу Дэш проснулась от пульсирующей боли в ноге.

Выругавшись, она вылезла из кучи одеял и невольно сощурилась: яркое желтое солнце нещадно било прямо в пролом.

Присохшую повязку пришлось с руганью отдирать. Кровь остановилась, но рана лучше не стала: зубы чудовищного волка порвали лазурную шкурку и впились в мышцу, достав едва не до кости.

По опыту Дэш знала, что естественным путем раны от укусов заживают очень медленно.

Закончив со сменой бинтов, пони вновь полезла в кучу одеял.

Покопавшись там, вытащила сперва Гайку, потом странную белую лисицу. Обе так и не пришли в себя, и даже не шелохнулись, когда пегаска и им сменила пропитавшиеся кровью повязки.

Раны выглядели скверно: рваные и опухшие по краям. А еще у обеих раненых был жар, что свидетельствовало о большой вероятности заражения.

– Да чтоб вас, – выругалась Дэш, которая, положа копыто на сердце, и сама чувствовала себя не очень. – Только этого не хватало.

Она обратила внимание, что на шее Гайки висит тот самый медальон, что дал им Вард в начале пути. И что, судя по царапинам, именно на него пришелся основной удар волчьих когтей, способных пополам разорвать хрупкое тельце с тонкими костями.

– Ну просто перст, мать его, судьбы, – буркнула Рейнбоу.

Она покопалась в аптечке в поисках антибиотиков, но нашла только перевязочные, обезболивающие и желудочные препараты. Названия ничего не говорили, однако Брейн надписал фломастером, что есть что.

Но видимо, запасом антибиотиков не располагал и сам белый мыш.

Собрав вещи и взвалив на себя два легких тельца, пони вышла из здания тюрьмы. Не удержавшись, обошла вокруг и глянула в пропасть, еще вчера, казалось, такую далекую и безопасную.

Каньон за ночь стал шире. По крайней мере, местами. Подмытый дождем берег осел вниз, и след селевого потока явственно прослеживался вплоть до дна бурым языком на фоне желтоватой почвы с островками зелени. Естественно, никакого движения внизу не наблюдалось.

Воздух был наполнен свежестью, а над простором висела яркая радуга. Поглядев в ту сторону, Дэш увидела проступающие сквозь утреннюю дымку очертания металлического моста.

Настроение, и без того поганое, испортилось окончательно.

– Да ладно, – буркнула пегаска. – Серьезно, что ли?

Впрочем, других вариантов, кроме как вернуться назад, не было.

Пони, прихрамывая и ворча под нос, поцокала в том направлении, и вскоре вновь ступила на старое шоссе. Асфальт тут был в ещё более плачевном состоянии, и в протертых когда-то многочисленными колесами дырах виднелся все тот же желтоватый камень.

Город вскоре кончился, и Дэш об этом не жалела.

Ничего полезного здесь на глаза не попалось, а шарить по руинам не было времени: если не найти какой-то антибиотик или типа того, то существовала реальная опасность свалиться в горячке буквально к вечеру и стать немногим подвижнее попутчиц.

Через несколько минут Рейнбоу Дэш стояла у автомобильного моста. Старого и покрытого налетом ржавчины, но кажущегося вполне надежным. Уж, по крайней мере, способным выдержать вес маленькой пони с поклажей.

Смотря на перекинутую через пропасть дорогу, Рейнбоу думала о том, что висящая над степью радуга не поднимает ей настроение, а, наоборот, бесит.

И даже недавняя победа над кошмарным волком не прибавляла оптимизма, как можно было подумать. Наоборот, раздражение и гнев вызывало то, что после пережитого ужаса ничего не изменилось. Вот это и впрямь не походило на виртуальную игру: там после подобного обязательно был какой-нибудь приз.

Радуга и дорога на приз не тянули ну никак. По крайней мере, Дэш так считать отказывалась.

Не выдержав, пегаска выплеснула чувства, ни к кому конкретно не обращаясь. Разве что к неведомым создателям этого мира, которые наверняка сейчас от души потешались над терзаниями маленькой пони.

Эхо разнесло над каньоном хрипловатый крик:

– Что вам еще надо от меня?! Я преодолела страх! Я победила его!

Ответа не было.

Была лишь дорога и мост. А также осознание того, что маленькой белой лисе, да и Дэш с Гайкой требовалась медицинская помощь.

– Ни разу этот Путь не дает всего необходимого, – буркнула Дэш. – Как всегда, облапошили лошадку. Мы получаем лишь уродов, которые нисколько не облегчают жизнь, а также воспоминания, которые только заставляют еще больше страдать. Где теперь чертов доктор, клиника или хотя бы коновал?! Нет опасности для жизни?! Чтоб я еще раз в это сено, перемать, поверила! Пожелать нужное, ага! Желаю, так вашу растак! Доктора! Антибиотик хотя бы!.. Хрен там?.. Кто бы сомневался…

Выговорившись подобным образом, Дэш ступила на мост и поцокала на ту сторону. Воющий ветер заставлял старые конструкции дрожать и слегка покачиваться, но пегаска не боялась. Здесь не было ни шатких пролетов, ни оборвавшихся вант, а опоры вообще создавали впечатление построенных не так уж давно. И если ветра с дождями и доконают эту конструкцию когда-нибудь, то определенно не сегодня.

Когда мост кончился, и впереди вновь раскинулась холмистая равнина, Рейнбоу почувствовала, как пульсирующая боль в ноге словно разрастается. Нужно было спешить. Скоро она и сама не сможет ступить и шагу. Хорошо бы пуститься галопом, но с больной ногой нечего и думать.

Гайка издала тихий стон, не приходя в сознание, и Рейнбоу, не оглянувшись, процедила сквозь зубы:

– Не смей мне тут подыхать, слышишь! Не смей меня бросать! Меня и так все бросили. Только не сейчас. Только не здесь, – голос отважной пегаски вдруг стал тише и надломился. – Пожалуйста...

Дорога была влажной после дождя. И еще несколько капель, упавших на нее, не изменили общей картины…

…Рейнбоу, тяжело дыша, взобралась на очередной холм. Она давно бросила считать который. Какое-то время назад пришлось поджать раненую ногу: наступать на нее стало настоящей пыткой. Что делается под повязкой, думать не хотелось. Не хотелось думать и о том, в каком состоянии тяжелеющие с каждым шагом пассажиры.

После дождя степь зазеленела. Трава будто обновилась, и унылый пейзаж сменился пасторальными просторами. Даже желтое солнце прекратило нещадно палить, и лишь одаривало ласковым теплом.

Впрочем, пегаску все равно знобило. И совсем не тянуло ни наслаждаться чудесным деньком, ни щипать свежую травку.

Холмы тем временем стали выше и круче. Дэш вскоре вынуждена была идти по петляющей дороге: карабкаться на склоны с больной ногой и грузом на спине было слишком больно и утомительно.

Когда же она свернула за очередной поворот, то увидела, как на двух противоположных склонах примостился небольшой поселок. Как водится в этом мире – весьма запущенного вида, но явно жилого: стекла в окнах, печные дымы, чьи-то голоса и ухоженные газоны не оставляли сомнений.

А еще – над поселком, как и над покинутым несколько дней назад городом-призраком звездообразно сходилась исполинская транспортная развязка, непонятно на кой дьявол нужная в таком захолустье.

Впрочем, Дэш была и без того слишком вымотана, чтобы еще размышлять о таких вещах. Петляющая потертая дорога плавно переросла в сельскую улицу. Внимание сразу привлекло крупное двухэтажное здание ослепительно-белого цвета, утопающее в зелени сада и выглядящее гостеприимно и успокаивающе.

И главное – украшенное знаком красных креста и полумесяца. Насколько знала Дэш – это был знак медицины.

Оставалось надеяться, что там не откажут в помощи трем нечеловеческим существам и не бросят их подыхать на улице.

Это оказалось последней осознанной мыслью Рейнбоу Дэш на сегодня.

Силы измученного организма кончились прямо на пороге белого здания: сил хватило лишь на то, чтобы пройти через ухоженный садик, скрипя под копытцами мелким гравием дорожки, и рухнуть на белые ступени крыльца… аl*�)WE

Глава 07. Старые раны

Где мой дом из песка недостроенный

Он, наверное, не выдержал ветра

Отчего так бессильны порою мы

Перед целью своей в сантиметре?

 

Где мой мир безупречный и правильный

Он рассыпался облаком пыли

Мои ангелы небо оставили

А вернуться на землю забыли.

 

И никого вокруг, это только мой стук в старые ворота

И никого здесь нет, это только твой след, мне неважно кто ты.

 

Помоги мне! Сердце мое горит

На костре не потухшей раны, на углях от пустых обид

Помоги мне! Слезы мои утри

Склей обломки моей вселенной, каплю веры оставь внутри.

 

Ты дорога моя неопасная

И теперь мне, похоже, не сбиться

Если боль залепить лейкопластырем

И лететь дальше раненой птицей.

 

Я не знаю, где точки отмечены

Слишком сложно во все это верить

Мне взамен предложить больше нечего

Кроме самой последней потери.

 

И никого вокруг, это только мой стук в старые ворота

И никого здесь нет, это только твой след, мне неважно кто ты.

 

Помоги мне! Сердце мое горит

На костре не потухшей раны, на углях от пустых обид

Помоги мне! Слезы мои утри

Склей обломки моей вселенной, каплю веры оставь внутри.

 

(С) Город 312

 

---

 

Доктор Филип-Жозеф Салазар, специализирующийся на негуманоидных разумных синтетах, сидел в своем кабинете, принимая живые игрушки и их хозяев. Как правило, травмы и заболевания были вызваны тем, что владельцы просто не давали себе труд прочитать инструкцию перед тем, как купить то или иное существо. Или хотя бы расспросить их самих.

Над столом в рамках висели лицензии от ведущих производителей: «Дисней», «MGM», «Хасбро», «Запретный Город», «Нинтендо» и многие другие. Доктор Салазар считался одним из ведущих специалистов Гигаполиса, и неудивительно, что некоторые новые пациенты записывались к нему за месяцы.

Отпустив парочку из мамаши и цепляющейся к ней зареванной девочки, что обкормили плотоядного покемона сладостями, Филип-Жозеф провел над планшетом рукой, приглашая следующего пациента.

Дверь открылась, и в помещении раздался характерный цокот небольших копыт в сопровождении четкой поступи тяжелых «армейских» ботинок. Не понадобилось поднимать взгляд, чтобы узнать, кто это.

Небрежное движение руки активировало в планшете нужную карту.

– Доброе утро, доктор Салазар, – поздоровался тихий и низкий голос.

Филип-Жозеф повернулся и закономерно увидел Алекса Вендара. Удивительно сознательного клиента, беспрекословно исполняющего все указания относительно своей питомицы.

– Доброе утро, мистер Вендар, – поздоровался доктор, потом опустил взгляд и улыбнулся обладательнице огромных глазищ рубинового цвета. – Здравствуй, Дэши.

– Здравствуйте, доктор! – отозвалась юная пегаска, немного пританцовывая, будто в нетерпении.

– Мы на финальный осмотр, – пояснил Алекс Вендар, глядя доктору в глаза. – Завтра подаем заявку на арену.

Филип-Жозеф кивнул. Он уже давно старался не переживать по поводу судеб синтетов. Его учили, что если к сказочным существам относиться как к людям, никаких нервов не хватит.

Вот и сейчас эту живую, веселую и крепкую поняшу ждала судьба груши для битья. Нет, даже хуже: просто куска мяса, в который она рано или поздно превратится на потеху кровожадной толпе.

Впрочем, Алекс Вендар предупреждал доктора, для чего готовит голубую пегаску. Еще когда пришел к нему впервые, много лет назад, с несмышленым жеребенком на поводке.

Теперь же нескладная непоседливая малышка превратилась в красавицу-спортсменку, так и лучащуюся энергией и здоровьем. Правильное питание, активный образ жизни, режим дня и соблюдение указаний врача: все вместе это дало потрясающий результат.

«Она могла бы стать рекламным символом моей клиники», – подумал доктор и даже почувствовал сожаление, что такой великолепный экземпляр скоро придет в полную негодность.

Дэш уже сидела в готовности у смотрового стола. Надо сказать, за всю свою жизнь Рейнбоу Дэш Вендар ни разу серьезно не болела: Алекс следил за здоровьем воспитанницы, всегда вовремя приводил на прививки и осмотры, заставлял ее заниматься спортом и закаляться. В общем, делал всю возможную профилактику.

– Сегодня у нас полный осмотр, Дэши, – сказал доктор, – как весной.

Пегаска кивнула и стала раздеваться. Ни Алекса, ни доктора она не стеснялась, несмотря на привитую человеческую мораль: и тот, и другой часто видели ее без одежды. Первый был ей вместо отца, второй как минимум раз в полгода проводил полный осмотр.

Избавившись от футболки и джинсов, пегаска взлетела на смотровой стол и встала на четыре ноги, слегка расправив крылья.

Проведя первичное сканирование, доктор Салазар прилепил несколько датчиков на тело пегаски, после чего активировал автодока в режиме диагностики и снова уткнулся в планшет.

Все параметры и категории проверки тут же расцвели зелеными метками. Пегаска была абсолютно здорова, что было все удивительнее из года в год. Более того, некоторые параметры вроде общего иммунитета и физического развития вообще превышали сто процентов. Правда, немного смущали следы легких травм по всему телу и на крупе.

Алекс не рассказывал, но доктору было совершенно ясно, что тот свою воспитанницу и порол, и подготовку к арене вел в режиме довольно жестких тренировок.

– Придраться не к чему, мистер Вендар, – объявил Филип-Жозеф короткое время спустя. – Дэши абсолютно здорова.

Пегаска при этих словах прямо засветилась гордостью, хотя главная заслуга в этом достижении была не ее.

– Можете проверить визуально? – спросил Алекс, сидящий у стола доктора.

Тот поднял на хозяина пегаски взгляд зеленых глаз:

– Нет ничего, что я смог бы заметить глазами, но укрылось бы от сканеров.

– Автоматика иногда дает сбои, – заметил Вендар. – Если Вам не сложно, док...

Филип-Жозеф пожал плечами и, отложив планшет, натянул на руки тонкие полимерные перчатки, после чего занялся пегаской сам.

Но и проведенный по старинке осмотр не выявил никаких отклонений. Рейнбоу Дэш была идеально сложена для своего биологического возраста в семнадцать лет, прекрасно развита и просто лучилась энергией.

Доктор не поленился проверить и еще кое-что.

Уж больно часто маленькие пони от «Хасбро» заменяли хозяевам девушек. В принципе, феномену этому было лет двести, а изготовители потрудились на славу, сменив лошадиный круп на куда более аппетитные очертания, добавив в телосложение немало человеческого, перестроив феромоны и сделав шерстку невероятно нежной.

Дэш, которой доктор велел опуститься на передние ноги и убрать хвост, жарко покраснела и прижала уши, но повиновалась беспрекословно: Алекс Вендар воспитал в поняше железную дисциплину.

Показания диагноста подтвердились: никто еще не тронул цветную лошадку и тут. В теперешние времена это было вообще из ряда вон. Не хозяева, так свободная мораль и доступ к соплеменникам обычно означали начало интимной жизни лет в четырнадцать-пятнадцать, а то и раньше.

– Идеал, – произнес доктор, легким шлепком возвращая Дэш в прежнее положение и вгоняя в еще большую краску. – Эталон. Здоровая, бодрая, сильная и нетронутая. Мои поздравления, продолжайте в том же духе.

– Рекомендации? – спросил Алекс, на лице которого не дрогнул ни один мускул.

– Все по-прежнему. Здоровая диета, спорт, прививки раз в полгода и осмотр с той же периодичностью. И если хотите не рекомендацию, а совет, участвуйте в спортивных состязаниях, а не в боях. Произведете фурор.

– Рекомендации достаточно, доктор, – отозвался Алекс.

Он без напоминания совершил над коммом пару пассов, перечисляя деньги за осмотр пони. Что ж, надо было признать, средств на свою любимицу мистер Вендар не жалел. По мнению Филипа-Жозефа, миллионы людей в мире жили значительно хуже этой маленькой пони.

Впрочем, подобное всегда было: домашние питомцы обеспеченных семей жили гораздо лучше, чем многие люди, задолго до появления синтетов и рождения самого доктора. Так что подобный порядок вещей не был чем-то противоестественным.

Положа руку на сердце, Филипу-Жозефу нравилась эта восторженная пегасочка, возможно еще не подозревающая о своей судьбе. Нравился Алекс Вендар, способный проявить подобную заботу о бесправном и беззащитном в человеческом обществе существе. А еще ему нравилось, с какой легкостью клиент расставался с деньгами, едва речь заходила о здоровье Рейнбоу Дэш.

Помнится, сломанную и перекрученную на тренировке ногу зареванной маленькой поняши лечили бионанитами, да так, что уже к вечеру от тяжелой и сложной травмы не осталось и следа, помимо записи в медкарте. Обошлось это в круглую сумму, но Алекс Вендар и глазом не моргнул.

Тем временем печатающее устройство выдало заключение. Доктор, не удержавшись, сохранил себе копию, чтобы потом повесить на стену. Раз Алекс Вендар хочет превратить такой шедевр в конскую отбивную, то, по крайней мере, пусть сохранится память о видном достижении в профилактике понячьего здоровья.

– Рейнбоу, одевайся, – сказал Филип-Жозеф вслух, и пегаска с пунцовой мордочкой спрыгнула со стола и принялась натягивать одежду. – Мистер Вендар, на пару слов?

Алекс кивнул и, не оглядываясь, сказал:

– Дэши, выйди и жди меня снаружи.

Когда за лазурной пегаской закрылась дверь, Филип-Жозеф сказал:

– Вам известно об эрогенности зон возле крыльев хасбровских пегасов? Под ними и на спине между?

– Да.

– Простите, если лезу не в свое дело, но когда порете ее, избегайте попадания в эти зоны. Иначе могут быть проблемы.

Алекс Вендар остался невозмутим:

– Какого рода проблемы? – спокойно осведомился он и даже активировал на коммуникаторе программу для заметок.

– Сексуального. Фобии, задержки в развитии, вплоть до сбоя в программе. Соответственно, все полагающиеся психологические отклонения и расстройства личной жизни, если у нее таковая есть или будет.

– Меланхолия, агрессия, смена императивов программы?

– Вполне может быть.

– Что ж, я это учту. Благодарю Вас, доктор.

Когда за Алексом закрылась дверь, Филипа-Жозефа посетила мысль, что мистер Вендар сделал из разговора совсем не те выводы, которые подразумевались...

Впрочем, эта мысль очень скоро покинула разум доктора. Его ждали пациенты, а значит – любимое дело и немалые деньги...

 

---

…Первое, что почувствовала Рейнбоу Дэш, не желающая называть себя более Вендар, – это ощущение гладких, чистых простыней на мягкой кровати.

Огромные глаза судорожно распахнулись, и взору явилась больничная палата. Приглушенный шторами дневной свет лился сквозь широкое окно вместе с потоком свежего воздуха. Светло-бежевые стены украшали картины каких-то пасторальных пейзажей, а над каждой из четырех коек висели тусклые светильники, сейчас погашенные.

Дэш лежала на боку, на ближней к окну кровати, переодетая в зеленую больничную пижаму. На передней ноге красовалась свежая повязка, явно наложенная профессионалом: не тугая и не слабая, но плотно закрывающая рану.

И да, говоря о ране, надо заметить, что та чудовищным образом чесалась, но уже не болела.

В палате было тихо, с улицы практически не доносилось звуков. На соседних койках лежали завернутые в повязки лисица и Гайка, но обе, похоже, еще без сознания. К последней вообще была подключена капельница с парой прозрачных бутылочек.

Судя по размерам комнаты и кроватей, те были рассчитаны на людей.

А значит, нужно валить.

– Проклятье, – хрипло произнесла Дэш. – Где я, и где моя одежда?

Она попыталась встать с кровати. Оказалось, тело сильно ослабло, и получилось не с первого раза. А еще пегаску просто колотило при мысли, что кто-то переодевал ее в бессознательном и беспомощном состоянии.

Кроме того, судя по ощущениям, ее еще и вымыли.

Копыта глухо стукнули о мягкий коврик, когда пони, не до конца еще доверяя собственному телу, осторожно сползла на пол.

Сжав, зубы, она подошла к большому шкафу-купе, что скромно стоял у самой двери. Хотелось прогнать мысли о человеческих руках, которые стягивают одежду, чтобы потом обтереть, переодеть, перебинтовать… и неизвестно, что еще.

Внутри шкафа обнаружились все вещи. Аккуратно сложенная на отдельных полках выстиранная и отглаженная одежда. Седельные сумки тоже были тут, и почему-то Дэш была уверена, что нехитрый скарб в целости и сохранности. Чего бы неведомые спасители ни хотели от незваных гостей, это было явно не имущество.

Еще один повод делать отсюда копыта как можно скорее.

Дэш подошла к койке, где лежала Гаечка. Судя по обилию повязок, досталось ей куда сильнее, чем самой пегаске.

«С ними все будет в порядке, – подумала Рейнбоу, мимолетно оглянувшись на лису. – Я тут не нужна».

Повод был натянутый.

Все, буквально все кричало о реальности этого мира. Но радужная пегаска до сих пор отказывалась поверить до конца. Потому что это означало признать правоту окружающих.

И то, что она и вправду умерла и перенеслась сюда, на дорогу под светом двух солнц.

«Не бывает таких миров, где оживают кошмары, а потом ты просыпаешься в мягкой постельке, – пыталась рассуждать про себя Дэш. – Все может быть либо плохо, либо хорошо как в сказке. Причем первое в реальности, а второе в бреду. Особенно, если тут замешаны люди…»

Решив, что перетаскивать попутчиц в таком состоянии все равно невозможно, Рейнбоу решила сходить на разведку. А если повезет, то забаговать программу киберпространства, сделав что-то непредусмотренное.

Избавившись от дурацкой пижамы, она снова влезла в свой кожаный костюм, после чего даже не подумала воспользоваться дверью.

Переодеваясь, она на всякий случай осмотрела себя, и убедилась только в том, что застарелые шрамы от хлыста и впрямь начали рассасываться.

Пробурчав по этому поводу что-то нечленораздельное, пегаска вылезла в окно, за которым будто специально росло раскидистое дерево с толстыми ветками.

Прыжок с высоты второго этажа был просто легким трюком, которому она научилась еще будучи маленькой кобылкой с неокрепшим антигравом. Но когда пони спрыгнула с ветки, то осознала свою ошибку лишь за мгновение до приземления.

Раненую ногу прошила боль, и пегаска, перекувырнувшись, встала на три копыта, ругаясь сквозь зубы.

– Готовься, сраная виртуалка, – процедила пегаска, баюкая многострадальную конечность. – Рейнбоу Дэш идет надрать тебе круп.

С этими словами пони, прихрамывая, поцокала по гравийной дорожке. Пустынный двор больницы она пересекла, не обратив на себя внимания даже худого парнишки-садовника в белом фартуке, что флегматично постригал кусты живой изгороди.

«Тупой виртуальный бот, – подумалось в очередной раз. – Знать бы, кто меня подключил, и зачем…»

Городок оказался тихим и почти пустынным. Все здесь просто дышало каким-то спокойствием. Немногочисленные попадающиеся на глаза местные жители вообще походили на каких-то пациентов санатория: чистенькие, неспешные, о чем-то негромко разговаривающие.

 «Даже сидят медленно», – как выразилась бы знакомая Литлпип.

Слышался откуда-то детский смех и тихая музыка, кривляние какого-то клоуна…

От мимолетного касания чужого праздника на душе сделалось противно, и пони постаралась скорее миновать это место. Не сразу соблазнилась даже ароматом свежей выпечки, призывно пощекотавшим нос и заставившим живот недовольно заурчать.

– Аппетит – это хорошо, – сказала Дэш сама себе. – Значит, на поправку дело идет.

Попадающиеся навстречу люди вежливо кивали или улыбались, будто старой знакомой, и это раздражало.

А еще откуда-то доносился голос из громкоговорителя, но с такого расстояния слов было не разобрать.

Несмотря на собственные мысли, пегаска все же задержалась у ларька с выпечкой и с удовольствием перекусила ватрушкой. Большой, мягкой и сладкой – как раз то, чего так не хватало в дороге. Даже если это виртуалка, набить чем-нибудь животик все равно хотелось. Прямо как по-настоящему.

Дожевывая на ходу остатки лакомства, Дэш сошла с главной улицы и, попетляв переулками, вышла на параллельную дорогу, в этот раз – булыжную мостовую. И не из набившего оскомину желтого камня, а из простых серых плиток.

Положа копыто на сердце, она не ждала, что с Дороги удастся сойти так легко. По крайней мере, без посторонних факторов типа панического бегства от диких зверей или там стихийного бедствия, например.

– Рейнбоу Дэш! Рейнбоу Дэш! – вдруг донеслось нестройное скандирование, потонувшее в аплодисментах.

Пегаска навострила уши. Это было уже что-то новенькое. Одно дело – воспоминания, упорно лезущие в голову. Но эти крики звучали наяву.

Следуя за шумом, до зубовного скрежета напомнившего гладиаторскую арену, Рейнбоу вышла к импровизированному стадиону. Ровная, покрытая утоптанной травой площадка была окружена трибунами в пяток рядов. А над расставленными в живописном порядке эстафетными препятствиями…

У Рейнбоу Дэш перехватило дыхание при виде фигурки, выписывающей в воздухе виражи и бочки.

Знакомой такой фигурки небесно-голубого цвета, оставляющей за собой быстро исчезающий радужный шлейф, как в гребаном мультике.

На постаменте с противоположного края стоял ведущий и проникновенно вещал в мегафон, растягивая слова:

– И, встречайте, серия новых трюков от Рейнбоу Дэш, единственной и неповторимой! Троекратной чемпионки Забега! Фаворитки зрительских симпатий! Уникальной исполнительницы Радужного Удара! Рейнбоу Дэш!

– Рейнбоу Дэш! Рейнбоу Дэш! – скандировали трибуны.

Пегаска, открыв рот, сама не заметила, как прошла между грубо сколоченными из толстых досок трибунами и вышла на площадку. Ее никто не остановил, правда, среди зрителей («Не таких уж многочисленных, хе!») воцарилась практически полная тишина.

Очевидно привлеченная этим фактом, красующаяся в воздухе самозванка заложила лихой вираж и спикировала вниз. На мгновение зависнув перед трибунами, где прокатился беспокойный ропот, она остановилась в воздухе прямо перед Рейнбоу.

Та, не в силах вымолвить ни слова, предельно внимательно окинула представшую перед ней пони с копыт до головы.

Висящая в воздухе пегаска выглядела… привычно. Вихрастая грива шести цветов, голубая шерстка, рубиновые глаза – все то, что Рейнбоу и сама привыкла видеть в зеркале. Одежда – спортивный костюм, похоже, производства «Хасбро», стилизованный под форму «Вондерболтс», только не такой вульгарно-обтягивающий. Дэш и сама носила такой в юности. Выглядела пегаска слегка запыхавшейся.

Не то чтобы Рейнбоу Дэш Вендар можно было удивить наличием двойника. Она прожила всю жизнь в мире, где радужная пегаска была чуть ли не самой популярной моделью пони-синтета, время от времени соперничая с Флаттершай и Твайлайт Спаркл.

Но встретить здесь одну из недорейнбоу – это было просто ниже пояса.

И самое главное, что вызывало у бывшей Вендар чувство горькой обиды и протеста – ровно и сильно режущие воздух крылья, держащие подтянутое тело в воздухе с той легкостью, которая теперь была желанна и недоступна.

– Хей, ты кто такая? – осведомилась тем временем двойник, уперев в бока передние ноги. – Откуда ты взялась?

 – Я… Я кто такая?! – опешила Рейнбоу Дэш Вендар. – Это ты кто такая?!

Висящая в воздухе пони нахмурилась:

– Я Рейнбоу Дэш.

– Я тоже.

– Когда-то я носила прим-фамилию Кэмпбелл, – вторая радужная пегаска не растерялась.

Одной простой фразой эта пони подтвердила подозрения: она была из того же мира, что и Дэш Вендар. Тоже наверняка вытащенный программой виртуальности образ из памяти.

Вот только не было в клубе «Пони-Плей» никакой Рейнбоу Дэш Кэмпбелл. Впрочем, огромных городов на Земле было целых пять, и родной клуб не был единственным даже в Европейском Гигаполисе.

– Ты ведь тоже из мира Гигаполисов, да? – продолжила спрашивать тем временем та. – Чего молчишь?

– Т-ты… – выдавила бывшая Вендар, старательно давя накатывающие видения. Как и всегда, борьба была бессмысленной, но просто так радужная пегаска сдаваться не собиралась ни тогда, ни сейчас.

Рыжая пегасенка лежит на полу, прикрывшись передними ногами от посыпавшихся ударов.

– Бесполезная нелетающая дрянь! – кричит Рейнбоу Дэш Вендар, охаживая ученицу короткой палкой. – Неуклюжая неудачница! Сколько раз я должна в тебя вколачивать правильные движения?!

Из зажмуренных глаз все же прорываются слезы, вызывающие еще большую ярость радужной пегаски.

Но больнее, чем палка, бьют маленькую пони слова, вылетающие из перекошенного рта наставницы…

Тряхнув головой и отогнав навязчивые образы, Рейнбоу вскинула взгляд повлажневших глаз на терпеливо ждущего ответа двойника и закончила фразу:

– …самозванка!

– Сена-с-два! – выпалила вторая Дэш, приземляясь. – Кто еще тут самозванка!

Кровь ударила в голову.

Это было уже слишком. Обиду и чувство вины перед Скуталу просто смело чувством привычного боевого бешенства.

– Недорейнбоу! – зарычала Вендар, пригибая голову и готовясь избить, растерзать, прикончить это живое напоминание собственной вынужденной неполноценности.

– От недорейнбоу слышу! – принеслось в ответ с точно такими же интонациями.

Дальнейшее Дэш помнила как в тумане.

С рыком бросившись на соперницу, она тут же сошлась с ней в жестком клинче. Положа копыто на сердце, лишь в таких обстоятельствах она чувствовала себя как никогда уверенно. Бой с другой пони – что могло быть естественнее для Рейнбоу Дэш Вендар, чемпионки Арены?

И лишь обменявшись с радужной самозванкой серией ударов, она вдруг начала понимать, что… проигрывает.

Тело, проклятое, ослабшее, раненое и нелетающее тело, подводило.

«Не может быть! – изумилась пони. – Только не я! Только не так!!!»

Но факт оставался фактом: находящаяся на пике формы спортсменка, оправившись от первого шока, уверенно теснила изможденного, раненого профессионального гладиатора. Ни опыт, ни боевое искусство не могли компенсировать разницу в банальной силе и выносливости: уже через полминуты спарринга Дэш почувствовала, что совершенно вымоталась, а копыта будто наливаются свинцовой тяжестью…

Неожиданно противницу резко дернуло назад. А в следующее мгновение и сама Дэш почувствовала, как чьи-то сильные руки хватают за верхние плечи и оттаскивают прочь.

– А ну, пусти! – хором крикнули обе Рейнбоу.

Очевидно, несколько зрителей подбежали к клубку из ног, пыли и летящих перьев, чтобы разнять двух дерущихся пони, отличающихся разве что одеждой и деталями вроде пирсинга, шрамов и прически.

– Боже мой, они даже вырываются одинаково, – сокрушенно проговорили позади Вендар, и вновь раздался двойной крик:

– Не смей меня с ней сравнивать!

– Девочки, – строго сказал человек, державший ту Рейнбоу, что пыталась взлететь, – у вас есть выбор: вы либо успокаиваетесь сами, либо ведром с холодной водой. Уже несут.

Две радужные пегаски переглянулись, и в этих взглядах уже не было агрессии.

Что касается Вендар, ту и без того будто облили ледяной водой.

Образы беспомощной Скуталу, которую словно плетью стегают злые слова радужной пегаски, накатили с новой силой и унесли куда-то гнев и ярость той, что только что готова была снова убивать.

«Чуть не сорвалась, – подумала бывшая Вендар. – Хотя не «чуть». Сорвалась позорно, как есть, разве что нюни не распустила».

Видимо, борьба чувств отразилась на мордочке, потому что двойник, расслабившись в руках двух людей, сказала:

– Ладно, ребята, я согласна не продолжать эту драку, в которой явно побеждала.

– Если бы я не была в таком состоянии, то я бы тебе наваляла, – огрызнулась бывший гладиатор.

Ответом послужила наглая усмешка. Такая же, как собственная, и от того вдвойне противнее:

– Расслабься, старушка, я тебя просто щадила, а то бы отделала на двадцать процентов сильней.

Дэш уже хотела было рявкнуть, что ей всего двадцать фактических, но вдруг вспомнилась юность (которой она считала весь период до первого изнасилования), а также старшую подругу по прим-фамилии Хоул. Учившую жизни с присущей той цинизмом, но умудрившуюся хотя бы частично снять розовые очки с одураченной хозяином поняши.

«Да, и полюбуйся на себя, – мысленно сказала она себе. – Тощая, оборванная, поблекшая от измождения, кровопотери и пьянок… Неудивительно, что выглядишь на все сорок».

Вторая Дэш, видимо, ожидавшая колкости и приготовившаяся встретить врага во всеоружии острого язычка, увидела, как у неведомо откуда появившейся соперницы грустно опустились уши. Она оглянулась на державших ее людей, и те, кивнув, отпустили пегаску.

Та подошла к изможденной, покрытой шрамами копии, но не для того, чтобы напасть.

Рейнбоу Дэш Вендар услышала, как полный сочувствия голос поинтересовался:

– Эй, подруга, ты в порядке?

Она подняла глаза.

«Подралась и не стало легче, – безжалостно падали мысли. – Набросилась на другую пони лишь потому, что той повезло чуть больше. Молодец, Дэш. Ты просто молодец! Ничему не научилась... тупая цветастая кобыла»

– Девочки, как насчет того, чтобы поговорить спокойно? – предложил мужчина, державший Дэш Вендар, и при этих словах отпустивший ее. – Без копытоприкладства?

– Ладно, – сказали пони снова хором. Вендар – мрачно буркнула, а ее двойник – с легкой улыбкой.

– Идем, – вдруг сказала та, что находилась в лучшей форме, – похоже, нам надо многое обсудить.

– Например? – буркнула другая, но все же пошла следом за ней.

– Например, поведать друг другу свои истории?

– На кой?

– Ну, например, чтобы не было недомолвок.

«Не подлóвите!» – подумала бывшая Вендар, а вслух сказала:

– Хорошо. Но ты первая.

– Дэши? – позвали рядом, и обе пони обернулись.

– Отменить выступление? – спросил один из подошедших зрителей, светловолосый и при этом смуглый.

Обращался он, понятное дело, к летунье.

– Да, Твий, – кивнула та. – Видишь, у меня тут появилось срочное дело. Покажу свои новые трюки в следующий раз.

– Без проблем. Встретить Идущего – это важно.

«Опять это сено гнилое», – зло подумала вторая Дэш, но вслух ничего не сказала.

Две пони вышли со стадиона и поднялись по склону. Вторая Рейнбоу тоже шла пешком, не иначе из вежливости. Бывшая Вендар же чувствовала себя от этого только хуже.

Вскоре они дошли до небольшой гряды, где и уселись на нагретых солнцем камнях.

Без напоминания Дэш-спортсменка начала рассказывать:

– Насколько я поняла, ты из того же мира, что и я. Тогда, не вдаваясь в детали, начну с того, что там, в прошлой жизни, я не могла летать. Не смотри на меня так, это была прихоть хозяина: Рейнбоу Дэш без полетного драйвера.

– Что?!

– Поэтому я не стала насмехаться над тобой. Знаю, каково это.

– Но откуда ты?.. – снова начала Дэш Вендар.

– Ты пришла пешком на стадион, – начала перечислять странная двойник. – А еще – твои движения в драке. Если бы ты могла летать, то использовала бы для равновесия крылья, стоя на двух ногах. Я бы сама так же двигалась, если бы мой антиграв сбоил. Да что там, я сама так двигалась большую часть своей короткой реальной жизни.

– Удивительно, – кисло заметила Вендар. – А теперь расскажешь мне душещипательную историю своей гибели?

– Да нету там ничего душещипательного. Я просто выпрыгнула из окна через неполный год такого… существования. С тринадцатого этажа.

– Ну и дура.

Сказав это, Рейнбоу Дэш почувствовала укол стыда: сама она пыталась покончить с собой с помощью ножа, лишь бы больше не терпеть издевательства Алекса Вендара.

– Кончать с собой не было самоцелью. Я решила, что или полечу, или сверну себе шею, – сказала вторая радужная пегаска, не обидевшись. – Но не случилось ни того, ни другого. Я переломала себе все кости, и в таком виде меня нашел один человек. Отнес в госпиталь, где я и откинула копыта от внутренних повреждений. Стивен, кажется, так его звали. Думала, попаду в Эквестрию. Очнулась здесь. В горах. Там и поняла, что теперь могу летать. Училась, что называется, на ходу. Теперь прижилась в этом городке и решила, что мне и тут хорошо, пока есть соревнования, кусок неба над головой и крылья за спиной. В кои-то веки, способные меня поднять.

– А я вот не могу почему-то больше.

– Хочешь, попробую научить тебя летать? – навострила уши двойник.

– Не надо, – буркнула Дэш Вендар.

– Нет, ну а что? Это чокнутый мир, мы две чокнутые разноцветные лошадки, так почему бы той, кто всю жизнь не умела летать, не попробовать научить ту, кто... разучилась?

Бывшая гладиатор лишь промолчала, и Дэш Кэмпбелл снова не выдержала первой:

– Ты не будешь меня расспрашивать?

– А надо?

Повисла пауза. Потом Вендар сказала:

– Пожалуй, вернусь-ка я в клинику. Порежут на органы – ну и пусть.

– Да брось. Ты в Мире Дорог. Просто не хочешь верить в то, что в кои-то веки не окружена лживыми ублюдками.

Дэш Вендар сжала губы. Двойник видела ее насквозь. Конечно, легко понимать чувства другого, если в голове у обеих – одна и та же программа. Или, по крайней мере, одинаковые поведенческие императивы.

– Поговори с доком, – продолжила тем временем вторая Рейнбоу, – может, он сможет что-то сделать с твоими крыльями. В конце концов…

Она не закончила и осеклась, но Вендар не стала переспрашивать: это означало подтолкнуть беседу именно в требуемом программой виртуальности направлении. Однажды уже попалась на этом, хорош.

– Пойдешь с нами? – задала она провокационный вопрос, а про себя решила:

«Если она обрадовано согласится, значит, точно виртуальный бот».

– Шутишь? – удивилась Рейнбоу-спортсменка. – Бросить Игру? Поклонников?.. Бросить того, кто стал мне дорог, наконец? Не, я уже прошла один путь. Земной. А здесь мои мечты сбылись, и другого мне не надо.

– И кто стал тебе дорог? – спросила она, почему-то подумав про того парня-человека на стадионе, к которому соперница обратилась по имени.

– Один жеребчик, который тоже решил остановиться на Пути. Уж не знаю, надолго ли.

– Небось, Соарин?

– Агась. Прим-фамилия у него смешная, Пишчек.

На скулах Дэш Вендар заиграли желваки. Никто не знал о том, что ей в прошлой жизни нравился именно этот пегас. Ни Алекс, ни кто-либо еще. Она собиралась рассказать хозяину, но не успела: тот впервые изнасиловал ее той ночью, и потом все покатилось в тартарары.

Никто не мог этого знать.

«Живешь моей жизнью, сука, – завертелись злые мысли. – Летаешь на моих крыльях, купаешься в моей славе, спишь с моим жеребцом… Ну и подавись!»

Рейнбоу тем временем продолжала:

– До сих пор не верится. В этом мире я обрела все: свободу, крылья, любовь…

– Ты хочешь сказать, что у меня отобрали крылья, чтобы отдать их тебе? – не выдержав, спросила Дэш Вендар спокойным голосом, хотя внутри у нее все клокотало от гнева и ревности.

И тут же пожалела о сказанном, такое на мордочке второй пегаски появилось возмущение:

– С ума сошла?! Никогда, слышишь, никогда Рейнбоу Дэш не купит свою мечту такой ценой! И даже если по факту это так, то знай: меня никто не спрашивал. А если бы спросил, я бы не согласилась. Ты и сама это знаешь.

Между радужными пегасками повисло молчание. Первой было совестно, а вторая не могла подобрать слов от возмущения.

Дэш Вендар поднялась.

– Я пойду. Прости, что сорвала тебе выступление.

– Это… из-за Соарина? Хочешь с ним увидеться?

– Не хочу.

– Ты так ничего мне и не объяснишь, да? – поинтересовалась двойник, оставшись на месте.

– Даже не надейся.

– Ты Идущая. Должна была что-то понять при встрече со мной…

– О, я поняла. Наверное, даже скажу тебе спасибо. Но чем меньше звучит вслух моих мыслей, тем лучше.

Радужная пегаска, которой достались мечты измученного гладиатора, вздохнула, но не стала настаивать:

– В таком случае, удачи в Пути, Рейнбоу Дэш. Пусть он будет легок.

– Ага, как же, – буркнула Вендар, – дождешься тут легких путей… Бывай, подруга.

Смотря вслед радужному (хотя и несколько поблекшему) хвосту, Дэш Кэмпбелл думала, что вся ее предыдущая жизнь вела к этому моменту. Чтобы направить вот эту Рейнбоу. Цель была выполнена, но ответов пегаска не получила, в чем не было ничего удивительного: она и сама не стала бы сильно откровенничать в Пути. Особенно в его начале.

Исчерпывающие же ответы на все вопросы можно было получить в Мире Дорог только в одном месте: в Белом Шпиле.

А еще Рейнбоу Дэш Кэмпбелл поняла, что пойдет туда. Не сегодня и не завтра, но раньше или позже любопытство погонит ее вперед.

И это почему-то больше не пугало.

Ведь если одна Рейнбоу Дэш находит в себе силы идти по пыльной Дороге, несмотря ни на какие лишения и страдания (взглянуть только на то, как ей досталось!), то и другая сможет.

---

В клинику радужная пегаска вернулась без труда.

И конечно, тем же способом, что и выходила: через раскрытое окно.

Попасть на второй этаж было бы делом плевым, будь антиграв в рабочем состоянии. Да что там, дома Дэш редко когда пользовалась дверью, залетая к себе в комнату.

Сейчас же снова пришлось воспользоваться раскидистым деревом, что росло неподалеку от окна. Ругаясь на чем свет стоит на разболевшуюся ногу, пегаска подтянулась и совершила подъем с переворотом на ветку. Еще несколько заученных движений – и тело мощным рывком оказалось заброшено в оконный проем.

Перекувырнувшись, Дэш неловко встала на ноги: изможденный долгим переходом, раной и недавним перенапряжением организм снова едва не подвел.

С трудом сохранив равновесие, Дэш снова выругалась, осмотрелась и увидела, что Гайка уже очнулась и сидит на кровати рядом с книгой. Судя по формату, карманного издания, но для миниатюрной мышки это был настоящий фолиант. Очевидно, читала после того, как очнулась.

Вид у мышки был обеспокоенный и бледный.

– Доброе… э, утро? – неуверенно поздоровалась пони.

– Ближе к обеду, на самом деле, – отозвалась мышка. – Куда ты пропала?

– Ходила глючить виртуалку, – еще дыша немного тяжело, ответила пегаска, – Я попыталась сойти с дороги и ни к чему хорошему это не привело... Гайка, ты в порядке?

Мышка вздохнула:

– Почти в полном. Слабость только…

– Та же фигня. И я тоже рада тебя видеть.

Мышка облокотилась на книгу и сказала:

– Сразу отвечаю на твои вопросы. Мы в клинике, что стоит в городке Витваллё. Пока мы были без сознания, нам оказали медицинскую помощь, и ничего за это не требуют, потому что мы – Идущие. Здесь эта теория о Пути – почти религия. Лисичку зовут Олли, и ее тут, оказывается, знают. Как-то так.

– Исчерпывающе, – задумчиво проговорила Дэш, снова обведя палату взглядом.

– Скоро должны принести обед, – сообщила Гайка.

– Надо валить, – сказала Дэш.

– Что? – удивилась Гайка. – Но почему?

– Я не верю, что им от нас ничего не надо, – ответила пони, – и ни разу не хочу выяснять детали.

– Ты разве не слышала, что я сказала? Здешние люди…

– Слышала, – резко перебила пегаска и открыла шкаф. – И не устану повторять: человекам нельзя верить. Особенно тем, кто предлагает помощь.

– А как же доктор Салазар? – участливо спросила Гайка.

Рейнбоу глубоко вздохнула. Затем еще раз. Уселась на пол и оглянулась на выжидательно смотрящую мышку.

– Исключение, подтверждающее правило, не более того, – сказала, наконец, пегаска. – Да и я была тогда младше и наивнее.

Гайка не успела ответить.

Дверь открылась, и на пороге появился пожилой доктор. Не тот, которого мышка видела раньше.

Этот человек выглядел моложе: на вид было лет пятьдесят-шестьдесят, но что значат годы здесь, вне времени? Гайка уже давно смирилась с тем, что это измерение – своеобразный загробный мир, хотя глубокой критики не выдерживала пока и такая версия…

Немолодое лицо человека было испещрено морщинами, в уголках зеленых глаз собирались добрые «лучики». Немногочисленные седые волосы доктор старательно зачесал назад и вообще, казалось, вид имел самый обычный для пожилого медработника, не сказать даже, стереотипный, воспетый множеством сериалов и фильмов.

Традиционный белый халат поверх костюма был безупречно чист, а карманы оттягивал сканер-диагност и какие-то инструменты. В общем, ничего, с точки зрения Гайки, особенного.

Тем страннее оказалась реакция Рейнбоу Дэш.

Крылья пегаски распахнулись во всю ширь, а на мордочке появилось выражение настоящего потрясения. Рейнбоу выглядела так, будто увидела как минимум привидение.

Взгляд зеленых глаз тоже остановился, упав на пони.

Время как будто замерло, пока человек и пегаска таращились друг на друга.

– Рейнбоу Дэш Вендар? – спросил, наконец, доктор. – Это правда ты?

Гайка хотела было предупредить человека, чтобы он не произносил прим-фамилию радужной поняши, но та еще раз удивила мышку своим поведением.

Дэш еще несколько секунд смотрела на доктора... и вдруг кинулась к нему в объятия, без стеснения начав всхлипывать...

Человек, присевший на корточки и обнявший лазурную пегаску, гладил ее по гриве, и Гайка с изумлением видела, как не терпящая чужих прикосновений пони только крепче прижимается и подставляется под морщинистые руки…

– Дэши, Дэши... – говорил тем временем человек исказившимся голосом.

– Доктор Салазар, – всхлипывая, сказала пони. – Это Вы…

Рейнбоу Дэш Вендар, чемпионка Арены, безжалостный гладиатор и жестокая убийца, больше не сдерживалась. Уткнувшись в плечо единственного человека, к которому не утратила доверия, она навзрыд, в голос разрыдалась.

Гайка смущенно отвела взгляд и встретилась глазами с лисичкой Олли, что, очнувшись, сидела на соседней кровати. На белой мордочке было понимающее и сочувствующее выражение.

Рейнбоу продолжала рыдать в объятиях доктора. Слез было много, словно они все это время копились, не решаясь показаться наружу. Но сейчас сильная и гордая пегаска не сдерживала себя.

– Прости слабого старика, прости, – говорил тем временем доктор, глаза которого тоже наполнились слезами.

– За что же? – всхлипнула Дэш.

– Я все ему рассказал, все… – в полном отчаянии сказал человек. – Все оставшиеся годы и потом тут я презирал себя и ждал, когда ты появишься... И вот ты здесь…

...взглянув в глаза доктора Салазара, Алекс увидел там холодную решимость и понял, что для поимки беглянки придется прибегнуть к силе.

Системы защиты дома Вендар уже отключил персональным нулификатором, справиться же с куда более молодым и сильным человеком самому у доктора не было шансов.

Прежде, чем заговорить, пожилой человек продержался почти пять минут, и Алекс счел, что он отважный человек.

Выходя из дома, Вендар не опасался: что-либо предъявить доктор не посмеет. В конце концов, укрывательство беглых синтетов – достаточный повод для лишения лицензии.

А Филип-Жозеф Салазар вряд ли захочет таких проблем перед очередным омоложением…

Гайка было подумала, что Рейнбоу сейчас опомнится и отстранится, а то и полезет в драку.

Но нет.

Та, ткнувшись носом обратно в плечо доктора, вновь сотряслась в сдавленных рыданиях.

Слезы все не иссякали. Сунувшаяся было в палату медсестра, не говоря ни слова, торопливо исчезла, аккуратно притворив дверь: очевидно, подобные сцены были для клиники не впервой.

Белая лисица спрыгнула с кровати и, прихрамывая, подошла к человеку и Рейнбоу. Успокаивающе ткнулась мордочкой и лизнула в щеку рыдающую пегаску. Та скосила глаза. Язычок зверька оставил в голубой шерстке недлинный след, но, казалось, подвел какую-то черту.

Судорожно всхлипнув, радужная пони сильнее прижалась к пожилому человеку.

Гайка могла только догадываться, какие мысли крутились сейчас в вихрастой голове. Новые сомнения? Мысли о побеге? Или еще что в этом же духе?

И в то же время Гайке хотелось присоединиться к объятиям, но капельница не позволяла: сдвинуть штатив самостоятельно у мышки бы не получилось при всем желании.

Доктор Салазар, еще раз погладив по шее пегаску, спросил:

– Как ты себя чувствуешь, Дэши?

Та ответила не сразу, несколько томительных мгновений собираясь с силами:

– Рана – лучше, доктор.

Она так и не разомкнула объятий, и доктор уточнил:

– А остальное?

Пегаска снова помедлила. Подняла взгляд рубиновых глаз сперва на человека, потом покосилась на белую лисицу, на терпеливо ждущую Гайку Коннорс.

– Остальное… – тихо сказала она и опустила веки. – Доктор, если это виртуалка… если это бред… Я не хочу больше. Это слишком больно, вспоминать прошлое, все эти ошибки и преступления.

Морщинистая рука вновь погладила пони, и та умолкла.

Человек же сказал:

– Ты помнишь, что многие виды лечения причиняют боль малую, чтобы изгнать большую? Я не буду обещать тебе, что Путь будет легким, но поверь, в конце ты поймешь, что так было нужно.

В душе Рейнбоу бушевали противоречивые чувства. С одной стороны, она в кои-то веки получила здесь более понятный ответ. А с другой, этот был в том же духе, что и от других.

– Это не виртуальная реальность, – сказал доктор Салазар. – Это приходило мне в голову, но… Нет никакого смысла объединять сознания в подобную сеть, создавать целый мир.

– Но что тогда? – спросила неожиданно для самой себя Гайка Коннорс. – Кому это понадобилось?

Доктор не стал возражать, а начал просто рассказывать:

– Когда-то этот мир был обычным. В чем-то привычным таким как мы. Но однажды случилось нечто… неизвестно, что послужило тому причиной. Так уж получилось, что все дороги развитой транспортной сети превратились в Пути. И естественно, ступившие на них люди либо доходили до конца, либо уходили из этого мира навстречу собственной судьбе, либо оставались где-то на обочинах. Появились первые Идущие из других миров.

– «Мир ушел», так нам сказали, – буркнула Рейнбоу. – И что теперь? Вселенское Чистилище?

– Разве ты нуждаешься в искуплении грехов, Дэши? – вопросом ответил доктор Салазар, и пегаска, закусив губу, отвела взгляд. Ее и саму терзал этот вопрос, который она наряду с другими гнала прочь.

– Я победила страх, – сказала она, наконец. – Что еще от меня хотят?

– Очевидно, что этот страх – еще не все. Тебе самой нужно понять дальнейшее, Дэши. – доктор перевел взгляд на других пациентов. – И тебе, Гайка. И даже Олли, которая, хоть и старается помогать другим, начисто отказывается думать о собственном Пути. И при этом считает, что этого никто не видит лишь по причине отсутствия дара речи.

На этот раз смущенной выглядела белая лиса: острые уши опустились. Доктор же продолжил:

– Дорога не зря свела вас вместе. Что-то объединяет вас всех, и это вовсе не страх и не прошлое. Большего я вам не в силах сказать. И не из вредности, а просто потому, что не знаю.

Рейнбоу вздохнула.

– Ладно. Я сдаюсь. Это не виртуалка. Это не бред. Это и вправду другой мир… Можно мне теперь идти?

Доктор возразил:

– Я бы предпочел, чтобы вы остались еще как минимум на осмотр. Регенеративной терапии в этом мире нет, а традиционными методами… Лучше оправьтесь еще немного. И кстати, – в голосе человека появились строгие нотки, знакомые Рейнбоу с детства, – Дэши, почему ты не в пижаме и не в постели?

Пегаска не ответила сразу и тут же пожалела, потому что доктор Салазар пригляделся и добавил:

– И что-то я не припоминаю у тебя разбитой губы…

– Подралась? – спросила Гаечка с кровати, и пони мысленно пожелала мышке зашить рот.

– С Рейнбоу Кэмпбелл, верно? – уточнил доктор. – Можешь не отвечать. Эти опущенные глаза и уши мне знакомы сорок лет. Насмотрелся на Рейнбоу-врушек.

– Во имя всего съестного! – воскликнула пегаска, схватившись за голову. – Да что же это! Выворачивают душу наизнанку, ранят, а потом же еще и отчитывают!.. Неужели ни от кого не дождаться здесь хоть капельки сочувствия?!

– Немедленно в кровать, Дэши, – строго сказал доктор, не обращая внимания на тираду пони.

Та, встретившись с ним взглядом, со вздохом принялась расстегивать куртку. Спорить было бесполезно. Тем более, Рейнбоу и сама себя чувствовала неправой: несправедливо обвинила всех вокруг, сбежала из больницы… и добро бы пошла просто развлекаться, так ведь сорвала представление, в драку полезла…

Хмуро оглядев всех присутствующих, Рейнбоу прикрылась хвостом, натянула обратно зеленую пижаму и обреченно плюхнулась на кровать.

– Что ж, – резюмировал доктор, пряча улыбку, – по крайней мере, это по-прежнему дисциплинированная и сознательная Дэши, которую я знал. Ну-с, приступим…

---

…День рождения для синтетов – символическая вещь. Кто-то считает им день изготовления, напечатанный на ярлычке-чеке, кто-то – дату выхода синтета из контейнера. Третьи же берут дату из соответствующего мультика или игры, и не заморачиваются.

Давно, много лет назад, Алекс Вендар не стал отступать от традиции, и днем рождения Рейнбоу Дэш стал тот, когда радужная пегаска появилась в доме.

И с тех пор, как пони вышла на Арену, ей всегда предоставлялся целый день, чтобы делать что угодно. Разумеется, в разумных пределах и с непременным докладом, где и что.

Но это не омрачает настроения радужной пегаски.

Потому что это – ее первый день рождения не дома. Можно полететь в «Галакси Плазу», можно весь день объедаться, можно…

Мысль обрывается на волне радужных восторгов.

Первый день рождения.

Не дома.

Это просто офигенски круто!

Спеша поделиться этой мыслью с друзьями, Дэш забегает по ставшим уже такими знакомыми ступенькам крыльца клуба «Пони-Плей».

Ага, вот и друзья. Сидят за одним из столов все вместе.

«Отлично, не придется их искать!» – думает юная Вендар и слегка пружинистой походкой приближается.

Бейн Блейд, Рейнбоу Дэш Хоул и Твайлайт МакАлистер. Все здесь, с серьезными мордочками, и смолкают, едва приближается младшая в их маленьком коллективе.

Сердце тревожно бухает в груди. Что-то случилось? Кто-то погиб на Арене? Такое случается, когда жестокие хозяева требуют от маленьких разноцветных пони боя насмерть.

«Палец вниз, каюк поняше», – так говорит в таких случаях тертая жизнью Дэш Хоул.

Рейнбоу подходит и садится на свободный табурет, свесив хвост.

Ну почему какая-то фигня должна была случиться в такой день?!

– Привет, – здоровается она. – Че как?

Серьезные мордочки друзей вдруг расплываются в улыбках. В такой момент покрытые шрамами гладиаторы вдруг становятся так похожи на свои образы из мультика: добрые, дружелюбные и жизнерадостные цветные лошадки.

Не бросаются в глаза грубый шрам Бейн Блейда, отрезанный кончик уха у Твайлайт, и даже Хоул, на которой живого места нет, будто оживает с этой улыбкой. Почти такой же, как Дэш Вендар видела в мультике.

– С днем рождения, ерзик! – говорит старшая Рейнбоу.

На свет появляются цветастые коробочки с бантиками. Настоящие подарки. Алекс, конечно, поздравил воспитанницу первой, но он это делает каждый год. А вот когда тебе в первый раз устраивают праздник друзья… Да, первый раз всегда волнителен. Что бы это ни было.

Рейнбоу замечает, что Твайлайт, пододвигая завернутую в блестящую бумагу книгу («Что еще может подарить Твайлайт Спаркл?»), слегка краснеет. А может, радужной пегаске кажется из-за мигающего разноцветного освещения.

Название гласит: «Зена – королева воинов. Избранное фэндома». Интересно, почему все-таки единорожка так отчаянно краснеет?

Оказалось, друзья просто хотели сделать Дэш сюрприз. И немного перестарались, пытаясь выглядеть невозмутимыми. Все же гладиаторская жизнь накладывает свой след.

За непринужденной болтовней проходит немного времени. Дэш вскрывает все подарки. Несколько серебряных украшений для брони, свидетельствующие о достижениях Арены, от Бейн Блейда. Настоящее серебро, а не блестящий пластик штатных знаков отличия. Суровый фестрал знает, что любит Дэш. Виртуальная программа «Облачный дом Понивиля». Симулятор для релаксации, изображающий волшебный дом Рейнбоу из мультика. Дэш Хоул расстаралась, хотя ей в этом плане легче: судит по себе.

Появляются на свет сладости и безалкогольный сидр. В дань уважения к имениннице, которой хозяин строго-настрого запрещает потреблять спиртное. Праздник начинается, и Рейнбоу чувствует что-то совершенно новое.

– Я хочу сказать тост, – приподнимается Твайлайт Спаркл, и все почтительно смолкают. – Давайте выпьем за…

Проходящая мимо Даймонд Тиара Ингред презрительно бросает:

– Радужные сопли!

После чего ускоряет шаг и направляется в сторону санблока. Судя по голосу, юниорская чемпионка в очередной хандре, усугубленной алкоголем «Эпплджек Дэниелс», что гонят местные умельцы. Редкостная гадость, по словам Рейнбоу Дэш Хоул, это единственное крепкое пойло здесь. По крайней мере то, что по карману синтетам.

Дэш Вендар вскакивает, но ее удерживают в четыре копыта Бейн Блейд и Твайлайт.

– Да плюнь ты, – говорит лавандовая единорожка, – она того не стоит.

Радужная пегаска усаживается, но из головы не идет презрительная насмешка розовой пони.

Видимо, это отражается на мордочке, потому что друзья многозначительно переглядываются и начинают изо всех сил направлять мысли юной Рейнбоу туда, где им всегда рады: в обсуждение достижений.

– Мне нужно отлучиться, – говорит вдруг Дэш Хоул, вставая.

– Куда? – обеспокоенно настораживается Вендар.

– Отлить, – в своей прямолинейной манере заявляет старшая подруга, ухмыляясь. – Ваш безалкогольный брандахлыст творит чудеса со старой Хоул.

Повернувшись хвостом к покрасневшим мордочкам, бывалый гладиатор отправляется в санблок.

Без нее разговор не клеится. Рейнбоу Дэш Вендар налегает на бутерброды с маслом и вольт-яблочным джемом: любимое лакомство немного отвлекает от нерадостных мыслей.

Проходит минут десять, прежде чем из неприметной двери, рассчитанной на пони, показывается Хоул. Приостанавливается и, взяв с ближайшего стола салфетку, протирает копыто.

Небрежно промахнувшись мимо мусорки, Хоул возвращается к столику. Искренне улыбается и говорит:

– Я хоть и не мастер произносить речи, но я закончу то, что начала Твайлайт. Давайте выпьем за нашу именинницу. За Рейнбоу Дэш Вендар. Единственную и неповторимую.

Тост встречает волна одобрения от всех друзей.

Кружки из ненастоящего дерева с глухим стуком сталкиваются…

 

…Задремавшая было после процедур Рейнбоу Дэш открыла глаза и с трудом удержалась, чтобы снова не расплакаться.

Проклятое прошлое продолжало преследовать ее. Не наяву, так во сне, видения каждый раз настигали. Бесконечные напоминания о том, как ее детские мечты и юношеские идеалы были безжалостно уничтожены по прихоти Алекса Вендара.

О том, как боль и страх заставили ее саму растоптать те робкие ростки дружбы, что взошли в ее жизни подобно цветам среди холодных камней.

Пегаска повернулась на другой бок и обнаружила, что Гайка тоже не спит: сидит и по-детски кутается в тонкое одеяло.

Для миниатюрной мышки кровать была огромна. И смотрелась она на этом белоснежном просторе очень одиноко и жалко.

– Что с тобой? – спросила пегаска неожиданно даже для самой себя. – Тоже тыркнуло?

Гайка ответила не сразу. Пару секунд сидела, таращась перед собой, потом все же повернулась к собеседнице:

– Ты была права, Дэш, нам надо идти.

И столько паники было в этом обычно спокойном, добром голосе, что Рейнбоу впала в легкое замешательство. Кроме того, в подключичную вену мышки все еще была входил катетер капельницы, а каждое движение давалось с заметным усилием. И как только здесь оказалась капельница, рассчитанная на маленьких существ?

Со стыдом пегаска поняла, насколько жалко выглядела сама, когда пыталась бежать от своего прошлого. Да что там, она бежала до сих пор, и даже осознав это, не была готова остановиться.

Поэтому Рейнбоу, стараясь придать голосу спокойные интонации, покачала головой:

– Не-а, не пойдет. Ты едва можешь двигаться, как, впрочем, и белая лиса, которую мне, я так полагаю, придется на своем горбу нести, да?

Взгляд рубиновых глаз метнулся к соседней койке, где лежала в позе сфинкса белая лиса. Когда Рейнбоу произнесла свою фразу, та сразу как-то стушевалась и отвела взгляд.

Дэш кивнула:

– Будем считать, что ответ утвердительный.

– Дэш... – начала было Гайка, но пегаска отрубила:

– Я сказала – нет. Пока не поправишься, мы никуда не уйдем. Как бы мне самой ни хотелось. Ты мне нужна живая и здоровая, чтобы отгонять волков и отговаривать от того, чтобы проломить череп первому попавшемуся человеку.

В голубых глазах Гайки заблестели слезы, но Дэш не дала даже начать:

– Да не брошу я тебя, сказала же! А пока – отдыхай.

Положа копыто на сердце, ей и самой было не по себе в этой чистой и безопасной больнице. Особенно после произошедшего накануне. Пусть жуткий волк остался там, в каньоне, но кто поручится в этом безумном мире за то, что он не выжил?

И Дэш до дрожи боялась, что вновь услышит леденящий душу вой белого зверя с человеческими глазами.

«Наверное, и Гайка этого боится, поэтому и хочет свалить поскорее», – решила она про себя, а вслух спросила, наклеив на мордочку ухмылку:

– Что, теперь я буду той, кто всех успокаивает и спасает, да? Чего там у тебя, привидение увидала?

Гайка отвела взгляд. Видимо, не по душе была такая смена ролей.

– Не совсем. Просто с доктором сюда заходили дети. Человеческие дети.

– И что с того?.. А, кажется, врубилась. Боишься их, да?

Гайка не стала отпираться:

– Ужасно.

– Но почему? Ты не испугалась там, на заводе… А я ведь была крупнее и сильнее, и если бы знала, что лазер у тебя маломощный, расплющила бы копытом. Одним гребаным ударом. Да что там, буквально вчера ты бросилась на здорового волчару с гвоздем! В чем дело?

Гайка снова сделала паузу, прежде чем ответить:

– Разница в том, что если ты встречаешься с ребенком, который настолько больше тебя, то это даже хуже, чем злобный зверь, – она посмотрела на Рейнбоу, – или обезумевший гладиатор. Потому что ты знаешь, чего от них ждать, а дети непредсказуемы.

– Подумаешь, человеческий сопляк, – буркнула Дэш.

Гайка будто не слышала:

– Ребенок… ребенок может быть не менее жесток, но что хуже всего – он даже не осознает этого. Просто потому, что ему никто не объяснил. Или потому, что ему плевать и хочется посмотреть, что у тебя внутри делается. А теперь представь ребенка ростом с дом и не желающим слушать ничего, кроме собственного «хочу».

Рейнбоу представила. Сделалось жутко.

Она поджала губы в задумчивости. Врачевать души и поддерживать кого-то в трудную минуту – вот этого она не умела. Никто не учил этому будущего гладиатора.

– Типа… – начала пони, чувствуя себя донельзя глупо, – дети не все такие.

– Я знаю… просто ничего не могу с собой поделать. Этот страх просто въелся в меня.

Дэш вздохнула, когда память услужливо подкинула еще одно воспоминание. Такое давнишнее, что, кажется, вообще произошло в другой жизни.

– Если обещаешь не хандрить, расскажу историю из жизни, – пообещала она.

В этот раз ей, похоже, удалось удивить Гайку. И не только ее, но и притихшую невдалеке лисичку, что моментально навострила уши.

Рейнбоу страдальчески закатила глаза:

– О, только без этого!.. Вот вам история, только перестаньте строить из себя депрессивную меня. Она давно произошла, и я, конечно, ее не рассказывала никому. И к слову, если проболтаетесь, я буду все отрицать. Потому что я была тогда мелкая и глупая…

…По аккуратному, выверенному по линейке саду бежит маленькая пони голубого цвета с радужной гривой и хвостом, одетая в спортивные шорты и майку с символикой «Вондерболтс». На непослушной всклокоченной гриве красуется красная бейсболка козырьком назад.

Безмятежный вид портит только черная полоса кожаного ошейника с мигающим датчиком.

Несмотря на изнурительную тренировку и скучнющие занятия после, Рейнбоу Дэш Вендар никогда не упускает возможность побеситься в свободное время. Строгий Алекс быстро увеличивает нагрузки на тренировках, но энергия радужной пегасенки, кажется, неиссякаема.

Куцые крылышки отчаянно машут, и в воображении Рейнбоу она – совсем не маленькая кобылка, а настоящий боевой флаер «Дайнасор»:

– Противник прямо по курсу! – докладывает поняша. – Лазеры к бою! Вжжух! Попадание!.. Цель поражена! Бабах! Рейнбоу Дэш – капитан звена «Теней»!

Кобылка петляет между вишневыми деревьями, имитируя боевые маневры из недавно просмотренного эпизода сериала про легендарных асов Третьей Мировой.

Антигравитаторы еще не работают, но Алекс говорит, что уже скоро малышка сможет летать по-настоящему. И действительно, когда крылышки расправлены и машут, Дэш чувствует, как по телу волнами прокатывается легкая эйфория, а прыгать удается выше и дальше.

Замечтавшись, Дэш не замечает, как сад кончается, и начинается живая изгородь, прикрывающая сетчатое ограждение участка...

БУМ!

Рейнбоу Дэш, отлетев назад от спружинивших веток и сетки, шлепается на круп и ошарашено моргает. Ей не особенно больно, просто все случилось так неожиданно...

А еще на Дэш так же удивленно таращится маленький мальчик лет шести, сидящий в кустах по ту сторону ограды и держащий в руках две черные модельки флаеров «Дайнасор».

– Привет, – говорит мальчик, – тебе не больно?

– Привет, – отвечает пегасенка и подходит. – Неа. А ты кто?

– Я Марти. Марти Кук. А ты?

– А я – Дэши.

– Ты тоже любишь «Теней», да? – спрашивает Марти, и пони уверенно кивает. – Будешь со мной играть?

Лазурные ушки вдруг грустно опускаются.

– Мне нельзя уходить за забор, – говорит Дэши со вздохом. – А если я не послушаюсь, меня отшлепают суперски сильно.

Радужный хвост невольно поджимается, когда малышка вспоминает свист ремня и следующую за этим боль.

– Мама говорит, детей шлепать нельзя, – со знанием дела сообщет Марти. – А она воспитатель.

– А Алекс говорит, наоборот.

– Алекс – твой папа?

Пегасочка хихикает.

– Ну вроде того. Только он человек, а я пони.

– Я думал, пони больше.

– Хей! Взрослые люди тоже больше тебя!

– Ты уж очень маленькая пони. В парке на пони можно кататься. И у нее нет крыльев.

Рейнбоу Дэш ненадолго задумывается, затем кивает:

– Наверное, это взрослая земнопони. Они немного больше пегасов и очень сильные.

Она подходит ближе. Марти играет здесь, в кустах, чтобы его не нашла вредная сестра. А у Рейнбоу есть немного свободного времени.

Мальчик и маленькая пони болтают весь вечер. Оказывается, жизнь человеческих детей совсем не похожа на жизнь Дэши, но та не особенно расстраивается.

В жизни Марти тоже полно скучнющих занятий, причем ему даже приходится ходить в какой-то «под-го-то-ви-тельный» класс, чтобы потом пойти в школу. А сейчас туда ходит сестра, доставучая и противная.

Рейнбоу даже не знает, что хуже, жить в комнате одной или с той, кто тебя все время обижает.

Их беседу прерывает резкое пиликанье, раздающееся из ошейника.

– Зачем ты это носишь? – спрашивает мальчик, показывая на мигающий синий огонек. – Ты разве собака?

– Не, – улыбается Дэши. – Это просто для того, чтобы не забыть расписание. Это значит, мне пора бежать.

– Останься, мы же не доиграли!

Искушение огромно, но подумав пару секунд, пегасочка все же качает головой:

– Неа... А то завтра пропущу серию «Теней» и не смогу прийти поиграть в сад.

Это святая правда. Наказанная Дэши не гуляет и не смотрит телевизор, а только плачет отшлепанная у себя в комнате.

– Тогда до завтра?

– Агась!

– Я принесу тебе сахара, хочешь?

– Хочу! Я люблю сладкое.

– Кто же его не любит...

– Я... ой! – Рейнбоу подскакивает, когда диод на ошейнике становится красным. – Я опаздываю, пока-пока!

С этими словами она бегом направляется к дому.

В тот раз она успела, буквально в последние секунды забежав в дверь, чтобы предстать перед Алексом.

– А говорила, у тебя среди людей нет друзей, – вырвал из воспоминаний голос Гайки.

– Их и нет, – сказала Дэш. – Этот мальчик через какое-то время переехал. То ли к этому приложил руку Алекс, то ли нет – я не знаю. Так что да, это была неплохая попытка…. но это и все.

Гайка вымученно улыбнулась. Она сказала неправду насчет детей: с этим ее кошмаром Дэш была знакома, но, похоже, забыла о нем.

Пока Дэш спала, мышка увидела человека, которого уж никак не ожидала встретить тут. Имя его было неизвестным никому, кроме мистера М, и все в компании знали его как Ловчего.

И если Гаечка была всевидящим оком Микки Мауса, президента концерна «Синтезис», то Ловчий приходил позже.

Мышка увидела в раскрытую дверь, как этот страшный человек как ни в чем не бывало беседует с какой-то девочкой лет шести. Строит из пальцев фигурки животных и людей, а малышка в белом платьице – смеется, восторженно пищит что-то…

Сомнения мышки рассеялись, когда человек обернулся. И Гайка была готова поклясться, что этот проницательный, с прищуром, взгляд узнал ее.

Сделалось жутко, что этот хладнокровный убийца находится здесь, в этом мире.

Мышка не расслышала, что он говорил доктору Салазару. Но тот, перехватив взгляд Ловчего, пнул ногой дверь палаты, и дальнейшие детали от взгляда Гайки ускользнули.

– Опять грузишься? – осведомилась Рейнбоу Дэш, вырвав собеседницу из воспоминаний.

– Да нет, – та снова нацепила улыбку, – какие планы?

Пегаска ответила сразу:

– Прошвырнуться по больнице. Поглядеть, не планируют ли нас порезать на органы.

– Дэш!

– Шучу, шучу. Кому нужны наши органы, когда тут человеки живут?

– Я с тобой.

– Да щас, – фыркнула пони, спрыгивая с кровати. – У тебя все раны откроются. Я вообще удивлена, что он своими когтями тебе кишки не вывалил.

Гайка вздохнула:

– У меня была импровизированная броня. Так что раны не особо глубокие.

Рейнбоу бросила взгляд, куда показывала мышка, и увидела дареный еще Вардом медальон.

– Видела, – фыркнула Дэш, – но такое только в дурацком кино бывает. Я вот, кстати, думала, как ты его вообще умудрилась спрятать под комбез?

– Да ты особо и не присматривалась, – пожала плечами Гайка. – Может, теперь его возьмешь?

Рейнбоу уже открыла рот, чтобы отказаться, но задумалась. Почувствовав не себе чей-то взгляд, оглянулась и встретилась глазами с белой лисичкой.

– Пойду, все же пройдусь, – сказала пони, небрежным жестом сунув в карман медальон. – На всякий случай.

---

Выйдя из палаты, Рейнбоу Дэш Вендар имела еще и скрытую цель.

У нее из головы не шли слова, сказанные двойником с прим-фамилией Кэмпбелл, и, по меньшей мере, следовало хотя бы разведать обстановку.

Клиника напоминала виденные в кино медицинские заведения начала двадцать первого века. Правда, присущие скорее так называемым «странам третьего мира». Что это значило на самом деле, Дэш затруднялась сказать, но знала, что так обычно называют что-то вроде Трущоб в Гигаполисах.

В палаты пегаска не сунулась, а сразу принялась искать доктора Салазара. В принципе, хорошо выходило, что удастся поговорить наедине уже после того, как эмоции схлынули. Рейнбоу испытывала двоякие чувства по этому поводу.

Во-первых, ей было неловко за такое проявление слабости, коим она считала любые слезы в принципе. А во-вторых, на сердце будто бы стало легче. Более того, хотелось бегать, вопить от радости, а лучше – взлететь в небо и пронзить облака на волне абсолютного восторга…

Эти чувства повергали гладиатора Рейнбоу Дэш Вендар в некоторое смятение.

Внимание пегаски привлекла полутемная комната, в которой угадывался силуэт человека в белом халате.

– Док! – позвала Рейнбоу и сунулась в приоткрытую дверь. – К Вам можно?

В ноздри ударил сильный запах, который заставил пробудиться довольно неприятную память. А именно, спирта вперемешку с лекарствами.

– Заходи, маленькая пони, – сказал искаженный алкоголем голос, и выбора не осталось.

Рейнбоу уже увидела, что этот доктор – вовсе не Филип-Жозеф Салазар. Старше, если в этом мире что-то значит возраст, и в затуманенных глазах – беспросветная бездна, так знакомая самой пегаске.

Да что там, после смерти хозяина Дэш и сама была в подобном состоянии: потеряв смысл существования, оставшись наедине с болью и той пустотой, что образовалась в душе, она не придумала ничего проще, чем залить все это дешевым пойлом.

Доктор, похоже, шел по тому же пути. Но зачем?

– Подойди поближе, – попросил тем временем человек, и Дэш послушно процокала копытцами к самому столу.

Губы человека приподнялись в неуверенной улыбке.

– Дай посмотреть на тебя, – сказал он и сделал паузу. – Да, вижу, досталось тебе, маленькая Дэши… и все из-за меня…

– Док? – удивленно подняла бровь Рейнбоу, старательно копаясь в памяти. – Мне кажется, мы даже незнакомы.

– Незнакомы. Я намного старше Филипа, так что…

Доктор не договорил, и мензурка со спиртом отправилась по направлению ко рту.

Рейнбоу уселась за стол, не дожидаясь приглашения, и поставила на гладкую поверхность копыта.

– Док, мне до лампочки, что ты заливаешь, – сказала пони, нахально переходя на «ты», – и не менее до лампочки, кем ты был в прошлой жизни. Я просто хотела спросить.

Доктор сделал пару глотков и отставил мензурку в сторону, вопросительно посмотрев на сидящую напротив пегаску. Видимо, он приготовился к расспросам именно на эти темы.

– Я не могу летать, – сказала Дэш и сделала усилие, чтобы голос не дрогнул. – С моим антигравом что-то неладно. Можешь глянуть?

– Почему ты думаешь, что это антигравитатор?

– Да потому что другая Рейнбоу Дэш спокойно тут летает! – резко сказала бывшая Вендар и стукнула копытом по столу. – Говори прямо, поможешь, нет? Мне недосуг с тобой рассиживаться!

– Давай посмотрим.

Доктор нетвердыми движениями встал и зажег в кабинете свет. Через короткое время снявшая рубашку пижамы Дэш сидела на смотровом столе, а человек, представившийся доктором Хаузером, внимательно осматривал расправленные крылья пегаски.

Вообще, у пони-пегасов крылья заслуженно считаются местом довольно чувствительным и даже интимным. Создатели, чтоб им сто лет жить и двести раком ползать, постарались, пойдя ради выгоды на поводу у фанатов сериала.

Но Рейнбоу не возражала. Доктор Салазар в свое время вообще в такие места руками и диагностом залезал, в приличном обществе и не скажешь.

– А все же, кто ты такой, док? – спросила Дэш. – Салазар мне знакомый еще по тому миру, а ты откуда взялся?

Руки убрались от крыла, чтобы через секунду смениться стетоскопом.

– А я, маленькая Дэши, – сказал доктор, – тот, благодаря кому ты вообще появилась на свет. Равно как и миллионы других пони.

– Чего?! – навострила уши пегаска.

– Я – доктор Герард Хаузер. До того, как работать на то, что в будущем станет БРТО, я стал известен как «новый Менгеле», если это о чем-то тебе говорит.

– Не особо. А если коротко?

– Если коротко, это я придумал, как сделать живых маленьких пони. Всех. Моими руками были собраны наборы ДНК, под моим руководством создавались и тестировались прототипы. Первая пони…

Голос человека дрогнул, он оборвался.

Рейнбоу подождала пару секунд, потом спросила:

– Схоронил?

Доктор Хаузер ответил не сразу:

– Да. Твайли, доченька моя…

– Кто бы сомневался, – фыркнула Дэш, хотя сердце ее сжалось. – Кем еще могла быть первая пони, как не Твайлайт Спаркл?

– Я был убит горем, а Твайли стала искоркой света в моей жизни, – сказал доктор, – к тому же, она была так похожа на мою дочку.

– Мудак ты, – процедила Дэш, чувствуя волну поднявшейся к человеку неприязни. – Все бы вам, человекам, плюшки-игрушки, а о наших чувствах хоть кто-нибудь подумал? Благодетель хренов! Создатель проклятый, просили тебя…

Дэш не оборачивалась и не видела этого, но каждое ее слово хлестало старика, будто плеть. Он прикрыл глаза и тихо сказал:

– Я не думал, что все будет… так.

– Как?

Доктор Хаузер вздохнул:

– Я даровал жизнь целому виду и обрек его на адские страдания. Заигравшись в бога, я даже не думал о том, какую ответственность, какое невыносимое бремя взвалил на себя... Бог дал своим творениям свободу выбора, а я бросил своих детей на съедение Молоху, и за это я буду расплачиваться вечно, потому что такому нет прощения. Как же безжалостно была наказана моя гордыня…

Дэш не знала, как ответить на это. Действительно, каково было знать, что твои создания стали просто средством выколачивания прибыли и удовлетворения прихотей покупателя? С другой стороны, он ведь наверняка знал, на что шел, оживляя древний мультик для детей…

Повисло тягостное молчание, и вскоре доктор принялся осматривать и ощупывать второе крыло.

– Ну что? – глухо спросила пегаска через минуту.

Чуткие пальцы перестали неуверенными движениями перебирать голубые перышки, скрывающие в себе чудо биотехнологии, настоящие резонаторы А-поля. Поля, способного сделать возможным полет на коротеньких крыльях.

– Соматически все нормально, – отозвался доктор ровным голосом, – но судя по всему, есть только один способ вернуть тебе полет.

– Какой? – оглянулась Дэш. – И что за сено значит это слово, что ты сказал?

– Это значит, что физически твой антиграв в полном порядке. Но лечение возможно только дорогой ценой…

Рейнбоу словно током ударило. Воистину, стоило лишь немного расслабиться, и вот, человеческая натура тут же явила себя со своей привычной неприглядной стороны.

– Что?! – прошипела она, но затем сжала зубы, поняв, что не ослышалась. – Ах ты ж, сука…

Подавив желание впечатать задние копыта в покрытое морщинами лицо, Рейнбоу встала и повернулась к доктору. Тот оставался спокойным и смотрел на пегаску как-то… грустно.

Но Дэш уже завелась:

– Так, значит, ты вопрос ставишь. Ну хорошо. Я вслух готовность свою выражала, и от слов не отказываюсь. Раз такова цена…

Судорожными движениями она взялась за застежку пижамных штанов. Сердце тревожно колотилось в груди, и мысленно пегаска проклинала свой слишком длинный язык. Как назло, пуговица не поддавалась.

Ладонь доктора вдруг легла сверху голубого копыта. На стол капнуло, и Рейнбоу обнаружила, что это ее собственная слеза.

– Что ты, маленькая, – сказал человек тихо, – никто тут от тебя такого не потребует, слышишь? Никогда.

– Тогда что тебе надо? – шмыгнула носом пони, не поднимая взгляда рубиновых глаз. – Людям от меня всегда были нужны только порево да кровь на потеху…

– Не здесь и уж точно не мне. В мире Дорог всегда есть особая цена тому, что он забирает.

Рейнбоу Дэш опустилась на круп и сложила крылья. Зло утерлась копытом и подняла взгляд мокрых глаз на пожилого человека. Она чувствовала раздражение и стыд, злость и надежду, все вместе. Боялась и хотела услышать то, что скажет тот, кто положил начало понячьему роду в мире людей.

– И что же мир Дорог требует от меня, в таком случае? – тихо спросила она.

– Ты должна будешь оставить здесь мышку и лисицу, – ответил доктор, – и пойти дальше одна. Вернее, полететь.

Рубиново-красные глаза удивленно распахнулись. Пегаска несколько мучительно долгих секунд смотрела в лицо доктору. Потом взяла пижамную рубашку, будто специально сделанную на пегаса от «Хасбро» и оделась.

Зубы сами собой сжались, когда в голове будто раздался голос двойника:

«Никогда, слышишь, никогда Рейнбоу Дэш не купит свою мечту такой ценой!»

Не смотря на доктора, она спрыгнула со смотрового стола и пошла на выход. И лишь в дверях обернулась.

– Нет, – сказала она. – Можете говорить что хотите про меня. Отнимать что хотите. Но у меня. Не у тех, кто со мной, ясно?

С этими словами она вышла, подавив желание как следует приложить дверью об косяк. Но дребезжащее стекло и хлипкие доски могли наделать много лишнего шума, а привлекать внимание было и вовсе ни к чему.

Если бы Рейнбоу Дэш, бывшая Вендар, встретила творца своего вида буквально несколько дней назад, еще до того, как прошла какое-то расстояние по таинственному Пути, пожалуй, не обошлось бы без копытоприкладства. Положа копыто на сердце, ей и сейчас хотелось, несмотря на почтенный возраст доктора, подправить ему физиономию.

Но теперь она сдержалась. Как показал опыт буквально сегодняшнего дня, в этом мире так просто все не решается.

Вернувшись в палату, Рейнбоу плюхнулась на кровать и отвернулась к окну, не слушая расспросов Гайки. Когда же та, обеспокоившись молчанием пони, вконец достала повторяющимся вопросами, пегаска на мгновение обернулась и сказала резче, чем хотела:

– Дай мне спокойно подумать!

Гайка, которая вздрогнула от такого тона, замолчала. Мелькнула тревожная мысль, не обидел ли кто подругу. Но потом отбросила эту мысль: Рейнбоу не стала бы замыкаться в себе, случись что-то действительно плохое.

Пегаска же, радуясь наступившей, наконец, тишине, вздохнула и сосредоточилась на своих мыслях.

Когда-то давно ей очень хотелось встретить Рейнбоу Дэш. Не первую из серии, а ту, придуманную, из мультика. В общем, выплеснуть свой гнев на того, кто заложил основу той жизни, на которую оказалась обречена Рейнбоу Дэш Вендар.

А еще лучше – того человека, который дал начало понячьему роду в мире людей.

Вот только первая в реальности не существовала, а второй умер еще до появления на свет той, в чьем синтпаспорте значилась прим-фамилия Вендар.

И сейчас, встретив своего создателя, Рейнбоу Дэш даже не знала, как к этому относиться. Ее тогдашние и теперешние желания стали отличаться, и она не могла понять, почему. И в какой момент это началось. В той, прошлой жизни, когда она отказалась от мести малявке Скуталу и более того, ценой своей жизни купив возможность сбежать ей и ее друзьям? Или недавно, в этом мире, после шторма и встречи с собственным страхом?

Ответов не было. А те, что были, порождали лишь новые вопросы.

А еще у Рейнбоу Дэш болели раны. Старые и новые. На шкуре и на сердце.

Раньше она с такого напивалась в штопор, а сейчас отчего-то не хотелось. А чего хотелось, было непонятно, и от того – еще тяжелей. pan>

<�2��=

Глава 08. Призраки былого

По лунному лучу ссыпаясь пылью,

В твое полузакрытое окно,

Касаюсь щек пушистою ковылью

И проникаю горечью в вино.

Беспомощно ищу я тень улыбки,

В глазах твоих, холодных как мистраль;

Скользнуло что-то легкой серой рыбкой.

Ты плачешь, только мне тебя не жаль.

 

Закрыться на замок предельно просто,

В кругу из звезд и догоревших свеч.

Но чье угодно лопнет благородство,

В ответ на безразличия картечь.

Немного слов, за слогом не гоняясь,

Сказать в свою защиту мне позволь:

«Не знаешь ты, как трудно жить, скрываясь,

И тайну превращать в слепую боль».

 

Слепой душе не достается жалость,

Коль скоро та к границе приведет.

Где нежность превращается в усталость

И ненависть кривит победно рот.

Я снова в пустоту кидаю камень,

На дне колодца видя влажный блеск.

У края замираю временами,

Надеясь на ответа робкий всплеск...

 

(С) Канцлер Ги

 

---

 

На следующий день Рейнбоу ходила завтракать одна: Гайке и Олли доктор Салазар прописал утренние процедуры, а в отношении пегаски ограничился пригоршней таблеток и уколом от столбняка, который сделал прямо в палате.

От кого другого Дэш ни за что не потерпела бы такого обращения. Но доктор Филип-Жозеф Салазар пользовался в глазах бывшей Вендар безграничным доверием во всем, что касалось медицины.

В столовой оказалось самообслуживание на уровне шведского стола: подходи и бери что хочешь.

Набрав себе всяких салатиков, овощей и фруктов, пегаска в кои-то веки наелась досыта привычной для понячьего организма пищей.

Ради такого можно было даже наплевать на других пациентов, что шумели и толпились в столовой клиники. И хотя тех было всего ничего, человек шесть, для пони они все равно казались толпой.

Да и сама клиника не поражала размерами. Да и как иначе в маленьком городе, где, очевидно, все знали друг друга? Да и болели тут, похоже, нечасто. Другие пациенты не выглядели столь потрепанными, как маленькая пони, но при этом на нее внимания обращали не больше, чем на других.

Дэш это более чем устраивало.

Возвращаясь в палату, Рейнбоу зашла к доктору Хаузеру, который снова коротал день в компании мензурок со спиртом. Войдя в темную ординаторскую, пони привлекла внимание человека покашливанием.

Когда же взгляд затуманенных спиртовыми парами глаз сфокусировался на стоящей в сумерках пегаске, та сказала:

– Док, я скоро уйду и хотела кое-что сказать на прощание.

– Да? – в голосе доктора Хаузера послышалась надежда.

– Просто хотела рассказать, кто я и что я. Не подумайте, что я жалуюсь… но просто надо, чтобы Вы знали. Так вот, моя жизнь была самым настоящим смердящим куском навоза…

Рейнбоу говорила долго и почти не прерывалась, лишь иногда стискивая зубы от застарелой душевной боли. На лице человека то же самое, но пони заставляла себя не думать об этом.

Наконец, она закончила свое повествование боем в заброшенных руинах и подвела краткий итог:

– ...и если Вы ищете прощения, то от меня его не получите. Меня не научили прощать. Но знайте, что таких как я, – тысячи, если не миллионы. Оставшихся там, в том мире, к созданию которого Вы приложили руку. Просите прощения у них.

С этими словами пони развернулась и вышла, снова подавив желание погромче хлопнуть дверью.

У своей палаты она столкнулась с Филипом-Жозефом Салазаром, который как раз выходил с Гайкой, сидящей у него на ладони.

– О, вот и ты, – улыбнулся он, – а я уж думал искать тебя. Идем в смотровую.

– Зачем? – мрачно осведомилась пони, но доктор будто не заметил угрюмого тона:

– Посмотрим как ваши швы и сменим повязки. Заодно и поговорим, прежде, чем вы отправитесь дальше.

Пони переглянулась с Гайкой. В глазах у обеих светилась одинаковая надежда.

– А можно будет? – спросила Дэш, держась рядом с человеком.

Она-то была готова попросту сбежать из больницы, как только позволит здоровье всех членов своеобразного отряда.

Звук копыт немного глушила потертая бесчисленными ногами пациентов ковровая дорожка темно-зеленого цвета с неброским узором изломанных разноцветных полос.

– Как раз это я и хочу выяснить. Еще не хватало, чтобы вы свалились где-нибудь на обочине только из-за того, что не рассчитали силы или что швы разошлись.

В смотровой оказалось светло и чисто. На одном из столов лежал и, очевидно, ждал доктора Салазара фиолетовый дракончик, почему-то с гривой белого цвета, и что-то чиркал в блокноте зажатым в когтистой лапе карандашом.

Пока осмотру подвергался чешуйчатый пациент, Рейнбоу начала рассказ о своем визите к доктору Хаузеру.

– …ну и я его послала, – закончила пегаска, в то время как человек осматривал шов на ее ноге. – Выискался тоже…

– Это было очень грубо, Дэши, – ответил доктор Салазар. – У Герарда и без того кошки на душе скребут не переставая, а твои слова его вообще как ножом…

– Док, – уши Дэш опустились, но не из-за того, о чем можно было бы подумать, – ну хоть Вы-то скажите мне нормально, почему я не могу летать? Что я такого сделала?

– Доктор Хаузер был искренен, – пояснил пожилой человек, взъерошив радужную гриву отеческим жестом. – Вот, Тэурус тоже не может взлететь, хотя и у него все в порядке. В конце все вернется, поверь, но если сейчас, то цена будет высока.

Дэш хмуро посмотрела сперва на дракончика, на которого показал доктор, затем на него самого. Но тот снова погладил ее по гриве и добавил:

– Пойми, это не я придумал. И поделать ничего не могу...

– Ну и ладно, – буркнула Рейнбоу, отведя взгляд и сжав зубы. – И почему всем так нравится отрезать от меня кусочки? Сперва свобода, потом любовь, теперь вот это…

Доктор Салазар остался невозмутим:

– Есть и такая теория, что мир Дорог помогает Идущим переосознать некоторые вещи. Например…

– Да поняла я, поняла, что это просто проверка, – сварливо перебила Дэш.

– Да, – кивнул человек.

– И Вы теперь почините мой антиграв? – навострила уши Рейнбоу, но доктор вздохнул и покачал головой:

– Нет.

– Но почему?!

– Потому что он не сломан. К тому же, это обесценило бы твою жертву. Кроме того, этот вопрос вообще не из области медицины, мне думается.

– То есть все переживания зря?

– Нет. Ты поняла, насколько ценна жизнь твоей спутницы. Ты начала понимать ценность дружбы, так что вы сюда пришли определенно не зря. Да и подлечиться вам всем нелишне.

Рейнбоу покосилась на Гайку и села на круп, скрестив передние ноги на груди. Мышка было решила, что пегаска сейчас начнет возмущаться или требовать, но та ничего такого не сказала.

Казалось, она сильно, и доктор успел завершить нужные манипуляции с повязками и таблетками относительно всей компании.

– Окей, док, – сказала Рейнбоу Дэш, когда настала пора вернуться в палату, – а что дальше?

– В каком смысле?

Пегаска пояснила:

– Вы сказали, что ждали меня. Мы встретились. Что дальше?

Доктор, лечивший Рейнбоу Дэш Вендар все ее детство и часть юности, ответил не сразу:

– Знаешь, Дэши, все эти годы я ждал тебя, чтобы попросить прощения… И теперь, получив его, я понимаю, что все еще нужен здесь. Поэтому я должен остаться. Просто чтобы помогать и дальше тем, кто в этом нуждается.

– Мне не за что Вас прощать, – сказала пегаска, вздохнув, затем подчеркнула. – Вас – не за что. Алекс – это тот человек, который добьется своего в любом случае. И вообще просто чудо, что Вы нашли в себе силы перечить Вендару, чего никто и никогда не делал, тем более ради меня.

– Почему никто не делал? – поинтересовалась Мышка.

– Кто пытался – потом горько жалел, – пояснила Рейнбоу Дэш, ковырнув пол копытом. – Взять ту же Даймонд Тиару Ингред. Помнится, Алекс на ней живого места не оставил как-то…

Доктор Салазар сказал:

– Спасибо, Дэши. Мне очень важно было услышать это от тебя.

Лазурные уши снова встали торчком:

– А может, все-таки… – начала она, но доктор с улыбкой погладил радужные пряди и покачал головой:

– Даже если предположить, что здесь по волшебству появится автодок и нейропрограмматор, а их тут нет, то твои крылья наверняка здоровы. Я уже сказал, что дело тут, скорее всего, не в этом.

На мордочке Дэш появилась усмешка:

– Так ничего, стало быть, не изменилось, доктор Салазар? Видимо, не так уж важно было, пришла я или нет. Я вообще могла пойти другой дорогой и окочуриться где-нибудь в степи.

Человек не обиделся. Морщинистая рука вновь погладила короткую радужную гриву, а Гайка в очередной раз подивилась, что Дэш Вендар позволяет кому-то трогать себя.

– Кое-что изменилось, Дэши, – сказал он, и пегаска обратила внимание, что на старческом лице даже как будто поубавилось морщин. – Теперь я получил твое прощение, и в моей душе наступил, наконец, мир. И ты вряд ли промахнулась бы мимо клиники. Даже если ты сознательно не искала встречи со мной… тебя могло привлечь мое желание встречи. И заодно – доктора Хаузера, пусть и косвенно.

– Ну, я рада, что смогла помочь с этим, – буркнула Рейнбоу. – Ничего особенного…

Она изо всех сил старалась не показать, как ее тронули и смутили слова старика, но получалось из копыт вон плохо.

– Найди свои ответы, – сказал доктор Салазар, – как водится в Мире Дорог.

Рейнбоу прикрыла глаза, которые снова неприятно защипало.

Но она сдержалась. И даже нашла в себе силы робко улыбнуться.

Кто бы сказал, что Рейнбоу Дэш Вендар может так улыбаться, никто из знающих чемпионку арены не поверил бы…

---

 

Когда пегаска вышла из смотровой с Гайкой на спине и в сопровождении белой лисички, мышка вдруг подала голос:

– Спасибо, Рейнбоу Дэш.

– За что же? – не огладываясь, спросила радужная пони, продолжая свой путь к палате.

– Все за то же. Что снова не бросила меня.

Пегаска вздохнула и, подняв взгляд к потолку, произнесла тоном, который никак не вязался с ее видом:

– Дорогая принцесса Селестия. Сегодня я поняла, что сена-с-два я в этом мире еще когда-нибудь полечу, и что понятия не имею, на кой жмых обменяла крылья на жизнь мелкой мышиной зануды и ходячего белого коврика.

– А все же, почему? – спросила мышка. – Дальше ты могла уже лететь. Ты говорила, я ничего не значу. Тогда почему ты отказалась?

– Ты не бросила меня. Не осталась со своим прошлым… то есть, с чужим… в общем, с Брейном. Сражалась с волком, когда я уже, считай, продула эту схватку…

Пегаска замолчала. Маленькая ладошка осторожно погладила короткую шерстку на шее пони, но та не обратила внимания.

– Мне тоже пришлось сражаться со страхом, – призналась Гайка.

– Да я уж поняла, чай не настолько тупая… Знаешь, я вот сейчас задумалась над твоими словами. Это, наверное, потому, что за многие и многие года ты, да и этот комок белой шерсти, стали теми, кто впервые отнесся ко мне нормально. Без какого-то скрытого, разорвать мою задницу, интереса…

 Можно было продолжать эту дискуссию, но Гайка решила сменить тему:

– Помнишь, ты говорила, что хотела бы встретить и избить того, кто ответственен за то, что ты – Рейнбоу Дэш? Ты его встретила. Что же ты не воплотила в жизнь свою угрозу, когда узнала, кто он такой?

Рейнбоу все же соизволила обернуться, и в глазах ее не было ни смущения, ни раздражения:

– Смеешься, что ли? – спросила пони. – Сам дьявол не придумал бы для него большего ада... Да он воспринял бы тумаки от меня как благословение.

– Так тебе его жалко? – спросила Гайка.

– Да нет!.. – слишком поспешно для правды выпалила Дэш, открывая копытом дверь палаты. – Просто я не... сторонница такого. По мне – так набить морду и отпустить с миром... Проклятье, я не знаю!

Гайка вздохнула.

Ей были знакомы эти чувства, когда вдруг пасуют выработанные жизненным опытом навыки, а годами чаемая цель вдруг буквально рассыпается прахом в руках. Или, хуже того, оказывается вовсе не тем, чем ожидалось.

– Может быть, стоило сказать, что ты его прощаешь? – спросила мышка, осторожно слезая со спины пони.

– Я подумаю, – буркнула Дэш, – но не обещаю.

– Почему?

– Потому что сама не уверена, могу ли его простить. С одной стороны, он меня создал. Пусть и не сам. А с другой – я не испытываю благодарности за ТАКУЮ жизнь.

Все трое зашли в свое временное жилище. Белая лисичка Олли с трудом, но запрыгнула на кровать. Гайка же взобралась по специально приставленной игрушечной лесенке. Для нее кровать была чем-то ужасающе огромным, и разве что подобранные по размеру лоскут и подушечка для булавок, позволяли миниатюрной мышке не пользоваться огромными для нее одеялом и подушкой.

Рейнбоу же залезла на свое место и уже привычно отвернулась к окну, чтобы подумать без созерцания попутчиков.

Не хотелось думать о человеке, который воплотил в мире людей маленьких пони из мультика и который потом горько раскаялся в этом. А не думать не получалось.

С одной стороны, Дэш жила на этом… и любом другом… свете лишь благодаря ему. А с другой, ее жизнь, как и жизнь множества других пони, никак не назовешь счастливой. И это тоже, выходит, по его вине.

Дэш внутренне разрывалась между благодарностью и желанием сорвать на ком-то свои старые обиды. И при этом понимала, что и тому и другому решению не хватает чего-то важного и неуловимого…

Ей никак не удавалось сообразить – чего, и это не давало покоя...

---

 

После обеда, на который в этот раз сходили все обитатели палаты, Рейнбоу Дэш нацелилась на книги, стоящие в остекленном шкафу. В конце концов, все время предаваться мрачным раздумьям было слишком тяжело и скучно, хотелось отвлечься хоть на что-то. Понятное дело, любимых книжек про Дэринг Ду тут не было, но может быть, завалялся Жюль Верн или Стивенсон? Или, на худой конец, Толкиен или Гаррисон?

Интерес вызвал увесистый томик с аббревиатурой «FoE» и стилизованным изображением головы эквестрийской единорожки. Черная потертая обложка навевала неясную жуть, которая в то же время неудержимо привлекала…

Но когда Рейнбоу уже протянула к нему копыто, ее взгляд случайно выцепил в общей массе другую книгу – «Хроники Нарнии», очень любимую в детстве. Слегка улыбнувшись, Дэш решила, что пора освежить воспоминания, и вскоре уже валялась на кровати, погрузившись в чтение.

Сколько прошло времени, она не взялась бы сказать. Но внимание привлекла какая-то возня в коридоре. Немного более суетливая, чем обычно. Пегаска не обратила бы внимания, если бы не характерный перестук понячьих копыт, приглушенных больничным ковром.

Лазурные уши навострились, и слуха достиг приглушенный дверью разговор:

– …сама. Поэтому будь джентльпони и не беспокой ее, – говорил доктор Салазар.

– Мне все равно! – громко ответил голос, заставивший Рейнбоу Дэш испуганно вздрогнуть и прижать уши. – Я хочу ее видеть! Сейчас!

– А не ты ли говорил, что с прошлым покончено навек, когда пришел сюда, Соарин? – вкрадчиво поинтересовался доктор.

Пегаска почувствовала, что дрожит. Вероятно, Соарин Пишчек узнал о присутствии в этом мире бывшей Вендар от своей Рейнбоу, которая Кемпбелл («Вот же трепло радужное!»), и, позабыв обо всем на свете, ринулся на свидание.

Мысли смешались, а бессильные крылья невольно расправились от бури эмоций.

Тот, кого Дэш в той, прошлой жизни, успела если и не полюбить, то влюбиться точно, сейчас стоял в больничном коридоре, отделенный лишь тонкой дверью, которая даже не запиралась изнутри.

И в последнюю очередь пегаске хотелось слышать, почему он тут, в странном потустороннем мире.

– Я иду к ней, доктор! – тем временем решительно проговорил Соарин за дверью. – Уйдите с дороги, это не Ваше дело!

– Я тебя предупредил, – послышался ответ, и цокот копыт жеребца стал приближаться.

Едва соображая, что делает, Рейнбоу Дэш сорвалась с койки и под изумленными взглядами Гайки и Олли… спряталась в шкафу, где сейчас лежали их вещи.

Мышка и лиса не успели ничего ни предпринять, ни даже спросить, как дверь в палату открылась, и послышался голос, не оставляющий сомнений в его принадлежности:

– Где Рейнбоу?!

– Понятия не имею, – ответил спокойный голос Гайки. – А ты, собственно, кто?

А еще Дэш услышала приглушенное рычание, которое издала белая лиса.

– Я… я Соарин Пишчек, – проговорил пони. – И я ищу Рейнбоу Дэш Вендар. Где она?

«В Нарнии, блин! – мелькнула у пегаски мысль, навеянная книгой. – И чего ты приперся!»

– Здесь вроде бы не тюрьма, и она свободна быть, где ей вздумается. Да хоть бы и за километр от города.

Судя по глухому хлопку, крылья Соарина распахнулись от переполнивших его чувств. Перестук копыт засвидетельствовал, что тот снова огляделся.

– Не играй со мной, мышь, я знаю, она где-то здесь! – в голосе пегаса послышался гнев.

– Слушай, – снова заговорила Гайка, – Дэш не святая. Никто из нас не свят, кто попал в этот... мир. Но не пора ли забыть прошлые обиды? Зачем мстить?

На мгновение повисла пауза. Очевидно, пегас собирался с мыслями.

Наконец, снова раздался его голос:

– Ты думаешь, я пришел сюда мстить? Да я любил ее! – Дэш в шкафу вздрогнула, а Соарин продолжил совсем тихо. – И до сих пор люблю...

В голосе Гайки послышался металл:

– И ты не смог придумать ничего лучше, как ворваться в палату и начать кричать, причем с таким видом, будто собираешься ее сожрать!

– Извините... – тихо сказал пегас.

– Мальчишки всегда мальчишки, несмотря на размер и вид. Только вы... эй!

Послышался стук копыт и шуршание ткани. Очевидно, пегас заглянул под кровать.

– Ты что творишь?! – возмутилась Гайка. – Отойди оттуда!

Голос Соарина раздался совсем рядом со шкафом, где спряталась Дэш:

– Она ведь тут, да? Я чувствую...

Дэш обнаружила, что натурально дрожит. От страха, неопределенности, от образов из прошлого… Хотелось чего-то надежного, привычного. Того, что не будет терзать и без того намозоленную душу все новыми и новыми следами из прошлого.

Копыто, которым Рейнбоу упиралась в пол шкафа, вдруг почувствовало прикосновение холодного металла. Подцепив находку, Дэш поняла, что это небольшой нож. То ли медицинский скальпель, то ли еще что, но наличие хоть какого-то оружия немного уняло бушующую в душе панику.

Не то чтобы Рейнбоу Дэш была готова использовать клинок по назначению, но чувство гнетущей беззащитности перед обстоятельствами немного отступило.

Пегаска вновь вслушалась в разговор снаружи:

– …не рычать на меня? – спросил Соарин.

– Скажи ей сам, – ответила Гайка. – Олли разумна и все понимает.

– Что я тебе сделал? – вновь послышался голос пегаса, которому ответило хрипловатое тявканье лисицы.

– По-моему, она хочет, чтобы ты ушел, – сказала Гайка, – уж не знаю почему.

– Но вы мне даже не сказали, где найти Дэш! – с чувством воскликнул пегас, но его снова прервало гневное тявканье Олли, перемежающееся с рычанием. – Ладно, ладно, ухожу!.. Но я еще приду, так и знайте!..

Дверь палаты закрылась, и перестук копыт вскоре стих, но Рейнбоу не спешила выходить, пытаясь справиться с нервной дрожью…

…Гайка Коннорс, немного подождав, спрыгнула с кровати и подошла к шкафу, в котором спряталась радужная пони.

– Дэш, он ушел, – позвала она. – Ты можешь выходить.

Ответа не последовало, и Гайку кольнуло беспокойство. В голову даже полезли мысли о раскрывшемся шве и потерявшей сознание Рейнбоу.

Не без труда открыв створку шкафа, мышка встретилась взглядом с мокрыми рубиновыми глазами, поднявшимися навстречу.

– Закрой дверь! – резко сказала пони. – Что уставилась?!

– Рейнбоу, – сказала Гайка примирительно, – ну чего ты?

Пони не ответила и отвела взгляд. Она сидела на вещах и свертках одежды почти в человеческой позе, и подошедшая Олли вдруг положила ей мордочку на колени.

Она и пони встретились глазами, и Рейнбоу прочла в них сочувствие и понимание, которые в жизни всегда предпочитала не замечать. По крайней мере, после того, как перестала их искать в других.

Рейнбоу хлюпнула носом и неожиданно для самой себя осторожно погладила лисицу копытом. Как ни странно, это даже в чем-то помогло.

Гайка деликатно отвела взгляд. И даже оставила пегаску в покое на какое-то время, вернувшись к койке.

Вскоре раздался перестук копыт: немного пришедшая в себя Рейнбоу подошла и перебралась обратно в постель.

– Я готова признать, что пора сваливать, – сказала пони, зло хлюпнув носом. – Причем чем скорее, тем лучше. Предлагаю прямо сегодня вечером. Я лично чувствую себя достаточно хорошо, чтобы если и не скакать галопом, то, по крайней мере, идти.

Буквально минуту назад Гайка хотела поговорить с Рейнбоу Дэш о том, что ей надо объясниться с Соарином. Даже придумала аргументы на случай, если пегаска начнет возражать.

Но буквально за пару секунд до того, как Рейнбоу вылезла из своего укрытия, ей на глаза снова попался натуральный призрак из прошлого, сидящий на лавочке и смотрящий прямо в окно палаты.

Будто бы зная, что она, Гайка Коннорс, здесь.

Поэтому отважная мышка, столько лет бывшая глазами и ушами мистера М в Европейском Гигаполисе, сказала, тщательно давя дрожь в голосе:

– Да, ты права. Надо идти…

---

 

…Лисица и пони с антропоморфной мышкой на спине рысили по дороге под лучами обоих солнц. Асфальт и здесь не пощадило время, и то тут, то там, виднелись проплешины, в которых можно было разглядеть плотно пригнанные камни желтоватого цвета.

Гостеприимный городок постепенно отдалялся. Но позади вдруг раздались торопливые человеческие шаги, к которым вскоре присоединились звуки тяжелого дыхания.

Попутчицы, не сговариваясь, обернулись лишь для того, чтобы увидеть спешащего доктора Герарда Хаузера.

Тот, даже не переодев белого халата, целенаправленно пытался догнать сбежавших пациентов, и Рейнбоу про себя решила, что как только старик дойдет до них, то будет витиевато послан в ответ на любое предложение вернуться в больницу.

Конечно, раны от недавнего столкновения с чудовищным волком были еще свежи, но уже почти не беспокоили, если не делать резких движений. То ли виной тому было свойство этого мира воплощать желания, то ли местная медицина была примитивной только с виду, Рейнбоу было плевать.

– Подождите… – прохрипел создатель пони-синтетов, останавливаясь рядом и тяжело опираясь на колени. – Вы кое-что… забыли…

Пегаска, уже собравшаяся было дать пожилому доктору пусть и сдержанную, но решительную отповедь, проглотила рвущиеся с языка слова.

– Что? – на всякий случай уточнила она, и на мордочках и лицах остальных читался тот же самый вопрос.

Доктор Хаузер залез в карман и протянул Дэш сложенный лист бумаги. Та машинально его взяла, но потом подняла взгляд на того, кто еще при жизни получил прозвище «новый Менгеле»:

– Что это?

Герард Хаузер не стал юлить и отпираться:

– Сегодня пришел один жеребец и очень хотел тебя видеть. Подумал, ты сама, если захочешь, зайдешь к нему, но как оказалось, вы уже ушли. Но он настоял, чтобы я передал письмо, если ты так и не соберешься к нему. Сказал, там все, что он не успел…

– Я поняла, – холодно сказала пегаска и убрала листок в карман, – потом прочитаю.

– Уверена? – спросил доктор, и пони только кивнула:

– Не хочу принимать решения на эмоциях. Сначала отойду подальше.

– Ничего не хочешь мне объяснить? – осведомилась мышка.

– Нет, – отрезала Рейнбоу, не смотря в ее сторону. – Идем.

Гайка еще пару раз оглянулась на человека, который провожал взглядом Идущих. Дорога послушно ложилась под их ноги, и эти трое сейчас шли по своему общему Пути…

…Мышка бросила взгляд на город, отдаляющийся с каждым шагом. Вскоре тот начал подергиваться туманной дымкой, которая казалась чрезмерно густой для такой сухой и теплой погоды. Но мышка мысленно велела себе не удивляться странностям погоды.

Попутчицы переговаривались, коротая время. Гайка пересказывала содержание прочитанной в больнице книжки, где рассказывалось о человеческом мальчике, которого звали Том Сойер. И хотя мышка явно не одобряла творящееся в книге, Рейнбоу не могла не признать, что этот Том ей определенно нравился. Пожалуй, если бы не железная дисциплина, она и сама бы ввела себя похоже.

«Попади ты к Алексу, живого места бы на заднице не осталось», – мелькнула мысль наравне с той, что прежний хозяин попросту украл детство радужной пегаски, а наивная поняшка даже не заметила этого.

Взобравшись на один из холмов, пони вдруг притормозила и присвистнула:

– А вот это что-то новенькое.

Мышка, увлекшаяся пересказом, осмотрелась, и увидела, как дорогу пересекает еще одна, точно такая же. Тот же старый асфальт, тот же камень под ним. Пыльные обочины и трава, пробивающаяся сквозь щели.

А еще – знакомый уже фиолетовый дракон, бодро шлепающий лапами по протертому асфальту чуть в сторону от дороги Рейнбоу и Гайки.

Провожая взглядом дракончика, Дэш думала, куда сейчас устремлен этот вдохновленный взгляд.

– Любовь, – сказала вдруг Гайка.

– Что? – обернулась к ней Рейнбоу.

– Я говорю, его ведет любовь, – пояснила мышка. – Она ждет его, и он пройдет пешком весь этот мир, и не отступится.

Пегаска, прижав уши, испытала прилив смешанных чувств.

Во-первых, ей вдруг стало необъяснимо стыдно за свое жгучее желание во что бы то ни стало вернуть себе способность летать. А какой-то чешуйчатый в то же время готов ради своей мечты прошлепать целый мир на своих четырех.

А во-вторых, ее снова посетили воспоминания, которые ничего хорошего, в сущности, не могли содержать по определению.

– Любовь... – протянула Дэш, морщась от наступающих уже почти привычно образов, – как же банально, а…

…Когда Рейнбоу Дэш Вендар и Соарин Пишчек вышли из душа, в раздевалке гладиаторов уже никого не было. Часы показывали два ночи, и все пони разошлись по комнатам или уехали домой. О чем они будут судачить на следующий день, пегасов сейчас не волновало.

По идее, сегодня должно было быть выступление группы, и Дэш отпросилась у Алекса, но вечером стало не до того.

Смерть близкой подруги чуть не подкосила молодую Рейнбоу Дэш, и Соарин считал своим долгом не допустить, чтобы заводная и жизнерадостная кобылка вдруг замкнулась в себе.

Сидя под струями воды вместе с ней, пегас наслушался многого

Про строгого хозяина, имевшего в клубе репутацию жестокого садиста. Хорошо еще, что его любовницей была Рейнбоу Дэш Хоул, получавшая настоящее удовольствие от боли из-за сбитого в юности стоп-скрипта.

Про зачатки настоящей дружбы, что пыталась взрастить в себе небольшая группка гладиаторов.

Эта Рейнбоу Дэш была совсем юной, но кто-то (и скорее всего Вендар) заставил ее драться насмерть с первой настоящей подругой.

– Поужинаем? – спросил Соарин. – Бары и кафе еще работают...

– Угу, – буркнула в ответ пегаска, одеваясь.

Соарин еще в душевой заметил, что круп и часть спины пегаски исполосованы шрамами от хлыста или кнута. Раньше такого не было, но зато становилось ясно, почему с некоторых пор подопечная Вендара предпочитала мыться после всех.

Соарин уже хотел было спросить, но прикусил язык: кобылка была не в том состоянии. Да и причины были очевидны: Алекс Вендар.

Пегас всей душой надеялся, что изверг не заменит собственной подопечной уже порядком постаревшую Дэш Хоул, недавно разменявшую пятый десяток биологических лет и после каждой встречи с Вендаром отлеживающуюся по неделе. То, что бывалая пегаска тащится от боли и унижений, а также крупные пачки банкнот, что передавал ей каждый раз Алекс, не меняло ровным счетом ничего.

В кафе Рейнбоу Дэш Вендар немного пришла в себя после большой кружки безалкогольной шипучки (от предложенного сидра пегаска отказалась в такой панике, что жеребец не решился настаивать), мисочки фруктового салата и пары маффинов.

Даже улыбнулась на некоторые шутки Соарина, который, стараясь расшевелить пережившую трагедию подругу, болтал без умолку.

– А хочешь попробовать, что люди едят вместо сена? – спросил он.

Лазурные ушки встали торчком:

– Давай!

Соарин махнул копытом:

– Сэм, дай нам тарелку спагетти, с острым соусом!

– Без проблем, – отозвался бармен и не глядя ткнул в автоповара пухлым пальцем.

Через минуту перед двумя пони уже стояла огромная, исходящая пáром тарелка...

– Класс, – сказала Дэш, потянув носом. – Никогда не пробовала. Наверное, вредная пища, да?

– Не очень. По сути, просто мучное.

Когда обжигающая, острая масса итальянского блюда уже порядком уменьшилась, Соарин вдруг сказал:

– Смотри, как можно.

Он взял губами кончик спагетти и медленно втянул его с неприличным хлюпаньем, чем вызвал хихиканье Дэш и снисходительный взгляд Сэма.

По мнению последнего, все пони вели себя просто как дети. И на жизненные трагедии реагировали так же. Насмотревшись на сломанные судьбы и пустые глаза, бармен очень радовался, что хотя бы некоторые разноцветные лошадки не утрачивали своей чистоты и доброго взгляда на мир.

Сэм улыбнулся, когда Рейнбоу Дэш повторила жест Соарина, после чего оба пони весело захихикали.

Пегас, глядя на смеющуюся Вендар, почувствовал, как от сердца отлегло. Боль потери вернется к ней, но уже немного притупленной, и, в конце концов, отважное сердечко смирится, получив жестокий жизненный урок.

Но, по крайней мере, сейчас она сможет ненадолго забыть о боли, и как знать, может быть удастся сделать еще один робкий шажок вперед?

Соарин вдруг заметил, что макаронину, которую он начал втягивать в рот, с другой стороны точно также всасывает Дэш.

Вскоре носы пони оказались вплотную друг к другу. Соарин моргнул и решился. Он подался вперед, чтобы поцеловать Рейнбоу Дэш, но та вдруг, покраснев, опустила уши и отвела мордочку в сторону.

– Прости, – почти прошептала она. – Мне нельзя...

– Алекс тебе запрещает? – спросил Соарин, стараясь, чтобы голос прозвучал непринужденно.

– Он просто... еще не разрешил... В смысле, я не спрашивала. То есть он сперва хочет сам поглядеть... Понимаешь?

Рубиновые глаза поднялись на пегаса, и у того сердце сжалось от того, какой страх внушил Алекс Вендар бесшабашной девчонке с радужной гривой.

Сразу вспомнились рубцы, покрывающие лазурную шкурку под одеждой.

– Все хорошо, – сказал Соарин, – я понимаю.

Лазурные ушки снова навострились:

– Ты не обиделся?

– Ничуть, – уверил пегас. – Если хочешь, я сам с Алексом поговорю.

– Было бы круто, – к его облегчению, Рейнбоу усмехнулась знакомой озорной улыбкой. – Только давай после турнира, ладно? Мне надо будет усиленно тренироваться.

– Какого турнира? – удивился Соарин. – Юниоры не дерутся еще недели три!

– В том-то и дело, – кивнула Рейнбоу и с гордостью в голосе закончила. – Алекс выдвигает меня в чемпионскую лигу.

Пегас на мгновение потерял дар речи. Рейнбоу Дэш Вендар была отлично тренирована, прекрасно развита, но, по сути, еще оставалась подростком. Не исчезла пока некоторая костлявость, хоть и скрытая узлами тугих мышц, мордочка выглядела еще немного инфантильной по сравнению с более зрелыми пони...

«Сколько ей биолет? – подумал Соарин. – Семнадцать? Восемнадцать?.. В чемпионскую лигу обычно раньше двадцати пяти не суются...»

– Ничего не говори только, ладно? – улыбнулась Рейнбоу. – Алекс знает, что делает. И если считает, что я готова, значит так и есть. Кроме того, когда я на высоте, с ним куда легче договориться.

Соарин поджал губы и кивнул.

Ему очень хотелось рассказать, какие бойцы в лиге чемпионов. Но прекрасно понимал, что словами до Дэш сейчас не дозваться. Да и помогли бы они? Даже если удастся убедить ее, кто убедит Алекса Вендара?

– Проводишь меня до дома? – вдруг спросила пегасочка. – Я припозднилась, и Алекс хотя и не сердится, но не одобряет, когда я возвращаюсь одна. Наверное, волнуется за меня. Заодно покажу тебя ему. Пока на расстоянии. Что скажешь?

– Идет, – улыбнулся Соарин. – Доедай спагетти и полетели...

Улыбка, которой одарила его Рейнбоу Дэш, наполнила сердце пегаса теплой волной. Он мысленно пообещал сам себе, что после турнира сам попросит разрешения у Алекса Вендара пригласить на свидание его воспитанницу.

И если тот разрешит, сделать все, чтобы эта восторженная девочка стала счастливой…

…Рейнбоу Дэш помотала головой, отгоняя докучливые ведения.

– Ну мы что, до ночи тут будем стоять? Пора идти, – сварливо проговорила она, прянув ушами.

Чертовы видения накатили неожиданно, вновь вытащив на свет старательно загоняемые в самые глубины воспоминания о чувствах и возможном счастье.

– Можно подумать, у кого-то возражения, – невинно улыбнулась Гайка, которая хотя и не видела пережитого пегаской, но явно догадалась о видении.

Двинувшись дальше, попутчицы периодически бросали взгляд на постепенно отдаляющегося дракончика, пока тот не пропал в холмах. И когда в том направлении снова можно было бросить взгляд, никакой второй дороги, разумеется, уже не было видно.

– Так глупо получилось, – вдруг сказала Рейнбоу Дэш.

Гайка подождала продолжения какое-то время, но пони задумалась, и пришлось немного подбодрить:

– Ты о чем?

Уши пегаски дернулись, и та произнесла, все еще витая где-то в своих мыслях:

– Да я про Соарина. Я ведь так хотела найти его после… всего. Попросить прощения тоже. А тут вдруг… испугалась.

Она оглянулась. Огромные глаза оставались сухими, но где-то там, в глубине, будто бы шевелилась застарелая боль.

– Чего испугалась? – спросила мышка. – Что он оттолкнет? Ты разве не слышала, что он говорил?

– Слышала, – Рейнбоу отвернулась обратно и продолжила. – Он уже нашел свою Рейнбоу Дэш. Которая, лягать, совсем не похожа на меня. И любит он тот образ, который у него сложился, а от него давно уже ничего не осталось.

Гайка покачала головой:

– И все же я считаю, что он бы принял тебя.

– Ну да, – фыркнула Дэш, – а ту, вторую, тогда куда девать? Табун затеять? Да ну в сено такие расклады… Третий лишний.

– Чего уж теперь, – вздохнула Гайка, – ну хоть письмо потом прочитаешь.

Пегаска под ней вздрогнула.

Ей не хотелось признаваться, но даже этот небольшой клочок бумаги заставлял вспоминать ту боль, которую радужная пони при жизни успела причинить тем, кому она была действительно дорога.

Поэтому она просто перестала говорить, и тишину стал нарушать только размеренный цокот подкованных копыт…

Вскоре дорога «нырнула» в небольшой каньон. Река ушла отсюда давным-давно, и теперь ее место заняла дорога, хотя в низине по обочинам и появились две пересохшие и заросшие быльем канавы.

– Ну, хоть не жарко будет под двумя солнцами, – улыбнулась Дэш и покосилась на лису. – Что думаешь насчет пробежаться? А то мне лично хочется размять ноги.

Она подвигала крыльями, разминая их от долгого бездействия. Мысль о том, чтобы немного разогнать кровь после отдыха, выглядела весьма соблазнительной.

Лисица, разумеется, не ответила, смотря в глаза пегаске.

– Будем считать, что это «да», – сказала Дэш.

– А меня никто не спрашивает? – осведомилась Гайка со спины пегаски.

– Всем слабонервным предлагается покинуть цирк, – бросила Дэш и загарцевала. – Ну, настартвниманиемарш!

Выпалив последние слова скороговоркой, она рванула по дороге. Цокот копыт громко разнесся в каньоне, и на его фоне мягкая поступь белой лисицы была совсем неслышна.

При этом Рейнбоу помнила, что все участники похода еще не вполне оправились от ран, и щадила не только белую лису, но и себя: галоп отдавался в покусанную волком ногу неприятными толчками, и переходить на карьер пегаска не решилась. Да и лиса все равно быстро отстала: не с ее короткими лапками тягаться с легконогой пегаской!

Гайка же, вцепившись в ворот кожаной куртки изо всех сил, надеялась, что и самой Рейнбоу не хватит надолго: каждый скачок голубой пони отдавался болью в боку. Хорошо еще, не приходилось бежать самой, но все равно, попутчица иногда проявляла потрясающую безответственность.

Вскоре дорога сделала поворот и прижалась к одной их стен каньона, быстро взбежав на небольшой мостик. Сверху в небольшое озерцо падал высокий, но довольно вялый водопадик, тихо стекающий по скользким скалам. Из озера же брала начало речка, которая почти сразу заворачивала и продолжала неспешное течение параллельно с дорожной насыпью.

Зеленеющие вокруг воды заросли высокой травы и кустиков украшала одиноко растущая небольшая осина, раскинувшая ветви над озерцом.

И все бы хорошо, если бы пасторальный пейзаж не омрачало небольшое тело, вяло дергающееся в петле на самой толстой ветке...

Рейнбоу Дэш с невнятным ругательством затормозила, поехав по асфальту копытами. Подковки издали жалобный скрежет, полетели искры.

– Дэш! – крикнула Гайка.

– Вижу! – отозвалась та, переходя на быстрый шаг и приближаясь к телу.

Теперь, при ближайшем рассмотрении, можно было понять, что повешенный чем-то напоминает пони: те же пропорции головы и тела, пусть и худого до невозможности, такие же большие глаза. Но на этом сходство и кончалось: черный хитин заменял шерсть, изо лба торчал кривой и острый рог, а за спиной были сложены прозрачные крылья, которые подошли бы скорее насекомому. Привязанные к телу грубой веревкой. Вместо гривы по голове и шее шел тонкий фиолетовый гребень.

Никакой одежды на существе не было, но оно в ней не особенно нуждалось: все тело покрывали плотные пластины, а признаков пола не наблюдалось.

Рейнбоу, притормозив на мгновение, достала с пояса тот самый нож, который подобрала где-то в руинах того города-призрака, где началось их путешествие. Миг – и веревка была перерублена в лихом прыжке, и черное тело с неприятным сухим звуком шлепнулось на землю.

Правда, оценить ювелирно-точный удар эдаким огрызком было явно некому.

Гайка подбежала к странному существу, невзирая на оклик Дэш, и прильнула круглым ухом к груди несостоявшегося висельника.

– Надо сделать искусственное дыхание, – сказала мышка, оглянувшись на переминающуюся рядом пони.

– Тебе надо, ты и делай, – огрызнулась пегаска.

– Дэш! Его надо привести в чувство!

– Так бы и сказала, – ответил Рейнбоу.

Не успела Гайка заподозрить ничего двусмысленного, как пони, схватив бессознательное существо за рог, бесцеремонно сунула его голову в озерцо и стала там полоскать.

Мышка, у которой на секунду пропал дар речи, крикнула в полнейшем отчаянии:

– РЕЙНБОУ ДЭШ!!!

Пегаска прекратила свое занятие и обернулась. Вытащить морду странного пони из воды она то ли забыла, то ли сделала так специально.

Сделав над собой усилие, Гайка постаралась сохранить спокойствие и сказала ровным голосом:

– Дэш, если ему не сделать искусственное дыхание, он умрет.

– Да я бы не стала целовать трижды писанного красавца, чтоб ему жизнь спасти, а ты мне предлагаешь лобызаться с этаким уродом?!

С этими словами Рейнбоу вытащила странное существо из воды и бросила на песок, всем своим видом выражая отвращение.

Гайка же подумала, что из них троих только Дэш обладает достаточными размерами, чтобы оказать экстренную помощь неведомому существу, которое кто-то решил безжалостно повесить.

Здесь, в мире, где «нет опасностей».

Почему-то подобная мысль вызывала чувство решительного протеста.

– Не лобызаться, а делать искусственное дыхание! – предприняла Гайка новую попытку. – И вообще, может, это девочка…

– Один жмых! И я не шаловливка!

– Но надо же что-то делать!

На мордочке Дэш появилась недобрая улыбка:

– Конечно, давай оставим идиота в покое!

– Дэш...

– Двадцать лет Дэш!

– Он умирает. Или она. Прямо сейчас.

Рейнбоу, у которой кончились и без того не сильно многочисленные аргументы, беспомощно огляделась по сторонам. Встретилась взглядом с белой лисой, что сидела, прижав уши, и умоляющим взглядом смотрела на пони.

– А, да чтоб вас!...

С этим словами она, загнав подальше искушение перерезать существу горло, наклонилась к черной морде и резко выдохнула в приоткрытые губы. Потом приподнялась и с отвращением на мордочке стала повторять то, чему когда-то обучилась на кратком курсе выживания.

Мимоходом подумалось, что во рту у него, помимо нормальных зубов, еще и острые и выступающие, как у фестрала, клыки.

После усилий пегаски черное тело осталось лежать неподвижно. Дэш, утеревшись передней ногой, посмотрела на заламывающую руки Гайку и сидящую неподалеку лису и торопливо выпалила:

– Все, оно откинулось. Пошли уже, а?..

Гайка произнесла с нажимом:

– Дэш.

– Он откинул копыта, видишь?! – раздраженно огрызнулась та и пнула ненавистную уже тушку в бок.

Мышка не успела ответить.

Черное существо вдруг закашлялось, скрючившись в болезненном приступе, а его ноги судорожно задергались.

Рейнбоу почувствовала неимоверный соблазн пнуть неведомое существо еще разок. А лучше два. За то, что пришлось делать искусственное дыхание рот-в-рот – Дэш никогда не думала, что это настолько мерзко.

Этому существу явно не помешала бы зубная щетка.

Гайка тем временем обратилась к спасенному существу:

– Здравствуй. Ты меня понимаешь? Как ты себя…

Договорить она не успела. Издав злобное шипение, существо кинулось в атаку, и лишь молниеносное движение копыта Дэш позволило хрупкой мышке избежать серьезных увечий.

Пегаска, морщась от боли в раненой ноге, сшиблась с неизвестным существом.

Тренированное тело все сделало само: даже будучи в немного ослабленном состоянии, Рейнбоу Дэш Вендар оставалась профессионалом-гладиатором, чемпионкой Арены.

А странное пони-насекомое совсем не отличалось физической силой, хвала всем тутошним богам.

Дэш очень быстро удалось перехватить инициативу и мощным ударом с разворота влепить заднее копыто точнехонько существу в лоб. При этом единственно чудом не попав в короткий и кривой рог.

Черный пони, охнув, отлетел назад и остался лежать, оглушенный.

– Чтобы я еще раз послушала гребаные мышиные советы! – зло процедила пегаска, начав баюкать укушенную волком ногу.

Белая повязка немного покраснела: похоже, шов все же разошелся.

– Я… – начала было Гайка, но пони резко повернулась и прикрикнула:

– Ну что встали обе-две? Несите веревку… – увидев нерешительность на ее лице, пони оскалилась и добавила. – Или мне его добить?

После этих слов мышка бросилась к седельным сумкам за тонкой, но прочной полимерной веревкой. Не чета гнилой пеньке, на которой чуть было не расстался с жизнью странный пони…

---

 

…Рейнбоу Дэш и Гайка разожгли костер, оставив лисицу Олли стеречь пленника.

После драки со странным насекомообразным захотелось отдохнуть и поесть. По крайней мере, до того, как начинать допрос.

Рейнбоу не хотела признавать, но пробежка и последовавшая драка порядком вымотали ее ослабленный ранением организм, а Гайка перенервничала. Да и перемотать повязку на ноге стоило.

Хорошо еще, шов разошелся несильно, и, забинтовав рану потуже, удалось остановить кровь.

Наконец, костер был разожжен, котелок поставлен на огонь, а концентрат супа-пюре высыпан в воду. Оставалось только ждать.

Рейнбоу подошла к пленнику и, соблюдая осторожность, вытащила из клыкастого рта скомканный и не слишком свежий платок, служащий кляпом. Не для того, чтобы не позволить пленнику кричать, а просто чтобы не кусался, случись что: Дэш вовсе не хотелось печального опыта знакомства с маленькими аккуратными клыками.

На этот раз плененное существо не стало кусаться, а только уставилось на Рейнбоу фасеточными глазами.

– Ну и что вы будете теперь делать? – спросил он низковатым скрипучим голосом, и пегаска про себя решила, что это совершенно точно жеребец.

– Спрашивать, – буркнула Дэш Вендар, – например, зачем ты на нас набросился.

– А если не скажу? – осведомилось существо. – Если буду молчать? Засунешь мне в рот кляп и оставишь здесь?

Дэш беспомощно оглянулась на Гайку, но та тоже пожала плечами. Прибегнуть к пыткам им даже в голову не пришло: обе слишком хорошо знали на себе, каково это.

– Вот интересно, – сказала Дэш, – у доктора Салазара психиатрическое отделение есть? Чтобы там мягкие стены, смирительная рубашка и все такое?

– Вариант, – согласилась Гайка, – а то еще кинется на прохожих.

Пленник подергался в путах, но Дэш имела большой опыт в этой сфере, и не получилось даже ослабить веревку. Кроме того, наличие в ногах странного пони сквозных отверстий только облегчило задачу радужной пегаски.

– Ну хорошо, – сказал он, – я отвечу на ваши вопросы, а вы меня развяжете и пойдете своей дорогой. Идет?

Гайка и Дэш ответили одновременно:

– Не идет!

– Идет!

Они переглянулись, и пегаска быстро сказала, чтобы успеть первой:

– Пусть валит на все четыре стороны!

– Ну нет же! – возразила мышка. – А вдруг с ним опять что-нибудь случится?

– Сам дурак, раз он хочет сдохнуть… второй раз.

Их прервало тявканье Олли.

Спорщицы сперва посмотрели на лисицу, потом на внимательно наблюдаюшего за ними странного пони, который внимательно слушал, как будто понимал речь лисицы.

– Это было очень мило, – сказал тот язвительным тоном, – но может, все же вы меня…

Рейнбоу Дэш не выдержала.

После визита Соарина Пишчека, встречи с создателем всех пони в Гигаполисах, бегства из больницы и после этой встречи, которая грозила перерасти в еще одну «нерводавилку», как про себя окрестила это Дэш… копившееся все это время раздражение прорвало плотину спокойствия.

…Подкованное лазурное копыто от души въехало незнакомцу по челюсти. Увенчанная кривым коротким рогом голова мотнулась, после чего пленник откатился на метр в сторону, где и затих.

– Р-рейнбоу?.. – только и выдавила Гайка.

– Достали, – бросила пегаска, – все. Человеки, соарины, мыши и черные придурки-висельники. Давай уже лагерь нормально разобьем, раз пошла такая пьянка… Крупом чую, мы тут надолго.

Гайка посмотрела на белую лисицу, молча лежащую на берегу, после чего со вздохом пошла к потрескивающему костерку. Горячий ужин – вот что, по мнению мышки, могло взбодрить радужную пегаску, в очередной раз доведенную до ручки…

…Вскоре аппетитный, пусть и синтетический, суп был съеден. Пленник так и не открыл глаз.

Все кругом залили красноватые тени ночи, когда на небе господствовал алый гигант. Зловещий свет не доставал до дна каньона, но все равно до сих пор передергивало от этой безмолвной жути…

Дэш заметила, что дожидаться «эту спящую красавицу» не намерена, и стала готовиться ко сну. Желающим сторожить «идиота» она предложила делать это самостоятельно.

Олли и Гайке не оставалось ничего другого кроме как тоже подготовиться ко сну.

Когда путешественницы уже улеглись, мышка отметила из своего маленького спального мешка:

– Хорошо ты ему двинула, до сих пор в отключке.

– Он спит, – буркнула пони, кутаясь в одеяло, – к утру оклемается.

Гайка помолчала какое-то время, потом спросила:

– Дэш, а ты его оставишь вот так?

– Агась, – отозвалась Рейнбоу, – хотя я бы его для надежности еще и к дереву привязала.

– Но... – начала было мышка, но Дэш перебила голосом, в котором послышались нотки раздражения:

– Слушай, он по ходу пытался покончить с собой, затем набросился на нас. И ты всерьез думаешь, что я вот так просто развяжу веревки?

– Это бесчеловечно!.. – приподнявшаяся на локте Гайка осеклась, поняв свою оплошность, а Дэш самодовольно улыбнулась:

– Очень хорошо, что мы не люди, да? Те бы и вовсе решили бы всласть поглумиться.

Гайка, у которой не было на это никакого контраргумента, предприняла еще попытку:

– Но ведь нельзя же так?

– А как надо? – голос пони не вязался с ее расслабленной позой. – Я его развяжу, засну, а он попытается себя снова убить, так да? Наутро же маленькая мышка просыпается и видит болтающееся непонятно что на ветке лишь потому, что она посчитала, что держать кого-то связанным – плохая идея. Это для его собственной безопасности. К тому же я знаю что делаю. Алекс меня часто связывал... веришь? Только взгляни, настоящий бондаж, можно даже кувыркаться, и нигде не натрет... мать его.

– И ты решила пойти по его стопам? Связать беззащитное существо, которое нуждается в помощи?

– Да пошла ты, – огрызнулась Дэш и отвернулась в темноту. – Вообще больше не буду тебя слушать. Висел бы и висел…

Гайка вздохнула и улеглась на место. Эту реакцию она уже видела неоднократно: пони заперлась в своем душевном панцире, не желая слушать никаких внешних раздражителей. Конечно, судя по реакции спасенного, оставлять его как есть было бы опрометчиво. А с другой стороны, вот так связывать и бросать на земле тоже не годилось...

В то же время Гайка видела и другую Рейнбоу Дэш. Ту, что не бросила попутчиков на произвол судьбы и тащила на себе, несмотря на собственную рану. Ту, что облегченно плакала в объятиях человека, которому могла довериться. И ту, что нашла в себе силы простить того, по чьей вине началась ее жизнь в виде живой игрушки для жестокого человека… Пусть и сказала ему об обратном.

То, что уже несколько раз высовывалось из-под ледяной брони отчуждения, совсем не походило на образ безжалостной убийцы, гладиатора, который все видели ее. Добродушное от природы создание, призванное дарить радость детям и взрослым.

«Тот, кто довел ее до такого состояния, просто больной», – подумала мышка, а вслух сказала совсем другое:

– Дэш, до больницы я никогда бы не подумала, что ты можешь так плакать.

– Как – «так»?

– Ну... искренне, чувственно. Так, что потом становится легче.

Дэш буркнула под нос, не поворачиваясь:

– Больше не увидишь, не надейся.

Сказала, но при этом уверенности в своих словах отнюдь не испытывала. Они какое-то время лежали молча, но Рейнбоу вдруг перевернулась на другой бок и посмотрела на Гайку, что лежала без сна, смотря в стремительно темнеющее над каньоном небо.

– А от чего ты бежишь? – спросила пегаска, заставив маленькую мышку вздрогнуть от неожиданности: та явно погрузилась куда-то в себя. Возможно, что и в видения, коими так богат был этот мир.

– Ты Олли спрашиваешь? – уточнила та, не смотря на собеседницу. – Но она же...

– Я спрашиваю тебя, – перебила Рейнбоу. – Видно же, как ясный день, тебя в городе что-то напугало.

– Дети, Дэш, – вздохнула мышка. – Помнишь, я же...

Пегаска покачала радужной головой, и Гайка неуместно отметила, что грива у подруги постепенно отрастает и уже не напоминает коротенькую щетку. И да, скоро поняше потребуется расческа. При условии, что она не захочет все оставить так как есть или снова остричь радужные пряди.

– Дети были и в Гигаполисе, – сказала Дэш, – тут что-то другое.

Гайка не ответила. За время своей жизни на улице, а особенно во время работы на мистера М, она научилась попросту филигранно лгать. Но здесь, сейчас, не хотелось этого делать.

Пауза затянулась, и Рейнбоу Дэш, усмехнувшись, сказала:

– Иди сюда уже...

– Куда? – повернула голову Гайка

В свете костра блеснули повлажневшие глаза.

В следующий момент мышка почувствовала, как ее подхватило сильное крыло Дэш, чтобы пристроить совсем рядом.

Мысль о том, что пегаска может ворочаться во сне и случайно травмировать миниатюрную попутчицу, даже не посетила Гайку.

Рейнбоу, по-понячьи лежа на животе, положила голову на передние ноги, и вдруг почувствовала, что с другого бока к ней тоже прижимаются. Олли, конечно.

«Пропади все пропадом», – подумала Рейнбоу, накрывая обеих спутниц крыльями.

Здесь и сейчас ей совсем не хотелось отталкивать тех, с кем приходилось делить дорогу, хлеб и импровизированный кров. Подумалось, что ближе, чем теперешние попутчицы, у нее не было в жизни почти никого. По крайней мере, на конец жизни, когда Рейнбоу Дэш Вендар осталась на перепутье одна, оттолкнув или похоронив всех, кто был ей хоть сколько-то дорог... :

Глава 09. Беглец с того света

Играет простуженный ветер на рваной струне,

Ржавые петли скрипят на разбитом окне,

В артерии города жалом впивается ночь,

Расправь свои крылья и в путь — нам уже не помочь.

 

Твое сердце не бьется, не читается пульс…

Твое сердце не бьется, и я меняю свой курс

На раскаленное солнце…

На раскаленное солнце…

 

По грязным подвалам и ямам все давно разбрелись,

Промокшая обувь приводит в движение жизнь,

Ты падаешь в лужу — ты просто не рассчитал,

Заблудшие души проглотит соседний квартал.

 

Твое сердце не бьется, не читается пульс…

Твое сердце не бьется, и я меняю свой курс

На раскаленное солнце…

На раскаленное солнце…

 

Я слепну от пыльной дороги, глаза мои — ртуть,

Я делаю шаг — нет сил полной грудью вдохнуть,

Замерзшие пальцы не могут тебя удержать,

Здесь нет победителей — здесь можно только дрожать.

 

Твое сердце не бьется, не читается пульс…

Твое сердце не бьется, и я меняю свой курс

На раскаленное солнце…

На раскаленное солнце

(С) Город 312

 

---

…Клуб Пони-Плей.

Рейнбоу Дэш Вендар, чемпионка гладиаторской арены, не признавалась сама себе, но каждый вечер старалась задержаться в клубе ради одного: чтобы как можно дольше не возвращаться домой.

Алекс, подсевший на слакс, уже не пытался искать какие-то поводы, чтобы насиловать воспитанницу. Просто следовал приказ, и Дэш, стиснув зубы, вынуждена была подчиняться. Любая форма сопротивления была уже опробована и сломлена.

Ночью клуб не затихал. Наоборот, здесь начиналась основная жизнь, когда запирались двери комнат и гримерок, или просто закрывались ширмы альковов главного зала.

Вслушавшись, можно было различить звуки ночи. Музыка, голоса... ритмичные стоны или взвизги, шлепки или сдавленные хрипы.

Из-за неплотно закрытой двери одной из комнат гладиаторов донесся характерный посвист, хлопок, и последовавший за ним протяжный понячий крик.

Лазурные уши Дэш прижались, а зубы стиснулись в злобе. Хлысты она очень не любила. И когда под ними кричат – тоже.

Познав на себе все «прелести» человеческого отношения, Рейнбоу злорадствовала, когда другие пони получали то же, что и она. Но сейчас это не был звук ее собственного голоса от очередной недорейнбоу, не был и похотливый стон какой-нибудь шлюхи. Не был даже преисполненный удивления и страха вопль очередной попавшей в лапы местных брони целочки с программой EQ в голове.

В этот раз это был тонкий и хрипловатый крик жеребенка.

Второй удар последовал за первым, и вопль повторился, сменившись рыданиями. Дэш не выдержала и, толкнув дверь, заглянула в одну из многочисленных приватных комнат клуба.

Спроси ее кто сейчас, радужная пони, уже прослывшая безжалостной убийцей, не нашла бы ответ, зачем она решила вмешаться, и что смогла бы сделать человеку, развлекающемуся со своей собственностью или заплатившему за все.

Но картина, представшая рубиновым глазам, заставила лишь издать злобный рык.

Привязанный на козлах для порки каурый жеребенок с рыжей гривой не был знаком Рейнбоу. И, в принципе, ничего удивительного в открывшейся картине не было.

Если бы не одно «но».

Над ложем боли, окутанный сиянием кинетического поля, висел хлыст для верховой езды. Что это такое, когда плоский кончик этой мерзости с размаху опускается на живую плоть, Рейнбоу Дэш Вендар знала очень хорошо.

Людей же в комнате не было.

А лишь белый единорог с желтой гривой, известный на арене боевой телекинетик Блюблад Бастини. И плотоядная улыбка не успела пропасть с холеной, хотя и малость изуродованной шрамом, морды, когда открылась дверь, что не оставляло сомнений в намерениях взрослого жеребца.

Одежды ни на одном из пони не было.

– А, Вендар, – вместо приветствия протянул единорог слащавым голосом, даже не попытавшись прикрыться, – что, хочешь присоединиться?

Он, безусловно, знал, что Рейнбоу терпеть не может секс и все что с ним связано. Ее программа стараниями хозяина сбилась, и теперь любые прикосновения вызывали у Дэш Вендар неудержимое желание наброситься.

– Чтоб тебя, Бастини, – процедила пегаска, – тебе что, мало шлюх из клуба?

Телекинетик не смутился:

– Знаешь, я не осуждаю твои вкусы, и ты в мои не лезь. Как видишь, я нахожу особенную прелесть, флагеллируя маленьких жеребяток прежде, чем...

Рейнбоу почувствовала, как ее крылья воинственно распахиваются, но, судя по слащавой улыбочке Блюблада, он принял это за обычный «крылатый стояк».

– Заткнись! – взорвалась Дэш, не додумав мысль и даже не дав единорогу договорить. – Заткнись и прекрати это немедленно, сука, или я за себя не ручаюсь!

– Не хочешь участвовать, просто прикрой дверь и катись куда шла.

Рейнбоу, пригнув голову, пошла вперед. Взгляд ее не предвещал белому единорогу ничего хорошего. И тот знал об этом, потому что сталкивался с Вендар на арене и знал, на что способна чемпионка.

На жеребенка Дэш не смотрела. Тот только беззвучно плакал, а из двух рубцов на пустом крупе сочилась кровь: Блюблад себя явно не сдерживал.

– Хозяин купил мне этого жеребенка и сказал, что я могу делать что хочу, – быстро проговорил единорог.

Лазурное копыто метнулось вперед и, уткнувшись в шею, заставило здоровенного жеребца встать на дыбы и прислониться к стене.

– Еще раз, Бастини, – процедила Дэш Вендар. – Не трогай жеребят. Трахай шлюх, им за это платят, но не смей тянуть свои копыта к детям, понял?

Единорог сглотнул, и маслянисто поблескивающие глаза забегали.

– Почему, Дэш? – спросил Блюблад. – Что тебе в этом жеребенке? Раньше я не замечал в тебе жалости к слабым.

– Мне он никто. И мне плевать. Но знаешь, когда я вижу, что ПОНИ уподобляются Алексу Вендару, у меня копыта чешутся убить их. Очень жестоким образом, Бастини.

– Ах, эти комплексы юности, – усмехнулся Блюблад, – как романтично... кхех!

Лазурное копыто уперлось в горло посильнее.

– Помни, сука, – проговорила Дэш, – если я узнаю, что ты измываешься над жеребенком... Бьешь его, насилуешь или как-то еще мучаешь... Вот тебе мое слово, жить тебе осталось до первой нашей встречи на Арене. И ты знаешь, что сирены и статусы боев мне не указ. Мне насрать на штрафной рейтинг, а тебе уже будет все равно.

Блюблад больше не возражал, и только проводил направившуюся на выход пегаску взглядом. Желание продолжить жестокую забаву пропало начисто: все знали, что Рейнбоу Дэш Вендар никогда не бросает слов на ветер...

Когда она проходила мимо жеребенка, тот шумно всхлипнул и тихо сказал:

– Спасибо, Рейнбоу Дэш...

– Отвали, – бросила та, выходя.

Объяснять что-то мелкому она не собиралась. Не собиралась и себе.

А еще она знала, что у Алекса будет теперь лишний повод добавить к вечернему насилию еще что-нибудь типа того же хлыста или сбруи. Или дружка Фрэнки.

Потому что получение жалобы от хозяина Блюблада было лишь вопросом времени.

Но то, что некоторые пони ведут себя совсем как люди в самом худшем смысле этого слова, вызывало в огрубевшей душе непривычное чувство протеста и негодования...

И лишь спустя пару дней Рейнбоу Дэш Вендар узнает, что Блюблад отказался от жеребенка, и хозяин отправил того на «фабрику радуги».

– Ну что, недопонимания больше не будет? – спросил белый единорог, поведав об этом обомлевшей пегаске. – Я хотел спасти этого мелкого от своры мальчишек, и уговорил хозяина его купить... И разве много я хотел взамен? Немного веселья…

Он уходит и не видит, что сжавшая зубы радужная пони еле сдерживает злые слезы…

…Рейнбоу проснулась, вздрогнув от воспоминаний. Слезы выступили и наяву, и пони зло их сморгнула, помотав головой.

В красном свете большого солнца по каньону медленно ползли тени, погружая мир в зловещий багровый сумрак. Тишину нарушало лишь журчание воды и шелест листьев стоящего неподалеку дерева, но Рейнбоу как будто все еще слышала свист и следующий за ним хлопок по живому…

Пони зажмурилась на мгновение, потом покосилась туда, где лежал связанный пленник.

Тот не двигался и, по-видимому, спал.

Дэш вздохнула и подавила желание повернуться на бок: это наверняка бы разбудило мирно спящую Олли, не говоря уже о Гайке.

Пегаска вновь положила голову на скрещенные копыта и закрыла глаза. Какое-то время в ушах стучал собственный пульс, но хотя бы мысли о прошлом удалось отогнать подальше.

Сознание, плывшее по грани сна и яви, вновь стало погружаться в страну грез, но Рейнбоу еще успела подумать о том, что Блюблад Бастини тогда в полной мере поплатился за свою жестокость…

…Когда-то белый, а теперь весь покрытый пылью арены и окровавленный единорог лежит на песке. Рог сломан, и сверху нависает лазурная пегаска в темно-серой броне.

Зеркальное забрало поднимается, и знакомые глаза встречаются взглядом с Блюбладом Бастини.

Тот, прочитав в двух рубиновых огнях собственный смертный приговор, спешно поднимает копыто, извещая о том, что сдается.

Звучит сирена, сигнализирующая об окончании боя, но приставленный к горлу поверженного противника клинок даже не вздрагивает.

– Предупреждала я тебя или нет, ублюдок? – спрашивает Дэш Вендар. – Передавай привет мелкому, сука…

Так и не дождавшись ответа, она вгоняет лезвие в горло жеребца. Копыта гладиатора в очередной раз обагряет фонтан крови, и пегаска не слушает возмущенного ропота толпы брони на трибунах, тревожного сигнала робота-рефери…

Справедливость свершилась. Остальное неважно…

…В этот раз Дэш еле удержалась, чтобы натурально не вскочить.

Она уже поняла, куда ведут эти воспоминания, и смотреть дальше не испытывала ни малейшего желания.

«Раз так, спать больше не буду, – подумала она, – выкуси, гребаный мир глюков!»

К счастью, в этот раз воспоминания не проявлялись наяву, чего Дэш подспудно боялась. Зловещие тени красной ночи медленно ползли по земле и скалам. Как назло, смотреть вокруг было совершенно не на что. Скалы, одинокое дерево, поросль у речки с водопадом. Пегаска, от скуки пересчитав все, что попало в поле зрения, поняла, что ни фига не выспалась, и глаза так и норовят слипнуться.

Слегка шевельнувшись, она добилась лишь того, что устроилась еще удобнее, чем было. А теплая лисичка под боком вообще бессовестно убаюкивала одним своим присутствием.

«Ни за что не буду спать сегодня!» – твердо решила Дэш и опустила голову на скрещенные передние ноги.

Рана отдалась болью, и Рейнбоу, опуская тяжелые веки, подумала, что теперь-то точно не сомкнет глаз до утра…

…Поздний вечер.

Дом Алекса.

Хозяин дома нависает над распятой на топчане Рейнбоу Дэш и кричит на нее, сопровождая каждое слово ударом хлыста по исполосованному крупу с радужной молнией:

– Когда! Ты! Будешь! Слушаться! Судей!

– Когда у тебя хер узлом завяжется, – выплевывает Дэш, после чего следует еще удар, прямо по спине. На пол летит пара сломанных перьев, а чувствительное место возле крыла вспыхивает огнем.

– Кто тебе разрешил убивать в «желтый» бой?! Тебя дисквалифицировали на месяц!

– Он меня... оскорбил, – выдавливает пегаска, стараясь не закричать от боли. – Я не прощаю такого.

Она ждет новой боли, но ее нет.

– Вот как? И что же он сказал тебе?

Рейнбоу усмехается про себя. Все же она уже достаточно знает Алекса, чтобы в мелочах манипулировать им.

Она говорит, тяжело дыша:

– Он сказал... что я неудачница и побеждаю только благодаря тому, что ты сговорился с мистером М. Пришлось... доказать ему обратное.

– Почему убила?

– Он так и не признал, что был неправ.

Больше ударов нет. Рейнбоу молча ждет вердикта, внутренне клокоча от ненависти к хозяину. Сегодня он так рассвирепел, что даже не стал насиловать, а сразу принялся пороть. Впрочем, времени было еще много...

– Хорошо, – говорит Алекс, и Рейнбоу чувствует, как ее отстегивают от ложа. – Считай, что мотивы оправдали тебя в моих глазах. Но за нарушение правил боев ты получила наказание и будешь его получать каждый день этого месяца. Поняла?

Дэш только кивает. Кто бы сомневался, право слово...

– Отправляйся к себе, – бросает Алекс, и Рейнбоу даже не верит своему счастью. – Считай, что это твоя награда за прогресс.

Радужная пони только у себя в комнате позволяет себе довольно усмехнуться.

Возможно, уже завтра она пожалеет о назначенной администрацией дисквалификации, но главное –сукин сын Блюблад получил свое...

И пусть все знают: Рейнбоу Дэш Вендар держит слово, даже если ей придется потом расплачиваться за это...

Пони снова вскинула голову. Судя по тому, как стало прохладно, большая часть ночи миновала. Да и красноватые тени лежали уже по-другому. Очевидно, прошло довольно много времени.

«Да что же это такое?! – зло подумала Рейнбоу Дэш. – Хватит надо мной издеваться! Я прошла ваше гребаное испытание! Прошла!»

Она чуть не выкрикнула это вслух, но будить попутчиков все равно не хотелось. А то еще придется объяснять, что за вопли в ночи. И ведь не слезут, пока не расскажешь…

Ответа, как водится, не последовало. И оставалось только радоваться, что воспоминания пришли во сне, и не понадобилось никому ничего рассказывать всю историю.

Тем не менее, приподняться с нагретого местечка пришлось. Аккуратно и медленно, чтобы никого не разбудить. Во-первых, пегаску подстегнул подкравшийся зов природы, а во-вторых, нужно было взять одеяло, иначе к утру задубеют все. Ну или по крайней мере те, кто других укутали крыльями, а сами остались открытыми всем ветрам.

Осторожно приподнявшись, чтобы не разбудить Гайку и Олли, Рейнбоу встала и, сходив к вещам, осторожно накрыла спящих попутчиц одеялом. Красное солнце почти не грело, а поднимаемый им (уж непонятно почему) ветер тихо подвывал где-то наверху каньона.

Уже сделав несколько шагов, Дэш вернулась и прихватила второе одеяло, накинув сверху наподобие попоны. От речки тянуло промозглой сыростью, а костер успел погаснуть.

Зайдя на минуту в прибрежные кусты, Рейнбоу бросила взгляд туда, где оставила лежать странного пленника. Вздохнув, она направилась к нему, думая, что попадись странный висельник в начале пути, она даже не притормозила бы, в лучшем случае удостоив идиота презрительным взглядом.

Когда пегаска приблизилась к связанному пленнику, тот открыл глаза, как будто и не спал. К слову, так оно и могло быть.

В голубом копыте блеснул металл подобранного ножа из первого города-призрака.

Пленник перевел взгляд с глаз Рейнбоу на лезвие, потом обратно. Когда пони сделала шаг вперед, отвел голову в сторону, подставляя горло.

Подошедшая Дэш саркастически хмыкнула и взмахнула клинком. Перерезанная веревка упала на землю, освобождая конечности пленника, в то время как пони молча повернулась и пошла обратно к спальному месту. Нового нападения она не боялась: по себе, что после длительного пребывания в связанном виде не то что драться, двигаться тяжело.

Бывший пленник, копытом вынув импровизированный кляп, удивленно посмотрел вслед отдаляющейся обратно в лагерь Рейнбоу, после чего выдавил только одно слово:

– Почему?

Пони остановилась. И несколько мучительных мгновений молчала.

Потом обернулась, чтобы увидеть на покрытой хитином морде выражение… сочувствия? Без недоумения или ненависти, чего она могла бы ожидать.

В следующее мгновение в бывшего пленника прилетело скомканное одеяло.

– На вот, укройся, – сказала пони, – а то околеешь к утру, и Гайка мне целую нотацию прочтет.

Она уже собралась было вернуться в походную постель, но сзади раздался немного скрипучий голос:

– Постой.

Рейнбоу прикрыла глаза и вздохнула. Похоже, очередного откровенного разговора было не избежать.

Тем не менее, на душе стало немного легче. По крайней мере, пропало это чувство какой-то обидной неправильности, что осталось после посетившего радужную пегаску сна.

К тому же, был лишний повод не засыпать и не видеть очередной кусок наполненного муками прошлого…

---

Гайка сквозь чуткий сон спецагента слышала, как Рейнбоу Дэш куда-то ушла, но ей было так хорошо и тепло, что она даже не стала подниматься. А только закуталась посильнее в кем-то заботливо накинутое одеяло, и снова было провалилась в мир грез.

Неожиданно она почувствовала, как ее мягко, но настойчиво пихают в бок.

– Ник, ну еще немножко… – пробормотала мышка, цепляясь за остатки сна, но настойчивые тычки продолжились, а потом что-то шершавое и влажное прошлось по круглому уху.

Сонно захлопав глазами, Гайка села и закономерно увидела перед собой белую лисью мордочку.

Олли качнула носом и посмотрела в сторону. Проследив ее взгляд, Гайка увидела, что в красных сумерках Рейнбоу Дэш сидит и беседует с развязанным пленником, который зябко кутается в запасное одеяло.

Все было ясно и без слов.

Мышка и лисица тихо прокрались поближе, так, чтобы слышать разговор. Какая-то коряга в прибрежных зарослях скрыла их от глаз пегаски и непонятного существа, которые сидели на берегу и вели спокойную беседу.

Судя по всему, давно уже сидели, так как разговор явно шел какое-то время.

…Рейнбоу Дэш театрально закатила глаза и сокрушенно проговорила:

– Вот же ж... Кто бы мог подумать, что я встречу насекомое с замашками священника.

Собеседник пони не обиделся и парировал:

– Я тоже не ожидал, что меня вытащит из петли пегаска-пацанка, после чего попытается сначала утопить, затем избить, а потом связать. Для полного эффекта не хватает того, чтобы меня еще и изнасиловали.

Уши Дэш прижались, выдавая эмоции, и Гайка всерьез забеспокоилось, не дошло бы снова до копытоприкладства. Это существо с такой беспечной легкостью ткнуло в самую глубокую душевную рану радужной пони, что это запросто могло кончиться плохо.

Рейнбоу нахмурилась и явно собралась сказать какую-нибудь грубость, но насекомоподобный собеседник опередил:

– Как хорошо, что ты девочка, а не парень, правда?

– При желании меня бы это хрен остановило, но даже не мечтай, – процедила пегаска.

Она вдруг обернулась, и Гайка с Олли пригнулись за корягой. Мышке вдруг сделалось смешно, и она сказала шепотом:

– Прямо как шпионы. Не знаю как ты, а я раньше столько всего подслушала…

Олли согласно покивала, после чего обе снова высунулись наружу.

– А все же, – сказала тем временем Дэш, – что ты… такое? Пони?

Черный не стал отпираться. Видимо, он уже давал пространный ответ, но тот наверняка не удовлетворил радужную пегаску:

– В мире, из которого я пришел, таких как я называли перевертышами за нашу способность принимать облик иных существ. Чаще всего пони, да. Странно, что ты об этом не знаешь, пегаска…

– Что за хрень, – сказала пони и снова обернулась, заставив Олли и Гайку нырнуть за корягу.

Очертания тела перевертыша вдруг окутались ядовито-зеленым огнем, и в следующий миг рядышком оказались сидящими сразу две Рейнбоу Дэш Вендар. Одинаково мятые, малость взъерошенные со сна, одетые в одну и ту же одежду, и даже повязки на ноге были идентичны.

– Неправда, не настолько я отстойно выгляжу, – надулась пони, скрестив передние ноги на груди. – И вообще, кто тебе разрешил?

Перевертыш молча принял свой прежний облик. Когда же из зеленого сияния вновь проявились черный хитин и бирюзовые глаза, пегаска сказала:

– Можешь звать меня Рейнбоу Дэш.

– Я не слышал о тебе.

– Мне пофиг, веришь, нет?

– Верю. Да и мало ли пони в Эквестрии…

Дэш накрыла мордочку копытом:

– О, только не говори мне, что у тебя это сено в голове.

– Какое? – не понял перевертыш.

– Эквестрийское, – вздохнула Дэш и добавила громче. – Вылезайте уже, шпионы недоделанные! Ты, Гайка, может, и спряталась бы одна, но этот белый хвост ни с чем не спутаешь.

Мышка бросила взгляд на Олли, и та смущенно опустила ушки. Действительно, когда она припадала к земле, так уж получилось, что коряга в виду своего размера не скрывала пышный белый хвост.

Пришлось выходить.

Все расселись кружком, и Рейнбоу подумала, что раз уж все равно все не спят, может быть, стоило бы заново разжечь костер.

С другой стороны, было не то чтобы очень холодно, а тепло от огня будет снова клонить в сон.

Пегаска, видя смущенные мордочки попутчиц, захихикала в копытце:

–  Видели бы вы сейчас свои рожи… Ладно. Раз уж мы все тут собрались, давайте, знакомьтесь.

– Я Гайка, – сказала мышка, – а это Олли. Она не умеет разговаривать и…

– Как так? – удивленно перебил перевертыш. – Вы разве не слышите?

Настала очередь Гайки и Рейнбоу Дэш удивленно переглянуться.

– И что она говорит? – поинтересовалась пегаска, вперив взгляд рубиновых глаз в лисицу.

– Конкретно сейчас – ничего, – сказал перевертыш, – но это объясняет, почему вы ее не слушали вчера. Просто не слышите.

Гайке вдруг захотелось расспросить лисичку обо всем. Об этом странном мире, о том, ради чего она встала с ними на один путь и почему рисковала всем, чтобы спасти.

Желание узнать все и о попутчице, и о новом знакомом, охватило мышку настолько, что она даже растерялась в неуверенности, с кого же начать.

Все эти мысли пронеслись в голове за пару секунд, поэтому неловкой паузы так и не возникло.

Но вместо этого мышка пояснила:

– Рейнбоу, я слышала о таких как он. Недавняя разработка от БРТО. Умеют строить голограмму по всему телу.

– Голо-что?.. – в свою очередь удивился перевертыш. – БРТО?.. Впрочем, не важно. А зачем вы вместе идете по этой дороге?

– Идем себе и идем, – буркнула пегаска, старательно придав себе безразличный вид. – По мне, шли бы и дальше, вот только кто-то развесил по деревьям всяких идиотов, а кое-кому другому обязательно нужно сунуть нос не в свое дело... Чего кинулся-то?

Перевертыш перевел взгляд на пегаску.

– Ты сама ответила на вопрос, который задала, – сказал он. – Это была не самая плохая идея, и я не просил вытаскивать меня из этой петли.

Гайка вздрогнула, будто вспомнив о чем-то. Положила ладошку на покрытую черным дырявым хитином ногу и спросила:

– Скажи, кто тебя повесил и за что?

– Я сам, – сказал собеседник. – И да, есть за что.

– И зачем пытаться сделать эту глупость?.. – удивилась Гайка. – Ведь это же… Мир Дорог?

Рейнбоу прянула ушами, но ничего не сказала, наклеив на себя маску невозмутимости. Никто из собеседников не мог знать, но она вспомнила, как сама однажды пыталась свести счеты с жизнью. Как раз после того, как отчаялась хоть как-то вернуть прежнюю жизнь, до первого изнасилования.

Не то чтобы радостную, полную боли и испытаний, но все же Дэш была вынуждена была признать, что очень многим обязана хозяину…

Рейнбоу давно уже смирилась с фактом, что Алекс из мудрого и строгого наставника превратился в похотливое чудовище.

Она пыталась что-то делать с этим: терпеть, взывать к милосердию, бороться и даже бежать. Но ничего не работало. Умолять о чем-то человека, твердо решившего развлечься с беспомощной пегаской, оказалось бесполезно. Терпения не хватало, сопротивление ломалось, а побег кончился лишь жестоким наказанием.

В этот день Дэш была в доме одна. Алекс уехал в гости к другу, в клубе боев не было, а для праздного шатания по улицам пони была слишком измотана вчерашним вечером: хозяин накануне уже третий раз подряд изнасиловал ее, и Рейнбоу пришлось еще хуже, чем обычно: ничего не успевало зажить.

Что-то бубнил включенный телевизор, но голубая пегаска таращилась в экран, ничего не видя перед собой и не слушая информационный мусор.

Сегодня она, оставленная дома на самостоятельную подготовку, попросту пренебрегла режимом и весь день провела в раздумьях.

«Не могу больше, – вдруг резанула мысль, как будто подводя черту. – Как там в кино было... Мое тело больше не его храм!»

Опустив голову, пони поплелась в ванную. Ее уже посещали подобные мысли, особенно во время и сразу после наказаний.

Сейчас как никогда стало заметно, насколько боль, страх и, главное, бессилие что-то изменить подкосили когда-то энергичную, веселую и гордую пони-спортсменку. Футболка и шорты не могли больше скрывать многочисленные шрамы, в хрипловатом мальчишеском голосе пропал привычный задор, и даже в рубиновых глазах будто погасли прежние озорные искорки.

Полюбовавшись на себя в зеркало, Дэш Вендар вздохнула и включила воду.

Сердце тревожно колотилось в груди: она собиралась трусливо бежать от своей жизни, в одночасье превратившейся  в кошмар, когда ни один день больше не проходил без боли, унижения и ужаса.

По мнению Дэш, это было слишком. Даже для такой пони как она.

Раздевшись и погрузившись в горячую воду, Рейнбоу еще раз все обдумала, взяв копытом с тумбы принесенный с собой кухонный нож. Если верить урокам анатомии, нужно было разрезать вену на передней ноге вдоль, а вода не даст крови свернуться. Потом будет головокружение, слабость, эйфория и, наконец – сладостное забвение.

Звучало неплохо.

Раньше Дэш думала было спрыгнуть с платформы, на которой расположился их жилой квартал, или просто сложить крылья в полете, но… связывать полет и смерть не хотелось. Кроме того, пегаска отнюдь не была уверена, что в последний момент рефлекторно не раскроет крылья.

Мысль же о том, чтобы СВЯЗАТЬ себя, повергала просто в ужас.

Особенных душевных терзаний по поводу предстоящего суицида пони не испытывала: религии никогда не были тем, что Алекс преподавал бы своей воспитаннице. Да и сама она не считала чем-то стоящим веру в сверхъестественное: были дела поважнее. Например, тренировки.

«В крайнем случае, встречу там Твайлайт МакАлистер, – подумала пегаска и горько усмехнулась. – Вот кому уши надо накрутить!»

Нож коснулся лазурной шкурки, и через пегаску будто пропустили ток: по всему телу прошла дрожь, а шерстка даже встала дыбом.

Лезвие чуть надавило, но не проткнуло. Дэш, тяжело дыша и прижав уши, чувствовала себя так, будто пыталась загнать нож в сверхплотную резину.

– Ну что же ты, Рейнбоу, – сказала она самой себе, – давай!

Она попыталась еще раз. И еще. И еще. Но в последний момент всегда из ноги как будто уходили все силы. Пегаска не знала, но именно так проявлял себя соответствующий скрипт поведенческой программы: запрет на самоубийство.

Огромные глаза наполнились слезами.

– Ну же! Размазня! Тряпка! – закричала Дэш себе. – Соберись!

Нож снова и снова начинал колоть лазурную шкурку, но все чего пегаска добилась – это мелкая царапинка чуть пониже копыта. А потом, словно гром среди ясного неба, раздался звук открывшейся входной двери.

– О нет, – прошептала пегаска и предприняла новую отчаянную попытку, – нет-нет-нет!

– Рейнбоу, я дома! – раздался голос Алекса Вендара, чуть не заставив пони вздрогнуть.

– Я... в ванной! – отозвалась она, лихорадочно ища выход из сложившейся ситуации.

Снаружи раздались приближающиеся шаги.

Дверь открылась: в доме Алекса для него никогда не было запертых замков.

Взору предстала Рейнбоу, лежащая в исходящей паром ванне на животе и широко улыбающаяся.

– Ты чего это среди дня в ванну залезла? – немного удивленно спросил человек. – Да еще такую горячую?

– Я это... – замялась Дэш. – Так устала на тренировке, что решила немного расслабить мышцы. Агась.

Алекс нахмурился. Ему категорически не нравилось, когда Рейнбоу говорила неправду, а судя по бегающим глазам, дергающимся ушам и дрожи в голосе, пегаска отчаянно врала.

Да и эквестрийские пони в целом были никудышными врушками: уж очень хорошо все отображалось в огромных глазах и на мордочке.

– Дэш, ты что... клопаешь? – спросил Алекс первое, что пришло в голову.

Рейнбоу, чуть не подпрыгнув, выпалила, мгновенно расправив крылья и подняв тучу брызг:

– Нет! Конечно нет! Ты что, Алекс, я же помню как ты... к копытоблудству относишься!

– Встать, – последовала короткая команда. – Что-то я тебе не верю.

– Ну Алекс! – в голосе пегаски послышалась полная паника.

– Сейчас же, Дэши, и не заставляй меня повторять. У меня гости, и я совершенно не настроен сейчас пререкаться с тобой.

Рейнбоу, понимая, что сопротивление бесполезно, поднялась на ноги. Алекс, бесцеремонно задрав радужный хвост, к вящему удивлению убедился в правдивости слов пегаски.

Но то, как она нервно переступала на месте, словно специально перекрывая человеку обзор, наводило на мысли.

Алекс, сделав непринужденное движение, резко изменил угол обзора и увидел, что на дне ванны лежит кухонный нож.

– Что это значит, Дэш? – спросил человек, отпуская хвост пегаски и показывая вниз.

Отчаянно покрасневшая пегаска опустила голову.

Все. Конец.

– Алекс, ты скоро там? – раздался мужской голос, и ванную сунулся еще один человек.

Почти такой же накачанный, как хозяин дома, только лысый и пониже ростом.

– Полюбуйся только, Фрэнк, – произнес Вендар ледяным тоном, – на это жалкое зрелище.

– Почему жалкое? – спросил гость и окинул поняшу оценивающим взглядом. – Мне нравится.

– Кажется, она хотела вскрыть себе вены.

– Да ладно? – в голосе Фрэнка послышалось удивление. – Поняшка – и суицид? Никогда не верил.

– Как видишь, – Алекс вынул из ванны мокрый нож и показал своему приятелю, после чего повернулся обратно к Дэш, которой сейчас больше всего на свете хотелось провалиться сквозь землю. – Есть что сказать в свое оправдание?

Рейнбоу только покачала головой. Ей вдруг стало настолько все равно, что сил не осталось ни на оправдания, ни на ложь.

– Вылезай и иди в зал, – велел Алекс. – Сегодня ты заслужила особенное наказание.

Когда люди вышли, пегаска позволила себе беззвучно разрыдаться. Окажись у нее нож сейчас, возможно, она бы и вправду нашла в себе силы нанести удар, лишь бы не терпеть снова жестокую экзекуцию и насилие.

«Ну не зажило же еще толком ничего!» – мысленно крикнула вслед людям пони, понимая, что мольбы все равно бесполезны.

Снаружи донеслись голоса:

– Не боишься, что она в твое отсутствие все же что-то сделает с собой? – спросил Фрэнк.

– Нет, – спокойно и уверенно отозвался Алекс. – У нее духу не хватит.

Рейнбоу Дэш с новой силой расплакалась. От бессилия, обреченности и страха…

Из воспоминаний выдернул взгляд бирюзовых глаз, уставившийся на пегаску, и та было подумала невероятное: что странный пони догадался, о чем она думает…

«А если и вправду?!» – мелькнула мысль, и Дэш включилась в разговор, чтобы скрыть чувства и сменить тему:

– А ты ведь так и не представился.

– Точно, – навострила уши Гайка и вопросительно уставилась на перевертыша.

– Мое имя сложно произнести в привычных вам звуках. И не нужно прозвищ – в мире Дорог это может иметь слишком большие последствия.

– Ой-ой, – саркастически посокрушалась Дэш, – и это говорит тот, кто недавно хотел повеситься? Будешь у нас…

Гайка, встряв в разговор во избежание конфликта, спросила:

– Если не хочешь представиться, скажи... ты сам Идущий? Где твоя дорога?

Тут у перевертыша сделался такой снисходительный тон, что Рейнбоу захотелось его снова пнуть. Или мокнуть в речку. А может, сначала одно, потом другое.

– Маленькая мышка с добрым сердцем, я хочу выбраться из петли. И как это ни странно, для этого мне нужна веревка и ветка покрепче. Так что идите, куда шли, и оставьте меня одного...

За разговором собеседники и не заметили, как белая лиса отошла в сторону.

Когда же Гайка вдруг вспомнила о ней и огляделась, белая лисица обнаружилась в десятке метров, куда-то внимательно всматривающаяся.

Проследив взгляд мышки, туда же посмотрели Дэш и перевертыш.

В следующее мгновение Олли резко прыгнула вперед, уткнувшись носом в землю. А когда подняла мордочку, в зубах стало видно какого-то вырывающегося грызуна, сплошь покрытого бурой шерсткой. Рейнбоу Дэш никогда таких не видела, а Гайка бы сравнила существо, пожалуй, с тушканчиком.

– Кажется, кто-то решил перекусить, – заметил перевертыш.

Дэш отвернулась. Смотреть, как в лисьей пасти исчезает степной грызун, не хотелось. Но когда прошло несколько мучительно долгих секунд, а влажного хруста и последнего писка так и не раздалось, пони снова посмотрела на сцену охоты.

Олли все еще медлила, но грызун, почуяв слабину, как-то немыслимо извернулся и, видимо, укусил лису за нос. Потому что та с писком отдернулась и, выронив тут же смотавшуюся добычу, шлепнулась на задницу, прикрывая мордочку передними лапами.

– Вот такая у нас компания собралась, – подвела итог Дэш. – Новоявленный мессия, который вместо того, чтобы спасти – угробил свой мир. Маленькая шпионка, которая всю жизнь узнавала чужие секреты, но столкнувшись с собственным прошлым, она не хочет ничего знать и слышать. Хищница, которая не в состоянии оборвать жизнь другого, даже несмотря на то, что у нее есть на это все возможности. И бывшая гладиатор, которую настолько тошнит от убийства, что она плавно превращается в плюшку-игрушку.

– Уж что есть, – улыбнулась Гайка и положила ладошку на покрытую хитином ногу. – Не знаю, что у тебя произошло и как ты мог сгубить целый мир... Но что бы там ни было, суицид ничего не исправит. И как знать, не окажешься ли ты в еще менее приспособленном для ответов месте, нежели этот странный мир? Нам все говорят, что тут мы получим их… И раз уж встретились, то можем знать что-то нужное друг другу, сами того не подозревая.

Как оказалось, перевертыш умеет улыбаться. Правда, улыбка все равно вышла невеселой и даже снисходительной:

– Эк у тебя все просто получается, маленькая мышка. Мне не нужны ответы. Ни в этом мире, ни в каком бы то ни было еще. Я – виновен. И я сам себя уже давно приговорил. Так что послушай свою подругу, и идите дальше по своей дороге, куда бы она вас ни привела.

Дэш усмехнулась, хотя ее сердце на самом деле сжалось от сочувствия. Немного стыдясь своего приступа лицемерия, она посоветовала перевертышу:

– Лучше расскажи ей. А то не отвяжется.

Голубоватые глаза снова устремились на Дэш. И посмотрели столь пристально, что пегаске вновь стало не по себе.

– Хорошо, – согласился, наконец, перевертыш. – Я расскажу. В общих чертах. Но после этого вы оставите меня одного, договорились?

– Ломается, блин, как целочка из Эквестрии!.. – фыркнула Дэш.

Перевертыш ощутимо вздрогнул при этих словах, но все же с нажимом уточнил:

– Я – говорю, вы – уходите?

– Да колись ты уже! – не выдержала пегаска. – Харѐ из себя Флаттершай строить!

Собеседник вздохнул, будто думая, не настоять ли все же на своем, но, встретив взгляд пони, начал рассказывать.

– Когда-то давно… Там были... такие существа, которые стремились заполучить власть. И даже сокровища им были не так важны, как ощущение всемогущества. Но страшным было вовсе не это, а то, что, совершая безумие, они слепо верили, что творят правое дело...

– Пфе, этих существ называют «человеки», если ты еще не в курсе, – вставила Дэш.

Перевертыш почесал в затылке и пожал плечами:

– ...что ж, коль вам так будет легче... Они были немногочисленны. У одного было семейство. Как оказалось, несчастное. Но это не помешало его дочери освободить меня, когда, казалось бы, часы моей жизни сочтены. Поначалу она выглядела уверенной и сильной, но за этим всем... скрывалось лишь желание завоевать внимание. И если не отца, то хоть кого-то. Но ее не замечали. И у нее было множество идей, а главное – желание действовать. И я, дурак, купился на это. Каждую мысль, каждое мое слово она извращала, уродовала и использовала во зло... утешала себя страданиями других, веря, что действует во благо. Прямо как ее отец...

Рейнбоу хотела что-то сказать, но и Гайка, и Олли будто заметили это и одновременно бросили на пони такие взгляды, что та прикусила язык.

Перевертыш, тем временем, продолжил:

 – В конце концов дошло до того, что она погубила то общество, в котором когда-то состоял ее отец. Причем не лично, а натравив на них кое-кого посильнее. Тех, кого они постоянно водили за нос. Она рассказала им правду, а дальше все превратилось в бойню. Распалось все, что могло распасться, страна была на грани катастрофы, но жители и не догадывались об этом. Все происходило в тайне. Она надевала маску и выдумывала объяснение истории, превращая ее в легенду и возвеличивая тех, кто за спиной творил хаос. В том числе она восхваляла и себя. Отчаянный обман год за годом перерастал в нечто невообразимое. Даже не знаю, как ей удалось удержать на нем все свои деяния... начавшиеся с моего спасения. Уж кто бы мог подумать, что я захочу вернуть тот момент, пожелав умереть там. Лучше быть убитым за то, что не совершал, чем видеть, что произошло из-за тебя и не мочь изменить это... Так или иначе, она ловко вертела мной, и получив власть, превратила весь мир в настоящую клоаку, полную боли, смерти и пороков…

– Когда строили Гигаполисы, – заметила Дэш, – ни о каких перевертышах в БРТО еще и не думали. Синтетов-людей, и то создавали еще в виде прототипов.

– Не знаю, о чем ты, – ответил перевертыш. – Осознав, к чему привели мои поступки, пусть и косвенно, я покончил с собой в том мире.

Повисла пауза. Рассказ закончился, и каждый из присутствующих думал, как ему реагировать. Дэш изо всех сил хотелось убежать от носителя такой ноши, Гайка задавалась вопросом, чем же помочь этому странному существу, а что думала Олли, никто не знал.

– …Ну а теперь, получив долгожданные ответы, ступайте своей дорогой, – нарушил молчание перевертыш. – Мне больше нечего вам сказать.

– Если уж ты в этом мире, – сказала Гайка, – то ты должен что-то сделать, прежде чем отправишься дальше...

– Да брось, – встряла Дэш, старательно пытаясь придать своему голосу насмешливый тон, – ему по силам лишь упиваться собственной никчемностью и думать, что его отправят куда-то в лучшее место, чем эта гребаная дорога...

Она прервалась, когда почувствовала касание пушистого хвоста. Олли, задев Дэш, подошла к перевертышу и села рядом.

Тот, глядя в землю, скрипнул зубами:

– Я пытался все исправить, но не смог, понимаете вы или нет?! Я смог переступить через себя и перестал помогать... тем, кто уничтожил мой дом. Это привело к еще большей катастрофе. И сейчас, идя по этому миру, я вижу прошлое своего. Раз за разом переживая ошибки, совершенные тогда. Так скажи мне, что бы ты сделала на моем месте? Смогла бы жить дальше, улыбаться каждый раз, глядя по утрам в отражающую гладь озера, и убеждать себя, что все в порядке? Смогла бы?

Рейнбоу, истинные чувства которой отличались от показанных, демонстративно фыркнула:

– Вся моя гребаная жизнь – ошибка. В которую меня этот мир тоже раз за разом окунает носом. Но лично я хочу посмотреть, что в конце. И плюнуть в рожу тому, кто это придумал.

Гайка возмутилась:

– Дэш!

Но пегаска лишь выжидательно посмотрела на перевертыша.

– И только ради этого? – вкрадчивым голосом поинтересовался тот. – Прийти, сказать, что все не правы, и нагадить на ковер в знак протеста? Детский сад какой-то…

Дэш, крылья которой сделали попытку распахнуться от гнева, вдруг поперхнулась словами, которые намеревалась произнести.

Так как тихий гул, на который никто было не обратил внимания, вдруг превратился в нарастающий грохот, что только и бывает при…

– Обва-ал! – завопила Рейнбоу, срываясь с места.

Никто больше ничего не успел сделать. Гайка почувствовала, как зубы пони схватили ее за шиворот, после чего пегаска со всех ног кинулась прочь из импровизированного лагеря, подальше от крутой стены и поближе к пологой.

Падающие сверху камни и грязь закрыли проникающий в каньон свет, тут же погрузив мир в зловещие сумерки.

Рейнбоу Дэш, сжимая в зубах ворот мышкиного комбинезона, неслась к границе растущей тени, думая лишь о том, что более беспощадной вещи, чем гравитация, в мире просто не может быть. Ни в том, ни в этом, и вообще ни в каком.

Просто чувствуя затылком приближающуюся массу камней и земли, пегаска глухо взвыла от первобытного ужаса прямо сквозь судорожно сжатые зубы. Рывку Дэш сейчас бы поаплодировал бы и Алекс Вендар. Никогда еще его бывшая подопечная не проявляла столь всепоглощающего рвения, продиктованного простым желанием выжить.

Все происходящее заняло всего пару мгновений, которые показались пегаске заполненными чудовищным напряжением минутами.

Когда же камни и земля все же обрушились на дно каньона, Рейнбоу обессилено упала на дорогу, стараясь не думать о том, что рана под повязкой опять будет кровоточить.

Пони и Гайка закашлялись от забившей носы и рты пыли, которая, впрочем, довольно быстро осела.

Миру явилась картина относительно небольшого, но все равно внушительного завала, под которым теперь находился лагерь попутчиков вместе со всеми вещами.

– Ну зашибись, – буркнула радужная пони.

– Олли! – крикнула Гайка, тряся Дэш за здоровую ногу. – Скорее, она же там...

– Ее раздавило, – вздохнула пегаска, – смотри, сколько камней.

Гайка не слушала. Дэш, проводив ее взглядом, вздохнула и похромала следом: бешеный рывок ради спасения заставил полученную рану вновь разболеться.

Подойдя к судорожно раскидывающей мелкие камни мышке, пони спросила:

– Ну и зачем?

– Их надо откопать! – в полном отчаянии крикнула Гайка. – Хотя бы... чтобы... похоронить...

Ее голос надломился, а по покрытому пылью лицу текли слезы, превращаясь в грязь.

Рейнбоу Дэш опустила уши. Ей было неимоверно жаль белую лисичку, а еще – идиота-перевертыша, пусть тот и хотел умереть. Но признаваться в этом пони даже не думала.

– Не надо, – сказала она вслух. – И так курган, достойный королей.

Произнеся эту фразу из какого-то древнего фильма, она сразу пожалела об этом, а Гайка, прекратив копать, обернулась:

– Почему ты спасла только меня?! – почти крикнула она. – Почему?!

Дэш, в груди которой поднялось было возмущение какими-то претензиями после спасения, нашла в себе силы совладать с собой и ответить спокойно:

– Потому что ты стояла ближе, а с больной ногой и без работающих крыльев я не успевала схватить обеих, – пони сделала паузу, опустила взгляд и все же добавила неожиданно для себя: – Прости.

– Помоги мне!

С этими словами Гайка бросилась и дальше откидывать небольшие камни и влажную землю. Очевидно, то ли недавний дождь, то ли водопад подточили стену каньона, и часть ее рухнула вниз аккурат в тот момент, когда внизу оказались Идущие.

«Никакой опасности, ага, – саркастически подумала Рейнбоу Дэш. – Разве чудовища, пустыни и обвалы – это опасность? Конечно, нет! Как можно подумать о таком!..»

Она принялась копытом на здоровой ноге помогать мышке там, где, казалось, сидел перевертыш...

Рейнбоу старательно гнала мысль о том, что они увидят, если найдут хоть что-то. И хотя ей не впервой было видеть кровь и трупы, в том числе собственнокопытно организованные, вид двух раздавленных тел не шел из головы.

Наконец, подкованное копыто коснулось чего-то отличного от земли и камней. Скосив взгляд, Дэш увидела кусок черного хитина, поверх которого еще можно было заметить обрывок прозрачного крыла.

Пегаска уже хотела было позвать Гайку, что старалась разгрести завал чуть в стороне, но в это время хитиновая пластинка шевельнулась...

Рейнбоу Дэш подумала, что произошедшее чертовски несправедливо. Тот, кто хотел умереть, выжил, в то время как добрая лиса погибла под обвалом. И пусть тут не было таких уж крупных камней, их количество вполне компенсировало малый размер.

Не каждый день тебе на голову сыплется тонна-другая щебня и глины.

– Гайка! – позвала Дэш. – Нашла!

Мышка, спотыкаясь и всхлипывая, подбежала к пегаске, которая спешно расширяла яму копытами, забыв даже о ране.

Не прошло и минуты, как в облаке пыли и земли над поверхность вынырнула судорожно вздохнувшая голова перевертыша, сплошь покрытая грязью. А рядом с ней – когда-то белая мордочка лисицы, вполне себе живой.

– Олли! – Гайка бросилась прямо в яму, чтобы повиснуть на мохнатой шее.

Послышались всхлипывания.

Рейнбоу тем временем помогла перевертышу выбраться из ямы. Судя по всему, тот попросту прикрыл лисицу от обвала собственным телом, приняв удар каменно-земляной массы и при этом поплатившись лишь хрупкими крыльями. И как только тонкие ноги выдержали такой удар?

Дэш посетила мысль, что если хрупкие стрекозиные крылышки не регенерируют, то теперь этот насекомообразный пони обречен до конца жизни ходить по земле.

«Себе посочувствуй, пешкодрал», – зло подумала Рейнбоу, вытаскивая тощее тело из разлома.

– Есть мнение, – сказала она вслух, – что надо отсюда валить.

– А вещи? – спросил перевертыш. – Вы не будете их откапывать?

– В сено, – сказала Дэш. – Не хочу, чтобы на нас еще что-нибудь обрушилось…

– Тогда нам придется вернуться, – резюмировала Гайка, так и не отпустившая шею белой лисы.

Та, к слову, выбравшись из дыры, подошла к перевертышу и благодарно лизнула его в щеку. Тот в ответ неловко погладил лисицу.

– Даже не знаю, что и хуже, – мрачно пробурчала пони, – рыться в земле тут в поисках сумок и ожидании очередного обвала, или вернуться в ту дыру…

Те остатки хорошего впечатления от каньона, что еще оставались, испарились окончательно при одной только мысли о том, что здесь могут быть ненадежные стены.

– Ну вот не надо, – Гайка укоризненно посмотрела на пегаску. – Милый городок с добрыми людьми.

– И кому же придется копать? – ворчливо поинтересовалась пони. – Конечно той, кто подходит по размеру…

Впрочем, ворчание оказалось напрасным. Одна сумка оказалась совсем рядом с перевертышем. Где лежали спальники, Дэш тоже помнила, и, в конце концов, почти все вещи были спасены. Все стало грязным и местами смятым массой камней и земли, что сползли откуда-то сверху, но в целом, не пострадало. Разве что часть провианта превратилась в кашу.

Перевертыш, надо отдать ему должное, участвовал в раскопках вместе с остальными.

Никто не хотел задерживаться, но сполоснуться и хоть как-то отмыть вещи в реке все же пришлось. Олли так вообще утратила белый цвет и стала какой-то серо-бурой.

Когда все сидели вокруг заново разожженного костра (на этот раз далеко от стен, чтобы ничто не могло снова рухнуть сверху), Гайка сказала, обращаясь к перевертышу:

– Ты теперь не можешь умирать. У тебя появилось дело.

– Какое еще дело? – поинтересовался тот.

Гайка поплотнее закуталась в лоскут ткани, который служил ей одеялом. Ее универсальный комбинезон висел на рогульках у костра и сох.

Рейнбоу же сушила одежду прямо на теле. Простуда ей грозила наравне со всеми, но пони не хотела раздеваться при перевертыше. Оставалось надеяться на иммунитет: в свое время хозяин заставлял закаляться, да и сама природа пегасов была такова, что они переносили холод лучше остальных пони. В конце концов, в небе достаточно холодно, если подняться повыше.

– Ты спас жизнь, – пояснила Гайка, оторвавшись от размышлений. – Теперь ты за нее ответственен.

Перевертыш переглянулся с белой лисицей. Та склонила на бок ушастую голову, не отрывая взгляд, и насекомообразный пони впервые выглядел… растерянным.

– Когда-то давно, – сказала Гайка, – я тоже жила в клетке. Наш малолетний хозяин был жесток и капризен, и убивал с безнаказанной легкостью…

– Твоя клетка состояла из неволи, – перебил перевертыш, – а моя – из собственных суждений.

– Я к тому и веду, – кивнула мышка. – Мой учитель как-то сказал, что если ты считаешь себя виновным в чьей-то гибели, то должен спасти столько же жизней.

– Но я виновен в гибели многих тысяч! – перевертыш чуть не подпрыгнул.

Дэш, которую посетила мысль подыграть, с деланным сочувствием произнесла:

– В таком случае у тебя много работы, – она перевела взгляд на Олли. – И первой твоей задачей станет оберегать вот эту противную лисицу, которая на самом деле говорящая.

– Дэш! – возмутилась Гайка.

– Ну а что? – сварливо уперлась пони. – Она могла бы хоть написать что-нибудь. Или ты неграмотная?

Лиса смущенно опустила ушки и лапкой написала в пыли корявое «нет».

– Вот, – кивнула Рейнбоу, – а все туда же. Таинственный проводник, тоже мне!

Олли смущенно опустила голову.

«Уела!» – мысленно поздравила себя Дэш, но перевод немых слов лисы оказался совсем не таким, как ожидала пони:

– Она говорит, что ты не прислушиваешься к существам, которые обладают голосом, куда уж ей пытаться что-то донести…

– Хватит нести околесицу, – оборвала пегаска, чувствуя, как у нее краснеют щеки. – Ты лучше сам скажи, у тебя крылья отрастут?

– Да, – ответил перевертыш. – Они довольно хрупки и треплются, так что меняются время от времени. И вовсе сказанное не околесица… Знаешь, выходит, и вправду что-то такое.

Белая лисица, приподнявшись, снова лизнула перевертыша в щеку.

«Понячьи нежности», – подумала Рейнбоу и еле сдержалась, чтобы не поморщиться.

– Вот интересно, – сказала она вслух, – а что было бы, не успей я увернуться от обвала? Или если бы, скажем, волк добрался бы до моей глотки?.. Мы ведь уже мертвы, не так ли?

Он обвела взглядом всех присутствующих в ожидании ответа, но, похоже, в данном случае помочь было некому.

– Вы удержали меня от получения ответа на этот вопрос, – заметил перевертыш.

Олли тявкнула, сидя рядом, и несостоявшийся висельник поспешил добавить под взглядом укоризненных глаз:

– Нет-нет, не собираюсь. Я ведь теперь отвечаю за тебя.

Лиса успокоилась, а Гайка улыбнулась и сказала:

– Думаю, это вопрос веры, так же, как и в прошлой жизни. Наверняка есть еще много миров, помимо этого…

Дэш вдруг захихикала, глядя на всю компанию. Гайка, уловившая в смехе пони истерические нотки, переглянулась с перевертышем и лисой. Те, судя по выражению мордочек, думали в похожем ключе.

Тем временем Рейнбоу, утерев выступившие было слезы, покачала головой и сказала:

– Нет, мне определенно нужна ковбойская шляпа и пара револьверов…

…Они вышли из ущелья, и впереди распростерлись уже привычные пологие холмы и степь, уходящая вдаль. Сухой ветер, словно прогоняя остатки красной ночи под светом желтого солнца, растрепал волосы путников (у кого они были), и Дэш, подставив солнечным лучам мордочку, подумала, что ей снова мучительно не хватает неба.

Она подавила желание расправить крылья и попробовать антиграв. Только не при этом черном. Даже неизвестно, что хуже получится: засвидетельствовать собственную несостоятельность в полетах или победно взмыть на глазах у того, кто только что потерял свои крылья.

В животе Дэш громко заурчало. Пегаска прижала уши, чувствуя, как краснеют щеки, но никто не стал смеяться.

– Давайте отойдем подальше, – предложила Гайка, – и уже там поедим. Раз уж завтрак мы пропустили… Можем сжевать что-нибудь на ходу.

Рейнбоу вдруг посетила мысль. У перевертыша во рту торчали довольно внушительные клыки, и за все время он ни разу не заикнулся о еде.

– А ты плотоядный? – в лоб спросила пегаска, с прищуром глянув на нового попутчика.

– Всеядный, – не стал отпираться тот, – но мне требуется в разы меньше обычной пищи. Не берите в голову, все равно тут еды для меня нет. Я могу с тем же успехом питаться как пони. Какое-то время…

…Как назло, подходящее место для привала не попадалось довольно долго. Пустынная степь, почти голые холмы и ни одного родничка. Рейнбоу, сжевав на ходу некоторое количество сухарей и сухофруктов, думала уже, что предстоит новый утомительный переход до оазиса.

На ходу говорили мало: экономили воду и не хотели глотать пыль. Белая лисичка, которой из-за потревоженной во время обвала раны было тяжело идти наравне с пони, вскоре воспользовалась рыцарским предложением перевертыша ехать на нем, и темп немного увеличился.

Дэш по этому поводу ничего не сказала, тем более уже прошла этот этап, когда ее раздражала мысль о возможности послужить транспортом. В конце концов, генетическими предками «хасбровских» пони послужили лошади. Вернее, карликовые лошадки фалабеллы, но какая разница.

Желтое солнце уже прошло по небу солидный участок и скоро должно было начать клониться к закату, как впереди показался зеленеющий островок среди высушенной степи.

– Бинго! – радостно сказала пегаска, показав вперед. – Скоро отдохнем!

Мысли о горячем обеде, или, скорее, уже раннем ужине, а также о сочной, напитавшейся водой траве и листьях, снова заставили понячий животик требовательно заурчать.

– Наконец-то, – сказал перевертыш хрипло.

Чувствовалось, что ему куда тяжелее, чем кажется. Мало того, что приходилось экономить воду и идти с грузом, так еще черный панцирь притягивал жаркие лучи не хуже кожаной одежды Дэш. Но у пегаски оставались открытыми голова и ноги, а перевертыш был целиком покрыт природной броней, которая спасла ему жизнь во время обвала, но вот в длительном переходе стала обузой.

На предложение же превратиться во что-то не такое черное, перевертыш ответил, что поддержание облика тратит силы еще быстрее, чем беготня в жару. И без постоянной и обильной подпитки просто того не стоит.

Островок зелени оказался оазисом вокруг небольшого водоема, приютившегося у подмытого с одной стороны холма. Родники подточили один из склонов, образовав обрыв и озеро, берега которого поросли жадной до влаги растительностью.

Вскоре был разожжен костер, согрет ужин, а Рейнбоу Дэш еще и от души налупилась прибрежной осокой и какими-то кувшинками. «Просто для объема», как пояснила она, так как пища для понячьего организма и впрямь была «пустоватой».

Когда же ужин закончился, и вся компания расселась и разлеглась вокруг догорающего огня, Гайка сказала:

– Кажется, нам настало время поговорить.

– Кому это – «нам»? – насторожилась Дэш.

– Нам с тобой и Олли. Разу уж мы теперь можем ее слушать... – мышка бросила на лисичку многозначительный взгляд, и та смущенно опустила уши.

– Вот между собой и поговорите, – проворчала Дэш, берясь за спальник, – а эту пони уже достали разговоры по душам, видения о прошлом, чудовища, обвалы, оборотни и прочая хрень. Поэтому я отправляюсь спать.

Гайка уже собралась было возразить, что еще совсем не поздно, но пегаска решительно пресекла эту попытку:

– Ни слова! Делайте что хотите, но завтра МОИМ ногам идти по дороге, я устала, передергалась и не намерена полночи чесать языком о том, на что мне ПОФИГ!

С этими словами она резким движением залезла в спальник и демонстративно повернулась спиной к костру, давая понять, что разговор окончен.

Гайка вздохнула и сказала:

– Спокойной ночи. Мы тебе не помешаем?

Рейнбоу Дэш что-то невнятно пробормотала, но явно раздраженно, и мышка сочла за благо не длить конфликт, переспрашивая.

Гайка повернулась к оставшимся попутчикам:

– Видимо, нет... Олли, можешь рассказать, откуда ты?..

Перевертыш, который переглянулся с лисой, безропотно выполнял роль переводчика, хотя ему были в диковинку некоторые слова: его лексикон не изобиловал техническими подробностями.

Как выяснилось, лиса раньше была человеком, причем из мира Гигаполисов, и более того, из Белого города.

И поэтому съесть сырое мясо или тем более убить грызуна клыками всегда было превыше ее сил. И несмотря на то, что она жила в этом теле уже довольно давно, так и не смогла пересилить себя. Потому и питалась всякими растениями, консервами и вообще ее рацион больше напоминал человеческий. Но иногда инстинкты брали свое, и хотелось поймать кого-то мелкого и съедобного.

Гайка при этих словах в очередной раз возблагодарила создателей за то, что ее генетическими предками не были реальные грызуны, а значит, и инстинкт хищников воспринимал ее, да и всех фурри, скорее как людей.

Мышка где-то читала, что придание животным человеческих черт с технической точки зрения было возможно, но гораздо продуктивнее оказалось идти от противного: взять геном людей и немного «наклеить» на него звериные признаки вроде шерсти, хвостов, клыков и прочих атрибутов.

Раздался голос Рейнбоу Дэш:

– То, что она ни фига не лиса, было ясно почти сразу. Мышей ловить не умеет, не хитрит...

Гайка улыбнулась:

– А мы думали, что ты спишь.

Рейнбоу, так и не соизволив повернуться, ответила:

– Сплю, сплю. Не мешайте мне.

Мышка только с улыбкой покачала головой. Рейнбоу была, мягко говоря, неискренна в том, что касалось безразличия к истории Олли, но просто не признавалась.

Но наставало время более серьезных вопросов. И если прошлый был, в общем, всего лишь праздным любопытством, то теперь…

Гайка вздохнула и решилась:

– Скажи, почему ты бросилась защищать Рейнбоу от этого волка? От меня без бластера толку было маловато, но это же был ее страх...

Перевертыш, как обычно, посмотрел в глаза лисичке, а потом повернулся к Гайке:

– Она спрашивает, с чего вы взяли, что этот волк был только страхом Рейнбоу?

– Но как же... – растерялась мышка. – Это же... – покосилась на продолжающую притворяться спящей Дэш и понизила голос, – Алекс Вендар?..

Лисичка что-то то ли проскулила, то ли прорычала.

Перевертыш спокойным голосом перевел:

– Дэш и доктор Салазар – не единственные его жертвы.

Гайка изумленно уставилась на когда-то белую лисицу:

– Так он тебя… убил?

Последовала пауза. То ли лисица говорила долго, то ли пыталась вспомнить: по выражению мордочки было сложно судить.

Но потом она посмотрела на перевертыша, и тот перевел:

– Нет, но она бы была не против, если бы все закончилось так, – и не успела Гайка придумать новый вопрос, как собеседник продолжил. – Алекс не являлся основным страхом. Лишь сокрушительным следствием массы неправильных решений и желания не вмешиваться в решение собственной судьбы… Что бы это ни значило.

Перевертыш вдруг замолчал, видимо, выслушав ответ лисы, и отвел взгляд.

Он ничего не говорил, но Гайка догадалась, как лиса покинула свой мир, и ее сердце наполнилось печалью и сочувствием…

– Так значит, ты нашла нас неслучайно?

Теперь перевод последовал почти незамедлительно, и голос перевертыша как будто стал холоднее обычного:

– Она говорит, что случайного в этом мире ничего по определению нет. И что вам об этом талдычат с самого начала Пути, да только вы слушать не хотите.

Олли при этом бросила на мышку укоризненный взгляд.

Гайка, которую эта мысль, как ни странно, не посетила, смущенно отвела взгляд и спросила:

– Так ты... все же проводник? Или типа того?

Олли покачала головой, а перевертыш сказал:

– Она такая же Идущая, как и вы. И речи у нее нет потому же, почему Дэш не может летать.

– А как же вышло, что ты ее понимаешь? – спросила Гайка.

Настала очередь «переводчика» смутиться:

– Я не знаю... и Олли не знает, я ее спрашивал. Наверное, так случайно вышло...

Он вдруг замолчал и переглянулся с лисой.

Гайка спросила:

– Никаких случайностей, да?

– А когда это ты успел ее расспросить? – подала голос Рейнбоу, все также не поворачиваясь к собеседникам.

– Пока сидели под завалом, – пояснил перевертыш, поочередно осмотрев всех собеседниц, – и пытались откопаться по мере сил. И знаете что, девочки? Мне все больше нравится мысль Рейнбоу отдохнуть как следует, а с утра пораньше двинуться в путь.

– Или ты просто не хочешь продлевать этот тупой разговор, – буркнула Дэш, устраиваясь поудобнее

– Это в меньшей степени, – перевертыш не смутился или не подал вида. – Главным образом, я считаю, что нам всем есть над чем подумать, да?

– Я… пожалуй, соглашусь, – сказала мышка, переглянувшись с Олли.

– Я тоже, если это поможет вам, наконец, заткнуться, – добавила Рейнбоу Дэш, но никто не обиделся.

Видимо, мысли и вправду одолевали всех, потому что разговоры как-то стихли сами собой. И когда оба солнца закатились за горизонт, весь лагерь уже либо спал, либо просто погрузился в собственные думы… "'>– :�TZ

Глава 10. Зона тишины

Деревья меняют листья,

Змеи меняют кожу,

Приходит циклон, и ветер

Меняет свое направление.

Как плавно перетекают

Друг в друга зыбкие формы,

Похоже, ты и не заметил,

Как совершил отречение...

 

И стоит лишь отвернуться,

А небо уже другое.

И все, что казалось бесспорным,

Поставлено под сомнение.

А нимбы бледнеют и гаснут,

И трепет по капле уходит,

Осталось совсем немного,

И ты совершишь отречение...

 

А есть ли на свете

Цветы, что не вянут,

Глаза, что на солнце

Глядят и не слепнут?

И есть ли на свете

Те дивные страны,

Где нимбы не гаснут,

Где краски не блекнут?

 

Как медленно и незаметно

Смещаются стороны света,

Моря, острова, континенты

Меняют свои очертания.

И каждый импульс подвержен

Невидимым превращениям,

И каждому атому счастья

Отмерен свой срок заранее...

 

А есть ли на свете

Цветы, что не вянут,

Глаза, что на солнце

Глядят и не слепнут?

И есть ли на свете

Те дивные страны,

Где звезды не гаснут,

Где краски не блекнут?

 

(С) Fleur

 

---

…Четверо путников шли через утреннюю степь. Вчерашний ранний отбой позволил всем встать почти что на рассвете.

Утро оказалось светлым и чистым, и поднявшееся над горизонтом желтое солнце заставило ночную росу превратиться в туман. Тот вскоре рассеялся, но пока, в преддверии дневного зноя, над степью сохранялась приятная прохлада.

Костер разводить не стали: было банально лень. Дэш не отказала себе в удовольствии пожевать осоки, и, как ни странно, к ней в этом вопросе присоединился перевертыш. Остальным пришлось довольствоваться консервами и галетами, но никто не был против.

Дэш все так же везла Гайку, а Олли шла сама, хотя перевертыш ей снова предложил ехать на нем.

Все спутники болтали о любимых блюдах, и пегаска как раз жарко отстаивала преимущества вольт-яблочного джема, в то время как мышка в красках расписывала достоинства швейцарского сыра.

Олли и перевертыш же, судя по всему, решили не вмешиваться в спор. А может, кто-то просто не пытался переводить каждый пустяк.

– Тихо, – вдруг сказала Гайка.– Вы слышите?

В наступившей тишине в шелест жиденькой травы на ветру вклинился странный звук, которому, казалось, совершенно не место здесь.

Рейнбоу Дэш даже не сразу сообразила, что глухое рычание и приближающийся лязг может издавать только мощный мотор внутреннего сгорания.

И точно, вскоре из-за холма показалось облако пыли, скрывающее в себе угловатые очертания машины непонятного вида и назначения.

– Тягач, что ли? – спросила Дэш.

– Чего? – спросил перевертыш.

– Машина, говорю, – пояснила пони, – чтобы переть тяжелые грузы, от которых дюжина земнопони пупы надорвет.

Собеседник, видимо, не понял, но расспрашивать дальше не стал, справедливо рассудив, что через минуту все увидит своими глазами.

Гайка же ничего не сказала, вглядываясь в пылевое облако. Даже встала на спине пони, чтобы лучше видеть, и приложила ладонь ко лбу, отгораживаясь от солнца.

– Это танк, – сказала она через некоторое время.

И точно.

Вскоре стало возможно разглядеть угловатую наклонную броню, хищно торчащее орудие и лязгающие по дороге стальные гусеницы. Боевая машина оказалась довольно архаичного вида: совсем не похожей на плавные формы современных танков, которые, к тому же, вот уже лет сорок как сменили традиционные гусеничные движители на антигравитационную подвеску с индукторами горизонтального смещения. Кроме того, военную технику перестали делать из голой стали, наверное, уже несколько веков назад, когда достаточно развились сложные кумулятивные боеприпасы.

Впрочем, это все знала только Гайка, вскользь изучившая курс об истории оружия. Рейнбоу в истории была не особо сильна, перевертыш обладал эквестрийскими воспоминаниями, а Олли все равно ничего не могла рассказать без посредника, который сейчас, очевидно, думал совсем о другом.

Пони сошла на обочину. Оказаться на пути лязгающей многотонной машины ей совсем не хотелось. Остальные сочли за благо последовать ее примеру.

Впрочем, танк и не собирался пролетать мимо на всех парах и, уж тем более, давить случайных встречных. Уже в паре десятков метров он начал сбавлять ход, и вскоре остановился прямо перед компанией Идущих, обдав всех запахом солярки, смазки, пороховой гари и металла.

Поднявшееся облако горячей пыли на пару секунд обволокло всю компанию, отчего Олли громко чихнула, а Дэш и перевертыш прищурили огромные глаза.

Теперь стало отчетливо видно, что машине изрядно досталось: всю броню покрывали сколы от попаданий, очевидно, кинетических снарядов, кое-где грязно-зеленая краска была опалена огнем, а некоторые детали ходовой носили следы скорого полевого ремонта: выглядели поновее остальных, один каток казался значительно новее других. Как можно было предположить – запаска.

На боку угловатой башни красовалась потертая эмблема в виде красной пятиконечной звезды.

Люк рядом с башней открылся, и оттуда показался чумазый до черноты молодой человек в мягком кожаном шлеме и, похоже, военной форме.

На изможденном и исцарапанном лице оказались бледно-голубые глаза, внимательно изучившие всю компанию.

В конце концов, он обратился к ним на непонятном языке, хотя лично Дэш была уверена, что где-то уже слышала подобные звуки. Правда, никак не удавалось вспомнить, где именно. В кино, что ли? Или в виртуалке?

Танкист тем временем явно пытался что-то спросить, но никто из присутствующих его не понимал. Дэш уселась на круп и развела передними ногами, дескать, не врубаюсь, ты уж прости. Она очень надеялась, что этот жест человек поймет.

И точно. Тот скорчил страдальческую гримасу и обратился на другом языке, который Дэш узнала, но все равно не смогла ответить, так как данный диалект Европейского Гигаполиса не изучала.

По щеке человека при этом прокатилась скупая слеза, оставляя белесую дорожку в черной грязи. Судя по всему, человека одолевала какая-то срочная нужда.

– Что он говорит, Гайка? – спросила Дэш. – Я ни фига не понимаю.

– Не уверена, – задумчиво отозвалась мышка. – Кажется, я расслышала слово «медицина» или типа того.

При этих словах танкист просиял, закивал головой и с надеждой воззрился на путешественников:

– Meditsina! Da! Doctor! Gospital!

Гайка, услышав еще знакомые слова, показала в сторону покинутого ущелья, за которым остался гостеприимный городок:

– Госпиталь. Там. Медицина. Доктор Салазар.

Танкист начал благодарить на смеси языков:

– Spasibo! Danke shőn!.. – с этими словами он спрятался внутри машины.

Мотор взревел, подняв клубы черного дыма, и танк с грохотом и ревом поехал дальше по дороге. Вскоре он скрылся в ущелье, провожаемый четырьмя взглядами, но рык мотора и лязг гусениц был еще долго слышен.

– Странно, – сказала Гайка, нарушив затянувшуюся паузу.

– Что именно? – уточнил молчавший до сих пор перевертыш.

– Эта машина выглядит помятой, но относительно новой. Но такие уже лет триста не делают.

– Откуда ты знаешь?

Гайка пожала плечами.

– Видела в виртуалке старое кино про какую-то войну. А еще на курсах по истории оружия… но там о них совсем вскользь было.

– Я одного не пойму, – сказала Дэш. – Какого сена эта громыхалка делала на нашей дороге? И вообще, зачем это было?

– Думаю, мы это скоро узнаем, – предположила Гайка. – Мы ведь идем туда, откуда он приехал?

– Или назад, – добавил перевертыш, увидев, что Рейнбоу собралась возразить.

Пегаска подавилась словами, что собиралась произнести. Посмотрела поочередно на всех спутников и молча пошла по дороге, ворча под нос что-то невразумительное.

– Кажется, мы что-то сломали в этом мире, – наконец, саркастически сказала она с кривой усмешкой. – Уже третий, что ли, раз мы подвергаемся смертельной опасности, несмотря на заверения в обратном.

– Мы еще живы, – заметила Гайка, но Дэш было не пронять:

– Уж не благодаря «благости» этого ляганного мира! Череда случайностей.

– Но сейчас мы не были в опасности.

– Как же! Огромная железная хрень на гусеницах и с пушками, только что из боя– совсем никакой опасности! Ну обвал, ну волки-оборотни, ну козлом целованный лепрекон, лягать, с кем не бывает!.. Все же правильно не ждать от мира людей ничего хорошего – потом не придется разочаровываться.

С этими словами Дэш двинулась по дороге, чувствуя волну раздражения. Ей даже подумалось, что, может быть, стоило набить чумазую морду танкиста, которому могло запросто прийти в голову раздавить гусеницами странных существ на обочине просто ради забавы.

Олли и перевертыш переглянулись и пошли следом, хотя и держались на некотором отдалении.

– Дэш, – позвала Гаечка, уже привычным жестом погладив пони по шее.

Пегаска не возразила. Видимо, ей и вправду удалось преодолеть свой страх чужих прикосновений, по меньшей мере, в отношении мышки, и та это крайне ценила.

– Ну чего? – буркнула та.

– Все же хорошо, чего ты.

– Чего я? Жду очередной подлянки. Бандитов, например...

– Тут нет бандитов, Дэш.

– Ага. Как и опасностей. На хвосте я вертела все это.

– Поспорим? – вдруг улыбнулась мышка, и Дэш чуть не сбилась с шага.

– Че?! – обернулась она и даже остановилась.

– Если мы не встретим каких-нибудь разбойников... ну, скажем, за сегодня, то ты один раз поступишь так, как я говорю.

– В каком смысле? – прищурилась пони.

– Ну, когда придется делать выбор, ты послушаешься меня.

– А что будет, если встретим? – поинтересовалась Дэш, и потом добавила. –При условии, что мы останемся в живых.

– Тогда я буду тебя слушаться.

– Тоже разок?

– Нет. До конца пути, где бы он ни произошел.

Дэш поджала губы. Искушение было слишком велико.

– Идет, – сказала она, – и помни, ты сама напросилась.

Гайка, сидя на ее спине, улыбнулась. Рейнбоу цеплялась за свой психологический панцирь, хотя в том уже было столько прорех, что истинная понячья сущность все более явственно проступала наружу.

Мышка почувствовала, как сердце затрагивает волна теплой привязанности, и в это же время она напоролась на взгляд идущего рядом перевертыша.

Но тот ничего не сказал…

---

…Какое-то время компания шла молча: все мысли заняла странная мимолетная встреча со смертоносной машиной из прошлого.

Нарушила молчание Рейнбоу Дэш:

– Интересно, откуда взялся этот танк? Неужели сюда попадают и те, кто... – она оглядела спутников, – ну, погиб на войне?

– Не думаю, – отозвался перевертыш. – Ведь тогда их машина была бы неисправна?

Дэш подумала и предположила:

– Когда я... «покидала» тот мир, настоящий... во мне была куча дырок. А тут их даже на одежде нет. И старые шрамы некоторые рассосались. Может, и с машиной так же.

Начавшийся было разговор прервал порыв ветра. Не то чтобы сильный, но букет запахов, который был им принесен, заставил всех удивленно всмотреться вдаль.

Потому что гарь и жженый металл были совершенно не тем, что вязалось бы с ленивым покоем этого мира.

Слегка скрываясь за пологой возвышенностью, над степями мира Дорог клубился дым. Серая хмарь поднималась в небо не отдельными клубами, а сплошной массой, будто туман.

– Проклятье, – сказала Дэш, – и зачем я только спросила...

Она подсознательно ждала, что сейчас до слуха донесутся характерный грохот порохового оружия и взрывы, визг лазеров и треск разрядников, но нет. Все происходило в полнейшей тишине, отчего было еще хуже.

Когда вся притихшая компания поднялась на вершину гряды, никто не произнес ни слова.

Потому что наполовину скрытый бледным маревом пейзаж будто моментально перенес всех на какое-то поле боя.

Изрытая дымящимися воронками земля мира Дорог посерела от пыли и гари, рассеянный свет чего-то горящего пробивался сквозь довольно плотный дым, что неприятно раздражал ноздри и заставлял слезиться глаза.

К счастью, не наблюдалось ни мертвых тел, ни сожженной техники, что было, в общем, странно: судя по всему, заваруха тут была знатная, причем недавно. Что само по себе настораживало: уж грохот битвы такого масштаба должен был разноситься далеко окрест.

Впрочем, другая мысль принесла пегаске успокоение:

«А чего я, собственно, волнуюсь? Я ведь уже мертвая...»

Эта бравада вселила в пони достаточно уверенности, чтобы сделать первый шаг вниз по склону.

Дэш хотела было поделиться со спутниками своей мыслью, но отчего-то не хотелось открывать рот.

Мало ли кого могли привлечь звуки голосов, к тому же, наверняка и сами почуяли уже …

Впрочем, и спутники не спешили вступать в беседу. На перевертыша вообще стало жалко смотреть: он прижал уши и опустил голову. Но когда оглянувшаяся Дэш уже собралась спросить, не желает ли тот вернуться, он отрицательно покачал головой. И, видимо, сделал над собой волевое усилие, так как пошел вслед за пегаской более уверенно.

Цоканье подков Рейнбоу и хитиновых копыт перевертыша были единственными звуками, нарушавшими зловещую тишину. Запах гари, жженого железа и химии стал сильнее, и захотелось замотать чем-нибудь морду. Но пришлось бы остановиться, а этого хотелось еще меньше, чем вдыхать всякую дрянь...

Совсем рядом с дорогой из воронки взметнулся всполох пламени, озарив все на мгновение злым оранжевым светом.

Рейнбоу рефлекторно отшатнулась, но, похоже, это уже были лишь отголоски бушевавшего тут пожара: вспыхнул то ли газ, то ли разлитое топливо.

Думы о возможных минах и тому подобных вещах не покидали голову пони. Не помогали даже фаталистические мысли. Хотя бы потому, что перспектива оказаться с оторванной конечностью заставляла внимательно смотреть под ноги...

Когда в голову Дэш уже полезли мысли о подземных залежах газа или просто степном пожаре, устроенном экипажем танка, стали попадаться и первые признаки прошедшего боя.

Так, прямо на обочине дороги, наполовину свесившись в воронку, замерла металлическая громада угловатой гусеничной машины с большими черными крестами на высоких бортах. Торчащая из бокового спонсона пушка была погнута, а рядом зиял черный провал дыры от попадания.

Не сговариваясь, все обошли поверженного левиафана по самому краю дороги, с которой никому даже не пришло в голову попытаться сойти.

Вокруг на земле виднелись следы гусениц, валяющиеся детали и покореженные останки машин, рваная колючая проволока, ушедшие в землю конструкции и постройки неясного назначения. Правда, ничего такого не было на дороге, как будто ту проложили уже после того, как закончился бой.

Грубая угловатая броня, торчащие пушки и разбросанные детали, обломки бетона и дерева – и ни одного целого предмета.

Попалась криво стоящая сошедшая с развороченных рельс и увязшая в грязи пушка, в стволе которой взрослая пони могла бы жить, как в норе

Когда же дорога стала петлять между укрепленных окопов, Дэш уже мысленно приготовилась узреть в этом «безопасном» мире первые трупы, разорванные пулями, взрывами и лучами.

Впрочем, насчет последнего пегаска была не уверена: валяющиеся тут и там искореженные обломки имели вид старый и даже архаичный. Насколько Рейнбоу знала, современное оружие выглядело совсем не так. Даже тот странный танк вписался бы в это место с трудом.

Да и характерный для применения лучевого оружия запах озона и испарений хладагента начисто отсутствовал, а грубая клепаная броня машин была разорвана взрывами, но нигде не расплавлена.

В густом тумане проступали неясные образы: бегущие люди, взрывы, вспышки огня. А может, это было разыгравшееся воображение.

Так или иначе, все проходило в гнетущей тишине.

Внимание всех привлекло какое-то движение. В неверном свете размытых пятен, в которые превратились два солнца, Дэш смогла разглядеть невдалеке от Дороги разветвленную, хотя и несколько осыпавшуюся траншею. Бруствер был особенно сильно увит колючей проволокой, сохранившей даже некое подобие целостности, правда, местами все же был разворочен взрывами.

Вскоре взору путников предстали двое людей, которые стояли на противоположной стороне траншеи. Невдалеке в дыму угадывался силуэт колесного автомобиля, серого от пыли, но, по крайней мере, слышался тихий гул мотора на холостом ходу, а фары горели, рассекая душные сумерки двумя желтоватыми лучами.

Этот звук в царящей кругом тишине казался чем-то донельзя чужим. Чуть ли не до ломоты в зубах.

Первый человек был широкоплеч и крепко сложен, хотя до того же Алекса Вендара ему было довольно далеко. Одет в военного стиля штаны с тяжелыми ботинками, а на плечи небрежно накинул кожаную куртку-косуху весьма потертого вида. Часть лица скрывали темные очки, несмотря на царившие кругом сумерки, а голову венчало военное же кепи, слегка забитое пылью.

Человек стоял на одном колене и молча тянул в траншею руку, поддерживаемый своим напарником.

Тот выглядел совсем не столь воинственно: одет в обычные джинсы, рубашку и жилетку. Стоя вплотную, он крепко держал своего друга за плечо. А еще, судя по выражению на небритом лице, ему не нравилось то, что делал здоровяк.

Эти двое тоже не особо вписывались в окружение. Как и Дэш с компанией, их из обстановки вырывали какие-то нехарактерные детали. Например, пластиковые темные очки или чуть сглаженные очертания почти скрытого в тумане автомобиля.

Разгоревшееся любопытство заставило Дэш подойти к самому краю дороги, откуда открывался вид на небольшой участок траншеи, уходившей по обе стороны вдоль дороги.

Внизу оказался еще один человек. В шляпе и плаще-пыльнике, надетом поверх замызганной военной формы. На дне укрепления плескалась вода, размывая землю в бурую грязь, но сидевшего внутри человека это, похоже, мало волновало. Он смотрел на развешенные по бревенчатым стенам траншеи истрепанные листки бумаги, в которых зоркий глаз пегаски распознал старые фотографии каких-то людей. Молодые и не очень, мужчины и женщины, молодежь и даже дети...

Дэш помотала головой. Ей показалось, что изображения на фотографиях двигаются. Не то чтобы это сильно удивляло: в Гигаполисе подвижные фото были уже привычной вещью, когда на небольшую карточку-дисплей программировалось цикличное видео.

Но здесь это казалось столь же неуместным, как рояль в кустах или типа того. Или там современный флаер среди всего этого архаичного хлама.

На лице человека, что тянул сидящему внизу руку, отражалось сочувствие напополам с отчаянием, когда он в очередной раз встретился взглядом с обитателем траншеи. Тот, не обратив на протянутую руку внимания, прополз по грязи чуть дальше и, сотрясаясь в сдавленных рыданиях, бросился на стену под одной из фотографий, где была отображена молодая пара....

К Рейнбоу Дэш подошли остальные попутчики.

Человек на краю траншеи поднялся, проводив взглядом ползающего по дну обладателя шляпы, лицо которого пони никак не могла разглядеть.

Все происходило по-прежнему в какой-то неестественной тишине, хотя, по идее, ее должны были нарушать обычные звуки мира: шаги, треск недалекого пламени. Наконец, хотя бы дуновение ветра или хлюпанье грязи на дне траншеи.

Только тихо урчал автомобильный мотор.

Когда человек в кепи поднялся, стало заметно, что он куда больше своего попутчика, но при этом на лице его застыла какая-то застарелая боль. Увидев Рейнбоу Дэш, он вдруг улыбнулся и сделал к ней неуверенный шаг, будто забыв, что их разделяет траншея.

К счастью, рука друга вовремя дернула обтянутое кожаной курткой плечо. Люди переглянулись, и тот, что ниже, прикрыл глаза и отрицательно покачал головой.

Здоровяк еще раз бросил взгляд на стоящую в каких-то метрах компанию, но не стал больше делать попыток преодолеть траншею. Только прикрытые темными очками глаза, казалось, встретились на мгновение с рубинами Дэш, после чего на лицо человека вернулось прежнее выражение тоскливой обреченности.

Рейнбоу тоже не решилась окликнуть странную парочку, что направилась к стоящему невдалеке автомобилю, скрытому своеобразным туманом войны.

Вскоре послышались два хлопка дверей, мотор взрыкнул, и огни фар, немного отдалившись, укатились прочь. Судя по звукам, автомобиль заехал на дорогу. По крайней мере, Рейнбоу Дэш подумала, что гонять с такой скоростью по заваленному обломками полю при столь отвратной видимости было бы рисковым делом.

Невпопад вспомнились слова Брейна о том, что в Мире Дорог «правят колеса».

Взгляд вернулся к человеку в траншее. Тот, оставив фотографию молодой пары, переполз к другой, на которой Дэш с удивлением узнала того человека, что придерживал здоровяка на краю траншеи. Только на фотографии он был значительно моложе: еще без седины, и вообще чертами лица напоминал скорее юношу, чем взрослого, много повидавшего мужчину...

Тем временем человек в шляпе поднял глаза и увидел Рейнбоу с остальными. Небритое лицо с тяжелым взглядом воспаленных глаз озарила улыбка, и Дэш посчитала своим долгом поманить странного чувака копытом.

В конце концов, не просто так же их сюда занесло, верно? Рейнбоу уже готова была принять то, что в мире Дорог никогда и ничего не происходит без причины.

Глядишь, чего и объяснит…

Обитатель траншеи подался вперед, и даже поднял было руку, чтобы протянуть ее пони. Та еще мимоходом подумала, что гораздо легче человека, и если тот схватит ее за копыто и дернет как следует, то, скорее всего, они вместе полетят в грязь.

Взгляд пегаски выцепил еще одно подвижное изображение, где была, как ни странно, показана эта самая траншея. И как этот небритый, цепляясь за руку юной девушки с длинными светлыми волосами, стаскивает ее вниз. А потом еще кричит на нее. Кричит до тех пор, пока та, в грязи и слезах, не вылезает обратно. А обернувшись, получает комок грязи прямо в лицо.

Дэш опустила копыто обратно на землю, но обитатель траншеи, казалось, и сам передумал воспользоваться предложенной помощью.

Его взгляд вдруг упал на чью-то фотографию, на этот раз – улыбчивую круглолицую девушку в белом халате, после чего человек резко отвернулся и даже рефлекторно отодвинулся в тени, отбрасываемые в траншею кучами обломков. Обхватив себя руками, он вздрогнул и, казалось, забыл о существовании кого-либо вокруг себя.

«Ну и ладно, – подумала Дэш и подавила недостойное желание плюнуть вниз, – не очень-то и хотелось. Сиди себе там, коли охота!»

Она тоже отвернулась от траншеи и махнула крылом попутчикам.

То же чувство брезгливости она испытала, когда встретила того скрюченного лепрекона, что хотел выпить боль своих гостей.

А этот, из траншеи, был еще тупее: имея все возможности, предпочитал упиваться… чем там человеки упиваются, на дне грязной траншеи, вместо того, чтобы просто принять помощь…

И тут Дэш даже остановилась.

Ее пронзило понимание, как глупо и жалко выглядела со стороны из-за своей гордыни.

И стоило спуститься туда, в траншею, как можно было с легкостью утратить собственный путь, а то и забыть, как в пещере Румпеля. Хотя это была уже, похоже, паранойя: девушка с фото выбралась из траншеи без помех, если не считать мудацкого поведения обитателя.

Дэш мысленно поежилась. А она ведь чуть не поддалась жалости, и хорошо еще, сам этот тип из траншеи не задавался целью стащить пони к себе.

Но вот здоровяку в кожанке явно повезло так повезло: человек из траншеи не стащил его вниз, как ту девушку с фото. Да что уж, он даже не попытался принять помощь и вообще как будто не замечал. Хотя, вроде как, этот хмырь в траншее был странной парочке явно не чужой.

…Под эти мысли странное место скрылось из вида, но по краям дороги еще долго попадались остовы сгоревшей техники, укреплений и прочие следы войны.

Обломок бетонной стены, в проломе которой навсегда застыла подбитая гусеничная машина, больше всего напоминающая железный сарай с узкими окнами, был размалеван белой краской.

Рейнбоу, подойдя, рефлекторно вчиталась в неровные строки и даже остановилась:

На могилах стихают столетий шаги.

Здесь давно примирились былые враги.

Их минует горячечных дней череда:

За порогом земным остается вражда,

 

И ничтожная ревность о том, кто сильней,

Растворилась в дыму погребальных огней.

Об утраченных царствах никто не скорбит -

Там, где Вечность, не место для мелких обид.

Рядом встали Олли и перевертыш, на спине которого притихла Гаечка. Очевидно, мрачное место подействовало угнетающе на всех. Тем более здесь, в этом мире...

Рейнбоу Дэш, идя по дороге, не понимала, чем же ее так задела эта мизансцена в окопах неизвестной войны. В конце концов, кто такие были эти люди, зачем была эта встреча?

Но в сердце свила гнездо то ли обида, то ли еще что.

Почему человек в траншее не принял помощь? Зачем окружил себя образами людей, которые что-то, вероятно, значили в его жизни? И те двое... Они ведь явно среди этих знакомых. По меньшей мере, один из них. Они бросили обладателя шляпы в траншее… Тоже – почему?

Тем временем, дым и нагромождения обломков вокруг начали редеть. Ни одного мертвого тела компании так и не попалось, и Дэш была благодарна неведомым падальщикам: на душе и так было тошно, так еще и наблюдать оставленное войной кровавое месиво не было ни малейшего желания...

Дорога вновь пошла слегка в гору, и Рейнбоу поняла, что за то небольшое время, что пробыла в дыму и сумерках, успела по-настоящему заскучать по унылому спокойствию мира Дорог.

Пегаска подавила желание пуститься вскачь. В конце концов, и нога еще не особо зажила, да и дышать этой пакостью во время бега было последним делом. Голова и так разболелась от продуктов горения, еще не хватало надышаться этим до обморока.

Наконец, взобравшись на вершину пологого склона, пони мысленно пообещала себе больше никогда не жаловаться на климат и однообразный пейзаж мира Дорог.

Ветер бросил в мордочку запахи травы и сухой земли, и Рейнбоу с удовольствием вздохнула полной грудью. Она себя чувствовала так, будто задерживала дыхание все то время.

«Надышаться можно только ветром», – подумала она.

– Дружба. Поразительная штука.

Голос перевертыша разорвал гнетущую тишину столь неожиданно, что спутники невольно вздрогнули. Гайка и Дэш обменялись задумчивыми взглядами, меж тем, их насекомоподобный спутник продолжил:

– Дружба является одной из самых сильных привязанностей в этом, да и в любом другом из миров. Она является надеждой, опорой, а порой и той тонкой соломинкой, способной поддержать отчаявшееся существо. Но в тоже самое время дружба – ослепляет. Друзья готовы закрывать глаза на выходки друг друга, будь то злые насмешки вперемешку с оскорблениями и попустительство лжи, а то и более сильные проступки. И вот что интересно, в то время как одни готовы отрезать от себя кусочек за кусочком, жертвуя своим счастьем ради друга, другой будет этим самозабвенно пользоваться и продолжать требовать все большего внимания к своей персоне. А может быть, он даже не заметит того, что окружающие хотят ему добра и делают все возможное, чтобы защитить его, будучи слишком сильно погруженным в свой внутренний мир?

Дэш ощутимо вздрогнула, лишь на мгновение вспомнив своих друзей из прошлой жизни…

Рейнбоу Дэш Вендар снова тусуется в компании Твайлайт МакАлистер и Дэш Хоул.

Идет какой-то самый обычный разговор о сегодняшних возможных поединках. В общем, бытовуха в понимании гладиаторов, и Дэш спрашивает подруг, а о чем те мечтают.

Вопрос застает обеих врасплох: и та, и другая пытаются перевести разговор на другую тему, но молодая пегаска настаивает. Уж если она что-то себе вбила в голову, то доведет до конца.

 Не слушая подруг, Дэш рассказывает, о чем мечтает она сама. А о чем может мечтать лазурная пегаска, чье мировоззрение кажется твердым, как скала?

Дэш Вендар в те времена мечтает быть гладиатором на настоящей арене, в Колизее Гигаполиса, куда Алекс водил ее посмотреть на настоящие бои.

Где дерутся орки и настоящие боевые синтеты, могучие машины и огромные чудовища.

Потом молодая радужная пони повторяет свой вопрос, и теперь-то подругам не отвертеться.

Твайлайт МакАлистер вздыхает и смотрит совсем невесело:

– Ты не поймешь.

Дэш недовольно возражает:

– Эй! Я твоя подруга! Я все пойму.

– Я хочу убить кое-кого, – говорит фиолетовая гладиатор негромко.

Дэш, которая уже приготовилась отпустить язвительную шуточку, так и замерла с открытым ртом. А она-то думала, что Твай скажет что-то о жеребце, любящей семье, возможно даже приемных жеребятках.

На худой конец, о какой-нибудь книжной зауми.

Хоул же ухмыляется. Она-то давно все знает.

Дэш приходит в себя и говорит совсем не то, что хотела:

– Зачем? Разве того, что на арене пони иногда погибают, недостаточно? Зачем множить боль и смерть?

Твайлайт грустно качает головой:

– Я же говорила, что ты не поймешь.

Дэш задумывается ненадолго, затем спрашивает:

– Тогда объясни мне, почему единорожка с добрым сердцем, которая даже на арене старается быть милосердной, мечтает убить кого-то?

Щечки Твайлайт немного краснеют, она отводит взгляд.

– Речь о Найтмер Мун.

Дэш непонимающе хлопает глазами:

– Из сериала, что ли?

– Нет. Найтмер Мун МакАлистер. Нашу наставницу из лудуса.

После признания Твайлайт наступает тишина, которую не прерывает даже вечно циничная Хоул. Дэш открывает рот, но единорожка перебивает:

– Я знаю, что ты сейчас скажешь. Что таким образом я уподобляюсь ей, но я не собираюсь носить череп этой циничной твари с собой. Она должна получить по заслугам! Просто должна.

Чудесные фиолетовые глаза влажнеют. Счет к бывшей чемпионке, а теперь инструктору гладиаторской школы МакАлистер у Твайлайт-Второй весьма велик и болезнен.

Дэш закрывает рот, так ничего не сказав, а лавандовая единорожка отворачивается от подруги и надломившимся голосом произносит:

– Хороша мечта, ничего не скажешь... Но какая есть.

Вендар уже протягивает копыта, чтобы утешить подругу, но тут подает голос Хоул:

– А я мечтаю уйти на покой.

Это кажется еще большим шоком для всех присутствующих.

 Дэш Вендар и Твайлайт ошарашено смотрят на старшую подругу…

Та обводит их взглядом:

– А что вы на меня так уставились, будто старой Хоул помечтать нельзя?

– Но ты же... – начинает младшая Дэш.

– В высшей лиге на третьем месте, да.

– Но… ведь это круто!

В глазах Хоул появляется грусть, а может быть это только кажется? Пегаска улыбается и говорит:

– Да я просто прикалывалась. На самом деле я мечтаю, чтобы меня жестко отодрали за раз пяток жеребцов и два человека.

Младшие пони моментально краснеют до кончиков ушей.

Обе они – совершенно неопытны в таких делах. В лудусе Твайлайт не нашла себе жеребца, да и не особо стремилась. Насилие же в ее отношении проявлять было некому: в школе гладиаторов дисциплина на уровне, а в клубе портить чужую собственность было накладнее, чем снять на ночь пони-шлюшку. А Дэш Вендар еще даже не подозревает, что ее привычному укладу жизни осталось меньше года.

Дэш, первой совладав с собой, спрашивает:

– А о чем мечтает Бейн Блейд?

Хоул в привычной для себя манере откидывает от лица челку и криво усмехается:

– Известно о чем. Об упругом крупе Спитфаер Хэнкок.

Старшая пегаска хрипло смеется, и вскоре к ней присоединяются по новой раскрасневшиеся Твайлайт МакАлистер и Дэш Вендар.

Эквестрийские пони, которых жестокие люди сделали гладиаторами себе на потеху…

…В то же время перевертыш, будто не замечая, закончил:

– В общем, странная штука эта дружба, – он вдруг повернулся к пегаске и увидел, какой эффект произвела эта речь, – ох... Прости, Рейнбоу Дэш.

Та, едва не скрипнув зубами, совладала с собой и произнесла, ни к кому в отдельности не обращаясь:

– Теперь, когда мы оттуда ушли, у меня дофига вопросов, и я понятия не имею, почему не спросила там.

– У тебя тоже? – удивилась Гайка, сидящая на спине пони.

Все, как по команде, обернулись на оставленное позади поле неизвестного боя.

– Мне сдается, – сказала Дэш задумчиво, – что там никто не может произносить слова.

– Зона тишины, – вдруг подал голос перевертыш, – и этим все сказано.

Все взгляды обратились на него, а пегаска неприязненно поморщилась:

– Только не начинай про магию. Еще этого нам тут не хватало… Просто не хотелось дышать этой дрянью, вот и все.

– Магия или нет, – вмешалась Гайка, – но слова над этим полем явно были лишними.

Олли неуверенно тявкнула, а перевертыш перевел:

– В целом, она согласна с Гайкой. Так что ты в меньшинстве, Дэш.

Пони только фыркнула:

– Кому вообще какое дело? Какой-то придурок сидит в траншее, отвергая помощь и упиваясь своим ничтожеством.

Она слегка ускорила шаг, давая понять, что разговор закончен, но Гайка спросила:

– Никого не напоминает, Дэш?

Радужная пегаска не ответила и только поджала губы. А еще – подавила желание скинуть наездницу.

Рейнбоу очень, очень надеялась, что никто не проведет параллели между ней и тем, кто сам выбрал свою тюрьму.

К счастью, Гайка не настаивала на продолжении этого разговора, и вопрос так и повис в воздухе. Дэш мысленно пожелала, чтобы он так и забылся, и не потребуется вновь выворачивать душу наизнанку в попытке выучить очередной урок странного мира…

…Когда компания забралась на один из холмов, впереди показалась уже знакомого вида многоярусная авторазвязка. А еще зоркий глаз крылатой пони безошибочно различил ажурные конструкции железнодорожных мостов.

Если провести аналогию с виденным ранее, именно под такими монструозными развязками в этом мире располагались населенные пункты.

А значит, предстояло очередное испытание, теперь уже для всех четверых участников похода.

По крайней мере, Дэш была в этом уверена. Окинув угрюмым взглядом расплывчатую в дрожащем воздухе конструкцию, пони вздохнула и двинулась дальше по шоссе.

С ней поравнялся перевертыш, от которого не отставала белая лисица.

– Ты что приуныла, Дэш? – спросил он.

– Жду неприятностей. И устала. А еще – хочу жрать.

– Так впереди и отдохнем. Наоборот, хорошо.

– Смотри «пункт один». Ничего, кроме неприятностей, я от этого городка не жду. Двинули. Надеюсь, мы успеем набить брюхо раньше, чем снова начнется.

На ходу перевертыш снова повернулся к пони:

– Если ты ждешь неприятностей, может, обогнем город стороной?

Та только фыркнула:

– У нас еды на пару дней осталось. А еще – хрена мы мимо пройдем, даже если захотим. Так что я и так знаю, чем кончатся полные нытья и ругани несколько часов моей жизни в этом мире, если я попробую уклониться от очередного энкаунтера. Лучше уж сразу в бой.

– Вот это настрой! – улыбнулась Гайка, которая вальяжно улеглась на спине пони. Когда та шла шагом, ей не доставляло труда удерживать равновесие. – А то все ворчала, ворчала.

– Раньше сядем – раньше выйдем, – резюмировала пегаска, решительно цокая копытами по дороге…

---

…Какое-то время они все шли молча.

Приближающийся городок вырастал под транспортным узлом как живой, и Рейнбоу вдруг подумала, что же станется с жителями, когда дожди и ветра подточат-таки мощные конструкции эстакад и развязок на тридцатиметровой высоте.

Окраины городка, похоже, были подвержены тем же аномалиям, что и в самом начале пути. В городе-призраке, название которого Дэш уже успела забыть.

Здесь можно было видеть и висящие в воздухе конструкции, и странные искажения.

В этот раз странный мир «радовал» какими-то воздушными линзами, в которых отражалась окружающая обстановка. При этом – с несущественными, но раздражающими различиями.

Так, в одном из таких плывущих в воздухе «пузырей» Дэш различила всю их компанию, вот только вместо себя увидела Флаттершай.

После этого приглядываться расхотелось окончательно.

На пыльных улицах самого городка оказалось почти пусто.

Впрочем, всех могла разогнать по домам и кафе начинающаяся жара. К тому же, поднявшийся ветер повесил в воздухе пыль, выл в конструкциях над головой и вообще действовал довольно угнетающе.

Рейнбоу, мысленно сравнив этот городок с оставленным позади Блессин Шейдс, решила, что не задержится здесь ни минуты. Особенно с учетом пары мрачных личностей в шляпах, которые сидели в тени пожухлого дерева и пили из банок то ли пиво, то ли что-то еще.

Когда они провожали компанию взглядами, Дэш заметила, что у обоих вытянутые, острые уши, злые красные глаза и антрацитово-черная кожа. При этом одинаково длинные снежно-белые волосы, хотя и несколько забитые вездесущей желтой пылью.

– Вард был прав, – сказала Гайка, – тут не только люди.

– Рожи напрочь разбойничьи, – резюмировала Дэш, – так что помни о своем обещании.

– Конечно.

Дорога, по обыкновению влившись в главную улицу городка, выдавала себя только более новым покрытием.

Этот городок совсем не походил на чистый и аккуратный Блессин Шейдс или спокойный и добрый Витваллё. Все буквально дышало запустением, и, казалось, городок в шаге от того, чтобы стать пустым призраком. Возможно, так и было в действительности.

А еще дискордовы искажения здесь маячили везде: парили в воздухе, висели на стенах и даже на деревьях. И хотя по мере приближения к центру городка их стало меньше, окончательно они не исчезли, заставляя быть настороже.

Когда же маленький отряд Идущих добрался до развилки, в глаза ударил свет заходящего солнца, как будто специально нашедшего лазейку между домов и конструкций.

Перевертыш повернулся к Дэш и сказал:

– Что ж, пришла нам пора попрощаться.

– Чего? – навострила уши Рейнбоу. – Куда это ты намылился?

– Туда, – показал собеседник дырявой ногой.

Рейнбоу проследила направление.

Одно из направлений вело чуть в сторону от основного маршрута, навстречу слепящему свету. И ни у кого не возникло сомнений, по какому Пути кому направиться.

Дэш мысленно плюнула, ощутив эту уверенность. В такие моменты ей по-прежнему думалось, что этот мир – всего лишь виртуальная реальность.

– Что, даже чаю не попьешь? – усмехнулась Рейнбоу.

Тон у нее был ироничный, хотя уши сделали попытку жалостливо прижаться при мысли о том, что попутчик оставит их едва сформировавшуюся команду.

– Нам тоже пора в Путь, – пояснил перевертыш. – И так потеряли кучу времени.

– «Мы»? – переспросила пони и тут же посмотрела на Олли. – «Потеряли»? Это как понимать?

У белой лисы вдруг сделался очень виноватый вид. Опустив глаза и уши, она села, обвив ноги пушистым хвостом.

– Она просит прощения, – сказал перевертыш, – что не сказала раньше.

– Но? – подала голос Гайка, почувствовав недосказанность.

– Но Олли всю жизнь молчала, когда нужно было говорить, а оказавшись в этом мире, она попыталась говорить, но ее никто не слышал... А я, вместо того, чтобы искать кого-то, кто может разделить со мной эту неподъемную ношу, пытался... Селестия побери, я себя чувствую так глупо теперь... Я пытался столько раз покончить с собой...

– Кстати! – вскинулась Дэш. – Ты ведь так и не сказал...

– Я не смог, – ответил перевертыш, – но никаких чудес. Просто... было страшно. Та попытка, что вы видели – жест отчаяния. Когда уже не отыграть назад.

Дэш поджала губы. Лишь на мгновение, вспомнив собственную неудачную попытку. Проклятый стоп-скрипт поведенческой программы тогда остановил и ее. И мучитель не оставил это без внимания…

Вытершись, она не стала одеваться – все равно Алекс сейчас будет пороть, так к чему лишние телодвижения?

Очень хотелось думать, что хозяин не будет ее насиловать хотя бы при госте.

Под эти мысли пони собрала все мужество и, отбросив висящие на полусогнутом крыле полотенце и одежду, вошла в зал.

Алекс и Фрэнк сидели на диване вместе и что-то вполголоса обсуждали. Они смолкли, когда Рейнбоу вошла и молча легла на топчан для порки, ставший настоящим символом ее страданий. Было уже все равно: пусть будет больно, пусть Алекс ее выпорет, а его приятель посмотрит. Глядишь, в следующий раз копыто с ножом не дрогнет, замахиваясь на саму себя.

– Полюбуйся на это, Фрэнки, – сказал Алекс, пристегивая воспитанницу к топчану.– Сломана и апатична. Думает, сейчас потерпит – и все.

– Хороша, – невпопад отозвался Фрэнк. – И как выдрессирована!

Раздалось тихое бряцанье сбруи, и в следующий миг рот Рейнбоу наполнился соленым привкусом кожи и металла: в прошлый раз она до крови порвала губы об удила.

И без того призрачная надежда рассыпалась в прах: похоже, Алекс собрался изнасиловать ее прямо перед посторонним… Ну, для нее посторонним. Кажется, они давно знакомы, хотя раньше Фрэнк никогда не заходил.

– Развлечемся? – спросил тем временем гость.

Рейнбоу скосила глаза и увидела на ладони Фрэнка два автоинъектора. Судя по этикетке, это был слакс – наркотик, усиливающий чувства и принимаемый, в частности, для остроты ощущений во время секса.

– Слакс? – спросил тем временем Алекс.

– Агась, – на понячий манер отозвался приятель, подтверждая догадки обоих. – Я с Эпплджек своей давно уже применяю, полный улет. Только поняшке не вкалывай – тут доза великовата.

– Не люблю наркотики, – поморщился хозяин и погладил замершую в ожидании Рейнбоу по кьютимарке. – Я за натуральные впечатления. Правдивые.

– Не будь ханжой. Попробуй. Не понравится – никто не заставляет. Слакс привыкания почти не вызывает, разве что вкатишь себе передоз. А тут ампулы отмерянные.

– Отстой какой-то.

Лицо Фрэнка исказила усмешка:

– А помнишь, как поням противился тоже? Кто в итоге оказался прав?

На суровом лице Алекса Вендара отразилась душевная борьба, окончившаяся легкой улыбкой:

– Ладно. Уболтал. Попробую. Но если не понравится – рожу разобью. Согласен?

– Согласен!

Рейнбоу не верила ушам. Алекс, ее Алекс, всегда жестко осуждавший даже выпивку, вдруг решился попробовать один из самых распространенных легальных наркотиков?!

Она попыталась что-то сказать, но от страха напрочь забыла об удилах во рту и издала только сдавленное мычание.

В следующее мгновение ее погладили по спине, вызвав дрожь страха и отвращения, которую Алекс всегда почему-то упорно принимал за возбуждение и страсть.

– Не беспокойся, поняша, – сказал хозяин. – И не забывай – ты наказана.

Рейнбоу зажмурилась, давя хлынувшие потоком слезы. Эти слова теперь уже давно означают совсем не то, что раньше. И это было настолько страшно и противно, что мысли о самоубийстве всколыхнулись с новой силой.

– Впрочем, – добавил Алекс, – для тебя нет худа без добра – порки не будет.

Двойной щелчок автоинъекторов известил о том, что наказание начинается. Рейнбоу, как и всегда теперь, попыталась расслабиться и найти в хозяйских объятиях хоть что-то приятное, но тщетно. Волна отвращения и боли, прокатившаяся по телу, мгновенно свела на нет все усилия.

И не слишком большой неожиданностью стало, что после того как с Рейнбоу закончил Алекс, на его место тут же пристроился Фрэнк. И тоже – грубо и нетерпеливо из-за принятого слакса...

...Через какое-то время Дэш потеряла счет времени. Она давно бы кричала, если бы не узда. Во рту снова была кровь от прокушенных губ, а задние ноги давно бы подкосились, если бы не подпорка под животом, заставляющая держать круп задранным...

«Селестия, пусть они перестанут! – билась в болезненном тумане мысль, пока Фрэнк шел на третий заход. – Когда уже вы выдохнетесь, торчки гребаные!..»

Ей делалось дурно при мысли, что завтра она будет чувствовать. И что за месиво останется в тех местах, где «повеселились» выродки. И в какую пытку теперь превратятся тренировки и даже простое посещение уборной.

Наконец, Дэш почувствовала, как Фрэнк тяжело отвалился от нее и отпустил едва не выдранныйв порыве страсти радужный хвост.

Кандалы щелкнули, а из-под живота исчезла проклятая подпорка. Пони обессилено рухнула на топчан, когда раздался голос Фрэнка, искаженный наркотиком:

– Ну что, Алекс, похоже, мы достаточно ее разогрели? Давай теперь вместе?

Рейнбоу сдавленно заорала сквозь уздечку, даже не дождавшись ответа хозяина – он и так был очевиден.

Это было уже слишком. Правда, сил на сопротивление все равно не было.

Оставалось только молиться о том, чтобы все побыстрее кончилось...

– Нет, – неожиданно раздался голос Алекса, и Рейнбоу не поверила своим ушам. – Думаю, что с нее на сегодня хватит.

– Да брось, только разошлись как следует!

В голосе Алекса Вендара зазвучал металл:

– Я сказал, нет!

– Ну ладно, ладно,–пошел на попятную Фрэнк. – Твоя поняша – твои правила.

– Вот именно. И не забывай об этом.

Дэш с новой силой разревелась, но на этот раз – от облегчения. Несмотря на то, что с ней только что сделали, она была готова расцеловать Алекса Вендара, несущего воспитанницу в ванну на руках, пока Фрэнк заказывал шлюх через киберсеть...

Сейчас Рейнбоу была на все готова ради хозяина. Снова. От отвращения и ненависти к себе и своему малодушию не хотелось жить.

Алекс как будто с прежней заботой вымыл Дэш и отнес в домашний лазарет, где на всех нужных местах появились прохладные повязки с регенеративным гелем (или Рейнбоу надеялась, что это было чудесное средство).

Пока человек приводил в порядок тело пони, та успела успокоиться и даже перестать плакать.

Но это новое чувство относительно своего хозяина осталось.

И Рейнбоу Дэш Вендар не сразу до конца поняла, что это.

– Ты кое-что забыла сказать, Дэши, – сказал потом Алекс, укладывая подопечную в постель.

– Я тебя ненавижу, – тихо проговорила пони, закрыв глаза, затем повторила, вкладывая в одно-единственное слово всю силу нового чувства. – Ненавижу...

– Я знаю, – спокойно отозвался Алекс и похлопал Дэш по щеке.– Это хорошо.

С этими словами он вышел из комнаты Рейнбоу, вернувшись к гостю, что терпеливо дожидался радушного хозяина.

Сама же пегасочка еще долго лежала, глядя в потолок и стараясь не думать о том, что приятная прохлада и щекотка под повязками – это приглушенная регенеративным гелем адская боль.

Ее переполнял странный коктейль чувств из ненависти, облегчения и благодарности.

«Покончить с собой? – подумала Дэш, поворачиваясь на бок и обхватывая себя копытами. – Ну уж нет... Не раньше, чем ты сдохнешь, ублюдок... Все вы...»

Пони не знала, но испытываемое ей чувство всепоглощающей ненависти было результатом окончательно слетевшего стоп-скрипта.

Правда, совсем не того, который остановил копыто Рейнбоу в этот день…

...Услышав голоса попутчиков, пегаска вынырнула из воспоминаний:

– Все хорошо, Дэш, – сказала Гайка, уже привычным движением гладя пони по шее. – Все хорошо. Мы здесь, с тобой.

– Ну и катитесь, – сказала, наконец,Рейнбоу, чувствуя, что сейчас позорным образом даст волю чувствам. – Одни неприятности от вас.

– Не сердись, – сказал перевертыш, улыбнувшись чуть виновато, – просто мы теперь с Олли... связаны. Она так долго помогала другим в мире Дорог, и, наконец, встретила того, кто может помочь ей самой. Хотя бы пройти по своему Пути. Вы же уже поняли, как это важно.

– Спасибо, что хоть попрощался, – буркнула пегаска, – а не исчез среди ночи.

– Дэш, – перевертыш подошел ближе, – поверь, мне тоже очень не хочется расставаться.

– Да ну? – саркастически спросила пони. – И почему же?

– Потому что ты такая, каким хотел быть я. Но я сломался. А ты осталась сильной, просто потрясающей, а еще – очень доброй. Хотя и отрицаешь это.

Рейнбоу вздохнула.

Если бы только окружающие знали, как ей осточертело быть «сильной», «первой» и вообще оправдывать чьи-то ожидания.

– Кроме того, – добавил перевертыш, будто угадав ее мысли, – есть еще одно, без чего я никак не могу попрощаться с тобой, Рейнбоу Дэш.

– И что же? – буркнула пони.

Перевертыш вдруг подался вперед, обхватил передней ногой шею Дэш, едва не задев Гайку, и в следующую секунду страстно поцеловал пегаску.

В губы.

Гайка от такого, похоже, потеряла дар речи, к тому же, ей пришлось приложить некоторые усилия, чтобы удержаться на спине пони, когда лазурные крылья с хлопком расправились. Сама же Рейнбоу попросту оторопела от такой наглости и отвращения. А у Олли даже шерсть на загривке встала дыбом.

Это совсем не походило на искусственное дыхание, которое Дэш приходилось делать перевертышу накануне. Да и зубы он как будто почистил, хвала всем высшим силам, кто бы тут за них ни был…

…А в следующий миг перевертыш отлетел на дорогу, а Рейнбоу Дэш с рыком прижала его к земле и стала с остервенением мордовать, сопровождая каждый удар подкованного копыта словами:

– Ты! Спер! Мой! Первый! Поцелуй!!!

– Скажи еще, что тебе не понравилось, – воспользовавшись паузой, проговорил перевертыш, который не был уверен в целостности всех зубов.

– Я убью тебя!!! – взревела пони и сомкнула копыта не горле перевертыша.

Тот захрипел и попытался разорвать смертоносные объятия, но куда там.

– Рейнбоу, прекрати! – совладала, наконец, с собой Гайка.

– Щас! Прекращу! Вот только раздавлю этого таракана-переростка!

Олли что-то зарычала, стоя рядом, но ее никто не слушал: единственному, кто ее понимал, было не до перевода.

Гайка, судорожно вцепившись в ворот куртки, прекрасно понимала, что физически ничего не может сделать. Оставалось надеяться на убеждение:

– Дэш, в этом мире нельзя убивать!

– На хвосте вертела!

Мышка поморщилась. Действительно, как ни крути, аргумент был так себе. Вдруг ее осенило:

– Рейнбоу! Ты ведь делаешь то, что он хочет!

Перевертыш, у которого перед глазами уже шли разноцветные круги, вдруг почувствовал, что копыта на его горле немного ослабили захват.

– Чего? – переспросила пони.

– Ты помнишь, в какой ситуации мы его нашли? – надавила Гайка. – И ты решила исполнить его первое решение?

Рейнбоу отпустила перевертыша и отошла на шаг. Она тяжело дышала и раскраснелась от усилия. А может, от чего-то другого.

Олли, неодобрительно тявкнув, подошла к перевертышу и лизнула его в щеку. Тот осторожно погладил копытом белый мех на спине и поднялся на ноги.Прокашлявшись, он хотел что-то сказать, но был отброшен на землю ударом голубого копыта.

Мир кувырнулся перед глазами, и сквозь звон в ушах послышался голос Гайки:

– Дэш!

Перевертыш обнаружил себя лежащим навзничь с болью в челюсти и звенящей головой. Помотав ею, он приподнялся и увидел валяющийся на земле клык. И как будто только сейчас почувствовал во рту привкус крови.

Он сглотнул и сказал, постаравшись улыбнуться так, чтобы не потекло изо рта:

– Ничего, я заслужил.

– Это уж точно! – бросила Дэш, исподлобья глядя на свою несостоявшуюся жертву. – Какого сена ты это сделал?

На мордочке Олли читался тот же самый вопрос. А Гайка, хоть и смотрела с любопытством, ничего не сказала.

Поднявшись и отряхнувшись, перевертыш взглянул на все еще взбешенную Дэш.

– Это, – сказал он, – послужит нам обоим напоминанием о том, что мы все еще живы. И все еще можем чувствовать и желать, несмотря на все, что случилось в нашей жизни. В той или в этой. И я не забуду ни поцелуя, ни пощечины. Прощай, Рейнбоу Дэш. Прощай, Гайка.

– Прощайте, оба, – отозвалась мышка, – и пусть твой Путь будет легким.

Рейнбоу же ничего не сказала, и только молча провожала две удаляющиеся фигуры повлажневшим взглядом рубиновых глаз.

Именно сейчас в голову упорно лезли мысли о том, что белая лисичка сделала для нее, Рейнбоу Дэш. Вроде бы, ничего особенного, но именно она первая бросилась на волка-Алекса, она же не позволила взволнованному Соарину Пишчеку найти свою давнюю, давно перегоревшую любовь и разрушить свою новую жизнь ради осколка прошлого.

«А теперь нашелся тот, кто еще больше нуждается в ее помощи», – грустно подумала пегаска и хлюпнула носом.

Она моргнула, почувствовала, как слеза готова сорваться с глаза и смахнула ее копытом.

Захотелось догнать и обнять на прощание белую лисичку, но пони сдержалась. Побоялась, что в такой момент не сдержится и попросту разревется.

Алое солнце висело низко, и долго смотреть на него было неприятно. Вдруг в подернутом рябью воздухе пегаске почудилось, что в красных лучах вместо лисы на мгновение проступил человеческий силуэт. Очертания девушки с белыми волосами, одетой в привычные для Рейнбоу джинсы и куртку…

– Ты плачешь? – вдруг спросила Гайка.

– Конечно нет! – фыркнула Рейнбоу, стараясь не показывать истинных чувств. – Пойдем, перекусим, что ли. Все это заставило меня дискордовски проголодаться. То обвалы, то пожары, то еще что... надоело. Пожрать спокойно не дадут.

Гайка вздохнула. Ей тоже было не по себе. Она как-то привыкла к безмолвному присутствию белой лисички, и сейчас, когда та уходила по новой дороге, чувствовала какую-то пустоту.

– Ладно, идем, – сказала мышка, отведя взгляд и похлопав Рейнбоу по шее. – Я, признаться, тоже проголодалась.

Пони кивнула и зацокала по пыльной улице городка, вдоль которой тянулись небольшие и слегка обветшавшие дома. Люди хоть и выглядели дружелюбными, но во взглядах читалась некая обреченность.

Причем крылья пегаска так и не сложила.

Мышка знала, что у пегасов от «Хасбро» крылья рефлекторно расправляются от сильных эмоций, а еще от сексуального возбуждения. Ей вдруг неудержимо захотелось подшутить над этим, но пони, словно почувствовав это намерение, резко обернулась, нахмурившись, и Гайка сочла за лучшее промолчать.

Когда позади осталась пара перекрестков, мышка решилась спросить:

– Дэш, а ты что, и вправду никогда раньше не целовалась?

– Представь, – мрачно отозвалась пони.

Она не обернулась и не сбавила темпа. Только грустно опустились голубые уши.

– Как же так?

– А вот так, – крылья Рейнбоу, наконец, расслабились и легли на место. – Алекс никогда меня не целовал, даже в детстве на ночь. А Соарин не успел... потом же стало поздно. Парадокс, да? Затраханная во все щели, но нецелованная...

– Прости... – вздохнула Гайка и снова погладила поняшу по шее.

– Проехали. Между нами, поцелуй этого чудика был не так уж плох, хотя мне не с чем сравнить.

После этого Дэш шла какое-то время молча с Гайкой на спине, пока снова не расправила крылья на ходу.

Мышкаспросила:

– Думаешь о нем?

Кончики ушей Дэш покраснели, что не ускользнуло от внимания, но ответила не сразу:

– Угу... Не выходит из головы, и все тут.

– Хочешь, расскажу о своем первом поцелуе?

– Давай, – буркнула пони, – хоть отвлекусь…

…Настоящая комната в игрушечном доме. Многие производители синтетов маленького роста выпускают для них полные наборы удобств: одежду, мебель, посуду, даже полностью оснащенные дома.

Все это стоит денег, разумеется, и немалых с точки зрения простого обывателя любого Гигаполиса, но для ТиммиФитцжеральда отец не жалеет дорогих игрушек. Даже если эти игрушки не пластиковые, а живые.

Впрочем, маленький миллионер ломает с одинаковой легкостью и те, и другие.

Гайка Коннорс, свернувшись комочком под одеялом, тихо вздрагивает от сдавленных рыданий.

Прежняя хозяйка относилась к живым игрушкам как к куклам. С нее, конечно, сталось бы спеленать кого-то до состояния, когда трудно дышать, да так и забыть на столе. Но другие синтеты в таком случае всегда могли помочь и хотя бы с наступлением вечера распутать несчастного.

Но Тимми устраивал с живыми игрушками настоящее кровавое шоу. И что с того, что это все было в детских мультиках, в том числе двухвековой давности? Для живых, а не мультяшных героев, все это было настоящей борьбой за выживание.

И то, что при этом Тимми использует технику, собранную из подручных материалов самой Гайкой, повергает мышку просто в черное отчаяние.

Она пыталась отказаться. Но Тимми умел добиваться своего. Едва он брался за кусачки или молоток, мышка соглашалась на все. И никто из новых знакомых ее не осуждал: все знали, что маленький живодер бы не остановился.

К счастью, Гайка обладает достаточными знаниями и может уменьшить убойную силу ловушек настолько, чтобы свести ущерб к минимуму. И вместо переломов и оторванных конечностей Чип, Дейл и Рокфор получают лишь синяки и ушибы.

Брейн, который все это заметил, вечером высказывает все еще бледной мышке свое восхищение и целует руку.

В дверь раздается стук, вырывающий Гайку из воспоминаний.

Она не отвечает. Ей не хочется никого видеть, но дверь открывается. Тихие шаги, потом звук придвигаемого табурета.

– Гайка, – негромкий голос, принадлежащий Джерри, – спасибо.

Мышка под одеялом вздыхает. Джерри чуть не погиб на сегодняшней адской полосе препятствий, что устроил Тимми с ее, Гайки, помощью. Но сила пружин мышеловки была ослабленной, и мыш получил ушиб вместо перелома спины.

– Не стоит, – отвечает она в надежде, что собеседник уйдет, – я должна была отказаться.

Ответ следует незамедлительно, а на прикрытое одеялом плечо ложится рука:

– Никто не может отказаться, если его начинают пытать. Мы все это понимаем... И все прошли через это.

Гайка не отвечает, а на глаза, которых Джерри не может видеть, снова наворачиваются слезы. Она находит в себе силы вылезти из теплой духоты одеяла.

На мультяшной мордочке выражение скорбного сочувствия и понимания смотрятся чуждо и дико. Джерри сидит, слегка сутулясь: очевидно, завязанная эластичным бинтом спина еще болит.

– У твоей прежней хозяйки так не было? – спросил тем временем Джерри.

– Было, – вздыхает мышка, – но не так. Не... умышленно. Просто по детской наивности.

Джерри берет ее руку в свою. В этом они похожи: отстоящий палец, отсутствие когтей, почти человеческие кисти, разве что с четырьмя пальцами. Стандартно для фурри, в общем, даже таких миниатюрных.

– Ни у кого из нас, – говорит Джерри, – не изменилось отношение к тебе после того, как Тимми заставил тебя собирать механизмы. Это даже лучше – покупные мышеловки рассчитаны на убийство. Предыдущий Джерри, как мне сказали... не будем об этом.

– Я понимаю, – тихо говорит Гайка, – но ничего не могу с собой поделать.

Она, не выдержав, подается в объятия бурого мыша, который, оторопев на мгновение, наконец, обнимает ее и прижимает к себе.

Джерри долго молчит, обнимая и поглаживая сотрясающееся тело Гайки, пока слезы не иссякают.

– Спасибо, – тихо говорит мышка спустя несколько минут, – что простили меня.

– Нам не за что прощать тебя. Мы тут как будто на войне, а ты – светлый лучик в этой бесконечной ночи.

– Да ты еще и поэт, – Гайка натянуто улыбается, но Джерри серьезен:

– Если это поможет, я могу попробовать... для тебя.

Гайка вдруг чувствует, что краснеет.

Она смотрит на мыша, и тот говорит:

– Я бы все сделал, чтобы ты всегда так улыбалась, Гайка.

– Все-все? – уточняет она и добавляет прежде, чем мыш успевает ответить. – Тогда поцелуй меня на ночь.

Гайка выпалила почти не думая. Ей просто хочется смутить Джерри, чтобы не ей одной тут сидеть с красными щеками.

Но мыш покорно наклоняется к миловидному лицу, что подается навстречу.

Джерри метил в щеку, но Гайка, мимолетно коснувшись его губ поцелуем, откидывается обратно на кровать. Черное отчаяние отступило, сменившись робкой надеждой на то, что все будет хорошо.

Джерри поднимается со стула.

– Я пойду, – говорит он, – а то уже поздно. Спокойной ночи, Гайка.

– Спокойной ночи, – мышка одаривает его улыбкой, – и спасибо...

Гайка закончила рассказ. Мысленно она уже приготовилась к едкой иронии, за которой Рейнбоу Дэш всегда прятала свои истинные чувства.

Но та молчала, продолжая размеренно цокать по дороге.

– Знаешь, – сказала пони после паузы, не оборачиваясь к мышке. – А ты помнишь, что доктор Салазар говорил? Что мир Дорог отвечает на вопросы. Но вот я ни сена не понимаю, на какой вопрос он отвечает последние пару дней. Назовите меня тупой кобылой, если хотите, но я в душе не представляю, что делать после того, как мы победили волка.

– Может быть, надо исправить какую-то ошибку? – предположила Гайка.

Рейнбоу, ноздри которой защекотали ароматы чего-то съестного, только фыркнула:

– Какую? Не то чтобы у меня не было ошибок в жизни, но как?

– Представления не имею, – призналась мышка. – Может, тогда надо попросить прощения, как доктор Хаузер?

Ноги привели Рейнбоу на порог довольно миловидного летнего кафе, откуда умопомрачительно тянуло какими-то супчиками, сдобой и знакомым по миру Гигаполиса запахом фастфуда.

– Запомни, – сказала Дэш, на мгновение задержавшись в дверях, – нет никого, у кого мне надо просить прощения, как Хаузеру.

С этими словами она вошла в кафе. Одновременно где-то в глубине заведения тренькнул звонок, очевидно, привязанный к дверям.

Гайка уже хотела что-то сказать, но пегаска вдруг ощутимо вздрогнула, а голубые крылья распахнулись от шока с резким хлопком, едва не сбросив Гайку.

Пони попятилась, но захлопнувшиеся двери открывались внутрь, и удалось только беспомощно упереться в них крупом.

– Добро пожаловать, – сказал низковатый женский голос, – в закусочную «Вондерболтс»… ети\�/�X

Глава 11. Перекресток судеб

Я бреду по дороге судьбы,

Я держусь, чтобы не оглянуться...

Уже мало сказать «прости»,

Уже поздно, чтобы вернуться.

 

Я бреду по дороге судьбы,

Я молюсь, чтобы не ошибиться...

Словно странник, сбившись с пути,

Верный путь я пытаюсь найти...

 

Я бреду по дороге судьбы...

Нелегко... в кровь стираются ноги...

Разбиваются все мечты...

Мысли душат, на сердце ожоги...

 

Я бреду по дороге судьбы,

Пилигримом... нагим и горбатым...

Волоку с собой мех пустоты

В лживый мир из предательств и страхов.

 

Задушу в себе веру в людей,

Задавлю доброту и любовь...

Равнодушию у палачей

Научусь...

Прекращу быть собой.

 

Маскарад человеческих душ...

В мире, где не осталось тепла...

Грязь и фальшь. Этот мир, ты мне чужд...

Но в тебе растворюсь до конца.

 

Я бреду по дороге судьбы,

Я держусь, чтобы не оглянуться...

Уже мало сказать «прости»,

Уже поздно, чтобы вернуться.

 

(C) Евжения

---

…Гайка перекатом спрыгнула на пол, собираясь лицом к лицу встретить неведомую опасность.

Но нет.

Врагов не было.

В кафе вообще было довольно безлюдно: только в тенях примостились за одним из столиков парень и девушка, похожие как брат и сестра. Оба обладали серебристыми волосами и бледно-серой нечеловеческой кожей, похожей на древесную кору. Сидели себе у дальней стены и тихо о чем-то переговаривались, попивая что-то горячее из кружек.

На вошедших они даже внимания особо не обратили.

Мышка недоуменно уставилась на ярко-желтую, одетую в простое голубое платье, пони-пегаску, что хлопотала у плиты, отгороженной от зала лишь стойкой.

Переведя взгляд на пребывающую на грани паники Дэш, Гайка удивленно спросила:

– Что? Не ожидала увидеть одну из своих сородичей?.. Ты ведь уже встречала…

Рейнбоу Дэш, сделав над собой усилие и поборов желание бежать без оглядки, как будто сумела совладать с собой после этого вопроса. Не ответив Гайке, она, опустив уши, спросила почти шепотом, не отрываясь от хлопочущей у плиты пони:

 – Спитфаер?

Услышала ее желтая пегаска или нет, но она обернулась, балансируя на задних ногах, а в передних удерживая поднос с чем-то вроде жареных булочек. Стало заметно, что на ней надет еще и белоснежный фартук, малость заляпанный к концу дня.

И цепкий взгляд Рейнбоу сумел различить и грубый шрам, пересекающий поперек всю шею пони.

Гайка тоже уже хотела что-то спросить, но ее прервал грохот упавшего подноса. Парочка в углу обернулась на резкий звук, но вскоре вернулась к прерванному разговору с равнодушным видом.

Желтая пегаска же, не обращая внимания на раскатившиеся по полу вкусности, опустилась на четыре ноги и вышла из-за стойки навстречу Рейнбоу Дэш. Та тоже сделала несколько шагов вперед.

Две пони остановились в паре метров друг от друга, так удивительно похожие сейчас, несмотря на разницу в раскраске: на мордочках читалось крайнее удивление, от которого даже распахнулись крылья, и обе смотрели друг на друга широко раскрытыми глазами.

Наконец, желтая пегаска улыбнулась и спросила:

– Дэш? Дэш Вэндар? О, богини, я уже и не чаяла тебя встретить, – Спитфаер уже подалась вперед, чтобы обнять радужную пони, но та инстинктивно отшатнулась. – Прости. Никаких телесных контактов, я и забыла.

– Спитфаер, – тихо прошептала Дэш и добавила еще тише, – Хэнкок…

...Слепящий свет софитов. Ревущая толпа на трибунах, запахи пота, крови и железа – Арена.

Рейнбоу Дэш Вендар навзничь лежит на песке, не в силах больше сопротивляться: Спитфаер Хэнкок, облаченная в сияющую броню, нависает сверху, приставив к горлу поверженной противницы закрепленный на переднем копыте  длинный и прямой клинок. Бывшая наставница в своих лучших доспехах выглядит потрясающе: сверкающая, светлая и грозная.

Сражаясь с ней за чемпионский титул, Рейнбоу Дэш Вендар очень быстро понимает, что кубок высших лиг нескольких гладиаторских арен Спитфаер заслужила честно.

Голова «плывет»: желтая пегаска несколько раз попала по шлему. При этом била плашмя, желая оглушить, а не лезвием, иначе лежать Рейнбоу на песке с мозгами наружу.

Но всем известно: Спитфаер Хэнкок не любит убивать.

Осознание того, что весь поединок желтая пегаска попросту ЩАДИЛА ее, Рейнбоу, вызывает лишь волны бессильного гнева.

И страха. Потому что стоит бросить мимолетный взгляд на трибуну, и на бесстрастном лице Алекса Вендара можно видеть глаза, полные разочарования и гнева.

Жуткое сочетание.

И совсем не хочется думать, что жестокий человек сделает с облажавшейся воспитанницей, оступившейся в шаге от чемпионского титула.

Клинок слегка тыкается в шею Рейнбоу, когда та пытается дотянуться до лежащего в стороне ножа: единственного оставшегося оружия.

– Не балуй, ёрзик, – раздается из-под шлема, после чего зеркально блестящее забрало поднимается к трибунам, и пегаска повышает голос. – Каково решение зрителей?!

Бой «оранжевый» – за чемпионский титул ниже не бывает. А значит, решение о судьбе проигравшего примут зрители.

Еще раз подумав о том, КАКОЕ наказание за проигрыш ждет ее дома, Рейнбоу Дэш Вендар очень хочет, чтобы большинство пальцев жестоких человеков указали вниз.

Но зрители слишком впечатлены зрелищным боем: эта сучка Спитфаер превратила поединок в настоящий спектакль.

– Жизнь! Жизнь! Жизнь! Жизнь! – ритмично скандирует толпа, и Рейнбоу обессилено вздыхает.

Ее мучения не кончатся сегодня.

Забрало позолоченного шлема поднимается, и взгляд оранжевых глаз встречается с рубиновым.

Давящий на горло клинок исчезает, когда желтая пегаска элегантным движением убирает его в ножны и опускается на четыре ноги.

– Живи, ёрзик, – говорит бывшая наставница с неизменной улыбкой. – Живи и радуйся тому, что у тебя есть. Не надо разевать рот на то, что тебе не нужно.

Рейнбоу Дэш, с трудом поднявшись на трясущиеся ноги, только злобно сжимает зубы.

Еще и издевается! Как будто не знает, что теперь Алекс сделает с Рейнбоу!

Но почему в глазах улыбающейся публике пони нет веселья, а лишь… сочувствие? Или даже скорбь?

Утешает одно: можно отыграться на малявке Скуталу, что сидит на цепи в гримерке.

Рейнбоу уже успела перед боем близко познакомить ее с хлыстом за наглость и дерзкие слова, но сейчас рыжую ждет кое-что особенное.

Может быть, за такую жестокость Алекс даже не будет слишком усердствовать с ней самой...

Каковы же были гнев и разочарование Рейнбоу, когда вместо беспомощной испоротой жертвы в гримерке обнаруживаются лишь немного выпавших перьев, разорванный каким-то невероятным образом прочный кожаный ошейник и следы крови, ведущие к распахнутому окну...

 

…Дэш, которая больше не была Вендар, подумала, что сейчас позорным образом обратится в бегство. И будет бежать по проклятой дороге, пока остаются силы. По степи, по пустыне, через горы и болота, не обращая внимания ни на что.

Потому что невыносимо было смотреть в эти редкие для пони оранжевые глаза и не видеть ни ненависти, ни страха, ни даже банальной обиды.

После того, как первый шок прошел, Спитфаер хотя и выглядела удивленной, но все равно вела себя так, словно к ней в гости пожаловала не Дэш Вендар, а любимая младшая сестренка.

– Ну чего ты? – спросила тем временем желтая пегаска, пригладив извечную свою торчащую шевелюру. – Не узнала? Да, это я, Спитфаер Хэнкок. Ты как будто привидение увидела…

Дэш склонила голову на бок и выразительно подняла бровь.

На мордочке Спитфаер появилась чуть виноватая улыбка:

– Ах, да. Извини.

– Почему? – только и спросила Рейнбоу. – Почему из всех… именно ты?

– Ты ведь в Мире Дорог вряд ли первый день, Дэши. Наверняка уже знаешь, что к чему.

Рейнбоу обессилено прикрыла глаза. По крайней мере, не сбылся ее самый главный страх – что она встретит здесь, под двумя солнцами, маленькую рыжую пегасенку, которую чуть не превратила в свое подобие в самом худшем смысле этого слова.

И ради которой осознанно пошла на смерть.

Спитфаер вздохнула и прервала затянувшуюся паузу:

– Подумать только, Дэш... Я годами ждала тебя, думая продолжить свой Путь. И когда я уже окончательно решила, что ты не придешь, ты появляешься на пороге... – желтая пегаска нервно усмехнулась. – И теперь, когда я прикипела к этому месту, даже не знаю, что тебе сказать. И, наверное, надо признать, наконец, что никогда и никуда уже не пойду.

– Почему? – снова спросила Рейнбоу, – Это из-за меня?

Спитфаер хотела ответить, но разговор прервал тонкий голос:

– Мама! Мама!..

Раздался перестук маленьких копыт, и в дверь вбежал жеребенок-пегас в великоватом пилотском шлеме и джинсовой курточке. Огненно-рыжий. За ним летела ярко-алая взъерошенная пегасенка, белоснежная блузка которой была заляпана местной пылью.

– Флейм опять дерется! – наябедничал жеребенок, прячась за ноги Спитфаер Хэнкок.

– А Фаерстрайк дразнится! – парировала кобылка, сердитым шмелем зависнув под потолком.

Рейнбоу Дэш недоуменно уставилась на жеребят.

Известно, что синтеты бесплодны. Или производят на свет уродливых, нежизнеспособных кадавров, зачастую умирающих при рождении. Нередко – вместе с матерью.

«Дэш, не тупи, – мысленно сказала себе пегаска, – это просто найденыши… Но проклятье, как же они похожи на Хэнкок».

– Дети, – строго сказала Спитфаер, – не ссорьтесь. Лучше помогите накрыть на стол. Видите – у нас гости.

– У нас каждый день гости! – заметила кобылка, приземлившись.

Прежде, чем Дэш успела что-то сказать, Спитфаер расправила крыло и слегка шлепнула дочь по обтянутому джинсовыми шортами крупу:

– А ну, быстро! – желтая пони скосила глаза на второго пегасика, который предпочитал бегать ногами. – Тебя это тоже касается. Считайте, что это ваше наказание за драку… И да, там булочки рассыпались, соберите.

Жеребята отошли от матери, о чем-то еще вполголоса переговариваясь и иногда пихаясь крыльями. Но, судя по всему, Спитфаер знала, что делала. Совместная работа быстро помирила маленьких пони. Судя по всему, не в первый раз.

Дэш переглянулась с Гайкой, та только развела руками.

Вскоре вся компания расселась за столом. Бывшая наставница, не дожидаясь вопросов, стала рассказывать, как оказалась в этом мире, как долго скиталась под двумя солнцами, как встречала здесь умерших друзей и врагов, как находила ответы и, наконец, увидела на горизонте Белый Шпиль.

– Но тогда, – Спитфаер, сидя рядом с Дэш, снова едва удержалась, чтобы не обнять пегаску крылом, – я решила, что не пойду дальше, пока не встречусь с тобой. И так уж случилось, что я обрела здесь, в этом городке, сперва дом, затем любовь, семью и, похоже, смысл… и мне, лягать, неохота это менять.

– Так все же, это загробный мир, – заключила Дэш.

Гайка посмотрела на нее с выражением лица «я же говорила», но пегаска продолжала пожирать глазами вторую пони.

Та покачала головой:

– Да не скажи. Многие родились тут, – она демонстративно взъерошила гриву сына, что как раз в подошел к столу за очередным крекером. – А вообще, знаешь, смерти нет.

– Чего? – опешила Рейнбоу.

Спитфаер осталась спокойной:

– Смерти нет, говорю. Есть поворот в пути. Одна жизнь заканчивается, начинается другая. Посмотри на себя. У тебя бьется сердце, ты дышишь, хочешь есть и спать, и даже можешь понести жеребенка, чего у нас в родном мире не было.

Дэш, которая получила ответ на незаданный вопрос о жеребятах, ощутила настоящую бурю эмоций. Ее взгляд невольно упал на огненного пегасика.

– Смерти... нет... – тихо повторила пони.

…Рейнбоу Дэш Вендар, прячась в тени узкого переулка, старательно наблюдала за интересующим ее подъездом.

Дверь кондоминиума открылась, и на улицу вышла пони-пегас, одетая в джинсы и пилотскую куртку. Ярким пятном посреди серого мира мелькнули огненно-рыжая шевелюра и ярко-желтая шерсть.

Спитфаер Хэнкок. Наставница в полетном искусстве, и та, кого до недавнего времени Дэш Вендар считала подругой...

Ровно до того момента, как на арене Спитфаер вдоволь поиздевалась над бывшей ученицей и, не нанеся ни одного удара в полную силу, тем не менее, разгромила Рейнбоу начисто.

...Мотнув головой и отогнав воспоминания, радужная пони спряталась за угол.

Она впервые в жизни вынесла из клуба свой клинок.

Глядя на поблескивающее в неверном утреннем свете лезвие, установленное на бронированный понож, пони мысленно перебирала тех, кого уже успела убить.

И кого еще предстояло.

Клинок, сверкнув на солнце, будто подмигнул хозяйке. Сегодня ему впервые предстояло испить крови вне арены.

И Рейнбоу Дэш Вендар сама поражалась своему спокойствию.

Раздался приближающийся цокот копыт: Спитфаер шла к журнальному автомату – забрать свою подписку прежде, чем расправить крылья и полететь в направлении «Пони-Плея».

Рейнбоу уже давно выучила: бывшая наставница всегда выходит из дома через дверь и за журналами идет пешком: нет смысла кружить в узком дворе. К тому же, окна квартиры Спитфаер Хэнкок выходили на другую сторону кондоминиума.

Куда удобнее было выйти через дверь прямо во двор, а потом уже пройти на улицу и взлететь там, влившись в поток флаеров.

«Вот только теперь это тебя и сгубит, сука!» – зло подумала Рейнбоу, мысленно считая секунды.

Если Спитфаер ничего не задержит, она через восемнадцать секунд окажется там, где нужно: в двух шагах от переулка, где пряталась радужная пегаска.

«Три. Два. Один!» – мысленно сосчитала Рейнбоу Дэш Вендар и вложила в единственное усилие всю свою боль, злобу и жажду мести...

Она уже знала, что Спитфаер Хэнкок очень быстра. И сильна. И что справиться с ней в открытом бою – задача практически нереальная.

Но от атаки из-за угла не застрахован никто, верно?

Спитфаер оказалась именно там, где ждала Рейнбоу.

Лазурное копыто с закрепленным на нем ножом устремилось вперед, и коротко блеснувшее лезвие по рукоять погрузилось в шею бывшей наставницы.

Спитфаер взвилась на дыбы от неожиданности и боли, и, отшатнувшись назад, вырвала лезвие из раны.

Рейнбоу Дэш одновременно с этим дернула клинок в сторону, и алый поток хлынул на асфальт.

Огненная пегаска, сраженная подлым ударом чуть ли не на пороге собственного дома, рухнула на дорогу в быстро разрастающуюся лужу собственной крови.

Оранжевые глаза посмотрели снизу вверх на испачканную красным ученицу, и на желтой мордочке появилась слегка грустная, знакомая улыбка.

Та самая, которая сопровождала сокрушительное поражение на арене.

«Ёрзик...» – прочитала Рейнбоу по губам наставницы.

– А-а-а, ненавижу! – закричала Дэш Вендар, и стала раз за разом втыкать нож в грудь наставницы. – Сука!

Рыжие глаза потускнели быстро. Рейнбоу, оттащив тело в переулок, страшно зарычала, и изо всех сил воткнула клинок в висок Спитфаер. Композитное лезвие не сломалось, но понадобилось усилие, чтобы вытащить оружие из пробитой кости.

Теперь желтую пегаску не спас бы и полностью заряженный нанитами автодок: восстановление тканей не смогло бы сохранить личность и нейропрограмму.

По голубой мордочке скатилась было скупая слеза, но Дэш только зло хлюпнула носом, и, расправив крылья, взлетела.

Полиции она не боялась: кому нужно устраивать расследование о синтетской поножовщине в Сером городе? А уж о кошельке и ценностях пегаски будет кому позаботиться и без Рейнбоу, так что, скорее всего, это останется очередным «висяком» в ближайшем отделении полиции.

Первое имя из списка можно было вычеркнуть.

Осталось три.

Или четыре, если Бейн Блейд Престон вздумает вякать…

Подняв глаза, Рейнбоу Дэш увидела, как Спитфаер приглаживает торчащую шевелюру:

– Вот так-то, ёрзик.

Дэш ощутимо вздрогнула, услышав свое детское прозвище.

– Почему ты ее так зовешь? – спросила Гайка, которой попросту не пришло в голову ничего умнее.

Создавалось впечатление, что Дэш себя сейчас накрутит и ринется в бой. Или наговорит гадостей, после которых останется только уйти, бормоча невнятные извинения.

– О, это долгая история, – Спитфаер подперла голову копытом. – Дэш, ты не против, если я расскажу?

Радужная пегаска покачала головой, и бывшая наставница продолжила:

– Я прозвала ее ёрзиком, потому что она никогда не отступала перед трудностями. И ни минуты не могла усидеть на месте. Только представь это радужное чудо, с детства живущее по принципам «быстрее, выше, сильнее!».

Рейнбоу снова вздохнула. Воспоминания детства теперь тоже резали ножом по сердцу.

Только две пони звали ее так. Более старшие, опытные и бывшие наставницами в чем-то важном.

Спитфаер Хэнкок и Рейнбоу Дэш Хоул.

Хотелось изгнать из памяти воспоминания обо всей боли, наивности и глупости…

И если в пещере лепрекона воспоминания не слишком волновали пегаску, что в предыдущей жизни носила прим-фамилию Вендар, то здесь, сейчас, сидя рядом с той, кто подарил ей небо, все было по-другому…

Дэш хотела забыть.

Хоть возвращайся и извиняйся перед тупым гномом, право слово.

Гайка же, сидя на столе, думала о том, как причудливо тасуются судьбы в этом мире. Она, разумеется, была знакома со Спитфаер Хэнкок. С той самой, что могла дать по боевому рейтингу клуба «Пони-Плей» сто очков вперед всем участникам.

И которая иногда специально пропускала соревнования, чтобы не слишком себя загонять. Все равно по очкам имела такой рейтинг, что попросту не могла упасть ниже третьего-четвертого места в турнирной таблице, даже если клала хвост на какое-нибудь не слишком важное соревнование.

Когда стало известно, что Спитфаер Хэнкок убили в уличной драке, это стало шоком. Рыжая чемпионка всем казалась непобедимой.

Гайка мимолетно слышала, что радужную пегаску подозревают в причастности к этой смерти, но доказательств не было.

Теперь многое вставало на места.

Но Спитфаер рассказывала совершенно о другом. О том, как по просьбе Алекса Вендара учила летать маленький радужный моторчик, в возрасте девяти биологических лет получивший кьютимарку прямо после сдачи летного экзамена. Как не могла нарадоваться на летные успехи и как переживала после того, как Рейнбоу Дэш Вендар, ее лучшая ученица, попала сперва на Арену, а затем во всей неприглядной красе познала на себе изнанку человеческого мира…

– …А настоящую гордость я испытала после того, как она отогнала бродячего кота от гнезда с птенцами, – сказала Спитфаер, заканчивая свой рассказ. – Просто так, не надеясь на награды и дифирамбы.

– Еще как надеясь, – сказала Рейнбоу безразличным голосом.

Впрочем, порозовевшие щеки ее выдавали. Создатели из «Хасбро» дали пони возможность натурально краснеть, что многие находили очень трогательным. Все дело было в изменяющейся пигментации тонкой шерстки, но что самое обидное, сознательно пони не могли это контролировать.

– А как прогнала? – спросила Гайка, прерывая в зародыше спор.

– Спихнула с дерева кота, что подбирался к гнезду. Настоящего, не синтета. Сама понимаешь, пичужки ничего не могли сделать.

– Хотела, чтобы меня похвалили, – буркнула все еще краснеющая Дэш.

– Мы просто летели мимо, – продолжила тем временем рассказ Спитфаер, – когда она вдруг спикировала вниз. А потом схватилась с котом, что в ее возрасте было почти битвой на равных.

– И вовсе я не была такой мелкой тогда! – вспыхнула радужная пони.

– Да уж, – фыркнула Спитфаер, – целых тридцать шесть сантиметров в холке. Зато вышла с честью из драки, не получив даже царапины. Воистину, я могла только гордиться такой ученицей.

На мордочке Рейнбоу Дэш Вендар на одно лишь мгновение мелькнула улыбка. Воспоминания, посетившие ее, в кои-то веки не вызвали ни боли, ни сожалений.

Лишь осознание того, что бывшая наставница, даже получив от лучшей ученицы ножом по горлу, предпочитает вспоминать не это, а только хорошее, что связывало их…

Рейнбоу Дэш подняла повлажневшие глаза и, уже не в силах сдерживаться, начала всхлипывать.

– Прости меня... – сказала она настолько тихо, что огненная пони не расслышала:

– Что-что?

Но расслышала Гайка, после чего подумала, что Мир Дорог, определенно, иногда бывает слишком жестоким.

– Прости меня! – чуть ли не крикнула Дэш, чем привлекла внимание и отбежавших было поиграть жеребят, и странной парочки за дальним столом.

Неожиданно для всех, и для себя самой в том числе, Рейнбоу кинулась к бывшей наставнице в объятия под изумленными взглядами жеребят и особенно Гайки:

– Я была такой дурой... Озлобленной, испуганной... Прости...

Желтые уши Спитфаер опустились, а копыто стало гладить радужную гриву.

– Ну, ну... – успокаивающе сказала пегаска, – давно простила. Даже и не винила особо. Это был мой промах – недостаточно подготовила к тому, что ожидало тебя в жизни... Ты тоже прости меня. Я не смогла убедить тебя в намерениях Алекса до того, как он сорвался... И даже не хватило духу прекратить твои страдания, когда ты сама этого хотела…

А сидящая на столе Гайка, так и не вмешавшаяся в разговор, вздохнула и подумала, что если повезет, ей не придется подобным образом сталкиваться с собственным прошлым…

Стало не по себе.

К счастью, жеребята Спитфаер вскоре натаскали несколько подносов с супа и каши, овощей и солений. Завершали картину сыр для Гайки и сладкие булочки для Дэш.

Увидев выпечку, выпустившая из объятий бывшую наставницу радужная пегаска недоверчиво покосилась на жеребят:

– Это те плюшки, которые с пола? – уточнила она.

Судя по опустившимся ушкам и покрасневшим мордочкам, так оно и было.

Дэш посмотрела на одного смущенного жеребенка, затем на другого, и вдруг поняла, что совершенно не может на них сердиться. Да и в жизни ей приходилось есть не то что оброненную на чистый пол булочку, а натурально всякую дрянь с помоек.

Она взяла с подноса золотистую и ароматную плюшку и с удовольствием откусила. Прожевала и покосилась на все еще смущенных жеребят.

– Не парьтесь, – сказала она и со смесью неудовольствия и удивления услышала в собственном голосе циничные интонации старой Дэш Хоул, – если никто другой не успел слопать упавшую еду, значит, она чистая. Я не брезгливая.

«И не старая!» – мысленно добавила она.

– Дети, – сказала Спитфаер, сдерживая смех. – Когда я сказала «соберите булочки с пола», я не просила их подать к столу...

Жеребята еще сильнее смутились, хотя, казалось бы, куда уж больше.

При виде этих покрасневших мордочек Гайка не выдержала первой и разразилась мелодичным смехом, который мир услышал века назад, в древнем мультсериале от студии Диснея.

Потом прыснула сама Спитфаер, а под конец раздался хрипловатый смех Рейнбоу Дэш.

Этот смех как будто развеял повисшее было напряжение, заставил тревогу и обиды стыдливо убраться прочь, поджав хвост...

– Куда?! – вдруг воскликнула Дэш, заметив решивших под шумок ретироваться вместе с подносом малышей. – Не сметь такую вкуснотищу выкидывать!..

...Когда же приступ веселья прошел, ненадолго воцарилось молчание, прерываемое только треском за ушами проголодавшихся пони и мыши. Спитфаер тоже ела, но больше из вежливости, и неторопливо делала небольшие глотки из чашки со сладким чаем.

Жеребята тоже не хотели есть, и принялись носиться по залу, пока хозяйка кафе снова не прогнала их на улицу. Со двора стали доноситься восторженные визги играющих детей, и Дэш находила это частью идиллической картины, особенно когда лучи желтого светила стали бить прямо в окна. Наблюдая краем глаза, как в золотом свете пляшут пылинки, бывший гладиатор вдруг подумала, что чужие судьбы тоже зачастую так: мелькнут и пропадут без следа из твоей жизни. И ведь даже не вспомнишь, где и как могла причинить кому-то боль. Или вспомнишь, но поздно.

Подумалось о тех пони, которые нашли на Арене смерть от копыт гладиатора Вендар только потому, что в этот день у Рейнбоу было более скверное настроение, чем обычно.

Жеребята иногда забегали по одному – попить. Рейнбоу хотела было сказать, что пить во время физических нагрузок не очень полезно, но потом мысленно махнула копытом. В конце концов, Спитфаер знает, что делает.

– Ты не будешь это? – вдруг вырвал ее из раздумий голос Гайки.

Пони посмотрела на мышку и увидела, что та указывает на кусочки соленого огурца, которые Дэш решительно сгребла на край тарелки.

– Нет, – ответила пегаска, – бери.

– Странно, – сказала Гайка, сгребая себе пару ароматных кусочков, – я знаю, что пони любят соль.

– А я нет, – голос Дэш враз похолодел.

В голосе пегаски прозвучала такая боль, что Гайка даже перестала есть, а огненная пегаска недоуменно уставилась на воспитанницу.

– Что случилось, Дэш? – спросила Спитфаер и увидела, как радужная пегаска в очередной раз отводит повлажневшие рубиновые глаза. – Любовь к соли у нас от лошадей, к сахару – от человеков. Одно для минералов, второе для мозгов и крыльев.

Рейнбоу не ответила.

Гайка отложила миниатюрную вилку, которой орудовала, прямо по столу подошла и положила руку на копыто пегаски.

Она ничего не намеревалась спрашивать, но в этот раз Рейнбоу пояснила сама:

– Это вкус моей жизни... и моей боли. Пот – соленый, слезы – соленые, кровь – соленая, сперма – соленая... – пони заметно вздрогнула, – Ненавижу соль. Просто терпеть не могу, до тошноты.

Спитфаер молча смотрела, как Дэш пытается сдержать слезы, затем решительно отставила в сторону чашку, встала из-за стола и, подойдя к бывшей воспитаннице, обняла ее крылом.

А с другой стороны подошел уже с минуту отирающийся рядом жеребенок Фаерстрайк и молча протянул посмотревшей на него голубой пегаске большую конфету в фантике из грубой крашеной бумаги.

– Пусти! – тихо сказала Рейнбоу. – Я ведь… я ведь тебя...

– Да я помню, – кивнула Спитфаер. – Но все это осталось там, в другом мире. А тут, на Дороге, это неважно уже. Да и никогда не было важно, пожалуй.

Гайка перехватила взгляд Дэш и ободряюще улыбнулась.

Пегаска посмотрела на молча сидящего на хвосте жеребенка и, протянув копыто, взъерошила ему и без того лохматую гриву.

После чего растроганно хлюпнула носом и обреченно произнесла:

– Да чтоб вас...

Спитфаер же погладила Рейнбоу по гриве и сказала:

– Кажется, чья-то ледяная броня начала подтаивать, и миру скоро вновь явится тот ёрзик, которого я учила летать?

– Не надейся на это, – буркнула радужная пони.

Улыбка желтой пегаски стала немного покровительственной.

– Мир Дорог расставит все по местам, Дэши, – сказала она.

Рейнбоу Дэш вскинулась с твердым намерением процедить что-то вроде «почем тебе знать», но переглянулась с пегасенком, что все еще протягивал конфету, и только вздохнула.

Потом перевела взгляд на Спитфаер и увидела ровно то, о чем думала.

Бывшая наставница понимала. Как никто другой, без слов, пройдя свой путь и осознав... что?

Почему-то Дэш была уверена, что даже если спросит – не поймет ответ.

А еще бывший гладиатор чувствовала, как сердце переполняется легкостью и радостью от того, что Спитфаер, строгая и требовательная наставница, не держит зла на свою убийцу.

Радужная пегаска чувствовала, как по ее щекам текут слезы, чертя в короткой и нежной шерстке влажные дорожки.

Но это не были слезы страданий, а только облегчения. Облегчения от боли, от застарелого чувства вины за подлое убийство, совершенное в страхе и злобе.

Дэш даже подумала, не отпустить ли себя и не разреветься в голос, но потом передумала, уткнулась мордочкой в шею Спитфаер, прямо туда, где в желтой шерстке виднелся грубый шрам от плохо зажившей раны...

Шрам, который прямо сейчас медленно исчезал.

Но Дэш уже было все равно. Чувствуя, как ее обнимают Спитфаер и жеребенок, а ногу гладит маленькая ладошка Гайки, радужная пегаска тихо плакала, больше не пытаясь сдерживаться. И с каждым судорожным вздохом рассеивался еще один осколок прошлого, терзающий измученную душу.

Когда же Рейнбоу постепенно успокоилась, ей как-то даже не очень хотелось покидать теплые объятия.

Но одновременно не хотелось прослыть размазней.

– Ну все, все, – сказала она глухо, – я уже в порядке. Вы можете меня отпустить.

– Все нормально, ёрзик? – спросила желтая пегаска, глаза которой тоже оказались на мокром месте.

– Я уже давно не ёрзик, – буркнула Дэш, но потом добавила. – Но ты можешь меня так звать.

Гайка улыбнулась, но была награждена сердитым взглядом огромных глаз.

– К тебе это не относится! – резко сказала пегаска, после чего посмотрела на жеребенка. – И к тебе тоже, мелюзга!

Спитфаер, вновь покровительственно улыбнувшись, сказала:

– Польщена привилегией. Давай, ЁРЗИК, выпей чайку и все же запихай в себя немного солений.

– Да, мэм, – криво усмехнувшись, отозвалась Рейнбоу...

...Вся компания снова расселась было за столом, но Спитфаер вскоре позвали дела: в ресторанчик вошло несколько мрачных типов, и пегаска отправилась их обслужить.

Фаерстрайк тоже не задержался: в их возрасте усидеть на месте длительное время вообще было чрезвычайно сложно.

Гайка, у которой за время развернувшейся сцены тоже слезы навернулись на глаза, расселась на столе и расслабленно вздохнула.

Наконец-то Дэш вылезла из своей брони. Гайка и сама испытывала невероятное облегчение, в то время как вроде бы была и почти ни при чем.

Мышка мимолетно обернулась на еще один звук открывшейся двери, и улыбка вдруг сползла с ее лица.

Потому что неприметный человек, посетивший заведение «Вондерболтс», был Гайке очень хорошо знаком. Гораздо лучше, чем ей самой бы хотелось...

…Вошедший мужчина был совсем не молод, не очень высок и даже как-то немного нескладен, но двигался легко и в то же время неторопливо.

И Гайка отлично знала, что это очень, очень обманчивое впечатление.

Как и невеселое лицо с короткой бородкой, грустные и даже пустые водянистые глаза, выглядывающие из под полей слегка помятой шляпы.

Потому что Ловчий был убийцей. И если она, Гайка Коннорс, долгое время была глазами и ушами мистера М там, куда не было хода его обычным информаторам, то Ловчий всегда был карающей дланью. Не мечом, нет. Тонким стилетом, что проходит сквозь любой доспех.

Гайка уже видела его.

Там, в тихом и спокойном городке Витваллё, когда он отиралсся около клиники доктора Салазара, и только после этого, в конце концов, поддержала идею Рейнбоу Дэш валить куда подальше.

Но теперь не оставалось сомнений, что это он.

«Я склонна согласиться с Рейнбоу Дэш, – подумала Гайка. – Нам говорили про безопасность этого мира, но ни о какой безопасности не может быть и речи, если нас преследует Ловчий».

Человек меж тем оглядел заведение и решительно направился к столу, где расположились пегаска и Гайка.

Рейнбоу, перехватив взгляд мышки, резко развернулась. Увидев Ловчего, прищурилась и сказала:

– Так, вот и гости.

К вящему удивлению Гайки, пегаска спрыгнула со стула и направилась навстречу приближающемуся человеку.

Не успела мышка додумать мысль о том, что же собирается делать радужная пони, как та подпрыгнула, и от души лягнула Ловчего прямо в лоб, в прыжке крутанувшись вокруг своей оси.

Убийца явно не ожидал такого. Слетев с ног и утеряв шляпу, он неловко уселся на пол, с грохотом уронив один из стульев и каким-то чудом не распластавшись на полу.

Рейнбоу не успела ничего сказать. Ловчий, держась за лоб, сказал:

– Какое… радужное гостеприимство.

Дэш приблизилась вплотную и процедила:

– Да я только начала! Сейчас так отделаю, что мать родная не узнает!

– Ну, справедливости ради, она меня не узнает в любом случае. Я синтет. А та, что заменяла мне мать, давно умерла.

– Скатертью дорога, – прервала Дэш.

Ловчий согласно кивнул:

– Полностью согласен. Шлюхам и убийцам нет места в приличном обществе.

Дэш прищурилась:

– Ты…

Ловчий делано-равнодушно пожал плечами:

– Убийца. Именно поэтому я здесь. А ты, стало быть, шлюха?

Дэш, которой в голову моментально ударила слепая ярость, взревела не своим голосом и набросилась на сидящего человека.

Она успела нанести всего пару ударов, когда ее оттащили чьи-то руки. Вернее, попытались. И хотя тонкие и нежные пальцы оказались на удивление сильными, унять взбешенную пони сходу не получилось. Потому что ослепленная гневом Рейнбоу моментально превратилась в неистового берсерка. И лишь когда к первым рукам присоединились еще и еще, им удалось оттащить радужную пегаску, что уже начала копытами превращать и без того не слишком благовидное лицо в кровавое месиво.

Дэш еще слышала голос Спитфаер, доносящийся словно издалека:

– Не знаю, кто Вы, мистер, но соизвольте покинуть мое заведение!

Гайка же, парализованная страхом, сидела на столе и даже слышала, как Ловчий, глядя на нее, возражает, что, дескать, драку затеял не он.

– Пустите меня! – прорычала Дэш, дергаясь в человеческих руках. – Да я тебе глотку порву, сука!

 Ловчий же невозмутимо поднял шляпу с пола. Голос его прозвучал слишком спокойно для человека, которому расквасили нос и обработали копытами лицо:

– Неужели убийца? Никогда бы не подумал, – он встретился глазами с сердитой Спитфаер, что уперла передние копыта в бока. – Ладно, ладно. Я ухожу.

Он поднялся с пола и вышел, и лишь тогда посетители кафе отпустили Рейнбоу, которую еще трясло от гнева.

– Спокойно, – сказала Спитфаер, посмотрев Дэш в глаза. – Успокойся, ёрзик.

– Он… – процедила радужная пегаска, воинственно топорща крылья, – он назвал меня…

– Не назвал, а только спросил. Но он ушел, так что успокойся и глянь, что там с Гайкой. Она сама не своя.

Рейнбоу Дэш будто облили холодной водой.

Пегаска, оттолкнув от себя держащие руки, быстро вернулась к столу и увидела, как мышка сидит спиной ко всем, обхватив себя руками, и тихо вздрагивает от судорожных рыданий.

– Гайка? – спросила Дэш. – Что это за тип? Ты его знаешь?... Гайка?!

Рейнбоу Дэш ко всему была готова. Но не к игнорированию. Потому что Гайка даже не пошевелилась и не подняла глаз. А только всхлипывала и дрожала.

В заведении, тем временем, все стихло: клиенты еще вполголоса пообсуждали произошедшее, а через минуту к столику подошла Спитфаер.

– Что это за сено сейчас было? – спросила она. – Дэш?

– Понятия не имею, – отозвалась радужная пегаска, – но вот Гайка смогла бы объяснить: у них, как я догадываюсь, давние счеты… Слышь, мыша?

Гайка не обернулась.

– Простите, – сказала она, – я так… испугалась…

– Э, нет, – сказала Рейнбоу, криво усмехнувшись. – Ты можешь это сено кому-нибудь другому на уши вешать, не мне. Я тебя насквозь вижу. Рассказывай толком, кто это был, и чего ему надо от тебя.

Мышка по-прежнему не смотрела на двух пони, стоящих у стола, и в последний раз всхлипнула.

– Я отойду, – сказала Спитфаер, переглянувшись с Дэш. – Чую, вам лучше это между собой обсудить.

Когда же огненная пегаска вернулась к стойке, Рейнбоу снова повернулась к Гайке:

– Ну? – требовательно спросила она.

– А мы можем просто двинуться дальше? – робко спросила мышка, у которой на душе кошки скребли.

– Размечталась! – Дэш даже распахнула крылья. – Ты меня не бросила с этим волчарой, и я тебя не брошу, слышишь? И пусть только этот лысый мне еще раз попадется, я ему все ребра пересчитаю!

Гайка вздохнула.

Похоже, наступала ее очередь откровенничать и встречаться с прошлым, которое, как и у радужной пегаски, несло с собой былые страхи, обиды и прегрешения.

Она, наконец, повернулась и подняла на пони взгляд зареванных глаз.

– Это Ловчий, – сказала мышка. – Тот, кто убивал для мистера М. Настоящий профи…

– Что-то непохоже, – фыркнула Дэш, – видала, как я его?

Она усмехнулась, но лицо Гайки осталось серьезным:

– Он не сопротивлялся, потому что проверял тебя. Часто так делал – вступал в бой, но не до конца, делал вид, что не настроен серьезно. А потом обрывал жизнь жертвы одним движением при следующей встрече. И это не метафора, действительно одним движением… А теперь… теперь он пришел за мной…

С этими словами мышка снова спрятала лицо в ладонях.

– По ходу, не я одна буду в этом мире отдуваться за свое прошлое, – хмыкнула Рейнбоу, стараясь не показать, насколько серьезно отнеслась к этому предупреждению, – а я-то думала, что тебя ко мне местные высшие силы просто приставили…

– Я… я не знаю, как мне идти дальше, – тихо проговорила мышка, не убирая рук, – как встретить все это лицом к лицу…

Она почувствовала, как в плечо ткнулась мягкая понячья мордочка.

Повисла пауза, и мышка изо всех сил старалась сдержать так и рвущиеся рыдания.

– Мы, пожалуй, пойдем, – сказала вдруг Рейнбоу Дэш, оглянувшись на стоящую за стойкой Спитфаер.

– Что? – та, похоже, не вполне поверила своим ушам. – Куда это вы намылились?

– Дальше по Дороге, это очевидно, – пояснила голубая пегаска, чувствуя себя донельзя глупо.

– На ночь глядя?

– Ночь будет красной, успеем далеко уйти. Глядишь, оторвемся от Ловчего...

Спитфаер перебила:

– Не будет. Красная была предыдущая.

– Пофиг, – не смутилась Дэш, – в темноте даже лучше…

– Так, – в голосе Спитфаер зазвучал металл, когда она вышла из-за стойки и снова подошла к ним. – Во-первых, никуда я вас не отпущу, пока вы как следует не отдохнете. Во-вторых... не перебивай, ёрзик!.. во-вторых, тебе надо рану осмотреть. Ты старательно делаешь вид, что ее нет, но я-то вижу, что она нещадно болит. Готова прозакладывать всю свою кафешку против банановой кожуры, что там растревоженный шов. Наконец, в-третьих, только завтра вечером от станции Тарапики отходит поезд, на который вы успеете, если выйдете во второй половине дня. И еще, в-четвертых, твоей мышке спокойнее будет прийти в себя тут, с нами.

– А еще причины есть? – с вызовом осведомилась Рейнбоу Дэш.

– Есть, – спокойно кивнула Спитфаер. – Еще одна причина в том, что я могу попробовать поставить тебя на крыло. Снова.

Пегаска, которая нашла уже контрагрумент против каждого довода, обессилено уселась на круп. Это было уже слишком.

Она вздохнула целых три раза, успокаиваясь. Потом подняла глаза.

– У тебя выпить есть? – спросила она. – Что-нибудь забористое, типа этого... как его... мехрена?

– С каких это пор ты пьешь всякую гадость? – поинтересовалась рыжая пегаска.

– С каких это пор ты моя мамочка? – парировала радужная пони.

Спитфаер рассмеялась:

– Тушѐ. Найдется. Как раз мехрен.

– Мне тоже налейте, – подала голос Гайка, – в наперстке каком-нибудь.

Спитфаер перевела взгляд с Рейнбоу на нее и обратно.

– Хорошо, – сказала она наконец, – я вас пригласила остаться, и пусть меня поколотят, если за нашу историческую встречу не надо выпить. Но все же сначала дай-ка взглянуть на твою рану.

Когда уже не слишком свежая повязка была размотана, Спитфаер только выругалась. Шов не разошелся, но выглядел не очень хорошо: влага и грязь попали под повязку.

– Мне сдается, – сказала желтая пегаска, глянув Дэш в глаза, – что немного мехрена нам придется использовать наружу, а не внутрь. Сдюжишь, ёрзик? У меня нет сильных антисептиков.

Рейнбоу только усмехнулась:

– Неси.

Пока Спитфаер ходила за бутылкой местного пойла, Дэш сказала Гайке:

– Ты ведь понимаешь, почему нам надо сваливать поскорее?

Гайка кивнула:

– Спитфаер будет заступаться за нас, а Ловчий… он никогда не стеснялся, когда ему мешали выполнять задание. А у нее дети…

Рейнбоу кивнула и хотела уже что-то сказать, но в это время вернулась хозяйка дома с уже знакомой квадратной бутылкой.

– Не боишься, ёрзик? – спросила старшая пегаска. – Мехрен, конечно, штука целебная во всех смыслах, но все же спирт… будет больно.

Рейнбоу только фыркнула.

Конечно, ей было страшно. Боль всегда пробуждала у нее воспоминания, которые в мире Дорог еще и превращались в видения. Причем такие, что Дэш вообще готова была бежать без оглядки.

Но она была достаточно образованной поняшей, чтобы понимать: если начнется заражение, придется вернуться в клинику доктора Салазара и хрен знает сколько проторчать там, мозоля глаза Соарину Пишчеку.

Нет уж.

Спитфаер отвела Дэш и Гайку в одну из комнат наверху и не пустила увязавшихся следом жеребят. Велела радужной пегаске положить ногу на стол, после чего безжалостно стала протирать рану «старым мехреном».

Дэш, крылья которой с хлопком расправились от резкой боли, стиснула зубы и еле сдержалась, чтобы не поколотить наставницу здоровой конечностью. Но все же не издала ни звука.

Спитфаер вдруг улыбнулась, не прекращая своего занятия.

– Помню, как ты точно также терпела, когда я мазала йодом твои ссадины.

– Это когда? – спросила Гайка, успокаивающе погладив здоровую ногу Дэш, где под шкуркой мышцы напряглись до каменного состояния.

– Это, – процедила Рейнбоу сквозь зубы, – было, когда мы проходили посадку на скорости.

Гайка тоже не сдержала улыбки, вспомнив свои тренировки в лагере подготовки мышиных сталкеров. Нелепые и смешные ситуации, тогда кажущиеся обидными и болезненными... и как они потом позволяли выходить живой и невредимой из опасных ситуаций...

– Во, улыбнулась, – шипя от боли, заметила Дэш. – Давай, Спитфаер, плесни на рану как следует. Глядишь, вообще смеяться начнет... хэй!

Ярко-желтое крыло чувствительно хлопнуло по голубому уху с пирсингом.

– Ценю твое самопожертвование, – сказала бывшая наставница, – но ты в корне неправа, ёрзик...

– Я не поэтому улыбнулась, – сказала Гайка.

Дэш в полном отчаянии закатила глаза:

– Только без нотаций!.. Пощады! У меня туговато с юмором, когда мне делают больно, ага?.. Ну вот...

Рейнбоу, которую обняли сразу с двух сторон, умолкла. Объятия и прикосновения больше не вызывали отвращения и трясучки. Даже наоборот, как-то успокаивали...

…Уже позже, когда посетители разошлись, а жеребята были строгим голосом отправлены спать, Спитфаер, Рейнбоу Дэш и Гайка расселись за столом в компании початой бутылки «старого мехрена».

Мышка, которой пришлось пить из крышечки какого-то пузырька, с удовольствием отдалась в объятия хмельного тумана, прогнавшего беспокойство и переживания последних дней.

Вскоре алкоголь всем развязал языки, и на свет стали вылезать истории из прошлого. Но не те, которые могли причинить боль, а, наоборот, смешные и веселые. Пусть у Рейнбоу таковых было и немного, у Гайки тем более, да и жизнь Спифтаер была далека от радужной мечты.

Но все вместе эти истории заняли достаточно времени, чтобы сперва ополовинить, а там и прикончить бутылку древнего пойла.

Рейнбоу еще подумалось в хмельном тумане, что такая вот атмосфера всеобщего веселья и открытости ей нравится куда больше, чем злое накачивание алкоголем в угрюмом одиночестве.

Не пугала и перспектива возможного похмелья: сейчас даже зловещая ночная тьма не могла разбить этот маленький кусочек веселья, прощения и счастья...

...Если бы кто-нибудь среди ночи мира Дорог заглянул в окно неброской забегаловки посреди городка Тарапика, то увидел бы двух крылатых пони и одну миниатюрную мышку-фурри, которые сидят за столом и, периодически опрокидывая в себя посуду со «старым мехреном», о чем-то по очереди рассказывают, после чего, как правило, смеются или хотя бы улыбаются…

И никто из них не обращал внимания на бесстрастное лицо Ловчего, наблюдающее через окно за весельем. И уж подавно никто не мог знать о мыслях, что проносились в голове профессионального убийцы…

...Когда бутылка пятидесятиградусного пойла показала дно, пошатывающаяся Рейнбоу, глупо хихикая вместе с поддерживающей ее Спитфаер, поднялась в комнату, где обоих гостей ждали постели, уже кем-то заботливо расстеленные.

Пьяная Дэш завалилась на простыни, не раздеваясь, и бывшая наставница была готова поклясться, что ее лучшая ученица захрапела раньше, чем коснулась подушки.

Гайка же нашла в себе силы вылезти из комбинезона и забраться в импровизированную кровать на комоде: сложенная в несколько раз наволочка, пустая подушечка для иголок и лоскут шерстяной ткани в качестве одеяла.

Правда, как Спитфаер выходила, мышка уже не слышала: усталость, переживания и алкоголь сморили ее крепким сном прежде, чем за желтой пегаской закрылась дверь.

Да еще Рейнбоу так заразительно храпела на кровати, что не присоединиться к ней казалось просто кощунством....

---

…Гайку разбудили голоса.

А еще – падающий из окна теплый луч солнца.

Мышка улыбнулась, не открывая глаз, и сладко потянулась.

Несмотря на вчерашний вечер, она чувствовала себя бодро, как будто и не пила в компании двух пони древний самогон.

– …Давай-ка еще раз, – говорила тем временем Спитфаер на улице. – Очисти свой разум.

– Да, и воспользуйся Силой, Люк, – саркастически хмыкнула в ответ радужная пони. – Уж сколько раз пробовали?

– Рейнбоу Дэш, – голос Спитфаер стал строгим, – если ты хочешь подняться в небо, тебе придется забыть о том, что ты синтет с антигравом в заднице. Ты – настоящая пони, которая умеет летать, может иметь жеребят и не связана никакими программами в дурной голове!

– Продолжай мне заливать, ага, – явно не поверила радужная пегаска, – я в это просто не могу поверить, как ни крути.

– Вот поэтому, – наставительно сказала Спитфаер, – ты и ползаешь по земле вместо того, чтобы лететь в небесах.

Гайка вылезла из кровати и перебралась к окну.

Во дворе были обе пони, очевидно, вставшие куда раньше. Желтая пегаска висела в воздухе, уперев в бока передние копыта, а на земле стояла радужная пони с расправленными крыльями, взмокшая и угрюмая.

– Ненавижу проигрывать, – сказала Рейнбоу, подсознательно воспользовавшись шаблонной фразой.

Спитфаер развела копытами:

– Ну, ёрзик, тут ты уже только сама можешь себя преодолеть. А то как тот слон.

– Какой-такой слон?!

– Ну, знаешь, почему привязанный за тонкую бечевку слон не рвет ее и не убегает?

Дэш, похоже, была не в курсе, потому что удивленно уставилась на Спитфаер. Та пояснила:

– Пока слоненок мелкий, его привязывают на бечевку, которую ему не порвать. А когда он вырастает и становится достаточно сильным, то уже успевает запомнить, что вырваться невозможно. И даже не пробует. Так и ты. Привыкла к своему антиграву настолько, что уже не можешь без него.

Рейнбоу отвернулась и что-то буркнула, а Спитфаер приземлилась, обняла бывшую ученицу крылом и сказала:

– Видимо, еще не время, Дэши. Давай-ка в душ и завтракать. И мышу свою разбуди.

– Угу, – буркнула Рейнбоу и поднялась.

«Душ – это было бы здорово», – подумалось мышке, которая вспомнила, что после каньона они так и не отмылись как следует.

Она отошла от окна.

Происходящее несколько озадачило мышку, но насущные с утра нужды требовали внимания прежде, чем приступать к расспросам.

Ей вспомнились недавние попутчики. Где-то они сейчас, куда бредут по собственной дороге?

Хотелось верить, что их Путь действительно будет легким…

---

…Душ занял немного времени, хотя Гайке пришлось пользоваться рукомойником, в то время как Рейнбоу плескалась в кабинке.

Но, по крайней мере, здесь были горячая вода, мыло и чистые полотенца.

После душа и прочего Рейнбоу и Гайка спустились вниз, где их уже ждал горячий чай, а с кухни доносились запахи и звуки чего-то шкворчащего на сковороде.

Спитфаер, вновь приложившись к кружке, рассказала о возможных направлениях пути после Тарапики.

Здесь, в городке, часто останавливались нелюди и всякие ночные существа, но лишь по той причине, что транспортный узел наверху удачно давал тень в самое жаркое время дня. Особенно когда на небе было два солнца.

Гостям подали завтрак: блинчики с кленовым сиропом, но у Дэш совсем не было аппетита после неудачной тренировки. Пегаска лениво ковыряла свою порцию вилкой и почти не ела, думая о своем.

Мышка ни словом не обмолвилась о том, что в окно видела провал Рейнбоу и слышала весь разговор. И уж конечно, далека была от того, чтобы подтрунивать над этим.

– Неподалеку есть железная дорога, – говорила тем временем Спитфаер, – по которой, как ни странно, все еще ходят поезда. Иногда жутковатые, с тенями вместо пассажиров, но, признаться, все это фигня. Живые там тоже ездят. Так вот, через низины идет железная дорога. Я настоятельно рекомендую ей воспользоваться, так как если пройдет дождь, долину затопит. Несильно, иногда даже до колена не дойдет, но, тем не менее, приятного мало, по воде шагать. Рельсы же каким-то мистическим макаром не размывает.

Рейнбоу вздохнула. Мысленно она летела навстречу небу на крыльях, оставив на земле все ее неудобство...

– Вы можете подождать поезд на нашей станции, – продолжила тем временем Спитфаер, показав копытом вверх, – но там они ходят редко. Лучше немного пройти вперед и сесть на параллельной ветке. Там, где спа-салон...

– Охренеть, – сказала Дэш, – тут и спа-салон есть?

– Целый банный комплекс. Но там принимают в основном тех, кто приходит с моря.

– Не очень-то и хотелось! – фыркнула Дэш. – Везде вип-зоны, куда животным с косым рылом ходу нет, пфе!

– Они все равно от долин отгородились высокой стеной...

– Пофиг, – перебила радужная пегаска. – Мы у тебя сейчас помылись, теперь можно пару дней забить. Что дальше?

– А дальше, – Спитфаер вздохнула, – дальше только ваш Путь. Я только подсказываю, как сделать, чтобы вам не пришлось идти пешком. Тогда этот ваш Ловчий точно отстанет, мне думается.

– Спасибо, – сказала Рейнбоу тихо, – за все.

– Ну, ёрзик, – улыбнулась пегаска, – ты всегда можешь рассчитывать на тихую гавань от меня.

Рейнбоу Дэш с туго забинтованной ногой и с Гайкой на спине напоследок обняла бывшую наставницу и поймала себя на том, что на сердце и впрямь полегчало.

И больше не страшила мысль о том, чтобы встретить еще кого-то из тех, кто погиб от копыта гладиатора Рейнбоу Дэш Вендар. Даже если те не найдут в себе сил простить свою убийцу.

Жеребята тоже повисли на Дэш, присоединившись к коллективным обнимашкам.

«И где только Спитфаер таких отыскала, – подумала Рейнбоу, – такое впечатление, что и не из Гигаполисов вовсе. Такие доверчивые...»

Дверь в заведение открылась, и раздавшийся голос вырвал Дэш из раздумий:

– Дорогая, я дома!

Не успела Рейнбоу даже повернуться к вошедшему, как жеребята к криками «Папа! Папа приехал!» отпустили ее и бросились к дверям.

Когда же Дэш обернулась, она увидела... нет, не человека, как можно было бы подумать. Да и не видела она еще здесь, в Тарапике, людей. Ловчий тоже, строго говоря, человеком не являлся.

Впрочем, вошедший был гуманоидом примерно человеческих размеров и пропорций. Голубокожим, остроухим и немного хрупким на вид молодым мужчиной с коротко остриженными черными волосами. Одетым в обычную человеческую одежду, джинсы, футболку и ботинки. Через плечо у него висела сумка, а на ней – свернутая кожаная куртка с меховым воротником, что на жарких солнцах казалось полной дурью.

Чтобы обнять жеребят, вошедший опустился на одно колено и бросил на пол свою ношу. Ухватил двух маленьких пони и прижал к себе, совершенно искренне улыбаясь.

Рейнбоу Дэш и Гайка вопросительно уставились на Спитфаер, щеки которой тронул легкий румянец.

– Лаэвей, – сказала желтая пегаска, с улыбкой делая шаг навстречу вошедшему, – я не слышала, как ты сел.

– Я приземлился на окраине, – ответил тот, продолжая поглаживать ластящихся жеребят. – Немного не рассчитал с топливом.

– Познакомься, – сказала Спитфаер. – Это мои друзья. Ну, из той жизни, сечешь?

– Конечно, – голубокожий мужчина встал и, отпустив жеребят к вящему неудовольствию обоих, слегка поклонился. – Лаэвéй Манлáок. Мир по дороге.

– Рейнбоу Дэш, – машинально представилась радужная пегаска, слишком потрясенная для остального.

– Гайка Коннорс, – отозвалась мышка.

– Коннорс?.. – поднял взгляд назвавшийся Лаэвеем. – У меня, кажется, для тебя кое-что есть.

Он и начал рыться в карманах куртки.

Гайка же вздрогнула. Уж чего-чего, а такого она не ожидала: принять весточку из прошлого от совершенно незнакомого… кого?

Спитфаер тем временем ткнула Лаэвея в грудь:

– Заигрываешь с мышкой? Я буду ревновать.

Рейнбоу Дэш не удержалась и фыркнула. Это прозвучало крайне неубедительно.

Лаэвей тоже не поверил и только с улыбкой поцеловал поняшу в нос. Та довольно фыркнула и засмеялась.

Тем временем пришелец протянул Гайке небольшой лист бумаги, исписанный почерком слишком маленьким, для кого-то размером с человека.

Мышка, стараясь сдержать нервную дрожь, вчиталась в строки:

«Тому, кто это прочтет. Я – Рокфор Фитцжеральд, и я оставляю подобные записки на своем Пути, чтобы вы, ребята, могли узнать то, что я не успел вам рассказать при жизни…»

Перед глазами все расплылось. Гайка беспомощно уселась на столе, вытирая слезы тыльной стороной ладони, но все же не выдержала…

…Рокфор Фитцжеральд похож на свой мультяшный прототип, но жизнь в кукольном доме и выживание в «играх» маленького Тимми наложили свой отпечаток: мыш стал более поджарым и мускулистым, несмотря на любовь к обильной еде. Кроме того, на левой руке не хватает пальца, а хвост несколько короче: всё следы садистских развлечений жестокого мальчишки.

Но главное, где-то в глубине добрых зеленых глаз засела грустная искорка многое повидавшего существа.

Гайка еще не знает, что жизнь наградит всех выживших в усадьбе живых игрушек похожим взглядом менее чем через год...

Она сидит у окна своей комнаты на втором этаже и смотрит, как здоровенный мыш, словно нашкодивших детей, держит за уши двух самых «взрослых» членов их огромной семьи: Джерри и Брэйна.

– Вы хотите, чтоб Гаечка чувствовала себя виноватой в разладе? – спрашивает Рокфор. — В ссорах?

Двое мышей поменьше изо всех сил стараются казаться гордыми и невозмутимыми перед лицом соперника.

Да, в большой «семье» синтетов сына хозяина дома иногда возникают конфликты, но все они быстро сходят на нет: становится не до того.

Вот только сейчас разговор особый, потому что тут замешаны чувства.

И поэтому ссора может затянуться надолго…

Рокфор не сдается и вытаскивает козырь:

– Так-то вы ее поддерживаете? Она и без того чувствует себя виноватой, а вы хотите взвалить на нее еще и это?

На этот раз сработало. Скрещенные руки опустились, и Рокфор выпустил оба уха: и белое, и бурое.

– А теперь пожмите руки и помиритесь, – велел он. – Мы же не люди, которые берут все, что им хочется.

Два мыша смотрят друг на друга какое-то время, после чего, к вящему облегчению Гайки, протягивают друг другу руки… одновременно.

Рокфор же, подняв взгляд на видное только ему окно, подмигивает мышке и говорит:

– Пусть Гайка сама сделает свой выбор. Дайте ей время, ребята.

Гайка, покраснев, отходит внутрь комнаты. Рокфор, как всегда, прав во всем…

 

…Она вынырнула из воспоминаний, снова украдкой утерла выступившие слезы и вчиталась в текст.

Записка гласила:

«Если вы меня спросите, поступил бы я так снова, я не смогу дать однозначного ответа. Я потратил свою жизнь впустую, пытаясь найти выход из этого дома кошмаров. И мне хотелось бы верить, что Брейн или Гаечка смогли найти выход и спасли всех. Но что если нет? Что если это ни к чему не привело? Возможно, мне стоило пожертвовать одним или двумя, чтобы спасти всех? Да, так бы я проклял свою душу, но несколько спасенных жизней стоили бы того. Впрочем, ответа у меня и не будет, пока не дойду до этого причудливого Белого Шпиля... но хочу ли я услышать ответ? Не знаю... Но на всякий случай: простите, ребята, что не смог вас вывести. Не вините Гаечку – она слишком добрая для этого мира, и мир людей сломал ее…»

Мышка заметила, что слезы вновь ей мешают. Она зло смахнула их.

Подумалось, что ей за всю жизнь не удалось спасти всех, а лишь некоторых. Будь то друзья из усадьбы или те, кого она направляла к мистеру М, но это все же было лучше, чем умереть или отчаяться…

Мышка не рассказала, но поэтому и бросилась на волка. Перед ее глазами тогда стоял образ Стила…

И после того, как он в усадьбе убил и сожрал мышку Селестину, все живые игрушки не только боялись, но и ненавидели этого пса…

…В свое время мышка не видела, как Рокфор погиб во время их отчаянного побега. Но то, что с территории усадьбы выбрался еще кто-то, сама Гайка узнала лишь спустя долгие, долгие годы, заполненные горем и одиночеством…

Тем временем Рейнбоу Дэш перевела взгляд с Лаэвея на Спитфаер и сказала:

– …Это, лягать, чересчур любопытно, чтобы просто так уйти теперь...

История этого странного парня оказалась еще более невероятной, чем можно было предположить.

Во-первых, он был не с Земли. Название его родного мира звучало певуче и ни о чем не говорило ни Дэш, ни Гайке. Но о планете людей он знал, потому что на старости лет занимался тем, что путешествовал на личной яхте и «стал первым, кто открыл Землю».

– И тебя не прибили? – недоверчиво осведомилась Дэш. – И не сбили на подлете?

– Нет, – улыбнулся Лаэвей. – Я просто сел в людном месте, и к тому времени, как власти спохватились, обо мне уже трезвонили все мировые СМИ. В общем, слово за слово, я оставил землянам кучу технической документации по гипердвигателям, силовым полям и всякой электронике, дал немного своей крови на анализ ДНК, а взамен взял послание от человеческого правительства… как его… ООН, что ли? У них как раз вроде заседание было какое-то. Еще кучу всяких записей захватил… книги там, музыку, кино, игры… и полетел домой. Получать заслуженную награду за открытый разумный вид. Но не судьба.

– Подловили-таки ракетой? – усмехнулась Дэш.

– Да все не так! – не рассердился, а улыбнулся пришелец. – Просто… в гиперпространстве что-то произошло. Я, признаться, не особо сообразил, что именно. Видимо, опасная аномалия. Очнулся тут. Помолодевший. В пустыне, рядом со сломанным примитивным самолетом…

– У тебя есть самолет? – навострила уши Рейнбоу, но ее мечтам о воздушном такси не суждено было сбыться.

Лаэвей сказал:

– Есть, но до следующей оказии нет горючего. Говорю ж, малость не рассчитал, пока летал в Блэссин Шейдс… Так вот, здесь меня нашла Спитфаер, помогла. А к тому времени, как мы вместе вышли из пустыни, я понял, что люблю ее. Еще до того, как мы преодолели языковой барьер: мой универсальный переводчик-смыслоуловитель остался в той, прежней жизни вместе с космической яхтой.

Желтая пегаска при этих словах опять зарделась и потерлась мордочкой о руку инопланетянина.

– Поверить не могу, – сказала Дэш мрачно, – что и среди пришельцев находятся любители маленьких цветных лошадок.

– Что ты имеешь в виду? – осведомился Лаэвей, поглаживая по шее Спитфаер и почесывая ей за ухом. Жест, с точки зрения пони, довольно интимный, кстати.

– Ты – гуманоид. Она – пони, – пояснила Рейнбоу. – У вас любовь, секс и черт знает что еще.

Она была готова к тому, что Лаэвей сейчас будет отрицать очевидное и говорить о том, что у них со Спитфаер какие-нибудь возвышенные чувства, типа, «платонические».

Но на голубом лице отобразилось искреннее удивление:

– Какая, в сущности, разница? Принадлежность к виду совершенно не имеет значения. В принципе, в таком вопросе не имеет значения ничего, кроме любви.

Рейнбоу даже как-то растерялась, а Спитфаер решила пояснить:

– У Лаэвея на планете давно переросли всякие предрассудки. Так что в этом мы быстро сошлись.

– Я не слышала ни о каких инопланетянах в СМИ, – сказала тем временем Гайка, которую рассказ пришельца заставил задуматься. – В каком году ты прилетел?

После того, как Лаэвей описал дату прилета, Гайка только еще больше озадачилась. По всему выходило, что он прилетел на несколько лет позже даты, когда произошли события, участниками которых стали Дэш и мышка. А когда Лаэвей описал увиденное на Земле, стало и вовсе непонятно. По всему выходило, ни о каких Гигаполисах там и слыхом не слыхивали.

– Я в свое время сделала вывод, – сказала Спитфаер, – что мы не только из разных времен, но и из разных миров.

– Ничего странного в этом не нахожу, – согласился Лаэвей. – Наш народ фактически доказал существование мультивселенной, а то, что я увидел в этом мире, только подтверждает это. Так что я даже не удивлен: и Мир Дорог, и ваша история, все укладывается в картину мироздания моей расы.

– Я хренею, – усмехнулась Рейнбоу Дэш, – и теперь ты тоже решил тут остаться?

– Почему бы нет? – пожал плечами пришелец с далекой планеты. – Тут некуда спешить.

– А нам, пожалуй, все же есть, куда, – сказала Рейнбоу. – Все это очень интересно, но так можно засидеться до утра. А ты сказала, поезд будет вечером.

Спитфаер, опять вопреки ожиданиям Дэш, не стала ее отговаривать. Не стала давать напутствий, а только обняла. Крепко-крепко. Ногами и крыльями.

– Легкого пути, ёрзик, – сказала желтая пегаска, отпуская Дэш. – Прощай.

– Ты что, плачешь?! – удивилась Рейнбоу.

– Конечно, нет! – Спитфаер спешно утерлась копытом. – Просто что-то в глаз попало.

Гайка понимающе улыбнулась.

– А ты что, храброе сердечко? – спросил вдруг у мышки Лаэвей, беря ее на ладонь и отвлекая от прощания двух пони. – Позаботишься о своей подруге?

– Конечно, – та подняла взгляд на странного пришельца, – а Вы тогда – о Спитфаер.

– Я никогда ее не брошу, – пообещал Лаэвей. – Мы здесь нашли друг друга, у нас замечательные дети… Уж не знаю, как, но факт. Для нас обоих это был шок. Но у моего народа не принято копаться в чем-то в поисках сложного объяснения, если есть простое.

Гайка покраснела и, отогнав назойливую мысль о близком общении двух столь разных, но любящих существ, нашла в себе силы улыбнуться.

Ну и конечно, на прощание были коллективные обнимашки всей семьей, а еще Спитфаер настояла на том, чтобы сфотографироваться на память. И хотя Дэш немного поворчала по этому поводу, древний фотоаппарат с таймером и мгновенной печатью вскоре выдал небольшое общее фото.

Которое заняло свое место во внутреннем кармане, напротив сердца.

И Гайка ничего по этому поводу не сказала.

---

...Когда за спиной осталось несколько километров уже знакомой Дороги, Рейнбоу Дэш вдруг с ругательством споткнулась, и расслабившаяся от недавних воспоминаний Гайка еле удержалась на спине.

При этом раздался металлический звон, как будто под ноги попала какая-то железка.

Со стороны пегаски не прекратился поток ругани, и всерьез обеспокоившаяся Гайка спрыгнула на землю и спросила:

– Что такое, Дэш? Тебе очень больно?

Пегаска, как раз закончив осматривать правую переднюю ногу, отозвалась:

– Да нет, перемать... подкова слетела!

Дэш оглянулась на Гайку и уселась на круп. После чего показала мышке копыто, где потертая подкова висела на одном гвозде из четырех. Где и когда растерялись остальные, было неизвестно. В принципе, это могло случиться где угодно.

– Мало мне было неработающих крыльев, – процедила Дэш сквозь зубы, – так теперь еще и хромать буду? Ну спасибо, жрать мой ужин!

Гайка, осмотрев поблескивающую стальную подкову, сказала:

– Подержи ногу.

С этими словами она ухватила последний, наполовину вышедший из копыта погнутый гвоздик и потянула на себя. Спустя пару секунд гнутая железка со звоном упала на потертый асфальт дороги.

Дэш зло хлюпнула носом.

Подковы всегда казались ей некоей незыблемой частью жизни. Радужная пони носила их всегда и везде, и не снимала даже в душе. Помнится, с тех пор, как Алекс Вендар впервые надел их пятилетней Рейнбоу.

Внезапно пегаску осенило.

– Что за хрень, – сказала она, – тут же должны быть вакуумные застежки!

Гайка уставилась на копыто, в которое были аккуратно вбиты маленькие гвоздики. Как в старину.

– Чудеса, – согласилась она, – но факт остается фактом – ты подкована гвоздями.

Рейнбоу не знала, что и сказать. Невозможно подковать пони так, чтобы та не заметила этого. Разве что в больнице или в начале пути, когда Дэш напилась? Но зачем?

– И что, – проворчала пони, – мне теперь нужен кузнец, чтобы переобуться, так, что ли?

– Слушай, – вдруг подала голос Гайка, – а зачем ты вообще подковы носишь?

– Чтобы драться, – бросила Дэш, – и чтобы копыта в городском мусоре не поранить...

Она осеклась, понимая, что обе причины более неактуальны в мире Дорог.

Гайка развила успех:

– А если асфальт ровный, тебе же не обязательно в подковах быть?

– Если только тяжести не таскать... – Дэш усмехнулась, начав понимать, куда клонит мышка.

– Ну так сними их вообще! – Гайка улыбнулась. – У нас вроде плоскогубцы были?

Дэш подняла вторую переднюю ногу, где роговую часть копыта охватывал твердый металл.

«Hasbro Inc», гласила рельефная надпись. Подковы, определенно, были понячьими: больше ни для кого такую продукцию «Hasbro» не выпускала.

– Я всегда их носила... – сказала Рейнбоу Дэш, потом бросила взгляд на Гайку. – Ты права. К Дискорду дурацкие железяки. Поможешь?

Мышка только улыбнулась и полезла в седельную сумку за инструментом.

Вскоре все четыре подковы валялись в дорожной пыли, но Рейнбоу продолжала сидеть на дороге с задумчивым видом.

Гайка утерла пот. Как бы там ни было, гвоздики хорошо сидели и намертво прикрепляли подковы к копытам пони. К слову, понадобилось еще замазать дырки от них нашедшейся в аптечке пастой. Та изначально предназначалась для временной фиксации повязок, но создать в роговой кромке копыта плотные затычки тоже получилось.

– О чем думаешь? – спросила мышка, убирая на место инструменты и аптечку.

Дэш подняла ногу, которую все еще охватывал браслет с шипами.

– Вот об этом, – пояснила она. – Я тут подумала... они мне тоже больше не нужны.

Гайка кивнула и осмотрела браслет из толстой кожи с металлическими вставками. Страшное оружие в умелых руках… или копытах.

– Ты не можешь их просто снять? – удивилась мышка.

– В сено, – отрезала Дэш. – Я хочу, чтобы их больше нельзя было надеть. Так что разрезай.

– Уверена?

Дэш поджала губы и опустила уши, но потом кивнула:

– Уверена. К хвостам весь этот навоз...

…Кожа браслетов поддавалась плохо. Судя по тому, как туго шел нож, Алекс Вендар в свое время не поленился оплатить работу на заказ: из натуральных материалов, штучное производство, не какая-нибудь штамповка из заменителя…

Рейнбоу Дэш же думала о другом. Буквально утром она была уверена, что шрам на ноге, оставленный рысью-синтетом, был на месте. А сейчас его не было. Вернее, он был, но как будто прошло не полтора года после ранения, а лет десять. Даже шерстка поверху росла уже почти ровно. А ведь Дэш явственно помнила, что в том бою дикая кошка попросту вырвала из ноги клок мяса.

– Скоро опять буду нежной и пушистой поняшей, – фыркнула Рейнбоу, потом задрала голову и громко сказала в небо. – Не дождетесь!

Гайка заметила, что пегаска ощупывает ноги, и спросила:

– Я тебя не задела ножом?

Та подняла взгляд:

– Не… я не поэтому. У меня исчезают шрамы, вот я и думаю, не пытаются ли из меня плюшку-игрушку сделать и внутренне.

– И как?

– Вроде все мышцы на месте и в неплохой форме, особенно учитывая отсутствие тренировок уже черте сколько… Идем уже.

Гайка ловко запрыгнула на загривок пони, и та фыркнула:

– Ну прям ковбой. Понравилось на мне ездить, да?

Мышка смущенно улыбнулась. Положа руку на сердце, ей нравилось. Рейнбоу была огромной по сравнению с маленькой мышкой, и сидя на пегаске, та чувствовала всю мощь тренированного тела, играющего мышцами под курткой. А еще – теплое чувство привязанности и безопасности, пусть и кажущейся.

Рейнбоу засмеялась своим хрипловатым смехом и загарцевала по дороге, будто заново радуясь легкости, которую обрели освобожденные от металла копыта.

– Не бери в голову, – сказала пони прежде, чем мышка успела ответить, – мне хочется пробежаться.

– А как же твоя нога? – чуть обеспокоенно спросила Гайка.

– Просто держись, – улыбнулась Дэш.

Она взвилась на дыбы и поскакала навстречу восходящим солнцам…

Душу Рейнбоу переполнял настоящий восторг. Такую легкость и радость она даже не припоминала, когда в последний раз чувствовала. Свет лениво поднимающегося над горизонтом солнца ласкал мордочку светом и теплом, ветер взъерошил немного отросшую уже гриву.

Стук копыт, изменившийся после снятия подков, звучал в ушах пегаски настоящей музыкой, как и смех подпрыгивающей на спине Гайки.

Рейнбоу, щурясь против теплого ветра, вдруг подумала, что вот сейчас тот самый момент, о котором говорила Спитфаер…

Небесно-голубые крылья с хлопком раскрылись. Гайка, увидев это, крепче вцепилась в ворот. Понять, что было на уме радужногривой пегаски, не составляло труда.

Сильные крылья ударили по воздуху. Раз, другой, третий, наконец, быстро захлопали в такт бегу…

…Рейнбоу Дэш готова была поклясться, что сейчас, уже вот-вот. Даже почувствовала было легкость во всем теле, которая предшествовала активации антигравитатора.

Пегаска уже набрала воздуха в грудь, чтобы восторженно завопить одновременно со взлетом, но вдруг ее отвлек крик Гайки:

– Дэш, стой! Рейнбоу!

Пони резко затормозила, подняв тучу дорожной пыли. Чувство беззаботной легкости мгновенно испарилось, и мышка была награждена испепеляющим взглядом.

Да и было ли оно, или Дэш просто принимала желаемое за действительное?

Но Гайка не смутилась, а на мордочке ее отражалась нешуточная тревога:

– Смотри!

Рейнбоу проследила, куда показывала Гайка, и почувствовала, как грива натурально шевельнулась на затылке.

Потому что справа, аккурат со стороны пересохшего моря, надвигалась попросту чудовищная темно-бурая туча. Ползла прямо по земле, будто колоссальное чудовище, на таком расстоянии почти бесшумно, но при этом навевая неясную жуть…

В глубине сверкнуло. Ветер принес волну сухого жара и бросил в лицо пригоршню пыли.

Рейнбоу Дэш поджала губы: она поняла, что это такое.

Пыльная буря.

– Гребаный хабуб… – только и процедила пони, хмуро смотря на приближающуюся стену тьмы…

---

…Мир Дорог преобразился.

Недавняя буря покрыла слоем красно-бурой пыли все: степную траву, полотно дороги, заброшенные постройки неясного назначения, давно ставшие безмолвными памятником старому миру.

И даже фигурка пони с мышью на спине сливалась по цвету с остальным.

– У меня даже на зубах пыль, – сказала Рейнбоу Дэш, тряхнув головой. Из утратившей цвета гривы тоже посыпался песок. – Я так себя даже после арены не чувствовала, когда меня вываливали в песке от копыт до кончиков ушей.

– Мне не лучше, – отозвалась Гайка, пытаясь вытряхнуть пыль из круглого уха. – В волосах так точно пригоршня целая... ужас, что за буря.

Обе путешественницы синхронно вздохнули.

А ведь как назло, недавно вымылись дочиста, отдохнули... И погода такая стояла спокойная, просто идеальная для похода.

Пока не налетела дискордова пыльная буря, которая моментально превратила погожий денек в мрачный и душный апокалипсис. Отсидеться тоже нигде не получилось: мелкая пыль проникала в ненадежные убежища и на равнине просто некуда было скрыться.

Сейчас же на путников снова навалились жара и усталость, помноженные на сухость и пыль.

Рейнбоу потянулась было к фляге, но отдернула ногу.

Жажда была еще терпимой, а где следующий источник – неизвестно.

– Смотри, Дэш, – сказала вдруг Гайка, показывая в сторону одного из покосившихся строений. В сумерках было заметно, что окна там светятся, а из нескольких труб идет пар и дым.

– Это что же, и есть спа? – удивилась Дэш. – Больше похоже на прачечный комбинат… причем режимный. Вон, какие стены…

– Я не удивлена, – заметила Гайка, которой, наконец, удалось вытрясти пыль из уха. – Если тут такие бури, то спа постигла бы судьба остальных домов.

За прочными воротами, отворившимися по сигналу звонка, оказался не слишком большой двор, слегка заметенный песком.

Внутреннее же помещение солидного здания из красного кирпича содержало просторное помещение, залитое светом электрических ламп.

В воздухе витал запах влаги, мыла и чистоты, а по углам зала с деревянным полом стояли кадки с тропическими растениями, что вились по стенам и даже потолку.

Улыбчивая темноволосая женщина-человек в коротком платье и переднике поднялась из-за стола навстречу. Ее взгляд цепко скользнул по обеим посетительницам, но особенного удивления в зеленых глазах не мелькнуло.

– Добро пожаловать в баню «У Маргарет», – поздоровалась женщина. – Маргарет – это я.

– Как вовремя, – усмехнулась Дэш, прянув ушами. – Попали в гребаный хабуб, и сразу баню нашли.

Маргарет не смутилась:

– Здесь, в районе пыльных бурь, бизнес процветает, несмотря на резко сократившееся население. Никому не хочется ходить в красной пыли, даже Идущим. К слову, услуги прачечной мы тоже предоставляем.

Рейнбоу с Гайкой переглянулись.

– Ну раз так, – усмехнулась пегаска, – тогда вопрос: у вас в ходу солты с побережья?

– Нет, – продолжая улыбаться, покачала головой Маргарет. – Побережье далеко, ходить туда тратить их деньги мне недосуг. Предпочитаю бартер.

Следующая минута ушла на то, чтобы порыться в карманах.

На свет появились подобранный в начале пути нож, фляга, пара сухпайков, завернутые в бумагу блинчики, которые Дэш не доела за завтраком, россыпь мелких деталей, прихваченных со свалки, пара приборов Гайки, что не работали по причине отсутствия сети (или несовместимости сетевых протоколов), одна из старых подков Дэш, оставленная «на счастье», моток троса, пара инструментов.

Маргарет осмотрела все это и сказала:

– Не пойдет.

– Ну и не надо! – резко выпалила Дэш, но Гайка примирительно подняла руку и сказала:

– Может быть, какая-то услуга?

Женщина задумалась на минуту, после чего кивнула.

– Пожалуй. Так и быть, помыться тогда можете авансом... И потом еще раз, перед уходом.

– А что надо будет делать? – сощурилась Дэш.

Мысленно она была готова, что банщица предложит какую-нибудь мерзость и собиралась дать гневную отповедь, сопровождаемую копытоприкладством и членовредительством.

– После пыльной бури у меня всегда наплыв клиентов, можете помочь, – сказала Маргарет. – Как раз, кому-то придется подносить чистые простыни и полотенца, а кому-то – колдовать с автобаром, пока я сижу на ресепшене.

Рейнбоу Дэш ощерилась, но Гайка погладила ее по шее и сказала:

– Идет.

– Не идет! – тут же возразила пегаска, воинственно встопорщив крылья.

– Мы сейчас, – Гаечка улыбнулась Маргарет и наклонилась к голубому уху. – Отойдем, поговорим.

Они вышли обратно на занесенную пылью улицу, где Гайка спрыгнула на землю, чтобы видеть глаза собеседницы.

Пегаска с порога взяла быка за рога:

– Я ей не прислуга!

Гайка улыбнулась:

– Да брось, что такого в том, чтобы полдня пораздавать посетителям чистые простыни?

Но Дэш было так просто не переубедить:

– Знаю я эту работу в спа: сперва простынку поднести, потом массажик сделать, а там уже и хвост задерут в счет долга. Тебе-то что, ты мелкая, на тебя клиента хрен найдешь!

– Глупости, – возразила Гайка, – это не Гигаполис, где понятия спа и борделя почти тождественны.

Повисла пауза.

– А ты не думала, что это испытание? – спросила мышка, не дождавшись ответа. – Взглянуть в лицо страху?

– Какому страху? Я просто никому не хочу быть обязанной! Тем более, в таком вертепе!

– Твой страх – снова потерять свободу. Пусть на один день, пусть фигурально, но потерять. И перешагнуть через стереотипы нашего мира.

Дэш сжала зубы. И почему эта мышь все время видела ее насквозь?

– Слушай, ну мы же не в рабство продаемся, – надавила Гайка. – Просто услуга за услугу. Неужели ты хочешь продолжить путь в таком виде?

– Бывало и хуже, – буркнула Дэш, опустив голову и сложив крылья.

– Идем, – улыбнулась Гайка, но Рейнбоу упрямо тряхнула головой, с которой вновь посыпался песок:

– Я сказала – нет! Вали, если хочешь, но я на это не подписываюсь!

– Ты обещала один раз послушаться меня, – надавила мышка, – если мы не встретим бандитов. Мы их не встретили.

Рейнбоу вдруг вспылила, вновь расправив крылья от гнева:

– Встретили! И даже хуже! Забыла про своего Ловчего?

– Дэш… – беспомощно начал мышка, но пегаска уже впала в состояние, когда собеседника не слышно:

– То, что в этом мире нет опасностей, это все наглая ложь! Уже встретили гребаного лепрекона, волка и хладнокровного убийцу, который, кстати, может запросто сновать неподалеку! И я ни за что не поверю в то, что люди тут не алчные и не подлые, как в родном мире, ясно?! Даже у Спитфаер нас пытался достать какой-то гребаный киллер из нашего мира!.. На хвосте я вертела все это! И если я доберусь до этой Белой башни из слоновой кости, или как там ее, у меня будет очень, очень много вопросов к тамошним обитателям!

Гайка отшатнулась, когда в рубиновых глазах мелькнули отблески того безумия, что привело Рейнбоу Дэш Вендар на заброшенный завод в глубинах Серого города…

Пони же резко развернулась и быстро пошла по дороге, не желая ничего слушать.

Налетевший порыв сухого ветра заставил глаза Гайки заслезиться и забил обратно в рот попытавшиеся вылететь слова.

А когда мышка прокашлялась, Рейнбоу была уже на расстоянии, исключающем диалог.

Гайка попыталась было догнать пони, но куда там: на коротких мышиных ногах за Дэш было не поспеть, даже когда пегаска шла спокойным шагом. Что уж говорить про быструю рысь…

Мышка остановилась, смотря вслед уходящей Рейнбоу Дэш, пока пегаску не скрыли облака пыли, поднятой злым порывом ветра.

– Ты же обещала… – обессилено проговорила Гайка Коннорс.

По ее щекам текли слезы, а мысли блуждали где-то далеко. Не верилось, что Рейнбоу Дэш, с которой они вместе прошли столько времени, просто взяла и ушла.

Развернувшись, Гайка пошла обратно в направлении серой громады банного комплекса. Потому что обещала помочь этой дружелюбной женщине.

Что будет дальше, мышка не знала.

Ее даже посетила мысль, что придется остаться здесь навсегда, потому что дальнейший путь в одиночку казался чем-то совершенно немыслимым. Особенно в свете того, что где-то позади, а возможно и впереди маячит жуткий призрак из прошлого…

В такой момент маленькой мышке хотелось быть такой же сильной, как Рейнбоу Дэш… или такой же смелой. Ну или на худой конец, достаточно большой, чтобы ходить без попутчика.

---

…Рейнбоу Дэш рысила по дороге уже несколько часов.

Размытые пятна солнц поднялись почти в зенит: хабуб давно растерял силу, но порывы ветра периодически поднимали облака красноватой пыли. Мелкие частицы лезли в глаза и уши, заставляли сохнуть горло и раздражали нос.

Хорошего настроения это, понятное дело, не прибавляло. Рейнбоу Дэш, немного остыв, думала, что не во всем была права, попросту уйдя в степь, бросив мышку пусть и не на произвол судьбы, но все равно в малознакомом месте.

А с другой стороны, она хотела там задержаться, вот пусть и остается. Глядишь, кто-то еще подберет эту мелкую докуку себе в попутчики.

Дэш перешла на шаг.

Ей даже как-то непривычно стало идти, не чувствуя маленькой тяжести верной попутчицы на спине.

Вспомнилось, как одиноко было на свалке, когда мышка побежала на первую встречу с собственным прошлым… И еще раньше, когда пони оказалась одна в огромном заброшенном городе.

Рейнбоу мотнула головой, но желание вернуться никуда не делось.

Ветер в это время бросил в мордочку очередную пригоршню песка и закружил рядом маленький вихрь. Изменившая после бури цвет степь простиралась вокруг, висящая в воздухе пыль делала день похожим на мрачноватые сумерки, душные и жаркие.

«Хоть бы дождик прошел, – подумалось пегаске. – А там, в небесной вышине, прохладно и свежо...»

Вспомнив свою недавнюю попытку взлететь, Дэш раскрыла крылья и проскакала галопом некоторое время, но чувство предваряющей полет легкости не пришло, как пегаска ни старалась.

Только проклятая мелкая пыль, поднятая копытами, набилась в глаза и нос.

Дэш чихнула и сложила крылья. В груди поднялась волна раздражения.

А ведь почти получилось тогда, перед бурей!

Какое-то движение впереди заставило оторваться от мрачных раздумий.

Когда же сквозь облака пыли проступили очертания нескладной фигуры, Рейнбоу только стиснула зубы, на которых противно заскрипел песок.

Ловчий стоял, не двигаясь, и только придерживал шляпу. Ветер колыхал полы плаща, а взгляд глаз не отрывался от приближающейся Рейнбоу Дэш.

Пегаска мысленно приготовилась к бою. Да, она была гладиатором, и сейчас даже неплохо себя чувствовала, но отдавала себе отчет, что против профессионального убийцы не сможет сделать ничего существенного.

Ее отчаянная схватка с судьей Роком в прошлой жизни была тому мрачным свидетельством.

От волнения у пегаски чуть расправились крылья. Мимолетно мелькнула мысль, что здесь и сейчас как раз экспериментально будет установлено, что будет, если умереть в загробном мире.

А еще подумалось, что ранее снятые браслеты с шипами и тяжелые подковы теперь бы очень пригодились…

Остановившись в нескольких шагах, Дэш постаралась придать себе безмятежный вид и даже стала насвистывать мелодию из какого-то древнего вестерна.

Ловчий не нападал и вообще не двигался. Даже не пытался стряхнуть слой пыли, который и его покрывал с ног до головы.

Дэш вскоре надоело свистеть, и она также молча уставилась на человека.

Тот, наконец, нарушил затянувшуюся паузу:

– Теперь, когда мы оба насладились погружением в стереотипы, давай поговорим.

– Просто поговорим? – уточнила Дэш, недоверчиво сощурившись.

– Да.

– И о чем же?

– О тебе и твоей… А где Гайка?

Дэш ощерилась:

– Не твое дело!

Ловчий равнодушно пожал плечами:

– И впрямь. К тому же, я не знаю, о чем с ней говорить.

– Тогда какого сена ты вообще за ней прешься?

– Раз уж наши дороги пересеклись в этом мире, то явно не случайно… И я просто чувствую, что мы должны хотя бы… объясниться, что ли?

– То есть, ты не собираешься ей мстить или типа того? – недоверчиво сощурилась пегаска. – Зачем тогда был этот спектакль в кафе?

– Наверное, сработали старые привычки...

– Ага, Гайка рассказывала… – Дэш вдруг осеклась. – Знаешь, я тебе ни вот настолечко не верю. Ты был убийцей в той жизни, почему тут должно что-то измениться?

– Ну ты-то изменилась, – заметил Ловчий, чем заставил пегаску поджать губы.

Подловил!

И ведь явно знал, о чем говорит, подлец!

– Я начала еще в том мире, – заметила, наконец, Дэш, но аргумент оказался так себе:

– Как и я.

Повисла пауза. Ветер еще разок всколыхнул облака пыли, и пегаска, моргнув, в очередной раз послала мысленное проклятие создателям, что одарили пони такими большими и выразительными глазами. На практике совершенно не нужными и сделанными исключительно для миловидного выражения мордочки.

Потом вдруг вспомнился раздавленный чудовищным чувством вины доктор Хаузер, и стало даже как-то… стыдно.

Проклинать безликую массу биологов из прошлого было совсем не то же самое, что одинокого старика.

Пони помотала головой, отгоняя посторонние мысли и спросила:

– Почему ты думаешь, что вам с Гайкой так надо встретиться?

– Я не смог смириться с прошлым, поэтому и скитаюсь неприкаянным призраком по миру Дорог, а вот у мышки еще не все потеряно. Правда, для этого ей нужна ты.

– Я ей не нужна, – бросила Дэш не очень искренне.

– Нужна, нужна, – Ловчий закономерно уловил фальшь. – Так что если кому и говорить о прошлом с Гайкой Коннорс, так это пегаске-гладиатору, которая стала ее другом.

Дэш осенило. Он знал, кто она. С самого начала знал. Еще там, в кафе.

И это делало его еще опаснее…

– Я многое знаю о тебе, – сказал Ловчий, будто бы прочитавший мысли пони. – В конце концов, мистер М хотел, в случае чего, быстро от тебя избавиться.

Пони сделала над собой усилие, чтобы остаться внешне невозмутимой. То есть, если бы она воплотила тогда в жизнь свою угрозу, то до Плуто бы дело не дошло. Этот Ловчий, скорее всего, сработал бы на опережение, и…

Дэш почувствовала, как копыта зачесались снова расквасить эту самодовольную рожу…

– А чего, кстати, у тебя морда не разбитая? – спросила пегаска совсем не то, что собиралась. – Модификант?

– Модификант. Но все уже успело зажить, сколько времени-то прошло…

– День!

Ловчий сделал паузу, но потом пожал плечами:

– Не важно. Рейнбоу Дэш, Гайка раньше…

– Вообще ни разу не имела намерения ворошить мышиное прошлое, – перебила пегаска. – Захочет – сама расскажет. А от тебя слушать ничего не хочу.

– Не расскажет. Она носит это в себе, терзается чувством вины и прячет под маской профессиональной шпионки. Но на самом деле построила вокруг себя клетку из преступлений, которых не совершала.

– Какое мое дело до чужих комплексов?

Ловчий помолчал, внимательно глядя на пони. Потом сказал, и слова его сопроводил порыв сухого ветра:

– Мне думается, ты сейчас пытаешься врать не только мне, но и себе.

– Но почему я?! – чуть не закричала Дэш, которую слова Ловчего резали по сердцу не хуже ножа.

– Потому что ты ее друг, – повторил тот. – И лишь друг способен облегчить страдания и  помочь примирится с прошлым. Друг, а не враг. Поэтому вы идете вместе. И дальше пойдете, иначе прошагай ты хоть целую вечность, по Пути так и не сдвинешься.

Сердцем Дэш понимала, что бывший убийца прав. Но упрямая натура радужной пегаски все же не желала смириться:

– А что, если я просто сейчас запихаю твои же ноги тебе в задницу, чтобы ты больше нас не преследовал?

– Изволь, – кивнул убийца из прошлого, – я не буду сопротивляться. Но ты уверена, что и вправду этого хочешь?

Дэш прикусила губу.

Она не хотела. Сердилась на этого Ловчего, конечно, но ярость больше не застилала глаза кровавым туманом. А еще ей подумалось, что в точно таком же состоянии она убила когда-то Спитфаер, одну из тех, кому она сама была небезразлична. И о чем успела неоднократно пожалеть, еще в том мире. Даже попутчица Дэш, если подумать, имела сомнительные права выколачивать дерьмо из их преследователя.

– Ты прав, – сказала она, – не хочу. Но если не отстанешь от Гайки, я это сделаю.

– Вы меня больше не увидите, – пообещал Ловчий. – Думаю, наши дороги пересеклись мимолетно, хотя и не случайно… я вообще сомневаюсь в наличии случайностей в пределах этого странного мира.

– Что ты вообще за ком с горы такой? – сварливо осведомилась Дэш. – Почему Гайка тебя боится?

– Убийца, – коротко ответил Ловчий, – но не как ты.

– Это сено я уже слышала, – процедила пони и сплюнула на сторону. – Говори толком, пока я не начала из тебя пыль выколачивать. Благо, пыли много.

– Что тут рассказать? – пожал плечами человек. – Гайка была глазами и ушами мистера М, а я приходил после нее. До поры до времени она даже не знала, что происходит после ее заданий по розыску потерявшихся синтетов.

– Ну ты и мразь, – прорычала Дэш, чувствуя, как в груди снова поднимается волна гнева.

– Мразь? Возможно. Но по мне, так милосерднее было убивать потерявшихся синтетов, чем возвращать их навстречу гневу хозяев. Ты ведь по себе знаешь, каково это?

Дэш словно ледяной водой окатили.

Он знал и это! Рейнбоу вообще начинала думать, что ее, с позволения сказать, личная жизнь, была отнюдь не только между Алексом, ею и периодически заходившим поразвлечься Фрэнком Райтом.

Вспомнив, что ей самой пришлось перенести в качестве наказания за побег, Рейнбоу как будто взглянула на проблему с другой стороны.

– И в какой момент ты рассказал об этом Гайке? – все же спросила пони, посмотрев в глаза убийцы и медленно закипая.

– Ни в какой, – ответил тем временем Ловчий. – Она как-то сама увидела, как я расправился с семьей синтетов, по следу которых шла полиция и которые слишком много знали. Я их освободил.

– Ага, как же. Отправив их на тот свет.

– Я всегда давал возможность выбирать. Всегда. И не было еще такого случая, чтобы синтеты выбрали возвращение к хозяевам… Кроме одного. Исключение, подтверждающее правило.

Рейнбоу озадачилась не на шутку. Возвращаясь в давнее прошлое, что бы она сама выбрала тогда, на окраинах Гигаполиса, когда Алекс Вендар тащил ее, связанную, к флаеру?

Однозначного ответа не было. Да и Рейнбоу тогда была куда мягче и слабее духовно, и вполне могла бы выбрать быструю и милосердную смерть.

Но и просто так взять и пойти делать что-то по рекомендации Ловчего пегаска не собиралась.

Она сказала:

– Окей. Но ты пойдешь со мной и сам все скажешь Гайке.

Ловчий вздохнул и сказал таким тоном, будто говоря с непонятливым ребенком:

– Я тебе все объяснил.

Но Рейнбоу только помотала головой:

– Ты мне ничего не объяснил, а лишь высказал свою точку зрения, после чего решил трусливо ретироваться. Все вы, люди, одинаковы.

– Я синтет, забыла?

– А по мне, так ты самый что ни на есть человек, – отрезала пегаска. – Сделал херню, а после этого решил прикрыться поняшкой, чтобы не отвечать за последствия. Дескать, иди, Рейнбоу Дэш, объясни своей подруге, что я говнюк и извиняюсь перед ней, а самому мне сыкотно в глаза маленькой мышки посмотреть!

Ловчий молчал почти минуту, и Дэш уже собиралась прикрикнуть на него. Но тот снял шляпу и взглянул в огромные и выразительные, как и у всех «хасбровских» пони, глаза.

– Наблюдая за вами в окно, – сказал убийца со взглядом старика, – я видел искренние улыбки и привязанность, которых был лишен раньше. Лишен я их и сейчас. И так останется впредь, потому что это моя ноша. Как и у тебя – своя. Но Гайка зачастую берет на себя вину, к которой не имеет отношения. И, видимо, пытается искупить свою вину здесь. Настоящую либо мнимую. Кто-то должен ей это объяснить.

Но пегаска уже почувствовала слабину собеседника и, встопорщив крылья, перешла в решительное наступление:

– Ну уж нет, дружок. Я поговорю с Гайкой, раз уж вы, идиоты, не даете мне идти своей дорогой. Но после этого с ней поговоришь ТЫ. И никаких возражений, в противном случае я выбью тебе коленные чашечки и дотащу до той гребаной бани, где тебе все равно придется разговаривать с мышью. Это понятно?!

Рейнбоу воинственно ударила копытом, лишь раз пожалев о том, что металлические подковы больше не скребут по асфальту.

– Хорошо, – сказал Ловчий, – видимо, мы и здесь не случайно встретились.

– Кончай разглагольствовать и двигай, – велела Дэш, не желая разводить диспут.

– Не надо далеко идти, – заметил Ловчий. – Баня позади тебя.

Рейнбоу вздрогнула и обернулась.

Действительно, чадящий комплекс возвышался совсем рядом, будто Дэш и не шла, погруженная в раздумья, несколько часов.

– Но я топала черти сколько, – растерянно проговорила пегаска.

– Да, – согласился Ловчий. – Также как и я…

Вскоре две фигуры, человеческая и понячья, двинулись в сторону входа в банный комплекс.

У каждого из них на душе было свое.

Старый убийца думал о том, что понадобилась маленькая радужная пони для того, чтобы взглянуть в лицо своим страхам и чувству вины.

А Рейнбоу Дэш все еще не желала признаваться самой себе, что радовалась поводу вернуться. И даже перемешанный с красной пылью ветер, дующий в спину, как будто подгонял пегаску туда, где осталась такая важная часть ее собственного Пути…