Мейридиана
Там на самом на краю Эквестрии
Принцесса Луна быстро огляделась по сторонам и убедилась, что в малом тронном зале кроме Селестии и её самой никого не осталось. Её царственная сестра всё-таки стерпела и дождалась, когда все посторонние уйдут, прежде чем дать волю гневу:
— Болваны! Придурки! Стадо однорогих козлов! — С каждой новой тирадой с рога Селестии срывалась одна ярко-оранжевая молния и с сухим треском изничтожала очередной парящий в воздухе свиток.
Выждав полминуты, Луна сделала круг по залу и присела на пол возле кучек пепла. Её рог засветился, и облачко магии охватило ближайшую горку обугленных чешуек. Частицы сожжённого пергамента поднялись в воздух и закружились в хороводе, стремительно собираясь обратно в прямоугольный лист. Когда каждый кусочек оказался на своём месте и всякое движение прекратилось, на чёрной поверхности проступили буквы. Вдоль строчек побежала волна радужного мерцания, как будто бы текст попытался прочесть сам себя.
— Хм-м... — задумчиво протянула Луна и подняла взгляд на Селестию. Та ещё не до конца восстановила контроль над эмоциями, и Луна опять погрузилась в чтение.
— Три года!.. Три года, сестра, этот бедолага обивал пороги коронного совета и просил дать ему доступ к библиотеке древнего царства.
— По этому вопросу нужно обращаться в публичное присутствие кантерлотского консистория, — не отрываясь от чтения, прокомментировала Луна.
— Что?
— Параграф третий "Королевского ордонанса о челобитиях". — Луна подняла взгляд на сестру и пожала плечами. — Ты сама заставила меня зазубрить весь свод законов за последние двести лет. Хотя я тебе с самого начала говорила, что толку от них будет... — Она повела копытом в воздухе.
Селестия тяжело вздохнула и принялась массировать виски кончиками крыльев.
Раздался приглушённый хлопок, и восстановленный лист пергамента разлетелся во все стороны, как потревоженная стая мотыльков. Один такой пепельный мотылёк зацепился за кончик носа Луны. Скосив глаза, она пару секунд его разглядывала, затем сдула и проводила взглядом в последний путь.
— Ты вон тот почитай. — Селестия указала копытом на крайнюю кучку пепла.
Луна восстановила ещё один изничтоженный пергамент и погрузилась в его содержание. По мере чтения её глаза то распахивались на пол-лица, то смыкались до узких щёлочек. Время от времени она издавала саркастические смешки, хмыкала и фыркала.
— Они говорили, что у этого ублюдка герцога нет ключа. А теперь оказывается, ключ есть. — Селестия принялась расхаживать взад-вперёд. — Они говорили, что у него нет и не будет никого, кто бы мог разобраться в архивах арсенала. А теперь?!
Луна наколдовала из воздуха прозрачную плёнку и принялась переносить на неё текст с испепелённого листа.
— Если хочешь, чтобы что-то было сделано хорошо, делай это сама, — ответила она, сворачивая спасённый документ в трубочку.
— Сестрёнка, мы должны не допустить войны.
— Радужная крыса! Я твой разноцветный хвост щас по волосинке выщипаю! — кричала кобыла единорог в рабском ошейнике и тащила телекинезом за хвост кобылку подростка. Кобылка скулила от боли и упиралась всеми четырьмя копытами. Вокруг её рога мерцала бирюзовая дымка, магией она пыталась сгрести в кучу обрывки папируса, рассыпанные по полу.
— А ну прекратить эту кошачью свалку! — Раздался властный голос распорядительницы рабынь великого герцога Норпонны. — Немедленно!
Кобыла агрессор погасила свой рог и пробормотала под нос:
— Ты у меня ещё получишь, мешок с костями...
— Попридержи свой норов. — Спокойный голос распорядительницы резал, как стальной клинок. — Сегодня он тебе ещё понадобится. Готовься в термы. А ещё ты и ты, живо! — Распорядительница указала копытом на двух жавшихся к стенам кобылиц. — А ты, марш в мою комнату! — приказала она пострадавшей. — Немедленно! — Повысила она голос на кобылку, которая замешкалась, подбирая копытом разлетевшиеся обрывки.
Кобылка пискнула, срываясь с места в галоп, и через пару секунд скрылась за поворотом коридора.
— Что ты творишь, горе ты моё, — причитала распорядительница рассматривая опухший синяк под глазом кобылки. — Неужели ты не можешь держаться от неё подальше?
— Она... — Кобылка всхлипнула и опустила глаза в пол. — Она рылась в моих вещах.
— У нас нет никаких вещей, мы все принадлежим хозяину. — В голосе распорядительницы прорезались жесткие интонации. Вздохнув она обняла кобылку за шею и погладила копытом по холке. — Пожалуйста, не добавляй мне головной боли, ты же умная девочка. Только посмотри на кого ты похожа! Давай я тебе гриву расчешу.
Распорядительница встала и прошла за гребнем к столику у стены.
— Нет-нет, пожалуйста не надо, я сама! — запаниковала кобылка.
— Что такое?
— Я... я... пожалуйста!.. — Голос кобылки надломился, а в уголках глаз заблестели слёзы.
— Ну... — Распорядительница хотела что-то сказать, но запнулась и резко распрямилась, закатив глаза. Через секунду шумно выдохнула и закрыла лицо копытом. — Ещё двоих. Эта ночь никогда не кончится, — пробормотала она, направляясь к выходу. Уже в дверях она остановилась. — Значит так, до утра будешь тут у меня. Похоже у хозяина на тебя какие-то особые планы, я поговорю чтобы тебе выделили отдельную комнату. Вроде у нас есть лишняя кладовка. И ради всех небес, приведи себя в порядок!
— Храни вас небо. — прошептала кобылка вслед.
Дверь захлопнулась. В замке с металлическим лязгом провернулся ключ. Кобылка поднялась и подошла к выходу. Пригнувшись почти к самому порогу, она вслушалась в затухающий цокот копыт. Затем она дернула за бронзовую ручку и убедилась, что дверь крепко заперта.
Выждав ещё полминуты, кобылка прорысила к столику у стены. Телекинезом она сгребла в кучу все склянки, кисточки, зеркальца и гребешки и аккуратно переложила их рядом на пол. Затем она обошла кругом комнату распорядительницы и собрала все три светильника, которые закрепила в держателях рядом со столиком. Наконец, наклонилась над расчищенной и хорошо освещённой поверхностью и принялась расчесывать гриву.
На столешницу посыпались обрывки папируса. Когда в гриве больше ничего не осталось, кобылка принялась раскладывать кусочки в нужном порядке. Под действием магии обрывки срастались друг с другом. Порванный лист постепенно восстанавливался.
Раздался горестный вздох. Многочисленные прорехи остались зиять в папирусе — далеко не все кусочки удалось спасти. Однако надежду вселяло то, что большая часть все же уцелела. Ещё одно заклинание, и на поверхности листа проявился рисунок.
На шею и грудь нарисованной кобылицы единорога пришлась большая прямоугольная дырка. Кобылка уставилась на своё покалеченное сокровище, но горевала она недолго. Утерев слёзы копытом, она оторвала от края папируса подходящий по размеру кусочек и приложила его к прорехе в рисунке. Повинуясь заклинанию, пересаженный кусок вживился на новое место, как будто всегда был там.
Затем кобылка выдвинула ящик столика и извлекла оттуда перо и чернильницу. Высунув язык от сосредоточенности, кобылка восстанавливала утраченные линии рисунка. Она старалась как можно точнее передать изящество тонкой шеи нарисованной кобылицы и зеркальный блеск отполированного металлического обруча, украшавшего эту шею.
Шум за дверью заставил вздрогнуть. Кобылка застыла не дыша и долго прислушивалась к шагам в коридоре. Когда всё стихло, она наконец выдохнула и приступила к опасному ритуалу.
Не моргая, она всматривалась в нарисованную кобылицу до тех пор, пока не начало казаться, что та дышит, а нарисованный ветер покачивает нарисованную гриву. На папирусе сбоку проявилась надпись:
"Ты графиня Мунлайт. Помни!"
Кобылка почувствовала как разогревается её рабский ошейник. Надпись сменилась другой:
"Ты ключ. Помни!"
Ошейник разогревался всё сильнее.
— Я помню. — Прошептала кобылка Мунлайт. — Пожалуйста, помоги!
Вокруг нарисованного рога кобылицы зажглась магическая аура. Разогрев замедлился.
"Помни!"
Перед взором Мунлайт побежали картинки из детства: мама, старшие сестра и брат. Отец, который катал её на спине, забравшись на самый край крепостной стены. Бесконечное синее небо и солёный бриз в гриве.
— Ы-ы ВУ-ЗУ-У-у У-У!!! — прогремел рог коронного герольда, и очередная делегация заняла место перед троном великого герцога Норпонны.
Пара дюжих земных жеребцов в специальной расшитой золотом сбруе подтащила огромный перевёрнутый щит, заполненный посольскими дарами. Они аккуратно поместили его на специальное возвышение. Вперёд выскочил малый герольд — молодой жеребчик в ливрее цветов посла, которого он в данный момент представляет. Ему предстояла сложная задача: красочно в стихах представить посланца далёких земель и расписать суть и достоинства преподносимых великому герцогу даров.
Эта должность была хорошим стартом придворной карьеры для отпрысков каких-нибудь мелких барончиков, если, конечно, у паренька приятный голос и хорошо подвешенный язык. Иные проныры ухитрялись обслужить сразу несколько делегаций за один приём. Как? Загадка. Видимо, их талант настолько ценился посольскими пони, что хватало на взятки охране, которая могла пропустить по секретным дворцовым коридорам или дать воспользоваться заклятием телепортации.
Хейберт Эквилакский откровенно скучал и не понимал, что он делает на этом приёме. Мог ли он подумать семь лет назад, что ему, безродному единорогу полукровке, придётся стаптывать копыта среди пышно разодетой толпы высших аристократов. Здесь каждый смотрит на него сверху вниз, причём буквально — чистокровные единороги заметно выше коренастых полукровок. Здесь обсуждают вопросы, которые ему не интересны, языком, которого он не понимает. Но что поделать — должность главного придворного мага обязывает — приходится терпеть.
Взлёт карьеры произошёл внезапно. Хейберт изрядно натерпелся от кантерлотской бюрократии, бросил всё и отправился предлагать свои услуги мятежному маркграфу Троттерику. Ходили слухи, что тот ценил по таланту, а не происхождению, и уж точно слыхом не слыхивал ни о каких циркулярных формулярах и ни о каких табелях королевских рестрикций. Но в Норпонне произошла замятня. Все ожидали, что Троттерик воспользуется случаем и перейдёт под копыто кантерлотского престола, однако он поступил иначе. Он выждал, когда политическое противостояние достигнет высшей точки, и противники начнут открыто резать друг друга. И тогда он с дружиной пошёл на столицу и сам сел на великогерцоский трон. Так неожиданно для самого себя Хейберт превратился из графского слуги в высокого сановника при дворе самовластного государя.
Если Хейберт тяготился происходящим, то его высочество великий герцог Троттерик напротив явно испытывал какую-то из очень высоких степеней наслаждения. Он вальяжно развалился на вершине сооружения, больше всего напоминавшего ступенчатую пирамиду высотой в полтора роста пони, и озирал толпу придворных, которые выстроились длинной цепочкой вдоль стены тронного зала. Кавалеры старались перещеголять друг друга вычурностью парадных мечей и сбруи, одетые в тончайшие шелка дамы блистали самыми фантастическими украшениями. Наверняка, с вершины трона зрелище обретало особый размах. Говорили, что ни при одном из предшествующих герцогов тронные церемонии не достигали такой пышности и не длились так долго.
На место подле себя, которое должна была занимать супруга герцога, Троттерик усаживал одну из своих рабынь — ослепительно красивую кобылу дикой крови. Каждый раз разную, но всегда носящую регалии герцогини. Первые годы эта практика вызывала ропот недовольства среди старой аристократии, но вассалы, присягнувшие Троттерику ещё в бытность его маркграфом, быстро растолковали недовольным суть новых порядков. Верноподданническим настроениям так же способствовал отряд пегасов арбалетчиков, которые постоянно барражировали под высокими сводами потолка тронного зала и вообще наводнили собой дворец.
"Арбалетный болт многое меняет в голове, даже если попадает в задницу," — поговаривали они.
Чтобы окончательно сломить недовольных, Троттерик разыскал и выкупил большинство знатных кобыл, которые попали в рабство во время захвата дворца грифонами. Этот захват был высшей точкой смуты и непосредственно предшествовал штурму Норпонны дружиной Троттерика. Среди несчастных кобыл были обе дочери бывшего герцога и дочери многих высших домов. В копытах его высочества появился ещё один инструмент для затыкания рта недовольным — он предлагал знатным аристократом выкупать собственных жён, дочерей и сестёр. Или дарил их за заслуги. Или оставлял при себе.
К сожалению, по-настоящему освободить их не мог уже никто — магия рабского ошейника это навсегда. Хейберт знал это, как никто другой. Когда-то он бился над проблемой ошейников целый год, но так и не получил никакого результата. Троттерик поручил ему это дело и не жалел средств на исследования, хотя и строжайше велел держать всё в тайне. Зачем это было нужно его высочеству? Наверное, хотел иметь ещё один рычаг управления вассалами. Впрочем, неудача не слишком сильно расстроила Троттерика — очевидно, уже имевшихся рычагов ему пока хватало.
— Ы-ы ВУ-ЗУ-У-у У-У!!! — громогласный рёв рога вывел Хейберта из состояния глубокой задумчивости.
Несмотря на низкое происхождение, он занимал почётнейшее место в толпе придворных — от трона его отделял только проход, по которому делегации послов покидали тронный зал. Внимание Хейберта привлекла юная кобылка, рабыня из свиты герцога. Уже почти год она регулярно появлялась на каждой тронной церемонии и занимала одно и тоже место на небольшой площадке пристроенной сбоку к самой нижней ступеньке трона-пирамиды.
Она обладала выдающейся внешностью: только-только начинающие проявляться признаки дикой крови сочетались с ещё подростковой худощавой угловатостью. На вид ей не дашь больше тринадцати — пятнадцати лет, от чего у Хейберта сжалось сердце — он сразу вспомнил племянниц, оставшихся в Эквилаке. Шкурка кобылки имела светло-фиолетовый оттенок, но удивительней всего была её грива. Хейберт ещё никогда не видел четырёхцветных грив и хвостов: тёмно-фиолетовый, тёмно-синий, жёлтый и бордовый — сочетание, живо напомнившее ночную радугу в лучах лунного света. Радуга на фоне звёзд — незабываемое зрелище, если его довелось хоть раз увидеть.
Ещё одна необычность — кобылка всегда сидела. Единственная в зале, кроме самого герцога и его фальшивой герцогини. Наверное это что-то значило, но Хейберт совершенно не разбирался в тонкостях норпоннских традиций. Его приятели, из тех кто начинал служить ещё маркграфу Троттерику, были такими же профанами в дворцовом этикете. Местные же дворяне и слуги подчёркнуто вежливо ограничивали всё общение с Хейбертом исключительно вопросами службы.
И уж если речь зашла о лунном свете... Принцесса Луна? Да. Кобылка определённо напоминала младшую из кантерлотских принцесс. Разыгравшееся воображение Хейберта мигом пририсовало к спине юной единорожки крылья, и вот уже грива и хвост сами собой превратились в струящиеся на волшебном ветру кусочки ночного неба.
Хейберт почувствовал, как между лопаток пробежала волна мурашек, и с ужасом осознал, что проиграл очередную схватку со сном. Долгая скучнейшая церемония сделала своё дело, и теперь он стоит, погрузившись в дремоту, и не в состоянии пошевелить копытом. Ему только и осталось что наблюдать фантастические картины.
Тем временем кобылка избавилась от рабского ошейника и теперь её шею, копыта и голову украшали королевские регалии. И вот уже принцесса Луна подняла взгляд и встретилась глазами с Хейбертом. Её губы двигались, но невозможно было разобрать ни звука.
— Мэтр, услышите меня! — наконец прозвучал в его голове тоненький едва различимый голосок.
— Ы-ы ВУ-ЗУ-У-у У-У!!! — Рёв рога раздался словно бы из-под воды.
Хейберт всё ещё пребывал в трансе, до тех пор пока герольд не возвестил имя очередного посланника:
— Голова объединённых гильдий кантерлотских купцов достопочтенный Айрон Чест!
Уши вновь заполнились гомоном толпы дворян, а на спину обрушилась реальность так, что хрустнули лопатки. Хейберт осознал: он больше не спит, но продолжает смотреть в бирюзовые глаза кобылки — точно такие же, как и у принцессы Луны из сна. Спустя бесконечно долгую секунду кобылка опустила взгляд и разочарованно вздохнула. Или вздох только показался? Щемящее чувство тоски пронзило сердце, когда Хейберт вновь увидел рабский ошейник на худощавой шее юной кобылки.