Принцепс
Глава 17: Время действовать
— Кого там принесло на ночь глядя, — с нескрываемой усталостью пробурчал я, оставляя малышку под присмотром воспитательницы.
По крайней мере Лайтнинг упорно пыталась соответствовать возложенной на неё роли, что, честно говоря, получалось у неё так себе. Она просто не знает, как обращаться с детьми. Такое чувство, что пегаска думает о Вайт Стар, как о некой фарфоровой вазе, которую можно сломать неловким движением. Хотя… её неловкое движение вполне может поранить зеброжку, особенно, если учитывать металлический каркас... Так, отставить панику, она справится.
Пока мои копыта неохотно тащили меня вниз к парадной, я мысленно начал недолюбливать того, кто посмел побеспокоить меня. Вообще-то, любой желающий мог посетить дом патриция и поговорить с ним, таков был указ какого-то там принцепса столетней с лишнем давности, который так и не отменили за ненадобностью. Нет, конечно, посетить можно только в определённое время, и за главой дома остаётся возможность отказать, но к этому прибегать мне не хотелось. Пока не хотелось.
К моменту, как показался балкон второго этажа, а значит и лестницы вниз, мне пришло осознание насколько в действительности я устал и хочу спать, в добавок желудок (или что там у меня), потихоньку поднимал свой голос, требуя поесть живительной магии. Но это резко отошло на второй план, когда я увидел незваного гостя.
— Прошу извинить меня за столь внезапное вторжение. Патриций Ричмонд Де Уварум, полагаю? – обратился ко мне советник Шадоумейн.
Первым делом среагировало моё чутьё чейнджлинга на подбор облика. Итак, светло-серый единорог в иссиня-чёрную покрашенную полоску, рассеянная тёмная грива, чем-то напоминающая туман, если не приглядываться. Но самое страшное в нём – глаза.
Чистейшие голубые радужки буквально вопили о каком-то внутреннем безумии, таившемся за ними. Даже его эманации будто сходили с ума, говоря одновременно о радости, спокойствии, разочаровании и… нотках ярости, что ли? Это очень контрастировало с тем, что любой другой бы, не чувствовавший эмоции как я, увидел бы просто благожелательного на вид единорога с каким-то странным бзиком на внешность зебр.
К слову о глазах, если я не настолько девиантен, насколько думаю, то могу предположить, что первое, на что обращают внимание чейнджлинги – это глаза. Потому как взглянув в них можно понять, раскрыли ли твою маскировку, появились ли сомнения или всё в норме и можно дальше играть роль, жаль я только сейчас начал понимать, что это за зудящее ощущение, которое возникает при зрительном контакте с мисс Хартсшайн и патрицием Виридитасом.
Несмотря на то, что большую часть моего внимания занял советник, его спутниц я, всё-таки, не обделил им. Обе, возможно сёстры, были бежевого окраса, чуть разных тонов. Если я не ошибаюсь, то у Хесед была короткая жёлтая грива, а у Тиферет – длинная розовая. Обе носили чёрные повязки с золотыми орнаментами по краям, которые едва не сползали на глаза.
А теперь к самому интересному, либо эманации Шадоумейна настолько сильны, что перебивают всё вокруг, либо эти двое действительно были подобны бездушному камню в эмоциональном плане, и я уверенно склонялся к последнему.
— Да, это я, а вы кем будете? – задал вопрос я, едва вспомнив о том, что не должен знать, кто передо мной.
— Вас должны были известить о моём приезде, — вежливо улыбнулся он, от чего у меня пробежали мурашки по спине, — хотя, думаю, что вы ожидали меня позже. Меня зовут Шадоумейн, советник короля Селедора Второго по тайным знаниям, наблюдатель, присланный проверить состояние города Мондел, — торжественным тоном представился единорог, достав грамоту с печатью короля.
— Действительно, вас ожидали позже… — пробормотал я, разглядывая строчки и проверяя печать. – Чем могу быть полезен и, если не секрет, в чём заключается причина столь раннего приезда?
— Нет лучшего времени увидеть всё, кроме как тогда, когда от тебя желают всё скрыть, — расплывчато произнёс он. – Мне бы хотелось остаться у вас погостить до моего “официального” приезда.
— Буду рад предоставить вам комнаты для сна и отдыха, — кивнул я, жестом дав команду приготовить спальни. – А теперь простите меня за неучтивость, — не сдерживаем зевок, — у меня был трудный день, поэтому позвольте откланяться.
Оставив гостей на прислугу, я побрёл обратно в кабинет с пониманием того, что этот единорого-зебр меня пугает. Пугает даже больше чем Солар Эклипс, у того хоть ясно видно направление, в котором он мыслит.
Но сейчас, отбросив эти размышления, я вошёл в помещение, где Лайтнинг, видимо устав, задремала на софе, а малышка была предоставлена самой себе.
— Пора спать, Стар, — мягко окликнул я.
— Нет, — заупрямилась она, что неудивительно, ведь ей пришлось спать днём, после ночного бала, — не хочу.
— Не упрямься, малышкам как ты нужно спать по ночам.
— Нет! – гордо бросила зони, встав и скорчив недовольную мордочку, из-за которой мне захотелось потискать её.
— А ты знаешь, что происходит с жеребятами, которые не хотят спать ночью? – загадочно спросил я.
— Что? – недоумённо склонила голову она, сменив упрямство на заинтересованность.
— Когда маленькие кобылки, — тихо, чтобы Стар наклонилась прислушаться, начал я, — такие как ты, не желают спать по ночам, к ним приходят страшные, ужасные перепончатокрылые пони-вампиры, которые тихо и незаметно, — чуть улыбнулся я, не отводя глаза, чтобы не выдать, подкрадывающуюся Лайтнинг, — кусают за шею, чтобы выпить всю кровь!
Никогда бы не подумал, что на четырёх копытах можно так высоко подпрыгнуть. Она испуганно вскрикнула, когда пегаска ущипнула её, и после недолгого полёта быстренько ретировалась под меня. Судя по возмущённой мордашке, Даст потеряла к себе доверие как минимум на несколько дней.
— Ну-ну, не обижайся, она просто пошутила, — успокаивал я, удерживая малышку, зарывавшуюся в шерсть на моей груди, в передней ноге, пока ковылял к детской.
Ходить на трёх конечностях не так-то и сложно на самом деле, даже бегать, если придётся, но самое интересное заключалось в том, что тело пони (и зебр, соответственно), спокойно позволяло держать себя аналогично человеческому, правда с поправкой на то, что такое положение всё-таки не слишком удобно. Да даже ходить на двух задних копытах можно, но равновесие держать трудновато без тренировок. Благо зебринское боевое искусство предполагает именно такое положение тела при обучении, которым я занимаюсь понемногу.
— А вдруг пони-вампир придёт? – встревоженно пискнула Стар, пока я укутывал её.
— Он приходит только за непослушными жеребятками, которые не спят, — щёлкнул по носу я и положил рядом игрушку. – Вот тебе принцесса, она охранит твой сон.
Выключив свет и пожелав спокойной ночи, сразу за дверью я чуть не врезался в бирюзовую пегаску, которая задумчиво глядела на меня не произнося не слова. Её эманации не говорили ничего конкретного. Сознание просило сна, из-за чего концентрироваться на чём-либо было трудновато. В какой-то момент мне просто наскучило ждать.
— Что-то не так, Лайтнинг? – тихо, чтоб не шуметь, спросил я.
— Да нет… ничего, — смутилась она, моргнув пару раз. – Странно видеть, как такой как ты обращается с кем-то словно заботливый старший братик.
— Почему это “словно”? – не задумываясь возмутился я.
— Я не хотела… — пегаска захотела оправдаться, но замолкла и вздохнула, — в общем, я собиралась извиниться.
— За что?
— За нашу первую встречу и дальнейшее недоверие, — как-то стыдливо объяснилась она.
— Что было, то прошло, — пожал плечами я. – У вас ведь всё равно не было никаких оснований доверять мне, — мне в голову пришла дурацкая мысль, которую мой усталый разум не повременил выразить, — а быть может, сейчас моя хитрая натура успокаивает твои подозрения, чтобы потом внезапно выпить всю твою любовь!
— Попробуй, — дерзко ответила Лайтнинг, но без каких-либо признаков того, что она восприняла это всерьёз. – Просто хочу сказать, Ричмонд, что даже рада, встретив такого как ты здесь.
— То же могу сказать и я, — не покривив душой, признался я. – Кстати, раз уж ты здесь, можешь занять комнату по соседству с детской? Мне не хочется оставлять Вайт Стар без присмотра.
Лайтнинг Даст без раздумий согласилась, а я потопал в кабинет, чтобы немного поразмыслить, перед тем как уснуть. Мне нужно стать принцепсом, лучшего момента нежели сейчас мне не представится. Ипат одной ногой в могиле, поэтому выборы произойдут в ближайшую неделю-другую, в зависимости от того, насколько долго Знахари смогут поддерживать жизнь в немолодом земнопони.
Теперь непосредственно о выборах. Стать принцепсом может любой наследник или другой признанный ребёнок любого рода, кроме рода умирающего ипата. Но… эх, как же мне нравятся незыблемые правила, которые спокойно могут нарушаться, если нарушать решают все. Несмотря на то, что Лидис Оливам является родственником ипата, Сильвера Оливам, все, за исключением придерживающихся сомнений Грифа Виридитаса и Вуддропа Оливама, заочно будут голосовать за него.
В числе претендентов числятся сын Грифа, Фалкон Виридитас, но его выдвижение ограничено тем, что он находится в землях грифонов, где, по слухам, занимается укреплением связей между рассорившихся родов. Учитывая то, что Гриф безусловно станет следующим ипатом, его сына ни при каких обстоятельствах не сделают прицепсом. Никто не даст одной семье монополию на власть.
Ещё есть Примула Ле Флос, которая также находится в списке, но тут возникает похожая проблема, как и с Грифом, только немного с другой стороны. Официально она находится в столице Лунарии в качестве свободного гостя после окончания войны, но всем ясно, что она фактически заложник, вынуждавший один из главных домов не противиться воле короны.
Ну и главный претендент на место принцепса — Лидис Оливам. Фактически, основная причина, по которой его собираются избирать – попытка усмирения разошедшейся в своих проповедях аббатисы Солар Страйк. Вот только никто, кроме его отца, не подозревает насколько его мозги захвачены идеями фанатиков Солнца.
И ведь “Ричмонду Де Уваруму” был бы удобен именно такой вариант развития событий, но, спасибо Солар Эклипсу, мне нужно самому занять пост. А ведь стоит Вуддропу рассказать правду, а не прятать и затыкать сына, как появятся выдвиженцы из побочных линий главных домов, и там, может быть, найдётся вполне приличный принцепс. Хотя… лучше не подавать ему таких идей.
Ну а так, что есть, то есть. Именно поэтому надо начинать готовить документы об отречении в пользу Стар, попутно улучшая репутацию среди глав, ведь я вполне удовлетворяю требованию по улаживанию конфликта с церковью. А значит самое время начинать писать...
Я не помнил как уснул, но очнулся я гораздо позже, чем рассчитывал. Потягивая закоченевшие от сна в неудобной позе конечности, я щедро зевнул и взглянул назад, переваливаясь через спинку кресла. Сквозь стык плотных штор виднелось небо, по которому читалось, что солнце уже миновало зенит. С трудом вспоминая, чем занимался вчера, мои глаза выискали незапечатанные письма, которые уведомляли о моём визите всех глав домов, а также аббатису. Время и дату, правда, пока что не поставил.
В поле зрения попали полдюжины вскрытых конвертов, которых вчера не было. Вытащив первое попавшееся письмо, я, продирая глаза, пытался осознать, о чём в нём говорится. К концу короткого листа на моём лице царила несдержанная ухмылка. Чёрт, мне даже не представляется такой идиот, кто к подобному компрометирующему тексту прикладывает печать. Вернее, теперь представляется.
— Ты был прав, — донёсся голос из угла комнаты.
В полутьме у книжных полок сидела Свити Дропс, которая словно не существовала, пока не обратила на себя внимание. Она лениво перелистывала книгу об истории Мондела.
— Он действительно посылал письма Клаудстрайку. И да, у того останавливались два подозрительных единорога за два дня до покушения. Извини, выдержку из учётной книги не принесла, минотавр охранник помешал.
— Ничего, — ответил я, пробегая глазами остальные письма, содержание которых не слишком полезно, но сама бумага могла помочь мне, если понадобятся доказательства, — этого более чем достаточно, чтобы прижать его.
— Когда начнёшь?
— Не сегодня, нужно подумать над словами, постановкой и всё такое, — махнул копытом я.
Она тихо продолжила читать, а я поднял послание аббатисе, перепроверил его несколько раз и, капнув воском, решительно закрепил печатью. Несколько писем левитировали в зеленоватом поле передо мной, ожидая моего решения, которое из них отправится с посыльным первым.
— Именно Мастер уничтожил Сталлионград, — вдруг заявила Дропс.
— Эм… отбрасывая множество возникших у меня вопросов, я спрошу почему… почему ты сказала это? – недоумевал я.
— Он рассказал, что принимал прямое участие в этом, что мог остановить его тогда, но не поступил так, — уставившись в книгу, пробормотала земнопони. – Он рассказал это мне и предоставил судить, несмотря на то, что сделал, — она усмехнулась. — А Лайтнинг почти что молится на него, не зная, что он напрямую повинен в том, что она почти что умерла.
— Почему ты говоришь это мне?
— Потому что я хочу, чтобы ты знал это и не доверял ему, — ответила она, встретившись со мной серьёзным взглядом.
— Но ты всё равно будешь служить ему.
— Да, — печально кивнула она, — он предоставил мне выбор, и я сделала свой.
— Что ж, — вздохнул я, — это твоё решение, — переубеждать её как-то не было желания. — Оспаривать его не мне, но, признаюсь, такое доверие ко мне было слишком внезапным.
— Это потому что ты должен знать, ведь сегодня я покидаю Мондел.
— Уже? – удивился я, понимая, что теряю как минимум источник достоверной информации и доверенное лицо.
— Да, — она достала из книги небрежно набросанную карту города и передала мне. – Здесь указаны все тайники, которыми я пользовалась. Там остались несколько безделушек, ну и они просто не помешают вам, если захотите что-нибудь спрятать. И позаботься о Лайтнинг Даст.
— Спасибо, и конечно позабочусь, хотя мне кажется, что это ей впору заботиться обо мне, — ответил я, вставая из-за стола и напяливая на себя мятую одежду, под которую решил запихнуть пистолет, решив, что сегодня он мне не помешает. – Ну что ж, до свиданья, — взгрустнул я, остановившись у двери.
— До свиданья? – хихикнула Свити Дропс. – Лучше прощай, — она направилась к выходу на балкон, но застыла и бросила мне небольшой предмет, который оказался эмблемой затмения. – Ах да. Чуть не прихватила с собой.
Когда это она успела? Мимолётная мысль, а её больше не было в кабинете, только порыв ветра, колыхнувший шторы, напоминал о том, что земнопони вообще была тут. Уставившись на эмблему, я повернул голову на держащееся в моём телекинетическом поле письмо, которое не успел убрать в карман. Занятно.
Спрятав вещицу, я направился к залу, используемому для солнечных ванн, попутно приказав подать туда завтрак. Будничным, неспешным шагом миновали бюсты, картины и другие “статусные” вещи, на которые теперь даже обращать внимание не хотелось. Сквозь одну из приоткрытых дверей показались бирюзовые крылья, заставившие немного притормозить, но, судя по всему, пегаска просто наблюдала за Хартсшайн, которая возилась с малышкой, а значит вмешиваться нужды не было.
Распахивая дверь в залу, первая мысль, возникшая у меня, требовала обругать наглеца, что уселся в господское кресло. Вторым пришло осознание, что это грива Шадоумейна. Третьим… даже не упомню, потому как всё стёрлось, оставив только странные каракули-иероглифы на пергаменте книги, что держал единорог.
— Нельзя смотреть, — сухой голос и требовательный тычок вывели меня из транса.
Повернув голову, я встретился с безэмоциональным лицом единорожки, чьи глаза скрывала повязка. Тисфет отступила от меня и приняла закрытую чёрную книгу из копыт советника, унося её подальше.
— Надеюсь, вы меня простите, что я занял ваше кресло, — обратился единорог, телекинезом подтягивая другое кресло, стоявшее у стены. – Не желаете поговорить?
— Конечно, — ответил я, заняв место напротив, хотя всё равно предпочёл бы, чтобы он слез с моего. – Мне интересно почему вы выбрали меня, хотя могли погостить у патрициев Веридитаса, Фарага или Ле Флос, они ведь селенийцы. Не думаю, что они бы вас прогнали.
— Но и вы меня не прогнали, — ехидно заметил он. – Что же до причин. Вы ярый приверженец селестианства и, по правде говоря, я ожидал от вас большего недовольства в адрес “звездопоклонников”, каким вы, скорее всего, считаете меня, – единорог сделал кавычки копытами.
— Правда за правду, — нравится мне такой метод, просто не ври, только недоговаривай, — это было бы слишком дерзко по отношению к тому, от чьего мнения так или иначе зависит не только моё положение, но и всего города.
— Не уверен, что мои полномочия настолько далеко распространяются, — усмехнулся Шадоумейн.
— Зато полномочия короля вполне, — намекнул я, стараясь не смотреть ему в глаза. – Вас что-то интересует в Монделе? Мне кажется, что послать советника слишком, как бы сказать, много для какого-то жалкого наблюдения за городом.
— Не принижайте важность Мондела, хотя, я думаю, что вы и сами знаете ценность родного города, — примирительным тоном проговорил он. — Хотя отчасти вы правы, что моё присутствие здесь не остро требуется. Но, ввиду того, что здесь будут послы, потом… возможность переизбрания глав города в такой неподходящий момент, и моё собственно волеизъявление, всё сошлось на мне. Если опустить тот факт, что другие советники только рады избавиться от моей персоны.
— Так значит ваше желание сюда попасть было. Могу поинтересоваться по какому поводу? – настоял я.
— В зависимости от того, как вы воспринимаете информацию, которая может пошатнуть вашу веру.
— Думаю, — специально выдержав паузу, начал я, — ещё недавно я бы даже не стал слушать, а вспылил и просто прогнал бы, не смотря на то, кто вы есть. Но теперь я готов по крайней мере слушать, если не воспринимать.
— Покушения изменили вас, патриций Ричмонд, — констатировал он. – Я ищу доказательства существования одной организации, что существовала больше тысячелетия назад, ещё до основания Эквестрии такой, какой мы её знаем, — я не перебивал, но от взгляда в его бурлящие неподдельным интересом глаза, мне стало ещё больше не по себе. – Вернее больше доказательств. Та книга, которую я читал, когда вы вошли, относится к Обществу Аликорна.
— Общество Аликорна? – повторил я.
— О да. Насколько мне известно, каждый член общества носил на себе амулет, — он начертил в воздухе магией схематичный треугольник, который безусловно напомнил мне о том, что носил Солар Эклипс. – Амулет Аликорна даёт немыслимую силу, но долгое использование приводит к деградации разума. Точное количество их мне неизвестно, но их количество, по разным предположениям, близится к двадцати.
— Занимательно, но ничего подобного я даже не слышал.
— Неудивительно, — зловеще улыбнулся Шадоумейн. – А теперь то, о чём я предупреждал, — он дал время подумать, не стоит ли мне отказаться от заявления и уйти. – Мне хочется узнать правда ли то, что думает один мой бывший товарищ, плотно изучавший древние истории и знания. Давно, но уже после исхода, когда три расы собрались вместе во времена буйства великого духа хаоса и раздора, Дискорда, у них зрела идея. Эта мысль существовала и раньше, но теперь, когда они смотрели на друг друга, пони видели в между собой больше сходств, нежели различий. Но единороги остались единорогами, пегасы – пегасами, а земные пони – земными пони, несмотря на годы совместного проживания и, не побоюсь сказать, скрещивания. Но идея жила, идея о великом правителе, что спасёт от гнёта хаоса. Идея о великом правителе, что станет един для всех рас.
— Аликорны. Принцесса Селестия и принцесса Луна, — высказался я, едва сдерживая наигранную злость.
— Именно. Общество Аликорнов собрало сначала лучших магов трёх рас, а затем и других, желающих приобщиться к созданию идеального существа, каким, в их глазах, должны были стать аликорны. И они стали, свергли Дискорда и стали теми великими правителями, которых ждал народ.
— Интересная теория, — процедил я, прерывая его, — рекомендую вам держать её при себе.
— Действительно… здесь к принцессам относятся по-другому, нежели там, — разочарованно вздохнул он.
— Вы ведь Эквестриец, как к ним относятся там? – да где же еда!?
— Полагаю, вы спрашиваете о принцессе Селестии. Для вас она нечто непознанное, недостижимое, идеал, — говорил он, и, наверное, я мог бы поспорить, если бы знал больше о религии, но мне безумно хотелось побыстрее уйти отсюда, поэтому продолжим корчить недовольную маску, скрываемую за маской спокойствия. – Для нас она скорее подобна яркому маяку, указывающему и пробуждающему лучшее в нас. Символ безупречности, но не её суть.
— Не скажу, что это был приятный разговор, — я поднялся и направился к выходу, как будто сдерживал кипящую ярость, — но занимательным он был. Позвольте откланяться.
— Постойте секундочку, — я обернулся и увидел звёзды, мерцающие в его глазах. – Не всё то, что выглядит таковым, является этим, — расплывчато заявил он. – Так, небольшое предупреждение.
Через час я стоял перед массивным фасадом собора Сияния Рассвета без чёткого понимания, чего это меня сюда дёрнуло. Вернее, понимание того, “что” меня дёрнуло было – это безотчётный страх перед единорогом, косящим под зебру, а вот почему "сюда", меня самого интересовало.
С лёгкой растерянностью я оглядел опустевшую после уезда моей кареты площадь, которую любой забредший сюда решал побыстрее проскочить, а не наслаждаться наружными фресками и статуэтками собора. Винить за такое неуважение как минимум к скульптуре, а как максимум к вере в Свет мне не стоит, ведь куча стражи, расположившейся полукругом вдоль зданий, не очень-то вызывает доверие. Если я не ошибаюсь, то их количество даже больше, чем на том выступлении, вдобавок все они поголовно вооружены ружьями. Учитывая, что огнестрельного оружия в арсенале не так много, это говорит о многом.
Собравшись с духом, я тихо вошёл внутрь, стараясь не хлопать массивной дверью. Как раз велось утреннее… дневное служение для граждан, которые расселись по многочисленным скамейкам. Крадучись, я присоединился к ним, занимая место в пустеющем заднем ряду. Наверное, мне стоило заранее подготовить себя для проповеди, которая на восемьдесят процентов состояла из слов: “свет”, “священный”, “солнце” и всех их производных во всех возможных сочетаниях. Оставшиеся двадцать – призывы к очищению грязных звездопоклонников.
Я едва не задремал, пока месса, или как там это называют, закончилась, и присутствующие начали расходиться, попутно тихим, почтительным шёпотом обсуждая прошедшее. И в их шёпоте слышалось в основном одобрение.
Я специально задержался, даже пришлось сыграть в прятки, чтобы меня не заметил Лидис Оливам. Бело-золотой зебра с горящими глазами не внушал никакого желания для разговора.
— Приятно вновь увидеть вас в стенах собора, патриций, — поприветствовала меня Солар Страйк, подошедшая ближе.
— Свет везде найдёт и вызовет своего слугу, независимо от места и времени, аббатиса.
— Не откажете в беседе? – её улыбка могла бы быть милой, если бы не этим ртом, она практически призывала убивать неверных.
— Конечно.
Она жестом отослала всех других служителей, а мы продолжили путь за кулисы собора, где, миновав узкий коридор, по краям которого находились кельи, мы пришли в относительно просторную, по меркам задворок, комнату, где она попросила меня подождать за столом. Если отбросить безумие, что творится в этом месте, оно выглядело вполне аскетично изнутри, чем вызывало немного уважения. Все красоты находились либо в главном зале, либо снаружи, служа только видимостью.
Златогривая единорожка, скинувшая помпезные ритуальные одеяния, принесла пару чашек с какой-то пахучей настойкой. Втянув запах, она с наслаждением отпила жидкости, я неохотно повторил её движения.
— Я безмерно рада, что вы смогли оправиться, — добродушно произнесла Солар Страйк. – Признаюсь, я начала терять веру в то, что вы до сих пор разделяете наши убеждения. Теперь мне так стыдно.
— Вам незачем винить себя. Дело Света не терпит сомнений, но все мы смертны и можем только верить, что не ошибаемся, — как-то так это звучало в одном письме из переписки Ричмонда. – Я прибыл, чтобы рассказать о том, что произошло на балу.
Она молча выслушала меня, но эманации выдавали её. Солар Страйк уже знала всё, либо почти всё. Рассказал, вероятно, Лидис, но даже Вуддроп не рассказал бы сыну всё, а значит у неё есть шпионы. Хотя, чему тут удивляться.
— Благодарю, патриций, это значит, что мы скоро станем ближе к дню, когда Свет вернёт себе чистоту в Монделе, — безумно пролепетала единорожка. – Помните, я говорила о благодетеле Света?
— Конечно, — кивнул я, начиная чувствовать мерзкое горькое послевкусие во рту.
— Я солгала вам, — сокрушённо склонила голову она, — не рассказала всю правду.
— Ничего, ничего, аббатиса, — я положил копыто на плечо, ободряя её, — я знаю, что у вас были причины для недоверия.
— Он – падший, рождённый во Тьме, но отринувший всё, чем являлся, ради того, чтобы мы помогли ему стать Светом, — ну вот, опять режим безумия. – Патриций, пойдёмте со мной, я покажу вам. Он сам расскажет.
Чувство самосохранения предлагало валить отсюда со всех ног, но пришлось заткнуть его, что становилось вполне привычным делом, и уверенно кивнуть ей. Она повела меня дальше сквозь извилистые переплетения коридорчиков собора, пока мы не начали спускаться вниз.
Естественно, под такими зданиями должны были быть катакомбы, но уютными их никак не назовёшь. Ведь даже если ты не хочешь смотреть на гробницы, они сами будут глядеть на тебя своими мёртвыми головами, исполненными в камне. Уверен, где-то эти захоронения пересекаются с тайными тропами.
А мы шли всё ниже и ниже, даже свечи, щедро расставленные на верхних уровнях, пропадали, оставляя единственный источник света, идущий из рога аббатисы. Предположительно достигнув самого дна, мы оказались в пустом алькове, где она снизила яркость, отыскала знакомый мне исписанный разнообразными знаками диск, который покрутила, невнятно прошептав слова, и положила после этого в центр помещения.
Тьма начала сгущаться, несмотря на то, что Солар Страйк наоборот зажгла ярче свой светоч. Я отступил на пару шагов назад, когда тёмный туман над диском стал приобретать вполне чёткие контуры. Контуры, в которых разверзлись глаза. Вертикальные рубиновые глаза, изображение которых я видел в старой истории.
— Сомбра, — прошептал я.