Сталлионградский провал

Взлет и падение

Глава первая и единственная

Сталлионград.

Тяжелые тучи покрывали небо. Их неровная, бугристая поверхность была похожа на мускулы, исполосанные белыми нитками зажитых шрамов. Город соответствовал: серый, очень прямой, очень острый. Серые здания втыкались в тучи как ножи, безжалостно нанизывая их на тонкие шпили на верхушках. Миленько.

Я не ожидала встречающих, но они были: группка земнопони возле колесницы: мокрые плащи и подчеркнуто нейтральные лица. Я улыбнулась им неловко и мило — неопытная путешественница впервые в новом месте — но реакции не последовало, лишь короткий приглашающий кивок.

О, это будет очень весело.

Стряхнув воду с плаща, я погрузилась в колесницу. За мной последовал лишь один, остальные два запряглись. Застучали копыта. Личность милашки, которую я сейчас принимала, была сконфужена и немного испугана, ей хотелось что-то сказать, но общая мрачность атмосферы давила слова еще на стадии мысли.

— Мы выделили вам помещение на площади Дружбы, — неожиданно начал мой спутник. Я ожидала, что его голос также будет низким и угрожающим, но на самом деле он был тихим и спокойным, хоть и немного усталым. — По вашим стандартам оно, должно быть, слишком маленькое, но больше у нас нет. Завтра на закате мы устроим встречу в честь вашего приезда, на ней вы сможете представить себя. Встреча во дворце — дорогу найдете, ее знает любой прохожий. До тех пор осваивайтесь, посмотрите город; погода, к сожалению, испортилась, но я думаю, с этим вы справитесь. Если у вас есть вопросы — задавайте, я готов вам помочь почти во всем, чем вы можете интересоваться.

— Здравствуйте! — громко и открыто ответила ему я.

Земнопони поморщился, и доставив удовольствие чему-то в глубине меня.

— Меня зовут Черри. — выждав необходимую паузу добавила я.

Сталлионградцы. Именно они были главной достопримечательностью города. Город был прямым и серым, и жители его старались соответствовать. Равенство. Нейтральность. Прямота. Сталлионградцы считались пони, которые сразу переходили к делу, и не теряли времени на пустые разговоры. Они ненавидели второстепенное, отвлекающее от главного, ненавидели сложность ради сложности, и, закономерно, ненавидели чейнджлингов.

Идеальное место для финального экзамена одного такого.

Формально экзамен заключался в том, чтобы просто освоиться в городе, и, может, завести несколько приятных знакомств. Но каждый понимал, что можно набрать очков, поднявшись как можно выше, за как можно меньшее время. Просто не выдать себя — удел неудачников. Я уже прикидывала, как на мне будет смотреться костюм губернатора.

— Мы правда должны проходить через все это? — спросил меня пони с ноткой обреченности.

Я не сочла нужным сдерживать смех. Атмосфера немного развеялась.

— Простите, я не могла удержаться. Я вижу, что этот слух про Сталлионград оказался правдой. Подтвердятся ли остальные? — последнюю часть я выделила другим тоном, чуть игривым, при этом опустив голову.

— Какие остальные? — его голос не показывал интереса, но я видела интерес в нем, иначе, с чего бы ему вообще задавать этот вопрос.

— Даже не знаю, стоит ли их рассказывать такому пони, как вы. Вы можете обидеться. — я продолжила, медленно, завлекающе.

— Я бы все-таки хотел бы их услышать. Надо же знать, какой ореол витает вокруг нашего города в других местах.

Сталлионградцы считались первоклассными борцами с неправдой. «Все, что выходит за грани простой и прямой линии истины легко заметить и уничтожить» — говорили они. Это несколько упрощало мою задачу. В конце концов, нет ничего легче, чем обмануть того, кто считает, что способен идеально распознавать ложь.

— Ну что же, — я встряхнула гривой. — Если вы правда хотите знать. — понизив тон, я придвинулась к пони. Он смотрел на меня очень серьезно и очень внимательно. — Ходят слухи… что в вашем городе… очень красивые жеребцы.

Это заставило его выругаться. А я смеялась, чисто и искренне, в полном соответствии со своей ролью, заставляя его ругаться еще сильнее. Запряженные пони оглядывались, недоуменно и растерянно, ничего не понимающие.

Оставшийся путь мы провели в молчании. Мой спутник, так и не назвавшийся, желания говорить не проявлял, и вообще смотрел на меня обиженно и недоверчиво. Я подмигнула ему, и он отвернулся вовсе к окну, явно показывая, что не желает иметь со мной никаких дел.

Карета остановилась. Я не могла сказать точно, так как больше следила за выражением лица своего попутчика, чем на пролетающий город, но площадь, на которой мы остановились, напоминала одну из тех, что обычно находятся в центре города. Серая (ну какая же еще) мраморная площадь простиралась вокруг метров на сто по окружности. В центре стоял какой-то памятник, отсюда было сложно сказать, какой именно, но это явно была фигура пони, держащая что-то длинное и острое в копытах.

Земнопони немного высунулся из кареты, и, все тем же спокойным усталым голосом, что был у него в самом начале, коротко сказал:

— Позвольте дать вам совет. Вы не слишком похожи на тех, кто живет здесь. Более того, у вас присутствуют качества, которые местные могут найти неприятными, и раздражающими. Я понимаю, что вам сложно будет изменить свои привычки, но постарайтесь сдерживать себя. Это вам понадобиться, чтобы прижиться здесь.

— До свидания! — последовал мой ответ. Выражение лица пони изменилось, и он исчез внутри кареты, захлопнув дверь. Минутой позже, я стояла на площади Дружбы в одиночестве под проливным дождем.

Это было Плохо. Это было определенно Плохо и Недостойно так дразнить несчастного жителя Сталлионграда. Одним из основных уроков дипломатии было «Не заводи себе врагов». Сталлионградца было сложно назвать врагом, в конце концов, все мои заскоки наверняка были отнесены на счет моей непроходимой глупости, но все же, как союзник он для меня наверняка был потерян. И ради чего? Ради минутного удовольствия.

С другой стороны, надо же когда-то начинать. Сымитировать идеальный сталлионградский типаж не составило бы никакого труда — натянул мордашку поунылее, начал говорить замогильным голосом — и готово. Но если бы я идеально мимикрировала под сталлионградку, то и получила бы место, полагающееся такой сталлионградке — новенькой, без особых рабочих навыков, связей, друзей — где-нибудь в самом низу карьерной лестницы. Если я хотела пробиться наверх и сделать это быстро, мне необходимо было отличаться. Отличаться разительно от всего, что эти пони видели раньше, сделать себя единственной и неповторимой в их головах, остаться в ней навсегда. Хорошее или плохое я оставлю впечатление — не так важно. Если все пони будут говорить обо мне, восхвалять или поносить, я уже буду на вершине. Остальное приложится.

Сейчас стоит привести себя в порядок. Навести справки и подготовиться к завтрашнему приему. Первое впечатление всегда имеет наибольшую роль. Значит завтра на закате будет решаться моя судьба, и мое место в этом городе. Лучше не оплошать.

**

В общем и целом, вечеринка не слишком отличалась от тех, что я привыкла видеть раньше. Тихие, вежливые пони, слегка улыбающиеся и кивающие проходящим. Музыка фоном, сливающаяся с голосами, но задающая темп и атмосферу. Золото, много золота. Золотистый свет из золотистых ламп, падающий на светло-золотистый паркетный пол через бокалы золотистого, пенящегося сидра. Немногие костюмы, впрочем, были золотыми. Мне было интересно узнать, останутся ли сталлионградцы и здесь ярыми приверженцами серого, и я была рада ошибиться. Здесь преобладал черный. Черный смокинг у господ был вполне ожидаем. Простые, облегающие черные платья дам были предсказуемы также, если подумать. Черное на золотом — отличное сочетание.

На мне тоже было черное, и сейчас я жалела об упущенной возможности. Возможность выделиться во многом зависит и от внешности. Сейчас я была неотличима от остальных. Будь мое платье красным, то я бы прошла сквозь эту толпу, как коса сквозь ряд засохшей травы.

Я знала некоторых здесь. Стоящий в окружении серьезных пони постарше, ловящих каждое слово— Соломон Кротов, губернатор и хозяин этого вечера. Его жена, Флексиль, не с ним — она развлекает женскую часть свежими слухами. Флексиль, доброжелательная и непосредственная, очевидно, не была урожденной сталлионградкой, но, каким-то образом смогла завоевать сердца окружающих. Это подтверждало верность избранного мной курса действий.

Я стояла недалеко от порога, решая, что мне стоит делать сейчас. Несомненно, стоило познакомиться с Флексиль и ее уважаемым супругом, но стоило ли делать это немедленно? Или лучше было просто немного побродить вокруг, освоиться, узнать, как здесь делаются дела? Я склонялась ко второму варианту — в общем и целом незнакомая обстановка и чужими правилами действовала мне на нервы. Взяв с подноса стакан сидра, я собиралась нырнуть в толпу с открытыми ушами, как кто-то слегка тронул мое плечо.

Обернувшись, я обнаружила двух пони за своей спиной. Одним из них был тот, кто подвез меня до дома. Второй был незнаком. Впрочем, темная грива, светло голубые глаза и острый силуэт кьютимарки позволял предположить, кто стоит передо мной.

— Посол? Посол Квиктонг? — я удивленно улыбнулась. — Квиктонг был одним из моих учителей, настоящих учителей, из наших. И занимал он весьма высокое положение, что у нас, что в рангах пони. Но что он делает здесь? Связано ли это с моим экзаменом?

— Черри Брайт, полагаю? — Квиктонг улыбнулся мне в ответ, тепло и доброжелательно. — Видите, насколько приятней приветствие, когда тебя представляет твой собеседник. А то у вас с моим другом Форвардом вчера возникли какие-то проблемы с этим, я слышал. — я смущенно опустила голову.

«Мой друг Форвард», стоящий чуть позади, никак не отреагировал на это замечание.

— Как бы то ни было. Мы, сталлионградцы, гордимся тем, что не тратим время на пустые разглагольствования, — Квиктонг теперь улыбался хитро и проверяюще. — Именно поэтому мы предлагаем сделать это вам. — он залихватски подмигнул.

— Что вы имеете ввиду? — я насторожилась. Творилось что-то непонятное.

— Вы когда-нибудь слышали о знаменитых Сталлионградских дебатах? Испытаниях ума, и честности, и верности делу?

— Я припоминаю что-то подобное… — на самом деле я не слышала об этом ни слова.

— Я счастлив вам сообщить, что они проходят сегодня. Более того, здесь и почти сейчас, — посол лучился счастьем. — Я не скажу, что это целиком и полностью случайность, разумеется. Но все-таки вы имели счастье приехать в очень удачное время. Стрейт Форвард заверил меня, что вы идеально подходите для дебатов, а у нас, к счастью, на сегодня как раз пропуск . Таким образом, я приглашаю вас учавствовать.

Это было… что-то великолепное. Мир вокруг сразу одернулся приятной блестящей дымкой, а музыка поднялась выше на два тона. О Квиктонг, ты лучший из богов. Ты подстроил все это, чтобы помочь мне. К сену Солнце, восхваляйте великого Квиктонга!

— Кто… будет моим оппонентом? — я спросила, запнувшись, все еще пребывая в приятном изумлении от происходящего. — Я… была довольно хороша… в школе.

— Не беспокойтесь. Ваш оппонент будет идеально соответствовать вашему уровню.

— Вы уверены? — недоверие вырвало меня из мира мечт — победа над слишком слабым соперником не будет считаться. — Я хочу сказать, я была очень хороша… в школе.

Квиктонг радушно рассмеялся.

— Вот насчет этого я бы не беспокоился наверняка. Вот уже три сотни лет ни один пони не побеждал сталлионградца на дебатах. Постарайтесь не слишком расстраиваться из-за проигрыша.

— Я могу… удивить вас. — заметила осторожно я.

— Не сомневаюсь. Теперь, если вам все ясно, позвольте мне отлучиться. Когда все начнется, вас позовут.

И он ушел.

Я стояла на месте и прилагала невероятные усилия, чтобы не рассмеяться во все горло. Он вызывает чейнджлинга на дебаты. Он вызывает чейнджлинга на дебаты. Он ВЫЗЫВАЕТ ЧЕЙНДЖЛИНГА НА ДЕБАТЫ! На дебаты, на званом вечере, когда все важнейшие лица наблюдают, на дебаты, которые никто не выигрывал уже триста лет!

Мой путь к власти оказался ужасающе короток.

Я еще не знала тему, но меня это не волновало. Ты не вызываешь чейнджлинга на дебаты — это правило. Они могли дать мне самый тупой тезис для защиты — что небо зеленое или что-то вроде того, и я все равно бы победила. Нельзя вызывать чейнджлинга. Просто нельзя. Точка.

И даже то, что сталлионградцы не переносят лжи и уверток нисколько им сегодня не поможет. Чтобы ненавидеть ложь и увертки, их надо заметить. Большинство пони с этим не справляются. Что делает Сталлионград особенным?

Я окидывала взглядом беспечных пони, пьющих свои напитки, или слегка подтанцовывающих музыке, и улыбалась. Вы еще не знаете, но вы уже мои. Ваши души принадлежат мне с потрохами — здесь должен был быть злодейский смех, но он звучал бы слишком странно, так что мне приходилось сдерживаться.

Время шло, напитки и закуски начали медленно истаивать, и народ начал стягиваться ближе к мраморной сцене в углу комнаты. Кинув взгляд в ту сторону, я обнаружила, что и меня уже ждут — мой старый друг Стрейт Форвард нетерпеливо махал мне копытом.

Темнота сцены. Музыка сменилась на что-то иное, чуть более торжественное, с кучей труб и тромбонов.

— И встречайте нашего гостя — великолепную мисс Черри Брайт! — сегодня роль комментатора и судьи играл губернатор Кротов.

Я вышла, ослепительно улыбаясь. Аплодисментов не было, к сожалению, но почти каждое лицо в зале выражало доброжелательность и интерес. Хороший знак.

— Ей, как и всегда противостоит наш непобедимый Стрейт Форвард!

Что.

Что?

ЧТО!?

Стрейт Форвард. Тот несчастный дурак, которого я водила за нос в карете. И он — чемпион дебатов, непобедимый уже Дискорд знает сколько времени. Или он очень хороший притворщик, или я что-то фундаментально не понимаю о мире и Сталлионграде.

Я встретилась взглядом с Квиктонгом, сидящим в зале, ища у него взглядом ответа. Он лишь усмехнулся и подмигнул.

Ну ладно, посмотрим, насколько ты крепок, орешек.

Приятным педантичным голосом, Кротов объяснял правила:

— Я думаю, вы все здесь и так осведомлены, но все же. Никакой грубости, перехода на личности, никаких перебиваний, сначала говорит один, потом второй. Никакого словоблудства, лжи, искажения фактов, игры словами. Мы здесь сражаемся не на победу, а на правду, так что, если вы почувствовали, что проигрываете — не стоит забиваться в угол, повторяя одни и те же аргументы, просто проиграйте. Всем все понятно.

Я кивнула, широко улыбаясь. Меня позабавила часть про «проиграйте». Форвард кивнул также.

— Итак, наша сегодняшняя тема — «Чейнджлинги», — меня будто слегка шарахнуло молнией. — Обладающие невероятными способностями к мимикрии и притворству, они могут замаскироваться под любого пони, которого они хоть когда-либо видели. В обществе ходят давние прения по этому поводу, некоторые пони считают, что чейнджлинги уже давно внедрились в наш быт, и бродят среди нас, другие же утверждают, что это всего лишь параноидальный бред. Именно по эти стороны вы сегодня встанете, господа.

«Ага» — я и в самом деле приложила усилия, чтобы рефлективно не сузить глаза. — «Значит сейчас бедной овечке дадут задание доказать, что она действительно внедренный чейнджлинг, и посмотрят, насколько хорошо она будет оправдываться. Вот он ваш продвинутый способ определять шпионов, Сталлионградцы. Хитро».

— Митер Форвард, вы встаете на сторону нападения — чейнджлинги среди нас. Мисс Брайт, вы встаете на сторону защиты — чейнджлингов нет. Начинаем.

Интересно.

— Существование чейнджлингов среди нас очевидно. Они могут хорошо от нас прятаться, они питаются нашей любовью, они еще не вымерли от голода. Это абсолютно точно доказывает то, что они и в самом деле прячутся среди нас.

— Чушь! — вырвалось у меня почти рефлекторно. — Общеизвестный факт, что чейнджлинги могут питаться любовью всех живых существ, а также сырой любовью, в малом количестве витающей в воздухе. В конце концов, с цивилизацией пони чейнджлинги встретились только сто лет назад, и хоть они, как и мы, были рождены с начала времен, они все-же как-то ухитрились не вымереть за это время.

— Это те знания, которыми вы располагаете, — сухо ответил Стрейт. — Чейнджлинги также славятся как непревзойденные лжецы. Что если они питались нами с начала времен, и только сто лет назад каким-то образом ошиблись, что мы смогли их обнаружить?

— Вы собираетесь вести дебаты на спекуляциях, вместо фактов? — спросила я, добавив нотку язвительности в свой тон.

— Давайте рассмотрим вероятность, господа, — Форвард смотрел уже не на меня, а в зал. — Народ прирожденных лжецов, огромнейшее количество идеальных притворщиков, любимейшей едой которого чисто случайно являются приятные эмоции пони, и заточенные мимикрировать именно под пони, чисто случайно натыкается на нашу расу, несмотря на то, что она широчайше распространена по континенту, и, Селестия помилуй, выдает себя! Какова вероятность того, что в это истории что-то нечисто, господа?

«Она равна нулю. Эту историю, полную глупости и случая знает каждый, рожденный среди чейнджлингов. И она именно такая, какой и звучит».

К сожалению, это был не тот аргумент, который можно было бы представить широкой публике.

— И что же, по-вашему чейнджлинги пожирают нашу любовь с начала времен? Довольно радикальное переосмысление истории Эквестрии. — выдавила я, напряженно ища аргументы.

— Именно так, — кивнул Форвард. — было бы наивно ожидать, что такие твари, как чейнджлинги не воспользовались бы такой возможностью. У нас нет никаких способов противодействия им, нет никаких способов распознать подмену, естественно они будут резвиться среди нас, как мыши в амбаре с зерном!

Есть.

Поймала его.

— Эмм, позволите мне немного отойти от форматов дебатов, господин Крот? — я робко подняла копыто.

Соломон Кротов удивился, но кивнул.

— Дебаты должны быть состязанием прежде всего слов, и умов, и аргументов, я понимаю, — изрекла я скромно. — Но вы сами сказали, что мы здесь ищем не формальной победы в состязании, а правды. Правду сложно найти в словах, слова переходящи и расплывчаты. Проще всего истину установить наблюдением, или экспериментом. Я хочу провести эксперимент!

Публика зашуршала, заговорила удивленно и ошарашено, многие смотрели на меня с большим интересом. Великолепно.

Губернатор подал голос:

— Простите, но у нас здесь нет научного оборудования, да и это будет непозволительным растягиванием дебатов. Может быть вы проведете эксперимент в свободное время, и представите его, скажем, на завтрашней встрече?

Я рассмеялась:

— Нет, не такой эксперимент, который требовал бы кучу пробирок и таинственных настоев. Мой эксперимент я проведу прямо здесь и сейчас, с пони, которые стоят передо мной. Все, что мне нужно — это ваши копыта.

Кто-то засмеялся над двусмысленностью, кто-то шарахнулся от нее же.

— Итак, уважаемые господа. Поднимите, пожалуйста, одно копыто вверх те, кто чувствует себя несчастливо.

Все переглянулись между собой. Ни одно копыто не поднялось в воздух.

— Что же, похоже, никто здесь особо не страдает. — заключила я с довольной улыбкой.

Взгляды все еще были недоуменными и растерянными.

— Я поняла это, когда мистер Форвард заговорил о том, что чейнджлинги пожирают нас с начала времен, — пояснила я. — Но наша история — это счастливейшая история. Она полна побед, и радости, и счастья, причем везде, даже в самых отдаленных уголках Эквестрии. И всюду, куда дотягивалась Эквестрия, тоже приходило процветание. Разве так выглядела бы наша история, если бы нашу любовь постоянно пожирали бы чейнджлинги?

Толпа зашуршала, теперь уже громче и бодрее, поддерживая меня.

— Да. Именно так она бы и выглядела. — продолжила я.

Все снова замерли.

— Я соглашусь с моим оппонентом Форвардом. Просто невозможно предполагать такую чушь, что чейнджлинги не знали о нас, или знали, но не трогали. Я верю в то, что они действительно среди нас. Но смотрите — с самого начала времен чейнджлинги и мы живем бок о бок, и мы счастливы! Это может означать только одно — что эта раса целиком и полностью безвредна, а ее недостатки преувеличиваются только недалекими пони, использующими глупые аргументы, но даже непонимающими, куда они на самом деле ведут. Сколько непонимания было порождено этими пони! Сколько невзгод можно было бы избежать, если бы мы сразу встречали этот народ с позиции понимания и любви, а не ненависти.

На Стрейт Форварда было страшно смотреть. Он забился в своем в углу, с озлобленным выражением на лице. Я наслаждалась триумфом.

Квиктонг кашлянул со своего места:

— Не слишком уж расходитесь, Мисс Брайт, вам тоже есть чему поучиться у мистера Форварда. Например, его умение проигрывать действительно отточено, в то время как вам бы ему поучиться не помешало.

Я ослепительно улыбнулась, и кивнула ему, как осознание ударило меня молотком в лицо.

Форвард отточил умение проигрывать. Но он же чемпион, который не проигрывал уже Дискорд знает сколько лет?

Со всем этим триумфом и победой я совсем забыла о том, что на меня все еще расставлена смертельная ловушка. Тема не могла быть выбрана случайно. Я не могла быть приглашена случайно.

Слишком много совпадений. И Квиктонг мне явно на что-то намекает, он дает мне подсказку, но на что?

И тут я вспомнила. Вспомнила точную фразу.

Сталлионградцы в целом, и Стрейт Форвард в частности, еще никогда не проигрывали ни одному пони.

Чейнджлинги к пони не относятся, им они проигрывали часто.

Стрейт Форвард был хорошим дебатером. Для пони. Но с чейнджлингом он сравниться, конечно, не мог.

И Квиктонг прямо, без увиливаний, сказал мне, что мне стоит научиться проигрывать.

Конечно же, что главным признаком шпионства было не то, что я говорю, а как я говорю, и одержу ли я в конце победу. На это соревнование, возможно, приглашаются все новички, или только те, что вызывают подозрения, но в конце концов они ломаются, и сшибают любые преграды на своем пути, только лишь бы победить, ощутить рев восхищенной толпы и отдаться ей на растерзание. Попутно они могут проявить весь спектр типичных чейнджлинговских признаков — лицемерие, манипуляция, безжалостность к врагам. Как я только что сделала.

Ловушка захлопнулась.

Нет, не захлопнулась. Дебаты еще не закончены, и у меня еще есть шанс.

Шанс проиграть, причем проиграть убедительно, чтобы никто ничего не заподозрил. Когда противник уже повержен, а победа в моих копытах, общепризнана. И если мое поведение внезапно изменится, если зрители почувствуют ложь, то они, разумеется, сделают единственно возможный вывод.

Думай. Думай. Думай.

— Это на самом деле ужасно. Я уже говорила это, но подумайте только, сколько горя оба народа получили на свои плечи, и все из-за каких-то паршивых мелких лицемеров — на моем лице явственно читалось отвращение.

Толпа потрясенно ахнула. Это было неожиданное преображение из прекрасного лебедя.

— Эти маленькие сволочи летают вокруг, как параспрайты, и мешают нам жить. Сколько из нас пострадало из-за их, и его, — я взмахнула копытом в сторону Форварда. — Непроходимой тупости?

Пони были шокированны. Почти все они стояли с настолько широко открытыми ртами, что любой из упомянутых параспрайтов мог без труда залететь внутрь.

Первым оправился Соломон:

— Простите, но это неприемлемо, — он был строг и грозен. — Я понимаю ваши эмоции, но это неприемлемо. Сдерживайте себя, если хотите продолжать.

— Ах сдерживаться? — я рассмеялась — Я сдерживалась достаточно. Все мы сдерживались достаточно. Из-за того, что мы сдерживаемся, мы позволяем всяким паразитам жить на нашей шкуре и истощать наши силы, вместо того, чтобы просто сбросить их в овраг. И, сюрприз сюрприз, паразитами то оказались не так ненавидимые чейнджлинги, а вполне себе обыкновенные пони, просто туговатые на голову.

— Пошли прочь отсюда. — сейчас Соломон Крот с трудом сдерживал ярость, его жена с трудом удерживалась на месте. — Идите прочь, пока я не вышвырнул вас своими копытами.

Я хотела сказать еще что-то оскорбительное, но вид пони вокруг остановил меня. В глазах многих уже очевидно читалась ярость. У других презрение. У третьих — жалость. Оставалось очень мало пони, которые смотрели бы на меня хоть как-то дружелюбно. Это было хорошо. После того, что я сегодня сказала, так и должно было быть. Но это все равно было болезненно.

Есть еще одна черта, присущая чейнджлингам. Она присуща всем живым существам, но чейнджлингам в особенности. Они хотят быть любимыми.

Все мы питаемся любовью, и для нас вполне комфортно и естественно ощущать себя постоянно окруженными друзьями и союзниками. Наша работа подразумевает одиночество, но мы никогда не одиноки, мы всегда вместе, поддерживаем друг друга.

Быть ненавидимым для чейнджлинга – ужасно. Нет слов, которые могли бы описать, насколько ужасно это для него.

Более того, это чаще всего означает для него голодную смерть, что еще больше усугубляет положение.

Многие расы боятся одиночества и ненависти окружающих, они пишут об этом поэмы, страдают, и считают свои страдания худшими в мире. Но ничто не может сравниться со страданиями существа, которое напрямую подключено к эмоциям его окружающих, которое ощущает их постоянно и без перерыва, и которое чувствует их ненависть. Это уничтожает душу, сознание, тело, это разрывает чейнджлинга на маленькие кусочки и оставляет на его месте лишь фантик. Сейчас я испытывала долю этого. То, что это было необходимо, и что это спасло меня от разоблачения, и что в других местах меня ждут друзья, немного смягчало пилюлю, но меня все равно трясло, когда я шла по коридору. Краем глаза я заметила, что Квиктонг тоже отошел, и теперь идет за мной.

**

Встреча Ветки. Все чейнджлинги города были здесь, обменивались полученной информацией и согласовывали свои планы. Такие сборища были небезопасны, но необходимы.

Я сидела на полу, Квиктонг навис надо мной и говорил.

Он не кричал. Это было бы недостойно. Он говорил коротко, зло, выплевывая каждое слово мне в лицо, будто это смертельный яд, и я сейчас паду замертво. Мне хотелось. Мне очень хотелось пасть замертво, лишь бы только не слышать, не чувствовать, не понимать.

— Грубая! Тупая! Бесталанная! — каждое слово было как пощечина.

Я тряслась, и внутри меня все тряслось, и перемешивалось, вся моя сущность была взболтана и выведена из равновесия. Мне хотелось плакать, и я не стала сдерживаться — капельки потекли по щекам, размазывая макияж, превращая и без того обезображенное стыдом и страхом лицо в полную кашу.

— Испортила все, что могла испортить! Это худшее выступление, что я когда-либо видел! Худшее в истории! Чтоб тебя еще когда-нибудь допустили к заданию! Никогда! Никогда на твоем веку!

Мне хотелось бежать. Убежать как можно дальше, туда, где никто не знает, где никто никогда не слышал обо мне, и где никто из моих прежних знакомых меня не найдет. Начать новую жизнь. Начать все сначала. Эта жизнь все равно уже больше ничего не стоила. Я не знала, почему я не бежала. Это было бы самым простым. Наверное, у меня уже не оставалось сил даже для того, чтобы бежать прочь, только сидеть на месте, и рыдать во весь голос, размазывая слезы и сопли по своему очень красивому, очень дорогому платью.

Остальные пони смотрели равнодушно, не проявляя эмоций. Что творилось сейчас в их головах? Жалость? Жалели ли меня эти мерзкие снобы? Или втайне радовались, что еще одна дура отсеялась, больше места для них и их мерзких друзей? Упивались каждой секундой моего позора. Противные, гадливые пиявки! Я ненавидела их, я ненавидела их всех, но больше всего я ненавидела сейчас себя. Почему? За что? Я же все делала правильно.

Я ненавидела их, и они ненавидели меня. Они все ненавидели меня. За то, что я неудачница. Я могла поставить всех их под угрозу, будь это реальное дело, а не спектакль. Я дура и неудачница, а они правы. Я недостойна быть среди них. Именно так. Я никогда не посмею появиться среди них, никогда не посмею оскорбить их взгляд собой… Нет! Просто сбежать, спрятаться — это так типично для меня! Так трусливо и эгоистично! Я должна отработать свой долг, провести тысячелетия, выполняя каждое их желание, и может, когда-нибудь, они простят…

— Любой чейнджлинг хотя бы с зачатками мозга на фразе «Никто никогда не побеждал» отступил бы. Но нет, наша обожаемая Черри считает себя самой умной. Ну что скажешь теперь, умница наша? Что теперь скажешь?

— П-п-п… — захлебываясь слезами я выдавила, отчаянно хватая ртом воздух.

— Что, неужто голос отшибло, а? А час назад из тебя так несло, что не заткнешь. Ну, говори, милочка моя. Что молчишь?

Я снова попыталась ответить, и снова сбилась, от того начав плакать лишь сильнее. Квиктонг стоял и ждал, внимательно наблюдая за мной, пока я трепыхалась, пытаясь сделать хоть что-то.

—П-п-п-простите м-меня… — медленно заикаясь, все-таки удалось выговорить мне. — Я…я…я в-в-все исп-п-правлю.

— Ясно все с тобой. Ясно. — проговорил он, затихая.

Квиктонг развернулся к стене, не глядя на меня. Я смотрела в пол. За исключением моих непроизвольных всхлипов, ничто не нарушало тишины.

— Хорошо. Ты прощена.

— Чт…то? — всхлипы продолжались по инерции, но в сердце уже полыхнул маленький огонек надежды.

— Надо отдать тебе должное, ты догадалась о ловушке. Не без подсказок, но догадалась. И нашла выход. — Квиктонг вновь повернулся ко мне, но теперь на лице его была улыбка. Не такая широкая, как в первую нашу встречу, но все-таки улыбка.

— Я б-б-была п-п-права? —мой мозг сейчас совершенно не соображал.

— Была. — кивнул Квиктонг.

Мне сейчас очень хотелось рассердиться. Безумно хотелось. Но счастье, окутавшее меня теплым одеялом, просто не давало.

— Тогда зачем? — спросила я восторженно.

— Догадайся сама.

Я помахала головой. Нет.

Квиктонг вздохнул и прошелся по сцене.

— Чейнджлинги не умеют проигрывать. Это факт, который в последнее время становится общеизвестным. Мы не в силах принять поражение, какой бы страшной не была расплата. Все мы знаем одну из пословиц нашего народа: «Чейнджлинг проигрывает только тогда, когда умирает». Многие интерпретируют ее крайне однобоко — что всегда надо искать средства к победе, и никогда не отчаиваться. Но эту пословицу можно толковать и с обратной стороны: «Когда чейнджлинг проигрывает — он умирает».

Я вспомнила, что я чувствовала буквально минуту назад, и кивнула. Пережитое казалось мне недалеким от смерти.

— Мы не тот народ, который может с гордостью взирать на свои недостатки, — продолжал Квиктонг. — Каждый свой недостаток мы либо уничтожаем, либо превращаем в достоинство. Многие сотни лет считалось, что наше неумение проигрывать было исключением, это было признаком великих амбиций и служебного рвения, желания бороться до конца. Сейчас мы считаем, что это лишь признак глупости.

— Здесь и сейчас, Черри Брайт, был твой финальный экзамен. И на нем мы проверяли не твое умение играть роль, или хватать доступные тебе возможности — все это мы проверили уже раньше. Здесь и сейчас мы проверяли твое умение проигрывать, Черри. Сначала, на приеме, мы проверили, сможешь ли ты проиграть во имя общего дела и собственной безопасности. Проиграть беспощадно, позорно, но все-таки не по-настоящему. Ты справилась с этим великолепно. После мы проверили твое умение проиграть истинно, полностью веря в это, проиграть все и сразу. Проиграть не только показушно, на радость публике, но даже самой себе. И ты не сломалась, не предала нас, не возненавидела, а изъявила покорность и желание исправить сотворенное. Ты справилась первоклассно. Поздравляю. Здесь и сейчас я посвящаю тебя в агенты, ибо ты доказала, что нет угрозы, с которой ты не совладаешь.

Пони вокруг встали и начали аплодировать. Меня подхватил этот прекраснейший из прекрасных звук аплодисментов, и понес меня на своих крыльях, высоко, где ничего больше не оставалось, кроме него, и меня, и бесконечного, бесконечного счастья. Мне снова захотелось разрыдаться, но теперь уже от облегчения и радости; каким-то чудом мне удалось себя сдержать, и не броситься Квиктонгу, этому прекраснейшему из пони, и не расцеловать его. Вместо этого я встала, пошатываясь, и кротко улыбнулась:

— Мое первое задание?

Квиктонг потрепал меня по щеке.

— Куда тебе, дурашка? Приключений на сегодня не хватило. Иди, поспи. Все остальное позже.

Я попыталась объяснить ему, что вся моя усталость уже прошла, и что я чувствую себя прекрасно, но он не стал слушать ни слова, а просто вытолкал меня из комнаты в карету, которая отвезла меня домой.

Я лежала в своей кровати и смотрела на потолок. На моем лице бродила меланхоличная улыбка.

Это был обычный день, который внезапно превратился в худший день моей жизни, который внезапно превратился в лучший день моей жизни. Да, это должно быть странно.

Завтра начинается моя взрослая жизнь. Больше никакого обучения, никаких прикрывающих, вроде Квиктонга, которые спасут меня в случае чего. Уже завтра я буду совсем одна. И если я облажаюсь завтра, то дело не закончится лишь позором и изгнанием, я могу попасть в заключение, и из меня вытянут все, что я знаю о своем народе. В общем, настоящие проблемы. И решать их мне предстоит, полагаясь только на собственный ум, собственное знание окружающих пони, и искусство одурачивания их.

Я сладко улыбнулась.

«Поскорее бы наступило завтра»