Джейк и его девчонка
Глава 3: Во снах твоих
— О, вот и ответ, — встрепенулась Твайлайт Спаркл, когда Спайк изрыгнул шар зелёного пламени; из огня материализовался перевязанный лентой свиток. — Уж она-то наверняка знает, что это была за вспышка. Если не она, то кто?
Спайк кашлянул пару раз и принялся читать торжественным голосом [1]:
— «Глубочайше сожалею, моя дорогая ученица. Боюсь, я была занята иными неотложными делами и не почувствовала того выброса, что ощутила ты...»
— Н-но как? Мне померещилось? Или я что-то подхватила, и теперь у меня чувство магии сбоит?
— «...Однако его почувствовала принцесса Луна, бдящая ночью, как велит ей долг», — прыснув со смеху, продолжил Спайк. Он-то видел, что там было написано, но намеренно выдержал незаметную паузу ради забавы.
— Ну-ка дай сюда, — рявкнула Твайлайт и вырвала свиток из лап покатывающегося со смеху дракончика.
Она бегло просмотрела уже зачитанные строчки и продолжила с места, где он остановился.
— «Что важнее, Луна полагает, будто выброс сходен со вспышкой, сопровождающей явление на свет аликорна. Я бы хотела, чтобы ты со своими друзьями посетила новорожденного и представила Эквестрию от имени меня и Луны. Если родители не возражают, доставь его в Кантерлот без лишнего шума. В противном случае окажи им посильную помощь и сразу же уведоми нас. С большой любовью и верой, принцесса Селестия и принцесса Луна...»
— У-у, дело серьёзно, — взорвался Спайк. — Это же обалдеть просто! В смысле, тысячу лет была принцесса Селестия. Потом отыскалась Каденс — стало две. А сейчас возвращается Луна и рождается целый жеребёнок. Столько живых аликорнов за раз, по-моему, ещё не бывало. Ну не обалдеть ли, а, Твайлайт?
Ответа на вопрос не последовало. Спайк обернулся: Твайлайт застыла как вкопанная и таращилась на свиток выпученными глазами.
— Твайлайт? Ау-у, Твайлайт. ТВАЙЛАЙТ!
— А-а! Что? Где? Ох, прости, Спайк. Я просто в недоумении.
— Ага. Аж крышу сносит.
— Ты и половины себе не представляешь. Принцессы доверились мне. Мне! Это как бы огромная честь, да, но и ещё большая ответственность! Надо официально поздравить родителей от имени принцесс. Они едва ли понимают, что значит рождение аликорна, и мне придётся им всё объяснять. Наверное, есть какая-то церемония. Жеребята-аликорны — редкость, наверняка там всё не просто так. А я не читала! Принцессы ведь упомянули бы что-нибудь про церемонию, если бы она была, да, Спайк? Ладно, не время думать, сочиним на ходу! Нам столько предстоит!
Спайк подошёл к столу.
— Три, два, один...
— Нам нужен список!
— Угу. Диктуй, Твайлайт, — он, забравшись на стул, изготовился с недавно заточенным пером.
— Не глупи, Спайк, — единорожка левитировала себе на спину перемётные сумки из рундука. — Составим на ходу.
Заученным движением она выхватила с полки две книги, прекрасно помня, где те стоят — спасибо близняшкам Кейков. Пинки с недавних пор туда постоянно заглядывала. Хотя книги были далеко не про аликорнов, а про пегасов и единорогов соответственно, какие-то общие советы там можно было почерпнуть. Чтобы совсем ничего не упустить, Твайлайт пихнула в сумку ещё и альманах про земных пони.
— Пошли, Спайк. Найдём для начала Рейнбоу Дэш, — бросила она на ходу и распахнула входную дверь.
Спайк потрусил вслед за ней, прикусив язык и аккуратно выводя на свитке:
— Книги про детей — есть. Отправиться за Рейнбоу Дэш — есть.
Чуть позже.
— ...Найти Рейнбоу Дэш — есть. Разбудить Рейнбоу Дэш — есть. Убежать от возмездного ливня — есть. Отправить Рейнбоу за Эпплджек, чтобы ждали нас у Флаттершай — есть. Вычесать из гривы Твайлайт веточки, занесённые порывом ветра — есть...
Ещё позже.
— Вот ты где, Твайлайт! — возбуждённо тараторила Пинки. — Детские бутылочки. Детские салфетки. Детские подгузники. Ты вот знала, что подгузники бывают разные? Я — нет. Сущая путаница. Детское седло. Детская соска. Детская присыпка. Детский крем. Детские морковки. Детское масло — не из настоящих детей, конечно.
— Есть, есть, есть... Что, правда?.. Есть, есть, есть-есть-есть, — вторил Спайк, вычёркивая последние пункты в списке.
Не успел он договорить, как на них налетела Рейнбоу Дэш и резко затормозила перед носом у Твайлайт, зажмурившейся от внезапного облака пыли.
— Ну всё, Эпплджек топает к Флаттершай. А теперь давай-ка объясняй, какого сена вообще творится. Не фигня очередная? Ты меня разбудила на самом интересном месте!
— Расскажу, как придём. И если затолкаю всё это в сумку! — прокашляла Твайлайт, телом закрывая огромную коллекцию пинкиных жеребячьих примочек от пыльной ауры Рейнбоу.
— Я, я, давай я! Мне эти штуки за последний месяц как родные стали, — защебетала Пинки, выгребла предметы из-под подруги и, ещё не успев договорить, рассовала по собственным сумкам, свисавшим с боков.
— А, да-да, спасибо, Пинки. Но правда, тебе необязательно. Можешь возвращаться в постель, — Твайлайт сразу представила, как её подружка-попрыгушка глухой ночью закатывает «привет-пузожитель-вечеринку» в гуще Вечнодикого, призывно завлекая на огонёк древесных волков, гидр, куролисков и Селестия знает какую нечисть.[2]
— Ну что ты прям как головотяпка, Твайлайт. Говорю же: я учёная и опытная, тебе пригожусь. Не стану же я закатывать громкую вечеринку-вечеринищу и привлекать всяких страшилок, которых хлебом не корми — дай проглотить беззащитную кроху.
— Конечно, не станешь, — Твайлайт, с испариной на лбу, смиренно потрусила вслед за подругой и тихо пробормотала: — Никто не станет.
Рейнбоу Дэш, поравнявшись с Твайлайт, зашептала краем рта:
— Ты не волнуйся. Я о том же думала.
— А я всё слышу-у-у-у, — задорно пропела Пинки с дюжины ярдов впереди.
Первый бурный восторг от настоящих развалин замка, скрывавшихся буквально под боком, стремительно таял, пока Карри с Джейком пробиралась по галереям. И хотя, чего сомневаться, для любителей пустых пыльных комнат добра тут было навалом, лично девочка ничего важного не находила.
Где старинные латы? Ржавые клинки? Скелеты? Ржавые клинки в костлявых руках скелетов, облачённых в старинные латы? А что самое главное, почему нет тайных комнат и сокровищ?
Сколько бы Карри ни тыкала плитки над каминами в поисках скрытых кнопок и ни повисала на держателях факелов, потайные двери решительно отказывались открываться. Полное надувательство! Единственное, что было хорошего — бесчисленные барельефы и статуи лошадей, единорогов, пегасов. Особенно выделялись фигуры, посвящённые двум кобылам с рогом и крыльями. Карри ещё не слыхивала о крылатых единорогах. Потрясно же! Но всё равно не так потрясно, как ломящиеся от богатств сундуки.
Джейка не интересовало ни то, ни другое; он устал. От каменного пола болели ноги, а лестницам не сказать, что хватало порядочных высоких перил. Один раз он глянул вниз, но увидал только черноту — так было далеко до пола — и разумно решил прижаться к стене. Жалобы лились из него чуть ли не через шаг.
Карри же в восхищении пропускала несмолкающее нытьё мимо ушей. Она бы никогда себя так не повела, только вот конь внезапно обрёл дар голоса. Как будто если ты можешь ныть, то будешь ныть всегда по пустякам.
Ни Джейк, ни Карри почти не обращали внимания на мягкий приглушённый свет, разлитый по всему замку даже в залах без окон. Девочка просто принимала это за должное, а коню и вовсе в голову не приходило таким заморачиваться.
Постепенно, однако, дневное напряжение и нервотрёпка последней недели брали своё. Девочка начала зевать. Ни капельки не помогало и то, что плетущийся сзади Джейк сам заразительно громко зевал. Поэтому когда они вышли в комнату, в которую сквозь огромную дыру в стене занесло опавшую листву и бурелом, она наконец вспомнила про ночь.
Она нагребла сухих листьев и веточек и водрузила маленькую охапку в большой каменный очаг, занимавший почти всю стену. Над камином был высечен барельеф гарцующей единорожицы с распростёртыми крыльями, а напротив неё — полная луна. На бедре кобылы поблёскивало серебро рогатого месяца и несколько звёзд. Грива её развевалась за спиной, вырезанная столь искусно, что казалось, будто она движется сама по себе.
Уже с трудом разлепляя веки, Карри вытащила из тревожного чемоданчика пару восковых спичек и подпалила хворост. Под её чутким руководством Джейк зубами сволок в кучу сломанную мебель и копытом наломал кусков поменьше. Вскоре в очаге ревел огонь, а рядом лежала солидная груда добротных поленьев на растопку. Ночная прохлада почти не чувствовалась, но трещащее пламя прогнало и её. Сидя перед камином, Карри наконец задумалась о другом. Например, как давно в последний раз ела.
Джейк-то перекусил листьями с ветки, торчащей из пролома, а вот её живот начинал возмущаться. Искать съедобные растения или ставить силок на зайца — темно. Это дело потерпит до рассвета. На миг она вспомнила про пальто, оставленное в санях: в карманах ещё была пара яблок, — но нахмурилась и отбросила мысль. Как впотьмах возвращаться назад к своему скарбу, она не представляла. Ну ничего, перебьётся.
Карри с помощью Джейка (тот подглядел за ней и тоже схватил ветку, чтобы мести, как метлой) обустроила в углу комнаты большую лежанку из листвы и веток поменьше. Само собой, убедившись, что от огня её отделяет кусок каменного пола. Не успела она оторопеть, как на её лежанку взгромоздился конь; без труда развалился, как пёс на подстилке, что для такого великана было невозможно. Карри усилием воли поборола невольное возмущение. Всё равно она одна бы не уснула, как не могла уснуть прошлую неделю. Джейку что, кровать не положена? И вообще, она всю неделю мечтала поспать с ним в обнимку.
Скинув туфли и повесив колготки сушиться на каминную полку, она прошлёпала мозолистыми ступнями по ледяному полу и взобралась на сонного першерона. Девочка свернулась клубком между ногами и брюхом. Тепло его тела помогало справиться с отсутствием одеяла, но всё равно было чуть-чуть холодновато. И в который раз она сокрушилась, что бросила пальто Старого Бена в санях.
Джейк не заворочался, наверное, даже не заметил её веса. Хотя чего удивляться, это всё равно что кошка свернётся калачиком на волкодаве. Тело у него такое горячее и удобное — Карри, прислушиваясь к глубокому мерному дыханию, глядела на барельеф над камином. Крылатая единорожица купалась в лучах лунного света, что струились из окна высоко под потолком.
В голову, слабо соображающую от усталости, лезли разные мысли. Это замок заколдованный, как у Чудовища? А где статуи древних сеньоров и дам, ждущих того, кто снимет проклятие? Быть может, барельефом над камином была принцесса, хозяйка замка. Заточённая в орнаменте, пока кто-то не вызволит её из плена камня. Когда она сойдёт со стены, то останется единорогом? А покатает Карри среди звёзд?
Глаза налились тяжестью, дыхание выровнялось, напряжение на лице исчезло, и уголки рта приподнялись в лёгкой улыбке — она погружалась в безмятежный сон.
Пока девочка и конь мирно дремали, прижавшись друг к другу, в месте соприкосновения их тел появилось тусклое мерцание. Оно росло и росло, пока не поглотило обоих в тлеющем коконе света.
Немного поразмыслив, Луна решила посетить предполагаемое место рождения через план снов. У этого способа были серьёзные недостатки. Для начала — во снах невозможно разглядеть что-то, не привязанное к одной точке хотя бы пару недель. А следовательно, она не увидит физических тел тех, кого ищет.
Час стоял поздний. Мать только что перенесла тяжёлые роды, да и отец, если таковой имеется рядом, тоже должен быть вусмерть вымотан. Если повезёт, вся троица спит. Значит, видит сновидения. Нет, не жеребёнок — он ещё слишком мал, чтобы связно грезить. Хотя можно будет заметить бесформенные пузыри цветов и звуков, из каких обычно состоят сны младенцев.
При должной удаче Луна заведёт разговор с родителями, получит все самые важные сведения, а под утро пони как ни в чём не бывало проснутся, туманно помня о прошедшей ночи. Визит принцессы почудится им сном, правда, если только кто-то из них не окажется опытным волшебником-единорогом. И у её старшей сестрицы даже язык не повернётся назвать сие вмешательством! Ответственность за первый контакт по-прежнему на плечах Твайлайт и её подруг. Луна ведь просто удостоверится, чтобы не возникло неожиданных трудностей.
Но первым делом, решила она, надо проверить замок и убедиться, что в окрестностях безопасно как для новорожденного с родителями, так и для протеже Селестии. Древние обереги, наложенные на дворец, всё ещё работали. Защитные чары держатся, покуда цел камень, так что внутри нет и намёка на что-то опасное.
Паря высоко в небе, в темноте, Луна закладывала виражи над развалинами былого дома, зорко осматривая округу. По большей части она держалась как-то отчуждённо, но, стоило ей пролететь над взорванной стеной опочивальни, в памяти открылись старые раны. Она отвела глаза и сосредоточилась на земле.
Единственной опасностью, которую засекла принцесса, был мокрый и помятый куролиск. Он громко закудахтал, когда в считанных дюймах от его клюва с громом приземлился грозный силуэт пони, и стрелой бросился наутёк.
Она ещё долго гнала чудище, чтобы отвадить подальше от замка. И только затем скользнула в царство грёз.
Отыскать сновидца — не то чтобы дело трудное. Всего-то и надо найти, где изменчивое пространство подстраивается под сны конкретных пони.
Немалый кусок замка, что медленно растворяется в воздухе. Залитый солнцем луг. Она свернула в его сторону и воспарила повыше; перед её сновидческим взором оживала целая картина.
По полю носился крупный чёрный земной пони, брыкался и со ржанием вскидывал голову в чистом незамутнённом ликовании. Луна улыбнулась: вот и гордый папочка. Тут её взгляд приковала чалая кобылка, стоявшая у плетня и наблюдавшая за жеребцом. Луна пригляделась: на лбу проступил рог, из-за плечей вытянулись крылья. Соломенно-жёлтые грива и хвост развевались на эфирном ветру — будто сквозь вуаль глядишь на летние нивы. В них трепетали колосья и полевые цветы.
На мгновение Луну охватило предвосхищение. Аликорн урожая! Такой принесёт империи и земным пони много блага. Однако она быстро отмела восторг холодным росчерком логики. Жеребёнок слишком мал, чтобы представлять во сне такой образ. А то, что она видит — это игра отцовского воображения, его же дочурка, но постарше. И естественно, земной пони видит в ней связь с урожаем.
Луна напомнила себе, что кобылка существует только в голове отца, галопом носившегося в траве.
Она грациозно спланировала на поле, преградив счастливому жеребцу дорогу, и уставилась на него круглыми глазами. Ну и громадина же! Никого крупнее она ещё не видала. Это он такой от гордости, что стал отцом аликорна? Любопытный вопрос, надо бы его изучить. Как-нибудь в другой раз.
— Прими наши поздравленья, добрый господин, — изрекла она. — Мог бы ты остановиться и поведать о своём дитяти?
Хитрая уловка. Новоиспечённые родители, расточая похвалы своим чадам, полезут хоть в лаву.
К её неудовольствию, однако, он не повёл и ухом. Как носился по лугу, будто большой жеребёнок, так и продолжал. Она втянула носом воздух, готовясь перейти на Королевский Кантерлотский голос.
— Ты — заколдованная принцесса? — спросил сзади чей-то дерзкий голосок, отчего Луна аж поперхнулась словами.
Она крутанулась на месте и уставилась на чалую кобылку-аликорна, которую видела у изгороди. Та удивлённо разглядывала её — и даже без намёка на страх. Первое случалось постоянно, а вот второе, увы, крайне редко.
Луна растерялась. Как это понимать? Кобылке на вид было не меньше десяти. А даже если она младше и во сне прибавила себе возраста, она никак не новорожденная. Как же её прятали столь долго?
— Ты, наверное, не разговариваешь, — вздохнула кобылка и, отвернувшись, продолжила наблюдать за резвящимся земным пони.
— Мы глаголем, — тихо отозвалась Луна. Чалая кобылка обернулась с чуть округлившимися глазами.
— Мы? — она повертела головой, будто ища спутника прекрасной крылатой единорожицы.
— Прошу простить, я привыкла к царственному «мы». Мы... я есмь принцесса Луна.
— Всамделишная принцесса-единорог? Или ты заколдованная девушка?
— Разве не ведаешь ты, кто я? — удивилась Луна. Замечание про «девушку» её озадачило, но это уточнение она решила на время отложить.
— Не-а, впервые слышу и вижу. Ты какая-то особенная лошадь?
— Лошадь? — повторила Луна, вертя необычное слово на языке. — Изволишь подразумевать «пони»?
— Ты странная. И причём здесь пони? Про них эти дурочки в школе трещат. Только и слышно: ой, вон тот пони, нет вот этот...
— О, ты посещаешь школу. Где же сие место? — Луна торопливо прервала её, дабы перехватить инициативу в разговоре.
— Там у подножья, — Карри было махнула рукой в сторону спуска с горы, но опомнилась. Повертела головой: вокруг лишь бесконечное море травы и цветов, ничего более. — Ах да, тут же сон. И ты мне снишься. Я видела большой барельеф над камином, где мы уснули. До сих пор сплю, видать. А тот барельеф — вылитая ты. Только не пойму, почему ты вся чёрная и жуткая. Но грива у тебя красивая. Я будто вот как сейчас упала на траву и смотрю на звёзды сквозь дымчатые облака.
Луна слушала болтовню кобылки вполуха, раздумывая над словами про подножие. Она — из уединённого горного села? Это объяснило бы, почему её удавалось так долго прятать. Во многих горных хребтах содержались вкрапления кристаллов, блокирующих и рассевающих магию. О да, это бы всё прояснило.
Вместе с этим Луна сделала мысленную пометку: кобылка побывала в её старой опочивальне.
Та приподнялась на задние ноги, а передние положила на изгородь, теперь отделявшую их от луга и земного пони.
— Ну, до встречи, наверное, — прошелестела она, смахнув со щеки слезу.
— Отчего же так скоро, дитя?
Кобылка не ответила прямо, но продолжала глядеть на вороного жеребца.
— Дура, блин, безмозглая. Думала, убегу из дому, и всё будет как в сказке. Вместе мы бы продержались... Ну да, как же, скорее околели бы вместе.
— Ты убежала?
— Мой дядя, Старый Бен, умер, — шмыгнула она и утёрла нос копытцем, пряча лицо. — Меня хотели забрать от Джейка. Сказали, надо в большой город. Учиться девчачьим манерам. Одеваться в дурацкие платья. Смазливо разговаривать. Хочешь не хочешь, купаться в ванне каждый день.
Луна кивнула, но скорее сама себе; кусочки мозаики потихоньку складывались. Родилась кобылка в горах. Её магию мешали обнаружить кристаллы. Родителей не упомянула — только дядю. Мать умерла? А дядя старался защитить её от собственной натуры, прямо как и хотела Селестия. Он умер, и деревенские кобылы решили отправить её в город на воспитание, как полагается аликорну. Не Луне их винить, но что же побудило их... Забота о кобылке? Или страх за свои шкуры?
К жеребцу-великану она неровно дышит, тут без вопросов. Луна едва заметно зарделась, когда вспомнила свои давние-давние, ещё детские чувства к капитану ночной стражи.
Но что же жеребец испытывал в ответ? Смотрел на неё, как на младшую сестру? Как на ответственность? Или как на золотой билет к власти и богатству? Это надо тщательнейшим образом разузнать.
Мозаика наконец сложилась. Луна отчётливо представляла, откуда кобылка родом и что здесь делает. А насчёт того, каким образом та выросла в тайне ото всех, у неё имелась прекрасная догадка. Осталось последнее, и можно покидать сон:
— Каково твоё имя, дитя?
...Карри покраснела и втянула голову в плечи. Как-то оробело покосилась на создание небесной красоты, что стояло рядом. Она б и в миллион лет не сказала никому правды, но тут-то сон, в конце концов. Никто не станет тут дразниться.
— Селена-Амфитрита, — прошептала она.
— Сие правда? — воскликнула Луна и подступила к светло-чалой кобылке. Уж такого имени она точно не ожидала.
— Моя мама была почитательницей луны, верила в... как там Старый Бен говорил... в викку. Он рассказывал, я родилась в горной долине у маленького озерца. На небе стояла полная луна. Мама сказала Бену взять меня на руки, а сама попросила у Селены благословения.
Луну захлестнула волна эйфории. Это распространённый обычай — представлять новорожденных солнцу и просить благословения Селестии, но она не припоминала, чтобы хоть раз подобное просили у неё. Если подсчитать, выходит, она ещё пребывала в обличье Найтмер Мун, когда родилась кобылка. Это... привносило в поступок матери мрачноватый оттенок. Кто бы стал поклоняться тёмной стороне луны?
— Я её даже в лицо не видела. А растил меня Старый Бен. Он говорил, что с имечком типа Селена меня в школу не пустит. Ещё рассказывал, что не успела я выучиться ходить, как попыталась накормить коня карри и кмином. Верещала, будто сумасшедшая, когда он попытался их отнять. Потому и назвал так: Карри Кмин. Или просто Карри.
Луна моргнула. Не слишком-то подходящее имя для принцессы, но она же ещё жеребёнок. А вот настоящее имя было ей под стать. Оставалось надеяться, когда её жизнь вот-вот круто переменится, она не станет против него возражать.
— А что же твоё истинное имя?
— Мне по душе Карри. И уж я-то знаю, что скажут девчонки в школе, если я назовусь Селеной-Амфитритой. Наверное, из-за имени я больше всего на свете и восхищалась луной. Всегда любила перед сном выглянуть из окошка на луну. А там будто бы мама — смотрит на меня сверху.
У Луны в горле встал ком.
— В луне больше важности, чем у солнца. Старый Бен частенько так говаривал.
Луна приосанилась, стараясь выглядеть царственней.
— Оттого что солнце всё сияет днём, когда света полным-полно, а луна же — ночью, когда его мало.
— Но дитя... — Луна потрясённо уставилась на кобылку.
— Дядя Бен любил плоские шутки, — ухмыльнулась та и пожала плечами.
— Ах да, ну конечно шутка. Очень забавная... — Луна была не прочь продолжить беседу, но не хотела надолго пропадать из мира яви. — Отсель вынуждена тебя покинуть... Селена?
— Да ничего. С твоих слов оно как-то даже приятно звучит. Ты ведь над ним не смеёшься.
— И не посмела бы. Что ж, до скорой встречи, Селена. Да осветит твой путь луна и проведёт тебя.
Луна было развернулась, чтобы уйти, но тут вспомнила ещё одну вещь. Она обернулась через плечо.
— Друзья близко. Можешь положиться на них.
И с тем растаяла в воздухе.
— Ла-адно, это было странно, — буркнула себе под нос Карри и повернулась к Джейку. — А знаешь, зуб даю, что с крыльями и рогом ты будешь выглядеть ещё круче.
Тут же сделалось так, как она сказала.
Карри взмахнула собственными крыльями и перепорхнула через плетень, чтобы присоединиться к играющему Джейку. Забыв про загадочную единорожицу, она кинулась резвиться на летних лугах вместе с лучшим другом на свете.
Сник Пик, некогда крапчато-бурый единорог c полузакрытым глазом на крупе, ненавидел Понивиль. Презирал до глубины провонявшей папиросами и спиртом души.
Легкие с каждым вдохом грозились выскочить из тела, если в них попадёт ещё хоть глоточек свежего деревенского воздуха. Глаза на открытом свету слезились, и это приходилось терпеть, потому что все улочки тянулись строго за рассветным солнцем — в это время он обычно только выползал из койки. От мягкого матраса в пансионе ломило спину, папиросы давно кончились, а в городке их никто не продавал.
Что хуже всего, его вынудили забыть про выцветшее коричневое пальто и грязно-бежевую фетровую шляпу. В Кантерлоте они работали едва ли не лучше заклятия невидимости и отводили любое ненужное внимание. В Понивиле же они привлекали взгляды, подачки в пару монет на жизнь, уговоры зайти на горячий обед, купоны в спа, предложения отстирать ему одежду... И, просто бр-р, предложения устроить на честную работу, пока он не встанет на ноги!
Все такие... такие... такие, лягай их в рот, любезные! Яблочный штрудель, который домовладелица буквально запихала ему в глотку, противные овощи с грядки и пюре попросились обратно. За шесть месяцев командировки он прибавил в весе на добрых двадцать фунтов.
Ещё б только уметь держать язык за зубами. Как же глупо было хвастать, что через недельку на первой странице «Подслушано в Эквестрии» будет красоваться эксклюзив про носительниц Элементов Гармонии. За его авторством. Сники — его так звали коллеги, а друзей у журналиста подавно не водилось — признал бы пари неудачным и послал бы всю эту кашу подальше, но чувство гордости не пускало.
Просто уму непостижимо. Насколько ему удалось выяснить, вся шестёрка была девственницами, даже деланая эстетка-единорожка с сочным белым крупом. Да две из них, покарай Селестия, наверняка даже не поняли бы выражения «спать с жеребцом». Ох уж эти местные. Шесть роскошных кобыл — и ни один тюфяк не попробовал забраться к одной в постель. Молодое, называется, поколение. Куда же Эквестрия катится-то?
Порой он даже завидовал своим непритязательным коллегам. У них дело шло легко: «Малая Медведица разбушевалась», «Нашествие параспрайтов» — сюжеты чуть ли не сами себя писали. Однако он был выше. Он искал новости с вызовом, а не чепуху, творящуюся перед глазами у каждого встречного-поперечного; докапывался до самого грязного белья и тащил его на свет. Только вот сейчас в бельевой куче было старое долбаное ничего.
А он пытался, о, как пытался! Его вместе с плащом царапала кошка. Пугал беззубый крокодил в шифоньере. Колотила по темечку летающая черепаха. Обдирал дочиста миленький крольчонок на пару с шайкой пушистого зверья. Донимала одним вопросом разжиревшая жуткая птица. А когда он применил магию иллюзий и в подлеске замаскировался под куст, его облюбовала шелудивая псина.
Но и это конец. Пальто ему залатали, заштопали все любимые дыры и прорехи, а шкуру щедро забинтовали. Устроили вечеринку. Его таскала к доктору кобыла. Сокрушённо осыпала извинениями пегаска, словно это она вломилась к нему домой в поисках компромата, а не наоборот. Ему предлагали читательский билет, авторские сочинения — наконец, садовый шланг и возможность умыться, а когда он закончил, ещё и большой кусок горячего яблочного пирога.
От удалого журналиста осталась лишь бледная округлая тень. Бурая шкура возвратила давно утраченный в юности лоск, сальный крапчатый узор уступил место тёмно-ореховой шерсти, а копыта на новых подковах засверкали хуфикюрным блеском. Он ходил по улице и не замирал на каждом повороте, ловя ртом воздух. Как ни прячься, отовсюду доносились дружелюбные оклики. Все знали его имя — вернее то, каким он представлялся. А симпатичная барменша с недурными бёдрами и местная погодница с самыми очаровательными крылышками на свете даже позвали его на свидание.
Если он вскорости ничего не сделает, вся его карьера вылетит в трубу.
И тут фортуна — эта превратная особа — сама повела его за копыто.
Сники слонялся по городку почти до вечера. Может, бросить всё и согласиться на предложение Берри Пунш или Клауд Кикер, может, дать теплу домашнего очага шанс? Так он и размышлял, когда заметил Твайлайт Спаркл, главаря его истязательниц, которая носилась по городку и, по-видимому, собирала друзей.
Он скрестил копыта, молясь, чтобы это было что-то стоящее, а не очередное сборище в спасительный поход против зла.
— Пожалуйста, ну пожалуйста, пусть они идут в лес плясать нагишом под луной и обмазываться грязью, чтобы вызвать дух Жеребца Похоти, который, наконец, лишит их девственности, — бормотал он под нос, пока крался за ними на почтительном расстоянии.
___________________________________
[1] обычай, что именно Спайк читает корреспонденцию от принцессы, вообще взялся ещё с тех самых пор, как Твайлайт учила его читать на письмах. Чем сложнее становились уроки Селестии, тем сильнее, буквально до ужаса, она боялась вскрывать конверты. Ей чудилось, будто она вот-вот облажается и в письме придут очень скверные вести.
Например, приказ перепройти учебную программу, начиная с детсада.
Однажды во время одного из таких припадков Спайк сам нетерпеливо открыл письмо и зачитал громко вслух. Твайлайт с облегчением переложила это бремя на него.[1а]
[1a] а то, что она заставляла его читать письма, чтоб понежиться в сиятельных речах принцессы Селестии, произносимых кем-то другим, сущая неправда.
[2] глупые, в самом деле, тревоги. Древесные волки — не любители заглядывать на огонёк.