Зеркало (прошлое)
Часть 2 - Госпиталь. Глава 14
Тимм неохотно открыла глаза и вперила пустой взгляд в противоположную стену. Не потому что ей хотелось их открывать, а только лишь потому, что глаза уже слишком устали быть закрытыми. Она с удовольствием бы вновь провалилась в бессознательную пустоту, но не могла. Лишь изредка ей удавалось ненадолго отключиться, в остальное же время она вынуждена была находиться в сознании. Чувствовать всю боль своего изувеченного тела. Голова постоянно болела, особенно в области лба. Кожа под бинтами, которыми медсестра обмотала ей голову, потела, ей было некомфортно и очень хотелось их снять. Также сильно болело и саднило в груди, особенно при сильном вдохе. Болело тело, болел позвоночник. Зачем вообще нужно бодрствование, когда здесь лишь боль? Смертная тоска и бесконечные попытки вернуться в сон. В остальном, как сказал ей доктор Ралкин во время очередного своего визита, она стала гораздо лучше выглядеть и явно идет на поправку. Это не могло не радовать. Наверное.
Поглядев из стороны в сторону, чтобы немного размять глазные мускулы, пони вновь остановила свой взгляд на «черном косматом чудище», которое две недели не давало ей покоя, но только теперь Тимм смогла выяснить, что было это вовсе не порождение тьмы, а обыкновенный рисунок, изображающий лицо какого-то крупного, косматого пони, с густющей черной бородой и гривой, как у какого-то льва. Действительно чудище. Эдакий дикий зверь, с добрым взглядом и медвежьей улыбкой. Примечательно, что этот рисунок был далеко не единственным из висящих на стене. Их было много. Портреты разных жеребцов и кобылиц, худых и полных, счастливых и грустных. Были и изображения с пейзажами и более сложные картины. Но все они были куда более светлыми, чем та – с бородачом, – а потому именно она так глубоко сумела забраться в её подсознание.
«Интересно кто этот пони? Чем он занимается и жив ли он вообще?» – подумала про себя Тимм, решив, что если сумеет найти его, то ей обязательно стоит извиниться перед ним за столь незавидную роль в её сновидениях. А заодно, при первой возможности, перевесить эту ужасную картину куда-нибудь подальше, чтобы не пугать пациентов и их визитёров.
Кстати о визитёрах. За все эти дни к ней почему-то так никто и не пришел. Нет, во снах Тиммерлин, конечно, присутствовала постоянно: водила её по интересным местам, рассказывала истории, смеялась, а вот в реальности… Быть может к ней пока никого не пускали и поэтому пони из будущего не могла попасть к ней в палату? Но с другой стороны, зная Тиммерлин, кобылица была уверена, что её подругу никакие врачебные запреты бы не остановили. Если бы она хотела, если бы она могла, она бы в любом случае была бы здесь. Сидела на другом конце её койки и подбадривала, напоминая о том, что им все еще нужно развивать полицейских участок, ловить преступников и очищать улицы Маханхолла от беззакония. Тимм криво усмехнулась своим мыслям. Да, так бы оно и случилось. Если бы она пришла.
С другой стороны, может… Неожиданно вспомнив про свой коммуникатор, пони поспешила активировать его, и перед глазами её вновь развернулся голографический дисплей. Как и ранее весь обляпанный алыми предупредительными табличками. 163 новых сообщения! Сердце поняшки застучало быстрее. Она принялась по очереди открывать их, и первым что предстало её взору, стало оповещение прибора о том, что у неё уже семь несанкционированных хирургических вмешательств и что ей немедленно стоит прекратить этим заниматься, ибо по ст.159 Звездного Медицинского Кодекса любые хирургические вмешательства и установка кибернетических имплантатов в клиниках, не имеющих специальной лицензии на врачебную помощь уровня 4 и выше, преследуются по закону. Далее шел список ближайших клиник, где ей могли оказать подобную помощь законно. Следующее сообщение информировало о восстановлении кровяного давления до нормального уровня. Затем несколько о вливании устаревшего типа лекарственных препаратов в организм и предупреждение о последствиях. Затем еще и еще, и все они описывали, что и где она сделала не так, и что именно у неё сейчас не в порядке. Повреждение легких, повреждение грудного отдела, сотрясение головного мозга, и открытая травма черепа – исчерпывающая информация для любого доктора, но к чему она ей? Она искала среди этих писем совсем другое. То, которое бы исходило от её бойкой и веселой подруги Тиммерлин. В котором она отписалась бы, что, мол, она ждет её, скучает, желает ей скорейшего выздоровления и так далее. Неужели сложно хотя бы одному из такой большой массы писем быть тем, которое ей нужно? Хотя бы одному! Пролистав их до самого конца, пони принялась пролистывать их в обратную сторону, с каждым разом чувствуя себя все боле и более покинутой. Неужели она действительно даже не удосужилась ей что-нибудь написать? Это ведь так просто…
– Ух-ты, а что там у тебя такое светится?
Неожиданный голос, раздавшийся откуда-то извне, заставил кобылицу вздрогнуть. Отвлекшись от писем, она осмотрелась по сторонам и увидела лежащую на другой койке молоденькую пони, которая с искренним удивлением смотрела на голографический экран. Точно! У неё ведь была соседка по палате, а она так ни разу и не удосужилась поговорить с ней.
– Это голографический дисплей коммуникатора, – скупо ответила Тимм, а затем всё-таки решила пояснить, – Ну, это такой прибор для общения, но еще и с возможностью видеть собеседника. Как телефон с телевизором, только без самого телевизора. Да и без телефона, собственно.
– Ого, – пони присвистнула, – А разве так бывает?
– Это, м-м… секретная технология, – рассказывать про подарки из будущего совершенно незнакомой поняшке она не посчитала разумным. К чему ей эта информация? – У меня подруга занимается различными новшествами и подарила мне одно из своих изобретений, чтобы оставаться на связи.
– Здорово. Приятно слышать, что где-то в Маханхолле занимаются инновациями, – кобылка на секунду задумалась, а потом спросила, – А что там показывают? Ну, на этом твоем «телевизоре».
– Подойди, посмотри, если хочешь, – пожала плечами Тимм.
– Конечно, хочу! – воскликнула кобылица, – Но не могу…
– Почему же? – не поняла Тимм.
– Потому что я не могу встать с койки. Я – «лежачая», понимаешь?
– А, ну да… Извини, что глупость сморозила. Я ведь и сама лежу уже столько дней, не поднимаясь.
– Ну, тебе хотя бы в перспективе удастся это сделать, – вздохнула пони.
– А тебе разве нет? – Тимм на всякий случай взглянула на кобылку. Вроде обычная лошадка, хоть и в бинтах.
– Не думаю, – ответила она, – Меня, кстати, Санлайт зовут.
– А меня Тимм. Будем знакомы. Так что с тобой приключилось, Санлайт?
– У меня ноги больные. Гниль копытная, мокрец или что-то такое… Честно сказать, я очень не люблю слушать про свои диагнозы, поэтому не запоминаю их. Началось это еще два года назад, когда у меня одна нога внезапно опухла, и мне пришлось прийти в эту больницу. Думала, что просто ушиб какой-то, быстренько вылечат и домой побегу, а тут вот что оказалось. Сначала ранки маленькие начали появляться, потом гной пошел и всё дальше, дальше…
– И ничего сделать не могут?
– Нет, не могут. Второй год пытаются и всё без толку. Мало того, оно еще и на другие копыта распространяться стало. Последняя нога осталась неповрежденная, – Санлайт не вставая помахала ей одним передним копытцем, – но и та уже беспокоит не первый день.
– Болит?
– Угу, – кивнула Санлайн.
– Бедняга.
– А у тебя что? – после небольшой паузы спросила пони.
– Меня ножом в грудь ударили, – максимально коротко ответила Тимм.
– Ого. Значит, тебе дико повезло, что ты выжила. Ралкин рассказывал, что ножевые ранения в торс – одни из самых неприятных для лечения, потому что задевают сразу целую группу внутренних органов, и никогда не знаешь наверняка, можно ли вообще хоть как-то помочь раненому или он уже обречен.
– А ты неплохо осведомлена, – усмехнулась уголком рта Тимм.
– Хи-хик. Нет, я просто повторяю то, что мне рассказывают. А так как общаются со мной в основном медицинские работники, вот и получается, что знаю я только про различные болячки и травмы. Не лучшие темы для разговора, понимаю, но какие есть.
Тимм посмотрела на неё и улыбнулась. Славная пони. Уже по голосу было понятно, что она добрая и безобидная лошадка. Жаль, что её постигла столь незавидная участь.
Полежав еще немного, Тимм все-таки решила попробовать подняться. Сначала вытянула ноги и немного подвигала ими в воздухе, затем раскачалась на пружинистой койке и сделала рывок. Боль в груди случилась неимоверная, – аж потемнело в глазах, – однако, после одного сильного колика, всё стихло. Покачиваясь, она на некоторое время застыла в одном положении, глядя под себя.
– Как ты Тимм? – спустя какое-то время поинтересовалась её соседка по палате.
– Приемлемо, – еще раз проверив свое состояние, ответила Тимм и сделала несколько неуверенных шагов вперед.
Да уж. Совсем не те ощущения, которые были во снах. Она чувствовала каждый затекший мускул в своем теле. Чувствовала, как хрустели суставы, и как на каждое движение реагировала её голова. Как будто бы мозг её сейчас ничем не фиксировался и мог просто вывалиться из черепной коробки и упасть на пол, если она двинется слишком резко. Но с другой стороны большинство из этих неприятных ощущений со временем стихли и, вот уже она пусть и не быстро, но все-таки прошлась по палате от одной койки к другой.
– Ура-а-а! – порадовалась за неё Санлайнт, – Ты можешь ходить! Только будь осторожна, а то вдруг повредишь себе чего.
– Постараюсь, – пробормотала Тимм, после чего подошла к своей собеседнице и аккуратно села на свободную койку напротив неё.
Надо сказать, выглядела Санлайт достаточно симпатично. Даже и не скажешь, что пони два года лежит, не вставая с пастели. Судя по внешнему виду, ей от силы было лет пятнадцать. Молоденькая, стройная, почти что белая пони, с темно-серой гривой и оранжевыми яркими глазами. Как и говорила Санлайт, три ноги её были плотно замотаны в бинт от путового сустава до копыта, и лишь одна – правая передняя, оставалась пока свободной от перевязки, однако и здесь некоторую одутловатость можно было заметить даже невооруженным взглядом. Другой её весьма интересной особенностью было то, что она, при всем при этом, являлась самым настоящим единорогом.
– Так ты единорог? – глядя на лоб кобылки удивилась Тимм, – Они же вроде как в тридцать шестом все вымерли, разве нет?
– А меня в тридцать шестом еще на свете не было, – улыбнулась пони, – Нет, мой рог это просто рог. Достался от кого-то из дальних предков, ведь мои мама с папой были обычными земнопони и никакой магией не занимались.
– И он не рабочий?
– Думаю, что да, – неуверенно пробормотала пони, – На самом деле, я даже не пробовала ни разу его активировать. Да мне и некому было рассказывать, как это делается.
– Тогда как ты… – Тимм окинула взглядом уйму рисунков, которые окружали кровать кобылицы и всю противоположную стену, – Или это кто-то другой рисовал?
– Хех, нет, это мои рисунки. Я их копытами рисую, как и все, – после чего, чтобы продемонстрировать способ, пони вытащила из-под подушки листок бумаги, а затем вставила в ямку на копытце карандаш и быстренько изобразила улыбающуюся рожицу, – Видишь? А теперь показывай скорее, что это за штука у тебя светилась.
– Ах, ну да.
Тимм придвинулась поближе к собеседнице и активировала голографическую панель. Просто экран с информацией, но сколько эмоций он вызвал у поняшки. Во все глаза глядя на висящую в воздухе желтоватую голограмму она аккуратно потянулась к нему ногой:
– Это ведь не опасно? – на всякий случай уточнила она.
– Насколько я знаю – нет.
Поводив по ней из стороны в сторону, она оставила голограмму в покое и благоговейно произнесла:
– Классно. Никогда в жизни ничего подобного не видела. И светится так красиво. А как ты на нем что-то смотришь?
– Переключаю силой мысли, или же просто проводя копытом по нужному месту. Вот так, – чтобы продемонстрировать что-то более интересное, чем экран с сообщениями, Тимм открыла историю её переписки с Тиммерлин и увеличила присланное ею когда-то изображение с далёкой звезды. Если Санлайт так сильно поразило изображение обычных табличек, то виды других планет должны были просто шокировать пони. Но этого почему-то не произошло. Вернее, пони была поражена, но ничуть не больше, чем до этого, – Ну как? Видно что-нибудь? – на всякий случай уточнила Тимм.
– Ага. Все желтое и в полосочку, – ответила пони, – Очень круто, хоть и непонятно.
– То есть тебе совсем не видно, что происходит на экране?
Точно. Она ведь и сама ничего не видела, когда прибор висел на шее Тиммерлин. Досадно. Значит посмотреть на другие планеты кобылке, увы, не светило.
– Нет, видно, почему же? Вот тут что-то двигается… – внимательно вглядываясь в голограмму, пробормотала Санлайт, – А что, разве еще что-то должно быть?
Прежде чем Тимм успела ответить ей, дверь в палату отворилась и на пороге застыла знакомая ей рыжеволосая медсестра:
– Так, я не поняла. Это что за своеволие, тринадцать семьсот восемнадцатая?!
Она всегда была грубой. Как будто бы обозленной на весь мир за что-то. Но на этот раз, пожалуй, гнев её был оправдан. Ей не стоило вставать.
– А ну марш в свою койку!
Тимм кое-как поднялась и доковыляла до кровати, после чего заняла свое место. Все это она делала под пристальным взглядом медсестры, которая не сдвинулась с места, пока всё в палате не вернулась к привычному виду.
– Доктор Теннер распорядился, чтобы ты лежала в кровати, а не шарахалась по палате, ясно? Еще раз увижу такое и попрошу у него ремни, – после чего, быстро потеряв к ней всякий интерес, она подняла свой таз с тряпками, подошла к Санлайт, и совсем уже другим голосом спросила, – Лучик, с тобой все в порядке? Она тебе ничего не сделала?
– Со мной все хорошо, миссис Донат. Мы просто разговаривали.
– Будь осторожна с ней, дорогая. Не знаю, зачем доктор Теннер вообще поместил сюда эту сумасшедшую. Таким как она на фабрике особое место должны выделять, а не медицинскую помощь оказывать в нашей больнице.
– Да нет, она нормальная. Вроде бы, – неуверенно вступилась за неё кобылка.
– Ага, видела я эту «нормальную», – скривилась медсестра, – Содрала кожу с живого пони, вымазалась в его крови, а потом бошку себе расшибла.
– Эй, вообще-то там все совсем по-другому было! – возмутилась Тимм.
– Я не с тобой разговариваю, тринадцать семьсот восемнадцатая! – рявкнула миссис Донат, а затем посмотрела на ногу Санлайт и осторожно надавила копытом на надувшийся участок, – Болит?
– Угу, – кивнула Санлайт.
– А что доктор Ралкин говорит? Он смотрел тебя сегодня?
– Вчера смотрел. Вколол лекарство и сказал, что почти уверен, что стало чуть-чуть меньше.
– То есть может быть будет не так, как с другими ногами?
– Может быть. Надеюсь на это.
Продолжая задавать ей какие-то малозначимые вопросы, медсестра сначала развесила вдоль изголовья соседней койки свежие бинты с запахом какого-то антисептика, а затем приступила к развязыванию старых. Спустя какое-то время Тимм почувствовала жуткий, тошнотворный запах гнили. Она уже ощущала его раньше, но не знала, откуда он появляется, теперь же, заняв удобное положение на своей койке, она могла видеть, что исходит он из жутких увечий на ногах Санлайт. Глубокие и большие провалы почти полностью покрывали её копыто в области сустава и из каждого из них словно какая-то неаппетитная красноватая каша вытекал гной. Жуткое зрелище. Видя, как несчастная пони морщилась всякий раз, когда медсестра Донат начинала вычищать эти раны, Тимм даже немного передергивало. Сложно было представить какую боль она испытывала при этом, а ведь процедура явно обещала затянуться надолго.
– Щ-щ-щ, терпи, дорогая. Ты ведь сильная пони, – ободряюще улыбнувшись ей, произнесла медсестра, – Лучик, если хочешь, можем пока другой ножкой заняться, а эта пусть отдохнет? Хочешь?
Санлайт отрицательно покачала головой.
– Значит, закончим с этой. Я постараюсь поаккуратнее.
Хотя вряд ли это было возможно. Судя по всему, процедура заключалась в том, чтобы удалить из ран всю образовавшуюся там жидкость, а также отделить омертвевшую плоть до появления розоватого мяса и кости, после чего миссис Донат заливала туда какой-то раствор из приготовленных заранее ампул и переходила к следующему отверстию. И лишь когда каждое из них было обработано, она взяла бинт и перевязала ей ногу сверху, закрыв все жуткие зияющие отверстия под стерильной белой повязкой.
– Отдохнем? – предложила она.
– Да, пожалуй, – кивнула пони.
Отодвинув в сторону тазик с окровавленной водой и использованными бинтами, полнотелая медсестра разместилась поудобнее, и негромко произнесла:
– Ралкин на днях хвастался, что прочитал в книжке про еще один рецепт лекарства. Он все бактерии убивает, даже те, что глубоко засели и вообще очень хорошо лечит копытную гниль. Он уже заказал нужные компоненты на складе, обещали поискать.
– Здорово, – как-то без особого энтузиазма ответила Санлайт.
– Еще бы! Вроде как он даже суставы как-то тонизирует, чтобы они отрастали. Так что, Лучик, вполне возможно, что скоро ты у нас на ноги и поднимешься.
Больная улыбнулась. Но было в этой улыбке и что-то такое, что навевало тоску. Судя по всему это был далеко не первый «новый рецепт лекарства» которым её обещали поднять на ноги.
– Рисовала что-нибудь?
– Ничего почти. Только пару набросков, – пони быстренько поводила копытцем под подушкой (под которой очевидно скрывалось большинство её творческих принадлежностей) и достала оттуда несколько листков. Медсестра поблагодарила её и принялась их разглядывать.
– Ого, какие же это наброски? – присвистнула медик, – Это же самые настоящие картины!
К слову, рисовала поняшка действительно хорошо, и даже Тимм, не обладая особыми познаниями в этом деле, была впечатлена её работами.
– Это у тебя ферма? – спросила миссис Донат, повернув к ней один из рисунков.
– Ага, – кивнула Санлайт.
– Прямо как у моих родителей была. Даже беседка перед участком есть.
– Так я её с ваших слов и рисовала, миссис Донат. Это ваша ферма.
– Вот как? Очень похоже получилось, спасибо. Не думала, что когда-нибудь увижу её снова. А это что?
Она протянула ей другой рисунок, глядя на который пони немного покраснела и хихикнула:
– Это доктор Занг. Только ему не показывайте, пожалуйста.
– Ха-ха-ха, а что – похож. Но за шляпу он бы на тебя действительно обиделся.
– Не, ну а зачем он её носит в больнице? Глупо же выглядит.
– А кто ж его знает, – она еще раз посмотрела на предыдущую картину, – Но ферма отличная. Лучик, ты не будешь возражать, если я её себе возьму? Повешу в ординаторской, будет мне о доме напоминать в свободное от работы время.
– Ой, пока, наверное, рано. Я её не дорисовала даже, это набросок только.
– А мне и такой нравится.
– Тогда… Тогда ладно.
Еще немного посидев, миссис Донат поинтересовалась, готова ли Санлайт продолжать и, получив утвердительный ответ, вернулась к работе. Далее пошла вторая нога, третья. Все то же самое. Каждая ранка должна была быть тщательно вычищена и подготовлена к перевязке. Иногда Санлайт, – или «Лучик», как её все время называла заботливая медсестра, – начинала украдкой плакать или просила ненадолго прерваться, но её сложно было в этом винить. Даже не будучи в подобной ситуации Тимм прекрасно понимала, насколько эта процедура может быть болезненна, особенно для ребенка. Даже несмотря на то, что ей эти муки, похоже, приходилось терпеть едва ли не каждый день.
По прошествии полутора часов, всё было кончено. Все бинты заменились на свежие, равно как и подушка и наволочка, больная была приведена в порядок и даже умылась из таза с чистой водой, а на небольшой тумбочке перед её кроватью появился скромный, но питательный завтрак.
Пришло время и другой пациентке получить свою долю внимания.
Как только медик отошла от койки Санлайт, лицо её вновь сменилось на привычную для Тимм гримасу отвращения ко всему окружающему. Брови её нахмурились, взгляд погрубел, а доброжелательная улыбка исчезла, будто её и не было.
– Ты чего зубоскалишь, тринадцать семьсот восемнадцатая? – разместившись перед её койкой, проворчала миссис Донат, – Тебе смешно?
– Разве я?.. – поймав себя на том, что и сама не заметила, что улыбается, Тимм поспешила сменить выражение лица на более постное, – Извините.
– Голову подними.
Тимм выполнила требование, после чего медсестра принялась разматывать перевязку, позволив запарившейся под ней коже получить хоть немного прохладного свежего воздуха. Когда они дошли до нижних слоев, ей пришлось отдергивать прилипший бинт – не самая приятная процедура, особенно когда её делают, кажется, с расчетом принести как можно больше страданий пациенту. С другой стороны, кроме как рывком этот бинт вряд ли можно было снять и благо, что всё закончилось быстро. Обработав ей лоб антисептиком, миссис Донат взяла в копыта свежий бинт и сделала ей новую повязку.
– Теперь на бок.
Тимм послушно легла на бок и ей начали разматывать вторую перевязку. В том месте, где в неё когда-то вонзили нож.
– Я могу подняться. Так вам удобней будет бинт разматывать, – предложила пони.
– Лежи, давай, – недослушав, отрезала медсестра и продолжила делать перевязку привычным для неё способом, – Меня не волнует, чего ты там можешь…
Вновь у Тимм появилась возможность недолго посмотреть на то, что безумный маньяк по имени «доктор» сделал с её телом. Хотя, надо признать, выглядело место удара вовсе не так страшно, как раньше. Крови почти не было, а глубокое отверстие превратилось в небольшой шов, с немного синеватыми влажными краями. Всё самое страшное осталось под ним.
– Шею.
Пони отвела голову в сторону и в расположенную на шее вену вонзилась большая игла. Быстро и без лишних телодвижений. Надо признать, специалистом эта крупная рыжегривая кобылица была весьма неплохим и точно знала, что она делает. Дождавшись появления струйки темной крови, медсестра подцепила прозрачную трубочку с каким-то питательным раствором в капельнице и опустила её. Когда кровь заполнила шланг, выгнав остатки воздуха, она подняла капельницу повыше и замерла.
– Сегодня Ралкину скажу, что ты по палате ходила, пусть тебе обычную еду выписывает, нехрен на тебя физраствор переводить.
– Думаю, в этом есть смысл, – согласилась Тимм.
– Думаешь? – миссис Донат скривилась, – Хах, об этом не тебе думать, тринадцать семьсот восемнадцатая. Ты уже свое всё «надумала».
– Извините.
– Молча лежи.
Спустя какое-то время весь физраствор попал внутрь, а потому игла покинула её тело. Затем медсестра заменила постельное белье, но умыться почему-то не позволила, сославшись на то, что в её перечне процедур умывание пока не прописано и если она хочет это изменить, то пусть обращается к Ралкину или Теннеру, но никак не к ней. Закончив все свои дела, Донат собрала свой инструмент, грязные тряпки, тазы с водой, и, не сказав больше ни слова, покинула помещение.
В палате на долгое время воцарилась тишина. Судя по всему, вымотанная после болезненных процедур Санлайт предпочла вздремнуть, да и Тимм пока не готова была возвращаться к разговорам. Свежее постельное белье и на неё подействовало убаюкивающе, хотя, возможно, все дело было в том, что в физрастворе имелось какое-то успокоительное, которое заливали, чтобы пациенты меньше двигались и больше спали. Кто знает? Уж явно не она.
Определить время суток, когда в палате всегда горел свет, а снаружи всегда было черным-черно, вряд ли было возможно. Разве что в коридоре за дверью в определённый момент замолкли все звуки, кроме периодического цокания одиноких копыт дежурного врача. Наверное, наступила ночь. Но Тимм это не слишком заботило. Уже не один час пони лежала, уткнувшись в разноцветные голографические панели, которые одна за другой сменяли друг друга по велению её мыслей и иногда копыт.
– Ну, же! Пожалуйста, ответь мне, – сквозь зубы бормотала пони.
Писать сообщения она пока не умела, но вот кнопку звонка, с помощью которой она всегда могла выйти на связь со своей подругой она знала хорошо. И она точно не могла ошибаться, раз за разом кликая на зеленое изображение телефонной трубки напротив картинки с вечно позитивной физиономией Тиммерлин. Правда сейчас, ответной доли позитива Тимм от созерцания этого изображения не получала. Ей было обидно. За сегодняшний день она уже раз сто пересмотрела все имеющиеся у неё сообщения, и среди них не было ни одного с беспокойством о её здоровье. Там вообще ничего не было от её подруги. Более того, она не отвечала на её звонки и если ранее пони слышала хотя бы гудки, которые, как и современные стационарные телефоны, сигнализировали о том, что адресат слышит звонок, то сегодня не было даже и их. С момента её пробуждения коммуникатор выдавал сообщение о какой-то ошибке связи и более ничего. Но Тимм не оставляла попыток. Снова и снова она нажимала на заветную кнопку в расчете, что, может быть, на этот раз Тиммерлин все же сжалится и ответит ей. Но этого не происходило.
– Дьявольщина! Ну почему ты так со мной поступаешь!?
– А мне родители запрещали чертыхаться, – негромко заметила соседка по палате, позволив Тимм ненадолго отвлечься от своего занятия, – Говорили, что таким образом ты себе беду накликаешь.
– Ага! И поэтому у тебя всё так… – захотела было высказаться рассерженная из-за впустую потраченных усилий пони, но вовремя осеклась.
– Что? – не поняла Санлайт.
– Ничего. Прости.
Тимм стало стыдно. Даже думать сказать такое пони в её положении, было гадко. Ей нужно работать над собой. Раньше она не позволяла себе оскорблять кого-либо вслух. Возможно, пережитое немного расшатало её психику, но это её никак не оправдывало. Она должна была контролировать себя. Тимм отключила голографическую панель и посмотрела на собеседницу. Санлайт, заметив, что на неё смотрят, скромно улыбнулась.
– Что-то не получается? – поинтересовалась она.
– Ага. Не могу связаться с подругой.
– Той, которая сделала этот твой телевизор? Ну и всякие другие секретные разработки тоже…
– Какие разработки? А, ну да… с ней.
– Может, она занята? Освободится и сама с тобой свяжется. А то и вообще в гости к тебе придет, это ведь лучше, чем по телефону поговорить, верно?
– Прийти – точно не придет, – покачала головой кобылица, – Она далеко живет от Маханхолла и не может ходить куда вздумается.
– Вот как? Досадно, – пони перевернулась на другой бок, – Ко мне, вот, тоже никто не приходит.
– А как же родители, друзья? – поинтересовалась Тимм.
– Первое время приходили. Год или около того. А потом почему-то перестали почти, – кобылка вздохнула, а потом поспешила добавить, – Но я не виню их, всё таки сейчас время такое, что и о здоровых думать некому, чего уж про больных говорить. Главное, чтобы с ними всё хорошо было.
– А ты что, не знаешь, как с ними связаться?
– Не-а. Телефона у родителей не было, поэтому даже с больничного я их набрать не могу. А отправлять кого-то в пригород Маханхолла за весточкой… Один раз миссис Филлиам туда сходила по моей просьбе, но как-то еще раз её просить, мне неловко. Они и так каждый день со мной мучаются.
– Да уж, не повезло тебе.
– Ну да. С другой стороны у меня за эти два года много новых друзей появилось! Даже лучше прежних, – повеселев сказала Санлайт, а затем принялась перечислять, – миссис Донат, миссис Филиам, миссис Лорисс, мистер Ралкин, мистер Теннер… Да много кто! И врачи, и пациенты. Хах, никогда бы не подумала, что мой круг общения настолько расширится, когда я стану прикована к постели.
– Ищешь во всем положительные моменты? – с улыбкой спросила Тимм.
– А почему нет? Не заболей я этой гадостью, я бы и знать не знала, что в больнице столько добрых и отзывчивых пони.
– Да уж. Добрых тут действительно много…
– Ты про миссис Донат? Поверь мне, она, на самом деле, тоже очень добрая. Просто уставшая из-за всего того, с чем ей приходится сталкиваться каждый день. Она ведь и работает в этом госпитале лет сорок уже. Почти как доктор Теннер. Они еще единорогами здесь занимались в тридцатых годах.
– Ого.
– Так что не суди её строго. Она – славная пони. Они все – славные пони. Как только ты узнаешь их получше, ты поймешь, что здесь отличный коллектив собрался. Мне все они нравятся, и я как могу, пытаюсь их отблагодарить за их труды.
– Рисуешь им картины? – догадалась Тимм.
– Ага. Это меньшее что я могу для них сделать, – пони замолчала, как будто бы подготавливая себя сказать что-то, но потом все же пересилила себя и произнесла, – Я тут и тебе кое-что нарисовала, Тимм, посмотришь? Только там пока совсем простенько! Я позже нормальную нарисую, хорошо?
– Хм, да не стоило, – пони раскачалась и вновь поднялась на ноги.
– Ой, зачем?! – возмутилась Санлайт, – Тебе же нельзя подниматься, миссис Донат сказала. Я тебе его и со своей койки показать могу.
– Все нормально. Я и сама хотела немного размяться.
Надо сказать, повторное поднятие на ноги действительно далось ей куда легче. Боли, конечно, сохранялись, но уже не такие резкие. Да она и научена уже была, как правильнее стоять и как лучше двигаться, чтобы не беспокоить свои повреждения.
За несколько шагов она вновь подошла к койке своей новой знакомой и села напротив, получив в награду небольшой лист с простеньким, но милым изображением.
На рисунке почему-то была изображена не пони, а какая-то птица с длинным тонким клювом. У неё также было двуцветное оперение, длинный хвост и грива как у самой Тимм. На голове перевязка и большие сережки, а на груди медальон, который, видимо, символизировал собой её коммуникатор. Примечательно, что, несмотря на то, что изображенное здесь существо даже не являлось пони, Тимм обнаружила поразительно сходство с собой. Глаза, какие-то изгибы тела – она была узнаваема. На рисунке словно бы была сама Тимм, но из альтернативной реальности, где все пони являются птицами. Пони улыбнулась уголком рта и посмотрела на Санлайт:
– Здорово. Но почему я – птица?
– Это сорока. Я читала про них в детстве, и ты у меня почему-то именно с ними ассоциируешься. Надеюсь, это тебя не обидело.
– Нет, ни капли. Но все-таки, почему именно с ними?
– Ну, они любят всякие блестяшки и их часто представляют эдакими «модницами». А у тебя красивая грива, на тебе все еще видно остатки косметики на глазах и губах, да и серьги эти. Я первый раз встречаю пони, которая носит серьги.
– Серьги? Я ношу серьги?
Тимм подвигала ушами и только сейчас обнаружила, что на её ушах все еще болтаются те золотые обручи, которые она себе когда-то нацепила. Неужели она так их и не сняла? Она попыталась вспомнить делала ли она с ними что-нибудь, но так и не смогла. Либо Тиммерлин так над ней подшутила, либо она действительно таскается с ними с того самого дня, когда Саллют и Батлер понесли заслуженное наказание. Она потянулась к ним, но Санлйат запротестовала:
– Не надо! Оставь их, пожалуйста, они действительно тебе идут. Давай я выброшу этот рисунок, он плохо получился! Я лучше другой нарисую.
Пони потянулась за изображением, но Тимм не решилась ей его отдавать.
– Все нормально. Мне нравится, как я тут выгляжу. Спасибо.
Она добродушно улыбнулась. Они еще немного поговорили на отвлеченные темы, после чего Тимм пожелала ей спокойной ночи и направилась к себе. Ночью правильнее было спать и восстанавливать силы, а не шарахаться по палате. Вот только сон все никак не хотел приходить к ней, и пони продолжала раз за разом возвращаться к мыслям о том, что она больше месяца ходила в странном виде, и никто ей так ничего и не сказал. Всем настолько наплевать? Она ведь и на работе была после этого, и в трамвае ездила. Она видела немало пони, но никто ей ничего не сказал, до этой, казалось бы, случайной беседы. Да и сама она совсем забыла о таких, казалось бы, базовых вещах. Смыть косметику, снять серьги. Это должно было быть очевидно! Как запирание двери на ключ или подмывание после похода в туалет. А есть ли еще вещи, о которых она забыла, но никто ей о них не напоминает? Просто посмеиваются украдкой, видя размазанную по лицу косметику или некстати висящие сережки…
Забавно, что этот не слишком важный вопрос так и не дал ей сомкнуть глаза этой ночью.