Виноградная долина

Часть Первая

Доски на веранде тихо проскрипели под моими копытами. Казалось, дом стоит тут с незапамятных времён и у него наверняка есть какая-нибудь история. Но нет. Никакой истории. Лишь краткая присказка длиной в несколько лет. Здесь, конечно, произошла пара удивительных вещей. Я сделала тут первый шажочек. По тем самым скрипучим доскам. Сказала своё первое слово. Папа. Мама тогда обиделась. Я тут смеялась, читала, плакала. Столько эмоций и переживаний. Столько разных слов.

Только вот, думаю, мало кому интересен мой первый шажочек.

Этот дом ещё не успел стать историей. Возможно, однажды тут произойдёт нечто необычное.

Если и говорить о необычном, то, наверное, нашу жизнь, что устоялась, будто лесное озеро, всколыхнёт приезд гостей. Виноградник родителей был чем-то вроде достопримечательности. Подобных вещей вообще мало в Эквестрии, а тут ещё такая известность. Так что порой к нам приезжают разные в какой-то мере интересные, а в какой-то мере чудные личности.

Мэр Понивилля. Достаточно, на мой взгляд, видная особа. Приехала к нам с визитом под предлогом помощи развивающемуся поселению. Хах. Они с мамой все вечера напролёт пили виноградный сок, медленно опустошая бокалы и разговаривая о нашем, кобыльем. Часто вздыхали, а я крутилась около ног, пытаясь найти для себя хоть щепотку полезной информации.

— Все жеребцы – козлы! – заявила статная кобыла в очках.

— Ох... – вторила ей моя мама.

После этого к нам гостить приехал странный жеребец. Они сидели с отцом в креслах и разговаривали об этих нудных жеребячьих делах. И с каким же напыщенным видом они это делали. Ну, правда! Такие вычурные термины. Уверена, они также секретничали, как моя мама и мэр. Просто когда кобылки заходили в комнату они притворялись, что обсуждают... Эти... Дифференциалы. Ага. И уж точно, как только мы уйдем, начинали откровенничать.

К нам также приезжали принцессы. Я это смутно помню. Видимо из-за того, что они решили не оставаться с ночёвкой. Приезжали единороги с учёными степенями. Они трогали наш виноград! И изучали! Ещё нас посетила та самая Эпплджек, что спасала Эквестрию. Яблоки у неё в крови. Думаю, ей было больно смотреть на поля, усаженные ягодками. И я наконец-то узнала, почему она честная. Дело не в том, что она постоянно говорит правду (хотя думаю, что и это она тоже делает), главное быть честным с собой. Её искренность буквально чувствовалась. В каждом движении и слове. Будто яблоня. Такая живая и настоящая.

Совсем недавно гостил исполнитель авторской песни. Он был немного необычным. То есть. Было что-то такое. Когда он разговаривал, он улыбался, потом усмехался и после грустно вздыхал. Затем разговор продолжался в обычной манере. Никто не замечал этого, кроме меня или не придавал значения. Помню, на небе уже показались звёзды. Он сидел в кресле на веранде и бренчал на своей гитаре. Тихо. Чтобы никому не мешать. А затем заиграл. Это было уже не просто бряканье, а настоящая мелодия. Мелодия, что только что родилась. Под звёздами, под шелест листов винограда. И я! Я была рядом, стояла, застыв около двери, боясь пошевелиться. И плакала. Почему-то так грустно было.

Сегодня к нам приедет целая семья молодой и талантливой, как мне сказали, художницы. Я даже не знаю, чего ожидать. В последнее время приезды гостей мне разонравились. Постоянная суета. И это стало наигранно. Маме совсем не нравится возиться с посудой, а меня уже начало раздражать, что кто-то нарушает мой покой. Ещё примерно год назад меня прямо таки бесили эти незваные жильцы. Теперь просто находит инфантильность. Раньше это было нечто магическое. Будто путешествие. Что же со мной случилось?

— Вон они. — сказала мама, протирая тарелку, — Ну и поклажи у них.

Рядом с моим папой шёл жеребец. Фигура у него была не коренастая и не худая. Углы тела подточены, как у статуи. За ним тянулся, спотыкаясь о неровности пыльной обоз с той самой поклажей. Там наверняка была одежда, личные вещи, возможно, постельное бельё. Но над всем этим возвышалось нечто интересное. Что-то странное, похожее на доски было укрыто плотной тканью и связано тонкой верёвкой. Рядом гарцевала кобыла в широких солнечных очках. Она что-то оживлённо рассказывала моему отцу.

Позади них в дорожной пыли таилась фигура пони. Та самая художница. Заметить её было сложно. Только подходя ближе силуэт начал обретать очертания. Она шла, высоко подняв голову, аккуратно... Правильно. Окружающая природа явно заинтересовала её. Она не разевала рот, и глаза не были округлены в удивлении. На лице не было даже восхищённой улыбки. Кобылка лишь внимательно изучала виноградники, горы и леса. Выражение мордочки у неё было как при чтении справочника.

Долгое приветствие, смущение, тёплые слова. Помогли расположиться путникам, дали им отдохнуть. Как и всегда, когда все эти «процедуры» были окончены, наступил вечер, а с ним и время торжественного ужина. Мы не просили ни о чём наших гостей, однако с пустыми копытами ещё никто не приезжал. И как же я любила кушать привезённые вкусности. Порой это были фирменные блюда, порой экзотичные фрукты, а сегодня нам привезли Толл Тэйловских сладостей. Позолоченные ниточки связывали прозрачные пакетики, в которых таилось угощение.

Мы сразу же выставляли виноград и сок. Наше богатство. Именно его сейчас обсуждали за столом.

— Ох... – мама художницы, звали её Постьюр, сейчас закатывала глаза от удовольствия. Смакуя каждый глоток, она то и дело охала и ахала. И было сложно догадаться, понравился ей сок или она считала нужным польстить нам. Или же ей понравился сок, и она решила польстить нам.

 — Этот сорт действительно хорош. — Бэниан, отец художницы. Был угрюмо молчалив и вежлив. Как, собственно, и большинство взрослых жеребцов. Порой в нём проскакивала искорка доброты, и всё-таки, за этой каменной стеной отстранённости разглядеть подобные вещи было сложно.

— Это о нём сейчас все говорят? – подхватила разговор Постьюр. Она очень часто интересовалось, однако это не раздражало. Наоборот становилось тепло от подобного интереса.

— Да, — ответил мой отец. – В конце лета планируем сделать презентацию.

— Жаль, мы не сможем остаться. — очень эмоционально расстроилась Постьюр, — Вы на славу постарались.

— На самом деле, это вырастила наша дочь, — заметила мама мягко.

Постьюр поперхнулась и растерянно схватилась за сердце. Художница, что до этого тихо сидела в отчуждении в тенях от абажура лампы, округлила глаза. Ушки её дёрнулись в сторону разговора. Повисла затяжная пауза, во время которой все уставились на меня.

— Ха! Да. Эх... – глупая улыбка положение не спасала, — Мам, ну зачем? – тихо прошипела я.

— Хотя бы нашим гостям можно похвастать, какая у меня дочь? — о мам. Какой стыд.

— Об этом в газетах не писали, — подхватил Бэниан, — А ведь какая неожиданность! Малютка вырастила самый популярный сорт!

— Она не любит об этом говорить. — отца, похоже, этот разговор не интересовал. Или он просто виду не подавал. Пережёвывая морковь, он спокойно проговорил, — Глупая ещё. Молодая.

— Милая, зачем так скромничать? – поинтересовалась Постьюр.

— Да я... Это обычный виноград. Пони почему-то шумиху подняли.

— Обычный? – нервно переспросила художница. Разговаривала она мало, и было непривычно её услышать. Голос был тихим и аккуратным. Приходилось прислушиваться, чтобы узнать, что она сказала.

— Ну да, — честно сказать, мне даже стало страшно от столь укоризненного взгляда, — Такой же, как и другие. Ничем не примечательный.

— То есть, по-твоему, каждый виноград имеет такой чудный вкус? – только мне хотелось ответить, как она перебила меня. Похоже, вопросы были более риторическими, — И из каждого винограда получается такой сок, что при каждом глотке чувствуешь, как тебя наполняет сам вкус природы. Будто прохлада океана в стакане.

— Ну это уже слишком пафосно! – отшутилась моя мама.

После этого наши родители продолжили разговор на другие более общие темы. Художница же опять скрылась в тени, изредка сверкая глазами. Она обиделась? На что? Это же не она вырастила виноград.

Чем дальше заходили разговоры, тем сложнее и утомительней их было поддерживать. Затем наконец-то пошли интересные истории. Когда доходила очередь до нашей семьи, я обычно в подробностях освещала самые увлекательные моменты нашей жизни или постоянно дополняла одного из родителей, при этом перебивая. Чем старше становилась, тем меньше было ярких подробностей. Больше едких и зачастую неуместных комментариев. За недавнее время я предпочитала вообще молчать, если это конечно не была какая-нибудь особенно любимая мной история. Сегодня были причины молчать более веские, чем обычно. Что-то было не так. По-другому. Всё не могла перестать думать, о том, чем же расстроила единорожку. Всё запуталось, когда мы пошли смотреть её картины.

— Ваша дочь такая же застенчивая или всё-таки признаёт авторство? – улыбнулась моя мама.

— Признаёт. Хоть и выкабенивается.

В отличие от меня единорожка реагировала спокойно, просто шла в свою комнату, устремив взгляд вперёд. Мы выделили ей кое-что нечто студии. Сложно назвать её как таковой. На самом деле это был просто сарай. На полу, точнее сказать на земле лежало сено. Кровать была старая с отваливающейся ножкой. И, тем не менее, художница была более чем довольна своему временному жилью. По-моему. Не берусь утверждать точно. Она даже улыбнулась, зайдя сюда. Сердечно поблагодарив моих родителей, она принялась распаковывать вещи, перед тем как пойти ужинать. Теперь, когда она закончила, перед нами предстало четыре мольберта, прикрытых тканью. Это и были те, как я подумала, доски.

— Сразу хочу предупредить, что работы не закончены, — начала она правильно и спокойно, как обычно. И в ней абсолютно не было волнения. Причём и самоуверенности тоже не было. Безэмоционально единорожка телекинезом приоткрыла картины.

Пейзажи. Три картины с разными временами года. Осень. Алея золотистых деревьев на фоне многоэтажных офисных домов. В ней не было, честно сказать, чего-то необычного. Обычный пейзаж, но как же он был прорисован. Издалека мне показалось, что это фотография. Каждое касание кисточки было настолько плавным. Все краски с точностью сливались в одно изящное полотно.

Зима. Застывшее озеро. Пару сугробов. И все оттенки белого! Так точно и правдиво передано окружение. Это казалось невозможным. Но вот! Я смотрю и вижу, что так и есть. Без сомнения, она написала эти картины. Как же удивительна её техника.

Весна. Как и подобает этому времени года, на картине бурно разыгрывалось действие. Текут многочисленные ручьи. На дереве появляются почки. Солнышко поблёскивает на воде. Дождик капает тихонько на лужи. Только всё это застыло. Идеально застывшая картинка. Не чувствовалось того самого движения, что было нарисовано на картине.

Художница в то время, как мы все восхищались её умению рисовать, терпеливо складывала и свёртывала ткань, что укрывала мольберты. Она даже не посмотрела на нашу реакцию.

Мои родители и я обсыпали единорожку комплиментами. Вежливая улыбка держалась на её мордочке всё это время и лишь затем, когда мы закончили хвалебные речи, она холодно сказала.

— Спасибо за приятные слова. Для меня это много значит.

Родители тут же побрели дальше сидеть за столом, а художница, что упорно складывала ткань, также аккуратно развернула её и начала прикрывать мольберты. Осталось только лишь четвёртое, пока что пустое полотно.

— Это для летнего пейзажа?

— Ты права, — вздохнула она, — остался последний, — кобылка меланхолично взглянула на свои работы. Они уже были прикрыты, однако видимо, вспоминая все усилия, затраченные на эту внушительную работу, в сердце художницы что-то всё-таки трепетало.

— Что планируешь нарисовать? – поинтересовалась я.

— Не знаю. Наверное, виноградник. Желательно на фоне лесистого холма. – механически говорила она, — Родители сказали, это довольно красиво.

— Эм... Как-то неудобно просить. Просто мой виноградник, как раз-таки на фоне скалы. Там ещё маленькая тропка, ведущая наверх горы. Это конечно лишь, на мой взгляд, но там так красиво! – единорожка заинтересованно взглянула на меня, — Ты могла бы поглядеть на это место? Может тебе понравится и ты...

— Ладно, нарисую твой виноградник.

— Правда?!

— Да. Мне по большому счёту всё равно.

— Спасибо, — несмотря на некий холод от неё, было приятно, что она так быстро согласилась. Художница продолжила упаковывать картины, а я так и застыла, боясь обнять её.

— Меня зовут Берри Панч.

— Тассель.