Fallout: Equestria Harbingers
Часть Вторая
Перед нами предстало шокирующее зрелище. Эпплджек, собрав всю скопившуюся боль, кричала и заставляла Флаттершай и меня реанимировать жертву зебринского снайпера. Тело так и не убрали со ступеней, ведущих к замку. Министр технологий просто не подпускала никого кроме нас. Королевские медики должны были подоспеть вот-вот, однако их всё не было.
Эфорт благополучно свалил собирать информацию. Жеребец оставил меня почти незаметно. Шепнул на ухо: «Скоро буду» и скрылся в толпе. Он ничем не мог помочь, на самом деле. Опросить принцессу Селестию это лучшее, что он мог выжать из данной ситуации.
Эпплджек упала на пол и схватилась за голову копытами, вырывая прядки гривы из скромно заплетённой косы. Затем она резко поднялась: бежевое пальто смялось, шляпа осталась лежать на земле. Потом она осмотрела Макинтоша, чьи мёртвые глаза устремились туда, где прятался снайпер, которого лишь Биг Мак и смог разглядеть. Жеребец доблестно прикрыл собой принцессу в самый последний момент. Флаттершай поддалась отчаянию своей подруги и в слезах приступила к реанимационным предприятиям. Она мельком кивнула мне. Кажется, пегаска узнала меня, что не так уж и маловероятно. Я с ней общалась и виделась регулярно. Министр часто навещала лабораторию мегазаклинаний и приветствовала меня. Пару раз спускалась в отделение скорой помощи, однако к тому времени мы старались не смотреть друг другу в глаза, и если уж она говорила со мной, то было это до ужаса неловко. После того, как закончился проект мегазаклинаний, всё было ужасно неловко.
Все были шокированы. Происходившее здесь в данный момент – это действительно история. История совсем неожиданная и непредвиденная в прямом смысле этого слова. И бесстыжие газетчики попытались воспользоваться этим. Пара гвардейцев сдерживала их, но вспышки фотоаппаратов прорвались сквозь королевскую охрану. В любом случае, у них не получится скрыться ни за одной жёлтой страничкой, когда министерство морали их нагонит.
Задние копыта были в крови Биг Мака: пришлось буквально топтаться в алой жиже. Ещё бы немного, и Селестия была бы мертва. Обычный пони не смог бы что-нибудь сделать, но жеребец комплекции и роста Макинтоша смог спасти её.
Наконец-то показался Эфорт. Он шёл рядом с внезапно появившейся Пинки Пай, и их обоих отчитывала принцесса Луна. Розовая пони держалась профессионально. Что произошло с ней несколько минут назад — видимо, останется тайной. Никто не знал причину, по которой она предвидела столь продуманную попытку уничтожить Кантерлот, но при этом внезапно прохлопала снайпера, подобравшегося к замку.
Суровое лицо принцессы луны смягчилось при виде Эпплджек.
— Дитя, — обратилась к ней правительница.
Министерская кобыла кричала наперебой едва связанные фразы. Успокаивать пони в таких ситуациях — вещь до предела сложная. У меня за всю жизнь так ни разу и не получилось.
Принцесса Луна укрыла её крыльями и обняла. Крики Эпплджек угасали в толще перьев, до тех пор, пока не шум толпы не стал громче звучать в моей голове, нежели страдания Эпплджек обличённые в звуки.
Флаттершай отодвинулась от тела Макинтоша. Сердце мы так и не запустили, а углекислый газ был беспомощен. Головной мозг, может, играет не столь значительную роль в вегетативной нервной системе как спинной, но всё-таки без него лёгкие работать отказываются.
— Хэйфилд.
Сердце ёкнуло от голоса Эфорта, внезапно оказавшегося у меня за спиной.
— Тихо, тихо, — прошептал он, — Не хватало, чтобы ещё ты копыта отбросила.
Флаттершай кинула на нас странный взгляд. Смесь вины и строгости. Последнее столь редко можно было увидеть в её взгляде, что мне стало не по себе.
— Осмотри труп. Узнай, откуда стрелял снайпер.
— Он ещё может, выжить, — я смущённо подняла глаза в сторону Флаттершай.
— Ну, неувязочка вышла, — без зазрения совести бросил Эфорт.
Жеребец кинул окурок в кровь. Мы с Флаттершай были слишком заняты, чтобы объяснять единорогу основы деонтологии, поэтому озлобленно промолчали. Эфорт немного покрутился вокруг Макинтоша, поработал глазомером, после чего отошёл и принялся дальше травить себя сигаретами.
— Выглядит дохлым, — шепнул он так, чтобы Флаттершай не услышала.
Из замка к нам выбежал запыхавшийся единорог в мантии.
— Мы подготовили палату, поторопитесь! Посторонних прошу подождать на выходе.
Эпплджек не заметила прихода помощи, что было как нельзя кстати. Объясняться с родственниками пациентов невероятно тяжело, тем более, если родственник обладает властью министра. Единорог принёс нам покрывало. Неужели у королевских медиков не было каталки или хотя бы носилок?
— Хоть бы санитаров позвал, — злобно кряхтел Эфорт, толкая Макинтоша на покрывало.
Единорог очень нервничал. Похоже, все, на что способна придворная медицина, это выписать лекарства стоимостью больше, чем оклад бюджетного работника. Если они облажаются сегодня, то у отдела кадров появится куча работы.
— Торопился я! – крикнул единорог, поднимая телекинезом уголки покрывала. Он с трудом тащил массивного жеребца. Кровотечение никто так и не удосужился остановить, и за Макинтошем оставался багряный след.
— Ну как ты его тащишь-то. Давай помогу.
Безразличный до этого мгновения Эфорт и то не смог вытерпеть подобного обращения к Макинтошу.
— Нет! Посторонним запрещено! Вы двое со мной!
Эфорт недовольно выпустил сигаретный дым, глядя в сторону удаляющегося единорога. Мы с Флаттершай послушались указаний и пошли по алой линии. Пегаска на удивление спокойно держалась. О ней ходили слухи... Как о весьма застенчивой персоне. И обычно к этому замечательному, на самом деле, качеству прибавлялась и мягкотелость. Но её стойкости оставалось лишь поражаться. Она работала плодотворно: и до создания мегазаклинаний, и после. Как выяснилось сегодня, величайший проект её жизни оказался провальным во всех смыслах. Она смотрела сейчас на меня. Поднимать взгляд в ответ было стыдно. Надеюсь, она хотя бы не заставит писать отчёт о произошедшем.
— Давайте сюда, – жеребец в мантии оглянулся по сторонам и распахнул дверь.
— Что это за помещение? – поинтересовалась Флаттершай, заходя вовнутрь, — Насколько я знаю, медицинские помещения не здесь.
— Это же обычная кладовка, – внутри не было никакой операционной палаты. Тёмное крохотное помещение с вёдрами и мётлами.
Кто-то схватил меня за гриву и втащил внутрь. Я завизжала, но сразу замолчала, обнаружив перед собой холодное беспристрастное дуло пистолета.
— Попробуйте только пискнуть, суки, – мрачно проговорил единорог.
Дверь захлопнулось будто охотничья ловушка. Над нами повисла смертельная неопределённость. Сейчас всё зависело от единорога, скинувшего мантию и противную неумелую маску, за которыми скрывалась ложь. Обливаясь потом, жеребец тяжело дышал и был на грани срыва, будто в заложниках оказался он. Раненого Макинтоша бросил в углу как сломанную игрушку, чья судьба — быть забытой среди хлама.
— И без фокусов. Умру я, — он показал на своё копыто. В неё мертвой хваткой вцепилась металлическая змея, — Умрёте все. Это бомба. Мощная. Пульс упадёт хоть на десять ударов – она взорвётся. Подействуете на меня магией – она взорвётся.
— Хорошо, – спокойно сказала Флаттершай, — Мы вас слушаем. Только уберите оружие.
Сделав шаг назад, жеребец убрал пистолет. Сев в углу кладовки, он обречённо схватился за голову.
— Хэйфилд, – радио моего Пип-Бака напугало всех кроме Макинтоша. Единорог чуть не выронил пистолет из телекинеза. Он, оскалив зубы и брызжа слюной, приставил пистолет к моей шее, — Надеюсь, не отвлекаю. Если что вырубишь звук. Нашлась винтовка нашего снайпера. А на ней нашлись волосы. Твайлайт засуетилась, и знаешь, эти маги из её министерства настоящие волшебники... Как бы тупо это не звучало. Так вот, они выяснили, что снайпер не зебра. Ставлю на грифонов. Продажные ублюдки. Буду держать тебя в курсе событий.
Радио прошуршало, погружая нас обратно в тишину.
— Он нас может слышать?! – больная тварь.
— Нет! – запричитала я. Хотелось зарыдать, но внутренний барьер не позволял, — Это радио лишь принимает сигналы!
Больше всего хотелось, чтобы это было не так. Сейчас бы с ледяным спокойствием Эфорт ворвался в комнату и прострелил башку подонка. В тёмной кладовке засверкал огонёк зажигалки, и медленно тлеющая сигарета восторжествовала над побеждённым противником.
Но Эфорта здесь не было.
— Что происходит? – твёрдо потребовала ответов Флаттершай. Её голос был таким же милым, и казалось, она просто уговаривает своего питомца кролика не безобразничать — Не смотрите так на меня. Смерть министра вам с копыт не сойдёт, — жеребец дрогнул и убрал пистолет от моей шеи. Я мгновенно отскочила и забилась в противоположный угол, прячась за спиной пегаски. Как бы там не было, а Флаттершай со скотиной разговаривать умела, — Что. Вам. Нужно?
Единорог в смятении огляделся по сторонам. Набрал воздуха, чтобы начать говорить, и ком встал у него в горле. Всё, что у него получилось, это сдавленное:
— Помощи.
Мы с Флаттершай переглянулись. Макинтош был все ближе к смерти. Наша попытка вернуть Биг Мака к жизни увенчалась успехом весьма относительно. Нитевидный пульс и слабые попытки отреагировать на раздражение центра дыхания углекислым газом. Сейчас жеребца могло спасти лишь вмешательство передовых технологий нашего министерства. Если кому и нужна была помощь, то это ему. Каждое мгновение, проведённое здесь, увеличивало шансы на то, что медаль за заслуги перед Эквестрией Макинтошу выдадут посмертно. Поэтому пришлось помогать единорогу.
— Помощи в чём?
Не знаю, было ли уместно сочувствие, но именно оно слышалось в голосе пегаски, и я не думаю, что она просто подыграла. Флаттершай всерьёз могла пожалеть своего похитителя. Проблема не в синдроме идентификации заложника, а в чертах характера, которые многие сейчас пытаются избегать и сбрасывают будто липучек, случайно зацепившихся за шерсть. Самопожертвование. Доверие. И безудержная вера в пони. В то, что пони могут быть лучше. Меня это всегда вдохновляло. Но точно также это загоняло в жернова смерти на протяжении всей жизни.
— Меня заразили. Зебры, — причиной пота была не усталость, а интоксикация, — Они заставили натворить...
— Хэйфилд, — Эфорт даже на расстоянии доводил ублюдка до состояния паники, — Тут прибежали медики и говорят, ни Флаттершай, ни тебя, ни Макинтоша так никто и не видел. Вы вообще где?
В коридоре послышался цокот. Нас уже искали.
— Это я снайпер! – отчаянно выпалил единорог, — Меня заставили, я не плохой. Просто... – он тихо заскулил, осознавая безнадёжность своего положения.
— Расскажите, что случилось? – ласково попросила Флаттершай.
— Они... Они отравили меня, а противоядие есть только у них. Это какой-то особый зебринский яд, обычные средства против него не помогают. Мало этого, так они на меня ещё и браслет на меня нацепили. Я не сплю уже больше суток, лишь бы не взорваться. И тот, в кого я стрелял, – он тоже заражён. Пуля покрыта тем же самым ядом.
Вдруг раздались нетерпеливые глухие удары об дверь.
— Тут кто-то есть? – вслед за стуком раздался голос из коридора.
— Хэйфилд, чтоб тебя! – орал Пип-Бак, — Куда ты вляпалась?
— Мы здесь! Но не ломайте дверь! – крикнула Флаттершай, и единорог немедленно начал угрожать целостности моей черепной коробки.
— А не то я убью её!
— Нет! Прошу не надо! – заверещала я, вплотную прижимаясь к стене, будто это поможет увеличить расстояние между мной и пистолетом.
— ТИХО! – радио Пип-Бака аж затрещало от такой громкости. Все, кто был в коридоре, затихли, а мы внимательно вслушивались в приёмник у меня на копыте, — Послушай меня. Я не знаю, кто ты. Не знаю, чего ты хочешь. Но если наделаешь глупостей, и кто-то по твоей вине умрёт, твоя жизнь превратится в такой кошмар, что Тартар будет казаться отпуском на Радужных водопадах, — спокойный голос Эфорта слегка подрагивал от напряжения. Тем не менее, меня он успокаивал, а снайпера вогнал в ужас, — Так что давай договоримся. Сейчас ты называешь свои условия. Отпускаешь пони с Пип-Баком и раненного жеребца. Ведь министра так просто ты нам не отдашь? Не так ли? – Эфорт сделал паузу, после чего добавил, — И советую не выпендриваться. У тебя, может, и есть туз, но все козыри у нас. Думай тщательно.
Я взмолилась небесам, чтобы так он и поступил. Все те случаи, когда смерть подносила к сердцу моей жизни холодный клинок, теперь выглядели жалкими попытками напакостить. Дуло пистолета упрямо глядело в мою сторону. Безразличный механизм мог в любое мгновение оборвать несколько лет жалкого существования, что остались после проекта мегазаклинаний.
— Лучше согласиться с ними, — произнесла Флаттершай. – Если вы не плохой пони, то так и сделаете.
Снайпер зажмурил глаза, чуть не плача, и закивал головой.
— Вот, — он достал из складок мантии скомканный клочок бумаги, — Там адрес и изображение противоядия. Запомните, а потом выходите и попросите верёвку.
— Так отдайте ей листок, — предложила Флаттершай.
— Нет, – твёрдо ответил дрожавший жеребец. Его лихорадило всё сильней, с виду он скитался по пустыням зебр несколько лун. Весь сырой от пота, ослабший и видящий миражи, — Мне нужно сравнить, чтобы знать, не обманываете ли вы.
На выходе меня ждало то, от чего я так стремительно пыталась спастись. Три вооружённые кобылы выражали своё недоверие весьма открыто – направив на меня оружие. Это была вполне логичная процедура, однако легче на душе не становилось. Верёвку передали. Тащить Макинтоша пришлось мне в одиночку. Вспомнились все бессознательные пациенты и матёрые ругательства фельдшера, с которой я ездила. Снайпер подстраховал себя как только мог. Верёвкой он привязал переднюю ногу Флаттершай к своей. Телепортировать пегаску не представлялось возможным.
Меня осмотрели, опросили, и после краткого пересказа произошедшего я могла идти. Медики проверили, нет ли ранений. Телохранители принцесс сняли с меня бронежилет и, убедившись, что взрывчатки и оружия под бронепластинами не скрывалось, отправили восвояси. Министерские агенты спросили кучу информации. О том, как выглядел снайпер, какое у него оружие, как выглядит браслет и как он действует, о состоянии Флаттершай. Они спросили обо всём... Кроме моего самочувствия.
Звон в ушах и слепящий свет в конце коридора. Закрывала глаза, и там картина, написанная моей кровью. Мёртвая пони, беспомощно хватавшаяся за последнюю возможность жить. Меня шатало, тошнило. Во мне боролись холодный разум и раскалённое чувство страха, которое не скоро погаснет.
— Опять плащ-невидимка!
Звонкий голосок Пинки, которая жаловалась своей грациозной подруге, прорезался сквозь сузившееся от шока восприятие.
— Ты ведь сказала, что разберёшься с этим Рэрс! Эти злючки зебры считают, что раз их не видно, значит, за ними никто не следит, и позволяют себе очень ужасные делишки.
— Дорогуша, — вполголоса к ней обратилась белоснежная единорожка, — Скоро всё будет готово. Ты первая получишь опытные образцы. А сейчас не кажется ли тебе, что уместней всего сконцентрировать наши силы и возможности для спасения Флаттершай?
— О, не волнуйся! – отмахнулась Пинки, — Она будет жить. Всех нас переживёт. Уж мне ли не знать?
— Мне бы твою уверенность.
Я прошла к Эфорту. Обозлённый голос по радио «рекомендовал» мне сейчас же явится к нему. Министерству морали дали шанс загладить вину. Хоть Эпплджек настоятельно просила послать по указанному адресу королевскую гвардию, Пинки Пай уговорила принцессу сделать всё по-тихому.
— Садись, — раскрытые двери кареты были явно не джентлпоньским жестом. И только когда повозка была заперта, единорог проявил каплю сочувствия, — Ты как?
Я отвернулась и тихо расплакалась, отмахнувшись от попытки Эфорта утешить.
— Значится так, — встретила нас пони в неряшливо распахнутом официальном костюме, — Район приличный. Тут всякие богатеи живут. Не князья, конечно, но из грязи выбрались давно. Перекрыть улицу не выйдет.
Здесь стояли великолепные дома. Может, так казалось лишь мне, но по сравнению с моим спальным районом, это было похоже на аллею королевских усадеб. Слуги, стригущие газон, золотые изгороди и личный экипаж у каждого.
— Что с домом? Кто там живёт?
Думала, нам придётся опять лесть в притон, переполненный нелегалами. Неужели здесь прятались организаторы покушения на принцессу?
— Садовник по соседству сказал, мол, живёт семейка полосатых, — кобыла громко шмыгнула, — На шпионов легата они не похожи.
— Пфф, — Эфорт саркастично закатил глаза, — В этом и суть, — удостоверившись, что обойма пистолета не пуста, жеребец двинулся к дому.
Единорог отдал приказы ставить шарики перед окнами, как только он зайдёт внутрь. Мне предстояло зайти следом, когда всё будет безопасно. То, как выглядит противоядие, знала лишь я, но Эфорта это не останавливало.
— Вы принесли, что я просил? — стоя прямо перед шикарным зданием, спросил Эфорт у агента.
— Нет, сэр. На сыворотку правды нам битов не выделили.
— Наших кровожадных бухгалтеров греет мысль о том, что сейчас в мире пытают одну маленькую несчастную зебру?
— Госпожа министр сказала, что работает над тем, что решит проблему недостоверной информации раз и навсегда.
Единорог недовольно покачал головой и направился стучать в дверь. Агенты повисли на тросах, готовые ворваться в любой момент, если понадобится. Не знаю, как они собрались проломить стекло. В отличие от того разваливающегося отеля, хозяева этой грациозной крепости вставили новейшие окна, и сломать их ударом копыта не так то просто.
Ожидание казалось невероятно долгим. Наверное, зебры готовятся напасть на нас. Бедный Эфорт. Бесчестие зебринских шпионов не знало предела. Их холодные души как клинки, которыми они перерезают глотки невинным жертвам, они совсем не знают жалости. Ребёнок, кобыла, жеребец, больной, несчастный или отчаявшийся пони. К каждому они могли прицепить взрывчатку и заставить идти против своей любимой страны. Они не щадили ни своих, ни чужих. Некоторые называют это патриотизмом, но нет. Это бездумное следование навязанным идеям тоталитарного государства. Государства, вырастившего самых гадких и бессердечных животных.
Дверь легонько скрипнула, и на пороге показалась зебра почтенного возраста, но ещё без седины.
— Извините, что так долго, — виновато улыбнулась хозяюшка, — Пирог в духовку ставила.
— Чиго? — прошептала пони в расстёгнутом пиджаке, — Что за полосатая Смарт Куки?
Эфорту было не до смеха. Да и мне. После того, как на твоих глазах рассеянная зебра, прикинувшаяся шлангом, убивает профессионального агента, начинаешь видеть в каждой экзотичной домохозяйке шпиона легиона. И чем более миловидно и безобидно она выглядит, тем больше уверенности в том, что ножом для торта она вспорет твоё брюхо.
— Здравствуйте, мэм, — единорог сделал шаг назад.
— Ох, это вы! – к счастливой хозяйке подошёл... Не будь они зебрами, я бы сказала, что это её муж. Коричневый свитер, очки, дымящийся напиток в кружке с милой надписью и приветливая улыбка уверенного в завтрашнем дне гражданина Эквестрии.
— Вы с кем-то путаете меня, — сухо ответил Эфорт, — Я из министерства...
— Постойте, — жеребец задумался и глянул в пол, затем посмотрел на жену и с чувством сожаления воскликнул, — Я был уверен, что встреча с министерством стиля завтра!
— Нет, Сэр, извиняюсь, не могли бы вы меня послушать? – зебры испуганно уставились на жеребца, — Я из министерства морали, и у меня тревожные новости, которые лучше обсудить в доме.
Предполагаемые супруги переглянулись и услужливо пригласили Эфорта в дом. Как только дверь захлопнулась, пони с расстёгнутым пиджаком объявила «Время вечеринки». Праздничные шары надувались и были готовы с весёлой улыбкой прикрыть любое вынужденное злодеяние министерства морали. Агенты вылезли из укрытий, а единороги, повисшие над окнами, поступили самым грамотным путём – открыли окна телекинезом.
— Воу, хозяева, походу, жутко наивные, раз не поставили антимагическую защиту на окна, — заметила пони и с холодом, от которого сама и поёжилась, добавила, — либо они готовы нежелательными гостями в пиньяту играть.
Весь дом кишел специалистами. При надобности, агентура и сверхпони отдел скрутят каждого, у кого секретов больше, чем у них дел. Словно наездники небесные, без устали гонящиеся за стадом лжецов и предателей, которое остаётся на шаг впереди каждый раз. Министерство морали делало почти тоже самое, что и легион зебр. Оставалось лишь поставить знак, плюс или минус, на своё усмотрение, и примкнуть к одной из сторон. Поэтому ложь министерства мира казалась не такой отвратительной. Мир для всех. Мечта, обрушившаяся песком из треснутого стекла, прямо в моих копытах.
— Чисто. Заходим.
На этот раз здание заняли без причинения ущерба. Материального, по крайней мере. По крайней мере, пока что. Уютный и богатый дом. Спокойная жизнь. Желание любого аристократа, забывающего про свою семью в попытках достать для неё фаянсовый трон и прочие удобства. Я, пони, давно смирившаяся с тем, что мир стал походить на одну большую корпорацию, спокойно относилась к тому, что у других жизненной целью было увеличение собственного капитала. Агенты недовольно фыркали, всматриваясь в резные узоры на полке камина, а я давно знала, что пони считают себя свободными от рождения, считают, что ничего никому не должны.
Агенты старались ворошить дом как можно аккуратней, ведь мы, как соврал Эфорт владельцам дома, «устраняем возможную опасность», причиной которой, к огромному сожалению, как уверял Эфорт, мог быть один из семьи зебр. Претендентами на смертельно опасных шпионов у нас были зебра-подросток, который совсем, похоже, не осознавал, что происходит, суетливая хозяйка, беспокоившаяся за подгорающий пирог, и заботливый глава семейства, в объятиях которого прятались родные.
Тем более одно дело — пройтись смерчем по притону, а совсем другое — бороться с желанием разорвать бархатную обивку изящных стульев с чудными завитушками. Оставалось лишь простукивать стены, окрашенные в приятный голубой, благородный цвет. Все эти гипсовые колонны в классическом стиле нагоняли атмосферу удавшейся жизни, разрушать которую совсем не хотелось.
Как кто-то из этих зебр мог быть шпионом? Или всё семейство сразу? Ничего подозрительного в доме не отыскали, и Эфорт начал нервничать. Время, постоянно гнавшее нас, подходило впритык. Неизвестность мурашками прокатывалась по телу: сразу зябнешь, думая о провале и его последствиях. Когда пришли вести их замка, у Эфорта глаз задёргался. Снайпера затошнило, а Биг Макинтош находился на аппарате искусственного кровообращения. Нужно было действовать сейчас. Будь это легионеры, агенты вытянули из них всю правду и даже больше, а сейчас на диване сидела образцовая семейка из классического Троттингемского романа.
Единорожка с меткой в виде полиграфа уверяла, что не обнаружила признаков вранья. Попытка услышать их мысли тоже привнесла ясности. Агенты всё-таки принялись вскрывать мебельную обивку, отодвигать шкафы и ломать пол в подозрительных местах.
— Что, если снайпера обманули? – предположила я.
— Возможно, легион вообще подослал нас сюда, чтобы устранить лояльных к нам зебр, – подхватила идею неряшливая поняша, — Или просто нас запутать пытаются.
Эфорт уже не одну сигарету прикончил в доме. Загадочно молча в клубах дыма, единорог с отрешённым взглядом тщательно обдумывал всё сказанное. Он не был похож на того, кого волновало начальство, так что я была уверенна: у него и мысли не было о недовольстве министров в случае нашей неудачи. Единственное, что могло его волновать, это легион, который обхитрил нас.
— Нет, – послышался глухой и сдавленный ответ, — Привязывайте жеребца к стулу! – на всех нашло лёгкое остолбенение. И агенты, и несчастная семья испуганно поглядывали на Эфорта, — Ну!
Единорог кинул сигарету на гладкий приятный пол с функцией подогрева.
— Зебринский легион, — начал Эфорт тихо, с нотками грусти в речи, — каким бы вы его не считали, что бы вы там про него не думали, несмотря на всю свою жестокость и мерзость... Зебринский легион это механизм, отлажено работающий и выполняющий свои задачи любой ценой. Легионеры могут проиграть, но ошибиться... Нет. До тех пор, пока шестерёнки вертятся, они не выкинут их из механизма. Значит, и снайпера никто бы не бросил, выполни он свою задачу, — жеребец окинул взглядом семью зебр, — Значит, и шпион где-то здесь.
Бедные хозяева дома тряслись в страхе за жизни друг друга. Мать обняла сына, крепко прижимая к себе, слёзы бедной кобылы цеплялись за прекрасный ресницы и отчаянно падали вниз каждый раз, когда она прищуривала глаза. Связанный жеребец метался, не так, как тот легионер... Нельзя так убедительно обманывать. Он был не причём, и это было ясно с первого взгляда в его глаза, так упорно следящие за семьёй, которую он должен защищать.
Эфорт уселся напротив, прихватив стул с изящной выделкой и обивкой, сшитой золотистыми нитками. Что весьма удивительно, курить единорог не стал.
— У меня в последнее время прямо нездоровая тенденция торопиться. Сами знаете. Постоянно куда-то опаздываешь, пытаешься успеть... – связанный жеребец забегал глазами, — И всё насмарку. Пони гибнут, а ты виноват, потому что поклялся сделать всё, чтобы остановить зло и не смог выполнить обещание уже в который раз, – единорог откинулся на спинку стула, — Поэтому, чтобы облегчить нам обоим жизнь, предлагаю следующее. Вы говорите мне, где противоядие, и с вами обойдутся очень мягко, а если выясним, что семья непричастна, то это будет очень выгодная сделка. Ну, что решите?
Молчание. Вязкое, неловкое. Гробовая тишина воцарилась в доме, и лишь спустя несколько мгновений стало слышно рыскающих агентов на верхнем этаже. Это ретикулярная формация потратила немного освободившейся энергии. Послышались звуки улицы. Тихий шелест листвы, которую жеребята стряхивают с промёрзших деревьев. Завыл ветер, беспокойно кочующий по Эквестрии будто герой давних сказок о странствующих рыцарях. На мордочке стал чувствоваться лучик света, совсем тусклый, ведь через груду праздничных шаров пробиться не так и легко. Щебетали птицы. Приближались холода, и большинство из них улетело в тёплые страны, дома оставались только самые упёртые.
— Я... Я уже говорил, что мы не знаем не о каком противоядии, – подавленно отозвался жеребец, — Это ошибка.
Эфорт недовольно шмыгнул. Стул старчески скрипнул, когда единорог качнулся на этом шедевре с четырьмя ножками.
— Я дал вам шанс, — спокойно проговорил Эфорт, по-старчески покряхтел, вставая со стула, и лягнул в грудь жеребца.
Стул с треском опрокинулся на пол. Удар был невероятно сильным, способным разорвать сердце неподготовленному организму. Зебра всё ещё был в сознании. Его тяжкие мучения приводили в ужас жену, которая кричала о помощи. У меня выступили слёзы. Барьер развалился на множество кусочков, которые разметало по всему сознанию, взрыв эмоций прорвал последнюю преграду к выходу. Смотреть на чужие страдания было невыносимо.
Единорог не остановился на этом ударе. С маниакальным выражением мордочки он избивал зебру, выбивая ответы, которых могло и не быть в окровавленной голове. Алые всплески, густые и тёмные, падали на аристократичное убранство. Пойманной птицей билось сердце каждого присутствовавшего, среди нас не было равнодушных к мукам невинных. Каждый из нас жаждал услышать возглас на зебринском языке во славу легиона, услышать, как эта зебра нас ненавидит, как мечтает мучительно убить всех пони — только бы не быть теми, кто заставил испытать такой ужас невинному семейству.
На сей раз единорог не разрешал никому заниматься пытками. Не приказывал держать или ударить. Он всё сделал сам, и я догадывалась, почему. Груз вины за подобные ошибки будет ломать ваши кости до конца жизни, и когда всё закончится, вы упадете, попытаетесь расслабить ослабшие копыта и осознаете, что ничего более не принесёт вам покоя. Этот груз пойдёт за вами в могилу, перемешается с вашим пеплом после кремации и будет сжимать вас вечно. Для того, чтобы выстоять, нужно быть очень устойчивым пони, либо искоренить в себе сочувствие, как сорняк, растущий на вашей суровой бесплодной земле. Остаётся загадкой, какой путь избрал Эфорт.
— Хэйфилд, — вдруг тихо позвал он и затем на ухо прошептал, — Готовь раствор. Ноль девять хлористого натрия, — затем крикнул агентам, — Дайте ей аптечку!
Копыта дрожали, и как только импульсы боли проносились по проводящим путям зебры, я буквально сотрясалась и чуть не роняла всё необходимое, потому что после каждого удара жеребец истошно орал. Супруга, обезумев от испуга, смотрела в сторону фотографии, что уютно умещалась на камине, пока агенты не опрокинули её, усомнившись в безопасности маленькой частички памяти. Три счастливые зебры улыбались со снимка, подбадривая своё будущее.
— Готово! – крикнула я в надежде, что Эфорт даст зебре передышку.
Единорог ещё раз ударил жеребца и, отойдя от стула, окровавленным копытом утёр пот со лба.
— Поднимите стул! Хочу, чтобы он видел... – зловеще добавил Эфорт и телекинезом выхватил у меня из копыт шприц, — Вы отравили одного из наших пони, вынудив его совершить страшное преступление. Поступок невероятно зверский. Принуждать к действиям, которых мы совершать не хотим. Использовать нашу биологическую слабость, играть на струнах грязных пещерных инстинктов... И самое обидное — вы вынуждаете нас делать то же самое, — он поднёс шприц к мордочке хозяйки, — Здесь тоже находится яд. Не такой интересный, как у вас, но противоядие вам вколоть никто не позволит, пока кто-нибудь не сознается. Предлагаю меняться! – весело объявил он, — Ваше противоядие на наше.
Под душераздирающие вопли хозяйки и надрывающиеся крики протеста её супруга Эфорт поставил ядовитое плацебо. Он наговорил обеим зебрам кучу угроз и скинул бедняжку с дивана. Она упала в ноги супруга, в которых сразу спрятала свою зарёванную мордочку. После всех ужасающих пыток всё, чего добился единорог, это лишь отрывистое «Мы не знаем».
На этом дело застопорилось. Эфорт сел рядом с зеброй-подростком и замолчал в нерешительности. Не всё получается так легко, как нам хочется, но как же это несправедливо, когда ты сделал всё, что мог, и всё равно облажался. Призраки умерших пациентов впивались взглядом в окна дома, благо, их живые глаза не разглядеть за весёлой наполненной гелием ложью. Потом, спустя время, перед тобой открываются правильные варианты ответов, и ты лишь больше втаптываешь себя в грязь. Я свыклась. Не с тем, что пациенты умирают, а со своими ошибками. Нельзя сделать всё правильно, но и сидеть, сложа копыта, нельзя. Сколько бы ты не принёс боли другим, тебе лишь хотелось помочь. Это не оправдывало и не успокаивало. Это просто факт, который помогал пройти сквозь всё это. Есть куча умных, храбрых, сильных пони, которые выполнят твою работу лучше тебя. Проблема в том, что они не хотят этого делать. Чья это проблема — решать лишь тебе.
— Эфорт, Сэр! – с верхнего этажа выглянул пегас. Единорог с большим трудом поднял свою отяжелевшую голову, чтобы посмотреть на него, — Мы кое-что обнаружили.
Прямо в комнате зебры-подростка была потайная комната. Люминесцентные фиолетовые лампы дёргались в конвульсиях, потревоженные нежелательными гостями. Металлические столы, ящики и деревянный стол с разбросанными инструментами, незавинченными тисами, опрокинутыми склянками и парой записей – отсюда уходили в спешке. В шкафу зебринские винтовки, прямо как с плакатов. На полке аккуратно лежал такой же пистолет, как и в зубах зебринского легионера. Пара опустевших мест наводила на пугающие мысли. Все вздохнули с огромным облегчением. У меня до сих пор оставалось потрясение от того, что столь миловидная семья оказалась очередными шпионами зебрами, а их тихий домик — всего лишь прикрытие для тайного арсенала и подпольной лаборатории для изготовления яда. Реторты, колбы, пробирки, мензурки, эксикаторы и прочее барахло, использованное во вред.
И всё-таки когда правда раскрылась и мне искренне хотелось поздравить Эфорта с его успешным выводом или внезапным припадком удачи, я заметила, как на мордочке единорога появилось еще больше морщин, чем тогда. Губы сжались в тонкую нить, а глаза, отражавшие сталь, уставились в одну точку.
— Противоядие отыскала? – поинтересовался он с надеждой в голосе.
— Нет, — спешно ответила я, и радости вдруг тоже поубавилось, — Всё обыскала... – слетело с губ.
Эфорт поднёс копыта к мордочке и страдальчески протёр глаза. Он дышал очень тяжело и крайне редко. Удивляешься, как при его привычках и возрасте ему удаётся поддерживать здоровье. Свинцовая голова всё падала вниз, и жеребцу приходилось поддерживать её.
— Ищи дальше, — сказал он.
А сам жеребец поднялся на все четыре копыта, причём с таким трудом, будто весил не меньше тонны. И без того коренастый жеребец приобретал титанический вес, когда угрюмое выражение мордочки тянуло его вниз. Мрачный колосс направился к выходу, по-стариковски сопя. Во всём этом скрежете от поисков, которыми занималась не только я, но и другие агенты, периодически спрашивающие меня о своих находках, моё внимание поразительным образом выделяло именно звуки шагов Эфорта. И как только этот звук оборвался, появился другой, который мы все уловили с трепещущим раздосадованным сердцем. Крик. С нижнего этажа послышался крик зебры-подростка.
— Нашли? — бодро задал вопрос Эфорт, внезапно появившись с очередным допрашиваемым. Не дожидаясь ответа, он сделал с ним то же самое, что и с отцом, только поставив стул напротив стола, — Говорить ты не будешь, – это был не вопрос.
Тисы единорог развинтил до конца телекинезом и поместил туда заднюю ногу зебры. Осознав, что происходит, я кинулась на поиски противоядия в надежде найти несчастную склянку раньше, чем жеребец осуществит задуманное. Эфорт начал закручивать тиски. С каждым оборотом рычага инструмент протяжно всхлипывал ржавчиной. Пластины крепко сжимали ногу беззащитного жеребёнка: с виду это не казалось таким болезненным, однако стоило Эфорту крутануть железный рычаг ещё раз, зебра закричал. Он был пособником легиона, о таких спящих агентах рассказывалось. Ходили слухи про безжалостных жеребят-убийц, неприметных и ловких, но при всём этом он был ещё совсем молодых. Хоть это не снимало с жеребёнка вины, мне было бы спокойней, пытай так Эфорт его отца.
— Ну говори же!
Зебра выкрикивал едва связанные просьбы пощады. У меня всё вертелось в голове, а что если он не виноват? Мы уже и так принесли достаточно страданий его семье. Но ведь это его потайная комната, в которой он помог подготовить покушение на принцессу. Неопровержимое доказательство вины не делало его пыток менее мучительными. Становилось лишь ещё больше жаль беднягу, которого выдрессировали для службы легиону.
— Сэр, ничего нет, — отозвалась пони телепатка.
Все успокоились, когда отыскалась комната. Тени сомнений на мордочках пропали, и каждый приступил к работе с двойным старанием. Никто даже не озирался на жеребёнка утопающего в собственных слюнях, пока тот вопил о своей невиновности, а тиски всё сжимались, стараясь выжать из него правду.
Наблюдать за столь болезненными мучениями стало невозможно. Хотелось выбежать во двор, вдохнуть свежего воздуха и упасть на зелёную траву. Взглянуть на неё перед тем, как всё засыплет снегом, утопать в ней, забыть о войне и обо всём дерьме, произошедшем за день, но забывать было нельзя. Да и потом, стоит лишь прикрыть глаза, как слышится музыка спрайт-бота. В комнате жеребёнка крики ничуть не стихли. Факт того, что я не видела всей происходящей горечи, не отменял её существования. Кто-то где-то страдает. Ужасно, если по твоей вине.
Хаотично разбросанные вещи мирно лежали в комнате, агенты больше интересовались соседним помещением. Распотрошённый матрац, вытрясенные полки шкафа и ящики стола. Гардину и ту оборвали. Я прогуливалась посреди кладбища спокойной жизни, в умиротворении показывавшего нам былые года дома и его обитателей. Среди всего этого хлама под кучкой бумаг ютилась фотография семьи зебр, которую жеребёнок решил зачем-то припрятать. Опять же, проблески счастливого прошлого – четыре радостных мордочки... Что?
Я зависла над фотографией. Поток мыслей застопорился, всё моё нутро безмолвно крикнуло.
— Эфорт, — тихо позвала я, — ЭФОРТ!
Как сумасшедшая кинулась к единорогу, а там незаслуженно корчился в мучениях невиновный жеребёнок. Жеребец на мгновение взглянул на меня, и его глаза широко раскрылись, будто он уже осознал, что произошло. Его копыта всё ещё были на рычаге: он не принимался их убирать, будто надеясь, что я ошиблась. Увидев снимок, он поразмыслил немного, и глаза его померкли, будто внутри нечто погибло. Единорог пытался ослабить хватку тисов, но всё стало гораздо сложней: копыта соскальзывали, а телекинез с трудом двигал пластины. Наконец, жеребёнок был свободен. Его спустили вниз к родителям... Мне хотелось умереть. Израненная семья, сжавшись в один клубок, защищалась от ошибок других пони. Наших ошибок. Их дрожащие губы, заплаканные глаза и опущенные уши — это олицетворение несправедливых страданий сжимало сердце и причиняло боль, которая останется навсегда со мной.
— Эта зебра, — со всей осторожностью спросил Эфорт, — На фотографии, ваша дочь?
— Да! – вскричал жеребец, — Оставь мою семью, тварь!
— Прошу вас... Скажите, где она сейчас.
— Дайте противоядие моей жене! Немедленно!
— Это... – мой голос сразу сломался, — Это физраствор. От него никто не умирает. Мы вас обманули.
Повисло молчание. То самое гадкое и тихое молчание, как тогда, но теперь мы знали, что ошиблись, что виноваты во всём, что произошло здесь.
— Это не может быть наша дочь, — всхлипнула зебра, — Она трудный ребёнок, но не убийца.
— Сволочь, — проговорил отец, — Она сказала, придёт сегодня, перед тем как уедет, — я была уверенна, что эти оскорбления в нашу сторону. Каждый звук давался жеребцу с тяжестью, ему приходилось прилагать невероятные усилия, чтобы говорить. При этом тяжело кашлял как туберкулёзный больной и сплёвывал кровь, — Я заподозрил, что что-то случилось. Она выкинула все фотографии с ней. Забрала все свои вещи. Мы думали, она связалась с какой-нибудь сектой... – кашель остановил его речь, и больше зебра продолжать не мог.
— Она уезжает в родные земли, — подытожила супруга, и слёзы тихо полились из её глаз.
После всего того, что они пережили, сильнейшим потрясением для них был поступок дочери.
Тучи заволокли небо. После солнечного дня пегасы устраивали небольшой ливень. Всё лишь начиналось: дождь ещё даже не начал моросить, а по телу пробегали мурашки в ожидании бури. Эфорт закурил. Что он чувствовал — не такая большая загадка. Загадка в том, как он относился к этому.
После того как мы уселись в подоспевшую карету, он попросил меня ничего не говорить об этом.
— Мне нужно собраться, — виноватым голосом произнёс он.
Он угробит не одну сигарету, чтобы привести себя в порядок. Тем не менее, на его мордочке не было ничего, что выразило бы его чувства. Я впервые рассмотрела его глаза вблизи. Под тяжёлыми седыми бровями прятались старые померкнувшие серые глаза. Их тлеющий огонёк обжигал холодной проницательностью, а усталая мудрость пеленой заволакивала зрачок. Так и думалось. Всё произошедшее для Эфорта не хуже, чем всё случавшееся с ним до этого. Он давно прошёл ту черту, после которой жизнь не будет прежней. Каждый день это сожаление о чём-то сокровенном, давнем, но навсегда оставшемся в этих серых затухающих глазах. Для Эфорта уже давно ничего не меняется.
Вокзал окружили наши агенты. Мы сознательно не втягиваем никого в такие дела или происшествия, или остальные с ними справится не могут? Пегасы в официальных костюмах патрулировали небо. Громкоговорители объявили, что рейс остановлен. По рации передали, что Макинтош вскоре скончается, если ничего не предпринять, дела же снайпера стали неожиданно лучше. Упрямец не желал умирать всем нутром и делал для этого всё возможное, даже на вегетативном уровне. Отыскать зебру в толпе пони не составило труда. Это была она. Я помнила её улыбающуюся мордочку, и хоть на ней не было больших красных бус, распознать беглянку было легко. Те, кто говорят, что все зебры на одну морду, заблуждаются. Стоит лишь найти для себя нечто приметное, и определённая мордочка не вылетит у вас из головы.
Улыбки на ней сейчас тоже не было. Шпионку загнали в угол. Это точно была она. Её семья действительно была невиновна. Не могла ведь телепатка ошибаться вместе полиграфисткой, а если и так, то пережить пытки Эфорта и виду не подать — это настоящее чудо. Для этого нужно себе язык отрезать. Легче оклеветать себя, чем терпеть ту боль, которую причинял тот жеребец. Зебра была загнана в угол, но как любой легионер, сдаваться не собиралась.
— Я убью её! – она держала у горла пони нож.
Это была её подруга – пришла проводить знакомую зебру в дальнее путешествие. Спящие агенты порой дают волю чувствам и заводят друзей. Без них тяжело. С какой же лёгкостью обрубается всё пережитое, когда наступает пора. За такие вот поступки легион и называют безжалостным.
— Дура ты, – спокойно сказал Эфорт, наставивший пистолет на преданную идеям легиона зебру, — Ты свою семью подставила. Их пытали по твоей вине.
— Они жалкие плутократы, — прошипела шпионка, — Мне стыдно, что они моя родня. Но теперь у меня новая семья – легион. Он не бросит и не предаст меня, и я поступлю также. Я могу страдать за легион, умереть, а вы, пони, только и думаете о своей шкуре. Вы лжецы, прикрывавшиеся идеалами дружбы, которые распались как только на горизонте появились проблемы. Ноете из-за каждого мертвеца, но не смогли удержать всё великое, что у вас было.
— Усыпляйте её, — сказанные по рации слова Эфорта с мимолётной задержкой эхом раздались в Пип-баке.
Луч магии поразил зебру. Её отяжелевшие веки опустились и потащили всё тело вниз к земле. Заложница в слезах металась вокруг неё, то заботливо подходя к шпионке, то испуганно отбегая, пока Эфорт не приказал усыпить и её. Агенты ринулись паковать их и в то же время распаковывать чемодан. Под одеждой там было спрятано огромное количество склянок, пара ножей и один пистолет, которого недоставало на полке. Среди вещей всё-таки отыскалась маленькая склянка, походившая на противоядие, и даже не одна.
Эфорт встал около перил, глядя на платформу вокзала, что была внизу. Вдали сверкали своими снежными шапками горы, за ними открывался вид на Эквестрию – нашу любимую страну.
— Так просто? – пробравшись сквозь завесу дыма, устало поинтересовалась я.
Единорог усмехнулся.
— Ты ожидала меткого выстрела в голову и героического спасения заложницы?
— Если бы ты успел поймать подкинутую склянку с противоядием, мне бы вполне хватило.
Жеребец слегка улыбнулся.
— Ну и денёк.
— Ты хоть как? – поинтересовалась я.
После долгого молчания Эфорт спросил:
— Ты это про ту семью? — я кивнула, — Да нормально, — сделав глубокий вдох, ответил Эфорт, — Они живы и здоровы и целы. И самое главное, вместе. Вдобавок, им дадут кучу битов за принесённый ущерб.
Бескрайние просторы Эквестрии завораживали, и на разум падало забвение от головокружительно красивых картин. Осталось хоть что-то неподвластное разрушительной природе военных конфликтов. Внизу суетились пони, расспрашивающие всех подряд о зебре-шпионке, которая якобы хотела взорвать вокзал. Их галдёж нарушал спокойствие пейзажа и погружал в военную суету со всеми ужасными последствиями. Несколько мёртвых агентов, о которых никто не узнает и не услышит, разрушенная семья и одна загубленная судьба в виде отравленного снайпера.
— Думаешь, Макинтош выживет? – спросила я.
— Мне всё равно, — поначалу флегматично заметил Эфорт, но потом раздражительно продолжил, — Это ничего не меняет.
— Разве тебя не беспокоит его судьба?
— Должна? – с ещё большим негодованием спросил единорог, — Ради одного пони несколько министерств когти рвали, и все потому, что он брат министерской кобылы. Разве кто-нибудь побеспокоился бы о снайпере?
— Но ведь тогда бы браслет сработал, и он вместе с Флаттершай погиб!
— Хэйфилд, не тупи, — вздохнул Эфорт, — у тебя на глазах агенты сдержали взрыв повреждённого мегазаклинания, с взрывчаткой тоже бы справились. Просто рисковать не стали, — на сигарете появился огонёк, чтобы затем превратиться в дым, — Сегодня пострадало и погибло очень много невинных пони, хотя всего этого можно было избежать. Если объединиться против паразитов, грызущих корни древа гармонии, встать против воплощения зла всем вместе... Тогда война бы закончилась завтра. Только всем некогда, — он кинул сигарету вниз, — У меня вот рабочий день закончился. Тебе на допрос пора. Жду в карете.
Темнело. К концу подошёл ещё один день, чтобы наступило завтра. Луна сменит солнце, которое спрятало свой взор от наших страшных деяний на благо Эквестрии, и спокойно осветит наши усталые печальные мордочки, сожалеющие обо всём сделанном. Она укутает и даст надежду, что с новыми лучами солнца придёт новая возможность искупить свои грехи, наладить жизнь и совершить множество чудесных дел. А пока над нами царствует светлоликая всепрощающая луна, мы могли думать обо всём печальном с самых прекрасных точек зрения.
— Это всё очень прозаично, — холодно заметила министерская пони, — И вы сели в карету?
— Да. Мы ехали почти не разговаривая. Каждому было о чём подумать. И затем меня привели к вам. Так и закончился этот день.
Агент протяжно зевнула.
— Раз вам интересна судьба Макинтоша, могу обрадовать. Он уже пришёл в себя и смог встать на ноги. Здоровенный жеребец, ничего не скажешь. Согласился сопровождать Селестию на переговорах в утёсе разбитого копыта. Будем надеяться, там ему не придётся прикрывать принцессу, и война, наконец, закончится, — пони в чёрном строгом костюме пролистала бумаги с моей фотографией, прицепленной булавкой, — На этом всё. Перед тем, как вы сможете идти, с вами хотел поговорить Эфорт.
Громко цокая, министерская кобыла подошла к выходу и, обернувшись, произнесла.
— Пинки Пай просила передать – цитирую: «Не отказывайся».
Конечно, она просила.
Эфорт зашёл своей старческой походкой, которую использовал в свободное от пыток и погонь время.
— Расслабься, малышка, — тихо прокряхтел он, — Ты не на допросе больше.
Мы сидели вдвоём в этой холодной металлической комнате, нас разделял совершенно неуместный здесь деревянный стол, на который единорог положил передние копыта.
— Флаттершай, успешно освобождённая, к слову, передаёт привет. Говорит, мол, рада, что её медработники привносят добро не только в стенах министерства мира.
— Она в порядке?
— Да. Будет ратовать за смягчение срока тому снайперу. Он ей залил душещипательную историю о своей прошлой жизни, золотых медалях по стрельбе на Эквестрийских соревнованиях, ушедшей жене с ребёнком и о том, как он докатился до службы легиону, — он медленно достал из потайного кармана куртки сигарету, затем зажигалку, которая долго не могла её согреть, и в конечном итоге вдохнул в себя смесь никотина и смолы, — Ну так как, согласишься?
— На что?
Эфорт положил на стол бейдж с символами министерства мира: там скромно виднелась моя фотография, моё имя и специальность «Консультант по мегазаклинаниям».
— По документам всё также останешься в министерстве мира, — начал Эфорт, — на деле будешь работать на нас, — он выдержал паузу и добавил, — Нам до сих пор нужна твоя помощь.
Я пододвинула бэйджик к себе.
— Меня пугает то, чем стало ваше министерство, а помогать я могу и у себя... Да и проку от меня там больше.
— Да вы топчетесь на одном месте. — нервно сказал он, — Да, я знаю, что страшно. Но зато мы единственные, кто делает настоящую работу. Лишь два министерства работают на благо Эквестрии каждый день. Не просто какие-то абстрактные обещания, а польза, заметная уже сегодня. Оба министерства соврали и делали больше, чем должны. Однако вы замкнулись после своих ошибок, а министерство морали нет. — ноздри его расширялись от ярости, — Ты готова идти дальше, я знаю. Хотя бы для того, чтобы исправить былые ошибки.
Я взяла бейдж в копыта. Посмотрела на свою печальную мордочку, которая не желала подбадривать будущее, а наоборот говорила: «Ну что же с тобой случилось?» Мой взгляд будто всматривался в эту темноту сотканную из грехов и ошибок. Я глядела на себя, пока не мертвую, и осознала, что есть ошибки, которые ещё можно исправить.
— Хорошо.
Двери комнаты для допросов закрылись. Всё произошедшее сегодня действительно осталось позади, сейчас нужно было затаиться и ждать, чего принесёт нам следующий день, будет ли он наполнен страданиями или принесёт луч света во тьму неопределённости.
— Хэйфилд, ещё один вопрос. Не для протокола. Во время проекта мегазаклинаний ты ведь не ассистентом была?
— Не ассистентом, — врать было бесполезно. Либо он сам догадался, либо раскопал документы. Учитывая, что они собрали досье на меня, отпираться поздно.
— Тогда кем ты была?
— Подопытной.
Заметка: получен новый уровень
Новая способность: Печаль — депрессия, постоянное беспокойство, потеря аппетита, меланхолия, непатриотичные мысли — всё это было у вас и до войны. Есть и плюсы, вы хотя бы не подвержены неврозу военного времени.