Возвращение блудных Пай
Глава 1
Запряженные в маленькую, но крепкую повозку, Октавия Пай и Винил Скрэтч медленно рысили вниз по большаку к Каменной Ферме семьи Пай. Они постоянно отвлекались, но, несмотря на это, ноги серой земной пони и белоснежной единорожки двигались в чётком едином ритме, не обгоняя и не отставая друг от друга. Октавия тихонько напевала отрывки из арии, над которой работала последнее время, а Винил, чьи знаменитые пурпурные очки висели у неё на шее, с одинаковым восхищением взирала как на окружающие красоты, так и на полное отсутствие таковых. Ей удалось углядеть где-то около пяти деревьев, настоящее изобилие. Впрочем, некоторые из них вполне могли оказаться кустами. Поскольку на них почти отсутствовала листва, было сложно об этом судить. Остальными элементами пейзажа были холмы, но не зеленеющие и округлые, а крутые и безжизненные, выжженные солнцем.
— Послушай, малышка, — сказала Винил, — а почему здесь ничего нет?
— О чём это ты? — спросила Октавия. — Мы сейчас как раз посредине фермы семьи Бирч.
— Да тут настоящее разорение, — парировала Винил. — Удручающее зрелище.
— И никакое не разорение! Смотри, вон там растёт дерево.
— Угу, и половины его листьев как не бывало из-за того, что всё здесь настолько хреново.
— Mia dolce, — сказала Октавия с терпением и теплотой в голосе, — это поле сейчас засажено камнями, они растут и вытягивают все питательные вещества из земли. Время года меняется, и вскоре, вероятно, Бирчи переведут свои камни на новое поле. А затем они удобрят старое и все растения вновь оживут.
— Не знаю, — сказала Винил, покачав головой. — Не слишком ли много проблем из-за нескольких драгоценных камней? Разве растения не важнее?
— Знаешь, у тебя будет прекрасный шанс обсудить это с моим отцом или сестрой, если, конечно, захочешь. Они разбираются в экономике гораздо лучше меня.
— Нет, — быстро ответила Винил, — не стоит. Извини.
— Не извиняйся, — сказала Октавия с ласковой улыбкой. — Мне нравится, что тебя беспокоят подобные вещи. Это не значит, что мне на них наплевать, просто я отошла от всего этого давным-давно.
— Это потрясающе.
Единорожка ненадолго замолчала, нервно покусывая губу.
— Кстати о потрясениях. Ты правда уверена, что я понравлюсь твоей семье?
— Почему бы и нет? — нахмурилась Октавия, посмотрев в лицо подруги, выглядывающее из-за короткой, неровно подстриженной в этом месяце и перекрашенной в цвет травы гривы с чередующимися светло- и тёмно-зелёными полосками. — Они не ханжи и нормально относятся к близким отношениям двух кобылок, если это тебя так беспокоит. И хотя я не появлялась там уже давным-давно и, разумеется, ни разу с другой пони, они предупреждены, что я встречаюсь с тобой уже некоторое время.
— Я не это имела в виду, — ответила Винил, опустив голову и уставившись под ноги. — Мне уже приходилось сталкиваться с этим раньше и хватило сполна. Стоит мне только заикнуться о том, что я одна из… ну ты знаешь. Продвинутых...
— Продвинутых? — Октавия не удержалась и хихикнула. — Я знаю, твоя музыка весьма авангардна, но я думаю, они сумеют разглядеть за ней тебя. И стоит ли упоминать о том, что мы разговариваем о семье, не отвергшей Пинкамину?
— Ты знаешь, о чём я, — сказала единорожка и её хвост нервно задёргался. — Я просто не настолько… ортодоксальна, чтобы им понравиться.
— Дай им шанс и они дадут его тебе. Несмотря ни на что, я люблю тебя и этого им будет вполне достаточно.
— Эй, всё в порядке. Со мной всё будет хорошо. Но, спасибо тебе.
Они ненадолго остановились, чтобы ласково потереться носиками о шеи друг друга, а затем двинулись дальше. Но на этот раз вместо того, чтобы сосредоточиться на окружающем унылом ландшафте, Винил уделила всё внимание своей любимой черногривой виолончелистке, писавшей новую песню, и даже пару раз помогла ей с текстом и мелодией. Несколько нот из неё прочирикал им вслед крошечный пузатый жизнерадостный дрозд, слетевший на голые ветви ближайшего дерева, когда они проходили мимо.
Как, собственно, и вся усадьба, семейная столовая сильно отличалась от образа, запомнившегося Октавии ещё с жеребячьих времён. В частности, в ней появился ковёр. Он был совершенно безликий и не имел никакого узора, фактически это было лишь толстое коричневое покрытие, но с ним стало гораздо, гораздо уютнее. Больше не надо было усаживаться прямо на скрипучий и занозистый деревянный пол, что даже учитывая все остальные перемены, было гораздо приятней, чем раньше. По всей видимости, семья Пай ещё не дозрела до замены обеденного стола — он никак не хотел стоять ровно, а две его ножки были, похоже, подобраны на свалке и принадлежали когда-то ещё более древнему предмету мебели, но вот серебряные тарелки и столовые приборы были новые. А ещё в доме появились настоящие украшения. В каждом углу столовой, а также в некоторых других комнатах стояли неброские вазы с маленькими подстриженными кустиками и папоротниками. Винил, сидящая рядом с подругой, была просто загипнотизирована ими. Такого количества флоры она не видела за весь сегодняшний день.
Тем временем Октавия любовалась висящей на стене картиной. Благодаря небольшой, но примечательной коллекции писем, полученных ею за все эти годы, она сразу узнала подпись художника — Блинки Пай.
— Твоя работа, Блинкадетт? — с улыбкой спросила она у сестры, сидящей рядом с мамой и папой за противоположным концом стола.
— Моя, — ответила Блинки, повернувшись, чтобы взглянуть на рисунок. На эту акварель, изображающую восходящую луну, венчающую собой цепь низких каменистых холмов, она потратила несколько месяцев. Оттенки грязи, глины и камней сливались и перемешивались с чистым сиянием полной луны, да так, что было почти невозможно определить, где заканчивается одно и начинается другое. И чем дольше зритель смотрел на картину, тем труднее ему было вообще разобрать, что на ней изображено: восход луны над холмами или же скопление пятен неправильной формы, объединённых вместе мягким, белым сиянием.
— Я занялась живописью несколько лет назад. Это очень успокаивает. К тому же рисовать, держа кисть в зубах — настоящий вызов для художника. Особенно когда приходится наносить самые тонкие штрихи, заставляющие рисунок сиять.
— Мне он очень нравится, — сказала Октавия, вгрызаясь в сэндвич с сеном и латуком. — Ты не собираешься его продать? У меня есть несколько друзей, которые не отказались бы повесить что-то подобное в своих гостиных. Этот рисунок мог бы породить бурные философские дебаты.
— Нет, — решительно ответила младшая сестра. — Он только для меня и моей семьи.
Она выразительно взглянула на Винил, но единорожка оказалась единственной пони за столом, кто не обратил на это никакого внимания.
— Так или иначе, не думаю, что мне удалось бы на нём заработать. Я знаю, что такое бизнес.
— Не стоит так недооценивать себя, дорогая, — осушив кружку сидра, сказал Клайд Пай, её отец. Выплюнув изжеванную соломинку, как обычно торчавшую у него изо рта, он взял себе новую. — В том, что касается бизнеса, ты большой дока, это факт. Именно поэтому мы и позволили тебе управлять нашими средствами. Но ты не знаешь этих благородных пони из Кантерлота. Я бы сказал, что у них слишком много свободного времени и слишком много денег. Вот, помнится, однажды…
— Уверена, нам ещё многое предстоит обсудить, — почувствовав, что разговор свернул куда-то не туда, прервала его жена, Роуз Пай. — Но думаю, самое важное сейчас — это юная леди, пришедшая с нашей дочерью. Говорите, вы из Кантерлота, мисс Скрэтч?
— А? — чуть засветив рог и левитировав кружку в сторону ото рта, переспросила DJ. Она чуть было не вытерла пену с лица копытцем, но в последний момент заметила одну из узорчатых салфеток семьи Пай. — Ага. Да. Но я не из благородных пони. Я имею в виду, на моём счету есть несколько официальных мероприятий, но я не из богачей или землевладельцев.
— Несколько мероприятий? — сказала Октавия, игриво подтолкнув подругу. — Ты ведь играла на свадьбе принцессы Кейденс.
Клайд наклонился ближе, Роуз поправила большие очки, а Блинки чуть откинулась назад, позволив своей гриве цвета чёрного перца скрыть часть её лица.
— И я, типа, очень этим горжусь, — сказала Винил, изобразив повышенный интерес к выбору следующего блюда, чтобы не смотреть собеседникам в глаза. — Хотя по большей части это было чистым везением. Мне посчастливилось, что Окти — сестра Пинки, Октавии посчастливилось, что Пинки знает Рэрити, а им посчастливилось, что они знают Твайлайт Спаркл. Так что на самом деле всё это случилось лишь благодаря Октавии. Встретить её было большей удачей, чем приглашение на любую королевскую свадьбу. Наверное, самой большой удачей всей моей жизни.
Октавия улыбнулась, хотя её улыбка напоминала гримасу, что неудивительно для той, кто пытается сдержать слёзы. Её родители обменялись понимающими кивками, а Блинки Пай отодвинулась ещё дальше и нахмурилась. И чем больше вокруг неё улыбались, тем мрачнее она становилась.
— А можно мне кое о чём спросить? — поинтересовалась Винил, застенчиво взглянув на пони, сидящих за столом. Пристальный взгляд Блинкадетт почти заставил её остановиться, но выражение лиц и слова поддержки остальных членов семьи Пай в итоге победили. — Какую музыку предпочитают приличные пони типа вас?
Всегдашне угрюмая физиономия Клайда Пай скривилась в непривычной для него улыбке:
— Я нахожу особое обаяние в классической музыке. В наши дни услышать её можно, главным образом, в Кантерлоте, что прискорбно, и не только потому, что из-за этого у Октавии так мало свободного времени. Знаете, почему я дал ей такое имя?
Винил покачала головой, а Октавия еле заметно закатила глаза.
Он продолжил:
— Агась. Прекрасное имя для красивой кобылки, чтоб вместе идти по жизни.
— Клайд, дорогой, — сказала Роуз, со сдержанным весельем наблюдая за тем, как Октавия густо покраснела, а Винил Скрэтч всем своим видом выразила искреннее согласие с его словами. — Если ты хотел смутить нашу дочь, достаточно было принести несколько жеребячьих рисунков.
— Знаешь, а неплохая идея. Может быть, после ужина…
— Эй! — из-за железного занавеса волос раздался голос Блинки. — У меня тоже есть один вопрос.
Все повернулись и уставились на неё.
— Мам, разве не ты этим утром сокрушалась, что я до сих пор не нашла себе особенного пони?
— Сокрушалась? — ответила Роуз Пай, удивлённо подняв бровь. — Я просто спросила, Блинкадетт.
— И пап, не ты ли вчера громогласно сожалел о том, что под твоими копытами не шныряют маленькие жеребята, внуки и внучки?
— Громогласно? Да я даже…
— Что и требовалось доказать, — сказала Блинки, с силой опустив передние копыта на столешницу. — И это тянется почти целый год. А теперь вы порхаете вокруг Октавии и этой чудной единорожки, словно они — лучшие пони на свете. Вам не приходило в голову, что я просто не готова к отношениям, в отличие от моей идеальной старшей сестры? Почему вы никогда не говорите об этом с Пинки? Уверена, потому, что все мы знаем: уж кто-кто, а она-то точно не готова к отношениям, но всё-таки. И, на случай если вы не заметили, подруга Октавии — кобылка, так что жеребят вы от них не дождётесь, если только они не используют какую-нибудь извращённую единорожью магию.
Вся семья в ужасе застыла.
— Ну? — спросила Блинки, злобно посмотрев на Винил.
— Что, ну? — прошептала единорожка, судорожно придвинувшись к Октавии, и та обняла её за плечи передней ногой.
— У тебя есть хоть какая-нибудь дурацкая единорожья магия, способная обрюхатить хоть одну из вас?
— Ммм…
— Блинкадетт Розалина Пай, — подобно раскатам далёкого грома, с противоположного края стола донёсся голос отца. — Ступай в свою комнату!
Одну очень долгую секунду она стояла, таращась на них и тяжело дыша, а затем, ухватив зубами остатки своего сэндвича, ускакала вверх по лестнице. Оглушительный хлопок закрывшейся двери пришелся как раз на середину фразы Клайда “И не вздумай хлопать дверью!”.
— Мисс Скрэтч, — сказал он, посмотрев в ошеломлённое лицо единорожки. — Вам и сейчас рады под этой крышей, но я пойму, если после всего произошедшего вы больше не захотите здесь оставаться. Вам решать.
— Делов-то, — сказала Винил со слабой полуулыбкой. — Я ценю ваше гостеприимство. Уж лучше плохо спать, чем хорошо идти.
— И вовсе не “делов-то”, mia dolce, — сказала, наконец, Октавия, прижав любимую теснее к себе.
Она посмотрела на родителей:
— Блинкадетт перешла все границы. Какого сена? Что это на неё нашло?
— Возможно, это из-за слияния, — сказала Роуз, стирая с очков несуществующее пятнышко. — Мы как раз приобрели ферму семьи Пич, она попыталась разобраться в их бумагах и амбарных книгах, и это стало для неё настоящим испытанием. Вдобавок ко всему, вскоре нам придётся перевести наши камни на новое место, а это будет непросто, ведь площадь нашей фермы удвоилась с тех пор, как ты была жеребёнком. И ты ведь помнишь, что на следующей неделе у неё день рождения?
— Да, и это одна из двух причин, почему я приехала сюда! — воскликнула Октавия. — Это ужасные оправдания, мам. В своих письмах она такой не была.
— Может, и не была, но ведь прошло уже столько лет со времени твоего последнего визита. Почему бы тебе не поговорить с ней?
— После всего этого? Ну уж нет. Я отправляюсь в кровать. Винил, ты хочешь спать или предпочитаешь побыть какое-то время с моими родителями? Никто из них не сорвёт на тебе злость, как моя сестра, я обещаю.
— Думаю, я тоже отправлюсь в постель, — сказала Винил. — Если никто не против, конечно…
— Не против, — сказала Роуз. — Но если ты любишь поспать подольше, не забудь — на ферме встают рано, так что с утра здесь может быть довольно шумно.
— Октавия до сих пор просыпается ни свет ни заря, да и я бываю по утрам довольно шумной, так что…
Она собиралась усмехнуться, но вовремя остановилась, неловко закашлялась и пробормотала что-то об усталости и ужасной дороге.
— Спасибо за ужин. Спокойной ночи, мистер и миссис Пай.
— Спокойной ночи, — мягко ответили родители Октавии, и Винил проследовала за ней вверх по лестнице в её старую комнату.
Тесно прижавшись друг к другу, они лежали под невероятно тёплым стёганым одеялом копытной работы.
— Так что же я сделала не так? — спросила единорожка.
— Винил, — ответила Октавия, — ты была великолепна. Мои родители тебя полюбили. Что ты такое говоришь?
— Это из-за моих волос? Я могу перекрасить их в более традиционный цвет. И я как чувствовала, надо избавиться от красных контактных линз. Из-за них цвет моей магической ауры не совпадает с цветом глаз, что, похоже, здорово её напугало.
— Пожалуйста, перестань, — тихо прошептала Октавия, нежно коснувшись носиком мятно-зелёной гривы Винил. — Не вздумай ничего менять в себе из-за моей сестры.
Она закрыла глаза и потянулась к единорожке.
— Постой, постой, — пробормотала Винил, отодвинувшись назад за миг до того, как их губы должны были встретиться. — Я забыла почистить зубы.
— Ты что, шутишь? — издав разочарованный стон, удивлённо спросила Октавия. — Ты же знаешь, меня такие вещи не волнуют.
— Зато меня волнуют. Извини. Я скоро вернусь!
Взяв щётку и зубную пасту, она спешно направилась вдоль по коридору в ванную комнату, левитируя их перед собой в облачке лазурного магического сияния.
— Успокойся… — сказала себе единорожка. Двигая телекинезом щетку вдоль зубов, она внимательно изучала своё отражение в треснувшем осколке стекла, служившем семейству Пай в качестве зеркала ванной комнаты второго этажа. Гель, когда-то нанесённый на гриву, давно потерял свою силу, отчего её причёска напоминала сейчас спутанный клубок зелёного мха. Контактные линзы отсутствовали, и её зрачки больше не были красными, но их цвет, казалось, перешёл на белки глаз, налившиеся кровью из-за долгого, долгого дня и из-за охватившего её приступа слёз, который Винил отчаянно пыталась скрыть от своей любимой. К счастью, даже если она это и заметила, то ничего не сказала.
— Ну, хоть мои зубы теперь хорошо смотрятся.
Внезапно Винил заметила в зеркале что-то странное. Отражение картины. Написанная тёмными масляными красками она изображала полуночное небо и такие густые облака, что сквозь них с трудом пробивался звёздный свет. Извилистая трещина, проходившая через зеркало, накрывала собой почти половину холста, и Винил повернулась, чтобы получше его рассмотреть.
На нём, с удивительной точностью повторяя контур трещины в зеркале, рвал темноту багряный разряд молнии. Он был таким ослепительным, что казалось, художник взял для него цвета, прямо противоположные использованным в остальной части картины. Вновь посмотрев в зеркало, Винил обнаружила, что трещина полностью закрывает электрический разряд — он был совершенно не виден с этого ракурса. Вытянув шею и поводив ею из стороны в сторону, ей с трудом удалось уловить отблеск яростного красного сияния.
— Ничего себе, — сказала она. — Круто.
Единорожка нагнулась, чтобы сплюнуть зубную пасту.
— Тебе нравится? — чуть громче шёпота, спросил её чей-то голос.
У Винил встали дыбом волосы на голове, а когда она увидела в зеркале отражение сестры Октавии, стоявшей позади неё в тени коридора, та же судьба постигла и остальные части тела.
— Ааа! — завопила единорожка. — А… привет, Блинкстер! То есть, Блинки. То есть, Блинкадетт…
— Просто Блинки будет достаточно, — мрачно ответила средняя сестра Пай. Она не сдвинулась ни на дюйм даже после того, как Винил издала несколько нервных смешков.
— Так тебе нравится эта картина или нет?
— Ага, нравится…
Винил затравленно огляделась. Комнатка не имела даже окон. Были только умывальник и унитаз, похоже недавно соединённый с канализацией или отстойником. Она освещалась лишь тусклой маленькой лампой, свисавшей с потолка. Бежать было некуда.
— Если нет, ничего страшного. Я не рассержусь.
Винил открыла было рот, чтобы высказать кобылке свой неописуемый восторг по поводу картины и избежать возможных проявлений гнева с её стороны, но Блинки продолжила тихим монотонным голосом:
— И прости меня за то, что я сделала.
— Что сделала?
— Наговорила о тебе гадостей, — ответила Блинки, опустив голову. — Я тебя даже не знаю, а если б и знала, всё равно это было бы ужасно грубо. Мне очень жаль.
— О, — сказала Винил, — не парься. Похоже, на тебя многое свалилось в последнее время.
— И да и нет, — сказала Блинки Пай, посмотрев на картину и в зеркало: на две половинки своего творения. — И хватит обо мне. Послушай, я люблю свою сестру. Её проницательность — одна из черт характера, которую я ценю в ней больше всего. И если она видит в тебе что-то, значит, в тебе что-то есть, даже если я этого ещё не вижу, и это классно. Мои извинения никуда не годятся. Забудь о том, что я наговорила. Прошу тебя ещё раз, прости меня за всё. Я не считаю тебя чудной.
— Спасибо, наверное, — натянуто улыбнувшись, ответила Винил.
— Ладно, — Блинки повернулась в сторону своей комнаты, и единорожке удалось, наконец, как следует разглядеть её кьютимарку. На ней был… булыжник? Она не была уверена до конца. Казалось, на бледно-фиолетовый бочок земной пони кто-то посадил серую кляксу. — Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — сказала Винил вслед Блинки, вновь скрывшейся среди теней. — Эй, подожди! Знаешь, мне действительно нравятся твои картины. Они милые.
— Не перегибай палку, — сестра Октавии обернулась с намёком на улыбку, еле заметную, но искреннюю. — Тебе повезло, что я перед тобой извинилась.
Сказав это, она исчезла в темноте коридора.
Когда Винил вернулась в восхитительно мягкую постель под бочок к Октавии, та пристально посмотрела на неё. Сурово, но с любовью.
— Если близость со мной в этом месте смущает тебя, — произнесла она, — ты могла бы просто сказать мне об этом.
— Нет, мне правда надо было почистить зубы, — объяснила Винил. — Я хочу, чтобы тебе досталось лишь самое лучшее из того, что я могу предложить, включая даже такие мелочи как поцелуи.
Октавия счастливо засмеялась. От её хмурого выражения не осталось и следа:
— Я так тебя люблю.
Игриво обхватив единорожку всеми четырьмя ногами, чтобы исключить любую возможность бегства, она склонилась к ней в ещё одной попытке запечатлеть поцелуй на губах любимой. И любимая снова отстранилась в самый последний момент.
— Лучшее из того, что я могу предложить… — задумчиво произнесла она, уставившись в пустоту. — Малышка, у меня идея!
Стон разочарования Октавии Пай был громче предыдущего. Она зарылась лицом в подушку.
— На это потребуется вся ночь, но я точно знаю, как сделать твою сестру счастливой. Мне правда жаль. Завтра я постараюсь загладить свою вину. Я выучила для тебя одно особое заклинание, — подмигнула Винил.
— Но ты ведь полдня тащила наш багаж, — возразила Октавия. — Почему бы тебе просто не отдохнуть здесь, рядом со мной?
Она посмотрела на единорожку. При виде этих сияющих лиловых глаз, её музыкальное сердце ёкнуло и пропустило такт.
— Какое искушение, — сглотнув, сказала Винил и покачала головой, с трудом заставив себя покинуть объятия Октавии и выползти из-под одеяла. — Но нет. Я вернусь завтра утром. Ты же тащила нашу поклажу вместе со мной, так почему бы тебе не последовать собственному совету и не отдохнуть?
Она нежно поцеловала земную пони в лоб.
— Постарайся не сделать ничего слишком уж безумного, — сказала та. — Пожалуйста.
Винил усмехнулась и рысью выбежала из спальни.
Октавия проснулась с первыми петухами. На мгновение она была разочарована тем, что до сих пор лежит в постели одна, но затем её нос уловил восхитительный запах оладьев, готовящихся внизу, на кухне. Хихикнув, как маленькая кобылка, она спрыгнула с кровати и последовала за ароматом. С восторгом, который могут вызвать лишь внезапно нахлынувшие простые, но заветные воспоминания, она радостно поприветствовала маму, мастерски орудовавшую сковородкой, и папу, читавшего “Ежегодник Фермера”.
— А где мисс Скрэтч? — спросил он, оторвавшись от изучения страницы со списком запланированных “атмосферных явлений”.
— Вы разве её не видели?
— Нет, мы только что проснулись, — сказала Роуз Пай, — и мы хотели, чтобы когда вы спуститесь к нам, вас поджидало бы что-нибудь вкусное. Кстати, твоей сестры тоже не видать.
— Может, это и к лучшему, — сказала Октавия. — Слушай, насчёт Блинкадетт…
Со стороны входа донёсся громкий глухой стук, прервавший её на полуслове. Поскольку Роуз не могла оторваться от готовки, Октавия и Клайд бросились на помощь.
На каменных ступенях, ведущих к недавно отремонтированному крыльцу семьи Пай, распластавшись, лежала Винил Скрэтч. Она тяжело дышала и буквально истекала потом, от магической перегрузки её рог обуглился почти до черноты. Подбежав к ней, Октавия начала тормошить единорожку. Устало моргая, та медленно открыла глаза и увидела подругу. На лице Винил просияла ослепительная улыбка:
— Я в порядке.
— Что случилось? Ты же вся в пыли и грязи! Ты не ранена? Папа, помоги мне затащить её внутрь!
Соломинка, которую по обыкновению жевал Клайд, выпала у него изо рта. Он даже не услышал слов своей дочери. Проследив за направлением его взгляда, Октавия поняла почему. Почти все их камни исчезли.
— Пап?
Выйдя на свет, зевнув и прищурившись на встающее солнце, к ним присоединилась Блинки:
— Что за шум? Это…
Когда она увидела Винил, слова застряли у неё в горле. Затем она взглянула на поле и её охватил столбняк:
— Куда делись все камни?
— Ради тебя я переместила их на новое поле, — гордо сказала Винил. — К моему удивлению, в вашей округе нет ни одного единорога. Похоже, при таких работах они были бы очень полезны. Должна признать, было немного трудно сделать всё в одиночку, но я уверена, вы легко сумеете найти ещё много таких как я, недостаточно высокомерных, чтобы бояться испачкать копытца в грязи. Часть урожая я пропустила, но… А почему это вы на меня так смотрите?
— Ты, — слова Блинкадетт, казалось, истекали ядом. — Вон. Отсюда.
— Блинки, я не… — начала Октавия.
— Нет! Я хочу, чтобы она убралась отсюда немедленно!
— Пап? — тихо спросила Октавия, успокаивающе взяв подругу за копытца. Это не слишком помогло, та дышала так часто, что была уже на грани потери сознания.
— Я… — сказал он треснувшим голосом. — Я думаю, твоей особенной подруге лучше уйти. По крайней мере на время.
— Я совсем запуталась, — задыхаясь, с трудом проговорила Винил, пытаясь с помощью Октавии встать на все четыре копытца. — Что я такого сделала?
Клайд и Блинки промолчали, и она повернулась к Октавии.
— Для наших самоцветов магия единорогов губительна, она разрушает их, — очень медленно, чтобы голос оставался твёрдым, а глаза сухими, произнесла она. — Сейчас ты просто превратила весь наш урожай за целый сезон в бесполезные камни. Пошли, найдем какие-нибудь одеяла и устроимся снаружи. Всё будет хорошо.
Поддерживая безмолвную и ошарашенную подругу за плечи, Октавия направилась к повозке, где ещё оставались кое-какие припасы и где они могли остаться, наконец, одни.
— Хорошо хоть, Пинкамина приедет погостить на пару дней, - заметил Клайд, пытаясь придать немного бодрости своему голосу. — Вот кто сумеет нас взбодрить.
— Пинки?
Её отец не видел, как зрачки Блинкадетт сжались в точку от неподдельного ужаса:
— О, нет...