Ксенофилия: Изменение обстоятельств

2. Отдать и принять

— Трудно поверить, что уже прошел месяц, не так ли, — спрашивают первого (и единственного) человека в Понивиле, Беллерофонта (или Леро, как он предпочитает, чтобы его называли).

— Когда ты станешь таким же старым, как я, у тебя появится время чтобы передать чуток опыта быстрым сынкам, — хихикает Гренни Смит Эппл, пожилой матриарх семьи Эппл и спаситель Леро, — Ммм, а не плохой вы, люди, чай готовите.

Леро немного краснеёт от неожиданного комплимента. С тех пор, как он таинственно и почти катастрофически прибыл в Эквестрию, старая кобыла стала его хорошим другом, обучающим его, как лучше снискать расположение у местного населения и, как правило, не давая ему, метафорически говоря, закрыться в своей раковине.

— Спасибо, раньше это был рецепт моей бабушки… прежде чем она умерла, — говорит он, и меланхолия слышиться в его голосе.

— Фе, послушай меня сынок, это не лучшая рекомендация для неё, ты все еще здесь используешь то, чему она тебя научила. Мне должно быть повезет, когда выпадет мой номер, — она немного потягивается, и буквально задыхается, когда её бедро почти взрывается от боли. В последние дни ей стало еще тяжелее, её боли отказались придерживаться какого-либо графика и жили сами по себе.

Леро практически прыгает со своего места на веранде, желая помочь ей: милой, дорогой, наполненной светом Селестии! Эти его руки, просто не справедливо!
— С тобой все в порядке? — ну вот опять, так было в последние пару недель, человек, порхающий вокруг, как курица-наседка, пытающаяся убедиться, что ей всегда удобно, всегда рядом, всегда готовый протянуть копыто помощи (хе, или она должна сказать «руку»?), он был сладким, как сироп, но он на самом деле слишком беспокоился.

— М-хорошо, эта чертова штука только что застала меня врасплох, — она проверят свои вялые мускулы, к счастью, импровизированный массаж, похоже, сделал свою работу, и всё, что она чувствует — легкую пульсацию. — Ты милок, конечно, знаешь, как избаловать девчонку, — она немного хихикает, пытаясь успокоить своего молодого друга собственным улучшившимся состоянием.

Очевидно, она недостаточно убедительна, и когда Леро прямо смотрит на неё, в его глазах застыла вина, которую он не заслужил, и снова Гренни Смит надевает эту маску как и для своей внучки. В вечернем солнце его волосы кажутся сияющими в тусклом свете, формируя образ пылающего ореола вокруг его мягких черт, так что даже ЭпплДжек взглянув на него не могла бы подумать что-то иное, кроме как «красивый» и это одна из величайших тайн жизни; опять же, возможно, она немного предвзята. Вырываясь из своих мыслей, она замечает, что Леро что-то говорит и останавливает его, уже зная, о чем он:

— Тише, и заканчивай извиняться, я сделала, что сделала, потому что это было правильно, и я бы сделала это снова, доведись мне такой случай, — она криво улыбается, демонстрируя свои новые протезы, — это не твоя вина, что я не знаю, когда остановиться.

Он смеется над этим, и она в самом деле хихикает над тем, что впервые почувствовала себя как и положено в её возрасте.

После этого веселое настроение превращается в уютное молчание между ними. К сожалению, момент упущен, так как наступающие сумерки привлекают её внимание к Вечносвободному, этот вид портит ей настроение.

— Что-то не так? — вот сено, когда он научился так хорошо читать её?!

— Всего лишь старые воспоминания, ты так же не хочешь переживать, как и я, о чем-то, что произошло, целую жизнь назад.

— Меня это не пугает, — вежливо говорит Леро, — Я не хочу вас огорчать, но я здесь, чтобы выслушать вас, если вы хотите поговорить об этом. — При этом он кладет свою руку ей на холку, молча поддерживая и (безуспешно) притворяясь, что его не интересует ответ.

После паузы, она собирается со словами, глядя на Вечносвободный, когда она сдувает пыль со старой болезненной памяти:

— Этот лес, — она берет паузу, — Дал и взял всё у меня, всё, кроме внучат, — она закрывает глаза, теряясь в бурном потоке эмоций, — Он дал мне ферму, он дал мне мой табун, а потом… потом он отнял всё это у меня.

Леро сжимает её холку, пытаясь поддержать изо всех сил, не прерывая повествования.

— Мы были странной связкой, — начинает она снова, говоря медленно, деликатно, как будто сами слова были хрупкими. — Гризельда была сильной старой птицей, немного неотёсанной, но я сомневаюсь, что можно найти где-нибудь более благородную грифину. Я знаю, что она спасала мои жалкие фланки не раз и не два, — ее голос ведет, когда она начинает теряться в безднах памяти. — Затем появилась Цюри, самое прекрасное существо, которое я когда-либо видела, до сегодняшнего дня: клянусь, эта зебра всех нас сводила с ума своими рифмами, но ферма Сладкое Яблочко не была бы сегодня здесь, если бы не её алхимия, — её голос немного запнулся, это воспоминание, без сомнения, было одним из болезненных. — А потом, потом появился Александр, мой Александр Эппл, самый милый жеребец, которого я когда-либо знала, и единственный, кого я могла представить, с такой неудачной связкой, как мы. В конце концов, кто когда-нибудь слышал о табуне, в котором были только две пони? — она поворачивается к Леро и бледно улыбается.

Он сгребает её в краткие объятия, прежде чем просит продолжить.

— Я рассказывала тебе, как я обрела ферму Сладкое Яблочко, не так, ли? — остановившись на секунду, спрашивает она его, на что Леро кивает и машет ей рукой. — Ну, эти трое были теми, что помогли мне построить её, дерево к дереву, доска к доске, — гордость сияет в её голосе, даже после всех этих лет. — Это было нелегко, и когда мы, наконец, решили заняться собой, и сформировали табун, многие родственники были недовольны, — от мыслей обо всех испытаниях, с которыми она столкнулась, обо всех пони, которые осуждающе смотрели на неё, когда она захотела стать частью межрасового табуна, её голос звучит устало.

— Я чувствовала себя виноватой, ты знаешь, будучи единственной из нас, кобыл, у которых могли быть жеребята, — она вздыхает, разочарование сквозит в ее голосе. — Но я любила его, моего милого Джонни Эппл, я любила его, пока он не умер от разрыва сердца. Это ужасно, когда мать переживает своего сына, – печаль накатывает на неё волнами, и Леро крепко обнимает её, через мгновение она снова успокаивается и возвращается к своей истории, — У нас был хороший отпрыск, — вздыхает она, — И даже если у других не было собственных жеребят, маленький Джонни был солнечным лучиком, и мы все его любили, – она ненадолго замолкает, перебирая слова в голове. — И вот однажды Джонни ушел, чтобы получить свою метку, он что-то слышал о Вечносвободном от других жеребят, и он… он хотел заполучить кьютимарку охотника на монстров Вечносвободного, — она плачет, и Леро начинает гладить её гриву, шепча те ласковые, маленькие мантры, что мы все говорим, когда пытаемся убедить человека (или, может быть, и пони, в какой-то мере), что все будет в порядке.

На этот раз ей требуется больше времени, чтобы успокоиться, и когда она заканчивает, её голос практически превращается в шепот, — Александр, он был таким смелым, он бросился на помощь, как только услышал, что Джонни может быть в беде. К тому времени как об этом узнали все остальные, было уже слишком поздно, — она тяжело дышит, ее голос грубый и хриплый от эмоций. — Он спас Джонни от мантикоры, прогнал её, мы попытались помочь ему, но яд… это было слишком, — она, наконец, сдается, слезы сожаления текут по её лицу, Леро просто держит её и из его глаз начинают капать слёзы от вида, как плачет эта сильная кобыла.

— Джонни винил себя, а мы обвиняли друг друга, — заявляет она, выплевывая слова, как будто они горечь на языке, — Мы старались держаться вместе как только могли, нам, по крайней мере, удалось поднять Джонни, будь благословенно его сердце, но мы просто не могли обойтись без Александра, мы нуждались в нем.

Леро начал растирать её холку, пытаясь без слов поддержать её морально.

— Мы были глупыми и наговорили много лишнего, чего не должны были когда-либо говорить, из-за этого мне до сих пор стыдно. И, в конце концов, мы расстались, — вздыхает она, опустошенная излияниями горьких воспоминаний.

Леро стеснялся, но его сжигало любопытство, несмотря на то, что его сердце буквально кровоточило от сочувствия Гренни Смит:

— И что случилось с Джонни? — он шепчет тихо, как из могилы.

— Джонни уже никогда не был прежним после того как мы потеряли Александра, — устало объясняет она. — Он стал застенчивым и замкнутым, ничем не похожим на яркого, энергичного жеребенка, которым он был, — затем по необъяснимой причине она начинает сиять. — Потом он встретил Хани Сакл. Подруга ЭйДжей, Флаттершай, немного напоминает её. Какая это была пара, — она качает головой и тихонько хихикает: — Это было так восхитительно наблюдать, как они танцуют друг с другом, когда они, наконец, сформировали табун, я бы поклялась, что они стали как сиамские близнецы. Они называли себя «Табун двоих». Дело не в том, что они были моногамистами или что-то в этом роде, они просто никого не могли видеть кроме друг друга.

Леро начинал посмеиваться, вспоминая своих женившихся друзей, то, как они чудили во время медового месяца.

— Однажды когда Хани Сакл ухаживала за животными, на неё напала стая древесных волков. Бедняжка никогда не могла заставить себя навредить даже мухе, не говоря уже о стае таких существ, как, — она сдувается при этом, изображая нечто вроде вздоха, сбежавшего из её потрескавшиеся губ, — Джонни не успел её спасти, но у него было достаточно времени, чтобы показать этим облезлым дворнягам, кто есть кто. После этого он просто… зачах. Я пыталась помочь ему, пыталась сказать, что он нужен своим жеребятам, должен быть сильным ради них, но я не знала, что говорить! — в ее голосе была мольба о понимании, и Леро безмолвно ответил на неё. — Возможно, он был моей кровью, но он всегда был жеребенком Цури, она всегда заботилась о нем, я либо была занята работой, либо спорила с Зельдой, я… сожалею, я хотела бы быть матерью, в которой он нуждался, матерью, которую он заслуживал, но когда нашлось время, было уже слишком поздно, и он просто не послушал меня. Почему он не послушал меня?! Хани Сакл не хотела бы, чтобы он так умирал, я знаю, что она не желала этого, — не скрываясь, плакала она, позволив Леро успокоить давно мучившую её боль.

— Он умер от разрыва сердца, – говорит она, наконец. — И все, что осталось, была я и жеребята. Я подняла их, насколько смогла, я могу только надеяться, что этого достаточно, я могу только надеяться… что Джонни прощает меня, — она немного колеблется в конце, голос дрожит.

— Нечего прощать, — твердо говорит Леро, и Гренни Смит поднимается рывком вверх в удивлении, — Мак хороший парень, и мой хороший друг, иногда ЭпплБлум может быть чересчур увлеченной, но она яркая, счастливая кобылка, и любой, умеющий видеть, может сказать, что она любит свою семью, и ЭпплДжек, и я, возможно, не всегда ладим, но я знаю, что у неё доброе сердце, она Элемент Гармонии и ради всего святого, она спасла Эквестрию. — Он замирает на мгновение, — Я не только думаю, что ты хорошая мама, я знаю, что ты была одной из них. Я искренне верю, что твой табун гордился бы ими, гордился бы вами, и если уж на то пошло, я горжусь вами.

Они сидят там, на веранде, солнце уже давно село, и они наслаждаются теплой тишиной в компании друг друга…

— Итак, когда ты собираешься пригласить мою внучку на свидание? Для её же блага, Селестия знает, что эта кобылка слишком упряма.

— Что?!

Гогот отзывается эхом в ночи.