Песнь Солнца и Луны: Чёрный Кристалл
Пэнси - I (2)
Время новых знакомств с офицерами, стрельба из арбалета, подготовка дождевых облаков — о таком стечении обстоятельств, свалившихся лишь за один день, Пэнси мог только мечтать. Обычно все будние рядового проходили в череде маршей, тяжелых и долгих учений, патрулей внутри стен Гвардии и вокруг Небулоса, с двумя перерывами на поход в трапезную. Кроме редких, по крайней мере, для юного гвардейца, исключений, вроде разведки дальних территорий Королевства и недавних событий в Землях быков.
Как известно среди прочих народов, пегасы, будучи по своей природе шустрыми, оказались неприхотливы в еде: порой за день они могли поесть один раз и этого им вполне хватало. Небесная Гвардия и Дождевой Сбор — как исключения из правил, использовали двухразовое питание, состоящее из дневной и вечерней трапезы. Единороги по-прежнему не могли объяснить такую странность питания в отношении к летающим созданиям Этерии, а именно драконам и пегасам. И если копытные ещё вписывались в некий порядок, то огнедышащие создания выбивались из него совершенно. Чешуйчатые могли извергать жаркое пламя, имели крупное телосложение, да ещё и летали, но при этом рацион их питания целиком состоял из разнообразных минералов и драгоценных камней.
На то время, когда новоиспечённые стрелки закончили со стрельбой, площадь заметно опустела. Большинство бойцов уже отправились на дневную трапезу, а последними остались копьеносцы прекрасного внешне, но излишне строгого капитана Антики — они как раз возвращались из Холода после учений. Что говорить, служба службой, а еда строго по расписанию. За два месяца эти встречи со сверстниками перед трапезной превратились для юного гвардейца в некую местную традицию. Бывшие лучники и копейщики начинали бурно рассказывать о том, как проходили учения и, особенно про то, что с ними приключилось на заданиях. И нынешнее утро не стало исключением.
Мьярин, Фолк и Кьорт быстро смешались толпою с друзьями из второго отряда в единую кучу и принялись обо всём говорить и смеяться. Остальные в отряде шли рядом, а Айрес так и вовсе прошла в одиночестве далеко вперёд. Юнец почти нагнал Свифта, только Вэлла, хоть и скромным шагом, но опередила его. Правда, их разговор, сколь быстро начался, так же и закончился после нескольких довольно милых фраз.
Наверное, у неё снова что-то не получилось, — подумал рядовой, вспоминая то, как часто пегаска обращалась к его другу за каким-нибудь советом по фехтованию, или стрельбе. — Но стреляла она сегодня здорово, мне бы такой… первый раз.
Вэлла на фоне прочих гвардейцев смотрелась чудаковато, порой даже слишком. Она, скромная, тихая, недоверчивая и замкнутая в себе, за прошедшие месяцы так и не сдружилась с товарищами, глядела на всех вокруг косо, за исключением Свифта. Общее друг в друге они нашли отнюдь не сразу, но подружились буквально в первый день встречи. Как считал Пэнси, эта пони всего лишь искала противоположную себе личность. Что удивительно, несмотря на строгое расписание службы при Небесной Гвардии, скромница Вэлла не тратила времени понапрасну и нашла себе хороших друзей. Кроме Винди-Виза, кобылка чаще всего бегала в лазарет при любой свободной минуте, чтобы поболтать с медсёстрами. Также она иногда пропадала в компании двух очаровательных пегасок офицерских званий.
В любом другом городе земных пони, или городах единорогов, эта пегаска заметно выделялась бы внешне, но в Небесной Гвардии на её причудливые цвета никто не обращал внимания, либо старались, чтобы на то было похоже. Кудрявая лазурная грива с редкими, но яркими красными полосами, которая могла вырваться из-под шлема, казалось, в любую секунду. Всегда ухоженная и чистая шёрстка бежевого расцвета — на солнце искрилась, будто её вымыли в золотой пыли. Лишь один раз Пэнси видел её метку, когда всех новобранцев собрали на площади на выдачу доспехов: это был угловатый скрипичный ключ, и выглядел он так, словно его из большого изумруда огранили. Юнец понятия не имел, что музыку записывают в виде письма, отчего воспринимал этот символ как что-то диковинное от единорогов. Но что жеребец запомнил в тот первый день, так это белое, как из мрамора, заднее копыто пегаски, когда ещё никому не успели раздать обувь. Выкрашенное, или его, правда, изваяли из камня, но на остальных ногах её копыта были такими же, как у любой другой кобылы.
Взор фиолетовых глаз, в нём скрывалось многое, как, впрочем, у каждого. И редко кто помнил красоту её лица, пышность губ и забавные веснушки на щеках, когда она сама затмевала его своим чарующим, проникновенным до глубины души, звонким и мелодичным голосом. Вэлла прекрасно разбавляла долгие, утомительные марши своими песнями. Несколько раз другие группы намеренно выходили в свободное время на главную площадь, чтобы маршировать вместе с её отрядом. Внимая, живя самой музыкой в своём сердце, эта кобылка преображалась, утопая в ней, она раскрывала свой настоящий лик, который она так боялась всем показывать во время безвольной службы. Но только песня замолкала, и тут же пропадала вся её радость.
Когда Свифт пропустил вперёд пегаску и остался поодаль от всех, отряд уже подходил к дверям трапезной, за которыми виднелся длинный коридор, ведущий к месту безмятежности для крылатых воинов. Тут юнец и догнал Винди-Виза поспешной рысью.
— Ну как тебе Харрикейн? — поинтересовался у друга Пэнси с предвкушением. — Интересно, в скольких битвах он успел сразиться, — огласил тот уже собственные раздумья, — что так потрепали?
Свифт молчаливо поглядывал то на друга, то отвлекался на Вэллу, пока та виляла хвостом впереди, а когда юнец нетерпеливо замахал копытом у его глаз, всё же принял вопрос к вниманию:
— Я в школе вычитал так много историй о его похождениях из книг единорогов, и в каждой писали о шраме на пол-лица, но я даже не представлял, что, получив его, он лишился и своего глаза! — отстранённо уставился пегас на раскрытые двери. — Бр-р-р, даже не хочу представлять себя на его месте! — поёжился он в страхе.
— Нашёл, что вспомнить, — издал смешок Хворост, — все эти книги меня только утомляли. Но если поглядеть на эти истории, нашему Командующему ещё повезло, — старался того утешить жеребец. — Единороги писали, как волчьи отродья днём за днём творили ужасы в деревнях и городах! А наши предки с этим ничего не могли сделать. Их вынуждали сражаться с чудовищами нос к носу, ведь только заточенный металл управился бы с ними!
— Понесло тебя совсем не туда, летать не разучись, а то научишься ещё говорить быстрей меня! — и на лице Свифта появилась улыбка, та самая, которой он сгонял все дурные мысли. — Я хотел сказать, что Харрикейн мне понравился, он выглядел точно так же, каким я его представлял в школе. Но я не увидел в нём тех описаний единорогов, которые историки оставили в каждой книге: «Холоден, подобно северным горам; жестокий, как целая стая волков с их сильнейшим вожаком; твёрд и несокрушим, будто горы Скайриджа, взрастившие древних пегасов… и всё такое. Они хоть раз видели его, интересно? Да, он явно хороший Командующий — просто так это звание никому не раздают, но он такой же пони, как все, только со шрамом, — удивительно, как Винди-Виз даже не запыхался после столь бурных слов.
— Да-а, язык твой, наверное, не поспевает за головой, — засмеялся Пэнси. — Мы только познакомились с ним, Винди. Как погоняет нас на дальних полётах денёк, так все эти мудрёные описания к нему и прилепятся! Увидишь, превзойдёт он твои ожидания, ещё как превзойдёт.
— Хорошо бы хоть один день под его началом провести, — возразил Свифт, разочарованно выдохнув. — Нашли, кем заменить лейтенанта…
— Всё, давай-ка тише, — Пэнси ткнул друга в бок, искоса поглядывая на воинов Антики позади и сбоку, — здесь становится тесно.
— Тогда лучше поторопимся.
Светло-серый коридор с хорошо просматриваемыми окнами на потолке незаметно и быстро закончился, и друзья прошли в общий зал столовой, миновав стража в серебряной броне. Несмотря на большое скопление гвардейцев из разных отрядов, разговоры здесь редко бывали оживлёнными — почти всегда тут переговаривались шёпотом.
Внутреннее убранство трапезной строгое, простое, без каких-либо изысков, но зато ничего лишнего. Хотя при сладостном аромате от свежеиспечённого хлеба и прочих лакомств солдаты вовсе забывали, что находились в обычной столовой Небесной Гвардии, а не трапезной при Академии, или общих пекарнях земных пони. До пиршеств единорогов, конечно, бесконечно далеко, но местные повара всё равно старались, не покладая копыт. Столы и скамьи в несколько рядов; парные четырёхугольные колонны, прочно удерживающие потолок со дня основания крепости; широкие окна, впускающие чуть ли не всё солнце целиком и открывающие памятные виды на небосвод; светильники у стен и добрая треть зала под кухню — вот и вся гвардейская столовая. И это не беря в расчёт одного стража с маленьким горном, который с безразличным, но в чём-то мечтательным лицом отсчитывал минуты, даваемые на время кушанья. А там уже не важно, сытый ли боец, или челюстью работал плохо, из-за того голодный — а возвращаются к службе все наравне.
Всего помещения хватило бы на небольшую армию для успешных наступлений в тыл противника: четырнадцать больших столов на десять пони, два ряда по семь; к приходу стрелков, треть из них была занята. Правда, когда ребята забрали свои порции на деревянных подносах и уселись за дальний стол, народа стало ещё больше. Один за другим возвращались отряды из ночного караула, учений в диких лесах и после Дождевого Сбора. Даже их знакомые ребята, что служили под крылом Антики, вскоре расселись по местам.
Жеребцы и Вэлла уже заняли всю скамью, оставив Айрес на противоположной стороне в полном одиночестве, как обычно.
— Давай, сегодня твоя очередь, — шепнул Свифт на ухо другу, пропуская того с подносом вперёд. А тот с тяжёлым вздохом присел на холодную скамью, да медленно, аккуратно, с опаской поглядывая в сторону — подвинулся к неприступной и загадочной кобыле.
И такие неслужебные смены шли уже почти три недели. Винди и Пэнси раз в семь дней меняли свои места, ведь никто из них не хотел сидеть рядом с Айрес. Она была порой резкой, непредсказуемой и раздражительной, но при том старалась держать себя в узде; она могла целыми днями ни с кем не разговаривать и всех сторонится, а при виде какой-нибудь диковинки, вроде аэрвингов, или съездов единорогов начать вести себя подобно маленькой кобылице; или вовсе при удобном случае могла припомнить офицеров крепким словцом за то, что её перевели в лучники, хотя была достаточно умна, чтоб не говорить этого при них. После чего кобыла стала относиться подобным образом и к своим близким товарищам. Как ни странно, плохим гвардейцем она из-за такого поведения не стала, напротив, её можно было приравнять к одним из самых достойных воителей крылатой расы. Айрес беспрекословно подчинялась старшим по званию и выполняла любые их приказы. Ей легко давались любые испытания, в том числе укрепление тела всех разновидностей: круговые скачки мимо бастионов; утомительные марш-броски по лесам и полям в полном облачении; дальние полёты через горы, и хоть ей дождь, хоть снег, хоть знойная жара — ничто не могло её остановить. Даже Мьярин и Стилл, как самые крепкие и выносливые жеребцы в отряде падали от бессилия тогда, когда пегаска могла едва вспотеть. И в фехтовании, как она сама говорила Харрикейну, никто не мог поравняться с ней, на что наставник-лейтенант сразу обратил пристальное внимание. Было нередким случаем, когда эта кобыла просила усложнить тренировки, ибо, как она считала, для хорошего гвардейца обычной подготовки явно недоставало. Естественно, с таким отношением лучники-новобранцы стали нагонять одногодок и даже несвоевременно получили свои первые задания. Но за такие успехи никто Айрес благодарить не решился, а все только начали сторониться её и томить к ней неприязнь.
Но правила Гвардии обязывали думать о своих товарищах, как о семье, а к ним крылатые воины относились весьма ответственно. Бросая косые, осторожные взгляды, Пэнси всё же не мог отринуть потаённые мысли, идущие наперекор друзьям, что выглядела она не под стать характеру и принятому в тесном кругу товарищей образу. Нисколько не смущаясь, Айрес наклонила голову к тарелке, выкатила с неё своим большим носом яблоко на стол, а после неспешно принялась его грызть. Она не разглядывала столовую, полную гвардейцев, не обращала внимания на шепчущихся друзей и уже нагло пялящегося юнца. Для неё в эту минуту весь мир словно не существовал, лишь это багровое яблоко с жёлтым пятном на боку имело смысл. На место очищенной плодоножки вскоре подкатились один за другим ещё два яблока в той же забавной манере. С остальной частью порции, которая состояла из двух картофельных галет, внушительной порции овса, порезанных в салат овощей и грушевого морса, кобыла так церемониться не стала — доела, подобно всем.
Несмотря на её познания воинского ремесла — желанные многими гвардейцами — вне учений она словно бы о них забывала. Любой воитель узнает себе подобного издалека: по походке, манерам речи, выражению лица и даже внешне многие из воинов имеют общие черты. Столь умелая фехтовальщица двигалась грациозно — поступью лёгкой обводила соперника вокруг носа, хитрила, выискивая слабые места, и без труда его побеждала всего лишь тремя взмахами клинка.
Порой в её, казалось бы, незаурядной внешности и поведении скрывались черты, более свойственные народу единорогов, нежели пегасам. На первой встречи с лейтенантом Миридом только Айрес из всех присутствующих новичков была одета в довольно вычурное платье, сотканное из тонкой, полупрозрачной ткани, чего даже не позволяли себе жёны многих офицеров Академии, коих Пэнси частенько разглядывал с любопытством на парадах в свои жеребячьи годы. О её метке тогда и речи не было, хотя сколько раз юный гвардеец не заглядывался на круп, чудотворные символы так и не появлялись. Пегаска отрастила себе гладкую, ниспадающую до пястей гриву тёмно-синего цвета, которую на время службы она всегда зачёсывала назад и собирала в тугой пучок. Так, чтобы взору не мешать и лоб открытым держать. Пэнси, даже будучи жеребцом, всё же понимал, что такие прикрасы делать в одиночку и без магии затруднительно — не зря большая часть представительниц крылатого народа коротко стригла волосы, когда их в косы заплетали одни единорожки. На вид её аккуратная шерсть каштанового расцвета чарующе лоснилась после долгих пробежек или полётов на её вспотевшем теле, да так, что порой юнец терялся в мыслях. А взор серых глаз притягивал и не отпускал, пробирал до мурашек, но оставлял после себя затем одну пустоту — кобыла никогда не делилась своими размышлениями ни с кем. Утопая в их глубине можно было найти там лишь беспроглядный мрак. И всё же в такие мгновения она казалась до крайности совершенной.
Едва лейтенант сказал “разойтись”, Айрес гордо сняла шлем, распутала свою причёску и рысцой побежала в казармы, а ветерок ласково трепал её гриву, — совсем нежданно услышал юнец внутренний голос, который пересказал одно из самых любимых воспоминаний на службе. — Она в тот день была такой красивой, миловидной, но… холодной, ей ведь было на всех чихать и… какой же это вздор, о чём я только думаю? — невзначай тогда он дёрнул копытом, будто им хотел развеять постыдные мысли. И вроде бы согнал их, да вместе с ними опрокинул чашу с напитком как раз в сторону пегаски, занятой кушаньем.
И морс весь за мгновение ока разлился по столу, окропив поднос и яблоко Айрес. Будто того было мало, сладкая водица из лесных даров попала на её доспехи, капая за край стола. Та вмиг задрожала от злости и стиснула челюсти. Но тут же себя успокоила, подняла копыто и придвинулась к концу скамьи, чтобы не испачкать гвардейскую форму ещё сильней. Друзья живо перевели внимание на пегаску, а Свифт с трудом держался, чтоб не заржать. Кьорт же и вовсе поперхнулся от смеха.
— Какой же ты неуклюжий, Пэнси, — процедила та сквозь зубы, попутно вытирая пятна с брони. — В следующий раз не садись рядом, а то весь поднос на меня так скинешь.
— Нет, прости, я не хотел, — протянул тот копыто. То ли желая ей помочь, то ли защищая лицо, чтоб та чем-нибудь не бросила в него. — Случайно же вышло…
За школьные годы Пэнси вдоволь наслушался рассказов, как чьи-то матери, или подружка «вон того жеребёнка из другого класса» буквально зверели, если тех чем-нибудь обидеть. Такое поведение, к слову, быстро нашло себе место в армии, где кобылы могли на равных служить с жеребцами и получать высшие звания, в отличие от воинов земнопони и, тем более, единорогов, у коих с некоторых пор даже крупных войск не существовало.
Айрес больше ничего не сказала и, к счастью для юнца, отвела свой пламенный взгляд и продолжила доедать порцию, оставляя доспехи на поздний час, для более тщательной чистки. Чёрный цвет с давних времён славился приятной особенностью – многое на нём остаётся незаметным.
— Пэнси, ты себя плохо чувствуешь? Ты ведь просто сидел, — удивилась Вэлла столь невнятной глупости.
— Вот он, наш знакомый Пэнси, — с ехидной улыбкой протянул Кьорт, — всё портит и ломает.
— Неправда! — кинулся тот в свою защиту.
— Да ты что, — фыркнул жеребец. — А про те самые полёты уже забыл, дурачок? Как ты ещё в Кардере-то жил без крыльев, — задумчиво покачал он головой. — А как свой клинок отправил в полёт за город? Тоже забыл? Радуйся, что фермеру какому-нибудь по голове не влетело!
— Хвалится тот, кому не в силах быть мечу достойным покровителем, — не обращая взора к остальным, заговорила Айрес, но, кажется, только Пэнси услышал её слова.
Для юного гвардейца знакомство с этим едким на слово пегасом так и не продвинулось дальше первого дня: как увиделись впервые, так по-прежнему и грызлись непонятно зачем, да неизвестно ради чего. В глубине души Пэнси, конечно, припоминал, как спорил с ним насчёт предпочтений в кобылках и тогда они просто не сошлись во мнениях. Но даже по сей день ему не верилось, сколь дорого пришлось расплачиваться за те слова.
Это был упрямый, порой недовольный всем на свете жеребец, с шустрым кареглазым взглядом и массивным, сплюснутым носом, который напоминал молот. Густая, неухоженная зелёная шерсть с двумя чёрными пятнами на левом боку; и бледно-жёлтая грива — вся почти остриженная, кроме длинной и невысокой полосы, тянущейся от самого затылка.
Среди других новобранцев он быстро нашёл себя в образе хвастливого сказочника, или, как его любил называть Пэнси — перьеглота. И как он раньше не пытался оспорить это прозвище, или переубедить всех в своей правоте, так и остался на сей день самым известным пустозвоном в истории Небесной Гвардии. По его словам в детстве он успел подружиться с тремя фениксами, а также унести собственный круп из пасти одичавшего дракона. Сумел отыскать пару древних застав на каких-то вершинах и помочь Генералу надеть сапоги, чтобы вкусить поцелуй его же супруги. Облетел без передышки каждую из возвышенностей Каменной Долины, скрытой на западе в долине Флайтмаунтин [Flightmountain], чтобы отыскать там утерянный наплечник доспеха Тагерона-Воителя. И, наконец, спас некого земного пони от умалишённого единорога, нацепив рогатому на голову железное ведро. А вот для недавних лет он придумал куда меньше историй, да и то делился ими с отрядом не так часто. Правда, о его двенадцати похождениях в казармы кобыл, четыре из которых были весьма успешны — даже отряд капитана Антики узнал о них, в том числе она сама. Но как об этих делах не слышали остальные офицеры, юнец ломал голову не один день.
Кьорт выглядел крепко-сложенным жеребцом, но не более того, хотя Пэнси так судил о нём лишь вдалеке, а стоило лишь юному гвардейцу оказаться с ним рядом, как на его фоне пегас начинал ощущать себя иссохшим и маленьким. И всё равно, несмотря на видное тело, местный сказочник за эти долгие недели ни в чём толком не освоился: летел, как ветер позволит; стрелял, как удача благоволит; мечом отбивался на учениях так, чтоб скорее закончить и чаще всего не в свою пользу. Даже простоватая метка его, будто появилась впопыхах когда-то – некие две измятые, параллельно выставленные иглы, точно для шитья.
— Эй, ребят, прекратите, а то на смех поднимут нас, — хотел было Мьярин словесно втиснуться между ними. — Давайте я всё уберу, и… мы… спокойно и тихо… да? А-а, меня всё равно никто не слушает, — чтобы вновь безучастно склонить голову над едой.
— Это был мой второй день в Гвардии! — пригрозил юнец Кьорту вилкой с нанизанными на ней листьями салата. — Себя вспомнил бы, над тобой ещё больше глумились.
А тот самоуверенно хмыкнул и сложил копыта на груди.
— Да, ты прав, но всё потому, что я позволял вам смеяться. Я знал, что фиолетовые доспехи — это весело, и я сделал это намеренно! А ты все вытворял, потому что глупый и неуклюжий.
— Ой-ёй, на твоём месте, я бы это не вспоминала, — хихикнула Вэлла.
— Зато меня потом не били кнутом за мои глупости! — победоносно воскликнул юнец.
Кьорт совсем некстати осушил всю чашу с морсом, чтобы вмиг подавиться и раскашляться.
— Да я тебя… кха-кха…- состроил он злостную, и в то же время несчастную гримасу
— Как там спина твоя, интересно, не болит?
— Легче-легче, вы чего взъелись друг на друга, — решил принять Свифт очередь миротворца, — из-за пролитой чаши? Так и доесть не успеем, зря ли все это делают молча? — протараторил тот, едва не выплёвывая изо рта недоеденное.
И эти бестолковые споры уже давно перешли от обычного шёпота. Те, кто ещё не успел покинуть столовую, теперь с пристальным вниманием глядели за новоиспечёнными стрелками. А пока одни трепали языком и впустую тратили драгоценное время, Айрес без всякой суеты аккуратно сложила посуду и принялась безмолвно шевелить губами, ведя некий отсчёт. Только успел страж поднести свой горн ко рту, кобыла уже встала и покинула столовую. Вэлла и Стилл также всё доели вовремя и скрылись за дверями.
— Отлично, спасибо тебе, дружище, — окинул печальным взором Фолк нетронутые лакомства товарищей.
— Ничего, я так… пошутил… кха! — улыбался тот глуповато, глазами вырезая незримую дыру во лбу Пэнси. — Вам не помешает сбросить вес, а то плетётесь в хвосте всегда, когда мы летаем…
— Это кто там плетётся-то? — крепко сжал копыта Свифт, едва не вскочив с места. — Я-то? Я-то!
— Успокойтесь все, — нахмурился Мьярин, — он ведь назло вас доводит.
— Ну не, что ты? Просто не сошлись во мнении, — покачал Кьорт головой, чтобы тут же подняться с места и уйти вместе с Фолком.
— И вот сдалась мне та чаша? — тяжко вздохнул Пэнси, следуя угрюмо за остальными.
Юнец окинул взором пустую столовую, и не мог не заметить, с какой горечью провожал Мьярин отряд кобылы Антики: те всё быстро доели и, как один, вышли из помещения вслед за самым высоким жеребцом в ряду. За всё время дневной трапезы они не сказали и слова, ни о чём не шептались, закончили вовремя, сытно поели и единым строем ушли на службу. Пэнси как никто другой понимал своего товарища в ту минуту.
На центральной площади начался общий сбор отрядов, которые должны были отправиться на Дождевой Сбор: стрелки, гвардейцы капитана Антики, а, наконец, ещё две маленькие шеренги воинов в звании престражей, отслуживших в Небулосе больше года. Последние из бойцов даже имели выбор, либо перейти в Кардер, чтобы остаться в нём служить местными стражами, либо продолжать расти по званию в Гвардии. Каждый из пегасов был заранее осведомлён, куда его отправляют, а потому Командующий Харрикейн быстро всех разделил и оставил под присмотром одного из облачных смотрителей, которые трудились на Сборе. Отдав следующую команду, бывалый воин объединил половины выбранных им отрядов в один строй и отправил к главным воротам Небесной Гвардии.
Последнее, что привлекло внимание юнца перед тем, как оставить площадь, это Вэлла, которая провожала их с грустью, и чьё ясное личико едва проглядывалось среди рослых пегасов.
— Рядовая Вэлла, что ты себе позволяешь? Держать голову прямо! — пронеслось громкое эхо надоедливого капрала в застенках Гвардии.
— Слушаюсь, сэр! Извините, сэр! — живо спохватилась та.
Молодой гвардеец в составе прочих воинов занимал место замыкающего всего строя. Половина отряда капитана Антики расположилась впереди, и, старательно маршируя, следовала за группой престражей. В качестве скромного, по манерам, лидера выступал длинноногий пегас в ярких, белых одеяниях, под глазами коего виднелись тёмные отёки. Назвать его усталым, сонным и заработавшимся Хворосту бы не составило труда, правда, своим носом тот не клевал, а вышагивал довольно резво, только успевай нагонять. Одежда покрывала смотрителя от пястей и до самого горла, переходя в широкий ворот. Штанины для задних копыт оказались свободными, когда как на передних они прилегали в обтяжку. Грудь украшал символ Дождевого Сбора: серебряное полукольцо с рядом тёмных облаков, из которых выходили бледно-голубые лучи, изображающие капли. А обуви у него не было вовсе, роль коей играли некие вставки с угловатыми носами. Похожие украшения на копыта изображали в книгах у Хранителя Света и Ночной Странницы, которых называли Певчими Звёзд; только их же вставки были гладкими, с клиновидными кончиками. Странно выглядящий головной убор — ныне откинутый к холке — являлся неотъемлемой особенностью всех крылатых пони, трудящихся на благо дождевой обители. Подобных шлемов не имели только ветреные мастера и все те, чья работа не была связана с неживыми облаками. Это был продолговатый гребень обтекаемой формы, собранный из двух половинчатых акритовых пластин: шлема и, собственно говоря, того самого гребня, напоминающего лезвие. С помощью таких уборов смотрители могли разделять сплошные массивы из мнимых туч на части, дабы большие из них покрывали целые города и плодородные поля, в то время как меньшие отправляли к деревням.
— Только взгляните, как они двигаются! — тихо заговорил Мьярин, восторженно глядя на соседний отряд. — Так сплочённо, а даже не было приказа, и офицера ведь рядом нет.
— Да-да, какие молодцы, — негодующим смешком оценил их Фолк, — но зачем? Мы теперь вдали от площади, чего стараться?
— И правда, зачем, Фолк? — фыркнула Айрес, замедлив шаг. Она уважительно пропустила Мьярина и поравнялась с лучником, чего тому явно не хотелось. Строгим, холодноватым взглядом кобыла его приковала, да только долго-то терзать не стала. И, довольно улыбнувшись, продолжила она. — Когда ты прилетел на службу в Небесную Гвардию, думать разучился? Или ты хотел только из лучка своего стрелять, да брюхо едой дарёной набивать?
— Эй, вот не надо этих оскорблений… Айрес, — хмуро покосился жеребец, осторожно проведя, на всякий случай, копытом по своему животу. — И мой лук тоже давай не оскорбляй, называй его боевым луком, что несёт погибель!
— Размечтался.
— Да, слегка, — махнул он копытом. — И знай, меня не в чем упрекать, я достойно исполняю все приказы. Но сейчас я не могу понять… да, может, я и глупый, но…
— Я такого не говорила, — перебила она. — Не думать, это не значит быть глупым.
— О, а мне послышалось совсем не то, — чуть громче и с норовом возразил ей Фолк.
Пэнси всё не мог решить, пытаться ли ему их успокоить, как то же сделал бы Мьярин, либо, как всегда, остаться в стороне. Осуждающие и недоумевающие взоры идущих впереди гвардейцев желали заткнуть их любым образом.
Вспомните, как мы дрались с теми быками, — повторил юнец, обдумывая верные слова. — Мы могли им проиграть, но вместо этого сработались вместе и легко их обхитрили! Всё, это их должно подбодрить! — обрадовался он и уже хотел открыть рот. — Надеюсь, ко мне хоть кто-то прислушается.
— Они за месяц превратились в истинных гвардейцев, достигли гораздо большего, чем мы, — вдохновенно промолвил Мьярин, — уже который раз присматриваю за ними и ничего не понимаю, — увлечённо развёл он копытом. — Лейтенант однажды подарил нам возможность проявить себя так, как им даже не снилось! А мы что? Разругались из-за какого-то морса в трапезной? Помните, как мы тех быков одолели? Только действуя, как единое целое! Сейчас мы выйдем за ворота, и что увидят остальные? Гордость Небесной Гвардии впереди и кучку бездарей, идущих вразвалочку сзади? Какая удача, что мой отец сейчас нас не видит…
— Воу-воу, спокойней, ребята, Пэнси, дружище, пропусти-ка, — Фолк тут же отошёл в самый конец строя. — Буду я маршировать, буду, если это сделает меня лучшим гвардейцем, то я только с радостью! А я-то, дурень, считал, что надо охранять Королевство от всякого зла и держать ухо востро, — съязвив так, что стало всем кисло, жеребец принялся вышагивать в такт пегасам капитана Антики, да так, что сам Харрикейн отдал бы ему славную честь. — Если кто-то упоминает отца, тут не до разговоров. Кстати, а кто он?
Мьярин замешкался и ответил не сразу:
— Скажу, что иметь в отцах… майора — незавидная участь, — тягостно вздохнул тот. — Чего бы вы там ни думали.
— Хм, вот оно как… — забавно протянул меткий лучник.
На том и закончили. Стрелки решили более не выделяться от сослуживцев и ровным строем добрались до тех единственных врат, что заметно возвышались на фоне стен Гвардии, и над которыми реяло гербовое знамя. Если брать заодно и постовую башенку, то высотой эти ворота равнялись с Домом офицеров, но были ниже Дозорной Башни почти в два раза. Вся структура, от верха до низа, была выложена из слоистых плит, как собственно каждая постройка Небулоса. Лёгкие и прочные, они в совершенстве подходили для укладки мнимых облаков, когда как город Кардеринг остался верен традиционному камню. Более того, единороги в любезности своей не отказались украсить стены и ворота грозными зубцами, а также колоннами.
При удобном случае Пэнси засмотрелся на самого меткого, по его же словам, лучника Гвардии. Фолк олицетворял те же черты, какие хотел видеть в себе юный гвардеец. С первого дня он пришёлся ему по душе, и это невзирая на крепкую дружбу с Кьортом. Стрелок тогда удостоил его вниманием сразу и с добротой поприветствовал его в этом чуждом, неестественном самой природе, месте. За целый месяц Пэнси узнал о нём больше, чем о ком бы то ни было во всём Небулосе: отважный, задорный, болтливый и простоватый жеребец, который предпочитал всё делать сам, и храбро вставать на пути любых трудностей. Да что там говорить, он мастерски владел самым тяжёлым в освоении оружием из арсенала всех народов, такому даже единорог выказал бы своё уважение. И ради Небесной Гвардии он взял с собой потрёпанный временем, но всё ещё прочный именной лук, верой и правдой служивший его предкам: спинка из особой красной древесины, добытой в лесах Арнвуда; обтянутые гидовыми чёрными лоскутами плечи; а также различные украшения из волчьих зубов. Фолк с удовольствием показывал эту красоту, едва стоило завести речь о ней.
Он имел на удивление худощавое, кто-то бы сказал болезненное телосложение, но при этом натренированные копыта и размашистые крылья. Несмотря на тощие бока — а в некоторых местах даже кости проступали — жеребец на учениях оказался куда выносливей, чем кто-либо мог предположить. И хоть он уступал доброй части отряда в скорости, летать и бегать он мог целыми часами без отдыха. Его тёмно-рыжая грива с несколькими седыми прядями была острижена под самый край, а длину хвоста Фолк оставил на уровне голеней. Знаменитые доспехи Гвардии с точностью подчёркивали его выбор. Светло-коричневая шерсть выглядела практически совершенной, он её будто у годовалого жеребёнка “позаимствовал”: гладкая, без пятен или проплешин, и не утратившая сочности в цвете.
Пэнси обычно не обращал внимания на недостатки других, особенно во внешности, но иногда, глядя на своего товарища, он вспоминал те жуткие, грубо зажившие рубцы по всей спине. А рассечённая до безобразия метка, напоминающая деревянную стрелу, навевала плохие мысли.
Таланты прочих только нам видятся природным даром, — вспомнились ему слова, однажды сказанные родным отцом. — Но у каждого пони стелется за ними тяжкий путь.
Стрелок унаследовал от родителей приятные черты лица. Волевой, проницательный и настырный взгляд фиолетовых очей, но и с ним он нашёл беды: сломанная переносица носа, отрезанный кончик левого уха и подбитый глаз с той же стороны — из-за чего жеребец всегда ходил с полуоткрытым веком. И сколь же много страшного увидел Пэнси в нём со стороны, и столь же много удивительных открытий от него узнал в обычном, дружеском общении.
Тем временем из башенки выбрался на солнечный свет бородатый, морщинистый пегас, чьи славные годы, кажется, остались давно позади. Но преклонный возраст этого постового давал ему поистине суровый, грозный вид. Твёрдым и уверенным шагом он приблизился к противоположному краю, обхватил жилистым и большим копытом флагшток и, смерив терпеливым взглядом строй, он затем остановился на смотрителе в белом. Из ведущей группы престражей вышел их лидер, который, судя по лычкам, был в звании капрала.
— Майор Окендейл [Oakendale], — беспристрастно дал свой возглас молодой жеребец, — по приказу Командующего Харрикейна наш состав из семнадцати гвардейцев направлен в Дождевой Сбор! Разрешите выйти за пределы Небесной Гвардии!
Сколько раз проходил через эти ворота, а всё не пойму, чего этот старый майор забыл на таком посту? — задумался Пэнси, не упуская случая осмотреть его поношенную форму, наполовину скрытую под плащом.
— Вольно, капрал, — ответил тот скучающим тоном, — сам вижу, что на Сбор маршируете. С белыми «водолеями» нынче не бывает по-другому, — и через густую бороду с роскошными усами показались обломанные зубы. Старый воин улыбался только наверняка. — Слушай, Хальд, — а смотритель тут же навострил уши, — не забудь Амадее напомнить про меня! Она-то всё скачет, всё летает, а старика навестить уже совсем забывает.
— Непременно передам, Окендейл, — поднял тот снова наверх взор, пряча лицо от яркого солнца, — заработалась наша Амадея, совсем не высыпается, — а майор так громко хмыкнул, что борода волной пошла. — Сам понимаешь, до зимы тем земным ещё б успеть вырастить следующий урожай, да собрать его. А если им тяжело, то нам ещё тяжелее.
— И то верно. Что ж, тогда выпускаю, — довольно протянул майор, поправляя ворот. Затем он прошёл в свою башенку и потянул за рычаг, спрятанный в тени. — Идите, гвардейцы и не щадите там сил. У вас, молодых, её много — точно не устанете! А белым хоть передохнуть дадите малость.
Светло-серые ворота распахнулись, как по волшебству. Хотя без магии одной смышлёной расы они бы точно никогда так не открылись: копыта пегасов грубоваты для столь хитроумных механизмов.
— Так точно, сэр! — отрапортовал капрал. — Во славу Небесной Гвардии и всего Королевства! — подхватили остальные. — Мы быстро управимся, и дождь отправим вовремя! Гвардия никогда не подведёт наших собратьев! — продолжил тот.
Юнец, пройдя врата, в очередной раз не упустил возможность полюбоваться на один из важнейших стыков, благодаря которым Небулос мог разделяться на части: с открытыми створками ворот, его неестественные очертания и тёмные углубления хорошо проглядывались на дороге, выложенной из слоистых плит.
Небесная Гвардия, будучи головной частью всей крепости, в спокойные времена глядела на север, и с её Дозорной Башни можно было рассмотреть далёкую белоснежную пустошь во всём великолепии. Нынче же суровый край предстал в глазах обычных жителей. А взор белых водолеев Дождевого Сбора был устремлён на восток, туда, где извивался и скрывался в траве Путеводный Тракт, соединяющий воедино Айронклад и Элларис. Как в прежние годы, первый осенний дождь они собирались отправить до столицы кудесников магии и дальше, после чего вся их работа, целиком и полностью вступала в распоряжение земных пони.
И вскоре длинный строй двинулся мимоходом через Жилые Кварталы. Прямиком от ворот простиралась длинная и узкая дорога, её как раз хватило бы на один под завязку груженый аэрвинг, пересекающая Небулос от начала до конца, а в центре ветвясь по всем направлениям. От стен Гвардии и до ближайших домов оставалось меньше ста метров: из редких окон уже выглядывали любопытные мордашки жеребят, а некоторые пегасы оставили свои дела, чтобы проводить взором отряд во главе погодного смотрителя. Разумеется, гвардейцы и не собирались углубляться в путаницу городских улочек — их прибытие ожидали на другой стороне.
Когда гвардейцы миновали протяжённый арочный мост с механизмом разделения всех частей Небулоса, который построили на случай непредвиденной угрозы извне Королевства, они оказались на кругообразной площади — как раз перед самым крупным зданием на всей крепости. Дождевой Сбор изумлял рядового Пэнси снова и снова, хоть он видел его десятки раз до того. Юнец даже не мог представить, сколько трудов и знаний дружественных народов было вложено в это чудо инженерной мысли. Внушительных размеров четырёхэтажное строение в ослепительно ярких белых тонах, огибало по дуге весь, примыкающий к Гвардии, восточный край облачного города. Старательно разрисованные узоры из особой краски лазурного расцвета на стенах, которая могла светиться ночью, являли собой щедрый подарок от кристальных пони. На самом деле здесь каждый из представителей внёс какой-то вклад — частицу собственной культуры, потому изучать Дождевой Сбор можно было целыми часами. Главной особенностью этого строения было то, что оно сильно выделялось не только среди прочей архитектуры пегасов, но и среди всего, что было создано расами Королевства до появления небесной крепости.
Над самой архитектурной основой всего здания поработали маги Зиалона, придумавшие Сбору минималистичный и строгий образ, состоящий из гладких стен, прямых линий и ярко выраженной угловатости, тогда как пегасы и вороны занялись крышей. Парадный вход, напротив, являл собой элегантное видение жителей Мирреана: плавные изгибы, чересчур сложные — без магического вмешательства — формы окон и фасада; а ворота Дождевого Сбора — сама безупречность. Одна-единственная створка врат состояла из двенадцати наложенных друг на друга полумесяцев, устремлённых своими рожками к лучезарному солнцу — центральной створке; Даже открывались они чудно — утопая в полу и стенах, будто проходя насквозь, что было заметно, когда белые водолеи пропустили смотрителя внутрь, а гвардейцы вскоре последовали за ним.
— Я полагаю, нас ожидает простое задание? Иначе Командующий не отправил бы нас без должной подготовки, — заинтересовалась Айрес, не уделив красоте Сбора и толики внимания, будто перед ней высилась неказистая стена, а не чудо архитектурной мысли.
— Поверь мне, — обратил к ней взор Мьярин, хитро улыбаясь, — всё даже проще, чем ты думаешь.
— А-а, дай угадаю, тебя отец водил сюда? — отозвался позади Фолк. — Я прав? Ну, конечно же, я прав.
— Удивительно, Фолк, едва я успел тебе рассказать, что у меня отец майор, как тебе в голову полезли разумные доводы! Умеешь ты, оказывается, думать, — в довольно грубой манере ответил тот собрату. — Я ведь жил в Небулосе с детства, так что знаю о нём всё.
Но меткий стрелок оказался ловчее в родной стезе:
— А это забавно, Мьярин, — напряг он каждый мускул своего тела, будто готовясь к драке, — меня в такое место, как Дождевой Сбор только мамочка бы повела, ну никак не майор Небесной Гвардии! Разве ты не должен был на учениях всем разбивать морды и показывать, как ты хорош в этом деле?
Жеребец тут же со злостью стиснул челюсти и хмурым взором уставился на того наглеца.
— Воин Гвардии должен знать всё о месте, в котором он находится, а я знаю и то больше. Ты же, думая только своим оружием и не выказывая уважения на традиции, никогда не станешь настоящим гвардейцем…
— Перестаньте уже позорить себя, — не выдержала Айрес очередных глупых распрей, — живо, замолкли оба.
Пегаска в чём была мастерицей, так это всех усмирять. И хоть те двое не перестали грызть друг друга косыми взглядами, они впредь не издали ни звука.
Тем временем, отряд, следуя за смотрителем, пересёк, так называемый, Зал Распутья, где дождевые мастера расходились по различным цехам. Здешние труженики представляли собой обычных жителей Кварталов, а также Ринга и Кардера. Из этого помещения вело три пути: центральный — выход к цехам; левый — к раздевальным комнатам для кобыл и жеребцов; а правый, как увидел Пэнси знакомых пони в капюшонах, помещения хранителей. Уже с первых минут в Сборе было заметно, что за внутреннее убранство всего Дождевого Сбора отвечали единороги. Везде гвардейцы встречали светлые тона, мебель изысканной работы; несколько простое, но понятное с первых минут пребывания расположение всех ключевых мест производства.
Маршируя всё дальше по оживлённым, шумным и жарким залам, гвардейцы остановились в огромном хранилище, вместившим в себя целые десятки больших чанов с кипящей водой, поверх которых, будто пчёлы, сновали шустрые пегаски в белой форме. А за их работой следила одна явно важная особа, которая давала указания с высокого помоста.
Вторжение чёрных воителей в идиллию из белых красок не заметить было просто невозможно. И даже та кобылка, глядящая на сотню мастеров свысока, уделила им своё внимание спустя пару мгновений, не забыв оставить вместо себя заменяющую. Работа здесь, видно, не терпела неповоротливых увальней, ибо тут летали пегасы быстрее ветра.
— Ого, к нам пополнение из Гвардии пожаловало? Чудесно! Кто не знает, я Амадея Прайд — Управляющая всем на Дождевом Сборе, или просто Управляющая Сбором. А кто меня знал, честь вам и слава! — она и впрямь отдала честь гвардейцам, правда исполнила её так бездушно, словно высмеивая их. — Хальд, ты свободен, дальше я сама, — обратилась она к облачному смотрителю. — Возвращайся к работе, на сборочной площади сейчас без тебя, как пегасу без крыльев.
А я думал, только Свифт умеет так шевелить языком, — усмехнулся про себя юнец.
— С радостью, мэм, — опустив длинное забрало, Хальд кивнул ей. — И, я должен был это передать, майор Окендейл просил вас навестить его, он думает, что вы о нём забыли, — с добротой улыбнулся жеребец, прежде чем оставить строй.
— Ох, дедуля… я так вымоталась за эти годы, что мои перья уже осыпаются, — протараторила она, глядя на пол. — Благодарю, Хальд, я обязательно наведаюсь к нему, обещаю!
И только смотритель улетел, как мимолётное, но крайне нужное кобыле счастье на её лице сменилось холодной серьёзностью и порядочностью Управляющей.
— Так, кто из присутствующих был раньше на Сборе? Кто-то из вас уже отправлял дожди, я точно помню, — торопливой речью вопросила Прайд, когда свой взгляд остановила на престражах. — Да, именно вас присылали этой весной! Значит, учить не надо — и мне же легче. Тогда летите и приступайте к сбору!
— Так точно, мэм! — отрапортовали в голос те и по команде лидера поднялись ввысь.
К изумлению Пэнси, на вид и по голосу зрелая в годах кобыла оказалась чересчур бойкой и болтливой пони, при том исполняющей возложенные на неё обязанности с завидной страстью. Морщины нещадно прорезали её широкий лоб, а неугомонные жёлтые глаза не пылали жаром, как у многих здешних работниц, но, как удостоверился юнец позднее, своим обаянием и трудолюбием Управляющая могла влюбить в себя каждого. У крыльев, скорость которых, без сомнений, впечатляла, был растрёпанный, неухоженный вид — очевидно, времени ухаживать за всем телом ей недоставало. Природа наградила Амадею интересным выбором красок: малиновая шерсть и грива, похожая на пышно распустившуюся лаванду, и всё укрытое поверх белоснежной формой с лазурными, как на стенах Дождевого Сбора, узорами.
За её ухом виднелась некая заострённая палочка, а из набедренных карманов торчали, исписанные серыми записями бумаги. Примечательно, что на голове она носила невысокий убор с гербом Сбора, плотно лежащий на макушке, и напоминающий своим видом цилиндр. Следящие за чанами шустрые кобылки, к слову, носили похожие шапки, но без символики. На лицо, как и многие другие пегаски старых поколений — она была не первой красавицей: худощавая, с тонкими губами, крупным подбородком, большими глазами и тонкими бровями. Пэнси хоть и нравились красивые пони, сам испытывал к Прайд глубочайшее уважение.
— А вы, за мной, не отставать! — воодушевилась кобыла живо, как помолодела, и лет двадцать сбросила. Но только расправила она крылья, так сразу жестом всех остановила. — Одну минуту, забыла о важном деле… Такс, ждите-ждите-ждите.
Пока стрелки вопрошающе переглядывались друг с другом, а Фолк с Пэнси начали улыбаться, Амадея подбежала к столбу высокого помоста, ловко смахнула головой заострённую палочку с уха и схватила её копытом, а потом вонзилась в неё зубами. Там, другим копытом она достала из кармана лист бумаги и принялась что-то увлечённо писать.
— Готово! Теперь за мной, не отставать, чёрные гвардейцы.
В очень скором времени пегасы облетели вслед за Управляющей небольшую, но важную часть здания, где по пути она, мягко говоря, разъяснила им обо всём, что только попадалось ей на глаза:
— Глядите, здесь вода перетекает к машинам, — указала Амадея на стройные ряды труб. — Здесь ветряные мастера готовят свои аэрвинги к службе, — непринуждённо кивнула она в сторону просторного цеха с пятью белыми небесными повозками любопытного вида. — А здесь мы делаем облака, — напоследок сказала кобыла, пролетая самое оживлённое и шумное место Сбора.
То был важнейший цех Дождевого Сбора, с причудливо-механизированной крышей, через которую выпускали мнимые облака, где там их принимали рабочие. Погодные машины, названные так земными пони, у которых мельницы — это ветряные машины, баллисты — военные машины, кузни — стальные машины, тут и создавали знаменитый дождь. Шедевры инженерной мысли, как плод разума и труда многих рас Королевства, и причины, по которым Небулос появился на свет, а Прайд пронеслась мимо них так бесстрастно, словно подобное возникает в Этерии каждый день.
Видно, Амадея заметила, что даже копейщики Антики перестали следить за полётом и принялись рассматривать всё и вся:
— Не переживайте, это вам не надо, это вы не поймёте, а это вас может даже покалечить. Что вам нужно — там, снаружи, — указывала она на раскрывающиеся врата, за пределами которых небеса встречали гвардейцев, и где чуждое дыхание холодного севера их там уже поджидало.
— Будьте сейчас внимательны, как никогда, — говорила Амадея спустя некоторое время перед уходом очень медленным, как умела, голосом. — Видите, как мои ребята и ваши престражи складывают облака плотными рядами? — указала она копытом на огромную пелену, стелющуюся как будто до самого горизонта, над созданием которой работали несколько десятков пегасов в белой форме и семеро престражей. — Делаете то же самое. Никого не отвлекать, аэрвинги не трогать! Большую голубую тучу в центре, бьющую молниями, тем более не трогать! Даже с учётом того странного поля вокруг неё — ни в коем случае не трогать! Приступайте.
Так, в отсутствие Управляющей, под присмотром других смотрителей и уже знакомого крылатым воинам Хальда, час за часом проходил нехитрый, но тяжёлый и монотонно-утомительный труд, во время которого Пэнси успел досыта наглядеться на всё, что он мечтал увидеть с детства. Именно в те самые времена, когда над Кардером и пиками Скайриджа рассеивалась белая дымка, а вдали показывался величественный силуэт Небулоса. Почти без остановки, за исключением коротких перерывов, гвардейцы тащили облака от стен Дождевого Сбора до той пелены различных серых тонов, плавно вздымающейся и опускающейся за пределами крепости.
В занимательных книгах единорогов Хворост однажды прочитал о настоящих облаках, которые давным-давно орошали живительной влагой древние земли Королевства. Изредка бывало, как некий остроглазый пегас замечал высоко-высоко в небе те самые необъятные, грандиозные в размерах тучи, которые медленно плыли на Кардеринг и подзывал остальных поглядеть на них вместе с ним. Но стоило лишь обрисовать их очертания, запомнить, где они начинались и где заканчивались, как они бесследно исчезали. Они бывали чёрными, серыми, даже белыми и все пропадали одинаково. И в тех книгах говорилось, что мнимые и настоящие облака разные настолько, сколь дракон отличается от пони.
Юнец не знал, каковы на ощупь истинные облака, представляя их подобными горной дымке и туману, расстилающемуся над бескрайними полями. Зато теперь он точно мог сказать, что представляют неживые дождевые тучи, хотя Свифт уже как-то пару раз постарался над этим: мокрые, влажные, похожие на талый снег. Эта водянистая масса выходила из Сбора в, так называемом, спящем виде. Плотные, густые и тяжёлые, их приходилось тянуть к месту на крепких верёвках. Затем ветряные мастера гнали весь сбор на определённое расстояние с помощью особых аэрвингов и там освобождали магию единорогов — молнию. Затем все облака разбухали, становились больше и легче, выпускали дождь и летели по воле истинных ветров. Среди белых водолеев даже были пегаски, умеющие с точностью определять, куда и откуда подуют эти ветра, и только по их совету начинали готовить сбор.
Несмотря на все трудности, к которым Пэнси было не привыкать, завораживающе красивый вид холодного севера, его высоких гор и белоснежных равнин с лихвой возмещал всё это. Ведь облака удачно держались в стороне, не мешая наслаждаться великолепием природы. И знал бы только очарованный юнец, какие чудеса ждали его после захода солнца.
Так занятые работой гвардейцы даже не заметили, как наступило время звёзд и луны — тьмы бесконечной, первого часа ночи. Под сенью искрящихся небес Пэнси увидел едва заметный мерцающий огонёк вдали. Он появлялся и пропадал недалеко от снежных покровов: загадка, над которой стоило немного подумать, хоть юнец и догадывался об ответе. Гвардейцы, спустя долгие, почти беспрерывные часы смогли, наконец, вдоволь отдохнуть и набраться сил для последнего рывка. Полотно из живительной влаги было почти готово. Великие скопления мнимых облаков под властью северных ветров уже задрожали в сенях крепких привязей и воздушных потоков неутомимых аэрвингов.
За вечерней трапезой стрелки присоединились к копейщикам Антики и трудящимся в белом. Скромный по виду, но сытный по итогу перекус из овса и прохладной воды смотрители устроили прямо на обзорной площади. Сидя вразвалку, будто жеребята отдыхали среди луговой травы, ребята наговорились обо всём, что случилось с ними за тот, уже прошедший день. Тяжёлая работа, утомив даже Айрес — судя по тому, с каким наслаждением она разлеглась поодаль от всех, — так разморила стрелков, что всё своё недовольство друг другом они теперь обсуждали, весело смеясь.
Под неярким едва «живым» светом лайтстоуновых фонарей, изобретённых единорогами, Пэнси безмолвно прислушивался к другим. Он скучал без Свифта, ведь только с ним он мог разговаривать, не умолкая. Вот Фолк и Кьорт перешёптывались рядом, с упоением забавляясь над жестокой и скучной участью белых водолеев. А Мьярин, само собой, присоединился к дисциплинированным воинам капитана, видимо, чтобы выведать секрет их сплочённости. Оказалось, вне службы эти ребята ничем не отличались от друзей Хвороста. Но самыми интересными собеседниками в ту ночь оказались сами хозяева Дождевого Сбора: небольшая толпа собралась вокруг двух ветреных мастеров, сидящих на своём аэрвинге, которые увлечённо болтали о радуге. Юнец и то пожалел, что сразу не уделил этим двоим своё внимание.
— … да говорю же, я видел её после того дождя над Гипхауэром! — с улыбкой спорился рыжий пегас.
— Не может быть, я-то никогда её вживую не видел, а чтобы ты? — мотал головой его собеседник с пышным хохолком. — Единороги ясно писали, что она появляется только, после, настоящего дождя!
— И что, их, получается, во всём слушать надо? — возразил тот. — Могли ошибиться, не все же умные такие. Да и пароделки, однако, появились общим трудом, заметьте.
— Вот прилети как-нибудь к ним в столицу — а лучше к этим зиалонцам — и спроси их об этом.
— Эй, а вы летите с утра за этим дождём вдвоём и потом нам расскажите, — предложил один из смотрителей.
— Конечно-конечно, — недоверчиво махнул рыжий крылом, — и вы нас отпустите так далеко…
— Без всяких сомнений, летите! — принял смотритель важную стойку и серьёзным взглядом посмотрел на тех двоих.
Вслед за его словами прозвучало всеобщее одобрение.
— Ну, раз так, главное, чтоб единороги солнце ярким сделали, — довольно улыбнулся хохлатый пегас. — В книгах писали…
— Надоел умничать, — дружески подтолкнул рыжий своего товарища, — я без твоих книг знаю, как она появилась.
— Вот вы спорите, — подал из толпы голос невысокий пегас, явно не старше Пэнси, — а представьте, когда-нибудь мы сами будем делать радугу! Прямо на тех паровых штуках!
И все разразились громким хохотом, на что тот сразу же обиделся.
— Эх, тебе расти ещё, и расти, — потрепал гриву тому смотритель, пока тот вырывался из-под его копыта. — И ещё мы научимся летать так быстро, что за нашими хвостами потянутся шлейфы из молний! И разноцветными облаками мы небо обложим, всё будет, малой, главное, верь своим мечтам.
А белые водолеи снова рассмеялись, но юный гвардеец их уже не слушал, его привлекло кое-что другое. Вечерняя трапеза стояла в самом разгаре, пегасы трепали языком, но Айрес так и не шевельнулась, а всё продолжала смотреть на звёзды, которые, будем честны, выдались в ту ночь просто неотразимыми. Здравый рассудок подсказывал жеребцу не приближаться к ней, но его любопытство решило иначе.
Да куда я иду? Она же прогонит меня, едва услышав мой голос! — боязливо сделал он шаг вперёд и сразу три назад. И метался он так, пока его раздражающее цоканье та не услышала сама.
— Чего тебе… Пэнси? — чуть повернула она голову в его сторону и хмуро приспустила бровь.
— Я…я… — «да соберись ты!» — заметил, что ты ничего не поела и…
— Внимание, значит, у тебя ни к чёрту, — и она снова подняла взор к звёздам, — я давно всё съела. Ты лучше иди, гарцуй отсюда, не мешай.
Прокручивая в голове странное замечание о своём внимании, пегас прослушал всё остальное.
— Что? Я… не понимаю, ни… к чему там? — растерянно тот переспросил, думая, то ли он всех общеэтерийских слов не знает, то ли Айрес не расслышал. — Я, просто, знаешь, увидел, с каким интересом ты смотришь на звёзды, — на миг он почувствовал, что выбрал правильное течение. — Я ведь тоже люблю их с детства! Они мне всегда казались… загадочными, что ли. Если каждая из них, я думаю, похожа на солнце, то это ж, сколько их в чёрном небе!
— Хм, вот почему твоя отметина такая… чудная? — гораздо теплее стал её голос. – Из-за того, что ты звёзды любишь?
— Э-э, я никогда не задумывался об этом, — неловко признался тот, ощущая жар на щеках, — появилась и появилась, мне всё равно.
И Пэнси, так и не вспомнив, когда Айрес могла застать его без доспехов — кроме первого дня, ведь тогда её интересовали только Гвардия и офицеры, встречавшие их — решил подойти ближе.
— Это хорошо, что ты смотришь на звёзды, потому что они тебе нравятся. Я так делаю, когда злюсь, — и тут юнец совсем поник. — Столько унижения! Зачем нам дали ещё один лук и невежественного офицера? Когда наш лейтенант идеален, а лучше меча эти пони уже ничего не придумают?
— А по мне, арбалеты удобнее, надо бы только приноровиться и импеланы уже больше не понадобятся, — рассмеялся Пэнси. Только быстро понял, к своему несчастью, что сказал ей обидную глупость. Даже среди неяркого света он заметил, как её взор запылал огнём. — О, я хотел сказать, что…
— Что тебе нравится участь жалкого труса? Какое удовольствие мы получим, убивая врагов издалека? — фыркнула та. — Настоящий воин достоин лишь меча, и пегасы верно следовали этой благородной традиции в старые времена.
— О чём ты? Как вообще можно получать от… этого удовольствие? — терзающей болью на сердце Пэнси уже пожалел, что заговорил с ней. — Мы служим во имя Генерала и Небесной Гвардии, чтобы хранить мир в Королевстве.
— Ка-а-кой глупый, наивный жеребёнок, — ласково промолвила она, в чём источалась лишь желчь, — нам тогда не о чем больше говорить… рядовой.
C этими словами Айрес надменно ушла прочь, оставляя бедного, запутавшегося юнца в одиночестве.
Я же сказал всё правильно, не посрамил честь гвардейца, но почему я чувствую себя так, будто она разбила меня о скалы? Не зря Свифт её так не любит, с виду красивая, а внутри безумная, — покачал он головой с обиды.
К утру, когда солнце только подплывало к горизонту, пегасы уложили последнее облако, пелена из которых выдалась в длину около километра и это ещё без учёта того, что потом они намного увеличатся в размере. По приходу той долгожданной поры гвардейцы перебрались с площади на поверхность мнимых туч, где смотрители и ветреные мастера перенесли в аэрвингах чуть больше десятка слоистых плит для тех, кто устал и хотел бы передохнуть, не ложась на мокрое облако. Затянувшаяся работа вымотала всех, отчего смотрители больше не следили, кто сколько там отдыхает, главное, чтобы всё быстрее закончили.
И Пэнси, чуть не падая с ног, но всё же из последних сил держась, чтобы не позорить Гвардию, устало поглядел на холодные равнины севера. Далёкая мерцающая звезда, видневшаяся невысоко над землёй, по-прежнему блистала среди вьюги и снегов. Великий ветер поднял целую завесу, из-за чего Север как туманом окутало.
Такие огромные, такие холодные и далёкие. Хорошо, наверное, там, в Кристальной Империи, — не отрывая взгляда от звезды, мечтательно подумал юнец, у которого едва не слипались веки. Он давно сообразил, что та звезда явно горела с императорской башни, правда, так и не поняв, отчего за всю свою жизнь видит её впервые, хотя не раз устремлял туда взор в былое время, — никто и ничто не потревожит, вдали от всех забот… разве это не лучшая жизнь?
И с этими сладкими мыслями Пэнси уже чувствовал, как засыпает, как закрываются глаза, и сонные видения, один за другим, приходят в его разум. Но тут прилетел Мьярин и без всякого уважения растормошил юнца:
— Это кончилось, Пэнси! Ты можешь поверить? Мы собрали этот дождь! Давай, не время спать, — притворялся сын офицера весьма достойно, но и ему самому до смерти хотелось лечь в постель. — Полетели, сейчас мастера отвяжут привязь и утащат аэрвинги. А нам в это время лучше отсюда свалить.
— Да-да, подожди… — поклёвывая носом, кивал юный гвардеец, — дай насладиться видом.
— И чем там наслаждаться можно, не видно ничего! — удивился Мьярин. — Да ты за сегодня и так только на горы смотрел, видел я, как ты облака таскал.
— Вот не надо врать. Копыта болят, а крылья отваливаются, — чуть обиженно пробубнил Пэнси. — Я хорошо поработал, работал за троих! Знаешь, мне просто нравится север. Люблю горы, снег, зиму — они меня успокаивают. Да и чего ты ко мне пристал, других, что ли, нет?
— Как скажешь, дружище, — закатил тот с улыбкой глаза, после чего взлетел. — Не засиживайся и догоняй меня.
— Да-да, не мешай только, — безразлично мямлил тот, с усладой прислушиваясь к треску молний где-то позади, которое было слышно даже сквозь шум намеренно гонимых ветров.
А где-то там, на севере, пряталась за щитом Империя, где кристальные пони, лёжа в кроватях, готовились к приходу нового дня. И всё бы ничего, Пэнси уже засыпал опять, но тут слабо мерцающая, бледно-голубая звезда изменилась, стала яркой, фиолетовой и начала увеличиваться в размерах, всё больше и больше. Юнец, вскочив и выпучив от удивления глаза начал всех, кого можно, подзывать к себе:
— Эй, сюда, быстрее сюда! Взгляните только!
— Чего раскричался, Пэнси? — в своей хамоватой манере спросила Айрес, шумно махая крыльями над жеребцом. — Даже не старайся, я больше ни секунды тут не задержусь, — вслед за тем она сладко, широко зевнула и всё-таки приземлилась рядом с ним. —Ты что, снега никогда не видел?
Фолк оказался недалеко и тоже примчался на зов.
— Что это? — нетерпеливо поглядел туда, куда смотрел его друг. — Ну, сияние какое-то фиолетовое, и что? Всё, пора, пора спать… Если офицеры ещё дадут, а не погонят на учения!
— Да тихо вы оба, смотрите! — волнующе тыкал он своим копытом на звезду.
А та стала такой огромной, что, наконец, ярко вспыхнула и затмила светом все широты северной равнины.
— А-а, мои проклятые глаза! — вскрикнул Фолк, закрыв лицо. — И зачем я тебя послушал только?!
— Нет-нет, кажется, всё прошло, я не ослеп, — несколько раз юнец торопливо зажмурился и раскрыл собственные очи.
Айрес, как ни странно, будто не удивилась тому зрелищу. Она стояла, как вкопанная: не шевелилась, не моргала и, похоже, не дышала.
Через пару секунд всё исчезло: звезда померкла, свет рассеялся, чудеса, какими бы они ни были, закончились. И только юнец успел вздохнуть с облегчением, как его пытливый взор заметил нечто иное: во все стороны вздымался снег, будто волны на море. Область этой неведомой силы расширялась с поразительной скоростью и в мгновение достигла границы севера. Тревожа пышные леса и поднимая целые стены пыли, травы и песка, она стремительно приближалась к окраинам Айронклада, над которым реяла гордая крепость. Паника тут же охватила пегасов.
— Оно приближается к нам! Бежим-летим! — заорал Фолк.
Но было поздно, бушующий, неподвластный ничьей воле поток энергии безжалостно обрушился на дождевую пелену и разметал её вместе со всеми, кто там находился.