Воспоминания в Вечер Теплого Очага

2. Добрые намерения

Сестры ошеломленно застыли за мраморной колонной галереи. Они услышали странные, ужасающие вещи. И если Луна не до конца понимала происходящее, Селестия чувствовала, что ее родители правы — какое-то чужеродное зло проникло в этот мир, и толкает его вниз, в пучину войн на уничтожение. Внутри Долины было тихо и спокойно — ничто не могло проникнуть сквозь купол защиты, окружавшей дом аликорнов. Но за пределами этого купола мир трещал по швам.
Внезапно, Селестию озарило. Она вспомнила об одной древней книге, написанной в эпоху, когда аликорны участвовали в жизни пони более плотно, фактически приняв на себя роль правителей. Странный и непонятный текст, написанный невероятно архаичным языком. Она помнила, что там было несколько заклинаний... Дальновидение и дальноречие — назывались два из них. Безумная идея билась в ее голове. Что если она может исправить нанесенный ущерб, что если она может привести этот мир к гармонии? Вмешаться в мысли, убрать агрессию. Она слабо представляла себе этот процесс, а потому еще больше возбудилась от этой замечательной идеи. Все представлялось таким простым и очевидным! И почему старшие не понимали этого?
— Луна! Извини, но мне надо бежать. Иди домой, и никому ничего не говори, хорошо? — Селестия повернулась к сестре, взволновано тряхнув гривой. — Не смотри так на меня, тебе действительно будет за мной не успеть. Мне надо будет далеко и быстро летать.
— Но куда? Зачем? — Луна смотрела на нее широко раскрытыми глазами.
Старшая сестра бросила взгляд вниз, на скрывающихся в проходе пони. Один из них, бурый жеребец очень маленького, почти детского роста, с неразборчивой прямоугольной желтой меткой, на мгновение задержался в проходе и оглянулся. Похоже он просто пропускал вперед престарелую даму, шедшую позади, а не почувствовал на своей спине взгляд Селестии. Ее присутствие на галерее по-прежнему оставалось незамеченным. Вздохнув, она, наконец, ответила сестре:
— Понимаешь... Кажется я могу помочь этим пони. Вообще всем пони. Но для этого мне придется позаимствовать кое-что из библиотеки, после чего я полечу туда, где меня никто не потревожит. Это высоко в горах, так что ты туда попасть не сможешь.
— Ну пожалуйста! Я постараюсь! Не отстану! — встрепенулась Луна.
— Нет, такую высоту тебе не взять пока что. Так что иди домой. Я могу тебе доверить, что ты ничего не скажешь родителям?
— Ну... Ладно... А что тебе надо в библиотеке? Я могу принести! Я хочу полетать, у меня же получается! А над землей я делаю это очень быстро — никто и глазом не моргнет.
— Хорошо. Это старая, большая и очень тяжелая книга, так что держи ее крепче. Она называется «Наставления в магии Власти и прикладной эквинизм». Надеюсь, запомнишь такое название.
Судя по выражению лица Луны — она уже забыла его. Селестия вздохнула.
— В общем, она самая большая на дальней полке у левой стены. И обита синим бархатом. Очень потертым и выцветшим. Думаю, не пропустишь.
— Хорошо! Ну, я скоро!
— Подожди... Никому не попадайся на глаза с ней, хорошо? Ругать наверно не будут, но мы вроде как не должны читать такие книги. И принеси ее в сад у дома.
Луна унеслась подобно вихрю, не касаясь ногами пола, перемахнула через ограду балкона и камнем рухнула вниз. Селестия внутренне сжалась. Но вроде обошлось. Единожды обретя уверенность, ее маленькая сестренка быстро училась. А получив такое ответственное задание, она буквально засветилась энтузиазмом. Вот, ее темный силуэт взмыл над вершинами деревьев, и следом донесся восторженный писк. Такими темпами, она, похоже, скоро сможет обогнать даже личную гвардию Базилея Вольных Небес Пегасов, легендарный корпус Мастеров Бури, известный как Вондерболты.
Неторопливо и степенно, сама Селестия спланировала с галереи, и пошла по тропинке к дому, сберегая силы для дальнего и быстрого полета к ее любимой скале в предгорьях. Красота ухоженных садов Долины больше не радовала ее глаз, хотя деревья по-прежнему покрывала нежнейшая, буквально светящаяся зелень молодых листьев, а теплый, но свежий воздух звенел от многочисленных пчел, вьющихся над яркими и головокружительно пахнущими цветами. Сады были прекрасны, но мир за их пределами оттенял эту красоту в сознании юного аликорна, никогда не сталкивавшегося ранее ни со злом, ни со страданиями. Невероятное чувство несправедливости, обида на ее собственных родителей, которые бросили на произвол судьбы пришедших к ним с просьбой беззащитных пони, все это грызло ее сердце, сжимало его подобно цепким веткам колючих кустов. Она искренне верила, что способна исправить это зло, что жестокие единороги и глупые пегасы прислушаются к ней, и наконец, прекратят этот кошмар. Конечно, до нее и раньше доходили тревожные вести о том, как неспокойно во внешних землях. О том, что там идут нескончаемые войны, одна за другой, приносящие смерть и разорение городам. Но все это было очень туманным, неочевидным. Не воспринималось ей как что-то реальное, имеющее последствия. Особенно с учетом существования всех этих романтических легенд, которые столь тщательно маскировали кошмар под налетом увлекательных приключений, достойного восхищения героизма и прочих банальных вещей. И только сейчас она действительно оценила масштаб, когда лицом к лицу столкнулась со страхом и отчаянием в глазах реальных живых существ, увидела настоящую боль, и, возможно, смерть. Селестия молила все известные ей силы, что бы с тем несчастным древовидцем было все хорошо. Но она понимала, что то, что с ним произошло — в любом случае оставит жуткий шрам как на душе, так и, похоже, на теле. Сама она не могла представить, что бы испытала на его месте. Но одно можно было сказать точно — это заставило ее содрогнуться.
Все эти свидетельства буквально умоляли Селестию предпринять попытку все исправить. Она по-прежнему не имела ни малейшего представления, что ей придется сделать, но уверенность лишь крепла. Уверенность крепла, а колени дрожали, и завтрак просился наружу.
Наконец, впереди показалась золотистая черепица крыши их дома. В саду неподалеку, уже слышалось нетерпеливое цоканье маленьких копыт. Луна ходила по дорожке туда-сюда, выписывая сложные восьмерки, иногда переходя на бег вприпрыжку. Рядом, на траве лежала целая гора книг. Самых разных цветов, размеров и форм. Недоуменно подняв бровь, Селестия подошла поближе. Чего только в куче не было. Книги по истории, приключенческие повести, литература, написанная как аликорнами, так и пони и даже грифонами. Было несколько приключенческих историй пегасов про храброго и мудрого лавагета Пегафитриона. Луна обожала эти истории, но Селестии они казались излишне пафосными, хотя и не лишенными некоторого очарования. Было даже несколько единорожьих любовных романов, к которым Селестия испытывала целую гамму сложных чувств, переходящих от брезгливого неприятия к жадному любопытству.
— И где же книга, которую я просила? — спросила она, когда Луна, заметив ее, бросилась навстречу.
— Да вот же она! — сверкнув рогом, она махнула головой, и из кучи книг, разбросав их шумным дождем, вырвался огромный том. Судя по его цвету (уже совсем не похожему на насыщенное индиго, каким было изначально, из-за частого обращения и выгорания на солнце), Луна все-таки справилась со своим заданием.
— А... зачем вот это все?
— Ну... Я подумала — может быть тебе тоже понадобится! Ты всегда возвращаешься из библиотеки с целой охапкой. А еще я вчера у тебя нашла под кроватью одну смешную книжку, «Яблочный гамбит» называется, и вот, видишь — принесла второй том! Это вроде приключения, только я многих мест совсем не могу понять — пони такие странные! Эй... Ты чего?
Селестия почувствовала, что краснеет. Если об этой книжке узнает мать...
— С-спасибо... Луна. Что ты делала у меня под кроватью? И зачем все-таки ты все это притащила?
— Ну, на самом деле я не хотела все это тащить, но меня заметили, когда я собиралась брать ту книгу! А ты сказала, чтоб я никому ее не показывала. Ну и вот... Набрала. Библиотекарь так на меня смотрел, будто я в дракона превратилась, и сейчас сожгу ему там все. Странно, в общем, посмотрел. Ну, и я быстро оттуда сбежала. — протараторила Луна и широко улыбнулась, довольная собой. На первый вопрос она так и не ответила.
— Знаешь, мне кажется, стоит все это вернуть на место. Мне, правда, это не нужно, спасибо. — Селестия улыбнулась так тепло, как только смогла, хотя больше всего ей хотелось расхохотаться. Но это бы наверно обидело ее маленькую, полную энтузиазма сестренку.
— Тащить это... назад? Но... А можно я про эти яблоки почитаю?..
— НЕТ! — выдохнула Селестия и замотала головой. — Все неси обратно. Ну или... ладно, положи в доме, в мою комнату. Потом сама отнесу. Спасибо тебе за помощь! А... А теперь мне пора. К вечеру постараюсь вернуться. Не попадайся на глаза родителям, если они будут меня искать. Ну и библиотекарю тоже. На всякий случай.
Подхватив бережно книгу зубами, Селестия с силой оттолкнулась от земли и полетела на юг, к своей скале, предвкушая ломящий зубы холод горного потока, из которого так хочется напиться после столь напряженного и долгого утра. На этот раз она не стала забираться высоко, то ли боясь нарваться на сильный поток ветра, который может помешать ее полету, с изменившейся из-за книги в зубах формой тела, то ли боясь снова увидеть эти дымы и вихрящееся пламя.
Скала встретила ее ласковым теплом нагретого камня, головокружительным ароматом источающих смолу кедров, и мягким гулом и журчанием ручьев. Холодная вода, к которой она, наконец, припала, утомившись после долгого полета, буквально обожгла ей горло, заставив закашляться. Язык онемел, а зубы заболели невероятно. Этот поток тек из-под ледников, начинавшихся в паре километров дальше и выше от скалы, и в почти непрозрачной молочно-бирюзовой воде неслись вереницы маленьких ледышек. И все равно, Селестия не могла остановиться. Сделав еще десяток более осторожных глотков, она, наконец, почувствовала удовлетворение. Подхватив аккуратно положенную рядом книгу, она подошла к краю скалы, открывавшему захватывающий дух вид на холмистую, поросшую сосновыми и осиновыми лесами Долину. Уютно устроившись на мягком сухом мхе, чувствуя, как легкий теплый и ароматный ветерок теребит ее волосы, нежно проводя их по ее ушам, она принялась за чтение.
Язык книги был невероятно сложным, полным терминов, заковыристых оборотов и старомодного стиля. Трудно было сказать, сколько столетий этому тому. Аликорны жили долго, и книги, что они писали, имели свойство жить как минимум не меньше. Плотной, нервущейся бумаге, явно магического происхождения, могло быть и меньше сотни, и больше пяти тысяч лет.
Буквы плясали перед ее глазами, слова бессмысленно звучали наперебой в голове, а фразы перекрывали друг друга, путаясь и переплетаясь. Неоднократно Селестия чувствовала, что засыпает, теряла нить фраз, перескакивая из начала абзаца в конец.
Стиснув зубы, Селестия пыталась прорваться сквозь стройные ряды символов и их ускользающих значений. В итоге, не выдержав, чувствуя как ее голова раскалывается от отчаянных попыток понять написанное, она вскочила на ноги, и принялась беспокойно кружить по узкому пяточку скалы. В это мгновение ее посетило осознание полной своей беспомощности, а так же абсолютной бессмысленности затеи.
Но, дав себе время успокоиться, положившись на свое природное упрямство, толкнувшее ее на эти действия изначально, поймать ускользающие нити мыслей и идей, которые пыталась донести до нее книга, она поняла, что неправильно подошла к вопросу. Как и все магические книги, равно как и учебники по другим областям точных наук, это пособие обладало теми же общими свойствами. И заключалось оно в том, что книги такого рода были слишком заточены под автора, и то существо, кем бы оно ни было, аликорном ли, пони ли, драконом или грифоном, что постигло изучаемый предмет достаточно для написания собственного научного труда, обычно имело весьма неординарный склад ума. Кто-либо неподготовленный, не научившийся еще мыслить теми же категориями и стереотипами, столкнувшись с таким текстом, часто оказывался лишенным всякого понимания прочитанного.
И единственным способом прорваться сквозь канцеляризмы, термины, неудачные и слишком абстрактные примеры, и прочие перегружающие сознание вещи, является отказ от чтения научного труда от пролога до конца. Даже можно сказать более — чтение по порядку, для сознания не столь одаренного, грозило только больше запутать.
Тогда как для того, чтобы разобраться в конкретном предмете, такие книги надо использовать как справочник, ища в нем лишь те места, что соответствовали конкретной проблеме.
Решительно перевернув всю увесистую массу страниц и найдя оглавление в конце, Селестия жадно впилась взглядом в ровные ряды заголовков тем. Не прошло и секунды, как она уже отсчитывала страницы, ища заветный заголовок «Дальновидение в примерах практических, настройка и применение душевных струн».
Глава эта встретила Селестию не менее заковыристым языком, заставив ее собрать все силы и держать глаза на тексте. И все же, чтение пошло легче. Конкретные примеры, практические советы, диаграммы — все это значительно облегчало положение. Уверенность в том, что она на верном пути начала расти и крепнуть.
В тексте вперемешку шли алхимические рецепты для земных пони, ритуалы мысленного ветра для пегасов, заклинания мыслерезонанса для единорогов. К слову, среди алхимических рецептов автором было особенно отмечено зелье древовидения, как наиболее экстраординарный способ дальновидения. Обычно магия этого типа опирается на разум мыслящего существа в качестве маяка или передатчика, или, в крайнем случае, высшего животного. Силами единорога же, на дерево настроиться невозможно — оно ничем не отличается от фоновых материй и энергий мира. И если это зелье будет выпито единорогом или аликорном — возможны тяжелые галлюцинации, потери ориентации, амнезия и даже потеря магических способностей. Если же выпьет пегас — он имеет шанс увидеть мир чувствами дерева, но при этом рискует потерять свою телесную оболочку безвозвратно. То есть, грубо говоря, стать деревом. А дерево станет пегасом. Гибельное для обеих сущностей событие, наинеприятнейшим образом.
Способ, доступный единорогам, и, следовательно, аликорнам, был широко известен в народе под названием «Телепатия». Это не прямое чтение мыслей или передача собственных слов на расстояние, но перехват контроля над телом, или отдельными его частями. Проще всего — воспользоваться глазами и ушами, так как тогда не почувствуется никакого сопротивления. Воздействие на двигательные функции — потребует уже некоторых усилий. Попытка вмешаться в сознание и память доступна лишь единицам из числа единорогам, и дается далеко не всем аликорнам.
Проще говоря, это было как раз то, в чем Селестия нуждалась. Заклинание состояло из двух этапов, в первом из которых происходило покидание собственной телесной оболочки, и переход в особое пространство, в своем роде границу между материальным миром и Пустотой. В этом удивительном месте время и пространство выглядели совсем иначе, а единственной материей являлась информация. Магию Пустоты Селестия как раз недавно начала изучать, и потому это было ей не в новинку. И она была рада, что забралась в столь труднодоступное место, где ее никто не увидит. Практикующий эту древнюю и невероятно мощную магию производил ужасающее впечатление на наблюдателя, заставшего его за сотворением заклинания. Глаза окрашивались черным, фигура теряла очертания, становясь прозрачным, дрожащим темным пятном. Такое зрелище породило немало легенд и суеверий, по большей части совершенно необоснованных, например, о том, что магия Пустоты в чистом виде — это магия зла.
И все же, несмотря на то, что Селестия была знакома с особенностями магии Пустоты, она никогда на самом деле не погружалась в нее так глубоко, как требовали эти заклинания. Ожидание удивительных чудес, а так же страх перед неизвестностью терзали ее душу, заставляя одновременно и нетерпеливо подгонять свое медлительное сознание, и метаться в сомнениях. Для неподготовленного мага, Пустота была невероятно опасна, как опасен арктический мороз для незащищенной шкуры. Во многом, она была подобна морозу, равно как и тьме. Она была великим ничто, и при этом — всеобъемлюща, и включающая в себя весь мир и сознания всех живущих и когда-либо живших. Она была жадным поглотителем информации, а, следовательно, и душ и сознаний, подобно тьме поглощающей свет и морозу — тепло. Только тот кто действительно знает что делает, может заставить ее работать на себя, отдавая искомое, вместо того чтобы забирать. Единожды открытая аликорнами, сотни тысяч лет назад, она привела их в этот мир, проведя сквозь бесконечность, позволила начать жизнь сначала. Она дала им их долголетие, могущество и величие, способность создавать жизнь и управлять высшими материями и энергиями так же легко, как и собственным телом. Сделала ли она их богами? Возможно. Но все равно совершенство было бесконечно далеко, и Древнейшие, дюжина первородных аликорнов, открывших дорогу между мирами, показали, что расти в могуществе можно бесконечно, удаляясь от нынешней силы аликорнов так же далеко, как сами аликорны превзошли других разумных существ на этой планете.
Селестии было страшно, но она твердо решила не поддаваться сомнению. Задача, лежащая перед ней, стоила риска. Остановить войну, загладить вину аликорнов перед своими детьми. Ведь именно аликорны открыли им тайны Пустоты, навсегда изменив их, разбив их тем самым на три столь непохожих расы, для которых единственной формой существования осталась лишь постоянная борьба. Бескомпромиссная, отчаянная борьба за то, что было необходимо одним, но имелось только у других. Замкнутый круг, в последнее время начавший странным образом сужаться все стремительней. А то, что каждая из трех сторон нашла для себя в новых знаниях, сделала эту борьбу грозящей стать гибельной для мира. Пони стали невероятно могущественными аспектами Пустоты, а точнее, не ее самой, а эффектов, которые она оказывает на материальный мир. То, что изначально задумывалось как гармония сосуществования, обернулось разрушительной войной амбиций и зависти. Трудно сказать, что пошло не так, но древние мудрецы предсказывали такой исход как один из вариантов. Селестия не слишком интересовалась древней историей своего народа, а потому не углублялась детально в эту область. И все же, сейчас она пожалела об этом, размышляя о причинах происходящего.
Сделав пометку у себя в памяти, она решила отложить философские вопросы в сторону, и вернуться к стоящей перед ней задаче. Подойдя к вопросу прагматически, она начала целенаправленно искать указания по проведению ритуала. И едва дочитав до начала детального описания диаграмм потоков сил и стихий, она уже была готова действовать.
Первое действие было достаточно простым. Найти источник силы. Он всегда состоит из двух частей. Одна из них — это природный талант мага, то щекочущее чувство в груди, тот жар, что всегда поднимается по венам к голове и сосредотачивается в роге. Другая же — это проекция Пустоты на материальный мир. Точка прогиба пространства. Если закрыть глаза и представить перед своим внутренним взором простую руну поиска, природа все сделает сама. Через мгновение, красноватую темноту под веками расчертит сетка из тысяч светящихся голубых линий сходящихся в скрученные канаты, как ветки бесконечного дерева, и они, если оглядеться, достаточно точно следуют невидимому закрытыми глазами ландшафту вокруг, выделяя отдельные его фрагменты четче, и обходя стороной другие. Стоит лишь задуматься о ближайшей из них, сосредоточить на ней свое внимание, и она задрожит и запоет нежным звуком, и начнет приближаться, разматываясь. Самый сладостный момент, о повторении которого каждый раз мечтает любой маг, и молодой и старый. Гибкие нити оплетают тело подобно лозам, и из них начинает изливаться магия. Она похожа на вспененный поток воды, обволакивающий, пузырящийся, колющийся тысячами воображаемых иголочек. Тело наполняет тепло и энергия, от которой сладостно и нетерпеливо дрожат колени и крылья, как от ожидания радостного сюрприза.
Следующий этап. Селестия осторожно выдохнула, готовясь ступить на территорию, на которой бывала доселе лишь всего пару раз. Переход в пустотную форму. Не открывая глаз, она вызвала из памяти символы и диаграммы, так же легко, как и символы более простых и обыденных заклинаний. В начертании таких диаграмм важно быть уверенным в своих силах. Ошибка может стоить дорого. Отразиться как неожиданным эффектом, так и более серьезными проблемами вроде неконтролируемой утечки силы, или даже окончательного выпадения в Пустоту, что, по сути, означает уничтожение физического тела. Нужно сохранять

хладнокровие и точность действий, как бы от этого не отвлекали сладкие ощущения от вливающейся в тело магии. Селестия ввела последний символ в правый полукруг диаграммы, и еще раз внимательно оглядела, прежде чем напитать силой тускло светящиеся в багряной темноте серебристые знаки. Все выглядело правильно. Передача силы заклинанию похожа на выдох, долгий, заставляющий голову закружиться. Но сила идет не через легкие, она проходит по шее, проявляясь мурашками и стоящими торчком волосками, проходит сквозь голову, подобно настойчивому горячему ветру в затылок, и вытекает из рога, заставляя его тихо вибрировать, отдаваясь зудом по всему телу.
Символы ярко засияли, залили белым светом все вокруг, так нестерпимо ярко, что Селестия открыла глаза, вскрикнув. Это было нормально, все шло по плану. Мир вокруг нее невероятно преобразился, он стал черно-белым, темным, но контрастным, и стремительно гас, удаляясь как-бы в черный длинный тоннель.
Пустота встретила ее пронзительным холодом, от которого сводило суставы и стучали зубы. Здесь было холоднее, чем раньше, когда Селестия заходила в Пустоту под контролем своего учителя, одного из самых меланхоличных аликорнов, согласившихся поделиться с ней своими знаниями, сдавшись под ее давлением. Гораздо холоднее, хотя, надо признать, холод был неотъемлемым свойством этого места. Холод, клубящаяся бесцветная мгла, ощущение падения в бездну. И взгляда в спину. Злого, жестокого взгляда. Как будто здесь был кто-то еще. Но где, это здесь? Пустота не имела ни верха, ни низа, ни видимого пространства, ни объема. Это клубящееся марево могло быть прямо перед ее несуществующим бестелесным носом, а могло быть бесконечно далеко, в миллионах километров. Осознав это, Селестия ощутила укол паники, и рефлекторно расправила крылья... Точнее, захотела расправить крылья. Как можно расправить то, чего нет? Ужасное ощущение, осознать вдруг, что тела на самом деле не существует, хотя вот оно, дрожит от холода.
Это чувство сводило с ума, о нем предупреждали каждого новичка, и все равно, даже опытные старики признавались — Пустота слишком жестокое место для живого существа. Ужас потери телесности невозможно забыть и невозможно к нему привыкнуть. Но с ним надо бороться, иначе можно остаться здесь навсегда.
Собравшись с духом, чувствуя, что замерзает все больше и больше, теряя драгоценную силу, она приступила ко второй части заклинания, ради которой она все это и затеяла. Диаграмма ее была не менее сложна, чем диаграмма входа в Пустоту, к тому же, она чертилась впервые. Что бы сделать все правильно, Селестия вызвала окно в материальный мир, что бы взглянуть из Пустоты своими глазами на книгу, и удостовериться в правильности начертания. На это ушла целая живительная искорка теплого света — частица ее магической силы, и она почувствовала, как холод усилился еще больше. Материальный мир был так же черно-бел, а еще он был застывшим, как залитый в стекло. Время остановилось в нем, свет стал похож на тягучие волны стекающего с неба желе. Они накатывались подобно прибою на мир вокруг, и он озарялся таинственным свечением, расходящимся кругами. Замершие деревья, повисшие в воздухе птицы, обволакивались густыми тенями, следующими за неторопливыми приливами солнечного света. Книга плыла в этом странном свете, то теряя, то обретая очертания снова. Символ за символом, Селестия перенесла диаграмму со страницы книги на свою воображаемую чертежную доску. После чего послала поток силы, почти последние капли из того, что она успела накопить.
Мир мгновенно взорвался ярким светом, все вокруг задвигалось и зажило нормальной жизнью на нормальной скорости. Таинственный образ странного желейного морского дна исчез. Закрыв окно, Селестия вернулась в Пустоту, и увидела, что та преобразилась не меньше. Теперь она, все еще бестелесная, как будто стояла по колено (по предполагаемый уровень колена, пожалуй, можно выразиться так) в тускло светящемся синим цветом мареве. Наконец-то цвет в этом царстве мрака! В синем тумане у нее в ногах, сияли тысячи крохотных созвездий оранжевых огоньков. Или может у нее над головой? Сбоку, сзади? Невозможно было определить, так как не было головы, чтобы ее повернуть. Только сейчас, Селестия осознала, что видит так, как бы она видела, будь у нее все триста шестьдесят градусов обзора.
Каждая из искорок была живой душой на земле. Заклинание было рассчитано на пони, и потому ни единого другого существа увидеть было нельзя. Среди этой тесной россыпи Селестия каким-то шестым, а может быть и более старшим по номеру чувством, определила и свое местоположение, и Луну, и своих родителей. Все они, а так же все аликорны на планете сгрудились тесной группкой, окруженные пустым пространством. Вдалеке (рядом? Здесь?) виднелись другие плотные скопления сверкающих звездочек, в которых она распознавала пегасов, единорогов, земных пони. Стоило ей сосредоточить внимание на отдельной звездочке — та приближалась, оставаясь на месте. Пустота шутила жестокие шутки с теми, кто привык видеть глазами, а не всем своим существом. И в тоже время, это было странно удобно. Особенно если не задумываться о своих действиях, а просто позволить себе непринужденность в движениях. Но главным чувством здесь было не зрение — а слух, и то самое шестое чувство, похожее на ускользающее из сознания сочетание знакомого запаха, чувства предвкушения встречи со старым знакомым, и чего-то еще.
Селестия слышала каждую звездочку — их голоса, рассказывающие свою историю. «Вспоминала» их, узнавая тем самым имя, внешний вид, характер. Чувствовала запах их эмоций. Дух вишневой косточки панического страха. Запах пепла и дыма ненависти. Нежный апельсиновый аромат любви. Их было столько... Ни одна не похожа на другую, в этом так легко запутаться!
Увы, страх и ненависть разносились над миром ядовитым смрадом, почти не оставляя места для других эмоций. Одна за другой, то здесь, то там — маленькие искорки ярко вспыхивали и гасли навсегда, оставляя после себя лишь пепел воспоминаний и последних мыслей. Нетерпеливо бросившись к одному плотному скоплению, где искры гасли чаще остальных, Селестия содрогнулась от сложных и неназываемых ощущений, нахлынувших на нее. Запахи дыма и вишневой косточки. Смутный хор голосов, кричащих в гневе, страхе, в безумии и отчаянии.
То была битва между большим отрядом пегасов и целой армией единорогов, заставших их, очевидно, врасплох. Десятки душ гасли ежесекундно, сотни заставляли Пустоту вибрировать от их боли и страха. Селестия искала кого-нибудь, чтобы взять контроль и увидеть происходящее в материальном мире. Она обнаружила, что гнев — это сильный щит от вмешательства в разум. Она просто не могла приблизиться к отдельным искрам, к тем, что особенно ярко пылали ненавистью, разнося вокруг себя запах гари. Ее отбрасывало в сторону, это было все равно, что попытаться поймать копытом упавший в ледяную воду листочек. Невозможно сделать быстро, а если делать это медленно — можно отморозить ногу. Страх и отчаяние же — наоборот, притягивали к себе.
Решительно начертив нужный символ, держа в фокусе своего внимания маленькую, яркую искру молодого пегаса, Селестия устремилась в его сознание. Пегасу по имени Виндхуф было страшно. Его мужественное имя требовало от него соответствовать, но он лишь хотел к маме, в Небесный Город. Которого больше не существовало уже почти год... Некуда отступать, он засел в импровизированном облачном укреплении, созданным на скорое крыло, вместе с еще одним рядовым, тяжело раненным осколком остекленевшего воздуха, и командиром его сотни — покрытым шрамами угрюмым ветераном-ипосминагием.
Пегас почти не сопротивлялся, когда Селестия, слегка переборщив с усилиями, захватила полный контроль над телом. Она по-прежнему осознавала себя, как аликорна, по-прежнему чувствовала канал в Пустоту, тянущийся от нее как привязь. И в тоже время, она чувствовала все, что чувствовал этот солдат. Страх, плохая еда, усталость после двух бессонных ночей. Старая рана в крыле, ноющая при неловком движении. Все движения Селестии-Виндхуфа сейчас были неловкими, так как пони был существом куда более неуклюжим, чем аликорн. Командир покосился на своего странно двигающегося подчиненного, но ничего не сказал.
Селестия подошла к раненному рядовому. Он лежал на боку, на мягком сгущенном облаке, из которого, в принципе, состояло все укрепление, и тихо стонал. Большое пятно крови просачивалось сквозь криво намотанные и плохо затянутые бинты. Селестия содрогнулась от этого зрелища, в ее глазах потемнело, как если бы она проваливалась обратно в Пустоту. Она поспешно отвернулась, и, пошатываясь, вернулась в тот угол, в котором изначально сидел Виндхуф.
— Зачем все это происходит? — сказала она, ни к кому не обращаясь, и вздрогнула от столь странно прозвучавшего чужого голоса.
— Ты еще поплачь, птенец. — грубо ответил ипосминагий. — Так приказал Базилей, мы подчиняемся. Долг. И честь. Слышал о таких штуках?
— Я... я имею в виду, почему единороги нападают на нас? Что мы им сделали?
Ветеран громогласно расхохотался.
— Ты идиот, птенец. Всего-то разнесли в ядрено болото половину их городов. А они — наших. Лучше заткнись, ветром тебя заклинаю, иначе огребешь копытом, за тупые вопросы.
Старшина зашелся в тяжелом кашле, и отвернулся, невнятно бормоча что-то вроде «Откуда они вообще берутся, проклятые птенчики».
Селестия ощутила укол стыда, и сильно пожалела о действительно глупом вопросе. Как же разобраться в происходящем?
Не успела она додумать эту мысль, как внезапно ее толкнуло воздушным ударом в сторону, прямо на раненного пегаса. Взмахнув крыльями, отозвавшимися острой болью, она удержалась от падения, и оглянулась — стены укрытия не было. В нескольких метрах внизу, на холме, покрытом выжженной травой, стояли два единорога в темной броне. Их глаза отливали тьмой, говорящей об активном пустотном заклинании. Оба, точнее, обе, как разглядела Селестия, разом припали к земле и принялись сгущать темноту вокруг их рогов.
Командир подскочил в воздух, поднимая щит и колчан с дротиками.
— К оружию! Хватай щит, остолоп! — заорал он, указывая копытом на сложенные у ног Селестии позолоченные железные предметы, которые надо было надеть себе на ноги. Она не представляла, как это делать без магии — хотя это было, похоже, проще простого, судя по скорости, с которой это проделал ветеран.
Замешкавшись, она буквально в последний момент заметила всплеск темноты на краю зрения. Поток черных частиц пронесся по воздуху и разбился о засветившийся круглый щит старшины.
— Чего ты копаешься, тупица! — рявкнул он еще громче.
Следом полетел следующий сгусток, прямо в лицо, в расширенные от страха глаза Селестии. Старшина подобно молнии в небесах, метнулся наперерез, стараясь закрыть ее своим щитом. Но не рассчитал скорость, перелетел чуть дальше, и заряд угодил прямо в его неприкрытый живот. С криком он рухнул на мягкое облако. Селестия застыла в ужасе, видя черный дым, тянущийся от его шкуры и перекошенное от боли лицо.
— Не надо! — закричала она, размахивая передними копытами и крыльями. — Остановитесь! Мы сдаемся, мы не желаем вам зла!
— Дурак... — прошипел старый пегас. — Девы Звезд не берут пленных. Никогда. Кидай дротик... Хоть одну проклятую сволочь уложишь.
В подтверждение его тихих слов, оба единорога оскалились в жуткой ухмылке, и одновременно послали в Селестию сгустки черного пламени. Она не успела увернуться. Жуткая, невозможная боль пронзила ее грудь, она почувствовала, как жизнь начала стремительно утекать из тела Виндхуфа. Рухнув на бок, она оказалась лицом к лицу с ветераном. На его лице застыла ухмылка, в духе «я же говорил», но его глаза уже были неподвижны. Не имея возможности ничего сделать от накатывающей волнами боли и холода, она могла лишь наблюдать, как гаснет мир. Через мгновение, ее как пробку из бутылки выкинуло в обжигающе холодное пространство Пустоты, и вслед за ней, в яркой вспышке ушла последняя мысль Виндхуфа. «Мама... Не уходи.» — гласила она. И вишневый запах печали. И вереница ярких образов из прошлого этого молодого жеребца, который, возможно, прожил бы долгую и счастливую жизнь, если бы не весь этот кошмар.
Боль не уходила. Фантомная боль уже умершего тела прочно, как заноза засела в сознании Селестии, и холод вокруг делал ее еще хуже. Не выдержав этих ужасных ощущений, она торопливо начертила руну возврата. Пустота растворялась, уходила, открывая медленно обретающий краски мир. Боль и холод утекали вслед за ней, по мере того, как Селестия обретала материальность. Твердый, нагретый солнцем камень под животом, на котором она лежала, подогнув ноги. Теплый, нежный ветерок, овевающий лицо, треплющий волосы. Боль мертвого пегаса стала лишь ноющим воспоминанием, черным пятном на памяти, все еще слегка отдающимся в место ранения. Селестия все еще дрожала от продирающего до костей холода, но солнечные лучи постепенно приводили ее в чувство.
Неуверенно поднявшись на дрожащие от пережитого ноги, она попробовала поразмяться, чтобы скорее изгнать из себя этот холод. Мрачные мысли клубились в ее голове, и, по мере того, как она ходила кругами по мягкому мху, прислушиваясь к шуму воды, впитывая солнечное тепло развернутыми крыльями, она обдумывала увиденное.
Мир был болен, неизлечимо болен ненавистью. Эта жестокая улыбка на лицах единорогов... То, с какой легкостью они убивали. Сама концепция убийства не умещалась в голову Селестии. Это было что-то выходящее за рамки ее представления о мире. Живое, мыслящее, чувствующее существо внезапно перестает жить исключительно по чьей-то прихоти? Селестия понимала, что в природе существуют хищники, понимала, что природа и тот естественный баланс, на котором она стоит — это нормально. Но когда разумное существо убивает другое... Неужели, в момент отбирания этой ценнейшей драгоценности, убийца не чувствует ничего? Даже обычная травма, полученная кем-то по несчастной случайности, заставляла сердце Селестии противно сжаться в груди, когда она сталкивалась с этим. О том, чтобы ранить кого-то целенаправленно — она даже не могла подумать. Как непреодолимая стена в ее сознании воздвигался протест против такого. А теперь, после того как она ощутила прожигающее кожу холодное пламя, поток жизненной силы, сродной силе магической, уходящий из нее как вода из сита, ощущение сбивающегося с ритма и останавливающегося сердца... После всего этого она вообще сомневалась, что сможет когда-либо вообще навредить даже комару.
А те единороги, и прочие пони... Они не испытывали по этому поводу никаких проблем. Убийство стало для них нормой, а для некоторых — способом получать удовольствие. Селестия еще больше содрогнулась от этой мысли, вспомнив безумные ухмылки Дев Звезд.
Что же послужило причиной? По созвездиям в Пустоте было понятно, что эта болезнь поразила не всех, но большинство. И, похоже, лидеры государств были подвержены ей в наибольшей степени. Она видела их, там, среди искр сознаний. Они пылали холодным голубым огнем, нестерпимо ярким, но мысли их были черны. Их поразило безумие? Селестия не могла сказать этого с точностью. У нее было слишком мало опыта. Может быть — то, что она увидела — это нормально для пони имеющих власть и повод для демонстрации силы? Но в этом она сильно сомневалось. Что-то было еще, ускользающее от внимания.
Извлекая из памяти образы, ставшие в материальном мире невероятно неуклюжими и труднодоступными для понимания, Селестия внезапно вспомнила о потоке мыслей, истекавших из сознания военного лидера единорогов. Некоего генерала, или кого-то в этом духе. Они ей показались настолько безумными и бессмысленными, что она сначала не обратила на них внимания. По сути, все, о чем он думал было — «Из огня в лед. Из огня в лед. Горите со мной, горите!». Причитания сумасшедшего. Но с ними шли и образы. Причудливая, гигантская машина, построенная из множества деталей из разного сплава металлов. Трубки, решетки, нагромождения кубов и цилиндров, громадные, сверкающие линзы.
Очевидно, это было то самое оружие, о котором говорили земные пони. И оно находилось во власти безумца, мечтающего об огне. Страшное предчувствие, а так же осознание собственной губительной невнимательности пронзило Селестию.
Буквально автоматически, не задумываясь, она вызвала потоки силы, и, даже не взглянув в книгу и не вспомнив о возможности ошибки, начертила диаграмму входа в Пустоту.
Ее снова встретил холод. Лютый мороз, от которого болят кости... Если бы в Пустоте существовало понятие костей. Но ее душа помнила об их существовании, и услужливо дарила ей эту фантомную боль. Холод был страшнее, чем в прошлый раз, на порядок. Но она списала это на свою усталость. Ведь, в конце концов, она ни разу еще занималась магией так долго за один день. Стиснув фантомные зубы до фантомного хруста, она принялась вглядываться в клубящуюся тьму. Запах дыма усилился многократно, он теперь затмевал собой все.
Тысячи, десятки тысяч искр душ пони-единорогов теперь горели голубым огнем. Не всего лишь десяток, как прежде. И волна этого огня катилась по созвездиям, захватывая все больше и больше. Все прочие голоса начал затмевать нестройный, пока неуверенный, но невероятно сильный хор голосов, скандирующих одно и то же — «Из огня в лед! Гори со мной!». Селестия ужаснулась, не в силах понять произошедшей перемены. Пустота как будто издевалась над ней, решив во что бы то ни стало помешать ей найти того безумного генерала. Она принялась вглядываться в искры, ориентируясь по своим знаниям о географии мира. Созвездия повторяли своей формой города и дороги, а потому, найти столицу страны единорогов, не должно было составить труда. Но кто же из присутствующих в столице — тот самый генерал? И где же находится эта машина?
Панически заметавшись от одного созвездия к другому, Селестия перебирала взглядом одну искру за другой. Масштаб этого «воспламенения», оказался на поверку не столь уж и ужасающим — только каждый десятый пони стал сияющей голубой звездой, посылающей в информационное пространство те бессмысленные, исполненные ненависти фразы. Остальных же все больше поглощал страх, но они оставались собой. Преображенные пони, впрочем, не были абсолютно одинаковыми заводными машинами, повторяющими одно и то же. Мысли их, глубинные и поверхностные, все-же были индивидуальны. Но все они сходились на одном. На ненависти. На желании убить своих врагов. Причем, концепции врага как таковой не было. Просто пони другой расы. Грифоны, драконы, все. Якобы они — единственное, что удерживает священное королевство единорогов от величия. Так же были замешаны упоминания грязных копыт земных пони, вонючих пегасов, самовлюбленных аликорнов... и так далее. На всех находился свой презрительный эпитет. И желание уничтожить, любой ценой. И мечты о собственной славе и великой силе. Безумие и одержимость охватили всех единорогов, занимающих сколько-нибудь высокие посты в государстве.
Провал дипломатической встречи трех сторон, на которую, во многом, вопреки желаниям своих правителей, отправились высокопоставленные члены правительств единорогов, земных пони и пегасов, похоже действительно окончательно расшатал фундамент мира. Быстрый, бессмысленно жестокий ответ в виде сегодняшнего уничтожения столицы земных пони показал, что назад пути больше нет. Но, тем не менее, не смотря на все это безумие, кто-то сохранил свой рассудок, в том числе некоторые высокопоставленные чиновники правительств. Они покинули место встречи, и, совершенно независимо друг от друга, приняли решение не возвращаться домой. Новости о провале встречи донесут другие, решили они, и отправились в добровольное изгнание, пытаясь найти другой, альтернативный выход из отчаянного положения. И сейчас, Селестия видела их, все три группы, идущие след в след, но не подозревающие о том, что идут в одном направлении. Их мысли были черны и печальны, но воинственность оставила их почти без остатка. Только усталость и желание что бы все закончилось, двигало ими.
Не желая отвлекаться более, она продолжила свой поиск. Среди ярких огней обезумевших фанатиков должен был быть источник. Самый яркий, возможно. Тот самый генерал. Вот ей на глаза попался начальник городской стражи столицы. Этот грубоватый и туповатый жеребец мечтал о сотне девственных кобылок. Которая его якобы ждет, когда он сотрет в кровавую кашу армию пегасов, единолично. Селестия содрогнулась от отвращения. Неужели, это может двигать кем-то? А вот начальница тайной службы королевы. Томная немолодая дама. Она... мечтала о сотне жеребцов. Одновременно. Как неожиданно. Кажется, эти двое стоят друг друга. Что произошло с ними со всеми? Какая напасть поглотила их разум? Селестия отказывалась верить, что это для них нормально.
Наконец, после сотни ускользающе-быстро перебранных перед глазами вариантов, она нашла его.

Он был по-прежнему на месте, рядом со своей чудовищной машиной, и разум был его по-прежнему затуманен тем же бредом. О, его мечты, его жестокость уподоблялись в своей чистоте высокогорным ледникам. Только огонь, всеочищающее пламя — занимало его мысли. И та мерзость, которую солнце в гневе своем сотрет с лица земли. И единороги воцарятся в мире, подтвердив тем самым высший замысел богов магии и Пустоты.
Богов магии и Пустоты? Селестия заинтересованно оглядывала проносящиеся сквозь ее разум образы и мысли. Никогда прежде она не слышала таких слов. Концепция божественности вообще была чужда как аликорнам, так и пони. В диких племенах земных пони и зебр иногда возникали стихийные культы, откуда и пришло само понятие «бог». Но все это было столь непостоянным и не выдерживающим давления реальности, что никем, знакомым с магией не воспринималось в серьез. И тем не менее. Боги магии. Может ли быть так, что аликорны что-то упустили в своих научных изысканиях?
Селестия приблизилась к душе генерала. Долгий, утомительный поиск наконец подошел к концу... Но, по мере того, как она все глубже и глубже ныряла в источаемый душой свет, она все больше и больше чувствовала промораживающий до самого нутра холод. И запах корицы и мяты. Запах... аликорна? Но как это возможно? Все аликорны были в долине, всегда были в долине. Да и аликорну было проще умереть, чем причинить кому-то столь ужасное зло, что засело в сознании генерала единорогов. Тем не менее, этот запах Селестия не могла не узнать. Он исходил от нее самой, от обитающих в Долине аликорнов... И все же, он был немного иной. Генерал источал не запах даже, а скорее вонь. Приторную вонь, из числа тех, что надолго остаются в послевкусии, которую ни за что не выдохнуть просто так. Как если бы это были не настоящие корица и мята, а подделки, сделанные неумелым алхимиком.
Она приблизилась к нему настолько близко, насколько смогла. О том чтобы коснуться его и занять его тело не могло быть и речи. Непреодолимый барьер могильного холода остановил ее, грозя высосать последние силы и навсегда растворить в равнодушной бездне. Селестии пришлось отступить. Может быть, ей просто недостаточно сил? Может быть, ей стоит вернуться назад, в себя, отдохнуть, напитаться энергией под завязку, и тогда она сможет все исправить?
Страх реальной, настоящей смерти, начал сгущаться в ее сознании. Доселе она относилась к этому как к, в своем роде, игре. Все эти ответственные миссии, все эти решительные подвиги... Но теперь она поняла — если она сглупит — назад дороги не будет. Больше всего сейчас ей хотелось вернуться, пустить все на самотек, избавиться от груза тех ужасов, что она познала за сегодня. И она уже начала чертить руну выхода, как вдруг резко остановилась. Во внутренней, душевной борьбе, победила фракция сознания, которую терзали дурные предчувствия. Что-то готово было случиться.