Воспоминания в Вечер Теплого Очага

5. Слова и страхи

Снег глухо стучал по высокому стеклянному куполу над полутемным Залом Совета, подсвеченным едва ли десятком голубых светящихся шаров, что было очень мало света для такого огромного помещения. Но, нельзя было не признать — это навевало атмосферу некоторой таинственности и мистической торжественности — все эти теряющиеся в сумраке гобелены между толстыми гранитными колоннами, натертый до зеркального блеска пол из разноцветного камня, образующего текучий растительный узор. И сотни, может быть даже тысячи аликорнов, стоящих плотными рядами, сливающимися в единую темную массу, потерявшую все разнообразие цветов свойственных этому народу из-за скрадывающего оттенки синего полусвета. Почти ни единого звука не издавала эта толпа. Все были погружены в свои мысли, все молчали, следуя традициям этого места.
Селестия и Луна, с матерью и маленьким пегасом, которого теперь, похоже, никакие силы не способны разделить с младшей из сестер, прошествовали сквозь ряды расступившихся аликорнов в центр зала. Там их уже ждал отец, занятый тихим, но напряженным разговором с одним из старых аликорнов, имени которого Селестия не знала.
— Селестия! Малышка моя, я так рад, что с тобой все хорошо! — воскликнул отец, прервав свой разговор, как только они вошли в центр зала. Подмигнув и улыбнувшись Луне, он повернулся к матери: — Аври! все в сборе, все готово к началу Совета. Кроме держащих щиты. Я так понимаю, они не будут участвовать?
— Да. Они, и следующая смена. Я так же отослала Лаврита и Флориана работать над лекарством — но они должны вернуться к заключительному голосованию.
— Не хочу показаться бессердечным, но... Ты уверена, что это имеет смысл?
— Я согласен с мастером Фенгарионом, миледи. — степенно кивнул старый аликорн. — Смысл в эвакуации смертных народов и в обеспечении их пищей и лекарствами ускользает от меня.
— Да что вы такое говорите! — возмутилась мать. — Мы должны были им помочь, обязаны! Потому что мы можем помочь, и это главное, разве нет? Мы итак потеряли слишком многое... Наших детей, наши творения... Остальные народы должны иметь право на существование, ведь мы ответственны за них. Они пострадали от наших детей, в конце-концов. И даже больше того — они пострадали из-за наших прошлых ошибок.
Слова эти заставили старика поморщиться. Оглядевшись на окружающую их безмолвную толпу, он ответил:
— Они в любом случае обречены, я убежден в этом благодаря всему своему опыту и опыту предков, к коему прислушиваюсь со всей серьезностью. Я воздержусь от высказываний, которые могут нарушить порядок совещания, и как Эквилибриат Совета, я не имею права на собственное мнение, и все же, я уверен, что единственный способ разрешения ситуации — поступить как прежде.
— Как прежде?! Но это и была та самая ошибка!.. — начала мать, но была прервана ударом невидимого гонга, обозначающего начало Совета. Гонг этот был в Зале с незапамятных времен, расположенный на балконе верхнего яруса, где-то под самым куполом. И у этого гонга не было била. Он звучал самостоятельно, управляемый какими-то древними силами, возможно, самим Залом. Звучал только тогда, когда это было нужно, и никто не мог извлечь из него ни звука по собственной воле.
Старый аликорн высоко поднял голову, и его сколотый у вершины рог уставился точно в зенит. Изменившимся, усиленным голосом, изгоняющим всякую постороннюю мысль из сознания слушающего, он объявил:
— Вольный вечный народ! С этой минуты начинается Совет, созванный под истинным светом звезд в час нужды и отчаяния. Сегодня решается наша судьба и судьба тех, кто зависит от нас. Древний враг настиг нас и застал врасплох, а Древнейшие, наши мудрые предки и покровители не отвечают на наш зов, и посему мы полагаемся друг на друга в это тревожное время. Высказывайте свои мысли. Оценивайте чужие. Будьте мудры и терпеливы.
Пока Эквилибриат говорил, Селестия взглянула наверх. Никаких звезд не было — только зеленоватые низкие тучи и подсвеченные голубым пятна снега, что пока не засыпал купол окончательно, но собирался это сделать в ближайшее время. Глухие шлепки тяжелых хлопьев снега заполняли зал эхом, на равных споря с голосом аликорна. От холодного камня пола ломило копыта, и маленький, так никем и не замеченный пегас дрожал, то ли от страха, то ли от мороза, тесно прижавшись к Луне. Мать и отец, тем временем, вышли из центрального круга, и поманили сестер за собой, чтобы встать в первых рядах аликорнов, бок о бок.
Первым высказать свое мнение осмелился энергичный аликорн ярко оранжевого цвета, с закручивающимся спиралью огнем в качестве метки, вылетевший на собственных, не усиленных магией крыльях, откуда-то из задних рядов. Встав в самом центре зала, под самым ярким пятном голубого света от целой гирлянды шаров, тянущейся к вершине купола, он заговорил:
— Наверняка я выскажу общее мнение о сложившейся ситуации. Наш древний рок настиг нас, и мы оказались в той же ситуации, что и наши предки в том, старом мире. Они бежали оттуда, после долгой, полной боли и потерь битвы. Враг изгнал их из их дома, не оставив никакого шанса на сопротивление. И... Мне кажется, мы должны последовать их примеру. Виндиго могущественны, они неуязвимы для нас, но мы уязвимы для них. Единственный шанс на спасение — это найти новое место. Это, конечно, всего лишь отсрочка, но это гарантия нашего выживания.
По Залу пробежался шепот одобрения. Действительно, страх точил сердца аликорнов. Страх перед врагом, который сильнее их — что еще оставалось делать, кроме как бежать? Аликорны не были воинами, несмотря на полное сражений прошлое, а когда идет война против того, кто считается неуязвимым — о каком шансе на победу может идти речь? И все же, согласны были не все. В том числе и Селестия. И ее мать. Она выступила вперед, с возражением:
— Я понимаю ваш страх перед Врагом. Виндиго пугают меня не меньше чем вас, но я верю, и, может быть моя вера наивна, в то, что они не неуязвимы. Все в этом мире имеет свой предел, все смертно. Значит, смертны и они. Мы можем нанести им поражение, если будем уверены в своих силах. А потом мы сможем возродить жизнь здесь. Я знаю, созидательной силы аликорнов хватит на то, чтобы исправить, если не все, то многое.
— Осмелюсь напомнить, миледи, что смертны так же и мы! — сказал ее оппонент, со снисходительной улыбкой. — И как помнит история — наша смертность намного превышает их. Мало того, наша смерть делает их сильнее, ведь они смерть и есть, в некотором роде. Их целью является уничтожение всего живого, и, особенно, нас, так как момент гибели и растворения души в Пустоте является источником огромной энергии. Но это не просто пища для них. Это нечто большее. Это строительный материал для их собственного мира. Противоестественного явления, которое старые книги зовут Некросферой. Все магические и жизненные энергии известные нам изменены там на полностью противоположные по знаку. Это невозможно представить, наверное, никому, кроме Древнейших, но таким является их мир. Такой стала наша родина, после того как мы покинули ее. А теперь, похоже, она стала для них тесна, или ресурсы ее истощились. И вот, они здесь, у нашего порога. Существа, сотканные из материи смерти, ненависти, холода и отрицания. И потому я хочу задать вам вопрос. Как же вы собираетесь убивать смерть?
Мать задумалась, пытаясь придумать достойный ответ. В это время, сверкая искристыми голубыми бликами магически усиленных крыльев, в круг вылетела кобыла-аликорн, невысокая ростом, с черной кудрявой гривой. Будто не веря собственной смелости, она на мгновение замялась, собираясь с мыслями и тревожно ковыряя передним копытом гладкий гранит пола. Когда на нее уже начали коситься с нетерпением, она наконец сбивчиво заговорила дрожащим голосом:
— И-и-извините, ч-что я п-прерываю вас, но я к-кажется знаю ответ. Я п-прочитала об этом с-совсем недавно. Вчера, если т-точнее... Впрочем, это... это наверно не-не-неважно. Я могу р-рассказать, если вы хотите...
Мать улыбнулась мягко, и приободрила ее:
— Конечно-конечно, мы очень хотим узнать все, что кто-нибудь знает по текущему вопросу. Пожалуйста, продолжай.
— С-с-спасибо, леди А-Аврисия. Я п-прочитала в одной с-старой к-к-книге, о т-том, что с-смерть п-побеждают т-т-только две вещи. Л-любовь, и с-с-смерть во имя л-люб-бви. Ой, н-наверное это з-звучит как с-сущие г-глупости...
— Вообще-то это действительно звучит, как полный бред. — заявил аликорн, призывавший к исходу. — Это абсолютно не имеет никакого смысла. Мы говорим сейчас о серьезных вещах, а не о поэтических метафорах.
— Требую соблюдать вежливость и терпеливость. — Эквилибриат произнес это ровным, строгим голосом, звонко ударив по полу копытом.
— Ой. П-п-простите меня п-пожалуйста. — кобылка зажмурилась, и в уголках ее глаз блеснули слезы. — Я п-п-п-пожалуй п-пойду.
— Погоди, дитя. — остановила ее мать. — мы выслушаем тебя, если ты раскроешь значение этих метафор.
— Я... Я т-точно не знаю, я не уверена... — развернувшая уже крылья чтобы улететь, кобыла остановилась, и переведя дыхание, продолжила: — В-все очень запутано... Т-там написано, что к-каждый В-в-виндиго связан с ж-живущим аликорном. Если В-виндиго убьет с-с-своего аликорна — он обретет огромную с-силу и м-м-материализуется в ф-физическом мире. Если аликорн п-п-пожертвует с-собой, т-то это уничтожит В-виндиго, и п-пробьет б-брешь в Н-некросфере.
— Но это же бессмыслица! Мы говорим о выживании нашей расы как таковой! Мы не можем просто взять и покончить с собой, это не имеет никакого смысла! — выкрикнул оранжевый аликорн, оппонирующий ей.
— Д-да, д-действительно. Извините п-пожалуйста, ч-что я отняла в-ваше в-в-время.
— Подожди еще немного, дорогая. — снова остановила ее мать. — Что ты имела в виду, когда говорила про любовь?
— Это наверное просто ради метафоры вставлено, не обращай внимание. — шепнул ей на ухо отец, но тут же получил толчок бедром в бок.
— Н-ну... Я н-не с-совсем п-п-поняла ч-что там имелось в виду, н-но п-похоже, если жертва п-принесена в-во имя д-детей или т-т-творений, т-то аликорн не п-погибает п-п-пока живы эти т-творения, и с-становится д-духом навроде В-виндиго и м-может б-бороться с н-ними н-наравне. И с-сможет п-победить не т-только «с-своего» В-виндиго, но и л-любого другого.
Эта новость принесла некоторое оживление в ряды аликорнов. По залу прошла волна шепота — каждый обсуждал с соседом услышанное. Могло ли это быть надеждой? Но все было не так просто. Откуда-то с балкона второго яруса зала раздался голос:
— Но все наши творения погибли! Выживших пони не хватит для восстановления популяции!
— Но мы можем попытаться хотя бы ради них. — ответил ему голос с другой стороны Зала. — Если мы сможем восстановить атмосферу и воду на планете — пони и другие народы могут выжить в пещерах...
Говоривший не успел закончить свою речь, как его заглушил чудовищный, оглушающий грохот и низкий гул, от которого, казалось, крошились зубы. Сверху посыпались стекла, и подул ледяной ветер, а пол под ногами встал на дыбы. Все повалились друг на друга, крики заполнили Зал. Селестия почувствовала, как кто-то навалился на нее, а сама она больно получила о чьим-то копытом в бок. Чей-то острый тонкий рог прошел буквально в миллиметре от ее глаза, чиркнув о почти вертикально стоящий пол. Мгновение, заполненное целой вечностью ужаса и паники закончилось, и пол вернулся на место, заняв законное горизонтальное положение. Грохот, скрежет и гул не стихали, земля дрожала, то тонко вибрируя, то раскачиваясь как гибкая ветка, оттянутая и отпущенная. Почти все стекла купола выбило, и металлические рамы, повторяющие своей формой гибкое плетение побегов ирисинской осоки, чьи заросли образовывали причудливые нагромождения ажурных сфер на берегах южных рек, погнулись, потеряв свое изящество. По мраморным стенам Зала бежали трещины, гранитные плиты пола разошлись, превратив его в подобие дна скалистого ущелья.
Селестия медленно поднялась на ноги, чувствуя, как сила тяжести возросла еще больше, по сравнению с тем, что было. Или причина была в многочисленных ушибах и растяжениях, которые она заработала, летя через весь Зал, окруженная целой толпой лягающихся в панике аликорнов? Быстро оглядевшись, она оценила ущерб — всех отнесло к одной стене Зала, и сложило там в большую шевелящуюся кучу. Несмотря на столь катастрофическое событие, на первый взгляд все были живы, и более-менее целы. С криками, ругательствами и стонами аликорны вставали на ноги и начинали разбредаться по Залу. Поискав глазами Луну и родителей, Селестия быстро нашла их совсем рядом. Отец помогал матери магией подняться на ноги и удержать помятое крыло в развернутом положении. Она морщилась от боли, но в остальном выглядела нормально. Луна лежала у их ног, прикрывая собой испуганно пищащего малыша. Свернувшись клубком, и зажав его между всеми своими четырьмя ногами, она заняла самое безопасное положение, и потому не получила ни царапины.
— Что произошло? Кто-нибудь знает, что случилось? — крикнул кто-то, дрожащим голосом. Но никто не ответил — все задавали этот вопрос друг-другу, и никто не знал ответа.
Некоторое время спустя, видимость порядка была восстановлена — все аликорны заняли свои места, многие раненные, многие с трудом стоящие на ногах, с кровоточащими ранами, и их причинами — окровавленными рогами. Но никто не держал на друг-друга зла, мысли о возможных причинах произошедшего — вот что было у всех на уме. Тяжелый холодный снег из разбитой крыши засыпал искореженный пол, но был остановлен призрачно мерцающим силовым полем, воздвигнутым Эквилибриатом. Рог его светился зеленоватым светом, и сам он стоял незыблемо как скала в самом центре зала, и оглядывал аликорнов.
— Сохраняйте спокойствие. — сказал он. — Господин Фенгарион отправится к мастеру Петригнису, что дежурит сейчас, поддерживая поле литосферной стабилизации. Я подозреваю, что произошедшее связано с его областью.
Отец коротко кивнул, и исчез в яркой вспышке света. Напряженное безмолвие, полное глухого подземного гула и дрожи пола под ногами установилось в Зале. Все затаили дыхание.
Считанные секунды спустя, повторная вспышка явила вернувшегося отца, с безвольно перекинутым через спину длинноногим жеребцом темно-красного окраса. Его тонкий рог слабо искрил.
Одновременно с ним, возникли еще две вспышки, из которых выступили двое алхимиков, со шкурами, залитыми какими-то разноцветными жидкостями. Они и отец заговорили также одновременно:
— Лаборатория...
— Лекарство...
— Я нашел его...
Все трое замолчали, посмотрев друг на друга недоуменно.
— ... разрушена. Мы...
— ... без сознания. Он...
И снова слова были произнесены в один момент, ставя говорящих в неловкое положение.
Эквилибриат стукнул копытом по полу, и хоть удар соскользнул с качнувшегося разбитого камня, нужный эффект достигнут был. Все взгляды устремились к нему.
— Прошу вас, господа, сохраняйте очередность. Пожалуйста, Фенгарион, говорите первым, ибо вижу я, вы принесли поистине дурные вести.
— Спасибо. Да, именно так и есть — я нашел его в таком состоянии. Он, по-видимому, истратил всю свою энергию без остатка, но не стал прерывать заклинание, ожидая своей смены.
— В высшей степени благородный поступок. — кивнул Эквилибриат. — Но его смена должна была прийти только через час. И все же, сила покинула его раньше времени. Каковы могут быть причины этого прискорбного явления?
— Это Виндиго. — заявил оранжевый аликорн, призывавший к исходу, выступая из толпы. — Больше никаких объяснений быть не может. Они перешли в наступление, и если падут атмосферные щиты — мы уже не отделаемся парой синяков! Нас просто высосет в звездную бездну, и мы ничего не успеем сделать!
— Похоже, вы правы. — задумчиво сказал Эквилибриат. — Падение литосферного щита привело к мощным извержениям на дневной стороне. В таком случае, я призываю немедленно организовать поддержку для держащих щиты мастеров, участить смены. Это так же означает вынужденное завершение Совета. Будет ли вынесено окончательное решение, или оно будет отложено?
— Да. Обстоятельства вынуждают нас отступить. Мы должны покинуть эту планету, пока не поздно. — сказал оранжевый жеребец твердо, и обвел Зал взглядом, ожидая поддержки.
По рядам пронеслись возгласы одобрения. Ситуация действительно была пугающей, и даже Селестия почувствовала, что она больше не в состоянии терпеть этот кошмар. Простое решение лежало перед носом, надо было лишь шагнуть к нему и забыть все это, прожить долгую и интересную жизнь где-нибудь далеко, в безопасности, в другом мире. Как поступили ее предки когда-то.
— Я протестую против этого решения! Мы еще можем бороться! — заявила мать. — Неужели вы не понимаете — ведь то, что случалось прежде повторится и вновь! Убежав сейчас, мы лишь отложим эту ситуацию, и неужели вы хотите, чтобы наши дети...
Говоря это, она указала копытом на Селестию и Луну, и продолжила еще более уверенным голосом:
— Неужели вы хотите, чтобы им снова, второй раз в жизни пришлось столкнуться с этим? Подумайте о том, что будет потом. Это не выход, это просто не может быть решением!
— Но как мы сможем бороться, если наши творения — почти все пони — мертвы, а выживших не хватит, для того чтобы это сработало? — возбужденно спросил оранжевый.
— На самом деле, это не совсем соответствует истине. Все мы знаем, что душа после смерти распадается, будучи поглощенной Пустотой. И, тем не менее, пони все еще каким-то образом сохраняют целостность. — мать победно оглядела толпу. — Давайте, взгляните сами. Зайдите в Пустоту и удивитесь зрелищу.
Аликорны тревожно переглядывались, ища объяснений, но не находили их друг у друга. Один за другим они создавали заклинание пустотного зрения, их глаза чернели на мгновение, и затем светлели обратно, уже на лице полном удивления. Возбужденные голоса начали звучать по всему Залу. Селестия сама решила взглянуть на то, как чувствуют себя те души пони, с тех пор как она оставила их почти пол-недели назад. Ледяной омут Пустоты встретил ее жутковатым мраком, и ярким светом. Огромная многорукавная спираль вращалась у ее невидимых ног. Яркие искры сливались между собой в единые светящиеся вуали, плавно кружащие вокруг ярко сияющего триединого центра. Сияющего столь ярко, что туда было больно смотреть, и этот свет грел. Жуткий холод Пустоты отступал перед этим мягким теплом. Селестия завороженно смотрела на это чудо, ощущая приливы любви, сострадания и надежды, исходящие из центра спирали. Пони были живы, и за то время, которое они провели в Пустоте — они изменились. Зло и страх покинули их, сменившись умиротворением.
Несмотря на этот греющий свет, холодная Пустота оставалась холодной, голодной бездной, пожирающей силы неосторожного мага, и потому Селестия поспешила вернуться назад, в свое тело.
В полумраке Зала, гораздо более холодном чем сама Пустота, она видела улыбки на лицах. Синие осветительные шары отражались в них, блестели в глазах полных слез радости и надежды.
— Как видите, нам не обязательно бежать. Нам есть за что бороться. — заявила мать.
— Но... Они же нематериальны. Им не попасть в этот мир. Мы можем взять их с собой, при переходе, хотя не думаю, что они это переживут. И, опять же, они все равно останутся нематериальными. Даже несмотря на весь этот яркий свет и все такое. Мне кажется, этого недостаточно для столь серьезного решения как развоплощение. Слишком много неизвестных факторов, слишком все неочевидно. — оранжевый аликорн был непреклонен в своем убеждении. Но значительную часть поддержки он потерял.
— Послушайте, мне кажется, мы получили достаточно доказательств того, что мы можем преуспеть в нашем деле по борьбе с Виндиго. — подала голос одна из кобыл, откуда-то из дальних рядов. Она проталкивалась между плотно стоящими аликорнами, охающими от боли, когда она касалась их многочисленных синяков, порезов и перебитых крыл. Наконец, выбравшись в центр Зала, она продолжила:
— Леди Аврисия говорила, что перед началом инцидента ее посетил загадочный земной пони, и сказал, что единственный шанс на выживание и разрыв круга у нас — это остаться здесь. И так же он указал весьма точно, где искать пропавшее дитя — Селестию, что оказалась в страшной опасности.
— Земной пони? — фыркнул оранжевый. — А почему бы нам не прислушаться к ежам, или ужам? Может быть, они тоже

что-то полезное скажут. Смертные, развязавшие эту войну, не могут быть нам указом.
— Это был не простой земной пони. — твердо сказала мать. — Я могу сказать это с уверенностью. Он точно знал, что произойдет, и хоть он вел себя странно, он не был сумасшедшим. К тому же, он выглядел иначе, чем остальные земные пони. Мы знаем, что пони были созданы по нашему подобию, они с нас ростом, имеют схожее строение. Этот же был в два раза меньше ростом, и, будто, круглее. Мягче. Подобные ему рождаются при многократном кровосмешении, но такая практика запрещена во всех трех королевствах пони уже не одну сотню лет. Чистота крови высоко ценилась ими, особенно единорогами, считающими себя нашими наследниками. Без объединения всех трех генных групп, рождение пони подобного ему невозможно. Но это все второстепенно. Что действительно немаловажно — его метка. Песочные часы.
Вздох удивления прокатился по рядам. «Метка Древнейших!» — раздавались возгласы то там, то здесь.
— Это может быть просто совпадение. Он может быть... часовщиком. Метки у пони значат куда меньше чем у аликорнов, и они практически не резонируют со струнами вероятностей, в отличие от наших. — махнул головой оранжевый, сохраняя свой скептицизм.
— Эй, Тиа! — шепнула Луна, подойдя поближе к сестре. — А что значит эти песочные часы? Они что, у всех-всех Древнейших имеются, да?
— Ага. Я точно не знаю, что это значит. — кивнула Селестия. — Но это вроде как означает, что они могут управлять временем. И именно так они дали возможность аликорнам уйти из старого мира — что-то сделав со временем. Я читала что-то про Печать Времени, что была оставлена у границ нашего мира, чтобы никто не мог ни войти, ни выйти. Видимо, это было сделано против Виндиго. Но дальше я не дочитала — и, похоже, зря. Еще правда говорят, что их метки изменились, после того как они привели нас в этот мир... Я, если честно, ниразу не видела их меток — каждый раз когда я с ними сталкивалась — мне не удавалось ничего рассмотреть.
— А как они получили эти метки? Или они были Древнейшими всегда?
— Нет, не всегда. Когда-то они были обычными жеребятами, как мы. А потом, один за другим, они вдруг стали получать эти метки и обнаруживать у себя особые способности. Аликорны с такими метками возникли там по всему миру, в разных уголках, и всего их было двенадцать. Говорят, что само мироздание предчувствовало катастрофу и сотворило их.
— Ухты! — выдохнула Луна, и тут же принялась внимательно изучать свое бедро. Селестия усмехнулась, и, не удержавшись, тоже бросила взгляд себе за спину. Ее бедро было по-прежнему чистым и белоснежным. Даже пятна грязи из лагеря уже осыпались.
— ... и все равно я не склонен верить. — говорил тем временем оранжевый.
— Похоже, Совет зашел в тупик. — провозгласил Эквилибриат. — Нам необходимо больше информации перед проведением заключительного голосования. Пожалуйста, если кому-то есть что сказать по этому поводу — выйдете в круг.
Нерешительно топтавшиеся все это время рядом с Эквилибриатом алхимики переглянулись, и Флориан заявил:
— Извините что вмешиваюсь, но нам так и не дали договорить. Если позволите, я бы хотел донести до вас неприятную новость — лаборатория сильно пострадала при землетрясении, и основная партия лекарства оказалась уничтожена. Нам удалось спасти один баллон на несколько ведер лекарства, но, боюсь, этого недостаточно. Нам очень жаль, что мы провалили это поручение. По обсуждаемому делу же, мы ничего сказать не можем.
Сказав это, он указал копытом на стальной блестящий цилиндр у его ног. Не встретив никакой явной реакции, алхимики смешались и отступили к краю круга. Эквилибриат же вздохнул, услышав эту новость, и лишь кивнул устало.
Взгляды аликорнов бродили по Залу, но тишина была нерушима. У всех на лицах было написано сомнение, и никто не мог ничего предложить для их разрешения.
Эквилибриат занес копыто над полом, готовый закрыть заседание, как раздался возглас «Подождите!». К центру Зала проталкивался молодой аликорн, толкающий перед собой уже знакомую кудрявую скромную кобылку. Та затравленно озиралась, и похоже, была готова расплакаться.
— Вот! Она знает! Давай, Моджения, расскажи им, что ты еще прочитала!
— Я... Я не знаю... Это н-н-наверное н-не т-так уж и в-важно...
Мать, похоже, взявшая покровительство над этой стесняющейся девушкой, подбодрила ее:
— Не бойся, расскажи нам, пожалуйста, все, что ты знаешь.
— Н-ну... Т-там... — начала была она, но запуталась в мыслях, и замахала передней ногой, как бы заставляя мысль раскрутиться. — П-п-после того к-как я увидела, что п-п-пони еще живы, я в-вспомнила, что мы м-можем, в-вернуть их в м-м-материальный м-мир. К-как обычное з-заклинание м-материализации информации. Н-неодушевленный п-п-предмет, или р-растение или ж-животное м-материализовать н-н-н-несложно, а с-создать из н-ничего р-разумную л-личность — н-нельзя. Н-н-но если есть н-нетронутая, б-бестелесная д-душа, т-то все д-должно п-п-получиться. Д-душа с-сама п-п-поможет с-создать с-себе т-т-тело, б-без усилий с н-нашей с-стороны. Н-но м-материализация в т-т-таких объемах п-п-потребует жертвоп-приношений. Я имею в виду р-развоплощение аликорна. Иначе н-не п-п-передать н-нужное к-к-количество энергии к-к-куда н-нужно. Аликорн с-станет с-свободным д-духом, к-как я и г-говорила. С-самопожертвование во имя л-любви к-к с-своему творению. Если же оставить их т-там, к-как они есть, т-то П-п-пустота в итоге п-поглотит их б-без остатка.
— Все это чудесно. — отрезал оранжевый, развернув крылья в подтверждение возбуждения в своем голосе. — Но мы не можем рисковать. То, что вы предлагаете, означает конец нашей расы, мы, по сути, сделаем всю работу за Виндиго. Пони и остальные выживут, но что они будут делать на мертвой планете? Вы об этом подумали? Солнца больше нет. Здесь нет воды, почти не осталось воздуха. Это конец, и мы уже ничего не можем сделать. Нам остается только уйти. И начать все сначала, на этот раз, помня о наших промахах, чтобы быть готовыми, в следующий раз. Я призываю вас всех подумать об этом, и вместо этих мечтаний заняться куда более практическими вопросами, в которых у нас уже есть опыт. И этот опыт мы можем использовать во благо.
— То есть вы предлагаете бежать от Врага? — подала голос Селестия, сначала неуверенно, но по мере того, как она формировала свою мысль, уверенность ее крепла. Она вышла из общего ряда и двинулась к центру Зала, чувствуя, как взгляды всех обратились на нее. В первую очередь, взгляды ее родителей и сестры. — Ведь покинуть этот мир можем только мы, аликорны, ведь так? Все остальные останутся здесь, брошенные умирать во льдах, под лучами Мертвого света. Может быть, я еще слишком молода, чтобы говорить такое, но я считаю, что вы неправы. Наш народ всегда славился мудростью, добротой и любовью ко всему существующему. Можем ли мы просто так взять и махнуть копытом на это и просто уйти?
Селестия обернулась назад, и подняла телекинезом жеребенка-пегаса, сидевшего под боком у Луны. Сначала он испуганно захлопал крыльями, но потом понял, что ему ничего не угрожает и расслабился, принявшись зачарованно разглядывать собравшихся вокруг аликорнов. Те, в ответ, внимательно разглядывали его, переглядываясь и перешептываясь. Селестия могла представить, о чем они говорят — ни один пони никогда не имел права присутствовать на Совете под звездами. И тем не менее, маленький несмышленый жеребенок затерялся здесь в толпе, и теперь служил своеобразным флагом, воздвигнутым во имя идеи.
Подняв его повыше, Селестия продолжила:
— Неужели вы способны бросить собственные творения, невинных существ, пострадавших за наши же ошибки, заплативших чудовищную цену, за тот наш прошлый побег? Вы все заглядывали в Пустоту, и вы все видели, что души пони живы, что они, находясь там, очистились от всего зла, в которое мы их невольно погрузили. Они стали уже чем-то большим, чем прежде. Возможно даже, чем-то большим, чем мы сами. Они все еще наши дети, но они уже другие, и, возможно, они могут чему-то научить и нас. Той любви и надежде, что греет их сейчас во мраке. Они должны жить, они должны быть защищены от Виндиго, любой ценой. Если я правильно поняла леди Моджению, мы можем возродить не только самих пони, но сотворить другую жизнь, растительную, животную. А так же, все вы знаете, что воздух и вода — это такая же материя, как и любая другая, которую можно сотворить, черпая энергию из Пустоты. Просто ее нужно очень много, но мы справимся. Нас много, мы сильны, мы копили силу и знания тысячелетиями, не используя ее ни для чего, кроме как для того чтобы управлять ледниками в горах. Настало время найти истинное применение нашим силам. Да, пони придется, скорее всего, жить в пещерах или куполах из камня и железа, но они будут жить, а мы тем временем выиграем время и найдем способ сделать их жизнь лучше. И если это потребует жертв с нашей стороны — я готова. К тому же, судя по всему, развоплощение это не так уж и страшно. Особенно после того как я видела смерть каждого из миллионов этих пони. Да, каждого, можете не верить мне, но я не лгу. И эта память навсегда въелась в мое сердце. И если есть шанс избавиться от нее, и дать пони обрести шанс на спасение — я с радостью сделаю все что необходимо.
— Селестия... Дорогая, что ты такое говоришь! — заговорила мать обеспокоенно, подходя к ней. — Я знаю, то, что ты пережила — это ужасно, но ни к чему так самоотверженно бросаться своей жизнью. Мы можем что-нибудь придумать.
— Тиа, девочка моя, тебе нужно успокоиться, не делай глупостей, я тебя прошу. — сказал отец, поддерживая мать.
— Я с тобой Тиа! Я всегда буду там же где и ты! — выкрикнула Луна, подбегая к ней.
— Нет, Луна! — отец повысил голос, нависая над своей младшей дочерью. — Я не прощу себя, если вы обе сделаете это.
— Тогда присоединяйся к нам, пап! — с улыбкой полной непосредственности ответила она. Отец не нашелся, что и ответить, и уселся на пол, в задумчивости.
— Никто не предлагает разбрасываться жизнью. Ведь это просто переход в новую форму, не более того. Может быть, я чего-то не понимаю, но мне кажется это пойдет нам только на пользу. В конце-концов, я не знаю, что мы еще можем предпринять. Ведь побег тоже будет отказом от всего того, что мы имели прежде. Чем он будет отличаться от развоплощения? Разве что только наличием тела. Которое можно ранить и убить по-настоящему. А духу нельзя сделать ничего. — Селестия говорила уверенно, хотя и опиралась лишь на предположения. Оглянувшись на Моджению, она убедилась, что во многом угадала — та с улыбкой кивала ее словам.
— Что ж. Как мать, я всей душой против этого, но в твоих словах есть смысл, дорогая. В таком случае, я иду с тобой. Это был самый тяжелый выбор в моей жизни, так и знай. — вздохнула мать.
— Кх... Да, девочка права. — раздался тихий голос с пола, с того места куда был положен Петригнис, пребывавший без сознания. Теперь он очнулся, и неловко приподняв голову, неотрывно смотрел на Селестию. — Я тоже видел эти искорки душ, и я готов смотреть на них целую вечность. Они должны жить, потому что они что-то новое, что Пустота еще не видела. Они больше, сильнее Пустоты. Какая-то новая форма магии, уж поверьте мастеру. Если есть шанс им помочь — я сделаю это. Стабилизирую землю энергией своей сущности, чтобы вернуть все как было. Моя физическая форма все равно больше никуда не годится... Лучше развоплотиться и сделать хорошее дело, чем просто бессмысленно умереть.
Сказав эту длинную речь, он сбился с дыхания и повалился обратно на подстилку из сорванных портьер, что предусмотрительно положили на ледяной пол.
Следом выступили Флориан и Лаврит. В глазах их была решимость, а так же яркое сияние идеи, посетившей их разум. Лаврит успел на этот раз открыть рот раньше другого алхимика:
— Мы тоже готовы стать энергетической основой для возрождения мира. Наши знания в алхимии и медицине помогут нам сотворить тела для пони. А наше лекарство, при правильно подобранном заклинании, может стать мощнейшим катализатором биологических процессов не только для пони, но и для всех форм жизни на планете. Придется немного попотеть, но изготовленного количества вполне может хватить.
— В-вам п-п-потребуется т-третий. Д-двух т-телесностей б-будет недостаточно. Я с вами. — совладав с собой, настолько быстро, насколько смогла, выдохнула Моджения. Она удивилась собственной смелости, и заозиравшись, чуть было не забилась в панике за спины других аликорнов. Но остановилась, и решительно встала рядом с алхимиками.
Возбуждение в Зале нарастало, со всех сторон доносились споры, кто-то призывал последовать примеру, кто-то скептически высказывался о смысле этой затеи. Единого мнения не было, но судя по все чаще и чаще звучащим аргументам, перечисленным Селестией, ее матерью и Модженией, сторона, выступающая за то чтобы остаться и попробовать спасти мир, находилась в большинстве.
— Тишина! — громко рявкнул Эквилибриат, и эхо его голоса прокатилось дважды меж каменных стен Зала. — Объявляется голосование. Каждый по очереди выкрикнет «Исход» или «Бой», и голоса будут подсчитаны самим Залом. Правила вы знаете — не говорить ничего кроме этих слов, соблюдать тишину.
Над его головой загорелось два огромных нуля, и все затаили дыхание, готовясь к ответственному моменту. Ударил гонг, и Эквилибриат создал столб голубого света над аликорном стоящим перед ним в первом ряду. Тот сразу же выкрикнул «Исход!», и левый ноль над головами сменился на единицу. Столб света двинулся по спирали вокруг центра зала, и один за другим раздавались выкрики, цифры росли. Сначала вперед вырвался вариант «исход», но вариант «бой», вскоре начал доминировать.
Луч прошел почти половину Зала, когда вдруг Селестия почувствовала головокружение. По ее волосам пробежал могучий сквозняк, больше похожий на ураганный ветер. Он не сбивал с ног, но заставил пригнуться и задрожать от холода. Стало трудно дышать, заложило уши. Она в страхе заозиралась, и увидела, что все точно так же переглядываются широко распахнутыми глазами, а последний выкрик «бой!» прозвучал как-то жалко, и голос его произнесший был тонок как комариный писк.
— Атмосферные щиты рухнули! — закричал отец, и его обычно весьма зычный голос звучал жалко, как голосок маленького жеребенка.
— Как мы могли об этом забыть! Срочно, отправляйтесь к Мастерам, кто знает нужные заклинания! — крикнул кто-то далеко-далеко, почти неслышно.
Селестия теряла сознание. Краем глаза она увидела яркую вспышку справа от себя — кто-то воспользовался телепортом, но кто это был, она не была в состоянии понять. Мир крутился волчком, и все мысли были вокруг дыхания. Каждый вдох надо было заставлять себя делать, и каждый раз он давался с все возрастающим трудом. Холод проник в каждую частичку ее тела, и все усиливался.
Внезапно погас свет. «Вот и все» — подумала Селестия, не чувствуя своих ног, своего тела от лютого холода. Но до ее слуха донесся далекий-далекий тонкий голос, сказавший: «И что теперь?» — значит, свет погас в самом Зале, а не в сознании Селестии.
Через мгновение она почувствовала, что ветер стих. Ее накрыло тепло, и невероятно сладкое чувство, что ее легкие наконец-то снова заполняются воздухом. Настоящее блаженство растеклось по ее телу, и она снова чувствовала, что стоит на своих ногах, медленно возвращаясь в сознание.
Зал снова заполнили возбужденные голоса, звучащие теперь не как комариный писк, а как обычно. Воздух вернулся? Тот, кто телепортировался, успел вернуть щиты и восстановить давление?