Тень и ночь
VII. Принятие
Что такое кристаллизация, Селестия и Луна узнали на следующий день. Их кристальниками символично стали Дженезис и Анима Кастоди — по-другому и быть не могло. Младшая из сестёр стала ученицей королевы, и здесь тоже не сложилось бы иначе: вместе с аликорницами обряд посвящения Сердцу проходил обычный кристальный жеребёнок, и когда он закапризничал во время подготовки, Анима без тени сомнения взяла его на переднюю ногу и успокоила. Затем, когда вдруг малышу кристалл из причёски укачавшей его аликорницы пришёлся по душе больше того, что заготовил для ритуала его кристальник, королева просто вытащила этот самый элемент, оказавшийся в вавилонах на её голове ключевым. Когда причёска рассыпалась непокорными вьющимися прядями у всех на виду, а Анима лишь с одобрительным кивком поднесла в телекинезе к совершенно ошарашенному таким нежданным великодушием кристальному пони, Селестия чуть не забыла, где находится. Она не ожидала такой чуткости и слабости к жеребятам от такой внешне холодной и неприступной кобылы. На неё даже накатило слабое чувство стыда за то, что она побоялась за судьбу Луны под её копытоводством.
— Да, я очень люблю малюток, — охотно засмеялась Анима Кастоди на выраженное сёстрами за праздничным ужином, на который были приглашены все придворные и друзья королевской семьи, изумление. Она, пусть и не выглядела пьяной, раскрылась от сладкого мягкого вина из кристальных ягод и живо вступала в разговоры.
Луна не участвовала в застолье и играла вместе с жеребятами приглашённых кланов, наскоро покапризничав над первыми блюдами и управившись с уступчиво поданными сразу после «всего трёх ложечек рагу» десертами. Прямо как Сомбра когда-то, они не владели её языком, но и не боялись свою новую подругу и с жаром поддерживали любое её предложение, участвуя в каждой игре и легко уступая победу. Малышке от этого быстро стало скучно. Она улучила момент, позволив видимым сверстникам больше увлечься друг другом, чем ей, и выскользнула из шумного зала, затерявшись в пути среди грациозно кружащихся в танце пони.
Вздохом скинув тяжесть проведённого марш-броска, Луна украдкой подобралась к тайнику, устроенному на перекладине под одним из многочисленных столиков, служащим подставкой для ваз, кристальных композиций или цветов. Выудив оттуда сбережённый красный шарф, аликорночка повиновалась необъяснимой тихой тоске и ушла куда потемнее, где просто сидела в углу, прижимая памятную вещь к груди.
Анима Кастоди, тем не менее, нашла её быстро.
— Почему ты ушла, сестрица? — мягко спросила аликорница, просто садясь на пол рядом с новой воспитанницей. — Не смогла договориться с жеребятами наших подданных? Или же они нанесли тебе какую-то обиду?
— Никаких обид, — крепче прижала шарф к себе Луна. — Они просто… не те.
— Не те, что были на твоей родине, потому что не понимают тарпана? — королева ненавязчиво посмотрела на невзрачную красную ткань.
— Мой друг тоже не знал, что я ему говорю, — покачала головой аликорночка.
В открытую показав шарф, она рассказала о том, как познакомилась с Сомброй, как он не испугался её, как свёл с Селестией и дал имя, а затем через месяцы дружбы исчез вместе со своей деревней, угнанный грифонами.
— Я не знала мунвайни, — закончила Луна с тяжёлым вздохом, — а Сомбра не знал тарпана, но нам это и не нужно было… ведь мы понимали друг друга… ну… просто потому, что это были мы.
— И ты скучаешь по нему.
— Да. Очень сильно.
— Дай это мне, — протянула копыто Анима и подняла брови на то, как малышка боязливо убрала шарф за спину. — Обещаю, ничего плохого не случится. Ты доверяешь мне?
Луна прикусила губу, но всё же осторожно положила ткань в переднюю ногу королевы. Та засветила рог, и его красное сияние с утягивающимися к центру частицами тьмы было так похоже на инфернальные угли, что аликорночка успела пожалеть о своём решении, но внезапно шарф словно блеснул лепестком мака.
— Это тот же самый шарф, — с улыбкой вернула его Луне Анима, — я всего лишь убрала обугленные края и восстановила текстуру ткани. Так он будет дольше напоминать тебе о Сомбре.
— Спасибо… — растерянно прошептала малышка. — Но, получается… это всё, что мне осталось от него?
— Не грусти. В твоей жизни будет ещё много пони, много друзей, но ты всегда будешь помнить своего первого друга. Просто вышло так, что ваши пути разошлись раньше, чем хотелось бы. Даже мы с Дженезисом не можем изменить это. Так будет лучше, Луна. Ты запомнишь его молодым и здоровым, а не увидишь его смерть от старости. С этим ты не смогла бы жить точно.
Луна некоторое время молчала, глядя на шарф, гладя его копытами и перьями. Она усмиряла бушующее в душе упрямство и принимала слова наставницы, но это происходило так медленно и тяжело, что Анима, устав ждать, поднялась на ноги и посоветовала:
— Окунись во что-нибудь, чтобы было легче привыкнуть. Совсем скоро начнётся ваше с Селестией обучение. Кристальный язык, этикет, политика, танцы, музыкальные инструменты, магия и полёты… Скучно не будет. Ты обязательно найдёшь то, что отвлечёт тебя от грустных мыслей и займёт без остатка.
Луна, шмыгнув носом, несколько секунд решалась, прежде чем поднять копыто и сказать:
— Вообще-то… одна такая вещь уже есть.
И она, заикаясь от неуверенности и воспоминаний обо всех случаях, когда её словам не желали верить, в который раз пересказала стоящей к ней вполоборота королеве являвшееся ей во снах с самого рождения видение о финальной битве между драконикусами и аликорнами, давшее начало всем живущим сейчас пони.
— И… — неловко водила копытом по полированному полу перед собой Луна, — раз уж это так долго п-преследует меня… вдруг оно что-нибудь значит?
Анима Кастоди долго молчала, не показывая поначалу никакой реакции. Аликорночка занервничала.
— Тебе открыт путь в глубины подсознания, — наконец ответила королева, — подобно тому, как мне ведомы дороги к самой Смерти, чтобы провожать пони в их последний путь, утешая их самих и вытирая слёзы их близким. Ты видишь истину. Только аликорнов было не три, а пять.
— П-пять?
— Жизнь и Смерть, прямыми преемниками которых являемся мы с Дженезисом, Небо и Аморе с Ледом, которые не захотели расставаться даже после того, как пожертвуют собой, и смешали свои сущности в то, что с годами окрепло и выросло в Кристальное Сердце. Нам известны только имена последних, потому что мы провели достаточно времени рядом с ним, и оно успело войти в наши сны. Остальных же нам с Дженезисом пришлось называть по ощущениям. Идём со мной.
Анима Кастоди через коридоры и залы привела Луну в помещение, занимающее весь подвал. Стоило им открыть двери, как по стенам магически вспыхнули факелы, осветив помещение. Библиотека. Вся мудрость, когда-либо открытая кристальным родом или его соседями, простиралась вниз полками с бесчисленным количеством свитков.
— К концу строительства дворца эти труды переедут в более достойную обстановку, — пообещала королева будто сама себе, летя между туго забитых полок. — Сейчас этот склад — единственный, где им не может навредить время, и выбирать не приходится.
Рог аликорницы засветился тем же засасывающим частицы тьмы мелким иглистым светом, и несколько свитков, охватившись с концов тем же сиянием, последовательно выдвинулись с мест, а затем разом вернулись обратно — и под недовольный грохот плиты пола под Луной и Анимой начали смещаться. Аликорночка носилась вокруг королевы, неотрывно глядя на переворачивающуюся и перестраивающуюся конструкцию.
— Кристальное Сердце дало нам мудрость, какую редко встретишь у других народов, — величаво вися среди впрыскивающихся в воздух струй пыли, произнесла аликорница. — Летописи в том или ином виде существуют у каждого из них. Но только Кристальная проливает свет на то, что было до того, как зажглось солнце.
Анима стала снижаться, и Луна, порхая от волнения, последовала за ней. К идеально выверенному моменту, когда копыта королевы коснулись успокоившегося пола, посреди временной библиотеки торчала трибуна с лежащим на ней фолиантом из монолитного платинового кристалла.
— Это, — с благоговением провела Анима копытом по украшенной невиданным орнаментом сияющей обложке, — вместилище самых сокровенных тайн мира, которое не должно попасть в дурные копыта. На золотых его страницах начертано прошлое, серебряные скажут о настоящем, а запретные медные хранят секреты будущего. Это — Инскриптум, и сейчас я раскрою тебе тайну того, как была создана эта вселенная.
Смертный сошёл бы с ума, попытавшись понять устройство пространства, что было полно парадоксов и противоречий, оправдывающих друг друга в запутанной и перекрученной последовательности, столь длинной, что к её концу доживаешь до старости и забываешь о её начале. Пони было легче назвать это первозданным хаосом, и среди всех его аномалий и безумия лишь два существа были способны чувствовать себя живыми — Время и Пространство, не считая вечно витающей вокруг них Тьмы, что была не вреднее и не самостоятельнее дуновения ветра. Они не имели формы аликорнов, несущих в своих костях осколки звёздной пыли своих прародителей и не имели формы вообще, они были везде и нигде одновременно, были разумны и безумны сразу, поэтому их порождения так резко отличались друг от друга.
Пространство своей щедростью, широтой и многоликостью дало начало Жизни. Время неумолимостью, однообразностью и линейностью могло создать только Смерть. Жизнь пошла по первородному хаосу, замораживая его чудеса в стабильных образах, существах и явлениях. Смерть отправился следом, завистливо забирая у созданий своей Сестры оставленные ею дары, обращая всё в прах, пепел и тлен. Существование вселенной обрело прямую цикличность и, выпрямляясь из прежнего запутанного состояния, вытолкнуло из своего чрева то, что должно было хранить исчезающий хаос — драконикусов, мешанину из разных существ и даже предметов.
Драконикусы нарушили привычное молчаливое противостояние Жизни и Смерти, не поддаваясь законам первой и отрицая власть второго. Установленный ими двумя порядок грозил рухнуть под натиском непредсказуемости и безумия населивших новорождённый мир существ. А в него было вложено слишком много усилий и воспоминаний — чего только стоит шутка Жизни в создании медузы, животного, не способного умереть, или насмешка Смерти над её усилиями, выраженная тем, что он научил многих существ вечно воевать против других. Но медуз было мало, чтобы отразить натиск возвращавшегося вместе с драконикусами хаоса. Тогда Жизнь и Смерть решили единственный раз объединить силы.
Плодами их союза стали три аликорна. Первый, бесполый, олицетворял божественность, самую суть магии, мудрости и талантливости, и имя ему было Небо, и он славил прародителя-Время. Небо создал светила, начав отмерять их движением дни, недели, месяцы, годы и века. Вторая, Аморе, была самой мягкой и нежной из них, полная доброты и сострадания ко всему живому. Она не выбрала ни одного из прародителей, воплощая суть любви: сохраняла и оберегала созданное матерью, смирялась с сущностью отца и защищала его право на это. Третий, Лед, свято поклонялся прародителю-Пространству и своей родной сестре. Он был создан воином и защитником, как главное оружие против драконикусов, и долг его состоял в том, чтобы сдерживать их силу, не нарушая установившийся баланс. Он был честен, горяч и верен, но его преданность не находила отклика у брата. Небо посвятил себя нейтральному и беспристрастному судейству, отсчёту секунд противостояния двух божественных сил, и не сопереживал ни одной из них. Поэтому Лед свято и прочно полюбил Аморе, став её стражем и помощником.
От них двоих пошли все остальные аликорны, прекрасные и бессмертные. Следуя за родителями или оставаясь на местах, где были рождены и выросли, они набирались сил и опыта, постоянно возрастая численно и производя себе подобных. Не так уж медленно их число сравнялось с драконикусами, и аликорны стали силой, с которой требовалось считаться. Они имели врождённое стремление к саморазвитию, одно за другим открывали новые ремёсла, искусства, науки. У драконикусов же была лишь необузданная мощь да стохастичность. Когда оба вида достаточно повзрослели, они смогли собрать Воплощённый совет и разделить мироздание. Драконикусам и аликорнам досталось поровну пространства, с которым каждый вид был волен поступать на своё усмотрение.
Драконикусы превратили вверенные им территории в бал хаоса и абсурда. Жестокость казалась им весёлой, сосредоточение же было мукой. Они бесновались то в нескончаемых оргиях, то в междоусобных битвах, причём и то, и другое устраивалось для развлечения. Непредсказуемость и отсутствие покоя напрямую связывались у них с весельем, а тишина — со скукой, которую не переносил ни один из них и делал всё, что угодно, лишь бы над землёй снова носился демонический хохот.
Аликорны выстроили на собственных землях города, проложив дороги, наладив торговлю и взрастив культуру. Каждый из многочисленных талантов нашёл свободное применение. Мудрость и развитость были главными союзниками аликорнов. Они создали собственный рай и стали лелеять его, взращивая и возвеличивая. Каждый вносил свой вклад, и никто не оставался в стороне. У аликорнов была общая цель — познать пределы своего сознания, потенциала и могущества.
Общими силами появилась Гармония.
Это встревожило драконикусов, чья разгульная и привольная жизнь создавала лишь путающиеся друг в друге завихрения, искажающие пространство и сотрясающие воздух. Стройная песнь Гармонии вызывала в них ужас, отвращение и ненависть. Вскоре драконикусы обнаружили, что они, являясь противоположностями аликорнов, всё же обладают возможностями взрастить нечто подобное созданному ими. Благодаря тысячелетиям разврата, кровопролития и безумия равная по силе Дисгармония была создана быстро.
Между двумя видами началась холодная война.
Гармония и Дисгармония подпитывались от своих создателей одинаково интенсивно. И в один ужасный день они своей мощью переросли рамки, в которых драконикусы и аликорны могли удерживать их под контролем.
Первый же случайный удар двух сил спровоцировал нарушение баланса. Вымотанные и взвинченные до предела виды подняли оружие друг против друга. Страшная война богов, равной которой не видел ни один мир и о немыслимом оружии которой запрещено упоминать вслух, искалечила все стихии до неузнаваемости. Мир больше не существовал в своём изначальном виде и вернуться к нему никогда не мог.
Два равных по силе вида, находящиеся по разные стороны добра и зла, рано или поздно должны столкнуться, и тогда их битва будет длиться до последней капли крови. Так было и здесь.
Драконикусы и аликорны истребили друг друга в перекрестном огне. Последние их представители остались на изменившейся до неузнаваемости земле, чужой и холодной, настолько вымученные, что им было безразлично, кто одержал победу. От драконикусов остался дезертировавший детёныш. От аликорнов осталась горстка умирающих от страшных ран родоначальников. Лишь показавшись напоследок, последний драконикус бежал в щель между измерениями, а затем брешь закрылась, и пятеро, Жизнь, Смерть, Небо, Аморе и Лед, остались ожидать свой конец.
Они печально обозревали уничтоженный мир, не в силах пошевелиться от боли и неотвратимости судьбы. Однако Жизнь из последних сил подняла голову и сказала, как они могут избежать подобной участи. Этот момент стал началом рас земных пони, пегасов и единорогов — Жизнь, Смерть и Небо распались на них, чтобы освободиться от мучительной боли и когда-нибудь дать себе новое воплощение. Аморе и Лед же не хотели расставаться. Их любовь перед лицом гибели стала сильна, как никогда, и мысль о том, что они могут больше не встретиться или навсегда разойтись после разделения на шесть новых тел, вызывала у них ужас. И вместо того, чтобы расщепить себя, они слились в одно существо, слишком совершенное, чтобы быть живым. Заботливость Аморе и протекция Леда, слитые воедино, дали начало одному из могущественнейших артефактов — Кристальному Сердцу.
Жизнь, Смерть и Небо же были слишком изнурены и ослаблены, чтобы правильно разделить свои тела. Они оказались здоровы и сильны, но совершенно лишены разума. Только остатки былого величия чудом смогли удержаться где-то в глубине их подкорок, став потенциалом пони к развитию, и, к счастью, они начали реализовывать его — пусть и не так быстро, как их божественные предки. С уровня животных они вырастали ещё несколько сотен лет.
Чудовищная война затронула даже не привязанных к определённым телам Пространство и Время. Слишком мощные практики использовались в битвах обеими сторонами, изменив не только видимый ландшафт мира, в котором они обитали, но и то, что давным-давно дало ему начало. Время и Пространство находились на грани распада, в них появились бреши, установленный аликорнами порядок безвестно канул. Две предсуществующие субстанции долго и мучительно залечивали сами себя, сопровождая своё выздоровление зачастую губительными для всего живого аномалиями и реверсиями.
Находящийся за завесой драконикус восстанавливался вместе с ними. Настал момент, когда он начал предпринимать попытки вернуться в родной мир через какую-либо из заживающих ран в границе между измерениями. Его возвращение посулило бы возрождавшейся из праха вселенной хаос, ведь известно, насколько жестоки и эгоистичны драконикусы и как сильно они стремятся переделать всё под себя, вернув к состоянию того хаоса, из которого возникли и который составляет их тела. Время и Пространство боялись новой войны, и на этот раз у пони не было бы тех, кто смог защитить их от наверняка сохранившего все блестящие знания прошлых эпох драконикуса. Тогда они сделали единственное, что могли теперь в своём беспомощном положении.
Едва радужные молнии, шоколадный дождь или лающие кошки возвещали о приближении драконикуса и его попытке пробраться в восстающий мир через одну из трещин, мироздание посылало в то же место достойного защитника. Завеса между измерениями не давала чётко рассмотреть противника, но драконикусу каждый раз казалось, что по ту сторону его ждёт могущественный и полный сил аликорн, и он, пугаясь, отступал.
Ему неоткуда было узнать, что в могущественных и полных сил аликорнов экстренно трансформировали ближайшего рождавшегося жеребёнка, с первым вдохом податливо втягивающего в себя энергию, что посылали Время и Пространство.
И у мира был бы шанс на возрождение, если бы те эмоции, которые жеребята-аликорны транслировали на вторгающегося драконикуса, только ему и доставались. Родители, повитухи, а порой даже и все соплеменники непременно узнавали о рождении аликорна по той самой специфической ауре. Трусов она побуждала бежать как можно дальше, храбрецов — бить как можно сильнее. Малыши-аликорны успевали лишь отпугнуть первичную угрозу, обратив захватчика в бегство, но сделать больше они были не в силах, панически затаптываемые копытами собственной родни.
С каждым веком сбежавший драконикус растёт и становится всё сильнее. Однажды он не побоится ждущего за завесой отпора и проникнет в свой родной мир, чтобы найти уже наверняка затоптанного жеребёнка, каждый из которых раньше казался ему несокрушимой преградой. И тогда…
Едва взгляд Анимы перешёл на первые символы секретных медных страниц, она закончила читать и переводить и резко захлопнула книгу. Инскриптум одобрительно полыхнул обложкой.
— Теперь ты знаешь правду, — тяжело сказала королева, зажигая рог и пуская плиты пола в обратный тяжёлый пляс, чтобы все они встали на место и спрятали свою тайну. Луна успела взлететь за аликорницей. — И теперь ты будешь хранить её вместе со мной, служа пони так же, как это делаю я. Долг, который наложила на тебя судьба, требует от нас хладнокровия, твёрдости и ответственности. Перед тобой откроются такие двери, что ты поймёшь, что никогда на самом деле не хотела в них входить, но я буду рядом, чтобы направить и защитить тебя. Идём же, моя верная ученица. Я вижу в тебе верность, честность и оптимизм.
Анима вряд ли поступила правильно и честно, открыв малышке тайну, о которой та не просила, но которая наложила на неё безвыходный обет посвятить себя служению Потустороннему, однако Луна не упрекала свою новую наставницу. Тьма невиданного и неизведанного манила аликорночку, и эта мания даже не позволяла ей испытывать страх, когда королева посвящала её в далёкие от света искусства на их закрытых занятиях. Луна знала, что у Селестии с Дженезисом проходят подобные занятия, только их род ни для кого не был секретом. Целительство, медитации, защита и прочие светлые практики никогда не были тайнами за семью печатями.
Иным были дисциплины тёмной магии. Как ни странно, ими Анима Кастоди владела в совершенстве, но это не было удивительным, ведь Луна знала потаённую сторону призвания наставницы: провожать умерших в последний путь.
— Тебе нравится это делать? — однажды спросила королеву аликорночка. — Давать душам пони надежду, успокаивать их страх и смягчать боль их близких, как ты говорила?
— Если бы всё было так радужно, Луна, — покачала головой Анима. — Мне приходится быть не только проводницей, но и судьёй. Если Дженезис — наследник Пространства и Жизни и ведает землю, я — наследница Времени и Смерти и ведаю историю. Как только тело перестаёт защищать душу, я могу увидеть весь путь, что она прошла, — она расправила крылья. — Все хорошие поступки, все плохие, все подвиги и провалы — всё это лежит передо мной, так близко, будто на каждом из моих собственных перьев. И я должна решить, будет ли всё так, как ты сказала… или по-другому.
— А как бывает по-другому?
— Я обличаю, — аликорница не скрывала того, как трудно ей говорить это, но она, показывая пример твёрдости, отвечала честно и прямо. — Я называю каждый из грехов, который заставляет меня теперь хмуриться, грозно рубить словами и повергать растерянную душу в чистый ужас. Я провожу покойного через все события, в которых он навредил другим пони, сломал их жизни и разрушил их веру. Каждое воспоминание кладёт камень на его спину, и чем их больше — тем тяжелее ему шагать в последний путь… оканчивающийся в Тартаре.
— Это… — поёжилась Луна, — не делает тебя саму плохой пони?
— А сделало бы меня хорошей преуменьшение их злодеяний? — строго посмотрела на Луну Анима Кастоди. — Прибавило ли бы мне чести знание того, что обиженные не отмщены?
— Нет, — признала в ответ аликорночка. — А ты возьмёшь меня с собой как-нибудь?
— Я не смогу сделать этого при всём желании. Туда я каждый раз отправляюсь не телом, а душой, и я не сумею позвать тебя и взять с собой в этой форме.
— Тогда, — выдохнула Луна, решительно поднимая взгляд, — у меня к тебе есть просьба.
— Ты достаточно часто упоминаешь этого пони, чтобы я начала догадываться о таких просьбах. Ты уверена, что захочешь это знать?
— Да, — уронила голову аликорночка, собираясь с духом. — Я хочу знать, когда ты поведёшь его душу. Можешь не говорить, куда именно. Просто… скажи мне, что его время пришло, чтобы я перестала ждать и надеяться.
Анима Кастоди ответила согласием, но однажды случилось так, что Луна отправилась в путь с Сомброй лично.