Шанс

Глава двадцать вторая. А сказки оказались правдой

Она бежала по кристальной мостовой так быстро, что пони вокруг шарахались и отскакивали в стороны, чтобы не попасть под ноги странной голубой кобылке с серыми волосами, распавшимися из аккуратного пучка на голове в отдельные полуседые пряди. От гигантских прыжков копыта выбивали искры, сыпавшиеся небольшими дорожками вслед за ней, но кобыла не переставала бежать. Её подгоняло неистовство, внезапно возникшее в сознании, и жгучий, парализующий страх.

В голове пульсировало столько ненависти, что Халсиен в первую секунду взвыла от боли и подступившей тошноты. Она заметалась по дивану, растрепав гриву и хвост, и упала на холодный пол. Последние силы кобыла бросила на то, чтобы отключиться, перестать мониторить сознание воспитанника, но и это ей далось с большим трудом и такой адской болью, распиравшей рёбра изнутри, что она не смогла не закричать. В первые секунды она не понимала, что происходит, каким образом у принца мог случиться припадок ярости. Ненависть, которую он испытывал, была так сильна, что начала действовать в обратную сторону, лишая её способностей. Во внезапно наступившей тишине Халсиен увидела своё отражение — распластавшаяся на полу голубая кобыла с темными зёвами глаз, в которых горели угольки красных зрачков, с длинными седыми и серебряными прядями, рассыпавшимися по полу. Она уже не могла контролировать завесу, скрывавшую её настоящие глаза, и не могла даже думать о том, чтобы использовать магию.

Негромкий хруст объявил о том, что её накопитель лопнул, осыпавшись голубыми осколками на кристальный пол. Мгновение спустя кобыла почувствовала слабость, да такую, что поднять веко стало непомерной тяжестью. Халсиен почувствовала, как вся связующая её и принца магия идет в откат, как ударяет по её существу волна ярости и ненависти, облаченная в чёрный непробиваемый кристалл.

Она поняла, что всё, что она сделала, оказалось напрасным.

Ярость не искоренить, ненависть не заглушить. Принца Шадоу ничто не спасло, ни любовь, ни семья. Он стал другим. Проблема была не в том, чтобы он стал Сомброй, который мыслил холодно, рассудительно, но от этого не менее жестоко. Семена ненависти к самому себе, к другим уже были посеяны в его сердце, а её действия, её рассказы только помогли их прорастить. Если бы он не знал о том, кем он был, если бы они не рассказали ему об опасности… Но Селестия решила, что так будет лучше… И Луна поддержала её…

Теперь перед ними другой король. Яростный, слепой от ненависти, не щадящий тех, кто не согласен с ним. Не менее страшный, более предсказуемый, но от того всё же опасный.

«Когда ярость застилает глаза, рассудок умирает от тяжести того, что ему придется разгребать».

Халсиен вскочила и побежала к двери, чувствуя, что её больше ничего не защищает. Тело отзывалось тупой болью, но адреналин в крови заставил её двигаться игнорируя её. Кобыла не стала собирать какие-то вещи, которые могли ей пригодиться, не взяла даже кошелек с деньгами. В висках лишь билось безумное чувство опасности, висящей над её головой гильотиной.

Сомбра шел за ней. Разгневанный, разъяренный, опьяненный чьей-то кровью, шел за ней, чтобы пролить её ещё больше.

Как промчалась по лестницам, не помнила. Как выскочила на улицу, напугав стражу, тоже. Она даже не предупредила Кейденс и Шайнинг Армора, не говоря уж о том, чтобы передать сообщение Селестии или Луне.

Страх ослепил.

Они забрали её из Тартара, так как подумали, что именно она, последняя из гиарков, сможет проконтролировать рост маленького единорога, который может принести или много добра, или много зла. Халсиен с самого начала думала о том, чтобы предложить ему в качестве партии принцессу Кристальной Империи — возродились бы старые порядки, которые она ещё застала, до того, как её, словно помойную шавку, выбросили в горящую бездну, пульсирующую багровой дымкой. Да, пусть единорог и не являлся единокровным братом принцессы, для общества он был этим братом, хотя бы официально. Среди кристальных пони не было дураков. Они прекрасно понимали, кто этот черногривый единорог на самом деле. И лишь многозначительные взгляды Шайнинга Армора и похрустывания копыт солдат сдерживали толпу от панической расправы.

Она была последней из гиарков. И она должна была выжить. Выжить, чтобы научить хоть кого-нибудь владеть таким же уровнем ментальной магии, как она. Выжить, чтобы оставить хотя бы одного последователя. Раньше она видела в нем Шадоу, но теперь понимала, что ошибалась. Для него это был лишь способ обрести могущество. После пары погружений она обнаружила его потенциал, подтолкнула к его раскрытию. Не зря же говорили, что король Сомбра никогда не пытал своих рабов. У него были более надежные способы заставить их бояться.

И пусть никто не унаследует её природную магию, скомбинированную между способностями кристальных пони и особенностями жителей потусторонней реальности, запертых в портале где-то глубоко в подвалах Кристального Замка, пусть никто больше не взглянет на мир такими же чёрными зёвами глаз с краснеющими угольками зрачков, но она сможет прожить ещё долго. Без потомства, но можно же попробовать передать магию при помощи обучения…

Он давно истребил их всех, когда только пришел к власти, путая гиарков с кристальными пони. Она осталась одна, маленькая напуганная кобылка, забившаяся под кровать и чудом не попавшаяся на глаза стражнику, чьи глаза были покрыты мутной зелёной плёнкой.

Она упивалась страданиями этого жалкого мальца, его переживаниями. Играла его судьбой, подталкивая к поступкам, которые могли рассорить его с теми, кто его любит, несмотря на то, что Селестия дала совершенно иное задание, как условие её освобождения и жизни. Ей было за что мстить королю. Видя отчаяние и ужас в его глазах, она вспоминала себя, смотрящую из-под кровати на то, как стражи крошат черепа её родителей, сестёр и братьев. Вспоминала лужу крови, дотёкшую до кристальной ножки, в которой она испачкалась, когда попыталась вылезти наружу и помочь. Чувствовать страх этого жеребёнка было упоительно приятно.

Пока Халсиен не поняла, что сама становится таким же монстром, как и тот король, что приказал убить её семью.

В очередной раз погружаясь в его сознание, она увидела лишь маленького жеребёнка, напуганного собственной тенью. Она не видела жестокого правителя, поэтому показала ему то, кем он стал тогда, давным-давно, осознав свою способность. Возможно, он и сам был наполовину гиарком, потому что Халсиен почувствовала в его ауре что-то знакомое, похожее на себя.

Может, это был лишь запах монстров, которым она пропиталась насквозь.

Внушать свои мысли она не стала, опасаясь, что это будет неправильно. В конце концов, каждый пони должен иметь свою голову на плечах, а если он живет по чужой указке, какой правитель вырастет из него?

Возможно, не стоило делать его наследным принцем империи, которую он поработил? Может, стоило подыскать для него обычную семью? Семью единорогов, которые могли бы следить за его силой… Но никто не обладает такими навыками. Никто не может контролировать силы магов, кроме аликорнов. Кроме аликорнов и её, Халсиен.

В боку кололо, но кобыла продолжала бежать. Могла ли она противостоять волне гнева, идущей на неё? Нет. Не теперь. У каждого гиарка были свои способы накопления магии. Кто-то использовал собственные тела, заставляя их быть более крепкими и устойчивыми к холоду и магическому воздействию, кто-то предпочитал вымещать лишнюю магию в предметы и не светить ею перед остальными жителями. Халсиен избрала второй путь. После того, как её дом оказался залит кровью и мозгами, по-другому было нельзя.

Теперь она была полностью беззащитна. Каким-то образом Сомбра разрушил накопитель её силы, лишив её хоть какого-то преимущества. Сейчас, как он говорил много раз, она была обычной земной пони, разве что глаза выдавали в ней гиарка. И ей оставалось только одно: бежать, бежать на юг, хоть в свою камеру в Тартаре, куда она попала случайно, просто потому, что напала на стража, не спрятав глаз, когда принцессы были рядом и особо не стали разбираться, кто она и что хотела. Просто бросили в камеру, а оттуда — в Тартар, как опасный вид неразумного существа. Тогда она и вправду была больше похожа на животное, ищущее пищи, но годы заключения в самой ужасной тюрьме заставили её одуматься. Она не испытывала голода, но могла думать, и думала. А, когда принцессы пришли к ней с просьбой о помощи, не сказала о том, какую кару придумала для сопливого единорожка, показанного ей в поверхности зеркала.

Она хотела выйти и мстить.

Халсиен свернула в переулок тесно поставленных домишек — новостроек, и наткнулась на стену. Это был тупик, гладкий и ровный, который, казалось, взялся из ниоткуда. И до неё сразу же дошло, почему: кристальная стена была чёрной и матовой, а её отражения в ней не было. Сердце провалилось в копыта. Кобыла попыталась метнуться обратно, но путь ей преградила ещё одна чёрная стена. Из тени шагнул единорог, возвышавшийся над ней по крайней мере на голову. Халсиен, привыкшая смотреть на Шадоу сверху вниз, поняла, что принц перестал сутулиться, наконец. Он высоко поднял голову, распрямил плечи, и теперь казался настоящим правителем. Похожий на прошлого себя, смешанный с неосознанным подражанием военной выправке Шайнинг Армора, Шадоу пугал до дрожи. Халсиен заметила, что его глаза изменились: обращенные к тьме зрачки сузились, став похожими на драконьи, а волосы слегка шевелились, будто от ветра. Рог покрывал чёрный налёт, постепенно впитывающийся в магические каналы, а всё его тело блестело, словно покрытое смолой.

Она не смогла. Не смогла ни отомстить, ни помочь. Проиграла свою жизнь и способности. Проиграла мальчишке, которого могла спасти, но не спасла, ослепленная гневом и местью.

— Думали, я не вспомню о ваших уроках, профессор? — спросил единорог, сверля её взглядом. Халсиен оказалась у стены, прижавшись к ней крупом. Глаза метались в разные стороны, ища способ побега, но стены были слишком высокими, чтобы перепрыгнуть их, а окна домишек были направлены в другие стороны: глухой квадрат, где выход — лишь небо, недоступное, но манящее.

— Жаль, что ты пришел лишь для того, чтобы от них отказаться, — шутка получилась не смешной. Халсиен даже не была уверена, что это именно то, что следовало сказать. Но жеребец ухмыльнулся, протягивая копыто вперед, заставляя его подошву сделаться тонким лезвием секиры, такой же чёрной, как и его грива.

— Ваше время управления мной истекло. Прощайте, профессор.

Сопротивляться было бесполезно, но кое-что Халсиен сделать всё-таки смогла. Кое-что, подвластное даже обычной земной пони.

Она закричала.

Удар, опустившийся на её шею, от крика мягче не стал. И не откинул прочь лезвие, срезавшее плоть и рассекшее кости. Но он выполнил свое предназначение.

Пони на улицах заглянули в переулок и увидели стены из чёрных кристаллов.

Паника прокатилась волной пожарищ. По всей Империи мгновенно пронесся крик, истошный вопль; новость о том, что король Сомбра вернулся, потрясла всех, в том числе и принцессу с супругом, которые вдруг озаботились пропажей ребёнка после того, как к ним в комнату влетела заплаканная и встревоженная дочь, кричащая о том, что с Шадоу что-то случилось. Вдвоем с нею, Кейденс взмыла в воздух, игнорируя вопли мужа о том, что это может быть опасно. Она не хотела потерять своего малыша, даже если все вокруг считали, что он — чудовище.

Флёрри судорожно искала брата, стреляя зелёными глазами по однотипным и блестящим зданиям внизу. Она не знала, что и думать, знала лишь одно: Айшу она ему не простит.

После того, как брат вдруг телепортировался с порога комнаты Халсиен, Флёрри бросилась в его покои, чтобы хоть что-то понять. С порога ей в нос врезался запах крови, а потом она увидела труп фрейлины, чёткой картинкой отпечатавшейся в её мозгу. Пусть Айша и была под подозрением, которое подтвердилось. Пусть она действительно спала с её братом. Но она была её подругой с самого детства. Она была сестрой Скайлы. И её смерть, совершенно напрасная и бездумно жестокая, заставила принцессу иначе взглянуть на серого единорога.

Она искала его лишь за тем, чтобы он ответил за свои преступления.

Больше закрывать на это глаза она не могла. Да, она любила Шадоу. Да, он был её братом и возлюбленным. Но он совершил убийство, а за убийство всех карают одинаково. Вечное изгнание в Тартар или смерть. Зависит от того, что выберет осужденный. Халсиен не зря втолковывала им законодательство Эквестрии. И Флёрри, окаменевшая сердцем, не собиралась давать ему поблажек. Их интересы слишком сильно разошлись. И теперь, когда Шадоу намеренно выбрал жестокость и насилие, она должна была его остановить. Любой ценой.

Они с матерью опоздали: успокоенные Шайнинг Армором пони активировали Сердце и разрушили чёрные кристаллы, но Шадоу и след простыл. Кристальные пони, которые говорили о стремительно метнувшейся в сторону тени, вскоре умолкли, внезапно ощутив тревожное покалывание в сердце и виске. А обезглавленная голубая кобыла, чья кровь лилась по кристальной мостовой к сточным канавам, навсегда закрыла глаза, уничтожив свою последнюю особенность. Кейденс прижала копыто ко рту, стараясь остановить слёзы, внезапно сжавшие горло спазмом. Халсиен была последней из своего рода. И он теперь прервался навсегда.

Шадоу так и не нашли. Он появился только спустя много лет, когда убитая горем Кейденс, похоронившая любимого мужа и так и не отошедшая от утраты сына, отреклась от трона и ушла на покой. Где она была — никто не знал, но ни Твайлайт Спаркл, тоже опечаленная смертью брата, ни Луна, ни Селестия не смогли утешить её. Даже единственная дочь, которая всеми силами старалась помочь матери с правлением в Империи, казалось бы, последняя отдушина, не смогла подавить горе, дать стимул к жизни.

Кристальные страхи принцессы пришли в исполнение, и пускай она знала о них, но не была готова к тому, что они исполнятся так скоро.

Шадоу появился в Империи с одной целью — уничтожить Кристальное Сердце, которое, как ему казалось, являлось источником всех бед. Но и в этот раз их интересы не совпали. И в этот раз, чувствуя, как сердце обливается кровью при виде такого родного, такого близкого душе брата, Флёрри понимала, что не сможет ему уступить. Она должна бороться. Бороться не за себя, но за других, за тех пони, что засели в замке, что молятся за неё Двум Сестрам, что ждут защиты и спасения. А Сердце — единственная их защита — заснуло под влиянием страшной магии, позволив Шадоу устроить нападение и убить ещё сотни невиновных пони.

Он должен был ответить за свои деяния. Он должен был ответить за свой выбор. Они всегда считали рассказы о короле Сомбре сказками. А сказки оказались правдой.

Убить или быть убитой. Как бы больно не было. Она должна защитить тех, ради кого её отец умер. Ради кого её мать сражалась с призрачной тенью из зеркала. Возможно, ей удастся изгнать его на луну, или вынудить сдаться. Но Шадоу никогда не сдавался. И не сдастся и теперь.

Они стояли друг напротив друга.