До последнего

Пролог

Над замком Кантерлота стояла невероятная жара. Дворцовая стража обливалась потом, но всё так же стояла на посту, изображая каменных горгулий. Жужжащие насекомые, летающие в проемах дверей, падали — даже им было лень шевелиться в такое пекло. Растительность на балконах поникла, моля о божественной влаге, а жители города спешили покинуть раскаленную улицу. Малейшее передвижение по мостовой причиняло боль — камни так нагрелись, что обжигали копыта. Продавцы мороженного чуть ли сами не лезли в холодильники, чтобы хоть как-то спастись от жары.

Эскорт ночных стражей рьяно сновал вокруг замка, наворачивая круги на своих перепончатых крыльях. Им было совершенно плевать на жару, а если и нет, то они умело это скрывали. Их зоркие глаза выслеживали кого-то или что-то. Каждый раз, замечая что-либо в небе, командир дергался и хмурился, но когда понимал, что ошибся, снова зависал в воздухе.

За горой с водопадом Аликорнов проплыло большое причудливо сформированное облако. Из него было сделано всё: улицы, дома, мостовые, фабрики. Вслед за ним плыла радуга, падающая из водопада яркой семицветной дугой. Несколько пегасов подхватили темные грозовые облака и заслонили палящее солнце. Пони в городе уже разбежались по своим домам, а некоторые успели радостно взвизгнуть и порадоваться дождю.

Бэтпони пронеслись мимо пегасов-погодников и создали мощный поток ветра. Все оставшиеся тучи разлетелись по небу, а эскорт стражей поспешил обратно во дворец. Четверо лучших летунов отделились от основной группы и, делая крутые виражи, поспешили к Клаудсдейлу. Пегасы-погодники сделали вид, что очень заняты своим делом, поэтому не заметили, что четверка бэтпони пролетела мимо них, подхватывая закрытую колесницу с символом Луны, а четверо других взмыленных стражей приземляются на грозовые тучи и летят уже на них.

От города колесницу скрыл внезапный разряд молнии, ослепивший всех пони в округе. Приземлившись на широкий балкон, стражники с осторожностью и почтением достали свою драгоценную ношу из колесницы и поспешили внутрь, пока струи летнего ливня не промочили их окончательно.

---

Из-за дверей покоев принцессы Селестии доносились невнятные крики и болезненные стоны, но королевские гвардейцы словно бы ничего не слышали. Они продолжали стоять на своих местах с каменными лицами, но в душе радовались подошедшему дождю. Впрочем, их радость была скрыта под маской невозмутимого безразличия, но из-за догадок стражи о том, что происходит внутри, она таяла как сахарная вата под дождем. Пару раз они прогоняли слуг, но и только. Больше их никто не тревожил. Цветы на подоконниках нагибались под хлесткими каплями и порывами ветра, а горячая мостовая шипела, как раскаленная сковорода. Жители Кантерлота так и не покинули свои дома, предпочитая остаться дома в тепле и сухости.

---

Принцесса Селестия безмолвно наблюдала за тем, как несколько медсестер укладывают сестру на постель. Принцесса была счастлива, что смогла освободить младшую сестренку, но она не ожидала, что та будет в положении. Принцесса пробыла в заточении достаточно, но Селестия даже не предполагала, что этот мерзавец мог с ней сотворить такое. Ей казалось, что он сохранил хотя бы каплю благородства, но, судя по тому, в каком состоянии она видела сестру сейчас, в его сердце поселились лишь разврат и жестокость. Луна закричала, и аликорница тяжело вздохнула. Она будет с сестрой до последнего. Что бы не случилось, она не оставит сестрёнку одну. А если жеребёнок окажется чудовищем, то Селестия позаботится, чтобы оно никого не покусало…

— Держитесь, Ваше высочество, осталось совсем чуть-чуть, — уверенно просила одна из акушерок. — Ещё немножечко.

Луна тяжело дышала, пытаясь найти минутку отдыха от раздирающей боли, но удавалось ей это с трудом. Селестия подошла ближе и взяла копыто сестры в своё.

— Не бойся, Лулу. Я с тобой.

Луна перевела мутный взгляд на сестру. Она умоляла её о чем-то. Аликорница подалась чуть вперед, чтобы что-то сказать, и Селестия наклонилась ближе.

— Убей.

Принцесса вздрогнула. Слово обдало холодом, будто по спине провели плашмя стальным лезвием, а внезапная молния и гром за окном, добавили ужаса. Дробный перестук капель за окном и звон хрупких стекол заставили Селестию задрожать.

Луна последний раз крикнула, и акушерки подхватили на копыта маленький серый комочек, мокрый и верещащий. Принцесса обессиленно упала на подушки, потеряв сознание от боли, а пони с кадуцеем на кьютимарке обмыла и запеленала новорожденного жеребёнка.

— Кто? — коротко спросила Селестия, пытаясь совладать с голосом. Она всей душой желала сестре добра, да и отомстить жеребцу ей тоже хотелось, но убить маленького жеребёнка… Способна ли она на это?

— Единорожка, Ваше высочество, — тонким голоском проговорила медсестра. — У неё глаза вашей сестры.

Селестия осторожно подхватила на копыто спелёнутую малютку и с жалостью и нежностью взглянула на неё. Единорожка прикрыла бирюзовые глазки и почти заснула, причмокивая во сне. Мокрые черные волосики прилипли ко лбу, огибая маленький бугорок рога с двумя магическими каналами, а маленькие аккуратные ушки были прижаты к голове. Принцесса задержала дыхание, аккуратно покачивая маленькую племянницу. Она держала её осторожно, словно хрупкое сокровище, грозящее разбиться от одного неверного движения, и новорожденная единорожка вызывала только умиление и нежность. Не было той ненависти, что обе сестры испытывали к её отцу, не было той ярости, которую испытала Селестия, когда узнала, что случилось с её сестрой. Все эти чувства улетучились, растворились в дожде, хлеставшем за окном. Принцесса чуть заметно качнула головой. Она не сможет этого сделать. Она могла бы убить эту кроху раньше, когда та только выпала на свет, но теперь, когда она тихо сопела на копыте, аликорница не могла даже и помыслить о преступлении.

— Как… каким будет её имя, ваше высочество? — робко проговорила медсестра, топчась на месте и нервно дергая носиком. — Или вы… хотите избавиться от неё?

Селестия с холодной яростью взглянула на неё. Пони сглотнула, но глаза принцессы тут же потеплели.

— Её зовут Шадия.

Кобылка кивнула и что-то записала в новенькой тетрадке. Затем она начала помогать своим коллегам убирать воду и пеленки.

— Это всё должно остаться в тайне, — проговорила принцесса, покачивая спящую единорожку. — Ни одна живая душа не должна знать о том, что принцесса Луна стала матерью. Никто не должен даже знать то, что она должна была ею стать. Вам это понятно?

— Да, Ваше высочество, — синхронно кивнули мед-пони и вскоре удалились. Их место через некоторое время занял капитан королевской гвардии.

— Распорядись, чтобы всем, кто хоть краем глаза видел колесницу, стерли память, — проговорила Селестия, стоя лицом к окну. — Никто, кроме Кейденс и Твайлайт не должен об этом знать. Особенно Элементы Гармонии. Приказ ясен?

— Так точно, ваше высочество, — отсалютовал Шайнинг Армор. Чуть помолчав, он спросил:

— Как принцесса Луна попала в ловушку? Разве она не смогла дать отпор?

— Как видишь, не смогла, — Селестия скорбно взглянула на сестру — та лежала на кровати, обессиленная и измученная. Её крылья были потрепаны, а на копытах багровели пятна кандалов.

— Я предполагаю, что он лишил её магии, как тебя когда-то. А затем ты, наверное, понимаешь, что он сделал.

— У этого единорога нет чести, — с праведным гневом ответил Шайнинг Армор, вскидывая голову. — И никогда не было.

— Возможно ты и прав, — Селестия прикрыла крылом сверток у её груди и склонила голову. — Она всего лишь единорожка. Худшее, что мы ожидали, осталось позади.

— Это правда, — кивнул капитан. — Но это значит, что большую часть способностей она унаследовала от отца…

— Я верю, Шайнинг Армор, — прервала его принцесса, — что её будущее зависит не от того, кто её родители, а от того, как её воспитают. Я не смогла запачкать копыта кровью жеребёнка. А ты сможешь?

Жеребец оторопел, но затем помотал головой.

— Нет, Ваше высочество.

— Тогда ступай и выполни мой приказ.

Селестия услышала удаляющийся цокот копыт, скрип закрываемой двери и глухой стук, а затем вышла на балкон. Ночь выдалась лунная, хоть и беззвездная. Что Селестии никогда не удавалось сделать, так это зажечь звезды. Но сестра была слишком слаба, поэтому старшая принцесса решила поднять луну самостоятельно. Окунув новорожденную кобылку в лунный свет, аликорница прошептала со всей нежностью, на которую была способна:

— Не бойся, Шадия. Я позабочусь о тебе.

Глава I

Шадия

Посреди небольшого коридора стояло деревянное ведро с мыльной водой. Вода была разбрызгана на полу, оставляя цветные лужицы, полные ярких и крепких пузырей. Рядом с этими озерцами валялись мокрые тряпки, а в завершала картину швабра, тяжко прислоненная к ведру. Коридор был почти чист, и только небольшая каемочка пыли и грязи образовалась возле лужиц. Чье-то сердитое ворчание было перебито веселым визгом снаружи и звоном тренировочных мечей и копий. Повседневные звуки, наполняющие замок, были уже привычны, даже набили оскомину для пятнадцатилетней единорожки, сопевшей в тени широкого листа одного из растений в нарядной кадке. Правда, спать ей оставалось недолго, поскольку толстая земнопони миссис Брум уже топала по коридорам и кричала на нерасторопных подчиненных.

— А ты что тут забыла, поломанная единорожка? Ты меня слышишь вообще? А ну вставай!

— Да встаю я, встаю, — пробурчала кобылка и лениво разомкнула один глаз.

— Что значит встаю? — пищащим фальцетом проорала миссис Брум. — Ты должна была закончить с этим коридором ещё до восьми часов! А сейчас уже десять! Скоро принцессы будут принимать важных гостей, а ты даже пол не вымыла!

— Да всё я вымыла, — набычилась единорожка, щуря бирюзовые глаза. — Просто устала и решила отдохнуть.

— Никогда! — земнопони больно хлестнула её тряпкой по боку. — Не смей! Отдыхать! Пока! Всё! Не уберешь! — каждое слово означало удар, а под конец фразы на голове бедняжки оказалась швабра.

Миссис Брум задрала нос и потопала по направлению к двери, чтобы отругать других служанок, но единорожка разозлилась. Магические каналы засветились тускло красным, а ведро с мыльной водой потихоньку поднялось вверх. Миссис Брум ничего не подозревала, но единорожку охватила жажда мести за унижение. Спустя несколько секунд, ведро опрокинулось на голову горничной, а сама пони заверещала не хуже свиньи. Расплескивая воду в разные стороны, она носилась по всему коридору, а единорожка злобно усмехалась над своей шалостью.

— Шадия!

Темно-серая кобылка вздрогнула и оглянулась. В конце коридора стояла принцесса Луна, и её взгляд не сулил ничего хорошего. Аликорница телекинезом сняла с земнопони ведро и моментально убрала всю воду с пола и стен. Шадия отвела взгляд от искрящейся ауры и спрятала глаза под челку жестких черных волос. Миссис Брум рассыпалась в извинениях за столь неловкое положение, но принцесса не обращала на неё внимания. Её взгляд буравил Шадию как дрель, стараясь изничтожить её. Единорожка смотрела на неё исподлобья, и такие же бирюзовые глаза выражали примерно те же чувства.

— Сейчас же возьми швабру и убери здесь всё, — тихо прорычала принцесса Луна. — И чтобы я больше не видела, что ты пользуешься магией.

— Хорошо, — фыркнула Шадия, беря деревянную палку. А затем едко добавила, — мама.

Уже начавшая отходить принцесса замерла.

— Как ты меня назвала? — грозно спросила она, медленно поворачивая голову. Казалось, что ещё чуть-чуть и она начнет кидать молнии и поджигать всё, что попадется у неё на пути. Миссис Брум заколыхалась.

— Ошиблась, девчонка-то. Прощения просим, ваше высочество, совсем дурочка растет…

— Сама ты дурочка! — вставила свои пять копеек Шадия, хмуря брови и делая взгляд жестким. — Тоже мне, самая умная нашлась…

— Ну-ка цыц! — закудахтала земнопони. — Работай шваброй, а не разговаривай!

— Чтобы к обеду всё было вымыто и выметено, — холодно приказала Луна. Она грациозно развернула крылья и пошла вперед, плавно передвигая копыта. Миссис Брум ещё что-то покричала и унеслась, а Шадия возила шваброй по полу и ворчала в пол голоса:

— Это прибери, там вымой, здесь подмети. Уже и отдохнуть нельзя! И магией не пользуйся, и матерью меня не называй. Надоело! — единорожка с ненавистью плюхнула швабру в ведро, расплескав ещё больше воды по сторонам. — Пусть сами и моют, а я спать хочу!

Подхватив ручку ведра телекинезом, кобылка вылила воду за окно, послушала крики и ругань тренирующихся снаружи солдат и удалилась, удовлетворенная собственными делами.

Пройдя по большому коридору, Шадия свернула в один узенький и открыла маленькую дверь. За ней стояли щетки, швабры, ведра, тряпки и прочий инвентарь. С ненавистью и раздражением единорожка закинула туда ведро и швабру, захлопнула дверь, а затем прошла ещё чуть дальше и открыла дверь гораздо меньшую, чем первую.

Комнатушка тоже была намного меньше, чем склад инвентаря. Если бы Шадия встала на задние копыта, она могла бы передними достать до потолка, а если бы она легла на пол, вытянув ноги, она бы уперлась ими в стены. Из мебели здесь были только лежанка и маленькая пустующая полка. Её Шадия ненавидела особенно сильно — каждое утро, когда миссис Брум долбилась в дверь, единорожка ударялась об неё затылком. Сломать полку она не могла, хотя много раз сгоряча и пыталась. С другой стороны Шадия всегда мечтала, что сможет что-нибудь положить на эту полку. Она представляла себе книги, о которых она слышала от принцессы Дружбы, когда та разговаривала со своей ученицей. Старые, хрустящие странички и потертые переплеты нравились единорожке больше всего. Она часто мечтала о том, что вдохнет полной грудью этот книжный запах, прочитает что-нибудь новое, интересное, не связанное с этой дурацкой и ненавистной уборкой.

Но полка пустовала, а в библиотеку Шади не пускали. Она пыталась прокрасться туда ночью, но мать поймала её и вернула в комнату. С тех пор после одиннадцати часов вечера и до самого утра дверь запечатывалась заклинанием, и даже если бы Шадия хотела, она не смогла бы выйти. Поэтому она с ненавистью глядела на пустую полку и пыталась смахнуть толстый слой пыли с неё. Смятая лежанка давно нуждалась в замене простыней, и Шадия решила заняться этим сейчас, чтобы не терять время, а вечером лечь спать на чистых простынях. В её жизни, полной унижения, это было одним из самых божественных наслаждений.

Свалив простыни и наволочку в один серо-бурый комок, единорожка пинком открыла дверь и вытянула всё наружу. До прачечной нужно было возвращаться в основной коридор и, перейдя его, нырнуть в узкий закоулок. Там открывалась широкая комната, отделанная белым кафелем. Пони-прачки стирали всё. Особо хорошие кобылки чистили только королевские наряды, работницы похуже работали со шторами и коврами, а также одеждой слуг и стражников. Но простыни стирали самые молодые кобылки, недавно поступившие на службу в Кантерлотский дворец. Одна из них очень полюбилась Шади, и они даже подружились, но как только об этом прознала мать, пегаску Мэг по непонятным причинам уволили. С тех пор прачки избегали даже заговаривать с единорожкой, а сама кобылка разочаровалась в пони и просто молча складывала свои пожитки. Последнее время её стали избегать так сильно, что Шади приходилось самой стирать вещи.

Так было и в этот раз. Как только кобылка зашла в комнату, вкусно пахнущую мылом и паром, веселые разговоры сразу прекратились, а все прачки сразу сделали вид, что они очень сильно заняты. «Ну как обычно» — со злобой подумала Шадия и прошла к освободившемуся чану с горячей водой. Она не была особо чистой, но единорожке это было неважно. Она закинула туда свои пожитки и подхватила копытами большую деревянную палку, чтобы «проварить» простыни. Рядом с ней сразу образовался вакуум, наполненный тихим презрением. И страхом. Страхом быть наказанным. Страхи некоторых пони Шади чувствовала очень остро. Одна голубогривая служанка боялась стражника у покоев принцессы, где она поливала цветы. Слуги шептались, что у них была интрижка, но закончилась она плачевно, и теперь жеребец грозит кобылке разоблачением и чуть ли не смертью. Миссис Брум до одури боялась пчёл. Прачка по соседству — мышей. Хромая пегаска-врачиха — грозы. Только вот страхи матери, тёти и названой сестры она не могла чувствовать.

Вода побурела, и Шадия вытянула белье наружу. Простынь не стала идеально чистой, но теперь хоть можно было различить, что она белая. Шади забралась на высокую стремянку и повесила мокрую тряпку на веревки, кое-как закрепив прищепки. Лестница зашаталась, но единорожка удержала равновесие. Комнату наполнили смешки и звуки трущегося белья, плеск воды и шорканье мыла. «Теперь нужно ждать, пока это всё высохнет» — с тоской подумала кобылка и аккуратно сошла со ступенек. «Чем бы мне теперь заняться?»

А заняться было совершенно нечем. Разве что попытаться немного посмотреть на витражи. К одному из них её упорно не пускали, но один раз Шади всё-таки углядела на нем фиолетового дракона с голубым сердцем в лапах, а под ним свою названую сестру. Больше её не пускали в зал, но сегодня она хотела пробиться.

Шагая по коридорам, Шадия пыталась представить, как бы всё выглядело, если бы она была похожа на свою ровесницу Флёрри. Тогда бы её любили. Но вскоре она отбросила эти мысли, потому что мысли заняла злость. Злость на мать, за то, что та ненавидит её, злость на отца за то, что он не заберет её отсюда. Шади часто мечтала о том, что однажды дверь её тесной комнаты откроется, застоявшийся воздух колыхнет свежий ветерок, а на пороге окажется её родной отец, который заберет её отсюда. Мать ей о нем не рассказывала, а в пылу ссор всегда повторяла: «Вся в отца». Его она тоже ненавидела, и Шадия утешала себя тем, что она не единственная, кого мать презирает.

Каждую ночь ей снились кошмары, и каждую ночь она просыпалась с криками и слезами на глазах. Когда она была меньше, нередко её постель после таких снов была мокрой. После этого она долго не могла уснуть, и сидела, прижавшись к коленкам и сотрясаясь от оглушительных рыданий. Она выплескивала всю свою дневную боль, ненависть, унижение в эти слезы, выплакивая все глаза. Ей было обидно и невероятно больно ловить на себе презрительные взгляды матери, а сочувствующие вздохи тети и сестры были ещё хуже. Они не обижали её, но Шади стала гораздо осторожнее: после того, как одна служанка разболтала её сон, она совсем перестала доверять окружающим.

Иногда, пока дверь ещё не была запечатана, Шади выходила ночью из комнаты и выбиралась на балкон. Там она глядела на звездное небо, но всегда избегала лунных дорожек. Она ненавидела луну, потому что её делала мать. Она любила ночной сумрак и холод, но всегда держалась в тени, убегая от серебрящих лучей. Тени казались ей роднее, но после очередного побега она и этого удовольствия лишилась. Теперь она по ночам лежала в душной комнатушке, больше похожей на чулан, и сверлила взглядом злосчастную полку.

Сейчас Шади шла по ковровой дорожке и пыталась придумать отговорку для стражника. Но, к сожалению, ей это не удалось, а каменномордый и абсолютно бесполезный страж не откликался ни на комплименты, ни на задиры и оскорбления. Безутешная единорожка попыталась хоть как-то привлечь его внимание, но затем, буркнув «Ну и стой тут, каменная задница» ушла восвояси. Но по дороге ей встретилась процессия из нескольких кристальных стражей. Их Шади раньше видела только из окна, но вблизи они оказались ещё ярче. Их шерсть и гривы переливались как настоящие кристаллы, а блики в глазах приобретали граненую форму. Позади эскорта шли принцесса Кейденс и принц Шайнинг Армор, а рядом с ними величественно ступала их дочь. Шадия поморщилась: слишком напыщенной малолеткой казалась Флёрри. Она даже не выглядела на свои пятнадцать лет, ей от силы могли дать десять. Но она держалась царственно, как и подобает принцессе.
«Я тоже принцесса, — зло подумала Шади. — Ну и что, что у меня крыльев нет? Чертовы аликорны…»

Эскорт стражей остановился и синхронно развернулся, пропуская венценосную чету вперед. Дверь от Аллеи Витражей открылась, и оттуда вышли верховные принцессы. Увидев старшую племянницу и внучатую племянницу, принцесса Селестия приветственно расправила крылья, а Луна кивнула. На её лице держалась маска благодушия и радости… ровно до тех пор, пока она не увидела Шадию.

Лицо принцессы исказила гримаса отвращения, которую она сумела побороть спустя секунду. Но и этого хватило — все сразу же повернулись к единорожке.

Шади застыла. Она не знала, что ей делать, но выращенные шипы помогали ей защититься от насмешек окружающих. Единорожка чуть присела, словно хищник, готовящийся к атаке, черная челка спала на лоб, а настороженные бирюзовые глаза заставили всех отвести взгляды. Ночная аликорница откашлялась и произнесла:

— Здравствуй, Кейденс. Надеюсь, твой визит продлится дольше, чем предыдущий.

— Спасибо, тетушка, — степенно кивнула принцесса любви. — Я тоже на это надеюсь. Быть может, мы обсудим важные вещи, а дети пока поиграют?

— Хорошая идея, — подала голос Селестия, головой указывая на Шадию. — Шадия, отведи Флёрри Харт во внутренний двор, поиграйте вместе.

Луна на глазах вспыхнула и ненавидяще посмотрела на сестру, но та проигнорировала этот выпад. Шади поклонилась и пробормотала, пытаясь совладать с ехидным презрением:

— Пойдемте, принцесса.

Флёрри кивнула матери и пошла вслед за черногривой пони. Шадия шла угрюмо и постоянно сутулилась, поэтому казалась ниже, чем была на самом деле. Флёрри Харт же наоборот, силилась показать всю свою красоту, мощь огромных крыльев и длину рога. Она во всём старалась походить на тетю, которая постоянно с ней общалась. Шади ненавидела и её. За то, что её любят, а Шади — нет.

— Так это и есть внутренний двор? — достаточно высоким голосом проговорила принцесса, осматривая небольшой уголочек травы и парочку деревьев с фонтаном. — В Империи они не в пример шикарнее.

Шади проигнорировала её высказывание. Она сама никогда не была за пределами замка, и, судя по строгости матери, никогда не побывает.

— Ты что, не умеешь говорить? — недовольно спросила светло-розовая аликорница. — Я тебя спрашиваю!

— Умею. Что ты прикопалась ко мне? — огрызнулась Шади. — Чего замерла?

— Ты меня развлекать должна, — опешила принцесса.

— Ещё чего! Сама развлекайся!

— Но мама сказала…

— Я ТЕБЕ НЕ ШУТ!!! — прокричала Шади, и пока Флёрри приходила в себя, развернулась и выбежала из дворика. Картинка перед глазами расплывалась из-за слез, а в голове звучал голос матери: «Вся в отца».

В конечном итоге Шадия врезалась в кого-то теплого и мягкого. Перед глазами оказался золотой нагрудник с фиолетовым камнем, а ласковый голос спросил: «Что случилось?»

Шади помотала головой и умчалась. Подальше от этих принцесс, подальше от матери, подальше от всех! «Ненавижу вас! — звучало в её голове. — Ненавижу!»

Глава II

Луна

Принцесса Луна недовольно ходила по комнате. Шадия в который раз нарушает все правила, которые только можно. Вся в отца! Сейчас аликорница не хотела даже вспоминать о нем, но бегавшая по замку темно-серая кобылка служила болезненным напоминанием. Луна не могла её выгнать — Селестия с чего-то взяла, что они смогут воспитать её достойной пони. С таким-то отцом — куда уж там! В нем ни капли достоинства не было, только жестокость и садизм. И она такая же. Принцесса не могла успокоиться. Она всё ходила и ходила, пока в комнату не зашла старшая сестра.

— Я привела девочку, — ответила она, указывая головой на шмыгающую Шадию. — Объясни ей всё.

— Спасибо, сестра, — в голосе ночной принцессы ломался лед, а Шади невольно потупилась. В этих покоях она чувствовала себя неуютно, и Луна знала об этом. Ей хотелось, чтобы эта маленькая кобылка страдала не меньше, чем она сама. Селестия вышла, чтобы дать им поговорить, а Луна начала изливать свой гнев.

— Как ты посмела накричать на мою внучатую племянницу? — холодно и властно спросила она, нависая над Шадией, словно скала. Но кобылка не испугалась, как думала Луна, она лишь набычилась и фыркнула.

— Потому что она вела себя так, будто ей все должны, — с нажимом и злобой процедила она. В бирюзовых глазах светилась ужасная злость, а где-то на дне зрачков прятался страх.

— Она принцесса! — рыкнула Луна. — Поэтому она и ведет себя так!

— Я тоже принцесса! — с обидой воскликнула Шади. — Но я почему-то мою коридоры и сплю в чулане!

— А ну заткнись! — прошипела Луна, метнувшись вперед и схватив дочь копытом за шкирку. — Ты не принцесса, слышишь меня? Ты кто угодно, только не принцесса.

— А как тогда дочь принцессы называется? — ядовито отозвалась Шади, пыхтя от захвата матери. — Уборщица полов? Пусть Флёрри тогда тоже моет окна и стены!

— Заткнись! — вскрикнула Луна и отшвырнула от себя дочь. Шадия упала на пол и растянулась там. Принцесса с омерзением наблюдала за тем, как черногривая кобылка пытается подняться, а сама стояла в стороне.

— Ну, конечно, — пропыхтела Шади, вставая на ноги. — Теперь меня ещё и бить будут. Кому сдадутся синяки на никому не нужной серой кобылке?

— Если ты ещё раз выкинешь что-то подобное, — угрожающе проговорила Луна, — синяками не отделаешься. Тебе ясно?

— Да, мама, — фыркнула единорожка.

— Я тебе не мама! — вскрикнула принцесса. — И ты мне вообще никто!

— Да… Ваше высочество.

Луна подождала, пока дверь захлопнется, а затем позволила рыданиям выплеснуться наружу. Она не могла так жить. От одного только звука голоса дочери ей становилось плохо, потому что она вспоминала те месяцы заточения, в которые с ней происходили ужасные вещи. Почему Селестия не убила жеребёнка, пока была возможность? Насколько легче было бы жить им всем! Не пришлось бы хранить такую жесткую конспирацию, которую Шадия всё время ломает, тот случай с раскрытием не был бы таким фатальным. Ведь она говорила сестре, что это плохая идея, но та настояла на том, что они должны общаться как мать и дочь. А что в итоге? Она вся в отца! Она даже злится как он! И что в ней от матери? Только глаза. Всё остальное — цвет шерсти и гривы, аура заклинаний, характер — отцовское! Только большие бирюзовые глаза говорили о том, что это её дочь.

Луна не могла даже и помыслить о том, что сама виновата в таком отношении дочери. Она делала всё, чтобы отдалиться от неё, будто её и нет совершенно и не было никогда. С завидной страстью она пыталась забыть то, что произошло с ней шестнадцать лет назад, пыталась забыть вкус крови, тяжесть кандалов, иссушающее ощущение перекрытых магических каналов и горячие копыта, скользящие по телу…

Принцесса вздрогнула и подергала плечами, отгоняя эти ужасные и мерзкие воспоминания. В комнату зашла Селестия.

— Боже, Луна, ты вся дрожишь. С тобой всё в порядке?

— Со мной уже пятнадцать лет не всё в порядке, — тихо и скорбно отозвалась принцесса. — И не будет, пока Шадия здесь.

— Ты опять на неё кричала, — покачала головой сестра. — Я слышала глухой удар. Зачем ты подняла на неё копыто?

— Она сказала, что она принцесса, — Луна подошла к камину и кинула в пламя несколько поленьев, тыкая их кочергой.

— Она и есть принцесса.

— Нет! — со злобой воскликнула ночная кобыла и резко перевернула полено. — Она не принцесса, и никогда ею не будет!

— Она всего лишь невинное дитя, Лулу. За что ты её так ненавидишь?

— Она дочь своего отца, Тия, — горько усмехнулась принцесса. — Она дочь своего отца.

— Шадия и твоя дочь, об этом ты не забыла? — жестковато спросила Селестия, вставая рядом с сестрой и наслаждаясь терпким жаром пламени.

— Нет. Зачем ты заставила меня рассказать ей? Если бы она не знала, кто её мать, всё было бы проще.

— И она росла бы сиротой? Одинокая, потерянная и никому не нужная? — Тия развернула крыло и обняла им сестру. — Ты разве забыла, как мы скитались по пустошам, ища ночлег?

— Как такое можно забыть? — вздохнула ночная аликорница. — Но лучше бы она ничего не знала.

— Возможно ты и права, Лулу, — Селестия склонила голову к сестре, — но ты слишком жестока с ней.

— Ты просто не видела, как она на меня смотрит! — возразила принцесса. — С какой ненавистью! Со злобой!

— А ты видела своё отражение, когда говоришь с ней? — отрезала солнечная аликорница. — Ты смотришь на неё точно также.

Луна помолчала, а затем сказала:

— Она напоминает мне о том, что он со мной делал. Тебе никогда не понять этого, Тия. Никогда.
— Ты права, Лулу. Но я всегда буду рядом с тобой.

Луна прижалась щекой к шее сестры и снова ощутила себя маленькой кобылкой, первый раз увидевшей, как сестра поднимает солнце. Тогда они были совсем одни, и только маленькое солнышко светило им, пытаясь согреть, растопить…

— Как думаешь, что обозначает её кьюти-марка? — спросила Луна у сестры. Та немного подумала, а затем ответила:

— Девочка наверняка связана с магией. Семь красных звездочек, соединенных белой линией вряд ли обозначают уборку.

— Я боюсь, Тия, — прошептала принцесса. — Я боюсь, что она и здесь будет похожа на отца.
— Так обучи её. Не показывай темную магию, лишь светлую.

Луна выскользнула из объятий и отошла к окну. За ним снова шел дождь, как в ту грозовую ночь, а отсутствие источников света наполняло комнату мягкими тенями, изгибающимися под языками огня. Селестия осталась возле камина, а Луна заговорила:

— Нет. Это слишком опасно. Проще лишить её способностей. И кьюти-марки.

— Она может отдать свою магию только добровольно, — возразила старшая принцесса.

— Есть тот, кто может её забрать…

— Это уже слишком! — за окном полыхнула молния, а в комнате стало намного темнее. Луна оглянулась на сестру — в её глаза читался гнев. — Я не позволю тебе подкармливать лорда Тирека из-за твоих смехотворных страхов и подозрений! Ты забыла, что он вытворял во всей Эквестрии, когда был на свободе? Даже король не обернется для нас такой проблемой!

— Не называй его имя! — вскрикнула Луна, прижав уши. В её голове зазвучал пронзительный и хриплый смех, наполненный злостью и удовлетворением. Она зажмурилась и попыталась выкинуть его из мыслей, но безуспешно.

— Ты слишком сильно придираешься к девочке, — Селестия смягчилась, но темнота ещё не отступила. — Лулу, вы должны наладить отношения. Если ты не можешь, позволь это сделать мне.

— Нет, — ночная принцесса резко развернулась и притопнула. — Не вздумай подходить к ней. Ни за что!

Селестия вздохнула и посмотрела на небо. Сестра никогда не соглашалась на это. Солнечная аликорница видела, как страдает племяшка, но ничего не могла сделать, чтобы помочь ей.

— Знаешь, — Луна внезапно заговорила очень тихо, — ей каждую ночь снятся кошмары. Она просыпается и плачет.

— И ты…

Луна покачала головой.

— Я не останавливаю их. Пусть она страдает так же сильно, как я.

Глава III

Селестия

Селестия знала, что сестре очень тяжело. Она представляла, как ей противно и страшно вспоминать то, что Он с ней сотворил. Даже в мыслях она не называла его имени, чтобы не ворошить темное прошлое. Белоснежной аликорнице было не по себе. На душе скребли когтистые кошки, а в горле стоял шевелящийся комок. Не лучше ли было действительно убить малютку, пока она не выросла и не получила кьюти-марку? Нет. Селестия покачала головой. Тогда она сохранила кобылке жизнь и поступила правильно. Дети не должны умирать из-за грехов родителей. Да, они обе хлебнули горя, да им было тяжело, но Луне удалось справиться со своим прошлым. Отец Шадии теперь, скорее всего, мертв. Значит ли это, что если оградить её от знаний о нем, единорожке ничего не угрожает? Вдруг у него остались приспешники, гонимые жаждой мести за господина? Навряд ли.

Солнечная аликорница должна была с самого начала взять малютку под свое крыло. Подумаешь, внебрачная дочь. Мало ли с кем Селестия имела дело. Она могла бы просто признать девочку своей, или взять её под опеку, сказав, что родители погибли, а малютку некому приютить. Да сколько бы оправданий нашлось! И росла бы маленькая Шадия в любви и заботе своей тёти, не подозревая о настоящей матери.

Но Луна не позволила. Она сказала, что её глаза выдадут истинное родство, поэтому малышку нужно спрятать в замке или выкинуть на улицу. Последнее она говорила, пряча глаза, и Селестия понимала, что ей самой тяжело об этом думать. Маленькая единорожка, тихо сопевшая на её копыте, не заслуживала такой участи, и Луна знала это. Были моменты, когда она, забывшись, баюкала жеребёнка и напевала что-то под нос, но как только она вспоминала об её отце, поправляя черную гриву или поглаживая серую мордочку, принцесса сразу замолкала и мрачнела. Тогда она клала Шадию в кроватку, а сама уходила куда-то вглубь замка и бродила в задумчивости. Шади кричала и плакала, пока не приходила Селестия. В те моменты её сердце обливалось кровью, а иногда, застав сестру с пустым, отстраненным взглядом и жеребёнком в копытах, так и вовсе разрывалось. Она забирала кобылку к себе, а сестру укладывала в постель. Селестия старалась заботиться о них обеих, но в сердце Луны поселился мрак, а душа покрылась ужасными рубцами кошмарных воспоминаний.

Попытка как-то смягчить судьбу Шадии провалилась. Солнечная принцесса, отчаявшись, хотела отдать единорожку в приемную семью, но сестра…

— Если ты не хочешь заботиться о ней, тогда позволь это сделать другим, — белая аликорница быстрым шагом прошла вглубь комнаты. — Ты нарочно мучаешь малышку!

— Тише, — ночная принцесса поморщилась и махнула крылом. — А то это маленькое чудовище снова проснется.

Серенькая единорожка лежала в колыбельке, небрежно спеленутая в бирюзовую ткань. Глазки с пушистыми ресничками были плотно сомкнуты, изо рта вырывалось тихое сопение, какое может издавать только маленький жеребёнок.

— Шадия не чудовище, — покачала головой Селестия. — Если ты не хочешь, чтобы она была твоей дочерью, то давай отдадим её в придворную семью! Отдай её мне, если не доверяешь нашей аристократии! Знаешь, сколько таких бездетных пар среди наших подданных?

— Ты сошла с ума? — вполголоса спросила темно-синяя аликорница. — Ни за что. Не отдам.

— Почему? — солнечная принцесса возвела глаза к небу. — Луна, почему?

Принцесса не ответила. Из-за перешедшей на повышенные тона ссоры, единорожка проснулась и начала плакать.

— Спасибо, Тия, — с ненавистью выдохнула Луна. — Теперь мне снова её укачивать.

— Я лишь хотела помочь.

— Ты помогла. Уходи.

Сейчас уже было поздно что-либо менять. Шадия выросла и окрепла, получила кьюти-марку и обзавелась собственным мировоззрением. Луна отгоняла от неё всех живых существ, отобрав даже милого щеночка — подарок тёти на день рождения. Щенка отдали на псарню, где он вырос в свирепого сторожевого пса, рычащего и кусающегося. С ней никто не дружил, а ночью она сидела под замком, и Селестия с тоской и печалью представляла, как ей одиноко.

«Я обещала заботиться о ней, — думала принцесса, — а выходит, что от меня совершенно нет никакой пользы. Мне нужно хоть что-то сделать».

Луна строго-настрого запретила сестре рассказывать Шадии о том, кем был её отец. Даже малейшего общения с принцессами она старалась не допускать. Ей всё время чудилось, что единорожка может представлять опасность, стать полной копией своего отца. Доходило даже до того, что Луна желала отравить единорожку, но Селестия вовремя пресекла это. Теперь же сестра совершенно сошла с ума. Принцесса снова вспомнила вчерашний разговор и передернулась. Подумать только — так бояться возможной угрозы от дочери, чтобы скормить её магию лорду Тиреку! Вспомнив о том, что тот сделал с Твайлайт, принцесса передернулась ещё раз. Да он их посадил в Тартар на цепи, а Луна хочет дать ему шанс сбежать? Это смешно!

Солнечная принцесса не знала, что делать. Но она была уверена в том, что ни за что не позволит отобрать у жеребёнка магию.

Дойдя до покоев сестры, чтобы попытаться образумить её, Селестия услышала очередную ссору Шади и сестры. Она знала, что подслушивать — свинство, но не могла ничего поделать.

— Я приказывала тебе не пользоваться магией! — надрывалась Луна, вопя на всю комнату и коридор. — А ты продолжаешь с ней баловаться!

— А как мне иначе брать всякую утварь, если не телекинезом? — огрызалась Шадия. Селестия так и представляла, как она стоит набычившись и нахмурившись, а прищуренные глаза стреляют небольшим молниями. — Ртом что ли, всякую заразу подцепляя?

— Это уже слишком, — достаточно громко проговорила Луна. — Раз ты не слушаешься меня по-доброму, мне придется поступить иначе.

— По-доброму? — фыркнула единорожка. — Это по-твоему «по-доброму»? Да ты ни разу не добрая! Если бы отец был здесь, он наверняка бы вел себя иначе! А ты, ты просто тиран!

Селестия задержала дыхание. В комнате всё затихло, и было слышно только фырканье серой кобылки. Принцесса приложила ухо к двери, совершенно не думая о том, что её может заметить стража. Спустя долгих десять секунд молчания, Луна вполголоса произнесла:

— Довольно.

Раздался еле различимый треск ауры и невнятный крик. Аликорница уже хотела распахнуть дверь и вмешаться, но наружу выскочила Шадия, покрасневшая от гнева и растрепанная. На миг Селестии показалось, что по её щекам стекают слезы, но кобылка пронеслась мимо так стремительно, что она могла только предполагать. Расстроенная единорожка завернула за поворот и с пробуксовкой убежала прочь. Аликорница подалась за ней, но сестра перехватила её крылом.

— Пусть уходит. Она сама напросилась.

— Что ты с ней сделала? — недоуменно спросила Тия. Луна пожала плечами.

— Поставила блокатор. Ты права, отдавать её магию Тиреку — плохая идея. Теперь она не сможет колдовать, а значит мы в безопасности.

— Сестра, — покачала головой белая аликорница, — это неправильно. Ты убегаешь от сложностей, хотя их нужно преодолевать. Позволь тогда мне заниматься с Шади, раз сама не можешь.

— Хватит! — властно прервала её Луна. — Довольно, — уже мягче добавила она. — С ней никто не будет заниматься. Я так решила, и не смей…

— Ты забыла, кто старшая сестра? — грозно расправила крылья Селестия. — Лулу, ты ведешь себя хуже этой единорожки. Как ты не понимаешь: если всё будет продолжаться в таком духе, она будет ненавидеть всех и вся. Ты этого хочешь?

— Она моя дочь, и ты не имеешь права что-либо с ней делать, — осклабилась Луна. — Я всё сказала.

Принцесса взмахнула крыльями и зашла в комнату, захлопнув дверь перед носом сестры. Селестия печально помотала головой. Всё такая же упрямая и замкнутая. Хоть в этом Шади похожа на мать…

Аликорница вздохнула и пошла в свои покои. Несколько стражников отдали ей честь, но больше она никого не встретила по пути. Ей всё чудилась перед глазами кроха Шадия, плачущая и кричащая на копытах у отстраненной матери. Селли остановилась и помотала головой, пытаясь разогнать тяжелые и мрачные воспоминания. Возможно, ей стоит поговорить с племянницей? Утешить, приласкать? И кобыла, круто развернувшись, поспешила к узкому коридорчику закутков замка. По дороге сновали слуги, а громкий голос миссис Брум, главной горничной, донесся до принцессы издалека.

— А ну выходи оттуда, мелкая прошмандовка! Я тебе задам трепку за разбрызганную воду и то ведро! Да как ты смеешь так со мной разговаривать! Маленькая дрянь, ты ещё и швабру сломала! Да я тебя…

— Что здесь происходит? — громогласно спросила Селестия, завернув за угол и увидев виновниц шума. Шадия стояла посреди коридора с красной от удара щекой, а грузная миссис Брум кричала на неё, стоя левее. При голосе верховной принцессы она съежилась, весь её запал куда-то делся, а верещащий фальцет превратился в шелестяще-извиняющийся тон.

— Прошу прощения, ваше высочество. Служанка дерзит, совершенно от копыт отбилась девчонка. Простите, что потревожили…

— Вы её ударили, миссис Брум? — холодно осведомилась Селестия, кивая на покрасневшую щеку черногривой. Земнопони замешкалась, а затем кивнула.

— Она дерзила мне, ваше высочество. Я подумала, что…

— В следующий раз думайте лучше, иначе вылетите с работы, — отрезала принцесса, грозно смотря на главную горничную. — Если я узнаю, что вы подняли на эту кобылку копыто, я лично распоряжусь, чтобы вас с позором спустили с лестницы. Можете идти. С ней я сама поговорю.

Миссис Брум побледнела, что-то проблеяла и ускакала на трясущихся ногах. Шадия смотрела на тётю с примесью восторга и подозрения.

— Это было круто, — произнесла она. — Но бессмысленно.

— Отчего же? — с удивлением спросила Селестия, подходя ближе к племяшке.

— Она всё равно будет меня бить. Только тряпкой — от неё хотя бы следов не остается.

«Значит она вылетит раньше, чем сможет себе представить» — подумала принцесса.

— Ты в порядке?

— Да, — настороженно ответила единорожка. — Только рог болит.

— Я постараюсь поговорить с твоей матерью, Шади, — сочувственно проговорила Селестия, чуть расправляя крыло, чтобы приобнять единорожку. Но та отшатнулась, и принцесса замерла.

— Да уж постарайтесь, ваше высочество, — горько усмехнулась она. — Уж постарайтесь.

Глава IV

Шадия

В комнатушке было тесно и темно. Затхлый и пыльный воздух висел в ней комком. Но Шади не обращала на это внимание — она пыталась расстелить простыни на свой скомканный лежак. Из-за козней некоторых прачек на них образовалось огромное мокрое пятно, поэтому Шадия была очень рассержена. Она с раздражением натягивала полотно на мешок с соломой, ударяясь головой об полку, из-за чего костерила её ещё больше. Предыдущую ночь она спала на голом полу, свернувшись в маленький калачик, и теперь у неё болела спина.

«Тоже мне, защитница нашлась, — фыркала про себя кобылка. — Готова спорить, что она только из жалости это сделала».

Когда Шади только узнала о том, что принцесса Луна — её родная мама, она спрашивала: «Тогда принцесса Селестия — моя тётя, да? Правда тетя?». Но мать ответила ей: «Нет. К ней ты не имеешь никакого отношения. А теперь иди в свой чулан, а если расскажешь об этом кому-нибудь, я сделаю так, что ты больше никогда не сможешь выйти из него». К кобылке ещё никогда не обращались так жестко, поэтому она в ужасе убежала. Почти все дни она проводила в своей каморке, разглядывая потолок и потресканные стены. Ей не верилось в то, что её мать — принцесса-аликорн. «Ведь Флёрри Харт тоже дочка принцессы, — думала маленькая Шадия, теребя в копытцах край одеяла. — Но все её зовут принцессой Флёрри Харт. А я? Я не принцесса только потому, что у меня нет крылышек, как у неё?»

Но те времена давно прошли, и теперь Шадия ненавидела и мать, и Флёрри Харт. Она всей душой желала им всяких гадостей, которые должны были восстановить справедливость. Ведь именно из-за них ей приходится жить именно так. А сейчас, когда заклинание уже сработало, и дверь не открывалась, Шади даже не могла зажечь свет. Она ощущала какое-то болезненное иссушение, перекрывающее её магический канал. Единорожка чувствовала себя разбитой и бесполезной, а слёзы обиды наворачивались на глаза сами собой. «Да как она вообще посмела лишать меня магии?! — кричала внутри кобылка. — Она сама не представляет, каково это — быть без магии для единорога!» Шадия бухнулась на лежак и просела носом в перья. Ей было невыносимо грустно и горестно. «Всё бы отдала, чтобы меня забрали отсюда, — подумала кобылка. — Кто угодно, но лучше бы отец. Интересно, каким он был?» Шади знала, что внешностью она была похожа на отца, а глазами — на мать. Она часто мечтала, что когда-нибудь сбежит отсюда. Сбежит и будет жить где-нибудь вдали от дворца, от матери, от миссис Брум, которую люто ненавидела. Прочь от ненавистных тряпок и опостылевших ведер с водой. Куда-нибудь, где её никто не найдет.

Но все входы и выходы из замка были для неё закрыты. Днем королевские стражи, а ночью — бэтпони, охраняли двери и окна, дежуря по коридорам. И если на балкон Шади могла пробраться, то выйти за пределы замка для неё было непосильной задачей. Поэтому надежда на побег растаяла, словно облачко пыли, рассеявшееся от взмаха тряпки.

Единорожка не могла понять, сколько времени прошло. Она ворочалась на своем лежаке по ощущениям целую вечность, но так и не смогла уснуть. Ей было невыразимо скучно, но никаких занятий она себе найти не могла. Оставалось только потихоньку петь.

Есть дивный замок в облаках.
Ночью я там люблю побыть.
Там мне полы не нужно мыть.
Только не в моем замке на облаках.

Там есть комната, полная игрушек,
Там живут сотни моих друзей.
Никто не кричит слишком громко.
Только не в моем замке на облаках.

Каждому место там найдут.
Каждому слёзы там утрут.
Плакать не дозволено там никому.
Только не в моем замке на облаках. *

Но в облачных замках могли жить только пегасы и аликорны, а единорожкам в них было не место. Эту песенку Шади сочинила, когда была ещё совсем маленькой, и она слегка приободряла её. Но теперь, без магии, она чувствовала, что песня ей совершенно не помогает. От долгого лежания ноги затекли, и единорожка перевернулась на спину. Глаза начали потихоньку слипаться, и Шади заснула. Снился ей очередной кошмар.

На этот раз она стояла в каком-то темном месте, как её собственная комната, но здесь было гораздо просторнее. Здесь было холодно, а пронизывающий до костей ветер завывал почти рядом с ухом. И это было бы не так страшно, если бы не одно "но".

Чей-то цепкий, изучающий взгляд.

Шади поежилась. Этот взгляд преследовал её с самого детства каждую ночь. Кто-то наблюдал за ней издалека, и единорожка чувствовала это. Сам факт сводил её с ума, ей хотелось убежать, закопаться куда-нибудь, чтобы перестать ощущать на себе этот настойчивый взгляд. Пару раз она оборачивалась, но видела лишь мелькнувшую тень, прячущуюся где-то вдали. Каждый раз ей казалось, что тот, кто за ней смотрит, стоит прямо за её спиной.

— Выходи! — кричала она раз за разом. — Покажись и перестань на меня смотреть! Кто ты? Что тебе от меня надо? — и каждый раз её голос переходил на плач. На утро ей везде мерещились чьи-то пристальные глаза, и лишь спустя некоторое время сон забывался. Шади боялась спать, но усталость брала свое.

Но в этот раз что-то было не так. Холодный воздух вдруг потеплел, а сбоку мелькнула чья-то рогатая тень.

— Кто ты? — со слезами прошептала Шадия, пятясь назад. — Кто ты?

В глазах потемнело. Единорожке показалось, что где-то рядом с ней происходит ужас. В лицо внезапно дохнуло противным серным ветерком, а в воздухе прямо перед ней прорезалась пылающая полоска. Шади застыла, а её глаза сузились до размеров маленьких пуговок. Спустя секунду полоска разверзлась в стороны и вверх, а кобылка завизжала от страха.

Перед ней открылся огромный огненный глаз с узким драконьим зрачком. Его поверхность горела, от неё шел ужасный жар, а всё вокруг стало черным и густым, как чернила.

— Я вижу тебя, — делая паузы между словами, проговорил голос, а глаз задвигался и уставился прямо на Шадию, выгнувшись вперед к ней. — Приди ко мне. Найди силу. Убей их всех.

— Я не хочу! — закричала Шади. — Я не хочу никого убивать! Если так хочется, сам убей, а от меня отстань! Ненавижу тебя! Ненавижу!

— Ты никому не нужна, — продолжал голос. — Приди ко мне. Я покажу тебе то, чего ты никогда не видела.

— Оставь меня, — плакала Шади. — Оставь меня в покое.

Темнота вокруг сгустилась настолько, что стала обвивать тело единорожки большими черными щупальцами. Её ноги всё больше увязали в этой липкой тьме, а спина и грудь были полностью парализованы. Шадия могла только крутить головой, но вскоре и это пропало. Её поглотила тьма, и даже ощущение слёз на щеках исчезло.

— Мама! — в последний раз крикнула черногривая кобылка. — Мама!

— Она ненавидит тебя, — шепнул голос. — Ты ей совсем не нужна, моя дорогая. Приди ко мне. Я буду с-с тобой…

Но Шади уже ничего не слышала. Она увязала, тонула в этой тьме, барахталась в ней, но тени словно были живыми. Они превратились в самые страшные её страхи, и Шадия только плакала и плакала. Откуда-то сверху донесся другой, светлый голос:

— Шади! Шади!

Кобылка заработала передними копытами и попыталась выплыть, но ещё больше увязла. Веревки стягивали тело всё сильнее, и она с трудом вырвала одно копыто вверх. «Мама, — подумала черногривая. — Мама, забери меня к себе…»

Кто-то тряс её за плечи, а дверь комнаты была распахнута. Шади не могла ничего видеть, потому что глаза закрыла какая-то зеленая пленка, возвращающая её в кошмар. Только спустя несколько секунд она расслышала знакомый голос:

— Шади, всё хорошо. Всё хорошо, это всего лишь кошмар, просто кошмар…

Единорожка шмыгнула носом и уткнулась в золотой нагрудник с фиолетовым камнем посередине. Её обняли мягкие белые крылья, кое-как поместившиеся в комнате полностью, а щекочущая эфемерная грива укутала её лучше любого одеяла.

— Что тебе снилось, Шади? Расскажи, не бойся.

— Г-глаз, — заикаясь, ответила единорожка. — Б-большой огненный г-глаз. И голос.

— Что он тебе говорил?

Шади прислушалась к дыханию тёти и ненадолго замерла. Она впервые почувствовала себя в безопасности. И ей так не хотелось развеивать это чувство…

— Он звал меня к себе.

Глава V

Луна

Небо сияло огромным количеством звезд. Каждая из них мигала своими лучами тем, кто не спал в такой поздний час, а огромная серебристая луна на фиолетовом небе была чуть подернута пеленой легких облачков.

Ночная принцесса удовлетворенно кивнула и погасила рог. Серебристое сияние, залившее сад под балконом, чуть дернулось, но осталось. Луна чувствовала себя спокойной и расслабленной. Такое бывало с ней редко. Только в ночные часы, когда она поднимала луну, аликорница чувствовала себя комфортно. Работа помогала ей забыться, и в эти мгновения для неё будто бы не существовало ни вздорной дочери, ни её отца, ни ужасной боли в животе, связанной с ними обоими.

Почти сразу после того, как принцесса пришла в себя после тяжелых родов, медсестры сказали ей, что Шадия будет её единственным жеребёнком. По их словам что-то выжгло кобылу изнутри, и теперь она не сможет больше иметь детей. Тогда Луну это не беспокоило, да и сейчас её бесплодность мало заботила. А вот усиливающиеся боли начинали доводить аликорницу. На время их удавалось заглушить, но это почему-то всегда происходило, когда рядом была Шадия. В те моменты Луна не чувствовала боли, но это она приписывала гневу и их ссорам с дочерью.

Вот и сейчас кобыла поморщилась и чуть ли не согнулась в спираль от рвущей боли. Вся её расслабленность тут же испарилась, а красота ночи потускнела. Принцесса медленно развернулась и прошла внутрь комнаты. В обсерватории было темно, но аликорница пробиралась по памяти между огромного количества подзорных труб и телескопов. Всё помещение принцесса знала как свои четыре копыта, поэтому ни разу ни во что не врезалась. Она спустилась по винтовой лестнице на пол пролета ниже, и очутилась в своей комнате, завешанной драпировками серебряных и синих тонов. Посреди помещения стояла широкая кровать с куполом, имеющим символ луны, свисающий над постелью. Взбитые подушки лежали ровно, одеяло было идеально застелено.

Попытавшись обезболить живот, Луна почти улеглась на кровать, когда в дверь постучали.

— Войдите, — сказала принцесса, недовольно думая про себя, кто бы это мог быть. В комнату строевым шагом прошел ночной страж, отдал честь и донес:

— Её высочество, принцесса Селестия, зовет вас в свои покои, ваше высочество.

— Передайте ей, что я уже сплю, — отмахнулась аликорница, но страж настаивал.

— Она говорит, что это срочно, ваше высочество. И… она очень разгневана.

Это удивило принцессу ночи. Раз Селестия разгневана, значит, случилось что-то серьезное. «Наверняка это снова связано с Шадией» — с отвращением подумала Луна.

— Хорошо, Морэин. Я подойду к ней через пару минут.

Стражник вышел из комнаты, а аликорница поморщилась. Она с трудом слезла с кровати и накинула на плечи и крылья легкое кружево, чтобы чуть согреться. Затем принцесса последний раз окинула печальным взглядом нетронутую постель и направилась к сестре.

Селестия стояла у камина, спиной к дверям. Её лежанка, заменявшая ей кровать, была сдвинута в сторону так, что тень сестры падала прямо на неё. Луна вздохнула и прошла к центру комнаты.

— Ты звала меня, сестра?

Селестия кивнула, но не повернулась к ней, лишь сказала:

— Напомни мне, Луна, каковы твои обязанности как верховной принцессы.

Аликорница оторопела. С чего это сестре спрашивать её об этом? Но Луна почувствовала какой-то холод в голосе сестры и предпочла повиноваться.

— Я должна поднимать луну и делать звезды, ходить по снам наших подданных и помогать им справляться с кошмарами. Я должна…

— Стоп, — резко прервала её Тия. — Повтори последнее.

— Я должна ходить по снам наших подданных и помогать им справляться с кошмарами… — немного опешив ответила принцесса.

Селестия немного помолчала. Ночная аликорница уже начала подозревать что-то неладное и уже хотела было спросить, что случилось, как сестра произнесла:

— Так почему же ты не помогаешь справляться с ними родной дочери?

В голосе белой аликорницы было столько ярости и злобы, что Луна попятилась. Селестия развернулась к ней лицом, и принцесса увидела её глаза. Они были полны ненависти и презрения.

— Я… я… — аликорница не нашла, что ответить. Это была её личная прихоть, и теперь она не понимала, что так разгневало сестру. Внезапно она осознала, что больше не чувствует боли.

Селестия прошла чуть вперед, и тень сбежала с лежанки. На ней сопела Шадия, свернувшаяся в комочек. Луна перевела взгляд на сестру, подошедшую уже очень близко.

— Ты боялась её, как боялась её отца. Но ты кое-чего не знала, Луна. Шади — твоя дочь, а посему она могла сопротивляться темной магии, как можешь ты. Каждую ночь кошмары подтачивали её способности, ломая барьер, но их усилия были напрасными. А теперь, из-за твоих глупых и беспочвенных страхов, когда ты лишила её магии из-за своего эгоизма и дурости, этого барьера больше нет! — Селестия говорила тихо, но эти слова оглушали Луну, словно крик. — Он проник в её кошмар и попытался склонить её волю к себе! И всё из-за того, что ты совершенно не выполняешь свои обязанности как принцессы, так и матери! Ты понимаешь, что это значит, или ты всё ещё слепа?!

— Я… — по щекам принцессы ползли слёзы. — Как… такое возможно? Разве… разве он не умер?

— Видимо нет, — мрачно ответила Тия, отворачиваясь от сестры и проходя к лежанке. — Но если бы не твоя ненависть к дочери, мы бы никогда не услышали о нем больше. Ты же помнишь о его способностях улавливать эмоции и страхи, а проникнуть в неокрепший разум для него не составляет никакого труда.

— Но… как он нашел её так далеко? — оторопело спросила Луна, мотая головой и неловко шагая к сестре. Та лишь усмехнулась и поникла головой.

— По крови, сестра. По родной крови.

Аликорница словно ослепла от слез, превративших мир в расплывчатую пленку. Она упала на колени и закрыла лицо копытами. Так не могло произойти. Просто не могло. Это всё неправда. Он мертв, мертв, мертв. И её дочь вовсе не такая, как он. И вообще это всё просто страшный сон. Нужно только немного поколдовать, и всё это исчезнет.

Её плечи накрыло пушистое крыло. Луна продолжала плакать, но слёзы потихоньку исчезали. Горькая пустота внутри убаюкивала её, а нежное поглаживание сестры успокаивали.

Принцесса вдруг вспомнила, как болезненно она реагировала на все попытки забрать у неё дочь. Она всегда оскаливалась, показывала отсутствующие клыки, когда дело касалось Шадии. И теперь до неё вдруг дошло, что она так защищала не других от Шадии, а Шадию от других. Защищала себя от неё.

Так же быстро на смену этому осознанию пришло воспоминание о том, какого было облегчение, когда ещё совсем крохотная Шади засыпала на её копытах. Она тогда злилась на себя за то, что украдкой успокаивает жеребёнка, но только теперь в полной мере поняла, что это значило.

Она любила свою малютку, но считала её монстром, в то время, как оказалась им сама.

— Я не должна была… — прошептала Луна. — Не должна была так поступать. Она ведь… всего лишь… жеребёнок…

— Я рада, что ты это поняла, Лулу, — печально кивнула Селестия. — Но уже слишком поздно. Он звал её. Она не пошла.

— Значит… — Луна тяжело вдохнула, пытаясь совладать с дрожащим голосом, — значит, он сам придет, да?

— Скорее всего, — пожала плечами сестра. — Я сняла магический блокатор с Шади, но он наверняка использовал время с пользой.

— Шади, — всхлипнула аликорница и внезапно подскочила к кровати. — Моя малютка!

— Тише, — Селестия задержала её за копыто. — Она с трудом уснула. Я поставила щит, но сновидения — не моя стезя…

— Я сделаю, — яро и судорожно замотала головой Луна. — Я всё-всё сделаю. Я обещаю, я исправлюсь. Я больше никогда-никогда не буду на неё кричать, правда-правда! Я…

— Хватит, Луна, — Селестия прервала её, но принцесса так и не поняла почему. Она всё это время была несправедлива к дочери. Ведь та совсем не виновата в том, что сделал с ней её отец. И, погрязнув в вечном жалении себя, в собственных эгоизме и страхе, принцесса забыла про это.

— Мне нужно было отдать ей всю мою любовь, — потрясенно прошептала принцесса, поняв масштаб надвигающейся катастрофы. — Она не должна была жить так…

— Тебе было непросто, — Тия постаралась её утешить, но Луна не слышала. Она погрузилась в свои мысли. «Я должна хоть что-то сделать, — подумала она. — Что-нибудь…»

Шади заворочалась и чуть застонала во сне. Луна судорожно встрепенулась и увидела, как над дочерью нависает тень, а из сомкнутых глаз ползут фиолетовые стежки заклинаний…

Обе принцессы среагировали моментально. Луна бросилась к дочери, запалив рог и погружаясь в её сон, а Селестия послала на тень лучи света, оплетенные древком стрелы. Она не попала в цель, но чернота отступила, а Луна склонилась над дочерью. Она видела этот огромный огненный глаз, неустанно смотрящий прямо на Шади, видела липкие и холодные щупальца, окутывавшие дочь. Луна метнулась вперед, посылая на них мощную струю магической энергии. Тени съежились и завизжали, а зрачок глаза сузился в ещё более узкую линию. Чей-то хриплый и страшный голос проговорил:

 — Здравствуй, Луна. Давно я тебя не видел.

— Оставь мою дочь в покое, урод, — прошипела принцесса и зажгла рог. С не принадлежащим пони то ли криком, то ли хрипом, глаз раскрошился, осыпаясь пеплом, а весь сон заменило сияющее сине-зеленое пространство, наполненное перекрестками чужих сновидений и воспоминаний. Шади висела в воздухе, свернувшись в дрожащий комочек, и тихо всхлипывала, шепча: «Мама».

— Шади, — проговорила Луна, подлетая к дочери. — Шади, милая, прости меня. Я…

— Мама, — прошептала единорожка. — Ты пришла.

Луна подхватила кобылку и прижала её к себе, обняв и копытами, и крыльями. Шади уткнулась в её грудь и чуть затихла.

— Всё будет хорошо, — чуть слышно молвила аликорница. — Он тебя никогда не получит, обещаю. Никогда-никогда.

Глава VI

>

Селестия

Солнце окуталось желтым сиянием и начало свой подъем по небосклону. Густое, словно чернильное, фиолетовое небо посветлело, и в мир вступили розовато-желтые оттенки. Селестия вздохнула и оглянулась на спящих сестру и племянницу. Принцесса видела, как раскаивается сестра в своих поступках, но она не думала, что Шади сможет быстро простить непутевую мать. Даже поверхностного знакомства с ней было достаточно, чтобы понять это.

Луна лежала рядом с дочерью, укрыв её крылом, как одеялом. Её нос чуть слышно шмыгал, а слипшиеся от слез ресницы подрагивали. Шади выглядела болезненно: её бил озноб, а клубки фиолетовых теней изредка появлялись на глазах, но тут же исчезали.
«Какой же этот негодяй упорный, — с грустью подумала Селли. — С одной стороны, он хочет увидеть дочь, но с другой…»

Принцесса никогда не думала о том, что он может быть жив. Кристальное Сердце уничтожило его, как все думали. Оказалось, что нет. Он восстановился и спрятался в горах, а когда окреп, похитил её сестру. Как он это сделал, какой хитростью или коварством, никто, кроме самой Луны, не знал. Но ночная принцесса никому об этом не рассказывала, а когда речь заходила об этом, то всё время замыкалась в себе и предпочитала отмалчиваться.

Но когда они узнали логово врага, ночные стражи вытащили свою хозяйку из лап насильника, а пещеру завалили камнями и снегом. Неужели он сумел как-то укрыться и сбежать? Стражники доложили о том, что слышали предсмертный крик, но Селестия всегда сомневалась в этом факте.
«И почему он похитил именно Лулу? — думала аликорница, шевеля потухающие угли в камине. — Не Кейденс, насолившую ему гораздо больше, а именно Лулу? Может, потому, что её исчезновение было бы не таким заметным? Ведь она часто улетала куда-то по своим делам…»

Принцесса солнца вспоминала, как она волновалась о сестре в те долгие месяцы, пока её не было. Но опасений у неё не было, лишь смутная тревога, ведь каждую неделю вороны приносили ей письма, подписанные сестрой. Именно по одному такому письму аликорница и поняла, что Лулу в опасности.

Сколько было нервотрепки! Она послала сообщение Шайнингу Армору и приказала обследовать каждый изгиб гор, только бы найти сестру. И, под его командованием, группа ночных стражей сделала это. Только никто не ожидал, что им придется вызволять беременную принцессу.

Но теперь это всё было неважно. Он добрался до маленькой принцессы, и сейчас его не остановить. Селестия не могла позволить ему проникнуть в Кантерлот, поэтому заранее сообщила Кейденс и Шайнингу о выставлении дозора вокруг всей Империи. Он не сможет сойти со своей горы без их ведома, а близко к Империи его не подпустит Кристальное Сердце. Его магия должна защитить границы Эквестрии, если только он не нашел другой путь… Нет, другого пути нет. Уж она точно знает, что его нет, не было и не будет. Он заперт на своей горе и никогда не сможет прийти сюда. Селестия покачала головой.

На кровати произошло какое-то шевеление. Белоснежная аликорница повернулась на звук и увидела, что Шадия недоуменно оглядывается вокруг. Обнаружив, что лежит рядом с матерью, кобылка вскочила и отпрыгнула в сторону. В её глазах светились непонимание, недоумение и… злость?

— Доброе утро, Шадия, — ласково проговорила Селли, привлекая внимание племянницы. — Как ты себя чувствуешь?

Кобылка сначала заупрямилась, но затем склонила голову и пробормотала: «Холодно».

— Я разожгу камин, — аликорница плавно подалась к тлеющим углям и с её рога соскользнуло жаркое оранжевое пламя. Оно весело затрещало на дровах, которые принцесса тут же подкинула, и комната наполнилась приятным пронизывающим теплом. Шадия недоверчиво подошла чуть ближе и облизнула пересохшие губы.

— Я надеюсь, остаток ночи кошмары тебя не мучили? — поинтересовалась принцесса, жестом приглашая единорожку подойти ближе. Та покачала головой.

— Почти. Один раз он начинался, но потом мне приснилась ма… — малютка осеклась и проговорила, — принцесса Луна.

— Она твоя мама, милая, — с нежностью молвила Селестия, думая, как сильно укоренилась эта привычка в молодой кобылке.

— Она так не считает, — раздраженно и обиженно буркнула Шадия, опуская глаза под смоляную челку. Принцесса медленно покачала головой и попыталась бережно приобнять кобылку, но она отстранилась.

— Поверь мне, твоя мама раскаялась в своем поведении. Будь помягче с ней, когда она проснется и захочет поговорить с тобой.

— Вряд ли она захочет со мной говорить, — ядовито процедила единорожка. — Скорее она снова отправит меня в чулан, а затем лишит магии. Лучше бы вы не убирали блокатор, ваше высочество, а то после глотка кислорода задерживать дыхание труднее.

«Бедняжка, — подумала солнечная принцесса, — она так зашугана собственной матерью. Даже не знаю, как Луна будет извиняться перед ней».

— И всё же постарайся её выслушать. Мне нужно заниматься делами, поэтому я оставлю тебя, если позволишь.

— А чего я-то, — пробубнила Шадия, — будто могу вам запретить.

Селестия повела глазами, но ничего не ответила. Она осторожно коснулась шеи кобылки, чуть потёршись об неё носом и выпрямилась. Шадия смотрела на неё с каким-то недоумением, словно дикий зверек, которому протянули копыто, чтобы погладить. Она чуть дрожала, но старалась скрыть это. «Бедняжка» — ещё раз подумала Селли и вышла из комнаты.

Она переживала за то, как Луне удастся поговорить с дочерью, но понимала, что сестра должна сделать это сама. Селестия только мешала бы их душевной беседе, но волнение от этого не убавлялось. Тревожное ощущение и смутное подозрение охватывали её душу. Ей казалось, что в замке слишком тихо.

Коридоры, залитые солнечным светом, слегка рассеивали её подозрения, но такие же странные и беспокойные мысли овладевали принцессой. Она не могла понять, что не так с замком, но где-то на интуитивном уровне опасалась всего.

До тронного зала оставалось пройти всего ничего, а Селестия всё больше нервничала. Она пыталась успокоить бьющееся сердце и проанализировать растущую тревогу. «Наверняка это связано с тем, что Луна и Шадия должны поговорить, — думала Селли. — Сестра раскаялась, и я уверена, что они найдут общий язык. В конце концов, Лулу её мать, она должна её простить».

Но в то же время аликорница краем сознания понимала, что дело вовсе не в разговоре. Что-то не давало ей покоя, а настороженная тишина и оглушающее эхо её собственных шагов угнетали кобылу.

За поворотом принцесса обнаружила двух своих стражников, стоящих на посту. Всё было как обычно, и в то же время не так. Аликорница не обратила внимание на стражей, но когда зашла в тронный зал, где её должна была ждать пони-бумажница, поняла, что именно ей казалось не так: привкус чужой ауры и затуманенный взгляд пегасов.

А следующей, кого она увидела, была её секретарша мисс Пэйпер, растянувшаяся на полу без сознания. У аликорницы ухнуло сердце, а взгляд, брошенный на трон, оказался прикован к нему. Она знала того, кто сидел на её законном месте.

Глава VII

Шадия

Языки пламени жадно облизывали поленья, а те весело трещали и жужжали, развивая песнь огня. Шади сидела, укутавшись в тётино одеяло, стащенное с кровати, и пыталась согреться. Её бил озноб, а глаза слезились, то ли от дыма, то ли от простуды. «Будь помягче с ней, когда она проснется и захочет с тобой поговорить» — звучал в голове голос принцессы. Ага, сейчас. Она никогда не была со мной мягкой, и я не буду. Шадия поежилась. Ей было холодно как снаружи, так и в душе. Ночной кошмар, сменившийся внезапной лаской матери, оставил у неё двоякое впечатление. С одной стороны она была безумно счастлива в те недолгие минуты, когда находилась в объятиях матери и слышала все ласковые слова, которые та шептала ей в гриву. Но с другой — не была ли это злобная и жестокая шутка, которую принцесса решила разыграть? Или просто сон, вызванный больным подсознанием?

Шади оглянулась на мать, которая всё ещё спала. Её терзали разношерстные чувства. Она всё ещё ненавидела мать за то, что она целых пятнадцать лет тиранила её, за то, что она всегда была нелюбима и одинока. Она не верила, что за один короткий промежуток времени, прошедший с их последней ссоры, мать могла раскаяться. У неё за душой всё ещё был груз обид и лишений, а воспоминания об отключении магии свежей болью отдавались в голове. Она всё ещё не могла забыть то, что мать на протяжении всех этих долгих лет отказывалась от неё и отталкивала Шади прочь, словно прокаженную. Боль, обида, ненависть и презрение вступили в схватку с маленькой и робкой надеждой на то, что этого всего больше не будет. Что её наконец примут и поймут.

Но по размерам эта крохотная и лишенная голоса надежда не превышала даже наперсток, а груз всего остального был, наверное, с целый замок. Кобылке было непросто принять решение, но она всё ещё с недоверием относилась к произошедшему ночью. Ей казалось, что всё это злая и жестокая шутка, и сейчас мать проснется, с отвращением посмотрит не неё и скажет: «Что ты здесь делаешь? Убирайся в свой чулан, и чтобы глаза мои тебя не видели!»

Шадия пересела поближе к огню, щелкавшему в камине. Дрожь не отпускала, а сердце трепетало как пойманная птица. Почему-то она всё никак не могла согреться. Холод исходил словно бы из сердца, а глаза всё слезились. Сзади послышался какой-то шорох, и единорожка услышала робкий и совершенно незнакомый ей голос — нежный и виноватый:

— Шади…

Кобылка вздрогнула. Ей было так непривычно слышать это обращение, которое позволяла себе только её тетя. Она развернулась вполоборота и заметила, что мать проснулась и уже встала на ноги. По ней было видно, что она растеряна и не знает, что сказать. Единорожка закусила губу и приготовилась выпускать шипы, которые отращивала все эти долгие пятнадцать лет страдания и одиночества, защищавшие её от всех на свете.

— П-прости меня, — чуть заикнувшись проговорила аликорница. — Я… я не должна была отрекаться от тебя.

— Как скажете, ваше высочество, — ядовито отозвалась Шадия. Боль и обида начали выплескиваться наружу. — Вы же принцесса, а принцессам все должны подчиняться. Это я ваш позор, это я ничего не значу ни для кого.

Принцесса опешила от такого заявления. Она оглядела комнату, будто ища что-нибудь, что смогло бы её поддержать, но, не найдя ничего, она холодно проговорила:

— С чего ты взяла, что ты мой позор? Я никогда тебе этого не говорила.

Этот холодный тон, знакомый до боли, окончательно убедил Шади в том, что это шутка. Она отвернулась к огню, протягивая к нему озябшие копыта и пробормотала:

— А зачем тогда всё было, если это не так?

Единорожка услышала цокот копыт и боковым зрением заметила, как ночная аликорница села рядом. Она робко и боязно попыталась обнять её крылом, но кобылка уклонилась от этой чуждой ласки. Горько и отвратительно ужасно у неё было на душе, а в горле стоял огромный комок. Принцесса замолкла, и это молчание повисло неловкой и неудобной паузой в воздухе. Она печально вздохнула и снова заговорила:

— Я вовсе не считаю тебя своим позором, Шади. Просто… Я не предполагала, что ты родишься. С твоим отцом у меня совершенно не было ничего общего. Даже больше — он был нашим врагом.

— Оно и видно, — мрачно прокомментировала единорожка. — А потом вас обуяла любовь и всё сразу стало радужно и прекрасно.

— Нет! — резко повысила голос Луна. Шадия прижала уши и сама как-то сжалась, словно приготовилась к удару. Сейчас она не успела выпустить шипы и была совершенно не готова к резкости. Принцесса осторожно подхватила её подбородок и заставила посмотреть ей в глаза.

— Он похитил меня и взял силой. Я долгие месяцы сидела в пещере, закованная в кандалы и лишенная магии. Я была напугана и потеряна. Мне было так плохо, что ты навряд ли сможешь представить. И только твоя тётя смогла вытащить меня оттуда. Она послала отряд ночных стражников во главе с Шайнинг Армором, и они спасли меня. А потом родилась ты.

Шади не прерывала рассказ. Она была поражена внезапной откровенности матери и сейчас сидела молча. «Нет, — думала она, — ты врешь. Не мог мой отец быть хуже, чем ты».

— Твой отец сломал меня, и я жаждала забыть всё, что он сделал со мной. Но ты так похожа на него, что мне мерещатся его черты в твоем лице и характере. Я пережила то, чего другим не пожелаешь, Шади, и я озлобилась на тебя, виня тебя во всех своих обидах и потрясениях, — Луна осторожно взяла её копыто в свое, но Шади вырвала его. — Сейчас мне очень жаль, что я так сделала, милая. Я правда очень жалею о том, что не уделила тебе своего внимания, о том, что не отдала тебе всю любовь, на которую я была способна. Я боялась тебя, как боюсь твоего отца, и пыталась отдалить тебя, чтобы не тревожить старые раны. Но сама того не подозревая, я сделала тебя его копией, — Луна покачала головой, а по её щеке скатилась слеза раскаяния. — В нем не было ни капли любви, Шади. Ни единой, даже самой крохотной капельки.

«В тебе её тоже нет, — назло подумала единорожка. — А твое притворство не сработает».

— Я знаю, что я была ужасной матерью, — кивнула аликорница, со слезами глядя на то, как Шади отвернулась к огню. — Но, пожалуйста, прости меня. Мне… мне правда жаль.

Снова в комнате повисло тяжелое и неловкое молчание, и его нарушал только треск поленьев. Шади сидела, чуть ли не носом вваливаясь в огонь, а принцесса не могла больше найти слов. Наверное, ей было больно, но единорожка не принимала это во внимание. Она не могла понять, с чего вдруг матери понадобилось её прощение. Ласка показалась ей чуждой и фальшивой, а слёзы — такими же наигранными и ненастоящими. Горький привкус обиды заставлял кобылку удерживать расстояние, увиливать от объятий и прикосновений. Ей было больно за все эти долгие пятнадцать лет.

Она вспомнила, как плакала каждую ночь, лежа в тесной и душной комнатушке, как звала маму, когда ей снились кошмары. Но мама оставалась глуха к её зову, и она всегда оставалась наедине со своим кошмарами.

Единорожка вспомнила несправедливые обвинения, сыпавшиеся на неё раз за разом и постоянные крики и упреки. Всё это заставило её ещё плотнее укутаться в одеяло и совсем замкнуться в себе. Ей всё ещё было холодно. Мать попыталась снова обнять её, но Шади низко прорычала: «Не трогай меня». Раньше мать бы накричала на неё за такой тон и оставила бы без еды, а теперь…

Теперь она просто замерла, оставив приподнятое крыло на полпути к Шадии. Единорожка удивилась, но не очень сильно. Её глаза продолжали слезиться, поэтому она потерла их копытом.

— Я понимаю, — тихо проговорила аликорница. — Я понимаю, что ты продолжаешь меня ненавидеть за то, что я натворила за все эти пятнадцать лет. Но если я хоть что-нибудь могу для тебя сделать…

«О да, — злобно подумала Шади, глотая комок в горле, — ты много чего можешь. Например выгнать миссис Брум, дать мне свободу, позволить пользоваться магией. Ты много чего можешь, матушка!»

Но реплику принцессы прервал стук в дверь. Та открылась, и на пороге возникла принцесса Селестия.

— Лулу, — как-то не так произнесла она, с сожалением и скорбью. Ночная аликорница встала на ноги и вопросительно кивнула. — У нас… очень необычный гость. — Шади послышались слезы в её голосе. Это её напрягло, и она повернулась. На лице матери застыла гримаса ужаса, а по щекам тёти действительно текли слёзы. Над её золотым нагрудником, очень близко к горлу, чернела какая-то блестящая полоска, похожая на лезвие, а длинный рог был покрыт какими-то темными наростами. А затем Шади услышала голос, который слышала уже много раз во сне.

— Да… Здравствуй, Шадия. Наконец-то мы встретились.

Глава VIII

Луна

Нет. Этого не может быть.

Ночная принцесса видела, как слезы катятся по щекам сестры и падают с подбородка на лезвие большого кривого меча, больше похожего на серп. Она с трудом совладала с собой и выпрямилась, заслоняя крыльями дочь.

— Отпусти мою сестру, — прорычала она, сверля взглядом скрывшегося в тенях единорога. Меч чуть дернулся, едва задев шерсть Селестии, а голову аликорницы оттянуло назад большое и полуматериальное щупальце, подставляя её горло лезвию. Луна чуть дернулась вперед, но остановилась, вспомнив, что за ней стоит дочь.

— С удовольствием. И мы поговорим в мирном семейном кругу, — с притворным дружелюбием проговорила тень. — Что же ты застыла, Селестия, проходи, присаживайся.

Белая аликорница закусила губу и неловко сделала пару шагов, запинаясь об пол. Следом за ней показался наполовину материальный единорог, которого Луна так боялась. Настоящими и реальными выглядели только его голова и шея, остальное тело представляло из себя комок шевелящихся теней.

— Вау, — тихо вздохнула сзади Шадия, и Луна с ужасом отметила восторг в её тоне.

— Что тебе нужно, Сомбра? — с вызовом бросила принцесса, вздрагивая от одного имени жеребца. Она чуть согнула колени и грозно раскрыла крылья, готовясь в любой момент атаковать заклятого врага. Он лишь мерзко ухмыльнулся и ответил:

— Ты знаешь, Лулу. Мы оба знаем.

— Не смей её так называть! — пропыхтела Тия, стараясь отклонить голову подальше от ненавистного единорога. Тот приставил меч ближе и поцокал языком.

— Ну-ну, Селестия, что ты. Мы с ней достаточно близки, чтобы я мог её так называть. А пришел я вовсе не к вам, а к дочери.

— Заткнись! — крикнула Луна, но было уже слишком поздно. Шадия завороженно уставилась на отца, а тот только усмехался, видя отчаяние в глазах ночной принцессы.

— А ты ей ничего не сказала, да? Что ж, это похоже на тебя, Луна.

— Зачем ты сюда пришел? — фыркнула принцесса, пытаясь совладать с дрожащими коленями. Она сложила крылья, но перекрыла единорогу дочь.

— Я пришел забрать свою дочь, — просто ответил он, убирая меч от горла сестры. Та рванулась вперед и оказалась возле Луны.

— Ни за что! — воскликнула принцесса ночи. — Ты её не получишь!

— Я так не думаю, — тихо мурлыкнул Сомбра, снисходительно смотря на попытки аликорницы ему помешать. «Он играется со мной, — подумала Луна. — Прямо как кот с мышкой».

— Это…это правда? — послышался слабый голосок Шадии. — Принцесса Луна, это существо… единорог… мой отец?

Сомбра хрипло рассмеялся.

— Хорошие же у тебя отношения с дочерью, Луна, — он обратился к Шадии. — Да, Шадия, я твой отец.

Обе аликорницы с беспокойством оглянулись на единорожку. Та стояла сама не своя, словно громом пораженная. В её глазах читались сразу и испуг, и восхищение, и недоумение, и радость. Луна почувствовала, как её сердце оборвалось и полетело вниз. «Нет, — мысленно кричала она, — Шади, пожалуйста, не доверяйся ему! Прошу!» Кобыла зажмурилась и твердо произнесла:

— Ты зря пришел, Сомбра. Я не отдам тебе свою дочь. И ты к ней не имеешь никакого отношения.

— Ага, — буркнула Шади, — как и принцесса Селестия мне не тётя.

— Она скорее тебе мать, чем тётя, — заметил Сомбра. — Ведь Лулу не хотела тебя растить, да Селестия? Она просила сестру убить тебя, Шади. Но, на моё счастье, у твоей тёти не хватило духу запачкать копыта кровью.

— Прекрати! — в отчаянии крикнула Луна. — Перестань!

Она повернула голову и увидела, как смотрит на неё дочь. В её глазах читался ужас. И ненависть. Много ненависти. Принцесса покачала головой, пытаясь оправдаться, но Шадия повернулась к сестре.

— Принцесса Селестия, — дрожащим голосом обратилась она, — это правда? Вы… должны были убить меня?

Луна умоляюще посмотрела на сестру. Та хотела было что-то сказать, но внезапно вскрикнула и упала на колени.

— Тия! — вскрикнула ночная аликорница и подбежала к принцессе. Кристаллы на её роге двигались, перемещаясь с места на место и причиняя боль.

— Ну же, Селестия, скажи ей правду, — проговорил Сомбра, чуть приглушая действие заклинания. Белая аликорница зажмурилась от боли и мотнула головой.

— Я не смогла. Шади, я поняла, что не смогу причинить тебе зло…

Внутри у принцессы что-то оборвалось. Она с ужасом осознавала, что всё потеряно. Теперь её позднее раскаяние для Шади и гроша потрепанного не стоит, а доверие дочери для Луны потеряно навсегда. Она в последнем порыве метнулась к ней, но Шадия помотала головой и шагнула назад.

— Не трогай меня, — прошептала она со слезами на глазах. — Ты хотела меня убить. Ты всё наврала! Тебе ничего не жаль!

— Шади, послушай! — принцесса протянула к кобылке копыто и замотала головой. — У меня было такое желание, не спорю. Но я тогда совсем не думала, что у меня родишься ты! Я…

— Да вы меня даже до рождения ненавидели! — вспылила единорожка, совершенно потеряв контроль. Её рог угрожающе заискрился тускло-алой аурой. — Ненавижу вас! Ненавижу!

— Именно поэтому я и хочу тебя забрать, Шадия, — удовлетворенно кивнул Сомбра, выпуская тени до потолка. Они образовали столб и обрушились на него, как вода из ведра. Комнату залила вспышка ярко-черного цвета, а у Луны шерсть встала дыбом от ощущения его ауры. Спустя секунду в комнате стоял статный единорог, укутанный в бесформенный балахон чернильного цвета. Светящиеся зеленые глаза потихоньку тускнели, пропуская красную радужку, а клыки, выступавшие наружу, были подернуты в омерзительно обаятельной улыбке.

— Шади, ты с ним никуда не пойдешь, — из последних сил сказала Луна. — Я тебя не подпущу к нему.

— А почему это вы всё решаете за меня? — взорвалась кобылка. — «Ты будешь делать это, ты не будешь пользоваться магией, ты не будешь делать то»…

— Она запретила тебе пользоваться магией? — с ноткой угрозы спросил жеребец. Луна попыталась глазами передать Шади, что нужно молчать, но ту словно прорвало.

— Она мне даже блокатор поставила!

— Ну что же, — тихо проговорил Сомбра, — это ты зря сделала, Луна. Я не позволю тебе так поступать с моей дочерью.

— Она моя дочь! — крикнула Луна, но мерцающая красная искра уже сорвалась с кривого рога. Луна почувствовала неимоверную боль в животе и завопила, стараясь заглушить её. Селестия что-то крикнула, но аликорница не поняла, что именно. Сестра попыталась напасть на жеребца, но тот пригвоздил её к стене, а сам подошел к принцессе.

— Впрочем, — он наклонился и теперь шептал ей на ухо, — если бы не это, я бы никогда не смог связаться с дочкой. Ты хорошо поработала, Луна. — Он запустил язык в её ушную раковину, а аликорница вскрикнула. — Только теперь мой черед о ней заботиться.

— Не смей её забирать, — прошептала Луна, вздрагивая и тяжело дыша от манипуляций жеребца. — Ты о ней ничего не знаешь.

Ответом ей был тихий смех. Единорог наклонился прямо к её лицу, его глаза начали зеленеть, а фиолетовые тени касались щек принцессы ледяной прохладой. Ей вдруг стало безудержно страшно, а хриплый и низкий голос прошептал:

— Я знаю её гораздо лучше, чем ты, Луна. Приятных снов.

Принцессу окутал мрак. Она кричала и извивалась в нем, а тот рвал её на куски. Луна барахталась, брыкалась, старалась вырваться из этого кошмара, но не могла ничего сделать — тени только обвивали её стройное тело крепче.

— Шади! — кричала она. — Шади, пожалуйста! Шади!

Зов повис в воздухе пронзительным криком. Но он был проигнорирован и отметен в сторону также, как когда-то Луна отмахнулась от кошмара дочери.

Проделав подобное с Селестией, единорог повернулся к серой кобылке и, чуть склонив голову на бок, спросил:

— Тебе нужно что-нибудь забрать?

Шади на секунду задумалась, а затем мотнула головой.

— Нет. Пусть эта дурацкая полка остается на месте.

Если жеребец и удивился, то виду не подал.

— Тогда идем, — чуть улыбнулся он и, стремительно подойдя к единорожке, окутал её таким же бесформенным балахоном, как у него.

Глава IX

Селестия

Небо за окном закрыли тяжелые грозовые облака. Рог болезненно пульсировал, а мир перед глазами только-только обрел четкость. Но облака принцесса видела ясно — кто-то вынес её на балкон. Аликорница с трудом поднялась и встала на ноги, крыльями опираясь на резные перила. Она тяжело дышала, вздрагивая от свежего кошмара о Найтмер Мун, и сначала не могла понять, где находится. Селестия посмотрела на приоткрытую дверь, слегка скрипевшую от сильного ветра. В комнате было темно.

С неба начали падать крупные дождевые капли. Кобыла поспешила зайти внутрь, чтобы не промокнуть, и заметила, что её эфемерная грива повисла безвольной тряпкой. Ей хватило одного взгляда на свое отражение для осознания причины. Чёрные кристаллы Сомбры всё ещё блокировали её магию.

Луна лежала на боку возле камина, там, где жеребец её и опрокинул. Из её глаз струились фиолетовые тени, а копыта судорожно сгибались и разгибались. Несколько раз она неровно дергала шеей, но больше не двигалась. Селли попыталась добудиться до неё, но всё было тщетно. Солнечная принцесса крепко зажмурилась, заставляя слабость отойти на задний план, и подхватила сестру под лопатки. Хватаясь зубами за её гриву, обхватив её грудь двумя копытами и неловко переходя на задних, она перетащила Луну на свой лежак и укрыла. Принцесса лежала с открытыми глазами, и бирюзовая радужка была в ужасе сужена, а зеленые белки светились в темноте.

Селестия тяжело доковыляла до двери и навалилась на неё всем телом. Створка поддалась, и принцесса выпала в коридор. Рядом с ней недоуменно моргал молодой стражник, судорожно схватившийся за копье, когда она упала. Аликорница прошептала:

— Вызовите ко мне Шайнинг Армора, принцессу Кейденс и Твайлайт Спаркл. Скажите, чтобы предпоследняя взяла эстус из кристаллов. Приказ ясен?

— Т-так точно, ваше величество, — промямлил стражник и убежал выполнять. Селли кое-как встала и зашла обратно в комнату. Луна всё так же лежала на подушках, а за окном лил настоящий ливень с молниями. Даже тени, залегшие по углам, вызывали в принцессе панику, а тяжелая аура короля отпечатком лежала на кончике рога. Она болезненно поморщилась и выглянула на балкон, подставляя мордочку прохладному ливню.

После этого жить стало немного легче. Аликорница осторожно втянула голову в плечи и взглянула на кровать. Светящиеся белки погасли, и теперь Луна была просто без сознания. Принцесса подошла к ней, опираясь на предметы, стоящие вокруг и слегка помотала мокрой мордочкой, чтобы опавшие на щеки капли пробудили сестру.

Это помогло. Ресницы ночной принцессы чуть дрогнули, а затем глаза широко раскрылись, словно в ужасе. Она попыталась захватить воздух ртом, словно выброшенная на берег рыба, а Селли осторожно, но быстро прижала её к себе.

— Тише, Лулу, всё хорошо. Что бы ты не увидела это просто кошмар. Сомбра просто хотел напугать тебя и всё.

— Он… он забрал её, да? — спросила Луна, с робкой надеждой на отрицание. Но Селестия не привыкла врать сестре.

— Да. Он забрал её с собой.

Селестия видела, что глаза аликорницы наполнились болью и отчаянием. Но она разглядела там ещё кое-что. Неимоверное облегчение. Принцесса отвела глаза, чтобы не видеть больше этих эмоций, потому что ей самой было гораздо горше, чем сестре. Она растила маленькую Шадию, пока её мать отнекивалась и отбрыкивалась от дочери. Именно она пыталась всячески защитить единорожку и покрывала её шалости как могла. И увидев в глазах сестры облегчение, Селестия вдруг поняла, что Сомбра был прав. Она была Шади большей матерью, чем Луна. Аликорница была готова взять её под крыло и нести ответственность за то, кем вырастет единорожка.

Но Селестия промолчала. Она была зла на сестру за это облегчение, но не стала ей ничего говорить. Просто отвернулась и села возле камина.

— Сестра, — услышала она робкий голос Луны за спиной, — мы должны вернуть её. Он убьет её при первом же неповиновении.

— Он её отец, с чего ты взяла, что он будет её убивать? — раздраженно фыркнула Селли, пытаясь унять резкую боль у основания рога. — Сомбра будет для Шади твоей противоположностью, как ты не понимаешь? Из вашей пары ты — злобная мать, а он, чтобы завоевать доверие дочери, должен быть добрым папочкой. — Принцесса зажмурилась и помотала головой.

— Тия, я… Я должна найти её, — твердо проговорила Луна. — Найти и вернуть. Я только сейчас поняла, что она… она ведь единственное мое дитя, ты помнишь? Раньше меня это не заботило, я даже не думала, что… Мне так стыдно перед ней.

— Твои метания будут ему лишь на забаву, — покачала головой старшая принцесса. — Я вызвала остальных принцесс и Шайнинг Армора. Может, вместе мы что-нибудь придумаем.

— Ты права, — сокрушенно вздохнула ночная аликорница. — Я была ужасной матерью. Я кое-как смогла Её удержать…

— Кого? — навострила уши Селли. Ей не понравился тон младшей сестры, а голове вдруг раздался громкий и злобный женский смех.

— Ты знаешь, — ответила Луна, глядя в окно. — Даже после воздействия Элементов Гармонии она никак не угомонится.

— Луна, — белоснежная аликорница ринулась к сестре, — ты только держи её в узде. Не дай ей вырваться. Не вздумай.

Ночная аликорница помолчала. Селестия смотрела на неё с надеждой и просьбой, а её крылья держали сестру за плечи. Та грустно улыбнулась и ответила:

— Естественно, Тия. Нам хватит одного монстра.

Дальнейшие часы проходили медленно и мучительно. Селестия обошла весь замок и кое-как привела в себя стражников и служанок, попадавших тут и там. Никто из них не помнил, что произошло, но все как один утверждали, что они видели самый свой ужасный кошмар. Голубогривая служанка, которую Селестия застукала с одним из стражников в её, Селестии, комнате, после пробуждения долго вопила и бегала по замку, поднимая на уши всех слуг и стражников. Это облегчило принцессе работу, но Селли сделала себе заметку: разжаловать эту служанку и перевести её работать в сады.

Когда принцессы, наконец, прибыли, была глубокая безлунная ночь. Безлунная потому, что сестра кое-как опустила солнце, а на луну ей не хватило энергии. В комнате они сидели впятером, но молчали все. Селестия оглядывала пришедших и пила кристальный эстус, рецепт которого они нашли в библиотеке Кристальной Империи. Чёрные кристаллы, присосавшиеся к её рогу, под действием настойки потихоньку опадали на пол, словно увядшие лепестки с цветка.

Шайнинг Армор выглядел опустошенным и разбитым — бедняга очень сожалел о том, что не смог предотвратить появление Сомбры, хотя старался изо всех сил. Кейденс была беспокойна: то и дело она пыталась одновременно утешить мужа и Луну, но всё время сбивалась. Твайлайт напряженно думала, пытаясь хоть как-то понять, что случилось. Принцесса солнца видела, как по лицу ученицы стекает холодный пот, но никак не могла облегчить задачу. Всё, что она могла рассказать, было уже сказано, а о рецидиве Луны им знать не нужно. Лишнее беспокойство.

— Возможно, мы сможем отследить перемещения Сомбры по ауре, — предположила Твайлайт. — Но я не знаю, насколько это разумно — заклинание может дать отпор и вывести налагающего из строя.

— Как он вообще смог пробраться мимо ваших караулов, Шайнинг Армор? — негодующе спросила Луна. — Сестра приказывала вам их выставить!

— Я и выставил, — огрызнулся единорог, угнетенный этим фактом. — Я понятия не имею, каким образом он это сделал.

— Теперь это неважно, — мягко прервала их перепалку Селестия. — Сейчас главное — найти Шади и вернуть её домой.

— Принцесса, — робко осведомилась Твайлайт, — а вы уверены, что Шадия захочет возвращаться домой? Ведь если взглянуть со стороны того же Сомбры, разве он не имеет права общаться с дочерью?

— Ты что, защищаешь его? — вскинулся Шайнинг Армор, злобно смотря на сестру. — Да разве ты забыла, как он запер тебя в ловушке? А что он сделал с Кейденс, когда мы защищали Империю!

— Тише, милый, — прощебетала розовая аликорница, успокаивая супруга и поглаживая его по плечу.

— Откуда ты знаешь, — заупрямилась Твайли, — вдруг у него есть отческие чувства? А то, что он пытался вернуть свои владения вполне очевидно: для него захватчиками были мы.

— У него нет никаких чувств, — мрачно влезла в разговор Луна. — Он — само зло, и ничто, абсолютно ничто, не сможет его изменить.

Все на время замолкли, но Твайлайт почти шепотом сказала:

— Найтмер Мун тоже была злом. Но Элементы Гармонии смогли исправить её в лучшую сторону.

Селестия вздохнула. Она залпом опрокинула фляжку с эстусом и последние чёрные кристаллы опали. Принцесса встала и заговорила:

— Твои предположения справедливы, Твайлайт. Но они могут оказаться ошибочными. Мы должны вернуть Шади домой. Я постараюсь отследить его ауру, а вы должны узнать, как он прокрался со своей горы. В любом случае, не пускайте его обратно. Вам всё ясно?

Все кивнули. Селестия подошла к окну и взглянула на небо. Темные облака закрывали его, и принцесса печально вздохнула.

— Короля невозможно исправить. Мы пытались. Нужно просто смириться с этим и жить дальше.

— Ты права, сестра, — вторила ей Луна. — Я постараюсь найти дочь во сне и поговорить с ней. Если, — она тяжко вздохнула, — если она будет со мной говорить.

Глава X

Шадия

По бокам нещадно хлестал ветер, а в ноздри и рот забивался снег. Буран был такой неимоверной силы, что Шади не видела ничего дальше своего носа, и только то, что она держалась за мантию отца, позволило ей не потерять его. Несмотря на то, что единорожка его совсем не знала, она вцепилась в него всеми копытами, и даже залезла бы ему на спину, будь такая возможность. Но, похоже, отец не возражал, поскольку он не оттолкнул её.

«А принцесса наверняка бы оттолкнула, — с горечью подумала Шадия. — Не посмотрела бы, что тут ничего не видно».

До её уха донесся странный рокот и тяжелое завывание бури. Она сильнее прижалась к отцу, и тот укрыл единорожку полой своей мантии.

— Не бойся, Шадия, — чуть слышно крикнул он, хотя большую часть поглотил буран. — Осталось немного.

Для кобылки было впервые переноситься так далеко от замка. Более того, таким необычным способом! Шади словно перетекала по мостовым, соединяясь с тенями предметов, но потеряться ей не давала большая и более мощная тень. Она подхватывала маленькую и хрупкую кобылку и увлекала за собой, проносясь мимо городов и улиц с молниеносной скоростью. Единорожка видела разных пони, занимающихся своими делами, улицы разных городов, но никто не видел её. «Невидима, — с восхищением думала Шади. — Невидима и свободна!»

Грозная, но ласковая тень с зелеными глазами кружила её на свой лад, но никогда не позволяла отставать и где-то задерживаться. Шадия хотела бы посмотреть на города, через которые они проносились, но каждый раз её подхватывал мягкий, но настойчивый и упрямый порыв.

А теперь они оказались на каком-то снежном утесе, где буря не давала даже вздохнуть — настолько колючим был мороз, пробирающий до костей. Правда, всё, что было скрыто под балахоном, совершенно не мерзло, и единорожка восторженно думала, что это какая-то очень сильная магия.

Рог отца зажегся, и в монолитной стене утеса открылся большой и широкий проход. Он был темным, как зёв какого-то дикого зверя, а от камня так и веяло холодом. Единорог бесстрашно направился внутрь, и Шади, стараясь не мешкать, поспешила за ним. Холодные и темные своды коридора давили на неё со всех сторон, а резкий скрип камня, закрывающего вход, заставил её вздрогнуть. Было так темно, что Шади не видела почти ничего, и только лишь светло-красный, почти белый, шарик, застывший на кончике рога жеребца, позволял ей не споткнуться о случайную неровность.

Кобылка ещё не знала, верить отцу или нет. С одной стороны, он не знаком ей совсем. Но с другой — он исполнил её мечту, он забрал её от матери, которая ненавидела её всю жизнь! Шадия была этому бесконечно рада. А ещё её забавлял тот факт, что она почти угадала внешность своего отца. Из образа выбивались только две вещи: глаза и рог. Шади всегда думала, что у отца глаза синие или черные, а на самом деле они были красными с длинным узким зрачком. Рог же ей представлялся обыкновенным, но по её мнению красный и изогнутый шел жеребцу больше. Было в нем какое-то величие, которого кобылка никогда не видела в матери, и к этому величию она прониклась уважением.

Они вышли из узкого коридора, и Шадию обдало жаром. Под огромными кристальными сводами, ярко-черными и зеркальными, расположилось горячее озеро, от которого шел пар. Верхние кристаллы запотевали, и с них капала вода, а продрогшая кобылка вмиг согрелась. Сбоку от озера расходились коридоры, ведущие куда-то вглубь пещеры, интересные механизмы, паутинками роящиеся под потолком и стенам, уходили в большую дыру над самим озером. С краев этой дыры свисали огромные красные кристаллы, которые распространяли тихий и мутный свет. Где-то на стенах торчали такие же светильники, только других цветов: светло-фиолетового, бирюзового, нежно зеленого, розоватого.

— Ух ты, — тихо протянула единорожка. Отец усмехнулся и спросил:

— Нравится? Теперь это твой дом.

Шадия не знала, что ответить. Ей хотелось прыгать от счастья, носиться вокруг озера, вопить от восторга, но что-то словно бы сдерживало её. Некая холодная плёнка отчужденности заставила её робко кивнуть и прошептать: «Тут очень красиво».

Отец чуть заметно кивнул головой. Единорожка хотела снова начать рассматривать пещеру и озеро, но глаза снова её подвели и заслезились, а ноги заломило аж до стонов. Шадия попыталась вытереть нежеланные слезы, но оступилась и чуть не упала. Единорог придержал её за копыто и заботливо отметил:

— Тебе, кажется, нехорошо. Позволь я отнесу тебя в комнату.

Кобылка не успела ничего ответить, как он подхватил её, словно пушинку, и осторожно опустил на спину. Шади чувствовала себя плохо: из носа потекло, а лоб горел огнем. Отступивший озноб снова взялся за неё, и кобылка осторожно вцепилась в шерсть отца, кладя голову ему на плечи. От плавного перемещения, укачивающего, как качели, её клонило в сон, но единорожка старалась отгонять его как можно дольше. Отключаться ей вовсе не хотелось.

В одной только походке отца было больше нежности, чем во всех поступках матери за пятнадцать лет. Шадия чувствовала себя комфортно и безопасно, хоть у неё и раскалывалась голова. Она вспомнила, что подобное испытывала только один раз, когда тётя пришла в её комнату, и очень пожалела о том, что ей пришлось немножко пострадать, чтобы отец пришел за ней. Но вскоре она об этом забыла — главное, что она теперь с тем, кто будет её любить. В этом Шади была уверена.

Единорог спустился к горячему озеру, и Шадия снова ощутила мокрый пар на щеках. Он был не похож на пар из прачечной: тот был мыльным и сухим, с горьким привкусом, а этот был густым и горячим, отдающим запахами мокрого камня и, почему-то, мха. Она проплыла мимо зеркальной воды, иногда пузырящейся от внутреннего жара, и попала в один из коридоров. В них было не очень светло, но Шади понравилось. Едва различимые фонарики из ярких красных кристаллов лили свой осторожный свет, превращая окружающее пространство в настоящую сказку, а затуманенный разум ещё больше способствовал этому. Отец что-то тихо ей говорил, наверное, успокаивая, но Шадия не могла ничего понять. В конце концов, единорог чуть встряхнул её и спросил:

— Как себя чувствуешь? Спать хочется?

Единорожка слабо кивнула, опуская голову на плечо родителя.

— Ничего, — тихо мурлыкнул тот, словно кот, убаюкивающий своих котят. — Сон здорово лечит. Особенно нас с тобой.

Эту мысль Шади не поняла, но кивнула. Она вдруг осознала, что находится в совершенно другой комнате, более светлой, чем коридоры, и обставленной гораздо лучше. Куполообразный потолок был забит полками с тысячей самых разных книг, а стены представляли собой неимоверные узоры из осколков различных кристаллов. Справа от неё возвышался большущий шкафище, а слева — изящный письменный стол с тонкими ножками, и тоже из кристаллов. У противоположной стены стояла огромная кровать, на которой поместилось бы десять Шадий, и ещё место бы осталось. Кобылка вдруг почувствовала себя совсем маленькой, когда отец осторожно уложил её на постель. Аура его рога приятно щекотала кожу, а в полубреду Шади отметила, что она тоже красная, как у неё.

Кровать оказалась жестче, чем пробитый соломенный тюфяк, на котором она спала в замке, но устроившись немного поудобнее, кобылка поняла, насколько она удобнее. Все её косточки с неимоверным облегчением растянулись по кровати, и единорожке показалось, что она проходила весь день. Простынь ласкала её кожу и хрустела. «Свежевыстиранная» — подумала Шади, чуть поглаживая вкусно пахнущую лавандой ткань.

— Ты у меня совсем разболелась, — ласково покачал головой отец и левитировал ей какую-то большую ложку. — Пей, поможет справиться с температурой.

Шадия сначала недоверчиво посмотрела на отца, но тот глядел на неё без презрения и ненависти, как мать, а с какой-то тихой заботой и нежностью. Или ей показалось? Но этот взгляд просто растопил кобылку, и она приняла лекарство.

Сразу после этого у неё закружилась голова, а мир начал расплываться. Лоб, а особенно рог, показались ей непомерно тяжелыми, и Шади откинулась на подушку. Засыпая, она почувствовала, как поверх её плеч легло одеяло, а отец вкрадчиво проговорил:

— Засыпай, дорогая. Когда ты проснешься, никто тебя не найдет.

Глава XI

Луна

Чужие сны мелькали красочной и смазанной пленкой. Один заменял другой, за ним следовал третий, но Луна проносилась мимо них, не циклясь на содержании, ища только один, самый заветный. И только если уж кошмар, посетивший пони, был настолько серьезен, то принцесса заставляла его обладателя проснуться. Она не могла задерживаться слишком долго в каждом сне, из раза в раз ныряя в книжные полки, яблоки на ветках, пакетики с сахарной пудрой и швейные принадлежности, оказывавшимися порталами в соседний сон. Она летела изо всех сил, а частое применение магии вымотало аликорницу, но она упорно продолжала летать и искать нужный ей сон.

Времени было не очень много, потому что Шадия могла вовсе не спать, или проснуться до того, как Луна её найдет. Ориентируясь лишь на собственную интуицию и особый отпечаток, который есть у каждого пони, она рыскала среди калейдоскопов приятных сновидений, изредка встречая кошмары. Принцесса была максимально сосредоточена, и если бы кто-нибудь её увидел сейчас, он вовсе бы не подумал, что чрево кобылы разрывается от оглушительной боли, а душа терзается муками совести.

Ей было страшно и омерзительно думать о том, что Сомбра мог сделать с Шади. Он не будет слушать мольб и просьб, не будет воспринимать угроз и криков. Единорог продолжит медленно сводить тебя с ума, лишая способности мыслить и погружая тебя в кошмар наяву. Только лишь вспомнив об одном только его взгляде на её тело, Луна покрывалась мурашками, а её шерсть вставала дыбом. Что он может сделать с юной кобылкой? На миг Луна поставила на свое место Шади, и из её уст вырвался стон. Можно ли думать, что Сомбра не пойдет на такую низость?

Тревожные мысли продолжили терзать мать, а уставшие крылья начали отказывать. Постепенно снижаясь, аликорница вступила на влажную поляну и вдохнула запах, остающийся после дождя. Она крепко зажмурилась и попыталась выровнять дыхание, но сердце не желало успокоиться. Где-то вдалеке шумела речка, а лес качал над её головой своими хвойными ветками.

По рогу заструилось приятное тепло, а боль в животе начала ослабляться. Луна вскинула голову. «Неужели нашла?» — с надеждой и страхом подумала она. Принцесса совсем не знала, что будет говорить дочери, когда найдет её, но сейчас это встало на второй план.

— Шади! — воскликнула аликорница и рухнула в портал, на этот раз бывший пеньком.

Сон дочери показался ей приятным — вокруг стояло множество ярких предметов, а посередине всего горячее озеро, отдающее паром. Шадия сидела рядом с его берегом и увлеченно о чем-то разговаривала с темно-серым единорогом, выглядевшим гораздо моложе, чем Сомбра. Луна уже метнулась к ней, но жестко наткнулась на большой стеклянный купол. Аликорницу отшвырнуло в сторону, а из носа потекла густая вишневая кровь.

«Что это значит? — пораженно подумала принцесса. — Она… окружена Отражающим куполом? Не может быть! Где он добыл такое редкое заклинание?!»

Отражающий купол был действительно редкостью, которую не каждый мог себе позволить. Заклинание не позволяло Хранителю Снов без разрешения ходить во сны пони, применившего чары. Раньше его использовали довольно часто, особенно те, кто желал что-то скрыть в подсознании от принцессы. Но со временем, когда Луна пропала на тысячу лет, заклинание утратило свой смысл, и о нем забыли. Но ощущение этого «стеклянного» купола, аликорница помнила до сих пор.

— Нет! — закричала она изо всей силы. — Нет! Нет! НЕТ!

Но никто её не слышал. Шадия так же что-то говорила, а единорог слушал и изредка кивал. Луна молотила копытами по куполу, пытаясь сломать заклинание, атаковала его магией, но всё было тщетно. Заклинание не пропускало её, а Шадия была под ним, так близко, что кажется копытом достанешь…

Луна приложилась к стеклу всем телом и закричала

— Шади! Шадия! Ты меня слышишь? ШАДИЯ!

Кобылка вроде замотала головой, прислушиваясь, но тут, как назло, черногривый единорог что-то спросил у неё, и единорожка тут же забыла о голосе. Луну это разозлило.

— ШАДИЯ! — крикнула она и ударила копытом по куполу. Конечность сковало болью, а принцесса застонала и прокусила губу. Металлический привкус во рту ли, злость или неимоверный страх, но что-то шевельнулось внутри неё, расправляя огромные черные крылья…

— LATROCINIUM*! — пронесся над куполом громовой голос, заставляя его задрожать и зазвенеть как хрупкое стекло во время грозы. Завеса постояла, а затем рухнула, осыпаясь мелкими осколками заклинания. Шадия испуганно задергала головой, а когда взгляд наткнулся на Луну, её глаза сузились до размера спичечной головки.

— Прочь с глаз моих, — властно и громко произнесла аликорница, почерневшая и увеличившаяся в размерах, и единорог поспешно подобрался и исчез. Дочь лежала возле озера, сжавшись в комок и шепча что-то неразборчивое. Луна стремительно направилась к ней, но кобылка взвизгнула и нырнула в воду, вереща: «Не подходи, чудовище!»

— Что? — Луна не могла понять, почему дочь на неё так странно реагирует. Она была готова встретить презрение, обвинение, ненависть, но не страх. Дикий животный страх и ужас, которые она видела в глазах Шади.

— Не подходи ко мне, — чуть не плача прошептала кобылка. — Ты просто кошмар, ты не настоящая, мне всё это снится…

Аликорница тревожно взглянула на дочь, но тут её взгляд опустился чуть ниже. На водное отражение.

Почерневшая шерсть и вытянувшиеся ноги выглядели по хищному грациозно. Эфемерная грива, не имеющая конца и края, развевалась над водой и берегом подобно флагу. А вот свирепый взгляд бирюзовых глаз с узким зрачком и клыкастый оскал совершенно не соответствовали её эмоциям. Луна помотала головой и прошептала: «Нет. Это неправда.»
«Правда, милая, — ответило её отражение. — Ещё какая правда. Ты больший монстр, чем её отец. Именно ты, а не он опасен для неё. Ты одна.»

— Нет, — всхлипнула Луна, а её черная шерсть начала опадать кусками, как засохшая грязь, — я не такая, я больше не Найтмэр, пожалуйста… Шади…

«Ты — тиран, возомнившая себя богиней, — проговорило отражение. — Ты чуть не убила собственную сестру, чтобы утолить свою жажду власти. Ты!»

— Я простила себя за это! — воскликнула аликорница и топнула копытом. — И Тия меня простила!
«Ложь, — прозвучал второй, шепчущий голос. — Ты создала меня и чуть не выпустила кошмары в реальный мир…»

— Тантабас, — ошарашенно пробормотала принцесса. — Я же уничтожила тебя! Ты нереален!

«Я всегда буду с тобой, — шепнул густой и грубый голос, лаская шею кобылы поцелуями. — Всегда рядом, в самых темных уголках твоего подсознания…»

— НЕТ! — вскрикнула аликорница и упала на жесткий камень. — Перестань! Хватит! Хватит попирать меня прошлым! Я исправила свои ошибки! Шади! Пожалуйста! — Луна всхлипнула и закрыла лицо копытами. Слёзы лились потоком, но кобыле было всё равно. Она снова сломалась, получив удар в самое больное место. Горечь, стыд, вина — всё смешалось в одну сумбурную кашу и не желало отпускать.

Робкое поглаживание по голове вернуло Луну в реальность. Она, всё ещё всхлипывая, подняла глаза и увидела Шадию, которая стояла над ней, как-то снисходительно улыбаясь. Аликорница потянулась к ней, шепча слова любви, ласки, говоря, как она её любит, как сожалеет о том, что так с ней поступила. Она прижалась к дочери, обняв её копытами и крыльями, и продолжала плакать и шептать, плакать и шептать.

Но вскоре Шади чуть отстранилась, а потом взяла подбородок матери одним копытом. Дочь посмотрела ей в глаза с каким-то снисходительным сочувствием, а затем черты её лица приняли более прямоугольную форму, глаза изменили разрез и цвет, а рог увеличился и изогнулся дугой.

Луна вскрикнула, а единорог произнес:

— Вот ты и попалась, любимая.

Глава XII

Сомбра

Створки ловушки захлопнулись, и теперь ночная принцесса была под его контролем. Сомбра мог заставить её корчиться в муках, страдать от отчаяния или совершить самосуд. Но он проделал все эти сложные манипуляции не за этим.

Наивные принцессы. Они выглядели для него как ощипанные курицы, кудахтавшие без повода. Целых пятнадцать лет он осваивал тонкую науку хождения по снам и искал дочь. Ему мешали две вещи: природная магия единорожки и что-то ещё, странное, то, что он никак не мог понять. Но затем, когда он смог пробиться через пелену защиты, Сомбра всё ещё не мог наладить связь с Шадией. Оставалось только наблюдать за ней издалека, через облик безликой тени.

К дочери он питал очень странные чувства. Он знал, что ему нужно быть ласковым, и эта маска сидела на нём безупречно, но каждый раз, когда единорожка хваталась за его копыто, чтобы не упасть, у него ёкало сердце. Жеребец глянул на спящую кобылку — та развалилась на кровати, выбросив ноги в одну сторону, и тихонько сопела, изредка вздыхая во сне.

Король заметил, что грудь наполняет тепло, и одернул себя. Как бы то ни было, у него есть более важные дела, чтобы сидеть и бездельничать. Ему нужно было наладить Зрение и поучить ночную принцессу манерам. Жеребец ухмыльнулся. Никто не любит, когда в его сон врываются не званные гости.

Сомбра вышел из комнаты, отведенную дочери, и, пройдя коридор, снова вышел к Оку. Озеро выпускало из зеркальной глади большие пузыри, а шестеренки механизма исправно вращались, смазанные маслом. Благодаря горячей воде, струящейся внутри стен его пещеры, в комнатах и коридорах было тепло, не то, что снаружи, где ревели бураны и снежные метели.

Единорог приблизился к Оку и вошел в воду по грудь. Поверхность разошлась волнами, заставляя отражение колебаться, а затем изменять форму. Оплетая энергию привычной формой заклинания, жеребец накрыл водное пространство огромной красной сеткой, состоящей из мелких-мелких клеточек, а его глаза вновь приобрели фиолетовые тени. Запрещенная магия Разума ступени магистра была доступна ему полностью, и владел ею только он. Селестия пыталась что-то изучать, но жестокость испугала её, а последствия, которые обещали книги, обратили её в бегство.

Для короля эти дурацкие пописульки ничего не значили. Он был слишком увлечен и подвластен жажде знаний, чтобы читать предупреждения. Прирожденная амбициозность внушала ему желание получить власть, а магия позволяла ему сделать это. И Сомбра быстро вознесся на вершины, поражая всех. Он добрался до места десницы, а вот потом…

Единорог сосредоточился на погружении и задержал дыхание. Стоящие по бокам волны сомкнулись, и жеребец очутился под водой. Картинки вокруг замелькали со скоростью ледяных стрел, а далекий голос Селестии звучал всё громче и настойчивее.

— Луна! Луна, ты в порядке? Луна!

Сомбра ухмыльнулся, но виду не подал. Лишь голосом Луны проговорил:

— А? Да, я в порядке. Что-то случилось?

— Ты кричала во сне, — медленно ответила Селестия. Единорог заметил, что её рог снова чист, но сейчас он должен был держать все эмоции в узде, чтобы не выдать себя. Он видел глазами Луны, а его лицо было её лицом. Это была одна из сложнейших операций с разумом, зато он мог с точностью узнать весь план принцесс. — Ты нашла её?

— Да, — ответил Сомбра, кивая. — Но я не смогла до неё достучаться: он оградил её сны.

— Очень похоже на него, — заметила Селестия. — Но ты хотя бы можешь сказать, где она была? Шайнинг Армор послал свои отряды просматривать границы с Империей. Я не…

«Хитрые кобылы, — усмехнулся Сомбра. — Какая предусмотрительность. Что ж, поводим их за нос…»

— Он точно не на севере, — сказал единорог, а принцесса повторила его слова. — Я видела какие-то тропические растения, которые оплетали высокие и толстые деревья. Наверняка наш северный лорд решил сменить укрытие, после того, как ты вызволила меня.

— Северный лорд? — невесело удивилась принцесса. — Да, Лулу, умеешь ты придумывать прозвища…

«Дьявол!» — ругнулся единорог, но виду не подал.

— Значит, в тропиках, — тем временем задумчиво продолжала аликорница. — Я пошлю туда разведгруппу. Пусть просмотрят все уголки. Ты точно уверена, что Сомбра так резко сменил место укрытия?

— Да, сестра, — ответил Сомбра, мысленно веселясь. — Я уверена.

— Ладно, — Селестия приблизилась к его лицу, что слегка шокировало жеребца, но затем он моментально вспомнил, что она видит лишь лицо сестры. — Отдыхай. Тебе понадобится отдых.

Сомбра отозвал свои тени, и картинка Ока погасла. Он вынырнул из воды абсолютно сухой, но его голова чуть звенела от тяжести заклинания. Принцессу он усыпил, и теперь она будет послушно спать до утра, а когда проснется, то управлять ею будет одна из теней. Она принесет на своем хвосте всю нужную ему информацию, а Луна даже не поймет, что ей кто-то управляет. Для неё это будет естественно, будто она говорит это сама. Она и будет говорить и делать всё сама, но под его чутким руководством.

Жеребец вышел из озера и направился в свои покои. Коридор, заполненный светящимися кристаллами, привел его к небольшой витой лестнице, вырезанной из камня и кристалла. Вспомнив, как он корпел над своим убежищем, единорог улыбнулся. Тогда он лишь планировал и ждал, тренируя свое мастерство и оттачивая навыки. Сооружал все эти механизмы, позволяющие ему управлять своим домом как чужим разумом. Особенно он гордился шептунами — специальными устройствами, позволявшими ему слышать всё, что происходит в пещере.

Комната единорога не отличалась роскошью — он привык за долгие годы изгнания спать на голом камне, но всё же не смог отказать себе в огромном письменном столе, вмещающем всё, что было ему нужно: свитки с заклинаниями, особо важные книги, письменные принадлежности и ещё одну вещь.

Сомбра подошел к столу и открыл ящик. В нем лежала небольшая деревянная подставка, накрытая стеклом. А под стеклом находилась прядь голубых волос, неровно обрезанных с краю.

Единорог осторожно вынул подставку и снял стекло. Даже спустя столько лет, волосы сохранили пьянящий запах хозяйки. Он отрезал их просто так, чтобы поиздеваться над обезумевшей от боли кобылой, но затем оставил их себе на память. Более того, волосам нашлось отличное применение.

Зная, что аликорница ждет от него жеребёнка, Сомбра позаботился, чтобы она не отвлекалась ни на кого другого. Его дитя должно было быть единственным, а посему любимым, поэтому часть волос, окропленных его кровью, маг бросил в огонь, посылая заклинание. Больше принцесса детей иметь не могла.

Но что-то пошло не так, и, признаться, Сомбре это было на копыто. Из-за ненависти к матери, Шадия охотно пошла с ним, а постоянные боли аликорницы стали просто приятным бонусом.

Но сейчас он не собирался снова причинять принцессе боль. С грустью положив прядку обратно, он переместился на кровать и улегся на живот. Голова всё так же болела, а по рогу пробегали неприятные холодные мурашки. Сомбра устал: столько магических манипуляций за один день было слишком даже для него.

— Папа! — раздался испуганный голосок из шептуна номер три. Жеребец тяжело вздохнул — ему нужно вернуться в комнату дочери, иначе она может что-то заподозрить. Единорог тяжко поднялся и шагнул в сторону лифта, который самостоятельно проложил для экстренных случаев. Снова выйдя к Оку, он пересек пещеру и нырнул в коридор. Заходя в комнату, он увидел кобылку — она сидела на кровати испуганная и очень обрадовалась, когда жеребец вошел.

— Что-то случилось, Шадия? — надевая маску ласки, проговорил он. Единорожка кивнула.

— Мне… мне кошмар приснился и я… Я немного испугалась, — кобылка потупила взгляд, испытывая стыд. Сомбра пропустил это мимо ушей и ответил:

— Не бойся, это всего лишь кошмар. К тому же, здесь тебе ничего не угрожает, — он уже собрался уходить, как робкая просьба Шадии застала его врасплох.

— Останься со мной, пожалуйста.

Ему повезло, что кобылка не видела его лица: обычно запертые эмоции пробежали бесформенной кучей, выказывая приятное недоумение и удивление. Сомбра развернулся, эффектно подняв одну бровь. Шадия умоляюще смотрела на него, её глаза снова слезились, а копытца дрожали. Она выглядела такой маленькой, такой беззащитной… что впервые в жизни король Сомбра не смог кому-то отказать.

— Хорошо.

Ощущая, как нежно и осторожно дочь кладет голову на его шею, жеребец почувствовал необъяснимое тепло в груди. Его маленькая копия вскоре засопела, а сам единорог приказал себе: «Это последний раз, Сомбра. Первый и последний».

Глава XIII

Селестия

В кои-то веки дождь прекратился. За окном сияло робкое солнце, посылая свои лучи вдаль, но на душе верховной принцессы было неспокойно. С момента похищения прошло больше месяца, а по словам Луны, Сомбра оградил Шадию от проникновения во сны, и она не смогла поговорить с матерью. Это было предсказуемо, но Селли до последнего надеялась, что её сестра и племянница смогут помириться. Аликорница искренне желала добра им обеим, но не могла ничем помочь.

Зато она убедилась, что Сомбра умеет удивлять. Увидев во сне тропические растения, Луна предположила, что он сменил укрытие. Даже прозвище ему дала: «Северный лорд». Это позволило принцессе немного облегчить угрызения Шайнинг Армора: его караулы были не виноваты.

Но какой-то странный червячок сомнения засел в её душе. Она не могла объяснить, что не так, но смутное ощущение фальши не оставляло её. Пытаясь отвлечься, Селестия пыталась понять, где засел Сомбра.

— Ваше высочество, — просунул голову в комнату стражник, — к вам принцесса Твайлайт Спаркл.

— Пусть заходит, — Селли склонилась над картой, расстеленной на столе. Большими черными крестиками были помечены те места, где уже побывала разведгруппа. Твайлайт с друзьями вызвалась проверять Вечнодикий лес, но принцесса сомневалась, что они что-нибудь там найдут. Всё же Сомбра был не настолько наглым, чтобы прятаться под носом принцессы Дружбы в провинциальном городке.

— Принцесса Селестия, — Твайлайт зашла в комнату и осторожно приблизилась к наставнице, — как вы и предполагали, в Вечнодиком лесу их нет. Я нашла там несколько поселений алмазных псов, парочку чейнджлингов, стаю древесных волков, но Сомбры там нет и не было.

— Ты молодец, Твайлайт, — Селли кивнула и задумчиво перечеркнула Вечнодикий лес на карте.

— Как думаешь, где он может прятаться?

Твайлайт умолкла. Принцесса видела, как она силиться собраться с мыслями, и, в конце концов, лавандовая аликорница проговорила:

— На севере. Я не верю в то, что Сомбра так внезапно переменил место дислокации. Он наверняка…

— Сестра, я что-то пропустила?

Селестия и Твайлайт оглянулись. На пороге комнаты стояла Луна, вопросительно изгибая бровь. Это показалось принцессе странным: раньше сестра не выглядела столь величественно в бытовых ситуациях.

— Твайлайт проверила Вечнодикий лес, — Селли кивнула на карту. — Ты всё ещё уверена, что он обосновался где-то на юге?

— Да, — изящно и непринужденно кивнула ночная аликорница. — Во снах часто отражаются увиденные в живую места и события, тем более столь яркие, как смена места.

— Но… — Твайлайт попыталась возразить. — Что если это всего лишь иллюзия? Возможно, он перенес её в свое убежище, поставленное как тропики, чтобы вы во сне не могли понять где он?

— С чего ты взяла? — нахмурилась Луна, а Селестия заметила, как в её глазах промелькнула жесткость. — Ты подвергаешь мои слова сомнению?

— Я подвергаю их логике, — заупрямилась Твайлайт. — Мне кажется странным то, что Сомбра так резко сменил место жительства. Он знает северные границы лучше, чем кто-либо другой, зачем ему пересекать всю Эквестрию, чтобы прятаться? Да и как он смог это сделать, если на его пути Кристальная Империя — место, где его все знают?

Луна слегка оторопела, но тут же ответила на выпад:

— Сомбра коварен и хитер. Возможно, он привлек на свою сторону Кризалис, и та помогла ему незаметно пересечь границы Империи. В конце концов, чейнджлинги умеют неплохо отводить глаза.

— Кризалис находится на Травяных Болотах, на юго-востоке Эквестрии, — возразила Селестия.

— Ему в любом случае надо было сначала пересечь Эквестрию и добраться до болот.

— Наверняка он там и засел! — воскликнула Луна. — Это ближе, чем север, и соответствует моим видениям.

— Но как он выбрался из пещеры на севере, пересек Эквестрию и обосновался на юге, учитывая, что Кризалис, имея такого полезного союзника, до сих пор кукует у себя на Болотах? — упрямо спросила Селестия, чувствуя подвох. Луна сохраняла внешнее спокойствие, но душой аликорница чувствовала, что оно фальшивое.

— Возможно, он до сих пор скрывается от королевы, что было бы разумно для него.

— Принцесса Селестия, — шепнула Твайлайт, — вы чувствуете это? Какой-то привкус чужой ауры…

— Да, — шепнула в ответ принцесса, уловив отголосок магической ауры. У сестры она была какой-то тройной: одна её, одна Найтмэр Мун и ещё какая-то, тенью нависающая над ними обеими…

— В любом случае, у вас будут проблемы посерьезнее Сомбры, — злобно ухмыльнулась Луна, и белая аликорница заметила зеленый огонь на дне её глаз. — Встречай свой самый жуткий кошмар, Селестия.

Фигуру сестры окутала огненная дымка, а завертевшиеся вокруг тени стали её кожей и плотью. В комнате поднялся ветер, стулья и книги закружились в вихре, а принцесса закрыла крылом Твайлайт, стоявшую рядом. Огненный комок поднялся вверх, а по комнате разнесся жуткий и злобный смех.

Солнце за окном померкло, а в помещении стало так темно, что хоть глаз выколи. Единственным источником света был огненный шар, распавшийся на мириады осколков, а возникшая на его месте черная кобыла расправила огромные крылья.

— Найтмэр Мун! — вскрикнула Твайлайт. — Принцесса Луна, остановитесь!

— О, дорогая Твайлайт, — Найтмэр приземлилась на пол и подошла к ним, — ты просто не представляешь, как я счастлив снова видеть тебя.

— Счастлив? — ошеломленно прошептала Селестия, а лицо сестры начало меняться. Её глаза сменялись как быстрые кадры: драконий зрачок расширялся, а бирюзовые белки белели и снова зеленели.

— ПРОЧЬ! — не своим голосом прокричала Луна. — УБИРАЙСЯ!

Раздался громкий полу рык, полу стон, очень похожий на мужской голос, и Найтмэр осела на пол. Селестия кинулась к сестре и осторожно подняла её голову. Та была в сознании, её грудь бурно вздымалась и опадала. Но почти тут же в нагрудник солнечной принцессы ударил бирюзовый луч, а кожу обожгло холодом.

— Селестия! — воскликнула Твайлайт, зажигая рог. — Держитесь!

— Пошел прочь! — Найтмэр вопила и мотала головой. — Не смей трогать мою сестру, мерзавец!

Твайлайт заклинанием связала копыта кобылицы и пригвоздила её к стене. Селли встала, пошатываясь, и слабо проговорила:

— Ты проиграл, Сомбра.

— Тия! — всхлипнула Найтмэр, приобретая глаза ночной принцессы. — Тия, прости меня…

— Принцесса Селестия, — Твайлайт озабоченно взглянула на аликорницу, — что мы будем делать?

— Он всё наврал! — отчаянно завертелась черная аликорница. — Она с ним, на севере! В какой-то пещере!

Твайлайт на мгновение засияла, но тут же спросила, ослабляя хватку:

— Что он с вами сделал?

Луна помотала головой и прошептала:

— Я сломалась. Я разозлилась и упустила контроль… Тия… прости…

Аликорница подошла к сестре и ласково проговорила:

— Всё в порядке, Лулу. Мы найдем Шади, не бойся.

— Я скажу брату, — вызвалась Твайлайт. Мы снарядим отряд и обыщем горы.

— Я займусь этим сама, Твайлайт, — Селестия выпрямилась. — Я хочу посмотреть ему в глаза, прежде, чем он сможет ещё раз навредить сестре.

Глава XIV

Шадия

Болезнь потихоньку отступала, выпуская единорожку из своих цепких лап. Спустя неделю она смогла самостоятельно встать, а ещё через два дня стала изучать пещеру.

Отец был совершенно не похож на того, кого мать называла «бессердечным». Напротив: он ухаживал за Шадией, кормил её буквально с ложки, а также успокаивал после кошмаров. Шади очень боялась, что единорог пренебрежительно отнесется к её просьбе, вырвавшейся случайно, но была бесконечно рада, когда отец согласился. Ей никогда не было так тепло и спокойно, а ощущение того, что рядом с тобой лежит живое и теплое существо, которое заботится о тебе, было неимоверно приятным.

В комнате она нашла всё, что душа могла пожелать. Здесь были и книги, и фигурки из кристаллов, похожие на пони разных видов, и одежда, которая пришлась Шадии впору. Ни о каких розовых и других «девчачьих» цветах не было и речи: только чёрные, красные, и темно-пурпурные цвета. Особенно ей понравилось чёрное платье, расшитое такими же чёрными и блестящими камнями. В нем она казалась себе ещё более величественной, чем Флёрри Харт со своими расправленными крыльями.

Пока она лежала лежкой, сбитая температурой, отец рассказывал ей разные истории. Шади старалась внимательно слушать их, но иногда засыпала под ласковый голос жеребца. Он, вроде бы, не обижался, если приходилось прерывать рассказ, но кобылке всё равно было немного неловко.

Лекарство, которое ей давал единорог, помогало — с каждым днем к единорожке возвращалась ясность ума, а кости крепли. Когда она совсем избавилась от температуры, отец показал ей ванную комнату, объяснил, как ей пользоваться, а сам деликатно ушел.

Ванна тоже пришлась кобылке по вкусу: не ванна, а настоящий бассейн! Здесь стояли различные флакончики с маслами, душистым мылом и пеной, а сама комната представляла из себя нишу, отделанную мрамором и заполняющуюся горячей водой при нажатии рычага. По объяснению отца, вода собиралась сверху за специальным затвором, а при нажатии на рычаг, этот затвор открывался и сверху выливалась вода, наполняя всю ванну целиком.

Шадии такая конструкция очень понравилась. В замке её часто посылали за водой для ванн, и ощущение режущих ремней на боках ей было ох как знакомо. Она высказала эту мысль отцу, на что тот фыркнул.

— Дети не должны быть личными слугами. Особенно ты, Шадия.

— Мама всегда говорила, что я не принцесса, — грустно пробормотала Шади. — Хотя дочь принцессы тоже должна быть принцессой, разве нет?

— Ох, Шадия, — отец улыбнулся и потрепал её по голове. — Какая разница, какой титул носит твоя мать, если ты дочь короля? Конечно, — он склонил голову набок, — если это тебе так важно, ты можешь быть маленькой королевой.

У единорожки загорелись глаза. Её отец — король? Но почему тогда её мать скрывала это?

— Да нет, — Шади смутилась. — Мне как-то всё равно. Главное, что я теперь здесь, — единорожка улыбнулась, а отец величественно кивнул.

Но на этом её открытия не закончились. Оказалось, что помимо всего прочего, единорог был ещё и чудесным кулинаром. На столе подавалось всё, что Шади любила: пудинги, апельсиновые маффины, отбивные яблочки, даже тыквенный сок. Это её приятно удивило, и каждый раз она рассыпалась в горячих благодарностях. Отец пожимал плечами, но Шадия видела, что ему приятно слышать её слова.

В общем, жилось Шади комфортно и легко. Отец уделял ей почти всё свое внимание, иногда уходя ненадолго из пещеры. Единорожка думала, что он уходит за продуктами или ещё какими-нибудь нужными вещами, но он всегда возвращался налегке. Она преданно ждала его, но не теряла времени зря, исследуя комнаты и коридоры жилища. Так она нашла кухню, где хранилось куча всякой снеди, а также комнату с красивыми колбочками. Большинство из них были ярких цветов, а некоторые ещё и шипели, но кобылка подумала, что лучше их не трогать. Вдруг отец будет недоволен?

Однажды она спросила у единорога, как он встретился с её мамой. Но жеребец ловко перевел беседу в другое русло и Шади осталась без ответа. В конце концов, она решилась задать этот вопрос во второй раз.

— Папа, а как ты всё-таки встретился с принцессой Луной?

— Шадия, — в отличии от тети и матери, отец никогда не сокращал её имя. Единорожке это нравилось — ей казалось, что так она более взрослая, — я не хочу об этом говорить. Если ты не против.

— А если против? — игриво подобралась кобылка. — Нет, ну правда, как?

— Шадия, я не хочу об этом говорить! — резко прикрикнул единорог. Шади прижала уши к голове, а сама съежилась в комочек. Это был первый раз, когда отец повысил на неё голос.

Заметив это, жеребец уже тише и более ласково добавил:

— Это очень длинная и ужасная история, дорогая. Я расскажу тебе её позже, когда ты чуточку повзрослеешь.

— Оу, — тихо-тихо пробормотала единорожка, — ладно. Я, тогда, пойду.

Отец что-то проговорил, но единорожка не расслышала. Она не понимала, почему невинный вопрос вызвал такую бурную реакцию. Ей просто хотелось, чтобы отец опроверг то ужасное обвинение, которое ему выставила мать. Ну разве такой добрый и заботливый пони мог насильно заставить его любить? «Но за что она тогда его так ненавидит? — думала Шади. — Ведь он не сделал ничего дурного?»

После этого она некоторое время молчала. Жеребец заходил в комнату и интересовался, как её самочувствие, но кобылка делала вид, что спала. Несколько раз ей удавалось его провести, но с каждым разом это было всё сложнее и сложнее.

Она бродила по пещере и думала о том, что же могло вызвать у отца такие резкие перемены. Ей на секунду показалось, что в его глазах уловилась нотка гнева и ненависти, которую она часто видела в глазах матери. Это их сходство оставило неизгладимое впечатление.

— Шадия, — окликнул её отец, — подойди.

Единорожка осторожно подобралось и медленно, словно дикая кошечка, прошла к единорогу, стоящему у озера. Разноцветные кристаллы оставляли мутный свет, а сама кобылка видела лишь смазанный силуэт отца и его отражение в воде.

Он положил ей копыто на плечо, и Шади внезапно уткнулась носом в теплый мех.

— Ты меня избегаешь, — напрямую заявил низкий голос отца. — Что случилось?

Кобылка не знала, что ей ответить. Она была в замешательстве: на миг ей показалось, что в голосе отца звучит что-то жесткое, скрытое под маской фальшивого беспокойства. Но это чувство тут же рассеялось.

— Помнишь, ты просила рассказать тебе о том, как я встретил твою маму? — отец головой кивнул, мол, давай пройдемся, и единорожка пошла за ним.

— Да, — как-то тихо и забито отозвалась Шадия.

— Что с тобой? — жеребец ласково схватил её за подбородок и взглянул в глаза. — Куда подевалось всё твое озорство и игривость? Ты часом не заболела?

— Нет, — буркнула кобылка, вырываясь из захвата и смотря под ноги, — просто мне грустно.

— Почему? — спросил единорог, и Шади уловила еле заметные нотки удивления в его голосе. Цокот копыт по камню разносился по всей пещере, и Шадия поморщилась.

— Да просто день не задался.

— Я подумал, что ты захочешь всё-таки узнать о том, что спрашивала, — единорог не смотрел на неё, а его голос был жестче, чем обычно. — Я не хотел об этом говорить, но… В конце концов, ты должна знать правду, какой бы горькой она не была.

— Я слушаю, — безучастно кивнула кобылка.

— Раньше, когда Эквестрии ещё фактически не было, я жил в Кристальной Империи. Это было чудесное место, в котором всё было из кристаллов — дома, улицы, мебель. Даже пони были кристальными…

— И ты тоже? — с усмешкой спросила Шади, пытаясь представить себе отца, выглядящего как кристальный страж. Вышло глупо и некрасиво: отцу вовсе не шел шлем, ставящий гриву ирокезом. Закинутая назад челка и длинные, почти до плеч, волосы, свободно падающие на шею, ей нравились гораздо больше.

— Да, — неохотно признал он. — Но суть не в этом. Я был достаточно талантливым единорогом и быстро постигал искусство магии. Благодаря своему упорству и тяге к знаниям я смог занять высокие посты возле императрицы, правящей кристальными пони в то время.

Я был её правым копытом, на меня она полагалась больше всех её советников. Но её поразила страшная беда.

— Какая? — затаив дыхание, спросила Шади, представив себе Кристальную Империю и императрицу, которая, почему-то, походила на Кейденс.

— Она тяжко заболела и умерла в муках, — с горечью произнес отец, — не оставив наследника престола. Перед смертью она подозвала меня к себе и сказала: «Сомбра, ты единственный, кто сможет привести Империю к процветанию. Я не оставила за собой наследника, а советники подерутся между собой — ты же знаешь этих напыщенных эгоистов! Я завещаю тебе Империю и вверяю её в твои копыта».

— Прям так и сказала? — удивилась Шади. Единорог кивнул.

— Я поклялся императрице в том, что не позволю Империи пропасть. Мне пришлось возложить на себя корону и повести кристальных пони за собой. Мы жили мирно и никого не трогали, и скоро Империя превратилась в королевство, где я был королем.

— А что потом?

— Потом? Потом я встретился с твоей матерью и тетей. Божественные сестры пришли в мой замок, чтобы предложить Кристальному Королевству присоединиться к Эквестрии. Я вел политику автономии, хотя и закупал большую часть провизии из соседних государств, но не видел в этом смысла. Я отказал сестрам, но предложил ночлег в замке, чтобы они отдохнули перед отъездом. Всё время аудиенции твоя мать не сводила с меня глаз. Мне это несколько льстило, но я привык видеть немое обожание в глазах кобылок. Я, видишь ли, был гораздо привлекательнее, чем сейчас, и на мне была корона, копией которой хотела обзавестись каждая вторая.

Но ночью твоя мать пришла ко мне. Она говорила, что полюбила меня с первого взгляда и согласилась бы стать моей, если бы я пожелал. Я хотел выставить её из комнаты, но было поздно: её губы уже коснулись моих.

Я не идеален, Шадия. Мне тоже свойственно делать ошибки. Я провел с твоей матерью всю ночь, а на утро они уехали. Я испытывал странное ощущение от произошедшего, но мне было некогда об этом задумываться.

А буквально неделю спустя, ко мне заявилась Селестия и обвинила меня в том, что я обесчестил её сестру и теперь должен на ней жениться. Я тогда смекнул, что это всё было подстроено, чтобы я в любом случае согласился на присоединение королевства, и оспорил её заявление.

Сестры не смогли снести этого позора. Они использовали какую-то мощную магию, чтобы уничтожить Королевство и меня заодно. «Не будет нашим — не будет ничьим!» — вскричали они и зажгли рога. Я в последнюю секунду сумел наложить контр-заклятие, которое спасло жизни кристальных пони, но отправило нас во льды арктического севера.

Целую тысячу лет мы прозябали во мраке. Мы страдали, моя прелесть. Но когда наш срок истек, Королевство вернулось на лик земли.

Селестия и Луна снова решили присоединить его к собственным землям, но я крепко взял бразды правления. Я снова отверг их предложение и с позором выгнал обеих из замка, попирая их былыми поступками.

Но ночью твоя мать снова пришла ко мне. Она молила меня о прощении, говорила, что раскаялась. Клялась мне в любви. Я не поверил ей и выставил вон, но она вцепилась в меня как клещ. Её губы снова коснулись моих, и я не смог устоять. Она соблазнила меня, убаюкала в своих объятиях, а затем нанесла страшный удар.

— Ой, — Шадия вздрогнула. Воображение красочно рисовало ей историю, которую рассказывал отец, и она будто наяву видела всё, о чем он говорил.

— Я потерял свой материальный облик и стал тенью, чтобы сохранить жизнь, — горько проговорил единорог. — Магия твоей матери вынесла меня за пределы Королевства, а на моем месте уже обосновалась их племянница, как там её…

— Кейденс, — подсказала единорожка. — Она неплохо ко мне относилась.

— Каким-то образом они убедили кристальных пони в том, что я был тираном, который отправил всё Королевство в холодный ад. Я пытался вернуться, но барьер, накастованный принцессой, меня не пускал. В конце концов я сумел пробиться, но они достали Кристальное Сердце.

— Но если ты был правителем Королевства, — слегка опешив, спросила Шадия, — почему Сердце расщепило тебя на куски?

— Откуда ты знаешь об этом? — поднял бровь отец.

— Я видела витраж и слышала как об этом говорила тетя и принцесса Твайлайт.

— Видишь ли, — деликатно начал объяснять жеребец, — когда твоя мать вынудила меня стать тенью, Кристальное Сердце приняло меня за угрозу. Чтобы не дать принцессам возможность убить меня, я спрятал Сердце и оградил его ловушками. Но когда они нашли его, артефакт всё ещё ошибочно принимал меня за врага и уничтожил моё тело.

— А как же ты восстановился, если твое тело было уничтожено? — оторопело спросила единорожка. Отец поманил её за собой.

— Сейчас покажу.

Глава XV

Сомбра

По глазам дочери он понял, что место произвело на неё должное впечатление. Комната была низкой и просторной. Её стены по периметру окружала аппаратура, покрытая кристаллами. При открытии двери они издали пронзительный звук, и черные крышки отъехали, открывая глазу панели управления, пустые дисплеи и рычаги. Посередине комнаты стояла большая кабина, больше похожая на гроб. К ней шли разные трубки и провода, но внутри ничего не было. Лишь пустое пространство.

С этим местом у него много было связано. Здесь он провел очень много дней. На полное восстановление ушло три года. Три года, которые он проспал. Да, сон лечит их обоих.

— Что это за место? — восхищенным шепотом спросила Шадия, оглядываясь вокруг. Сомбра ухмыльнулся.

— Это то, что спасло мне жизнь, Шадия. Капсула анабиоза, — единорог зажег свой кривой рог, и комната пришла в движение от красных искр его заклинания. Огромная энергия, содержащаяся в этих приборах всегда сможет спасти его жизнь. И жизнь Шадии, если дойдет до этого.

— А как она работает? — полюбопытствовала дочь, подходя ближе к капсуле и легонько касаясь её копытом. И что такое этот… анабиоз?

— Анабиоз, дорогая, это приостановка жизнедеятельности организма с последующим его восстановлением. Это как обычный сон — ты ляжешь спать больной, а проснешься здоровой.

— Круто, — протянула Шадия и как-то любовно посмотрела на крышку капсулы.

— Работает она просто: ты нажимаешь на вот эту кнопку и устанавливаешь, сколько ты хочешь спать, — единорог указал на большую красную кнопку и маленький черный прямоугольник рядом.
— Затем, ты ложишься в капсулу, закрываешь крышку и телекинезом поворачиваешь вот этот рычаг.

— А что потом?

— Потом через вот эти шланги в капсулу заливается специальная жидкость, восстанавливающая твое тело, и ты спишь. А когда выйдешь, тебе покажется, что прошло всего несколько секунд.

— Ух ты, — присвистнула кобылка. — А сколько времени ты спал, когда Сердце тебя уничтожило? И как ты вообще смог использовать эту машину: разве от тебя не остался один лишь рог?

«Она знает слишком много, — мысленно выругался Сомбра. — Придется сказать ей долю правды».

— На самом деле, эту машину я сконструировал уже после того, как восстановился. Тогда я по счастливой случайности попал в эпицентр магического выброса, который излучает кристалл, из которого сделана эта пещера. Он помог мне восстановить скелет и мышцы, а кожу и шерсть я отращивал уже здесь.

— Фу! — передернулась единорожка — наверное, представила себе пони с содранной кожей. — Это же очень больно: ходить без кожи!

— Ты не представляешь как, — сыграл отвращение единорог. — Когда каждое движение причиняет тебе неумолимую боль… Блех, — жеребец поморщился. — Позволь, я не буду об этом вспоминать.

— Конечно, — легко согласилась дочь. — Мне и самой не очень охота слушать про тех, кому содрали кожу. Это же отвратительно!

Сомбра на секунду задумался, что больнее: сдирание кожи заживо или варка в кипящем масле? Впрочем, на себе он это выяснять не собирался.

— Ты права. Надеюсь, я удовлетворил твое любопытство?

— Вполне, — задорно кивнула Шадия, и Сомбра украдкой вздохнул с облегчением: внезапная замкнутость дочери поставила его в тупик, а её нежелание с ним говорить серьезно напугало хитроумного комбинатора. Но после спланированной лжи её настроение снова встало под контроль, и единорог слегка успокоился. Нужно только играть заботливого отца дальше, а также заставить Шадию не спрашивать больше о его прошлом.

— Я не хотел рассказывать тебе эту историю, потому что боялся, что она заставит тебя усомниться в твоем отце. Признаю, я не должен был так поступать с твоей матерью, и ей есть за что меня ненавидеть, но пойми: когда ты стоишь во главе государства, честь и достоинство теряют свою значимость. Если ты будешь со всеми честен — ты разоришься, а если будешь вступать в поединки с каждым, кто оскорбит тебя — потеряешь жизнь.

— Но ведь одна из подружек принцессы Твайлайт ведет честную торговлю, — возразила малышка, и Сомбра мысленно похвалил её: девчонку не так-то просто обмануть. Но для такого паука лжи и фальши, как он, и это было по силам.

— Насколько я знаю, за её спиной стоит целое семейство, которое вступит в схватку с конкурентами. Да и к тому же, она имеет в друзьях принцессу, что тоже дает ей определенную защиту. Иметь такие связи в бизнесе очень полезно, моя дорогая.

Шадия молчала. По её глазам Сомбра мог читать все её эмоции, и он видел, что она верит ему.

— Без лжи ты никогда не сможешь добиться своих целей, милая. Нужно только уметь лгать так, чтобы правда казалась ложью, а ложь — правдой. Мир сгнил, в нем остались только взяточники и те, кто умеет складно врать.

— А когда ты был королем, мир был таким же плохим, как сейчас? — с детской непосредственностью спросила единорожка. Жеребец склонил голову набок.

— При моем правлении Кристальное Королевство было гораздо лучше, чем Империя сейчас. Но и тогда без обмана и фальши нельзя было прожить. Думаешь, почему императрица завещала трон и корону мне? Все остальные её советники были сплошными взяточниками и подхалимами. Всё, что они любили — это деньги и роскошь. Ходили слухи, что они и жен своих оставляли неудов… несчастными, потому что спешили пересчитывать кристальные монетки. Жалкие неудачники.

При воспоминании о советчиках первой императрицы он испытал самое настоящее отвращение. Были среди них те, что смотрели на юного темного мага свысока, считая, что он просто лазал к императрице в окно, поэтому она его так возвышает. Деревянные и неотесанные чурбаны! Их мысли были зациклены только на двух вещах: власть и похоть! К счастью, цепи и тяжкий труд в шахтах смогли воспитать в них смирение…

— Пап? — окликнула его Шадия. — С тобой всё в порядке? Ты выглядишь рассерженным…

— А? Нет-нет, Шадия, что ты. Я просто до сих пор негодую на тех советничков.

— Они были гадкими пони, да? — сочувственно покачала головой дочь. — Прямо как миссис Брум, чтоб ей провалиться!

Лицо дочери исказила гримаса гнева и ненависти, и Сомбра отметил, как она сейчас похожа на мать. Такое же выражение лица он видел на протяжении одиннадцати месяцев, что они с Луной провели вместе. Только к нему примешивалось ещё кое-что: боль и безумие, засевшие в глазах.

— А кто такая эта миссис Брум? — спросил единорог, чтобы поддержать беседу.

— Да, одна вредная кобыла, заставлявшая меня убирать замок, — Шадия с чувством тряхнула гривой, а потом с грустью добавила: — Мама определила меня под её командование, чтобы я, — она тяжко вздохнула, — не мозолила ей глаза. Она всегда говорила, что ей противно от того, что у неё такая дочь.

Сомбра понимал реакцию Луны: если бы не кобылий изгиб мордочки и глаза, можно было сказать, что аликорница получила миниатюрную копию своего любовника. Наверняка ей было неприятно смотреть на Шадию и вспоминать те славные деньки, когда он имел над ней полный контроль. Жаль, что он не сможет уже побывать в той комнате, где они это делали: ночные стражи разрушили всё, что сумели найти, а вход завалили камнями. Как же повезло, что они не додумались нажать на чернильницу на письменном столе — комната, в которой он спрятался, осталась целой и невредимой. А камни не преграда для скользкой и неуловимой тени…

— В любом случае, сейчас я нисколько не жалею, что твоей матери удалось соблазнить меня, — усмехнулся он и взъерошил челку дочери. — Она дала мне такую замечательную дочь, как ты.

Щеки кобылки залились румянцем, а жеребец мысленно удовлетворенно хмыкнул. Вот он, ключ ко всему: нужно просто чаще называть её достоинства и хвалить. Похвала, ласка, немножко подтолкнуть — и вот Шадия уже без ума от отца, а к матери испытывает лишь отвращение и ненависть. Всё так просто и неинтересно, что аж скучно. Но обманываться нельзя — не зря в её жилах течет моя кровь.

— Что ж, если ты устала, можешь идти что-нибудь почитать, — великодушно бросил единорог, но такое же робкое, как первая её просьба, заявление повергло его сначала в замешательство, а затем вызвало негодование на совершенно сбренидившую родительницу.

— А я читать не умею…

— А что ты тогда делала с книгами? — тихо немея от недоумения, спросил Сомбра. — Я же видел, как ты сидела с книжками в своей комнате.

— Я просто слушала, как хрустят странички, — немного наивно пояснила Шадия. — Я много слышала о том, как принцесса Твайлайт рассказывала о библиотеке и книгах, и всегда мечтала послушать хруст страничек…

— Желчь Малассы, — выругался единорог. — Это как можно запустить ребенка, что он в пятнадцать лет читать не умеет! А телекинезом ты хоть владеешь?

— Немножко, — робко подтвердила единорожка. — Она запрещала мне пользоваться магией, а потом ещё и блокатор поставила…

— Мать Тьмы, помоги мне! — взмолился жеребец, у которого глаза на лоб к рогу полезли. Впрочем, заметив озадаченный взгляд дочери, он взял себя в копыта. — Такого я не ожидал. Что ж, пойдем учить тебя читать. А…

— Писать я тоже не умею, — живо предугадала его вопрос кобылка, и Сомбра чуть не пробил себе лоб копытом.

— Если я увижу твою мать, — прошипел он, потирая ушибленный рог, — я выскажу ей всё, что я о ней думаю.

Шадия звонко засмеялась, а Сомбра почувствовал себя счастливым. Он спешно согнал искреннюю улыбку с лица, пряча её под фальшивой, но ещё долгое время ему чудился голос дочери, а тепло в груди разрасталось всё больше, словно огонь, сияя всё ярче и ярче.

---

После того, как вымотанная дочь, наконец, заснула, Сомбра выскользнул из её объятий и вышел в темный коридор. По словам Шадии, её мозг словно потяжелел, наполнившись новыми знаниями. Это позабавило Сомбру и он вспомнил, как сам обучался в её возрасте. Хоть читать и писать он научился гораздо раньше, магия давалась ему не так легко, как хотелось бы. Пришлось приложить много усилий, чтобы не подпалить дом случайным заклинанием, но к двадцати годам он смог идеально овладеть телекинезом и телепортацией, а также провести научную работу в сфере роста кристаллов. За неё-то его и заметила императрица, она-то и помогла ему войти в её круг доверия. Кобылка грезила кристаллами и была буквально очарована его трудами, что было единорогу на копыто.

Ему был открыт доступ в библиотеку Империи, где лежали сотни книг. Именно там, в запретной секции Старсвилла Бородатого, юный Сомбра и наткнулся на Книгу Теней, что обучала талантливых единорогов темной магии и позволяла вникать в искусство её познания. Это и помогло добиться ему таких высот, о которых он даже не мечтал.

Воспоминания навели единорога на размышления о дочери. Чьи силы она унаследовала? При соприкосновении аур он обнаружил, что они абсолютно идентичны, только у дочери она в несколько раз слабее. Неужели от матери ей достались лишь глаза и вздорность характера?

Но тогда что ждет её в будущем? Если она случайно попадет в Кристальную Империю, Сердце может её серьезно покалечить. Убить оно её не убьет — сыграет свою роль кровь аликорна, но произошедшее заставит кристальных пони ужаснуться тому, во что она превратится.

Всю жизнь просидеть в пещерах не получится. Шадия растет и крепнет, ей нужен кто-то, кто будет одного с ней возраста. Кто сможет общаться с ней. Желательно, чтобы это была кобылка: есть вещи, о которых дочь не будет говорить с отцом, в особенности это касается течки. «Теперь я начинаю жалеть, что Луна была такой отвратительной матерью» — подумал единорог.

Внезапно он понял, что печется о кобылке просто так, не ища никакой выгоды для себя. Это серьезно подорвало его моральное состояние и пошатнуло душевное равновесие.
«Что со мной? — спрашивал Сомбра себя. — Неужели я перестал играть роль заботливого отца и стал им на самом деле? Неужели я действительно привязался к этой маленькой кобылке, что даже подумать о ней плохо не могу? Что со мной?! Что?!»

Он глядел на свое растерянное отражение и не мог понять, почему дышать стало так тяжело. Мысли всё время возвращались к спящей кобылке, вспоминался запах её волос и тепло дыхания, ритмично бьющего в шею. Тепло в груди начало превращаться в настоящий жидкий огонь, растекаясь по всему телу, а сам жеребец напугано замотал головой, отходя прочь от озера.

— Нет, — бормотал он. — Нет, нет, нет! Я не должен был к ней привязываться! Я не должен был! Я же только сегодня смог обмануть её, почему сейчас мне так стыдно?! — он отвесил себе хлесткую пощечину и встряхнулся. — Соберись. Это просто иллюзия. Ты просто играешь привязанность. Ты прирожденный актер — тебе все это говорили. Это просто иллюзия.

«Но как долго я смогу себя в этом убеждать?» — мысленно усмехнулся Сомбра. Пока он говорил сам с собой, ноги принесли его в какую-то комнату. Он взглянул на кровать — там спала Шадия, свесившись с края. Оставалось ещё совсем чуть-чуть и она упадет и ударится головой об каменный пол.

«Ну и пусть ударится! — фыркнул единорог, демонстративно садясь на пол. — Я должен доказать себе, что просто слишком сильно вошел в роль.»

Шадия что-то пробормотала во сне и перебросила переднее копыто вниз. Тело кобылки неумолимо сползало вниз вместе с простыню и одеялом.

«Ударится — проснется и будет плакать, — нервно подумал Сомбра. — Может всё-таки… Нет! Ну-ка соберись! Раньше ты мог наблюдать чужую боль, тебе это нравилось! Так что…»

Но единорожка всё-так же сползала на пол. Она невнятно пошевелилась и сорвалась.

Только спустя десять секунд, когда Сомбра осознал, что держит Шадию телекинезом и уже укладывает обратно в постель, он понял, что актер из него паршивый.

Глава XVI

Шадия

С каждым новым днем пещера становилась для Шадии роднее. Она уже могла ходить по ней с закрытыми глазами и не врезаться в предметы. Кобылка любила бегать вокруг горячего озера и пускать пузыри в ванной. Особенно она любила с разбегу плюхаться в воду — это приносило восторг и умопомрачение.

Шадия вообще стала мыться гораздо чаще, чем в замке. Здесь её в воде никто не ограничивал — наливай сколько хочешь, и вода была кристально чистой, не то, что те лоханки, в которых сначала сорок других кобылок вымылось. При воспоминании о той ужасно грязной и мутной воде, у Шади сразу начинали чесаться спина и голова. Поэтому она часто ходила грязной несколько недель, а уже потом украдкой мылась в прачечной, пока никто не видит.

Так вот она и сидела в ванне, перебирая в копытах мокрую гриву, которая заметно отросла за месяц её пребывания у отца. Да и сама она заметно похорошела: немножко поправилась, чтобы хотя бы выпирающие ребра скрыть, глаза заблестели озорством, которое приходилось держать в узде всё время в замке, а волосы перестали быть такими жесткими и сальными. Челка теперь спадала на глаза, но Шадия закидывала её назад, так же, как отец.

Горячая вода приятно омывала шерстку и шею, щекоча в самых нежных местах. Воздух был влажным и горячим от пара, и Шадия сидела в бассейне, как в сауне. Огромные вихры пены вокруг и душистый запах лавандового масла, идущий от лампадки, придавали какого-то уюта, и Шади чувствовала себя абсолютно расслабленной.

В такие моменты она невольно сравнивала свою прошлую жизнь с нынешней, и пятнадцать лет, проведенные под тиранией матери, казались далекими и совершенно нереальными, по сравнению с тем, что она испытывала сейчас. Шади была счастлива, что отец забрал её. Ну и пусть он сначала производил на неё впечатление сумасшедшего, зато потом, когда они остались вдвоем, отец показал себя с самой лучшей стороны.

А мать? А что мать — по ней Шадия даже не скучала. Во сне она её больше не видела, и кошмары её мучить тоже перестали. Она надеялась, что больше никогда не почувствует на себе этот ужасный пристальный взгляд, терзавший её раньше. «Теперь я под защитой отца, — с удовольствием думала кобылка, в воображении показывая огненному глазу язык. — Он меня от всего защитит. Не то, что мать».

Она подумала, что сейчас могла бы делать принцесса. Обычно в это время дня она кричала на Шадию потому, что та опять что-то натворила. Но теперь единорожки не было там, и аликорница наверняка занималась чем-нибудь другим. «Интересно, она хоть скучает по мне, или наоборот, радуется, что отец забрал меня?»

С одной стороны, мать не хотела отдавать её отцу. Но с другой — она так её ненавидела. Быть может, она не хотела её отдавать только потому, что ненавидела отца ещё больше, чем её?
«А вот так ей и надо! — мстительно подумала Шадия. — Так жестоко обмануть отца, только чтобы сыграть партию в политику! Это же мерзость! Разве можно так обращаться с теми, кого любишь?»

Из потока мыслей её вывело сильное головокружение. Мир перед глазами закачался, а копыта внезапно стали слабыми и безвольными. Единорожку замутило, захотелось очень сильно пить. Шади вылезла из ванной, но ноги подвели её, и кобылка поскользнулась. Затылком она ударилась о каменный парапет, окаймляющий бассейн.

Очнулась она от того, что по её лбу стекала холодная вода, а шерстка была такой же мокрой и холодной. Её всё ещё мутило, взгляд было трудно на чем-либо сфокусировать. На животе лежал большой кубик льда.

— Желчь Малассы, Шадия, ты очнулась! — голос отца резанул по ушам, и Шади невольно прижала их к голове. Правда сделать ей это помешала ткань, обмотавшая её затылок и ушки.

— Папа, — пробормотала единорожка, почувствовав горячее и учащенное дыхание отца, — что случилось?

— Ты слишком долго просидела в ванной и перегрелась, — низкий голос отца с хрипотцой звучал строго, но в то же время заботливо. — Чтобы больше десяти минут в такой горячей воде не сидела! Ладно я в ванну пошел и вытащил тебя оттуда, а если бы нет?

Шади почувствовала себя очень виноватой. Наверное, такого эффекта пыталась добиться мать, когда отчитывала её.

— Прости, папа, — прошептала она. — Я больше не буду, честное слово…

Она прикрыла глаза и услышала, как единорог вздохнул. А затем ощутила прикосновение теплого ко лбу.

— Не пугай меня так больше, милая. Вот, выпей. Осторожно, холодная. Пей-пей, при перегревах нужно пить много холодной воды.

— А что у меня с головой? — спросила Шадия, проглатывая залпом поданную кружку. Питье обожгло горло и язык, а желудок словно превратился в студень. Кобылка передернулась, а жеребец ласково погладил её по мокрым черным волосам.

— Ты ударилась об камень. Я когда зашел — там было много крови, думал тебя сначала в капсулу нести. Ты не представляешь, как сильно ты меня напугала.

— Прости, — Шади попыталась разомкнуть веки, но её замутило от яркого света в комнате.

— Спи, Шадия. И больше так не делай.

Единорожка слабо кивнула и заснула. На этот раз ей снилось, что она бредет по какой-то странной дороге, которой всё нет конца. Вдали она замечает отца и радостно бежит к нему. Но, несмотря на её усилия, отец остается всё также далеко.

— Шади! — раздается сзади знакомый голос, столько раз повышавшийся на неё, и кобылка оглядывается, содрогаясь. Сзади стояла мать и простирала к ней передние копыта, покрытые чем-то черным и липким.

«Кровь» — подумалось Шадии, и она снова побежала вперед. Но чем быстрее она бежала вперед, тем дальше был отец, и тем ближе мать.

— Не хочу! — крикнула единорожка, останавливаясь. — Я не хочу к тебе! Ты плохая! Ты всех обманула! ТЫ!

— Шадия, — прошептала мать каким-то странным голосом, а глаза её заволокла зелень, — спаси меня. Иди к озеру. Я буду ждать тебя там…

— Я никуда не пойду! — завопила единорожка и кинулась в сторону матери, чтобы боднуть её рогом, согнать эту чертову дрянь с её копыт, опрокинуть на землю и бить, бить и бить, пока на копытах не останется багровый оттенок. — Убирайся!

Внезапно они поменялись местами: мать и отец. Теперь Шадия неслась на отца, целясь в ему в грудь рогом. Он стоял с какой-то снисходительной улыбкой, которой единорожка никогда не видела, а она судорожно понимала, что не успеет затормозить, чтобы не навредить отцу.

«Пусть они снова поменяются! — взмолилась она. — Я не хочу вредить отцу!»

— Папа, — крикнула она, пытаясь остановиться, — в сторону!

Но единорог остался на месте. Шади изо всех сил пыталась затормозить, но ноги словно не считали её своей хозяйкой.

— Папа! — снова крикнула она. — Берегись!

До столкновения оставались считанные метры.

— ПАПА! — завопила Шадия так громко, как никогда ещё раньше не кричала.

Ужасный хруст, хлопок от столкновения двух тел, и жаркое пятно на мордочке с медным запахом.

— Папа, — всхлипнула кобылка в последний раз.

— Шадия, — прозвучал голос отца, — ты не перестаешь меня удивлять. Кто учится телепортации во сне?

---

После открытия её внезапных способностей, Шадия уснула снова. На этот раз отец был рядом, и никакие кошмары её больше не посещали. Шади только изредка казалось, что где-то там стонет голос матери, просящий прийти к озеру. Сквозь сон она услышала болезненный стон отца и странный грохот. Кое-как разлепив глаза, единорожка увидела, что отец лежит на полу, а из его носа вытекает густо-вишневая струйка.

— Папа? — позвала Шадия, но ответа не последовало. Она на ватных ногах сползла с кровати и подползла к отцу. — Пап?

Единорог молчал, а кобылка не на шутку испугалась. Она подхватила голову жеребца и копытом вытерла кровь. Он дышал, правда как-то медленно и тихо. Было похоже, что он спал с открытыми глазами.

— Папа! — упрямо всхлипнула единорожка. — Ты чего? Ну вставай! Папа. Пап.

Она ещё раз встряхнула отца, и тот, наконец, отреагировал. Он медленно заморгал, а хриплый и простуженный голос попросил:

— Воды…

Шадия вскочила с места и схватила телекинезом графин, стоящий рядом с кроватью. Разлив почти половину мимо, она налила воду в стакан и поднесла к отцу. Он чуть приподнялся и жадно прилип к бокалу. Когда он осушил его, Шади взволнованно спросила, что с ним случилось, на что тот ответил:

— Магическое переутомление. Если будешь телепортироваться во сне, с тобой так же будет.

— Ну что ж, — игриво подмигнула единорожка, успокаиваясь, — зато теперь мы квиты.

Единорог недоуменно поднял бровь, а Шади серьезно проговорила:

— Ты не представляешь, как ты меня напугал.

Глава XVII

Луна

В комнате гуляли полуночные тени, заседая в углах. Верховная принцесса лежала в постели без памяти. Её веки были тесно смежены, а на белой груди красовалось красное пятно магического ожога. Луна стояла подле сестры, постепенно, слой за слоем, накладывая целебный пластырь, зачарованный особым образом. Ей безумно хотелось броситься вон из комнаты, но сестра нуждалась в уходе, поэтому она осталась.

От неё пахло обожженной плотью и паленой шерстью, и от этого запаха у аликорницы цвета ночного неба болел нос и желудок. «Сама виновата, — думала принцесса, укладывая последний слой. — Не нужно было так легко терять контроль. Сколько лет этот демон спал, а теперь он проснулся и рвется на свободу.»

Разозлившись на стражника, который доложил, что они в который раз ничего не нашли на севере, Луна распсиховалась и с большой ненавистью в движениях ушла в комнату. Селестия пришла, чтобы успокоить её, но одно неосторожное слово о Сомбре вызвало в груди небывалую ярость. Луна снова потеряла облик, становясь Найтмер, и выстрелила лучом чистой энергии наугад. Он попал в зеркало и отразился, летя прямо в грудь сестре.

«Почему я снова стала монстром? — горько вопила аликорница, держа раненную сестру крыльями. — Твайлайт! Вы должны побороть Найтмэр снова, как в моих снах, используя магию своей дружбы! Пожалуйста! Тия…»

Твайлайт не пришла. Вообще никто не пришел. Они снова были в замке Двух Сестер. Совсем одни. Луна перенесла туда сестру, чтобы никто не узнал о том, что она серьезно ранена. Ночная принцесса вполне могла сама залечить сестру, а новые нападки со стороны простых пони и постоянные шепотки за спиной сводили её с ума.

Селестия поморщилась во сне. Ночная принцесса заботилась о том, чтобы ей снились только самые приятные сны. Она пыталась выбрать среди цветных кусочков воспоминаний только самые лучшие, да так увлекалась этим, что совершенно забывала о времени. Это ненадолго помогало забыться и отстраниться от мыслей о Шадии и её отце.

Луна спустила с рога вьющийся эластичный бинт, состоящий из мириад маленьких искорок. «Как там Шади? — думала она, перевязывая сестру. — Поверить не могу, я действительно по ней скучаю…»

Было короткое время, когда принцесса хотела оставить всё как есть и забыть о дочери, как о страшном сне. Но это желание продлилось лишь долю секунды — аликорница тут же ощутила, как от её сердца отхватили огромный кусок. Она продолжала корить себя за то, что была жестока к малышке. «Лучше бы я действительно отдала её Селестии. Тогда она росла бы в любви и заботе, и не убежала к Сомбре с такой легкостью.»

А теперь ещё и Найтмер вернулась. И уже непонятно, чего она хочет. Обиды, в связи с которыми она появилась, прошли, а сама аликорница больше не желает царствовать. «Да я бы бросила эту чертову диадему, если бы не мои обязанности перед Эквестрией. Как жаль, что мне никогда не понять, каково это: жить для себя…»

— Принцесса Луна? — ночная кобыла услышала знакомый голос. Только Твайлайт и её личная гвардия знали о том, что принцессы находятся в Замке Двух Сестер. Луна не хотела поднимать панику среди жителей Кантерлота, сообщая, что их любимая принцесса Селестия больна. Твайлайт поддержала её в трудную минуту, поэтому ей аликорница доверяла особенно, тем более, когда Тии нет рядом.

— Я здесь, Твайлайт, — негромко позвала принцесса. — Есть какие-нибудь новости по поводу Сомбры?

Твайлайт осторожно вошла, тихонько переставляя копыта. Комната была мрачновата для неё, но Луна только лишь здесь чувствовала себя спокойно. Темнота удерживала в её душе хоть какое-то подобие гармонии.

— Да, — лавандовая аликорница осторожно кивнула и полетела ближе. — Как принцесса Селестия?

— Ей уже лучше, — тихо ответила Луна, поправляя одеяло. — Шайнинг Армор нашел что-нибудь?

— Кристальную Империю накрыло выбросом чистой энергии. Никто не пострадал, но многие были напуганы: по словам кристальных пони они почувствовали натиск Сомбры, только слабее в несколько раз. Энергия пришла с севера, и мой брат послал туда отряд стражников, а сам возглавил его.

— Они его нашли? — чуть подавшись вперед с едва уловимой надеждой спросила Луна. Но почему Сомбра так неосторожно обращается с магией, что у него энергия просто так выплескивается?

— Нет, но они обнаружили странную магическую активность на одном из утесов. Возможно, это запечатанная дверь.

— Значит тень снова спряталась в темноте пещеры… — задумчиво произнесла аликорница, содрогаясь лишь от воспоминания о звуке капающей с потолка воды. Словно сквозь утренний туман её разум подсунул воспоминание, которое принцесса поспешила отогнать.

— Я должна вернуть дочь, чего бы мне это не стоило, — решительно проговорила она, глядя на принцессу Дружбы. — Ты можешь присмотреть за Селестией, Твайлайт?

— Луна, — обращение без титула удивило принцессу — такого она не ожидала от всегда вежливой Твайлайт, — вы уверены, что вы хотите вернуть Шадию потому, что любите её, а не потому, что не хотите, чтобы она досталась Сомбре?

Аликорница зло взглянула на бывшую библиотекаршу. Та упрямо уперлась копытами в старый кафель и чуть наклонила голову, глядя на верховную принцессу из-под челки.

— Ты хоть представляешь, Твайлайт, какого монстра он сможет из неё воспитать? — с чуть угрожающей ноткой проговорила Луна. — У Шадии есть все задатки Тени, и если он выведет их на должный уровень, она будет почти также опасна, как он.

— Но если он не хочет делать из неё монстра, а лишь пытается быть хорошим отцом?

Луна нервно рассмеялась. Упорная Твайлайт.

— Отцом? Нет, Твайлайт. Он не может быть никаким отцом. Он — бездушное и бессердечное чудовище, которое использует дочь в своих целях, а потом оставит умирать, если что-то пойдет не так. Я думала ты понимаешь это — ты же видела его.

— Вы правы: я видела. Но его внешность вовсе не говорит о том, что он за пони.

— Он даже не пони, — усмехнулась Луна, вглядываясь в тень в углу. На секунду ей показалось, что там кто-то стоит, но затем она громко сказала: — Сейчас он просто тень былого величия. Блеклая, дерганная, но живая. Так ты сможешь присмотреть за Селестией?

Твайлайт склонила голову близко к полу. Это был вовсе не поклон, а лишь крик отчаяния. «Твой принцип видеть во всем хорошее сегодня не прошел, Твайлайт, — подумала аликорница. — Ты просто не видела, как он себя ведет, тогда он бы вызвал у тебя такие же подозрения, как и Кризалис».

— Да, ваше высочество, — тяжко вздохнула лавандовая пони. — А вы полетите к ним, да?

Луна расправила крылья и осторожно и медленно взлетела вверх. Небо, полное мириад звезд, звало её к себе. Под покровом ночи она сможет быстро долететь до севера, но это займет у неё всё темное время суток. С рассветом она вступит во владение теней, и её снова охватит мрак.

— Я верну свою дочь.

Пряный ночной воздух бил по щекам и бокам. Луна осторожно парила над облаками, возле самой луны, изредка касаясь кончиками копыт нежной дымки. Несмотря на первоначальный трепет в душе, сейчас она казалась спокойной, как обсидиановая горгулья. Лунный свет освещал ей дорогу, а тихий шепот листьев снизу успокаивал мысли и чувства.

«Шадия, надеюсь, с тобой всё хорошо» — думала принцесса. Она сама не могла разобраться, для чего хочет отбить дочь, но отчасти сказала правду: Сомбра вырастит из неё монстра. Луна была в этом уверена: пока она была в бреду, он говорил сам с собой и с ней, рассказывая, какой мощью будет обладать Мессия Зла. Сомбра был уверен, что его отпрыск будет великолепным магом, а если бы родился аликорн… На этот случай он полагался больше всего…

«А когда в Эквестрии появится ещё одна принцесса, — шептал он ей на ухо, прикусывая его и противно щекоча лицо волосами, склоняясь над поверженной кобылицей, — она ознаменует пришествие новой эры. Эры Тьмы, которая придет с Севера и поглотит всю Эквестрию. Ей не хватает одного очень важного элемента, Луна, и это никакая не любовь и не дружба, — он наклонился прямо к её лицу, так, что их губы почти соприкасались. — Это Смерть. Её живое воплощение. Не очень удачная метафора, не находишь?»

Луна передернулась. Она не хотела вспоминать это, но события продолжали сыпать мелкую соль на старые раны. Ей вдруг захотелось закричать: протяжно, громко, выплескивая все чувства, всю боль, которую она крутила в голове все эти пятнадцать лет. Но крик так и не сорвался с её уст: не зачем жителям городов пугаться душевных мук одинокой принцессы.

Завеса из облаков кончилась, и аликорница вылетела на открытое небо. Звезды мигали ей, приветствуя, как родную мать, но принцесса знала, что это лишь обман. Единственная дочь ненавидит её больше всех на свете, а других детей у неё нет и быть не может.

«Если бы я только могла исправить свои ошибки, — думала Луна, говоря себе, что в навернувшихся слезах виноват ветер или звезды. — Если бы мне только удалось вернуть доверие дочери… Боже, сестра, всё было бы по-другому.»

Шпиль башни Кристального Замка сверкал в темноте, бросая серебряные блики на лежащий внизу городок. Когда-то оно звалось Империей потому, что завоевывало ближайшие территории, но эти времена прошли. «Теперь твое дурацкое королевство звучит лучше, — мысленно фыркнула принцесса, представляя перед собой ухмыляющееся лицо короля. — Что же ты не наденешь свою корону и не отправишься завоевывать свой железный трон? Или кристаллы для тебя мягче?»

Принцесса плавно спланировала вниз и приземлилась на балкон, с которого Шайнинг Армор бросил Кейденс в Кристальное Сердце. Крылья устало дрогнули и опустились на пол. Даже сложить их у Луны не хватило сил — длительный перелет занял у неё гораздо больше энергии, чем она думала.

— Рад видеть вас, принцесса Луна, — проговорил тихий голос Шайнинг Армора. Аликорница благодарно кивнула и спросила:

— Ты почувствовал его ауру?

— Не совсем, — Армор жестом указал на коридор и пригласил: — Идемте. Вам нужно отдохнуть и успокоиться.

— Успокоиться?

— Новость может вас шокировать, Луна.

Принцесса остановилась и выпрямилась. Шайнинг Армор повернулся к ней.

— Чья это аура, Шайнинг Армор?

Жеребец помолчал. Он прикусил губу, как бы жалея о том, что сказал, и прижал уши.

— Говори немедленно.

— У короля Сомбры аура более сильная и насыщенная, чем та, которую мы ощутили, — начал объяснять единорог. — Она повергает всех в ужас и оцепенение, но эта… Она передавала лишь боль и только боль. Мне на миг показалось, что моя передняя нога раздроблена, и…

— Нет… — прошептала Луна, чувствуя, как колени подкашиваются, а сознание туманится.

— Это аура Шадии, ваше высочество. И она там.

Глава XVIII

Шадия

— Тише, тише, малышка. Только не теряй сознание! И как тебя угораздило?

Боль разъедала переднюю правую ногу, резала ножами, кромсала огромными серпами и жгла неумолимым костром. Шадия поморщилась и резко завопила, когда отец левитировал её в воздух. Рог щипало от такого резкого выброса магии, а единорог выглядел мрачным и раздраженным.

— Нас же теперь найдут! — воскликнул он, осматривая поврежденную ногу. — Зачем ты полезла наверх?!

— Но я же не знала, что эти кристаллы такие хрупкие! — всхлипнула Шадия, закусывая губу. Она не смотрела на ногу и отца, а глядела на изуродованную стену. Целый ряд осветительных кристаллов был обломан, а по их искромсанным осколкам капала кровь. Помимо ноги пострадали ещё щека и бок, но они отделались лишь простыми ссадинами. Нога же, на которую Шади так неудачно упала, была сломана так, что кости торчали наружу.

От резкой и сильной боли она завопила так сильно, что по всей пещере раздалось ужасное эхо, а на зов напуганной кобылки явилось нечто, что до сих пор спало.

Её собственная магия.

Шадия только потом по испуганным глазам отца поняла, что висит в воздухе, в окружении плотного магического сгустка. Он сиял ярко-алым, словно кровь, бьющая фонтаном из её ноги, и от него шла её боль и страх. Только эти чувства увеличились в разы и разнеслись на всю длину и ширину помещения. Единорожке почудилось, что она ощутила сотни тысяч чужих страхов: мумии, совы, призраки, отец, отец, отец… Она словно наяву увидела зеленый огонь с фиолетовой каемкой, статного черногривого единорога в красной подбитой мехом мантии, и огромное количество рабов. Реки, толпы. Скованные одной цепью.

Спустя лишь несколько секунд магия прекратила её держать, и кобылка шлепнулась на пол с самого потолка пещеры. Кость хрустнула ещё сильнее, а из глаз брызнули слёзы.

— Почему нас найдут? — спросила она, морщась от прикосновений к кости.

— Потому что твоя магия разлетелась на мили вокруг! — раздраженно воскликнул отец, сгибая свое копыто. — Теперь вся Империя слышала твою боль!

— Кстати о боли, — Шадия постаралась улыбнуться, но получилась лишь болезненная гримаса. — Что мы будем с этим делать?

— Я не смогу залечить твою ногу магией — слишком серьезное повреждение, — развел копытами единорог. — Остается только анабиоз.

Нельзя сказать, что это очень сильно расстроило кобылку. С самого начала ей был интересен этот прибор, а испытать его в действии было весьма соблазнительно. Шадия поморщилась и кивнула.

— Хорошо. Только мне надо как-то дойти.

Отец усмехнулся и аккуратно подхватил её телекинезом. Щекочущая аура обволокла тело, словно вода в ванне, а поврежденная нога повисла вниз. Шади мельком взглянула на неё и чуть не свалилась в обморок.

Нога была рассечена от колена до копыта. Кость торчала обломанным куском, остро глядящим вверх, а кровь, лившаяся из поврежденных сосудов, плескалась фонтаном. Единорожке стало дурно, а потихоньку вытекающее тепло начало давать свой эффект.

— Шадия, не теряй сознание! Слышишь меня? Мы уже почти пришли.

Отец нес её по темным коридорам до лестницы, и только лишь его аура хоть как-то разгоняла тьму. Пульсирующая боль в суставе не давала покоя, и Шади выпадала из реальности. Она не помнила, как отец открыл дверь, ведущую в комнату с капсулой, не помнила, как он осторожно опустил её на холодную поверхность кристалла. Она не понимала, почему её так колотит и так холодно. Серьезно, очень холодно. Адски холодно.

Глаза сами собой закрылись, а тело стало ватным. Нога перестала пульсировать. Она вообще перестала ощущаться. Рядом что-то пикало и тренькало, раздавались какие-то странные звуки, похожие на жужжание. А затем она почувствовала сильный укол куда-то в грудь.

— Прости, Шадия. Но у меня планы.

Тело выгнулось само собой, но боли она уже не чувствовала. Её накрыл полупрозрачный купол, а мир застлала красная пелена. На секунду ей показалось, что сквозь грудную клетку пустили мощный разряд тока, а легкие наполнились чем-то густым и тягучим. Она не могла вдохнуть, путаясь и погрязая в этой густой пустоте, но не чувствовала удушения. Всё было так странно, что мозг отказывался воспринимать это.

Ощущение схлынуло почти мгновенно. Шадия открыла глаза. Она лежала в капсуле, глядя на полупрозрачный купол крышки. Вернее на то, что на нем растекалось.

Кровь.

Сердце вдруг забилось с удвоенной силой. Шади попыталась пошевелить ногой — та отдалась ужасной болью, но чуть менее сильной, чем была. «Отец?! — метались её мысли. — Отец, где ты?!»

— Где моя дочь?! Что ты с ней сделал?!

«Нет! — вскрикнула единорожка, поворачиваясь на бок. — Только не она!»
Кобылка попыталась открыть капсулу, упираясь ногами в крышку, но это не помогло. «Она рассчитана на то, чтобы выдержать вес камней, что могут с неё свалиться, — прозвучал голос отца в голове. — А открыть её можно только когда выйдет срок сна».

«Но он же вышел! — подумала Шади. — Почему же эта чертова крышка не открывается?!»

— Я спросила где она! Что ты с ней сделал?

Единорожка прижалась к стеклу носом, чтобы попытаться разглядеть, что происходит снаружи.

Она увидела лишь смазанные силуэты: один принадлежал высокой аликорнице с длинным рогом и огромными крыльями, а второй — скрючившийся на полу — её отцу.

— Папа! — крикнула Шадия. — Папа!

Но капсула не пропускала звуков. В ноге появилось какое-то колющее ощущение, словно кто-то зашивал рану иголкой. Кобылка взглянула на неё и поразилась: перелом действительно сросся, оставив лишь небольшой свежий шрам на ноге, который стремительно затягивался.
«Почему я тогда не сплю, если регенерация всё ещё идет?» — задалась вопросом единорожка, но ответа так и не нашла. «Сон лечит нас обоих, Шадия. Уж я-то знаю».

Но силуэты за стеклом двигались, и она прижалась к нему совсем вплотную. Аликорница что-то негромко говорила, а отец так же тихо отвечал. А потом случилось то, что повергло Шади в состояние шока. «Нет» — вертелось на языке и в мыслях.

Аликорница засветила рог, и на скрюченный силуэт на полу обрушился большой кусок камня с потолка.

— Оте-ец! — закричала Шадия во всю силу своего голоса. — ПАПА!

Аликорница закрутила головой, видимо, уловила звук, и уставилась на капсулу. Единорожка отчаянно билась копытами и головой о крышку, стараясь выбить её, но всё было тщетно.

Кобылья тень подошла ближе, и стекло засветилось бирюзовым сиянием. Капсула издала какое-то жужжание, и стекло плавно отъехало в сторону, втягиваясь в аппарат, словно язык лягушки.

— Шади! — воскликнула мать. — Слава Богам с тобой всё хорошо!

Она попыталась обнять единорожку крыльями, но та жестко оттолкнула её копытами и перекатилась на пол. Она больно приземлилась на бок, но сейчас её это не волновало. Шади вскочила и побежала к отцу, лежащему под завалом.

Камень оказался не таким уж и огромным, и даже не целым. Особого вреда он не принес, но единорог лежал без сознания.

— Зачем ты это сделала?! — со знакомой ненавистью, роднее которой были только волосы, воскликнула она. — Кто тебя просил приходить?!

Она магией перемещала крупные камни, чуть приподнимая их и стараясь не уронить, напрягая все свои магические способности. Небольшие осколки она судорожно разгребала копытами, а мать сзади молчала.

— Что ты делаешь? — спросила она, когда Шади освободила отца. — Оставь его, Шади. Идем домой.

— Я уже дома! — вскрикнула кобылка, хватая отца за шкирку ртом. Рог резко разболелся, и единорожке показалось, что он раскалился докрасна. — Уходи отсюда!

— Шадия, мы идем домой. Что бы Сомбра тебе не говорил, он лгал. Поверь мне, он тебя не любит ни капли.

— Это ты меня не любишь! — яростно промычала единорожка, отталкивая мать с дороги и водружая отца на кристальную поверхность, где недавно лежала сама. Она снова оттолкнула мать и поспешила к пульту управления. Крышка плавно выехала и встала на место, а Шадия ткнула на дисплей с временем сна. На нем высветились зеленые цифры, но кобылка подумала, что их будет недостаточно, чтобы полностью восстановить отца. Она ткнула на него и начала вводить нужные: один, ноль, ноль…

Страшной силы удар обрушился на её затылок.

Глава XIX

Сомбра

Перелом выглядел достаточно серьезно. Мало того, что он был открытым, так ещё и кровь хлестала фонтаном, загораживая обзор. Сомбра чуть замедлил кровотечение и поморщился. Нужно торопиться.

Хоть он и упорно просил дочь не отключаться, Шадия потеряла сознание. Её лицо побледнело, а губы плотно сжались. «Потерпи, родная, — думал единорог. — Сейчас, я всё сделаю…»

Он быстро взошел по лестнице, стараясь не ударить Шадию головой о что-нибудь, и направился к рычагу. Стена также отъехала в сторону, и Сомбра влетел внутрь, резко надавив на кнопку открытия.

Полупрозрачное стекло втянулось в боковину прибора, а жеребец осторожно положил свою ношу на ровную и прямую, как палка, поверхность кристалла. Дочь выглядела слабой, но её глаза ещё блуждали по комнате, мутные, словно туман.

Сейчас был самый подходящий момент. Шадия ничего не поймет, но потом, когда она встанет на ноги… Она поймет… Она обязательно всё поймет…

Сомбра левитировал шприц, наполненный какой-то черной жидкостью и осторожно нажал на поршень. Пара капель упала на пол, и кристалл под ними зашипел. Единорог подошел к лежащей дочери и прошептал:

— Прости, Шадия. Но у меня планы.

Аура немного колебалась. Жеребец стиснул зубы и подавил волнение. Воткнув в грудь дочери шприц, он ввел всё до капли. Под её шерсткой вспухли вены, и по ним разлилась Тьма.

«Что ты наделал, Сомбра… — прозвучал одинокий севший голос в его голове. — Что ты наделал…»

«У меня нет другого выбора. Это защитит её. Временно. А затем спасет нас обоих».

Единорог отошел к панели управления и нажал на кнопку. Время сна. Пожалуй, ей хватит двух часов. «Надеюсь она не проснется раньше, — обеспокоился жеребец. — Я до сих пор помню, как проснулся за сутки до открытия. Жуть».

Стекло плавно встало в паз, и комнату наполнило жужжание, треньканье и писк. Трубки забурчали, через них потекла энергия. Этот кристалл был не просто целебным — он поглощал эмоции, и с помощью них исцелял. Глупые кристальные пони — если бы они не были так напуганы им, то они бы оценили всё то, что он для них сделал.

Сердце отбило тревожный ритм. Он уловил её ауру. Её и этого мелкого щенка, нынешнего принца Империи. Шептуны у входа разрывались от треска аур их рогов и негромкую ругань. Но ничего, ничего. Охранное заклинание им так просто не разбить. А на входе будет стоять множество ловушек, которые чуть задержат настырную принцессу. Кроме неё никто не сможет войти внутрь.

Сомбра очень надеялся, что заклинания хватит на нужные два часа. Тогда они с Шадией смогут сбежать. Только вот куда? Где они смогут спрятаться от проклятой матери? «Сдалась тебе моя дочь, Луна, — раздраженно думал единорог. — Пятнадцать лет она тебе не была нужна, а сейчас понадобилась. Ты как собака на сене — и сама не ешь, и другим не даешь…»

Он продвигался к Оку, чтобы наложить ещё одно заклинание. Оно должно будет погрузить Луну в кошмар, если она пройдет ближе к капсуле. Единорог снова вошел в воду по грудь. Его рог засветился черно-фиолетовой вспышкой, а глаза зазеленели. Черная струя заклинания сорвалась в воду, а единорог вскинул голову вверх, всматриваясь в бездонный зев дыры над озером.

— Срази их, — повелительно прошептал жеребец. — Срази их, и ты оплатишь свой долг.

Зев отозвался молчанием. Сомбра успел уже усомниться в том, услышали ли его, но тут сверху посыпалась кристальная крошка. Где-то из глубины донесся звериный рык, а затем к воде спустилось несколько веревок зеленой слюны. Огромная морда свесилась сверху, покрытая бронированными наростами из прозрачно-белого кристалла. Огромные синие глаза буравили единорога, и при всём своем высоком росте он казался себе крохотным жеребенком, по сравнению с его соседом.

— Убей их всех, и долг твой уплачен, — властно и величественно произнес Сомбра. — Ты клялся мне выполнить всё, что я прикажу, так вот мой приказ. Убей каждого, кто войдет в эту комнату.

Морда оскалилась. Огромные клыки, длиной с Дискорда, вытянувшегося в струнку, оглушительно щелкнули, а рог жеребца вспыхнул.

— Я выполню свой долг, — пророкотал низкий голос. Из узких ноздрей вышла струя зеленого дыма, а Сомбра поморщился. — И ты освободишь меня.

— Как только они умрут — ты свободен, — величественно кивнул единорог.

Морда, висящая на длинной и тонкой шее, въехала обратно в зев, а темный маг вышел из озера. Не зря он отвлек тех охотников любителей, загнавших зверя в угол. Он хотел всего лишь украсть их еду, а вышел такой приятный бонус, как верный слуга. Зверь поклялся выполнить всё, что прикажет ему спаситель, но только один раз, в уплату долга.

Сомбра вернулся в комнату. Шептуны ревели, разрываемые шумом. Сомбра поморщился. Вина терзала его всё больше, хоть он и знал, что поступил так, как должен был. Шадия — лишь часть плана, и он не должен был так к ней привязываться. Но он должен был вколоть ей Тьму. Это было решено давно, ещё шестнадцать лет назад. И он сделал бы это, когда она только родилась, если бы Луна не сбежала. И всё было бы гораздо проще. Ему не пришлось бы красть её — Тьма выросла бы сама, без его попечительства, а снабжаемая вечной ненавистью к матери, она бы получила великолепную подпитку.

«Тьма, идущая с Севера, ужас пришедший с Востока. Это всё было предрешено ещё шестнадцать лет назад! Я не мог ничего изменить. Разум всегда должен господствовать над сердцем. Родительские чувства — чушь! Я ничего не чувствовал».

«Неправда! — ответил ему второй голос. — Ты жалеешь об этом! Ты любил свою дочь, но ты предал её!»

Это всё сейчас не важно. Любил или нет — кто мне сейчас скажет. Главное, что он осуществил задуманное. А сентиментальным он никогда не был.

Но где-то в глубине души его жизнь оборвалась.

Сомбра вернулся в комнату с капсулой. Что-то подсказывало ему, что последние минуты перед битвой нужно провести с дочерью. Времени прошло достаточно. До того, как она проснется, осталось ждать чуть меньше часа. Заклинания всегда ставятся долго, так было и так будет. А вот другая Шадия проснется позже. Гораздо позже.

Единорог приблизился к капсуле. Кобылка лежала на спине, поджав здоровые ноги, как котенок, которого мама схватила за шкирку. Её вены пришли в норму, а на месте укола не осталось ни пятнышка.

«Она так похожа на меня, — пронеслось в голове. — Лучше бы она была похожа на мать. Может, всё сложилось бы по-другому…»

Шептун номер один, находящийся возле Ока, взорвали крики и звериный рык. Сомбра знал, что всех он не сможет убить — Луна обязательно доберется до него, но он ничего не предпринял. Резонанс в душе вызвал у него смешанные чувства. Ему не хотелось жить. Словно кто-то сковал его цепями уныния, и его копыта сами собой опустились.

«Так будет даже лучше, — подумал он. — Я не узнаю, что с ней случиться, когда Тьма… Да, так определенно лучше…»

Шептун взорвался огромным шипением и бульканием — прибор сломался — но Сомбре было всё равно. Он сделал непоправимое, и простить его нельзя.

В коридоре внизу раздался крик. Единорог безотчетно понял, что Луна попалась в ловушку. Осталось совсем немного ждать, и они сбегут. Он отправит Шадию в другое место, а сам останется здесь и уничтожит всё, что останется от принцессы и её гвардии. А затем вернется к дочке. Да, так и будет.

Затишье. На дисплее стоят какие-то жалкие двадцать минут. Только бы дождаться…

— Вот ты где.

На пороге стояла Найтмер. С её лица капала кровь, а в боку засел кристальный шип с морды зверя. Но казалось, будто её совершенно не волнует боль: она вцепилась глазами в Сомбру и не желала отпускать.

— Здравствуй, Луна. Я бы сказал, что рад тебя видеть, но не хочу лгать, — устало кивнул Сомбра. Аликорница подошла чуть ближе, осторожно, словно хищница, пробираясь вперед. Единорог напрягся — нельзя, чтобы она подошла близко к капсуле — и встал.

— Где моя дочь? — аликорница угрожающе нависла над ним, но жеребец даже не подумал испугаться. Лишь ответил:

— Теперь она моя дочь. Ты воспитала в ней одну лишь ненависть, а ко мне она привязалась.

— Где она? — ощерила клыки принцесса. — Мне пришлось потерять много жизней и лицо, чтобы пробраться сюда…

— Великолепно, не правда ли? — язвительно прервал её единорог.

— … и если ты сейчас же не ответишь мне, то я уничтожу тебя! — взгляд Найтмэр вдруг наткнулся на капсулу, но Сомбра поспешил её отвлечь.

— Зачем тебе заботиться о Шадии, Луна, если у тебя и так столько проблем? Ты бы избавилась сначала от своего альтер-эго, а потом уж ребенка воспитывала…

Пощечина прервала его мысль. Единорог медленно вернул прежнее положение головы и прокомментировал:

— Даже будучи связанной, ты сопротивлялась лучше.

На этот раз удар пришелся под ребра, да такой сильный, что жеребец отлетел в сторону и ударился о капсулу. Из разбитого носа потекла кровь, капая на стекло, а Найтмэр магией стащила его на пол и прижала горло копытом.

— Где моя дочь?! Что ты с ней сделал?!

— Ничего, что ей навредило бы. Почти, — просипел единорог, вспоминая о вколотой Тьме.

— Я спросила где она! Что ты с ней сделал?

Глаза начали туманиться, и Луна убрала копыто. Сомбра лишь прохрипел.

— Какая тебе разница? Ты всё равно её ненавидишь.

— Ошибаешься, — шепнула аликорница и засветила рог, отходя подальше. — Ты очень сильно ошибаешься.

Послышался сильный треск, и Сомбра задрал голову, чтобы посмотреть, что там.

На него летели крупные куски кристалла.

Глава XX

Луна

Солнце не взошло.

Луна не очень удивилась этому — у Твайлайт не хватило бы сил его поднять, а Селестия, скорее всего, всё ещё без памяти. Но чем ближе они подходили к горе, тем меньше её волновала сестра. Она сейчас далеко, под опекой ученицы. А Луне предстоит столкнуться со своим кошмаром наяву. Ох, Шадия, как же мне вернуть тебя…

Ветер ревел во всю. Снега было так много, что аликорница пожалела, что не надела предложенный Шайнинг Армором шарф. Она щурилась, чтобы разглядеть хоть что-нибудь, а крылья прижимались ближе к телу, чтобы сохранить крохотные остатки тепла.

«Моя малышка, как же ты этот холод выносишь?» — с волнением и нежностью подумала принцесса, переставляя ноги в снегу. Взлететь было невозможно, поэтому ей пришлось идти по сугробам. Копыта озябли, а пробирающий до костей ветер старался скинуть ослабевшую принцессу.

— Мы почти на месте! — крикнул Шайнинг Армор, стараясь заглушить шум и свист. Луна кивнула и попыталась ускориться. Уклон горы вырос перед ней так внезапно, что она чуть не сверзилась с него, хорошо, что Шайнинг поймал. А вот дверь ей пропустить не хотелось.

Пока они шли, Луна всё думала о том, что она скажет Шадии. Чем можно разрушить всю ту ложь, которую Сомбра ей наверняка наплел? Фактами из книг? Шади читать не умеет, как она сможет убедиться в том, что Луна не врет? Раньше в её незнании был смысл — она не смогла бы узнать про отца, но теперь аликорница жалела о том, что не научила дочь читать. Впрочем, она жалела обо всём, что было связано с дочерью.

Луна так и не смогла придумать, что сказать дочери, когда перед ней выросла отвесная стена. Рядом с ней стояли кристальные стражи, покрытые снегом, но ни один не смел дернуться.
«Безупречные воины» — мелькнула мысль у Луны, но она тут же пропала. Слой камня, подле которого они стояли, был пропитан темной магией, и аликорнице стало тяжело дышать.

— Ты тоже это чувствуешь, Шайнинг Армор? — спросила она, и единорог кивнул.

— Здесь больше полусотни охранных заклинаний. Их разрушение займет уйму времени.

— А у нас есть другой выход?

— Нет, ваше высочество, — обреченно сдался Армор. — Будет эффективнее, если наносить череду ударов синхронно. Вы готовы?

Луна собрала всю свою ярость и страх и зажгла рог. Она представила на месте этой двери лицо Сомбры — мерзко ухмыляющееся, как всегда — и яростно кивнула.

С двух рогов сорвались два огромных шара — один малиновый, второй ярко-бирюзовый. Они встретились с полупрозрачным красным полем, висящим невидимой завесой над камнем. Кристальные стражи отмерли и ударили бронированными копытами по барьеру. Первое заклинание треснуло и распалось на кусочки.

Со вторым им пришлось тяжелее. Оно слегка надломилось только после двух залпов магических атак, а распалось с третьим.

А вот с третьего начался ад.

Магические барьеры атаковали их скопом лучей, направленных в то место, где был выпущен луч разрушитель. Принцессе приходилось подпрыгивать, перекатываться, отлетать в сторону, телепортироваться, чтобы её не опалили. Один из стражников, шедших с ними, подставился под луч, защищая её. От него остался только шлем.

Утомительная битва продолжалась около полутора часов. Луна уже выбилась из сил и еле успела отпрыгнуть в сторону от ответного выстрела, когда щит осыпался осколками, словно елочная игрушка. Грудная клетка тяжело вздымалась, а во рту всё пересохло. Под ответными атаками погибло ещё несколько стражей, но дело свое они сделали: дверь была открыта.

Луна кивнула Армору, и они зашли внутрь. Темнота окружила их, густея в воздухе, не давая аликорнице ступить и шагу. Шайнинг Армор таких трудностей не испытывал, и принцесса поняла, что Сомбра не ожидал его здесь увидеть. «Что ж, хоть что-то ты не предусмотрел, мерзавец.»

Тьма кончилась внезапно. Перед Луной раскинулась огромная пещера из черного кристалла. Посреди неё было горячее озеро, которое она видела во сне Шадии, а цветные кристаллы давали мягкий свет. Правда, на одной из стен они были обломаны, и на них образовались багровые пятна чего-то тягучего…

— Шадия! — вскрикнула Луна и понеслась вперед. Ни стражники, бесшумно следовавшие за ними, ни Шайнинг Армор не смогли её удержать. Обезумевшая мать бросилась к тому, что явно принадлежало её дочери — сердце говорило ей об этом.

Она пересекла черту. Ведь всё ещё можно было вернуть…

По пещере прокатился рев. Кристаллы задрожали, а Шайнинг предупредительно вскрикнул. Луна резко оглянулась и увидела самое настоящее чудовище, какое только может быть.

Огромная морда, покрытая наростами из кристаллов, высунулась из зева над озером и вертела головой. Принц выпустил в неё несколько лучей, но они лишь раздразнили кристального дракона.

— Я думала… этих тварей… уже перебили! — прокричала принцесса Армору, прерываясь только для того, чтобы кастовать новое заклинание.

— Видимо нет! — откликнулся он и увернулся от драконьего дыхания.

На своем веку Луна видела парочку таких драконов. Агрессивные, тупые твари, которые никогда не пощадят тебя, если посчитают, что ты — добыча. Их дыхание выращивает на тебе кучу кристаллов, которые впиваются в плоть и приносят ужасающую боль. А затем жертва умирает, вся покрытая быстрорастущими кристаллами. «Откуда у него этот дракон?! — панически думала аликорница, глядя на то, как стражники-пегасы корчатся в предсмертной агонии. — Откуда?!»

Изо рта дьявола выплеснулся целый поток зеленого дыма, и там, где он коснулся поверхности вырастали кристаллы. Рев захватил всю пещеру, наполнив её грохотом и эхом, вода колебалась от шума, а принцесса подлетела ближе к дракону и резанула по нему астральным мечом.

Зеленая ядовитая кровь брызнула вниз, в воду. Зверь заревел и мотнул головой — с того места, где Луна нанесла удар, сорвался шип и воткнулся принцессе прямо между ребер.

Дракон упал мордой в воду, вываливаясь из своего гнезда, а вспоротая чешуя обнажила пульсирующую фонтанами зеленой крови артерию. Боль застлала аликорнице глаза. Они снова сделались ярко-бирюзовыми и зрачки превратились в щели. Дышать было тяжело, но Луна помнила, что где-то здесь её дочь, её девочка, которая потеряла много крови, судя по пятнам на стене…

Шайнинг Армор лежал у стенки без сознания. Аликорница, шатаясь, подошла к нему и нащупала пульс. Жив. Что ж, Фларри Харт не останется сиротой. Не сегодня.

Аликорница пыталась понять, в какой из коридоров ей идти. В конце концов, она решила прислушаться к ауре. Мир посерел, оставив лишь сгустки магии, и принцесса поняла, что неподалеку, в правом ближнем коридоре, находятся и Шадия, и Сомбра.

— Держись, милая, — прошептала Луна. — Я иду.

Коридор тоже был наполнен густой непропускающей тьмой, и Луна застонала от боли. Бок был весь мокрый, а эта сетка вытягивала из неё последние силы. Господи, за что…

Внезапный толчок в грудь заставил Луну вздрогнуть. Вокруг неё образовался темно-фиолетовый столб света, а на кристальном полу зажглась звезда, в центре которой она стояла. Ужас, боль, отчаяние: всё разом охватило кобылу. Воспоминания, мелькавшие как отрывки из кинопленки, добивали окончательно.

Холодная поверхность черного кристалла и заезжающее стекло, ушедшее из паза. Воздух ударил в ноздри, а сама Луна закашлялась. Тут же к горлу подступила тошнота — Сомбра уже был рядом и прикасался к ней своими мерзкими и жаркими копытами.

— Ты долго спала, любимая, — промурлыкал он, магией лишая её способности двигаться.
— Посмотри, как выросла наша крошка за это время. Я надеюсь, ты больше не хочешь разрезать себе живот, как восточные минотавры? Иначе мне придется снова уложить тебя спать. А мне так скучно без тебя, ты ведь знаешь, как я одинок…

— НЕТ! ЛОЖЬ!

В душе аликорницы что-то перевернулось, и вместе с леденящем воплем наружу вырвалось то, что Луна так упорно старалась запереть внутри. Огромный кошмар опутал её своими щупальцами, а вся ярость вырвалась наружу.

Сознание Луны помутилось. Она не знала, что произошло, но альтер-эго справлялось с болью гораздо лучше. Найтмэр встала на четыре копыта и выпрямилась. Она должна вернуть свою дочь. И пусть ей придется убить Сомбру — чёрт возьми, она это сделает!

Аликорница стремительно пересекла линию круга и взлетела по лестнице. Принцесса оказалась в комнате Сомбры — это было легко понять по мебели. В стене был проход в другую комнату, и принцесса поспешила туда.

Её кошмар был там.

— Вот ты где, — прорычала Найтмер, стараясь взглядом свернуть ему шею. Сомбра ответил:

— Здравствуй, Луна. Я бы сказал, что рад тебя видеть, но не хочу лгать.

Включая какой-то дикий и первозданный инстинкт, принцесса подобралась ближе. Она заметила, как единорог напрягся и встал, но также она заметила кое-что ещё.

Капсула.

«Неужели он сделал вторую?»

— Где моя дочь?

— Теперь она моя дочь. Ты воспитала в ней одну лишь ненависть, а ко мне она привязалась.

— Где она? Мне пришлось потерять много жизней и лицо, чтобы пробраться сюда…

— Великолепно, не правда ли?

— … и если ты сейчас же не ответишь мне, то я уничтожу тебя!

«Действительно ли это та самая капсула анабиоза? Та самая, из-за которой я столько времени провела с ним?!»

— Зачем тебе заботиться о Шадии, Луна, если у тебя и так столько проблем? Ты бы избавилась сначала от своего альтер-эго, а потом уж ребенка воспитывала… — флегматично произнес единорог, но это было уже слишком.

Луна даже сама не поняла, как отвесила жеребцу пощечину. Её вдруг охватила такая злость, что её аж затрясло.

— Даже будучи связанной, ты сопротивлялась лучше.

«Ах так? Тогда получи!»

Бить Сомбру оказалось безумно приятно. Единорог отлетел на добрый метр, ударившись лицом о стекло капсулы. Его кровь взбудоражила сознание Найтмер, а ей внезапно захотелось укусить единорога. Укусить и поцеловать.

Но она поборола это желание и магией стащила жеребца на пол, придавив его горло копытом.

— Где моя дочь?! Что ты с ней сделал?!

— Ничего, что ей навредило бы. Почти.

— Я спросила где она! Что ты с ней сделал?

Сомбра начал закатывать глаза от удушья, и Найтмэр убрала копыто, давая ему глотнуть кислорода.

— Какая тебе разница? Ты всё равно её ненавидишь.

Кобылица уже придумала, что делать с ним. Она засветила рог и прошептала:

— Ошибаешься. Ты очень сильно ошибаешься.

На уши надавил сильный треск, а Сомбра повернул голову вверх, чтобы встретить свою смерть. Камень упал прямо на него, но не оказался достаточно тяжелым, чтобы убить его — только лишил сознания.

— Больше я не подпущу тебя к дочери, — прошипела Луна и услышала знакомый крик:

— ПАПА!

Звук доносился из капсулы. «Шади! Девочка моя!» Кобыла снова засветила рог, снимая замок с крышки, и та плавно отъехала в сторону.

Шади изменилась. Она немного поправилась, отрастила волосы, и совсем капельку подросла. Но вот характер у единорожки ничуть не изменился.

— Шади! — воскликнула аликорница. — Слава Богам с тобой всё хорошо!

Попытка обнять дочь снова закончилась жестким толчком, и это даже сначала шокировало принцессу.

— Зачем ты это сделала?! Кто тебя просил приходить?!

Шадия пыталась разгрести завал над её отцом, но Найтмэр не мешала ей. В голове созрел план. Он был ужасным, но эффективным. Но нужно дать малышке шанс.

— Что ты делаешь? Оставь его, Шади. Идем домой.

— Я уже дома! — дочь схватила единорога за шкирку ртом и поволокла к капсуле. — Уходи отсюда!

— Шадия, мы идем домой. Что бы Сомбра тебе не говорил, он лгал. Поверь мне, он тебя не любит ни капли.

— Это ты меня не любишь! — вскрикнула единорожка, а Найтмер нахмурилась. «Раз ты не хочешь по-хорошему, то уж извини, Шадия. Ты сама напросилась.»

Кобылка что-то тыкала на дисплее времени сна, но Найтмер уже замахнулась. Вложив в удар всю силу, она обрушила на затылок дочери обломок упавшего булыжника. Та по инерции упала на панель и, видимо, нажала кнопку.

Комнату заполнили разные звуки, а закрывшаяся капсула завибрировала.

— Нет! — завопила аликорница, направляя в неё магические лучи. — Нет, НЕТ!

Но стекло не трескалось, а Сомбра под ним спокойно спал и регенерировал.

— Ублюдок! — прошипела принцесса. Она развернулась и подхватила дочь. Шадия повисла на ней комком, а, бросив взгляд на дисплей, Найтмер расхохоталась.

— Да, ты определенно долгожитель, Сомбра. Проспать одну тысячу лет — ладно, но две? Не волнуйся, я забегу к тебе на огонек, когда ты проснешься — и твое сердце пронзит огромный кинжал.

Выходя из коридора, Найтмер потихоньку успокаивалась. На затылке дочери остался небольшой порез. Приходя в себя, Луна проверила: живая. Она прижала дочь крыльями сильнее и сказала:

— Теперь всё будет иначе, малышка. Теперь всё будет иначе.

Эпилог

Селестия оглянулась на вошедшую сестру и поправила одеяло на племяннице. Шади спала, как убитая, но даже не смотря на это солнечной принцессе было тревожно за неё. Луна подошла ближе к дочери и нежно коснулась её крылом.

— Как она? — спросила принцесса, и Селли ответила:

— Ей уже немного лучше. Всё-таки ты зря её так сильно ударила. А вдруг она…

— …станет слепой? — с горечью закончила за неё сестра. — Я знаю, Тия, но я отчаялась. Она попыталась защитить Сомбру, и я…

— Ты говорила, — Селестия положила копыто на плечо сестре. — Это не твоя вина, Лулу. Так сложились обстоятельства. Видимо, Сомбра ещё нужен, раз он так упорно остается в живых.

— Я стерла ей память, — проговорила Луна, нежно поглаживая личико дочери. — Теперь она не помнит об отце. Но, ты знаешь, я порылась в её воспоминаниях. Никогда не думала, что скажу это, но он был гораздо лучшим родителем, чем я.

Селестия сочувственно улыбнулась. Кто знает, если бы черногривый маг не был злом, пытавшемся захватить власть, возможно, они с Лулу могли стать хорошей парой. Но, к сожалению, этому никогда не бывать.

— У тебя есть все шансы стать лучше, сестра. Я надеюсь, что ты не повторишь своих прошлых ошибок.

Луна молчала. Наверное, она не знала, что ответить.

— Знаешь, когда я его ударила… У меня что-то екнуло в груди. Словно не он, а я была виной всех наших бед.

«Так и есть» — с горечью подумала солнечная аликорница.

— И мне на миг показалось, что я хочу всё исправить. Вернуться в прошлое, шестнадцать лет назад, и обернуть всё иначе. Я столько раз могла прервать беременность…

— Лулу, — нахмурилась Селестия, — ты всё ещё ненавидишь девочку? Серьезно?

— Нет! — чуть вскрикнула Луна, но затихла убаюкивая единорожку. — Я просто хотела бы оставить её ему. И тогда я смогла бы забрать её.

— Не думаю, что у тебя это всё вышло бы также просто, — Селестия засветила рог и зажгла свечи.

— Он не отдал бы малютку просто так.

— Ты права, Тия, — вздохнула аликорница. — Ты как всегда права.

— Она скоро проснется, — Селли отошла от кровати и направилась к двери. — Ты уже заменила воспоминания?

Ночная принцесса только кивнула. Белая аликорница отворила дверь и, бросив на сестру и племянницу печальный взгляд, вышла.

Луна осторожно приложилась губами ко лбу дочери, вкладывая в этот поцелуй всю нежность, на которую была способна. Её сердце сжалось от того ужаса, что пережила дочь.

— Теперь всё будет по другому, милая, — прошептала принцесса. — Теперь я тысячу лет могу спать спокойно и заботиться о тебе. Прости меня, за всё прости.

По щеке скатилась слеза, а Шадия поморщилась во сне. Аликорница выпрямилась и прошептала:

— Я понимаю. Понимаю, что ты любила его. Но, поверь, так будет лучше. Я буду заботиться о тебе так, как он не смог бы.

Проснулась Шадия от того, что лунный свет щекотал ей нос. В голове царила пустота. Она была такой звонкой, что невольно резала тишину вокруг. Щекой единорожка ощутила хрустящую от свежести наволочку, и вдохнула приятный запах мыла. Но он ей был не знаком: раньше она пользовалась другим мылом, с более резким запахом, резавшим нос, а этот лишь щекочет его своими приятными душистыми нотками.

Глаза постепенно привыкали к темноте, и Шади видела открытый балкон, сквозь который в комнату заглядывала луна. Занавески трепетали и вдувались в комнату, как паруса, а полоска света смотрела прямо на неё.

«Какой свежий воздух» — подумала Шадия и тихонько села на кровати. В комнате больше никого не было, а мягкие, родные тени окутывали всю остальную мебель. Единорожка смогла разглядеть очертания большого овального шкафа, вытянутого зеркала и серебристой двери.

За окном слышались новые звуки: журчание ручья, трели сверчков и крики ночных птиц. «Как странно, — подумалось кобылке, — раньше я слышала другое». Что-то неуловимо чуждое было в этой комнате.

«Но ведь раньше я спала в чулане!»

Но ярость, которую раньше вызывал у неё этот факт, так и не пришла. Шадия оглянулась по сторонам, а не сон ли это — но ничего не сказало ей об этом. «Чужая, я здесь совсем чужая…»

Единорожка попыталась вспомнить, почему она здесь, но в голове словно не хватало огромного куска памяти. «А мне казалось, что я сбежала отсюда» — с грустью подумала Шадия.

Дверь тихо скрипнула, и кобылка прикинулась спящей. В комнату зашла принцесса Луна, её мать, которую она так ненавидела.

— Шадия? — тихо позвала она. Единорожка фыркнула и снова села.

— А, это ты, — Шади отвернулась от аликорницы. — Снова хочешь отправить меня в чулан? Или магии лишить?

— Не говори глупостей, — мать подошла ближе и села рядом. — Знаешь, как я волновалась, пока ты спала?

— А почему я, собственно, спала? — Шадия сдула спавшую челку, отмечая, что когда она последний раз видела себя в грязном и побитом зеркальце, то та была намного короче. Да и ребра выступали значительно больше.

— Ты ударилась головой о балку в прачечной и свалилась в воду, — Луна ласково провела по её лицу крылом, отчего единорожке захотелось чихнуть. — Я очень беспокоилась за тебя, малышка.

— С чего бы это? — отвернулась от неё Шади и сползла на пол. — Тебе всегда было на меня всё равно, а сейчас вдруг…

— Шади, — мягко прервала её Луна, — по воле богов, ты моя единственная дочка. Больше у меня детей не будет никогда. И я только сейчас это поняла. Прости меня, дочка, за всё то, что я не сделала так, как должна была.

Единорожка фыркнула и подошла ближе к балкону. Легкий, невесомый ветерок обдул её лицо, а яркая луна на чернильном небе мигнула. Послышался цокот копыт, и на спину приземлилось крыло матери.

— Я понимаю, что тебе тяжело меня простить, так как я была не лучшей матерью. Но, пожалуйста, прошу тебя, давай начнем всё с начала, ладно? Я обещаю, что никогда больше не повышу на тебя голос.

— И не скажешь своё коронное «Вся в отца»? — фыркнула кобылка, слабо представляя, как такое возможно.

— Ты и правда вся в него.

Шадия взглянула на мать. Эта фраза была сказана без всякого отвращения и ненависти, а лишь с какой-то платонической нежностью.

— Ты же ненавидишь его. Почему тогда…

— Мне нужно научиться прощать, — Луна жестом описала полукруг, указывая на мир за окном. — И перестать прятать тебя ото всех. Шадия, отныне ты свободна.

— Свободна? — прошептала единорожка, недоуменно глядя на мать. — Как это?

— Ты моя дочь, а народ должен знать о всех своих принцессах.

— Что?!

Кобылка вырвалась из-под крыла матери и отскочила в сторону. Сердце подпрыгнуло до горла, а мозг лихорадочно соображал. Ей вдруг почудился странный звук капающей воды, который она где-то слышала.

— Я хочу начать всё заново, Шади, — принцесса взлетела в воздух и приземлилась на перила балкона. — Если ты позволишь.

— Мне надо подумать, — ответила единорожка и отвела голову в сторону. Луна вздохнула и прошептала:

— Я люблю тебя, дочка. Помни об этом.

Аликорница взлетела вверх и пропала среди облаков чернильного неба. Шадия подбежала к перилам, стараясь отыскать её глазами, но те затуманились слезами. Неужели её действительно приняли? Неужели мать решила измениться и подружиться с ней?

Единорожка стояла, освещенная серебристым диском луны, и свет падал ровным лучом. Тень, лежавшая поверх него, была самой обыкновенной, если бы не одна деталь.

У этой тени были зеленые глаза.