Дикие

Глава 7: Они знают

Время шло. Томительное ожидание всем грузом давило на жителей деревни. Глэйду казалось, что минуты превратились в часы, что всё вокруг происходит как будто специально очень медленно, будто бы его кто-то ударил по голове, после чего вокруг всё начинает плыть из стороны в сторону. Вот еле живой Ран уже лежит в мягкой постели Большого Боба и что-то шепчет, изредка постанывая. Вот кто-то остаётся с ним для ухаживания.

На самом деле зелёный пони понимал, что всё происходит так быстро, как это возможно. Сейчас Спичнику даются указания, а в следующую минуту его подковы блестят там, вдалеке, на фоне далёкой горной стены, отделяющей всю Эквестрию от маленького лагеря. А Глэйд так и остался возле последнего домишки, надеясь в любой момент крикнуть, дать отмашку, каким-то любым другим способом дать понять остальным, что помощь на подходе.

Смотря на дорожку, рассекающую снежную гладь, Глэйд пытался хоть как-то рассчитать время, которое может потребоваться на ожидание. Если полчаса нужно на то, чтобы с телегой добраться до Кристальной Империи, то без какого-либо груза Спичник должен добежать до неё минут за пятнадцать. А сколько времени он будет искать врача? А сколько он будет с ним договариваться? А договорится ли вообще? Разве что можно понадеяться на харизму Спичника. А если не получится, что тогда? Кто-то понесёт Рана прямиком в Кристальную Империю. А переживёт ли он эту поездку? Едва только Глэйд задавался этим вопросом, как в голове снова мелькала та страшная рана, которая накрыла практически весь бок Рана, и жеребец тут же вздрагивал и начинал молиться лишь тому, чтобы дыхание Спичника не сбивалось, и чтобы он побыстрее преодолел путь от лагеря до города.

Вскоре Глэйд в страхе стал задирать голову в небо, утыкаясь взором в серый купол из туч. Из раза в раз ему начинало казаться, что солнечный свет, с трудом пробивающийся наружу, начинал тускнеть, что становилось темнее. Все реже он смотрел на дорожку – глаза постоянно инстинктивно закрывались, хотелось зажмуриться и избавиться от ощущения, будто наступает ночь.

Но когда он снова посмотрел на дорожку, то увидел какое-то движение. В голове проскочила мысль глянуть в прицел от винтовки, но… Но он отлично всё видел и так. Это Спичник! Это он мчится сюда, в лагерь. Он привёл помощь!

Радостный Глэйд тут же что есть сил крикнул во всю глотку «Спичник бежит!», и моментально к снежной тропе начали подходить жеребцы. С широкой улыбкой Глэйд уставился в сторону приближающегося жёлтого силуэта.

Вот только... Силуэт… Один силуэт…

— Что-то я… — прошептал кто-то сзади недоумевающе, — не понял…

Жители лагеря стали щуриться, приглядываясь к бегущему на всех парах жёлтому жеребцу, уже потихоньку различая и его слегка покрасневшее лицо, и пену у рта. Но он бежал один.

Глэйд и стоящие вокруг него пони ошарашенно смотрели вперёд, понимая, насколько всё плохо. Но один из молодых стрелков, решить понять наверняка, отбежал в сторону от толпы на пару десятков шагов и снова глянул на силуэт Спичника. Все с замиранием сердца уставились на этого молодца, пока он не огласил громко и чётко:

— Двое!

Вздох облегчения вырвался у жителей. Оказалось, что второй пони всего лишь бежал чётко за Спичником и просто-напросто не был виден остальным.

Когда два жеребца стрелой влетели в окружение мелких домишек, один из них в бессилии упал мордой в снег. Второго же пони средних лет с бледновато-рыжей шерстью и коричневой сумкой наперевес встретил уже вышедший Большой Боб.

— Где он? – кротко спросил гость.

Без лишних слов амбал привёл его в самый большой после склада дом деревни – дом единорога, где сейчас лежал бедняга Ран.

Естественно, в самой хибаре, кроме встревоженного Боба, стонущего Рана и хмурого врача, никого не было. Все столпились кто у парочки маленьких окон, кто возле щелей двери, лишь бы услышать, что вымолвят губы гостя.

Глэйд, выцарапав место возле дверной щели, слышал практически все звуки, которые изредка издавали пони в доме. То шорохи возни, то стоны Рана, то редкие реплики Большого Боба. И ничего толкового. Сумка открывалась и закрывалась, вещи доставались и убирались, туда-сюда, и заново. А врач всё молчал. Хоть бы слово, хоть бы вздох какой-нибудь! Но врачу как будто кляп в рот запихнули.

Глэйд уже потихоньку начал отчаиваться в шансах на хоть какое-то словечко, которое как-нибудь прояснит хоть что-нибудь, как голос подал Большой Боб:

— Что с ним будет?

А в ответ – опять молчание. Давай же, ответь!

— Трудно сказать, — послышался спокойный голос жеребца, и зелёный пони практически прилип к тоненькой щели между дверью и косяком. – Очень тяжёлая ситуация. Я ничего гарантировать не могу, тут извините. Но шансы есть. Я бы на вашем месте доставил его в город, там помощь будет куда более существенная, чем я могу вам предоставить. Боюсь, это, — видимо, врач что-то показал Бобу, — всё, что я могу вам предложить. Оно поможет сделать боли послабее, но заживляющего эффекта оно не несёт. Без высококвалифицированной магии… Боюсь, всё может стать только хуже даже с этим.

— Хоть что-то, и уже хорошо, — послышался в тот же момент крепкий голос Боба. — Тяжело было бы, если б вы не отозвались. Большое  спасибо вам.

— Не за что, — сказал врач мрачно. — Было бы за что.

Затем послышались звуки застёгивающейся сумки. Глэйд вовремя сообразил, что сейчас произойдет, и тут же отпрянул от двери. Через минуту она отворилась, и в проёме появился жеребец-врач с хмурым и озабоченным выражением лица. Не смотря в благодарные глаза жителей и пропустив мимо ушей все «спасибо» и предложения проводить до дома, он лишь натянул на морду шарф и быстро прошёл мимо столпившихся вокруг пони и направился обратно, в сторону Кристальной Империи.

Жители, недолго смотря ему в след, тут же уставились на Глэйда и сразу загалдели. Тот сразу смекнул, чего от него хотят. Естественно, сын командира, может, он что-нибудь да узнает, а остальные снаружи послушают, что там Боб скажет.

Вздохнув, Глэйд под дружный галдёж подошёл к крепкой двери. Пару раз звякнул по ней подковой и отворил.

Тупя взгляд, жеребец зашёл, закрыл дверь. Возгласы всей деревни остались там, за стеной, а в ушах зелёного пони словно появилось по одной пробке с разных сторон. Но свои слова он слышал отчётливо:

— Как он?

— Подойди и сам посмотри, — устало проговорил Боб в ответ, сидевший с той стороны стола, которая была ближе всего к кровати.

Глэйд поднял взгляд на распластавшегося на мягкой кровати Рана и сглотнул.

Ран впал в беспокойную дрёму. Его рана была аккуратно зашита. Но вокруг неё виднелись следы гноя, который вроде как, судя по следам, вытирали, но он всё равно выделялся. Причём выделялся так, будто его туда силой залили. Будто бы рану вовсе не зашивали, и уже прошёл день или два.

— Гной так и прёт, — проговорил Боб, явно видя, куда смотрит Глэйд. – Даже тот пони не понимает, из-за чего этой шишни так много.

— А что он посоветовал? – спросил Глэйд, подняв взгляд на отца.

— Та-а, — Боб отмахнулся в сторону тумбочки у кровати, на которой стояла небольшая баночка со светло-зелёной мазью. – Говорит, что боль приутихнет, но толку никакого. Нужно нести его к единорогам.

Глэйд внимательнее посмотрел в бледное лицо Рана. Тот, словно почувствовав пристальный взгляд жеребца, медленно раскрыл свои веки, поднял голову со слипшейся гривой и сонно прищурился, оглядывая серые стены хибары и пару-тройку элементов мебели, после чего с трудом сосредоточил взгляд на молодом стрелке, всё ещё стоящим возле двери.

— А-а, Глэ-эйд, — медленно и добродушно протянул он. – Здоров. А мне тут говорили… Что скоро копыта откину… Прикинь…

И Ран откинул голову на подушки.

От простодушного голоса, каким проговорил жеребец эти страшные слова, у Глэйда всё похолодело.

— Бредит, что ли, — буркнул Боб, покосившись на сотоварища.

— Хе-е-е… — усмехнулся Ран, уставившись в потолок с легкой улыбкой. – Я ж заметил, что там тебе тот пони показывал. Заметил-то ваши махи эти… Ребята там, за дверью стоят, слушают, а? – спросил он у Глэйда.

А тот просто не знал, что ответить! Ран смотрел на него таким простым взглядом, спрашивал таким добродушным голосом, что голова сама собой медленно опустилась и поднялась в знак подтверждения. Раненный лишь беспечно хмыкнул.

— Ран! – рыкнул Боб. – Шут бы тебя побрал, ещё только пикни про какие-то там откинутые копыта, и я тебя придушу сам. Понял меня?

— Э-эх, — протянул бордовый жеребец и продолжил изучать такой интересный потолок, который удерживали дубовые перекладины.

Сжав губы и отчаянно качая головой, Боб упёрся копытом в щёку. Глэйд растерянно потупил взгляд. На душе стало совсем нехорошо. Он даже не мог себе представить, что можно сделать сейчас. Разве что…

— Отвезём его в Кристальную Империю? – робко спросил он.

Большой Боб, посмотрев ему в глаза, лишь молча кивнул на Рана и медленно повёл подбородком из стороы в сторону.

— А ты попробуй, — внезапно подал голос Ран. – Только если уронишь, то мне уже точно никто не поможет.

И Ран засмеялся странным, бездушным голосом. Глэйд в страхе посмотрел сначала на него, а потом на Боба. Тот лишь развёл копыта в стороны.

— Оставь нас одних, что ли, — снова подал голос раненный пони, смотря в потолок. Зелёный пони, лизнув верхнюю губу, уже попятился было к двери, но Ран его остановил:

— Да не ты же. Боб, я тебя попросил. А то ребята снаружи стоят, как-то даже неудобно. Скажи им что-нибудь, а?

Боб недолго думал, слушать ли просьбу бредившего пони или нет. Вид у серого амбала, лоб которого полностью закрывала жёлто-рыжая грива, был растерянный, раздосадованный и раздражённый одновременно – поведение Рана его немного пугало. Сколько раз амбалу приходилось говорить с ранеными? После своего отца руководил именно он, а при нём уже все знали повадки каждой пещерной твари, и если кого-то и могли серьёзно ранить, то сразу толпой, кучей, а это происходило редко – и даже тогда раненые вели себя не так. Тогда они были тихими, закрытыми в себе, молчали и много думали, а Ран… Будучи всегда спокойным и рассудительным, сейчас он бредил, и бредил так, будто это его обычное состояние. Ладно бы он ещё смеялся смерти в лицо, и всё такое, но сейчас… Сейчас ему как будто всё равно на то, что будет потом, что случится, если он что-то скажет, что-то сделает. Как будто ему уже на всё по барабану. Эта безразличность, при которой Боб даже не знал, что нужно говорить. Подбадривать ли при отчаянии, порицать панику? Ведь Ран не проявлял ни того, ни другого. И от того становилось ещё более неспокойно.

Боб глянул на Глэйда с некоторой надеждой, мольбой в глазах. Ведь Глэйд – жеребец другого порядка. Он товарищ, а не командир. И Глэйд уже сам понимал, что должен сказать что-то важное Рану, когда останется один на один с ухмыляющимся в потолок стрелком.

После неприятной, вязкой паузы единорог наконец-таки встал из-за стола и, отодвинув сына от двери, распахнул её. На миг в хижину проник шум-гам с улицы, а когда она захлопнулась, постепенно стало так же тихо, как раньше.

Винтовка с окровавленным штыком, на который второпях был надет чехол, всё ещё висела на теле Глэйда. Сняв её и поставив возле двери, он медленно подошёл и присел просто-напросто на круп прямо перед кроватью. А Ран всё смотрел в потолок да молчал, беспечно закинув копыто за голову. Если бы не длинная пугающая царапина, могло бы показаться, что он только проснулся и готовится встать да пойти двор вокруг дома от снега чистить. Молодой пони даже не знал, что говорить. Но соображать долго не пришлось, Ран заговорил сам:

— Нервничает твой отец, а?

Еле-еле слышный шум с улицы вовсе стих. Глэйд не сразу нашёл, что ответить:

— Он волнуется за твою жизнь. Ты можешь в любой момент умереть.

— П-ха, — усмехнулся Ран. – С чего ты это взял? Тот жеребец только показал что-то типа недели, и всё. Про «любой момент» он ничего не говорил.

— Неделя, Ран! – ошарашенно проговорил Глэйд. – Твою ж сеном! Почему Боб до сих пор отряд не собрал, чтоб тебя перетащить?

— Я тебя уверяю, если бы я сразу согласился, он бы уже это сделал, — отозвался сотоварищ.

— Так ты… — прошептал жеребец. – Ран, да ты что, сбрендил?! Ты без магического вмешательства можешь помереть на следующий же день!

— Ха-ха! – снова усмехнулся жеребец. – А кто не может здесь, у этих гор умереть? Я? Ты? Боб?

— Перестань! Что ты за чепуху несешь?

— Я просто понял, что уже без разницы что-то там планировать, — говорил пони безразлично. — Рано или поздно, эти твари выберутся на свободу и всех нас пережрут.

— Нас каждый день могут убить, — запротестовал зелёный стрелок. – Но мы должны бороться! Неужели ты забыл?

— Я? – Ран уставился в упор на Глэйда, резко сменив интонацию. – Я не забыл. И твой марш бросок, который стоил мне куска моей кожи, я тоже не забыл. Я ничего не забыл…

— Ран, — отчаянно заговорил жеребец, посмотрев прямо ему в глаза, которые как будто стали ярче, пронзительнее. – Что с тобой происходит? Что ты говоришь?

— Я говорю то, что есть, — проговаривал Ран, скрежеща зубами. – Это ты виноват. Ты мне не помог. Ты! – он попытался тыкнуть Глэйда в грудь, но не дотянулся и, фыркнув, перевернулся на бок так, чтобы Глэйд вместо лица смотрел ему в спину.

— Я не хотел… — заколебался зелёный пони.

— Ага, — перебил его пони. – Можешь не продолжать. Мне и так достаточно. Дверь во-он там, — он махнул куда-то в сторону.

— Ран, я… — робко проговорил Глэйд.

— Заткнись, пока я тебе не врезал.

Глэйд растерянно замолчал и снова посмотрел куда-то в пол. Внутри стало совсем пусто. Он с ужасом понимал, насколько раненый был прав.

— Ран… — прошептал Глэйд.

В следующую секунду он уже лежал на полу. Бордовый пони, яростно рычав, навис над ним, одним копытом прижав зелёного к полу, а другое занося для удара.

— Я же сказал «заткнись», — прорычал он сквозь зубы.

Слова словно бы зазвенели в ушах. Но каким-то чудом, при помощи какого-то инстинкта Глэйд дёрнул голову вправо, и копыто сходящего с ума вонзилось в пол чуть левее уха, от чего звенеть стало куда сильнее.

Но и Глэйд был не робкого десятка. Резко дёрнув задние копыта к себе и сложившись в двое, он правым задним зацепил Рана за голову и резким махом откинул назад. Этого было достаточно, чтобы снова встать в стойку.

Ран, казалось, вовсе забыл про свою рану. Глаза горели недобрым огнём, а изо рта пошла пена. Быстро окинув взглядом комнату, он перемахнул через стол и схватил винтовку молодого пони. Штык под чехлом был тут же направлен в сторону моментально застывшего с широко раскрытыми глазами обладателя оружия.

— А-а-а, вот теперь пострашнее стало, а? – злобно ухмыльнулся жеребец, своим голосом разрезая уши пони на мушке. – Ха! Знал бы ты, что сейчас происходит – боялся бы больше. Знал бы…

Глэйд с ужасом наблюдал за жеребцом, чётко понимая, что он сходит с ума. Вернее, не он сходит с ума. Это не он. Это кто-то другой. И этот кто-то другой хочет сказать что-то плохое. Очень плохое.

— Из-за тебя погиб наш собрат, — звенел голос немного приблизившегося Рана в голове Глэйда. – А мы заберём то, что тебе дороже всего. Заберём себе. Уничтожим.

Что-то внутри Глэйда упало куда-то вниз. Сердце ему подсказывало, что имел ввиду Ран. Что имела ввиду… эта тварь.

— Попробуй, отними её у нас, — шептал Ран.

БУМ!

Дверь с грохотом распахнулась. На пороге стоял Большой Боб.

— Какого сена здесь происходит?! – во всю глотку проорал он, направив свой коротыш в сторону сходившего с ума жеребца.

На секунду застыли все трое.

С Раном стали происходить перемены. Появление амбала словно стало каким-то сигналом для того нечто, что было внутри Рана. Блеск в глазах потух. Ружьё медленно опустилось на пол. Пони ссутулился. А затем упал на пол, потеряв сознание.

Яростный пронзительный взгляд Большого Боба превратился в растерянно-озабоченный. Двумя прыжками преодолев расстояние между ним и Раном, он быстро окинул его внимательным взглядом. Морда, минутой ранее скривлённая в сумасшедшей гримасе, снова было спокойное, снова дыхание стало ровным. Снова Ран стал Раном.

— Что с ним произошло? – спросил Боб, переведя встревоженный взгляд на сына. – Я-то всех разогнал, но остался возле двери. Думал, что ты как-то с ним поговоришь, а он…

— Я… — прошептал Глэйд, с трудом оправившись от сковавшего его оцепенения, — я не уверен, что это был он. Это… Это было что-то… Кто-то другой.

— Кто-то другой? – приподнял бровь Боб. – Что ты имеешь ввиду?

— Я не знаю, — качал головой жеребец. – Но это… Это был не…

Внезапно Боб, широко раскрыв глаза, медленно поднёс копыто ко лбу.

— Ё-ёкерный балет… — проговорил он. – Рэк же говорил про то же самое.

— Ты… Ты о чём?

— Об их хрѐновой способности, — отозвался Боб, и в голосе послышались тонкие нотки отчаяния. – Он говорил, что Клауд тогда не закричал из-за этой твари. Она на него повлияла. Она повлияла, понимаешь?

— Она… — проговорил Глэйд.

— И что она имела ввиду? – спрашивал его отец. – Что оно имело ввиду? Глэйд! Ау!

— Фауми, — прошептал жеребец.

В следующую секунду он, нацепив ремень с винтовкой и керосиновую лампу, стрелой вылетел из хибары.

— Во имя Принцесс, Глэйд! – услышал он у себя за спиной, но не обратил внимания. Объяснять не было времени.

Промчавшись мимо пары-тройки небольших домиков, Глэйд нашёл свой по выделяющейся кривоватой трубе. И по двери. Он предчувствовал, что так и будет: дверь была распахнута настеж.

Вбежав в единственную комнату и окинув взглядом практически идентичный отцовскому интерьер, которому не хватало только круглого стола, и нигде не нашёл белоснежной шёрстки своей возлюбленной. Прислушавшись, он не услышал её лёгкое дыхание. Её здесь не было. Она вышла из дома. Тулуп, который Глэйд дал ей тогда, в первый день её прихода, не висел на вешалке – значит, она надела его. Или кто-то заставил её надеть, чтобы её никто не остановил…

Больше Глэйд ни о чём не думал. Его копыта сами его несли. Снег щекотал его тело, на котором не было никакой куртки или тулупа, падал на очки, оставаясь в глазах мутными пятнышками, а он всё бежал к горам, в которых завал уже был разобран, в которых снова зиял проход внутрь.

Почему?? Почему именно сегодня надо было его разобрать? Кто его знает, как бы они себя вели, потеряв обычный выход наружу. Может быть, и вовсе бы подохли. Ладно бы, завтра завал разобрать! Или хотя бы ночью! Но почему сегодня??

Глэйд совершенно забывал про дыхание. Бок начинал болеть, но он не обращал на это внимания. Он наконец-таки прибежал к потухшему на дневное время костру, вокруг которого сидело два жеребца.

— Ребят! – едва смог выговорить зелёный жеребец, не имея возможности нормально отдышаться. – Тут проходил… Кто-нибудь… К горам… А?

— А, здоров, Глэйд! – ответил ему сидящий на бревне Пебл, один из тех, кто был в пещере, когда была убита первая пантерообразная тварь. – Проходил какой-то паренёк. Шёл ловушки звуковые в проходе устанавливать. Мы ж его только разгребли, растяжки ж надо по новой расставить, так что…

— Только не это, — прошептал Глэйд и сломя голову побежал к круглому проходу в горах, пропустив мимо ушей ненужные слова Пебла.

Мимо пронеслись укрытия, кровавый снег. Горы нависли над ним, словно спрашивая, уверен ли онв своих намерениях, настолько рискованных и, возможно, недостаточно обоснованных…

Но Глэйд понял, что абсолютно уверен в своих намерениях, когда увидел крохотный нитяной клубок, зацепившийся за пару камней размером со стул, от которого шла тонкая оранжевая верёвочка прямо в пещеры…

— Глэйд!

Громом прозвучал возглас позади. Жеребец обернулся.

Возле потухшего костерка стоял Большой Боб, с трудом пытавшийся перевести дыхание. Пебл и второй жеребец с караула, уже вскочившие, уставились сначала на амбала, а потом на Глэйда вдалеке.

— Глэйд, хрен тебя дери! – проорал что есть мочи единорог. – А ну выходи оттуда! Я понятия не имею, что они там тебе сказали, но это они тебя туда затягивают! Не смей туда идти!

Два жеребца ошарашенно смотрели на Глэйда, одним копытом уже переступившего границу между снегом и камнем.

А сам Глэйд застыл, словно статуя. Слова отца подействовали на него. У него не было сил их ослушаться. Он не мог сделать что-то, если отец был против.

Но затем он вспомнил Фауми. Вспомнил её мягкую шёрстку, её тёплое дыхание. Понял, что сейчас она там. Понял, что сейчас она в большой опасности. Что ей нужна его помощь.

Глэйд медленно вздохнул и закрыл глаза.

А затем, повернувшись в сторону пещер, побежал вперёд.