Неискупимая

1. Неискупимая

Принцесса Найтмер Мун сделала глубокий вдох. Студёный воздух над макушками высоких городских башен напоминал ей о старом Кантерлоте. Или надо сказать «новом», учитывая возраст? Прошлое воплощение города никогда не покидал холод. Сколько бы она ни силилась, ни пробовала, огню и волшебству было не под силу заменить солнечный свет.

Разумеется, в предыдущем Кантерлоте не было и ветра. А сейчас в небе всегда возникало это необъяснимое чувство — из-за холода казалось, что город спит мёртвым сном. Однако дуновения ветра успокаивали: он жив.

Найтмер помотала головой. Она поднялась так высоко, чтобы лучше обозреть округу, а не предаваться воспоминаниям. Надо сосредоточиться.

Перед лицом воспарил лук. Такой непрочный. В оружейной она выбрала самый тугой, из орехового дерева, укрепила его рунами и чарами, но всё равно тот был словно хрупкая игрушка. Как и многое другое в нынешнем Кантерлоте. Когда ты невероятно древнее и могущественное создание, приходится следить буквально за каждым своим движением. Селестия, наверное, страдала от тех же проблем, только не так сильно.

Стрела легла на тетиву. Больше ничего не оставалось: нельзя, чтобы Тирек поглотил хоть одно из её заклинаний, но ему нечего противопоставить мирскому оружию.

Ещё один вдох. Магия закружилась вихрем вокруг стрелы, гарантируя быстрый полёт. Второе заклинание обвило тетиву и ложе, гарантируя, что лук не треснет и выстрелит гладко. Третье, последнее легло на глаза, и её взгляд устремился на Балтимэр, за сотни километров вдаль. Она сразу его заметила — Тирек был крупной мишенью. Теперь нужно, чтобы он повернулся. Стрела в хребет убьёт его мгновенно, ведь железу всё равно, сколько магии он поглотил.

Так надо. Замысел Селестии был ужасен: тело Твайлайт попросту разорвёт, попытайся она удержать все свои волшебные силы разом, что уж говорить про магию Селестии и Каденс. А даже если не разорвёт, ей не хватит опыта управиться со столь колоссальными энергиями, не то что на битву. У неё не получится скрываться вечно, и в одночасье Тирек неизбежно её одолеет. Всё повторится вновь — мёртвый мир, где только холодные статуи да луна составят злодею компанию.

Обман раскроют рано или поздно. Твайлайт, выпади такая возможность, без труда отыщет её магический след. Она долго притворялась обессилевшей, но больше нельзя. Если её маске суждено разбиться, пусть это хотя бы послужит защите Эквестрии.

Вдали Тирек, хохоча, высасывал магию из очередной жертвы. Смех, конечно, не долетал до Кантерлота, но представить, как это звучит, можно было от одного его внешнего вида: самодовольный, уверенный, упивающийся болью. Он хватал пони одного за другим и всё хохотал, хохотал.

Наконец изверг повернулся спиной, подставляя основание черепа.

Принцесса Найтмер Мун спустила тетиву. Воздух перед ней уплотнился и скрутился в спираль — стрела устремилась в полёт. Весь Кантерлот содрогнулся от закладывающего уши рёва и треска, с которым переломился лук.

Даже с плеядой заклятий у стрелы ушла целая секунда, чтобы достичь цели. Она рассекала облака и деревья, оставляя за собой голубовато-белый хвост.

Стрела безупречно вошла Тиреку меж позвонков. Место попадания скрывала густые космы волос, но Найтмер видела кровь, брызнувшую с другой стороны, и представила, как после попадания влажно чавкнула плоть, как захлёбывается рвущийся изнутри крик.

Магия хлынула из его тела вместе с потоками крови; он зашатался и рухнул. Принцесса Найтмер Мун погасила заклинание, наложенное на глаза.

Она бросила лук, разлетевшийся в щепки, и повернулась к лестнице. Теперь самое трудное — объясниться перед сестрой.

2. Несоответствующая

Большую часть времени подземелье пустовало. Ныне редко кого заточали в темницу, и казематы Кантерлотского замка превратились лишь в наследие былых времён. Разумеется, прислуга поддерживала тюрьму в порядке: в углах не красовалась паутина и пыль, за стенам не скреблись пауки и крысы. И всё же воздухе стояла затхлость, а кожу щипал сквозняк. Даже богиня солнца была не в силах оградиться от этого всепроникающего холода.

Она миновала несколько дверей, не охраняемых стражей. Каденс предлагала пойти вместе или взять в сопровождение гвардейцев, однако Селестия отказалась. Наконец она достигла самой дальней камеры.

— Здравствуй, сестра, — просто поприветствовала она.

— Привет, Селестия, — Луна даже не повернулась, продолжая разглядывать стену. — Так понимаю, ты уже всё знаешь.

— Остатки ещё убирают, но да, знаю, — Селестия обвела взглядом выбранную Луной камеру. Такая же пустая, как все остальные. — Знаешь, мы могли бы побеседовать и в более пристойной обстановке. Ни к чему оборачивать объяснения в театральную драму.

— Хотела напомнить себе, каково это — когда нет ветра и солнца.

Селестия опустилась на пол — в кожу снова впился холод. Даже против силы самого солнца, исходящей от неё, каменные плиты обжигали шкуру прикосновением льда. Тот, кто строил это место, должно быть, наложил на них чары.

— Зачем ты это сделала?

— Я боялась. Боялась того, что случится, если он победит.

— Мы все боялись, Луна! Это не даёт тебе право отнимать жизни!

— Прятаться не выход. Рано или поздно он бы её нашёл, — Луна наконец оторвалась от созерцания стены. — А она не смогла бы управиться и с толикой нашей магии.

Селестия пристально поглядела на сестру. Что-то в бессловесном языке её тела казалось неправильным.

— Ты мне чего-то не договариваешь, Луна. Простым страхом не объяснить такого гнусного поступка.

— Я достаточно пожила в мёртвом мире, Селестия. Ты не представляешь, как меня пугает одна только мысль об этом.

Селестия обмерла на полуслове.

— Я... не думала, что изгнание так сильно на тебя повлияло, — виноватые нотки просочились в её голос, хоть она старалась их не выдать.

— Нет, я не это имела в виду. Я... — Луна со вздохом отвела взгляд к стене. — Об этом надо было поговорить с тобой, Селестия, ещё когда я вернулась с луны.

Она поднялась на ноги и повернулась к сестре лицом, но не взглядом, что застыл на стене подземелья.

— Что... что ты скажешь, если я не та Луна, которую ты знала?

— Луна, я знаю, там ты сильно изменилась. И куда сильнее, чем мне казалось... — Селестия закусила губу.

— Нет, всё гораздо запутаннее. Да... Давно, очень давно я... — Луна оторвала взгляд от стенной кладки и посмотрела Селестии в глаза. — Наверное, лучше показать. Так будет проще.

— Показать?..

Не успела Селестия договорить, как от Луны заструился свет. Рог её не горел, а значит, это было не заклинание. Голубоватая энергия паутиной оплела её тело, и чем больше появлялось линий, тем жирнее и ярче они становились. Луна сомкнула веки и сделала глубокий вдох. Шкура начала отслаиваться с неё, как краска со стен старого дома; на месте выпавших клоков пробивались чёрные волоски. Касаясь пола, старая шерсть исчезала без следа.

Ещё один вдох — голубая вспышка на миг затопила светом комнату.

Селестия приоткрыла глаза и хотела было что-то сказать, но не нашла слов.

Перед ней стояла Луна... нет, не Луна — Найтмер Мун. Только она была без брони, изо рта не торчали клыки, а её глаза и зрачки сохраняли нормальный цвет и форму.

— Луна, это... это не смешно.

Луна опустилась на круп, и глаза сестёр оказались на одном уровне.

— Это моё истинное обличие, Селестия. 

— Я не понимаю, — давно Селестия не произносила этих слов, но происходящее попросту вынудило её.

— Так приятно избавиться от этой фальшивки, — улыбнулась Луна со вздохом. — Сильно же меня потрепало.

На секунду промелькнули её клыки, но не острые и длинные, а старые и затупившиеся.

— Всё случилось неимоверно давно, — её улыбка потухла. — Найтмер Мун нашёптывала мне сладкую ложь, она твердила, что ты — змея и губительница.

Селестия предпочла промолчать. Ни разу ещё Луна не говорила об этом так открыто, и внезапная откровенность, звучащая в голосе, выводила из равновесия не хуже произнесённых слов.

— Поначалу я старалась не обращать внимания. Это ведь предать родную сестру!.. Меня хватило ненадолго. На моих глазах пони радовались дневному свету, а по ночам запирались в домах. Обещания Найтмер Мун не шли из головы.

— Луна...

— Она столько наобещала мне, Селестия, — Луна зажмурилась, и в уголках её глаз заблестела влага. — Она рассказывала, как будет хорошо, сколько благоговения и восхваления будет окружать меня — всё, надо лишь сделать одну-единственную вещь.

Луна медленно разомкнула веки, закусив губу, и по её щекам хлынули слёзы.

— И в одночасье я сдалась. Я была слаба. Сдалась. И... — Луна повела головой, чтобы посмотреть Селестии в глаза, но не нашла в себе сил. — И я убила тебя.

— Сестра...

— О нет, это ещё не всё, — Луна подняла голову. — Как только ты умерла, я избавилась от солнца. Я приказала возвести себе новый замок, и слушала Найтмер Мун, всё слушала и слушала её обещания, враньё... А потом все умерли. Без солнца им было не выжить.

— У тебя были причины, — прошептала Селестия.

— А потом вкрадчивый голос в голове стих. Остались лишь я, мёртвый мир и тысячелетия, — Луна снова улыбнулась, ещё более натянуто. — Я перепробовала всё, чтобы избежать этого, даже попросила о помощи Дискорда.

— И что же он?

— Он сказал, что история незыблема, но я настояла и всё же уговорила его отправить меня назад, — Луна в который уже раз отвернулась. Слёзы на щеках высохли, но её голос сделался тихим: — Он забросил меня назад в прошлое, в то время. А когда я очутилась там, меня уже ждала Луна. Твоя Луна.

— Моя Луна?

— Она впала в истерику. Найтмер Мун уже запустила в неё свои клыки, отравила. Я пыталась воззвать к разуму... я... пыталась изо всех сил, но она не слушала. Только набросилась в припадке, и...

В камере воцарилось безмолвие. Прямо под стать холоду. Молчание растягивалось, а холод так же тихо крепчал и набрасывался с удвоенной силой.

— И что? — Селестия, стиснув зубы, поднялась на ноги, и мороз несколько отступил.

— И я убила её. Затем набросила на себя фальшивый облик и пошла в тронный зал, к тебе, на бой. Пришлось просчитывать каждый шаг, чтобы всё выглядело убедительно. Мы сцепились...

Глаза Луны расширились от удивления, когда на её горле сомкнулась невидимая хватка. Она завалилась на спину, и грива подёрнулась рябью, а крылья распростёрлись на полу.

— Ты хочешь сказать, что убила мою сестру? — зашипела Селестия.

— Я и есть твоя сестра, Селестия, — прохрипела Луна. — Другая, но сестра. Так было надо, иначе она уничтожила бы весь мир.

Селестия нависла над ней и прижала копыто к горлу, стараясь не давить чересчур сильно, хотя искушение было велико.

— Всё вот так просто? Отправляешься в прошлое, исправляешь ошибку, и всё безупречно работает?

— Я должна была как-то исправить то, что натворила. Должна... должна была хоть что-то попробовать.

— Если ты отправилась в прошлое и убила саму себя, то почему ты ещё здесь? — Селестия заскрежетала зубами.

— Я... понятия не имею.

— Так, может, потому что от Луны в тебе ничего не осталось?

— Неправда...

— Ты до этого никогда не задавалась вопросом, как работает твоё перемещение в прошлом? Ты без раздумий прикончила Луну, но даже не побеспокоилась узнать, почему не сгинула вместе с ней? 

— Задавалась, ещё как задавалась! — Луна вжалась лицом в пол. — Но выбора не было! Надо было покончить со всем этим безумием, как-то его предотвратить!

— Теперь я понимаю твоё отношение к Тиреку, — Селестия выпрямилась и ослабила хватку. — После стольких лет одиночества, в скверне Найтмер Мун... ты превратилась в мяньячку, которая решает все проблемы убийством.

— Я столько всего перепробовала, Селестия, — Луна перекатилась набок. — Переворачивала вверх дном библиотеки в поисках выхода, перебирала все заклинания перемещения во времени, уговаривала саму себя в прошлом измениться. Но ничего — пшик. Я возвращалась в настоящее лишь с новыми воспоминаниями, с очередным пополнением для коллекции миражей. Я должна была с этим покончить. Так было надо.

— Судя по всему, твоим воспоминаниям не слишком-то можно доверять, — Селестия отвернулась к двери.

— Думать о благе Эквестрии — мой долг, сестра! И если за это требуется заплатить убийством самой себя, я с радостью сделаю это хоть дважды.

— Если ты убила себя, то почему ты ещё здесь? — прошептала Селестия.

Ответа не последовало. И Селестия ушла.

3. Нелогичная

— Давайте по порядку... — Каденс наклонилась вперёд, потирая подбородок. — Тётушка Луна — какой-то злой двойник самой себя из будущего?

— Я бы сказала, «доппельгангер из параллельной вселенной» будет более точным определением, — произнесла Твайлайт. — Ну, то есть если она убила себя, то это могло неким образом создать временную развилку.

— Звучит довольно запутанно. Разве временная магия не всегда восстанавливает равновесие или что-нибудь такое?

— Магия пони — да, — Твайлайт потёрла подбородок, и на мгновение обе кобылы застыли, будто две одинаковые статуи. — Однако нам неизвестно, как работает магия Дискорда. Сомневаюсь, что она подчиняется тем же правилам.

— Вы обе кое-что упускаете, — практически губами прошептала Селестия, не отрывая взгляда от стола, но пони моментально умолкли и прекратили потирать подбородки. Её лицо отчётливо отражалось в мраморной поверхности. — Она утверждает, что она в каком-то смысле... совокупность Луны и Найтмер Мун. А ещё из-за неё вымерла вся планета и она, таким образом, пришла к выводу, что убить себя — лучший способ обратить всё вспять.

Селестия обвела их взглядом.

— Вас это никак не пугает?

— Не особо, если честно, — Твайлайт, чуть-чуть краснея, отвернулась в сторону.

От пронизывающего взгляда бывшей наставницы ей по-прежнему становилось не по себе. Селестия мысленно обругала себя и убрала недовольный взгляд. Она время от времени забывала, что отныне Твайлайт ей ровня.

— В смысле, да, она врала, конечно, — Твайлайт кашлянула, прикрыв рот копытом, — но вот я обдумываю её слова, и они обретают смысл. Когда мы столкнулись с ней в Понивилле, меня за всю ту ночь ни разу не посетила мысль об опасности. Она не ощущалась какой-то угрозой, хоть я и понимала, что она может причинить вред.

— И она нас любит, сильно любит, — кивнула Каденс. — Рядом с ней я всегда это ощущаю. Разумеется, мы знаем её не так хорошо, как вы, тётушка, но...

Селестия с силой саданула копытами по столу. По комнате разнёсся раскатистый грохот.

— По-вашему что, веками никем не замеченное убийство на ровном месте — это в порядке вещей? А наше обманутое доверие? Доверие подданных? — колыхнув гривой, она подалась вперёд. — А если бы она решила, что Эквестрии угрожает ещё кто-то? Если бы снова убила? Тогда бы она стала опасной?

— На моей свадьбе она не вмешалась, хотя всюду проникли злобные жуки, — возразила Каденс. — Я не обеляю её поступок, однако это не одно и то же. Тирек... Тирек действительно почти победил...

— А ты, Твайлайт? — Селестия посмотрела на бывшую ученицу. — Ты согласна с Каденс, что Луна поступила обоснованно? Что забрать жизнь — справедливый ответ?

— Я... я не знаю.

Селестия перегнулась через весь стол, застонавший под её весом.

— Вы вдвоём её прощаете, даже не глядя на величину проступка. А может, вы с ней сговорились? Может, вы — такие же «доппельгангеры» из другого времени?

— Тётушка Селестия! — Каденс выпрямилась и тоже топнула по столу. Мрамор дрогнул, будто сейчас расколется надвое, однако остался невредим, несмотря на вес двух аликорнов. — Я понимаю, что вы расстроены, но подумайте-ка ещё раз над своими словами!

Селестия опустила взгляд на стол — отражение посмотрело в ответ: грива топорщится, зубы стиснуты.

— Я... простите, вы правы. Всё просто... я не...

Она откинулась на спинку кресла, спрятав лицо в копытах. Грива её всколыхнулась и растеклась по столу. 

— Я не знаю, что должна думать, как с этим справиться, не знаю даже, что сказать, — она положила голову на передние ноги. — Всё так, словно вновь напали чейнджлинги. Неизвестность обездвиживает меня, ломает волю... Только теперь эта неизвестность стала моей сестрой.

Селестия заметила, как Твайлайт с Каденс обменялись взглядами. Она училась читать других по языку тела сотни лет, но даже без этого чья-то жалость угадывалась с резкостью удара в живот.

— Мы понимаем, тётушка.

— Да, всё очень непросто.

— Не лгите! — выпалила Селестия. — Вы не понимаете. И не сможете понять.

Она отняла копыта от головы и, пересилив себя, поглядела на двух пони.

— У бессмертных ничтожно мало чего-то постоянного. Мы с Луной провели вместе тысячелетия, целые эпохи, а тут оказывется, что она не она. Доверие, воспоминания — всё растоптано в жалкие секунды. Если она фальшивка, то... то и всё остальное, может так статься, фальшивка.

Комната погрузилась в молчание. Твайлайт и Каденс опять переглянулись: жалость на их лицах смешалась с недоумением и печалью.

Твайлайт попыталась что-то выдавить из себя, но вышло лишь сбивчивое бормотание. Сглотнув, она повторила надтреснувшим голосом:

— А что мы? Мы — тоже непостоянная фальшивка?

В её голосе звучала самая настоящая, непритворная боль. Селестия поникла.

— Извините, я не хотела, я не... — она вскочила с кресла. — Простите, зря я завела с вами этот разговор. Следовало бы разобраться с собственными чувствами, прежде чем перекладывать их бремя на вас. Мне надо побыть одной.

Она сбежала от объяснений — выскочила из кабинета, хлопнув дверью. Прислонилась к стене: было слышно, как аликорны в комнате перешёптываются. Она попыталась представить о чём, но на ум ничего не приходило. Только боль в голосе Твайлайт.

4. Несправедливость

Селестия не потеряла счёт времени. Когда всё общество ориентируется в часах по небесному светилу, его хранительнице не дарована привилегия забыться в собственных мыслях. Принцесса буравила взглядом луну ровно сто сорок три минуты; выбери любую, — и она с точностью назвала бы, в каком положении были луна и солнце в те шестьдесят секунд.

Отворилась дверь.

— Ты звала меня, сес... Селестия?

— Звала, — она не сводила взгляда с окна: как обычно, луна в полной силе, а стекло отполировано до такого блеска, что в нём уже ничего не отражалось. Копыта Луны цокали неестественно тихо, а голос звучал неестественно высоко. — Фальшивый облик, как я погляжу, ты натянула обратно.

— Не хотела поднимать переполох.

— Ну ещё бы.

Тишина пеленой укутала комнату. Луна подступила на шаг, и тихий шорох разорвал гробовое безмолвие. Она кашлянула.

— Я была с тобой не совсем искренней.

— Хочешь сказать, история про убийство моей сестры и годы вранья была неполной? — Селестия наконец оторвалась от окна.

— Кхм, в некотором смысле. Я говорила, что хотела спасти мир, что хотела исправить сотворённое и вернуть всё на круги своя, — Луна села рядом, потупив взгляд. — Так вот, я соврала. Столько... столько лет в одиночестве, Селестия! Когда всё живое вымерло, я осталась в пустом Кантерлоте наедине с книгами и статуями.

Она вскинула голову.

— Не об Эквестрии, пони, драконах или ещё ком-то я думала, нет. Я думала лишь о тебе. За всеми усилиями, стремлениями исправить ошибку не крылось какого-то благородства. Я хотела обратить всё вспять, только чтобы вновь повидаться с тобой.

Селестия молча отвернулась обратно к окну.

— И после того, как Дискорд отправил меня назад, а Элементы — на луну, я снова оказалась одна. Но это уже было не страшно. Я увидела тебя... увидела, что план сработал. Мысль о тебе поддерживала меня всё это время.

— Помнишь, о чём нас предупреждали ещё тогда, давным-давно? — спросила вдруг Селестия. — Нам говорили, что жить столь долгий срок опасно, потому что разум начинает искать постоянства. Всю жизнь ты была моим постоянством. Я не могла дождаться, когда заклятие развеется и освободит тебя из заточения, — её глаза были мокры. — А ты вернулась, и оказалось, что ты — лгунья и душегуб.

— Селестия... — Луну передёрнуло.

— Как мне доверять тебе после всего, что ты наговорила? Как я могу просто взять и принять, что всё иначе, а ты опасна и непредсказуема?

— Потому что я твоя сестра!

— Моя сестра никогда бы не поступила, как ты.

— Разве? — Луна окинула взглядом комнату.

Чертоги сестры были усеяны всяческими безделицами и милыми сердцу сокровищами, какие только можно представить. Она скользила взглядом от полки к полке, пока глаз наконец не зацепился за одну конкретную вещь. Кусок оплавленного металла — всё, что осталось от шлема.

— Помнишь тот раз, когда драконы послали своих воинов оскорбить нас?

— Конечно, помню. Они выжгли в лесу огромную просеку по пути к нашему замку.

— А помнишь, как мы их отпугнули?

— Лучами света.

— Нет ничего, на что мы не пошли бы ради защиты наших маленьких пони, — Луна ткнула в сторону покорёженного шлема. — И когда драконы ранили одного из стражей, мы прекратили пускать предупредительные. Я... понимаю, это может казаться иначе, но я поступала так, как требовала необходимость. Попросить Дискорда о помощи, убить себя, убить Тирека — так было надо. И я сделаю что угодно, чтобы уберечь Эквестрию... чтобы уберечь тебя.

— Луна, моя Луна, когда-то сказала мне, что в чужих снах ей было труднее всего, когда приходилось развеивать... убивать что-то похожее на пони, — негромко ответила Селестия. — Все враги и соперники того, кто спит, во сне обретали реальный облик. Однажды она даже сравнила убийство фантазии с убийством настоящего пони. В какое-то мгновение ей понадобилось приспосабливаться, успокаивать себя тем, что они нереальны. Так было надо, несмотря на снедающее чувство внутри.

В конце концов она отстранилась от окна. У неё больше не лились слёзы, но в уголках глаз по-прежнему блестела влага.

— Ты чувствовала то же самое, когда убивала её? Что это — неизбежный долг?

— Да.

Луна оцепенела с полуоткрытым ртом, не в силах выдавить хоть что-то. Попыталась снова, но ничего. Она отвернулась к полке, где лежала часть оплавленной брони.

— Знаешь, я до сих пор помню. Сколько бы она ни шептала и ни бормотала в голове, я до сих пор помню, как убивала тебя, — она зажмурилась, встопорщила перья в крыльях. — Ты не отбивалась. Я применила режущее заклинание, отсекла тебе крыло — ты закричала так громко, что дрожал весь тронный зал. И эхо пронеслось десяток раз, прежде чем утихнуть.

Луна приоткрыла веки, и слёзы ручьём хлынули по щекам.

— Следом мы... я сломала тебе ногу, надавила копытом и дёрнула на себя. Снова крик, но тише. Ты только таращилась на меня, бормотала что-то неразборчивое. Но всё равно не сопротивлялась. Тогда я наклонилась, наступила на шею, прошептала то ли какое-то оскорбление, то ли обвинение. А потом вскрыла... тебе грудь и вырвала сердце. Крика не было. Только вонь крови разлилась по залу.

Луна посмотрела на Селестию, медленно моргнув, и силой заставила себя разжать веки.

— Я бы прикончила себя тысячу раз, если б могла избежать произошедшего. Если бы можно было сделать так, чтобы ничего не случилось, чтобы не видеть того выражения на твоём лице, я бы убила сотню Тиреков, Дискордов, Кризалис или кого угодно.

Селестия отвернулась к окну, прошептав:

— Это меня и пугает сильнее всего.

5. Намёки

Селестия в очередной раз обвела пристальным взглядом полки. Её кабинет был забит сокровищами и памятными мелочами; впрочем, она без труда могла вспомнить историю любой. На столе лежал закон о налогах, однако она уже давно забросила его. Четыре часа подряд она только и делала, что разглядывала свою коллекцию, задерживаясь на каждой вещице, связанной с Луной.

Можно ли вообще теперь называть её «Луной»? В ней, казалось бы, многое сохранилось от Найтмер Мун, и всё же Селестия не видела злой ипостаси в сестре. Она повернулась в кресле: позади в углу, на нижней полке шкафа, лежал шлем Найтмер Мун. Луна настояла, чтобы почти всю броню уничтожили, однако шлем Селестия сохранила. «Напоминание», — назвала она его в мыслях. И сейчас он исполнял своё предназначение со стократной силой, словно гадкая и обидная насмешка, а не простое воспоминание.

— А что это ты не за работой? Налоги сами себя не отрегулируют, знаешь ли.

Селестия резко повернулась обратно. Дискорда она предпочитала держать в поле зрения, несмотря на всё искушение просто плюнуть на него.

— Чего тебе?

Дискорд облокотился о стол. Драконэкв восседал на кресле, совсем как у Селестии, только у него оно противно скрипело всякий раз, когда он смещал вес.

— По дворцу ходит тьма тьмущая слухов. Вот я и подумал, может, тебе понадобится чуткий слушатель, — он ощерился в улыбке. — Ты же знаешь, только свистни — старина Дискорд тут как тут, готов потрепаться.

— С чего бы мне разговаривать с тобой? — Селестия тоже положила копыта на стол. Дискорд понимает только резкие жесты, и сегодня ей не хотелось с ним цацкаться. — Тем более после того, как ты бросил нас в беде.

— Ну, Селестия, всё-то тебе надо возвести на уровень личного оскорбления, — Дискорд откинулся на спинку, опять скрипя креслом. — Я просто не хотел, чтобы Тирек съел хоть каплю моей магии, и только лишь. Всё думал о судьбе Эквестрии.

— Свежо предание. Так понимаю, ты сюда явился не извиняться.

— Извиняться? За то, что пёкся об Эквестрии? Да как вам не стыдно, принцесса?! — Дискорд наигранно отпрянул, выгнув спину, и кресло пропало.

— А некоторые видят в этом трусость и предательство, — Селестия сложила копыта. — Слышала, Флаттершай до сих пор с тобой не разговаривает.

Ужимки мгновенно прекратились. Тело Дискорда с хрустом выпрямилось, вся нега испарилась, и он уселся со скрещенными лапами.

— Мда, слух тебя не подводит, — буркнул он.

Селестия расслабилась. Проявление властности всегда делало его менее строптивым. Принцессе не слишком-то нравилось использовать Флаттершай как разменный грош, но на Дискорда мало что оказывало влияние. А укрощённый дух хаоса нередко становился полезным и даже дружелюбным.

— Так зачем пожаловал?

— Чтобы посовещаться, само собой! Или дать совет? Не как советник, но всё же.

— Говори уже.

— Ну, принцессы Твайлайт и Каденс упоминали, что тебе не помешала бы эмоциональная поддержка, — снова ощерился Дискорд, показывая ещё больше зубов. — И насколько мне известно, к этому причастна принцесса Найтмер Мун.

— Ты знаешь? Это она тебе сказала? — нахмурившись, выпалила Селестия.

— Догадался. Нечто столь древнее и лютое источает своеобразную ауру разложения, понимаешь ли, — Дискорд пригладил бородку и опёрся на подлокотник. — Насчёт имени, впрочем, оставалось лишь гадать. И твоя реакция подтвердила мои догадки.

Селестия протяжно вздохнула: Дискорд знал много способов, как уязвить пони. Нельзя поддаваться и идти у него на поводу — того-то он и хочет.

— И почему ты молчал?

— Да ну тебя, Селестия. Ты, конечно, любишь играть в дурочку перед всеми, но сама прекрасно понимаешь. 

В лапе Дискорда с хлопком материализовался календарик.

— Я ощутил это ещё при первой встрече. Её аура невероятно древняя, — он лизнул коготь и, подцепив уголок, неспеша перевернул страницу. — Уж ты должна была это почувствовать, меня ведь рядом с Найтмер Мун не было. Тебе известно больше моего, — он выкинул календарь за плечо, и тот исчез во вспышке пламени. — Вопрос в другом: почему ты сидишь одна и дуешься как мышь на крупу? Неплохо бы это обсудить.

Горестно вздохнув, Селестия объяснила суть проблемы, как могла.

Дискорд, к удивлению, практически не шевелился и ничего не говорил на протяжении всего рассказа. Трудно было вспомнить или даже представить его в столь молчаливой сосредоточенности. Наконец Селестия закончила объяснять и тяжело выдохнула.

Целое мгновение Дискорд сидел неподвижно — и вдруг прыснул, зафыркал, захихикал и загоготал.

— Браво! Ну и поворот, ну и поворот! Неповторимо-непредсказуемо! Жаль, я не видел, как она перед тобой объяснялась. Та крупица хаоса в ней, как знал, вырастет во что-то восхитительно лакомое.

— Тебя это не удивляет? И не беспокоит? Что она не та, кем тебе казалась?

Застыв на секунду, Дискорд потёр подбородок.

— Знаешь, временами забываю, как пони привязываются к чему-то, — он наклонился вперёд. — Чему я должен удивляться или беспокоиться? Когда живёшь долго, окружающее становится эфемерным. Сегодня город тут, а завтра там. Я думал, ты воспринимаешь мир так же.

— Мир меняется, но не весь. Луна... Она всегда была рядом, всегда одна и та же.

— Ах, вот оно что. Ты боишься не перемен мира, а перемен в ней. Так приторно-сладко, что пробивает на слезу, признаться. Не меня, но, может, кого другого.

— Не учи меня, Дискорд, — Селестия подалась вперёд, отодвинув в сторону бумаги. — Можешь отрицать и считать иначе, но на моём месте ты чувствовал бы то же самое. Каково бы тебе было, если б однажды утром ты не обнаружил свою Флаттершай? Если она испортится, изменится или станет совершенно другой?

— И когда-нибудь, однажды утром, я это и обнаружу. Давай будем честны, ты сама просыпалась немало раз и немало раз обнаруживала, что прежней Луны нет, — их лица сблизились настолько, что едва не касались. — Ты и я будем жить дальше. Будут другие пони и другие перемены. Даже мы с тобой уже не те, что прежде.

Улыбка Дискорда сделалась ещё шире.

— Это тебя и тревожит, я прав? Ты привыкла, что всё меняется, а она — нет. Она прикладывала столько усилий, столько стараний, чтобы сохранить всё, как было. Но ты и я... мы умеем принимать перемены.

Его нос уткнулся в нос Селестии.

— И тебя это пугает, да? Что у тебя больше общего со мной, чем с ней? Что она готова на убийство, лишь бы предотвратить перемены, но не готова принять их? Или, быть может, всё дело в том, что ты ей нужна больше, чем она — тебе?

— Довольно, — Селестия опустилась в кресло и отвернулась, глядя на стену. — Благодарю за откровение, Дискорд. Ступай.

— Обращайтесь когда угодно, ваше высочество, — Дискорд отвесил поклон. — Для друзей всегда найдётся совет.

Раздался хлопок, и он растворился в клубах дыма, оставив Селестию созерцать собрание воспоминаний.

6. Решимость

Принцесса Найтмер Мун провела копытом по поверхности стола. Мастера, которым она поручила дело, постарались на славу: он выглядел совсем как прежний; каждый уголок, каждая грань и линия орнаментов были там, где положено. Как будто она и не уничтожала его вовсе, как будто всё это время он стоял здесь и только дожидался её. На него даже наложили какие-то тонкие чары, чтобы он на взгляд и ощупь казался старше. Гладкий мрамор дышал минувшими веками, хоть она и знала, что это ложь. Её коллекция памятных мелочей и безделушек, может, и не шла в сравнение с убранством Селестии, но стол был для неё дороже и того, и другого.

В дверь постучали.

— Войдите, — Найтмер оторвалась от разглядывания стола и холодно скрестила ноги. К чему им видеть принцессу такой отрешённой? Ещё догадаются о её чувствах.

Дверь отворилась: это была Селестия.

— Сес... Селестия! — Найтмер Мун подскочила с места. — Прошу, входи.

— Здравствуй, — Селестия бегло оглядела покои, но со словами не спешила.

Молчание тянулось — Найтмер Мун не нарушала его. Всё, что надо, уже было сказано, а торопить Селестию сейчас означает только сделать хуже.

— Извини, что набросилась на тебя тогда, — проговорила Селестия. — Я была... ошеломлена... но это не оправдание.

— Ничего страшного.

— Я всё... раздумывала над твоими словами. Было нелегко настроиться на нужный лад.

— Понимаю.

— Я пришла за тем, — Селестия подступила на шаг, — чтобы сказать, что вопреки всему прощаю тебя.

— Серьёзно? — Найтмер с шумом втянула воздух.

— Я бы воздержалась от шуток.

— Ах, сестра! — Найтмер выбралась из-за стола и бросилась на Селестию, обвив её передними ногами. — Ты не представляешь, что это для меня значит!

И принцесса Найтмер Мун почувствовала нечто, едва ощутимое, промелькнувшее лишь на миг. Селестия вздрогнула и сжалась, стоило Найтмер коснуться её.

Нет-нет, должно быть, почудилось... Всё будет хорошо. Найтмер уткнулась лицом в грудь сестры, чувствуя, как слёзы увлажняют шёрстку и гриву. Селестия была такой тёплой, мягкой, неподдельной... настоящей. Фальшивый облик Найтмер слегка дрогнул, но она, сосредоточив всю магию, вернула его в прежнее состояние. Хотелось, чтобы этот миг длился вечность, а её реальная форма только испортила бы всё.

— Я знаю, через что заставила тебя пройти. Этого никогда более не повторится, обещаю, — прошептала Найтмер Мун. — Не могу и представить, что бы я делала без тебя. Каково бы мне было в новом изгнании.

— Понимаю.

Селестии протянула одну ногу вперёд, отвечая на сестринские объятия. На двух она вряд ли сможет устоять.

— Люблю тебя, сестра.

— И я тебя, сестра.

7. Неискренняя

Селестия пригубила вина. Магия столь сильно пропитывала её, что едва ли хмельной дурман мог на неё повлиять: физиология, предусмотревшая средства защиты, не далава отраве проникнуть в кровь. Обилие вина отвлекало от мыслей. Вкус, играющий на языке, и угадывание различных ноток помогали забыться.

Раздался стук в дверь. Селестия приказала страже никого не пускать; значит, это кто-то облечённый властью.

— Входите, — позвала она посетителя.

В комнату вошла Каденс.

— Доброго вечера, тётушка.

— И тебе, Каденс. Вина?

— Спасибо, воздержусь.

— Прошу, присаживайся, — Селестия жестом указала на кресло напротив стола. — Полагаю, у тебя что-то на уме, если ты пожаловала в столь поздний час.

— Я слышала, вы простили тётушку Луну, — Каденс села.

— Простила, — Селестия отхлебнула из бокала. Спрашивать, откуда Каденс знает, было бессмысленно. — Тебя что-то беспокоит?

— После нашей... беседы... это странный шаг с вашей стороны.

— А мне казалось, ты будешь этому рада. Ты ведь её защищала, когда мы разговаривали.

— Я бы хотела честного ответа.

Бокал пролетел мимо рта, не касаясь губ, и опустился на стол.

— Ты так поздно явилась только для этого? Чтобы меня отчитывать?

— Нет. Мне интересно, зачем вам это.

Селестия тяжко вздохнула. Лгать Каденс нет смысла, — хотя дело скорее в том, что Каденс всё равно легко угадывала любую ложь, потому не было и смысла лгать.

— Я думала, так будет лучше. Она рассказала очень много всякого, много тревожного. И я надеялась... подумала, что если мы примиримся, то, быть может, ей больше не понадобится прибегать к насилию.

— А о чём именно она говорила? — уточнила Каденс.

— Что я нужна ей. Что в одиночестве думала лишь обо мне.

— И это вас пугает? — Каденс нахмурилась. — Вы, кажется, то же самое говорили и про неё.

— Это... совсем по-другому. Она не та, что прежде.

— Как и вы. Кому под силу остаться прежним после тысячи лет разлуки?

— Наши изменения несравнимы. Меня не сводила с ума изоляция и чёрная магия.

Каденс смерила Селестию пристальным взглядом.

— И это оправдывает вашу ложь родной сестре?

— Как мне, по-твоему, надо было поступить? — Селестия ударила по столу, и бокал с вином задребезжал. — Признать, что она мне отвратительна? Уж лучше так. И безопаснее. Для всех безопаснее.

Ни один мускул не дрогнул на лице Каденс. Не встрепенулось тело. Она не сводила с Селестии взгляда.

— Нельзя притвориться, что любишь, тётушка.

Селестия откинулась на спинку кресла, сложила передние ноги, потом глубоко вздохнула.

— Нельзя, ты права. Но если долго жить во лжи, она может стать правдой.

— Хорошо. Думаю, теперь я понимаю ваши мотивы, — Каденс встала. — Не буду мешать вам с вином.

— Каденс, — тихо произнесла Селестия, — прошу, не говори ей.

Та замерла у порога.

— Не скажу. Но мне казалось, после всего пережитого вы должны понимать, что тайны не порождают ничего, кроме боли и мук.

И она ушла. Селестия потянулась за бокалом. Неплохо бы отвлечься.