Сказанное мимоходом

Песни как снег / Songs Like Snow

Романтическая интерлюдия.

В нарушение закона природы небо над Кристальной Империей было попросту больше, чем где-либо ещё.

Доттид стоял на заснеженных ступенях, подняв голову и выпуская при дыхании облачка инея. Он вздохнул, тем самым на мгновение увенчав себя облаком пара, который затем поднялся кверху. Конференция переползла в свой третий день, Согревающий Очаг был не за горами, близилась полночь, а на соглашение не было даже намеков. Грифоны — или это были яки? или эквестрийцы? или алмазные псы, которых вообще неясно зачем пригласили? — не соглашались с таким-то предложением — или другим? — и чувствовали себя оскорбленными — или подумали, что им угрожают? — от малейшего его упоминания, и так далее, и так далее.

Все было словно в тумане. Даже чай не мог внести ясность.

Он не столько покинул конференцию, сколько был выплюнут, пережеванный и совершенно вымотавшийся. И ради этого он пришел в Службу? Из-за этого покинул дом? Он чувствовал себя выжатым гораздо сильнее, чем это могли сделать отсутствие сна и часы споров. Они здесь творили не мир. Они не делали шагов навстречу к нему, что бы там Спиннин ни писала в своих все более изворотливых депешах. Они в целом вообще ничего не делали. Лишь пытались опередить катастрофу на шаг, как и всегда.

Он спустился на широкий балкон, нахохлился от холода, встал у балюстрады и стал разглядывать горизонт. Впрочем, ничего примечательного там не наблюдалось. Жители Кристальной Империи спали. Мудрый выбор. Он почувствовал боль, как будто что-то неприятное угнездилось в груди. Он скучал по Кантерлоту. Скучал по фейерверкам. Скучал по жителям Кантерлота. Скучал… по чему-то. Внутри была какая-то беспокоящая пустота, не дававшая покоя. Он отбросил это чувство. Попытался отбросить.

Доттид оглянулся на озаренные теплым светом окна Зимнего дворца и навострил уши. Крики прекратились, и теперь он мог услышать… да. Отчетливое низкое бормотание кого-то, пытавшегося объяснить. О нет. Добром это не кончится. Снова крики. Предвещающий расходы звук когтей, бьющих по столу из лакированного дерева. Доттид поморщился и отвернулся. Он еще постоит вот так, здесь. Он не мог вернуться к делегатам. Не сейчас. Быть может, здесь, в тишине и среди снега, он сможет найти причину, заставляющую выполнять работу. Причину, по которой он уехал.

Он смахнул снег с балюстрады и оперся на нее, вглядываясь в очертания гористого ландшафта Кристальной Империи, которые плохо угадывались в свете звезд. Острые пики и покатые долины, изрезанные ледниками.  Пустынно, но красиво. Он стоял так некоторое время, пока не почувствовал легкое прикосновение к щеке. Затем еще одно. Он взглянул в небо. Шел снег. Снежинки были маленькими и колючими.

Прошло несколько секунд. Снежинки ложились на его шерсть, а затем сзади раздался мягкий звук копыт. Он обернулся и увидел стоящую на ступенях Мкали Валидахани, главу делегации Зебрики, высокую и стройную, с головы до копыт закутанную в узорчатый плащ из виссона. В окружении строгой черно-бело-золотой обстановки она выглядела одиноким всплеском цвета. Мкали спустилась по ступеням, с врожденной грацией избегая осыпающегося снега, и встала рядом с Доттидом, почти — но лишь почти — касаясь его.

Она была столь же поразительной и красивой, как Доттид и запомнил ее, но вблизи он мог видеть трещины в ее обороне. Это место достало и ее тоже. Потерявшуюся на краю мира, толкающую в гору тот же самый камень. Интересы Зебрики и Эквестрии не всегда совпадали, но все же Доттид считал, что в главном Мкали на его стороне. На стороне не желающих войны на ровном месте. Миротворцев. Ищущих точки соприкосновения. Толкающих камень несмотря ни на что. Даже когда не было уверенности в том, зачем это надо.

Они разделили момент дружелюбной, но хрупкой тишины, а затем Мкали произнесла:

— Не могу поверить, что называла Кантерлот морозным.

— Хм. Гордость уроженца Нордайла требует называть это “легкой прохладой”, но, только между нами, на самом деле чудовищно холодно.

— Еще холоднее, надеюсь, не будет? — ответила Мкали, одарив его своей отполированной до блеска частым использованием улыбкой.

— Не там, где живут пони, как мне кажется. Направление на север здесь почти закончилось.

Наступил очередной момент тишины, пока они безмолвно смотрели вверх. Доттид был поражен, насколько… грустной она выглядела в смешении лунного света и света ламп. И насколько красивой. И пусть он и не стал бы говорить это вслух, что-то в ней напомнило ему о классических статуях, замерших в позах подчеркнуто благородного страдания.

— Есть какие-нибудь подвижки? — спросил он, чтобы изменить ход своих мыслей.

— Нет. Может быть, — вздохнула она. — Я не знаю, господин секретарь. Боюсь, мы достигли очень малого. Здесь и… Что ж. Нет. Никаких подвижек. И даже намека на них.

— Якистан по-прежнему не хочет отказываться от притязаний на Теснину Талой воды?

— Вопрос чести. — произнесла Мкали с обычной резкостью, прорвавшейся сквозь усталость. — Это в общих интересах, разумеется, но яки не отступятся, воображая себе крепость, которая позволит им проецировать силу в Белоперье. Идиоты. Грифоны постоянно держат там не менее двух полков.

— Теперь не менее трех, — сказал Доттид, кивая. Его мозг теперь работал немного лучше, скользя по хорошо знакомым отчетам разведки и слухам. Он точно больше не думал о классической скульптуре и об очень своеобразном блеске глаз Мкали, когда та о чем-то задумывалась.

Наверное, это было к лучшему.

— Ммм. Шестьсот сорок третий гусарский? — спросила Мкали, сузив глаза.

— Информация или логическая догадка?

— Теперь-то? И то, и другое. — ответила она с натянутой улыбкой. — Мои поздравления вашим передовым разведчикам. Так или иначе, если они попытаются перейти границу 889 года, это закончится войной — настоящей войной, а не этим позерством, — они жестоко проиграют и тем самым доведут нас всех до разорения. Таловодье, если я правильно помню, обеспечивает сорок процентов торговли никелем?

— Сорок три, если верить моим крайне взволнованным советникам по экономике, — сказал Доттид, кивнув. Он перестал видеть Мкали как мифическую красавицу, застывшую на полпути между светом и тьмой. Это как с одной из оптических иллюзий Спинни, по которым та сходила с ума. Он, должно быть, моргнул лишний раз и теперь не видел ее. Осталась лишь Мкали, делающая то, что умела лучше всего — сверкая глазами, выделяла истину из хаоса. Доттид не мог определиться, жалеет ли он об утраченной иллюзии или нет.

— Кошмар. Особенно для грифонстанских сталеваров. И если им там начистят нос… клювы, то они начнут искать, как покрыть недостаток. Если придворные имбецилы победят — а на это всегда можно рассчитывать — они попытаются сделать это, напав на вас. Вы победите, но ценой всеобщей мобилизации, а это означает, что сборы продуктов питания упадут, а это означает, что мы не сможем импортировать их, а это означает… — Мкали оборвала себя, взмахнув копытом. — Это никогда не заканчивается на чем-то одном, не так ли? И даже если на этот раз мы заставим их договориться, то что толку? Мы вскоре вновь встретимся за этим столом. В конце концов, мы встречаемся уже в пятый раз по этому вопросу.

— В шестой.

Мкали совершила эмоциональный и потому сложно описываемый жест, выражающий нечто среднее между смиренным согласием и позволением удалиться со стороны царственной особы.

— Хорошо, в шестой. Будет и седьмой. И десятый. И сотый. В вопросе мира на Эпоне, господин секретарь, я прошла стадию цинизма и стремительно мчусь к апатии. Иногда мне интересно…

Она замолкла и коротко тряхнула головой, как будто отмахиваясь от мысли. Они продолжили смотреть на снег в тишине, бросая друг на друга редкие взгляды, как будто чтобы удостовериться, что собеседник все еще на месте.

Снег пошел сильнее, но оказалось, что Доттид больше не получал прежнего успокоения при взгляде на него. Его не отпускали слова Мкали, так же как и ее вид — понурый, с холодными глазами. Она права. И это самое ужасное. Сколько раз они встречались вот так? И чего они достигли? Бесконечный ужасающий кризис Северного Грифонстана лишь усиливался, а они лишь затягивали его. Отодвигали неизбежную войну. Он взглянул на Мкали и увидел, что та смотрит на снег со странным задумчивым выражением. Она снова стала похожа на себя, и Доттид поймал себя на том, что бросает взгляды все чаще и чаще.

— Раньше думали, что это песни, — вдруг сказала Мкали. Доттид дернулся и посмотрел на снег, ощущая себя так, как будто его поймали с поличным.

— Прошу прощения?

— Снег. Зебрика расположена слишком далеко на юг для какого-либо существенного снегопада, — ответила она, продолжая задумчиво смотреть на снежинки. — На равнинах, по крайней мере. Но снег случается на высоких пиках, особенно на Найеп Килеле.

Доттид сохранил молчание, но повернулся, чтобы видеть Мкали, пока та говорила. Ее глаза были полуприкрыты, ресницы покрыты снежинками, но уши стояли торчком и вся она была напряжена, будто прислушиваясь к чему-то. К внутреннему голосу? Ответу от него? Отрывку песни на ветру? Доттид внезапно почувствовал, что мерзнет.

— Первые зебры, что обитали там, верили, что каждая снежинка — отрывок песни, — сказала она, поворачиваясь к нему. — Потому что когда ты поешь, песня поднимается к небесам. Со временем, они полагали, ветра закружат песни вокруг вершины Найеп Килеле, и слова, замерзнув, станут кристаллами, столь же красивыми, как и песни. Снегопад был важен для них, потому что их сады и поля орошались талой водой. Так что каждую зиму они собирались на отрогах, смотрели вверх и пели. Их потомки, живущие в наиболее отдаленных долинах, до сих пор поступают так. Я видела это, когда была студентом. И не единожды. Я… я, тем не менее, никогда не пела с ними.

Она открыла глаза и взглянула на Доттида взглядом, который он не смог прочитать. Но вид ее, раскрасневшейся, с покрытой снежинками шерстью, с вьющимся как шаль паром от дыхания, тем не менее, останется с ним, возникая в мыслях в самые неожиданные моменты.

— Я не вспоминала об этом долгое время, но теперь поселилась в Эквестрии и каждый раз, видя снегопад, думаю о них. Я помню песни и вынуждена бороться с собой, чтобы не распахнуть окно и не начать петь. Чтобы восполнить пробел. Чтобы исправить последствия тогдашней моей робости. Я… боялась. Была застенчивой. Я не знала песен, не знала народ. Я беспокоилась о том, что может ответить гора. Глупость, — вздохнула Мкали. — Увы и ах, посол не может петь в пустые небеса как сумасшедшая, не так ли? Пойдут разговоры. А я старше и, теоретически, мудрее, и у всех у нас есть свои роли, не правда ли, господин секретарь?

Тут по ее лицу как облако по луне прошла невыразимая печаль. Прошла и так же быстро исчезла. Но эта печаль тоже осталась с Доттидом, и даже на более долгий срок. Да, у нас есть роли, подумал он. Все мы сидим и талдычим правильные слова нужным образом. В интересах мира. В интересах дипломатии. В интересах целесообразности. Заточенные в клетках случая и обстоятельств, утонувшие в столь многих компромиссах, мы даже не можем вспомнить, почему мы это делаем. Он вздохнул.

— Должно быть, это было красиво, ваше превосходительство, — произнес он, сам поразившись своему дрожащему голосу. — Поющие зебры, огромное небо над ними и песни, ложащиеся вокруг как снег.

— Да, было.

Снова печаль. На этот раз ушедшая еще быстрее, как рябь на поверхности спокойной воды, но все же несомненная. Только взгляните на нее, подумал Доттид. Расстраивается из-за песни. Такая сильная, такая великолепная, такая энергичная, а поймана в ту же ловушку. Из-за песни! Каждую ночь в Кантерлоте тысяча пони — и это по меньшей мере! — возвращаются пьяными домой и поют на луну. Но не Мкали. И не я. Не мы, серьезные пони, подумал Доттид. Мы должны делать что должно и… и все.

Надолго повисла тишина. Они стояли, смотря то друг на друга, то сквозь друг друга, словно ища что-то. Доттид не мог подобрать слова.

Поднялся ветер и завыл в ущельях под ними. Взлетев на гору, он разбился об стены дворца со звуком, похожим на вздох гиганта. Лампы, установленные в кованых держателях, задрожали под ним, и тени Доттида и Мкали на мгновение заплясали по снегу.

Катись оно все в тартарары, решил Доттид. У нас тоже есть души.

Без предупреждения, наполовину удивляясь сам себе, Доттид взглянул на небо и начал петь. Его разум потянулся в поиске песни, и первое, что он нашел, — это детство и туманные рассветы, как он стоял на зеленом холме и смотрел на восток.

Adoramus te, Sol
et benedicimus tibi
quia per sanctum cornum tuum
illuminavisti mundum.
Quae passa privationem es pro nobis
Domina, Domina, miserere nobis.²¹⁾

Мкали сначала удивилась, но затем словно груз лет рухнул с ее плеч, она тоже взглянула наверх и запела. Доттид не понимал слов — он не разговаривал на диалекте Найеп Килеле — но это было и не важно. Песня была красива. И Мкали тоже — глаза светятся, плащ мерцает в отраженном свете ламп. Она пела, запрокинув голову и широко улыбаясь.

Грубо нарушая законы музыкальной гармонии, две песни — полузабытый гимн, адресованный богине, не желавшей этого, и древний призыв к богу, не способному услышать — тем не менее сплетались в одно. Они поднимались к небесам и со временем вместе, согласно легенде, превращались в снег.

Когда они закончили, Мкали повернулась и улыбнулась ему — улыбкой, которая разительно отличалась от предыдущей. Эта была теплой и игривой, содержащей равные меры веселья и ликования. Этот ее образ: улыбающейся, с раскрасневшимися щеками и горящими глазами — никогда не покидал его.

Комментарий автора:

Доттид Лайн из “Кого Принцессы хотят погубить…” и посол Мкали из “Кантерлотской истории”. Эта история — первая моя попытка написания чего-то смутно-[романтичного] и является результатом силового принуждения аккуратного подталкивания неоценимой Masked Ferret (которая состоит из слепящего вина) к выполнению своеобразного вызова. Она же является первым бета-читателем, хотя основная, да что там — ключевая работа была проделана Bad Horse, Bookplayer, Bradel и the Mysterious Nettlefish.