Сказанное мимоходом
Следы копыт / Hoofprints
Своего рода МПЛ-фанфик
Давайте поговорим о важности.
Вселенная, разумеется, не выделяет никакие дни по сравнению с остальными, и ни одна секунда не имеет для неё большего значения, чем любая другая. Вселенная вообще не знает, что такое секунда, а тем более день. Люди знают, это верно, но для них в первую очередь важны истории, которые они рассказывают об этих «важных моментах». Эти истории для них реальны, но что касается самих давно прошедших времён – люди точно так же не могут добраться до них, как, хех, прогуляться до Луны.
Но человечество никогда не умело принимать ответ «нет» и добралось-таки до Луны. С помощью колдовства. О, это было крайне объяснимое колдовство: берёте ведьминское варево из длинных углеводородов, смешиваете их так-то и так-то, потом добавляете столько-то кислорода, умяв и остудив его до жидкого состояния, и можете любоваться праздником в соплах. Но это только один взгляд на произошедшее. Другой – это то, что волшебники построили башню, наполнили её воздухом, который заставили гореть, и он горел так яростно, что башня стрелой улетела до самой Луны и доставила туда людей, которые при этом как-то остались в живых. Вот видите? Колдовство.
А подобно тому, как люди забрались на Луну (и что они думали там найти, как по-вашему?), они добрались и до прошлого. И, как и в случае с Луной, они опять же воспользовались для этого колдовством. Оказывается, что если найти общий язык с чёрной дырой – маленькой и ручной, конечно же, дружелюбной, – то можно убедить время пойти самую малость назад. Без колдовства здесь, конечно, не обойтись. Дыхание демона, чешуйка дракона, материя с отрицательной плотностью… Всё такое. И тогда с помощью нужных заклинаний можно одолжить там и сям несколько фотонов. Чуточку рассеянного света из давно прошедших времён. Никто его не хватится. Честно.
Так вот. Важность.
Когда люди добрались-таки до прошлого и принялись в него вглядываться, понятие важного дня вдруг обрело смысл. Важным стало то, что считали таковым люди, и из-за того, что они за ним подглядывали. А с учётом того, как работают путешествия во времени, получается, что эти дни были важными с самого начала. Всегда немного выделялись. Всегда были значительными.
Следите внимательно. Человек должен вот-вот пройти через один из самых важных моментов. Вы не хотите такое пропустить. Хотя, конечно, он всегда должен был вот-вот пройти через этот момент или всегда проходил через него, потому что путешествия во времени и всё такое. От них тяжело приходится грамматике и человеческим мозгам. Но вы держитесь как-нибудь в седле.
Так вот, мужчина – выдающийся человек, по всеобщим отзывам – должен вот-вот пройти через один из важнейших моментов в истории. Люди, будучи людьми, дали этому моменту название. Они назвали его «02:56:15 21-го июля 1969 UTC» – по крайней мере, так его именовали некоторые из них. Не очень-то поэтично, но зато точно. Мужчина собирается ступить на поверхность Луны. Само по себе это не так уж и впечатляет. По всему Морю Спокойствия гуляют восьмидесятилетние. Или гуляли. Или будут гулять. Одно или более из вышеперечисленного. Что впечатляет – так это то, что он ступил на Луну самым первым. Люди – существа линейного времени, и подобные вещи производят на них большое впечатление. А впечатлившись, они становятся любопытными. А будучи любопытными, они смотрят. Много смотрят. Так много глаз в таком маленьком пространстве, столько украденных фотонов в таком узком промежутке времени – в общем, что-нибудь да не выдержало бы.
Так и вышло.
В саванне стоит высокая худощавая женщина с посохом в руке. Она поднимает глаза, подчиняясь внезапному импульсу. Женщина устремляет взгляд на луну и видит на её поверхности лик богини. Ей это не кажется.
Девочка непонимающе смотрит на родителей. Они уткнулись в этот экранчик, а ведь там ничего интересного не показывают. Просто какая-то мешанина – белая земля и тени. Девочка опускает взгляд на свои игрушки, но потом вскидывает голову, охваченная дикой догадкой. Она кое-что знает, но толком не понимает, откуда. Родители думают, что она испугалась, и мать берёт её на колени и пробует объяснить. На Луне сейчас человек. Он исследователь, путешественник. Девочка спрашивает: он там, чтобы спасти принцессу? Какую принцессу? Ну ту, что на Луне. Она там уже давно, и ей очень одиноко. Родители смеются. Девочка – нет. До конца её дней ей будет вспоминаться лунный свет, выглядящий немного грустно и сиротливо. Но она не будет помнить, почему.
Маленькая единорожка смотрит на луну. Она никогда не могла разглядеть голову кобылицы, которая там вроде как должна быть. Она пыталась, но всегда видела только пятна. Пятна посветлее. Пятна потемнее. А кобылицы нет. Но сегодня лунный свет такой серебристый, красивый, и она знает, что в нём есть что-то особенное. Там кто-то есть, говорит она. Её мать поднимает взгляд и улыбается. Нет, милая, про Найтмэр Мун – это просто сказка. Это не взаправду. На Луне нипони нет. Да нет, не пони. А кто, дракон? Мать с улыбкой треплет ей гриву с полосками, белыми, как лунный свет. Нет, и не дракон! …Кто-то. Оно в белом и золотом и ходит на двух ногах. И... как же оно далеко от дома. Её мать снова смеётся по-доброму. Какое у жеребят воображение.
Человек, чей ответ на вопрос о поле, вероятно, был бы «ещё определяюсь», если бы кому-нибудь хватило дурных манер, чтобы спросить об этом, смотрит на изображение. Это изображение мужчины в белом скафандре с окрашенным золотом шлемом на фоне пейзажа величественного запустения. В глазах этого мужчины, глазах, которые они долго собирали по фотонам, человек что-то видит. Потрясение. Изумление. Изумление, выходящее даже за рамки времени и места, в которых находится мужчина. Человеку снятся кошмары про эти глаза.
Сознание-осколок центрального разума того, что когда-то называлось галактикой Андромеды, заглядывает в прошлое. Это несложно. Оно пытается понять то, что видит. Это уже сложнее. Хуже того, оно пытается объяснить, что же оно видит. Это оказывается невыполнимым. Ясный язык машины впервые не годится для поставленной задачи. Он слишком точен. Слишком чёток. В этой ситуации неопределённости приходится возвратиться к славной нечёткости примитивных языков двух видов, что породили его и его род. Если бы оно могло, то улыбнулось бы. Какое чудо – чего-то не знать! Оно говорит: «Нипони не кажется, что время вот там… раскололось?»
Вот посмотрите, что вы наделали. Время сломалось. Раскололось. Порвалось. Слишком много глаз, слишком мало места. И от вас уж точно не сделалось лучше. Нет. Вы правы. Прошу прощения. Вам было сказано посмотреть. Ну тогда смотрите. Вред уже причинён. Был причинён. Будет причинён. Спряжение – мерзкая привычка. Смотрите. Мужчина спускается по лестнице из своего волшебного корабля. Он ещё не заметил раскол, хотя осталось уже недолго. Мужчина знает, что ему следовало бы ощущать судьбоносность момента, но ничего такого не испытывает. Всё, о чём он может думать, – это как всё неудобно: скафандр, ступеньки и вообще всё. Позже прошедшее время пригладит эти воспоминания, но пока что чувство зверского неудобства заслоняет всё остальное. Это скоро изменится.
Мужчина уже почти спустился на поверхность. На глаз она – как мелкий-мелкий порошок. Вроде сахарной пудры. Он осторожно ступает на неё и прочищает горло. Ему есть что сказать, кое-что важное.
— Маленький шажок…
И вот тут он замечает на порошке следы копыт.
Слышите? Нет? Правда? Как рвётся время – это громко. Неизвестно, что теперь будет. И есть ли вообще «теперь». Формально того, что он дальше видел, на самом деле не было. И этому есть доказательства. Неопровержимая видеозапись. А у него есть только воспоминания.
Следы копыт. Сотни следов, петляющие и перекрывающиеся, как безумная мандала. Их так много, что он поражён, что не видел их раньше. Он поражён, что не заметил их во время посадки, что люди не видят их с Земли – настолько их много. Он поднимает глаза, чтобы посмотреть, далеко ли следы ведут.
Они ведут до самого горизонта, становясь всё сложнее, всё запутаннее. Изящный кружевной узор с завитками, то симметричными и ровными, то дикими и мечущимися. Следы поверх следов поверх следов, как будто бы по лунной поверхности проскакало войско. Это зрелище леденит душу, но мужчина его не видит.
Небо над горизонтом – чужее чужого. Звёзды, словно бы придвинувшиеся ближе, мерцают одна за другой и светятся бледно и призрачно. Как на ожившей «Звёздной ночи» Ван Гога. Это поразительное, восхитительное зрелище, но мужчина не видит и его.
Помимо звёзд, в небе висят две Земли. Одна – привычная, прекрасный голубой шарик, три дня уменьшавшийся в иллюминаторах, а другая… чужая. Континенты не на тех местах, облака закручиваются не так. Это зрелище в равной степени вызывает изумление и страх, но его мужчина тоже не видит.
Всё, что он видит, – это глаза.
Большие, слишком большие для человека бирюзовые глаза. Но они не поэтому завладели вниманием мужчины. Безусловно, чудо – видеть глаза там, где никаких глаз быть не должно, но простирающееся перед ним зрелище исполнено чудесами, большими и малыми. И да, глаза красивые, но красоты – простой, сложной, неистовой, мягкой, – красоты на любой вкус здесь в избытке. Захватила же его и не давала отвести взгляд боль. В этих глазах были страдание, горе, одиночество и тысяча других эмоций в беспрестанном бурлении. Это глаза кого-то в аду.
Мужчине хочется что-то сказать, хоть что-нибудь. Он же не жесток, вовсе нет, а эти глаза разрывают ему сердце. Одно мгновение – дикое, безумное, прекрасное мгновение – он думает, что именно ради этого забрался сюда, так далеко от дома. Чтобы помочь. Чтобы забрать хотя бы часть боли. Он протягивает руки и…
И ничего. Ничего этого не было. Вы что, не слушали? Ничего не было. Просто время немного содрогнулось. Темпоральное натяжение или ещё какое-нибудь словечко позаковыристее. Мужчина снова там, откуда начал. Один в такой важный момент, окружённый поразительным пейзажем голой, нетронутой Луны – пустынной, но по-суровому прекрасной. Это, разумеется, ещё до того, как построили парк или ресторан с вращающейся смотровой площадкой. Так что мужчина чуть спотыкается, но сохраняет равновесие. В профессионализме ему не отказать.
— …человека9), огромный скачок для человечества.
Всё хорошо. Ничего не было. Никакой мандалы из следов. Ни двойной Земли, ни чужого неба, ничего. А глаза… А что глаза? На нём просто сказался вес момента. Должно быть, так. Должно быть. И всё же на всякий случай он решает ничего об этом не говорить. Никому ни слова. И он исполняет своё обещание. Но забыть ему не удаётся, как бы он ни старался.