Иногда вещи не то, чем кажутся

У меня в амбаре чейнджлинг

Пич Блоссом проснулась широко зевнув, когда первые утренние лучи света пробились через окно в её комнатку, освещая её глаза, светло-коричневую шёрстку и белое пятнышко на носике. Убрав прядь русой непослушной гривы с мордочки, она тут же энергично спрыгнула с кровати. Быстренько заправив её, она выбежала вон.

Спустившись по деревянной лестнице вниз, Пич Блоссом добралась до зала и направилась дальше. Обойдя последний угол, она увидела на кухне силуэт.

Это была её мать, Персика, кажется, мывшая что-то в раковине. Она была крепко сложенной кобылой с кремовой шёрсткой и длинной гривой шоколадного цвета, украшавшей её шею, но сейчас собранной в пучок, чтобы не мешать работе. Мордочка её не была видна, так как её обладательница была полностью погружена в своё занятие.

— Доброе утро, мам! — радостно произнесла Пич Блоссом.

— Доброе, моя маленькая Блоссом. — ответила она, смывая грязь с тарелки. — Как спалось?

— Прекрасно. — сказала кобылочка, подойдя к матери справа. — Тебя не было дома, когда я легла, но спалось всё равно хорошо.

— Ох, дорогая, прости меня за это... — извинилась Персика с грустью в голосе, на мгновение оторвавшись от работы, чтобы посмотреть на дочь голубым глазом. — Я снова застряла на дороге.

— Кто бы знал, что на дороге за городом можно застрять, ха? — усмехнувшись, спросила Пич Блоссом.

— Ты и представить себе не можешь. — ответила кобыла, укладывая тарелку в сушку. — Твой завтрак на столе.

— Спасибо! — искренне сказала она и подпрыгнула, чтобы поцеловать Персику в щёку. Затем, ухмыльнувшись, она рванула в столовую. Персика улыбнулась, слыша, как её дочь взяла стакан апельсинового сока и тарелку нарезанных персиков и тостов с маслом, уложила всё это себе на спину и, напевая что-то себе под нос, направилась к двери. Спустя несколько секунд после её ухода, Персика вернулась к своим заботам. Для одинокой матери, владеющей несколькими акрами земли, сегодня будет много работы.

Будучи на улице, Пич Блоссом радостно поскакала. Ей нравилось завтракать в амбаре в такие прекрасные деньки, как этот, когда солнце светило ярко и всё было спокойным. Отправившись в своё маленькое путешествие, пытаясь не уронить завтрак, покачивающийся в ритм её шажков, со спины, она оглядела персиковый сад, занимавший львиную долю земли у её с мамой дома, наблюдая, как лучи восходящего солнца пробиваются сквозь листву, оставляя светлые пятна на тёмной траве.

Снова повернув голову, она вскоре достигла цели. Как обычно красный и большой амбар был её любимым местом для завтрака из-за того, что солнце, светившее сквозь щели в досках, создавали успокаивающую и приятную глазу картину. Пыхтя от усердия, она открыла ворота, скрипящие в петлях, и прошла внутрь, сразу же посмотрев наверх. Сквозь крохотные трещины в стенах и потолке она видела, как облака застилают солнечный свет, отчего она с восхищением вздохнула. Положив тарелку и стакан, кобылочка уселась и потёрла копытами в предвкушении.

Взяв первый тост, Пич Блоссом было откусила от него кусок, но неожиданно услышала возню позади себя. Она понимала, что это не было проделкой мышей или завывание ветра в старых досках, ибо слышала она треск соломы. Она повернула голову и увидела, откуда идёт этот звук — из загона в дальнем углу. Положив тост обратно на тарелку, она медленно поднялась на ноги и отправилась туда.

Первое, что она заметила при приближении, было нечто, напоминающее... хвост. Тихонько крадясь всё ближе и ближе, она наконец увидела странное существо, лежащее на подстилке из соломы.

По форме это спящее существо напоминало пони, хотя определённо таким не было. На нём не было шёрстки, а вместо неё было что-то вроде панциря или хитиновой брони, словно у жука. Копыто было усеяно дырками, а "грива" скорее напоминала рыбий плавник. А ещё у него был, кажется, рог, и изо рта торчала пара клыков, но кобылку это ничуть не испугало. Оно не двигалось, и Пич Блоссом из чистого детского любопытства тыкнула его копытом в бок.

Хэйбеас это почувствовал, и проснулся спустя секунд тридцать. Поворчав, он открыл свои бирюзовые фасеточные глаза, поморгал несколько раз и посмотрел в сторону чего-то, что загораживало ему обзор. Когда его взор прояснился, и силуэт стал различимым, его глаза распахнулись от удивления и неожиданности, будто кто-то приставил остриё меча к его горлу.

Эта реакция, похоже, развеселила Пич Блоссом.

— Здрасьте! — поприветствовала она его.

Ни один мускул на лице Хэйбеаса не дрогнул, когда он услышал это. Достаточно долго он смотрел в зелёные глаза пони, а та, словно зеркало, смотрела в ответ, широко улыбаясь и излучаю ту живую энергию, присущую только детям. Вскоре она вопрошающе изогнула бровь и заговорила снова:

— Вы умеете говорить?

— Э... Д-да. — наконец ответил Хэйбеас, заикаясь. Устраиваясь на соломе поудобнее, он простонал от неприятных ощущений в теле. — Ну, привет...

— Что-то с вами не так. Вы в порядке? — спросила кобылочка, тут же шумно вдохнув от того, что увидела раны Хэйбеаса, когда он случайно выставил вперёд больную ногу и изодранные крылья. Пич Блоссом таких крыльев никогда раньше не видела, но даже она понимала, что они точно не должны быть такими.

— Да, я ранен. — тихо произнёс он. — На меня прошлой ночью напал незнакомец, пока я бродил по дороге. Упав, я сломал ногу и повредил крылья. Прости, что занимаю место тут...

— Ой, да ничего. — Отмахнулась Пич Блоссом. — Мы здесь всего лишь сено храним на случай, если понадобится, да принадлежности садовые. Если хотите, можете остаться.

— Ну... спасибо. — с искренностью сказал он. И как только он это сделал, до его носа донёсся знакомый сладкий запах, от которого в животе забурлило. Посмотрев в сторону, он заметил тарелку, которая его источала.

От еды на тарелке буквально разило любовью. "С любовью и приготовлено, уж точно", — подумал чейнджлинг, заметив, что ему стало больнее. Он умоляюще посмотрел на кобылку.

— Выглядит аппетитно. — сказал он. — Ничего, если, ну... я попробую? Я сейчас должен был быть в городе, но после того, что случилось...

— Эм, конечно! — согласилась Пич Блоссом, понимая, что ему это сейчас нужнее. Подвинув к нему тарелку и стакан, она жестом дала понять, что чейнджлинг может есть столько, сколько хочет. Глаза Хэйбеаса изучали содержимое тарелки; пусть ему и не сильно нравилась материальная еда, а особенно фрукты, но было приемлемо. Он пододвинул к себе угощение здоровым копытом.

— Меня Пич Блоссом звать — сказала она, когда он взял тост и откусил немного. — А кто и что вы?

— Я чейнджлинг. Полагаю, ты до этого не видела ни одного, что не удивительно. — ответил он. — А зовут меня Хэйбеас. Хэйбеас Бриттл.

— Чейнджлинг? — спросила Пич Блоссом. — Моя мама рассказывала мне истории о чейнджлингах. Она всегда говорила, что они — злые чудовища, которые без раздумий высосут из тебя всю любовь. Хотя вы, мистер Бриттл, кажетесь милым.

Внезапно она настороженно посмотрела на него.

— Вы ведь не такой, верно?

— Я? Не... — начал он, отправляя ещё один кусок персика себе в рот. Прожевав и проглотив его, он продолжил: — Да, мы, чейнджлинги, питаемся любовью, и многие из нас следуют приказам королевы, отчего и мы кажемся злыми, но я не такой. Я давно покинул улей, чтобы исследовать мир и узнать о других способах получения любви. Как эта еда, например, приготовленная с ней.

— Улей? — снова спросила кобылочка. — Как у муравьёв или пчёл?

— В каком-то роде да.

— Круто! — воскликнула Пич Блоссом. Хэйбеас вскоре закончил с завтраком, допив сок и поставив стакан на пустую тарелку.

— Спасибо за угощение. — сказал он, вытирая крошки со рта. — Было вкусно.

— Да бросьте. — ответила она. — Вы явно голоднее меня.

Наступила минутная пауза, во время которой Пич постаралась получше разглядеть нового знакомого. А затем резко поднялась, поняв, сколько сейчас времени.

— Ну, мне пора... — кобылка грустно вздохнула. — Мама меня скоро в школу отведёт. Но вечером я вернусь, мистер Бриттл.

— Если хочешь, — заявил он мягким тоном, — зови меня просто Хэйбеас.

— Ладно, Хэйбеас. Увидимся позже, думаю. И не волнуйтесь, я маме о вас не расскажу. Она точно перепугается.

Помахав копытом и весело улыбнувшись, она взяла тарелку со стаканом и ушла туда же, откуда и вошла. Вскоре Хэйбеас вновь остался один во всём амбаре. Вспомнив о ноге, он посмотрел на неё и увидел, что место перелома ещё было покрыто упругой затвердевшей субстанцией.

Пробормотав что-то, выражая смесь счастья и надежды от того, что ему наконец повезло найти понимающего пони, он снова улёгся на сено и, найдя идеальное положение, положил голову, пытаясь успокоиться. Закрыв глаза, Хэйбеас отдыхал, не засыпая, потому что так его раны заживут быстрее. Он развлекал себя размышлениями о разном и провёл не пошевельнувшись, словно он был статуей, целый день.