Песнь о Синнефе Громомечущем

Песнь о Синнефе Громомечущем

Стар кифаред, что пришел к этого дома порогу.
Стара и кифара, чей голос пел славу великим деяньям
Седой старины, века легенд и свершений.
Ослабли струны, позолота опала, и расщепились копыта,
Что всю жизнь музыку легким движеньем ласкали.
Но голос по-прежнему чист и высок, по-прежнему крепок.
Вы приняли гостя, теплом и вином, и отплатить вам готов он
Песней о славе героя, о мудрости высшей, о подвигах,
И о мечте, что как солнечный луч вела его в небо.
К свободе и величью народа легкокрылых пегасов,
Чьим перьям ветры подвластны. Чьих глаз громы страшатся,
Чьими копытами тучи гонимы.

Сей герой был наречен при рожденье Киони, и был бел он как снег,
Что дал ему имя. И был силен он и статен, как подобает пегасу.
Быстро рос он, и ко всему стремился со страстью.
В светлом городе Керате пятивратном, чьи башни касаются неба,
Стал известен среброволосый жеребец сей ретивый.
Храбрый воитель, задорный и смелый, любимец кобылок.
Слава пришла к нему рано, принесенная на щите его подвигов
Во славу басилея славного града. Копье его не знало преград,
А шлем серебристый слепил вражьи глаза без пощады.
Удачлив был он в боях, и в игре и в забеге.
В знатных домах единорогов принимали его, и при дворе басилея.
Золота звонкого приносили походы немало, немало отнимало вино.
Жизнь была легка, как поступь пегаса, но битва, вино и кобыла —
Не все, чего жаждал он в мечтах и на деле.
С самого детства, на пыльных площадках гимнасия,
На твердой земле и в полете, он думал о ветре.
О ветре, подвластном воле его и желанью. О шторме и грозах,
Его воле послушных. И о тучах, которых можно коснуться.
«Глупец!» кричали ему, и наставники седогривые и малые дети.
«Отбрось пустые мечтанья!» говорили ему в беспокойстве.
«Вино и кобыла — вот мечта жеребца, а не ветер и дождь» -
Твердили ему. И он соглашался, но не в душе, храня верность мечтам.

Был дан ему знак — дар богов-аликорнов.
Метка Судьбы явилась ему раньше, чем у сверстников шумных,
В день судьбоносный, день великого шторма,
Что накрыл Керат, башни затмив пеленою дождя.
Тяжелые мокрые перья тянули к земле,
Но он летел, тренируя крылья, закаляя свой дух.
Гонка в гимнасии была его целью. Жажда победы звала его громко.
И он летел, закрыв свои очи, сквозь серую хмарь и смертоносные громы.
И как теплые воды Хаитских ключей, коснулось его жаркое Солнце.
Открыл он глаза, и узрел синеву, вместо серого мрака,
Что остался внизу, зловеще клубясь
И сверкая молниями подобными змеям.
Красота сия тронула сердце пегаса, и мечта загорелась новым огнем.
А на бедре его белоснежном, засияла Метка Судьбы,
Коей не видели прежде — то была темная туча.

Метка сия подарила ему имя второе — Синнефом отныне
Звали его друзья и наставники.
А прозвище Громомечущий обрел он в победе своей
Самой первой. В той памятной гонке он пришел раньше всех.
И издал клич боевой, что позже вселять будет ужас
В диких горцев-грифонов и в мантикор кровожадных.

Немало побед и славы великой
Принес ему этот клич. Воодушевлял он пегасов,
И гнал прочь слабых духом врагов.
За подвиги свои, был он обласкан высокою знатью.
Отец гордился сыном своим, и простил ему мечтанья о ветре.
Род богател, больше становилось друзей.
Но у богов план был иной. Обретя немало друзей,
Обрел он и немало врагов. Завистников, подлых и злых
На язык. Тяготила их его слава, его белая шкура и серебро
Шлема сверкающего.
На пьянстве они, пытались его подловить.
Но все безуспешно. Синнеф любил вино и компанию
Но знал он и меру.
На слабостях любовных пытались поймать.
И здесь постигла их неудача.
Синнеф дарил любовь прекрасным кобылкам,
Но не больше чем остальные, и женился на трех он,
По высшим законам, и был он им верен с тех пор.
И тогда они, поддавшись самым подлым и темным желаньям
Вторглись в мечту храброго пегаса.
Узнали о ветре, которым он хотел управлять.
О тучах, которые он хотел гонять по синему небу.
И о громах, что он желал высекать из темных туч.
И высмеяли они его веру, покрыли позором на весь город.
Ветры, кричали они, испускаются его брюхом.
А темные облака у него в голове, вместо разума.
И громы лишь в его отрыжке.
Много яда словесного было излито на светлые мостовые
Славного города Керата. Позор и обида жгли душу
Молодого воина, и поклялся он отомстить.
Ведь друзья отвернулись от него, как от безумца.
Жрецы богов-аликорнов прокляли его, как богохульника.
А жены покинули его ложе, уйдя к завистливым
И крикливым единорогам, что распространяли эту грязь.
Поддались они соблазну разврата в объятьях властных,
Что сравняли воина храброго с землей грязной, его,
Рожденного парить в небесах пегаса.
Поклялся он отомстить злоязыким завистникам,
И бросился в бой, в отчаянии и боли.
Громогласный клич его вселил ужас во врагов,
Как и прежде. Но силы их были велики,
И быстрые крылья, и стремительное копье,
Не устояли против магии.
Он с радостью бы пал, защищая честь свою,
Прежде белоснежную, как его шкура.
Но враги его жаждали большего. Бросили они его
К копытам басилея. С обвинениями тяжкими, в измене,
И нападении на благородных хозяев славного города Керата.

И сгинуть бы храброму Синнефу в бесчестии и печали,
Если бы не старик-отец его, что место занял советника,
При басилее. Рассказал он ему о подвигах сына его,
И о завистниках. От наказания, увы, спасен он не был,
Но участь его была смягчена — заменили казнь изгнанием
В дальние дикие земли.
Сказал отец сыну слова напутственные -
«Вот она, цена мечты твоей, дитя. Пошел ты против природы и богов,
За что плата была жестока. Но могу я помочь тебе еще раз.
Род наш помнит старые времена, когда копыта богов касались
Нашей земли, а крылья их гнали ветра. В те времена чудеса жили
Среди пони. Духи и гении носились в небесах.
Времена те ушли, но легенды гласят — живет в северных землях
Последний царь ветров. Если найдешь ты его -
Быть может, обретешь свою мечту.»

Поблагодарил отца юный Синнеф,
Облачился в серебряный доспех, и унесся в небеса.
Летел он днем, и солнце грело его.
Летел он ночью, и звезды наблюдали за ним,
Тревожно мерцая в воздухе, холодном как горный поток.
День ото дня солнце грело все меньше,
А ночи становились длиннее. Ранил шкуру
Ледяной доспех, но глаза его горели огнем,
Что согревал его — огнем мечты.
Поля сменялись лесами, а леса — горами.
То, что было зелено внизу, становилось бурым и затем и белым,
Как его шкура прежде, ныне грязная и серая.
Нет в диких местах ни бань, ни нежных копыт
Юных кобылок, что сотрут дорожную грязь,
И дадут мышцам мягкость.
Летел Синнеф, не сбиваясь с пути, отгоняя печаль и соблазны.
И когда не мог он более лететь вперед,
Когда лед сковал его перья, а доспех его прижал
К мерзлой земле, когда не мог более найти
Себе пропитанья меж мрачных серых камней,
И ледяных потоков меж острых как слова завистников скал,
Он остановился, и воззвал своим голосом,
Громоподобным. Призвал он северные ветра,
И закружили ветры его среброволосую гриву,
Острые льдинки исполосовали прекрасное лицо.
Ответом зову его был рокот урагана,
Что двигает горы, что замораживает тела и души.
«Чего ищешь ты, пегас?» вопрошал глас бестелесный.
Испугался Синнеф этой мощи, сделал шаг назад.
Но вера его и мечта остановили его, и поднял он голову
Со словами такими:
«Ищу я царя Северных ветров, великого духа Борея.
Ты ли это? Явись мне!»
Подобный горному обвалу был ему ответом смех.
«Это я, маленький пегас. И пред тобой я, во всей своей сути.
Коли не можешь узреть ты меня, значит, исхудал род ваш,
Гордых повелителей неба.»

«Знаю я, что ты можешь помочь мне, о Борей, могучий царь ветров.»
«Возможно.» Ответ пришел ему, звуча отовсюду.
Ледяное дыхание жгло ему шкуру, примерзли копыта к
Мертвым камням этой мрачной земли.
«Ответь мне, о великий, можешь ли ты даровать мне силу,
Силу повелевать ветрами и облаками?»
И снова раздался смех, подобный грохоту лавин смертоносных.
«Ты пришел просить царя ветров, чтоб тот поделился
Властью своею со смертным? Ты храбр, пегас.»
«Да! Моя мечта вела меня всю жизнь мою,
И если исполнить ее нельзя — то лишь смерть
Будет участью моей. Нет мне пути назад,
И посему — отдаюсь я в твою власть, дыхание твое — лед,
Так заморозь меня, дерзнувшего просить так много.»
И пришел ему ответ, в потоке острых льдинок.
«Речи твои полны храбрости, и сердце твое
Горит слишком жарким огнем для моих ветров.
Убить смогу тебя я, но жаль мне твоего огня.
Знаю я, как не растратить это жаркое пламя.
Принеси мне четыре склянки крови.
Крови земной, крови небесной, крови магической,
И крови божественной.
Справишься с этим — вознагражу тебя силой неба,
Силой шторма, и силой грома.»

Поклонился Синнеф, и устремился назад, на юг,
Погруженный в тяжкие думы.
Долго летел он, держа путь в теплые земли,
Лед спадал с доспехов его, иней уходил с его перьев.
Размышляя о поисках крови, пролетал он над темным лесом.
Там, под сенью деревьев, углядел он тропу,
И земных пони семью, что жались друг к другу,
В ужасе пред диким медведем.
Бесновался зверь дикий, лапу когтистую занося,
Над жертвами беззащитными, что в глаза ему глядели,
В надежде пустой на пощаду.
Повинуясь долгу своему, памяти ратной,
Устремился Синнеф к земле, занося копье свое,
С боевым кличем.
Ответило чудище рыком, взметнулось горою лохматой,
Лапа, шире среброшлемного пегаса, металась,
Стремясь ухватить назойливого гостя,
Быстрокрылого и жалящего серебром ярким.
Как бы ни силен был медведь могучий, сын лесов,
Пегас легкокрылый, сын неба, одержал победу,
Как и прежде на полях ратных и в лесах темных.
Пал медведь, и содрогнулась земля, приняв тушу его.
Содрогнулись и пони, в спасенье не веря, ожидая удара.
Но нет больше чудищ — пред ними гордо
Встал пегас, крылья расправив, серебром сияя,
На ярком солнце.
«Проси что хочешь, о спаситель!» вскричали они,
И рухнули к его копытам в страстном поклоне.
«Все отдадим за спасенье жизней наших, о храбрый воитель!»
Мелькнул было блеск в глазах Синнефа, память о вине и злате.
Но угас тут же, сметенный истинной мечтою пегаса.
«Ничего не нужно мне от тех, кого я всю жизнь
Защищал, долгу службы повинуясь смиренно.»
Отвечал он степенно, и взгляд его блуждал,
Сокрытый пеленою мечты.
«Но одну вещь вы можете дать мне, и буду я благодарен,
И поклянусь, что нет зла в моей просьбе.
Мне нужна капля крови, крови Земной.»
Испугались пони, что столкнулись с безумцем,
Чьи глаза смотрели сквозь них, пеленою подернуты,
И копье, только что чудовище сразившее, угрожающе
Смотрит на них острием.
«Не бойтесь, о пони, ведь я не желаю вам зла.
Лишь малая капля, чего оно стоит?»
Страх свой оставив позади, маленький жеребенок,
Вырвался из объятий испуганной матери.
«Возьми мою кровь, воитель! Я хочу быть как ты,
Я должен быть храбрым!»
То слова были юнца, а отец его кинулся вслед ему,
Но опоздал — провел ногой жеребенок по острию
Серебряного копья, и крови струйка, устремилась
На землю.
Не стал ждать Синнеф — подставил он склянку,
И наполнил ее, дарованной алою влагой.
И перед тем, как взмыть в небеса,
Отблагодарил он жеребенка, и перевязал его рану,
Со словами: «Ты храбр, юный воитель,
Подвиги ждут тебя впереди. Не бойся их, и боги
Защитят тебя, на твоем долгом пути.»

Устремил свои крылья он дальше,
Туда, где заходит солнце, чтобы обогнуть город Керат.
Движим он был своею мечтой, но не попадалось ему,
Ни одного единорога.
Только поля, что земные пони пахали, и заставы пегасов,
Вот и все, что встречалось ему на пути.
Летел он, не глядя, и не заметил, как покинул земли,
Обитаемые пони. Кругом были лишь дикие леса,
Заросшие луга, непокоренные земли.
Хотел повернуть он назад, но яркое пятно
Привлекло его глаз. Ярко-розовый силуэт,
Прекрасный как зимний восход, предстал перед ним,
Там, внизу, на поляне, поросшей цветами душистыми.
Спустился он, и узрел — сама божественная изящность
Стояла в траве. Дева прекрасная, из рода единорогов,
С глазами ярче звезд, и улыбкой теплее Солнца.
Неловкими были первые слова, но слова вторые пришли
Уже легче. Одинока была юная волшебница,
Что собирала тайные травы на поляне в лесу.
Одинок был и Синнеф, и в улыбке и смехе, и в глазах их обоих,
Обрели они связь. День пролетел незаметно, в веселой беседе,
В радости и игре. Прекраснейшее из существ встретил Синнеф
В диких землях, где жила она, заточена родней,
Что запрещала жить ей в городах.
Давно она не слышала доброго слова,
Ни шутки веселой. Давно не слышала она,
Имени своего, Астери,
Произнесенного с благоговением.
Давно Синнеф не видел красоты ясной, не помнил уж
Нежности искренней, если и знал он когда.

Так же пролетела и ночь, средь душистых трав,
Под звездами кружащимися в темной выси.
Забыл Синнеф свою мечту, стала она ненужной
Отныне. Ведь обрел он немало.
Неделя блаженства и счастья, пролетела,
Как лепесток в водах горной реки.
У всего есть конец, и миг сей мрачный настиг
Жеребца, забывшегося во блаженстве.
Сказала ему его прекрасная подруга:
«Прости, любимый. Но судьба меня зовет,
По мрачному пути отправиться прочь.
Отец мой, суров и строг в своих решеньях,
Больше не может ждать.
Должна уйти я, в горный монастырь,
Где такие как я, живут вдали от других.
Предаваясь служенью, и постижению
Силы путей.»
«Но зачем?!» вскричал Синнеф пораженно.
«Зачем сей яркий цветок обречен
Увядать среди скал и туманов,
В одиночестве и печали?»
Грусть стояла в глазах, красавицы юной.
«То вина моя. Дар и проклятье богов,
Получила я при рожденье.
Взгляни! Эта Метка Судьбы — этот символ
Проклятья, что довлеет над мною,
И другими, подобными мне.
Этот символ, звезда о шести острых лучах,
Символ смерти и разрушенья.
Лишь коснется меня страх или гнев,
И слепнут глаза мои. И горят города.
Рвутся связи небес и земли, твердеет вода,
И воздух просыпается пеплом.»
Обнял Синнеф ее крепко, сжал, копытами,
И крылами своими, не желая отпускать ее.
«Останься, мое счастье. Не слушай отца,
Не заслужила ты проклятья богов,
Не должна ты страдать. Останься же,
И клянусь я, небом и жизнью своей,
Что не дам пролиться слезе твоей. Не дам
Проснуться гневу твоему, или страху.
Буду хранить тебя, и не будет боли,
В жизни твоей. Останься лишь, не уходи.»
«Жажду я остаться, больше всего в жизни моей.
Но не могу. Отец мой суров, но прав он,
Нет места мне, среди пони живых.
Решенье мое твердо, уйти я должна.
А посему, должна преподнести тебе я
Прощальный дар. Чего ты хочешь?»
«Еще времени с тобой жажду я...»
Ответил Синнеф, не отпуская ее из объятий.
«Этим даром я, увы, не распоряжаюсь.
Есть у нас еще, времени капля,
До заката. Но чего ты хочешь еще,
Что восполнит пустоту в твоем сердце,
Когда мне придется уйти?»
«Ничто не заполнит эту бездну,
В сердце моем. Ничто, во всем мире.
Но если ты просишь, могу я сказать,
Какой дар я бы принял». Синнеф вздох испустил,
Тяжкий, как обледенелый доспех в землях Борея.
Не хотел он просить такое, у любимой его,
Но забытая мечта снова пробудилась в сердце его,
И звала.
«Дай мне каплю крови твоей, любовь моя.
И я преподнесу ее царю ветров Борею,
Чтобы наделил он меня силою ветра,
И властью над штормом. То моя мечта,
Взращенная с детства. И таков был уговор,
С этим духом. Капля крови земной, капля магической,
Небесной капля, и капля божественной.
Я знаю, прошу я слишком много... Прости»
«Странна твоя просьба, любимый. Но я понимаю
Стремленье твое. И мечту. Что похожа во многом,
На мою. Я мечтаю о мире, о любви и о дружбе,
Для всех, кто живет здесь под небом.
Но то невозможно. Лишь мечта наивной кобылки.
Но ты! Ты нашел путь обретенья мечты.
И посему, с тобой мое благословенье.
И капля крови моей, что жаждет дух этот древний.»
Не поверил Синнеф, тому, что услышал.
Впервые не подняли на смех его. Впервые,
Мечта его получила поддержку.
Коснулась Астери пустой склянки,
И в тот же миг, наполнилась она жидкостью темной.
«Вот кровь моя, пусть она послужит твоей мечте,
Раз не могу послужить ей сама я.»

Пролетел дня остаток, как стремительный ветер.
И ушла Астери навстречу судьбе своей,
Оглянувшись с улыбкой. Но не видел того Синнеф.
Слезы затмили глаза, и когда скрылась она в чаще лесной,
Взмыл он в небо, зубы стиснув, навстречу ветру,
Дикому, непослушному ветру.
Снова загорелась мечта его, но пламя ее горело
Ныне иначе. Теперь он жаждал силы лишь для того,
Чтобы быть вместе, со своею любимой.
Цель сияла перед глазами его, и теперь держал он
Свой путь туда, где можно добыть крови богов.
Но где то место — неведомо. Ушли аликорны
Из этого мира. Заперлись в Долине, оставив пони,
Наедине с судьбой своей. Были времена,
Когда правили они ими, правили мудро.
И жизнь была легка и прекрасна.
Но решили они — пора покинуть детям их,
Младенческую люльку. И ушли аликорны,
Оставив лишь магию свою, управлять судьбой.
Даровать Метки и таланты.
Быть может, размышлял Синнеф в полете,
Жрецы в храмах знают, как проникнуть
В благословенную Долину.
Мудры жрецы, и обширны из знания.
Судьбы в копытах их, предсказывают они Метки,
Значит, говорят аликорны их устами.

Долго летел он, над дикими лесами и
Посевными полями. Летел от деревни к деревне,
От города к городу, ища жрецов высшего посвящения,
Что могут открыть ему тайну.
И вот, в городе в тени высоких гор, в городе
Высоких башен и золотых дворцов, вошел он в храм,
Прекрасный, как туманная роща, в лучах рассвета.
Храм Ветра и Дождя, храм Неба и Звезд, Солнца
И Пламени праведного, храм Реки и Земли, храм Тайны и Света.
Десять прекрасных образов, с витражей самоцветных,
Смотрели строго, солнцем осиянные.
Стройные фигуры о крыльях и роге на теле одном,
Прекрасные в совершенстве своем, сразили Синнефа.
Застыл он в благоговении, глядя на десять фигур,
Что ростом были выше многих башен Керата.
Подошел к нему жрец, с улыбкой благочестивой,
В мантию красную закутан, с золотом коваными
Копытами и рогом. Спросил он голосом
Медоточивым: «Что ищешь ты здесь, о храбрый воитель?
Серебро доспехов твоих потускнело в походах,
Шрамы украшают лицо твое волевое.
Рады мы принять защитника земли нашей,
В нашем скромном храме.»
«Ищу я дороги, что приведет меня к аликорнам»,
Ответил Синнеф не таясь и не прячась, за
Вязью слов и обмана.
«Путь в Долину для смертных закрыт,
Мой друг неразумный. Если же будешь ты
Праведен в жизни своей, бороться за
Истину, защищать слабых, не дерзить
Своему басилею, быть может, попадешь ты в Долину,
Когда час твой придет. Но не раньше.»
«Не могу ждать я! Долг зовет мое сердце,
Должен найти я Долину, исполнить предназначенье,
Что сами аликорны мне дали, начертав
Судьбы моей Метку.»
«Метка твоя — туча, я вижу. То знак непростой,
Не видел таких я прежде.» Говорил жрец в задумчивости,
Оглядывая бедро Синнефа белоснежное.
«Но как, скажи мне, связана туча, и поиск твой аликорнов?»
«Благодаря божественной власти, божественной крови,
Обрету я силу — повелевать штормами».
Забылся Синнеф, сказал, что не думал, но поздно уж было.
Разозлился жрец, вскричал он, и ярость кипела
В голосе его могучем.
«Святотатец! Покуситься ты вздумал, на наших богов?
Возжелал ты того, что лишь их воле подвластно?
А кровь! Зачем тебе кровь аликорна, о нечестивец?!»
Подался назад Синнеф, не зная, что делать.
Наступал жрец на него, гневом пылая.
«Стража! Схватите богохульника неразумного!
Покуситься он решил, на святое! На наших богов,
Возжаждал их крови! Так пусть его самого
Кровь прольется, во искупленье.»

Бросился Синнеф бежать, из светлого храма,
Стрелы и копья, и вспышки огня, летели во след.
Как дикие осы, жалами воздух пронзая, носились
Эти снаряды мимо беглеца, чье сердце дрожало,
В страхе погони.
Когда пробегал он сквозь врата пресветлого храма,
Услышал он крик, что бросил вослед безумец ему
В грязных лохмотьях, с тазовой костью в гнилых зубах.
«Лети за море, пернатый, лети на закат, седой. Там
Тебя ждет твоя цель.»
И пал безумец, пораженный стрелою
Не ему предназначенной.

Не желал Синнеф следовать совету тому,
То лишь безумец, думал он, откуда он знает?
И когда бежал он из города в тени гор,
Долго он размышлял на вершине
Скалы, на морском берегу.
Лететь ли дальше? Туда, в синий простор,
Где лишь соль и вода, и одинокие чайки,
Борются с ветром.
Вспомнил он, о той склянке, что подарила ему
Астери, и дар этот пробудил в нем желанье,
Двинуться к цели, любою ценой.
Она верит в мечту, которой живет он.
Имеет ли он право обмана, той веры,
Прекрасной в своей чистоте?

Решился он, и взмыл в небеса, как делал и прежде,
В крике чаек и шуме волн, устремился он к горизонту,
Где солнце садилось неспешно, слепя его пламенем,
Животворящим.
Пожалел он вскоре, что отправился в путь
Столь неблизкий. Не взяв ни воды, ни еды.
Лишь равнина зыбкой горькой воды колыхалась внизу,
И жаркое небо давило на спину.
Затерялась за горизонтом земля,
Умолкли чаек печальные вопли.
Только шум ветра, что трепал ему гриву,
Говорил, что не стоит он на месте,
А летит, скользя меж двух равнин синевы.
Летел он день, и всю ночь.
И когда солнце взошло за спиной, в глазах его
Еще стояла тень. Мысли запутались в узел тугой,
Крыльев не чувствовал он, а соли вкус на губах
Затмил саму память о пище.
В страхе падения, сбросил он оковку с копыт,
И ноги его стали как пушинки.
Ушел под воду с глухим плеском тяжелый доспех,
Что упал следом. И сил прилив хлынул к
Бесчувственным крыльям.
Отправился следом шлем легендарный,
Что славу принес ему на сражений полях.
Что не раз отражал стрелу или камень из пращи
Вероломных грифонов.
Ушел под воду шлем серебристый,
И стала легкой голова Синнефа.
И возвел он глаза к горизонту, куда не мог он смотреть
Уже долго, преклонив голову под тяжестью шлема.
Там, меж двух бездн синевы, пролегла полоса,
Черная полоса, символ спасенья.
Стиснув зубы в рывке, Синнеф разогнался,
И полетел так быстро как

мог, теряя сознанье.

Очнулся Синнеф, от нежных касаний копыт,
К его плечам, усталым до боли.
Три прекрасных девы-единорога
Окружили его, и смотрели с улыбкой.
«Ты добрался, герой». Говорили они,
И голоса были их сладки как мед Кератских лесов.
«Пойдем же к отцу, хозяину острова» Говорили они.
«Он поможет тебе, даст пищу и отдых.»
Последовал Синнеф за тремя совершенствами,
Глаз оторвать от них не в силах.
Привели его они во дворец, причудливых форм и расцветок.
Он был похож на лабиринт, построен будто безумцем.
Но красота в нем была, дикая, природная красота.
Глубокий голос, голос достойный повелителя и полководца,
Встретил его со словами приветствия.
«Добро пожаловать в дом мой скромный,
На мой остров, о гость мой желанный.»
«Приветствую тебя, хозяин этого дома.» Ответил Синнеф,
Отвесив глубокий поклон.
«Благодарю за спасение и гостеприимство.»
«Не стоит, мой друг. Не часто залетают ко мне
Храбрые воины-пегасы. Расскажи же мне,
Что привело тебя в мои земли.»
Отвечал голос, и вскоре вышел его обладатель.
Причудливый полу-пони, полу-дракон,
С золотыми глазами и длинным хвостом.
Удивился Синнеф, не видел он такого чуда прежде.
«Привел сюда меня поиск аликорнов»,
Сказал он, вновь поклонившись.
«Ах, аликорны, знавал я их. Но ушли они,
Закрылись в Долине своей.
И хоть на верном пути ты, но не попасть тебе туда.»
«Великая цель ведет меня к ним!
Ибо хочу я научиться магии ветра и туч.»
Отвечал Синнеф, помня о важности правильных слов.
«Похвальное желание, мой маленький друг!»
Ответил пони-дракон, с улыбкой широкой.
Обвел он когтистой лапой свои владения, и сказал:
«Останься здесь на пару дней, отдохни.
Развлеки меня разговором. И помочь смогу я тебе.»
«Но как?» Спросил его Синнеф,
Вино принимая и фрукты от дочери пони-дракона.
«Ответ прост. Тебе аликорн не нужен
Для достижения цели. Если останешься мной ты, Синнеф,
Если не захочешь ты возвращаться к пегасам,
По крайней мере пока, то я сделаю тебя аликорном.»
«Ты лжешь, и не называл тебе я имени своего!»
Тревога закралась в душу пегаса.
«Не лгу, нет мне причины» — ответил пони-дракон,
Щурясь на солнце довольно.
«В моей власти сделать тебя аликорном.
Даровать тебе силу, и бессмертье. Я живу вечно,
Будешь и ты. Согласен ли ты на эту сделку?»
Молчал Синнеф. Сомнения грызли душу его.
«Не спеши, Синнеф, отдохни пару дней.
Время здесь течет иначе.»
Поклонился пони-дракон, и удалился в покои,
Оставив Синнефа у стола полного яств.

Силы свои подкрепив, и подкрепив сомнения,
Ходил Синнеф задумчиво по залам дворца.
Причудливые картины наблюдал он на стенах.
Тысячи разных мест, иных миров, будто сошлись,
В одном месте. Бесконечен дворец,
И время как мед. Но день склонился к закату.
Нашел Синнеф комнату не столь чуждую как иные,
Устроился на ночлег. Но едва сомкнул он глаза,
Как услышал он цокот копыт.
С улыбкою страстной, вошли в покои три девы,
Дочери пони-дракона.
Окружили его, копыта их ласкали усталые крылья,
Больные мышцы растирали игриво.
Забылся было герой, поддавшись усталости
Красоте и заботе.
Но касанья нежные вызвали образ иной.
Образ нежной улыбки Астери, глаз ее, темных,
Как звездное небо над той прекрасной поляной.
Открыл глаза Синнеф, желая прервать его гостий,
И ужаснулся их виду. Не было красавиц дев-единорогов.
Превратились они в чудовищ ужасных -
Хищно скалящуюся мантикору, чешуйчатого кокатрикса,
И гарпию, ужас вселяющую своим видом.

Бросился он в панике, отбиваясь от чудищ копытами,
Подхватил копье свое серебряное, нанес столько ран,
Сколько смог. Но враг окружал, и силы его были велики.
Пришлось бежать ему из этой ловушки.
Злостью кипя, носился он по дворцу, в поисках пони-дракона.
Злодея жесткосердного, что в западню его заманил.
Тот сам нашел Синнефа, с ухмылкою дерзкой.
«Жаль, что сорвал ты мне представленье, пегас.»
Слова были его по-прежнему медоточивы.
«Ах, хотел бы я посмотреть, как ублажаешь ты мантикору.
Но увы. В сердце твоем верность живет, и иллюзия пала,
И истина вскрылась раньше, чем надо.
Ты скучен, пегас.»
Не дал договорить ему Синнеф. Вскинув копье,
Бросился он на злодея, с криком своим боевым,
Что сотрясал сражений поля.
Пронзило копье одеянья пони-дракона, и вскричал он от боли.
Оттолкнулся пегас, и ударил копытом ему по лицу, выбив клык.
Силен был пони-дракон, и когда Синнеф выдернул копье,
С клочьями кровавых одежд, тот даже того не заметил.
Воздух заклубился тенями вокруг, заплясало пламя в глазах,
Вероломного хозяина острова.
Бежать пришлось Синнефу, впереди тугой волны огня,
И ветра, что наслал на него подлый враг.
Опалены перья, и копыта обожжены,
Но жизнь спасена, покинул он остров.
И сжимая копье мертвой хваткой,
С окровавленной мантией на острие,
Как с флагом победным, устремился назад он,
К родным берегам.

Там, на берегу каменистом, ждал его странный пони.
Тот самый безумец из храма, с гнилою костью,
В щербатых зубах. С целою шкурой,
Будто стрела не разила его.
Сказал ему Синнеф, копьем ему угрожая:
«Кто ты, незнакомец безумный?
Вид твой ужасен, но тайна сокрыта в тебе,
И указанья твои, чуть не стоили жизни
Моей, еще молодой. Ответь, враг ли ты мне,
Чего от меня ты желаешь?»
Ответил ему безумец, кость отложив:
«Ничего от тебя не хочу я.
Искал ты кровь бога — ты ее получил.
Совет мой привел тебя к цели.
Где же твоя благодарность, зачем же ты
Копьем своим угрожаешь?»
Подумал Синнеф, глядя в косые глаза
Безумца лохматого, что сидел перед ним,
С улыбкой пустой.
«Быть может ты прав. Быть может поверю я
Словам твоим странным, но лишь быть может.
Не убедил ты меня.»
«Смочи эту тряпку морскою водою,
И сцеди в свой сосуд. Получишь ты кровь бога,
Ее ты искал.»
«Я искал кровь аликорна, не монстра,
Чудовищ отца.» отвечал Синнеф, недоверчиво глядя.
«Безумцам открыто то знание, что ускользает,
От тех, кто думать привык постоянно.»
Захихикал тот пони, костью своею играя.
«Сила божественная на всех одна,
Где-то больше, где-то нет, а где-то сыра кусок»
Сказав слова эти, убежал он за скалы,
Что над берегом возвышались. Утихли копыта,
И остался Синнеф един, с мыслями своими.

«Быть может прав он, этот безумец.
Он путь мне указал, он стрелы избежал,
Он мудрые речи сказал мне сейчас.
Быть может, он прав, быть может, могу я,
Обмануть Борея кровью поддельной.»
Окунул он чудовища мантию в воду морскую,
И выжал красную воду в последнюю склянку.
Последнюю склянку, ведь заполнил он до того,
Склянку третью кровью своею.
Засияла та кровь, сквозь стекло
Загадочным светом, как робкие завитки тумана,
Закружился густой свет вокруг склянки,
Мечась пугливо, от движений копыт
Удивленного Синнефа.
Радость ощутив в своем сердце,
Взмыл он в хмурые небеса.
И понесся на север, где ветра ждал его дух.

Там, среди мерзлых скал, среди снега и льда,
Встал Синнеф, от мороза дрожа, и от страха.
Страха обмана, что вскрыться может,
В любое мгновенье.
Воззвал он как прежде, голосом
Громоподобным, и ответили скалы,
Ответил и ветер.
«Вернулся ты, храбрый пегас.
Тебя я заждался. Потерял ты доспех,
Тоску и страх, чую я в твоем сердце.»
Сгустился воздух перед самым носом Синнефа,
Явил ему образ пегаса, с перьями белее
Снежных горных вершин, с копытами
Тверже скал, что трещали под ними.
Подхватил он крылом склянки четыре,
Изучил внимательным взглядом.
Сияла улыбка на лице неземного пегаса.
Выпил он из всех их, и сказал он Синнефу,
Со смехом в голосе грубом:
«Задобрил меня ты, пегас. Хоть и солгал мне.
Не принес ты крови аликорна.»
Сжался Синнеф, к страшной смерти готовясь,
Страхи его все так сбылись внезапно.
«Но не бойся меня, храбрый пегас.
Знал я, что не достать тебе кровь аликорна.
Но достал ты мне кровь врага моего.
Хаоса духа, угнетателя и самодура.
Ему служил я когда-то, но освободили меня,
Аликорны, прежде чем запереться в Долине.
Указал тебе путь я, и ты сделал все как хотел я.
Обмануть меня ты хотел, но обманул я тебя также.
Не могу дать тебе сил повеленья ветрами,
Тучи гнать и плести ткань штормов.»
Вскричал Синнеф, запутавшись в чувствах,
Как жеребенок путается в своих мягких копытах.
«Но как же так, о Борей! Столько прошел я,
Потерял на пути я немало. Неужели,
Оставишь меня ты без платы, за то, что сделал я все,
Чего жаждал твой разум?»
Усмехнулся Борей, и сказал такие слова:
«Не могу дать тебе я, то чем владеешь и так ты.
Пегасы созданы были, по образу нашему.
Аликорнами мудрыми, тысячелетья назад.
Забыл твой народ, свою силу.
Лишь захоти ты — и ветра пойдут за тобой.
И тучи затвердеют как камень,
Под копытом твоим. И перья твои,
Высекать будут искры, из ветра и влаги,
Создавая шторма, средь ясного неба.»
Поражен был Синнеф, и найти не мог он слова,
Стоял он безмолвен, на духа ветра смотря.
А тот продолжал, с улыбкою в гласе:
«Научу я тебя, как пользоваться даром своим,
Но обещай мне одно, что передашь эти знания
Пегасам другим, что в праздности и лени
Забыли предков своих, и роскошь
Единорогов дворцов соблазнила их души.»
Дал обещанье это Синнеф, и внимал он словам
Духа ветра, о тайных теченьях силы, о перьях,
Что могут резать тучу как масло, о силе радуги,
Которой магия жизни подвластна.

Воодушевленный знаниями, уроки запомнив,
Улетел Синнеф в земли родные,
К высокобашенному граду Керату.
Летел он по небу, и взору ему открывались,
Силы потоки, что вились меж туч, как волшебные нити,
Как роса на паутине сверкали они, тайны являя,
Прежде невиданные храбрым пегасом.
Он играл на них как на кифаре, дергая струны,
Гладя музыки ветра поток.
И за спиной его буря росла, черна как ночь,
Велика как горные земли.

Спал рассветный Керат.
Лишь стражники на стенах его, и на башнях,
В кости играли, поглядывая на горизонт,
Взором ленивым.
Увидели они тучи мрачные, как мысли
Раскаявшегося казнокрада, и солнца лучи,
Как копья пронзали черноту в небесах.
А впереди жуткого шторма волны,
Летела белая точка, как первая искра пожара.
Взмолились богам-аликорнам
Стражи града Керата, попрятались
По караулкам тесным и темным.
А шторм налетел, завывая ветрами,
Грохоча и сверкая, как отряд штурмовой,
Воинов-единорогов.
Закачались славные башни, но устояли.
Обходили ветры дома пони невинных,
Не метили молнии в крыши простых горожан.
Вся ярость стихии обратилась к дворцам,
Золотом крытым. Где жили правители града,
Где жили завистники и враги Синнефа,
Что опозорили его перед горожанами Керата.

Пылали дворцы, тонули корабли купцов богатых,
Что городом правили этим.
Простым пони лишь полило сады, да головы
Освежило, после ночи жаркой и душной.
Улеглась когда буря, и залило солнце
Омытые улицы славного града Керата,
Лишь кучи угля и металла остались там,
Где стояли дворцы, где жили те,
Кто в рабстве держал жителей города,
Кто посылал их на войны ради злата и серебра,
Кто купеческий флот держал весь без остатка.
А над руинами, средь дыма и пепла,
Стоял Синнеф, крылья расправив,
И улыбка сверкала, на лице его гордом,
Солнца свет отражая.
Заговорил он голосом своим,
Громоподобным, что принес ему славу.
Но теперь еще громче был этот голос,
Разносился он над всем градом Кератом,
И над землями, что его окружали.
Ветры, несли его, дыханию пегаса послушны.
Его слышали все, никто не упустил ни единого слова.

«Прав был я, в мечте своей, о ветрах и буре!
Исполнил предназначенье богов я, и пришел я сюда,
Чтоб месть исполнить свою,
И чтобы принести вам известья.
О том, что сила эта дана не мне одному!
Каждому, кто пегасом рожден был,
Все ветры послушны, и тучи.
Летите со мной, братья и сестры!
Летите, и я дам вам свободу и силу!
Покиньте золотые клетки, что возвели вам
Единороги, до власти охочие.
Ни к чему нам ходить на войнй
По прихоти топчущих грязную землю.
Скорость дана нам, и сила, чтобы парить в небесах,
Чтобы с дождем нам играть, и с ветром.
А не жиреть на земле, предаваясь разврату,
И лени. Пегасы мы, не курицы, что
Летать разучились.
Летите со мной! Пришло наше время.
Стать вольным народом в синей выси.»

И взлетел Синнеф в очистившиеся небеса.
И вслед за ним взмыли великие тысячи
Пегасов, что скучали о небе,
Что жили прежде, как птицы в клетках,
В душных казармах солдатских,
И гладиаторских ямах.
Расправили крылья жеребцы и кобылки,
Свободу почуяв, бросили все,
Ведь потеряло все смысл, как узнали они,
Предназначенье свое, и свою силу.
Многие, впрочем, остались. Не винил их Синнеф,
Но усмехался он про себя —
Слишком много они накопили,
Чтобы стать легче ветра, слишком уже ожирели,
Чтобы взлететь к небесам.

Так начался великий пегасов исход,
С земель единорогов и пони.
В Вольные Небеса, где средь облаков отвердевших,
Жили отныне пегасы, радуясь воле,
Постигая силы ветра пути.
Не было у народа пегасов правителя.
Но лишь по началу. Сошла когда эйфория,
Назначили Синнефа басилеем Вольных Небес,
И стал он править повелителями облаков,
Вознесясь высоко.
Но первое, что сделал он,
Когда лишь только основал он первый город пегасов,
Пегасополис славный, Небесную Крепость,
Отправился он на поиски горного
Единорожьего монастыря.
Долго искал он, долго летел он,
Ища горную крепость из камня и снега.
А когда нашел он ее — обрел он
Прекрасную Астери, что ждала его все это время.
Не желал он пегасок,
Что жаждали быть к нему ближе.
Только Астери звала его сердце.
Магией своей, научилась она жить в облаках.
И стала править она с ним бок о бок,
И никто не решался слова сказать
О кровесмешенье, или о правительнице,
С проклятой меткой.

Велик был герой Синнеф Громомечущий.
Пример для юных пегасов.
И статуи его, и прекрасной жены его,
Стоят бок о бок в центре,
Славного города Пегасополиса,
Сложены из облачного мрамора,
И радужного стекла.
Играют солнца лучи на боках их,
И помнят пегасы своего освободителя,
Глядя на эту прекрасную пару.
Старшего сына их статуя рядом стоит,
В мраморе и серебре, окруженная
Молниями из стекла и света.
Пегафитрион имя его, и славны его деяния.
Основал он отряд Мастеров Бури,
Которых зовут в страхе единороги,
На языке своем «Вондерболты».
Нет воинов храбрее их, и штормы
Склоняются пред ними, в глубоком почтенье.
Не устоит против них ни замок,
Ни гора, на которой стоит он.
Горят их глаза огнем молний,
И искрящие тучи срываются с перьев,
Мастеров Бури.

Но песня об их великих деяньях,
Уже иная совсем.
Отплатил вам кифаред сей скромный,
За вино ваше и за мед. Ждут его города,
Иные, и как отдохнут крылья от долгих полетов,
Улетит он дальше, воспевая свободу,
Что даровал Синнеф его предкам.