Иные
Еще одно прекрасное утро еще одного прекрасного дня.
Еще одно прекрасное утро еще одного прекрасного дня.
В самом деле, что может такого случиться? У меня изо дня в день, из года в год — одно и то же. Подъем, завтрак по желанию, свободное время, обед по желанию, свободное время, ужин по желанию, опять свободное время, легкий перекус перед сном по желанию, сон.
Сон, между прочим, тоже по желанию. Это я сейчас проснулся, а перед этим вроде шесть месяцев подряд не спал.
Скучать не приходится. Каждый день я могу найти чем себя занять. Помочь отцу с матерью, или помочь сестре, или любимым делом позаниматься, в конце концов. Можно за малышами соседей присмотреть, или если уж совсем ничего не хочется делать, то можно просто посидеть на лугу и посмотреть на Солнце, подумать о вечном.
О вечном. Думать о вечном можно вечно. Ведь вечность вечна и сам процесс познания вечности вещей вечен...
Не звучит. Ну, по крайней мере, у меня есть отговорка: рассуждать на философские темы — не мой конек. У меня вообще талант в другом проявился, но да, надо будет как-нибудь научиться вести беседу о высоких материях. Или делать вид, что смыслю. А то повзрослею, а в этой теме ничего не буду смыслить. А надо! Ну засмеют же! Скажут «вот, неглупый такой, а здесь сплоховал». Обидно ведь будет. Да и жеребята будут давать какие-нибудь обидные клички, вроде Молчаливого. Ну да ладно, они же не со зла. Жеребята еще.
Не знаю, отец говорил что это с возрастом и опытом придет. Ну, может быть, и у меня так же будет. Благо у меня друг есть, Ритори, он только на эти темы и со старшими разговаривает. Если что — поможет, я в этом уверен.
А вообще, мне жаловаться грех. Мне моя жизнь нравится. У нас в поселке тишина и покой. Никто никуда не гонится, все друг другу помогают, все друг к другу с добротой относятся, все радуются за удачи другого. Вон, на прошлой неделе выяснилось, что у соседей скоро будет пополнение — миссис Роузери забеременела! Ну разве это не чудно? Тридцать пять лет в браке — и первый ребенок! Радости ее мужа не было предела! И весь поселок вместе с ними радовался, будто родные. Через год и узнаем, кто — кобылка или жеребенок. А сейчас все волнуются, стараются сделать жизнь миссис Роузери полегче, чтобы трудностей никаких не было. Да их и не будет — какие у нас трудности-то? Родится здоровый малыш. Или малышка.
Ух, лучше бы это была кобылка. У нас с этим напряг полный. Единственное, что чуть-чуть омрачает мою жизнь — так это то, что у меня в перспективах на ближайшие двадцать лет подружки и не предвидится. Не то чтобы я сильно по этому огорчался, дело наживное, но все-таки. Глядеть, как твоя сестра светится от счастья после встречи со своим жеребцом, конечно, приятно — ее мордашку ослепляет такая улыбка, что сам вдохновляешься, но факт того, что она всего на две недели старше тебя и где-то через двадцать лет подарит тебе племянника или племянницу, удручает. Не то что я ей завидую, но самому тоже хочется! Я, конечно, всю свою семью люблю, но я тоже хочу завести кобылку и жеребят! Что я, хуже других? Я абсолютно такой же! Да и вообще все жеребцы моего возраста друг на друга похожи, только цветами отличаемся!
Эхх. Милостивая Богиня Селестия Сиятельная, пути наши Солнцем своим освещающая, тепло нам дарующая, почему получилось так, что на все население нашего городка есть только две кобылки моего возраста, одна уже почти вышла замуж, а другая — моя сестра? Причем жеребцов всего три, включая меня!
Впрочем, я не жалуюсь. Я могу подождать еще двадцать лет, или сорок. Какая разница, если после двадцати лет внешне не меняешься? Тут каждый знает примерный возраст всех обитателей, и ведут себя соответствующе. Внешне мама выглядит точно так же как и моя сестренка, да вот только опыта у мамы куда уж больше. А я внешне на отца похож.
Да и не на что жаловаться. Время придет, и все наладится. Надо только подождать.
А уж терпения мне не занимать.
Яркий солнечный свет заливал мою комнату, пробиваясь через окно, и в проблесках которого можно было увидеть пылинки, снующие верх-вниз.
Это был обыкновенный день моей обыкновенной жизни. Я был счастлив, и мне больше ничего не было нужно. Что у меня было? Да по сути, тоже самое, что и у других жителей: любящая семья, любимое дело, добрые соседи... По мне, этого достаточно.
Я лежал в постели, размышляя о своей жизни. Правда и размышлять мне было нечего: впереди всю мою жизнь меня ожидал бы точно такой же день. Солнечный, с поющими птицами на улице, полный радости от того что живу с любимыми...
В общем, я уже сказал: я счастлив.
Спасибо, Богини. Спасибо вам за вашу доброту.
И даже огромному торнадо, что вторглось в мою комнату без стука и приглашения, я был очень и очень рад.
Как я могу злиться на свою сестру? Да к тому же старшую?
— Якаксразупочувствовалачтотыпроснулся, таксразуктебе! — завопила она, запрыгивая прямо на меня, улыбаясь во все лицо, будто это ее ничуть не смущало.
Ну а то что я взрослый жеребец, а она взрослая кобыла, ничего не значит?! Я-то смутился еще как! Наверное, я совсем пунцовым стал! Да у нас в деревне таких оттенков нет, из восьмидесяти семи пони я один такой, это уж точно!
— Апериль, слезь с меня, сейчас же! — взмолился я, уклоняясь от ее попыток потереться мне об щеку. — Мы уже не жеребята!
— А для меня ты всегда будешь младшим братиком! — она улеглась прямо на меня. Я, кажется, стал бордовым как грива матери на замужних картинах, что рисовал мой отец. — Опа! — она умудрилась ткнуться своим носом в мой. — Самым любимым!
— Я всего на две недели тебя младше, да и то не факт! — я пытался выбраться, как бы пошло это не звучало, из-под своей сестры. Но куда там! Вцепилась как репей к шерсти, давит сверху, окружила своими крыльями да и еще улыбается! Нет, она не тяжелая, моих сил вполне хватит чтобы ее сдвинуть, но я же после сна!
Она засмеялась своим мелодичным смехом.
— Ох, Хрусталь, ты такой ми-и-илый! — пропела она, слезая с моей кровати и садясь рядом. — Особенно когда краснеешь! — от этого замечания я еще сильнее покраснел, на что Апериль издала тихий смешок. — Ты так долго спа-а-ал, что я начала думать что ты и не спал вовсе, а решил пойти прогуляться к Куполу!
А, это. Молодец, Апериль, до такого додуматься. До Купола идти два дня пешком, это если внимания не обращать на пейзаж. А если обращать — то и на неделю. Мама любит время от времени просто взять, и прогуляться по всем этим лесам, полям, оврагам, горам, что окружают нашу деревню. Да и отец любит. Да и вообще, они там и познакомились, когда в одной пещере вместе заблудились.
Ну и с тех пор не расставались ни на день. А потом, через двадцать лет совместной жизни, у них родилась Апериль. А через неделю появился я.
Да, я у них неродной сын. Вообще, два родных жеребенка в одной семье — это очень и очень большая в наших краях редкость. Настолько, что, если не ошибаюсь, такое было только один-единственный раз.
Этими сестрами были, очевидно, Богини Селестия и Луна.
Они же и основали этот городок. И назвали его Этерн.
По крайней мере, так говорят легенды. Как на самом деле было — никто не знает.
Наверное, так и было, за исключением одной вещи — Богини все время были. И до, и после. Но кто во что хочет, тот в то и верит. Лично я просто верю что Богини Селестия и Луна были все время. Отец мой, наоборот, верит что они родились здесь и основали Этерн.
Так или иначе, мы все верим что Богини желают нам только добра и счастья. И, видать, они нас тоже любят, потому что все в этом месте счастливы.
Наши предки давным-давно поставили им огромный памятник на главной площади: два огромных аликорна, во всем величии стоящих перед двумя малышами-аликорнами: кобылкой и жеребенком. И подпись: «Матери-Богини».
Почему Богини — это понятно.
И почему Матери — тоже.
Потому что мы все их дети. И по-другому никак не найдешь объяснения, почему иногда ночами рядом с этим памятником появляются люльки с новорожденными жеребятами. Только одно известно — этих крох приносят сами Богини. Никто не видел, правда, но так оно и есть.
Так и меня когда-то принесли. А на следующее утро, когда меня, мирно спящего, нашли, меня отдали в семью, где недавно родился еще один жеребенок.
Жаль, я ничего не помню.
Родители не стали от меня скрывать что я приемный ребенок. Да и не было такого случая чтобы скрывали. Да оно и надо? Смысл скрывать что-то, если с этим надо будет всю жизнь жить? Да и факт того, что через Купол кроме Богинь никто никогда не пройдет, означает то, что как бы ни хотелось какому-нибудь подкидышу вроде меня пойти и искать свою настоящую семью или то место откуда он прибыл, он никогда не сможет это сделать.
Ну и ладно. В конце концов, негласно все давно уже договорились что это к лучшему. Нас даже иногда называют подарком Богинь. А так — мы ни в чем не отличаемся от остальных жителей. Такая же шерсть, такой же магический потенциал, в общем — мы все одинаковые.
Я уверен, приюти меня другая семья, я был бы точно так же счастлив. Пускай даже и без своей замечательной сестренки Апериль. Я ее люблю, несмотря на то что иногда она уж очень активная.
Она просто замечательная кобылка, и да, как же я завидую ее ухажеру! Ему достается просто одна из самых лучших девушек!
— Хруста-а-аль? — в своем обыкновенном певчем тоне спросила она.
Я поднялся, и окинув взглядом свою комнату, начал осматривать ущерб, нанесенный мне моей чересчур быстрой сестренкой.
Комната была большая, даже очень — в ней с легкостью могло поместиться еще двадцать таких пони как я, и осталось бы столько места, что мы бы еще могли ходить по комнате, не толкаясь. Да и в комнате из всего самого большого были только моя кровать, почти пустой шкаф, рабочий стол да мой телескоп. Вот этот телескоп и был моим самым большим сокровищем, но не настолько чтобы я к нему сильно привязался. Телескоп всего лишь вещь, и я, понятное дело, огорчусь, если он разобьется, но он не стоит чтобы я сильно об этом беспокоился.
Да и нужно оно мне? Если что-нибудь сломалось, то я просто отнесу это в ремонт, или попытаюсь сам починить. Распорядок дня позволяет заниматься тем, чем я захочу.
Апериль, учитывая ее скорость, которую она развивала, когда хотела очень быстро добраться до нужного ей места, была очень аккуратной. Так и в этот раз — она ничего не разбила на своем пути.
Я вздохнул. Умеет же. Когда я спешу, я становлюсь страшно неуклюжим. Поэтому я и стараюсь идти размеренным шагом. Да и торопиться мне некуда, я живу почти в свое удовольствие.
Сам счастлив и другим пытаюсь принести счастье.
— Да, Апериль? Что такое?
Она потупила взор и поводила копытом около моей кровати.
— Понимаешь, я хотела бы помочь миссис Роузери сегодня, ну и ты бы не мог приглядеть за моим садом?
Ну и как я могу отказать своей любимой сестренке? Никак. Поэтому я лишь кивнул, а она, засияв еще больше чем прежде, чмокнула меня в щеку и побежала к двери, раскрыв крылья.
Ну непоседа!
— Апериль, ты же знаешь, мама не любит когда ты...
Не успел.
Апериль одним прыжком перепрыгнула через перила.
Дело не в том что она летать не умеет, летать она умеет, и еще как! Сама разгоняет тучи над своим садиком, да и просто часто разгоняет над другими дворами. Просто мама не любит хлопание крыльев — они отвлекают ее от работы. А вот сестра — ей дай пространство, она его облетит скорее, чем пройдет. Любит она летать и свои крылья держит в порядке... Прямо как мама. Отец всегда говорил, что женская часть семьи может гордиться своими прекрасными крыльями, в то время как нам с ним оставалось только гордиться своими магическими талантами.
Ну, своим я мог гордиться полностью. Единственный на весь Этерн производитель небьющихся линз и стекол! Весь секрет довольно прост — магия.
Нет, в самом деле. Тут такие хитрые дела делаются с помощью магии, что я тоже поражаюсь. Да что там, я своему таланту поражаюсь! Свои линзы я делаю буквально из воздуха. Нет, я их конечно не создаю вот прямо так, просто такая хитрость: я своим рогом сгущаю магические сгустки энергии вокруг себя, заставляя их приобретать нужную мне форму. Чем больше форма мне нужна — тем тяжелее мне создание этой формы дастся. Еще вступают в игру некоторые факторы вроде нужна ли мне замкнутая плоскость, или нет. В общем, мне понадобилось много лет после того, как я получил кьютимарку, чтобы отточить свое мастерство. А кьютимарка у меня самая обычная — линза, посреди нее желтый кружок света. Отлично подходит моей белой шерсти и моей голубоватой короткой гриве. Ну, я бы не стал бы ждать от пони с именем Хрусталь Линз что-нибудь потрясного.
А вот Апериль и вправду какая-то странная. Ее талант — ухаживание за черешневым садом, что она сама растит, и я просто не представляю как она со своей энергией его еще не разворотила каким-либо торнадо или, не дай Богини, ураганом! Но факт остается фактом — ее маленький сад из пяти деревьев стабильно кормит отменными вишнями весь Этерн, а ее выпечка — любимый десерт любого жеребенка. Вот она и часто просит меня, чтобы я иногда устраивал ее саду большую теплицу, сотворив одну из своих линз. А мне что? Мне не сложно сделать ей приятное. Ну, скоро в нем будет куда больше деревьев, и, боюсь, тогда весь сад мне не накрыть линзой.
— Апериль!
А это мама. Эх. Ругаться не будет, но кому от этого легче?
Я вздохнул и вышел из комнаты в коридор.
Дом у нас большой. Нет, правда. Настолько большой, что вот коридор, куда я вышел, просто нависал над первым этажом. Ну а сам первый этаж представлял большое пространство, которое плавно перетекало из гостиной в обеденную комнату, а потом и в саму кухню. Где-то примерно пять моих комнат по объему. И это только первый этаж. На втором этаже были только спальни, и больше ничего.
А внизу папа часто устраивал творческий беспорядок. Прямо как сейчас.
— Апериль! Что я тебе говорила по поводу полетов в доме?
Внизу стояли две кобылы. Одна из них была моя мама, а другая, понятное дело, моя нашкодившая сестра. Только отличить издали очень трудно — обе белоснежные, с гордой осанкой, с расправленными в обе стороны крыльями, с гривами оттенка темной черешни...
Ну, по прическе. У мамы прическа длинная, до пола. А у Апериль она короткая, только начинает опускаться к полу.
— Прости, мам, — виновато понурив голову извинилась она. — Я забылась.
— Я на тебя не сержусь, дорогая, — ласковым голосом ответила мать. — Я понимаю, как тебе хочется полетать. Я сама в твоем возрасте не могла сдерживать себя. — она еще шире расправила свои крылья, начиная выглядеть еще более величественней. — Но я волнуюсь за тебя, — ее тон сменился на более строгий. — Я не хочу чтобы ты, забывшись, врезалась на полной скорости во что-нибудь. Поэтому и запрещаю.
Я осторожно начал спускаться по лестнице, чтобы не мешать родителям заниматься своими делами. И так понятно, что мама снова позировала папе в своих новых платьях, а тот рисовал все на куче разных мольбертов, стоящих рядом.
Папа просто замечательный художник, что сказать. Все стены в доме обвешаны его картинами. Можно сказать, его биографию можно по ним же и изучать. Как он повстречался с мамой, их свадьба, как появилась на свет Апериль, как у них появился я, наше взросление... Все это было отлично зарисовано в его картинах. Будет что рассказать жеребятам.
— Доброе утро, Хрусталь.
Видимо, отец с матерью уже все закончили и только начали собираться, когда я спустился на первый этаж.
— Доброе утро, пап, — поздоровался я. — Вы с мамой опять не спали всю ночь?
— Да, так и было, — ухмыльнулся он, раскладывая свои принадлежности по местам. — Наша любимая модельерша ощутила внезапный порыв вдохновения, который, как ты видишь, — он указал на маму, которая крыльями обнимала Апериль, — вылился в это платье. Ну а я решил его зарисовать, чтобы сохранить момент этой красоты в истории.
— Мама действительно замечательно в нем выглядит, — заметил я. — Оно подчеркивает форму ее тела, но при этом не остается на ней складками, а сползает словно грива, правда?
— Правда, и самая настоящая, — отец согласно закивал, любуясь объятиями двух так похожих друг на друга кобыл. — Я диву даюсь, когда пытаюсь понять как она может из двух одинаковых кусков ткани сделать два разных наряда которые будут ей идти в любом случае!
— Дорогой, это талант, — мама, отпустив сестру по делам, легким прыжком подлетела к нам. — Таким же образом я могу восхищаться твоим умением рисовать такие живые картины всего двумя мазками! Доброе утро, Хрусталь. — она кивнула мне.
— Доброе утро, мам, — я слегка опустил голову в приветствии. — Замечательное платье, — похвалил я ее.
— Спасибо, дорогой, — она придвинулась ко мне и поцеловала в щеку. — Что ты собирался сегодня делать?
— Я не знаю, — честно ответил я. — Апериль попросила меня поухаживать за ее садом, пока она будет помогать миссис Роузери. Наверное, — я пожал плечами, — сначала я поставлю линзу, а потом прогуляюсь по парку. А вы? Вы уже закончили? — спросил я в ответ.
— Да, конечно, дорогой, — мама улыбнулась. — Если тебе будет нужна гостиная, можешь пользоваться, — она сняла с себя платье и положила на рядом стоящий диван, аккуратно перед этим его сложив. — Мы, наверное, пойдем покупаемся в озере, а потом полюбуемся на природу.
О, это надолго. Любование природой — самое любимое занятие влюбленных пар. Суть проста — влюбленные просто лежат рядом, и рассматривают пейзажи. Разговаривают, рассказывают друг другу истории, вспоминают свои жизни — в общем, замечательно проводят время. Рядом с любящими пони, без тревог и забот. Иногда собирается вместе до сорока пони — половина всего населения! Старшие, помоложе, жеребята, совсем новорожденные — и никакого шума, сплошное расслабление. Никто ни на кого не кричит, все друг другу улыбаются, малыши играют в догонялки, старшие улыбаются, глядя на мордочки малышей, светящиеся от счастья.
Такой отдых. Что самое главное, действительно успокаивает. Например, хочешь заснуть, а не можешь — сходи, посмотри на природу. Погляди на озеро, погляди на лес, на луга — и сразу станет легче, все мысли приведутся в порядок, а чувства успокоятся.
Неудивительно, что это одно из самых любимых способов времяпровождения. Некоторые пары днями и ночами так сидят.
— Я, наверное, пойду, — я тряхнул головой, сбрасывая оцепенение, и пошел к парадному выходу.
— Хрусталь, подожди.
Я обернулся.
— Возьми это, — мать отлевитировала ко мне бутылку воды и завернутый сэндвич с сеном. — На всякий случай, если проголодаешься.
— Спасибо, мам, — я улыбнулся и подтащил к себе седельную сумку, чтобы положить в нее свой полдник.
Я развел крылья в стороны, чтобы было не так трудно надевать.
— Береги себя, мой маленький аликорн. — с улыбкой помахала крылом мать.
— Пока, мам. Пока, пап. — я помахал крылом в ответ.
Я открыл дверь, расправил крылья, оттолкнулся от земли, и полетел.
Еще одно прекрасное утро еще одного прекрасного дня.
Прошлое, будущее и настоящее.
Еще один прекрасный день.
Еще один прекрасный день, полный счастья. Будь счастлив и дари счастье другим.
А жеребятам его дарить, на мой взгляд, куда легче. Им всего-то нужно побольше движения. Побегать там вокруг стола или дивана, посоревноваться в чем-либо... Наверное, только с возрастом понимаешь, что можно радоваться любому моменту в своей жизни, а не только тем, когда у тебя стучит сердце от движения.
Наверное, именно поэтому я сейчас и не могу налюбоваться на двух жеребят что с шумом и гамом гнались друг за другом, расправив крылья.
Просто Апериль решила понянчиться с детишками, одновременно пытаясь научить их летать. А я так, рядом оказался. Ну почему бы не помочь сестре?
Для Апериль это было спонтанное решение. Просто сегодня утром она решила что этот день проведет с жеребятами. Ну что поделаешь, младше нас в Этерне нет никого, кроме этих двух детишек. А мы с ней уже достаточно взрослые, чтобы за нами приглядывали.
И ничего странного в этом нет. Если есть желание — то просто приходи к родителям и попроси разрешения. Ничего страшного в этом нет, даже если откажут. Если отказали — значит, родители сами хотят посидеть с детьми в тот день, но твою устремленность запомнят с благодарностью. А что присматривающему?
А присматривающему ничего кроме морального удовлетворения и хорошего настроения. Ну, еще и опыт, в нашем случае. У Апериль есть жеребец, так что лет через двадцать-тридцать она сама будет ухаживать за своим малышом. Опыт тут, ясное дело, пригодится.
Ну и жеребятам, само собой, тоже полезно. Мы же за ними не просто так приглядываем, мы же не только с ними в игры играем. Мы еще их и учим. Стараемся изо всех сил, между прочим. Ведь таким же образом мы потом своих детей воспитывать будем. И не только.
Что может быть приятнее, когда тебе говорит «спасибо» тот, кто тебя мудрее в разы? Хотя это я должен благодарить за то, что мне позволили набираться опыта. У меня житейского опыта совсем чуть-чуть. Двадцать лет мне всего, мне еще только набираться и набираться опыта, чтобы хотя бы в чем-то сравниться с матерью или отцом. А они многого добились за свои сто лет! Я, например, к отцу только и обращаюсь, когда не понимаю некоторые философские речи. И он приводит мне такие замечательные примеры, что я сразу понимаю о чем идет речь.
Когда-то я спросил тот вопрос, который обыкновенно задают все дети своим родителям. То есть, «папа, мама, а как вы встретились?». И отец, как велено каждому любящему родителю, рассказал мне всю историю. Тогда мне, семилетнему несмышленышу, который только мог искорку зажечь из рога, да и то с помощью, показалось что отец слишком уж долго сначала ухаживал за мамой, а потом слишком уж долго не решался завести жеребенка. Шутка ли, двадцать пять лет до, и двадцать лет после? И так быстро только потому что они уже были оба взрослые на момент встречи. Мне с Апериль вообще светит сорок лет встречаться только до того момента как мы с возлюбленными решимся связать себя священными узами брака. Да и старшие все жалуются, что молодежь, то есть мы, стали уж слишком быстро взрослеть.
Ну, это и папе с мамой говорили. Отец говорил что в его время было нормой начать встречаться в семьдесят пять лет.
Я не мог поверить в это, когда он мне это рассказал. На что он мне, посмеявшись над моими попытками понять это, погладил по голове и сказал одну умную вещь, которую я никогда не забуду.
«Сынок, представь что любовь — это дерево, а наши чувства — это почва для него. Так вот, чтобы дерево взошло и принесло плоды, нужно чтобы почва была плодородной. Дерево сначала растет, крепнет, и вот потом, по истечении некоторого срока, одаривает тех, кто ухаживал за ним. Ты и твоя сестра — и есть плоды с дерева нашей любви.»
Тогда я понял все почти буквально. А потом, взрослея, начал обдумывать это сравнение.
Отец объяснял маленькому жеребенку, и тот понял. А когда этот жеребенок вырос, он понял что он понял все совсем не так как нужно. И начал переосмысливать. А когда жеребенок еще немного повзрослел, и жизнь дала ему еще несколько уроков, он понял одну важную вещь.
Хороший учитель — это не тот учитель, который вбивает тебе знания в голову. Хороший учитель — это тот учитель, у которого ты сам осмысливаешь что тебе дали. У которого ты начинаешь сам, без посторонней помощи, понимать суть дела.
И не надо волноваться, если раз за разом от тебя ускользает само понимание дела. Когда-нибудь придет время и все поймешь, всему научишься.
А вот жеребята уж очень нетерпеливые, им хочется все сразу! И научиться летать они хотят прямо сейчас, и магией овладеть вот именно сейчас хотят! И кьютимарку получить вот именно в этот момент желают! Похвально, но всему свое время!
Хорошо что за Купол не лезут.
Да и как они до Купола доберутся незамеченными? За ними абсолютно все приглядывают. От самых старших аликорнов, до нас, самых молодых.
Хотя возраст — это не показатель. Ну не то чтобы не показатель. Показателем является отношение к тебе. Вот, например, мой друг Ритори. Тридцать пять лет, а со мной на «ты». А вот моя сестра с ним на «вы». Почему? А потому что сам Ритори так захотел.
Ну, то что он встречается с Био, которой где-то сто пятьдесят лет, это нормально. Любви все возрасты покорны. Био просто сама неразговорчива и замкнута по натуре, да и в свое время она побывала в той же ситуации что и я сейчас — жеребцов было меньше чем кобыл.
И меня, я думаю, будет ожидать что-то подобное.
Переживу.
А вот визг малышей, боюсь, я не переживу.
Я движением крыльев показал Апериль что с переменой пора заканчивать.
Слава Богиням, она меня поняла.
Она подловила момент, когда жеребята начали носиться вокруг нее и остановила обоих, просто накрыв своими крыльями.
От секундного оглушения разочарованным визгом меня спасло только то, что я вовремя прижал уши.
— Перемена окончена! — громко и четко сказала Апериль, делая ударение на последнем слове. — А теперь — урок!
Жеребята с досадой вздохнули, и, понурив головы, рядком сели перед ней. Оба.
Аер Страй и Эйджис Лайн. Ох и интересно, как у двух семей, где родители больше специализируются на магии, могли родиться два мелких, но очень шустрых жеребенка, которым наоборот, не терпится научиться летать? У нас в семье летуньей была Апериль, я больше специализировался на магии, а мать с отцом не особо использовали ничего, окромя телекинеза.
Хотя я знаю что они могут наколдовать парочку таких заклинаний из их поля деятельности, что я завидовать буду!
— Итак, дети, — Апериль раскрыла одно крыло. — Проверка знаний! Что с этим крылом не так? — она указала копытом на перья.
Кобылы. Только дай им волю, они перед зеркалом вечно крутиться будут. Гриву подкрутить, перья подчистить, шерсть от соринок очистить... Ну понятно что надо держать себя в чистоте, но драться из-за зеркала, что обыкновенно делают мама и сестра перед большими событиями — это верх странности.
Кобылы, что с них возьмешь.
Да вон то перо выбивается из колеи! Вон то, что чуть ниже сустава! Оно ну никаким вообще боком должно так держаться!
Малыши пытались найти непохожести, сравнивая с своими крыльями.
Куда там. Пух у них виден, перья мелкие и мягкие очень, да и крылья совсем маленькие, им еще расти и расти.
Да и понятное дело, с мелкими крыльями они еще нескоро полетят. Им бы подрасти, когда крыло будет сравнимо по размеру с боком, вот тогда и можно говорить о полетах. А пока — гимнастика, гимнастика, и еще раз гимнастика!
Я вообще летать научился после того как получил кьютимарку. А колдовать начал куда раньше.
Наверное, это мои природные способности. Потому что Апериль стала летать незадолго до того как я сам себя поднял в воздух, а вот магией овладела куда позже.
Нечего торопить, все равно получишь то, что предначертано. Рано или поздно.
А вот помню когда я хотел побыстрее получить свою кьютимарку...
Внезапно полумрак, который по обыкновению своему царил на первом этаже днем, рассеялся.
В широких парадных дверях можно было разглядеть только силуэты трех кобыл.
Но, наверное это какая-нибудь неведомая мне магия, а может быть, родственные чувства, но я еще даже не разворачивая головы знал кто там был.
Мама, бабушка и прабабушка.
А это значит...
— Хрусталь, тебя звал мистер Делерий. Срочно, — не терпящим возражений голосом одернула меня мать, пока я, как примерный сын, внук и правнук, нагнул голову в качестве приветствия.
Ну, это было предсказуемо. Я бы и сам вышел.
Не так часто к нам в гости приходят бабушка и прабабушка. Куда чаще мы их навещаем.
— Конечно, мам. Всем до свидания, — попрощался я и поклонился, после чего вышел на улицу.
Просто сейчас Апериль придется доказывать что в будущем она станет примерной матерью для своих жеребят. Я почти уверен, что мама специально это время выбрала, чтобы ее проверить в присутствии старших!
Это обыкновенная практика, и насколько я помню, моей сестре, как и мне, такие проверки устраивали только один раз, почти сразу после того, как мы получили кьютимарки.
В чем смысл? Я думаю, каждый раз проверяется, готов ли аликорн переходить в следующий этап своей жизни. Кобылку проверяют предки по материнской линии, жеребцов, соответственно, по отцовской.
Ну так вот. На первом таком собрании мой дед Катвер — самый старший жеребец в нашей семье, и пятый по возрасту во всем Этерне, — просто попросил меня рассказать как я получил кьютимарку. После чего я, бессовестный, проспал всю встречу под отцовским крылом, убаюканный тихим разговором.
Как же мне было потом стыдно! И хоть отец уверял меня, что ничего страшного не случилось, что в их разговоре ничего для меня важного не было и что они просто сплетничали — в душе у меня рвало и метало за мою бестактную глупость.
Думаю, моему отцу за меня было очень стыдно. Ведь это была встреча чтобы не только проверить как я воспитан, это ведь была еще и встреча чтобы проверить отца, как он меня воспитал! Да и дедушке, думаю, тоже было нелегко. Ведь если отец допустил ошибку в воспитании, то значит, и он где-то оплошал!
А виноват только я один был.
Вот и сейчас, пока я лечу к мистеру Делерию Супериусу, нашему местному ученому, Апериль тоже не сладко приходится. А вместе с нею и маме, бабушке и прабабушке.
Все сейчас волнуются, но это необходимо для опыта и, самое главное, для счастья Апериль. Ведь она сейчас учится, и чем больше ошибок она исправит у себя, тем ей будет легче потом, со своими жеребятами.
Да я бы тоже от такого опыта не отказался. Все равно делать нечего. Да и весь день все равно собирался провести с сестрой.
Ну ладно, родителям виднее, у них опыта больше. В конце концов, это они вырастили нас, а не наоборот!
Ох, надеюсь в глазах других жителей я не выгляжу невежой. А в глазах мистера Делерия я точно буду таким, если не потороплюсь!
Все-таки летать — это хорошо. Даже очень. А если еще и на высоте птичьего полета, откуда можно оглядеть все окрестности, или где можно полежать на облачке, то просто надо Богинь благодарить за то, что крылья есть.
Но это если никуда не спешить.
Сверху Этерн был похож на маленького паучка, раскинувшего свои лапки во все стороны. Телом этого «паучка» была центральная площадь с двумя статуями Богинь, конечностями — улицы с огромными особняками. На одной улице, как правило, находятся по два-три дома, чаще всего эти дома принадлежат одной семье. Так, например, рядом с нашим домом находятся особняки родителей отца и матери.
Можно сказать, вся улица принадлежит нам. А если быть точнее, то дедушке Катверу, так как он самый старший аликорн в нашей семье. Ему семьсот двадцать три года! Самый старый дедушка в мире.
Уверяет, он видел Богиню Селестию в живую! Не бездушную статую, а настоящую, из плоти и крови! Я помню как я, разинув рот, слушал его рассказы про нее. И какая она прекрасная, и какая она мудрая, и как она обо всех заботится... Правда, он все время кашлял, когда мимо него проходила бабушка.
И про своих родителей он тоже рассказывал, правда, ужасно неохотно. Было видно, что ему это причиняет настоящую боль.
А кому хочется вечно жить без любимых? Я не знаю, как бы я жил, если внезапно бы нас покинула мать. Или отец! Или Апериль! Знать то, что больше не увидишь их улыбок, не поговоришь с ними, не подаришь им счастья своими успехами, или не будешь счастлив за них самих...
Я бы этого не вынес. Наверное, сам бы сразу лег и умер.
Богини Селестия Сиятельная и Луна Мерцающая, уберегите нас от такой участи.
Тема смерти — запретная в Этерне. Об этом не пишут книг, не ведут философские споры. Об этом родители дают своим жеребятам всего лишь один короткий урок.
И все равно, все знают как аликорн может умереть и что для этого надо сделать. Я тоже.
От нахлынувшего отвращения у меня свело крылья, и я камнем полетел вниз, умудрившись выровняться только у самой земли.
Из меня летун плохой, это я всегда знал.
Оставшийся путь до библиотеки, где проживал мистер Делерий со своей семьей, я решил пройти пешком, благо, большую часть пути я уже преодолел.
Мистер Делерий Супериус был единственным в нашем поселке ученым. Его теоретические и практические выкладки опережали все наши доступные знания на сто, а то и на двести лет. Сам он еще в свое первое столетие предсказывал существование магии не как энергии, а как некоего вещества. Со всеми условностями доказал возможность преобразование энергии в материю и наоборот. И что в итоге? Через двести с лишним лет в Этерне появляется жеребенок что подтверждает его теорию, просто создавая своим рогом разные побрякушки! Это про меня, если что.
У самого-то кьютимарка в виде буквы «сигма», а знает, по-моему, много и даже чуть больше чем остальные аликорны, даже в их специальностях. Есть одна кобылка у нас, что разводит пчел и вообще фауной увлекается, Бией звать. Так она у мистера Делерия в ученицах ходит!
Он мне тоже как-то раз предлагал, вот только я испугался. У него дома просто огроменное количество книг, я боялся что меня этими книгами придавит.
Книги эти он не сам писал, кстати. За него это делала его жена, Библио, очаровательная кобыла темно-синего окраса с кьютимаркой в виде пера в флакончике чернил.
В этих книгах находится вся мудрость всех жителей Этерна — от мала до велика. Мысли о своем таланте, как его можно улучшить и много что еще. Моя книжка, увы, не могла похвастаться обширными записями. Я навскидку не могу вспомнить сколько я страниц исписал, но, если не ошибаюсь, где-то около десятка.
Куда уж мне до отцовских описаний как правильно рисовать тени или до изучения способов подкройки платьев, проводящихся моей матерью!
Каждый раз, когда я вижу Библио, она смотрит на меня укоризненным взглядом. И, наверное, считает что я — самый необразованный аликорн.
Как и сейчас.
— Добрый день, миссис Библио.
В ответ я был всего лишь удостоен тем самым осудительным взглядом. Впрочем, осудительней было то, что библиотекарь отвлеклась на меня только на секунду.
— Добрый день. Делерий ждет тебя наверху, Хрусталь. Постарайся не шуметь, — ответила она, возвращаясь к прерванному мной занятию — чтению книги.
Книг у них было очень и очень много. Настолько много, что для них пришлось строить отдельное здание, которое, хоть и строили с запасом, быстро заполнялось новыми книгами.
Поэтому я и не пишу особенно много — приношу свой вклад в благородное дело по хранению свободного места в Этерне!
Тем более, некоторые книги, например, сказки про Старсвирла Бородатого, можно отдавать жеребятам. Они любят послушать что-то такое, что-то необычное.
Ну а пони с рогом и без крыльев — это уже необычно. Хорошо что сказки добрые. Потому что мне не хотелось узнавать, как этот Старсвирл Бородатый потерял свои крылья.
Наверное, он потерял их в каком-то магическом эксперименте. Этот Старсвирл все же был мифическим мудрецом. Мистер Делерий тоже терял иногда бровь, а то и две, при неудачах. Потом отрастали, но каждый раз миссис Библио волновалась так, что ее грива колыхалась во все стороны.
— Хрусталь, давай быстрее, у меня для тебя срочные новости! — раздался из недр лаборатории крик ученого.
— День до...- начал было я, но быстро замолчал: серебристый аликорн с темносерой гривой попросту подтолкнул меня к большому телескопу, аналог которого стоял у меня дома.
Мистер Делерий всегда был очень и очень зациклен на своих исследованиях. Любимое это его дело, что поделаешь. Всегда подходил к своим обязанностям с огромным энтузиазмом, и от других ожидал того же. Ни секунды не терял зря. По-моему, его жизнь состояла только из двух вещей — собственно исследований и диктовке своих мыслей Библио под запись.
— Смотри внимательно!
Я прильнул к линзе. И сразу же об этом пожалел: в глаз мне ярким лучом вдарилось Солнце.
Я с шипением отпрянул подальше, потирая ослепшее око.
— Ну, видел? — мистер Делерий был нетерпелив как маленький жеребенок, которого дразнят леденцом.
— А что я там должен был увидеть? — спросил я, щурясь.
— Ты не видел четыре звезды рядом с Солнцем? Погоди, дай-ка я сам гляну, — он отстранил меня от аппарата и сам начал смотреть. — Ай! — отпрыгнул он. — Слишком близко, слишком ярко, — огорченно заметил ученый, поправляя линзы для подходящего приближения. — Вот сейчас, наверное, в самый раз! — воскликнул он с радостью и прильнул другим глазом, чтобы через секунду отпрыгнуть повторно.
— Мне тоже надо посмотреть? — с опаской спросил я: пусть глаз и пройдет через минуты три-четыре, но радости от этого мало.
— Ну, если ты видел четыре звездочки рядом с Солнцем, то можешь не смотреть, — разрешил ученый.
— Я, пожалуй, просто послушаю вас, мистер Делерий, и ваше мнение на этот счет, — поторопился я его заверить. — Что интересного в этих четырех звездах?
— А! Звезды! Знаешь легенду о Найтмер Мун?
Я слегка улыбнулся. Вопрос был абсолютно детским. Кто же не знает историю про Найтмер Мун? Богиня Луна пала жертвой духа зависти и, нарушив Гармонию между днем и ночью, решила устроить Вечную Ночь.
— Помнишь пророчество? «И звезды укажут ей путь обратно», — скороговоркой проговорил Делерий.
— Да, если не ошибаюсь, там такая часть была, — согласился я. — Но вы уже били тревогу по поводу четырех звезд около спутника год или полтора назад, — напомнил я. — Неужели вы думаете что сейчас что-то будет с Богиней Селестией?
Ученый призадумался.
— А знаешь, я об этом не подумал, — сокрушенно признался он. — Вполне возможно, так оно и есть. Нет, тут я другую закономерность увидел. Знаешь какую?
— Какую?
— Последний раз я видел такое двадцать лет назад, да и то чисто случайно, — он движением крыла приказал мне следовать за ним. — Были еще несколько случаев, количеством одиннадцать, — уточнил он. — Но четыре я пропустил точно.
Я молча шел за ним и внимательно слушал.
— А знаешь, что было где-то двадцать лет назад?
— Если честно, то не могу догадаться, — и вправду, от меня ускользала какая-то деталь.
— Эх ты, — сокрушенно вздохнул ученый. — Библио! — внезапно громко крикнул он. — Помнишь, когда я тебе в последний раз говорил про четыре звезды вокруг Солнца? Что было на следующий день, не поищешь у себя в дневнике?
Мисс Библио, наверное, была единственным аликорном в Этерне, что вела дневник. И не только дневник, но и летопись!
— Это было почти двадцать лет назад... — снизу раздался шум перелистываемых страниц. — Нашла. На главной площади был найден жеребенок, был усыновлен мистером Аревером, который дал ему имя Хрусталь Линз из-за небесно-голубых глаз и гривы. Также...
— Спасибо, дорогая, больше ничего не надо, — прервал ее серебристый аликорн. — Понял?
— Наверное, да, — я замялся. — Вы хотите сказать что этот знак предшествует появлению детей Богини?
— Именно! И, так как ты один из них, — ученый сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, — я хочу чтобы ты пошел и оставил вот эту записку, — он магией отлеветировал маленький конвертик. — На видном месте! Если ты, конечно, не против.
Я был еще как против! Это строжайше запрещено! Почему? Не знаю, но нельзя ночью быть на главной площади! Можно находиться где угодно, но только не на главной площади!
— Пока еще только вечер, — напомнил мне ученый, — и это будет иметь для меня большое значение.
И ведь не спросишь прямо в лоб почему сам он не идет — это просто невоспитанно.
В конце концов, если быстро слетать туда-сюда, то, может быть, и не будет считаться за нарушение запрета...
— Ладно, — сдался я. — Я постараюсь вас не подвести, мистер Делерий, если это имеет для вас огромное значение, — я поклонился, соглашаясь.
— Спасибо, Хрусталь, — ответил он. — Я знал что на тебя можно положиться, — он выпроводил меня из библиотеки. — Как сделаешь, возвращайся, — попрощался он, закрывая за мной дверь.
Я тяжело вздохнул.
Я не знал почему нельзя ночью находиться на центральной площади. На пляже можно, в лесу можно, в горах можно, можно даже к самому Куполу лететь, но на главную площадь — ни-ни! Никакие оправдания не в счет. Нельзя и все тут. Сколько я родителей не спрашивал, они не могли дать мне ясного ответа. Думаю, не знали ответа аликорны постарше.
Но чую я, провинившийся понесет такое наказание, что ему будет не по себе всю свою жизнь. А жизнь у аликорна ОЧЕНЬ долгая.
В смысле, бессмертные мы.
Я понуро полетел по направлению к центру города, благо от библиотеки было совсем чуть-чуть, две минуты полета.
Мне казалось, что меня видят все аликорны на свете. Будто я делаю что-то не то, да еще и при всех! Будто на свадьбе я вместо «да» сказал «нет»! И от этого мне становилось все хуже и хуже.
В подавленном настроении я приземлился рядом со статуей Богини Селестии.
Если мистер Делерий прав, то мне бы не очень хотелось попасться на глаза самой Богине. Ведь она точно знает, почему в это время нельзя тут находиться.
Да и если честно, сама встреча с Богиней меня пугает. Я, хоть и послушный сын, уважаю старших и все такое, не без грехов. И я...
Я просто боюсь.
И ведь Богиня нас всех любит. А это будет... Ну, как будто я ее подвел. Не справился, в общем. И будет смотреть на меня, а в Ее глазах будет такая грусть и печаль...
Ох, Богини. Впредь я буду вести себя лучше, клянусь!
И начну прямо сейчас.
Я быстро положил письмо на постамент и придавил созданной мною стекляшкой, чтобы не улетела. Посмотрел на статую, улыбнулся про себя, и...
Резкий порыв ветра сдул клочок бумаги и понес его куда подальше. Я понесся за ним.
Поймать его было легко, хоть и улетел он за пределы площади, но...
Сверху раздался треск. И ветер дунул еще сильней.
Письмо я тем временем уже крепко держал магией, оставалось просто выйти из-за деревьев и положить его обратно, но возвращаться на площадь мне уже не то чтобы не хотелось. Мне уже было просто страшно возвращаться туда. Да и вообще я не мог пошевелиться. Все, что я мог — это смотреть на небо.
А сверху вниз летела золотая пыльца. Она закручивалась в спирали, ветвилась, отдельные ее фрагменты отделялись от основного тела и пропадали через некоторое время..
И она спускалась все ниже.
Это было прекрасно. И я ни капельки не сомневался в том, что это была Богиня.
Кто же так может прекрасно спускаться с небес? Тем более, я такой магии никогда не видел.
Стало необычайно тихо.
Я не должен был даже смотреть, но я не мог просто оторваться.
Золотая пыльца, достигнув земли, начала клубиться и завихряться еще интенсивнее, и через некоторое время в ее центре можно было увидеть маленькую люльку.
От волнения у меня пересохло горло. Я одновременно хотел и не хотел чтобы это прекращалось.
Пыльца тем временем такими же узорами начала подниматься вверх. Она уже поднялась выше деревьев, как вдруг тишину разорвал жеребячий крик. Золотое облако камнем упало вниз.
И раздался голос.
— Тише, дитя, тише... — голос то нашептывал, то переходил в мягкий крик. — Не плачь, дитя, все будет хорошо... — произносило облако, пока оно не приобрело форму Богини.
И тут Она не выдержала. Богиня заплакала.
Преступление и Наказание.
Много розовости и сюсюсю.
Малышку удочерили мистер и миссис Роузери следующим утром. Не сказать что им легко далось это решение, скорее наоборот.
Как рассказывал мне мой отец, в моем случае было куда легче сделать выбор, в частности, именно из-за того, что я появился ненамного позже Апериль. Ведь, если судить очень отдаленным взглядом, мы с ней смотримся почти как близнецы-одногодки. Да и мама Ну, это если забыть о том, что обыкновенно в одной семье рождается по одному жеребенку за раз. Никогда не было двойни или тройни.
А за одногодками, конечно, куда легче следить и ухаживать.
Вот только беременность миссис Роузери будет длиться еще полгода, и как она со своим мужем будет ухаживать в это время за удочеренной кобылкой — ума не приложу. Жеребята, конечно, приносят радость, но за ними нужен глаз да глаз! Накормить, напоить, одеть, спать уложить, колыбельную спеть… Впрочем, не вызывает сомнений то, что весь Этерн будет оказывать им всевозможную помощь.
А как же иначе? Надо помогать, если кто-то нуждается в помощи.
Между прочим, это будет довольно полезный опыт для нас с Апериль. Ведь мы будем учиться как ухаживать за новорожденными жеребятами. Не сами, разумеется, а под надзором. Но все же, это очень ценный опыт! Можно, конечно, взять несколько книг у Библио, но лучше практики ничего нет!
Но это будет где-то через год-полтора, когда малыши подрастут.
Да и то, это если разрешат. А у меня почему-то такой уверенности нет…
Точнее, я знаю почему.
У нас не очень много-то писаных законов, которые надо соблюдать. У нас больше всяких моральных и этических запретов, вроде «дамы идут впереди» или «надо помогать старшим». Но я умудрился нарушить один из тех немногочисленных запретов, что не принадлежат ни одной, ни другой категории! Один из тех немногочисленных запретов, данных всем аликорнам самими Богинями!
Думаю, моих родителей удар бы хватил, если бы они узнали. А другие аликорны со мной перестали бы даже разговаривать!
О чем я только думал, когда стоял как вкопанный за деревом на центральной площади?! И мне это еще повезло, что меня Богиня не заметила, а если бы заметила? Ведь ясно даже мелкому жеребенку — ночью на центральной площади находиться никому нельзя! Даже самым-самым старым аликорнам, которые Богиню Селестию своими глазами видели, когда они были еще совсем малышами! Никому! А я не только там стоял, но и видел! И слышал!
Я, правда, не понимаю почему — но раз запретили, значит на это были причины! И довольно веские!
Меня еще интересует почему Богиня плакала, но мне это однозначно не понять. Я ведь простой аликорн!
О Богини, что же я натворил… Я из-за этого даже заснуть и успокоиться не могу, уже три дня просто в кровати ворочаюсь. А то, что я не могу никому об этом рассказать, грызет меня все сильнее и сильнее.
Вот вырасту, полюблю кобылку, женюсь, заведу детей, все будет хорошо, все будет замечательно, а потом паф! прилетают Богини и что? И говорят всем что я, Хрусталь Линз, на самом деле нарушил закон и скрывал это все время! Как же я потом всем в глаза буду смотреть? Это будто я обманул кого-то! Да что там кого-то! Всех, абсолютно! Всех, кто еще не родился, и всех, кто уже умер!
Хоть самому помирать.
Но это как-то вообще нехорошо получится. Да, я натворил делов, но это не повод же! И вообще, это как будто я от наказания убегаю. Заслужил — должен быть наказан! Да и папа с мамой и Апериль будут очень грустить. Они же все равно меня будут любить даже с этим, правда? Хоть я и подвел их всех…
Так, все. Если я и дальше буду лежать, то мне будет еще хуже. Надо либо решать этот вопрос, либо и дальше трястись над собой. Уж лучше вечное наказание, чем вечный страх перед неминуемой расплатой.
Я собрал всю свою волю в копыта и решительно встал с кровати.
Все-таки я трус. Чем ближе я подходил к двери из своей комнаты, тем быстрее испарялась моя решительность найти отца с матерью и все им рассказать. В конце концов, когда я уже почти открыл дверь, мое воображение подсунуло все наказания, на которые было оно способно: изгнание, отречение семьи от меня, ссылка в неизведанные пучины океана или космоса, сжигание души самими Богинями, или самое простое — игнорирование.
И как настоящий жеребенок, который боится всего, я живо спрятался под кроватью!
Как-то мне не очень нравятся такие перспективы. Совсем не нравятся.
Может быть, и вправду лучше молчать?
Хотя и это тоже не вариант — вечно я молчать не смогу. Просто нервы не выдержат. А следом за ними не выдержу и я.
То есть, чем больше я храню молчание, тем больше этого волнения во мне накапливается и тем тяжелее будет мое наказание. Ведь к проступку добавится еще и обман.
А что бы сделал отец? Он наверное сразу пошел бы и рассказал бы все дедушке с бабушкой.
А может, и не пошел бы…
Я, наверное, самый первый аликорн в Этерне, который провинился таким образом.
Да и если бы кто-то уже был, я бы об этом знал. И знал бы что со мной будет.
А может, все умершие аликорны на самом деле не умерли, а что-то такое плохое сделали, и Богини их наказали?
Мои размышления прервал резкий стук в дверь.
— Хрусталь? — голос принадлежал матери. — Я могу зайти? Нам надо поговорить.
И вот тут я понял, что возмездие неминуемо.
— Да, конечно, мам, — сказал я, а сам вжался посильнее в кровать.
Мать тихонько отворила дверь и, едва зайдя в комнату, сразу ее затворила. Это могло означать только одно — мать хочет поговорить наедине. То есть потом она сама решит, рассказать ли отцу — а она это обязательно сделает! — или же не рассказывать и дать мне самому сделать выбор.
Ясно одно — мне сейчас будет такой нагоняй, что ой-ей-ей…
— Хрусталь, ты уже три дня лежишь в кровати и не выходишь из комнаты. Что случилось?
Я не знал, что я мог сказать в ответ. Поэтому решил начать издалека.
— Мам, можно вопрос?
— Конечно, Хрусталь, — ласково ответила она. — Только сначала вылези из-под одеяла, пожалуйста.
Это правда. Я забился под одеяло, как самый маленький и неразумный жеребенок.
— Во имя Богинь, Хрусталь, ты еще бледнее чем обычно! — удивленно воскликнула мать, стоило мне вылезти на свет. — Что стряслось?
— Да ничего особенного… пока, — нерешительно пробормотал я. — Мам, скажи, я хороший сын?
Нависла гнетущая тишина.
— Хрусталь, мы все любим тебя независимо от того, хороший ли ты, или плохой.
Этот ответ меня обнадежил. Ненамного, но во мне проснулся маленький огонек надежды.
Впрочем, вопрос я задал глупый, и ответ на него был очевидный.
— Хорошо, — я нервно потеребил край одеяла. — Тогда так: я часто огорчал своими поступками тебя с папой?
На сей раз мама призадумалась. Видимо, она перебирала все воспоминания, каким-либо образом связанные со мной.
Так она сидела рядом с моей кроватью примерно десять минут, пока она наконец не вынесла свой вердикт, покачав головой:
— В общем-то, это не важно, Хрусталь.
— Как это не важно! — я рывком приподнялся с кровати. — Это еще как важно! Вы меня будете любить несмотря ни на что?! — я едва мог сдерживать себя.
Ну в самом деле, как можно любить своего сына, если он натворил очень плохих делов? И не вроде дерганья сестры за косички, а что-то посерьезней?
— Хрусталь, успокойся, — она ухватила меня за плечо. — Я вижу, что за любые проступки тебе очень стыдно. Ты за них переживаешь, и ты пытаешься исправиться в лучшую сторону, — ее лицо подтверждало серьезность ее слов. — Я думаю, это делает тебя хорошим сыном.
Ух.
Было бы хорошо, если бы все мои проступки в прошлом не были бы довольно детскими. На что-то серьезное меня совсем не тянуло.
Думаю, если рассказать ей все прямо сейчас, то ее мнение быстро станет противоположным, и ей будет все равно, сын я ей или нет.
Запреты Богинь — это не шутки.
— Мам, понимаешь, — начал я объясняться. — Три дня назад, ну, когда семья Роузери удочерили малышку, я ночью, — мой голос начал дрожать и становиться тише, — ну, ночью перед тем днем, я… — мой голос стал едва слышным, а я съеживался, прячась под кровать. — Я был на главной площади. — пролепетал я, совершенно скрываясь под одеялом.
Момент Истины, именно что с Больших Букв.
Сейчас мама все размыслит, и выдаст мне самое страшное наказание. Какое точно — не знаю, но знаю что мне будет очень, очень плохо.
Но мать сидела рядом с кроватью и не собиралась ничего говорить — по крайней мере, пока все не обдумает. Я свою маму знаю. Единственное, что она делала спонтанно — это когда она под внезапным порывом вдохновения доставала иголку с нитками для своего очередного шедевра. А во остальном она была очень рассудительной и спокойной, как и отец.
Кажется, любой ребенок пытается подражать родителям? Вот и я. Я тоже пытался, но как-то не удалось. Родители бы закон Богини нарушать не стали бы.
— Мам? — тихо спросил я.
Она вздрогнула от неожиданности — вероятно, я вывел ее из очень тяжелых раздумий.
— Что, Хрусталь?
— Мам, я очень плохой сын, да? — неловко признался я в том, что считал правдой.
На лице у матери появилось что-то, похожее на легкое удивление.
— С чего ты это взял? Вроде я сказала что совсем наоборот, — ответила она, улыбаясь. А у меня от этого перья стали дыбом. — И повтори то, что ты сказал под одеялом — боюсь, я не совсем тебя расслышала.
Вот, все просто. Мама просто меня не услышала, и поэтому она все еще считает меня хорошим сыном.
А я уже устал. «Обман — одна из самых худших вещей на свете», учил меня папа. А обман родителей — вообще позор.
— Мам, три ночи назад я был на главной площади, что запрещено законами Этерна, — самым твердым голосом признался я. — И я видел Богиню Селестию, — я напряженно выдохнул.
Это было сказано достаточно громким и достаточно твердым голосом, чтобы мать меня услышала.
Я ожидал что мать на меня закричит, или разрыдается, в общем, будет очень бурная реакция.
Но вместо этого мать просто сидела напротив меня с абсолютно спокойным лицом, без капельки гнева или истерики.
Так продолжалось несколько минут: я ждал какой-нибудь реакции от матери, а она просто сидела и смотрела на меня отсутствующим взглядом.
Наконец она заговорила сухим голосом:
— Хрусталь, пододвинься поближе.
Я не понимал, зачем ей это понадобилось, но не стал спорить.
Чую, мне сейчас надерут уши…
Спустя мгновение я очутился в объятиях матери.
А вот это очень, очень странно! Тем более, не заслужил.
— И из-за этого ты переживал, малыш? — убаюкивающе-любя прошептала она, пока она гладила меня по гриве.
Я ожидал чего угодно, но вот только не этого. Конечно, в Этерне кто как хочет, так и верит в Богинь, но запреты есть запреты, и нарушать их никто право не имеет!
— Мам, но я же… — неуверенно промямлил я, но мать меня перебила:
— Даже в голову не бери! — воскликнула она, все еще прижимая меня к себе. — Я на тебя даже не сержусь! И отец тоже! Малыш ты мой, Хрусталик, неужели ты все эти три дня себя так изводил? — она прижала меня к себе с такой силой, что мои плечи хрустнули. — Богини, ну нельзя же со собой так поступать!
— Мам, ты что… на меня совсем не сердишься? — удивленным голосом задал я вопрос.
Мать высвободила меня из своих объятий и поставила прямо перед собой.
Я смог увидеть ее слегка заплаканное лицо, от чего мне стало уже не просто стыдно, а ужасно стыдно. Больше стыда могла наверное чувствовать только Богиня Луна, когда с нее спали чары Найтмер Мун.
— Ни капельки, малыш, — радостно ответила она. — Ни капельки!
— Но я же… — я попытался оправдать себя в своем же собственном проступке, но я не смог договорить: мать смотрела на меня таким взглядом, будто сегодня мой день рождения, и мне не двадцать лет, а каких-то там пять!
— Ты был там нечаянно и по чужой просьбе, Хрусталик, — ласково улыбнулась она. — Так что не переживай об этом.
— Но запрет Богинь…
— Богини все знают и все поймут, малыш, — она утерла своим копытом пару слезинок. — А если что, то я сама перед ними на колени встану и буду просить о твоем прощении, — она шмыгнула носом. — Да и мистер Делерий сам очень стыдится, что заставил тебя так поступить.
— Так ты все знала? — от шока я перестал воспринимать окружающее меня пространство. — Он все вам рассказал?
— Да, малыш, сразу же следующим утром, — она погладила меня по голове. — Он каждый день приходил и спрашивал тебя, — она поднялась и направилась по направлению к двери. — Давай, выходи, — обернулась она и еще раз шмыгнула носом. — Мы тебя все ждем. Апериль приготовила твои любимые вишневые пироги.
Я просто обожаю пироги своей сестры! Жаль только она их не так уж и часто готовит. Всего-то пять деревьев в ее садике, новые ягоды просто не успевают вырастать. Хоть и урожай бывает два-три раза в год, но все равно, ягод очень мало.
Спасибо, Апериль, было очень вкусно.
После того как я спустился на первый этаж, у меня произошел маленький разговор с отцом. Тот ничего особенного не сказал, только улыбнулся и сказал что совсем на меня не злится.
Но если отец и мать еще умудрялись держать себя в копытах, то Апериль, походу, ревела все эти три дня не переставая.
Ну, ошибаюсь. Ну два. Ну один день.
Но глаза у нее были покрасневшие.
И если мать утешала меня, то ее пришлось утешать мне. Это было не так уж и трудно, если честно — безусловно, мать с отцом уже успели все ей объяснить, в то время пока я прятался под кроватью.
Так или иначе, она была в куда более приподнятом настроении чем раньше, когда я полетел к мистеру Делерию.
Я так и не выполнил его просьбу. Поэтому и летел с извинениями.
Но сильнее я удивился, когда он на мои извинения (и на мое предложение пирога, которого я оставил специально для него и его жены) просто махнул крылом:
— Мне кажется, твои опасения небезосновательны.
Я стоял в верхней комнате ученого, в его персональной лаборатории, куда он меня пригласил лично. Вероятно, чтобы наш разговор не слышали посторонние.
Это место всегда будоражило мое воображение: я всегда хотел узнать, что же может держать у себя здесь видный ученый?
Вроде ничего особенного. Куча книжных шкафов, большой стол, куча пробирок и других научных приборов, огромный микроскоп, куча письменных принадлежностей — в общем, все, что нужно настоящему ученому, исследователю магии.
Сам мистер Делерий недолго просил прощения, но достаточно бурно.
Я, вообще-то, и особенно не сопротивлялся. А вот его подозрения быстро вернули мне неуверенность.
— Сегодня утром я снова увидел четыре звезды, — доложил он.
— Снова? — не веря спросил я.
— Снова, — подтвердил он. — И знаешь, что странно?
— Они были в другом расположении? — попытался угадать я.
— Совсем не это, — он отрицательно покачал головой. — Раньше период между такими явлениями был равен приблизительно пятнадцати-двадцати годам… — он поднес копыто к подбородку. — Хотя пятьсот лет назад было где-то под пятьдесят, или даже под семьдесят.
Я нервно вдохнул.
— Такой резкий скачок в продолжительности, — задумчиво продолжил он. — Я полагаю, было что-то, что вызвало это.
— Но это же Богиня! — запротестовал я. — Как Она пожелает, так Она и делает, и если Она решила что надо прилететь пораньше, то…
— То, конечно, мы не вправе Ее осуждать, — прервал он меня. — Но никто же нам не запрещает спросить Ее о причинах?
Это звучало… одновременно и логично, и наплевательски по отношению к Богине. В смысле, Она — Богиня, а мы так, мелкие аликорны.
Да и интересно, конечно же. Хотелось бы узнать, но… опять же, Она — Богиня, а мы так, в сторонке стоим.
Но интересно же! Но Богиня же!
— Вы хотите опять оставить бумажку с вопросом? — робко предложил я.
— Вообще-то, нет, — он увел взгляд в сторону. — Я хотел бы, что бы ты сам пришел к Ней и спросил.
Я чуть не задохнулся, когда понял, о чем меня хотел попросить мистер Делерий.
Да это же… Да я же… Да это же просто… Да у меня слов нет!
— Хрусталь, сам подумай, — мое лицо наверняка отображало все мои чувства и сомнения в этот момент, — ты уже что-то, как тебе кажется, натворил. С твоей стороны эта исповедь будет логичной. Видно же, что ты в этом вопросе очень строг, — он тыкнул меня копытом в грудь. — И никому не веришь. Даже отцу с матерью. Тебе всего-навсего кажется что они пытаются тебя утешить. Так вот, — подытожил он, — ты успокоишься тогда и только тогда, когда сами Богини вынесут тебе вердикт.
Это было правдой. Горькой, обидной, но самой что ни на есть правдивой правдой. Я очень требователен к себе в этой области (и все равно, что моя вера была выдумана полностью мной), и, получается, я сам себя загнал в ловушку.
Я загрустил. Из получившегося тупика, мне казалось, был только один выход, и он полностью от меня не зависел — это если сами Богини придут.
Но ведь правильно же, тайное всегда становится явным, и никогда не удаться сохранить что-то в секрете. Тем более, когда об этом знает почти весь Этерн, если не весь.
— Я… я думаю, вы правы, — с волнением в голосе сказал я. — Мне однозначно стоит так поступить, — я поник головой.
— Ну, Хрусталь, не волнуйся ты так, — утешал меня меня ученый. — В конце концов, ты Ее уже видел, когда был совсем маленьким. Заодно и спросишь, откуда она тебя принесла. Надеюсь, ты же не веришь что Дети Богинь появляются из ниоткуда?
— Я никогда не задавался этим вопросом, — сокрушенно ответил я.
— Зато в любом случае получишь исчерпывающий ответ.
В центр города я шел очень медленно, не только из-за дрожащих от страха ног и крыльев. Мне самому не очень-то хотелось идти.
Каждый шаг давался мне с огромным трудом. Каждый шаг приносил мне воспоминания. Как я споткнулся об тот камень, как я кубарем перелетел через забор, как я в первый раз использовал магию…
Казалось, любая пылинка напоминает мне о том, что скоро я всего этого лишусь.
Удивительно, как у меня в этот день два раза сменилось настроение. Сначала я паниковал, потом повеселел, а потом я впал в депрессию.
Мне кажется, что это будет моими последними днями в Этерне. А потом будет нечто ужасное.
Дорогие мама, папа и Апериль.
Мне очень стыдно признаваться, но, думаю, я все-таки напортачил. И, наверное, когда мы в следующий раз встретимся, вы будете смотреть на меня с другой позиции, куда выше моей.
Всех крепко люблю, ваш Хрусталь.
Я повторял это, будто учил стихотворение на праздник Солнцестояния. Мне казалось, что таким образом я каким-то образом «прощаюсь» с родными и близкими.
Стояла уже ночь, а я все шел мелким шагом по направлению к главной площади.
Все-таки надо было мне оказаться в ту роковую ночь! Вот кто тут дурак? Я, вот кто! Надо было вежливо отказать, или просто не стоять разинув рот на самой площади, когда дело начало принимать серьезный оборот!
А может, просто отказаться от своего вероисповедания? И придумать другое? Я же сам придумал, сам и отказался… Напридумываю еще много всяких!
Я помотал головой, отгоняя отрицательные мысли. Таким образом я решать проблему точно не хотел. Это будто я сломал какую-то вещь, и вместо того, чтобы чинить ее, я просто накрываю покрывалом. С глаз долой, из сердца вон!
А проблема не решена. Даже наоборот, еще сильнее усугубилась.
И тянуть дальше нельзя. И так много времени потратил.
Было уже далеко за полночь, когда я наконец-таки подошел к кольцу деревьев вокруг главной площади.
Тишина… угнетала. И наводила самые грустные мысли на свете.
Неужели я даже на это опоздал?
Минута, которую я простоял, собираясь с силами для пересечения невидимой границы, показалась мне часом. Часом жестоких мучений, которые терзали мою душу как никогда.
И когда я наконец сумел выглянуть из-за дерева, я…
Я нашел всего лишь одну люльку.
А где Богиня? Не опоздал ли я?
В изысканной кроватке спал, освещаемый теплым светом, маленький жеребенок с шерстью и мелкой гривой темно-синих оттенков.
А может, это и вправду не за мной?
Малыш едва слышно сопел, при этом он смешно дергал мордочкой на вздохе.
«Какой же он милый!» — сказала бы моя сестра.
Я слегка улыбнулся. Малыш действительно был очень симпатичным.
А я даже и не видел кобылку, которую удочерила семья Роузери!
Жеребенок дернулся и открыл глазки, которыми он сразу уставился на меня.
Его взгляд был… осуждающим. Такой же взгляд я редко видел у матери, когда она злилась на отца. Те же самые пляшущие огоньки.
Но он же маленький неразумный жеребенок!
— И кто это у нас тут такой? — неизвестно зачем шепотом просюсюкал я. — Кто у нас тут такой красавец?
Жеребенок открыл рот, будто хотел что-то сказать…
И тут до меня дошло.
На главной площади нет фонарей, или каких-то других источников света. Не высекал искры рогом ни я, ни жеребенок. Однако, что-то отображалось в его глазах.
Или кто-то.
Я задрал голову, чтобы посмотреть, кто это был.
А когда увидел, мои крылья сами понесли меня вверх, поднимая меня с максимальной скоростью, на которые они были способны.
Я пытался что-то крикнуть, но не знал что.
Каким образом можно позвать Богиню, и при этом не оскорбить Ее? Я просто не знаю как выразить все свое уважение в одной фразе!
Золотистая дымка летела куда быстрее меня. Я прикладывал все усилия к тому, чтобы от нее не отстать, но все равно — было вне моих сил держать гонку наравне с Богиней. Поэтому я старался хотя бы не отстать.
— Подождите! — непроизвольно выкрикнул я, когда я увидел что кромка Купола стала подниматься к вершине, закрывая весь город снизу.
Той золотой пыльцой и была сама Богиня. Я надеялся на то, что Она меня услышит, но все мои попытки были тщетны — Богиня Селестия отдалялась от меня все дальше и дальше, пока я сражался с встречными порывами ветра.
А потом небо взорвалось яркой вспышкой.
И, кажется, я оказался вне Купола.
А вот теперь мне точно нет прощения.
Полет
Я третью минуту бился об Купол. Медленно, со всего размаху. Иногда я бил всего лишь копытами, иногда со всего налета плечом. Иногда я пытался что-нибудь сотворить с помощью магии.
Осознание вбивалось в мою голову такими же ударами. И это вгоняло меня в такое отчаяние, что я продолжал свои бессмысленные попытки. И каждый раз я бил все сильнее и сильнее.
Я упорно не хотел ничего признавать. Но с каждым ударом надежда во мне все таяла и таяла, пока я, наконец, не сдался.
Всю свою жизнь я не видел никогда Купол так близко. То есть я знал что он есть, и всегда — ну, по крайней мере, когда стал совсем взрослым — всегда мог подлететь поближе. Но до этого момента Купол меня совсем не интересовал. Да и вообще меня мало что интересовало в жизни. По крайней мере, в личной. Я просто пытался жить счастливо и не мешать другим так же.
Но сейчас это все стало таким важным, таким нужным!
Купол отблескивал слабыми разводами из чистой магии вокруг моих копыт; в остальном же он был прозрачен как чистое стекло. Я видел весь Этерн! Абсолютно, будто он был прямо у меня на копытах! Я видел маленький садик Апериль; я видел наш дом рядом с ним. Видел я и огромные поля Био с разными культурами. Видел я и библиотеку.
И, конечно, я видел статуи Богинь, благо я был прямо над ними.
Острый рог Богини Дня указывал прямо на меня, словно показывая, что будет с теми, кто осмелится нарушать Их законы. Снизу я, наверное, больше похож на таракана; впрочем, перед волей Богинь я и есть таракан, если не мельче.
А ведь и в правду, может быть, это мое наказание? Я совершил проступок — значит, я заслуживаю наказания!
Не стоило мне несколько дней назад приходить на центральную площадь, ой не стоило...
Ну, если это и есть мое наказание, то оно уже сработало: я ужасно хочу домой, к матери и отцу. И к сестре. Я уже скучаю по ним. Они сейчас, наверное, не дома, и не подозревают, что их сын висит где-то над городом!
Зато когда узнают...
Точнее, сначала они узнают что их сына ни у кого в гостях нет. Пройдет пара дней, пока родители не забеспокоятся — наверное, мать будет первой — и они начнут искать меня по всему острову.
Я окинул взглядом всю территорию, простилавшуюся подо мной, и окончательно приуныл: я всегда знал, что остров был огромен, чтобы вместить на себе и горы с лабиринтом пещер внутри, и берег моря с тремя живописными бухтами и пещерными гротами, и огромный дремучий лес...
Наверное, легче найти иголку в сене, чем искать заблудившегося жеребенка по всему Этерну.
А это значит, что моя семья все слезы выплакает до того момента, когда будет осмотрено последнее место, куда раньше никогда не ступало копыто аликорна.
Этого я хотел меньше всего. Я не хочу чтобы мама с Апериль плакали. Отец сильный, но ему еще тяжелее придется: как отец семейства он должен обо всех нас заботиться и поддерживать нас в минуты грусти и печали.
Но как самому не упасть духом? Как быть сильным, зная, что твой сын сейчас в беде и ему очень плохо? Как быть сильным, если уже нет никакой надежды? Папа сильный жеребец, я это знаю; и я не могу представить его в слезах. Но лучше ли держать все в себе? В детстве я любил играть с ручейками, строя маленькие плотины из палочек. Вода все накапливалась и накапливалась, а потом кучку сносило течение.
И никто, конечно же, не подумает, что я могу быть вне самого Купола! Почему?
Да потому что ни один аликорн в здравом уме не нарушит законы! Да и зачем кому-то вылетать за пределы Купола?
Или самый оптимистичный вариант — родители сразу узнают у мистера Делерия где я был в последний раз, находят меня высоко-высоко над городом и все нормализуется. Так хотя бы они будут знать что я в безопасности и будут журить. Обещаться уши оторвать, запереть в комнате...
Все лучше, чем неизвестность.
Или они просто решают что меня забрали Богини. И они тогда меня просто не ждут... Ну, кроме матери. Но свою религиозность, как говорил папа, я унаследовал от нее. И мне кажется, что мама просто поселится около центральной площади.
Я подавленно вздохнул. От нахлынувшей грусти я прослезился и лег на Купол. Поле сухо протрещало под моим телом.
— И ты меня... — печально сказал я и без всякой надежду стукнул по нему. Копыто оставило маленький круглый развод, который через некоторое время исчез.
Так или иначе, они верят в меня и знают, что я без серьезного происшествия никуда бы не полез, не оповестив их.
Вот оно, серьезное происшествие. Богиня была чем-то огорчена, я хотел узнать в чем проблема и как я могу помочь, и вот результат. Не знаю даже, хорошо ли я поступил, или плохо, ведь я снова правила нарушил!
Мало что могло сейчас меня немного взбодрить или обрадовать меня... Ну, разве что явление кого-нибудь знакомого с другой стороны Купола или появление самой Богини. Но, как назло ко мне никто не летел, а от Богини остался только яркий желтый след, ведущий куда-то вдаль и постепенно угасающий...
Так и придется мне, наверное, сидеть до следующего раза. Только когда он, этот раз-то? То раз в двадцать лет, то через три дня. И от меня это никак не зависит.
От меня здесь вообще ничего не зависит, если честно. Так что мне придется здесь терпеливо лежать и ждать, ждать, ждать...
Я почти заснул, когда все встало на свои места.
Богиня! Золотой след от ее полета!
Ведь по нему можно найти Богиню! Можно попросить о помощи! Умолять, стоять на коленях, признавать свои ошибки, обещать их больше не повторять и вообще быть куда лучше чем раньше, соглашаться на любое наказание, только чтобы родители знали, где я и что со мной случилось! Все, что нужно — это не отставать и не медлить, пока золотая пыль не разлетелась!
Да, это, может быть, не самое лучшее решение сейчас, но я не мог просто вот так вот сдаться!
Пыльца все это время медленно порхала прямо у меня перед носом, будто звала куда-то туда, за горизонт. Отдельные пылинки то подлетали, то отпархивали от меня, но свое место сохранять долго не могли — они либо медленно падали вниз, либо пытались упасть мне на рог.
Появилось даже вполне себе жеребячье желание попробовать одну на вкус, но я вовремя себя одернул. Все-таки это было бы уже слишком. Да и страшно было...
Если честно, то больше всего меня сейчас пугала высота. Она занимала все мое внимание, ну, может быть, после тревоги о родных. Так высоко над городом я не поднимался никогда в жизни; да что там, я вообще редко когда поднимался выше облаков. Сейчас я был уж точно выше их, и мог даже потрогать те маленькие облачка, которые раньше мне были совсем не интересны.
Но в то же время с такой высоты мне открывался огромный захватывающий вид; думаю, я был первым аликорном из Этерна, кто мог бы его оценить. После Богинь, конечно же.
Отцу бы понравилось, и он бы непременно решился зарисовать эту красоту.
Золотистый луч летел от меня в сторону заходящего Солнца. Красно-желтое полотно контрастом выделялось над темной поверхностью моря и было похоже на золотую корону, подобную тем, что носили принцессы из сказок.
С другой стороны были видны белые звезды. Одни мигали, другие светили непрерывно; у меня создавалось впечатление будто они были украшением ночному полотну.
Немудрено почему влюбленные парочки любят смотреть на небосвод. Днем его украшает Солнце, показывая красоту этого мира. А ночью звезды делились своей особенной атмосферой покоя и умиротворенности.
Я знал что наше поселение находилось на огромном острове, со всех сторон окруженным водой, но никогда не думал, что смогу увидеть его в виде темнозеленой кляксы посреди темносинего моря. Раньше-то я мог море увидеть только на горизонте.
И город был таааким маленьким паучком на этой кляксе.
У нас еще много-много места там, внизу, чтобы жить и не горевать. Да там столько земли, что наверняка влезет не одна сотня Этернов! Может, даже больше!
Где-то там внизу загорелся маленький огонек.
У меня все похолодело внутри. Потому что этот огонек лился из окон моего дома. А это значит что мои родные вернулись. А это значит...
Я решительно встал и распростер крылья. А это значит, что нельзя терять время! Чем дольше я тут сижу, тем хуже будет для всех.
Надо просто собраться.
Я глубоко и медленно вздохнул. Потерпел секунды три, и выдохнул. Может быть, это не самое верное решение в данной ситуации, но я не могу ничего придумать лучше.
Тем более, Богини есть Богини... Они единственные, к кому я сейчас могу обратиться. И еще они Богини! В самом деле, тут даже вопросов быть не должно. Да, я не самый лучший аликорн на свете, но что я могу поделать? Любое наказание, которое Они мне предложат, будет справедливым. Ведь они Богини! Они мудрее всех аликорнов вместе взятых!
Все равно за любой проступок когда-нибудь придется расплачиваться. Ну а если придется, то какая разница, сейчас или позже?
Я вздохнул еще раз и полетел вдоль золотого следа.
Не знаю, долго ли я летел. Я не мог понять, настал ли день ли в Этерне, или там все еще ночь.
Солнце уже давно ушло за горизонт, и только звезды были моими спутниками в этом путешествии.
И это, наверное, хорошо. Будь сейчас день, то я не смог бы лететь по следу: он и так был едва заметен сейчас, а при свете Солнца он бы совсем растворился.
Но мне казалось, что это и есть мое наказание — лететь в темноте вдоль исчезающей ниточки к спасению.
Каждый жеребенок боится темноты, абсолютно каждый. Ведь в темноте не понять, есть ли кто-то в комнате, или ты совсем один-одинешенек. Впрочем, для жеребенка это одно и тоже.
Такой же жеребячий страх одолевал и меня. Я не знал где нахожусь; не знал куда лечу; не знал как вернуться домой.
Я знал только одно — я летел уж слишком долго.
Я пытался вспомнить, знал ли я что-нибудь о мире вне Купола. И с горечью признавал что не имел ни малейшего понятия. Раньше меня это не интересовало — а сейчас мне просто не у кого спросить. Да и не знаю, смог ли я с кем-нибудь заговорить, встреть я этого кого-нибудь сейчас. И вообще не знал, а есть ли вообще кто-нибудь за пределами Этерна?
Тут меня впервые за всю жизнь посетил вопрос: а почему вокруг города поставлен Купол? Нет, конечно, раньше я с таким вопросом подбегал к отцу, да и себя тоже спрашивал, но ответ был всегда таким: «не знаю, Богини поставили, значит, так надо».
А теперь я задавал себе вопрос: а почему так надо? Пока я летел, подо мною на фоне безграничного массива воды проносились только редкие облака. Из них можно было бы сделать легкое укрытие на ночь, не следуй я изо всех сил за следом Богини.
Но упускать свою последнюю надежду и остаться потерянным в абсолютной тьме я не хотел, поэтому все свои силы я вкладывал в крылья. Хорошим летуном я не был, и похвастаться всякими трюками как моя сестра я не мог. Что уж говорить о том, что я не мог похвастаться скоростью или длительностью пребывания в воздухе? Полеты — это не моя стихия.
Но ни замедлиться, ни тем более приземлиться, я права не имел. Стоило бы мне чуточку отстать — и я бы потерялся навеки.
Поэтому все свое внимание я сосредоточил на своем единственном ориентире, который становился все менее и менее заметным.
Наверное, поэтому я и не заметил, как внизу океан сменился побережьем, а облака стали появляться чаще и чаще, пока не сменились единым монолитным покровом.
Может быть, из-за этого, а может быть, из-за темноты.
Я сумел обратить на это внимание только тогда, когда влетел в большой облачный холм и кубарем прокатился внутри него.
След, оказывается, все время снижался. Я мог это понять, когда высунул голову наружу и начал осматриваться. Высунул я довольно удачно — я приземлился вверх тормашками, и, вытащив голову из покрова, мог только удивляться тому, как невысоко были эти облака. И еще тому, как ровно были приткнуты облака друг к другу — да так, что холм, в который я врезался, был единственным кубарем во всей облачной гряде.
Но время было упущено. След попросту исчез, как я не старался его найти.
И дороги назад я не помнил.
Что же...
— Утро вечера мудренее, — грустно выдохнул я и полез обратно в холм.
Я дико устал, потерялся и замерз — точнее я знал, что замерз, но холода не чувствовал — и поэтому сделал то, что мне казалось логичным.
Я соединил во едино несколько маленьких туч, обмотался ими как одеялом и заснул.