Чувство ностальгии по вересковым пустошам на пологих холмах в пригороде Троттингема

Пролог

Путешествие во времени возможно. Возможно, способы довольно наивные, но они существуют, так или иначе. Как ещё объяснить записи в дневнике или письма, что адресованы себе будущему? Будущему приходится мириться с тем, что до него может дотянуться прошлое. Прошлое же оставляет после себя лишь чувство, отпечаток, фотографию с полароида, старое письмо и уходит навсегда.

Навсегда оставила свой отпечаток и некая Лирика Лилак. Её письмо хранилось несколько лет и ждало своего часа терпеливо. В конвертике лежало не что иное, как машина времени, которая отправила Лирику из прошлого к Лирике из будущего. Сквозь пространство и время из страны прошлого в пригород Троттингема дошла весточка. Хрупкая, как гербарий, бумага выдержала все трудности, время, будто вода, обтачивало некогда белоснежный листок, но вместо того, чтобы потопить, своим же течением привело к адресату.

Поросшая мхом черепица дома и прогнившие доски частокола ввели в заблуждение, будто место заброшено. Цветы же расставили всё на свои места. Растущие за оградой лилии, белоснежные, свежие и полные сил, рассказали, что за ними кто-то ухаживает. Смущала лишь клумба с прижатыми к земле гвоздиками розового цвета да расколотый ствол сирени, но они были вдалеке, будто спрятанные за небольшим пристроем, и, видимо, хозяйка о них просто позабыла.

Железную дверь охраняли золотистые росписи неизвестных мне цветов. Они грозно поросли, позолотой заслоняя вход, но у них вряд ли получится прогнать меня. Я добиралась сюда очень долго, а письмо, конечно, обладало терпением, но более заставлять его ждать я не могла. Объяв дверной молоток телекинезом, я постучала четыре раза.

Долго не выходили. Странное чувство пробрало мурашками, когда я отодвинула калитку и прошла во двор. Серая стена из щебня содержала в себе разноцветные вкрапления — по неровной поверхности копыто проскользнуло наверх и постучало по окну — четыре раза. Шторы отодвинулись, и за тюлем с позолотой показалась мордочка. Лиловые глаза в тон шёрстки беспомощно взглянули на меня. Я неловко улыбнулась и достала письмо, показала на него копытом и затем на пони. Она повторила то же самое, и я утвердительно кивнула. Растерянная земнопони в окне тоже кивнула и тихо направилась к двери.

Если говорить прозаичней, то я моталась по свету, лишь бы доставить это письмо, и мне просто не терпится узнать, что же эта самая Лирика там обнаружит. У меня были чёткие инструкции — удостовериться, что адресат получит письмо лично в копыта и прочтёт его при мне.

— Так Вы из почты?

Она спросила это уже много раз. Приятным голосом, но много раз.

Богато обставленный дом выглядел, как особняк из книг жанра готической литературы, не в последнюю очередь подобную атмосферу задавало слабое освещение — плотные шторы были завешаны — а также слои пыли на изящной мебели, к которой, похоже, никто не прикасался. Не будь на грязном полу дорожек из копыт хозяйки, можно было подумать, что дом с приведениями заброшен. Но что удивительно — на подоконнике в горшочке жила белая розочка. С неё опал всего один лепесток, она жила и благоухала. За ней, в отличие от всего дома, явно ухаживали.

— Курьер. Почта таким не занимается. Это письмо лежит уже очень долго, и нас просили доставить его только сейчас.

— Но кто? — она беспомощно вертела конверт в копытах, будто не зная, как его открыть.

— Эм… Это несколько сложно. Лучше сами взгляните на имя отправителя.

Немного повозившись с конвертом, она всё-таки глянула на строки. Долго и упорно вглядываясь в них, она мотнула головой и потратила столько же времени вглядываясь в строчки снова.

— Но это же моё имя.

— Да. Должно быть, Вы забыли. Видимо, Вы отправили его сами себе. Ещё в детстве.

Она всё-таки не смогла открыть конверт. Помогла ей. Украдкой уловила запах прошлого, что вылетело из своего убежища спустя столько лет.

— Читайте.

Она испугалась.

— Сейчас? Это обязательно?

— К сожалению, да. Меня просили убедиться, что вы прочтёте письмо, когда его получите.

Она вздохнула.

— Тогда я заварю вам чая, — я, недоумевая, глянула на неё. — У меня… Некоторые проблемы… Мне тяжело читать. Это надолго.

Чай был с розмарином.

— Привет. Не-обы-чно. Разговаривать с. Самой. Собой, — чай встревал комками в горле. Эта красивая и грациозная пони с бархатистым голосом с трудом читала по слогам. Её жаль. — Буду кратка. У меня не так мно-го. Времени. Ты должна… Будешь поза-бо… Позаботиться об. Одном деле. Потеряна. Одна. Пони. Ты должна. Её найти. Тебе помогут. Фо-то-гра-фии. Следуй по ним. Найди её.

Вух.

Хилая скрепка твёрдо держала небольшую пачку фотографий. Крохотные снимки полароида скреплённые вместе — неразлучные. Они все были пронумерованы. Чёрным маркером, таким же каким и написано письмо.

— Вы узнаёте почерк?

— Да.

Она пребывала в состоянии некого транса. Ей тяжело было сообразить, что только что произошло, да и для меня самой это было весьма странно, но она была жутко дезориентирована, и ей явно понадобится моя помощь.

— Так вы отправитесь?

— Куда?

— На поиски.

— Оу. Я. Я не знаю, кто эта пони. Снимки очень размытые, — она дала мне взглянуть на них поближе.

Одна и та же пони-призрак, но в разных местах. Фотографии очень неудачные: за таинственной персоной всегда находился источник света, и сама она представала тёмным силуэтом, опутанным некачественной проявкой и царапинами.

— А места узнаёте? — она кивнула. — Это маяки. Она… То есть, Вы пронумеровали фотографии. Вы хотели пройтись по всем этим ориентирам.

— Детская забава, — она улыбнулась. — Раньше я выдумывала разные штуки, — её растерянные глаза на секунду просияли, но спустя это мгновение она всплеснула передними ногами. — Простите… Простите, что так задержала вас и утомила. Не знаю, как я провернула это в детстве, но от меня тогда много проблем было. Это лишь очередная из них. Вам не стоит тратить на меня ещё больше времени.

— Ну, — развела я копытами, — время уже не вернёшь.

— Ну что же… Эм. Да. Простите, вы проделали такой путь… Да, вам, наверное, хочется узнать, чем это всё закончится?

— Вроде того, — улыбнулась я. Было приятно, что наши мысли наконец-то совпали.

— Мне только нужно одеться. Вам принести ещё чай?

— О, нет, спасибо.

— Просто это тоже надолго.

Серое небо удерживало солнце в зените, облака уговаривали звезду остаться в их мягких перинах, но светило было неуклонно и двигалось вперёд, хоть лучи и не могли пробиться сквозь небесное покрывало. Серость была во всём, но не это меня пугало. Всё застыло. Ни света, ни тьмы. Середина. Это было конечно не так — время шло — но кто-то старался усиленно поддерживать атмосферу стазиса.

— Карусели, — задумчиво произнесла она. — Странно.

— Что странного?

Мы шли по узкой пыльной тропинке. Прочь от её дома, уже ближе к городку, но всё равно не заходя в него — площадка находилась севернее. Наверное, было бы умнее сразу проследовать к последней фотографии, но мы с Лирикой отчего-то побоялись ослушаться её из прошлого.

— Я разлюбила карусели. Давно. Мне казалось, что они для маленьких, — она и говорила необычно. Речь была в порядке, но какие-то фразы были заготовлены и выговаривались монотонно, какие-то у неё были придуманы только что и стремительно выскакивали.

— Может, это было прощанием? — предположила я. — Воспоминание о прошлом.

— Как и это письмо. Возможно.

Конечно же, детская площадка была в запустении. Я не видела в городе детей. Если и раньше тут они жили, то теперь лишь приезжают на каникулы к родственникам, пожить на природе в городке, что застыл во времени. Качели выглядели уныло на пасмурном фоне и иссыхающей траве. За океаном было солнце и тепло, а в Троттингеме, похоже, всегда непогода. И стоит признать — это даже очаровывает.

Лирика тронула карусель, та заскрипела, повернулась, но была слишком слаба, чтобы обернуться вокруг своей оси и, вздохнув металлическим скрежетом, остановилась, сдав при этом слегка назад.

— Ничто не вечно, — сказала Лирика.

— Лично у меня сложилось обратное впечатление.

Побродили по площадке. Всё сверялись с фотографией, мне подумалось, может быть есть какая-нибудь подсказка, либо даже оставленное послание. Но нацарапанные на металле надписи содержали лишь даты и имена, тех, кто когда-то побывал здесь. Честно сказать, было похоже на могилу. Могилу детства.

Лирика выглядела жутко расстроенной и, похоже, сама не знала почему. Место наводило весьма тоскливые мысли это безусловно.

— Знаете, — произнесла она. — Тут раньше росли орхидеи… Но больше их тут нет. Пойдёмте отсюда, — предложила она. — Похоже, здесь вообще ничего нет. Чтобы я не хотела сказать себе… Или я просто не могу этого обнаружить.

Она грустно отвернулась от площадки. Как музыка ветров, колыхнулись локоны её гривы, когда потоки воздуха коснулись всей площадки. Ветер продолжил своё вездесущее странствие, качнув качели и пригнув маленькие травинки. Лирика держала фотографию, ключ к чему-то, что мы не могли обнаружить. Хотя, может, и не было никакой загадки во всём этом. Странно, но, похоже, нам обоим казалось, что маленькая Лирика была куда умнее двух взрослых пони. И мне не захотелось подводить ту милашку, что сподвигла меня на это приключение.

— Можно? — я протянула копыто к фотографии, но, когда Лирика кивнула, по привычке взяла её телекинезом.

Просто маленькая пони на карусели. Ничего, что намекало бы на великую тайну. Фото было сделано в рассветных лучах солнца. Тёмный силуэт кружился, и оттого сложно было сказать кто за ним прятался. Может, это была сама Лирика? Или её подруга? Сестра?

— Это может быть твоей подругой?

— Нет, — резко ответила она. — Я была сама по себе в детстве. Все мои подруги жили в Кантерлоте, так что виделись мы с ними лишь раз в год на Гала.

Мы постояли в нерешительности.

— Может, раз уж мы пришли сюда… Покатаемся? — я неловко улыбнулась.

— Что? Нет!

— Воу, — такой реакции я не ожидала. — Ничего такого, просто ради забавы…

— Карусели для маленьких.

— Да неправда это! — отмахнулась я. — Что за странное предубеждение.

— Я не буду кататься, — она опять отвернулась, но было видно, что её хмурое настроение ушло. Грузные мысли, что навалились ей на голову, забылись. Сейчас единственное, что её волновало, так это какой-то странный страх показаться маленькой.

— Ну тогда… Можешь сходить заварить чай, — я тихо села на холодное сидение карусели.

— Почему? — она повернулась. Взгляд её всё так же растерянно бегал.

— Потому что, кажется, я тут надолго!

Ух ты! Оттолкнулась, как только она посмотрела на меня. Свист ветра в ушах заглушил звуки старости металла. Моя грива растрепалась и упала на глаза, как только карусель истратила всю энергию, что была в моём усилии. Но останавливаться я не собиралась. Телекинезом крутить было сложно, поэтому пришлось отталкиваться копытом — что было дико для меня и непривычно. Оно того стоило. Всё вокруг перестало существовать, превратившись в странную размазанную картинку. Качели, город вдалеке, горизонт и Лирика. Всё это слилось в одну мутную абстракцию, любоваться которой было здорово, но не так приятно, как закрыть глаза и… Невесомость.

Выйдя из тьмы, я обнаружила, что всё вокруг останавливается. Меня слегка шатнуло по прибытию обратно в Эквестрию, и я, посмеиваясь, взглянула на набухшую от сердитости Лирику и не смогла не улыбнуться. Попытка встать была не самой удачной идеей. Рухнула бы на землю, не поймай она меня.

— Мисс Лилак, — с насмешкой сказала я. — Вы многое теряете.

— Карусели для маленьких.

— Ну, да и что?! Может я маленькая, просто выгляжу по-взрослому. Вдруг и ты такая же?

— Нет, — твёрдо сказала она, мне стало от этого неловко, а от моей неловкости ей самой стало неловко. — Прошлое не получится вернуть.

Всё ещё оставаясь в её объятиях я виновато взглянула на неё, но она сразу отвела убегающий взгляд.

— Ну, тогда тебе нечего бояться.

Взгляд её остановился на карусели.

— Осторожно.

— Это глупо.

— Я знаю. В этом смысл.

— Но другим пони не нравятся глупости.

— А мы им не расскажем. Только ты и я.

Мы оторвались от земли и отправились в другое измерение, где ни время, ни пространство не были властны над нами. С тех пор, как я сюда приехала, это был первый раз на моей памяти, когда Лирика Лилак рассмеялась. Она крикнула «Осторожней». Эти странные фразы. Ни на что, по сути, не влияющие. Будто я начала следить за скоростью, отрегулировала её и мгновенно оценила обстановку куда лучше падать, а затем и вовсе смогла по-быстрому соорудить импровизированный ремень безопасности. Она смеялась и кричала «Ты слишком быстро раскружила!» Но ты ведь смеёшься. Значит… Тебе это нравится, но ты просишь остановиться. У неё был странный смех — будто начались схватки. Её грудная клетка сотрясалась при каждом выдохе и напрягалась при вдохе. Глаза закрыты. Копыта вцепились в перила. Как принцесса в умирающем королевстве хватается за перила своего трона. Все поданные давно разбрелись кто куда. Замок в таком упадке, что никому и не нужен. Королевская семья давно мертва, и есть только она, обезумевшая от долгого молчания принцесса.

Просыпайся. Заколдованная кобылка.

Дом пустовал. Да, Лирика здесь жила, но… Дом всё равно был пустым. Лирика — вроде призрака. Медленно движется сквозь почти осязаемую пелену горечи, что повисла в стенах этой каменной крепости. Или Лирика часть этой пелены. Её заложница. Нужно вытащить её отсюда. Фотографии и портреты на стенах изображали разных членов её семьи. Грозный единорог во фраке и с моноклем, который проваливается в его здоровенной физиономии. Он выглядит, как рабочий, которого нарядили ради забавы в дорогие платья. Морда жестокая и грубая. Вряд ли кто в высшем свете осмеливался задавать вопросы о его происхождении. Земнопони рядом выглядит моложе, чем он. Аккуратная и тоненькая, но ростом повыше его — видно это лишь на фото, на портретах этого нет, у кого-то, кажется, были комплексы — не обладала привычной красотой, но её внешность завораживала с первого взгляда, поза, улыбка, острый подбородок, одежда, глаза — и тебя не отпускает ни на мгновение её взгляд, к тому же, она молода. Моложе своего избранника, и это не результат кобыльих хитростей и наличия дорогой косметики.

Лирика Лилак. Фотографии и портреты на полках и стенах отправляли в прошлое и проводили экскурсию по всей её жизни. Всё началось с фотографии, где ей… Не знаю, сколько. Подросток. Она смотрит в объектив, у неё ухоженные волосы, большая пышная прическа; у неё новое платье, наверняка дорогущее, и она улыбается. Внизу подпись «Моё первое Гала». Следующее фото повторяло композицию. Она смотрит в объектив, у неё ухоженные волосы, большая пышная прическа, у неё новое платье, другое новое платье, и она вежливо улыбается. Можно догадаться, что это её «Второе Гала». «Третье Гала» было почти таким же. А вот к четвёртому пошли странности. Она здесь куда взрослей, чем на третьем фото, прошло больше года. Она не смотрит в объектив, у неё неухоженные волосы, старающиеся повторить прическу предыдущих лет, платье опять другое, надето слегка небрежно, и она вежливо улыбается. Надпись «Моё четвёртое Гала» зачёркнута. Снизу маркером приписано «Последнее». Несмотря на это, в конце коридора имелась ещё одна фотография. Пятый снимок. Она глядит в пол, фотография слегка смазана, возможно, она трясла головой, причёска свободная, и, хоть она у неё вся в катышках, спутана и не расчёсана, выглядит это дело лучше, чем её помпадур с четвертого снимка, у неё опять другое дорогое платье, натянуто оно столь нелепо и неаккуратно, что это никак не помогает удручающему виду, и она вежливо улыбается. В отличие от остальных фотографий, это было снято на полароид, а надпись, спрятавшаяся внизу, гласила: «Иду работать в саду».

— Я готова.

Не надень она как всегда другое платье, я бы подумала, что это временной парадокс и пятый снимок нам только предстоит сделать в будущем. Лирика обернулась вокруг себя кругом, любуясь, и заулыбалась.

— Откладывала это платье на особый случай.

Белое прилегающее платье с незаметным золотистым узором сжало фигуру пони, а полупрозрачные элементы заковывали её в хрустальную оболочку. Как бы оно красиво ни было, общая растрёпанность не помогала ей.

— Ох, ну так не годится.

Она обернулась вокруг себя ещё раз, теперь настороженно. Она рассматривала платье, ища в нём изъяны. Она заволновалась, и тяжело задышав ртом уставилась на меня.

— Разве оно тебе не нравится?

Я подошла к ней и взяла копыто, чтобы успокоить, и хоть она поспешно вырвала его из моих ног, Лирика начала дышать спокойно и постаралась сфокусировать взгляд.

— Это платье самое лучшее. Но… Тебя нужно привести в порядок. Так нельзя выходить. Ты не причёсана и…

— Мне в последнее время сложно причёсываться… И одеваться.

— Я помогу, если разрешишь.

Она кивнула.

Лирика сидела впереди меня. Смирно. Грива мокрая. Улыбка изображала позитивный настрой по отношению к неизвестному, но было видно, что ей страшно. Вынимаю из волос гребень. Он удивительно роскошен, но его совсем не было видно в непослушной гриве. Она давно, очень давно не чесала гриву. Мне было непривычно, поэтому для начала я решила поправить ей платье. Вывернула всё, что загнулось, привела в порядок подол и лямки. Но долго это, к сожалению, продолжаться не могло, нужно было срочно заняться её гривой, как бы сложно это ни было. Ей было очень больно, и терпеть она не собиралась. Недовольная, отводила взгляд. Я для неё чужая пони. Но она доверилась мне. Капризничает из-за того, что так долго. Из-за того, что так болезненно. Даже не задумывается о том, что мне от этого ничуть не лучше.

— Ш-ш-ш…

Ей пришлось слушаться меня. Расчёска скользила сквозь её светлые волосы, сквозь поле ржи, вздымаясь над пропастью, улавливая локоны и укладывая на место. С каждым разом всё легче и естественней. К Лилак возвращалось то, что она утратила давным-давно, и она замечала это. Взгляд бегал меньше и цеплялся за гриву, останавливался. Но было ещё слишком мало. Путешествие во времени только началось. Причёска была проста, но на этой пони всё смотрится великолепно. Чёлка слегка прикрывает глаза. Чтобы они могли отдохнуть. Остановиться. Теперь они и так спрятаны, так зачем убегать? Не удержалась и провела по высыхающим волосам, нежные и податливые, как ковыль, они объяли моё копыто, лаская и успокаивая, убаюкивая и погружая в глубинные слои неги, коей я не испытывала очень давно.

Опомнилась, её глаза в зеркале до сих пор были спрятаны под чёлкой. Она ждала, хоть и нервничала, но всё равно ждала меня.