Саморазрушение
Баквит
Я просыпаюсь с мыслью, что сегодня хотел бы быть фермером.
Спринг Хиф спит рядом со мной, в темноте виден только ее фиолетовый силуэт. Интересно, она в настроении пошалить? Я нежно тыкаю ее носом, но она что-то бормочет и отворачивается.
Не судьба, может быть завтра. Я оставляю ее в постели и приступаю к утренним приготовлениям к новому дню.
В этом доме тихо, здесь не живут жеребята. Не слышно ни разносящегося эхом топота копыт, ни хлопанья дверей, ни криков тоненьких голосов о том, что “мне нужен особый обед на экскурсию, прости, что не сказал вчера об этом”. В доме царит мир и порядок, я даже слышу тиканье напольных часов в гостинной с кухни, где я пью мой кофе.
Спринг Хиф спускается со второго этажа, все еще помятая после сна. Я указываю ей на кружку горячего кофе, который я приготовил для нее и поставил на стол рядом с пустым стулом. Она улыбается мне.
Надеюсь, сегодня я стану фермером.
— Баквит! — Старейшина называет мое имя и я выхожу из ряда. Мое сердце бьется, и не смотря на прохладное весеннее утро, я чувствую как по мне стекает капелька холодного пота.
Лишь бы фермером. Лишь бы фермером.
Кобылица, что вызвала меня, сидит за раскладным деревянным столом на деревенской площади. За ухом у нее торчит карандаш, грива всклокочена, несмотря на ранний час.
Я подхожу ближе, она роется в бумагах с ярлыком, на котором написано мое имя. Она смотрит то на меня, то на лежащий перед ней на столе список имен. Она снова смотрит на меня, затем на ярлык и снова на список.
Мне кажется, она этим раньше не занималась.
— Эм, Баквит? — она смотрит на меня молча, пока я не киваю. — Хо-ро-шо. Ты будешь кузнецом.
Я вздрагиваю. Мои уши поникли.
— Точно? Может быть фермер?
Она снова пробегает копытом по списку имен, затем проводит им в направлении столбца со списком профессий.
— Нет, кузнец. Ты знаешь куда идти?
— Да, кузнецом я уже был, — я ухожу, чтобы очередной пони занял мое место. Нет никакой необходимости задерживать целую деревню.
Вчерашний кузнец забыл убраться на рабочем месте и оставил свои инструменты где ни попадя. Так что вместо того чтобы разжигать кузню я потратил целый час на чистку молотов, замену воды в бочках, смазку мехов, выметание пепла из очага, а также металлической стружки из обжимки. Это простая работа и на закате я безропотно сделаю то же самое.
Но вчерашний кузнец должен был убраться перед уходом. Нужно будет поговорить с мэром, сразу как только я узнаю кто сегодня мэр.
Работа кузнеца не такая уж и сложная. Нужно просто нагреть железо в горне, пока оно не станет красным, достать его (осторожно!) клещами, а затем бить его молотом, пока оно не примет форму, которую ты хочешь. Мне нравится думать, что с годами я становлюсь лучше в этом деле.
Я рассматриваю бесформенный круг покореженного металла передо мной. Он не принял до конца той формы, которую я хотел, и края треснули в нескольких местах. Если прищуриться, моё поделие смутно напоминает блин с закругленными краями ну или может быть пепельницу.
Сойдет. Я ложу это на прилавок перед ожидающим каштановым земным пони.
— Вот Ваша миска, сэр.
Мы смотрим на “миску” не проронив ни слова. Наконец, когда молчать уже стало неудобно, он со словами: “Беру.”, — бросает несколько монет на прилавок и уходит с приобретенным товаром.
Изредка, может быть два раза в год, Игни выбирают кузнецом, и она мастерит для нас произведения искусства из железа и стали: плуга, подковы, бочки гвоздей. В этот день — все в кузне безупречно. Наковальня откликается звонким голосом, когда Игни бьет по ней своим молотом, и пони на улице останавливаются и собираются вокруг кузни, пораженные виртуозной работой мастера.
Но сегодня кузнец — я.
Может быть, завтра я буду фермером.
Но если нет, то ничего страшного.
Мой новый дом — маленькое бунгало на западной стороне деревне. За ним до горизонта растянулись акры пшеницы и ячменя, пробегающий ветер раскачивает стебли и наполняет воздух их едва уловимым шепотом. Я останавливаюсь, и на минуту я чувствую себя капитаном корабля, наблюдающим как перед ним расступаются волны океана.
Я помню, как я сажал эти ряды в прошлый раз, когда я был фермером. Это было начало весны и я ступал по голой земле с пристегнутом ко мне плугом. Каждый шаг был сражением с твердой землей, которая не давала себя взрыхлить и открыть путь семенам. После этого мои ноги и спина болели несколько дней. Это было прекрасно.
Я поддаюсь воспоминаниям, проигрывая их в памяти. Ветер играет с моей гривой и запах созревающих зерен ласкает мои ноздри как самый дорогой в мире парфюм. Даже теперь, спустя месяцы, стебли растут из ровных рядов, созданных мной. Старания сотен неумелых копыт жителей нашей деревни не могут стереть следы моего таланта. По этому принципу в нашей деревне устроено: из семени гения, политого благими намерениями, вырастает что-то не совсем здоровое, но любимое.
Хватит о былом. Со вздохом я толкаю открытую дверь моего дома, где меня ожидает жеребенок. Я смутно узнаю его шерстку лимонного цвета, и после секундного раздумья я произношу:
— Сэффрон… Спарк?
— Сэффрон Ларк, — он поправляет меня и бросается ко мне, заключив меня своими маленькими ножками в объятия. — Добро пожаловать домой, папа! Мама готовит ужин!
Я вхожу в следующую комнату, которая оказалась кухней и действительно на ней лаймово-зеленая кобылица отбивает сковороду. Улыбка на моем лице искренна — впервые за день. Гленмур уже была раньше моей женой, и она готовит вкусную картофельную запеканку. Я чувствую ее запах.
Она подходит ко мне и целует в щеку.
— Добро пожаловать домой… Баквит, верно? Как прошел твой день?
— Неплохо, — отвечаю я. И это правда.
Мне следует сейчас спать рядом с моей женой, но вместо этого я лежу в темноте с открытыми глазами. Такое иногда бывает.
В темноте я смутно вижу квадратную форму фоторамки. Она стоит на прикроватной тумбочке рядом с кроватью, оберегая наш сон. Завтра, когда мне назначат новый дом, я возьму с собой только эту фоторамку и поставлю ее на прикроватную тумбочку рядом с моей новой постелью. Я буду смотреть на нее и засыпать.
Жителям разрешено иметь при себе один личный предмет, который будет напоминать почему мы пришли в эту деревню. Для Гленмур, которая тихо сопела рядом со мной, это кулон в форме скрипичного ключа, который она носит на шее. Кьютимарка пони, но не кьютимарка Гленмур. Иногда, когда она думает, что я не смотрю, Гленмур касается его копытом.
Говорят, что со временем, хранить эти вещи при себе перестанет быть необходимостью. Однажды, я оставлю эту старую фотографию в прошлом и переход в новую жизнь будет завершен.
Снаружи заслонившее луну облако завершает свой неспешный полет по небу и серебряные лучи ворвались в окно нашей спальни, отбросив бледные тени на нашу кровать. Лунного света достаточно чтобы разглядеть на фотографию молодую кобылицу. Эта улыбка, эти белоснежные зубы, эта тёмно-зелёная шёрстка, этот взгляд с искорками как бенгальские огни. Позади словно вековые деревья тянулись к небу шпили Кантерлота.
Посетители деревни удивлённо спрашивают, как можно так жить. Как мы можем продолжать всё менять — всё менять — в нашей жизни каждый день. Как нам удается не сходить с ума.
Эти пони никогда не страдали. Они никогда не убегали из собственного дома, не в силах более слушать крики врача. Они никогда не хоронили жену и мертворожденного сына в одном гробу.
Они не понимают как забвение притягивает нас, словно железные стружки к магниту. Как забвение становится водоворотом, в котором мы безропотно плывем. Они не могут осознать эту ненависть к самим себе.
Эти пони никогда не страдали. Если бы они страдали, то, возможно, они бы поняли утешение, которое мы нашли здесь, где любой пони может быть кем угодно. Здесь я не потеряю ни жену, ни ребенка, ни дом, ни друзей, потому что чтобы ни случилось, здесь всегда будет тот, кто займет их место. Здесь я не более, чем капля дождя в реке, бегущая по течению к сердцу водоворота, неотличимый от других капель вокруг меня.
Мне здесь нравится.
Возможно, завтра я буду фермером.
Спринг Хиф
Я снова в Филидельфии, и Квотерфойл живой, и это невозможно.
Мы завтракаем в нашем любимом небольшом Пфранцузском кафе. Там нет стульев и диванчиков, живописный дворик при заведении заполняли старые железные столики. Очевидно, недавно прошел дождь: тротуар вокруг нас был темный от влаги, несмотря на чистое небо над головой в котором поднималось солнце над стоящими в ряд роскошными домами из красного песчаника.
Утренний час пик подошел к концу и улицы были полны гуляющих от витрины к витрине покупателей и туристов, наполняя улицу шумом цокота копыт и голосов. Это должен быть будний день, так как не было видно бегающих между ног родителей детишек, никто не прыгал по лужам и не пугал птиц.
— Слушай, — говорит Квотерфойл. Его рог светится и его чашка кофе приземляется обратно на блюдце. — Я сказал, что хочу подождать, но я много думал и….
Нежное касание плеча пробуждает меня ото сна. Какое-то время я растеряна и не могу вспомнить где я нахожусь, или какой сегодня день, и почему я в кровати с жеребцом, чей запах мне не знаком, который ласкает мордой мою гриву. Воспоминания смешались и я замираю, уставившись на деревянную неотесанную стену, пытаясь вернуться в реальность.
Возвращение происходит внезапно, как столкновение корабля с рифом. Целый год скитаний привели меня в это место, к незнакомой постели в незнакомом доме с незнакомым жеребцом, что свернулся клубком позади меня. Наши тела сплелись воедино, едва видимые в тусклом предрассветном свете, пробившемся из под штор.
Жеребец издает тихий полный надежды звук и я, наконец, пробуждаюсь в настоящем. Баквит — так его зовут, Баквит, который хочет быть фермером — ведет копытом по моему крупу к кьютимарке и на секунду я склонна согласиться. Он милый жеребец и прошлую ночь он был очень милым жеребцом, но сейчас сон продолжает давить на разум и больше всего мне сейчас хочется поспать еще пару минут.
Он понимает намек. Я слышу, как он выбирается из кровати, и меня вновь охватывает дремота.
Минут двадцать спустя я все еще хочу спать, но мой мочевой пузырь решает, что мне пора просыпаться. Я в последний раз втягиваю носом из покрывал запах Баквита и выбираюсь из постели и направляюсь к двери, ведущей в ванную, принимать утренние процедуры.
Когда я заканчиваю с умыванием и выхожу из душа, насыщенный аромат свежего кофе наполняет дом и я следую за своим носом на первый этаж в поисках источника.Баквит сидит за столом и пьет кофе из кружки с обитыми краями. Он ловит мой взгляд и жестом приглашает присесть за стол где для меня отодвинуто кресло. Там же меня ожидает такая же кружка: неотесанная, с битыми краями, но даже в тусклом свете я вижу поднимающийся от нее пар. Я дарю Баквиту самую теплую улыбку, на которую способна ранним утром и сажусь в предложенное кресло, обхватив кружку двумя копытами. На долгие минуты в доме воцарилась тишина, нарушаемая только тиканьем часов где-то в гостинной.
Я думаю, что могу научиться. Я могла бы научиться любить Баквита, и каждое утро спать на пару минут подольше, пока он варит кофе. Мы могли бы сидеть здесь и молчать до рассвета, медленно собираясь с силами встретить новый день.
Чтобы сказал Баквит, если бы я поделилась с ним моими глупыми фантазиями? Может быть, он воспримет это как шутку? Я почти набираюсь смелости спросить, когда он ставит пустую кружку на стол. Он встает, чмокает меня в щеку и поворачивается ко входной двери.
— Десять минут до собрания, — говорит он. — Возможнл, увидимся там.
— Да, возможно, — отвечаю я. В нашей деревне — это ответ на все вопросы — возможно. Возможно, мы встретимся за ужином. Возможно, я люблю тебя. Возможно, мы увидимся вновь. Это безопасное слово, оно не связывает пони вместе. Это квинтэссенция чистилища, в котором мы существуем.
Я допиваю мой кофе, мою наши кружки, и выхожу на улицу за моим былым и грядущим супругом.
Я прихожу к школе за пять минут до первого звонка.
Рэдишь Лиф встречает меня у входа со стопкой папок-ренистраторов. Его грива немного растрепана, и очки на носу готовы сорваться, стоит ему только повернуть головой слишком резко.
— Доброе утро, Спринг Хиф! — он тепло встречает меня,несмотря на его явное стрессовое состояние. Быть директором — на самом деле, занимать любую руководящую должность в деревне, — тяжелый и неблагодарный труд. — Что тебе досталось?
— Начальная школа — в деревенской школе было всего четыре должности учителя и я была на месте каждой. Мне нравится быть учителем, хотя это сильно изматывает. Сомневаюсь, что к концу дня у меня останется энергии на нечто большее, чем дойти до дома и просто рухнуть на кровать. Хорошо, что мой супруг меня поймет.
— Хорошо. — верхняя папка-регистратор начинает сиять, окруженная магией, и летит ко мне. — Вот план занятий на сегодня. Веселитесь!
— Возможно, — говорю я. Мимо нас к классу уже стекались жеребята и я следую по течению.
Я захожу в класс и вижу, что кобылка, которую я когда-то называла дочерью, сидит за первой партой. Я дарю ей такую же улыбку как и всем остальным и поворачиваюсь к доске, чтобы написать на ней свое имя.
— Доброе утро, класс, — говорю я, пока пишу. — Меня зовут Спринг Хиф, и сегодня я буду вашим учителем.
— Доброе утро, мисс Спринг Хиф! — кричат дети в ответ нестройным хором. По крайне мере, они больше рады проснуться чем я.
— Сегодня мы будем изучать деление столбиком, — я останавливаюсь пока читаю заметку, которую мне оставил в папке-регистраторе вчерашний учитель. — Но сначала, достаньте домашнюю работу и передайте на передние парты.
День пролетел незаметно. Что-то во времяпрепровождении с детьми заряжает меня, словно сама по себе близость к молодежи возвращает годы, которые я потеряла. Я улыбаюсь без причины и смеюсь, когда они заливаются смехом. В скором времени мы оставили деление столбиком в прошлом и перешли к мировой истории, а потом к грамматике и естественным наукам. Сегодня последним уроком была оптика и мы потратили последние десять минут в классе обсуждая как из капельки воды рождается радуга.
Когда звенит звонок, мне хочется повернуть стрелки часов на один час назад. Или подделать планы старейшины на завтра так, чтобы я снова стала учителем начальных классов и вернулась к детям. Нет ничего страшного, если пони получит одну и ту же должность два дня подряд — на самом деле статистически это должно случаться с пони каждый день. Никто даже бровью не поведет если завтра я снова окажусь здесь.
Мной так сильно овладевает эта мысль, что я едва не упускаю мой шанс.
— Петунья!
Кобылка, которую я когда-то называла дочерью, останавливается у двери и с удивлением поворачивается ко мне. Она шепчет что-то своему другу и подходит ко мне.
— Да, мисс Спринг Хиф?
Я молчу максимально долго пока молчание уместно, и наслаждаюсь простым ее созерцанием. Она выросла с тех пор как я была учителем в последний раз, сегодня ее грива была заплетена в две косички, на конце хвоста красовалась яркая красная лента. Лента настолько яркая по сравнению с ее бледной розовой шерсткой, что кажется кричит.
— Я… — я откашлялась. — Прости, я просто хотела поинтересоваться как у тебя дела.
— Эм, хорошо, — она смотрит вниз на свои копыта, — а как ваши?
— Хорошо, — это единственный ответ, на всё в нашей деревне. Как может быть иначе?
— Ладно. Возможно, мы завтра увидимся?
— Возможно, — говорю я. Она поворачивается и собирается уходить. И когда она почти выходит за порог, я продолжаю — Ты похожа на своего отца.
— Правда? — она удивленно моргает.
Интересно, кого она себе представляет. Кто укрывал ее одеялом прошлой ночью и готовил ей завтрак утром. Интересно, хочу ли я знать ответ на самом деле.
— Другого отца, — говорю я. — Прости, что задерживаю тебя. Твои друзья ждут. Просто иногда я думаю о тебе.
— Ух, — она оглядывается на дверь и переминается с копыта на копыто. — Почему?
Я не нахожу ответа на свой вопрос, тот, которым я могу поделиться. Она уходит как раз вовремя.
Никто меня дома не ждет. Судя по заметке, приклеенной к двери, сегодня я живу одна. Ни супруга, ни детей.
Это неплохо, не придется готовить семейный ужин и встречать незнакомого жеребца, чьи интересы могут не совпадать с моими. Иногда мне хочется быть без пары намного чаще, но тогда я вспоминаю это простое, бессловесное удовольствие, когда ты просыпаешься рядом с кем-то, ощущать тепло его тела пока время течет в ритме биения двух сердец, бьющихся в унисон.
Пока я выключаю свет и устраиваюсь под одеялом, я гадаю, в каком сейчас доме Петунья. Может быть Баквит укладывает ее сейчас в кроватку. Мне интересно, кто ее мама.
Говорят, что через несколько лет в деревне, мы забудем о прошлой жизни. Мы оставим безделушку, что принесли с собой, последний якорь, который связывает нас с прошлым. Мы отбросим ее в сторону, как бабочка покидает свой кокон. Мы вступим в серые, неразделимые шеренги, марширующие сквозь туман.
Прошло семь лет с тех пор как я пришла сюда в суровую апрельскую ночь с вопящим ребенком на спине.Прошло четыре года с тех пор как я отказалась от моей безделушки, моего якоря, моей Петуньи. Я должна была отпустить эти воспоминания.
Но вместо этого я представляю, что Квотерфойл со мной. Его передние ноги обхватили меня и мы вместе медленно погружаемся в сон в ночной тиши.
Гленмур
Я просыпаюсь за несколько секунд до звонка будильника.
В постели холоднее чем должно быть, и матрац недостаточно проседает. Никто не спит со мной под одним одеялом, так что некому надавить на дешевый матрац и притянуть меня ближе. Моя спина замерзает там, где должна быть спина другого жеребца или кобылки.
Так бывает. Старейшины решают, что определенный процент жителей деревни должен оставаться без пары на ночь, и вместо того, чтобы делиться по парам по воле жребия, мы отдали право главе деревни решать за нас. В такие ночи я иду вдоль домов в поисках такого же одиночки и восполняю то, что деревня мне не дала. Но иногда я принимаю решение деревни, и просыпаюсь одна, без опоры чужого тела, укрепляющего мое чувство собственного “я”.
Это ничего. Правда немного прохладно, и как только будильник успокаивается, я натягиваю одеяло на плечо.
Я больше не хочу спать. Одной спать скучно.
— Гленмур! — старейшина называет мое имя и я выхожу из строя. Она поднимает на меня глаза и улыбается. Сегодня я в списке одна из последних, и как только она закончит с распределением, она отправится на отдых на несколько часов. Этот перерыв заслуженный, старейшина просыпается раньше всех, и часами работает до восхода солнца, распределяя пони по должностям, формируя семьи и распределяя их по домам.
— Доброе утро, Шеми, — говорю я, — что-нибудь интересное для меня?
— Возможно, — она пробегает кончиком копыта вдоль списка имен, — о, у тебя выходной.
— Я вздрагиваю, — Дай догадаюсь….
Она кивает с кроткой улыбкой.
— Да, ты завтра заступаешь на должность старейшины. Прости.
— Все нормально, — отмахиваюсь я. — я была старейшиной два или три раза. Выходной никогда не бывает лишним.
Выходной — это традиция. Никто в деревне не работает больше, чем старейшина. Сотни пони, что живут в деревне, делают всё возможное, чтобы наше небольшое храброе общество работало, но неизменно проявлялись проблемы. С некоторыми проблемами справлялся мэр, но всеми вопросами, связанными с будущим распределением лежит полностью на старейшине. Это единственный пони в деревне который имеет право изменить “кто мы есть” и “чем мы занимаемся”. Он держит наши судьбы в своем копыте.
— Наслаждайся пока можешь, — Шеми сдувает прядь гривы с лица. — Пойду-ка я домой и отрублюсь на пару часов. В первый раз старейшина.
— Ты хорошо справляешься. И после полудня всё просто, — после обеда Шеми пойдет по деревне, оставляя адреса на вечер. Старейшина никогда не говорит пони, кто будет их сожителем; они должны это выяснить сами, когда войдут в дверь.
— Рада слышать, — Шеми кивает двум последним пони, ожидающим распределения. Я жду, когда она закончит с терпением пони, у которой выходной. — Так у тебя есть план на сегодня?
— Возможно, — я мысленно возвращаюсь в прошлое, когда у меня в последний раз был выходной. — Уверена, я что-нибудь придумаю.
Содержимое главного деревенского магазина очень разнообразно.
Это неудивительно. Пони в деревне приходят сюда со всей Эквестрии, и при себе они могут хранить только один предмет воспоминания. Иметь что-то большее не дозволено: ни багаж, ни одежду, ни сувениры, ни безделушки или мебель.
Все дома в деревне имеют все необходимое для жизни пони и не только. В домах скапливались вещи: картины и статуэтки, одежда, специальные кухонные инструменты, которые каждое утро оставляют прежние жители. Всё это медленно нагромождается поэтому один раз в месяц во всей деревне объявляется выходной и в домах проводится генеральная уборка, в процессе которой внутреннее убранство домов возвращается к первоначальному виду. Даже дети помогают, хотя только дети в деревне не меняют место жительства каждый день. Они только меняют родителей.
От всей этой свалки нужно избавляться. Сжигать вещи было жалко, поэтому они оказывались в здании некстати названным главным магазином, который со временем превратился скорее в склад, наполненный всевозможными предметами, которые могут понадобиться пони, и в течение месяца магазин медленно пустеет, когда пони забирают обратно свое имущество оттуда, ради того чтобы однажды утром оставить его в незнакомом доме.
Я направляюсь к этому магазину. При входе я приветливо помахиваю клерку и направляюсь в дальнюю часть склада.
Моя скрипка находится там же где и всегда. Никто больше в деревне даже не трогает ее, хотя рядом стояли три фидели, которые явно недавно использовались. Технически, между ними не было разницы, но на моей все еще сохраняется блеск и тепло лакировочного покрытия, а фидели изношены и голое дерево потускнело. Я с минуту рассматриваю их, пытаясь вспомнить, когда в деревне в последний раз был настоящий концерт, затем, пожав плечами, беру свой инструмент со смычком. Клерк едва отрывает свой взгляд от журнала, когда на выходе я бросаю битсы на прилавок.
Я кладу подушку на деревенской площади рядом со старым фонтаном, когда-то полным воды, а теперь полным земли и цветов. У пони не было обязанности содержать этот импровизированный сад, но каждую неделю я прохожу мимо и вижу, что кусты пострижены, и вместо увядших цветов посажены новые. Чье-то хобби — эхо прежней жизни, как для меня была музыка.
У меня уходит час на настройку скрипки. Когда-то я была мастером игры на скрипке, но годы проведенные в деревне притупили мои навыки, и теперь всё что остается, это талант, который я лелеяла, когда была маленькой. Этого достаточно, чтобы играть на улице, но концертные залы Филлидельфии теперь для меня закрыты.
Я и не против. Это взаимно.
Наконец, разогревая мышцы, я играю по памяти неспешные этюды. Это простые мелодии, написанные больше для тренировки нежели являясь произведением искусства, но для местных пони этого достаточно. Проходя мимо по площади, они останавливаются послушать мою скрипку. Большинство здесь не ценят светскую музыку, но они могут оценить талант на слух, и кто-то даже покидает площадь по своим делам с улыбкой на устах.
Я играю вторую половину более сложного вальса и тут замечаю, что в паре метрах от меня сидит кобыла покрытая небесного цвета шерсткой. Она старше меня, на морде вокруг глаз видны первые морщинки, но улыбка на ее лице скрадывает тяжесть лет с ее плеч. Я улыбаюсь в ответ и заканчиваю вальс на несколько тактов раньше.
— Доброе утро, Хайаннис, — говорю я. — Только не говори мне, что и у тебя сегодня выходной.
— Я — кассир в банке, — говорит она — Если ты не заметила, у всех перерыв на обед.
Я осматриваюсь и с удивлением подмечаю множество пони на площади. Немало пони сидит на краю фонтана со своими обедами, наслаждаясь теплым весенним воздухом и моим импровизированным концертом. Солнце сияет над головой, полдень подкрался незаметно.
— Ну тогда понятно, почему я такая голодная, — отвечаю я.
Хайаннис копается в седельных сумках, достает пару яблок и протягивает одно мне. Мы кушаем их в тишине, не обращая внимания на сок стекающий по подбородку. После долгого проживания в окружении множества земных пони, даже такие единороги как Хайаннис перестают обращать внимание на такие мелочи.
— Ну что? Получилось? — наконец, спрашивает она.
— Пока что нет. — говорю я, отрицательно качая головой.
Она придвигается ближе ко мне, и прижимается крупом ко мне, обхватывая меня передней ногой за дальнее плечо.
— Мне так жаль. Ты общалась с доктором?
— Поеду на следующей неделе, — где-то в документах, которые я приму от Шеми сегодня вечером, есть маленькая отметка, в которой сказано, что мне назначен прием у врача в Цэдарвилле на следующей неделе. В нашей деревне нет собственного доктора и мы не такие глупые, чтобы включать такую профессию в нашу ротацию. Поэтому мы отправляемся на прием в соседнее поселение, а в экстренных ситуациях полагаемся на проживающих с нами бывших солдат, прошедших медицинскую подготовку.
— Скорее всего, он скажет, что все хорошо и надо продолжать пробовать, — Хайаннис одобрительно кивает. — Мне потребовались годы, чтобы забеременеть в третий раз.
Я стараюсь улыбнуться. Я знаю, что она хочет поддержать меня, и мне следует чувствовать себя лучше после таких слов. Вместо этого я чувствую холодок по спине, и ее слова лишь напоминают мне, что все пони пришли в эту деревню не без причины.
У Хайаннис родился только один ребенок.
Я играю на площади еще несколько часов и мало-помалу мое настроение поднимается. Приятно видеть как, слушая мою музыку, пони начинают улыбаться. Напоминание о давно минувших днях.
Солнце медленно начинает клонится к вершинам гор, когда Шеми находит меня. По бокам у нее закреплены две седельные сумки, она отстегивает их рядом со мной с облегченным вздохом. Сумки доверху набиты кипами бумаг, папок, и связок и похоже тысячами отрывных квитанций.
— Всё твое, — говорит она. — Ух, надеюсь, больше никогда не буду старейшиной.
— Не говори так, сглазишь же, — это местное суеверие: не стоит злословить о текущей работе сегодня, иначе она гарантированного достанется тебе завтра.
— Не сглажу, У меня завтра выходной. В бумаги я уже все записала, — Шеми поворачивает шею до щелчка и тяжело выдыхает. — Ох, намного лучше.
Я натягиваю седельные сумки на себя и пакую мою скрипку.
— Попроси своего мужа сделать массаж спины. Помогает.
— Мммм, ужин, массаж, сон. Отличный план. — она трется щекой об мою щеку. — Прости, что сбросила всё на тебя.
Я отвечаю тем же.
— Кто-то должен был. Отдыхай, увидимся завтра.
Добравшись до моего нового дома, я выкладываю содержимое сумок на стол и начинаю их изучать. Дом старейшины больше остальных в нем есть дополнительная комната предназначенная для хранения тысячи бумаг, которые позволяют деревне жить так, как задумано. Полные записей десятилетней давности папки-регистраторы заполняют стены. Где-то в них есть папка с моим именем и кьюти маркой на обложке.
Некоторые избранные старейшинами пони тратят часы, знакомясь с записями. Ими движет желание глянуть украдкой на прежнюю жизнь друзей и соседей. Все детали, что когда-то делали нас уникальными остались позади, почти полностью забытые, знание о которых хранится в затемненных глубинах нашей памяти и на страницах вокруг меня. Звучит увлекательно.
Но только не для меня. Я покидаю архив и направляюсь на кухню готовить ужин.
Я почти заканчиваю готовить картофельную запеканку, когда мой новый сын, Сэфрон Ларк, возвращается из школы. Он обнимает меня и тут же бежит наверх делать домашнюю работу.
По непонятной причине, я чувствую за него гордость.
Через час ужин готов и я накрываю на стол, когда я слышу шум от входной двери. Сафрон Лак бежит к ней встречать моего мужа, и я тоже иду посмотреть. Мне интересно, узнаю ли я его или нет.
Он мне смутно знаком. Коричневая шерсть, каштановая грива, кьюти марка — сноп зерна. Я подхожу к нему и целую в щеку.
— Добро пожаловать домой… Баквит, верно? Как прошел твой день?
— Неплохо, — говорит он, принюхиваясь, — картофельная запеканка?
— Да, надеюсь, ты не против.
Судя по улыбке на его лице, он не против. Я зову Сэфрон Ларка и мы садимся за общий стол ужинать и делиться впечатлениями от прожитого дня.
Уже поздно, и я забираюсь под одеяло с раскрытой папкой-регистратором передо мной. Чернила покрывают мои копыта и губы, и мне кажется, что подушка зовет меня по имени. Баквит с Сэфрон Ларком, читает ему сказку на ночь и второй раз за один день я в постели одна.
К счастью, мой день не заканчивается в одиночестве. Скрипит дверь и Баквит неслышно подходит ко мне. Кровать прогибается под его весом, и я испускаю тихий стон, когда он начинает покусывать мою гриву, укладывая пряди волос, и попутно выполняя чудесный массаж головы. Мимолетно я думаю, повезло ли Шеми с мужем так же как мне.
— Спокойной ночи? — спрашивает он. Его голос едва слышен за моей гривой.
— Возможно. Всё зависит от твоих планов. — я слегка щелкаю его хвостом, на случай если мой намек не был ясен.
Как выясняется, Баквит догадлив. И внимателен. И нежен. Погружаясь в сон, я мысленно делаю заметку изменить строку в списке на завтра.
Надеюсь, Баквиту понравится быть фермером.