Три Лепестка Единства

Глава 7 — Дар Лепестков

— Они идут?! Они? Кто они? Оооо, это, наверное, драконы! — энергично воскликнула Пинки, столь же энергично подпрыгивая на месте. Ленты ее плаща почти что жили собственной жизнью, с каждым прыжком сплетаясь в самые немыслимые фигуры и образы.

— Д-драконы? — пискнула Флаттершай, инстинктивно припав к земле. Стоящая рядом Рарити неодобрительно покосилась на Пинки и склонилась с ободряющей улыбкой над перепуганной желтой пегаской.

Твайлайт все это время не отрывала глаз от уходящей в ночную тьму заросшей дороги. Разлапистые, отягощенные пышной листвой ветви деревьев Вечносвободного Леса низко клонились над дорогой, плотно переплетаясь между собой. Яркие огни праздничной поляны контрастным светом подчеркивали каждый листок, но практически тут же бессильно сдавались, неспособные преодолеть глубокую древнюю тьму леса. Плотное плетенье ветвей, столь поразительно напоминающее серебряные узоры на лентах плащей, уже в нескольких ярдах от поляны сливалось в густую тьму. Твайлайт прищурилась внимательно: ей показалось, что она вновь увидела проблеск зеленых лучей где-то там, вдалеке, за невидимым поворотом лесной тропы. Ожидание захватило все ее существо, и она не обращала внимания на окружающие звуки, даже на затмевающую все скороговорку Пинки:

— … или ходячие деревья? Потому что если это ходячие деревья, то нам придется ждать до утра! Потому что они… задеревенели с самого рождения! Хихи, дошло? — Пинки оглянулась с широкой улыбкой на подруг, но не встретила никакой поддержки. Никто даже не улыбнулся: все либо смотрели внимательно в лесные тени, либо встревоженно переговаривались между собой чуть слышным шепотом.

Пинки фыркнула и закатила глаза. Она искренне попыталась замолчать и не прыгать на месте, не говоря уж о том, чтобы не шевелиться вообще, как остальные, но не могла. Возбуждение, и без того не чуждое энергичной пони, сейчас буквально захлестывало ее с головой. Подлетев особенно высоко в очередном прыжке, она прищурилась, зависнув в воздухе. Ей показалось, что она увидела какое-то движение. Что-то светлое и высокое двигалось меж деревьев, а зеленый свет, который до того можно было спутать с миражом, с пятнами в уставших глазах, стал уже четко различим. Нежно-зеленые туманные лучи скользили по темным стволам и ажурному потолку из веток и листьев.

— Огоооо… — выдохнула Пинки, приземлившись обратно на дорогу. — Я знаю! Это длинноногие лысые обезьяны!

На этот раз на нее обернулись все, с одинаковым выражением недоумения на лице.

— Пинки! Не бывает никаких длинноногих лысых обезьян! — воскликнула, не выдержав, Твайлайт. Ее обычно прямая и гладкая грива начала опасно закручиваться по кончикам волос, как всегда бывает, когда кто-нибудь говорит в ее присутствии антинаучные глупости.

— Конечно же не бывает! Я их только что придумала! — хрюкнула Пинки. — В конце концов, ходячие деревья — не такая уж удивительная штука.

Твайлайт сделала глубокий вдох, прикрыв глаза. За все это время, пока она общалась с Пинки, она могла бы уже привыкнуть к ее неудержимой фантазии. Что ж, можно сказать, она уже привыкла, в некотором роде. Она старательно пыталась вспомнить, как бы отреагировала на это в первые дни или недели их знакомства. И не смогла. Она изменилась за эти годы — в этом нет сомнений. Ее друзья стали частью ее души, ее душа стала частью их, и это правильно. Пожалуй. Только вот малейшее провисание этой связующей нити рождает странное, неприятное чувство — то самое чувство, которое она испытывала последние несколько дней. Поначалу она никак не могла определить, в чем же оно состоит. Но шли часы, часы как одиночества, так и общения, и это чувство постепенно обретало форму, приобретало очертания. По-прежнему размытые, но уже вполне определенные. Твайлайт облизнула губы, будто пытаясь попробовать на вкус это чувство: конечно же, оно его не имело. Но в ее голове возникла мысль. Два слова: голод и скука. Если смешать эти два ощущения, растеребить на отдельные нити и сплести из них что-то новое, получится то самое ощущение. Оно куда глубже, куда сильнее, чем просто желание повидать друзей, оно фундаментальнее его и невыразимо другими словами. Зияющая пустота, которую надо срочно заполнить, которая не дает покоя, висит темным облаком беспокойства и дискомфорта где-то за краем зрения…

Твайлайт тряхнула головой.

Впервые за эти два дня это чувство начало уходить. Час за часом ощущение не только обретало ясные очертания, но и утихало: пустота заполнялась улыбками друзей, их словами, их существованием как таковым. Она ощущала своих подруг совсем близко — она ощущала их тепло, слышала их шепот и… они просто были рядом. Она ощущала их каждой шерстинкой тела, каждое их движение порождало не существующий на самом деле ветерок, ерошащий волоски. Не открывая глаз, она чувствовала, что Пинки продолжает широко улыбаться и энергично озираться из стороны в сторону. Флаттершай, прижав уши и укрывшись за локонами гривы, благодарно смотрит на ласково улыбающуюся Рарити. Рейнбоу стоит с глупо разинутым ртом, неспособная отвести глаз от зеленого свечения в лесу. Эпплджек, шкодливо ухмыляясь, готовится сунуть ей в рот прихваченное с праздничных столов яблоко.

Как последнее зернышко в борозду, это знание о друзьях легло в душу Твайлайт и заполнило собой окончательно ту пустоту. В груди разлилось тепло, а основание рога зачесалось слегка — отголосок чувства, возникающего при использовании Элементов Гармонии. Это чувство не было новым для нее. Оно всегда было рядом, всегда тихо горело в душе, с тех пор, как она переехала в Понивилль. Твайлайт считала, что это просто Элемент Магии, ведь ощущения были схожи с тем, что возникает, когда тело переполняет нерастраченная сила. Но прошла неделя без друзей, одна из многих, обычных для увлекающейся единорожки, и она поняла, что это нечто большее, чем лишь только магия. Это дружба в самой чистой своей форме — это мостик меж душами. И только лишившись его на неделю, Твайлайт поняла его ценность и радость от того, что он есть. Она погрузилась в это тепло на несколько минут расслабленного блаженства, а затем улыбнулась, вздохнула и открыла глаза.

И тут же разинула рот пораженно.

Как и все ее друзья, и ее брат, и другие пони. Только Принцессы стояли столь же незыблемо, гордо подняв головы, устремив тонкие витые рога в небеса и величественно развернув крылья на полную длину. Пинки прекратила вертеться на месте. Флаттершай распахнула крылья и наклонилась вперед, будто готовая сорваться с места и бежать, как жеребенок к принесшему сладости папе. Эпплджек выронила яблоко, а Рейнбоу Дэш даже не повела ухом. Но Твайлайт этого не видела. Твайлайт неотрывно глядела вперед, на яркое созвездие зеленых огней и на тонкие, изящные фигуры, грациозно вышагивающие под ажурными сводами леса, который из обычно жуткого и мрачного внезапно стал таинственным и волшебно-прекрасным.

Фигуры степенно ступали по лесной дороге, они будто плыли над ней по волнам зеленых туманов. Изящные тонкие и длинные ноги существ двигались вроде как и не в унисон, но в абсолютной текучей гармонии — ни один пони, даже урожденный аликорн, такой, как Селестия или Луна, не обладал даже половиной той грации.

— Это… это олени… — прошептала зачарованно Флаттершай. — Я-я никогда не видела оленей…

Несмотря на чарующую красоту момента, Твайлайт прорвало:

— Да-да, это совершенно точно олени, я читала о них неоднократно! Особенно мое внимание привлек труд Маунтин Бэга, знаменитого ученого-путешественника, исследовавшего леса восточных пределов. Он рассказывал о совершенно удивительных существах, древних, как сам мир, и обладающих удивительными культурными традициями и художественным и архитектурным мастерством, и… мфыфффф…

— Не ломай момент, Твай, — удивительно тихо проговорила Рейнбоу, сунув увлеченно болтающей единорожке копыто в рот. Все это время она не отрывала взгляда от приближающихся оленей, от танцующих зеленых огней над их ветвистыми рогами.

Отплевываясь, Твайлайт выдернула голубое копыто изо рта. Тряхнув головой, она мысленно признала правоту Рейнбоу, хотя и очень хотела ее отчитать за такое вопиющее нарушение гигиены. Сплюнув очередную песчинку, хрустнувшую на зубах, она вернула взгляд на тропу. Олени были уже совсем близко: можно было уже разобрать не только их силуэты, но и детали их внешнего вида. На каждом из них был надет абсолютно такой же плащ, что и на всех присутствующих. Но, в отличие от пони, особенно от пегасов и Принцесс, на оленях он сидел как влитой, идеально подчеркивая изящные контуры их тел.

Впереди группы вышагивал поистине прекрасный олень. Твайлайт даже невольно сглотнула, в полной мере разглядев и осознав его размеры, ажурную ветвистость его рогов и невозмутимый взгляд черных глаз на тонком лице, которое по изяществу своему превосходило даже лица древних аликорнов с доэквестрийских гравюр и витражей.

Твайлайт прекрасно помнила тот исследовательский труд, о котором она говорила, но только увидев собственными глазами, она в полной мере смогла понять, о чем писал автор, когда говорил, что отличить оленя от оленихи можно лишь только по наличию рогов. И действительно — абсолютное, захватывающее дух изящество было свойственно каждому, кто приближался к ним по лесной тропе, с рогами ли или без.

Волшебные зеленые огни уже затопили своим сиянием все, подсветили каждый листок и травинку, множась сверкающими искрами в блестящих черных глазах приближающихся оленей. Зачарованно следя за полетом сгустков зеленого света, Твайлайт заметила, что светятся не только эти магические светлячки, но и рога некоторых из оленей, в том числе и идущего впереди седеющего вождя. По украшенным серебряными проволочками ветвистым рогам бегали маленькие искорки, то вспыхивающие ярко, то угасающие окончательно. С самых кончиков же тянулись призрачные и мягко вьющиеся нити, сходящиеся вокруг довольно большого, яркого свертка, висящего перед пожилым оленем-гигантом.

— Ооо, эти нити в рогах, что-то подобное я видала только на древних портретах Юникорнии, — зачарованно выдохнула Рарити справа от Твайлайт. — Я просто обязана возродить эту моду! Обязана!

— Интересно, а что это за штука у него такая, что это за сверток? Ооо! Это, наверное, подарок! Я люблю подарки! — звонко затараторила Пинки, но Принцесса Луна, гневно метнув на нее взгляд, шикнула, и Пинки тут же замолчала, прижав уши.

Вождь оленей тем временем уже подошел к ним и, переступив через пересекающий дорогу корень, остановился прямо напротив Твайлайт. Она затаила дыхание, не понимая, что ей делать. С одной стороны, она ощущала буквально инстинктивную тягу низко поклониться: ее буквально придавило величественной мощью невиданного ранее существа. С другой же стороны, она не могла оторвать глаз от его седого, неподвижного и умудренного лица, от покрытой пышной седой шерстью шеи, украшенной вычурным узором из кованого серебра. Трудно было сказать, куда смотрят его такие маленькие, но, тем не менее, пропорциональные глаза, — черный зрачок и темно-ореховая радужка не оставили места белку, и это было одновременно жутко и странным образом притягательно.

Пока Твайлайт стояла, парализованная смесью нерешительности и благолепия, вперед вышли три Принцессы. Первой ступала Селестия. Остановившись в нескольких футах от оленя, или даже правильнее будет сказать, Оленя, она почтительно опустила голову и подняла ее вновь. Выше, еще выше, чем обычно: вождь возвышался над ней, как ветвистая сосна над травой в степи.

— Мы приветствуем тебя, Фароэ аэн Солас, Старейшина народа Восточных Лесов. Тебе и народу твоему рады на землях Эквестрии, хоть и редки наши встречи, — сказала Селестия, голосом, как всегда, теплым, как лучи весеннего солнца.

— Здравия и вечности твоему дому, Селестия, дочь Солнца и Звезд, и тебе, прекрасная Луна, — ответил ей олень, и голос его, хоть и тихий, как шепот ветра в листве, нес в себе силу. Густой, но мелодичный бас заставил шерстинки на шее у Твайлайт встать торчком, но не от страха, а, скорее, от удовольствия. — Радости моей нет предела, что мне довелось повидать тебя, Луна. В тот темный час, когда ты покинула эти земли, я был еще маленьким олененком и помню мало о тех временах.

— Здравствуй, Фароэ аэн Солас, поистине, честь знакомства с тобою неизмерима. Мы знали твоего отца, и хоть тогда народ оленей не был един, а он принадлежал Народу Сосен, мы часто говорили с ним. Мы сожалеем премного о тех временах, когда все существа солнца и света чужды были нам, но скажи, есть ли в твоем табуне потомки народа Елей, или, быть может, самого Эргеа Реатае? Были мы частым гостем в доме ночных оленей, а вождь их был дорогим нашим другом.

— Увы, прекрасная Луна, но потомков его я с собой не привел. Но есть среди моих друзей и родных потомки народа Елей и я уверен, они счастливы будут встретить свою покровительницу.

— Но об этом позже, сестра, — сказала Селестия и вновь подняла голову, чтобы взглянуть в глаза Фароэ. — Позволь также представить тебе нового члена нашей семьи, первого аликорна, обретшего силы всех трех народов и энергии внешних планов после Катаклизма…

Селестия плавным жестом крыла указала на смиренно опустившую голову Кейденс, но Фароэ не обратил внимания на это. Взгляд его черных глаз придавил собой к земле Твайлайт и не сходил с нее ни на мгновенье. Величественно кивнув, вождь оленей заговорил:

— Ах да, поистине неизмерима магия в этом юном жеребенке. Звездный свет и нити судьбы кружат в танце в ее глазах, — Фароэ склонил голову, не отрывая взгляда от Твайлайт. Единорожка, чувствуя себя как никогда маленькой, молодой и глупой, не находила себе места от смущения и чувства, что что-то явно пошло не так. — Я бы мог подумать, что она дочь твоя, Луна, но, увы, известно мне, что это невозможно. Я рад безмерно, что пусть две тысячи лет спустя, но славный бессмертный народ начал свое возрожденье. Поистине, необычные настали времена…

— Кхм… — Селестия неловко переступила с ноги на ногу и подняла повыше уже успевшее устать крыло. — Мудрый Фароэ, поистине ты прав, но я говорила не о моей ученице, а о Кейденс. Магия ее скромна, но она истинный аликорн, и связь ее с внешними планами явна, как у древних народов.

Кейденс опустила голову еще ниже и крепко прижала уши к голове. Стоящий рядом Шайнинг Армор украдкой потерся о нее носом, чтобы ее подбодрить. Фароэ оторвал свой взгляд от мелко дрожащей Твайлайт и медленно перевел его на молодую Принцессу.

— О. Простите мне мою ошибку. Если я раскрыл по незнанию тайну или оскорбил вас, прошу смиренно прощения. Счастья и света тебе, Кейденс. Твой домен, я полагаю, любовь? Прости, что не заметил тебя — твое присутствие как пение лесных птиц. Оно прекрасно, дарит тепло и легкость в душе, но заметно лишь когда опустится тишина. Думаю, именно такова и есть сущность истинной любви, того драгоценного бриллианта, что остается после огранки страстью, дружбой и единением душ. Но мои слова по-прежнему в силе. Счастлив я видеть возрождение некогда сгинувшего народа.

— Что? Почему я? Почему он посмотрел на меня? — встревоженно, но тихо проговорила Твайлайт, обращаясь к Селестии.

Селестия не обернулась, но ответ пришел с другой стороны. Принцесса Луна опустила голову и кратко бросила тихим шепотом:

— Не сейчас, Твайлайт.

Фароэ тем временем вновь вернул внимание Принцессе Селестии:

— Мы пришли сюда в эту священную ночь, накануне нового трехтысячелетнего цикла не просто так. Поистине, мы слышали о событиях, что происходили в Эквестрии в последние годы, но самое главное, что привлекло наше внимание — это возвращение Принцессы Луны и возрождение Элементов Гармонии. И, конечно же, я хотел повидать тебя, Селестия, покровительница Народа Сосен, народа моих предков. Когда в последний раз доводилось мне видеть твой светлый лик? То были десятки лет тому назад, быть может, сотни…

— Я тоже рада видеть тебя, как близкого друга, Фароэ. Особенно на своей земле, где бывал ты нечасто.

— Это так. Но, так или иначе, пришли мы с подарком. Да, безусловно, это лишь символ, но прошу, примите его, как знак нашей дружбы. Наш народ пошел по пути объединения, и шел по нему столетья подряд. Теперь эта дорога уже позади. И у меня есть надежда, что народы оленей и пони станут больше общаться друг с другом.

Селестия благодарно улыбнулась, широко развернув крылья, которые к тому моменту уже успела опустить. Оглянувшись кратко на Луну, она сказала:

— Да, мы были бы счастливы близкой дружбе наших народов. Слишком долго олени были лишь странной легендой среди пони, но я знаю, что оба наших народа смогут многое почерпнуть из общения друг с другом.

— Воистину так. А посему примите этот цветок. Мы зовем его Лепестками Единства. И он, возможно, суть детище народа аликорнов, ибо до Катаклизма о нем никто не знал.

С этими словами Фароэ поднял повыше тот яркий фиолетово-оранжево-синий сверток, и, действительно, — это на самом деле был трехлепестковый цветок причудливой формы. Лепестки входили один в другой и вились спиралями вверх, где заканчивались острыми кончиками. Цветок был огромен, возможно, с голову пони, а под ним находился стебель, удивительно тонкий для него. Стебель уходил в темный матерчатый мешочек для защиты корней. Твайлайт вытянула шею, с любопытством разглядывая удивительное растение и понимая, что ни в одной книге ей прежде не доводилось встретить описания такого необычного цветка. Вскоре она поняла причину такой маленькой толщины стебелька — лепестки были тонкими, как паутинка, почти прозрачными, а потому, похоже, не весящими почти ничего. Только нежнейшие нити телекинеза вождя оленей могли удержать в сохранности такую призрачную, невозможную нежность.

— Невероятно! — воскликнула Селестия, зачарованно оглядывая лепестки. — Я видела сад этих растений в Древесном Зале у Солнечных Водопадов. Большое спасибо тебе за этот дар. Садовники из народа Буков говорили мне, что в этих лепестках кроется магия, что объединила оленьи народы.

— Да, так было когда-то. Когда возрожденный после Катаклизма мир был еще юн, и магия, как сок спелого фрукта, истекала отовсюду, эти цветки обладали великой силой. Но сейчас, к сожалению, это просто красивое растение. Просто символ дружбы и единения.

— Спасибо тебе, Фароэ. Мы посадим его прямо здесь, по центру поляны, у пруда. Мне кажется, лучше места и не сыскать.

— В таком случае ведите. Медлить и рисковать увяданием нам ни к чему.

Вождь оленей пошел вперед, ведомый Принцессой Селестией и Принцессой Луной. За ним потянулись другие олени, не пошевелившиеся и не проронившие ни слова за весь разговор, и Элементы Гармонии во главе с Твайлайт. Пони, стоявшие за их спинами, расступились, давая широкий проход, и пораженно, восторженно провожая глазами высокого оленя и Принцесс.

Зеленые лесные огни потянулись вслед за оленями, и их свет смешался с радужными магическими светлячками, кружившими над поляной. Яркие, насыщенные, кричащие и дерзкие цвета горели еще ярче на фоне тусклых, но теплых и мягких огней. Огоньки оленей плыли, как и их хозяева шли по земле — медленно, степенно, тогда как пятнышки света, порожденные Рейнбоу и Рарити, носились по воздуху с головокружительной скоростью, лихо закручиваясь вокруг ветвей, рогов оленей и их лесных огоньков.

Процессия подошла к неподвижному, как зеркало, пруду, в котором отражалось все это буйство света и цвета, затмевающее звезды в фиолетовом небе. Вождь оленей оглядел выложенный булыжником край пруда и вскоре нашел, что искал — маленький бугорок у самой воды, на макушке которого, всклокоченный, как грива жеребенка-пегаса, рос маленький кустик травы. Фароэ молча оглянулся на свою свиту, и из толпы тут же вышла маленькая олениха, с таким же вычурным узором из серебряных нитей на шее, как и у него.

Олениха, осторожно ступая тонкими копытцами по чуть влажной траве, подошла к холмику и склонилась над ним. Какое-то время не происходило ничего — опустилась полная тишина. Затем, когда, казалось, это безмолвие стало уже невыносимым, олениха тихо запела на незнакомом языке. Твайлайт навострила уши, пытаясь вычленить слова, распознать язык, но все было тщетно: песня текла как ручеек, и нельзя было в плавном потоке поймать ни одного отдельного слова — звуки перетекали один в другой без остановки, казалось, даже без паузы для вдоха.

Все пони на поляне застыли, наслаждаясь совершенной мелодией, и даже бесконечная игра в догонялки разноцветных магических светлячков подошла к концу: огоньки будто бы с любопытством потянулись на звуки песни и закружились в подобающем плавном танце.

Твайлайт, заслушавшись песней, и не заметила сразу, как преобразился холмик: кустик травы расступился, превратившись в аккуратную естественную оградку, внутри которой чернела оголенная земля. Олениха подняла голову и кивнула вождю, чуть улыбнувшись. Тот, придав магическим нитям своего рога больше яркости, сделал шаг вперед и аккуратно опустил цветок корнями в землю. Его помощница без промедления протянула переднюю ногу и коснулась корней цветка. Послышался шорох травы, цветок покачнулся, а затем угасли магические нити, оставив растение стоять прямо. Трава у его корней сомкнулась, и показалось, будто бы Лепестки Единства цвели на этой поляне с начала времен. Олениха опустилась на передние колени и прошептала что-то с нежной улыбкой траве, а та озарилась в ответ легчайшим свечением, озарив ей лицо и сверкнув отражением в глазах.

— Лепестки Единства отныне будут цвести и на землях Эквестрии, — торжественно заявил вождь оленей. — Этому цветку не грозит ничего: ваша земля приняла его, как собственное дитя, а магия ваших небес будет даровать ему лишь только благо. Дочь моя, Атаэди, сказала свое Зеленое Слово, и земля ответила ей с радостью. Всюду, куда приходим мы как друзья, мы оставляем этот цветок как символ той силы, что когда-то показала нам истинное благо, подлинную дружбу и нерушимую любовь.

— Спасибо тебе еще раз, Фароэ, за этот прекрасный дар и за визит, — улыбаясь, произнесла Принцесса Селестия. — А теперь, когда приветствие окончено, возможно, ты пожелаешь присоединиться к нам в нашем праздновании?

— Благодарю тебя, Принцесса. Я вижу, вы организовали праздник Равноденствия по всем традициям. Насколько мне известно, пони не отмечали прежде этот день и эту ночь, но сейчас, накануне нового цикла, я вижу, как пони радуются танцу дня и ночи. Думаю, это неспроста?

— Ну что ты, Фароэ. Это чудесный праздник, а моим маленьким пони не повредит еще один повод для беззаботного отдыха в кругу друзей. Жаль, что я не вспомнила о его существовании раньше, — улыбнулась игриво Принцесса Селестия.

Фароэ усмехнулся, тряхнув рогами:

— Что ж, я благодарен вам, Принцессы, за ваше верное служение древним путям, по которым тысячелетия и тысячелетия двигались небесные светила. После Катаклизма все могло быть совсем иначе…

— Ни к чему волноваться о несущественном и о том, чему быть было не суждено, — сказала Селестия и качнула рогом в сторону тентов. — Уверена, твои подданные, да и ты сам устали в пути. Пища и вино, ну или же сидр талантливых Эпплов в вашем распоряжении.

— Спасибо, — кратко ответил Фароэ и оглянулся на других оленей. Те совершенно безмолвно разбрелись и расслабленно потянулись к праздничному лагерю, следуя за воодушевившимися пони. Некоторые уже заговорили друг с другом, показались первые неловкие улыбки. Сам же вождь остался стоять неподвижно. Его дочь стояла рядом, тоже не двигаясь. Опустив взгляд на цветок, он проговорил: — Я бы хотел побыть здесь еще недолго, если вы не против. Мне кажется, я ощущаю нечто давно позабытое рядом с этим цветком…

Вслед за оленями и пони пошли и Элементы Гармонии, но не все. Флаттершай и Эпплджек, одновременно бросились к цветку, чуть не стукнувшись лбами. Они хором затараторили, каждая о своем:

— Значит, это правда, что это вы придумали все ритуалы и танцы праздника Равноденствия? — говорил голос Флаттершай, вдруг лишившийся всякой дрожащей застенчивости и неловкости.

— Оо, я жуть как хочу узнать, как вам это удалось, вот так взять и прижить цветок? Вас зовут Атаэди, я правильно поняла? — голос Эпплджек звучал поверх, дрожащий от волнения и любопытства.

— Флаттершай, Эпплджек, это грубо! — воскликнула Рарити, которая, не успев пройти нескольких шагов в сторону тентов, развернулась резко к двум своим любопытным подругам. — Этот почтенный господин желает предаться раздумьям, а вы лезете со своими грубыми вопросами!

Она возмущенно фыркнула и притопнула копытом. Ее речь остановила остальных подруг, тоже направлявшихся к лагерю, и заставила их вернуться. Принцессы, все это время неподвижно стоявшие на месте, переглянулись с улыбками.

— Что вы, юная леди, ваши подруги нисколько не потревожили меня, но благодарю за заботу, — басовитый голос Фароэ остановил испуганно пятящихся Флаттершай и Эпплджек. — На самом деле я рад вашей компании, так как отчасти целью моего визита было познакомиться со знаменитыми Носителями Элементов Гармонии. До наших далеких земель новости доходят медленно, но то, что достигает моих ушей, поистине любопытно. Ваши подвиги достойны легенд, а сила, что кроется в ваших душах, сияет ярче плодов Древа Солнца, и я вижу это отныне собственными глазами.

— Древо Солнца? Это еще шо такое? — спросила недоуменно Эпплджек. Она почесала затылок, сдвинув шляпу на лоб.

— Древо Солнца — гигантский каштан, растущий в самом сердце Восточных Пределов, там, где среди ледниковых камней и озер лежит моя родина и родина моего народа, Народа Сосен. Плоды его прозрачны как стекло, а сердцевина сияет, как солнце в летний полдень. Мы издревле храним благополучие этого дерева и темными ночами мы собираемся у его корней для бесед, отдыха или чтения.

— Подавиться мне сеном… — проговорила Эпплджек, сдвинув шляпу обратно на затылок. Она уселась напротив оленя, как маленький жеребенок, пришедший выслушать дедушкину историю.

Фароэ усмехнулся:

— Касательно же ваших прошлых вопросов… Что ж, позвольте мне ответить на них. Да, Леди Доброты, мы действительно изобрели эти ритуалы и танцы. То было тысячи и тысячи лет тому назад, когда пони еще скакали дикими табунами по степям и облакам северных земель, из которых вы вышли. Мир тогда был иным — магии в нем было мало, она была дикой и странной, не давалась в копыта, как недоверчивый кролик в лесу. Солнце и луна тогда были другими. В них не было волшебства, было лишь пламя и камень; они плыли по своим небесным тропинкам, никем не гонимые. И хоть магии не было в них самих, энергия была в их движении, в том, что они тянули за собой из толщи земной. И мы, еще дикие племена оленей, искали пути прикоснуться к той силе, что как искру из кремня высекали светила из морей, травы и лесов. И мы нашли то, что искали в танце, в ночных бдениях и медитациях, и это определило наш путь, нашу жизнь. Мы стали жить дольше, мы стали мудрее, сильнее. И теперь, хоть солнце и луна старых времен покинули нас, мы по-прежнему блюдем те традиции, ибо токи магии в мире хоть и поменяли источник, но не поменяли сути.

Фароэ переступил с ноги на ногу и, оглянувшись на свою дочь, посмотрел на Эпплджек.

— Что же до твоего вопроса, Леди Честность, лично ответить моя дочь тебе не сможет — она не знает вашего языка. Но я могу сказать за нее. Оленихи всех трех народов обладают одинаковым даром, коим обладаете вы, земные пони. Даром общаться с землей, слушать ее дыхание и петь песни на ее языке. Да, я знаю, пути оленей в этом деле отличаются от пути пони, но принцип все равно един. Главное — это любовь к земле, уважение к ней. Как вы прислушиваетесь к советам и приказам Принцесс, так и всякое живое существо может поступиться своим местом и последовать воле, чтобы послужить во имя общего блага.

Вождь оленей вскинул высоко голову. Поднявшийся легкий ветерок пробежался по длинной мягкой шерсти у него на груди и на шее. Глядя сверху вниз, Фароэ властно и твердо сказал:

— Именно потому ответственность поющих Зеленые Песни ничем не уступает ответственности правителей или волшебников, осмеливающихся бродить по тайным рощам магии. Варвар может прийти и выкорчевать растение и заменить его другим. Истинный же правитель поля и леса даст волю земле самой решить, как восполнить потери, уладить споры и дать шанс на выживание всем.

— О, — только и сказала Эпплджек, нервно растирая затылок копытом. — Это определенно… интересный подход… Хм…

Поправив снова налезшую на лоб шляпу, Эпплджек осторожно попятилась обратно к подругам, вслед за уже давно ретировавшейся Флаттершай. Пока она шла, она бормотала себе под нос нечто неразборчивое, нечто на тему варваров и слишком умных верзил. Если и Фароэ слышал это, он не подал виду: только лишь оглянулся к своей дочери и сказал ей пару текучих, журчащих слов. Та кивнула в ответ, улыбаясь и потерлась носом о его щеку. Для этого ей пришлось встать на задние ноги. После этого она развернулась и длинными прыжками ускакала прочь, в сторону ярких огней, вкусных запахов и лихой музыки.

Принцессы же явно услышали слова Эпплджек и переглянулись с усмешкой.

Принцесса Луна подошла ближе к цветку и уставилась задумчиво на него. Помолчав немного, она сказала:

— Если почтенный Фароэ не будет против, мы бы тоже пожелали остаться здесь ненадолго. Поистине, нечто ощущается в этом растении, чего я не ощущала прежде. А ты, сестра, ты чувствуешь?

— Хмм… — протянула Селестия, наклонив голову набок. — Определенно, я ощущаю некую магию, едва ощутимую на фоне Элементов. Но, мне кажется, она имеет к ним некоторое отношение. Девочки, не могли бы вы подойти к нам поближе?

Шестеро подруг переглянулись и осторожно приблизились к Принцессам и к цветку.

Селестия тут же улыбнулась чему-то своему, на что Луна и Фароэ одновременно бросили ей удивленный взгляд вскинув брови.

— Хм, раз уж мы здесь собрались и никуда не торопимся… — заговорила Селестия, оглядев компанию. Эпплджек фыркнула при ее словах и глянула в сторону праздничного лагеря. Там, вдалеке, можно было различить костерок, на котором кипела карамель, и Бабулю Смит, которая окунала в котел яблоки. Не обратив внимания на все еще надутый вид Эпплджек, Селестия продолжила: — … то почему бы нам не послушать историю этого прекрасного цветка? Я уверена, это весьма интересно.

— На самом деле, я бы и сам предложил ее рассказать, — кивнул, с улыбкой, Фароэ. — Но скажи мне, разве ты не знаешь ее и так?

— Мне доводилось слышать разные версии, читать пару научных трудов. Но все это меркнет перед живым рассказом под светом звезд и в теплой компании, согласись. К тому же, для остальных здесь присутствующих, происхожденье цветка окутано тайной.

— Что ж, в таком случае, я не буду заставлять вас ждать ни минуты. Устраивайтесь поудобнее, и не засните. Пони — быстрый народ, да не в обиду вам будет сказано.

— В обиду? Ха! — гордо воскликнула Рейнбоу. Это были первые слова, которые она произнесла за последний час. — Пони знают кое-что про скорость, а я — долбаный профессор скорости!

Пинки, все это время что-то щебетавшая не слушающей ее Рарити, радостно ее поддержала:

— Да-да! Дэши умеет делать вжжжж по небу так быстро, что я не успеваю даже доесть кексик! Мало что может поспорить с тем, как быстро я ем кексики!

Фароэ рассмеялся, тряхнув рогами. Оглядев выжидающе смотрящих на него пони, он осторожно опустился на землю, подогнув под себя ноги. Какое-то время он молчал, собираясь с мыслями, а его вздрагивающие иногда уши следили за звуками, раздающимися из праздничного лагеря. Твайлайт даже не сразу смогла поймать момент, когда он заговорил медленным и низким голосом, неотрывно глядя на колышущиеся на едва ощутимом ветерке тонкие, как вуаль, лепестки:

---

То были времена глубокой старины. Не существовало еще ни Эквестрии, ни объединенных королевств грифонов, ни многих других государств и империй, что вставали и падали, разносясь прахом по ветру в течение многих следующих веков.

По ту сторону Ночного хребта, на чьих перевалах издревле селились звездные твари, Ночного хребта, один из безымянных отрогов которого вы ныне зовете Кантерхорном, до самого восточного океана тянулись бесконечные леса. На равнинах и на холмах, в болотистых низинах и на каменистых плато — всюду была лишь только вольная, дикая жизнь, послушная древним путям. И там, меж озаряемых золотым солнцем сосен, или темных, замшелых елей, или сумеречных таинственных буков, жили вольные народы оленей.

Свободные от всякого зла и забот, вольные и счастливые, они блуждали просто ради блуждания и танцевали в лучах солнца или сиянии луны, или меж как струны трепещущих нитей утреннего тумана. Так жили наши народы, с заботой лишь о том, как не привлечь хищника; в вечном движении и поиске новых мест, новой красоты. Новых слов, что подскажет им лист или камень, нового танца, что подскажет им ветвь ли, крона ли, или воды реки на порогах. У оленей не было забот, но не было ни знаний, ни магии; одно лишь только любопытство и жажда прекрасного.

Магия была редка в те времена. Солнце и луна были другими, чуждыми, лишенными души и божественной воли. Они бездумно кружили по небесам, пустые сферы огня и камня, чужие, отстраненные. Не было магии ни в земле, ни деревьях, ни в одном живом существе. Магия была иной, потусторонней, чужой и холодной, как воды горной реки, но олени не знали ее, лишь только ощущали иногда по ночам, вздрагивали от чьих-то взглядов в затылки, от теней меж стволов и от холодных ветров приходящих вдруг во время штиля.

У оленей не было слов, чтобы дать этому имена. Не было движений, чтобы изобразить это в танце. Но они не переставали искать. День за днем, год за годом, поколение за поколением и век за веком, олени блуждали по лесам, находя слова и движения всюду. Магия любит ищущих, ибо она как вода — течет лишь по проторенному руслу. И однажды, когда на великом сборище всех трех народов, под трепещущим светом семихвостой кометы олени вошли в буковый круг и заговорили в танце о своих находках в погоне за красотой, случилось странное. Каждый с рогами на голове растворился в воздухе. И возник вскоре вновь, прежде чем среди оставшихся поднялась паника, возник в серебряном и зеленом сиянии чистой магии, в свете искр и молний. Страх обуял оленей: те, кто вернулись из великого потустороннего ничто, видели лишь зияющую, голодную черноту. Те, кто остался, слышали голоса, слышали песни и видели потусторонний свет.

Немало времени прошло после того момента ужаса. Успела зайти луна и взойти солнце. Комета скрылась за завесой небесной голубизны. Но не прозрели венценосные олени. Их глаза сияли белизной, а видели они лишь клубящуюся тьму, что звала их, грызла неземным морозом их кости, вибрировала жестокой мелодией в каждом отростке рогов. Оленихи же, что рогов лишены от рождения, рыдали, пытаясь заглушить странные песни, идущие от самых корней земли. Никто не ведал покоя. Не осталось места мыслям и разуму. Многие бежали в панике, в слепоте ли, или безумии и сгинули в диких лесах. Иные остались, борясь с неведомой силой. Зашло солнце, и вновь опустилась окрашенная радужным сиянием кометы тьма. Те олени, что еще стояли на ногах, упали без сил, не в состоянии больше бороться и тела их озаряли деревья над поляной таинственным сиянием. Ни один хищник не осмелился тронуть их. Ни одно насекомое не осмелилось пролететь над неподвижными фигурами на земле.

Солнце описало еще один круг, затем еще и еще. Семь дней и ночей лежали они, бездыханные, в зеленом неземном сиянии. На восьмую ночь, когда радужный хвост кометы уже развеялся по всему небосводу, встали олени Народа Елей. Шкуры их стали почти черного цвета, и они светились во тьме: на кончиках шерстинок будто поселилось по маленькому бирюзовому светлячку. Олени прозрели, и увидели, что ночь ярка как день. Они услышали шорох крыльев совы и возню мышей меж корней священного кольца буков. Звездный свет играл в их рогах таинственной мелодией, перезвоном серебряных колокольцев, и одной лишь мыслью, одним лишь желанием они могли плести из темноты и звезд полотна, что укроют их от недобрых глаз. Оленихи же Народа Елей пробудились, видя и слыша не только столько же, но и больше: ели шептали им тайны земли, сны живых существ и их мысли. Куда ни ступали они, всюду расцветали ночные светящиеся цветы, что пели им свои песни и свои тайны. Корни Земли вторили им, мелодично звеня тонами сокрытых в недрах металлов и драгоценных камней.

Призрачный свет утренних сумерек коснулся земли, поплыли меж крон буков клочья тумана, и поседела трава от капель росы. Бодрящий холодок новорожденного утра пробудил оленей Народа Буков. Встали разом поседевшие олени и оленихи, озираясь тревожно. Преобразился мир пред их глазами: все отныне стало изменчивым, все скользило, как туман над рекой. Там, где были лишь деревья, отныне блуждали тени давно ушедших оленей и иных существ. Призрачные сгустки тумана говорили с оленями словом и жестом, в жажде поведать истории дальних земель, забытую мудрость или мысль, что прийти способна лишь тому, кого не волнуют более тяготы тела. Мановенью рогов поддавались туманы, сплетаясь в прекрасные иллюзии, или поднимаясь ввысь и просыпаясь дождем. Нежному пению олених отзывались серые тени и отзывалась земля, источая из недр воду, давая жизнь целебным травам.

Над серебристыми туманами заскользили лучи встающего солнца. Медовый свет коснулся оленей Народа Сосен, и пробудились они навстречу теплу с улыбками счастья и просветления. Куда ни смотрели они, всюду видели они красоту. Золотые их шкуры переливались под теплой лаской солнца, а в глазах их горел страстный огонь. Каждая былинка, каждая ветка была для них драгоценностью, совершенным произведением искусства, которому лишь нужно немного помочь. И они творили, плетя чудесные полотна из света и любви, из энергий жизни и гармонии, и творениями их восхищались все. Куда ни ступало легкое копытце солнечной оленихи, всюду цвели яркие цветы, наливались соком лесные ягоды. Они пели деревьям, и те склонялись перед ними, как подданные перед королевами. Следуя словам солнечных волшебниц и воле солнечных магов, деревья сплетались причудливо и стремительно росли, превращаясь в живые дома, теплые и безопасные.

С того самого дня три народа жили иначе. Им открылись новые тропы, ведущие в поистине удивительные места, и сердца их бились в восторге и ожидании новых чудесных открытий. Магия дала им долгую жизнь в тепле и комфорте древесных городов и селений. Многие олени осели, желая посвятить всю свою долгую жизнь изучению тайн магии и красоты. Но многие и остались верны старым путям и продолжили свои свободные блуждания по просторам великих лесов от Ночного хребта до восточного океана. Танец, что подарил оленям магию, стал ежегодным ритуалом на Весеннее Равноденствие, а позже были придуманы танцы и на осеннее, а так же и на Летнее и Зимнее Солнцестояние.

Так или иначе…

Народы оленей нашли магию, нашли свое призвание, нашли новые слова и движения, новую красоту. Но отыскали они также и иное. Извечное проклятье великих знаний и силы — гордыню и равнодушие к чужим достижениям.

Год за годом приходили олени на сборища в честь солнца и луны, но с каждым разом все меньше вступало в священный круг. Все больше среди дружных когда-то народов ходили холодные призраки равнодушия, зависти и даже злобы. Поначалу никто не чуял их, а лишь только отдалялся от старых друзей все дальше и дальше. Но вскоре зазвучали дерзкие голоса, прославляющие каждый свой народ, зовущие себя Доэне Маисе, или Благим Народом, а других выставляя лживыми дураками. Олени не ведали войны, но холод презрения и мертвые воды равнодушия обжигают страшнее земного огня и железа.

Леса велики, а народы малы. В гордыне своей разошлись три народа по трем сторонам. Поросли диким разнотравьем Буковые круги, стерлась резьба на ликах священных менгиров. Проносились века, не щадя ничто из былых достижений оленей. Народ Сосен разучился плести из деревьев дома, растерял жажду прекрасного, одичал и оглупел, теряя слова и движения. Народ Буков слышал в шепоте туманов лишь только дурные вести, вести о войнах в землях пони и грифонов, о грядущей Великой Зиме и мертвом солнце, впадая в уныние и отчаяние. Народ Елей заблудился меж болот и пещер, проваливаясь все глубже и глубже в мир тьмы под миром света, становясь безвольной жертвой безымянным кошмарам, что играют музыку смерти на костях глупцов и мечтателей.

Но творцы и правители, все те, по чьим следам ступают народы, не видели ничего, кроме очередной маленькой тайны неземной магии, очередного достижения, коим можно бахвалиться перед подхалимами. Слепы они были и нетерпимы к творениям других, уничтожали они ту красоту, что сотворили их предки или иные народы, но все равно в зависти своей мечтали повторить, переделав все под себя. Не было места истинному вдохновению, что рождается в гармонии и едином танце душ всех трех народов. Осталось лишь повторение былого, с каждым новым кругом все тусклее и серее и мельче предыдущего.

Проходили века, тысячелетия. Каждую сотню лет стараниями верных старым путям семей собирались нехотя олени на одной-единственной оставшейся поляне в сердце восточного леса. Меж скалистых холмов, в сени трех деревьев сходились потомки тех самых оленей, что первыми коснулись внешних сфер и великой Пустоты. Многие танцы стер безжалостный песок унесшихся в безвестность времен. Многие слова более не значили ничего для ушей потомков некогда великого и единого народа. Но они танцевали и пели все равно, ибо только это хранило ту искорку тепла и красоты, что еще поддерживала в них память и долголетнюю жизнь.

И были среди тех оленей три подруги из трех разных племен. Легенды о былом величии все еще теплились огоньком в их глазах, и вместе скорбели они о том, что сталось с их народами. Но скорбь — не смола, и склеить разбитое ей не дано.

Оиче н-Гриасан, дева Народа Елей скорбела по сестрам и по братьям своим, что ушли раньше своего тысячелетнего срока в Непроглядную Тьму, что лежит под миром света солнца и луны. Она пела песни, сплетенные из их имен и своей любви, но не могло ничто вернуть их назад. Слепое зло, что блуждает меж стволов и корней, забрало их и тянуло плети тьмы к ее сердцу и сердцам других обитателей дремучих ельников. Песням скорби ее служили аккомпанементом оленьи кости в копытах безымянных дудочников подземного мира. Но она не слышала их, ибо забыла слова и движения, что давали ее предкам защиту от тех, кто имен недостоин.

Эргеад Кео, дочь туманов и буков могла бы научить свою подругу Народа Елей тому, как защититься от хищного дыхания духов зла, но она не слушала ее слов, не отзывалась в сердце ее скорбь черноспинной Оиче. Сердце ее сковал страх, она слышала лишь голоса предков, что нашептывали ей ледяные слова, слова отчаяния. В подернутых утренней дымкой глазах отражались жгучие снега и то, как сам воздух опадает льдом на мертвые леса, стекая с черного купола небес. Духи невыразимого зла, пришедшие из великой пустоты внешних сфер, уже кружили над миром, воя свою песню Вечной Зимы, ища слабые, черные душонки, готовые отдаться холоду, ненависти и разрушению.

Леанан Омри, солнечная душа из Народа Сосен, могла бы помочь им обеим, изгнав их скорбь и страхи улыбкой и песней, прекрасной иллюзией света, движения и музыки, но она не слышала их. Она слышала лишь себя. Она наслаждалась своими талантами и не обращала никакого внимания на раздражение других. Мир был для нее как игра, наивность ее и самоуверенность не ведала границ.

И лишь когда прошло Весеннее Равноденствие и олени, утомившись, отправились ко сну после танцев и пира, три старые подруги услышали друг друга. Усталость пробила в душах их то, что не могла пробить страсть Леанан, страх Эргеад и скорбь Оиче. С ужасом они смотрели в глаза одна другой, понимая, что время ушло в пустоту, что в глухоте и слепоте своей они ничем не отличались от вождей своих народов, ведущих их по дороге разрушения, по которой нет возврата.

Но у них не было времени, чтобы исправить ошибки, и они разошлись, ведомые их семьями. В последний момент они поклялись друг другу, что обязательно встретятся через сотню лет, на следующее Великое Весеннее Равноденствие в этом самом изначальном кругу. И приведут с собой всех, до последнего. Они посвятят каждый год этой десятой части своей жизни, чтобы привести всех и каждого, спасти свои народы из холодных вод равнодушия и отчаяния.

Пролетели, как осенние листья, десятилетия, и вновь настал момент. Ровно три тысячи лет спустя после того великого дня, когда оленям открылась магия, когда сквозь вековечную холод и тьму внешних сфер пробился к ним свет знания, истинной дружбы, истинной любви и вдохновения, когда они отыскали слова, с которыми говорит земля и небо и всякое существо. Три подруги стояли в свете заходящего солнца на древней поляне, и печаль была написана на их лицах.

Никто не внял их словам, никто не ответил их мольбам. Одной сотни лет хватило, чтобы вожди великих народов окончательно растеряли разум, чтобы некогда великие творцы обратились в жалких ремесленников, голодных нищих, жаждущих хоть капли несущей отдохновение славы и признания. Ушла магия из лесов, гений покинул некогда живые умы. Юные олени обратились в дрожащих стариков — сотня лет перестала быть лишь ступенью в жизни, но обратилась в неодолимую преграду. Только тех трех олених не касалось время и слабость. Они помнили о своей клятве. Но все было тщетно.

Они стояли там, на заросшей поляне, меж истертых ветрами и дождями камней и смотрели, как тлеет последний луч заката эпохи оленей.

Пока они шли на поляну, они еще хранили надежду, что, быть может, оленей приведут другие и тогда, хоть на треть меньше, но народ будет спасен. Но когда увидели они, что остались лишь только втроем, они, не говоря друг другу ни слова, легли бок о бок, орошая сухую землю слезами скорби.

Солнце скрылось за горизонтом, и разожгла свои огни ночь. Подруги подняли к небу глаза и увидели там, среди звезд, нечто новое, чего не доводилось видеть им прежде, но о чем слышали они от своих матерей и отцов. От горизонта до горизонта протянулось прекрасное сияние, подобное небесным огням далекого севера: ленты семи мягких, нежных цветов плавно колыхались между звезд, сходясь воедино в одной сверкающей точке, медленно плывущей над черными силуэтами буков, сосен и елей.

От невероятной красоты у олених перехватило дыхание и они в полном молчании смотрели в небо. В их глазах отражалось буйство цвета, за которым, как пузырьки воздуха из глубин темных лесных озер, поднималось нечто давно позабытое.

В один момент их глаза озарились белым огнем, как когда-то у их далеких предков. В ушах их с неведомой им прежде четкостью зазвучали голоса земли, небес, духов добра и радости. Трем подругам довелось испытать то, что испытывали когда-то давно только те, кто танцевал на этой самой поляне в тот первый раз.

Но ощущали они не только это. Было нечто другое, и нечто это грело их сердца, заставляя биться в едином ритме, под единую песню. Они слышали мысли друг друга — отголоски эмоций и слов. Они просто лежали рядом, и каждая из них в точности знала, что произошло за ту сотню лет с другой, какие беды довелось им пережить, с какой стеной непонимания пришлось им столкнуться. Трудно сказать, к кому из них пришла мысль как-то передать это чувство остальным оленям. Быть может, оно зародилось само именно в общем, едином разуме. Быть может, они услышали совет какого-то доброго духа, или даже самой кометы.

Так или иначе, они самозабвенно слушали песни земли и небес и пели им в ответ. Магия окутала их копыта и всю поляну, на которой они лежали в радужном свете кометы. То единение, что ощущали они, преобразилось в мягкий пульс новой жизни, в зеленый свет, бросивший таинственные тени на их тела.

Перед их глазами из земли потянулся тонкий стебелек с тяжелым бутоном, и каждая из подруг всем сердцем своим делилась с ним самым главным, тем, что они извлекли для себя из шепота земли, неба и крон деревьев. Фиолетовым, оранжевым и голубым светом озарились их шкуры и этот свет сгустился в текучую дымку. Как пыльца на ветру, цвета потекли, сгустились вокруг бутона, неся с собой песню каждой из трех подруг.

Оиче пела хриплым, густым голосом, сплетая фиолетовый покров Мудрости.

Тихий, хрустальный напев Эргеад вил голубые нити из клочков волшебных туманов, плетя ткань Любви.

Звонкий, высокий и чистый голос Леанан пел счастливую песню, играя с источаемым ее шкурой солнечным светом, как бельчата играют с сосновыми шишками, даруя миру полотно Творчества.

Тонкие ткани цвета, света и магии обвили стебелек и закрепились на нем, обратившись в прекрасный цветок. Лепестки его сияли в ночи, вторя волшебному свету кометы, что уже бледнела на сереющем небе.

Оленихи преобразились, став подобными первым оленям, обретшим магию. Они встали с земли и воспарили над ней, переполняемые силой, предначертанной не трем смертным, но трем народам. Не разрывая нитей, что протянулись меж их душами, они полетели в три стороны света нести свет, любовь, мудрость и жажду творчества угасающим владыкам лесов.

С тех пор прошло немало веков. Три тысячи лет. Первая тысяча была нелегка. Олени растеряли свое долголетие, разменяли его на соблазны. Сменилось немало поколений, прежде чем свет Лепестков Единства достиг их сердец и напитал их первородной магией. И если бы три подруги не успели этого достичь перед приходом Великой Зимы, перед приходом духов холода и зла из внешних сфер. Обречены были бы они; и даже доброта и самоотверженность аликорнов, ценой своих физических оболочек восстановивших мир и магию в нем, не спасла бы их от погибели.

Лепестки Единства росли с тех пор в каждом поселении, их семена олени переносили с собой всюду, куда ни направляли бы они свои копыта. Но они уже утеряли свою силу с тех пор, как солнце было воссоздано вновь аликорнами, и магия была перешита, как старое одеяло. Лепестки Единства, дитя внешних сфер, от которых мир отныне отгорожен неприступными твердями, стали всего лишь символом, но не менее драгоценным, ибо олени помнили, что стоит за ними.

Тысячу лет назад, когда зло из мира тьмы, что под миром света, поразило ночное светило и владычицу ее, Луну, олени на едином совете порешили, что пришло время для объединения. Лепестки более не давали им ту силу, что соединяла их души воедино. Жить, как прежде, разрозненными кланами, оставлять любовь без мудрости и мудрость без творчества, а творчество без любви — значит навлекать ту беду, что когда-то чуть не уничтожила нашу расу.

И с тех пор нет более отдельно стоящих Сосен, Елей и Буков, есть отныне лишь только лес, полный жизни и растущий навстречу солнцу.

---

— И вот потому для нас столь ценен этот цветок, — закончил Фароэ и тихо кашлянул, прочищая пересохшее от долгого рассказа горло. — Именно потому среди оленей нет дара дороже, чем Лепестки Единства.

Тишина стояла по эту сторону сверкающего под магическими фонариками пруда. Пони сидели полукругом, неотрывно глядя на пожилого оленя и на медленно раскрывающийся, едва-едва заметно светящийся цветок перед ним. Принцессы, сидящие рядком чуть вдалеке, тоже хранили полную неподвижность, думая каждая о своем. И все чувствовали отголоски их мыслей — они звучали как далекая прекрасная музыка над озером. Манящая, тихая, почти сон, почти наваждение. Музыке этой вторили тихие мотивы мыслей других пони, почти неразличимые, но прекрасные все равно.

Музыкальную тишину нарушила Твайлайт, совершенно неожиданно для самой себя. Она оторвала взгляд от Лепестков и задала вопрос:

— Вы… — голос после долгого молчания не слушался ее, и ей пришлось замолчать на мгновенье и сглотнуть. — Вы сказали, что источником магии для оленей послужила радужная комета. Это действительно та самая комета, которая…

— Да, маленькая пони, это та самая комета, — степенно кивнул Фароэ. — Прошли три тысячи лет, и она снова здесь, снова несет в себе магию, и я, кажется, чувствую, кому она предназначена в эту ночь…

— Комета? — прозвучал резкий голос Эпплджек. Услышав саму себя, она чуть сбавила громкость и смягчила тон: — Но… Я не вижу никакой кометы.

Она на всякий случай задрала голову к небу, придерживая шляпу копытом.

Твайлайт чувствовала ее сомнение как легкую щекотку по правому боку с той стороны, где сидела Эпплджек. Она открыла рот, чтобы сказать, но еще до того, как она успела произнести хоть звук из «Видишь ли, из-за того, что наше солнце не такое, как раньше, комета больше не нагревается до нужной температуры и не испускает хвост…», как Эпплджек резко обернулась к ней с удивлением на лице.

— Ты что-то сказала, сахарок? — спросила она.

Твайлайт закрыла рот недоуменно и лишь уставилась на подругу.

Из ступора, омываемого звуками чужих мыслей, ее вырвала усмешка Фароэ:

— Увы, Честность, времена магии внешних сфер ушли. Только ученые с их хитроумными приборами смогут увидеть теперь эту комету. Но комете не нужно, чтобы ее видели. Она просто есть.

— На самом деле… — подала голос Принцесса Селестия, выходя вперед бок о бок со своей сестрой. — У нас есть для вас небольшой сюрприз.

Они переглянулись, обменялись ускользающе тонкими улыбками и закрыли глаза.

Несколько секунд они стояли неподвижно, устремив рога в темные небеса. Твайлайт чувствовала, как скапливается в воздухе магия. Она нередко находилась при Принцессе, когда та поднимала солнце, и всякий раз сердце ее перехватывало от этой невероятной, непостижимой мощи, что как тысячефутовый водопад обрушивалась на тело простого, смертного пони, припечатывала, обжигала и холодила одновременно. Так и сейчас, она с блаженством отдалась этому чувству, ощущая при этом страх и непонимание своих подруг. Сделав глубокий вдох, она поделилась своим восторгом перед этой мощью с Рарити и та, осознав природу этого чувства, помогла ей транслировать спокойствие остальным.

Над восточным горизонтом появились первые робкие лучи и волна голубизны, зелени, бирюзы и фиолетового поползла по небесному своду. Но вместе с рассветом пришло и нечто иное. Среди тускнеющих звезд зажглось новое светило, ослепительно, болезненно яркая звезда, плавно скользящая среди своих скромных товарищей. Это пятнышко белого света вытянулось и внезапно взорвалось буйным цветом. Вьющийся широкий шлейф семицветной пыли поплыл, подобно прекраснейшему из северных сияний, по светлеющему небу. Солнце поднималось все выше, но радуга не думала тускнеть. Казалось, она разгоралась только ярче, сверкая мириадами цветных искорок.

Со всех концов поляны послышались восторженные вздохи. Музыка в праздничном лагере стихла и на буковый круг опустилась полная тишина. Даже пробуждающийся обычно в это время Вечносвободный Лес молчал, пораженный этой красотой — ни одна птица не издала ни звука, ни один лесной зверь не хрустнул даже веткой под лапой.

И в этой звенящей тишине в свете радуги, обращающей все в волшебный, нереальный сон, раздался чистый и звонкий голос. Голос пел пробирающую душу песню на прекрасном, неизвестном пони языке. Слова вились и переливались из одного в другое, как вода горных ручьев несется по гладким камням. Вскоре к этому голосу присоединился другой, затем другой и третий. Вскоре пели уже десятки голосов — каждая олениха, что пришла в эту ночь на поляну. И когда их хор достиг вершин, к ним присоединились и басовитые голоса оленей. Вода и земля, горы и реки, деревья и ветер — стоило закрыть глаза, как эти образы вставали в темноте опущенных век.

Но Твайлайт не желала закрывать глаза. Как маленький жеребенок на первом празднике Летнего Солнца, она восторженно смотрела на небо, обводила все вокруг затуманенным от избытка впечатлений взглядом. Она не хотела потратить ни единой секунды, она хотела, чтобы этот момент не кончался никогда. И подруги ее вторили ей, став единой восторженной душой в шести телах.

Но в итоге песня умолкла и Твайлайт с сожалением вернулась в реальность, на твердую землю. Немного чересчур твердую. Она неловко поднялась, разминая затекшие задние ноги. Подруги ее тоже вставали с земли, повторяя ее движения, то ли из-за навеянной Лепестками эмпатии, то ли тоже страдая от жесткости земли и камней.

Фароэ тоже поднялся на ноги одним грациозным движением. Он излучал спокойствие, блаженство и радость. И он действительно светился. Его начинавшая седеть шкура преобразилась, будто каждая шерстинка обернулась подлинным янтарем, сияющим собственным светом.

Солнце уже высоко поднялось в небеса, но комета и не думала растворяться в синеве. Широкий, от горизонта до горизонта хвост укрыл собой все и солнце светило сквозь ленты радужного тумана, озаряя ландшафт буквально осязаемыми, буквально пахнущими как фруктовые конфеты лучами разноцветного света. Мир преобразился в таком освещении, став подобием иллюстрации к волшебной сказке.

Рарити подняла голову к небу. Она ахнула и открыла рот, будто захотела что-то сказать, но не смогла. Но ее желание отразилось в каждой из подруг и они синхронно подняли головы в небо. Радуга начала тускнеть и рассеиваться, она плавно распадалась, постепенно возвращая солнцу и небу нормальный цвет. Сердце Твайлайт кольнула боль потери, боль расставания с этой совершенной красотой, но следом за этим чувством пришло нечто иное: рывок магии, пронесшийся по ее телу. Она почувствовала краткий укол боли, ожегшей ее бока и лопатки. На мгновенье ей показалось, будто что-то рвется из спины, просится наружу, а ее копыта, в свою очередь, будто налились теплым свинцом. Но странное чувство прошло, как наваждение.

Если бы она могла увидеть себя и подруг со стороны, она бы заметила, как вдруг смазалась ее фигура, став на мгновенье выше, и как у ее подруг на кратчайшую долю секунды Метки стали серым мутным пятном неопределенности. Но она не могла, а потому она в неведении осталась стоять, растерянно тряся головой.

Фароэ же, став свидетелем этого момента, усмехнулся тихо про себя и глянул на Принцесс. Те синхронно кивнули ему с серьезными лицами.

Придя в себя, Твайлайт первым делом повернулась к своей наставнице. Неловко опустив глаза к земле, она сказала, переминаясь с ноги на ногу:

— Принцесса… мне кажется, я извлекла кое-что из этой истории и событий недавних дней… Я обязательно пришлю вам отчет по дружбе и доклад по комете, как только все запишу как положено…

— О, Твайлайт, — любяще улыбнулась Принцесса и склонилась над своей ученицей. — Ты можешь рассказать мне сейчас. Бумага может подождать, ибо слова — вот то, что ждать не может. Но если ты не готова, я не буду торопить тебя.

— Ну… э… Хорошо, — Твайлайт напряженно сглотнула и оглянулась на подруг. Те, все еще храня постепенно угасающую эмпатическую связь с ней, синхронно кивнули. Твайлайт улыбнулась и вернула взгляд на Принцессу. — Мне кажется, в этой истории я нашла нечто для себя, нечто знакомое. Вся последняя неделя моей жизни будто решила разыграть сценку в школьном театре на тему тех времен. Только вот в у меня в душе нашелся какой-то блок, что-то такое, что не дало мне пойти по той же дорожке, что древние олени. Всю неделю я чувствовала какое-то странное чувство… Оно не давало мне совсем забыть о друзьях и совсем, окончательно и бесповоротно застрять в работе. Не знаю, может быть, в этом и нет ничего особенного, но мне кажется, будто это чувство возникло неспроста. Что это магия дружбы остановила меня. Может ли такое быть? Мне кажется, будто я готова осознать какую-то важную истину, но пока совершенно не понимаю, с какой стороны ее ждать. Наверное, вам уже наскучило мое несвязное бормотание… Именно поэтому было бы лучше, если бы я написала в письме. У меня было бы время собраться с мыслями и привести все в порядок.

Твайлайт перевела дыхание, копнула землю передним копытом и продолжила:

— Но вот в этом-то все и дело. Мне кажется, будто я просто не успею донести до бумаги то ощущение, которое сидит сейчас в моем сердце. Я просто отмахнулась бы от него, как от ерунды, но сейчас мне почему-то кажется, что это важно. Это ощущение… будто мне еще предстоит в будущем испытать на себе, ту гордыню, которая чуть не погубила оленей. Но теперь я знаю, что делать. Теперь я знаю, что в слепой погоне за признанием, славой, за силой, за магией — за всем этим нет правды, одно одиночество и печаль. Это не ахти какая истина, она весьма распространена в мифологии разных народов, но… Не столкнувшись с этим лично, я бы, скорее всего, никогда бы не смогла понять.

Твайлайт оглянулась со спокойной улыбкой на подруг.

— Но теперь я понимаю. Магия дружбы — это не просто очередной аспект волшебства, и это не просто дружба сама по себе. Это еще и то самое чувство, что не дает оступиться. Что толкает к вершинам, но не дает перерезать страховку и веревки, за которые держатся спутники, ради иллюзорной скорости и славы, которой не надо делиться. Слава и достижения — ничто без возможности поделиться ими безвозмездно и без возможности самой порадоваться славе и достижениям других…

— Ты действительно выучила один из важнейших уроков, моя дорогая верная ученица. Я рада, что обстоятельства совпали так, что тебе довелось получить этот урок легким путем. Мне больно это признавать, но далеко не все мои ученики могут похвастаться этим шансом…

Селестия вздохнула и отвела взгляд. Твайлайт вскинула бровь и наклонила голову на бок, пытаясь понять, о ком именно говорит Принцесса.

Фароэ тем временем подошел к двум кобылам, большой и маленькой, и сказал свое слово:

— Я рад, что моя история принесла пользу, маленькая пони. Значит, я проделал путь сюда не впустую. Но, впрочем, отбросим печали и мысли прочь. Праздник еще не окончен.

Он улыбнулся и кивнул головой в сторону тентов, где снова начала играть негромкая музыка.

Пони заулыбались и закивали в согласии.

Бросив последний взгляд на тихо качающийся, полностью распустившийся цветок у пруда, они все двинулись к лагерю, шагая под ласковым солнцем и гаснущей звездой с совсем коротким уже радужным хвостом.