Аллегрецца

Concerto Uno

Октавия суетилась за кулисами, убеждаясь, что её грива идеальна, виолончель настроена, а на смычке нет оборванных струн или следов износа. Инструмент был идеален, и, выйдя на сцену, с виолончелью в одном копыте и смычком в другом, Октавия почувствовала удовлетворение от того, что перфоманс будет соответствовать совершенству её инструмента.

Она осторожно поставила виолончель, прислонив её к выступающей снизу опоре. Затем встала на задние ноги, балансируя вместе со своей виолончелью в хрупкой и грациозной синергии. Наконец она подняла смычок к струнам и начала играть. Нежная мелодия шестой симфонии Бетхуфена затопила зал. Величественный театр зачастую был полон до самых стропил, и этот день не стал исключением. Октавия играла как настоящий профессионал и не проявляла ни следа эмоций, в отличие от некоторых других знакомых ей пони (на ум пришла одна мятно-зеленая единорожка с лирой). Нет, она просто играла со ставшими её отличительной чертой хладнокровием и размеренностью, смотря вместо этого, как эмоции проявляются на лицах её аудитории.

Она бережно держала смычок в лодыжке, зажав его под бабкой. Её слава произрастала с тех времен, когда она была простой исполнительницей-земнопони, и для игры на большинстве инструментов либо требовалась магия, либо же они были слишком неудобны для одних лишь копыт и рта. Однако Октавия справилась, невзирая на отсутствие рога, и множество критиков заявляло, что ни один единорог-виолончелист не способен сравниться с её талантом. Октавия позволила себе слегка самодовольную и высокомерную улыбку, наблюдая, как эмоции её аудитории разнились от деликатного промакивания глаз платком — и до несдерживаемого каскада слез. После нескольких одинаково сильных и эмоциональных композиций она начала менять темп, ускоряясь в приятных и воодушевляющих мелодиях, написанных ей самой. И пони тоже воодушевилась, яркие улыбки и мягкие взоры были направлены на неё, пока она стояла, закрыв глаза и с неповторимым мастерством проводя смычком по струнам.

Наконец, её партия завершилась, и она отпустила аудиторию. Глубоко поклонившись, прежде чем унести виолончель и смычок, она оставила зал восстанавливаться после эмоционального опустошения. Вернувшись за кулисы, Октавия перепроверила свой инструмент и заменила струну, опасно истрепавшуюся за время её страстной игры. Затем виолончель вместе со смычком с невероятной осторожностью была положена в футляр. Она застегнула его кончиком копыта и перекинула лямку через плечо, подняв её копытом и позволив мягко обхватить плечо, оперев на свой бок его длинную, тонкую сторону.

Теперь, когда её концерт закончился, а инструменты были убраны, она могла отдохнуть. Октавия всегда любила пропустить бокальчик после выступления, но не чего-то настолько вульгарного, как ликёр, нет, она ведь не была какой-нибудь пьянчужкой. Естественно, вкусы Октавии были более утончёнными. Она предпочитала дымное послевкусие хорошего виски: так, её абсолютным фаворитом были дубовые оттенки «Джуры», которую изготавливали и выдерживали на острове возле побережья Клайдсдейла. Никакого льда, разбавляющего вкус, никаких дурацких украшений вроде лайма или лимона, оскверняющих его чистоту. Нет. Октавия наслаждалась оригинальным вкусом и пила напиток без прикрас, чего, она считала, он и заслуживал.

Однако увидев знакомую голубошкурую барменшу, она поняла, что что-то не так. Та опустошала кассу и убирала напитки с полок, и Октавия почувствовала легкий укол потери, увидев, как бутылка «Джуры» была убрана вместе с незатейливым «Баком Дэниелсом». В этот момент она поняла, что необходимо предпринять действия — вербальные и мирные, но тем не менее действия!

— Простите, мэм, — произнесла Октавия наиболее беззаботным и вежливым тоном. — Скажите, могу ли я пропустить стаканчик «Джуры»?

— Извини, милая, но боюсь, что нет, — грубый брейтанский акцент ударил по ушам Октавии, но она подавила желание закрыть их копытами. — После одиннадцати бар закрывается, новая администрация и все такое.

Серые щеки Октавии побелели.

— Но... но я хотела выпить всего один стаканчик! В конце концов, с одиннадцати прошло всего лишь десять минут, я выпью его быстро, чтобы вас не задерживать.

Барменша прищурилась и прекратила протирать стакан, глядя на Октавию с подозрением. Октавия же, в свою очередь, наклеила на лицо улыбку в безобидной попытке уговорить кобылу.

— Ты, часом, не алкашка?

— Алкоголичка? — Октавия громко ахнула. — За кого вы меня принимаете? Вы видели афиши? Я — гвоздь сегодняшней программы! Главное достояние вечера! Я музыкант, а не пьяница!

— Угу. Но бар закрывается, придётся тебе, красотка, другое местечко подыскать. Там по улице пивнушка, они обычно до трёх ночи пахают — вот её попробуй. 

Взгляд Октавии стал стальным.

— Отлично. Так и сделаю! — она ещё раз пригладила гриву, повесила футляр через плечо и направилась прочь. — Ты только что потеряла весьма представительную клиентку!

Барменша фыркнула, когда дверь за Октавией закрылась. Вытащив магией бутылку из-под прилавка, она налила в стакан примерно на полкопыта одного определенного виски, запас которого у неё подходил к концу.

Октавия услышала звуки ночного бара задолго до того, как увидела его. Он был именно тем, что она и ожидала увидеть открытым в столь позднее время. Глухие удары басов напомнили ей о сталкивающем камни пещерном пони и, вероятно, несли в себе тот же музыкальный потенциал. Пока она стояла снаружи, ей на глаза попался молодой жеребец, ткнувший в её направлении копытом, рассмешив своих друзей. У них однозначно не было ни единого шанса быть пропущенными внутрь: гривы стояли столбом от количества вылитого на них геля, а сами они щеголяли в тренировочных костюмах, которые, похоже, были в моде среди подобного рода оборванцев. 

У самой же Октавии, в отличие от них, не было проблем со входом. Она спокойно подошла к вышибалам, стоящим возле дверей, улыбнулась и слегка кивнула головой. Затем она приподняла виолончель, указала головой в сторону дверного проема, и амбалы отошли в сторону. Она подумала, что охранники приняли её за одну из музыкальной группы, хотя так и не смогла уловить звуков музыкальных инструментов в пульсирующих басах. Она позволила себе последний взгляд, приправленный надменной улыбкой, в сторону молодого крысоподобного жеребца, уронившего от удивления челюсть. Это зрелище лишь сделало её улыбку шире, и она вошла в клуб. С учетом прошлого Октавия была рада, что эпоха гангстеров закончилась. В противном случае клуб, впускающий любую пони с чехлом из-под виолончели, не мог бы считаться безопасным.

Она прошла по узкому коридору, ведущему от входа, деликатно перешагнула через нетрезвую и, вероятно, отключившуюся кобылку и вышла в главный зал. Ожидаемо пульсирующий свет стробоскопов все равно ослепил её, словно светошумовое заклинание. Октавия с трудом смогла остановиться и не врезаться в пару пони, сидящих возле входа и выглядящих столь же ошарашенно. Она выпрямилась; её глаза с трудом пытались приспособиться к темпу клуба и увидеть окружение. И зрение, и слух были атакованы ритмичным гулом. Вспышки света и тяжелые удары басов набросились на Октавию. Она просто пришла пропустить стаканчик. Заказать один, оплатить счет и сесть настолько далеко от сабвуферов, насколько это возможно. Она проигнорировала шипогривых жеребцов, которые, не смотря на возрастные ограничения, выглядели так, словно едва заработали свои кьютимарки. Их сальные комплименты поглотила музыка, и Октавия прошла к бару сквозь толпу.

И вот, после долгих минут, потраченных на попытки перекричать басы, Октавия сидела в незанятом уголке, потягивая из стакана «Бак Дэниелс» и проклиная отсутствие утонченности в подобном месте. Когда бармен посмотрел на неё и произнес: «Такая первоклассная кобылка, как ты, явно предпочитает пина-коладу, верно?» — выражение шока на лице Октавии было явно красноречивее любых слов. Уму непостижимо, как он вообще мог подумать, что она хочет эту мочу для грузчиков, замаскированную под апельсиновый сок? В качестве извинения он предложил ей за счет заведения «Бак Дэниелс» — единственный имеющийся у него виски (который Октавия едва сочла приемлемым), и она удалилась с вежливым, но твердым «спасибо».

Теперь Октавия по большей части смотрела на диджея, которая координировала атаку на её барабанные перепонки, смешивая басовые полутона с вкраплениями электромагической музыки. Странные дребезжащие звуки, которые не мог породить ни один инструмент и ни один пони в здравом уме не захотел бы слушать, пронзали Октавию насквозь. Поморщившись, она сделала глоток подсунутого ей вульгарного виски. Опять она чувствовала, что ночь шла вразрез с её желаниями. Октавия хотела мирно, спокойно посидеть наедине с изысканным алкоголем и тишиной. А получила дешевые помои и ритмы, от которых болели уши. Она сосредоточила свое раздражение на музыке, на этом визгливое сочетание магических нот и тонов. В ней не было ни элегантности, ни чистоты, ни даже умения!

Хотя, если все действительно так… то почему она отстукивает ритм задней ногой?

Удивленная предавшей её конечностью, она сконцентрировалась на пони-диджее, создающей весь этот шум. У неё были переливающаяся белая шкура и грязная синяя грива с примесью электрически-голубого, а глаза скрывались за глянцевыми пурпурными очками. Её голова покачивалась в такт с создаваемой музыкой, копыта с безумной скоростью летали над пультом, а грива хлестала то вперед, то назад, следуя за головой. Октавия предположила, что диджей компенсировала нехватку размеренности темпом и чистой громкостью звука.

Пара кобыл, сидящих за соседним столиком, привлекла её внимание. Одна была энергичной розовой пони с гривой, похожей на сахарную вату, вторая — раздраженной небесно-голубой пегаской с гривой и хвостом всех цветов радуги. Октавия видела, как розовая попыталась за копыто утащить другую, должно быть, в толпу. Пегаска, естественно, не поддавалась — по крайней мере пока розовая не поцеловала её в щеку, заставив крылья радужногривой резко раскрыться и опрокинуть проходящего мимо пони. Сконфуженное предложение помощи смущенной пегаски слилось со смехом розовой кобылки, а затем они обе удалились в толпу, чтобы избежать ещё большего количества несчастных случаев.

В этот момент осознание накрыло Октавию с головой. Она даже не посмотрела на название бара, просто пройдя через дверь в поисках спокойного времяпрепровождения наедине с алкоголем. Только сейчас она посмотрела на название на подставках для стаканов. «Шаловливки», как оригинально. Что ж, Октавия сделает все от неё зависящее, чтобы успеть покончить с напитком и уйти до того, как к ней пристанут эти. Она была современной пони и ничего не имела против… до тех пор, пока какая-нибудь кобылка не пыталась провернуть подобное с ней: в такой ситуации она прерывала все её поползновения.

Смущенная и раздраженная, она опять обратила внимание на диджея. И тут заметила, что очки повернулись к ней посреди движения. Белое сияние магии обернуло их, и Октавия увидела красное мерцание, когда кобыла их приспустила. Широкая улыбка появилась на лице диджея, очки вернулись на прежнее место и скрыли глаза, а движения её головы теперь шли в такт со звуками необузданного веселья, охватившего толпу. Октавия отметила, что охранники не пытались утихомирить разбушевавшуюся «аудиторию». Типично. Взгляд в глазах той пони заинтриговал Октавию: если уж она чего и ожидала, то пренебрежение со стороны более молодой, более модной кобылы, стоящей за диджейским пультом. Однако Октавия была не уверена, что то, что она заметила в тех глазах, было пренебрежением.

Надо было отдать должное «Баку Дэниелсу»: он медленно, но верно заглушал её вкусовые способности, пока она вообще не прекратила морщиться при каждом глотке. Более того, у неё даже хватило смелости «прикончить» напиток одним глотком, хотя никто и никогда не поймал бы её за использованием подобной фразы. После нескольких стаканов «за счет заведения», оплаченных неизвестным благодетелем, Октавия обнаружила, что настолько не управляет своим телом, что не способна больше пить. Её зубы просто не могли зацепиться за край стакана. Окинув два маячащих перед ней стакана мутным взглядом, она обнаружила не вовсе не гранёные стаканы, которые ей давали всю ночь, а тонкий вытянутый бокал. Бокал, который используют единороги, о чем она, являясь единственным не являющимся единорогом музыкантом, была прекрасно осведомлена.

Октавия была настолько увлечена попытками преодолеть как свою природу, так и дизайн бокала, что не заметила отсутствие бухающих басов, всего лишь секунды назад давивших на её барабанные перепонки. Она не заметила, как диджей, получив бурные овации, покинула сцену. Более того, она даже не заметила, как та же диджей села прямо перед ней, по ту сторону столика. Её глаза обеспокоенно блестели из-под поднятых пурпурных очков. Невнятное бормотание Октавии, которую раздражала форма сосуда, не прерывалось до тех пор, пока она не почувствовала чье-то обеспокоенное копыто на своей передней ноге и не уронила бокал от удивления, едва обратив внимание на звон разбившегося стекла.

— С тобой всё нормально, кобылочка?

У Октавии не получилось сконцентрировать взгляд на одной размытой снежно-белой игуре диджея, поэтому она постаралась распределить два своих глаза между всеми тремя. С точки зрения Винил, Октавия сейчас выглядела очень похоже на понивилльскую почтальонку, которую она видела в новостях.

— Я… стёкла как трезвышко, спасибо! — отслеживать всех трех кобыл становилось непросто, особенно учитывая, как все помещение раскачивалось. Октавия не помнила, как попала на круизный лайнер, но порой она на таких выступала. А ещё раздражало, что её взгляд все время притягивало к глазам центральной пони. — Я, пожалуй, пойду! 

Злополучная попытка перекинуть футляр с виолончелью через плечо и покинуть клуб закончилась тем, что Октавия раскорячилась в переплетении своих конечностей, волос и лямок. Винил не смогла сдержать улыбки и наклонилась, чтобы распутать её.

— Что-то мне подсказывает, что тебе немного трудновато будет добраться до дома этой ночью. Где ты живешь?

Передняя нога вырвалась из переплетения и указала приблизительно налево:

— Там… примерно.

— Да-а, полагаю, нам будет тяжело его найти. Пошли, — копыта Винил скользнули под Октавию и поставили её обратно на ноги. — Я помогу тебе, ты не выдержишь долгого пути, но мой дом недалеко, всего лишь в квартале-другом отсюда.

Даже с дополнительной поддержкой Октавия с трудом держалась на копытах. Её покачивание привело к логичному результату, и Винил отскочила в сторону, когда Октавия освободила свой желудок от обжаренных маргариток, съеденных на ужин. Обе пони осторожно обошли их, Винил с извинением улыбнулась бармену, который даже со щеткой во рту умудрялся контролировать свое лицо достаточно, чтобы сохранять раздраженный вид. Пожатие плечами было всем, что Винил могла ему предложить, едва справляясь с почти бессознательной кобылкой, перекинутой через её плечо.

Как она и обещала, путь был недолгим. Перенести Октавию вверх по лестнице оказалось непростым делом, она выглядела легкой и воздушной, однако скелет у неё был, судя по всему, из свинца. Винил с трудом дотащила её до кровати, накрыла одеялом и ушла за столь необходимой сейчас чашкой кофе. В чехле из-под виолончели не оказалось контактного номера, так что Винил оставалось пребывать в неведении до тех пор, пока алкоголь не выйдет из организма новой знакомой. Ей приходилось иметь дело с парой кобылок, не умеющих вовремя остановиться (хотя пьяные жеребцы встречались гораздо чаще). Все всегда идет своим чередом, а утром она их выпроваживает. Кстати, она заметила взгляд лиловых глаз этой кобылы посреди своего выступления. И этот взгляд буквально требовал, чтобы она сошла со сцены. Похоже, она выступает в оркестре, решила Винил.

Виолончель также была недешева, одни только колки из слоновой кости чего стоят. Она не узнавала кобылу, пока не взглянула на «Еженедельник музыканта», выписываемый ей, и не обнаружила, что пони, лежащая на кровати, стояла на обложке со скрещенными передними ногами. «Виртуозная земная пони-маэстро из Кантерлот». Итак, её имя — Октавия; Винил доводилось слышать его на улице. Винил должна была признать, что земные пони-музыканты встречались столь же часто, как, например, пегасы-ученые. Играть магией на инструменте было сложно уже само по себе, не говоря уже о том, чтобы делать это без восхитительного рога, которым были благословлены единороги.

Эффект от кофе, как и всегда ночью, был недолгим. Винил почувствовала, что привычный груз долгого выступления давит на её плечи. Двуспальная кровать была здоровенной, так что… да, здесь хватит места на двоих. Ей не надо было идти на работу до следующего вечера, так что она сможет помочь кобыле сориентироваться и найти свой дом, прежде чем уйдёт. Обойдя кровать на кончиках копыт, осторожно, чтобы не разбудить серую кобылу, Винил легла возле неё, оставляя между ними место, которого хватило бы ещё на одну пони. Затем она сняла солнцезащитные очки и повернулась к кобыле, отмечая, как её грива почти грациозно разметалась по подушке. Отмечая мягкий звук её дыхания и легкую улыбку на кончиках её губ. Тихий смех от навеянного алкоголем сна. Стоило признать, что для потерявшей сознание пьяной пони она выглядела весьма неплохо. Винил отвернулась от неё, закрыла глаза и отдалась во власть заслуженного сна.