Аллегрецца

Concerto Uno

Октавия суетилась за кулисами, убеждаясь, что её грива идеальна, виолончель настроена, а на смычке нет оборванных струн или следов износа. Инструмент был идеален, и, выйдя на сцену, с виолончелью в одном копыте и смычком в другом, Октавия почувствовала удовлетворение от того, что перфоманс будет соответствовать совершенству её инструмента.

Она осторожно поставила виолончель, прислонив её к выступающей снизу опоре. Затем встала на задние ноги, балансируя вместе со своей виолончелью в хрупкой и грациозной синергии. Наконец она подняла смычок к струнам и начала играть. Нежная мелодия шестой симфонии Бетхуфена затопила зал. Величественный театр зачастую был полон до самых стропил, и этот день не стал исключением. Октавия играла как настоящий профессионал и не проявляла ни следа эмоций, в отличие от некоторых других знакомых ей пони (на ум пришла одна мятно-зеленая единорожка с лирой). Нет, она просто играла со ставшими её отличительной чертой хладнокровием и размеренностью, смотря вместо этого, как эмоции проявляются на лицах её аудитории.

Она бережно держала смычок в лодыжке, зажав его под бабкой. Её слава произрастала с тех времен, когда она была простой исполнительницей-земнопони, и для игры на большинстве инструментов либо требовалась магия, либо же они были слишком неудобны для одних лишь копыт и рта. Однако Октавия справилась, невзирая на отсутствие рога, и множество критиков заявляло, что ни один единорог-виолончелист не способен сравниться с её талантом. Октавия позволила себе слегка самодовольную и высокомерную улыбку, наблюдая, как эмоции её аудитории разнились от деликатного промакивания глаз платком — и до несдерживаемого каскада слез. После нескольких одинаково сильных и эмоциональных композиций она начала менять темп, ускоряясь в приятных и воодушевляющих мелодиях, написанных ей самой. И пони тоже воодушевилась, яркие улыбки и мягкие взоры были направлены на неё, пока она стояла, закрыв глаза и с неповторимым мастерством проводя смычком по струнам.

Наконец, её партия завершилась, и она отпустила аудиторию. Глубоко поклонившись, прежде чем унести виолончель и смычок, она оставила зал восстанавливаться после эмоционального опустошения. Вернувшись за кулисы, Октавия перепроверила свой инструмент и заменила струну, опасно истрепавшуюся за время её страстной игры. Затем виолончель вместе со смычком с невероятной осторожностью была положена в футляр. Она застегнула его кончиком копыта и перекинула лямку через плечо, подняв её копытом и позволив мягко обхватить плечо, оперев на свой бок его длинную, тонкую сторону.

Теперь, когда её концерт закончился, а инструменты были убраны, она могла отдохнуть. Октавия всегда любила пропустить бокальчик после выступления, но не чего-то настолько вульгарного, как ликёр, нет, она ведь не была какой-нибудь пьянчужкой. Естественно, вкусы Октавии были более утончёнными. Она предпочитала дымное послевкусие хорошего виски: так, её абсолютным фаворитом были дубовые оттенки «Джуры», которую изготавливали и выдерживали на острове возле побережья Клайдсдейла. Никакого льда, разбавляющего вкус, никаких дурацких украшений вроде лайма или лимона, оскверняющих его чистоту. Нет. Октавия наслаждалась оригинальным вкусом и пила напиток без прикрас, чего, она считала, он и заслуживал.

Однако увидев знакомую голубошкурую барменшу, она поняла, что что-то не так. Та опустошала кассу и убирала напитки с полок, и Октавия почувствовала легкий укол потери, увидев, как бутылка «Джуры» была убрана вместе с незатейливым «Баком Дэниелсом». В этот момент она поняла, что необходимо предпринять действия — вербальные и мирные, но тем не менее действия!

— Простите, мэм, — произнесла Октавия наиболее беззаботным и вежливым тоном. — Скажите, могу ли я пропустить стаканчик «Джуры»?

— Извини, милая, но боюсь, что нет, — грубый брейтанский акцент ударил по ушам Октавии, но она подавила желание закрыть их копытами. — После одиннадцати бар закрывается, новая администрация и все такое.

Серые щеки Октавии побелели.

— Но... но я хотела выпить всего один стаканчик! В конце концов, с одиннадцати прошло всего лишь десять минут, я выпью его быстро, чтобы вас не задерживать.

Барменша прищурилась и прекратила протирать стакан, глядя на Октавию с подозрением. Октавия же, в свою очередь, наклеила на лицо улыбку в безобидной попытке уговорить кобылу.

— Ты, часом, не алкашка?

— Алкоголичка? — Октавия громко ахнула. — За кого вы меня принимаете? Вы видели афиши? Я — гвоздь сегодняшней программы! Главное достояние вечера! Я музыкант, а не пьяница!

— Угу. Но бар закрывается, придётся тебе, красотка, другое местечко подыскать. Там по улице пивнушка, они обычно до трёх ночи пахают — вот её попробуй. 

Взгляд Октавии стал стальным.

— Отлично. Так и сделаю! — она ещё раз пригладила гриву, повесила футляр через плечо и направилась прочь. — Ты только что потеряла весьма представительную клиентку!

Барменша фыркнула, когда дверь за Октавией закрылась. Вытащив магией бутылку из-под прилавка, она налила в стакан примерно на полкопыта одного определенного виски, запас которого у неё подходил к концу.

---

Октавия услышала звуки ночного бара задолго до того, как увидела его. Он был именно тем, что она и ожидала увидеть открытым в столь позднее время. Глухие удары басов напомнили ей о сталкивающем камни пещерном пони и, вероятно, несли в себе тот же музыкальный потенциал. Пока она стояла снаружи, ей на глаза попался молодой жеребец, ткнувший в её направлении копытом, рассмешив своих друзей. У них однозначно не было ни единого шанса быть пропущенными внутрь: гривы стояли столбом от количества вылитого на них геля, а сами они щеголяли в тренировочных костюмах, которые, похоже, были в моде среди подобного рода оборванцев. 

У самой же Октавии, в отличие от них, не было проблем со входом. Она спокойно подошла к вышибалам, стоящим возле дверей, улыбнулась и слегка кивнула головой. Затем она приподняла виолончель, указала головой в сторону дверного проема, и амбалы отошли в сторону. Она подумала, что охранники приняли её за одну из музыкальной группы, хотя так и не смогла уловить звуков музыкальных инструментов в пульсирующих басах. Она позволила себе последний взгляд, приправленный надменной улыбкой, в сторону молодого крысоподобного жеребца, уронившего от удивления челюсть. Это зрелище лишь сделало её улыбку шире, и она вошла в клуб. С учетом прошлого Октавия была рада, что эпоха гангстеров закончилась. В противном случае клуб, впускающий любую пони с чехлом из-под виолончели, не мог бы считаться безопасным.

Она прошла по узкому коридору, ведущему от входа, деликатно перешагнула через нетрезвую и, вероятно, отключившуюся кобылку и вышла в главный зал. Ожидаемо пульсирующий свет стробоскопов все равно ослепил её, словно светошумовое заклинание. Октавия с трудом смогла остановиться и не врезаться в пару пони, сидящих возле входа и выглядящих столь же ошарашенно. Она выпрямилась; её глаза с трудом пытались приспособиться к темпу клуба и увидеть окружение. И зрение, и слух были атакованы ритмичным гулом. Вспышки света и тяжелые удары басов набросились на Октавию. Она просто пришла пропустить стаканчик. Заказать один, оплатить счет и сесть настолько далеко от сабвуферов, насколько это возможно. Она проигнорировала шипогривых жеребцов, которые, не смотря на возрастные ограничения, выглядели так, словно едва заработали свои кьютимарки. Их сальные комплименты поглотила музыка, и Октавия прошла к бару сквозь толпу.

И вот, после долгих минут, потраченных на попытки перекричать басы, Октавия сидела в незанятом уголке, потягивая из стакана «Бак Дэниелс» и проклиная отсутствие утонченности в подобном месте. Когда бармен посмотрел на неё и произнес: «Такая первоклассная кобылка, как ты, явно предпочитает пина-коладу, верно?» — выражение шока на лице Октавии было явно красноречивее любых слов. Уму непостижимо, как он вообще мог подумать, что она хочет эту мочу для грузчиков, замаскированную под апельсиновый сок? В качестве извинения он предложил ей за счет заведения «Бак Дэниелс» — единственный имеющийся у него виски (который Октавия едва сочла приемлемым), и она удалилась с вежливым, но твердым «спасибо».

Теперь Октавия по большей части смотрела на диджея, которая координировала атаку на её барабанные перепонки, смешивая басовые полутона с вкраплениями электромагической музыки. Странные дребезжащие звуки, которые не мог породить ни один инструмент и ни один пони в здравом уме не захотел бы слушать, пронзали Октавию насквозь. Поморщившись, она сделала глоток подсунутого ей вульгарного виски. Опять она чувствовала, что ночь шла вразрез с её желаниями. Октавия хотела мирно, спокойно посидеть наедине с изысканным алкоголем и тишиной. А получила дешевые помои и ритмы, от которых болели уши. Она сосредоточила свое раздражение на музыке, на этом визгливое сочетание магических нот и тонов. В ней не было ни элегантности, ни чистоты, ни даже умения!

Хотя, если все действительно так… то почему она отстукивает ритм задней ногой?

Удивленная предавшей её конечностью, она сконцентрировалась на пони-диджее, создающей весь этот шум. У неё были переливающаяся белая шкура и грязная синяя грива с примесью электрически-голубого, а глаза скрывались за глянцевыми пурпурными очками. Её голова покачивалась в такт с создаваемой музыкой, копыта с безумной скоростью летали над пультом, а грива хлестала то вперед, то назад, следуя за головой. Октавия предположила, что диджей компенсировала нехватку размеренности темпом и чистой громкостью звука.

Пара кобыл, сидящих за соседним столиком, привлекла её внимание. Одна была энергичной розовой пони с гривой, похожей на сахарную вату, вторая — раздраженной небесно-голубой пегаской с гривой и хвостом всех цветов радуги. Октавия видела, как розовая попыталась за копыто утащить другую, должно быть, в толпу. Пегаска, естественно, не поддавалась — по крайней мере пока розовая не поцеловала её в щеку, заставив крылья радужногривой резко раскрыться и опрокинуть проходящего мимо пони. Сконфуженное предложение помощи смущенной пегаски слилось со смехом розовой кобылки, а затем они обе удалились в толпу, чтобы избежать ещё большего количества несчастных случаев.

В этот момент осознание накрыло Октавию с головой. Она даже не посмотрела на название бара, просто пройдя через дверь в поисках спокойного времяпрепровождения наедине с алкоголем. Только сейчас она посмотрела на название на подставках для стаканов. «Шаловливки», как оригинально. Что ж, Октавия сделает все от неё зависящее, чтобы успеть покончить с напитком и уйти до того, как к ней пристанут эти. Она была современной пони и ничего не имела против… до тех пор, пока какая-нибудь кобылка не пыталась провернуть подобное с ней: в такой ситуации она прерывала все её поползновения.

Смущенная и раздраженная, она опять обратила внимание на диджея. И тут заметила, что очки повернулись к ней посреди движения. Белое сияние магии обернуло их, и Октавия увидела красное мерцание, когда кобыла их приспустила. Широкая улыбка появилась на лице диджея, очки вернулись на прежнее место и скрыли глаза, а движения её головы теперь шли в такт со звуками необузданного веселья, охватившего толпу. Октавия отметила, что охранники не пытались утихомирить разбушевавшуюся «аудиторию». Типично. Взгляд в глазах той пони заинтриговал Октавию: если уж она чего и ожидала, то пренебрежение со стороны более молодой, более модной кобылы, стоящей за диджейским пультом. Однако Октавия была не уверена, что то, что она заметила в тех глазах, было пренебрежением.

---

Надо было отдать должное «Баку Дэниелсу»: он медленно, но верно заглушал её вкусовые способности, пока она вообще не прекратила морщиться при каждом глотке. Более того, у неё даже хватило смелости «прикончить» напиток одним глотком, хотя никто и никогда не поймал бы её за использованием подобной фразы. После нескольких стаканов «за счет заведения», оплаченных неизвестным благодетелем, Октавия обнаружила, что настолько не управляет своим телом, что не способна больше пить. Её зубы просто не могли зацепиться за край стакана. Окинув два маячащих перед ней стакана мутным взглядом, она обнаружила не вовсе не гранёные стаканы, которые ей давали всю ночь, а тонкий вытянутый бокал. Бокал, который используют единороги, о чем она, являясь единственным не являющимся единорогом музыкантом, была прекрасно осведомлена.

Октавия была настолько увлечена попытками преодолеть как свою природу, так и дизайн бокала, что не заметила отсутствие бухающих басов, всего лишь секунды назад давивших на её барабанные перепонки. Она не заметила, как диджей, получив бурные овации, покинула сцену. Более того, она даже не заметила, как та же диджей села прямо перед ней, по ту сторону столика. Её глаза обеспокоенно блестели из-под поднятых пурпурных очков. Невнятное бормотание Октавии, которую раздражала форма сосуда, не прерывалось до тех пор, пока она не почувствовала чье-то обеспокоенное копыто на своей передней ноге и не уронила бокал от удивления, едва обратив внимание на звон разбившегося стекла.

— С тобой всё нормально, кобылочка?

У Октавии не получилось сконцентрировать взгляд на одной размытой снежно-белой игуре диджея, поэтому она постаралась распределить два своих глаза между всеми тремя. С точки зрения Винил, Октавия сейчас выглядела очень похоже на понивилльскую почтальонку, которую она видела в новостях.

— Я… стёкла как трезвышко, спасибо! — отслеживать всех трех кобыл становилось непросто, особенно учитывая, как все помещение раскачивалось. Октавия не помнила, как попала на круизный лайнер, но порой она на таких выступала. А ещё раздражало, что её взгляд все время притягивало к глазам центральной пони. — Я, пожалуй, пойду! 

Злополучная попытка перекинуть футляр с виолончелью через плечо и покинуть клуб закончилась тем, что Октавия раскорячилась в переплетении своих конечностей, волос и лямок. Винил не смогла сдержать улыбки и наклонилась, чтобы распутать её.

— Что-то мне подсказывает, что тебе немного трудновато будет добраться до дома этой ночью. Где ты живешь?

Передняя нога вырвалась из переплетения и указала приблизительно налево:

— Там… примерно.

— Да-а, полагаю, нам будет тяжело его найти. Пошли, — копыта Винил скользнули под Октавию и поставили её обратно на ноги. — Я помогу тебе, ты не выдержишь долгого пути, но мой дом недалеко, всего лишь в квартале-другом отсюда.

Даже с дополнительной поддержкой Октавия с трудом держалась на копытах. Её покачивание привело к логичному результату, и Винил отскочила в сторону, когда Октавия освободила свой желудок от обжаренных маргариток, съеденных на ужин. Обе пони осторожно обошли их, Винил с извинением улыбнулась бармену, который даже со щеткой во рту умудрялся контролировать свое лицо достаточно, чтобы сохранять раздраженный вид. Пожатие плечами было всем, что Винил могла ему предложить, едва справляясь с почти бессознательной кобылкой, перекинутой через её плечо.

Как она и обещала, путь был недолгим. Перенести Октавию вверх по лестнице оказалось непростым делом, она выглядела легкой и воздушной, однако скелет у неё был, судя по всему, из свинца. Винил с трудом дотащила её до кровати, накрыла одеялом и ушла за столь необходимой сейчас чашкой кофе. В чехле из-под виолончели не оказалось контактного номера, так что Винил оставалось пребывать в неведении до тех пор, пока алкоголь не выйдет из организма новой знакомой. Ей приходилось иметь дело с парой кобылок, не умеющих вовремя остановиться (хотя пьяные жеребцы встречались гораздо чаще). Все всегда идет своим чередом, а утром она их выпроваживает. Кстати, она заметила взгляд лиловых глаз этой кобылы посреди своего выступления. И этот взгляд буквально требовал, чтобы она сошла со сцены. Похоже, она выступает в оркестре, решила Винил.

Виолончель также была недешева, одни только колки из слоновой кости чего стоят. Она не узнавала кобылу, пока не взглянула на «Еженедельник музыканта», выписываемый ей, и не обнаружила, что пони, лежащая на кровати, стояла на обложке со скрещенными передними ногами. «Виртуозная земная пони-маэстро из Кантерлот». Итак, её имя — Октавия; Винил доводилось слышать его на улице. Винил должна была признать, что земные пони-музыканты встречались столь же часто, как, например, пегасы-ученые. Играть магией на инструменте было сложно уже само по себе, не говоря уже о том, чтобы делать это без восхитительного рога, которым были благословлены единороги.

Эффект от кофе, как и всегда ночью, был недолгим. Винил почувствовала, что привычный груз долгого выступления давит на её плечи. Двуспальная кровать была здоровенной, так что… да, здесь хватит места на двоих. Ей не надо было идти на работу до следующего вечера, так что она сможет помочь кобыле сориентироваться и найти свой дом, прежде чем уйдёт. Обойдя кровать на кончиках копыт, осторожно, чтобы не разбудить серую кобылу, Винил легла возле неё, оставляя между ними место, которого хватило бы ещё на одну пони. Затем она сняла солнцезащитные очки и повернулась к кобыле, отмечая, как её грива почти грациозно разметалась по подушке. Отмечая мягкий звук её дыхания и легкую улыбку на кончиках её губ. Тихий смех от навеянного алкоголем сна. Стоило признать, что для потерявшей сознание пьяной пони она выглядела весьма неплохо. Винил отвернулась от неё, закрыла глаза и отдалась во власть заслуженного сна.

Concerto Due

Октавия никогда не призналась бы в этом другим пони, но это был не первый раз, когда она просыпалась утром в болезненной хватке похмелья. И не первый раз, когда её жажда виски становилась сильнее её, или когда эта самая жажда несколько... выходила за рамки, так сказать?

Однако это был первый раз, когда она делила постель с другой кобылкой.

Не без усилий Октавия открыла глаза; распахнутые шторы позволяли солнцу Селестии в полную силу бить по её глазам, заставив снова зажмуриться. Затем она зажала голову передними копытами и улеглась в позе эмбриона. К ней вернулась до боли знакомая ситуация, когда любой шум скрипичной трелью отдавался в черепе. Она призвала все силы, что у неё ещё остались, чтобы размять конечности, что несколько ослабило боль.

Октавия снова подвинулась, открыв глаза и обнаружив удачно расположенную тучку, которая закрыла собой солнце и позволила ей свободно осмотреть комнату. Вскоре она убедилась, что находится не у себя дома, и медленно повернула голову, чтобы рассмотреть белую единорожку на постели рядом с ней — её синеватая, цвета электрик, с полосками грива разметалась по подушке. Октавия отбросила одеяло, полностью обнажив кобылку перед собой. Она поймала себя на том, что рассматривает её тело.

Октавия схватилась за голову. «Милостивая Селестия, что они вообще разливают в этом баре?» Она подумала, что лучше всего сейчас было бы сбежать отсюда, и побыстрее. К сожалению, именно в тот самый момент, к вящему ужасу Октавии, Винил проснулась, моментально повернувшись, увидев её шок. Она попыталась слабо улыбнуться, сообразно ситуации, в которую попала. Октавия просто смотрела на то, как единорожка села, протерла свои ярко-красные глаза передними копытами, после чего надела свои фирменные очки. Слегка пригладив гриву, она придала своим прядям привычный вид. Октавию чуть не стошнило в тот самый момент, когда диджей направилась на кухню, чтобы приготовить завтрак.

— Подожди! Ты даже не примешь душ для начала?!

Винил остановилась, повернувшись к Октавии:

— Воу! Это мой дом, кобылочка! Делаю, что хочу… и сейчас я хочу есть! Всё равно мне до шести делать нечего. И с учетом того, сколько ты выпила, душ в первую очередь потребуется именно тебе.

Октавия попыталась сдержать позывы своего желудка. От того, что она провела ночь… с кобылкой, ей и так было плохо. Но та оказалась ещё и… грязнулей, и даже не попыталась скрыть свою грубую сущность. Она почувствовала, как резко упала её самооценка, а потом подумала, что в этом, конечно же, не было её вины.

— Подожди минутку, я не собираюсь лезть в душ только по твоей прихоти! Ты говорила, что я была подвыпившей, так?

Винил усмехнулась, слевитировав среди горы посуды парочку мисок для хлопьев и тарелку, полную тостов.

— Подвыпившей — не то слово. Думаю, для такой пафосной кобылки скорее подойдет... скажем, «подшофе», или даже ещё проще — «на рогах».

Она подняла миску над Октавией, до краев наполнив её молоком и хрустящими шоколадными хлопьями.

— Жеребячьи хлопья? Да богинь ради, ты могла хотя бы притвориться взрослой!

— Эй! Я читала надпись на коробке, в них полно витаминов! Здоровый образ жизни и всё такое!

Октавия приложила копыто к лицу.

— Сначала ты привезла меня домой, затем воспользовалась мной, а теперь пытаешься накормить едой для третьекла…

— Воу, придержи коней, кобылочка! — Винил чуть не подавилась от смеха со слезами на глазах, — Я тобой «воспользовалась»?

— Я лежала в твоей постели, слегка… подвыпившей!

Винил промолчала, пережевывая хлопья:

— Воспользовалась — то есть ты имеешь в виду, что между нами… что-то было? Даже если бы меня в этом смысле интересовали кобылки, то ты… как бы это сказать… не в моем вкусе, кобылочка. И я, конечно, не особо в этом разбираюсь, но тебе бы точно не мешало проспаться.

— Я не алкоголичка! И сделай одолжение, не называй меня «кобылочкой».

— Ладно...

— Благодарю!

— Кобылочка, — Винил хитро усмехнулась Октавии, положив в рот ещё одну ложку хлопьев, наслаждаясь недовольной физиономией виолончелистки.

— Очень остроумно. Будь добра, отдай мне футляр, и я пойду.

— Да без проблем. Он вон там. Кстати, малость большевато для виолончели, не? Смахивает скорее на контрабас... Виолобас?

Октавия сохраняла невозмутимость, даже несмотря на подступившую вспышку раздражения.

— Твое познание в инструментах меня поражает. Её делали на заказ. И вообще, мне пора домой, там хотя бы обстановка... поприличнее. 

Октавия осторожно осмотрела интерьер, заметив огромную гору одежды и всякого мусора на полу. Она даже не могла понять, какого цвета лежащий на нем ковер.

— Здесь все пять звезд. И сдается мне, что у тебя не лучше, — ковырялась в хлопьях Винил.

Октавия остановилась на пороге. Не то чтобы она часто отказывалась принять вызов, четко осознавая собственное превосходство над соперниками. Этой кобыле, с другой стороны, следовало бы показать, насколько Октавия легко справляется с несколькими задачами одновременно, даже обходясь без этого неудобного рога.

— Чтобы ты знала, я неплохо готовлю... Хотя постой, что с моими манерами? Я даже не спросила, как тебя зовут.

Винил даже не стала дожевывать свои хлопья, просто заговорив с набитым ртом:

— Винил Скрэтч к вашим услугам, миледи Октавия, — она шутливо поклонилась перед тем, как снова вернуться к своим хлопьям. 

— Весьма… убедительно. Я так полагаю, ты знаешь меня по…

— Еженедельнику про музыкантов, — Винил вскинула над головой Октавии спецвыпуск, — весьма недурно — попасть на первую полосу и всё такое, но что есть, то есть. Но всё же это не самое лучшее место для шеф-повара, а?

Октавия почувствовала, как у неё загорелись щеки.

— У меня много талантов, мисс Скрэтч. У меня под любое дело копыта заточены. И я даже буду рада тебе это показать. Если, конечно, в твоем плотном графике найдется время.

— Четверг у меня свободный. Время — как хочешь.

Октавия улыбнулась.

— Прекрасно. Семь вечера, и не опаздывай. Я приготовлю нам нормальный ужин. Оставлю тут карточку со своим адресом, и, будь так добра, прими накануне душ.

— Если ты не против. Считай это благодарностью за то, что приютила меня на ночь.

Винил с улыбкой закрыла за ней дверь, смеясь с набитым ртом и слушая сердитые возгласы, эхом проносившиеся вниз по холлу. 

---

На кухне Октавия ловко орудовала всевозможными посудинами и плошками, медленно прогревавшимися на огне. На неё в один миг почти снизошло откровение, что целая трапеза из трёх блюд немного чересчур, если просто хочешь отстоять свою точку зрения. Однако она уже расстелила кровать и намеревалась провести ночь дома под одеялом… совершенно одна, разумеется.

Закипали ромашки в кастрюле-пароварке, дожаривался в оливковом масле пучок калужниц, приятно дымился салат-латук — Октавия с радостью объявила ужин удавшимся. Уж салат, по крайней мере, сложно чем-то испортить, поэтому она приготовила для него восхитительное украшение из базилика и петрушки — рецепт из любимой поваренной книги, «Олива Ойл: Нагие и аппетитные».

В дверях раздался дробный стук: гостья (далеко не дорогая, но всё-таки) прибыла. Октавия на секунду задержалась, дабы проверить, правильно ли разложены столовые приборы, и поскакала к выходу. Распахнула дверь — ей в глаза отразился весь свет коридора. Заслонившись копытом, она наконец узрела свою гостью во всём её неброском великолепии.

— Это что?!

— Моя диджейская штука. Ты вроде говорила, это типа светский ужин? — Винил пригладила невиданный костюм копытом, наслаждаясь неровностями и складками.

— Ну, теперь уж точно СВЕТский! — Октавия из последних сил сдерживала смех, глядя на неловко переминающуюся с ноги на ногу кобылу. — Так… зачем ты нарядилась в фольгу? 

— Эй! Никакая это не фольга, а латекс! — щёки Винил вспыхнули, как два крохотных вулкана. — Латекс и блёстки, такое пару лет назад было в моде.

По правде, у неё просто не нашлось ничего другого. Но Октавии об этом знать вовсе не обязательно.

— Ты явно понятия не имеешь, что такое мода, — Октавия поманила её внутрь, всё ещё сопя под напором смеха. — И пожалуйста, не вставай под свет. Смотреть на тебя приятнее без рези в глазах.

— А, вот и комплименты пошли, кобылочка? — Винил хитро вздёрнула бровь, поравнявшись с ней.

— Едва ли, мисс Скрэтч. Будьте добры, в столовую. Первая налево.

Винил не сомневалась: Октавия её проверяет. На столе перед ней стояла пиала с салатом, а по обе стороны от неё лежало семь штук ножей с вилками, не меньше. Она припомнила, что каждому блюду полагалась своя пара, но они же все одинаковые! Сколько бы Винил ни отводила взгляд, она постоянно замечала на самодовольном лице Октавии лёгкий изгиб губ, эту её фирменную тонкую, но ехидную улыбочку. Наконец Винил собралась с духом, выбрала самые маленькие нож с вилкой и принялась за салат. Все «светские» штуки — мелкие и утончённые, да?

Взрыв смеха грянул ещё до того, как первая маргаритка угодила в рот.

— Есть салат вилкой для десертов, кто бы сомневался... Нет-нет, продолжай. Пока что это работает, — Октавия поднесла ко рту аппетитный миниатюрный цветочек и, надкусив, принялась жевать, не спуская с лица вызывающей улыбки.

Винил вызов приняла и тоже вгрызлась в свою маргаритку. И это было вкусно, вкусно до скрипа на зубах. Сладость, но с едва различимой ноткой горечи, оживляющей вкус.

— Ну… неплохо. И всё-таки попробуй как-нибудь одуванчиковые пирожки для микроволновки. Вкусно и быстро!

— Талант к кулинарии у меня в крови, мне это совсем не трудно, — рассмеялась Октавия, одной фразой отмахнувшись от нескольких часов, убитых на готовку.

Слово «неравнодушная» ей нравилось больше, чем слово «одержимая», хотя вторым её называли куда чаще. Холодные закуски прошли почти в безмолвии; его нарушали только хруст свежего сочного салата и почти осязаемое самодовольство хозяйки. А Винил не знала, куда деваться: удовольствие от ужина и нежелание признаться в этом самой себе загнали её в угол.

Октавия собрала тарелки и спустя пару секунд на кухне возвратилась с жареным кабачком на противне, аккуратно зажатом в зубах. Овощ был завёрнут в слой фольги, что создавало на поверхности вкусный и аппетитный узор, а также не давало всем сокам стекать на противень.

— О, Винил, гляди!

— А? — язык Винил чуть не шлёпнулся на пол от одного запаха, источаемого блюдом.

— Вы с кабачком в одном и том же! — хихикнула Октавия, развернула фольгу и, сложив её в аккуратный квадратик, оставила рядом с подносом.

Она и не знала, чем наслаждаться больше: зубовным скрежетом Винил после каждой подначки, вспыхнувшими рубиново-алыми глазами или дурманящим ароматом кабачка.

— Ой, ну ты чего, зачем такая унылая физиономия? Гостю первый кусок.

Она вернулась на место, а Винил накинулась на овощ и оттяпала громадный ломоть, как жеребёнок, которому отдали в безраздельное владение целый торт.

— Как с голодного края приехала, — себе Октавия отрезала кусочек гораздо поскромнее. Аппетитом она никогда не отличалась, а вот Винил, по её предположению, вполне могла. И отличилась. — Как хорошо, что я приготовила кабачок побольше, не правда ли?

— Угу... ну, знаешь, нормально так... Я вообще и не так могу, — сохранять лицо перед Октавией не так-то просто, особенно когда она пичкает тебя своей стряпней. Винил никогда бы не подумала, что её будут пытать хорошей едой, но жизнь вообще странная штука.

— Не стесняйся, Винил. А пока переводишь дух, я бы с удовольствием послушала про твою... карьеру в «диджеинге».

Винил, с набитым ртом, попыталась ответить, но только извергла на стол град полупережёванной мякоти.

— Святая Селестия… Фу, тебя мулы воспитывали? Пожалуйста, или ешь, или говори, но не всё сразу! — Октавия горячо надеялась, что ни частички этого месива не приземлилось ей в тарелку или, что хуже, на неё саму. Она лишь облегчённо вздохнула, когда диджей дожевала остаток с таким достоинством, каким только могла (хотя назвать это «достоинством» всё равно язык не поворачивался).

— Вообще, это куда сложнее, чем ты думаешь. Крутить диски — дело непростое, плюс ставить народу нужные треки, не то уснут. А, и чтоб научиться микшировать два трека, надо кучу практики, — Винил погребла ещё один кусок кабачка в зияющей бездне своего рта.

— Не сомневаюсь, хотя что-то не представляю, чтобы виолончель была легче.

Усвоив урок, Винил на сей раз наколола на вилку кусок поменьше и прожевала его куда быстрее, после чего снова заговорила:

— Хрен знает, я вот в школе играла на ксилофоне. Не слишком-то и разница, а? — она старательно изобразила невозмутимое лицо, заметив, как насупилась Октавия.

— Ну сейчас! Чтобы, как радостный жеребёнок, бить палкой по брускам железа и те громыхали, таланта не нужно!

— А елозить палкой по проволоке? 

— Да что бы ты понимала! С копытами это особенно трудно, представляешь?

— Не-а, не представляю, — Винил постучала по рогу.

— Типичные единороги. С рогом на инструменте легко играть, все же так делают! А ты попробуй покрути свои диски копытами.

Винил на мгновение оставила кабачок в покое, и в её глазах блеснул озорной огонёк.

— Ладненько, баш на баш, Окти.

— Ради всего хорошего, что есть в пони, умоляю... никогда меня так больше не называй.

— С чего б это… Окти?

Concerto Tre

Октавия провела большую часть прошедшего часа, готовясь к… «концерту» Винил. Она убедилась, что грива была надлежаще уложена и доведена до обычного сияющего блеска. Её галстук-бабочка был аккуратно завязан вокруг шеи, что было далеко не так просто, учитывая, что завязывала она его копытами. Последний взгляд в зеркало, глоток «Гленморанджи» в прелюдию к ночи — и она почувствовала, что готова понаблюдать за тем, как Винил будет выполнять свою часть пари. Ужин прошел… неплохо, по крайней мере, ничто не осталось без внимания. Честно говоря, большей частью их разговор был лишь пустой болтовней, однако она пообещала, что посмотрит этой ночью на выступление Винил хотя бы для того, чтобы удостовериться, что диджей не попытается отлынивать. Октавия всегда держала свое слово.

Ее виолончель осталась дома, и отсутствие привычного веса на спине заставляло Октавию чувствовать себя легкой как перышко. Она всегда и повсюду носила с собой свою виолончель. Никогда не знаешь заранее, где появится возможность выступить перед аудиторией или просто попрактиковаться, и Октавия предпочитала всегда быть готовой. Не то, чтобы она потакала собственному эго, просто прекрасно понимала, что пони, для которых она будет играть, никогда в жизни не увидят лучшего выступления.

И именно из-за этой тщательной подготовки она сейчас смотрела на Винил со смесью шока и негодования, когда они стояли возле… заведения, в котором Винил собиралась сегодня давать представление.

— Это... это...

— Слушай, я знаю, что это не первый сорт. Но надо же кобыле где-то работать, верно? Просто, эм… если к тебе подойдет какой-то пони со странным акцентом и предложит шанс стать моделью… — Винил зловеще тряхнула головой.

— Сюда приходят такие пони?

Винил посмотрела вокруг, словно ожидая увидеть торговца живым товаром прямо у себя за спиной. 

— Не знаю. Я здесь просто выступаю и ухожу, окей?

— Ладно… но я от сцены ни на шаг. Я не доверяю этим… типам.

— Так это же замечательно! — появилась на лице Винил раздражающая улыбка, — Ты сможешь лично увидеть меня в зените славы.

Клуб явно видал лучшие дни. Октавия была уверена, что погодная команда устроила на его крыше ураган. Краска на кирпичной кладке отслаивалась, летая в воздухе, словно алые хлопья снега. Вывеска, на которой когда-то было выведено «Эквифилия», пестрела темными участками с неработающей подсветкой. Даже двери были в отчаянном состоянии: ветхие, изношенные проемы, ведущие в место, о котором наверняка не знает сама Селестия. Даже выстроившиеся перед ними пони выглядели так, точно их привезли сюда на грузовике из какого-то болота. Будь у всех пони по врожденному изъяну, у тех, кто стоял перед клубом, их было бы по два — в этом Октавия была уверена. Пусть бару, в котором она встретила Винил, и не хватало стиля, но этот выглядел так, точно ему вовсе была незнакома подобная концепция.

Октавия позволила обыскать себя, не забыв при этом смерить охранников раздраженным взглядом. Он буквально передавал её невысказанную угрозу судебного иска, если их копыта позволят себе лишнего. Как только охранники убедились, что она не была спятившей аристократкой с ножом, ей дали пройти внутрь. Винил же, к ещё большему раздражению, пропустили после того, как она легкомысленно помахала охранникам и ещё более легкомысленно произнесла: «Как жизнь, брони?»

Внутри клуб был не намного лучше, чем снаружи. Ковер в некоторых местах оказался истерт до досок, в других же его покрывал толстый слой грязи и мусора. Очевидно, уборщиков они не нанимали. Однако больше Октавию заинтересовала мелкоячеистая проволочная сетка вокруг сцены.

— Зачем там...

— Сетка? — нервно хихикнула Винил. — Чтобы не дать бутылкам пришибить меня.

— Б-бутылкам? Зачем кому-то кидать в тебя бутылки?

Не менее нервная улыбка появилась на лице Винил, и она снова хихикнула:

— Скажем так… Это их способ попросить меня сменить трек. Они… ну… — она подавила она приступ настоящего смеха, — Они не совсем те пони, которых ты назвала бы… сливками общества.

— Могу поверить, в таком-то заведении. Только пожалуйста, не оставляй меня наедине с этими… дикарями.

— О, не волнуйся. Можешь присесть вместе с тетушкой Скрэтч на линии огня, под прикрытием непробиваемой проволочной сетки.

Октавия скрестила ноги и нахмурилась:

— Не воображай, я на два года старше тебя. Мне просто не нравится находиться рядом с этими пони.

— Эй, я не заставляю тебя оставаться, Окти.

— У нас было пари, и я хочу увидеть, как ты дашь концерт без использования магии.

— Пф, легко, — Винил самодовольно махнула передней ногой в сторону своей аудитории из низших слоев общества. — Они же мои пони, верно? Кроме того… Я просто представляю оплату и даю музыке поглотить звук разбивающихся бутылок.

— А мне чем утешиться?

— Ну, если я проиграю наш спор, я покупаю тебе ту скуму, которую ты так обожаешь, верно?

Октавия хлопнула копытом по лицу.

— Оно называется «Джура»… «Джура».

Октавия проследовала за Винил через задний вход бара, ведущий на сцену за сеткой. Она взяла себе стул и поставила его так, чтобы потенциальным бутылкам пришлось сначала преодолеть сетку и диджейский пульт, прежде чем достигнуть её. Винил же заняла место прямо на сцене, спереди и по центру, возвышаясь над толпой. Октавия не могла не подумать, что гены собравшихся здесь отбросов будут серьезной причиной умственной неполноценности у их потомков на несколько поколений вперед.

Винил взяла первый диск зубами, осторожно вставила его в вертушку и сделала то же самое со вторым.

— Смотри, мам… никакого рога, — самодовольно ухмыльнулась она Октавии.

В свою очередь, Октавия просто отклонилась настолько далеко, насколько позволяла спинка дешевого, пластикового стула.

— Без разницы; посмотрим, что будет, когда начнет лететь стекло.

— О, мы посмотрим, Окти. Постарайся удержать эту свою отлично причесанную гриву, её вот-вот снесет. 

— Не думаю: для этого тебе придется привнести в этот шум, который ты столь раздражающе называешь музыкой, хоть немного таланта. Но, пожалуйста, продолжай, я пока подготовлю бинты и лейкопластыри.

Винил засмеялась, клопнула по пульту и начала концерт. Волна баса ударила по Октавии, ввинчиваясь в её череп подобно мигрени, которая, она была уверена, тоже вскоре объявится. Схватившись копытами за голову, она пыталась сосредоточиться на мыслях о грядущем поражении Винил и улыбалась, зная, что рано или поздно снежно-белая кобыла допустит ошибку. Грива единорожки энергично моталась взад и вперед, а сама она погрузилась в свой маленький мирок, меняя треки под аккомпанемент особенно больших залпов бутылок, разбивающихся об ненадежную защиту. Октавию осенило, что бар наверняка делает львиную долю прибыли за счет всех этих бутылок из-под лагера, которые там продавались.

---

Винил подцепила пластинку кончиком копыта и слегка подбросила, заставив кувыркнуться в воздухе, а затем поймала её ртом. Она поклонилась и поблагодарила аудиторию, а затем широко улыбнулась Октавии. И как бы Октавии ни было неприятно признавать это, единорожка успешно справлялась без помощи рога. Пусть ей и пришлось отдать должное Винил, она была рада, что концерт прошел без катастрофы, кульминацией которой была бы нападающая на них толпа. Однако напитки все ещё были за её счет.

— Итак, Окти. Думаю, нам стоит отправиться в бар за той выпивкой, что ты мне должна?

Октавия изо всех сил старалась сохранить лицо, что в её случае означало, что она скрестила передние ноги и приняла надменную позу. 

— Полагаю, да, учитывая, что я проиграла наш спор. Должна заметить, ты неплохо справлялась. Однако лично я предпочла бы…— она посмотрела на остальную клиентуру клуба, отмечая, что многие смотрели на них, разинув рты, — более оживленное… и более изысканное место.

— Знаешь, Окти, в кои-то веки наши мнения совпадают. Должно быть, это оттого, что платить не мне, — ослепительная улыбка Винил была на грани превращения в сверхновую.

— Очень хорошо, — вздохнула Октавия. — Я оставлю выбор места тебе, поскольку ты победила и все такое… пока, по крайней мере.

Пара направилась к выходу, и Октавия решительно отказалась от предложенной бутылки «Стелла Артрот», настоящего воплощения столь презираемой ей индустрии светлого пива. Он был выбором не заслуживающих уважения, пропахших лагером олухов, и в цивилизованном обществе места ему быть не могло. Естественно, заведение столь низкого класса, если не полного отсутствия оного, попросту не могло позволить себе закупать что-то стоящее. Поэтому они с Винил направились в более престижные кварталы города, где можно было найти нечто более изысканное.

Через некоторое время они оказались в современном винном баре, который, похоже, пытался охватить все оттенки пурпурного. Светло-пурпурный ковер был залит почти розовым светом, стальная, без единого пятна, фурнитура отражала всю цветовую гамму, неизбежно становясь того же цвета. Даже бармен был пурпурным, и у Октавии возникло стойкое ощущение, что он из тех, кто не станет отвергать крепких объятий другого жеребца. У него были очень развязные и женственные манеры, вызывавшие у Октавии желание как можно быстрее оплатить счет и сесть в самом дальнем углу помещения.

Наконец Октавия удобно разместилась на сидении с плюшевой подушкой, потягивая из бокала «Совиньон Блан». Именно вина были тем, что она предпочитала в случае отсутствия столь любимого ей виски, и её очень раздражало, что крайне малое количество заведений в Кантерлоте могло отличить хороший напиток от ужасного. То, что они продолжали предлагать своим клиентам вульгарные водянистые отходы, не умея подбирать что-то, имеющее хотя бы толику характера, ошеломляло Октавию. Она опасалась, что скоро и вовсе не сможет найти хороший бар, специализирующийся на виски. К счастью, это заведение было маленькой обителью чувства стиля в культурном болоте Кантерлота, пусть освещение тут и было такое, что глаза Октавии почти начинали видеть в ультрафиолетовом спектре.

Она покрутила бокал и сделала ещё один глоток. Легкий, но ощутимый оттенок крыжовника омыл её вкусовые рецепторы. Ей рекомендовали попробовать «Совиньон Блан» из Ней-Зеландии, а если точнее из Мэрборо, в котором отмеченный ей крыжовниковый оттенок был особенно заметен. Не столь приятный, как дымный вкус её любимой «Джуры» с его дубовыми полутонами и ровной фактурой, он тем не менее был достаточно неплох.

Винил, очевидно, предпочла стакан слабоалкогольной газировки, за что Октавия её упрекнула (тем самым вызвав веселый комментарий со стороны бармена, заявившего, что они ведут себя как давно женатая пара, который лишь усилил её желание как можно быстрее покинуть его общество). Теперь они сидели за столом, рассматривая остальных посетителей. Винил дотронулась до передней ноги Октавии и неуспешно попыталась незаметно указать на двух пьющих вместе кобыл. Одна была цвета шоколада с приторно-желтыми копытами, с гривой, пестреющей множеством оттенков от карамельно-желтого до темно-коричневого. Насколько шоколадными были её цвета, настолько же были ярки оттенки сидящей рядом с ней пони. Её шкура была кристально-белой, а копыта оканчивались странными, природными розовыми носками. Цвета её гривы разнились от самых незаметных до наиболее насыщенных оттенков розового. Однако Винил указывала на кьютимарку.

— У какой пони может быть мороженое в качестве кьютимарки?

— Не знаю… может, её талант в… поедании мороженого? Или в его приготовлении? Почему бы тебе не пойти и не спросить у неё, тем самым сообщив, что ты пялилась на её зад? — сквозь улыбку Октавии был явно виден вызов, однако Винил беспечно отмахнулась передней ногой:

— Возможно, она продает мороженое. Она ведь может продавать и аксессуары для него?

— И что же ты подразумеваешь под «аксессуарами для мороженого»? В любом случае, что по поводу кьютимарки второй? Что-то вроде сердца… как считаешь?

— Не знаю, но если у первой кьютимарка означает поедание мороженого, то у неё, невзирая на это, отличная фигура.

Октавия, сделав глоток вина, подавилась, разбрызгивая его по столу, вызвав тем самым крайне неловкую сцену. Сцену, к которой бармен, похоже, был полностью готов.

— Ох, дорогая, не беспокойся, буду через мгновение! Я принесу пару бумажных полотенец. Прошу прощения, леди, — он протиснулся мимо пони с кьютимаркой-мороженым и её подругой и вскоре вернулся, левитируя упомянутые полотенца перед собой. — Вот и все, милая, все вытерто. Пожалуйста, больше не… разливай его, если только ты не планируешь приобрести еще. Не то чтобы я был против!

К счастью, бармен исчез так же быстро, как и появился, унеся с собой мокрое полотенце в поле левитации. Две другие кобылы в баре бросили взгляд в сторону Винил и Октавии, прежде чем развернуться обратно и начать хихикать над своими напитками. Октавия повернулась к Винил, как раз оправившейся после припадка смеха.

— Итак, Октавия. Я бы сказала, что твое элитарное чувство собственного достоинства перенесло тяжелый удар! — Винил приглушила новый полный фальцета приступ хихиканья копытом, её щеки отчетливо покраснели.

— Ух, я бы предпочла вернуться к алкоголю, а не слушать, как ты перенаправляешь беседу в сторону обсуждения привлекательности других кобылок, — Октавия бросила полный любопытства взгляд поверх бокала вина, пристально наблюдая за Винил.

— Пф… ну, эм… нет ничего зазорного в том, чтобы отвесить комплимент кобыле, как и в том, что я зависаю с тобой. Здесь-то комплименты делать нечему, — она бросила в сторону Октавии не менее вызывающий взгляд, её глаза ярко блестели, побуждая ответить.

— Неужели? Пони со столь дерзкими манерами с трудом может связать два слова. Других не суди и все такое.

Камешек был в огород Винил, которая изящно приподняла свой бокал, тем самым подарив себе небольшую передышку в словесном состязании.

— Возможно, но это ведь лишь с твоей точки зрения, верно? Так же, как с твоей точки зрения… галстуки-бабочки выглядят круто. А ни один пони с этим не согласится.

— Уверяю тебя, они соответствуют моде в этом сезоне. По крайней мере, среди высших слоев общества.

Винил обдумала ответ, а затем просто почесала копытом голову в притворном замешательстве.

— Я не понимаю… где ты умудрилась найти слепого модельера?

Concerto Quattro

Жутко извиняюсь за задержку. Текст для электронной версии наконец-то найден, так что теперь постараемся публиковать по главе каждый день.

Октавия вернулась к столику, изящно неся два напитка. Одним из них был «Шираз», к которому она решила перейти после «Совиньон Блана», другой же был для Винил. Виолончелистка попыталась аккуратно поставить бокалы, однако стук от их соприкосновения с поверхностью оказался достаточно громок. Тем не менее она отдала себе должное: несмотря на постепенно обволакивающий голову туман, вызванный алкоголем, она чувствовала себя весьма неплохо.

Винил вынырнула из своего полубессознательного состояния, и веселая радость в её глазах сменилась притупленным замешательством. Она дотронулась до бокала, понюхала его содержимое и обернулась к Октавии:

— Это вообще что?

Октавия ожидала подобной реакции, поскольку взяла Винил вместо её слабоалкогольной газировки кое-что более приемлемое. Отчасти она сделала это оттого, что не хотела сидеть с пони, пьющей сок для жеребят, а отчасти — потому что не имела ни малейшего понятия, как назывался тот напиток.

— «Стагнерс», грушевый сидр. Попробуй.

Винил ещё раз понюхала напиток и опять посмотрела на Октавию.

— Слушай, я не собираюсь его возвращать. Хотя бы попытайся разнообразить свою палитру спиртных напитков чем-то получше. В смысле, я не ожидаю, что ты поймешь, почему я люблю «Шираз», например. Но плачу я, и поэтому ты попробуешь что-то более достойное.

— Грушевый сидр… Не самый шикарный напиток, Октавия, — дотронулась Винил мордочкой до края бокала, а затем обернула его сиянием своей магии и сделала пробный глоток.

Этот глоток быстро превратился в полновесный, и через несколько секунд она убрала напиток ото рта, ловя ртом воздух. Ополовиненный бокал вернулся на стол, и на лице Винил появилась улыбка, пока она наслаждалась слегка сладким послевкусием.

— Должна признать, он хорош! — она провела языком по губам и ещё раз, теперь уже более сдержанно, пригубила напиток.

Октавия улыбнулась и подняла «Шираз» ко рту. Сделав глоток, она уловила еда заметные острые нотки; сам же вкус был таким же сильным и насыщенным, как бармен и обещал. Прежде ей ни разу не доводилось пробовать «Южный зебринский шираз», и она отдала бармену должное: в напитках он разбирался. Быть может, этот бар станет новым местом, в котором она будет проводить выходные.

— Рада, что ты изменила свое мнение. Кто знает, быть может, однажды я сделаю из тебя настоящую ценительницу вин.

— Ага, или мы можем просто остановиться на этом. В любом случае, он гораздо лучше «Балтикольта», — она проглотила ещё одну порцию горьковато-сладкого напитка и стукнула опустевшим бокалом по столу, серьезно посмотрев заблестевшими глазами на Октавию.

— Слушай, пусть ты и победила в нашем пари, но это не означает, что я должна покупать тебе новый напиток каждые две минуты. 

— Ну и ладно. Пойду тогда развлекусь с музыкальным автоматом.

— Даже не думай поставить какой-нибудь старый мусор! Кроме нас тут есть ещё и другие пони с ушами.

— Я просто собираюсь помочь им не свернуть челюсти, зевая от той музыки, которую ты любишь, Октавия.

Демонстрируя детскую инфантильность и на удивление трезвую координацию движений, две кобылы спрыгнули из своих сидений и помчались в сторону автомата. Октавия успела первой и оперлась на испещренное отпечатками копыт стекло, пока Винил довольно грубо не отпихнула её, нарушив столь хрупкое равновесие и уронив её на пол.

— Ты сделала это нарочно, деревенщина!

— Именно, Окти… о да, эта тебе понравится! — и уши Октавии оказались под тяжелой бомбардировкой такой же дешевой, пересыщенной басами музыки, как и в том баре, где они встретились. — Чувствуешь? Туц, туц, туц, туц, тууц-оу.

Октавия восстала с пола подобно фениксу и опрокинула Винил, заняв её место. Она защелкала копытом по кнопке выбора, пытаясь найти что-нибудь годное.

— «Айрон Мейрден», Хол Маккартней, Фил Кольтинс, грх… Здесь есть хоть что-нибудь достойное прослушивания?

— Дай… мне... закончить! — пусть Винил могла стоять без затруднений, управление сотней мускулов, необходимых для того, чтобы встать на копыта, было выше её возможностей.

Она подтащила себя к передней части автомата, и теперь её копыта безуспешно скользили по гладкому стеклу. Октавия не смогла удержаться: вид Винил, скребущей копытом по стеклу в тщетной попытке подняться, заставил её затрястись в приступе смеха.

— Ну вот, Винил. Ты позоришь меня, я и не думала, что у тебя все настолько слабо с алкоголем, — просунув переднюю ногу под живот Винил, Октавия как смогла помогла ей нестойко подняться на ноги. 

— Слушай, Окти, стаканом клянусь, я не назло, ладушки? Просто дай мне выбрать песню. Во, до меня дошло, — Винил отказалась от своей магии и начала нажимать на кнопку выбора своим копытом со скоростью и точностью старика. Она пролистала весь список и остановилась на одной. Затем нажала на кнопку проигрывания, и из динамиков полилась музыка.

Единение прекрасной оркестровой музыки и синтетического электромагического шума. Игра скрипок перемежалась изящным биением басов, а звуки фортепиано дополняли картину эффектной смеси, чей ритм копыта Октавии отбивали по полу. Это был шедевр, и она сделала ещё глоток «Шираза», наслаждаясь энергичным вкусом под энергичную музыку.

Винил уже направилась дальше, как обычно покачивая головой в такт басам. Она обнаружила буфет с шоколадным фондю и теперь держала в зубах палочку с нанизанными на неё зефирками, которые она покрыла слоем шоколадом и теперь поглощала по одной. Из её рта засочились маленькие струйки шоколада, и она слизнула их с энтузиазмом жеребенка, в чьи копыта угодила конфета.

— Разве это не попахивает каннибализмом, Винил?

— В смысле?

— Ну, мягкая и рыхленькая белая пони ест мягкие и рыхленькие зефирки.

Палочка выпала изо рта Винил, шокированной словами Октавии.

— Хочешь сказать, я толстая?

«Беда», — мозг Октавии завис, а затем она экстренно пошла на попятный:

— Нет. Нет, нет, нет, нет! Я лишь имела в виду, что ты выглядишь… аппетитно, как зефирка. Неважно, забудь об этом.

— Хорошо, потому что если ты попытаешься так со мной, я покажу твоей заднице Бака Норриса. Теперь ты должна мне извинение за то, что назвала меня толстой.

— И что же ты примешь в качестве извинения?

Винил хихикнула, взяла дольку лайма с ближайшей тарелки, предназначенного для напитков, и покрыла его шоколадом. Затем она махнула ей в сторону Октавии, поморщившейся, поняв предложение единорожки.

— Съешь это, Октавия, и чувствуй себя виноватой.

— А просто извиниться мне нельзя?

— Не-а. Твой жеманный язычок сдрейфил попробовать реально интересную штуку?

— Дай сюда! — выхватила Октавия покрытый шоколадом лайм и энергично вгрызлась в него.

Первый миг был великолепен, и горькость фрукта была уравновешена сладостью шоколада. Однако этот миг прошел, и сок лайма захлестнул её мощным, горьким приливом. Её вкусовые рецепторы оказались подавлены, но лицо надо было сохранить. Медленно прожевав, Октавия проглотила дольку вместе с кожурой. Алкоголь идеально побуждал делать глупости.

Винил, должно быть, увидела гримасу на лице Октавии, поскольку, когда та обернулась к ней, единорожка каталась по полу в истерике. Смахнув копытом выступившие в уголках глаз слезы, она вдруг почувствовала копыто, надавившее ей на живот. Подняв глаза, она увидела Октавию, в зубах которой была зажата палочка с нанизанным на её конец луком, покрытым шоколадом.

— Bon appetite, мисс Скрэтч.

---

Октавия угрожающе размахивала своим копьем с покрытым шоколадом наконечником перед мордочкой Винил, держащей в зубах свою собственную палочку. Она сделала первый легкий укол, целясь в рот Винил. Единорожка парировала её палочку ловким движением своей, ткнув, вдобавок, Октавию в щеку. Виолончелистка опять сделала атакующий взмах, отступила назад, когда Винил начала блокировать удар, а затем забросила маринованный лук прямо ей в открытый рот. Торжествующе засмеявшись, она широко улыбалась, глядя, как Винил сморщилась от вкуса.

Для стороннего наблюдателя все это могло показаться немного жеребячьими. Однако бармен, обладая лучшим видом и не имея предубеждений, пришел к другим выводам. Он слегка кашлянул; профессиональный кашель, идеально рассчитанный, чтобы быть слышимым, но не навязчивым. Воистину, умение правильно кашлять было половиной работы бармена, вторая половина — предоставление напитков — была сравнительно простой.

— Леди, я не хочу вмешиваться… но мы не поощряем подобное поведение в этом баре. Не то чтобы у меня были с этим какие-то проблемы, однако, пожалуйста, оставьте это для спальни.

Винил и Октавия изумлённо уставились на него. Палочка виолончелистки упала на пол, единорожка свою проглотила, и её конвульсии с кашлем опрокинули потерявшую дар речи Октавию на живот Винил.

— Мы… мы не… с чего вы вообще об этом подумали?! — начала Октавия бить по спине Винил копытом; лицо у той приобретало тревожный синий окрас. Зажав палочку зубами, Октавия вытащила её из чужого рта и выплюнула на пол. 

— О, дорогая, ничего особенного, просто вы с подругой выглядите достаточно близкими, вот и все. Даже очень близкими…

— Эй, приятель. Между мной и Октавией ничего подобного нет. По большей степени потому, что она ханжа, обожающая свои ханжеские штуки! — возмущенная Винил ткнула копытом в сторону бармена, её точность была существенно улучшена адреналином, одолевшим алкоголь в крови.

— Словно белый рыцарь в сияющих доспехах, как романти… Ох, глупый я, — широко улыбнулся он гневным взорам двух кобыл. — Не буду больше задавать вопросов, чтобы не заставлять вас продолжать мне лгать.

Бармен неторопливо направился прочь. За ним Октавия видела пони с кьютимаркой-мороженым, что-то рьяно записывающую в блокнот; её взгляд постоянно метался между ними с Винил и бумагой. Октавия испытала достаточно бесчестья за сегодня, во многом благодаря проклятой кобыле, сидящей возле неё. А этот бармен и вовсе предположил, что они… да это вообще было полнейшим абсурдом!

Эта маленькая деревенщина с пером и бумагой сейчас сполна получит свою порцию неудержимого раздражения Октавии. Она метнулась к коричневошкурой пони, зависла над её блокнотом, а затем выхватила его копытом. Потом прочитала написанное… наверно, лучше оставить непроизнесенным то, что она там увидела, но Октавия, будь у неё такая возможность, отправила бы этот блокнот на луну. Заранее подготовленные аргументы оказались забыты из-за шока, и её лицо приобрело интересный, почти белый оттенок бежевого. Вместо сатирических насмешек, запланированных изначально, она просто порвала бумагу на столь большое количество кусочков, насколько это вообще было возможно, бросила их в бокал кобылы и ушла, объявив, на сколь низкой ступени та находится в сообществе писателей.

И когда Октавия неспешно направилась обратно, пони с кьютимаркой-мороженым вытащила запасной блокнот, опять начав переводить бумагу, и заказала новый напиток у бармена.

— Новая история для фанатов, Баттерс?

— Ты же меня знаешь. Люблю находить вдохновение в полевых условиях. 

— А можно мне экземпляр?

— Из первого же тиража, Райо. Когда будет готово.

Винил наблюдала за стычкой с выражением полного недоумения и равнодушия. Октавия быстро направлялась к ней, кипя от негодования из-за столь… глубокого вторжения в её личную жизнь. 

— Что было такого втом блокно… 

Но её рот заткнуло копыто:

— Нет, мы не будем это обсуждать. Никогда. Понятно?

Хотя Винил и было понятно, ей тяжело было ответить с чужим копытом во рту. И поэтому она лишь забрызгала его слюной, заставив Октавию убрать ногу с выражением отвращения

— Она продолжает писать, Октавия…

— О, да кого это волнует? Все равно никто не будет читать эту лишенную вкуса, больную… фантазию для подростков.

— Ого. Так что там было?

— Не думаю, что здесь стоит обсуждать подобное… это было довольно… ужасно, — Октавия заметно вздрогнула, что Винил приняла за явное свидетельство того, что той холодно, и приобняла её за плечо. Что напомнило Октавии о первых предложениях той… истории. — Пожалуйста, Винил. Не надо. Не стоит подавать им ещё больше идей. 

— Ладно. Будь спокойна. Я все равно знаю, что это за «история для подростков».

— О-откуда тебе это известно? — покраснели щеки Октавии быстрее восхода солнца.

— Очевидно же. Фанфики по «Сумеркам»… Просто мерзость.

Concerto Cinque

Винил выдерживала опьянение примерно с той же аккуратностью, что и своё тело под его влиянием. Проще говоря, никак. Пара бутылок «Стагнерса» — и она деградировала до полуразумной амёбной массы, еле шевелящей конечностями и урчащей что-то нечленораздельное. Мозг Октавии навеселе посетила мысль отправить её домой, а самой устроиться на каком-нибудь балкончике с попкорном, но всё же решила, что Винил лучше куда-нибудь отвести. Пускай отлёживается, пока печень со скрипом и натугой не выведет спирт из организма.

Спасибо Винил, её неразборчивость в ночных барах занесла их не так далеко от апартаментов Октавии. Так что выбор пал на её собственный дом. (Не то чтобы Винил была в состоянии угукнуть или фыркнуть.)

И вот, проследив цепочку нехитрых событий, Октавия осознала, что она то ли ведёт под плечо, то ли волочет Винил к себе домой. Она, по сути, превратилась в ходячий костыль. Надо признать, её координация тоже пострадала от выпитого за вечер, но, к счастью, свежий воздух волшебным образом помогал не отрубиться.

А если откровенно, парочка несколько раз катилась по тротуару беспорядочным клубком ног и грив. Тем не менее Октавия была рада, что не осталась киснуть в баре. Она очень надеялась, что без их присутствия кремовая пони напишет что-нибудь менее пошлое — или хотя бы не про неё.

Октавия обхватила Винил и резко поставила стонущую кобылу на копыта... Ещё пара домов.

Они проходили мимо паба, набитого под завязку шантропой, смотрящей хуфбол — неимоверно переоценённое и бездуховное времяпрепровождение, по мнению Октавии. Чтобы загнать мяч в ворота, не надо особого умения или гениальности! Игра, похоже, закончилась совсем недавно: когда они миновали бар, наружу вывалилась ликующая троица серьёзно перебравших жеребцов, голося хуфбольную кричалку.

Это событие пробудило в Винил остатки разума, что ещё не покинули её.

— Зьлёная Армя всех силей! — заорала она, подняв свешенную голову, и помахала хуфбольным фанатам.

Октавия придавила её ногу к тротуару и зашипела на ухо:

— Винил, живо прекратила. Не хватало, чтобы ватага пьяных малолеток заметила парочку едва трезвых кобыл, а мы тут одни!

— Чего это ты, Октавия? — хихикнула Винил и попыталась удержать голову на уровне глаз земной пони, но не преуспела. — Сдрейфила внимания жеребцов?

— А по мне сразу видно, будто я не против провести ночь с нетрезвым хулиганом. Фу, Винил.

Та захрюкала от смеха. Правда, спирт всё же брал своё — она покорно не отрывала взгляда от мостовой под копытами.

— И вместо этого ты проводишь ночь с нетрезвой хулиганкой?

— Даже не жди, что я буду обращаться с тобой, как жеребец с дамой. И давай откровенно, ты безобидная.

Взбрыкнув, Винил загарцевала на задних ногах, и лишь слепая удача да юго-западный ветер удержали её в вертикальном положении.

— Я? Безобидная? Да я надеру тебе круп проще пареной морковки... проще пирога с морковкой... У тебя дома не завалялось пирога с морковкой?

— Возможно. Только вопрос, дам ли я его тебе.

— Если дашь, я не стану тебя бить... честно-пречестно.

— Да, Винил, очень благородно с твоей стороны.

После продолжительной борьбы и множества вялых угроз, касающихся пустого желудка Винил, Октавии наконец удалось втащить её домой. Одна ночь на диване — утром же пускай выметается. Она прислонила кобылу к стене, достала ключи и, отперев дверь, снова подняла неизбежно грохнувшееся белое тело. Сегодняшняя ночка будет хорошим пополнением для послужного списка, если она когда-нибудь надумает податься в мафию, размышляла Октавия. А что, в таскании тел и футляров у неё опыта явно не меньше, чем у них.

Винил была бесцеремонно водружена на диван. Процедуру обесцеремонивания она продолжила сама, без толики понячьего достоинства растекшись по мягкой замшевой обивке — как назло, сон её не брал. Тем временем Октавия забралась в свой излюбленный сервант. Вообще внутри хранилась целая коллекция разнообразного горячительного, однако пони извлекла заветную «Джуру». Наполнив бокал, Октавия расположилась в кресле и с удовольствием пригубила бодрящее жидкое пламя.

Всё это время Винил не отрывала от неё взгляда, а хозяйка прекрасно видела, что та медленно сползает с края дивана, но шевелиться ей откровенно не хотелось. Посему Винил уже в который раз за ночь шмякнулась лицом об пол, а секундой спустя последовали и ноги. Октавии оставалось лишь принять это за безумно заторможенную попытку удержаться на месте. Она, потягивая «Джуру», с любопытством наблюдала за неуклюжими попытками Винил вскарабкаться обратно. Но, наконец, всё же почувствовала, что надо помочь — лишь бы на замше не осталось царапин от копыт.

— Давай помогу, — Октавия ещё раз подхватила тело Винил под корпус и подняла её на диван, только в этот раз уложила понадёжнее.

— Спасибо, Окти... а музыка есть?.. Не сплю без музыки.

— Лёгкая симфония Моцкарта, например. Любому поможет уснуть.

— Только поставь эту классику-шмассику... и пластинку зубами порву, ясно? — Винил приоткрыла один глаз, игриво поблёскивая недобрым огоньком. Уголки её губ медленно поползли вверх. — У тебя нет чего-нибудь такого... что по моей части?

К этому моменту Октавию попросту достало что-то доказывать насчёт музыки — вряд ли в голове Винил хватило бы связности, чтобы вообще осмыслить аргументы, — и она пробежалась по своей коллекции записей, вспоминая хоть что-нибудь, чем можно угодить рогатой паралитичке.

— Брюс Вингшин?

— Не, только не эпл-н-вестерн... лучше сразу в мусорку.

Октавия фыркнула под нос: вокал конкретно в этом альбоме был на высоте.

— Флэнк Синатра?

— Буэ... ску-ко-та! Медляк!

— Ты просто невыносима... — Октавия вытянула картонку, покрытую тонким слоем пыли. — Дай угадаю, Винни Хендрикс для тебя тоже «старьё»?!

— У тебя есть Хендриксы?! — ахнула Винил, но без желчи и ехидства, как уже представляла земная пони. Нет, то был искренний восторг.

— А тебе они... нравятся?

— А какому нормальному пони не нравятся?! У новых групп типа «Хеджед Севенфолд» и «Атрейу» немного побольше драйва, это да, но старую добрую классику не побьёшь, — она чуть приподнялась и радостно зацокала копытами.

Согласная на что угодно, кроме ора дурацких групп, обожаемых Винил, Октавия поставила пластинку на электропроигрыватель. Хендрикс ей очень нравился, в частности за виртуозную игру на гитаре, и уж точно в его музыке было больше мелодичности и осмысленности, чем в куче крикливого шума, который выдавали за метал в нынешние дни. Он был не из тех, кого она часто брала с полки, но (благо!) из тех, кого с радостью слушала, если приходилось. Этот случай оказался одним из таких.

Она отошла от проигрывателя; из динамика полилась музыка. О телодвижениях гостьи её предупредило звяканье стекла: та как ни в чём не бывало копалась в буфете, перебирая бутылки магией.

— Чувствуй себя как дома, Винил.

— Да не вопрос. Кстати, ты не говорила, что у тебя есть эта штука!

Винил извлекла с антресолей бутыль изумрудно-зелёной жидкости. «Всеэквестрийский зверобой», вся мощь аликорна, процеженная до состояния спирта и упрятанная под пробку.

— Винил... я... как ты ещё держишься на ногах?

— Винни мертвецов из могилы подымет! На кой ты тогда это покупала, если пить не собираешься?

Винил налила два бокала и маленькую лужицу на ковёр. Трудно сказать, понравилось ли ковру: зелёный цвет, который приняли кремовые ворсинки, свидетельствовал о страшной немоготе... а может, просто о цвете алкоголя, кто его разберёт.

Октавия приняла предложенный бокал. Она уже как-то пробовала «Зверобой». Один раз. После себя он оставил зверское похмелье и крохотную нужду хлебнуть ещё чуть-чуть. Однако было что-то в том, как Винил протянула ей алкоголь с восторженным детским блеском в глазах, отчего Октавия расслабилась. Она осторожно принюхалась к напитку, припоминая в запахе отнюдь не изысканный аромат красителей. Винил шмыгнула над своим — скривилась.

— Так до пенсии не доживёшь! Ладно уж... три... два... один... Ну, пошла!

Они осушили бокалы, и Октавия сразу же ощутила, что окружающий мир уносится в неведомые дали. Дирижировать мириадом мышц, чтобы держаться на ногах, стало вдруг необычайно трудно, и в полубессознательном алкогольном дурмане она рухнула на пол.

---

Как уже упоминалось ранее, Октавии было не впервой просыпаться в царстве похмелья. Но к чему ей ещё предстояло привыкнуть, так это ко всяким уездам и губерниям похмелья, а также обстоятельствам, сопутствовавшим попаданию в оные.

Она, надо сказать, ещё никогда не приходила в себя вверх тормашками на собственном же диване. И сейчас она искренне не понимала, что стучит у неё в черепной коробке: циркулирующий в крови спирт или сама кровь, прилившая к голове. Её голова свешивалась с края дивана в самой непристойной манере из возможных.

Октавия заворочалась, пытаясь вернуть на положенное место потолок, а в освободившееся пространство всунуть пол. Это было труднее, чем казалось: до сих пор захмелевшему телу как-то удавалось держать себя в шатком и хрупком, но всё же равновесии. Стоило ей шевельнуться, одна часть слегка перевесила другую — и голова рухнула на ковёр, а вслед за ней бесформенным кулем последовало остальное тело.

Ну, она хотя бы разогнала кровь. Правда, её стремительный отток из головы только усугубил мигрень. Октавия кое-как подобралась и улеглась в позе поудобнее. Откуда на ковре такие бугры? Вдруг в подхвостье ткнулось что-то длинное, конической формы и с заострённым кончиком. Очень сердитая, но на удивление хорошо замаскированная пони, болезненно застонав, стряхнула её с себя, и Октавия на кратчайшее из мгновений ощутила эйфорию пегасьего полёта, прежде чем с глухим бухом приземлилась на ковёр.

— Ну да, чего ещё моей головушке не хватало... Падающих с неба крупов!

— Я не виновата... И вообще, за километр тебя больше не подпущу... с этой штукой.

Винил перевернулась. От её багряных радужек расползлись не менее багряные щупальца кровеносных сосудов — то было кристально прозрачное окно в пучины самой души.

— Зачем… она тебе вообще? Это… это не нормально такое в шкафу держать!

— Ну, мне было скучно, что теперь! — Октавия перекатилась лицом к Винил и заметила по отражению в зеркале (зеркало висело на стене, к счастью, нетронутое), что её глаза пострадали от вздутых капилляров не меньше. — Похмелиться… хочешь?

— Ага, не то глотка меня прикончит... Хотя стой... — Винил нащупала на шее какой-то незнакомый аксессуар и принялась неуклюже дёргать его магией, чуть не придушив себя пару раз, пока тот наконец не поддался. В белом мерцании перед ней воспарила маленькая розовая бабочка. — Какого сена на мне твоя бабочка?!

— Как будто я знаю... У меня нет сил даже гадать, что тут творилось, — Октавия сдавила голову ногами, словно пытаясь побороть стучащее в черепе биение и загнать его поглубже в мозг. Было на удивление приятно; копыта будто стали мягче, чем помнилось. Почти как… кашемир?!

Она отпрянула от собственных ног: на них были натянуты розовые чулки с крохотными серыми скрипичными ключиками на каждом. Кровь опять устремилась вверх по телу и, как бы смеясь над её смущением, хлынула к щекам. Октавия сорвала носки, затолкала под диван и только потом заметила, как ухмыляется сквозь боль Винил.

— Прикольные носочки, Октавия. А теперь попробуй-ка объясни вот это, — единорожка пригладила шёрстку на шее, демонстрируя саднящую, похожую на синяк отметину. — Смахивает на чей-то укус.

Шестерёнки в голове Октавии натужно заскрипели, ещё не до конца осмыслив положение.

— Ну, э-э-э… может… собака?..

— А у тебя есть собака?

— Нет. Ты просто… упала, наверное.

— Не-а, это точно зубы... причём зубы пони. Хрен их разберёт. Что это, по-твоему? — Винил уставилась на неё беспомощным взглядом.

Октавии не оставалось ничего иного, кроме как воспользоваться древним путём отхода, который много лет тому назад выдумал гениальный изобретатель выходов из неловких ситуаций.

— Давай лучше заварим чаю!

Октавия вскочила так стремительно, как только позволяли затёкшие конечности, и галопом умчалась на кухню.

Посмеиваясь, Винил проводила её взглядом, несмотря на раскалывающуюся от движений голову. Она потянулась к патефону, без умолку наигрывавшему какую-то знакомую мелодию, и сняла пластинку. Лицо её загадочным образом сделалось на оттенок белее природного цвета, когда она прочитала на пластинке: «Выпьем за любовь», — и отправила её на покой под диван, к бойкотированным носкам. Эту ночку они обе определённо будут только рады забыть.

Concerto Sei

Октавия грузно осела на пол, старательно прячась за раковинной тумбой и в то же время пытаясь выудить хоть какие-то воспоминания из тёмного омута мыслей. Увы, «Зверобой» был славен многими интересными свойствами — в частности целебным тонусом для организма. Этикетка на бутылке предостерегала, что пьющий рискует заработать что угодно вплоть до поражения печени и диабета второго типа.

Винил в гостиной была начеку. Тишина на кухне ясно давала понять, что Октавия вовсе не заваривает чай, а — возможно, но не факт — в припадке психоза сует голову в печь. И хотя Винил отчасти встревожилась, вмешиваться она не спешила, в основном потому, что боялась, что её ожидания разобьются и Октавия просто валяется в обнимку с ведром. Вместо этого она выразила своё благородство и великодушие голосом:

— Эй, Окти, ну что там c... c чаем?

Что-то громко застучало, бешено зацокало копытами и загремело металлической посудой.

— Ещё минутку!

— Шикарно! А зачем тебе кастрюли и сковородки, когда ты... завариваешь чай?

— Э-э-э... Я люблю по-традиционному, на открытом огне! Чай сразу такой вкусный становится, ты... не обращала внимания? — остервенело затараторила Октавия, изображая бурную деятельность, и высунула голову из шкафчика.

Её встретил максимально едкий оскал Винил, и оскал этот продолжал шириться — прямо как раковая опухоль в мозгу земной пони. Она выпустила из копыт соусницу с котелком и задвинула их обратно в шкафчик.

— Я не шеф-повар... но, по-моему, ты так далеко не уедешь. Ситуация вообще немного неловкая, не находишь?

— Нахожу. И больше всего меня напрягает то, что ты даже не обескуражена.

Винил выпала из дверного проёма в приступе смеха, только усугубив похмельную мигрень. Но спустя секунду-другую она отдышалась и вернулась на кухню.

— Я не в первый раз просыпаюсь с похмельем, кобылой под боком и совершенно без понятия, какого хрена случилось, — она поймала взгляд Октавии: та смотрела то ли с тревогой, то ли с укоризной. — Нет, ну а что, будто ты в универе не училась! У кого так утро не начиналось?

— У меня, например. Кое-кто в «универе» тратил время на учёбу.

— Ну да, чуть-чуть в перерывах между балдежом! Кстати, я бы даже по пьяни тебе отказала, — она лукаво подмигнула и принялась наблюдать, как мозг Октавии разрывается на две половинки.

— Я, чтоб ты знала, весьма... привлекательная... для жеребцов! А не для кобыл! Слышишь, нет!

— Я не осуждаю, Окти, я не осуждаю. Считай себя кем угодно, только будь недотрогой. Это в тебе самое прикольное.

— Фу, Винил, только твоего «пикап-мастерства» не хватало. Извини, почта зовёт, — Октавия тяжёлым шагом прошла мимо Винил, которая в ответ на её негодование ещё раз насмешливо фыркнула.

В утренней почте обнаружились анонимные оскорбления, счета, купоны на скидки... и журнал? В редком порыве жеребячьего восторга пони накинулась на упаковку, но вдруг позеленела, будто зловещий «Зверобой».

— Эй, Окти, чего-о... Ого... Это мы?

— Селестия милостивая, надеюсь, что нет.

— Ну, зато прославились... в каком-то роде. «Виолончелистка и шарлатанка». Чур, я виолончелистка, — осклабилась она, на что Октавия лишь глухо застонала.

— Крайне сомневаюсь в этом, мисс шарлатанка. И мне не хочется открывать, когда я вижу... это, — земная пони ткнула в знакомую до боли фотографию.

Над вольной интерпретацией её и Винил задорно блестела глянцем шоколадная пони с мороженым на бедре. Чтобы всё это написать, распечатать и доставить на дом за одну ночь, нужно обладать поистине незаурядным рвением — достойно уважения. Внезапно Октавии захотелось поставить побольше замков на дверь.

— О, так это ж та самая из бара!

— Ух ты, Винил, серьёзно, что ли? Я бы и в жизни не подумала.

— Не надо, Окти, не так резко — умираю, — Винил надула губы и схватилась за грудь, изображая боль в сердце. — Давай открывай, любопытно же, что она там понаписала!

Октавией вдруг овладело страшное желание запустить журналом повыше в небо. Чтоб долетел до луны. Или ещё лучше — до солнца.

— Это плохая идея…

— Ну одним глазком, что в этом плохого?

— Нет! — Октавия вцепилась в бумагу зубами и ощерилась, как мелкий злобный терьер. — Я не хочу, чтобы ты это читала, и ты не станешь!

— Ты кое-что забываешь, Октавия.

— Да неужели? И что же?

— А вот что.

Винил окутала журнал облачком магии и, отобрав его у Октавии, выставила копыто, чтобы не дать ей подойти. Она разорвала целлофановую упаковку и хихикнула, когда из страниц выпала записка.

— Так-так... «Двум моим преданным кобылонькам — развлекайтесь, и непременно вместе. Прикладываю две бро́ни на места в ресторане. Можете начать с этого, голубки».

— Она серьёзно извращенка!

— Угу, — Винил, прикусив язык, принялась вытряхивать приглашения. — Да кого парит, бесплатная хавка! Так, её рассказ на седьмой странице...

— Ты читаешь?

— Угу.

— И сейчас бросишь?

— Не-а... пока что. Кстати на заметку, я бы не стала делать такое с тубой. Больно же, блин!

— Пожалуйста, прекрати, мне от тебя неловко! — Октавия подскочила и попыталась вцепиться в журнал хоть копытами, хоть зубами. — Зачем ты вообще читаешь эту похабщину?

— «А» — там про меня. «Б» — я читаю ради сюжета.

— Просто умоляю, остановись.

— Пожалуйста-препожалуйста? — малиново-красный глаз Винил выглянул из-за журнала.

— Гр-р... «препожалуйстеньки».

— Только за красивые глазки и вежливую просьбу. Я б на твоём месте его оставила, прямо точь-в-точь описание прошлой ночки. Но картинки... лучше пропусти, — Винил положила журнал на соседний стол и смерила Октавию своей пижонской ухмылкой. — Знаешь, твои носочки она будто с реальности писала.

— Где? Дай посмотрю! — Октавия вырвала журнал и бегло просмотрела страницу, и чем дальше, тем белее становилось её лицо. — Ау... это же больно... с тубой-то...

---

Октавия переступила порог небольшой квартирки. Не то чтобы она каждый день вламывалась в чужие дома, но она оправдала себя тем, что дверь Винил была открыта настежь. Избегая разбросанного на полу мусора, Октавия на цыпочках прокралась в спальню, где её жертву настиг сон. Похоже, в довольно поздний час.

Она нависла над погружённой в сон кобылой, задумчиво почёсывая в затылке. Пони — землерои не из лучших, однако Винил, вопреки законам природы и Чарльзу Дарвинни, выработала способность закапываться в простыни, чтобы прятаться от Октавии.

— Винил, ну честно, ты будешь вставать? Уже десять утра!

В переплетении простыней блеснули глаза Винил.

— Но сегодня воскресенье! По воскресеньям так рано не встают, тем более с похмельем после «Зверобоя».

— Это было три дня назад. Ты просто не умеешь пить. Живо, подъём! У меня сегодня прослушивание, и я бы хотела взять тебя с собой.

Винил выползла из любовно сооружённой простынной норы, бесцеремонно бухнувшись на пол, но нашла опору в ногах и подцепила носом очки. Как минимум чтобы прикрыть мешки под глазами.

— Я-то тебе зачем? Сама же говоришь, что у меня дурной вкус в музыке... и что плохо смотришься на моём фоне.

— А вдруг я беру тебя, чтобы на твоём фоне благообразно дефилировать.

— Зачем сложные слова в такую рань... Буду считать, ты сказала про меня что-то хорошее.

— Мне нравится ход твоих мыслей, Винил. Вставай, мы идём в высший свет. И ты мне нужна в презентабельном виде.

Винил побрела в ванную, и миг спустя внутри зажурчал душ. Что странно, дверь единорожка не захлопнула. Наверное, надо её закрыть? Ну, так, на всякий случай. Ведь в чужое личное пространство лучше не лезть.

Октавия с большой осторожностью подобралась к приоткрытой двери. Из щели тянулся пар. Она потянулась к ручке...

Вдруг дверь распахнулась настежь, и Октавия, потеряв точку опоры, полетела на пол. Винил укоризненно поглядела на неё сверху вниз с самой довольной ухмылкой, какую могла выдать.

— Попридержи коней, Октавия. Я, конечно, польщена и всё такое, но вот в душе за мной подглядывать не надо, спасибо.

Октавия поперхнулась, чем подняла с ковра неделями копившуюся пыль. Тем самым она в мгновение ока истребила целую колонию почти разумных пылевых клещей, которые уже готовили запрос на вступление в Организацию Объединённых Наций Эквестрии. Пони, увы, лишились перспективного союзника, врага на полставки и бесплатной рабочей силы. Впрочем, оно к лучшему: молодая цивилизация встретила конец в трахее Октавии, но не потерпела полного фиаско.

Тем временем пони пришла в себя после геноцидального чиха и, поднявшись на копыта, выскочила из пыльной завеси, взметнувшейся над ковром от воздушного удара.

— Подглядывать?! Я хотела прикрыть дверь: вся твоя «интимность» на виду.

— Ну просто святая дева Октавиана. Да, мы постоянно голые, но так делать всё равно ненормально. Иди себе завтрак приготовь, и не подглядывай — нос оторву!

Стена равнодушия, воздвигнутая Октавией, была пробита хлопком двери. Её щеки вспыхнули обидой. Видимо, как и предложила Винил, лучший способ их остудить — это набить рот чем-нибудь вкусным.

В холодильнике она обнаружила кусок векового сыра, где королевство пылевых клещей основало дальнюю колонию, и деградировавшие в первичный бульон овощи. Интересно, Винил держала их для красоты, или у неё пищеварительная система коровы? Октавия решила не думать.

Поскольку холодильник оказался одной громадной чашкой Петри, она закрыла дверцу и двинулась дальше. Она заглядывала в шкафчики, ища что-нибудь консервированное и, следовательно, съедобное, но вместо этого находила лишь хлопья: «Черильос», «Зеко-Попс», «Скутабикс», — на любой вкус. Хлопьев с молоком Октавия не ела с детства, да и сейчас не намеревалась опускаться до столь примитивной снеди.

В другом шкафчике была единственная полка, забитая цветастыми коробками; глаз сразу зацепился за ярко-жёлтые «Одуванчиковые пирожки». Винил как-то советовала их, да, но её вкусы сложно было назвать авангардом гастрономии. С другой стороны, в доме не водилось ничего другого, кроме молока и хлопьев, так что — вот удивительное совпадение! — это её пристрастие оказалось весьма утончённым.

Октавия, повертев коробку, отыскала инструкции и поняла, что для еды трудно придумать более надёжную защиту от дурака. Засунув два лакомства в тостер, она принялась ждать, когда оно прожарится волшебными энергиями. Спустя одно скучное мгновение пирожные выскочили из тостера, немного подлетели и угодили на тарелку. Упаковка рекомендовала дать им чуть-чуть остыть. Земная пони боролась с собой несколько долгих секунд, пока наконец приторно-сладкому аромату уже нельзя было сопротивляться. Она схватила ртом самый аппетитный кусочек, чувствуя на губах приятный холодок теста. Действительно, это же еда для жеребят, а им надо попрохладнее.

Зубы впились в пирожное; одуванчиковое повидло брызнуло на вкусовые рецепторы. Секунда сладостного блаженства, — и язык пронзило жгучее копьё боли. Оно было горячим... очень горячим.

Крик донёсся до Винил, даже несмотря на шум воды и её привычку напевать (а точнее, реветь) под нос «Дэдхор-5», чтобы все слышавшие знали: она в душе и не хочет, чтобы за ней подглядывали. С мокрой гривой и хвостом, она выскочила из-под живительного дождя и, грохоча, вышибла дверь ванной.

В гостиной на диване сидела Октавия и бережно трогала копытом кончик языка.

— Эфи фиховки фгутся!

Язык её покраснел и распух, прямо как щёки Винил. Диджея прорвало. Она повалилась на пол, и поднявшееся облачко пыли осело на её шерсти, убив весь смысл недавнего мытья. Ещё кряхтя от смеха, единорожка утёрла заблестевшую под глазом слезинку — или каплю воды, — пока Октавия неотрывно сверлила её взглядом, свесив язык, как радостный щенок.

— Ты просто чудо, Окти. Сейчас достану льда и подую тебе на эти гадкие пироженки, чтоб не жглись.

— В вад феве фунь, Вихил!

Concerto Sette

— Напомни-ка ещё раз, зачем ты меня позвала, Окти?

Октавия закрыла лицо копытом и вздохнула.

— Потому что я не могу появиться на подобном мероприятии одна.

Винил задумалась над её ответом, вместе с виолончелисткой идя в сторону концертного зала. Он уже был виден вдали, выполненный как раз в том стиле, который пони викторианской эпохи считали крутым. С точки зрения Винил же он просто выглядел старым. Единорожка не могла не вспомнить джемперы, которые вязала её бабушка и которые самой Винил приходилось носить, пусть и с неохотой. Вынырнув из своих мыслей, она обернулась к Октавии:

— И у тебя нет друзей, которые… ну, любят такую музыку?

Октавия не встретила её взгляд своим, более того, Винил заметила, что глаза виолончелистки смотрели куда угодно — на пол, куда-то далеко вправо — но только не на неё.

— Они… все заняты. Ну, знаешь, играют в своих оркестрах и все в таком духе, — ответила она с нервной улыбкой, которая вызвала у Винил желание продолжать давить на неё. Однако она чувствовала, что для столь очевидной лжи есть какая-то причина, и потому решила сменить тему на что-нибудь более нейтральное.

— И почему мне пришлось оставить свои очки дома? Ты же знаешь, какие я ловлю на себе взгляды из-за своих глаз.

— Какие взгляды? Твои глаза в полном порядке!

Винил фыркнула, и маленькое облачко пара начало медленно кружить в холодном, зимнем воздухе.

— Не считая их цвета. Это выглядело круто в старшей школе, но сейчас попросту раздражает. Все шутят, что с такими глазами я похожа на Найтмер.

— Эх, Винил, порой ты говоришь невероятно глупые вещи, — хихикнула Октавия и дернула крупом, поправляя футляр. — Как по мне, твои глаза прекрасны, правда.

— Честно-честно? — напористо переспросила Винил, отчётливо давая понять, что уловила намёк.

— Ну… они весьма экстраординарны… в смысле… о, смотри, мы уже пришли!

Винил едва успела остановится и не врезаться прямо в невероятно накачанного охранника. Он был из тех охранников, про которых можно сразу понять, что в схватку вступать они не будут, и которые были просто разумной горой мышц. Тем не менее, часы бодибилдинга и галлоны протеинов давали требуемый эффект, и Винил резко отдернулась от него.

Октавия же просто прошла мимо и подтолкнула единорожку копытом, заставляя ту продолжать идти. Охранник осторожно взял в копыта билет на двоих, который виолончелистка до этого удерживала в зубах, и разорвал его пополам. Он махнул им проходить, не переставая сверлить Винил взглядом, словно ожидая, что та в любую секунду попробует сделать какую-нибудь глупость. Единорожка не знала, чего именно он от неё ждал, однако чувствовала, что среди всех этих высокомерных и напыщенных пони, которые обычно и посещали подобные мероприятия, она, должно быть, выглядела словно магазинная воровка. А с этим, между прочим, она уже пять лет как завязала. К сожалению, продолжающее настойчиво подталкивать её копыто Октавии заставило Винил отойти от охранника, что, очевидно, было большей удачей для него, чем для неё.

— Окти, можешь перестать толкать меня. Ну или хотя бы убери копыто с моего крупа.

Щеки Октавии слегка покраснели.

— Я просто увела тебя до того, как у охранника возникло бы подозрение, что ты затеваешь драку или что-нибудь в том же духе. Порой они тут бывают очень предвзяты.

— Ну разве мне не повезло, что у меня есть такая пегаска-хранитель, как ты? Итак, где тут напитки? — хлопнула диджей копытами, с нетерпением потерев их друг о друга.

— Вон там, Винил. И, пожалуйста, не опозорь меня сегодня. Эта ночь может определить мою будущую карьеру. Просто… слейся с толпой настолько деликатно, насколько получится.

— Будет сделано, Окти. Я просто засяду возле закусок.

Винил устроилась возле тарелки с чем-то одновременно выглядящим вычурно и при этом покрытым шоколадом. Раз это находилось здесь, то оно было сделано высококвалифицированным поваром, а значит, в теории, должно было быть вкусным. Тем временем Октавия направилась в толпу, высматривая, где бы сесть, пока ей не повстречалась неприятно знакомая зеленая единорожка.

— Ну и ну. Уж не Октавия-виолончелистка ли это? Смогла найти очередную корягу, чтобы играть на ней во время своих низкопробных концертов?

Когда Октавия обернулась на голос, на её лице уже появилась надменная улыбка.

— Ой-ой, Лира! До сих пор играешь на своей корявой арфульке?

— Это лира, она из чистого золота, и твоему трухлявому полену до неё как до луны.

— Да? А похоже на железку с позолотой. К слову сказать, музыкант намного важнее инструмента, и моя виолончель — в копытах, а не у плебейского рога.

— Пф, вот любители нудятины пускай радуются твоим земнопоньским трюкам, но ты ведь даже не отличишь тремоло от пикколо!

Винил уселась с коробкой чего-то похожего на попкорн, который был покрыт икрой, шоколадом и вообще всем претенциозным, до чего дотянулись копыта повара. Представление, однако, было гораздо лучше закусок, и она старательно запоминала, какие именно оскорбления задевали Октавию сильнее всего. Сзади к ней подошла застенчивая земная пони с бежевой шкуркой и воздушной розово-синей гривой и дотронулась копытом до её плеча, заставив Винил обернуться посреди недослушанного оскорбления.

— Ты, значит, подруга Октавии?

Винил проглотила попкорн, немного пожалев о том, что повар решил во все это добавить ещё и перепелиные яйца.

— Думаю, можно сказать и так. Винил Скрэтч, рада знакомству, — она протянула копыто, и земная пони крепко пожала его в ответ.

— Бон-Бон. Вижу, они с Лирой уже начали наверстывать упущенное.

— Ага, лучше стендапа. Я так понимаю, они не шибко ладят.

— Ох, грустно видеть, как они постоянно выбешивают друг друга. Честно говоря, они так будут продолжать до самого начала. Если ты не против, мы можем занять хорошие места в театре. Лучше поторопиться и сесть где-нибудь поближе к сцене, пока нас не опередили.

Обдумывая идею, Винил посмотрела назад и увидела, как Октавия яростно жестикулировала перед зеленой единорожкой, и это зрелище показалось ей невероятно очаровательным. Тем не менее она больше не могла услышать, что та говорила, поскольку шум голосов в помещении заглушил тихую ярость виолончелистки. Винил кивнула Бон-Бон и схватила поднос, полный крошечных кексиков со съедобными шариками на верхушке по пути. Официант со светло-коричневой шкурой и кьютимаркой в виде песочных часов улыбнулся им, когда они прошли мимо него. Последний взгляд через плечо показал, что теперь Октавия делала гораздо менее культурные жесты, чем той хотелось бы верить. Напоследок Винил сделала мысленную пометку дразнить ту днями напролет за подобное прегрешение.

---

Бон-Бон привела Винил в основной зал. Несмотря на пышный вид снаружи — во всем его неоготическом великолепии — интерьер самого зала ничем не отличался от интерьера в любом другом из тех, что видела Винил. Да, таковых было немного, но она часто посещала представления для жеребят, когда была маленькой кобылкой. Сцена представляла собой полукруг идеально гладкого дерева, который словно был вырезан из одного цельного куска. Перед ней простиралось множество сидений, выстроенных в ряды до самого потолка, напоминая древнепонаньский Колизей, и развёрнутых к сцене.

Винил и Бон-Бон присмотрели для себя пару мест возле первого ряда; в зале, помимо них, было лишь несколько пони. Винил предположила, что немногим были интересны репетиции или прослушивания, и что большинство с гораздо большим удовольствием посмотрят на законченный продукт. Если только это не было что-то в духе «Кумира Эквестрии», эта ночь придется Винил вполне по вкусу, ожидай их такой тип прослушиваний.

Бон-Бон села возле прохода, Винил — рядом с ней, а поднос с честно украденными кексиками занял свое социально-уместное положение, ненадежно балансируя между ними двумя. Пусть единорожка с удовольствием приберегла бы их все для себя, Бон-Бон выглядела не такой уж и плохой пони, да и, в любом случае, манеры Винил попросту не допустили бы подобного акта эгоизма. И не только потому, что Октавия попросила её быть вежливой и культурной.

Она повернулась к Бон-Бон, которая, как предположила Винил, уже бывала на подобных мероприятиях, а значит, сможет ей помочь приготовиться к тому, что будет.

— Итак, что нас ждет?

Бон-Бон вежливо кашлянула и указала копытом на четверых пони, сидящих отдельно от всех остальных на переднем ряду.

— Это прослушивание на Гранд Галопинг Гала. Очень престижное мероприятие. Увы, Лира была вынуждена пропустить его в прошлом году из-за… личных обстоятельств. Она надеется получить место в группе, которая будет там выступать. Это даст ей отличный толчок в карьере.

— То есть, Лира и Октавия спорят из-за того, кому достанется возможность попасть на Гала… А вместе выступать они там не могут?

— О, вероятность подобного есть, обычно они набирают двух музыкантов на струнных инструментах, одного пианиста и одного басиста. Они могут выступать вдвоем, но помоги Селестия тому бедолаге, которому придется убеждать их работать вместе.

Винил практически истекала слюной от подобной возможности узнать интересную сплетню-другую и приподняла тарелку с кексиками, чтобы привлечь внимание Бон-Бон.

— К слову, не хочешь попробовать? Сама я их точно все не съем, — самая что ни на есть откровенная ложь.

— Ох, мне не стоит… но хей, у меня кьютимарка в виде трех конфет, — она быстро оглядела кексы и взяла тот, на котором было больше всего глазури. — Я обещала Лире, что завяжу со сладким, но порой устоять так трудно…

— Понимаю тебя, кобылка. Почему ты вообще ей пообещала подобное? Вы вместе на диете?

Бон-Бон покраснела и хихикнула в копыто.

— Немного больше, чем просто на диете. Мы женаты.

Кексик Винил умудрился совершенно коварным образом застрять у неё в горле.

---

Предвкушение бурлило в крови у Октавии, по ощущениям, десятикратно увеличивая нагрузку на сердце и заставляя его биться в двадцать раз чаще. Она осмотрела комнату, из которой медленно, один за другим, пони выходили на сцену. Тем не менее та, которой она остерегалась, все ещё сидела неподалеку, упражняясь на своей лире. Октавия подумала было отвлечься и тоже попрактиковаться, но чувствовала, что Лира найдет способ вставить язвительное замечание, если она осмелится.

Что сумело пробить брешь в её маске высокомерия, так это присутствие среди жюри одного пони. Даже просто думая о его имени, Октавия чувствовала, как по её спине начинают пробегать мурашки. Хуфс Циммер был для неё источником вдохновения в течение всей её жизни, он же ни много ни мало был причиной, по которой она упрашивала родителей подарить ей музыкальный инструмент на День зимней луны. Этот легендарный композитор был предметом восхищения Октавии с тех пор, как она была жеребенком, и сама идея о том, что она будет играть перед ним, заставляла её ноги мелко дрожать.

— Ох, Октавия. Ты ведь не потеряешь сегодня сознание перед достопочтенным гостем? — Лира прекратила практиковаться и теперь смотрела на Октавию со знакомой, вызывающей ухмылкой.

— Боюсь, что нет, Лира. Похоже, ему не терпится услышать мою игру, возможно, поэтому твой черед и будет… лишь в самом конце.

Лира слегка вздрогнула от колкости в свой адрес.

— Скорее, сохраняет самое вкусное напоследок и хочет как можно скорее избавиться от мусора.

— Ну, если эта мысль помогает тебе чувствовать себя лучше… К слову, как у тебя было с работой в прошлом году? — Октавия прощупывала грань дозволенного и ждала ответа единорожки, чтобы понять, стоит ли продолжать давить. Лира нахмурилась и посмотрела на неё взглядом, который сделал бы честь дракону.

— Тебе прекрасно известно, что именно произошло, Октавия. Но я отнюдь не беспокоюсь, более того, единственная причина, по которой тебе удалось выступать в прошлом году — это мое отсутствие. Но теперь твой час подошел к концу.

— И теперь они понимают, насколько лучший выбор они могут сделать. На самом деле, это по-настоящему печально, что тебе пришлось поставить под угрозу всю свою карьеру ради какой-то кобылы из такого отсталого убожества, как Понивилль.

На мятно-зеленом лице Лиры проступили пульсирующие от ярости вены.

— Посмеешь сказать ещё хоть одно слово о Бон-Бон, и я оберну этот драгоценный смычок вокруг твоей шеи… и у тебя будет два галстука-бабочки. И я лично удостоверюсь, чтобы оба оказались крайне тугими.

Октавия быстро отскочила от неё настолько далеко, насколько это было возможно, не выглядя при этом побежденной или уступающей. Она даже подумала было извиниться и хоть как-то помириться, но эти мысли были прерваны тучным жеребцом, вызывающим пони на сцену. Её черед. Так что она просто отошла от Лиры, достала свою виолончель и помахала копытом буравящей её сердитым взглядом кобыле. Она получила свою мотивацию.

— Ногу себе сломай, Октавия. Или шею.

Concerto Otto

Кстати говоря, хорошая новость: сборник наконец-то появился на нашем сайте! Если вы по каким-то причинам не смогли приобрести его на РБК-2018 или просто хотите увидеть, что он из себя представляет, — заказать и посмотреть можно тут.

После энергичных похлопываний от Бон-Бон и череды натужных хрипов Винил всё же сумела избавиться от коварного кусочка, застрявшего в горле. Вообще ей повезло, что кекс выскочил сам, — и никому не взбрело в голову применить на ней приём Хуфлиха. Фарфорово-белое лицо единорожки побагровело под стать глазам, а сердце колотилось о рёбра так, будто не хотело дожидаться, чем кончится эта история с дыхательными путями.

— Прости... кексики. Гадость.

Бон-Бон отстранилась от неё, покосившись на поднос, и отодвинула его куда подальше.

— Ничего страшного. Извини, если тебя ошарашила.

— Ошарашила? — дыхание Винил выровнялось, но щёки лишь запылали сильнее. — Да я не ошарашена, ничего не имею против пошалить с ко... в смысле, если кобыла встречается с кобылой. Всё пучком. Просто я... ну это самое... не знала, что так можно жениться.

Бон-Бон захихикала, прикрыв рот копытом и тоже зардевшись. На бежевых щеках румянец проступал особенно быстро.

— Ну, это неофициально, однако мы с Лирой особо не суетимся. Она верна мне, я — ей, а это самое главное. В силу скоро вступит новый закон Луны, хотя Селестия против. Удивительно, что вы с Октавией о нём не слышали.

— С чего ты взяла, что мы с Октавией могли о нём слышать... Нам пофиг на кобыльи отношения. Я не осуждаю, не подумай!

— Прости, я просто думала, что вы... — Бон-Бон замолчала на полуслове, как бы оставляя намёк.

К сожалению, повышенное черепное давление не дало Винил самостоятельно развить мысль.

— Мы что?

Бон-Бон начинала понимать, что Винил — либо покерный ас, либо просто не очень умная пони.

— Ну, того... встречаетесь.

Нового кексика не было, и поэтому на жизнь Винил покусился сам воздух. Сцена, впрочем, вышла короче: всего-то удивлённый кашель да очередное извинение. Единорожка с фырканьем замахала копытом.

— Мы с Октавией не такие, Бон-Бон. Мы просто... не то чтобы друзья, а...

— Вы друг другу не нравитесь, но всё равно вьётесь вместе. И почему даже когда Октавия ушла готовиться, ты стояла у буфета и следила за ней?

— Чего? Да я не... Я смотрела, как она ругается... Меня это забавляет.

Бон-Бон расплылась в улыбке — нарочито добродушной, будто так и хотела пропеть: «Да-да, я в курсе, о чём ты думаешь!»

Она отвернулась к сцене, где сейчас выступал пианист, но не задержалась на нём и устремила взгляд куда-то в потолок.

— Не мне совать нос в ваши дела, прячься в стойле сколько угодно. У нас с Лирой ушли месяцы, чтобы заявить всем в открытую, — она снова посмотрела на Винил, которая медленно закипала в странном бульоне эмоций и мыслей. — Просто когда мы рассказали друзьям и родителям, они даже не подумали от нас отвернуться... кроме, увы, антрепренёра Лиры.

Винил разинула рот, чтобы ответить, но издала лишь низкое басистое урчание. Бон-Бон улыбнулась: она читала эту кобылу как книгу — исчерканную первоклашкой вдоль и поперёк, но тем не менее понятную.

— Не переживай, Винил, твоя кобылочка следующая.

Бон-Бон оставалось только умиляться недовольной гримаской Винил, когда та догадалась, что её дразнят. Вдруг она поможет Октавии вытащить штопор из крупа. Хотя при мысли о штопоре ей вспомнилась та ночь, когда они с Лирой налакались до синих соплей и...

Оглушительные овации вырвали её из воспоминаний — пианист покидал сцену. В середине судейской панели поднялся пожилой пони, и музыкант низко ему поклонился, после чего безмолвно скрылся за кулисами.

Бон-Бон вспомнила, как Лира распевала дифирамбы какому-то гениальному композитору, однако его имя вылетело у неё из головы. Музыка неотступно следовала за Лирой, так что земная пони частенько любовалась её тирадами и памфлетами о своём ремесле. Огонёк, сверкавший в её глазах, неизмеримо чем-то завораживал.

Старик дал отмашку низкому полноватому жеребцу, ждавшему у закулисья.

— Пригласите следующего кандидата, Ашер.

Жеребец кивнул и в поспешной, но собранной манере устремился в зал ожидания. Спустя считанные секунды он возвратился с Октавией, осторожно державшей виолончель.

Раскрыв футляр, кобыла утвердилась во взаимном равновесии с инструментом. Она сделала глубокий вдох — первый из многих — и взглянула на своего кумира, вдохновителя... судью.

— Мисс Октавия Филармоника-младшая, полагаю?

— Да, сэр.

Октавии показалось, будто где-то в зале раздался хохот, но на глаза ей никто конкретный не попался.

— А играете вы на... контрабасе?

— Сделано под заказ, сэр. Почти виолончель, но с компонентами контрабаса.

— Похвально. Итак, мисс Филармоника, — где-то снова мелькнуло эхо улюлюканья, — столько разговоров, а вашей игры я не слышал ни разу. Смею надеяться, вы оправдаете лестные слухи, что о вас ходят.

Октавия кивнула, расставила ноги, набрала в грудь воздуха. Отставила хвост для пущего, безупречного равновесия — и приступила. Глаза её потеряли сосредоточенность, ум и сердце целиком отдались музыке. Эту мелодию Октавия сочинила недавно, и она была не из тех мощных, мрачных, проникновенных композиций, снискавших ей славу. О нет, одной ночью её обуяло непреодолимое желание написать нечто... радостное, игривое и тёплое. Наверное, это всё было из-за Гала, но если так, то почему её рассеянный, затуманенный взор небрежно выискивал в зале пару багряных самоцветов?

Она играла, и внутренние метания стихли до сбивчивого шёпота на задворках разума, отвлекающие мелочи — до ветерка на крыше мейнхэттенского небоскрёба. С филигранной точностью смычок скользил по струнам, и каждая нота пламенно отзывалась на его исступлённые движения. Причина, почему она чаще играла медленные произведения, отчасти крылась в её врождённом телесном изъяне. Смычок, зажатый под бабкой копыта, делал движения на высокой скорости трудными и слегка болезненными. Сегодня она держала его хорошо, сослав мысли о неудобстве на туманные окраины головы. Она была лишь продолжением инструмента, сосудом для его мелодичной воли.

В какой-то миг она даже осмелилась на спиккато: ударила смычком по струне, извлекла короткий отрывистый звук. В высшем свете это считалось дилетантским приёмом, но ей показалось, что переменчивый темп дополнит чувства, вложенные в композицию. Спустя недолгое время, в пике бурного ритма, она прижалась к инструменту, закончив на высокой ноте — и победно воздела смычок над головой, а затем поклонилась, не выпуская виолончель из копыт.

Судьи совещались оживлённо и долго. Но наконец снова поднялся мистер Циммер.

— Из струнных сегодня, без сомнений, вы сыграли искуснее всех. Особенно учитывая лёгкую, почти скрипичную манеру игры. Обязан спросить, что вас вдохновляло?

Октавия устремила взор в зал. Два крохотных рубина взглянули на неё в ответ.

— Не могу сказать с уверенностью, сэр. Я просто... чувствовала, что так будет уместно.

— Даже более чем уместно, мисс Филармоника. Можете ступать и отдохнуть; нам же остался последний кандидат.

Винил посмотрела на Бон-Бон, которая расплылась в столь нарочито плотоядной ухмылке, что и поверить трудно.

— Ты чего? Рада, что твоя жёнушка вышла на сцену?

Бон-Бон хихикнула и повернулась к сцене: по ступеням поднималась мятно-зелёная единорожка с парящей рядом лирой.

— Нет-нет, просто заметила кое-что любопытное.

— А?! У меня что-то в гриве, что ли?

Она покачала головой и поглядела вслед миниатюрной серой пони, уходившей за кулисы.

— Пятнадцать минут классической оркестровой музыки, — а ты даже на секунду не отвела взгляд.

---

Сказать, что звенящая тишина после слов Бон-Бон показалась Винил неловкой, значит сильно преуменьшить. И единорожка очень обрадовалась, когда Бон-Бон обратила всё внимание на выступление Лиры, оставив Винил наедине со стыдливо порозовевшими щеками.

Она рассудила, что лучше притвориться, будто она наслаждается представлением, лишь бы Бон-Бон прекратила заваливать её вопросами. Невысокая зеленоватая единорожка стояла на задних ногах и держала лиру в передних. Странно: единорог предпочёл играть копытами, а не рогом? Интригующее обстоятельство завладело мыслями Винил, но ровно до того момента, пока её не похлопали по плечу. Октавия.

— Ты! Ты... Ты почему здесь? Тебе надо быть за кулисами.

— Ну, я просто подумала, может, ты захочешь подождать вместе, — Октавия застенчиво покрутила носком копыта в полу, не поднимая глаз. Брови Винил полезли на лоб, исчезнув в гриве. — Там… в буфет новой еды принесли… не присоединишься?

— Ну тогда я, конечно, пойду.

Винил поднялась с места — и заметила кое-чью скоротечную улыбку, стоило ей податься вслед за Октавией. Она бросила взгляд за плечо, на Бон-Бон, обладательницу улыбки.

— Развлекайтесь там. Надеюсь, я дала тебе пищу для размышлений, Винил, — земная пони незаметно подмигнула и вернулась к созерцанию Лиры, захваченной выступлением.

— Это она в каком смысле, Винил? Вы тут успели подружиться? — буквально рыкнула Октавия, чем удивила и себя, и Винил.

— Чего ты взбеленилась? Я просто разговаривала. Мне уже что, с другой кобылой поговорить нельзя?

— Нет, можно, конечно... Почему нельзя? — Октавия резко отвернулась, почувствовав жар на щеках. — Просто... я... ой, да что...

Прибавив шагу, Винил обогнала её, перегородила дорогу и накренила голову; осмотрела со всех сторон. Земная пони заметила лишь её кривую ухмылку, растянувшуюся от уха до уха, как рогатый серп луны.

— Ты покраснела.

— А вот и нет! — Октавия дёрнула головой в другую сторону, даже развернулась полубоком. Винил своего шанса не упустила и обошла её кругом, улыбаясь, будто чеширский кот.

— А вот и да, Окти. Сама на свои щёки глянь.

Виолончелистка завертелась, заставив Винил прыснуть со смеху. Она снова обошла — Октавия, хихикнув, снова отстранилась. Винил уверенно схватила её за подбородок и ласково, но настойчиво развернула лицом к себе.

— Краснеешь и хихикаешь, как школьница. Совсем утончённая аристократка, ну-ну.

— А ты, значит, живёшь о-натюрель и не морочишься? — цвету щёк Октавии могла сейчас позавидовать только её же бабочка.

— Ну да, бывает, ем мексикольтские блюда. А что?

Октавия засмеялась; не снисходительно усмехнулась, не спесиво хмыкнула, но искренне засмеялась.

— Эх, дурочка ты, Винил.

— На всю Эквестрию одна такая.

— Значит, мне в каком-то смысле повезло тебя найти? — Октавия уняла приступ смеха и снова посмотрела на единорожку.

— Ага, ты очень везучая кобылочка, раз повстречала такую редкую и потрясную меня, — насмешливо фыркнула Винил, и щёки у неё самой запылали не хуже солнца.

— Я кобылочка, значит? Сама не лучше!

Октавия игриво ткнула её в щёку — и ощутила, как от неё исходит неуловимый жар. Она снова прикоснулась к щеке, легонько погладила: под шёрсткой словно билось крохотное сердце, только его уменьшили и помножили на тысячу. Как одинокий трубач, обернувшийся изумительным оркестром.

Вежливое покашливание вырвало её из забытья. Обе кобылы обернулись и увидели Бон-Бон, застывшую с улыбкой на лице и огоньком в глазах.

— Простите, что прервала... просто напомнило мою первую встречу с Лирой... да-а...

С тихим вздохом она непринуждённо протрусила мимо них и скрылась в дверном проёме. Заклятие, соединившее их взгляды паутиной нитью, рассыпалось — наступило неловкое молчание.

— Так мы...

Неловкое молчание продолжало довлеть и только усилилось, когда уже за порогом буфета они заметили, что Бон-Бон и Лира сидят в углу. Те повернулись к новоприбывшим, ехидно ухмыляясь, и призывно помахали.

— Может, пойдём поговорим c...

— Не в этой жизни, Винил.

Октавия отошла за бокалом чего-нибудь покрепче, чтобы смочить горло. Только сейчас у неё сбилось дыхание, а во рту совершенно пересохло. Даже сердце только-только успокоилось. Это всё нервы из-за выступления… да, просто нервы.

Спиртного на выбор не было, а жаль, оно бы прекрасно заглушило бурю эмоций. В стеклянном графине поблёскивал апельсиновый сок. Что ж, сгодится.

Она заметила, что Винил не отставала: та аккуратно наливала себе клюквенного сока. При виде неё сердцебиение опять участилось. Да что же это?! Октавия отвернулась от единорожки и в очередной раз наполнила стакан терпким фруктовым блаженством. Тут появился плотный пони — Ашер, кажется. Болтовня сразу стиха, весь зал напрягся.

— Если позволите, мы сначала примем пианистов. Господа и дамы, за мной, — и тучный жеребец удалился, а вместе с ним и четверть зала.

Кого-то остались ждать друзья, взволнованно кусая копыта. С триумфом вернутся или с поражением?

Затем забрали духовые, и зал опустел до горстки струнных инструменталистов. Октавия изо всех сил старалась не глядеть в сторону Винил, переживая за своё трепещущее сердце, и на Лиру — переживая за рассудок. В итоге её решение свелось к тому, чтобы уткнуться взглядом в стол. Это тянулось так долго, что Октавия совсем забылась в бесплодных попытках постичь ход своего ума и сердца.

Спустя целую вечность в зал снова, столь же чинно, вошёл Ашер.

— Попрошу струнные. Мистеру Циммеру не терпится увидеть кандидатов.

Октавия уже собралась уходить, как вдруг замерла, услышав Винил:

— Эй, Окти... Удачи там!

Она оглянулась и кивнула с улыбкой. Оставив Винил поглощать закуски, Октавия вместе с остальными высыпала в узкий коридор и по воле судьбы очутилась рядом с мрачной как туча Лирой.

— Да, Октавия, лицемерие по-прежнему твоя стихия. Оскорбляешь мою жену, а сама вцепилась в голозадую хулиганку?

Гнев вспыхнул в груди Октавии.

— Не смей тявкать про неё подобное. И я не «вцепилась» в неё! — виолончелистка нависла над Лирой, но та не повела и ухом.

— Видишь, самой-то неприятно такое слышать, да? — Лира погладила её по голове, словно жеребёнка. — Смотри, как уважаемый мистер Циммер выберет зерно из плевел. Жду тебя в зрительском зале... или на помойке.

— Уж кто в ночь Гала будет клянчить гроши на улице, так это ты.

— Сильное заявление, Октавия. Мы ещё поглядим.

Наконец они поднялись на сцену и выстроились перед судьями в линию, словно горячие пирожки, ждущие пробы. Хуфс Циммер подходил к каждому, объяснял недочёты, предлагал исправления — и с печалью отсылал одного за другим. Только сейчас Октавия поняла, почему у предыдущих групп ушло столько времени. Маэстро не гнал взашей за одну фальшивую ноту. Сегодня отказ, завтра звезда, — он осознавал это. Пони уходили с воодушевлёнными улыбками на лицах. Не повезло в этом году, так повезёт в следующем!

В конце концов ряд ужался до Октавии и Лиры, как обе мысленно и боялись. Циммер приблизился к ним с благосклонной улыбкой.

— Что ж, наконец-то. Вы обе продемонстрировали исключительный талант вне всяких ожиданий. Мисс Филармоника, ваше виртуозное обращение с виолончелью опровергает любые предрассудки, каких я придерживался по отношению к земным пони. Вы позволили мне взглянуть на подобных музыкантов новым взглядом. А вы, миссис Лира, снова в прежней форме, и я рад, что вы восстановили былое мастерство после того... инцидента со СМИ.

Он кашлянул, чуть прочищая горло.

— Однако это подвело нас к самой трудноразрешимой проблеме. Вы обе талантливы. Играй вы на клавишных или духовых, в нашей судейской коллегии было бы куда меньше разногласий. К счастью, в струнной группе есть места на двух участников — проблемы никакой и нет. С удовольствием поздравляю вас обеих с победой, места ваши. Мы сообщим вам дату первой репетиции до конца недели.

Обе кандидатки с глазами, горящими будто софиты, взорвались фонтаном благодарностей и дифирамбов. Циммер лишь отмахнулся, тихо фыркнув, и поблагодарил их в ответ. Нежданное ликование так переполняло Октавию, что она напрочь забыла про колкости в сторону Лиры, да и единорожку тоже — подначки она держала при себе.

Concerto Nove

Винил осталась верна своему слову и, пока Октавии не было, принялась поглощать сладости — в итоге вышла чуть не половина от веса её тела. В своём апогее это превратилось в конвейер: официант просто оставлял у шоколадного фонтана гору зефира, фруктов и конфет, после чего уходил за новой порцией. И вот сейчас Винил невероятно осторожно держала магией конструкцию из трёх канапе, скреплённых зефиром, и покрывала каждый её миллиметр в каскадах кондитерской сласти. Ну кто станет есть фрукты с шоколадом?

Она была напряжена и предельно сосредоточена, что случалось раз в сто лет, когда её нашла Октавия. А если чуть более точно, Октавия врезалась в неё и сшибла на пол, обхватив всеми конечностями. Винил кое-как отдышалась, жадно глотая воздух, и заметила на лице земной пони напыщенную улыбку.

— Место... выходит... твоё?

Октавия остервенело закивала головой, грозя свернуть себе шею.

— Да! Мистер Циммер сказал что принимает меня и Лиру и он хочет чтобы я на следующей неделе пришла на репетицию это просто нечто дождаться не могу!

Винил дала ей секунду, чтобы перевести дух после бурного потока слов, — и расхохоталась. Единорожку смешила безудержная радость на лице Октавии и возбуждение, от которого её речь рвалась лавиной восторга. Скоро и сама Октавия с удивлением для себя захихикала, но от хороших ли это новостей, или из-за смеха Винил, она понятия не имела.

Волей-неволей Винил почувствовала себя немного неловко от столь крепких объятий. Хотя только вмешательство Бон-Бон сподвигло её на действия: краем глаза она углядела, как бежевая кобыла подмигнула на прощанье и, помахав, ушла вслед за Лирой.

— Окти, а, Окти, отлипни от меня на секундочку. На нас официант косится.

Октавия зарделась; что-то часто она в последние дни краснеет, заметила про себя Винил. Она робко слезла с единорожки и, кашлянув в копыто, терпеливо подождала, пока та утвердится на ногах. Наконец они неуверенно продолжили беседу, только уже без неприязненных взглядов со стороны официанта: он принялся отряхивать зефирную «палку» Винил от шоколадных потёков, сердито всхрапывая.

— Ну, Окти, как хочешь справиться?

— А... — Октавия потупила взгляд, шаркнув по ворсистому ковру. — Мы всегда можем... пойти ко мне, если хочешь. Обещаю убрать «Зверобой» подальше.

— Эй, да я буду пить что угодно, но только если не проснусь снова c твоей бабочкой на шее!

— Вот и хорошо! — Октавия вскинула голову с непринуждённой улыбкой, несмотря на звёздный жар, источаемый её щеками. — Ну что, идём?

— Идёмте, миледи. Ведите, — Винил крепко подхватила земную пони под локоть.

В ответ на такой куртуазный жест Октавия едва слышно фыркнула, и парочка скрылась в дверях. Официант бросил взгляд им вслед. Убедившись, что они ушли, он со вздохом пригладил тёмно-каштановую гриву и извлёк из кармана жилетки небольшой металлический стержень. Он зажал прибор в зубах — кончик, зажужжав, испустил синий свет — и направился исполнять свой долг.

— Алонси!

---

Октавия отперла дверь и придержала её, пропустив Винил вперёд, затем юркнула следом, закрылась и проводила дорогую гостью в гостиную. С великим почтением она водрузила виолончель на излюбленное кресло, а сама плюхнулась на диван к единорожке. Изматывающий же выдался денёк!

Бросив взгляд на инструмент, она заметила на лице Винил странное выражение. У единорожки не сразу хватило смелости, чтобы задать вопрос на который намекала Бон-Бон. Выступление длилось пятнадцать минут, и лишь для Винил — мгновение ока.

— Эй, Окти... а что за песню ты играла на прослушивании?

— Просто... небольшой этюд, сама сочинила. Мне как-то захотелось написать что-нибудь... радостное, — и вот Октавия снова смотрела куда угодно, но только не на Винил.

— Мне понравилось.

— Правда? — она с лёгкой улыбкой повернулась к единорожке.

— Да... и ты бы не могла... сыграть ещё раз для меня?

Октавия покраснела: она была не из тех, кто давал камерные концерты, и играла всегда лишь для себя и зала. Музыка... Для неё — скорее наука, нежели искусство. Довести до совершенства тональность и лад, поймать звучание, исполнить безупречно. Для её аудитории — повторно сыграть уже написанное, будто она дорогой граммофон, а не живая пони. В театре, перед собравшимися, не выйдет придать игре чувственности; эмоции распространяются на весь зал и не сосредоточены на одном слушателе.

Она быстро кивнула, метнувшись к футляру. Осторожно извлекла, настроила колки, собралась с духом — и уселась рядом с Винил, которая с нескрываемым восхищением наблюдала за её осторожными, почти любовными движениями. Октавия могла бы играть и стоя, тем более что так было привычнее, но после прошлого выступления у неё ныли лодыжки, так что она предпочла сесть.

Земная пони задержала дыхание. Сердце отчаянно стучало в груди, и от неловкой ободряющей улыбки Винил становилось только хуже. Октавия залилась густой краской; учёные назвали бы это «чудом природы» и заявили, что во всём теле пони нет такого количества крови, какое было сейчас в щеках Октавии

Она закрыла глаза, вспоминая ноты, и заиграла. Заиграла словно для самого Хуфса Циммера, своего кумира. И всё же куда деться: беспокойно ворочалась, бросала взгляды на улыбку Винил, на крохотные рубиновые глаза, что созерцали виртуозное представление. Зачем ей признание этой кобылы, чтобы держать смычок... почему именно её признание?! Впервые с той поры, когда отец научил Октавию рождать музыку, она не отмахнулась от просьбы, не посоветовала прийти на концерт, а играла для кого-то лично.

Что это были за глаза! И нельзя было их разочаровать, ни за что нельзя подвести — иначе заблестят влагой. От этого образа в мыслях у самой Октавии спирало дыхание и на глаза наворачивались слёзы.

К плечу ласково прикоснулось копыто. Она разомкнула веки: рубиновые глаза лучились сочувствием. Неужели она так открыто выплеснула на Винил свои переживания? Винил подумала, что она... слабая?

Прикосновение перетекло в чуткие объятия. Октавию покинули все тревоги. Она интуитивно потянулась им навстречу, не прекращая играть, и с удивлением обнаружила твёрдое плечо.

Лилась музыка. Октавия робко прильнула к Винил, а та прижала её к себе лишь крепче.

---

Винил почти не дышала, едва осмеливалась даже моргать. Когда виолончель наконец смолкла, оборвав камерный концерт на пронзительной высокой ноте, настала тишина. Но нет, не напряжённая — умиротворяющая, какой Винил не испытывала ни разу. И мгновение это не хотелось нарушать.

Она почти кожей ощущала тонкие паутинки, что опутали её и Октавию в этот бесконечный миг. Миг, будто застывший во времени. Чувство их единения, казалось, было крепко и твердо, но даже самый тихий вздох разрушил бы его. Поэтому она просто лежала без движения, а на её плече покоилась голова Октавии, чья прелестная короткая грива рассыпалась по груди Винил. Она была безмятежна, словно в глубочайших пучинах сна. Не грезилось ли ей это?

А для Октавии, напротив, всё было наяву: она ощущала себя отстранённой от мира, словно Эквестрия проносилась мимо, а они вдвоём переживали каждую секунду этого движения. Она прижалась щекой к плечу Винил: как учащённо, с замиранием билось сердце... Неожиданно для себя земная пони скользнула вниз и прильнула к груди, вслушиваясь, а Винил покорно откинулась на спину. Белое копыто, покоившееся на плече, мягко потрепало чёрную гриву, играясь с локонами. Октавии было стыдно — самую малость стыдно — признаться, но чувство это было приятным.

Сердцебиение. Всего один инструмент, две ноты, повторяющиеся без конца, но более самодостаточные и гулкие, чем самый грандиозный оркестр при королевском дворе. Она ярко представила, к сколь непостижимо сложному созданию она прикасается, и чем микроскопичнее она думала, тем сложнее становилось устройство. Миллионы и миллиарды клеток, процессов и ритмов — вот что есть Винил Скрэтч, эссенция неземных усердий и мельчайших деталей. Каково же её предназначение?

Октавия улыбнулась и поглубже зарылась носом в пушистый мех. Шерсть щекотала нос — пони поморщила мордочку. Винил казалось умилительным то, как чопорная интеллигентка превращается в малого жеребёнка... хотя нет, слишком сказочно, чтобы описать словами. Сердилась Октавия или радовалась, в ней пробуждалось что-то. В её броне появлялись маленькие трещины, за которыми скрывалась одна очень притягательная пони.

В свою очередь, Октавия наконец осознала всё, что позабыла и не видела в упор. Тело Винил — олицетворение искусства. Хитрая попытка некоей божественной сущности сотворить невозможное, сотворить что-то настолько сложное, над чем ломают головы учёные. Разве есть у искусства предназначение? Оно создано только для восхищения, для преклонения, для надежды, что однажды завладеешь им... надежды, что самолично познаешь его.

Моцкарт, Бетхуфен, Мэртисс — ни один из них не пытался сказать что-то или изменить мир. Они просто творили прекрасное и в потрясённом изумлении созерцали, как мир меняется следом, как он открывается новым взглядам, вдохновляющим симфониям и чувственным картинам. От осознания собственной глупости ей на глаза навернулись слёзы. Её чувства к Винил существовали не для того, чтобы измерять их, осмыслять или искать разумное объяснение. Они — это самостоятельная сила, стихия, воплощение восторга от наконец-то понятого шедевра. Любовь и жизнь не созданы для какой-то великой цели. Надо лишь наслаждаться тем, что они предлагают, и воздавать в ответ заслуженную хвалу.

Умиротворение пронизывало само её существо, и Октавия наконец-то поняла. Всё это время она пыталась изменить Винил, привить ей манеры под стать своим закоснелым взглядам. Может, стоило всего-то смиренно склонить голову и посмотреть на неё в новом свете?

Она обвила грудь Винил передними ногами и стиснула в крепких объятиях. Вырывается порывистое дыхание, беззвучно вздымаются и опадают лёгкие, бьётся трепетнее сердце. Октавия, пожалуй, не вообразила бы звука более гулкого и проникновенного. Обе они боялись прерывать этот кристально ясный миг.

Винил не отпускала, и Октавия всё размышляла. Разве есть такое слово или жест, что не нарушит мгновения, что вознесёт их на новое небо эйфории? Она расцвела в улыбке, когда из эмпиреев ей на ум пришла одна мысль, давняя, но старательно подавляемая. Земная пони чуть нерешительно, но аккуратно выпуталась из объятий.

Она подобралась и посмотрела Винил в глаза, в эти странные крохотные рубины — они всегда полагались на фирменные очки, надеясь остаться в тайне, а сейчас бессильны были скрыть чувства. Октавия приняла лучшее решение в жизни, когда попросила единорожку снять очки: земная пони будто сняла с её головы бумажный пакет. Теперь она видела Винил по-настоящему.

В красных глазах трепетали сомнения, нерешительность, но всё же она не спешила отводить взгляд. Октавия неотрывно глядела в них, изучая разум Винил всё глубже и настойчивее. Миллиметры между ними исчезали, будто в гипнотическом трансе, взгляды становились всё ближе — губы робко соприкоснулись. Поначалу нежно, но вскоре Октавия с неожиданным жаром прильнула к устам Винил.

И, к её внутреннему ликованию, та ответила не менее пылко.

Concerto Dieci

Солнечный свет, наконец, проник из-за окна, охватив летающую и завивающуюся на утреннем ветерке пыль; постепенно, метр за метром он проложил себе путь сквозь комнату к двум пони, спящих на софе в объятиях друг друга.

Солнце разбудило Октавию в нехарактерно поздний для неё час. Проснувшись, она слегка пошевелилась, разминая затекшие за ночь мышцы. Открыв веки и проморгавшись, она увидела копну электрически-синих волос, на которых спала; прошлая ночь вспыхнула в её памяти, и кровь прилила к щекам Октавии, когда она вспомнила некоторые из произошедших вчера… событий. Быть может, все немного вышло из-под контроля, но что её беспокоило гораздо сильнее, так это то, что на сей раз она не могла во всем обвинить вскруживший голову алкоголь.

Она поигралась с гривой Винил и попыталась лечь поудобнее; её копыта сами собой опять заключили не реагирующую на внешний мир единорожку в объятия. Винил едва ли собиралась посыпаться в скором времени, и этим утром Октавия также не чувствовала необходимости вставать с постели.

Она закрыла глаза, ткнулась носом в гриву Винил, но уснуть снова у неё уже не получилось. Это всегда было её особенностью: она была «жаворонком», и потому, когда просыпалась, уже не могла заснуть, пока снова не наступит ночь. Тем не менее сегодня у неё не было запланировано никаких важных дел: ни концертов, ни репетиций. Весь день она была вольна делать то, что хочет, и прямо сейчас она хотела продолжать лежать, слушая медленное, размеренное дыхание Винил.

Естественно, вся эта ситуация вызывала проблемы. Проблемы, которые носились и роились в её голове, словно стая летучих мышей. У каждого взлета есть и падение: Октавия и Винил обрели счастье в объятиях друг друга, вне поля зрения других пони. Но что будет, когда они вместе выйдут в свет эквестрийского общества, как отреагируют другие пони на их… любовь?

Любовь. Такая странная и чуждая концепция, которую разуму пони едва удавалось постичь. Пытаться понять, что же именно она чувствовала, увидеть, что притягивало её в Винил, было равносильно попытке написать поэму собственными копытами. Это было прямо перед глазами, захватывая дух и кружа голову, но понять, почему оно было перед ней или каково его предназначение, она не могла. Интересно, чувствовала ли Винил ту же неуверенность? Вряд ли, у единорожки все было просто и четко, а мир спокойно делился на черное и белое. Она не боялась сказать, что было у неё на душе, в то время как Октавия пряталась за маской благовоспитанности и церемонности.

И именно то, что она сейчас снимала эту маску, и беспокоило её сильнее всего. Она не смотрела на мир сквозь розовые очки. Мечты и кошмары мелькали перед её глазами, а в мыслях она вспоминала, что произошло с Лирой. В одну ночь та превратилась из уважаемой арфистки, талантом не уступающей Октавии, в ничто. В ту самую ночь, когда она публично объявила, что собирается жениться на кобыле.

Их общество часто называют «традиционным», и неспроста. Оно придерживалось старых устоев сильнее, чем своих банковских счетов. Старомодное… даже разлагающееся. Забавно, как встреча с Винил заставила Октавию постепенно осознать, что порой старые методы были не лучше новых. Подобные отношения, несомненно, принесут Октавии беду. Но если день беды будет вознагражден минутой счастья с Винил, подобной той, что была у неё сейчас… что ж, это было более чем приемлемо.

Возможно, ей придется бороться за свою любовь. Однако если эта любовь стоила того, чтобы её иметь, то стоила и того, чтобы за неё бороться.

Чего она не осознавала, и что было бичом многих музыкантов, так это то, что она подсознательно бормотала свои мысли в ухо Винил. Это было частым явлением для тех, кто посвятил свою карьеру превращению чувств в музыку, но Октавия заметила свой огрех только после того как единорожка повернулась к ней, смущенно улыбаясь и смотря на неё сквозь все ещё полуприкрытые веки.

— Знаешь, обычно пони не шепчут Черил Кольт мне в уши, чтобы разбудить, но, по крайней мере, твое пение гораздо лучше, чем её.

Октавия растерялась, она надеялась провести ещё пару минут наедине со своими мыслями. Не то, чтобы она была против подобного вмешательства.

— Черил… кого?

— Вау, ты и правда не следишь за современными деятелями искусства?

— Если она из современных… то она не деятель искусства.

Винил усмехнулась и указала копытом на находящуюся над ними картину:

— Полагаю, старое, настоящее «искусство» — это вон тот рисунок?

— Это была пародия… и просто хорошая идея в свое время.

— А что насчет прошлой ночи? — Винил вновь повернулась к Октавии, и её глаза были на удивление серьезны и насторожены: — Какая тогда была «хорошая идея в свое время»?

— Ты полагаешь, что я могу быть из тех, кто приглашает кобылок в свой дом, использует их, а следующим утром вставляет за порог?

Винил улыбнулась:

— Я просто не хочу быть лишь ещё одной в длинном списке, Октавия. Уверена, существует множество кобыл, гоняющихся за твоим сердцем.

— Не так много, как ты думаешь. Полагаю, они все понимают, что они не моего уровня.

— Быть может, никто из них попросту не был так глуп, как я, чтобы попытаться завладеть копытом леди Октавии Филармоники… к слову, а что с име…

— Ох, во имя Селестии, даже не начинай. Ты уже слишком много сказала, Винил, — Октавия наклонилась к ней и ткнулась в её мордочку. — Тебе надо прекратить столь активно шевелить своим языком.

— А прошлой ночью ты требовала обратного, — улыбка Винил стала ещё шире, при виде покрасневших щек Октавии. — Ты ведь не вызвала для меня такси, верно? А то я вновь чувствую, что меня разлюбили.

Октавия застонала сквозь стаккато непроизвольного хихиканья.

— Иди сюда, Окти тебя обнимет.

— То есть ты теперь не против «Окти»?

— Только наедине.

— Знаешь, Окти, по поводу прошлой ночи. Кое-чему я по-настоящему рада.

— Да? — Октавия не разжимала объятий, но почувствовала, как напряжение сковало её тело, в то время как она ожидала реакции Винил на прошедшую ночь и её чувства об их новых отношениях.

— Я по-настоящему рада, что у тебя нет тубы.

---

— Полагаю, ожидать эмоциональной оценки ночи мне не стоит, верно?

— О, да ладно тебе. Когда я была хороша с эмоциями и прочими такими штуками?

— Справедливо.

Октавия пошевелилась, и её живот содрогнулся. Время, когда она обычно завтракала, уже давно прошло, так что, возможно, все-таки стоило ненадолго оторваться от Винил и что-нибудь сообразить.

— Ты голодна, Винил?

— Типа того. У тебя есть «Черильос»?

— Нет.

— «Зеко-Попс»?

— Нет.

— «Скутаби…»?

— Блины. Сойдёт?

— Только если круглые и тонкие. Всяких толстых комьев уныния не надо.

Октавия застонала.

— Хорошо-хорошо, сделаю я тебе блины. Только сперва тебе надо слезть с меня.

— А ты заставь.

— Как пожелаешь.

Октавия оттолкнулась от спинки софы, скинула Винил на пол, а затем, как ни в чем не бывало, переступила через неё и отправилась готовить завтрак. Винил потребовалось несколько минут, чтобы осознать, что только что произошло и суметь распутаться из собственных конечностей и встать на копыта.

— Это было откровенно грубо, Окти! Я вступала с тобой в отношения не для того, чтобы мной помыкали подобным образом.

— То есть ты хочешь помочь мне с тестом?

— Не-а. Я буду сидеть в комнате и ждать моих извинительных блинчиков.

Октавия усмехнулась, выливая первую порцию теста на сковородку и добавляя следом разумную дозу сиропа:

— Разумеется, я принесу их.

— Вау, Окти готовит для меня и спит со мной? Ты просто идеальная жена!

Соусница не попала в Винил, поскольку та благоразумно скрылась за дверным проемом перед началом своей фразы. Однако когда она с широкой улыбкой появилась вновь, ей прямо по носу прилетела взбивалка для яиц. Она закрыла раненное лицо копытами, тщетно пытаясь унять боль.

— Это вообще-то не сексизм, если я тоже кобыла!

— Тем не менее, мы не женаты. По крайней мере, не в том смысле, чтобы я становилась твоей рабыней. И в любом случае я главная.

— Это с чего бы?

— Потому что, Винил моя милая, я ближе к подставке с ножами.

Винил вернулась в гостиную и уселась ждать доставку блинов. Её желудок заурчал, призывая перехватить что-нибудь другое, и как можно быстрее. Однако она решила, что ей стоит сперва получше узнать Октавию, прежде чем она сможет начать разорять её холодильник. Особенно с учетом того, что та прямо сейчас готовила ей блинчики.

По крайней мере, у Октавии был достойный музыкальный центр. Винил буквально начала истекать слюной при виде проигрывателя «Пониер» и осторожно дотронулась копытом до колонок «Понисоник». Она использует это для классической музыки? Да они же должны сносить ей гриву каждый раз, когда их включаешь!

Естественно, Винил тут же вытащила одну из наименее претензионных записей Октавии и с волнением и восторгом нажала на кнопку включения. Запись начала вращаться, слабое волшебное свечение озарило дисплей, начиная считывать треки, но из динамиков раздался лишь едва слышимый шепот.

С невероятной настороженностью Винил приложила ухо к басам. Ни одного звука ей услышать не удалось, хотя верхние частоты и были довольно тихими. Тем не менее стоило отметить, что после многих лет, посвященных ночным клубам и тяжелому дабстепу, уши Винили не были столь же восприимчивыми, как у кобылы её возраста в прошлом поколении. С другой стороны, кобылы прошлого поколения проводили все свое время, кормя кроликов и вышивая. И Винил была более чем готова пожертвовать идеальным слухом ради пульсирующих басов.

С другой стороны, она была бы не прочь, если бы Октавия начала вышивать. Настораживающие носки, например. Она повернула регулятор громкости, включила радио и начала бродить сквозь шипение статики и белого шума в поисках чего-нибудь, достойного слуха.

Шипение начало превращаться в слова, сменяясь звуками радиошоу, в то время как она продолжала вертеть настройку.

— До-о-оброе утро, Эквестрия! Солнце встало, как и вы! Вы слушаете "K-COLT, сейчас у нас время для ВИ…

Винил резко выкрутила регулятор на более высокую частоту. Она не любила радиошоу, на которых говорят. Что за пони вообще слушают подобное? Настоящая музыка должна быть на высоких частотах. Статика вновь сменилась звуком, на этот раз шипение превратилось в олдскульный джаз. Неплохо, гораздо лучше того, что обычно крутят по радио. Винил нежно прибавила басов, уменьшая при этом громкость высоких частот. Гораздо лучше.

Музыка медленно угасла, и её сменил полный энтузиазма голос ведущего.

— Спасибо за прослушивание, ко-о-обылки, это Трикольтнайт, ю-ху, и вы находитесь на вол...

Звук прервался: Винил выключила приемник. В любом случае, в современном мире это был умирающий формат, ведь скачать музыку при помощи магии было гораздо проще. Схватив первую попавшуюся запись, она вставила её в вертушку. Затем вкрутила басы на максимум, а высокие частоты — на минимум. И после этого разместилась на диване.

Проигрывание началось, и в мощных басах лишь с трудом можно было различить крошечный отзвук настоящих инструментов.

«Как и велит нам Селестия», — подумала Винил. Она была удивлена, насколько хорошо Моцкарт звучал с выкрученными на максимум басами, быть может, она даже прикупит пару его альбомов по пути домой.

В этот момент она заметила входящую с двумя тарелками блинчиков Октавию, изящно удерживая их в своих копытах. Земная пони обнаружила источник сотрясающих землю волн. Её собственный музыкальный центр. В панике она быстро поставила тарелки на кофейный столик и метнулась к проигрывателю. Взглянув на регуляторы, она обнаружила, что все настройки были сбиты; все было совсем неправильно! У неё ушли месяцы осторожных изменений, чтобы найти идеальные условия для прослушивания работ Бетхуфена, с ударением на струнных инструментах и почти полном приглушении баса и виолончели.

И все эти дни кропотливого труда были выброшены в окно белой единорожкой, прокладывающей себе дорогу сквозь стопку левитирующих перед ней блинчиков. Винил подняла очередную вилку с покрытым сиропом произведением кулинарии к своим губам, прежде чем заметила взгляд, которым её сверлила Октавия с другого конца комнаты. Аккуратно прожевав кусочек блина, она поставила тарелку на столик. Просто на случай, если придется дать деру.

Левый глаз Октавии дернулся почти так же, как дернулось бы копыто на спусковом крючке у спятившего пони с пушкой. У неё просто не было слов, и она подсознательно пыталась вернуть настройки в норму, случайным образом переключая регуляторы. Её голос превратился в агрессивный рык, скрывающийся за маской невозмутимого спокойствия, и заставил волосы на загривке Винил встать дыбом.

— Что... ты сделала... с моим проигрывателем?!

Concerto Undici

Короткая дорога к тому месту, где у Октавии должна была быть репетиция, прошла в напряженной и несколько неловкой тишине. Октавия достаточно громко и в деталях описала, до чего сложно было перенастроить музыкальный центр конкретно под её цели. Когда же Винил заявила, что её модификации улучшили качество звука, виолончелистка едва не швырнула в неё один из динамиков «Понисоник».

Съев блинчики, разобравшись с диджейским приступом и ретировавшись настолько быстро, насколько это было возможно, Винил решила не трогать Октавию, пока та была в дурном расположении духа. Однако сейчас, когда они вместе шли по дороге, а напряжение между ними все ещё висело в воздухе, Винил обнаружила, что ей невероятно сильно хотелось нарушить эту раскаленную добела тишину.

— Ты же, это... починила всё, да?

— Разумеется, я все починила. Однако чего ты никак не можешь понять — это целый час, потраченный мной на перенастройку. Мне пять раз пришлось прослушать седьмую симфонию Бетхуфена, пока контрабас не перестал перекрывать скрипки!

Винил почесала затылок и едва не упала на Октавию, пытаясь на трех копытах не отставать от её целеустремленного темпа.

— Ну, по крайней мере, теперь все починено. Больше я эту штуку трогать не буду.

— Ты права — не будешь. Если дорожишь своим здоровьем.

— О, какие жуткие слова!

— Я бы скорее назвала это «превентивное предупреждение о физической расправе».

— Это… сложные слова!

Октавия продолжала идти вперед и, подпитываемая чистой кинетической силой своего негодования, едва не срывалась на галоп.

— Как ты вообще можешь ворваться в жилище другой пони и начать развлекаться с её вещами, словно у себя дома?

— Прошлой ночью ты мне нравилась больше, тогда ты… меньше говорила.

— Взаимно.

К счастью, раздражение Октавии после этого продолжало бурлить всего несколько секунд, поскольку обе они, наконец, на бешеной скорости прибыли к месту назначения. В отличие от пафосного строения, в котором у виолончелистки проходило прослушивание, на этот раз перед ними было гораздо более приземленное место для репетиций. Вместо готической архитектуры и нависающих сверху жутких горгулий перед ними простиралось блестящее, пусть и слегка покрытое изморозью, застекленное здание с изящной сетью тонких стальных опор, покрывающих его стены подобно паутине.

Винил решила начать мириться с Октавией путем открывания двери для неё, и получила в ответ пассивно-агрессивное фырканье, прежде чем они вошли в атриум. Помещение было светлым и воздушным, почти как Клаудсдейльский Президиум. Солнечный свет проникал сквозь стекло, и время суток позволяло ему светить в полную силу, отбрасывая теневое отражение металлического каркаса снаружи на интерьер. Который, к слову, также был сделан со вкусом, с холеной, полированной стойкой ресепшена по центру, в комплекте с которой также имелась холёная, лощёная администратор.

Октавия слегка откашлялась, и затем открыла было рот, чтобы спросить о дальнейших инструкциях. Хуфс Циммер лишь дал ей адрес и никакого номера помещения, в котором будет проходить репетиция, а здание было достаточно большим.

Администратор оборвала её прежде, чем Октавия успела произнести хотя бы одно слово, даже не посмотрев в её направлении и не отрывая взгляда от своего напильника, работающего над и без того идеальном хуфикюром. Октавия внезапно почувствовала, до чего же неряшливо она выглядела по сравнению с ней. Винил же, как и всегда, хранила то же спокойствие и представительность, что и тряпичная кукла, бывшая у виолончелистки, когда та была ещё совсем маленькой кобылкой. На кратчайшую из секунд она улыбнулась, вспомнив, какую радость она испытала, получив однажды виолончельный набор «Классипэнтс». Именно тогда она и начала идти по пути музыканта.

Администратор просто указала пока ещё ненахуфикюренным копытом вглубь вестибюля и скороговоркой отбарабанила указания касательно лестниц, коридоров, поворотов налево, поворотов направо и магических разрывов в пространственно-временном континууме. Октавия озадаченно кивнула, запомнив только номер помещения. По крайней мере, теперь она могла просто следовать знакам на стенах.

Октавия и Винил двинулись дальше по коридору, и уверенность виолончелистки значительно возросла, когда она увидела, что её вера в настенные знаки оказалась небеспочвенна. Внезапно в её голове возникла мысль: она увидела на губах Винил обычную, пусть и немного озадаченную, улыбку. Винил, похоже, всегда ходила в состоянии безнадежного счастья с этой раздражающе располагающей к себе улыбкой. Октавия замерла посреди коридора, и Винил остановилась позади неё. Они были как раз возле требуемого помещения, но виолончелистке казалось, что сперва нужно уладить одно дело. По крайней мере, пока она не будет готова разобраться с ним позже.

— Винил...

Единорожка заметила легкое беспокойство в словах Октавии. Она замешкалась было на секунду, но потом сообразила, что той требовалось немного убеждения со стороны, чтобы продолжить.

— Да, Окти?

— По поводу… нас. Я… пока не очень хочу, чтобы окружающие узнали об этом, только пока. Давай будем это держать между нами, если… если ты не против.

— Если ты не против, то и я не возражаю. В любом случае, чего ты так боишься?

В этот раз пришел черед Октавии колебаться. Её глаза забегали из стороны в сторону от неуверенности, в то время как она рассматривала кремовый, покрытый плитками пол, словно в поисках ответов.

— Я не вполне уверена. Просто я пока ещё не готова. Прости.

— Хей, иди сюда. Тебе не за что извиняться, — сжала Винил в своих передних ногах виолончелистку. Это было неудобно, учитывая объемистый футляр с виолончелью у той на спине, однако сумело оказать требуемое влияние на напряжение Октавии.

— Я буду помалкивать, пока ты не будешь готова, идет? Это будет нашим секретом.

Октавия кивнула и разорвала объятия. Она замерла, сделала глубокий вдох и затем, улыбнувшись, открыла дверь. Винил так и не признала, что настоящая причина, по которой она хотела сохранить их текущую… связь — если это можно было так назвать — в тайне — это то, что она, как и Октавия, боялась реакции окружающих. Конечно, все немного экспериментировали в колледже и университете, но занятие подобным после не вполне поощрялось простыми пони. В обществе же чопорных и традиционных пони высшего света все, наверняка, было ещё хуже.

Театр для репетиций очень отличался от театра для прослушиваний, и во многом отличия были аналогичны таковым между этими двумя зданиями: модернизм, противостоящий покрытому пылью миру классических музыкантов. Он во многом напоминал кинотеатры, которые Винил часто посещала в старшей школе. Мягкие складные стулья спускались вниз идеально ровными рядами, упираясь в саму сцену. Потолок был на удивление высоко, и сквозь него порой проглядывали кости стального скелета строения.

Хуфс ожидал на сцене, а остальные члены квартета все ещё подготавливались и настраивали свои инструменты. Октавия обернулась к Винил и попыталась было приобнять её одной ногой, прежде чем вспомнила, где они были. Она смущенно улыбнулась и покраснела, после чего поскакала на сцену. Винил же попросту медленно направилась к ближайшему ряду. Чего она, однако, не ожидала — так это увидеть Бон-Бон, удобно расположившуюся немного правее её; та тут же удивилась подобному совпадению:

— Ну и ну, привет, Винил. Давно не виделись! Как у вас с Октавией дела?

— О… у нас все хорошо. Знаешь, по отдельности. Не вместе.

Бон-Бон кивнула, подмигнула и прикрыла рот копытом.

— Не волнуйся, я поняла. Итак… эм, если я не слишком настойчива: как вы с Октавией отметили её новую позицию?

— Ты имеешь в виду, музыкальную позицию, а не се…Кхм. Мы просто отправились к ней домой. Ну знаешь, немного поболтали. Чай и печеньки. ещё она мне устроила небольшое представление наедине.

Глаза Бон-бон загорелись, она хихикнула, прежде чем захохотать, подобно ведьме. Винил почувствовала, как её щеки краснеют, в то время как шестеренки в её голове тихо заскрежетали, пытаясь понять, что из сказанного ей могло вызвать подобный приступ веселья.

— Нет-нет-нет, я имела в виду, на виолончели. Выступление с виолончелью… наедине!

Бон-Бон кивнула и убрала выступившую слезу кончиком копыта.

— Разумеется, Винил. Я рада, что вы вдвоем… повеселились. В платоническом и абсолютно неромантическом смысле этого слова.

— Ага… именно так, как ты только что сказала. Не мешай смотреть, они начинают.

Винил наклонилась вперед, изо всех сил пытаясь сконцентрироваться исключительно на квартете и руководящим им пожилом жеребце. Однако её взгляд постоянно возвращался к практически сияющей кобыле, сидевшей возле неё.

— Во имя Селестии, прекратишь ты улыбаться или нет?!

---

Октавия положила футляр на сцену и ловко открыла защелки, предоставив взору находившийся внутри инструмент. Сейчас обстановка была гораздо спокойнее, особенно по сравнению с той ночью, когда её нервы были напряжены до предела. Циммер знал её умение и мастерство, и теперь ей не надо было ничего доказывать. Вместо этого она просто сосредоточилась на своих нотах.

Запоминание было тем, что всегда давалось Октавии сравнительно легко. Справедливо, любой музыкант, знающий свое дело, умел быстро запоминать новое. Расшифровка нот, ритма и тембра требовала скорости, недоступной большинству пони других профессий. Однако Октавия в большей степени специализировалась на искусстве обучения и понимания композиции. Вглядываясь в то, что крылось по ту сторону нот, и постигая скрытые в них эмоции, она имитировала их в себе и вкладывала эти чувства в каждое движение смычка. Возникни у неё такое желание, она бы, весьма вероятно, смогла обучиться игре на любом инструменте. То, что она по прошествии стольких лет оставалась верна своей виолончели, было всего лишь делом привычки и личных предпочтений.

В конце концов, это был подарок её отца. Увидев, что их дочь очарована музыкой, родители закидывали Октавию инструментами в надежде вызвать у неё появление кьютимарки. Ксилофон был для неё слишком тяжел: копыто не могло играть на нем с требуемой легкостью и изяществом. Фортепиано — слишком быстрым: огромный спектр нот и ключей ошеломлял юную кобылку с её неуклюжими ногами.

Нет, в конце концов она остановилась на виолончели. Поначалу это было неудобно и сложно, как и с любым музыкальным инструментом, но виолончель к тому же требовала наибольшей точности. Едва заметное изменение угла наклона смычка могло переменить тон и настрой всей ноты. Октавия могла управлять ими легчайшим усилием воли, почти без труда извлекая мелодию и заставив родителей рыдать от счастья, когда они впервые услышали её игру. В тот миг она была так горда, что едва заметила легкий жар на своих боках, когда на них появился скрипичный ключ.

Это стало обыденным, но не в том скучном смысле, как у простых обывателей, работающих в офисах и заполняющих книги бухгалтерского учета. Скорее это было похоже на приветствие близкого пони после трудного рабочего дня. Тяжелая виолончель полагалась на её устойчивость точно так же, как и она полагалась на неё. Таким образом, Октавия на неё опиралась, наблюдая, как Лира и остальные настраивали свои инструменты. Она лениво покрутила колки; виолончель уже была практически идеально настроена до того, как они вышли из дома. Это помогло ей отвлечься от того хаоса, который Винил сотворила с её музыкальным центром.

Хуфс раздал ноты, и каждый музыкант расположил листы на своем пюпитре. Октавия внимательно просмотрела их. Мягкий джаз, очень изысканный. Не тот стиль, с которым она была знакома, но его едва ли можно было бы назвать интенсивным. Само его предназначение сводилось к тому, чтобы передать аудитории спокойное и удовлетворенное настроение. Идеально для пришедших на Гала аристократов. Никакой нужды танцевать, даже вальса припасено не было. Это была просто фоновая музыка, которая помогала разным пони в их светской беседе.

Квартет оказался достаточно разнообразен. На струнных инструментах были Лира и Октавия. Жеребец с синей шкурой и тройкой нот на боку держал в копытах саксофон, изучая свои ноты. Четвертый пони был черным как смоль, а его грива и хвост были чистейшего белого цвета. На его боку находился сегмент пианино, белые клавиши отчетливо выделялись, в то время как черные почти полностью сливались со шкурой. Их с легкостью можно было бы принять за зубы, расположись освещение немного иначе.

Оторвав свое внимание от потенциального дантиста, Октавия начала практиковаться, проигрывая небольшие участки со своего нотного листа. Её роль, наравне с ролью Лиры, была наиболее сложной. Фортепиано придерживалось мелодии, которую почти можно было назвать «расслабленной», саксофон же держался низких, джазовых тонов, которые столь хорошо подходили этому инструменту. Однако именно Октавия и Лира должны были стать настоящим украшением квартета, задавая тон ставшему бы иначе пресным выступлению.

Она взглянула на Лиру, которая, похоже, пришла к такому же выводу. Октавия знала, что Лира была талантливым музыкантом. Более того, именно это могло быть причиной того, что она бросалась оскорблениями в её сторону. Ни один классический музыкант не заводит друзей на своей работе: есть лишь соперники и прихлебатели. Они идеально синхронно кивнули друг другу, разделенные всего лишь несколькими метрами, которых тем не менее хватало, чтобы не утруждать себя беседой.

В какой-то мере к счастью, Хуфс заметил напряжение и ледяную блокаду между ними двумя и проломил её спокойной фразой:

— Мисс Хартстрингс, мисс Филармоника, я бы посоветовал вам начать разговаривать друг с другом, чтобы вы смогли скоординировать темпы своей игры; это очень поможет всей композиции в целом.

Лира кивнула первой, резко и с нервной энергичностью, после чего решительно сделала несколько шагов к Октавии вместе с окутанной пурпурным сиянием магии лирой.

— Что ж, Октавия, похоже, мистер Циммер прикрепил нас друг к другу. Полагаю, нам придется сотрудничать, если мы хотим увидеть свои зарплаты.

— Соглашусь. Только будь добра, в этот раз сбавь один тон на своей лире, а то она слишком… ярка для этой композиции.

— Сказала пони, тон инструмента которой почти столь же низок, как и её надбровные дуги!

— Это была всего лишь простая просьба! Однако насколько я вижу, ничто не может быть достаточно простым для твоего понимания.

Винил наблюдала за словесным пикированием до тех пор, пока не вмешался Циммер, потребовав, чтобы они начали кооперироваться. Даже с такого расстояния она узнала знакомое раздраженное выражение на лице Октавии — слегка сморщенную мордочку и прищуренные  глаза — которое у неё возникало всегда, когда она проигрывала. Винил обожала вызывать его у виолончелистки, это было её самым любимым зрелищем.

Бон-Бон усмехнулась, оперлась о ряд стоящих впереди сидений, разглядывая сцену, наблюдая за тем, как Лира и Октавия с неохотой проходили через упражнения, которые ни одна из них не выполняла, скорее всего, со времен детского сада. Каждая пыталась играть чуть быстрее, громче или выше на полтона, чем другая, вызывая легкое покачивание головы у Хуфса, который затем требовал начинать все сначала.

Бон-Бон усмехнулась ещё раз, и затем повернулась к Винил.

— Похоже, моя жена и твоя кобылка отлично уживаются.

Щеки Винил покраснели, и она едва сумела выдавить:

— Н-но… она не моя кобылка, окей?!

— Ага, ага, конечно.

— Серьезно… ты хуже всех, кого я знаю.

Бон-Бон расслабилась на своем сиденье, бросила в сторону Винил кратчайший из вызывающих взоров, после чего произнесла:

— Признай, в носочках она была бы милашкой.

— Кто, Окти?

— Не-а. Я говорила о Лире.

Улыбка Бон-Бон достигла стратосферы. Она повернулась к Винил и, несмотря на невероятно растянутую широкой улыбкой мордочку, сумела подмигнуть.

— Попалась!

Concerto Dodici

Если взглянуть на происходящее глазами Октавии, то было бы справедливо заметить, что «перерыв» показался ей унижением. Её уже четвёртый по счёту пассаж о том, что Лира обращается с арфой, как кастрирующая кота лама, прервали самым дерзким образом. Впрочем, куда больше её волновало то, что Хуфс Циммер решил отделить парочку от остальных и под аккомпанемент возмущённой тирады сослал их прочь из стен концертного зала. Спасибо, что не выгнал с позором из квартета — просто дал время остыть.

C одной стороны, Октавии нравилась мысль о том, что Лира страдает вместе с ней; а с другой стороны, ей не нравилось сидеть вместе с Лирой в одной подсобке. Это превратило последние двадцать минут в вязкую кашу из неловкой тишины и переругиваний вполголоса. В конце концов — оно и к лучшему, по мнению Октавии, — тишина взяла верх над дрязгами, и все разговоры накрыла пелена безмолвия, отчего тиканье часов на стене начало казаться громыханием молота.

Они сидели рядом: Октавия разглядывала передние копыта, целиком приковавшие к себе её внимание, а Лира с упоением сосредоточилась на своих пространных ощущениях, небрежно перебирая волоски в гриве.

Если б в комнату вовремя не зашли Винил с Бон-Бон, обе музыкантки, скорее всего, задохнулись бы от спёртого, застывшего в напряжении воздуха. Ну, или снова бы повздорили.

Бон-Бон вошла первой и, улыбаясь, придержала дверь для Винил.

— Приветик, Октавия. Развлекаетесь? Я тут с твоей особенной подруженькой.

— Не знаю, на что ты пытаешься намекнуть, Бон-Бон, но мы с Винил просто близкие друзья.

— Да, очень близкие, насколько знаю.

Едва сдерживаемый гнев вспыхнул в Октавии.

— Винил, нет!

— Я — нет, Окти!

— Ты сама только что «да», Октавия, — ухмыльнулась Бон-Бон, прикрыв дверь. — Сработало даже лучше, чем я ожидала.

Лира осклабилась и бесцеремонно сдвинула Октавию с соседнего места, чтобы освободить место для земной пони.

— Я бы очень хотела тебя поздравить, мармеладка, но Октавию и её «подружку» обвести вокруг копыта проще простого.

— Мармеладка? — Октавия прыснула в копыто. — И ты ещё заявляешь, что я инфанти... 

— Заткнись, Окти.

— А самой сложно заткнуться и отыграть эти проклятые ноты, а, Лира? И все мы пойдём по домам.

— Я бы с радостью, если б ты не перебивала мелодию своим заунывным гудением, которое ещё смеешь называть «спиккато»!

— Не я здесь решила бренчать визгливое пиццикато, чтобы у всех уши кровоточили!

— Молчала бы! Твоя последняя попытка — кощунство, а не музыка!

Винил, чтобы хоть чем-то себя занять, попыталась разглядывать старые журналы, разбросанные на чайных столиках. Но, потерпев неудачу, она почувствовала, что лучше приструнить остальных — головная боль, которую она заработала, пытаясь понять теорию квантовых струн из альманаха «С наукой каждую неделю», угрожала стать хуже.

— Девочки, ну серьёзно, нельзя просто сыграть вдвоём и разойтись по домам?

— Знаешь, Винил, можно. Только пусть Лира играет на моём уровне.

— Вот именно. Знала б Октавия, как надо играть.

— Ну, видимо, Лира опять муху проглотила, — Бон-Бон потянулась, встала с места и подошла к двери. — Я бы поскорее хотела попасть домой. Да и ты тоже, Лира, ведь сегодня четверг, помнишь?

— Ты имеешь в виду... а-а, «четверг». Да, портить сегодняшнюю ночь не хочется.

Они разразились приступом смеха — и только тут заметили выражения на лицах двух других кобыл. Подчас любопытно заглянуть в чужую голову, когда произнесённые слова срабатывают как лакмусовая бумажка на чистоту помыслов. И пока Октавия зависла в догадках, чем же можно заниматься по четвергам, Винил уже воссоздала в голове грубоватое и пугающе точное полотно в HD-качестве. Некоторые художники поспорили бы, что воображению под силу рождать настоящие шедевры искусства, однако картины из мыслей Винил не попали бы в уважаемые галереи ни при каких обстоятельствах. 

В итоге именно после взгляда на её лицо гогот Лиры и Бон-Бон стих до редких неловких смешков. Лира принялась лихорадочно придумывать менее конфузную тему для разговора. К счастью, Бон-Бон была на шаг впереди.

— Дамы, по-моему, нам всем надо быть чуточку взрослее. Если выбрали вас двоих, то очевидно, что вы обе хороши в своём деле. Может, хватит вставлять друг другу палки в колёса?

— Я более чем рада заключить с Лирой мир, да вот незадача — она таким желанием не сильно горит.

— Больно-то хочется, Октавия. Ты же всё равно препираешься по любому поводу.

— Припоминаю, первой начала ты.

— В твоём искривлённом мирке, где ты командуешь инструментами, да. Но в Эквестрии пони...

— Лира Хартстрингс! Иногда я искренне недоумеваю, как с тобой уживаюсь. Ты слишком часто распускаешь язык.

— А по ночам в четверг ты не возражаешь.

За то время, что продержалось недолгое перемирие, к Октавии медленно бочком придвинулась Винил и наклонилась к её уху, чтобы едва слышно прошептать кое-что. (Все в комнате прекрасно её слышали, но, придерживаясь правил хорошего тона, пропустили мимо ушей.)

— Я тоже не возражаю, когда ты распускаешь язык.

— Заткнись.

— Ну а что? Ты милая, когда злишься и говоришь сложными словами.

— Винил, клянусь Селестией, я тебя вивисекционирую!

— Ещё милее.

— Помолчи, а? Ты меня только дезориентируешь.

— Что ж ты делаешь, у меня сейчас сердце остановится.

Октавия потрясла головой, решив, что лучше промолчать, чем снова дать Винил повод её разозлить. Она тем не менее поглядывала краем глаза, и сколько бы раз она ни соблаговолила посмотреть в ту сторону, её поджидала глуповатая улыбка и блеск очков.

— Окти, а, Окти.

— Чего ещё?!

— А когда ты молчишь и дуешься, то совсем милая.

---

Лира и Бон-Бон таращились на тонкие струйки дыма, подымающиеся от раскалённой добела Октавии. Чем ближе Винил была к краю, тем сильнее она подталкивала саму себя — какова же ирония! В итоге теория естественного отбора Дарвинни была наглядно продемонстрирована на практике, когда Октавия лягнула единорожку под рёбра, опрокинув на сиденье. Приземлившись, Винил подобрала под себя ноги, будто бы не её отдубасили, а так и было задумано, 

Бон-Бон лишь тихонько похлопала, пока наконец остывшая Октавия, как бы извиняясь, протянула Винил копыто и помогла подняться.

— Ничего себе, Октавия, а ты с норовом. Лучше поберегись, Лира.

— Сейчас, как же, — фыркнула Лира, раздув ноздри, — приблуду с улицы она свалит, а вот кого-то моего уровня — едва ли.

— Винил не приблуда с улицы!

— Вот-вот, никакая я не блуда!

— Нет, ну... — Октавия прикрыла лицо копытом. — Она... диджей. И кроме того, какое тебе дело?

Лира поудобнее устроилась на сиденье, приготовившись к продолжению банкета.

— Да особо никакого. Просто восхищаюсь твоим неприкрытым лицемерием, Октавия.

— В каком это смысле?

— Как же, поливаешь меня грязью за то, что я вышла за кобылу, а сама-то вон, со своей таскаешься. И она тоже единорожка. Крайне интригующе!

— Мы с Винил не в отношениях, клянусь. Мы просто... подруги.

— Ну да, ну да. Винил?

Винил высунулась из-за Октавии, чтобы Лиру было видно полностью.

— А, чего?

— Шевели мозгами!

Лира магией подхватила увесистый твёрдый экземпляр «С дуделкой каждую неделю» — и с огромным ускорением запустила в голову Винил. Рог диджея машинально вспыхнул и спас её очки, окутав альманах про дизайны свистелок облаком серой магии, и тот в итоге лишь больно саданул по носу.

— Я знала, знала! Вы встречаетесь! — захохотала Бон-Бон и рухнула на сиденье, не переставая тыкать копытом в сторону Винил и Октавии.

Как обычно, мозг Октавии пришёл в действие первым.

— Да? И что доказывает кинутая книга?

— Ну не знаю, Октавия, может... её магию? Что-то немного поменялось, да, Винил?

Только сейчас Винил заметила, что её привычного жемчужно-белого ореола нет — тот стал скорее синевато-серым. Она сосредоточилась на роге, но серое сияние ни капли не потускнело, а скорее даже усилилось.

— У тебя весь рог в Октавии! Вот же две прохвостки!

— Чего... но ведь я...

— Ха! Единорожью магию не спрячешь. Под-со-зна-ни-е!

— Что со мной не так?!

Лира расправила плечи и посмотрела обеим кобылам в глаза, скалясь, будто чеширский кот.

— Видишь ли, единорог получает энергию в напряжённом сосредоточении... да, даже она. Большинство концентрируется на себе, на внутренней силе и тому подобном. Но подчас... — Лира взяла с чайного столика книгу: её обволок не ожидаемо зелёный, но бежевый свет, — единорогу попадается кто-то, на ком можно концентрироваться, даже не думая о нём... или ней.

— Всё равно я тут никоим боком не причастна, — Октавия с вызовом поглядела Лиру, сложив передние ноги на груди.

— Так случается только после... довольно близкого знакомства.

— Так я... это... как бы...

— Ой, кто-то снова попался.

Если раньше в груди у Бон-Бон теплилось лёгкое чувство эйфории, то теперь оно обернулось жгучей геенной. Кобыла согнулась пополам в приступе смеха, свалилась с сиденья, но беззастенчиво продолжила кататься по полу.

— Вы обе... вы просто... так мило, как... пытаются отвертеться... не могу! Прямо я и ты, Лира.

— Да, Октавия, должна забрать свои слова назад: у нас, похоже, куда больше общего, чем мне казалось. Мне ведь давно сунули под дверь тот журнал.

— К-какой ещё журнал?

— Туба.

Октавии с радостью умерла бы тысячу раз. По крайней мере, если бы не вмешалась Винил: во внезапном порыве напускной храбрости она обхватила виолончелистку за плечи и крепко прижала к себе. А та и рада была бы хоть за кем-то спрятаться.

— Отвяньте от Окти. Чего мы вообще вам сделали?

— Винил. Они читали журнал.

— Какой, от пони с мороженым?

— Да, тот самый.

Винил, без кровинки в мертвенно-бледных щеках, молчала долго. Она уставилась куда-то вдаль, пытаясь сообразить путь к отступлению, а между тем Октавия прикрылась ей, как щитом, от неминуемого забрасывания грязью.

Лира уже стояла на ногах и улыбалась — к удивлению, вовсе не плотоядно, а вполне дружелюбно. К ней же с довольным лицом подбилась и Бон-Бон, положив голову на плечо.

— Должна сказать, Винил, я рада, что кто-то помог Октавии вытащить занозу из крупа. Даже если для этого понадобились духовые.

— Это не то что...

— Знаю. Шучу.

— Уф, хорошо. Но как он к вам попал?

— Макулатура. Сунули в почтовый ящик вместе с двумя письмами зебриканских принцев и предложением увеличить рог.

— А что, такое делают?!

— Ты меня пугаешь.

Из-за Винил высунулась Октавия, хотя её ноги с плеча не убрала, а только сама приобняла единорожку в ответ.

— Ну и что дальше, Лира? Поведаешь всему миру, утащишь меня на дно? Не стану тебя винить. В конце концов, я сама и слова не сказала, когда под микроскоп попали вы.

— Показать твоему убогому крупу ягодки — мысль соблазнительная, конечно, но благодаря Бон-Бон я стала лучше и теперь осознаю... что мстить, в общем-то, глупо.

— Значит, всё прощено?

— Но не забыто. «Лесбиянка обвиняет лесбиянку в нетрадиционной сексуальной ориентации». Так себе заголовок для газет, правда? Пусть лучше пекутся о глобальном потеплении. Вообще, вы вдвоём слишком напоминаете нас с Бон-Бон. У вас много приятного впереди.

Выпутавшись из объятий Винил, Октавия подступила на шаг вперёд и протянула Лире копыто. Та недоверчиво смерила её взглядом, но всё же ответила крепким копытопожатием.

— Только не забывай, что другие могут отнестись не так снисходительно.

— Я прекрасно понимаю, — Октавия повернулась к Винил и сдавила её в крепких объятиях. — Но вдвоём, думаю, нам по силам терпеть порицания. Припоминаю, нас дожидается половина одного квартета?

— Действительно. Мисс Филармоника, вы готовы аккомпанировать мне?

— С превеликим удовольствием, мисс Хартстрингс.

Concerto Tredici

Дружный квартет наконец-то перебрался в боковую комнату. Посмотрев на часы, Циммер вздохнул с облегчением. Ему пришлось целый час уговаривать пару струнных помолчать и играть по нотам. Такая работа казалась огромным бременем для престарелого жеребца, и когда до него наконец-то доберется денежный чек, он устроит себе долгий и славный отпуск на пляжах Шри Лламы.

Когда Лира и Октавия заняли места на сцене, Винил и Бон-Бон с комфортом устроились в зоне отдыха. Каждая из них получила по партитуре, разложенной по пюпитрам, которую они вместе изучили. Октавия отметила кое-что интересное в примечаниях, расписанных по странице, пробудив свой интерес к содержанию музыкального произведения.

— Любопытно, твоя арфа тут вместо гитары. Подозреваю, все гитаристы тебе в подмётки не годились?

— Как и тебе контрабасисты. Гм... надеюсь, наш оркестр не получится случайным сборищем.

— Думаю, сработает. Ты смотришь в ноты?

— Ну само собой. Я могу спорить с тобой и читать одновременно.

Циммер отвернулся от квартета, отпив из своего стакана и заняв место у дирижерского пульта.

— Ну что же, дамы и господа. Раз уж все собрались, то можно начинать. На сегодня у нас будет легкая и мелодичная бальная музыка по просьбе принцессы Селестии, для соответствия привычному времени этого года. Если все готовы, то можем начинать.

Он поднял свою палочку магическим полем, заставив её плясать перед музыкантами. Сосчитав до трех, дирижер коротко махнул ей в воздухе.

Первыми вступили Лира и пианист, выдав мягкую и яркую мелодию. Следующими подключились Октавия и саксофонист, добавив в нижние нотки больше содержания. Следом за ними, играя в унисон один за другим, прогремел и затих остальной оркестр.

Приподнявшись со своего кресла, Бон-Бон слегка усмехнулась, увидев, что Октавия и Лира наконец-то спелись.

— Наши кобылочки неплохо сработались, тебе не кажется, а, Винил?

— Ага, я сама в шоке, что Окти так долго молчит в тряпочку перед Лирой. То есть, хей, я даже немного надеялась, что они поругаются немного, всегда весело было смотреть на то, как она злилась.

Бон-Бон улыбнулась музыканта, наблюдая за игрой своей дорогой бирюзовой единорожки. Глаза её были закрыты, а копыта плавно перебирали струны. Ноты из листа она с легкостью держала в памяти.

— Не переживай. Я Лиру дразню постоянно.

— Насчёт чего же?

— С моей стороны неправильно об этом рассказывать, но у неё есть... причуды.

— Ты меня заинтриговала.

Прежде чем задать следующий вопрос, Бон-Бон на мгновение задумалась.

— Ну ладно. Я рассказываю что-нибудь про Лиру, ты — про Октавию. 

— А Лира не взбесится?

— Да, в этом и весь цимес. Только если узнает, конечно.

— Помнишь, ты сказала, что Окти в носочках была бы милой? Так вот, она милая.

— О-о, какая пикантная вы парочка! Как же так получилось?

— Ну, выпили мы как-то какой-то дряни из её коллекции... Проснулись в бабочках и носках, хотя сама я ничего не помню про ту ночь.

Бон-Бон усмехнулась. Образ Октавии в носках начисто снес ей плотину, выпустив поток неконтролируемого смеха. Для невозмутимой кобылы это казалось совсем уж жеребячеством.

— О, поверь, такие ночи бывают у всех. А тебе интересно, что же у Лиры за секрет?

— Давай.

— Она... считает, что видит... человеков.

— А... Ясно.

— Ага. Слава Селестии, мы общались с психологами. Но она говорит, что продолжает повсюду их видеть. Смотрят на неё с окон, зеркал, телевизора. Она просто одержима ими, но я думаю, что смогу её успокоить.

— Да-а... здорово, да.

Винил повернулась к сцене просто для того, чтобы отвлечься от неловкого разговора. Внизу перед ними Циммер провел палочку широкой дугой, после чего остановил её прямо перед оркестром. Он медленно прочистил горло и убрал её, когда квартет закончил играть.

— Ну что же, несмотря на... несколько спорное начало, мы заметно опережаем график. Эту часть вы заучили куда быстрее, чем я ожидал, так что похвалы вы более чем заслуживаете. Ну и, поскольку мы так опередили план, полагаю, на сегодня можно заканчивать. В следующий раз мы повторим этот фрагмент, а потом заучим остальные. Всем доброго вечера.

Циммер кивнул музыкантам, на что они ответили взаимным жестом, прежде чем собрать инструменты и направиться в небольшую таверну у набережной Кантерлота. Подавали там особый сорт крафтового эля, и это было именно то, что нужно после долгого рабочего дня.

Октавия привычным жестом водрузила виолончель в свой футляр и оживленным полугалопом направилась к Винил, подобно школьнице в обеденный перерыв. Вскоре она поняла, что выглядит потерявшей самообладание, и немного пришла в себя.

— Так что, Винил, куда-то конкретно хочешь пойти?

Винил почесала голову копытом и неловко присела на пол.

— Знаешь, Окти, у меня... работа. Прости. Буду завтра, ладно? Серьёзно, извини, но деньги из воздуха не берутся... ну, сама понимаешь.

— Ну само собой, нельзя же тебе пропускать из-за меня работу! А... а можно мне прийти?

— Не. Тебе точно не понравится, правда.

— Ну ладно... Увидимся завтра.

— Прости, Окти, мне просто надо отработать.

Винил обернулась, медленно подошла к дверям и сорвалась на галоп, быстро выскочив наружу. Октавия смотрела, как кобылка уходит, и чувствовала, что та чего-то не договаривает. Бон-бон подбежала и наклонилась к серой земнопони, пока Лира придирчиво убирала свои инструменты.

— Знаешь, Винил до этого не упоминала о других обязательствах.

Октавия повернулась к Бон-Бон, заметив обеспокоенное выражение её мордочки.

— На что это ты намекаешь?

— Выглядит так, будто она дала тебе от ворот поворот, Октавия. Возможно у неё есть более важные дела, которые стоит учитывать.

— Например?

— Ой, сама знаешь этих диджеев. Они все немного... ветреные. 

Бон-Бон спустилась к Лире под пристальным взглядом Октавии. Любопытство пересилило вежливость и доверие, и она побежала к двери вслед за Винил. Кобылка стремительно промаршировала через коридоры концертного зала, получая ритмичные удары по крупу футляром виолончели. Через некоторое время она заметила Винил, поспешно бегущую вниз по улице. Октавия двигалась позади, перебегая от укрытия к укрытию, как персонаж старого детективного фильма.

Внезапно Винил обернулась, заставив Октавию нырнуть за тележку, чтобы сохранить свое прикрытие. Следя за Винил, она перебежала в переулок, чтобы обогнать её и в то же время остаться незамеченной. Октавию беспокоила нехарактерная скрытность Винил. Самые разные мысли роились в её голове. Что, если она была не единственной пони, с которой Винил встречалась? Просто ещё одно имя в длинном списке. Она нырнула за мусорный бак, пока потенциальная изменница прогуливалась мимо улочки; её шаг стал более уверенным и сильным. Октавия заглянула за угол, как раз чтобы увидеть, как та входит в большое, серое здание.

Октавия немного подождала снаружи. В здании не было намека на её цель. Казалось, будто его ремонтируют. Все знаки сняли, а кирпич из серого стал ярко-красным. Она сглотнула ком в горле, приготовилась держать удар и открыла дверь.

Её встретил холл. Теплый, уютный, но далеко не современный. Словно сам воздух говорил о том, что в этом месте уже давно не было денег. Когда она приблизилась, пони за приемным столом тепло приветствовал её.

— Добрый вечер, мэм, похоже, вы что-то ищете. Могу ли я вам чем-нибудь помочь?

— Я... Я ищу кобылу. Белая шерсть, голубая грива, кьютимарка в виде ноты. Её имя...

— Винил, да. Она только что была здесь. Я не знал, что ей будет помогать ещё один музыкант.

— Ещё один?!

Это правда, всё правда. Винил пришла сюда, чтобы встретиться с другой пони, как Октавия могла быть настолько по-жеребячьи наивной? Её сердце билось с надеждой и верой, в то время как её разум крыл кобылу последними словами, мол насколько она была глупа, чтобы довериться такой пони.

Портье заметила заминку в последней фразе Октавии, обогнув стол и встав рядом с ней.

— Я вас могу проводить, если хотите. Она буквально тут рядом, в зале для выступлений.

— Зале для выступлений? Что она делает?

Они достигли двери, перед которой Октавия получила ответ на свой вопрос. Внутри зала пульсировал и стробировал набор ярких цветных огней. Винил стояла на ровной деревянной сцене, вытворяя проклятую Селестией вещь, которую она называла музыкой. Танцпол заполняло около двадцати пони, очень юных кобылок и жеребцов.

— Это очень благородно с её стороны, дети с нетерпением ждут её каждую неделю.

— Я слышала, она прекрасный диджей. Ей платят довольно много, если верить её хвастовству.

— О, я боюсь, это должно быть не про нас. Мы не можем ей платить, она волонтер вот уже на протяжении многих лет.

— Почему это? Я никогда бы не подумала, что она может заниматься неоплачиваемым трудом.

Портье подняла голову; на её мордочке застыло смущенное выражение.

— А вы... Вы знаете, где вы находитесь, мэм?

— Снаружи нет таблички.

— Ах, мои извинения. Винил наш старый друг с самого жеребячества. Она даже получила здесь кьютимарку. Будет лучше, если я отведу вас к ней и объясню по дороге.

---

Винил подбросила запись в воздух и поймала её магией, рассыпав в пыль перед собравшимися вокруг неё жеребятами. Вздохи и ахи последовали за легким топотом копыт, раздавшемся на деревянном танцполе.

— Ладно, на этом всё. Кто-нибудь хочет ещё музыки?

Хор из детских голосов прокричал ей «да».

— Оу, да ладно вам, кобылки и жеребчики, из-за этих микрофонов вас почти не слышно. Давайте, громче!

От криков у Винил чуть не лопнули барабанные перепонки. Кивнув, она улыбнулась и поставила на вертушку следующую пластинку. Легкое покашливание за спиной заставило её повернуться на источник шума, где она увидела Октавия, смотревшую прямо ей в глаза.

— Почему ты мне не сказала, Винил? К чему эти секреты?

Винил не особенно умела врать. А когда кота вытащили из мешка, в этом больше не было смысла. Резвящиеся счастливые жеребята не слышали их разговор из-за музыки.

— Прости, Окти. Просто... я давно этим занимаюсь. Здорово видеть, как жеребята улыбаются, даже если это ненадолго. Конечно, мне не платят, но, эй... мне нравится тут работать.

— И когда ты начала этим заниматься.

— Много лет тому назад у меня был брат, Брайт Миним. Мы были близки, и однажды... он заболел. Так что я приходила сюда каждый день и играла для него, чтобы ему было легче. А скоро я начала играть для всей группы. Потом... когда его не стало, я продолжала приходить. Здесь ещё много детей, которым нужно дарить улыбку, Окти. Прости, что скрывала это от тебя.

Октавия улыбнулась и потянулась к Винил, чтобы крепко обнять

— Ты большая и сентиментальная идиотка, и сколько раз я тебе об этом говорила, Винил?

— Спасибо, Окти. По сотне раз на дню.

— С чего ты взяла, что мне это не понравится... почему молчала?

Винил не спеша обвила Октавию передними ногами. Кобылы размеренно покачивались в объятиях, будто стрелка метронома.

— Идея не понравилась моему отцу. Он сказал, что раз Брайт мертв, то больше нет смысла сюда приходить. А я просто позорю его память и трачу время впустую, работая за бесплатно. Но кроме своей обычной работы я бываю здесь. Просто я... не хотела, чтобы ты тоже во мне разочаровалась.

Октавия тихо поцеловала Винил в щечку и, тихо уткнувшись в неё носом, хихикнула.

— Знаешь, даже представить невозможно, насколько ты очаровательно близорука, Винил. Я не разочарована, я просто поражена, насколько золотое у тебя сердце. И, между прочим, ты никогда не просила меня о помощи.

— А ты бы захотела? Я... я просто не хотела тебя в это втягивать.

— Послушай, это многое значит для тебя, а значит, и для меня тоже. Ты даришь этим жеребятам счастливую жизнь.

— Знаешь, Окти, я здесь уже десять лет, и я видела, как многие из них приходят и... уходят.

Прижавшись к подруге ещё раз, Октавия разорвала объятия; Винил сначала не хотела отпускать её, но в итоге сдалась.

— Может, поговорим позже, ты не против? На нас всё-таки жеребята смотрят.

Винил резко обернулась: её маленькие слушатели глазели на двух кобыл с широкими ухмылками от уха до уха. Она подбежала к краю сцены и уселась, свесив ноги. Через секунду к ней присоединилась и Октавия, робко поздоровавшись с бедными ребятишками. Вблизи было видно, что у одних не хватает клоков шерсти; у других — тоненькие ножки и хилые тельца. Но все они с одинаково заворожённым взглядом слушали анекдоты и шутки Винил.

Всё это время земная пони просто сидела и наблюдала, пока Винил не позвала её устроить шуточную музыкальную битву. Мысль об этом, неслыханная и соблазнительная, вызвала бурю восторга у жеребят. Октавия хоть и взяла себе роль «Архи-Виолончелистки», но при взгляде на единорожку её пробирало чувство невиданной силы. Переменчивая смесь обожания и гордости за ту, кто посвящала своё время радости других и отмахивалась, будто это пустяки.

Октавия не переставала дивиться хитросплетениям души по имени Винил Скрэтч. Каждый новый день дарил ей причину провести с этой пони остаток жизни.

Concerto Quattordici

— Защищайся, гнусный Диск-жокей!

Октавия взмахнула смычком, будто мечом, и наставила его на белую единорожку — та наигранно ахнула.

— Думаешь, что сможешь одолеть мою музыку, Скрипачка?

— Виолончелистка.

— Да пофиг. Я бахну так, что из твоей драгоценной виолончельки ещё пару недель будет гудеть дабстеп!

Октавия, в свою очередь, тоже театрально ахнула и ещё раз ткнула смычком в сторону Винил.

— Пустыми словами ты роешь себе яму, Госпожа Пульта! Сейчас ты узришь, что такое истинная музыка!

Октавия поставила виолончель в вертикальное положение, крутанула её для вида и, уперев в плечо, принялась играть. Смычок скользил по струнам, высекая искры — так она не играла уже много лет. Какая-нибудь струна неизбежно лопнет, конечно, но дома есть запасные. Когда у Октавии уже начало сводить локоть, она стремительно вывела мелодию на высокую душещипательную ноту — и поклонилась неотрывно смотревшим жеребятам. Винил же скрестила передние ноги и надулась, состроив оскорблённое лицо.

— Неплохо, Окти, но ты ещё не видывала меня.

Магией подбросив пластинку вверх, Винил поймала её на кончик копыта. Побалансировала секунду. Позволила секунду яростных оваций. Резким движением запустила в воздушное сальто, — и диск, уже крутясь, приземлился на пульт, прямо под готовую иглу. Единорожка принялась творить собственное маленькое колдовство над треком. Копыта сновали по микшерам и переключателям, превращали прозаичное электро в могучего левиафана неистовых басов. Уж Октавии-то она покажет! Всё по старому уговору, исполнит всю композицию копытами.

Она подводила композицию к пику, наращивая в музыке неуловимое предчувствие. Ритм и мощь захлёбывались, и тут наконец она высвободила невыносимое напряжение: мелодия низверглась в бездну баса и стремительно пульсирующего электро, пока не истончилась до хрустально-чистого звенящего звука и не иссякла окончательно. Винил вырубила пульт, подхватила только-только замершую пластинку и стряхнула в конверт. Под восторженные аплодисменты диджей отвесила поклон. 

— Весьма недурно, мисс Скрэтч... для диджея. Однако хочу принести свои соболезнования, ибо я более чем уверена, что способна вас обставить.

Из-за сценических подмостков кто-то тихо кашлянул, и слушатели сразу оцепенели. Октавия, которая уже наполовину сыграла фальцетное вступление к следующей партии, осеклась и опустила смычок, чтобы определить источник звука.

А источником оказалась та самая кобыла, что встретила её на входе. Пони, со смесью огорчения и сожаления на лице, подбежала к рассевшимся на полу жеребятам и собрала всех в кучку.

— Простите за вторжение, Винил и... кажется, мы не представились. Меня зовут Кристал Мёрмер.

Октавия спустилась со сцены, чтобы обменяться с Кристал копытопожатием.

— Октавия. А насчёт фамилии не думайте, Винил над ней только смеётся.

— Так нечестно!

Лицо Кристал озарилось пониманием, и в её голосе зазвучали лёгкие нотки восхищения:

— Ещё раз простите, что прерываю, просто кое-кому пора баиньки. Извините, жеребятки, но Винил с Октавией ведь... ещё придут?

Октавия кивнула, превратив просьбу в обещание, ровно в тот миг когда жеребчики и кобылки уставились на неё с огоньком надежды в глазах.

— Разумеется. Всё равно надо кое-кому преподать урок настоящей музыки.

— Делай это перед зеркалом, Окти.

— А ну цыц.

Тем временем Кристал снова собрала радостно запрыгавших жеребят.

— Ну ладно, жеребятки, скажите Винил и Октавии «до свидания!».

Маленькие пони обступили её со всех сторон: на Октавию обрушился нестройный хор благодарностей. Кристал улыбнулась и, вежливо кивнув, поторопилась спровадить миниатюрный табун прочь из зала. Задержавшись на секунду, она бросила взгляд в сторону Винил на сцене и перевела его на земную пони.

— Знаете, Винил о вас говорила много хорошего. Безумно рада наконец с вами познакомиться.

— В самом деле говорила?

Винил, видимо, ощутила нажим в словах Октавии, потому что по голову зарылась в ящик с пластинками, внезапно почувствовав нужду рассортировать их по алфавиту. Кристал кивнула, и от тонкой улыбки на её порозовевших щеках появились ямочки.

— Да, и очень подробно. Жду не дождусь снова с вами повидаться, Октавия. И с тобой, Винил!

— Свидимся, Кристал! Скажи им, что буду на следующей неделе!

Кристал удалилась из концертного зала, а Винил всё не спешила высовывать голову из ящика. На самом деле она просто перебирала пластинки, создавая видимость усердного труда, но кое-кому не понадобилось много времени, чтобы об этом догадаться. Тень нависла над ней в то же мгновение, что щёлкнул футляр виолончели. Она попыталась напевать, чтобы казаться ещё более занятой, но напевать дабстеп — трудное занятие, когда в голосовых связках нет сабвуфера.

Лицо Октавии было совсем близко, и Винил слегка отвернулась, чтобы не смотреть ей в глаза. К напеву прибавилась лучезарная улыбка. Тогда лицо возникло с другой стороны, и она снова отвернулась; задумчивое гудение под нос прервалось лёгкими смешками. Наконец Октавия сподобилась схватить её за плечи и завалила на спину, в безвыходное положение. На лице земной пони тоже играла улыбка.

— Полегче, Окти. Может, слезешь с меня? Твоё счастье, что тут детишек нет.

— Да ну тебя! Ты впрямь что-то с чем-то, Винил. Не то юродивая, не то святая. И разносишь моё доброе имя по всей округе.

В лавандовые глаза Октавии неотрывно глядели ничем не прикрытые рубиновые глаза Винил. От внезапной небольшой борьбы её очки упали на пол.

— Такая, что исколесишь всю Эквестрию — не сыщешь никого похожего. Да и ты, Окти, тоже ничего.

— Умеет же твоё самомнение быть невыносимым. Очаровательно невыносимым.

— Что поделать, Окти. Придётся тебе просто... — единорожка подобрала свалившиеся очки, и серый ореол вокруг рога погас, стоило им опуститься на её глаза, — смириться с этим.

Поджав губы, Октавия отстранилась на какое-то расстояние, но быстро повернулась обратно и увидела на лице Винил бесшабашную улыбку.

— Куда уж я денусь.

— Так что думаешь на вечер?

Щёки единорожки растянулись в ухмылке, и она лукаво изогнула бровь. Октавия на секунду обомлела с разинутым ртом — и только затем, покраснев, поняла. Её голос снизился до едва различимого шёпота, скрашенного смехом:

— Порой ты слишком прямолинейная, Винил.

— Да что? Я даже ничего не предложила. В твоей голове, часом, не завелись ли грязные мыслишки, а, Окти?

— Нет, ну... Ты — зловреднейшая из вертихвосток, знаешь об этом?

— Рада услужить, миледи.

— Так или иначе, больше всего мне б хотелось бокальчик чего-нибудь приятного и расслабляющего.

Винил аккуратно приподняла очки кончиком копыта и смерила её пристальным взглядом.

— Без проблем, но я — я! — твою чудну́ю бурду не пью. Только «Балтикольт».

Закатив глаза, Октавия протянула Винил копыто и помогла подняться с пола.

— Так понимаю, мои попытки привить тебе хоть чуть-чуть самоуважения и изысканности потерпели поражение?

— Полное и безоговорочное.

— Ты, впрочем, ещё сносная.

Винил ахнула в притворном возмущении, загарцевала и развела передние ноги в стороны как можно шире.

— Сносная? Да я тут лучшая, Окти!

Её непоколебимая жизненная позиция вдруг дала сбой: Октавия игриво пихнула её в грудь, из-за чего Винил потеряла равновесие и завалилась на спину. Земная пони, тут же подскочившая, с беспокойством наклонилась над распростёртым телом.

— Ой, мне так жаль, Винил.

— Ещё как жаль.

— В смы...

Сграбастав Октавию, Винил перекатилась и прижала её спиной к полу. Виолончелистка несогласно затрепыхалась и воззрилась на единорожку, которая в довершение всего взгромоздилась на неё и теперь — будто этого мало — торжествующе вскидывала над головой копыто.

— Ты кое о чём забыла, мисс Филармоника, — Винил прильнула к Октавии и прошептала на ухо: — Я знаю твою слабость.

— Это что... О Селестия, пожалуйста, нет, Винил, только не там...

— Нетушки, это моя мстя, и я буду мстить прямо тут и как захочу.

Самый кончик белого копыта ткнул Октавию в бок — и принялся быстро-быстро щекотать уязвимое место. Кобыла забилась в судорожном припадке, хохоча во всё горло и ещё сильнее вырываясь из мёртвой хватки.

— Нет, Винил... умоляю! Взрослые... себя... так не ведут!

— Я знала, что ты боишься щекотки, Октавия.

Копыто добралось до шеи. Винил с удовольствием смотрела, как земная пони замотала головой в тщетной попытке избавиться от неотвратимого щекочущего апокалипсиса.

— Винил... Селестии ради... прекрати!

— Чего-чего, Окти? Ещё сильнее? Желание кобылки — закон.

— Не... ну... прав... да!.. хватит!..

— Давай-ка на полную катушку.

Октавия ещё больше заёрзала под усилившимся напором, и наконец ей удалось высвободить задние ноги. Она упёрлась ими Винил под рёбра, брыкнула как следует, и та бесформенным кулем бухнулась на пол. Октавия схватилась за грудь, всё ещё пытаясь совладать с приступами смеха, сотрясавшими тело.

Винил сумела подняться практически в то же время, что и её подруга. Правда, последняя скорее шаталась из стороны в сторону. Винил вернула фирменные очки обратно на переносицу и расхохоталась при виде того, как Октавия отчаянно пытается устоять на ногах после ожесточённого щекотания.

— Ого, Окти, да ты так не краснела с той ночи после прослушки.

— Цыц!.. цыц. Я просто... пытаюсь... отдышаться.

— В моём загашнике есть целебный поцелуй, если хочешь. Или копыто помощи?

— Обойдусь... без поцелуя, спасибо. Просто дай копыто.

Винил подхватила Октавию под грудки, с тяжёлым стоном подняла её на подкашивающиеся ноги, закинула переднюю ногу ей на плечо (порадовавшись близости). Живой пони-костыль для виолончелистки был готов.

— А самое интересное, Окти, что мы ещё и капли в рот не взяли.

---

— Бармен, две горящие самбуки!

— Винил, я ещё капли в рот не взяла. Ты уже хочешь самбуку?

Винил потёрла подбородок, задумавшись на секунду, после чего снова повернулась к барной стойке.

— Одну, на двоих, — она наклонилась к бармену и прошипела на ухо: — Её сразу выносит.

— Наглая ложь, и на двоих не надо.

— Ну ты чего, это же так роман...

— Шардоне, пожалуйста, и... «Балтикольт»?

— Ага.

— Кошмар.

Октавия протянула деньги, прежде чем подхватить два бокала и отправиться в долгое путешествие до стола. Они с Винил сошлись на том, чтобы провести ночь в винном баре, только на сей раз — уж спасибо — без пони с кьютимаркой мороженого и прочих неловких происшествий. Бармен, впрочем, никуда не делся и всё так же стоял манерным франтом за стойкой. И он же сейчас внезапно остановил их, выставив копыто, и поглядел на Винил.

— Извини, куколка, тебя не затруднит показать удостоверение?

Та застыла как вкопанная. На её лице промелькнула мимолётная тревога, но обыкновенное спокойствие тут же вернулось на место. Она резко обернулась и с ухмылкой выудила из кармана небольшую карточку.

— Я правда так молодо выгляжу? Польщена. Держи, братишка, — удостоверение личности заплясало у бармена перед глазами почему-то немного неуверенно, однако тот кивнул и манерно взмахнул ногой, как бы откланиваясь.

— Прости за беспокойство. Новые правила и, ну, всё такое, да-а. Приятной ночи вам обеим!

— Да... и тебе того же.

Она повернулась к Октавии и, расправив плечи, двинулась вперёд к столу.

— Кажется, Окти, я выгляжу молодо и стройно. А что по-твоему?

— По-моему, мисс Скрэтч, вы ещё какая молодая... и стройная. Однако ваша карточка меня заинтриговала. Я свою даже не ношу, а меня всегда пропускают.

— Это потому, что из-за бабочки ты выглядишь как моя бабушка.

Знакомое негодующее выражение на лице, приоткрытый рот, поднятое копыто — всё шло к очередной виолончельно-земнопоньской тираде. Винил быстро задавила зло в зародыше:

— Я просто прикалываюсь, моя маленькая пони. Всего лишь шутка. 

— Не сюсюкай мне тут.

Винил снова вытащила карточку и продемонстрировала фото, обрамлённое всякими подробностями о её личности. Октавию, впрочем, привлекли большие жирные чёрные буквы в самом верху.

— Винил Дженнифер Скретч? Ты не говорила, что у тебя есть второе имя.

Карточка со свистом сорвалась с места и скрылась в кармане Винил. Единорожка поспешно отвернулась, чтобы спрятать пылающие щёки... о, а вон и столик в углу, прекрасное местечко на ночь. 

— Мама думала, это будет звучать классно... В общем, пофиг, наш столик вон там.

— И это очень классное второе имя. Придаёт тебе какую-то нотку... благовидности. Ну или помпезности, как угодно.

Винил рассмеялась, лишь отмахнувшись от комплимента. Октавия тем временем поставила бокалы на столик.

— Стильное, Окти, в самый раз. Я хочу не быть пафосной мадамой, а просто хорошо делать своё дело.

— Ну, мне думается, ты уже продемонстрировала удивительные результаты на этом поприще. Не стоит ли подумать о мнении других?

— Фе. Не в пафосе проблема — в тухлой напыщенности, которая с ним приходит... Только без обид.

Винил плюхнулась на мягкий диванчик поближе к подруге, схватила «Балтикольт» и залпом осушила полбутылки, после чего тепло обняла Октавию, прижав к себе. Та же решила быть со своим алкоголем побережливее, а потому потягивала вино неспешно, давая оттенкам вкуса поиграть на языке, прежде чем проглотить. К сожалению, Винил так и не научилась пить с любой другой целью, кроме как «налакаться в драбадан».

Единорожка довольно засопела. Поёрзав, она удобнее устроилась на диванчике и придвинулась к Октавии ещё плотнее, а потом вновь приложилась к бутылке. Совсем скоро она почувствовала легкую, как пёрышко, голову виолончелистки на плече и нежно прижалась к ней щекой.

В одном копыте приятный алкоголь, в другом — красавица-кобыла. В такие мгновения, подумала Винил, тропа жизни делает крутой поворот в какие-то невиданные фантастические дали.

Concerto Quindici

Винил сделала ещё один быстрый глоток, чтобы приготовиться получше. Несмотря на то, что алкоголь едва ли мог претендовать на роль динамического курса в достижении духовного покоя, Винил всегда находила его отличным расслабляющим средством. Алкоголь приглушал горячие миазмы размышлений до подходящей линии, открывавшейся ей в куда более медленном и приемлемом темпе.

Из-за своего состояния она не заметила, как бармен прошёл мимо с напитками, пробежавшись по соседним столам и собирая оставленные бокалы. С каждым заходом он подбирался всё ближе, пока они несколько раз не обменялись взглядом. Прежде чем уделить кобылкам должное внимание, он сделал ещё несколько заходов. В конце концов Винил увидела, как бармен остановился перед ними, слегка кашлянув и вежливо улыбнувшись.

— Доброго вечера, дамы. Полагаю, наслаждаетесь ночью?

Винил пожала плечами, подвинув на секунду Октавию. Та уснула на её плече, что было понятно, учитывая всё то, что произошло с ней за день. Октавии редко удавалось насладиться моментом пробуждения не по будильнику. Факт того, что на этот раз рывок от плеча Винил был не столь осторожным, вряд ли прибавил бы ей настроения.

— Ага, Окти, по крайней мере, точно.

— Зат... а ну цыц. Мы ещё в баре?

— Ага, ты вообще-то собиралась пойти домой, прежде чем свалиться на боковую.

Октавия соскользнула с плеча Винил, прислонившись к столу в попытке удержать равновесие.

— Могла бы меня разбудить пораньше — и поаккуратнее.

Винил снова пожала плечами, с лихвой вернув надутое выражение лица Октавии.

— Что тут скажешь? Ты выглядела умиротворенно, а я наслаждалась тишиной.

Октавия раздраженно прищурилась, когда степень её надутости перешла талант Винил к передразниванию. В её взгляде было именно то, что в ней обожала Винил, как та ей однажды говорила. Октавия нахмурилась, и аккуратные тонкие линии проступили под пылающими глазами. Бармен некоторое время наблюдал за этим, слегка приоткрыв рот, после чего его копыто поднялось вверх, указав на кобылок.

— Вы же пара кобыл с той истории, верно? Я помню вашу влюбленную парочку с ночного визита Баттерс!

— Ох, Селестия... мы бы не хотели это говорить об этом, сэр.

— Точняк, дружище, Окти не понравилось, что ей досталось с концовки той трубной шутки.

Октавия положила копыто на лицо и простонала, протерев его.

— Ох, мне очень жаль, леди. Мне просто нравилось читать её работы. Причем все. А та про вас двоих, которая самая масштабная, наверняка и самая популярная!

Октавия уронила лицо на стол, простонав через залитое пивом дерево.

— Так значит, есть ещё одна. Мы знаем, сколько копий нужно сжечь?

— А, эта из «Виолончелистки и шарлатанки», пятнадцатого выпуска... вышла четвертого марта... ушла в золото через три дня. Понять только не могу, зачем вам нужно её сжигать!

— Представьте, что у вас неприятные воспоминания о чем-то личном на основе событий, которые никогда не происходили.

Бармен пожал плечами, продолжая неловко улыбаться. Октавии показалось, что он ни разу не моргнул. Она была уверена, что ни одному пони невозможно чисто физически провернуть что-то подобное. 

— Ну, следует заметить, что это невероятно интересная история.

— Это все связано с тем, что мне не нравится. И ещё раз, мне не хотелось бы обсуждать ту историю, так что, прошу вас, уважаемый бармен...

— Да, дорогуша?

— Это намек на то, что вам лучше уйти. Сейчас же.

Бармен сделал шаг назад, все ещё оставаясь на близком расстоянии от пары. Октавия находила тишину ужасно неудобной, что заставило её снова прожечь яростным взглядом ожидающего жеребца.

— Вам ещё чем-то помочь, сэр?

Бармен праздно ударил копытом по полу, посмотрев чуть ниже Октавии, расположившейся на кушетке.

— Я просто хотел сказать, что в тот момент, когда я вас увидел, то понял, что вы обе отлично подходите друг другу. И это так мило, как вы смотрите друг дружке в глаза. Вы обе мои вайфу, вот.

Бармен мечтательно вздохнул, переведя взгляд на потолок.

— Ну... ладно. Нам это льстит, конечно, но мы бы хотели немного... побыть вдвоем, если это возможно.

Бармен стал само внимание, в его и без того женственном голосе появились нотки сопрано.

— Окей, я просто буду тут неподалеку, если вам что-нибудь потребуется. Просите о чем угодно.

Октавия и Винил смотрели, как бармен вернулся в свой бар, всё ещё глядя в их сторону, пока обслуживал других клиентов.

— Что ж, этот жеребец слегка...

— Жутковат? Я думаю, он жутковат, Окти.

— И что такое «вайфу»?

— Думаю, это такая штука, из которой делают рожки для мороженого.

Октавия вздохнула и отхлебнула немного вина, которое уже достаточно нагрелось, чтобы осторожно и незаметно сплюнуть его обратно в бокал. Теплое вино мало чем отличалось от теплого мороженого, по её скромному мнению.

— Слушай, Винил, ты уже закончила со своим питьем?

— Ага, выпила его до того, как ты проснулась. Тут довольно скучно, когда не с кем поговорить.

Земная пони отвернулась от вездесущего бармена обратно к Винил, поправлявшей очки, которые сегодня снова решила надеть. Сказать по секрету, Октавия эти стекляшки ненавидела: из-за них прочитать её мысли становилось практически невозможно, как будто Винил от чего-то пряталась. Сломайся они, Октавия только порадовалась бы счастливому совпадению. Но, конечно, если Винил не слишком к ним привязалась.

— Ладно, с меня на сегодня хватит. От вида бармена мне немного не по себе, а ещё я ужасно устала. Может, пойдем уже домой? Я достаточно навеселилась за ночь.

— Что, уже?

— Да, не хочу тут задерживаться.

— Вдвоём, то есть?

— А ты хочешь остаться?

Винил помотала головой, чуть не уронив очки с носа.

— А мы домой... вместе пойдём?

— Ну, если хочешь.

Слова земной пони повисли на кончике языка, заставив Винил ухмыльнуться. Октавия не могла заглянуть ей в глаза, однако та могла заглянуть в глаза Октавии. И, надо признать, увиденное ей нравилось: немое приглашение, сдобренное неуверенностью; невыразимо чарующий блеск во взгляде.

— Если настаиваете, мадам Октавия. Манеры, полагаю, велят мне сопроводить вас домой.

— Да ваши латы блистают и без солнца, о благородный сир. Давай, идём, и просто... постарайся не смотреть бармену в глаза.

Винил пропустила Октавию вперёд, взглядом уцепившись за кьютимарки на её бёдрах, и потрусила следом. Та пристально покосилась из-за плеча, но раздражения на её лице было меньше, чем ожидала Винил.

— Винил.

— А?

— Когда я говорю «не пялься на бармена», это не значит, что вместо этого надо пялиться на мой круп.

---

Вопрос, куда же направиться, решился сам собой. Мгновение — и вот Октавия уже в квартире Винил, осторожно пробирается по диджейским журналам и старым светящимся палочкам, похоронившим под собой ковёр. Вообще она хотела сесть на диван, однако сделать это ей не дали беспорядочные завалы виниловых пластинок, коробок из-под пирожных и разобранных проигрывателей. Аккуратно сдвинув рухлядь, она с удобством устроилась на освободившемся месте.

Так как Октавия в дороге жаловалась на внезапно напавший голод, Винил поплелась на кухню сообразить что-нибудь поесть. У спиртного будто вошло в привычку опустошать её живот, а желудок пытался это компенсировать, требуя больше еды. Не очень здравая мысль, но Октавия была не в том состоянии сознания, чтобы рождать здравые мысли.

Диванчик Винил, хоть и не эталонный образец хорошей — ну, или хотя бы сносной — мебели, оказался необычайно удобным, в основном оттого что все пружины в нём давным-давно сломались от старости. Он практически походил на пуфик: Октавия медленно утопала в глубинах замшевой эйфории, пока не стала похожа на царицу сусликов.

Из кухни наконец возвратилась Винил, окружённая мерцающим роем чашек и тостов. При других обстоятельствах Октавия бы возмутилась, предложи ей кто-нибудь тост с джемом, будто в детском саду, но сейчас она слишком оголодала, чтобы возмущаться.

Детали проигрывателей и прочий скарб заботливо взмыли в воздух, объятые дымкой чар, и опустились на комод у стены с почти что трепетной бережностью. Октавия уставилась на эту кучу, жуя тост с задумчивым лицом. Лишь доев кусочек (и ещё пару), она поняла, что её рот способен и на другие, не связанные с калориями задачи. Например, дышать и говорить.

— Откуда груда деталей от проигрывателей? Тебе стало скучно, и ты решила их уничтожить?

Жестом попросив подождать, единорожка остервенело задвигала челюстями и, прежде чем ответить, проглотила кусок. С некоторым удовлетворением Октавия отметила, что её светские манеры потихоньку начинает перенимать и Винил.

— Ну, пришлось их сначала разломать, само собой. По-другому запчасти не получишь.

Копыто Октавии прочертило дугу и замерло на горке деталей, словно в непонимании, что кроется за этим поступком.

— Я не...

— Ну смотри.

Окутанные серым ореолом магии, детали воспарили к мордочкам пони. Винил доставала каждую по очереди и показывала Октавии, чтобы та рассмотрела поближе, а сама описывала:

— Вот тут фильтр от помех, делает запись чистой. А это — многопрофильное ложе под все размеры пластинок. Здесь штуковина для предотвращения вибраций, когда диск вращается, особенно если идут басы. Сюда первоклассный тонарм, чтобы лучше улавливать музыку, а чтоб всё работало — высококачественная магическая плата. Ну и корпус я от этого взяла... круто же выглядит?

От неожиданной лавины информации у Октавии отвисла челюсть. Несмотря на то, что обычно она встречала внезапности с холодной головой, спиртное — это такая жидкость, которая славится умением разогревать мозг. Некоторые бы поспорили и сказали, что именно ради этого его и пьют.

— Да... Я ни за что бы не подумала, что ты разбираешься в технике, Винил.

Винил скромно отмахнулась, убив весь комплимент.

— Не. Проигрыватели легкотня, просто аналоговый контур с маленьким предусилителем для улучшения вывода сигнала. Уж что настоящая заноза в крупе, так это копаться с проводами в стереосистеме, но оно того стоит. Настраивать комбик гораздо запарнее, поверь.

— Нет, ты правда разбираешься в теме куда лучше, чем я ожидала.

Винил только фыркнула. Копыта её были свободны, а тост давным-давно отправился в то место на небесах, куда попадают все тосты, оставив сей бренный мир. Она стряхнула с передних ног крошки, отыскала удобную щель в ближайшей куче коробок из-под хлопьев и взгромоздила туда пустые тарелки.

— Какой из меня диджей, если я не могу собрать пульт своими копытами? Ну, ты же вот сама виолончель выстругала, да? Так многие гитаристы делают.

Октавия беспокойно погладила футляр, вдруг осознав, как мало внимания уделяла виолончели в мыслях. Это было просто приспособление, выполняющее своё предназначение, ни больше ни меньше.

— Свою виолончель я получила в подарок на день рождения. Большинство музыкантов, кого я знаю, заказывают инструменты у мастеров.

— Шутишь? — единорожка потрясённо разинула рот; её глаза горели. — В этом же половина веселья — когда мастеришь что-то своё! Тратишь целую вечность, пока не настроишь до идеала, чтоб звучало так, как надо тебе. Я-то думала, ты с виолончелью тоже так возишься.

— Я просто... играю. Настраиваю, и всё.

— А-а, выходит, я отношусь к своей профессии с большей заботой и вниманием, мисс Октавия.

Октавия прыснула, ещё не осознав, что хихикает, но даже после этого обратила свою радость в звонкий смех. У Винил задрожали губы — она пыталась сохранить невозмутимый вид, — но в какое-то мгновение обе пони достигли резонанса, и маска спокойствия треснула, взорвавшись надрывным хохотом.

— Ну ты и шутница, Винил.

— Я без шуток.

— Цыц.

Земная пони игриво заехала Винил по уху, и та с притворным оханьем отпрянула от удара. Она потёрла «бо-бо» и, изображая задетые чувства, обиженно надула губы.

— Знаешь, Окти, это невежливо. Лучше чмокни, чтобы зажило.

Вообще, Винил хотела сально подмигнуть, но вместо этого у неё получилось удивлённо захлопать глазами, когда Октавия снова ей врезала, только чуть сильнее, чем в предыдущий раз.

— Эй!.. если я скажу, что мне нравится, как ты меня бьёшь, ты прекратишь?

Октавия замерла с уже занесённым копытом, задумавшись над вопросом с довольной ухмылкой, заколебалась — и отвесила третью оплеуху. Опустив ногу, она сама подмигнула с сальной улыбкой на лице.

— Ну, я считаю, надо быть странной, чтобы таким наслаждаться. Но я и без этого знаю, что ты странная.

— Я не следую мейнстриму, знаешь ли, и это льстит.

— Ещё бы. Если кроме побоев тебе ничего не нравится, то я даже не знаю, далеко ли придётся зайти, чтобы в итоге отдубасить тебя твоим же проигрывателем.

— Мне не только это нравится. Но, думаю, после той ночки ты с моими пристрастиями познакомилась, — старательно изображая скромность, единорожка поглядела Октавии в глаза.

— Вовсе нет, я ни капельки не помню, что было той ночью. Мне нужна... повторная лекция, если тебя не затруднит.

Винил с улыбкой прижалась к Октавии и прошептала ей на ухо:

— Только предупреждаю сразу: я учу на практике и демонстрирую наглядно, если ты согласна.

Залившись краской, Октавия закашлялась и прикрыла рот копытом в попытке скрыть смущение. Она хихикнула, но тут её увлекла за собой белая нога — и урок начался.

Concerto Cedici

Свет луны в зените просачивался сквозь занавески, освещая комнату. От пола и стен тянулись зловещие отростки, отбрасывали угрюмые, трепещущие тени, а те словно бы крались по квартире. Октавии никогда не нравилось ночное время. О том, как плохо она видела в темноте, не стоило даже упоминать. К сожалению, комната Винил была забита невесть каким барахлом, в котором воображение то и дело рисовало зыбкие силуэты пони.

И, конечно же, проблема была в том, что Октавия не могла уснуть. Час тому назад, во время ночных «упражнений», это только сыграло на копыто. Однако сейчас мозг зациклился на пустячных сомнениях, и они наслаивались друг на друга, как снежный ком, превращаясь в мучительные тревоги и смятение. Она бросила взгляд на свою... партнёршу. Подходящее ведь слово, так? Пугающе редкий ярлык, которого не удостоились многие иные пони. Да, эта невыносимо глупая — и с тем практически святая — кобыла, лежавшая под боком, была её партнёршей. В этом Октавия ни капельки не сомневалась.

Снова поёрзав, она выпуталась из неуклюжих объятий Винил и устроилась поудобнее, сев на диване. Поначалу лежать в обнимку было удобно, но от нынешнего неспокойного настроения в Октавии зудело желание постоянно ворочаться. Она отвернулась к окну: занавески, в спешке задёрнутые перед началом «уроков», были слегка приоткрыты — легко развевались на порывах ночного ветерка.

Из всего доступного взгляду неба львиную долю на нём занимала луна. Она висела в неземной черноте и изливала тусклый свет среди мерцающий созвездий. Пони задержалась на миг (по крайней мере, ей так показалось), не в силах оторвать взгляд от небесного тела, что неуловимо медленно двигалось по небу. Так пролетело полчаса, а Октавия всё глядела на звёзды, гадая, что за намёки кроются за ними. Быть может, сама принцесса Луна спрятала ответы на вопросы своих подданных на звёздном полотне, и если Октавия тщательно его изучит, то непременно их найдёт.

— Хай, Окти... Не спится?

Октавия резко дёрнулась, едва сдержав удивлённый вдох. От внезапного движения Винил, протиравшая сонные глаза, чуть не выпрыгнула из-под одеяла.

— Прости, не хотела тебя будить.

Единорожка усмехнулась, всё ещё покачиваясь с осовелым взглядом. Лунный свет упал на её глаза, обращённые к Октавии, под острым углом, — и они заблестели во всей своей багряной красоте.

— Час назад ты не давала мне спать и нисколечко этого не стеснялась. Так чего не спишь? Мне казалось, ты из тех, кто ложится рано.

Октавия игриво пихнула кобылу в бок, заставив её тихо охнуть, и неловко потёрла копыта, но в какое-то мгновение над её характерными манерами взяло верх не менее характерное нетерпение Винил. Та подползла и уселась рядом; обеспокоенная пара глаз возникла у Октавии перед самым носом.

— Окти, всё нормально?

Земная пони медленно повернулась к Винил. Она и не подозревала, что её переживания так очевидны со стороны. Её не трясло, и глаза были не то чтобы особо подёрнуты тревожной бледной пеленой. Однако несмотря на её практически каменное лицо, Винил сумела понять знаки: легонько подрагивает левое ухо; крохотная пауза между словами; глаза на секунду ускользают в сторону и тут же вновь смотрят прямо. 

И Винил, совсем как стая птиц, предчувствующих наступление бедствия, поняла причины и приняла все необходимые меры. Чувствуя неуверенность в её объятиях, Октавия без колебаний сама обвила её передними ногами и так сжала, что чуть не сломала единорожке рёбра, будто желая не отпускать её как можно дольше.

— Я просто... Я хотела спросить тебя, Винил. Мне... нужен твой ответ.

Объятия немного ослабли, и тут же Винил удвоила усилия. Она прильнула к любимой ближе, шепча на ухо:

— Всё что угодно, Окти.

— Что... что с нами будет, Винил?

Шестерёнки в мозгу Винил застыли, но всё же кое-как смогли вылепить из потока жеребячьего лепета встречный вопрос:

— К чему ты клонишь?

Разжав объятия, Октавия гневно пихнула в грудь себя и Винил.

— Что с нами будет? С нами... Что, Винил?

Этой ночью Винил испытала нечто редкое. На каждую фразу была встречная фраза, неважно, сколь простая или банальная. На каждую шутку, смешок и комплимент. И впервые на своей, очевидно, недолгой памяти Винил столкнулась со словами, на которые у неё не нашлось немедленного ответа — такими, что требовали поразмыслить гораздо дольше, чем пара секунд.

— Я... я не знаю, Окти.

У Октавии перехватило дыхание, словно в попытке перекрыть воздуху доступ к лёгким. Разинув рот, будто громом поражённая, земная пони осуждающе уставилась на Винил.

— Но... мне казалось, ты через это уже проходила. Ты ведь говорила, что по молодости встречалась с тьмой кобыл и жеребцов.

Винил издала негромкий смешок скорее через силу, чем от радости. Короткий, пронзительный, почти трагичный смешок.

— Ага, вот и представь, сколько такие отношения длятся. Конечно, было клёво, но я их имена-то едва запоминала... в половине случаев даже не спрашивала. Это... это совсем другое. Не как сейчас. Не как у нас.

Пересилив себя, Октавия улыбнулась. Тревоги в голове никуда не делись, но она хотя бы отстранилась от них на миг.

— Слушай, Окти, не буду врать, но я всегда действовала по обстановке. Большинство тех, с кем я сближалась, через неделю увязывались за новым хвостом — и так, от остановки до остановки, всю жизнь. Я ничего не продумываю загодя, и в этом-то самое интересное. Я проживаю день, радуюсь, что его прожила, и не просто, а с тобой. Это как... пойти вперёд, только теперь мы это делаем вместе, и посмотреть, что там. Вместе.

Кончиком копыта Октавия ловко смахнула из глаза слезинку, прежде чем на это обратила бы внимание Винил. Земная пони наклонилась вперёд и легонько чмокнула Винил в губы. Даже в бледном свете луны белоснежная единорожка заметно залилась краской.

— Что ж, похоже, тогда придётся нам разбираться во всём самим. Можно было догадаться, что идти к тебе за советом будет бесплодной затеей.

— Ну не знаю, у меня пара наливных яблок завалялась на кухне. Чем тебе не плод? Хотя поздновато для еды.

Хихикнув, Октавия наконец-то полностью прильнула к губам Винил и приподнялась, прижимаясь к её телу и обняв свободной ногой. Очень удобная поза, к счастью.

— Доброй ночи, Винил.

— Ночи, Окти, и не забудь хорошенько выспаться. Крепкий сон — залог красоты.

Октавия чуть не ахнула от возмущения и резко распахнула глаза: на лице единорожки, в неверном свете луны, играла кривая ухмылка. Земная пони прикрыла веки и зарылась поглубже в подушку, чтобы было удобнее. По её лицу тоже пробежала незаметная улыбка — предупреждение уже изготовившейся Винил.

— Говорит та, кому до красоты столько же дела, сколько до ума.

— Приму за комплимент.

— Да пожалуйста, если тебе от этого легче спится.

---

Октавия обхватила Винил за талию, тщетно силясь оторвать её от дверного косяка. Она упёрлась копытами в землю, чтобы получить точку опоры, и наконец сумела разжать хватку единорожки. Обе кобылы покатились кубарем. Октавия, натянув на лицо выражение самого искреннего разочарования, неторопливо встала.

— Слушай, нравится тебе это или нет, но ты идёшь со мной.

Винил предприняла попытку спрятаться сама в себе и, убедительно свернувшись в позу эмбриона, глухо застонала на булыжную мостовую и старые жвачки:

— Ненавижу таскаться за шмотками! Мы же только что с прослушивания, может, лучше домой?

Октавия снова упёрлась копытами, только на сей раз в образном смысле. Разочарованная мина перетекла в жалостливо надутые губки; в глазах заблестела готовая излиться влага. Винил покосилась на водопад, ещё не начавшийся, но уверенно надвигающийся, и безропотно вздохнула. Она поднялась на ноги и заметила, как быстро испарились слёзы, а на лице Октавии расцвела улыбка.

— Так-то лучше! Тебе нужно новое платье на Гала, Винил. Ответ «нет» не принимается.

— Ты, Октавия, манипулируешь. Очень гадкий ход, — усмехнулась Винил и поравнялась с земной пони.

— Есть такое слово «надо», Винил. Кроме того, ты сама не раз проделывала этот трюк. В приёме щенячьих глазок ты стала просто асом.

Не останавливаясь, Винил закинула переднюю ногу на плечо Октавии и на секунду крепко прижалась к ней.

— И ты теперь моя верная ученица, Окти. К тому же у меня есть наря...

— Если ты надумала заявиться на Гранд Галопинг Гала в своей пижаме из фольги, то лучше не раскрывай рот. Даже в старом «Докторе Ктопыто» постеснялись использовать такое.

Настала очередь Винил надуть губы; чуть склонив голову, она сняла очки и продемонстрировала животрепещущую картину мокрых, поблёскивающих глаз. На такую очевидную попытку заставить её передумать Октавия нахмурилась и отвернулась.

— Ты повторяешь за мной. Оно так не работает.

Она снова посмотрела в сторону Винил: глаза никуда не делись. Едва Винил настраивалась на цель, её решимость становилась непоколебима. Как-то раз Октавия сравнила это с мышлением пещерного пони, трущего две палочки, чтобы развести огонь. Винил не очень обрадовалась такому образу, догадавшись, что это был намёк на её упёртость.

— Слушай, Винил, нам надо идти. Давай ты просто...

Непробиваемая обида достигла нового уровня, и Октавия даже начала сомневаться, не прорвут ли слёзы плотину. 

— Так и быть. Если пойдёшь со мной, я в долгу не останусь.

— И что же мне будет? — Винил не торопилась признавать победу, не убирая слёзы из глаз.

— Ну, сделаю парочку... одолжений. Потом.

По некоторым причинам, которые мы приводить не станем на благо всех любознательных юных любителей фанфикшена, обе кобылы обменялись понимающими ухмылками. Винил позволила обильным слезам высохнуть и бодрой пружинистой походкой направилась в сторону торгового центра «Кантерлот», ждавшего их обеих.

— Видишь, Окти? Вот поэтому-то ты у меня в ученицах, а не я — у тебя.

---

После долгих поисков, споров и перекусов в кофейнях Октавия и Винил наконец-то добрались до нужного места, куда и направлялись изначально. Прибыли они не с пустыми копытами, а нагруженные пакетами незапланированных покупок, но, по-видимому, рекламные отделы в магазинах на главной улице лучше знали, что им надо.

Сам бутик представлял собой вычурное цветастое здание, щедро и очень богато декорированное, что Винил не преминула отметить. В экстравагантном названии «Un Magasin qui est Vraiment Sympa» она распознала пранцузский язык, однако рудиментарные знания оного не помогли расшифровать слова.

Октавия насмешливо фыркнула при взгляде на название, но всё же толкнула входную дверь и пропустила Винил вперёд. Едва они переступили порог, как их встретила подчёркнуто аристократичная кобыла, чья тёмно-синяя шерсть тонула в складках помпезного экзотического одеяния. Октавии показалось, что эта пони решила побыть живым манекеном для своих нарядов. Да что там, она, похоже, стремилась выставить напоказ все сразу. 

— Доброго дня, дамы! Меня зовут Туаль Шатоян, и это мой бутик «Магнифик»!

Чрезмерный напор продавщицы заставил Октавию отступить, но всё же она с опаской протянула переднюю ногу и поздоровалась с Туаль. Заметив, с каким восторженным возбуждением кобыла пожимает копыто, виолончелистка тихо вздохнула.

— И вам доброго дня. Я и моя подруга ищем платья для Гала, и я бы хотела узнать: нет ли у вас чего-то подходящего?

Вмиг у Туаль загорелся взгляд, и из подсобки вылетели ватман и карандаш, объятые иссиня-чёрным ореолом магии. Карандаш заплясал в воздухе, вычерчивая на бумаге линии столь же изящные, сколь и пони, для которой они предназначались. Словно аватара многорукого божества, Туаль самозабвенно сшивала волшебством куски материи вслед за обретающим очертания рисунком, пока её не прервал смущённый вопрос Октавии:

— Мисс Туаль... что вы делаете?

Мириад мелких вещичек и ворох тканей неподвижно застыли в воздухе, сдерживаемые полупрозрачным тёмно-синим свечением. Туаль, стыдливо краснея, очнулась от своего творческого порыва.

— О, прошу прощения, что забегаю вперёд. Все мои платья выполнены на заказ, у меня дар определять размеры на глаз и угадывать предпочтения клиенток. Ваш выбор розовой бабочки свидетельствует о том, что вы желаете привлекать взгляды, например, вот я и занялась соответствующим платьем.

Озадаченная, Октавия машинально потеребила бабочку. Ну и что ответить на откровение о собственных мыслительных процессах, о которых она даже не задумывалась? Ей просто казалось, что бабочка это... симпатично. Где-то сзади тихо прыснула Винил, а Туаль вернулась к работе.

В самую середину комнаты был водружен манекен; разнообразные ткани и материи кружили над ним и стремительно пикировали на деревянную фигуру, как чайки над морской гладью. На свет постепенно рождалось элегантнейшее одеяние. Длинный складчатый подол, чернильно-чёрный и с кричаще-розовыми оборками, ниспадал с крупа на пол. Передние ноги манекена скрылись под чулками длиной до локтя, неяркими и свинцово-серыми, но с тонкой розоватой каймой сверху. К левому уху была приколота аккуратная розочка из изящно сложенной ткани, а шею обвило колье с морганитом. 

Наконец Туаль отступила; из швейных принадлежностей остался только набор ножниц да иголку с ниткой. Они то подкалывали одни части наряда, то удлиняли другие, утончая проделанную работу и доводя её до совершенства. Модельер жестом пригласила Октавию вперёд и позволила взглянуть на творение во всей красе. Та осторожно пригладила подол, цепляясь взглядом за каждую мельчайшую деталь. От того, как быстро родилось на свет нечто столь индивидуальное, впрямь захватывало дух.

— Не стесняйтесь, надевайте, платья ведь не покупают без примерки.

Октавия оторвала взгляд от ювелирных украшений и кивнула. Платье вмиг слетело с манекена, — следом дымка иссиня-чёрной магии оторвала от пола земную пони, чтобы облачить её в наряд. Опыт был в буквальном смысле головокружительный, мягко говоря, но своей цели он добился, и Октавия опустилась на ноги уже при полном параде.

Подстрекаемая взглядами, она прошлась взад-вперёд; шёлковые чулки, пожалуй, чересчур приятно облегали ноги, да и весь наряд буквально плыл вслед за движениями тела. Казалось, само платье весило едва ли тяжелее пёрышка. Октавия повернулась к Винил: та бросала на неё недвусмысленные взгляды, и далеко не раз, а сейчас вообще стояла с чуть приоткрытым ртом, восхищённо улыбаясь.

Октавия сделала быстрый пируэт и вопросительно поглядела на единорожку. На секунду Винил замешкалась, вспоминая речевые навыки, чтобы выразить мысль. К счастью, её не покинули навыки жизни в социуме.

— Да, Окти... выглядит классно. Просто великолепно.

Октавия покрылась румянцем, и оттого розовый цвет платья оттенил её черты только сильнее.

— Можно сказать, оно уже куплено. А теперь, Винил, твоя очередь.

Начался долгий процесс выпутывания из слоёв ткани, только на сей раз без волшебной помощи — Туаль была занята другим делом. Вперёд вышла Винил, и её очки, подхваченные голубым ореолом, слетели с переносицы и поднялись на рог. Туаль на секунду замерла, прикидывая масштабы работы.

— Прячете такие выразительные глаза? Как интригующе. Воистину, они украшают вас сильнее прочего. Гм. Вам надо что-то на голову, чтобы глаза выразительно смотрелись со стороны, а вот остальная часть тела должна сливаться с гривой, чтобы их подчеркнуть. Да! Знаю!

Взгляд Туаль, подёрнутый пеленой, вдруг загорелся вдохновением; в воздух взмыл ворох материи вперемешку с инструментом и завис над манекеном. Работа началась. Как и до этого, на свет рождался новый наряд, хотя на сей раз тона были более мрачные. Корпус покрыла чернильно-чёрная ткань, на талию лёг красный пояс, а круп спрятался под отрезком материи, ниспадавшей до самого пола — сапфирово-синей и окаймлённой узором из розовых нот.

На плечи легло подобие воздушной шали, цвета пронзительной морской синевы, с жирной чёрной музыкальной нотой по центру. Наконец на голову манекена была водружена рубиново-красная роза, аккуратно свёрнутая из ткани, совсем у Октавии. Последними штрихами Туаль довела творение до совершенства и, тяжело дыша, отступила назад.

Октавия успела снять платье как раз вовремя, чтобы увидеть, как наряжают Винил. Единорожка оказалась не такой сговорчивой и постоянно дрыгалась, пока Туаль натягивала на неё наряд. Не то чтобы это как-то повлияло на пугающе внушительные волшебные таланты модельера. Наконец копыта Винил коснулись пола, и она вразвалку попробовала пройтись в новом платье.

Едва она повернулась в сторону Октавии, та громко ахнула. Если до этого глаза единорожки казались ей просто привлекательными, то теперь они буквально гипнотизировали и завораживали. Словно одно большое увеличительное стекло, платье приковывало всё внимание к глазам — и те ждали вердикта.

— Вот, придать тебе цивильный вид вполне реально. Аж дыхание... перехватывает.

От взгляда Октавии не ускользнула улыбка, промелькнувшая на лице Туаль, пока Винил демонстративно вертела боками. А ещё не ускользнула мысль, что наряд весьма соблазнительно подчёркивает формы Винил, хотя ей подобные мысли были не слишком свойственны.

— Что ж, теперь у вас две довольные покупательницы, Туаль. Не улыбка ли лучшая плата искусству?

Туаль хихикнула — голос мелодичный, почти журчащий, и звонкий, будто позвякивание чайной ложечки о чашку.

— Не спорю, однако арендодатель улыбок в качестве оплаты не принимает. Могу предложить скидку для влюблённых пар, если хотите.

К лицу Октавии прилила кровь, и пони смущённо кашлянула, пока Винил нервно потирала копытом пол.

— Значит, всё же догадались?

— Как и сказала, — улыбнулась Туаль, выписывая пером квитанцию на чистом пергаменте, — мой талант в том, чтобы читать пони. Вы вдвоём выглядите так, будто... имеет смысл сделать платья для вас обеих. Нечасто ко мне заходят такие яркие пары. Но вернёмся к оплате.

Насмешливо фыркнув, Винил полезла в перемётную сумку; то же самое проделала и румяная Октавия. Они обменялись взглядами и с пылающими щеками протянули деньги, хотя где-то в глубине души обе не переставая хохотали.

Finale

Прошу прощения за долгую публикацию "Аллегреццы", получилось весьма некрасиво. Через пару дней начнём выкладывать второй перевод из сборника — фанфик Accidental Harmony.

Растущий список дел вкупе с исчезающе малым количеством времени, отведённым на их выполнение, немного выводили Октавию из себя. Близилась ночь Гала, и менее чем через час ей надо было стоять на сцене вместе с ансамблем. Поэтому она не то чтобы обрадовалась, когда обнаружила в кровати дрыхнущую Винил, хотя та давно должна была одеваться.

Несколько резких тычков под дых исправили положение дел, и перед помутневшим взглядом Винил предстало каменное лицо Октавии.

— Винил, ты ещё спишь?!

От жгучего взора единорожку на миг спасли копыта — она судорожно протёрла глаза.

— Да, сплю... спала. Ты чего?

Земная пони буквально выволокла её из постели; на её благодушном настрое явно сказывались огромный стресс и нетерпеливый извозчик, ждущий на улице.

— Ты давно должна была встать! А ну, живо подъём! Собирайся и одевайся, мы выходим через пятнадцать минут!

— Знаешь, я могу просто поймать кэб и приехать...

— Нет. Ты должна пойти со мной, Винил. Ты — mon invitée, comprende?

В иностранных языках Винил разбилась в лучшем случае смехотворно, и то на свежую голову. Сейчас же, на тонкой грани между явью и сном, её мозг не воспринимал ничего, кроме «Эквестрийского ПРЕМИУМ», и всё сказанное попросту вылетало из уха.

— Ну погоди... чего? Сейчас... соберусь. Какая-то ты злая и уставшая.

— А ты, Винил, вся помятая. Поторопись, пожалуйста, это важно! — холодно отрезала Октавия, роясь в поисках перемётной сумки. Сама она успела освежиться и уже избавилась от бабочки, не входившей в парадный наряд.

На пряжке сумки красовалась яркая нашивка — фигура пони с ножницами, кьютимарка Туаль Шатоян. Октавия не вспоминала про неё с тех пор, как они купили платья. В последнее время её жизнь завертелась в круговороте из финальных репетиций, свиданий с Винил и, разумеется, еженедельных визитов в жеребячий хоспис. К счастью, они справлялись со всеми тремя делами и обходились почти без серьёзных последствий для себя, хотя под конец винтики в голове Октавии начали жалобно поскрипывать.

Второпях расстегнув пряжку, она скинула с себя накидку, а тем временем из сумки, будто из жерла вулкана, изверглось нечто розово-серое. Платье взмыло вверх и налетело на неё, будто стая оголодавших голубей, опустилось на тело, подтянулось во всех нужных местах и заключило кобылу в объятия ткани. Наконец к ошарашенной Октавии подлетело маленькое морганитовое колье и аккуратно застегнулось на шее, словно извиняясь за грубое поведение товарищей. 

Пони оглядела себя со всех сторон и не нашла, к чему придраться. Отражение в зеркале только подкрепило её выводы: платье было безупречно, будто его только что купили. Заклинание самонадевания сэкономило ей бесценное время, и на том спасибо. Более неприятного удобства Октавия в жизни не видела, особенно при том, что к чарам была непривычна.

Вот же будет неловко, если она забудет предупредить Винил.

Через мгновение пресловутая единорожка вывалилась из ванной, по-видимому, не удосужившись ополоснуться прохладной водой. Её рог засиял, выполняя приём быстрой сушки, и от тела с громким хлопком повалил пар. Винил выступила из клубящегося облака, тряхнула гривой, чтоб придать ей обычный растрёпанный вид, потом открыла свою сумку — и бабахнула паром ещё раз, только поскромнее.

Пока Октавия, зажимая рот копытами, привалилась к дверному косяку, единорожка облачилась в последние вещи. Сначала она кругами носилась по комнате, за ней гонялось платье, и Октавия не могла продохнуть от хохота, но от новой картины у неё сдавило в груди. Винил повернулась к ней с кислым лицом, теребя подол платья.

— Ну признайся, по-дурацки же выглядит.

Октавия сразу собралась с мыслями и резко помотала головой.

— Очень даже наоборот. Ты превосходная партия для Гала, моя дорогая Винил.

Её порозовевшие щёки были как яркий мазок поверх тёмных тонов наряда. Единорожка встала перед зеркалом и повертелась, чтобы осмотреть себя под разными углами. Копыто невольно потянулось к беззащитным глазам; фирменные очки, подхваченные волшебным огоньком, поднялись с прикроватной тумбочки, но застыли, задрожали и вернулись обратно.

— А она была права, это платье подходит к моим глазам.

— Винил, у тебя чарующие глаза и без всяких платьев. Но это определённо их оттеняет.

Румянец на щеках Винил стал под стать её алому взгляду и только сильнее его подчеркнул. Краешком глаза Октавия заметила стрелки часов, и лишь поэтому они в перспективе не опоздали на Гала.

— Селестия смилуйся... Ну всё, Винил. Нам ещё нужно свести с ума весь Гала.

Винил поспешила вслед за Октавией, и они вместе сбежали по лестнице к ждущему извозчику. Притушив сигарету, тот снова впрягся в сбрую и ударил копытом по мостовой, словно ему было невтерпёж сорваться с места. Парочка забралась в открытый экипаж; жеребец кивнул, затем выждал секунду, чтобы они устроились поудобнее, и решительным шагом устремился ко дворцу на горизонте.

Дальнее небо озарили вспышки первых фейерверков, похитивших у неба красоту звёзд: этой ночью бал правили они. Но внимательный астроном бы заметил, что сегодня звёзды горели ярче обычного — стараниями одной ночной принцессы, которая не могла позволить пиротехнике затмить её труды.

Винил пожирала происходящее взглядом. Первый в жизни Гала ей определённо запомнится.

---

Всю дорогу через дворцовые сады Винил не отлипала от бортика экипажа и вертела головой по сторонам, будто радостный щенок, что поначалу выводило Октавию из себя, но вскоре она попросту сдалась. Каждая мелочь в царственном чертоге принцесс поражала воображение единорожки: за высокими стенами замка для неё открылся целый новый мир, доселе недоступный взгляду.

Их высадили у последней дорожки перед самим дворцом, который упрямо тянулся к небу наперекор всем законам физики и архитектурному вкусу. Незатейливую брусчатку из песчаника только на эту ночь украсили красной ковровой дорожкой. И если Октавия уверенно зашагала по ней вперёд, то движение Винил скорее напоминало помесь пегаса, посаженного в клетку, и кобылки в магазине сладостей. 

Ворота, однако, они миновали вместе и были встречены доброжелательной улыбкой принцессы Селестии. Октавия поклонилась и, когда то же самое проделала и Винил, улыбнулась. Ну, хоть какие-то приличия соблюдает! Принцесса поблагодарила их за приезд, словно один их вид невероятно согревал ей душу. На жемчужно-белом лице играла тёплая искренняя улыбка, будто бы отлитая из жидкого фарфора, а в позе сквозило столько спокойствия и гостеприимности, сколько не нашлось бы у иной матери. Октавия и Винил словно очутились дома у близкого друга, а не в царственной обители принцессы.

Парочка вошла в бальный зал, где завершали последние приготовления, а потому он пока что был закрыт. Там была и принцесса ночи Луна — проверяет, до зеркального ли блеска начищены украшения и декор. Винил рассудила, что если рисуешь гобелен ночного неба, то и для бального зала будешь иметь высокие стандарты, и посмотрела вслед Октавии: та побежала навстречу коллегам-музыкантам.

Единорожка немного выждала и, не привлекая внимания разносчиков, попыталась выковырять какую-нибудь закуску из-под защитного целлофана. Но тут Октавия с оживлением поманила её копытом, и Винил неторопливо направилась в гущу аристократично выглядевших пони.

В этом году, в отличие от предыдущих, стандарты Гранд Галопинг Гала возросли. Некоторые отзывы (и один губительный для карьеры слух про личную жизнь пианиста с прошлогоднего Гала) равнялись на ансамбли далекого прошлого, и суть критики в целом сводилась к тому, что музыканты не демонстрируют изысканности, ожидаемой от столь престижного события.

В итоге ансамбль явился в нарядах, не уступающих одежде гостей. Впрочем, Октавия изначально подумывала выступать в своём нынешнем виде, да и Лира тоже пришла в собственном: белоснежно-белое платье плыло, точно сотканное из облаков, и когда единорожка двигалась, то казалось, что оно легче пёрышка. Седло на спине обрамляла золотая кайма, которая же оплетала и плечи с шеей, создавая впечатление античной пегасопольской тоги. Каждое копыто было подковано чистейшим золото, а лира под мышкой — отполирована до ослепительного блеска.

Двое других музыкантов, жеребцы, предпочли более строгую и менее вычурную одежду. Они пришли в приталенных костюмах, и разве что пианист надел красную рубашку в контраст чёрно-белой классике.

Вдруг Винил легонько похлопали по плечу, и она обернулась: позади неё, прикрыв рот подкованным копытом, хихикала Бон-Бон. Её наряд был куда более простого кроя и состоял из нескольких слоёв тёмно-синих и розовых оборок. По краям её платья, где встречались оба цвета, был вышит узор из конфеток. А ещё, несмотря ни на что, в глаза Винил бросилась крохотная золотая серьга-лира в левом ухе. Понятно и без вопросов, в честь кого.

— Вот так-так. А мы с Лирой гадали, придёте ли вы вообще. Приятно видеть, что ты на ночь приоделась с шиком и блеском, Винил.

Единорожка крепко пожала протянутое копыто. К счастью, жест не воспринимался как перемирие между двумя враждебными племенами — скорее, в каком-то смысле, это был знак дружбы.

— Ага, Окти и я ходили за платьями к одной кобыле из центра. Какая-то пранцуженка.

— Туаль Шатоян?

Винил потребовалась секунда, чтобы вычленить имя и фамилию из потока звуков. Расшифровывать приходилось даже имена.

— Ну да, она. А что, вы...

С улыбкой Бон-Бон кивнула и закружилась, демонстрируя наряд. Признаться, сидело оно как влитое. В фасоне сразу ощущалось копыто опытной модистки.

— Она изумительно работает, и Лира тоже без ума от платья.

— От её платья?

Зардевшаяся Бон-Бон натянула на лицо невинную маску, хотя и с лукавой ухмылкой.

— Нет, моего. Забудь. Чем планируешь заняться, пока эти две балуются музыкой?

— Не знаю, стоять тут и... типа слушать?

— Ни в коем случае, — Бон-Бон замахала копытом. — У меня для тебя есть задание куда поважнее. По повелению высочайшего имени в Эквестрии, Винил! Скажем, мы должны... самую малость приправить кое-что. 

И пока их избранницы занимали места на сцене и настраивали инструменты, земная пони провела Винил к дальнему столику. Сунув копыто под платье, она извлекла на свет целую коллекцию сокровищ, при виде которой Винил не сдержала детского смешка: острый соус, чихательный порошок, мгновенный возбудитель крыльев и релаксант для рога! Бон-Бон замыслила превратить событие года в школьный розыгрыш.

И Винил была не прочь присоединиться.

---

— Ну что, Октавия, не здорово ли быть одной из них, как считаешь?

Лира вытащила крошечный коло́к из специального паза, натянув струны до полного совершенства. Небрежное движение копыта — и ноты заиграли в гармоничном переливе.

— Уж воистину. Соперничество не оставляет времени на товарищеский дух.

— Мы музыканты, а не солдаты. Кроме того, разве соперничество не делает нас обеих лучше? Мы обе на вершине, сено побери. И под конец вечера нас обеих ждёт дом и вторая половинка.

— Полагаю, ты права, — Октавия оторвалась от подкручивания тончайших струн и подняла взгляд на единорожку. — Я поражаюсь, как хорошо Винил ходит в платье, учитывая её... сложные взаимоотношения с презентабельным внешним видом.

Лира развела ногами и лениво облокотилась на свой инструмент, парящий в волшебном свечении. Наверное, это как пытаться поднять собственное тело, подумалось Октавии; а с другой стороны, единорожья магия всё равно нарушала любые законы физики, сколько бы их ни открывали. Пианист и саксофонист уже приготовились, и поэтому она поспешила закончить с виолончелью.

Через мгновение она уже была на ногах и удовлетворённо проводила смычком по струнам. «Ля» малой октавы звучала чуть ниже положенного, но Октавия её подкрутила. Наконец инструмент был готов, и кобыла тяжело вздохнула, собираясь с духом.

— Не забывай, Октавия, мы бежим марафон, а не спринт. Тут тебе не быстро отыграть, а потом в бар за виски, это почти до самого конца ночи.

— Я уже не раз делала такое, Лира. Всё хорошо. Просто... немного нервничаю, и всё.

— Ладно, тогда надуй губы и изобрази немного рафинированного пафоса. Принцесса будет с первыми гостями.

В дальнем конце зала распахнулись огромные двери, выход в Кантерлотские королевские сады, где гостей попросили подождать до начала. Первой вошла принцесса Селестия и прошествовала выверенной походкой, завладев всеобщим вниманием. Она замерла в самой середине бального зала, её рог зажёгся — и вспыхнули канделябры. Свечи не горели, как полагается нормальным свечам, а пылали яркими кострами и озаряли зал подобно тому, как домашний очаг дарит свет и прогоняет зимнюю стужу.

— Мои верноподданные, рада приветствовать вас на ежегодном Гранд Галопинг Гала. Я прощу прощения за все неудобства, которые могли возникнуть из-за изменений в расписании, но посетители прошлогоднего бала поймут, с чем это связано. Прошу, наслаждайтесь ночью. Мы с сестрой всегда рядом, если вам нужно наше внимание.

Из-за сестры, будто ожившая тень, возникла принцесса Луна. Никто не видел, чтобы она входила или выходила, да и вряд ли кто-то представлял, как она могла очутиться в центре зала. Она держалась царственно, с высоко поднятой головой, как умели только в дни далёкой, седой старины. Но вопреки уверенной позе, голос её не гремел в воздухе, как у Селестии — он звучал скорее с неуверенной дрожью, нежели властными нотками, обычными в подобных обстоятельствах:

— Жители Эквестрии! Я, принцесса Луна, объявляю Гала открытым!

Она вернулась к сестре, и принцессы о чём-то заговорили. Пони всех пород, цветов и родословных окунулись в море светских бесед; с закусок сняли плёнку, и по отмашистой команде Хуфса Циммера ансамбль принялся играть.

---

Винил стояла у небольшого подноса, слегка распушив оборки платья, что якобы улучшало маскирующие свойства. Позади неё Бон-Бон щедро посыпала аппетитные кексы возбудителем крыльев. Белый порошок был совершенно неразличим на белоснежной сахарной пудре, а за очертаниями кобылы в пышном бальном платье и подавно. Бон-Бон кашлянула три раза, подавая сигнал, и они ретировались в первое попавшееся место. А дальше, жадно поглощая нетронутые кексы, парочка хулиганок стала с нетерпением ждать, когда жертвы слетятся на угощение.

Это заняло больше времени, чем ожидалось. Ради большей незаметности они выбрали столик с краю бального зала, где их вряд ли бы могли застукать. Сливки кантерлотского общества же, однако, стягивались к центральному столу. Тот постепенно пустел, и Бон-Бон неустанно повторяла: терпение. По очевидным причинам она была не слишком хорошо знакома с Винил и только сейчас поняла, сколь велик её запас терпения. 

— Да ну, Бон-Бон, скукотища! Я хочу пойти потрещать с кем-нибудь.

Земная пони не сводила глаз с заветного подноса: к столику подтягивались первые случайные одиночки. Всего-то и нужно, что один пегас да один кекс, и вуаля — сгорите от стыда, мсье.

— Попридержи коней, Винил. У терпеливого пекаря кексики вкуснее, помнишь? И потом, с кем ты поболтаешь? Сама же говорила, даже Октавия сначала показалась тебе напыщенной, а она и вполовину так не задирает нос, как местный бомонд.

Винил пожала плечами, подбросила последний кексик и проглотила его в один присест.

В цирке такое делают тюлени с рыбой, а пони ещё и приплачивают, чтобы посмотреть, пронеслось в голове у Бон-Бон.

— Ну, ладно. Но Октавия больше не такая фифа. Она вообще-то классная, надо только её узнать.

Бон-Бон на миг встрепенулась, но тут же согласно кивнула.

— Твоя правда, пожалуй. Хотя я бы сказала, что это от знакомства с тобой. Этой особе срочно надо было вправить мозги. Но да, теперь даже Лира перестала бросать в её фотографию дротики...

— Лира чего, прости?!

— Она тяжело перенесла потерю работы. Надо было кого-нибудь обвинить. Теперь-то, впрочем, они ладят. Ну, а я что? Я с Октавией никогда не была на ножах, только Лира.

Земная пони резко повернула голову и плавно проследила, как троица пони в облегающих лётных костюмах приближается к ловушке. Она прыснула со смеху и, махнув Винил, кивнула на Вондерболтов. Для подобного розыгрыша — кандидатура в самое яблочко.

Кобыла с огненно-рыжей гривой взяла первый кекс и одним голодным укусом отхватила сразу половину. Было достаточно одного довольного «м-м!», чтобы на аппетитные, тающие во рту угощения накинулись и её товарищи. Бон-Бон начала обратный отчёт. Три, два один — крылья кобылы встали торчком, оборвав её на полуслове, да с таким звуком, будто кто-то хлопнул простынёй на ветру. И началась цепная реакция: крылья двух других пегасов одно за другим присоединялись к стоячим аплодисментам.

Несколько пони неподалеку возмущенно завопили несчастным жертвам, что они оскорблены зрелищем и что маленьким жеребятам стало бы от подобного противно (если б жеребятам разрешалось посещать такие мероприятия, конечно). Троица рассудила мудро и поспешно скрылась из зала, но всё больше пони обращало внимание на компашку оскорблённых и оскорблялись сами — на то, что те оскорбились на инцидент, хотя сами его не видели.

Именно по этой причине пони, которые любят оскорбляться всем подряд, чтобы привлечь к себе внимание, через несколько лет протолкнули закон «Об оскорблении чувств чувствующих». Закон этот, помимо прочего, запрещал любое общение между двумя сторонами, если одна из них чувствовала себя оскорблённой. К счастью, через неделю он был отменён партией «Мы вам не Дискорд» и, следовательно, не имеет никакого значения ни для одного события в этой истории.

Винил с Бон-Бон не присоединились ни к первым, ни ко вторым, потому что были слишком заняты — покатывались со смеху от того, сколь оскорбительно преступной получилась их выходка. И это правда; если бы все не спорили о предполагаемом падении нравов, а навострили уши, то услыхали бы надрывный хохот двух преступниц и вывели их на чистую воду. К счастью, жаловаться на что-то — любимое развлечение высшего света, и последние смешки угасли задолго до того, как толпа вновь растворилась в словесных помоях и беседах ни о чём.

Со смесью душевного ужаса и сдавленного смеха Октавия наблюдала за тем, как событие последовательно разворачивается от продумывания плана до конечного результата. Она повернулась к Лире и зашептала изо всех сил, не переставая играть, что воистину можно было назвать лишь подвигом:

— Ни за что бы не подумала, что увижу день, когда кто-нибудь дурно повлияет на Винил.

— Уговаривать особо не пришлось, — пожала плечами Лира; её музыкальный инструмент недвижимо парил рядом в бежевом свечении. — Расслабься, они хотя бы будут заняты.

— Ну, надеюсь, их не выставят за порог.

Лира фыркнула и перехватила инструмент передними ногами. Со стороны это выглядело странным — играть стоя, но так единорожка могла выполнять повторяющиеся последовательности копытами, а магию приберегать для более сложных и тонких нот. Таким образом она, по сути, играла за двоих сразу. Это требовало умения подолгу стоять на задних ногах (или сидеть на одном месте), зато в разы повышало уровень музыканта.

У неё время от времени все ещё случались непроизвольные судороги, которые надо было побороть, и во время разговора она то и дело переступала с ноги на ногу.

— Крылья привстали? Пф, да если бы. Настоящий переполох по силам устроить только релаксанту для рога.

— Релаксанту... для рога?

— Особо популярен у студентов и тех, кому не нравятся единороги. Смотреть весело, быть жертвой — не очень.

В груди Октавии закололо острое беспокойство. Волшебство слишком уж непредсказуемо, чтобы с ним играться.

— И что бывает, когда становишься жертвой?

Единорожка молча покрутила копытом у виска, криво ухмыльнулась и повернулась обратно к бурлящей толпе.

---

Такт. Вот чего требовал второй шаг в череде розыгрышей. С учётом этого условия многие (кто в итоге оказался в курсе дел) и по сей день теряются в догадках, почему для проведения следующего манёвра Бон-Бон выбрала именно Винил. Утончённость и такт явно не были её сильной стороной.

Что ни говори, а Бон-Бон хотела устранить себя из уравнения, если кто-нибудь раскроет следующий, более рискованный этап плана. И вот Винил аккуратно, капля за каплей заливала релаксант в графин из-под пунша. Вдруг её предельно напряжённую и в основном вынужденную концентрацию прервало отчётливое покашливание, и она с громким визгом разжала волшебную хватку. Флакон плюхнулся в пунш.

Она развернулась, уверенная, что её поймали с поличным — и обнаружила перед собой статного аристократичного единорога. Шерсть его сверкала чистейшим алебастром, а шелковистая золотая грива водопадом струилась по плечам. Винил невольно съежилась под его недвусмысленной улыбочкой.

— Доброго вечера, холоп... миледи, то есть. Смею надеяться, вечер вам по душе?

Почесав затылок, Винил пришла к выводу, что идти ва-банк пока смысла нет. Она неопределённо передёрнула плечами и решила не подавать жеребцу никаких знаков.

— Ну так, ничего.

— Уж в самом деле. На прошлогоднем Гала я познакомился с одной особой, и у неё шерстка была точно как ваша. Очень памятное знакомство, осмелюсь заявить. Впрочем, вы не менее прекрасная конкуби... в смысле, не менее прекрасны, конечно же.

— Я... уже занята, бла-ародный мусью. Без обид, — Винил со смешком отмахнулась от комплимента.

— Но где тот жеребец, что посмел посягнуть на ваше копыто? Скажите же, и я повелю своему дворецкому, чтоб он по-джентльпоньски разобрался с наглецом!

— А разве этим должны заниматься не вы сами?

— Я ни за что не опущусь до подобного уровня. До уровня проходимца, позарившегося на вас! Я, принц Блюблад, гораздо более подходящий жеребец! — единорог театрально фыркнул, вздёрнув нос.

— Как знаете. Мой «жеребец» сейчас на сцене, играет на виолончели. Сами понимаете, что я имею в виду, когда говорю, что мне это не очень интересно.

Взгляд Блюблада скользнул по ансамблю и вопросительно замер на Винил.

— Но ведь жеребец играет на фортепиано. Я не понимаю.

— Я про кобылу, которая впереди всех, ваше высочество. Октавия Филармоника, если будет угодно. Так что, как я и сказала, вы не в моём вкусе.

— Вы мне хотите сказать, что вы... Фу! Чтобы подобный... разврат — и на Гала! Я тебя... вас... Да мы же дышали одним и тем же воздухом, о тётушка!

— Ну простите, ваше высочество, — развела копытами Винил и сдвинулась в сторону, открывая вид на графин с напитком. — Пополоскайте рот пуншем, авось, поможет. Разносчик говорил, он весьма хорош.

— Для твоего рта недостаточно хорош, блудница!

Единорожка сумела сохранить ледяное самообладание и, покосившись на Блюблада, зашагала прочь. С ухмылкой она бросила на прощание погромче, чтобы было слышно:

— Уж поверь, Блюблад, я и капли в рот не возьму.

Винил сорвалась на галоп и поскакала к одному из столиков в углу, где в засаде притаилась Бон-Бон; она беспокойно ёрзала на стуле, ожидая полного провала по всем фронтам. Тикали минуты, а Блюблад хлестал пунш бокал за бокалом, и всё это растянулось на добрую половину часа, если не больше. Потом он ещё долго бранил проходящие мимо парочки кобыл, и так продолжалось, пока он не осушил весь графин, а затем, будто не замечая флакончика на дне, спокойно ушёл.

На лице Бон-Бон смешались в равной степени смятение и подозрительность.

— Так что, э-э, флакон ещё у тебя?

— Нет, выпал, когда этот ко мне пристал.

— Ты хочешь сказать... — земная пони взволнованно ахнула и схватила Винил за плечи, — что у него весь флакон в одном бокале?

— Ага. А что, сильная штука?

Бон-Бон, улыбаясь и хватаясь за бока, сползла со стула.

— О-хо-хо. Очень сильная. Кажется, старина Блюблад наведёт шороху. Чем крепче доза, тем больше ей требуется времени. Я бы не советовала стоять рядом, когда оно начнётся.

Винил прочитала безмолвный намёк во взгляде Бон-Бон и, сочтя последствия весьма комичными, рискнула тоже выдавить смешок. В это же время на сцене, что была позади неё, ансамбль начал собирать вещи и вскоре уступил место каким-то бугаям с декорациями. Столь внезапная смена показалась Винил очень интригующей, и единорожка сорвалась с места, чтобы задать вопрос.

— Эй, Окти, что за внезапные перемены в расписании?

Земная пони оторвала взгляд от виолончели, и вся её холодная раздражённость мгновенно растаяла. Она быстро застегнула молнию на футляре и осторожно, чтобы не помять платье, закинула его на спину.

— Слава Селестии, это всё, нас досрочно освободили. В этом году на заключительной части Гала, видимо, проводят награждение «Хуфи». Ну, а мне меньше работы за те же деньги, грех жаловаться.

— Вот видишь, я начинаю оказывать на тебя положительное влияние! — Винил буднично, но крепко прижала к себе Октавию. — Однажды тебе не будет равных в умении прокрастинировать, Окти.

— Поразительно, как подобные слова вмещаются в твой словарный запас. Такие длинные.

Заулыбавшись, единорожка быстро подавила смешок и состроила невозмутимое лицо. Однако стоило ей хоть раз покоситься на Октавию, и смех снова рвался наружу. Это, по понятным причинам, возмутило последнюю.

— Чего это ты расхихикалась, как школьница?

Окончательно поддавшись смеху и хорошенько похохотав, Винил наконец утёрла слезинку с глаза. Она прекратила держаться за бока и кое-как снова встала на уровне глаз Октавии.

— Просто... ну, понимаешь, трудно удержаться от пошлой шутки. «Такие... длинные...»

Она рухнула в очередном приступе хохота, стуча копытом по полу, а Октавии лишь оставалось закрыть лицо копытом — и спрятать собственный смех. Однако ей было очень трудно не обращать внимания на свой подрагивающий голос и трясущиеся плечи, отчего происходящее казалось ещё более уморительным.

---

— Лучше?

— Ага.

— Ты прекратила смеяться?

— Ага, ага, всё норм. Давай смотреть награждение.

Октавия стояла совершенно расслабленно и пропускала мимо ушей раздражённый шёпот из толпы, гудящей вокруг. Её внимание было сосредоточено на полностью подготовленной сцене. Винил закончила отряхиваться; платье по-прежнему буквально сияло. Эта дьявольская модистка, верно, была из какой-то тайной языческой секты, если создавала одежду, которая попросту не загрязнялась после катания по полу в припадках безудержного смеха.

Вдруг сцену озарил яркий свет, исходящий из невидимого эфира — по щелчку рога, просто из воздуха. Клубы непроницаемого дыма окутали площадку и скрыли от взоров, как из глубин выходит ночная гостья. Её шерсть, казалось, состояла из звёздной пыли, что завораживающе мерцала и возносила её, похоже, светлый окрас на совершенно иной качественный уровень. Каштановая грива была небрежно пострижена, ниспадала на плечи, но ни капли ниже. Кобыла улыбнулась и помахала публике, потом зажгла рог — и кольцо сверкающей изумрудной магии опоясало её горло.

— Добрый вечер всем, кто присутствует на Гранд Галопинг Гала! Меня зовут Шампань Супернова, и я рада представить вам победителей премии «Хуфи» в этом году!

Она погладила горло нежными движениями; волшебное кольцо стало плотнее, увеличивая громкость заклинания.

— Для вас и только для вас, наши самые дорогие гости, мы подготовили награды во всех номинациях. Номинанты проходили отбор и приглашались в соответствии со всеми требованиями. Сегодняшней ночью мы представим вам все таланты: от актёрского мастерства до акробатики, а также музыку и новую категорию «фильмы».

Шампань умолкла, очевидно, в тот момент, когда по сценарию должна была позволить слушателям аплодировать. Ничего не случилось, поэтому она как ни в чём не бывало продолжила:

— И в первую очередь присуждается награда в номинации «Лучший актёр». Среди номинантов — Роберт Винни-младший за игру в «Железном жеребце», Леонардо Ди Кантеро за роль в «Острове одружествлённых» и, наконец, Джордж Клопуни за участие в «Безумной гвардии: Боевом гипнозе против коз».

Из колонны перед кобылой вылетел конверт, объятый тонким ореолом изумрудной магии. Она осторожно завозилась с ним, пытаясь открыть. Винил повернулась к Октавии и кивнула в сторону проходящей церемонии.

— Ты за кого? Я за Джорджа Клопуни, обожаю его фильмы.

Октавия слегка пожала плечами и безразлично покачала головой.

— Все фильмы с ним одинаковые. Что-то я устала, может, просто... пойдём домой?

— Э, нет. Давай ещё послушаем нескольких, ладно?

Октавия смерила подругу взглядом прищуренных глаз, стараясь изо всех сил угадать, что же та задумала. Диджей никогда не интересовалась культурой или искусством, по крайней мере, до сих пор она об этом никак не заявила.

— А ты, значит, горячая поклонница фильмов?

— Да само собой! На акустической системе, что у меня дома стоит, они просто башню сносят. Звук на один и пять прилагается!

— Это та самая, которая состоит из одних сабвуферов?

— Ага, и центра. Потому-то один и пять, сечёшь?

Со смешком Октавия пронаблюдала, как Винни-младший рысью взбирается на сцену и принялся зачитывать свою, к счастью, довольно лаконичную речь. Он перечислил всего-то триста членов съёмочной команды, что сэкономило всем кучу времени — обычно в таких церемониях всё бывает совсем по-другому.

— Ну да, вещь просто удивительная. Горожане Понькина, наверное, слышат кристально чистый звук, если его не заглушают сопутствующие землетрясения. Может, домой?

— Во-во, кому в наши-то дни нужны бренчальщики на струнах?

Она всё ждала ответа на последний вопрос, но вскоре догадалась, что его не последует. Тогда она вышла вперёд и загородила Винил вид на сцену.

— Чего ты добиваешься, Винил? Зачем мы тут сидим?

— Поверь, тебе понравится.

— Уж надеюсь, ибо ещё одна секу...

Единорожка зашипела, заставив Октавию замолчать. Она резко кивнула в сторону сцены и Шампань, которая только что вручила «Лучшую актрису» какой-то кобыле с профессионально заплаканными глазами. Ведущая извлекла ещё один конверт и, прочистив горло, приступила к следующей группе номинантов:

— Ну, а следующая у нас, дабы сменить тон и настроение, номинация «Лучший музыкант». От народа и для народа! Мастерство этих исполнителей оставило неизгладимый след в сердцах многих. Номинанты таковы: Виспер Эхо и его прорывной альбом «Тучи над Кантерлотом», МС Кольт-7 за тур «Гром и молния» и, наконец, Октавия Филармоника — за вклад в классическую музыку.

Октавия очень медленно повернулась к Винил: лучезарная улыбка той вызывала скорее ярость, чем радость.

— Хочешь сказать, что меня номинировали... и ты об этом знала?!

— Ну, как-то так. Я хотела, чтоб был сюрприз!

Земная пони поперхнулась воздухом, в панике пытаясь понять, что происходит. Винил сунула копыто в складки платья и достала письмо с именем Октавии и её яркой кьютимаркой.

— Трудновато было это от тебя прятать. Твоя музыка наконец удостоилась признания. Я знала, что ты по-любому тут будешь, и поэтому не показывала, чтобы вышел клёвый сюрприз... реально клёвый, а то вдруг ведь выиграешь!

— Но у меня же речи нет, как я буду... так, стоп, всё просто. Я просто не выигр...

— ...И победитель — Октавия Филармоника!

— Какого се...

Брань Октавии перебил оглушительный рёв оваций. Она робко помахала, пока не заметила, как Шампань подзывает её на сцену за статуэткой «Хуфи». Место быстро освободилось, и под нос ей сунули микрофон, хотя её голосовые связки всё ещё были скованы немотой.

— Что сказать... это очень неожиданный сюрприз. И приятный. Я, к сожалению, не подготовила речи. И...

Шампань резво подскочила к ней, чтобы помочь с импровизаций. Отчасти из-за долга перед коллегой, а отчасти потому, что ей нужно было сказать что-то стоящее для режиссерской плёнки.

— Что насчёт вашего вдохновения? Что помогло вам сотворить музыку, пленившую весь Кантерлот?

Октавия покраснела и улыбнулась Винил, стоявшей в толпе.

— Одна, так сказать, очень близкая подруга. Мисс Винил Скрэтч стала... гм, очень близка мне за последние несколько недель и многому научила меня в музыке и жизни.

Вскинув бровь, ведущая одарила её хитрой улыбкой и заблестевшим взглядом.

— Так почему же вы одна на сцене? Поднимайтесь, Винил, вдохновение не менее важно, чем исполнение.

Винил внезапно поняла, что на неё направлен свет софитов; а пока она нервно поднималась по лестнице, из ниоткуда высовывались и беспрестанно щёлкали объективы фотоаппаратов. Она замерла подле бока Октавии, несколько неловко улыбаясь из-за нервов. Шампань с фирменной улыбочкой бывшей журналистки сунула ей микрофон.

— Каково это — чувствовать, что вы являетесь источником вдохновения для изумительного музыканта?

Винил смущённо кашлянула, стремительно заливаясь краской.

— Ну, это... лучшее чувство на свете. Я всегда считала Окти потрясной, даже если она задирает нос и отказывается это признавать. Приятно, что она думает обо мне так же.

Микрофон медленно проделал обратный путь к Октавии, чьи щёки яростно пылали от столь внезапного и неприкрытого комплимента.

— Что ж, надо сказать, искала я долго и повсюду, но ещё не находила никого подобного тебе. Ни жеребца, ни кобылы — никого, чтоб такой же безмозглый, упрямый... и умел заставить улыбаться.

Убрав микрофон, Шампань на секунду задержалась и улыбнулась парочке кобыл, а затем развернулась обратно к зрителям.

— Дамы и господа, поаплодируем Октавии и её кобылке, Винил Скрэтч!

Рёв аплодисментов заглушил сбивчивые шаги двух кобыл, когда Шампань мягко выпроводила их со сцены. Напоследок они обернулись: ведущая глядела на них с сияющей усмешкой.

— Нет, ну а что? Будто бы мне не ясно, что вы встречаетесь. Как думаю, так сразу вспоминаю, как встретила Монин Глори. Ах, что у неё за улыбка, прямо как у вас обеих! Впрочем, ладно, шоу должно продолжаться!

Шампань поскакала обратно к краю сцены, на ходу приводя в порядок гриву и восстанавливая профессиональный вид. Она возмущённо фыркнула — и начала объявлять следующих номинантов. Каким-то образом она почувствовала, что на сей раз речь победителя будет немного менее драматичной.

Винил отвернулась и устремилась прочь со сцены, а Октавия последовала за ней. По пути они пересеклись с принцессой Селестией, которая им улыбнулась. Но даже потеряв её из виду, они все ещё расслышали, как перед ней спешно отчитывался молодой гвардеец:

— ...Он попросту исчез, сбежал с табором каких-нибудь балаганщиков. Предположительно, сошёл с ума, ваше высочество! В пунше, который он пил, мы обнаружили флакон из-под наркотика. Скорее всего, принадлежал ему...

В дальних дверях показалась принцесса Луна и заторопилась к сестре в сопровождении небольшого отряда мышекрылой охраны. Она промчалась под самым носом у Селестии, сбив ей шаг, отловила гвардейца и повторно выслушала рапорт (серая шкура задыхающегося жеребца начала приобретать фиолетовый оттенок).

— Сестра, я собрала всю свою рать. Молви, откуда нам начать поиски?

— Моё мнение: поиски могут и подождать до утра. Погода за окном ужасная, — принцесса Селестия зевнула и потянулась, притом что вышло даже сильнее, чем было задумано.

Вид из стрельчатых окон дворца являл чарующую ночную тишину и полную луну, висящую в безоблачном небе.

— Сестра? О более безупречной ночи, чем сия, можно только мечтать.

— Разве? Ой, не смотри... Ужас!

Откуда ни возьмись налетела буря и заволокла небо серыми тучами и мглой — Селестия только цокнула языком. С улыбкой она подмигнула Луне и устремилась прочь, напоследок бросив через плечо:

— Я полагаю, нам лучше отложить это на завтра, сестра.

Две пони, наблюдавшие за всем этим фарсом, едва слышно захихикали. Принцесса Луна, всё ещё в лёгком недоумении, лишь развела копытами и решила разобраться с остатками закусок. Октавия направилась было к выходу, но тут заметила, что подруга не спешит идти вслед за ней: на лице единорожки играла беспокойная улыбка.

— Винил, ты идёшь?

— Да-да. Давай выйдем в эту дверь, Октавия. Тут... вроде быстрее.

Октавия уставилась на подсобную дверь в полнейшем замешательстве, но немного подумала и попросту молча согласилась. Винил поспешила вперёд, чтобы открыть ей дверь, но в походке единорожки по-прежнему читалась тревожная неловкость.

Сад за дверью, казалось, был вместилищем всех триумфов природы. Куда ни глянь, всюду взгляд натыкался на растения и животных самых прекрасных обличий, но посреди этого буйства жизни оставалось достаточно места для двух пони — пони с блеском в глазах и благоговением в сердцах. Винил нашла то, что искала: поляну в райском саду, достаточно крупную, чтобы вместить их. Она направила Октавию к ней, но не столь незаметно, как надеялась. Октавия с улыбкой поняла, что её осторожно ведут на полянку.

Они глядели друг на друга, и земная пони заметила, что Винил переминается с ноги на ногу. Именно так она себя вела, когда нервничала: потупила взгляд, копыта не стоят на месте, кусает губы.

— Должна сказать, у этого релаксанта для рога весьма... эпичные последствия.

— О да. Может довести жеребца до чего угодно. Акробаты — это ещё цветочки. Ха, вот уж...

Октавия коснулась копытом подбородка единорожки и приподняла её голову так, чтобы их взгляды встретились. Земная пони улыбнулась на миг, и это немного уняло дрожь Винил.

— Ты же не просто так привела меня сюда, да, Винил?

Винил почесала затылок, и взгляд её скользнул по увитым цветами деревьям, на чьих сидели причудливые, экзотические птицы. Она кашлянула и наконец сосредоточила внимание на Октавии.

— Помнишь ту ночь, когда ты спросила меня: «Что с нами будет, Винил»?

— Да, и я помню, что той ночью у тебя не нашлось ответа.

— Ну, я всё думала об этом с тех пор, — Винил неловко поскребла землю копытом, глядя то на землю, то на кобылу. — И знаешь... мне кажется, я знаю, что с нами будет.

Она сосредоточила взор и неотрывно поглядела в глаза Октавии. Если Винил избегала её взгляда, и от этого тряслись коленки, то теперь она заглянула — и озноб пропал.

— Мы купим дом. С большим садом, чтоб принимать солнечные ванны и выращивать еду, и со второй спальней для гостей. Там будет симпатичная кухонька, так что можно будет готовить штуки из сада, и для...

От такой мысли Октавия рассмеялась. Они обе прекрасно понимали, что готовку можно будет доверить лишь одной.

— Окти, ну ты чего... ах да! и крыльцо с верандой. И вот потом, когда мы станем дряхлыми бабками со скрипучими суставами, мы будем сидеть на ней в креслах-качалках, прясть носки для внучек и кряхтеть про то, какие они у нас хорошенькие.

— Это было бы прекрасно, Винил.

Единорожка улыбнулась, сдерживая слезы, скопившиеся в уголках глаз. Она никогда не задумывалась о глубоких чувствах. Для неё это было в новинку.

— И я ещё не упомянула самое лучшее. А самое лучшее в том, что дом мы арендовать не будем. Нет, мы его купим, и он будет только нашим. Навсегда.

Она села на землю и постаралась, чтобы в горле не саднило. Не раз она репетировала это мгновение, пока Октавии не было рядом, но от этого не становилось ни капли легче.

— Совсем... совсем как ты, Октавия Филармоника. Я... я хочу, чтоб ты была моей навсегда, если ты меня примешь.

Она извлекла из складок платья коробочку и, как бы дразня, потеребила кончиком копыта крохотную защёлку. Щёлкнул шарнир: внутри лежали два блестящих золотых браслета на ширину передней ноги. На одном был скрипичный ключ, высеченный из цельного аметиста, а на другом — чёрная нота из оникса. Октавия зажала рот, задыхаясь от слез радости. Винил самой всё труднее становилось сдерживать слёзы. Нельзя дать им всё испортить. Прочистив горло, она произнесла:

Принцессы по воле 
В добре и в невзгоде 
Мы судьбы сплетем 
До скончания времен!

Винил наконец отважилась и подняла взгляд: на щеках Октавии застыли слёзы безграничного счастья. И в тот миг она больше не могла сдерживать свои собственные.

— Так... ты выйдешь за меня?

Октавия стиснула, сжала, сдавила единорожку в несокрушимых объятиях, оросила слезами и покрыла поцелуями. Буря чувств овладела ею. И когда они вместе легли на траву, она прошептала Винил на ухо:

— Как бы я смогла отказать?