Нечаянная гармония
Глава 11
Аметистовые глаза Октавии были прикрыты, а брови нахмурены от насильственной концентрации. Кобыла ловила ушами ноты, сотворенные с помощью смычка и струн. Они мучительно повисали в воздухе, словно отсветы угасающего света. Их существование было горьким и фальшивым.
Приоткрыв глаза, виолончелистка быстро просмотрела ноты.
«Да почему я не могу это правильно сыграть? Оно же несложное, жеребенок смог бы с ним без труда справился».
Глаза снова закрыты, смычок приведен в движение. Он скользит по струнам с уверенностью и грациозностью, за которые и была известна Октавия. И, несмотря на это, ноты все равно продолжали звучать пресно и не воодушевлено. Она уже сама не знала, в который раз исполняла это произведение, и каждый раз оно звучало абсолютно безжизненно. Виолончелистка пыталась слиться с музыкой, вложить в неё душу. В отчаянии она извлекла из памяти все сколько-нибудь значимые воспоминания, чтобы привнести их эмоции в игру.
И опять смычок заскользил по струнам. И опять все ноты звучали идеально и так же идеально фальшиво.
— Гарх! — выкрикнула Октавия, когда её разочарование наконец прорвало дамбу самообладания. Она кинула смычок через всю комнату, и тот, со звонким хрустом ударившись об стену, упал на пол. Вне себя от ярости, кобыла вернула виолончель в футляр и бесцеремонно пнула его прочь.
— Что такое, Ключик? — донесся сквозь туман негодования спокойный голос.
Обернувшись, Октавия увидела любознательно выглядывающую из двери спальни единорожку.
— О, да ничего особенного. Просто не могу сыграть это треклятое произведение как надо, — сердито ответила она.
— Может, надо поспать? Ты играешь с восьми вечера, а уже как бы четыре утра, — предложила Винил.
— Не могу я. Завтра днем у меня прослушивание, а потом ещё два вечером. Я должна быть безукоризненна, нет, даже лучше, чем безукорезненна. Только так я смогу завтра получить работу в этом городе.
— Да ты уже готова ко всему, глупышка. А сейчас марш в кровать.
— Но Винил, — почти умоляюще сказал Октавия.
— В кровать. Сейчас же, — приказала единорожка, топнув для пущей важности ногой.
— Хорошо, мамочка, — хихикнула Октавия, не в силах противостоять идее лечь спать, и последовала за Винил в спальню. Там они прижались друг к дружке в даруемом мягким матрасом комфорте. Магическим захватом единорожка укрыла их обеих одеялом. Ритмичное дыхание Винил убаюкивало Октавию, и, когда она наконец уснула, на её лице появилась довольная улыбка.
«Твою за ногу, Селестия, как же я ненавижу свою жизнь».
Копыта Октавии стучали по мостовой Кантерлота, пока она лавировала в толпах пони, чей единственной задачей, похоже, было помешать ей. Новый шаг — новый удар футляра о спину. Без синяков не обойдется. Бока кобылы болели, а горло жгло, но заветная цель уже была на горизонте. Задыхаясь, Октавия вошла внутрь элегантного концертного зала, чья классическая колоннада из белого мрамора гордо заявляла о приверженности традициям.
Плечом открыв огромную, украшенную резьбой дубовую дверь, Октавия вошла внутрь, и её взгляду предстал роскошный интерьер. Со всех концов помещения сияла позолота. Плотный красный занавес и бархатные гобелены поглощали звуки. Кобыла прошла глубже внутрь здания, ориентируясь на едва слышимый звук музыки. По пути она попыталась выкинуть из головы два прошлых неудачных прослушивания и настроиться на позитивный лад.
«Селестия ведь троицу любит, да?»
Необъятность пустых помещений театра поглощала отзвуки шагов Октавии, которая неуверенно шла к открытой двери в конце тусклого коридора.
За дверью её ждала огромная сцена с несколькими музыкантами и ещё какими-то пони. Быстро пройдя мимо рядов абсолютно пустых сидений, Октавия натянула самую обаятельную улыбку и встала на сцене рядом с дюжиной конкурентов.
— Мисс Филармоника? — спросил официозный единорог с пером и планшетом.
— Да, это я. Извините, я немного опоздала.
— Ага. Но раз уж вы пришли последней, то и выступать будете последней, — пресно ответил единорог.
— Да, я поняла, — просияла Октавия.
«И тут меня прокинут».
Виолончелистка одно за другим просматривала выступления других музыкантов: одни были искусными, другие — не очень, третьи — едва выше среднего. Она явно превосходила их всех. Но шанс, что её возьмут, по её мрачным предположениям, был ниже одного процента.
Когда же её очередь наконец пришла, она покорно встала в центр сцены. Поднявшись на задние ноги, Октавия нашла точку равновесия между собой и своим инструментом. Она закрыла глаза и начала безукоризненно исполнять выбранную композицию. И за все десятиминутное выступление ни разу не сбилась, ни разу не породила ни одной фальшивой ноты.
После выступления Октавия вернулась к остальным, пока единорог с планшетом совещался со своими коллегами. Наконец он начал называть имена принятых, и виолончелистка без удивления обнаружила, что её среди них нет. Вздохнув, она положила виолончель в футляр и тихо покинула театр. На улице её ждали надвигающиеся сумерки, которые уже начали сулить холодную ночь.
Тяжелой походкой кобыла шла под темнеющим небом. Каждый шаг отдавался болью в спине и стоптанных копытах. Футляр, как только она его не поправляла, неумолимо вонзался в бок, а на спине от пары быстрых забегов с виолончелью по городу появился синяк, как и ожидалось.
В квартиру Октавия вошла с понуренной от истощения и подавленности головой. Знакомый уют был очень кстати. Ещё более кстати была неописуемая мягкость кушетки, на которую она упала без сил, наконец-то освободившись от тяжести футляра.
— Научись играть на виолончели, говорили они. Будет весело, говорила они. Уж лучше бы выбрала скрипку, — пробормотала она в обивку.
Но ничего не могло быть более кстати, чем радушный голос Винил:
— Привет, малышка, наконец-то ты вернулась. Как все прошло?
Октавия перевернулась на кушетке, чтобы видеть лицо подруги, и молча покачала головой.
— Ого, настолько плохо? Ну и забудь, мы-то знаем, что ты лучшая в Кантерлоте, — успокоила Винил, положив виолончелистке копыто на плечо.
— Винил, — устало начала Октавия, — за последние две недели я побывала почти на тридцати прослушиваниях. И пригласили на работу меня только в двух случаях. Причем на грошовую зарплату, которая и близко не стояла с тем, что я раньше получала. Я просто не знаю, что мы будем делать дальше.
— Да все нормально будет, Октавия. Не парься ты.
— Нет, Винил! Мы обе безработные. И бесконечно мы так жить не сможем. В конце концов, у нас кончатся деньги, так что надо что-то придумать, пока это не произошло.
— У нас есть деньги от страховки. И за время работы клуба мы тоже накопили сбережений. Так что нам ещё хватит на пожить.
— Страховка уйдет на покрытие аренды и займов, что ты набрала. И это не говоря об увольнительных для наших сотрудников. А сбережения от клуба, конечно, существенные, но не бесконечные. Так шиковать мы долго не сможем. Либо мы что-то меняем, либо оказываемся на мели через три месяца.
— Да, ты права. Но знаешь, у тебя был долгий день и выглядишь ты паршиво. Я приготовила ужин, так что давай поедим, а заботы оставим до завтра, идет? — попросила Винил.
— Уговорила. Едим сейчас, сокрушаемся над неизбежным будущим потом, — сказала Октавия, поднявшись с кушетки. — А что на ужин?
— Твое любимое — салат из лепестков роз.
— Ум, вкусняшка, — ответила виолончелистка, истекая слюной от предвкушения сочного и сладкого аромата снеди. — Но, право, не стоило, я знаю, как сложно приготовить лепестки, а уж на сервировку вообще можно вечность положить.
— Для тебя, все, что угодно, Тави. К тому же я знаю, как тяжко тебе приходится. Селестия, да я даже не могу вспомнить, когда ты в последний раз не играла на рассвете. Как и дня, когда бы тебе не надо было спешить на хотя бы одно прослушивание, — сказала Винил.
Тем временем благодарная Октавия заняла место за столом.
«Был бы ещё с этого какой прок...»
— Вообще мне стало как-то тухло, ты как проклятая вкалываешь, пока я тут кушетку просиживаю. И, чтобы было не обидно, я решила сделать тебе приятно, — объяснила Винил, тоже сев за стол.
— Винил, какая обида? Ты же только-только из больницы выписалась, и все ещё восстанавливаешься. И доктора явно дали понять, что на это уйдет ещё пара недель. Так что не надо себя накручивать, — сказала Октавия.
— Да, я знаю. Но как тут не накручивать, когда ты приходишь вся измученная. И все это чтобы помочь нам, пока я тут груши околачиваю, — виновато сказала единорожка.
— Винил, да один взгляд на тебя после долгого дня меняет все в этой жизни.
Винил слегка улыбнулась.
— Спасибо.
— Всегда пожалуйста. А теперь ешь салат, он бесподобен, — сказала Октавия, прежде чем вкусить сочных лепестков.
Погодная команда в этом году превзошла саму себя: снежинки в идеальном ритме покрывали землю белым покрывалом, не доставляя никому хлопот. Под ногами Винил хрустел снежок, а изо рта вырывались клубы пара, пока она шла по мощеному тротуару. К счастью, сапожки и шкура не давали морозу шансов, а с лавандовым шарфом, обернутым вокруг шеи, было ещё уютнее. Голова единорожки вдруг опустилась, предательски выдав изнеможение. В своих поисках она снова вышла на улицы, пока Октавия проходила новый виток безуспешных прослушиваний.
Винил была уверена, что за последний месяц посетила все заведения в шаговой доступности, где могли бы хотеть нанять диджея. Она уныло покачала головой. Жизнь особо не готовила её к вещам, лежащим не в плоскости клубной деятельности и индустрии развлечений, а в этой плоскости ей уже везде дали от ворот поворот.
«Ну правда, что нужно сделать кобыле, чтобы тут на работу устроиться? У нас что, кризис?»
Теперь же Винил бесцельно бродила по улицам. Идеи закончились, но не закончилось желание искать. Она обращала внимание на витрины всех магазинов в поисках табличек «Требуется работник». Но ничего, пусто. И вот торговый район перешел в Королевские палаты, где размещался дворец и разнообразные правительственные учреждения. Там единорожка и повернула назад.
Смирившись со своей неудачей, Винил поспешила домой. У неё ещё есть время сделать что-то полезное — приготовить Октавии вкусный ужин.
Вдруг в лицо Винил прилетел кусок бумаги, залепив глаза. Постояв несколько секунд в ступоре, диджей сняла его и обнаружила, что это на самом деле был глянцевый журнал-брошюра. Она уже собралась равнодушно выбросить его, но на глаза ей попался помпезный заголовок. Винил пролистала пару страниц и ухмыльнулась. Крепко держа журнал, единорожка направилась домой. Её голова была теперь поднята высоко, а в каждом шаге чувствовалась уверенность.
«Порой нужно искать возможности, а порой они сами находит тебя...»