Нечаянная гармония

Глава 9

Огонь, всюду огонь. Он жадно начинал пожирать потолок, уже полностью превратив стены в адский занавес. Зловещее сияние пламени не давало никакого освещения. Густой и едкий дым полностью окутал помещение. Самое страшное, что он уже проник в легкие Винил, заставив её беспомощно кашлять. Кобыла остолбенело стояла в дверях технических помещений. В глазах её плескался ужас, тот же, что сейчас парализовал её мысли.

Вдруг она почувствовала резкий запах: часть её шкуры на боку загорелась. Запаниковав, она сбила пламя копытом. И, похоже, это движение помогло ей преодолеть первую волну шока. 

«Здесь не пройти. Надо идти назад, к запасному выходу».

Повернувшись хвостом к огненной бездне, она быстро побежала назад по коридору, полному закрытых дверей. Сердце бешено стучало в груди, страх управлял движениями, глаза пытались различить что-нибудь в дыму. Тут вдали появилось спасение: крепкая металлическая дверь пожарного выхода. Ей оставалось только до неё добраться.

«Как он так быстро распространился? Я же здесь совсем недавно была».

До выхода было копытом подать, как вдруг раздался резкий скрипучий грохот, заполнивший собой все пространство. Единорожка подняла голову и увидела, как потолок раскололся надвое, словно разрубленный гигантским топором. Тяжелые обломки пригвоздили её к полу. Она отчаянно попыталась выбраться из-под завала, используя все свои силы и магию, но сверху продолжали падать обломки потолка, ещё больше погребая её под собой. Все её старания были тщетны. Винил почувствовала как её шкура начинает гореть, добавляя жара уже и так подобравшемуся к ней огню. С её места все ещё была дверь, насмешливо мигающая ей табличкой «Выход».

Она опустила голову. Её гриву уже кое-где объял огонь, и теперь кобыла беспомощно и испугано смотрела, как языки пламени начали облизывать ей лицо. С запозданием она отметила, что её солнцезащитные очки успели сломаться, и осколки, по всей видимости, воткнулись ей в левый глаз.

«Прости, Тави... Похоже, больше тебе не придется беспокоиться о выборе между мной и Лас-Пегасусом».

Тьма, что темнее черноты и самой безлунной ночи. В ней сейчас и находилась Винил, лишь отдаленно ощущая себя или нечто еще. Остаться в этой тьме казалось неплохой идеей, казалось, будто так будет лучше. Просто уплыть в небытие и никогда больше не вернуться. Так просто.

Нечто пронзила тьму — имя. Голос эхом донесся откуда-то издалека, он был преисполнен страхом и отчаяньем. «Винил!» — пронесся он по бескрайней тьме, безукоризненный и прекрасный в своем одиночестве.

«Винил? Я — Винил?»

Появилось ещё кое-что: здесь, где не было места чувствам и ощущения, что-то её коснулось. И она уже была не одна, она вспомнила, вспомнила серую шерстку, оттенявшую гриву цвета свежих чернил на новой музыкальной композиции.

«Кто? Октавия. Я помню... помню её. Помню, как мы встретились, как я к ней переехала, как поцеловала её, как обнимала её. Как спала с ней».

Каждое новое воспоминание чуть рассеивало тьму, но вместе с тем приносило боль. Первая встреча с Октавией — и Винил почувствовала, как зажмуриваются глаза. Корка застывшей крови треснула, вызвав невыносимую боль. На глаза кобылки навернулись слезы агонии, начав смешиваться с кровью.

Первый взгляд на Октавию в свете лунных лучей: у Винил перехватило дыхание, и тут же половина её лица заболела. Казалось, будто кожу оттянули столь сильно, что самый слабый ветерок мог открыть новые грани боли.

Винил вспомнила их первый поцелуй, но вместо сердечной радости он отдался щемящей болью в спине и боках. Сухая кожа трескалась и кровоточила от каждого вздоха, и Винил бы застонала, если бы даже это действие не причиняло мучительных страданий. 

За каждое воспоминание она готова была заплатить страданиями и агонией, лишь бы перед ней не прекратил складываться образ кобылы по имени Октавия.

И тут тьма начала раскалываться. Белые трещины усеяли её поверхность. Вдруг Винил увидела зеленые стены и толпящихся вокруг неё единорогов со скальпелями и тампонами. Единорожка почувствовала, что движется. Кровать, на которой она лежала, перемещалась вдоль коридора. Ценой титанических усилий воли Винил пыталась вспомнить кобылку с сиреневыми глазами. Ведь пока она видела эти глаза, она знала, что все будет хорошо.

Проникавший в комнату лунный свет освещал спящую единорожку. Она неподвижно лежала среди переплетений проводов и трубок, которые, казалось, переходили в само её тело. 

У окна на единственном стуле сидела мрачная Октавия, несущая ночную вахту. На расстоянии вытянутой ноги дремала её подруга. Виолончелистка сидела неподвижно, давно погружённая в размышления равномерно капающими по пластиковым трубам каплями и звуками аппарата, следящего за сердцебиением пациентки. 

Октавия посмотрела на экран, на пульсирующую зеленую линию. Слышались периодичные звуки «бип», каждый из которых означал успех, ещё одну победу в битве за жизнь. 

«Не к такому биту ты привыкла, да, Винил?»

Кобыла подумала немного над своей попыткой юмора и закинула эту шутку подальше. Она была не к месту.

Время шло. Для Октавии каждое следующее мгновение было похоже на предыдущее: сплошная неопределенность, которая явно продолжалась уже больше положенного ей срока. 

Тело Винил конвульсивно дернулось. Виолончелистка тут же поднялась на ноги, чтобы быть готовой в туже секунду позвать на помощь. В груди кобылы появилась своя секция ударных. Взгляд Октавии устремился на кардиомонитор в поисках нарушения в работе сердца подруги.

Когда спазм прошел, правый глаз Винил, пару раз моргнув, медленно открылся, явив померкший от боли и седативных средств зрачок. Бинты скрывали другой глаз и всю левую часть лица кобылы.

— Тави, — прохрипела едва слышно Винил сквозь обожженное и пересохшее горло. 

— Да, Винил, я тут. Тебе налить воды? — тихо спросила Октавия.

Едва заметный кивок стал ей ответом, и даже он заставил Винил резко вздохнуть и скорчить болезненную гримасу.

Аккуратно держа стакан в копытах, Октавия поднесла его к лицу Винил и нагнула соломку так, чтобы диджей смогла сделать пару глубоких глотков.

— Сколько... — начала было Винил, но зашлась кашлем. Виолончелистка тут же положила копыто ей на плечо в попытке успокоить. 

— Ты тут уже два дня. В себя ты пришла впервые после того краткого момента, когда тебе везли в реанимацию из кареты скорой помощи. 

— Сколько... ты уже здесь? — упорно продолжила Винил.

— С самого начала, — энергично ответила она.

— Ты не...

— Нет, Винил, я тебя тут не брошу. Ничто меня не заставит это сделать, — пообещала Октавия.

— Я... я люблю тебя, Тави, — сказала Винил, позволив единственному глазу закрыться от накатившей усталости. — Прошу... не оставляй меня здесь одну.

— Я тоже тебя люблю, Винил, и я тебя не оставлю. Никогда, — тихо ответила виолончелистка, нежно дотронувшись копытом до единственного нетронутого огнем участка лица Винил. Она гладила его, пока Винил не уснула.

Затем Октавия вернулась на свое место, свой пост. Быстрый взгляд на часы оповестил, что уже почти полночь.

«Через шесть часов я уже должна сидеть на поезде в Лас-Пегасус.

...

А нахер Лас-Пегасус. Нахер Букинса, и Гала, и мою карьеру. Все нахер. Винил нуждается во мне. А остальные найдут мне замену».