Вино и паста

Мы встретились в баре и пили вместе

Этой ночью я вошла в бар.

Это был не какой-нибудь модный и дорогой бар. Скорее, нечто прямо противоположное. На самом деле он напомнил мне о голубом сыре. Знаете то чувство, когда вы смотрите на нечто омерзительное и понимаете, что оно столь отвратно, что даже притягательно? По-моему, именно это чувствовал пони, который изобрёл голубой сыр — ведь однажды он увидел вонючий и заплесневелый сгусток козьего молока, которое и белым-то уже не было, и подумал: «Дискорд побери, это выглядит аппетитно! Я должен это попробовать!» Местечко было тёмным и почти всё, что было внутри, было сделано из дерева. Нет, не из красивого, светлого дерева, из которого была сделана моя мебель. Это дерево было тёмным, старым, и как минимум однажды — горевшим.

Итак, я вошла в бар и первыми мыслями, посетившими мою голову, были — «Голубой сыр» и «Сгоревший дом». Да уж… Ночь определённо обещает быть потрясающей!

Я не особо люблю бары или пабы… как и вообще любые общественные места. Это глупо. Мне не нравится быть в обществе других пони, иначе я не стала бы дантистом. Все пони ненавидят дантистов! Если вам нравятся дантисты, то вы лжец! Даже дантистам не нравятся дантисты; я почти уверена, что никто так сильно не ненавидит дантистов, как дантисты ненавидят себя. Этих ляганых ублюдков, только и делающих, что сверлящих чужие зубы. Как же я их ненавижу.

Ну да ладно, что-то я отвлеклась. Как уже было сказано, я нечасто бывала в барах и прочих подобных местах, так что понятия не имела, нормально ли, что такое место пустует пятничным вечером. Будь там совсем пусто, я, конечно же, сразу бы ушла, но раз уж там сидела ещё одна кобылка? Мягко говоря, это было бы немного сложнее. К тому же пони, едва заметив меня, повернулась и улыбнулась. И барпони, старый седовласый пони, посмотрел на меня с надеждой в глазах. Я не смогла бы уйти сейчас, ведь тогда я повела бы себя по-скотски. Так что я прикусила губу и закрыла за собой дверь.

Я подошла к на удивление чистой барной стойке. Да, она была сделана из всё той же вонючей древесины… позднее я долгими ночами задавалась вопросом: «Как, во имя Луны, можно было сделать доски, от которых несёт старым оленьим потом?..» Но я могла видеть в них своё отражение! Вонючее дерево, в котором видно отражение. О да, детка!

— Добрый день, — сказала я всё ещё улыбавшейся мне кобылке и присела рядом.

У кобылки были малиново-розовая грива, сливовая шёрстка и фанданговые глаза. Не знаю, что значит «фанданговые глаза», но когда я впервые написала, что у неё пурпурно-розоватые глаза, она попросила переписать именно так. Так что у неё были фанданговые глаза, и точка. Каждый раз, когда я слышу «фанданго», я представляю себе мускулистого коричневого жеребца с длинными чёрными усами, одетого в красную накидку и пляшущего вокруг костра, так что не буду вас винить, если вы не сможете представить себе её лицо. Хотя какая, к Дискорду, разница? Мы все выглядим одинаково. Буквально. Если я перекрашу шерсть и гриву, вы не сможете отличить меня от моей сестры. Или матери. Или соседки. Или нашего почтальона. Да и вообще от любой ныне живущей кобылки за исключением, пожалуй, Флёр де Лис.

Дискорд подери, я ненавижу Флёр де Лис. И её, и её милую мордашку.

Так на чём я остановилась? На посиделках в баре, да? Я посмотрела на ту кобылку с фанданговыми глазами. В копытах у неё был зажат стакан с какой-то вонючей жидкостью. Кроме шуток, буквально от всего в этом местечке несло какой-то отвратной дрянью. А значит, это место было просто идеальным для заказа какой-нибудь выпивки.

— Дайте мне… пива, пожалуйста, — сказала я барпони.

Седовласый кивнул и отвернулся, чтобы взять стакан.

— Хороший выбор. Я всегда считала, что виски идёт куда лучше, если перед ним выпить пару глотков пива, — сказала кобылица.

Кстати, голос у неё был на удивление взрослым. На мой взгляд, даже слишком взрослым для пони её возраста.

— Меня зовут Берри Панч.

Ого. Похоже, её родители были теми ещё моральными уродами.

— Меня — Колгейт, — сказала я, поскольку не назвать своё имя после того, как она представилась, выглядело бы тем ещё уродством.

Да, я в курсе, что мои родители были уродами, спасибо вам за напоминание.

— И нет, я не люблю виски.

— Хм-м-м… — Берри кивнула.

Она подняла бокал. Копытами. Вот честно, я не врубаюсь, как это работает. То есть я — единорог, и если мне надо что-то поднять или передвинуть, я пользуюсь магией. Земные же пони вроде Берри, а также некоторые пегасы и единороги, к которым я явно не отношусь, могут брать бокалы и другую мелочь копытами. Видимо, у них там присоски. Если подумать, то доминантный вид этой планеты давно уже должен бы обзавестись большими пальцами, но нет, все пони четвероногие. Вы когда-нибудь видели минотавра? Так вот, у них есть руки. Руки! Вы когда-нибудь видели что-нибудь круче? Почему у нас такого нету? Да, я и вправду так считаю.

Так или иначе, но Берри хмыкнула, и как я уже говорила, подняла бокал.

— Не думаю, что хоть один пони любит виски, — сказала она. — Пони пьют виски не потому, что это вкусно. Пони пьют, чтобы достичь того состояния ума, когда меняется само восприятие мира. Одни пьют, чтобы забыть, другие — чтобы вспомнить, а третьи… — она ухмыльнулась и посмотрела на меня, — третьи просто хотят почувствовать приятное жжение в горле.

Знаете, наверное, это был самый красивый из когда-либо слышанных мной способов сказать: «Ни один пони не любит эту дрянь. Мы просто хотим нажраться».

Да… но мне до сих пор не нравится виски.

— Пять бит, — сказал барпони, ставя передо мной огромный стаканище пива. Я не преувеличиваю, он и вправду был огромным! Я могла бы в нём утонуть! Это был Гаргантюа пивного мира. Пиво, созданное, чтобы повелевать всем остальным пивом. Пивной Старейшина!

Я отдала ему деньги.

— Благодарю.

Я сделала пару глотков, и святая Селестия, это было просто ужасно! Я не могла не пробормотать: «мля-а-ах-х», когда эта дрянь коснулась моего языка.

— Ну, Колгейт, — сказала Берри. — Одинокая кобылка заходит в бар вечером в пятницу. Она сюда пришла впервые и впервые же пьёт пиво.

Я уставилась на неё поверх своего титанического стакана.

— Недурное начало, но по-моему, тут не хватает развязки, — сказала я. — Тебе стоит ещё поработать над своими шутками.

— Нам просто нужна вторая половина, — усмехнулась она, одним залпом осушив бокал. Да, она так и сказала. По-видимому, это был каламбур. Как я это поняла? Берри сама мне его потом объяснила. Нет, я не буду вам его объяснять. Если хотите, можете попытаться понять это сами. Я бы не советовала вам это делать, но если у вас возникнет такое желание — кто я такая, чтобы запрещать? И вообще, хватит меня перебивать.

— Ну тогда закончи, ты ведь говоришь обо мне?

Ну да. Естественно, она говорила обо мне.

— И да, откуда ты знаешь, что я здесь в первый раз?

— Я частенько бываю в этом баре, но тебя я здесь раньше не видела, — ответила Берри. — И судя по взглядам Кларета я уверена, что и он увидел тебя впервые.

Она указала копытом на мой стакан пива вселенских размеров.

— И судя по твоей реакции на лучший сорт пива в городе, ты пьёшь в первый раз за многие годы.

Знаете то чувство, которое возникает в груди, когда понимаешь, что говоришь с умнокрупой? Будто вам протыкают лёгкие пикой, но намного, намного болезненнее.

— Да, — сказала я, вновь выказывая свою невероятную способность к остроумным и многозначительным ответам.

— Я и впрямь давно не пила.

— Могу я спросить, почему решила сейчас? — спросила Берри.

Кстати, я понятия не имею, куда делся барпони. У меня есть теория, что все барпони могут исчезать по желанию, ибо, клянусь Селестией, тот старик был за стойкой всего три секунды назад.

— Ну, по многим причинам, — я отвела взгляд.

Потом я ещё раз отхлебнула из пивного старейшины. Вкус был столь же ужасен, как и в первый раз.

— Это длинная история.

— Бары были созданы для длинных историй, Колгейт, — сказала Берри.

Если вам кажется, что здесь усматривается какой-то шаблон, то вам не кажется: эта кобылка всегда говорит странно-мудрыми и вычурными фразами. Отлично, прямо то, что мне нужно!

— Мой опыт говорит мне, что когда кобылка вроде тебя начинает пить, это значит, что у неё на душе невыносимо тяжело. Может, если ты выговоришься, тебе полегчает?

— Эм-м… Ну, э-э… — "О, да, Колгейт. Покажи ей, как здорово ты умеешь заикаться. Она будет просто в восторге".

— Это очень длинная история, — Я посмотрела на её кьютимарку и нахмурилась. — И тебе не кажется, что говорить так несколько лицемерно с твоей стороны?

— А? — Берри водрузила копыта на стол и удивлённо вскинула бровь. — Лицемерно?

— Ещё бы нет! — я указала копытом её на бок.

На её кьютимарке была гроздь винограда и клубничка.

— У тебя на метке виноград! И ты сама говорила, что была здесь бесчисленное количество раз! — Я фыркнула. — Тебе ли говорить, что пить — плохо!

— А я никогда этого и не говорила, — улыбнулась Берри. — Правильно пить надо уметь. Это искусство, Колгейт, и я посвятила ему большую часть своей жизни. Однако, все пони пьют по-разному.

— Я, — она коснулась копытом своего бокала, недавно ещё до краёв наполненного вином, — пью, чтобы думать о жизни и наслаждаться ею.

— Ты же… — она покачала головой, — ты пьёшь, чтобы утолить свою печаль.

Я нахмурилась.

— Спасибо за заботу, но я буду делать то, что захочу! — возмущённо сказала я.

Я всегда умела возмущённо говорить. Секрет в том, что когда говоришь, надо прижать копыто к груди. И быть высокомерной. Возмущённый голос всегда звучит высокомерно.

— И кстати, это вот твоё «Пить надо уметь» — это полная чушь.

— О, так ты со мной не согласна?

— Нет, — я указала на своего Пиводзиллу, — Мой случай — особый.

Я указала на её бокальчик.

— Твой — нет. Пить — плохо. Я никогда не пью. Видишь? Я победила.

Так, а ну-ка, не сметь хмуриться! Я вовсе не делаю из мухи стада слонов, я просто не люблю алкоголь. Вообще. В конце концов, я врач, а частое употребление алкоголя — это вернейший способ угробить себе печень и мозг! Так что простите, но я считаю, что пить всякий раз, едва подвернётся повод — это дурость.

Вы хоть раз лечили зубы пони, который слишком много пьёт? Вы вообще знаете, что во рту есть бактерии, которые от этой хвостни мрут как мухи? Да, я знаю, вы все считаете, что будет только лучше, если все бактерии подохнут, но на самом деле это не так. Без них у вас изо рта будет нести, как из выгребной ямы. Хотя алкашам на это плевать, они всё равно ничего не чуют.

Серьёзно, алкоголь — это плохо. И пожалуйста, не обращайте внимания на то, что пока я болтала с Берри, в моём захвате висел Великий Тёмный Властелин всех пивных сортов. Спасибо.

— Алкоголь может освободить твой разум, — сказала Берри. — Да, алкоголь разрушает твоё тело и мозг, но он же и позволит тебе почувствовать себя лучше, если не перебарщивать, конечно.

Она задумчиво посмотрела на свой бокал.

— Некоторые считают, что выпивая даже каплю вина, ты себя медленно убиваешь, Колгейт, — вздохнула она. — Я же считаю, что перед тем как выпить, ты должна выбрать: наслаждаться жизнью, или же прожить чуток подольше. Думаешь, мой выбор был ошибочным?

Я не думала, был ли её выбор неверным. Я думала, что мы с ней встретились всего пятнадцать минут назад — и она уже расспрашивает меня о моей жизни и её смысле. Зашибись. Ночь только началась, а тут уже творится какая-то хрень. Йе-ху!

— Эм-м… — сказала я, показывая красноречивость и богатство словарного запаса. — Ну… Я не знаю.

— Когда каждый твой напиток — это очередной стакан яда, — продолжила Берри, — но именно этот яд позволяет почувствовать себя хоть чуть-чуть лучше, ты начинаешь думать о жизни, Колгейт. В конце концов, ничто ведь не имеет смысла. Всё равно мы все умрём.

Она печально улыбнулась. Не сожалеюще-печально, а как-то… я даже не знаю, меланхолично, что ли?

— Так может, нужно просто отринуть лишние мысли и расслабиться?

— Я… не считаю, что самоубийство — это хорошо.

О, да. Глубокомудрые речи из меня так и сыплются, я в курсе. Если вы не поняли, повторю ещё раз: я встретила эту кобылку едва четверть часа назад. Уж простите, не умею говорить как ляганая Селестия.

— Ты считаешь, что смерть — это плохо? — спросила Берри. — Думаешь, я должна наслаждаться жизнью?

— Эм-м… да? — нет, ну правда, вот что я должна была сказать? — Погоди, так ты тоже пьёшь, чтобы утопить свои горести?

Она покачала головой.

— Нет, не совсем. У меня нет горестей, которые я могла бы топить, — чуть нахмурившись, она посмотрела на свой бокал. — Я довольна своей жизнью, Колгейт, но когда я выпью, всё становится в разы лучше. Подумай, должна ли хорошая жизнь быть долгой, или лучше жить не столь долго, но умереть счастливой?

Я не знала, что ответить и потому просто отхлебнула из своего монументального стакана. Однако, когда я закончила сиё действо, Берри всё ещё молчала и мне пришлось сказать… хоть что-нибудь.

— Значит… тебе нравится пить?

— Мне всегда… нравилось, — со вздохом сказала Берри. — Но иногда я задаюсь вопросом: а мой ли это был выбор?

— Эм… ага, — я кивнула. Казалось, что кивнуть сейчас — как раз самое оно. — Хотя… я что-то не совсем поняла.

— Бары созданы для долгих историй, — сказала Берри. — Я уже говорила. Помнишь?

— А я похожа на золотую рыбку? — спросила я.

— М-да, кажется, это будет немного сложнее, чем я думала, — сказала Берри. — Может, я просто расскажу тебе мою историю, а ты — свою? Может, тогда нам удастся скинуть эту ношу с наших плеч? Как думаешь?

Я подумала, что Берри страннее, чем говорящая собака.

— Эм… — я пожала плечами. — Хочешь рассказать мне о своей жизни? Давай, наверное.

Я ни словом не обмолвилась, что соглашаюсь рассказывать ей о своей. Я не из тех пони, которые говорят о чём-то важном с первым встречным. Дискорд побери, да я не из тех пони, которые вообще говорят! Я и кричать предпочитаю безмолвно, про себя. Знаю, по мне так сразу и не скажешь.

— Всё равно у меня нет других идей.

— Кларет, подлей пива, — сказала Берри.

Клянусь Селестией, этот жеребец возник из ниоткуда. Я аж чуть подпрыгнула, когда он материализовался перед нами. Старик был жутковатым.

— Для длинных историй нужно пиво, — сказала Берри, кладя деньги на стойку.

Жеребец тут же налил в удерживаемый копытом стакан пиво. Так что да, какая-то ужасающая сила позволяла старику держать предметы, не пользуясь магией, пальцами или копытами. Кстати, я говорила, что он был земным пони? Блин, не помню, упоминала я об этом раньше или нет. Писать истории сложно. Я пронзила его испепеляющим взглядом, потому что нельзя доверять пони с такими пугающими сверхспособностями, если он не единорог.

Не поймите меня превратно, я не расистка, просто… ну, возьмём единорога и земнопони — один из них может стрелять лазером изо лба, тогда как второй вынужден чистить гриву ртом. Приятная картина, я знаю.

— С чего же началась моя история? — вопросила Берри.

Я ничего не ответила, поскольку даже в моём нынешнем состоянии было понятно, что вопрос риторический.

— Трудно сказать… Наверное, всё началось, когда я получила свою кьютимарку.

Должна признаться, после этого я начала её слушать. В смысле, по-настоящему слушать.

— Кьютимарку?

— Я всегда считала, что это забавно, — продолжила Берри, отпив из бокала. Кстати, за всё время рассказа она почти не отрывала от него взора, так что я не видела её фанданговых глаз.

— Ну, то, как жеребята хвастаются тем, что только у них есть их особый талант, то, как мы заявляем о судьбе и предначертанности, — усмехнулась она.

— Итак, Колгейт, будучи жеребёнком, я не могла дождаться того дня, когда получу свою кьютимарку. Кьютимарка — это наша личность, в ней заключается наша сущность.

— Кьютимарки — это глупость, — пробормотала я.

— А? — Берри глянула на меня. — Ты что-то сказала?

— Нет, ничего. Продолжай.

Она посмотрела на свои копыта.

— Ну, как и любой жеребёнок в моём возрасте, я хотела чтобы у меня поскорее появилась метка. И однажды моё желание сбылось, — она вздохнула. — Гроздь винограда и клубничка. Как она у меня появилась? Я даже не помню.

Она отхлебнула из бокала.

— Однажды утром я проснулась и поняла, что она была там… Часы? Дни? Может неделю или месяц? В классе я была не особо общительной, так что никто из моих одноклассников не заметил. И мои родители тоже.

Я нахмурилась.

— То же самое.

— А?

— Со мной случилось то же самое, — сказала я. — Когда я проснулась, она уже была там.

Я указала копытом на песочные часы, украшавшие мои фланки.

— Я не знаю, почему она там появилась. Я ничего не ощутила.

— О, — Берри улыбнулась, — так у нас одинаковое детство? Бывают же в жизни совпадения.

Она сделала ещё один глоток из своего стакана.

Может, вы заметили, что я уже давненько ничего не пила. Пиво было просто отвратительным. Я до сих пор не могу понять, как понибудь может пить эту бурду, а потому отставила стакан куда подальше. Молодец, Колгейт, ты только что смыла пять битов в унитаз.

Как бы там ни было, Берри продолжила говорить. Простите за сумбурность.

— Может быть, наша встреча была предначертана судьбой? — спросила она.

— Да-да, конечно. Судьба. Почему бы и нет? — закатила глаза я.

Она покачала головой.

— Что было делать кобылке с кьютимаркой, смысла которой она не могла понять? Что было делать пони без друзей, зато с именем Берри Панч?

Она вздохнула.

— Казалось, мне самой судьбой предначертано стать пьяницей, Колгейт. Так обо мне думали все пони, которых я встречала. И я сама ожидала от себя того же.

Ну да. То бишь Ягодный Пунш. Не надо было быть лингвистом, чтобы найти в имени смысл. Намёк был вовсе не тонким.

— По крайней мере, в твоём случае есть смысл, — сказала я. — Кажется, я знаю, что ты делала после получения кьютимарки.

— И что же?

— Ты пыталась понять, в чём твой талант, но ничего не вышло. Фрукты? Да что это вообще значит?

Я покачала головой.

— Как я понимаю, смысла в них не больше, чем в песочных часах. Никто не знал, что они означают. Поскольку ты и сама это понимала, то чувствовала себя никчёмной.

Берри покосилась на меня и ещё разок хлебнула из стакана.

— В конце концов ты подумала: «Что бы они не значили, я попросту буду делать то, что захочу», и продолжила жить своей жизнью. На этом твоя история окончилась. Ведь так?

— Не совсем, — Берри положила голову на копыта и уставилась перед собой.

Я заметила, что она уже покончила со своим гигантским, монструозным стаканом пива.

— Боюсь, я сдалась. Я стала той, кем они меня считали. Мне тогда даже не нравился вкус алкоголя!

Она улыбнулась.

— Он мне до сих пор не нравится. Но быть пьяной приятно. Можно позабыть обо всём: хорошем, плохом — не важно. Чаще всего это к лучшему. Когда я выпью, я перестаю быть кобылкой, которая не может понять смысл своей кьютимарки и становлюсь кем-то другим. Кем-то, кого не заботят такие мелочи.

Да, я тоже подумала, что в её словах не было никакого смысла. Но что я могла сказать? Она выглядела печальной. Печальные пони всегда заставляют хотя бы попытаться им помочь.

— Ты не должна себя винить. — "Да, смысла в этом было ещё меньше, но могу же я хоть попытаться выглядеть мудрой?" — Забывать о чём-то — это не так уж и плохо. То есть… ну посмотри на меня: я просто послала судьбу и все мнения куда подальше!

— Серьёзно? — удивлённо вскинула бровь Берри.

— Ага! — я ухмыльнулась. — Получить кьютимарку, но так и не понять её смысла — это отстой, но вскоре я поняла, что не нуждаюсь в их… — Я кашлянула. — Жалости? Я никогда не была особо общительной. Росла в одиночестве.

— Знакомое чувство, — усмехнулась Берри.

— А потому, — продолжила я, — я просто отбросила всё это и пошла дальше по жизни. К Дискорду эти кьютимарки! Вот мой девиз.

— Это, — я указала копытом на песочные часы. — Не значит ни-че-го. В итоге я стала дантистом, поскольку это законный способ срывать злость на других пони.

— А ты решительная.

— Я знаю! Моё любимое занятие — это когда пони уже лежит в кресле с кучей всего в рту, начать его расспрашивать: «Как жизнь?», «Как работа?» И пока он пытается ответить, вонзить ему в зубы сверло. Это чувство просто бесценно.

Берри рассмеялась. Не усмехнулась, а впервые за день по-настоящему рассмеялась. Барпони тоже засмеялся, и это меня напугало. Его тут не было ещё пару секунд назад! Это, блин, жутко!

Как ни крути, но да — то, что я сказала Берри, было правдой. Расти без нормальной кьютимарки это отстой, и… ну, что поделать? Иногда такое случается. Я вообще не понимаю, почему должна вам что-то объяснять. Я поняла, что пыталась сказать Берри. У неё была нелёгкая жизнь.

— Забавно. Когда все пони ожидали от меня худшего, я начала пить, — сказала Берри, — тогда как ты решила бороться с их мнением, став дантистом. Моё тебе уважение, Колгейт.

— Спасибо!

На радостях я решила ещё раз хлебнуть гигапива. Идея оказалась неважной.

— Тьфу, какая же это мерзость.

— Только если ты никогда не пробовала его раньше, — Берри вздохнула. — Но раз ты решила бороться с судьбой, что же заставило тебя придти сюда, в обитель потерявших смысл жизни?

Я мысленно перевела это как: «Что ты делаешь в юдоли неудачников?» Это было обидно. Мне не хотелось числиться в неудачниках. С другой стороны, я сидела в баре имени голубого сыра и трепалась за жизнь с кобылкой, встреченной от силы сорок минут назад. Похоже, я и впрямь неудачница.

— Ну… обстоятельства.

— Обстоятельства. Прекрасное слово.

Берри взяла моё пиво и пригубила. Честно говоря, я была этому лишь рада. Всё равно по вкусу оно было как дрянная смесь одеколона и грязи. И да, я знаю каковы на вкус грязь и одеколон — в детстве я была глупенькой, но очень любопытной кобылкой.

— Вся наша жизнь состоит из обстоятельств. В ней нет ничего, кроме обстоятельств.

— И то правда.

Я облизнула губы. Говорить о подобном было жутко неловко, но признайтесь, вы бы сделали тоже самое. Я оглянулась на барпони. Его опять не было. Этот старик точно был либо ниндзя, либо магом. А может, и тем и другим. Ниндзя-маг с присосками на копытах.

— Это… Ты же знаешь, я стоматолог?

— Да.

— Но я не единственный стоматолог в Кантерлоте. Я даже не единственный стоматолог в своей клинике.

Я содрогнулась.

— У парня сегодня был день рождения.

— О-у-у…

Берри как-то странно посмотрела на меня. В её взгляде читалось… я не знаю. Беспокойство? Волнение? Не могу сказать, что мне это понравилось, но на душе стало как-то… теплее? Она сделала что-то бровями. То есть она всегда была хмурой, если не печальной, но сейчас её мордочка была совсем не грустной. Она легонько улыбалась.

— Да, спасибо, — сказала я.

Если вы не знаете, что ответить, то просто говорите, что вам жаль или благодарите. Обычно работает.

— За что «спасибо"-то?

Ладно, это почти никогда не работает. Заткнитесь.

— Значит, у твоего друга был день рожденья?

— Точно не друга, — нахмурилась я. — Раньше я думала, что мы с ним были… товарищами? Мне казалось, что мы с ним неплохо ладили. То есть у меня нет и никогда не было друзей, но я с ним здоровалась, и он отвечал мне тем же. Это должно считаться!

— Не думаю, что это считается.

— Похоже, ты права.

— Значит, он не пригласил тебя на вечеринку?

Интересно, и что же ей на это намекнуло? То, что я пришла в бар и попыталась утопить свои горести в пиве, или тот факт, что я… да не было никакого другого факта, но по-моему, и это уже был слишком жирный намёк.

— Не-а. Потому я и пришла сюда.

— Тебе хоть было на что надеяться, — Берри пожала плечами. — Я вот была одинока на протяжении всей жизни.

Я нахмурилась.

— Что? Да ладно, ты совсем не похожа на одиночку.

— Забавно, — улыбаясь, сказала Берри — но я не менее одинока, чем ты, Колгейт.

— Я не понимаю…

Что ни говорите, но этого я не могла понять. Берри была странной, но это же она начала разговор. Вся эта беседа началась с того, что она ни с того ни с сего заговорила со мной. Если она — не общительная пони, то я — пиньятта.

— Сегодня я впервые с кем-то заговорила. За последнее время ты — первая пони, с которой я говорю. Конечно, если не считать барпони.

Она говорила самым беспечным голосом, какой я только слышала в своей жизни. Знаете, как некоторые говорят о погоде? Вот именно так она и говорила.

— Ты была особенной.

— Э… спасибо?

Мне хотелось бы увидеть, что вы смогли бы на это ответить. Скажу сразу, это было бы непросто. Я даже не поняла, было ли это комплиментом.

— Это ведь хорошо?

О да, Колгейт, твои речи воистину прекрасны. Иногда я задаюсь вопросом: «Может, мне надо было идти в политику?». Я бы просто перевернула весь ораторский мир!

— Сегодня я думала о жизни и смерти, Колгейт, — продолжила Берри. — И в тот момент, когда я думала об одиночестве, в бар вошла ты.

Она вздохнула.

— И я увидела одинокую кобылку, пришедшую в бар вечером в пятницу. Она впервые в жизни попробовала алкоголь. И на секунду я подумала, что не самая одинокая пони на всём свете. И я поняла, что хоть у меня и есть десятки причин, чтобы пить, но некоторые пони вынуждены пить, даже если их и не зовут Берри Панч.

Она остановилась. Секунды через три до меня дошло, что она ждёт от меня какого-то мудреного глубокомысленного ответа.

— Угу, — О да, я её просто шокировала!

— Я поняла, что не так уж и одинока в своём одиночестве. В тот момент, когда ты вошла и улыбнулась, я поняла, что пора всё менять.

— Ну да, моя улыбка довольно яркая. Поставляется в комплекте с дантистом.

— И вот я назвала своё имя, — Берри стукнула копытом по столу. — И обнаружила, что у нас довольно много общего. Ты, кажется, не веришь в судьбу, но я верю. Всю свою жизнь я была одинока, Колгейт. По крайней мере, до сегодня.

— До сегодня?..

— Сегодня я встретила очень интересную кобылку, — сказала Берри. — Мы можем стать друзьями, Колгейт. Хотя, может, уже и стали.

Она встала и пошла к выходу. Но на полпути Берри остановилась и оглянулась на меня.

— Я возвращаюсь домой. Хочешь пойти со мной?

Я удивлённо моргнула.

— Зачем?

— Ну, поговорим о жизни, узнаем друг друга поближе, проведём время вместе, но больше ничего.

Берри вильнула хвостом, словно счастливый щенок.

— Кажется, сегодня мне больше не нужно пить.

Она повернулась и пошла к двери. Я посмотрела на свой исполинский стакан пива, на барпони, уже в который раз возникшего из ниоткуда, снова на Берри. Она уже почти достигла двери. Неужели этой ночью у меня появился друг? Я не знаю. Берри была странной, в половине случаев её слова не имели никакого смысла, и она слишком любила алкоголь. Хотя как сказать — любила… по-моему, он ей был совсем не по нраву. У меня даже сложилось впечатление, что она ненавидела его по той же причине, что и пила.

Кроме того, нынче ночью она поделилась своими соображениями, почему кьютимарки — это хлам. Я поняла, что она прожила крайне тяжёлую жизнь, хоть не поняла и половины того, о чём она рассказывала. Но всё равно я о ней беспокоилась.

Так что — да. Этой ночью у меня появился друг. Мы провели с ней всего час или чуть больше, но, честно говоря, это был лучший час за последние годы…

— Подожди! — крикнула я, вставая и бросаясь за ней вдогонку. — Я иду!