Фоновая Пони

XVI — Возлюбленный

Дорогой дневник,

В чем же заключаются мои поиски, если не в великом путешествии к постоянству в чужой памяти? Чего я жажду больше, чем права разделять с другими пони воспоминания обо всем, что я совершила, чем я являюсь, и чему я научилась, живя бок о бок с ними? В чем же тогда смысл существования, если я не смогу благополучно поймать шанс и возвести монумент этому достижению, пусть даже монументом этим буду являться лишь я сама?

Эта цель все это время была для меня священной. С того самого момента, как началось мое проклятье, я хотела не много, но и не мало: оставить след в этом мире. И даже когда я пишу эти строки, когда я выстраиваю их в эту дневниковую запись, я делаю это с надеждой, что однажды кто-то другой прочтет их и поймет, что видела и что сделала я.

Но сейчас, я начинаю задумываться. Ища способ разбить это проклятье, не бросаюсь ли я слепо навстречу куда более страшному несчастью? Не была ли я всю свою жизнь запятнана великой тенью, что извечно наслаивает один на другой позабытые покровы страданий, которые она несет на своей спине? Не рискую ли я, ища свободы, наткнуться на нечто куда более жуткое, что мой смертный разум не в состоянии будет даже осознать?

Кое-кто, очевидно, тоже предавался этим сомнениям, и именно из-за него я здесь, из-за него я все еще существую, из-за него я задаю себе вопрос...

А стоят ли вообще того эти поиски?

Я держала фляжку за открытым окном, ловя коричневые капли, что падали из висящих в небе розовых облаков. Едва морось закончилась, я втащила левитацией флягу внутрь и закрыла окно. Подняв сосуд к носу, я осторожно принюхалась, а затем храбро залила один маленький глоток себе в рот. Покатав жидкость на языке, я сглотнула и кивнула.

— Мммхммм. Никаких сомнений, — я медленно развернулась и уставилась на койку, стараясь оставаться настолько спокойной и неподвижной, насколько это возможно. — Это шоколадный дождь.

Ал, стоя на задних лапах и размахивая из стороны в сторону хвостом, неотрывно глядел в окно напротив. Маленький котик явно был возбужден: он подрагивал усами, следя за разными странными предметами, летающими над северной окраиной города. Какие только кошмарно глупые вещи ни населяли отныне небеса: и крылатые свиньи, и левитирующие пироги, и минотавры в шлюпках… И плюс ко всему, из центра Понивилля гулким эхом доносились далекие взрывы, грохот копыт панически скачущих стад и чей-то маниакальный хохот. С одной стороны, я очень хотела пойти туда и разузнать, что же там творится, но с другой, я еще больше хотела забиться куда-нибудь в страхе за свою жизнь, не говоря уж о страхе за разум.

— Это все как… как какая-то идиотская шутка! — воскликнула я. Я услышала, как надломился мой голос, когда я опустилась на койку рядом с Алом. — Спору нет, на город было наложено какое-то ужасное, могущественное заклинание, но я даже представить себе не могу, какому магу вообще может прийти в голову такое безумие!

Прошел почти час с тех пор, как я вышла из погреба после моей последней вылазки в Царство Неспетых. И большую часть этого времени я провела, ища подтверждения тому, что весь этот ужас мне не снится. Я в последнее время повидала немало сумасшедших, странных вещей. Я видела собственными глазами ужасы мира меж Небесных Твердей, включая и забытых жертв проклятого наследия немертвого аликорна. Но, по крайней мере, в ее царстве кошмаров была какая-то логика и целостность. Но это?

Это чистый, незамутненный хаос. Всякий попадавшийся мне на глаза феномен, будь то левитирующая выпечка, облака из сахарной ваты или комично изуродованная домашняя птица, представлял собой по-детски дурацкий бред и абсурд, и оттого происходящее только еще сильнее леденило ужасом душу. Казалось, будто какому-то несмышленому жеребенку кто-то подарил ключи от сил Творения, и теперь он строит из себя властную над законами реальности богиню. Среди прочего, я также боялась, что стоит мне сделать хоть шаг наружу из хижины, как неведомые силы тут же вздернут меня в воздух и обратят в мешок картошки или чего похуже.

— Поверить не могу, насколько совпало время, Ал, — пробормотала я, теребя рукава толстовки. — Только что в Царстве Неспетых произошло что-то странное. Закованные пони вопили что-то про «ее возлюбленного». Они пели, что он «просыпается». Но… почему именно сейчас?

Я сглотнула и уставилась на деревянный стол, на котором во всем своем сияющем золотом великолепии покоился Вестник Ночи.

— А… а что, если это все взаимосвязано? Может, законы природы по эту сторону Небесных Твердей изменились, и потому пробудился ее возлюбленный?

Я опустила взгляд себе под бок. Ала там не было.

Сию же секунду перепугавшись, я оглянулась кругом, а затем, наконец, опустила взгляд на пол. Ал ходил кругами вокруг пустой миски. Увидев мое лицо, он поджал под себя лапы и мяукнул.

Закатив глаза, я выдавила бледную улыбку и подтянула левитацией мешок с кормом.

— Посмотри на себя. Кругом творится подлинный Рагнейрок, а ужин у тебя по расписанию, — насыпав ему немного еды, я помедлила, застыв в неподвижности. Я вновь глянула в окно и тут же ахнула. — Ну конечно! Твайлайт! Уж если кто способен исправить этот дурдом, так это только она!

Я положила мешок и вновь посмотрела на Вестник Ночи. Кругом творится бессмыслица, но хотя бы одна вещь обрела для меня смысл. Я сделала глубокий вдох, принуждая дрожь покинуть тело.

— А еще в этом городе есть одна пони, которая может подарить ей вдоволь чистого могущества, сколько бы ей ни потребовалось.

Спрыгнув с кровати, я бросилась к седельной сумке и перекинула ее через спину. Ал оторвался от миски, наблюдая за мной. Я опустила Вестник Ночи в сумку и, следом за парой книг заклинаний, разложила по карманам кучку звуковых камней.

— Помоги мне Селестия, Ал, — сказала я, одарив его бледной тенью улыбки. — Я влюбилась в этот городок. И я не дам ему провалиться в Тартар только лишь потому, что боюсь высунуться наружу и попасть под шоколадный дождик, или встретиться с летающей свиньей, или богиня ведает с чем еще.

Я опустилась перед ним на колени и потерлась носом о его пушистую голову.

— Пообещай мне, что не будешь открывать двери незнакомым яблочным пирогам, прикидывающимся коммивояжерами?

Ал в ответ только замурлыкал и потерся о копыто.

— Ммм… ты мой хороший мальчик, — я почесала ему за ухом, встала и открыла дверь настежь. — Пожелай мне удачи…

И едва я произнесла эти слова, как меня накрыл ужасающий залп шума ссоры, доносившегося с тропинки перед домом. Казалось, будто там развернулась битва, но поначалу я не могла поверить своим ушам: один из голосов выделялся на общем фоне, отвратительнейшим тоном крича и сыпля угрозами.

— Мисс Чирили? — ахнула я, изменившись лицом. Суетливо захлопнув дверь за собой, я спрыгнула с крыльца и бросилась галопом на юг по тропинке в город. Я не успела уйти далеко, когда наткнулась на трех пони, старательно пытающихся сдернуть беснующуюся учительницу с обочины дорожки, на которой та с яростным воодушевлением топтала и рвала в клочья разноцветную растительность.

— Мисс Чирили! Прошу вас! — кричала кремового цвета кобыла.

— Вы должны пойти с нами! — добавил зависший в воздухе пегас-жеребец. — Здесь небезопасно!

— Пони, нам надо спешить! — воскликнула Кенди Мейн — единственная пони, которую я знала по имени, не считая учительницы. Она глянула, тревожно расправляя крылья, в сторону сердца Понивилля. — Стю, помоги мне ее тащить!

Жеребец кивнул и ответил:

— Я возьму за эту переднюю ногу, а ты за ту!

— Я постараюсь!

Оба пегаса попытались поднять Чирили, но та зарычала, и, яростно взбрыкнув, отбросила их прочь задними ногами и кинулась к клумбе с ромашками.

— Ррррргх! — шипела она сквозь сжатые зубы, дико вращая глазами и топча, топча и еще раз топча размолотые в кашу желтые лепестки. — Ненавижу цветы! Ненавижу! Хочу, чтобы они все сдохли во сне!

— Мисс Чирили! Вы не в себе! Прошу вас! Вам нужна помощь! Какое-то ужасное проклятье обрушилось на Понивилль и…

— О, я понимаю! — Чирили резко развернулась и уставилась нос к носу в лицо кремовой земной пони. — Ты с ними заодно, ведь так?! А?! Хризантемоносец! Лавандовый лжец! Гипсофильный варвар!

Она сомкнула зубы на ближайшем древесном корне и, вырвав его из земли с небывалой силой, сжала гневно в челюстях, как дубину.

— Мммф!.. Защищайся!

— Аааай! — кобыла отскочила от нее.

Прежде, чем Чирили успела ударить, ее спеленал кокон зеленой магии.

— Что?! Ыыых… Я знала! — она выплюнула дубину, отчаянно трепыхаясь в воздухе. — Хлорофилл обрел разум! Вы меня живой не возьмете, пыльцовые пираты! Я сражу вас всех в самый стебель! Рааааагх!

— Океееееей, — пробормотала я, шагая вперед и без усилий удерживая ее над землей в телекинетическом поле. — Какой вопрос мне задать первым?

Остальные трое перевели на меня взгляды и дружно выдохнули с облегчением.

— О! Единорог!

— Слава Селестии!

— Мы с ней уже так долго боролись! Она кидается на каждый цветок, какой только попадется ей на глаза!

— Ага, — пробормотала я. — Может кто-нибудь объяснить, почему?

— Нет времени! — выдавила Кенди Мейн. — Нам надо бежать отсюда!

— Ага! — жеребец завис у меня над головой, сверкая глазами с подрагивающими в нервном тике веками. — Понивиллю конец!

Я скривилась, будто попыталась проглотить ананас.

— Конец? В каком смысле, «конец»?

— С ним случилось что-то ужасное! — воскликнула, задыхаясь, кремового цвета кобыла. — Повсюду в небе висят куски земли! Дома взрываются! И там… в-всякое летает по воздуху…

— Мой рабочий фургон превратился в колоду карт! — воскликнул жеребец.

— Да всем плевать на твой дурацкий фургон, Стю Ливс, — пробормотала Кенди Мейн.

— А мне нет! — рявкнул он в ответ. — Я не могу впрячься в гигантского трефового валета!

— Судя по тому, во что превращается эта деревня, ты и не такое сможешь, — сказала Кенди Мейн, содрогнувшись, как от ледяного ветра. — Последнее, что я увидела, когда бежала на северную окраину — это как волосы у Мэра порозовели и начали кидаться на прохожих!

— Ээээ… — вот и все, что я смогла выдать, тупо уставившись на компанию пони.

— Цветки лотосов! — вопила Чирили, вися вниз головой в моем магическом захвате. — Я что, чую цветки лотосов?! — в ее глазах запульсировали вены. — Смерть ароматным нечестивцам!

— Мэм… — земная пони подошла ко мне, умоляюще заглядывая своими голубыми глазами прямиком в мои. — ...вы, должно быть, не отсюда. Но поверьте нам, Понивилль — зона бедствия. Мы думаем, что нам безопаснее всего будет поспешить в место под названием Ферма Сладкое Яблоко, что недалеко к северу отсюда, и встретиться там с другими пони. Там мы перегруппируемся и решим, что делать дальше.

— Ага! — кивнул Стю Ливс и сказал: — Мы можем набрать добровольцев и послать за помощью в Троттингем или Кантерлот!

У нас над головой пролетел, стремительно падая, перевернутый воздушный шар, с набитой нетрезвыми пингвинами корзиной. Он врезался за деревьями в землю и взорвался фонтаном ванильных кексиков, которые выпали затем на нас градом.

Я сжалась, укрываясь от них, а потом встала прямо и оглядела компанию пони.

— Я… сомневаюсь, что кому-нибудь из нас получится добраться до Сладкого Яблока без потерь. Нам лучше укрыться в моем доме. Он недалеко.

— Вы… вы хотите сказать, что живете здесь, леди?

— Ээээ… — я неловко улыбнулась. — …я имела в виду, что здесь буквально в двух шагах есть хижина.

— Хижина? — Стю Ливс наморщил нос. — С каких это пор?

Мимо верхом на истошно вопящих страусах пронеслись две перестреливающиеся из арбалетов со взрывающимися стрелами игуаны.

Я пригнулась под дождем из поднятых взрывами камней и земли и буркнула:

— Слушайте, просто идите за мной, хорошо?!

Троица нервно кивнула.

— Долой розовые бутоны империализма! — вопила Чирили.

Я вздохнула и потянула учительницу за собой, ведя пони назад, к хижине. Я быстро открыла дверь и впустила троицу внутрь, следом занеся левитацией Чирили.

— Ал! У нас гости! Не бойся! Им просто нужно укрыться от происходящего снаружи!

— Этот… — земная пони восхищенно оглядывала в изобилии развешенные по стенам инструменты. — Этот дом просто поразителен…

— Он уютен, — сказала Кенди Мейн, о чью ногу терся головой Ал.

— Он тесен, — добавил Стю Ливс.

— Стю!

— Чего?!

— Раааааагх! — вопила Чирили, слыша только себя. Она, вися вниз головой, вытянула копыта к желтым тюльпанам в горшке над камином, явно собираясь свернуть им стебли. — Я найду ваших детей и выдерну их из земли!

— Ох, ради святой овсянки… — закатила я глаза, подняла левитацией горшок и ударом задних ног выкинула цветы за дверь, которую тут же захлопнула, отрезав хижину от хаоса снаружи. — Вот! — я бросила Чирили ровно по центру кровати. — Довольна?!

— Ммммф… — она сложила передние ноги на груди, хмурясь и зловеще ухмыляясь то одному углу хижины, то другому. — Я знаю, в бревнах хижины прячется гвоздика. Знаю и все.

— Мисс Чирили, пожалуйста… — начала говорить Кенди Мейн.

— Я разгадала твою игру!

Я покачала головой, не веря своим ушам.

— Я не понимаю! Что, вода отравлена, или чего? Почему она ведет себя так… — я остановилась на полуслове и сощурилась. — Погодите-ка минуточку…

Я обратила внимание, что с тех пор, как я видела ее в последний раз в Сахарном Уголке, ее рубинового цвета шкурка успела весьма ощутимо побледнеть. И, плюс ко всему, розовые тона ее гривы и вовсе пропали бесследно, будто цвет попросту смыло.

— Почему она такая… серая?

— Вы знаете эту кобылу? — удивленно спросил Стю Ливс.

— Конечно, почему нет, — буркнула я, посмотрев на него. — Может все-таки ответите на вопрос?

Он сглотнул и бросил тревожный взгляд на учительницу.

— Чирили вернулась с экскурсии в Кантерлот уже такого цвета. Мы спросили, куда делись дети, а она нас попросту проигнорировала и побежала к магазинам и садам, разнося в клочья каждую клумбу по пути, какую найдет!

— Она будто стала совершенно другой пони! — воскликнула кремового цвета кобыла. — Нам с Кенди Мейн пришлось ее обездвижить, чтобы она не растоптала экзотические цветы вокруг статуи Принцессы Селестии! И тут вдруг облака порозовели и кругом разверзся сущий Тартар!

— И мне правда страшно, потому что здесь явно есть какая-то связь, — сказала мрачно Кенди Мейн. Сглотнув, она пробормотала: — Думаю, ее коснулись.

Я поглядела с любопытством на пегаску.

— Коснулись?

Она зашипела сквозь зубы, а по ее телу пробежала горькая дрожь.

— Д-да. Помимо всех этих безумных вещей… в городе бушует монстр.

— Монстр? — переспросила я.

Стю Ливс кивнул.

— Огромная тварь. Отчасти змей, отчасти пони, отчасти… да что угодно!

Кенди Мейн продолжила:

— Как только этот монстр приближается к пони, они теряют цвет шкур и начинают вести себя, как антисоциальные психи. Мне пришлось убегать от своего домовладельца, потому что он теперь одержим желанием сбрить электробритвой любую гриву, до которой дотянется, — она содрогнулась. — Причем эта бритва даже не подключена ни к чему…

— Это… — с озадаченным видом сказала я. — Это чушь какая-то.

Стю Ливс ткнул копытом в сторону окна, за которым пролетала стая крылатых свиней:

— Да что ты говоришь?!

— Успокойтесь, — замахала я передними ногами, стараясь дышать ровно, в надежде, что другие пони последуют моему примеру. — Я просто пытаюсь разобраться в происходящем.

— Если бы мы сами понимали, мы бы вам сказали, — мягко ответила земная пони. Она пригладила дрожащим копытом синие и розовые локоны гривы. — Просто это в самом деле уже чересчур. Два моих б-близких друга посерели. И оба как сами не свои. Все, что тут творится… это просто ужасно…

Она повесила голову и шмыгнула носом, прикрыв залитое слезами лицо трясущимся копытом.

— Эй… — я наклонилась к ней и положила передние копыта ей на плечи. — Вам хватило храбрости добраться досюда с ясной головой. Мало того, вам даже хватило храбрости, чтобы так самоотверженно попытаться помочь мисс Чирили, — я заглянула в ее голубые глаза и улыбнулась. — И что бы ни было причиной этого безобразия, все можно исправить, я в этом уверена.

— Вы… правда так считаете? — спросила она, совладав с дрожащими губами.

— Я знаю, — улыбнулась я и кивнула. — На самом деле, я как раз собиралась в центр Понивилля, чтобы найти там Твайлайт Спаркл. Никто во всем мире не обратит этот хаос вспять лучше нее!

— Вы знаете мисс Спаркл? — спросил Стю Ливс.

— Ну, скажем так, у нас много общей истории, — сказала я. — Наша дружба… эм… чересчур эпична для исторических книг.

Я обернулась к Кенди Мейн:

— Думаю, вы в этой хижине будете в безопасности, если не будете высовываться.

— А хозяева не разозлятся и не вышвырнут нас вон?

Я открыла рот, помедлила, а потом помотала головой.

— Нет. Я уверена, что они только порадуются, что их дом спас жизни других пони в такие беспокойные времена. И все же, думаю, вы проявите вежливость, если позаботитесь об их коте, пока они не вернутся.

Кенди Мейн улыбнулась и кивнула.

— Да. Да, думаю, это мы можем…

— Хорошо, — сказала я, затем сделала глубокий вдох, подготавливая себя к тому, что мне предстоит сделать. — Я пошла.

— Пошла?! — Стю Ливс пораженно скривился. — В смысле, вы опять идете туда?!

— Твайлайт Спаркл сама себя не найдет! — воскликнула я. Я закусила губу. Я знала, что буквально через считанные секунды после того, как я покину свой дом, эти четверо вдруг окажутся в совершенно незнакомой хижине, без понятия о том, как они сюда попали. И все же, кошмарная ситуация снаружи, пожалуй, должна убедить их остаться здесь, в безопасности. К тому же, за ними в этом доме будет приглядывать самый лучший кот-хозяин, которого только можно представить. В итоге я сказала:

— Поверьте мне на слово. В моем распоряжении есть источник огромного могущества, и если я не попытаюсь им воспользоваться или не дам им воспользоваться другому единорогу, это будет натуральное преступление. Вопрос стоит не в том, чего я хочу. Мне нужно попасть в центр Понивилля.

— Хех… — отсалютовал мне Стю Ливс. — Благослови вас Богиня, леди!

— Будьте осторожны, ладно? — попросила с беспокойством на лице кремовая кобыла.

— Не волнуйтесь. Я… э… сольюсь с фоном, — я обернулась к койке. — Мисс Чирили, всего вам наилучшего… — мне в лицо влетел табурет и разлетелся дождем из щепок. — Ааахх!

— Оооой… — сочувственно поморщился Стю Ливс, опустив крылья к земле.

— Мисс Чирили! — ахнула Кенди Мейн.

— Вы видели! Вы все видели! — надо мной, кипя от злости, возвышалась Чирили, но недолго — другая земная пони тут же сдернула ее в сторону. — Ее глаза — замаскированные желтые тюльпаны!

— Ооххх… — зашипела я, сжав лоб в передних копытах. — Никогда мне еще так не хотелось сжечь школу…

— Не злитесь на нее! Пожалуйста! — воскликнула земная пони, прижимая Чирили к полу. — Она не в себе! Честно!

— Не могу не согласиться, — пробормотала я, вставая на ноги и растирая свежий синяк на голове. — Пони с настолько очаровательным голосом просто не способна на зло.

— Оспу на твой жасмин! — выплюнула Чирили.

— Ненадолго, по крайней мере, — сказала я, и подошла к двери. — Оставайтесь внутри. Берегите себя. И, самое главное, — держитесь вместе.

Они согласно кивнули, и тогда я навсегда исчезла для них, ибо закрыла дверь за собой. Пробежав полпути по дорожке к городу, я уже почувствовала волну проклятого мороза, но она меня остановить не смогла. По обеим сторонам тропинки все подряд непредсказуемо взрывалось. Я сжималась, чувствуя, будто вступила на какое-то нелепое поле боя. Несмотря на творящийся хаос, я не слышала ни криков, ни каких других признаков чьих-либо страданий. Мало того, воздух странным образом приятно пах. Я чувствовала себя маленькой кобылкой в кондитерском магазине, только вот в животе у меня ворочался не голод, а леденящее дурное предчувствие. Буквально за поворотом тропинки, за деревьями, стояли ряды печей, заполненных сладостями и тягучими ирисками.

В языке просто не существует слов, которыми можно было бы описать чудовищные масштабы абсурда, который я наблюдала, пока торопливо пробиралась прямиком в самый глаз этого урагана хаоса. Мой быстрый галоп сопровождало огромное разнообразие аномалий: буйволы в балетных пачках, делающие сальто белые медведи, одноколесные велосипеды без наездников, стремительно семенящая телефонная книга-многоножка…

И при этом, все эти случайные вещи начали постепенно казаться мне… все менее случайными. Трудно описать, но я начала различать разумную силу, скрепляющую весь этот ансамбль несуразностей воедино. Думаю, благодарить надо творческое начало в моей душе, но я без ошибки узнавала мазки кисти творческой души, пусть и души злокозненной. Несмотря на необъяснимую природу аномальных элементов этой единой хаотической конструкции, я не могла не обратить внимания на то, что всех их отмечает общий дух, казалось бы, безобидной легкомысленности и нелепости.

Все это, безусловно, всего лишь фасад, и нельзя сказать с точностью, какое же подлинное зло может рыскать под этими покровами непредсказуемой клоунады. Я ни на секунду не расслаблялась и не замедляла свой быстрый бег к центру города. Я ощущала вес Вестника Ночи в седельной сумке. У меня была миссия, и Твайлайт, которая по-прежнему была моей подругой, несмотря на ледяную завесу проклятья, являлась целью моего забега. Все будет хорошо, говорила я себе, едва я доберусь до нее. Вместе мы, вооружившись частицей песни Вселенского Матриарха, без сомнений, сможем обратить все эти ужасные события вспять. Может, я пока что не в силах была снять проклятье со своей души, но это вовсе не значит, что я не могу воспользоваться Вестником Ночи ради высшего блага, пока он в моем владении. Находясь всего в двух шагах от самого могущественного мага во всей Эквестрии, я определенно найду способ применить магические свойства инструмента наилучшим образом.

Эти героические мечты и размышления подошли к концу, едва я завернула за последний поворот дороги. Я ахнула, чувствуя, как подрагивают в нервном тике мои веки, ибо Понивилль отныне… перестал быть Понивиллем. Точнее, это по-прежнему был Понивилль, только Понивилль был… повсюду. Центр города исказило, переплело вокруг самого себя, как в какой-то гигантской оптической иллюзии. Слева, справа и над головой висели в воздухе куски земли. За перевернутые куски ландшафта, подобных брюхам гигантских зверей, цеплялись дома, тем самым дважды пренебрегая законами гравитации. Отели, жилые дома, магазины и другие здания потеряли свой внешний облик, исказились ужаснейшим образом, причем некоторые из них — до неузнаваемости, тогда как другие стали подобием картин Пикассовса. Изумрудные равнины, что окружали поселение, потеряли свой девственно чистый лоск, став поражающими своей строгой геометрией сетками чередующихся тонов. Казалось, будто я бегу к гигантской шахматной доске, покореженной внезапным наводнением, а затем засыпанной сверху обломками игрушечных домиков. Выглянув из-за гребня ближайшего холма, я увидела далекие башни Кантерлота, висящие вверх тормашками в дымчатой тени вращающегося, как гигантский волчок, Клаудсдейла.

— Благие небеса… — проговорила я, затаив дыхание, ощущая, как грохочет сердце в груди. — Не только Понивилль… — я сглотнула. — Весь богиней забытый мир…

И как раз в этот момент тропинка у меня под ногами необъяснимым образом стала скользкой, как лед.

— Ааай! — вскрикнула я, поскользнулась и покатилась вперед. Мои ноздри заполнил неожиданный запах; я осознала, что улица прямо под копытами ни с того ни с сего обратилась в пенную смесь воды и мыла. — Ой-ей-ей-ей-ей!..

Мимо пролетели вопящие крокодилы на реактивных ранцах, за которыми гнались кролики на длинных ногах. Пока я скользила мимо них, кусок земли, отделяющий меня от Понивилля, вдруг оторвался и взмыл, как воздушный шар, в воздух. Под вырванным с корнем холмом лежала абсолютная тьма, и я скользила прямиком ей навстречу, как зеленые санки по льду.

— О, моя Селестия! — я стиснула зубы, задержала дыхание и прыгнула вперед. — Ыыых!

Я призвала импульс телекинеза прямо под собой. Магического толчка оказалось достаточно, чтобы отправить меня в полет, подобно живому снаряду. Я пронеслась над ничто, устремившись вытянутыми ногами к висящему в воздухе куску дерна и почвы. Чудом я ухватилась копытами за свисающий пучок бурых корней и повисла на краю левитирующего плато, которое продолжало подниматься ввысь среди облаков из сахарной ваты.

Напрягаясь изо всех сил, хватая ртом воздух, я втащила себя на каменистую платформу. За последний год я стала сильнее магически, но не физически. Я по-прежнему та же хрупкая кобылка, что в свое время продефилировала беззаботно по курсам Школы для Одаренных Единорогов, не выходя толком на свежий воздух. Мне потребовалось несколько минут, чтобы подняться к краю и оградить себя от смертоносного падения. Едва я вскарабкалась по свисающим корням и ухватилась за травянистый край платформы, как я услышала сверху резкий голос:

— Тебе, навьеное, не помьешает отрастить пегасас крылия, йес?[1]

Мои мышцы дрожали каждой клеточкой, пока я изо всех сил пыталась удержаться на бурых прядях корней. Я задрала голову вверх, щурясь и морщась:

— Что еще за сено?!

Белка-летяга с зелеными защитными очками широко улыбнулась и тряхнула тлеющим кончиком сигары.

— Конешна, рас у лайм-зеленой пони их нет, может подоидьет крокодиловый джет пак! — она сверкнула в улыбке пожелтевшими резцами. — Назовьи свою тсену! Небо жэ бесконьешно, йес? Хотел бы йа тожэ самоэ сказат про бьездну сме`ти и ужаса, что ожидает пони внизу! Ха!

И как раз в этот момент на белку обрушился тостер с крыльями птеродактиля. Он зашипел, сдернул ее острыми когтями с поднимающейся к облакам платформы и полетел к заваленному горизонту.

— Ноу! Ноу! — вопила белка, трепыхаясь в хватке тостера. — Йа соби`ался заклучить сдьелку! Отпусти май секси шэрсть!

Их перехватил вылетевший из центра города армадилл на ракетном ходу, и они вместе взорвались, опав на землю дождем цветных искр и кукурузных хлопьев.

Морщась от напряжения, я, наконец, втащила себя на вершину.

— Что ж, ну ладно…

Едва я забралась наверх, как вдруг у меня над головой пропало небо. Резко вдохнув, я принялась суетливо оглядываться из стороны в сторону, пока не поняла, что мир за одно мгновенье накрыла пелена ночи. Разинув рот, я смотрела на луну, ползущую по небу задом наперед. Затем, едва уже замерцали звезды, луна рухнула с орбиты, сменившись пылающим пятном солнца. Я прищурилась, оказавшись в тени знаменитой понивилльской мельницы… с одной особенностью: мы с ней висели в сотнях футов над крышами центра города. Но беспокоило меня конкретно в тот момент вовсе не это.

— Солнце и луна… — проговорила я, наблюдая в леденящем, бледном страхе, как небесное светило вновь упало за горизонт, погрузив мир в невозможную, необъяснимую ночь. — День и Ночь никто не контролирует…

С моих губ сорвался резкий вздох, и я рухнула на задние ноги, сбитая с копыт шокирующим откровением.

— Принцесса Селестия… Принцесса Луна… — я сухо сглотнула и содрогнулась. — Они… они больше не контролируют свои элементы…

Не существовало меры и предела тому ужасу, что пробил насквозь, как молния, мою душу в тот самый миг. Простой и одновременно умопомрачительной мысли, что солнце и луна свихнулись, хватило, чтобы перевернуть мое мировоззрение вверх ногами, причем вполне буквально. Если нечто способно отобрать каким-то ужасным заклинанием силу, которой Селестию и Луну наделила песнь Вселенского Матриарха, то я просто теряюсь в догадках, с какой же мощью я здесь столкнулась. Даже про нее, при всем ее устрашающем величии и таинственности, я вспомнила лишь задним числом после этого ужасающего откровения.

Какая-то часть моей души увяла бессильно, задаваясь вопросом, способна ли Твайлайт Спаркл хоть мгновенье продержаться против этой мощи, пусть даже с помощью такого одаренного единорога, как я, владеющего, к тому же, Вестником Ночи. Но мне всего-то потребовалось напомнить себе, что Твайлайт Спаркл бросила вызов самой Найтмэр Мун, ни много ни мало — той, что наслала на меня мое проклятье. И моя старая подруга выжила и вернулась с победой. И по сей день нет ничего более воодушевляющего, чем мысль о сильном и надежном друге.

Сделав для храбрости глубокий вдох, я прошла мимо мельницы вперед. Как раз вовремя вновь взошло солнце. Я не могла определить закономерность за темными и светлыми частями «дня», но я даже и не пыталась, впрочем. Передо мной стояла новая непростая задача: спуститься с этой высоко висящей платформы.

Прищурившись, я прикинула расстояние, разделявшее кусок земли, на котором сидела я, и неподвижный ландшафт внизу. Я взяла на заметку все, что висело вокруг, и мне вдруг пришла в голову до смешного безумная идея. Дотянувшись магией глубоко в переплетения своих лейлиний, я провела телекинезом по струнам лежащего в сумке Вестника Ночи. Почувствовав натиск потекшей по моему телу магии, я направила рог на летающую скалу и выстрелила в нее разрядом изумрудной энергии. От нее оторвался кусок почвы, но вместо того, чтобы рухнуть прямиком вниз, камни и комочки земли остались в воздухе, медленно опускаясь, как дождь перьев из разорванной подушки.

— Была ни была…

Стиснув зубы, я решительно отбросила осторожность и прыгнула через край. Устремившись вперед, я приземлилась на один висящий кусок почвы, затем на другой пониже, а затем еще на полдюжины кусков, цепочкой опускающихся к земле. Скача и прыгая, я спускалась по магически левитирующим обломкам, пока не оказалась на безопасной высоте от шахматной равнины.

— Ха! — в последний раз скакнула я и широко улыбнулась в полете навстречу мягкой земле. — Торт!

Мой спуск прервал огромный шмат заварного крема, врезавшийся мне в щеку. Я перевернулась в воздухе по меньшей мере трижды и рухнула как камень головой прямо в лужу грязи.

— Ууф! — выдохнула я, обнаружив, что оказалась в крайне странном положении: вверх ногами и воткнутая в землю рогом, как эдаким колышком от палатки. Отплевываясь от ошметков десерта, я выкрикнула: — Какого сена?!..

— Не торт! — захохотала кобыла в нескольких футах от меня, вступив в мое перевернутое поле зрения. — Пирог! Хаахаахаа!

Она захихикала, заметив, как мимо нее проползли крабы с моноклями и усатые змеи.

— Ыыхх! — я зарычала, извернулась и выдернула, наконец, рог из земли. Перекатившись, я встала на ноги и встряхнулась, чтобы избавиться от остатков грязи и крема. — Ох… Милки Вайт?!

Я нахмурилась, удивленно глядя на кобылу.

— Что на тебя нашло… Ааай! — я увернулась от горящей формы для пирога, пролетевшей у меня над головой.

— Я больше не Милки Вайт! — воскликнула земная пони, безумно улыбаясь. Она натянула на голову бумажный пакет с дырками для горящих сумасшедшим огнем глаз и принялась жонглировать еще несколькими подносами с десертами, швыряя их в случайных прохожих. Разглядывая ее, я обратила внимание, сколь заметно посерела ее шкура. — Я Милки — Пирогатель! Я несу пони хрустящую корочку и справедливость!

— Мисс Вайт, как «справедливость» связана с метанием съедобной дряни в лица прохожим?!

— Ради чего же мы на этой земле, если не для того, чтоб нести миру заварной крем и алюминиевую фольгу?! — Милки Вайт приглушенно вскрикнула и швырнула очередной снаряд в бредущего мимо пегаса. — Вдохни свободы, добрый гражданин!

Тандерлейну грязная «бомба» прилетела прямиком в лицо. Он лишь только стряхнул сладкую кашицу с серой гривы и носа и продолжил тащить дальше три сложенных стопкой пианино, прикованных цепями к его задним ногам. Ножки нижнего инструмента скребли по земле, оставляя за его подрагивающим хвостом распаханный след.

— Надо… доставить их… в бинго-клуб!.. — он безумно ухмыльнулся. — И тогда я буду по самые кончики крыльев в эстрогене!

— Помедленнее! — рявкнула сверху Блоссомфорс. Я подняла взгляд на серую пегаску, сидящую на верхнем пианино. Она шлепала Тандерлейна по бокам дюжиной связанных в одну цепочку резиновых цыплят, пока тот медленно тащил всю эту конструкцию по улицам Понивилля. — Медленнее! Медленнее! Тпру! Я хочу добраться до туда только ко вчера!

— Как скажешь, моя госпожа! — прошипел Тандерлейн, краснея монохромными щеками. — Стегай меня цыплятами сильнее! Пожалуйста! Я плохой жеребец!

— Ты получишь курятины и попросишь еще! — рычала Блоссомфорс, закатив за лоб серые глаза.

По иронии, я услышала тонкий голосок маленькой кобылки неподалеку:

— Эй, анти-мама! Ну как, я выгляжу мило?

Я глянула на звук… и яростно помотала головой в удивлении.

Моим глазам открылся разграбленный и пробитый в нескольких местах Бутик Карусель. У разбитого окна, окруженная горами разноцветных трофеев, Скуталу деловито примеряла до смешного напыщенные платья. В нескольких футах валялась открытая косметичка, а губы и ресницы кобылки покрывало столько разноцветной косметики, сколько я не видела никогда во всем бальном зале кантерлотского дворца.

— Оно не полнит мое пустое бедро? — Скуталу позировала перед потрескавшимся зеркалом, вытащенным из бутика среди прочих вещей. Она затрепетала ресницами будто в эпилептическом припадке, изучая свое разломанное пополам отражение со всех сторон. — Фу! Недостаточно дурацкое! Немама, ты вообще смотришь?

— Я сейчас не могу, мелкая вредина! — Милки Вайт кралась следом за Клаудчейзер и Флиттер, колесящих задом наперед на велосипеде. — Пирогатель должен избавить мир от отбросов и перьев! Ха! — она разом зашвырнула сразу пять пирогов хвостом, как катапультой. — Занимайте полосу лучше в Тартаре, мизантропы в шлемах!

В этот момент, через тропинку перебежала Динки, таща за собой самокат Скуталу. Что интересно, маленькая кобылка не казалась такой серой, как безумные бесцветные пони вокруг.

— Динки! — крикнула я, протянув к ней копыто. — Погоди! Ты не должна его брать! Он принадлежит Скуталу…

— Э, да кому он нужен? — элегантно отмахнулась копытом Скуталу и провела инкрустированным бриллиантами гребешком по гриве, надув губы перед своим отражением в разбитом зеркале. — Я оставила в прошлом свою жеребчиковатость. Здраааааавствуй, мой Принц! О, конечно, у меня есть королевская кровь. А теперь, блин, поцелуй меня уже!

Я застонала и бросилась следом за крохотной единорожкой.

— Динки! Подожди! — я пробежала два квартала, миновав отбивающих чечетку строителей и свешивающихся вниз головой с витринных тентов фламинго. — Здесь небезопасно! Спрячься куда-нибудь под крышу, там ты будешь целее!

— Извините, мэм! — крикнула в ответ Динки, разгоняя самокат еще быстрее. — Мамочка говорит, что ей надо!

Я сощурилась удивленно.

— Мисс Хувз?..

И как раз в этот момент я увидела, как Динки затормозила перед пегаской со шкурой гораздо серее обычного.

— Вот, Мамочка! Как ты и просила!

Развернувшись на месте, Дерпи улыбнулась, глядя на свою дочку на удивление прямым взглядом.

— Прекрасно! — она схватила руль самоката одним копытом и взяла бейсбольную биту в другое. — Я долго, долго ждала этого момента!

— Мисс Хувз! Вы не… вы не в себе! — воскликнула я, пытаясь достучаться до ее разума. Я не знала, впрочем, есть ли на это хоть какой-то шанс. Я даже не знала, заразны ли мои знакомые, пораженные этим недугом. Я стояла как набитая дура посреди улицы, нервно теребя рукава толстовки и заикаясь: — Постарайтесь сосредоточиться и вспомнить, кто вы такая на самом деле! Вы сейчас нужны вашей дочери!

— Ей в первую очередь нужен пример! Всему Понивиллю нужен! — Дерпи опустила зад на самокат и захлопала крыльями. Разогнавшись по улице, она вытянула биту вправо и принялась жестоко колошматить каждый почтовый ящик на своем пути, один за другим. — Вот так! Лягануться! Открывай, почтальон пришел, арбузное жулье и трепло!

Она развернулась и понеслась по противоположной стороне улицы, разбивая каждый ящик, какой только попадется ей на глаза.

— Сами лижите теперь свои марки! Ха!

— Йееей! — невинно радовалась Динки. Она прыгала на месте и стучала копытами по земле. — Покажи этим злым ящикам! Мамочка самая лучшая!

— Еще как! — расхохоталась Дерпи и проломилась сквозь телегу, которая при этом взорвалась и засыпала улицу оглушенными лягушками во фраках. — Ой! Чтоб тебя! Ах!

Я медленно, медленно попятилась от этой сцены, дрожа всем телом. И в этот самый момент я наткнулась на пони.

— Ааах! — я резко развернулась и вздохнула с облегчением, увидев того, кто был черно-белым с самого рождения. — О! Зекора! Слава богине!

Я вытерла свой зеленый лоб и обвела копытом все это неописуемое сумасшествие, разносящее город в щепки, куда ни глянь.

— Можете поверить, что за бред тут творится?! Вы должны мне помочь!

Ее лицо, как у покрытой изморозью куклы, медленно повернулось в мою сторону.

— Мне нужно найти Твайлайт! У нее должно быть заклинание, которое обратит все это вспять! Она ведь дома, как думаете? В библиотеке?

Зекора наконец повернула окончательно лицо ко мне. С леденяще-холодным металлическим жужжанием она открыла рот.

Я застыла, прищурившись на нее.

— Эм… Зекора? С вами все нормально?..

В ее глотке разгорелось сияние. Воздух заискрился от статического электричества. А затем, с оглушительным и немелодичным ударом грома, у нее изо рта вырвался толстый голубой луч лазера.

Я пригнулась, широко распахнув от страха глаза. Обжигающий энергетический луч всколыхнул мне гриву, пронесся по городу и, достигнув отеля, разнес здание в пылающие щепки. Я же осталась сидеть, оглушенно моргая, на месте.

Зекора медленно закрыла с металлическим гулом челюсти. Раздув ноздри, она расхохоталась через них, как гиена, и, сверкая остекленевшими глазами, покатилась колесом следом за стадом скачущих верхом на дельфинах энциклопедий.

Я снова встала на ноги, растерянно тряся головой. Поморщившись, я произнесла:

— Ээээээ…. Мм-даааа. Пора уже добраться до библиотеки.

Не теряя ни секунды, я развернулась и побежала по улицам Понивилля. И это было непростое дело: каждое мгновенье мой путь пересекали самые разнообразные и очень глупо выглядящие вещи. И в те моменты, когда я не старалась изо всех сил увернуться от клубящегося опасного роя хаоса, я старательно сопротивлялась желанию остановиться и уставиться на творящееся безумие с разинутым ртом. Я всегда казалась себе парией в этом месте, занозой в теплой и уютной шкуре городка, которого мне так и не довелось узнать близко. Но теперь моя беспомощность обрела новое значение. Странным образом мне казалось, будто сама судьба насильно организовала для меня зрительское место в этой роскошной пьесе абсурда. Часть моей души почти что даже хотела рассмеяться, но она же при этом тихо рыдала на задворках моего разума. Я задавалась вопросами о судьбах Скуталу, Милки Вайт, Зекоры и Чирили. Есть ли какая-нибудь возможность обратить это? И, что важнее, не бросила ли я только что Динки в участи худшей, чем сама смерть? Не должна ли я была схватить ее и утащить с собой, вместо того, чтобы дать серости поглотить и ее?

Мне нужно двигаться вперед. Я убедила себя, что поиски Твайлайт — это самое важное. С ее помощью останется еще пусть жалкая, но все-таки горящая маяком надежда не только спасти положение, но и истребить эту беду на корню. Если, конечно, считать, что я сама не стану серой. Как бы эгоистично это ни звучало, но я должна приглядывать за своим здоровьем.

А это значит, что мне нужно тормозить и уклоняться, прятаться и уворачиваться от всякой странной вещи, что летит в мою сторону. Я уже потеряла счет встреченным мною знакомым, каждый из которых поддался бесцветному безумию, насланному какой-то злонамеренной силой. К моей радости, смешанной со страхом, Твайлайт среди проклятых не оказалось. Но в то же время, не было среди них и ее близких друзей. Это загадочное откровение не давало мне покоя, пока передо мной не предстал долгожданный вид: впереди уже возвышалось дерево с библиотекой Твайлайт внутри.

— Наконец-то! — хихикнула я как школьница и ускорила свой галоп навстречу входной двери и спасению, что лежало за ней. — Вот теперь мы возьмемся за этот беспорядок…

Мне по лицу ударил огромный локон спутанных волос.

— Уфф! — я отлетела назад и врезалась в ствол дуба. На мое неловко распластанное тело упало несколько зеленых бананов. Но вместо того, чтобы разглядывать удивленно фрукты, упавшие оттуда, где их быть не должно, я подняла взгляд на нападавшего. Видимо, что-то у меня в мозгу переломилось.

Посреди дороги стояла Мэр с глазами, превратившимися в черно-белые спирали. Ее грива обратилась в гигантское гнездо щупалец из волос, хватающих и расшвыривающих в разные стороны вопящих и паникующих пони.

— Я избавлю тебя от грехов твоих! — громогласно кричала Мэр, тряся головой, пока ее волосы-щупальца вырывали из земли фонарные столбы и швыряли их в пролетающих мимо альбатросов. — Уведу тебя в монастырь!

Пони в ее волосах вопили и молили о помощи.

— Ээээ… — я встала, панически переводя взгляд между кошмарным волосяным демоном и лежащим за ним домом-деревом. — Спасти пони. Встретиться с Твайлайт. Спасти пони. Встретиться с Твайлайт.

Я зажмурила глаза и зашипела сквозь зубы. На какой-то кратчайший и чернейший момент я не видела ничего, кроме усатой мордочки Ала. Я поняла, что меня ждет мой дом. Открыв глаза, я вновь устремилась прямиком к дому-дереву.

— Сначала самое главное…

И как раз в этот момент в меня врезался дилижанс, запряженный в стаю бурундуков. Крякнув от неожиданности в очередной раз, я вновь оказалась сброшена с пути. На этот раз я влетела прямиком в сад, превратившийся в пенную ванну.

— Ух! Ыыых! — стиснув гневно зубы, я выбралась из бассейна, отряхнула толстовку и сумку от пены и капель воды и вновь бросилась к библиотеке. — Клянусь Селестией, если меня снова прервут…

Передо мной вдруг выскочило из-под земли несколько зеленых стеблей, тут же расцветших сияющими кухонными раковинами. В одну из них я врезалась так, что посыпались искры из глаз. Спотыкаясь и пятясь, я столкнулась боком с Дерпи на самокате. А затем меня поймало одно из гривовых щупалец Мэра, хорошенько встряхнуло и швырнуло об стену Сахарного Уголка.

— Уууф! — я съежилась, ощущая боль от копыт до кончиков ушей. Пока я с трудом вставала на ноги, мимо меня прошел Тандерлейн, таща за собой свои пианино, с которых на мою спину вдруг со щелчком опустилась цепь из резиновых куриц. — Ой!

— Хороша лениться! — рыкнула сверху Блоссомфорс, чуть не скатившись с дребезжащих инструментов. — Петух не забудет, не простит!

— Гррр… Ну все, хватит! — выкрикнула я. Мои веки дрожали в нервном тике. — Так или иначе, я все равно иду в библиотеку!

Я яростно крутанулась на месте и уперлась носом в стену Сахарного Уголка. Следуя темному, подсознательному капризу, я подняла ближайший мусорный бачок и зашвырнула его в витрину. Я запрыгнула следом через разбитое стекло и бросилась галопом вглубь заведения.

Мне пришлось уклоняться по пути от шторма пейнтбольных шариков, летающих туда-сюда по измазанному краской помещению: вооружившись пейнтбольными винтовками, мистер и миссис Кейк яростно перестреливались друг с другом из-за баррикад.

— У твоих яблочных оладий нету вкуса! — воскликнула серая миссис Кейк, выстрелив из пейнтбольного ружья.

Еще более серый мистер Кейк уклонился от очереди шариков и ответил тем же:

— Твоему фруктовому пирогу не хватает воображения и обсыпки!

Миссис Кейк опрокинула стул, скользнула за него и выстрелила еще несколько зарядов.

— Твои пончики скучны и безвкусны!

Мистер Кейк храбро высунул голову из-за баррикады и глянул сердито на свою жену посеревшими глазами:

— Твои кексики на вкус как лакрица!

Миссис Кейк ахнула, побелев от ужаса. Впав в оглушительную истерику, она швырнула ружье на пол, и то мгновенно вспыхнуло пламенем.

— Ты возьмешь свои слова назад!

— А ты возьмешь назад нашу женитьбу!

— А ты возьмешь назад банкет в Филлидельфии, на котором мы встретились!

— А ты возьмешь назад дом твоих родителей в Филлидельфии, где ты пекла для банкета, на котором мы встретились!

Тем временем, я пронеслась мимо них и принялась рыться в обширных запасах Сахарного Уголка. После напряженной борьбы с горами продуктов и вещей я вытащила из тайника Пинки Пай запасную вечериночную пушку. Я развернула ее и, натужно кряхтя, покатила через залепленный грязью и заваленный хламом ресторан.

— Извините, надо пройти…

Они вытянули шеи и продолжили ругаться поверх меня.

— А ты возьмешь назад свое детство, в котором ты вообще заинтересовался пекарством! — миссис Кейк топнула копытом, и ее пейнтбольное ружье снова загорелось.

— А ты возьмешь назад сперму своего отца, которая оплодотворила яйцеклетку, которая превратилась в тебя, в чье пекарское искусство я влюбился на банкете в Филлидельфии, где мы встретились и поженились!

Едва оказавшись снова снаружи, я, отдуваясь, шлепнула копытом по кнопке.

— Все в стороны! — я вжалась всем телом в пушку, и та выстрелила.

С хлопком праздничного салюта в Мэра устремилось сжатое облако серпантина, которое тут же отправило ее прямиком в розовый куст. Ее волосы-щупальца ослабли и освобожденные пони сразу же разбежались в панике в разные стороны.

— Я серьезно! — выкрикнула я, толкая пушку по улице напрямик к библиотеке. — Всякий, кто встанет на моем пути, получит в лицо конфетти… и сотрясение мозга!

— Ой, развела сопли! — прошипела Дерпи Хувз, несясь ко мне на самокате и размахивая битой, наметившись ударить мне по голове. — Сунь их в конверт, запечатай и напиши «без возвращения»!

— Сама сунь! — я выстрелила из пушки ей в нос.

— Ууф! — удар вышел весьма крепким, с учетом, что он пришелся ей прямиком по лицу. Она опрокинулась на спину и упала на рыночный лоток со взрывающимся виноградом.

— Это для твоей же пользы! — я развернулась и открыла огонь из пушки по бегущему стаду буйволов в балетных пачках, зайцам-мутантам на жирафьих ногах, минотавру с цветочной корзинкой и прочим небывалым аномалиям, встающим на моем пути к цели. — Мне нужно добраться до Твайлайт! Мне нужно победить этот хаос! Ради… р-ради гармонии!

В мое поле зрения скользнуло волосатое змееподобное тело с косой ехидной ухмылкой на лице.

— Ого, вот это маленькая злючка! — он поднял желтый палец. Веки его красных глаз дергались в нервном тике. — Если позволите мне дать совет…

Я зарядила из вечериночной пушки прямо ему в козлобородую морду, отправив его в полет сквозь здание на другой стороне улицы, которое от удара развалилось.

— Никаких больше отвлечений! Мы найдем способ все вернуть как было! — у вечериночной пушки закончились боеприпасы пастельных цветов. Тяжело отдуваясь, я выкинула свое оружие и пробежала оставшееся расстояние до двери Твайлайт. — Пожалуйста, будь дома. Пожалуйста, будь дома. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

Я обхватила копытами дверную ручку входа в дом-дерево.

И в этот момент меня сзади обхватил чешуйчатый коричневый хвост и обернулся вокруг моего тела три раза.

— А-а? — я растерянно моргнула. — Аааааа!

Поймавший меня хвост резко оторвал меня от библиотеки и протащил по воздуху несколько сотен футов.

— Нет! — закричала я, тщетно пытаясь дотянуться до дома-дерева, которое с расстоянием становилось все меньше и меньше. — Я т-только что там была! Что… как?..

— Кхм… А теперь давай попробуем еще раз, — прогрохотал позади меня красиво звучащий голос.

Мои внутренности сковал лед. Я извернулась в змеиной хватке и оказалась вновь лицом к лицу с парой неравных красных зрачков. Глаза эти сидели посреди серой пониобразной головы, покоящейся на буром туловище, к которому крепился, как у клоунского костюма, целый ассортимент конечностей рептилий, млекопитающих и птиц. Передо мной, на двух крыльях, одном пегасском, другом сарозийском, висела подлинная сюрреалистическая головоломка, увенчанная на голове асимметричной парой ветвистых рогов. Чудовище, нахмурив слегка лоб, глядело в самую мою душу и ухмылялось, сверкая на солнце торчащим изо рта клыком.

— Добрый день, мадам, — сказала звероподобная тварь. — Как погодка, хм?

Он махнул лапой льва, а его правый глаз при этом дрогнул и стал шире левого.

— Средняя хаотичность и двадцатипроцентный шанс пушечных выстрелов?

— Аа? — разинула я рот на него.

— Ну, знаешь, ты довольно грубо поступила в прошлый раз.

— Мне нужно к Твайлайт Спаркл! — воскликнула я.

— О, конечно же! Наша блестательняшная главная Мери Сью этого часа! — он, размахивая крыльями и продолжая держать меня, медленно крутанулся в воздухе, одновременно почесывая козлиную бородку когтями. — Она в последнее время, похоже, стала ужасно популярной, только вот с одним исключением… ну… сущая мелочь — ее окончательно бросили любимые друзья; как мешок грязи в канаву. Надо сказать, самую малость мелодраматичная вышла история. Но скажи… — он указал когтем на меня. — эта твоя куртка — копытная работа?

— Что?! Твайлайт в беде?! — ахнула я.

— Потому что определенно выглядит так, будто ее сшили на лимонной ферме, — он наклонился и понюхал мою гриву. Его нос тут же скривился будто от кислого запаха. — Фу! Похоже, именно там и ты сама вылезла из-под земли! Скажи, лаймчик, ты веришь в души, или всегда купаешься только в притворстве?

— Ыыыых! — я зарычала и заколотила копытами по обернутому вокруг моей талии хвосту. — Отпусти меня!

Он оценил одним взглядом расстояние, отделявшее нас от крыш Понивилля внизу. Он снова прищурился на меня:

— Для этого, мне кажется, сейчас не самый подходящий момент.

— Пожалуйста! Отпусти! — воскликнула я, сложив вместе копыта почти что в мольбе. — Мне нужно найти Твайлайт!

Он медленно опустился на землю.

— Куда так спешишь? Сегодня прекрасный день!

— Это, по-твоему, прекрасно?! — мой голос надломился, когда я обвела копытами сахарно-ватное безумие и изломанный городской ландшафт. — Я должна добраться до Твайлайт, чтобы помочь ей все это исправить! Это… это ведь полный хаос!

— Хах хах хах хаааах! — победно рассмеялся он, откинув назад длинную шею и хохоча в небо. Упало солнце, и на его место выскочила луна, бросив нагоняющий жуть блеск на его рога, венчающие шкодливо улыбающееся мне лицо. — А ведь действительно, а? И несмотря на всю дикость и непредсказуемость, ничто из происходящего так не радует меня, как встреча с пони типа тебя!

— Что… что ты имеешь в виду?

— Ну, потому что… эм… ну… — он огляделся кругом и почесал подбородок. — Хмммм… Полагаю, на это потребуется весьма многословное объяснение, хотя что-то мне подсказывает, ты к ним вполне привыкла.

— Боюсь, я не понимаю…

— Давай это исправим тогда, как думаешь? — чудовище развернуло хвост и брякнуло меня на залитую лунным светом обочину. — Вот, присядь.

Он прищелкнул пальцами.

Я поглядела на него недоуменно, но тут же почувствовала, как мои ноги дрожат от могучего гула из-под земли. Как по волшебству, из-под обочины прямо подо мной вырвалась скамья.

— Ааа! — я оказалась на скамье, затылком на спинке и задними ногами, повисшими над землей.

Он принялся ходить передо мной на задних ногах: на лапе ящера и копыте буйвола. Вращая указательными пальцами, он бормотал звездам:

— Вот, понимаете ли, создаю я тут свое последнее произведение искусства, сея всюду по земле хаос и панику, и что же я вдруг вижу? Единственный единорог, незапятнанный, кстати говоря, достает из ближайшего дома оружие, сделанное из украшений для вечеринки, и в одиночку устраивает в два раза больше разрушений! И ради чего? Чтобы пробраться через город к давно потерянной «подруге»?

— Я… ыых… — я ерзала и извивалась в неудобной позе. — Я пыталась… ох… добраться до Твайлайт, чтобы мы смогли… слушай, можешь постоять на месте хоть немного?

Встряхнув все тело разом, я скорчилась, напряглась и наконец расположилась на скамейке по-нормальному, на сложенных под собой ногах.

— Фух. Так-то лучше, — я подняла взгляд со скамьи. — Твайлайт — самый одаренный маг в Эквестрии! Мне нужно помочь ей найти способ…

—… вернуть миру гармонию! Конечно же! — он согнулся пополам и захихикал, шлепая колени. — И ради… хехех… ради такой, казалось бы, благородной цели, ты сотворила только еще больше хаоса! Хах хах хах! Видишь ли… хех… такие вещи как раз подтверждают мое мнение!

Я, мелко дрожа, осторожно отползала от него по скамейке.

— Я не понимаю. Какое мнение?

— То же самое мнение, которое, похоже, Принцесса Селестия никак не может понять! Или ее сестра с биполярным расстройством! Или, если на то пошло, все кошмарные ужасы Тартара! — он пригладил на затылок полуночно-черную гриву и усмехнулся. — Фух! Кстати, вот Тротторос, Пожиратель Жеребят: вот он реально знал толк в вечеринках в те славные времена.

— Я… я… — я наклонилась вперед, щуря глаза на разоряющееся чудище. — Кто ты такой? Как ты вообще можешь?..

Луна упала за горизонт, и ее сменило солнце, чуть при этом меня не ослепив. Хоть и морщась, я все равно непоколебимо удерживала на нем свой сердитый взгляд.

— Как ты вообще можешь говорить о Принцессах таким тоном?

Он зевнул.

— Охххх… все просто, на самом деле, — он вытащил левый рог и покрутил его меж желтых пальцев. — Скука.

— Скука?

— О, не обычная скука, конечно. Но древняя, ядовитая, забродившая в бездне времен скука, которая подобна мстительному демону, извечно возвращающемуся из глубин, ну или типа протухших яиц воскресным утром.

Как раз в этот момент из укрытия выскочило четыре жеребца в голубой форме. Размахивая дубинками и стараясь изо всех сил напустить на себя суровый вид, команда понивилльских стражей порядка кинулась на змееподобного незнакомца.

— Вот он, ребята! Эй! Ты! Драконеквус! Ты ответишь за свои преступления перед городом, колдун!

— Драконеквус?.. — повторила я встревоженным шепотом. С моих губ сорвался тихий возглас и я впервые за это время хорошенько оглядела абсурдно сложенное существо, что выдернуло меня из сердца проклятого хаосом города. Эту фигуру я прежде видела лишь только в виде каменной статуи, рисунков на гобеленах или антикварных витражах. — Но… в Эквестрии не было ни одного драконеквуса уже тысячи лет…

— Ооо! — в глазах болтливого существа блеснул огонек, и оно воткнуло обратно себе в голову рог, завинтив, чтобы закрепить на месте. — Кстати, о скуке!

Он повернулся к офицерам и размял со щелчком свои ассиметричные пальцы.

— Куда это вы собрались, джентельпони?! Уничтожаете пончики ради безопасности близких? — он вытащил из ниоткуда кружку, оторвал свой торчащий клык и нацедил из него, как из трубки кофе-машины, исходящую паром черную жидкость. — У меня как раз хватит кофе для этого дела! И обсыпки!

— Я заставлю тебя заплатить за то, что превратил мою жену в буй! — прорычал пожилой жеребец-полицейский.

Другой офицер рядом с ним недоуменно моргнул.

— Что такое буй?

— Заткнись, сержант!

— Ну вот, сломал все настроение, — буркнуло существо, воткнуло обратно клык и сделало глоток из кружки. Полицейские, выстроившись в ряд, приближались к нам. Чудовище уныло глянуло на меня и махнуло рукой.

— Давай, лаймчик. Выбери хорошее место для отдыха: пустыню, джунгли или океан.

— Ч-чего? — выдохнула растерянно я.

— Поспеши! — он указал на себя. — Я лично не собираюсь здесь еще больше древнеть!

— Эээээ… — я сглотнула, скривилась и пропищала: — Океан… на-наверное?..

— А! Конечно же! — драконеквус выбросил кружку за плечо и она взорвалась у него за спиной. Он стукнул себя по лбу и криво улыбнулся. — Пустыня в этом тысячелетии уже не в моде! Слишком много песка в бороде. Сама догадайся, с какой стороны.

Жеребцы закричали и бросились в атаку.

Существо только лишь моргнуло и прищелкнуло когтем в их сторону.

— Алоха!

Четыре вспышки света. Я моргнула… а затем в шоке потерла глаза копытом, увидев, что осталось от полицейских. Их униформа упала на землю, и в ней бились и метались четыре морских пони. Они разевали рот, сотрясались и хрипели от нехватки воздуха.

— Кхм… — змееподобная тварь, подлетев поближе, зависла над ними вниз головой и ткнула пальцем в сторону реки неподалеку. — Вода там. А теперь будьте хорошими умненькими пони и попробуйте поэволюционировать немного.

Четыре водных пони, посинев лицом, со стоном барахтались на земле, как тюлени. Дюйм за дюймом, они доползли до берега и погрузились в ярко-розовый поток.

— Хехехех… — Драконеквус сделал в воздухе сальто и приземлился на задние ноги рядом со скамейкой. Он прислонился к ней, гордо глядя на реку, в которой скрылись морские пони. — Сироп от кашля. Думаю, как раз подходящая штука для этих копов, вместо вечернего отдыха в баре.

— Как… к-как ты мог?! — выдавила я в ужасе.

— Чего?! — он с невинным видом пожал плечами. — По крайней мере у них теперь вдоволь лекарства от простуды!

— Кто тебе дал право… — я спрыгнула со скамьи, яростно рыча и скаля на него зубы. Копыта мои приземлились прямиком на мыльную дорогу, но я постаралась удержаться на ногах, хотя бы чтобы успеть выкрикнуть: — Насиловать и уничтожать жизни других?! Верни их назад сию же секунду!

— Зачем? — он холодно пожал плечами и принялся выписывать вокруг меня круги в изящных пируэтах. — Это же хаос! Это моя натура! Ты еще спроси, почему листья падают на землю, почему панды толстые, и почему ты пахнешь, будто выросла на лимонном дереве!

— Хаос… — затаив дыхание, прошептала я, отстраненно глядя на то, как дальние пределы Эквестрии заливает бурым шоколадным дождем. В небе пролетели крылатые свиньи, которых вскоре перехватили лучники верхом вниз головой на перевернутых дирижаблях. Я содрогнулась, переведя взгляд на реку с розовой жидкостью, текущей вместо воды. — То, как ты преобразовал этих полицейских одним щелчком пальцев. Кофе. Скамейка… — нечасто мне приходится говорить очевидное; для такого меня нужно лишить всякой связи с реальностью и здравым смыслом. Я только лишь отчасти стыжусь признаться, что таковым было мое душевное состояние в тот самый момент. Я подняла взгляд на него и проговорила: — Ты не просто какой-то случайный драконеквус.

— А ты, моя дорогая, не родилась вчера, — он затормозил в развороте и уселся на землю, свернув свое длинное тело так, чтобы оказаться со мной на одном уровне, лицом к лицу, глаза в глаза. — Это до смешного предсказуемая особенность у вас, единорогов, знаешь ли.

— Какая особенность?

— Узость мышления, конечно же, — он опять встал прямо и стряхнул пару пылинок с шерстистой груди. — Жесткое, негибкое, неподатливое стремление следовать лишь только одной благородной цели: будь то «магия», или «гармония», или «просветление», Нейвана и так далее. Это все одно и тоже: все это слова; все это многочисленный мусор эквестрийского языка; все это способы спрятать одну простую истину.

— И что же это?..

— Что создавать порядок — это абсолютно то же самое, что создавать беспорядок, — сказал он, цинично ухмыляясь. — Только… — он согнулся, широко мне улыбнулся, и перевернул голову на сто восемьдесят градусов: — …задом наперед!

Я нахмурила лоб.

— Вот это самое большое чрезмерное обобщение, которое я только слышала.

— О, но признай же! — его тело развернулось следом за головой. Когда он повернулся снова ко мне лицом, один из его рогов переполз ровно по центру лба. — Твои драгоценные принцессы-аликорны пошли еще дальше!

— Разве?

— Только у них есть власть, — он отсоединил рог, вытянул его, превратив в дубинку, и выплюнул шарик для гольфа. Положив шарик себе на чешуйчатую ногу ящера, он прицелился костяной клюшкой. — А смешивать власть с самоуверенностью — это прекрасный рецепт для беспредела. О, поначалу все очень мягко и незаметно, как мерзкая грязь, которую обычно счищают с окна.

Он взмахнул битой, промахнулся мимо мяча, ругнулся себе под нос и вновь выровнял дубинку.

— Но со временем эта грязь накапливается и вот, вскоре, богиня гармонии, которой ты поклонялась безо всяких сомнений, начинает делать… сомнительные дела, — его волосатые серые ноздри тут же энергично раздулись. — Типа превращения гостей из далеких измерений в камень.

Сказав это, он крепко ударил по шарику для гольфа. Не отрывая взгляда, он проследил за тем, как тот пролетел по широкой параболе и стукнулся о стоящее вдалеке здание, отчего оно опрокинулось и столкнулось с соседним жилым домом. Вскоре все дома начали падать, как домино, заполняя воздух грохотом и клубами пыли.

Когда шум постепенно утих, я обнаружила, что гляжу на него, пораженно разинув рот.

— Превращения… в камень? — я сглотнула, чувствуя поднимающуюся из глубин моего тела дрожь. — Аликорны… Элементы Гармонии…

— Они определенно закончили начатое, а? — он оперся о свою рогоклюшку и меланхолично глянул на меня. — Вот такую крутую цену требует «мир». И он, кстати, делает всю работу за меня. Вот, скажи мне… Эквестрия порадовалась тысячелетиям межвидовой борьбы? Гражданских войн? Болезней? Монстров из Вечносвободного леса? Прорывов Тартара? Травяных войн Зебрахары? Хммм? — он крутанул дубину и, вернув ее в изначальную форму, воткнул в голову на место. — Мне кажется, я уже заждался своей дани, как думаешь?

Я уставилась на него, разинув рот, чувствуя совершенно буквально, как зрачки моих глаз сжимаются в точки, когда я сглотнула и выдавила тихим голосом:

— Дискорд?

Я сжалась всем телом, ибо в качестве ответа на меня обрушился перезвон колокольчиков и яркие вспышки света. Драконеквус, внезапно оказавшийся одетым в сверкающий красный смокинг и солнечные очки, выпрыгнул передо мной и цветисто закричал в ни к чему не подключенный микрофон:

— Да! Похоже, мы нашли победителя! — он вытянул вправо лапу на невозможно большое расстояние и притянул знакомую маленькую кобылку в толстых очках. — Дорогая! Скажи нам, что она выиграла?

Скаля зубы как на фотографию для рекламного плаката, решительно серогривая Твист беззаботно прощебетала:

— Мифф Лаймчик награждаетфа ффанием Капитана Очефиднофт! В качефте прифа, кобыла получает тур «ффе фклюфено» ф Долину «Да неужто!», Экфефтрия!

— Спасибо большое, милая, — Дискорд опустил на нос очки и ухмыльнулся. — Помни, ты никчемный, скучный персонаж, и никто тебя не любит.

— Я никчемный, фкучный перфонаж и никто меня не любит! — восторженно сияя, сказала Твист.

— Вот, теперь у тебя получается! — Дискорд показал ей большой палец и щелчком отправил бывшую рыжегривую кобылку за ближайшие холмы. — Эх, молодежь!

Он пожал плечами и скатал сверкающий смокинг в ничто, как подъемную занавеску.

— Без нее никуда, даже гола не забьешь! — его глаза дернулись при далеком звуке удара детского тела, донесшегося из-за городской окраины.

— Я… что… ты… — я была вне себя от шока.

— Ой, да ладно тебе. Разве миф про «память, как у золотой рыбки» не разлягали в Лягателях Мифов? — он свернулся вокруг меня и заглянул мне в глаза. В его дыхании я учуяла запах, что древнее самого времени. — Зовут меня «Дискорд», дорогая. Довольно простое имя. А как тебя зовут?

Я лишилась дара речи. Всякая храбрость и сила, что я накопила в моих многочисленных путешествиях в Царство Неспетых, улетучилась из души за одно мгновенье. Я по-прежнему не могла принять в полной мере пугающую информацию, что я веду личный разговор с силой, принесшей неизмеримую агонию и зло всей древней Эквестрии. Эту сущность невозможно охватить разумом смертного. Это обретшее плоть зло, демон в шкуре из мертвых существ, животных, чьи части тел он впитал в себя когда в первый раз ступил в этот мир, и из чьих шкур он сшил себе свое нечестивое тело. Сохранилось не много исторических источников, проливающих свет на внешний вид Великого Обманщика, но, пожалуй, драконеквус действительно подходил под описание идеально. Я и представить себе не могу воплощение всего противного эквестрийским ценностям в более ироничной, отвратительной и вводящей в замешательство форме. Я была вне себя от ужаса, ибо я достаточно прочитала о прошлых деяниях этого деспота, чтобы понимать, сколь безнадежно мое положение. В конце концов, всего за несколько десятилетий Дискорд единолично поставил это измерение на край бездны забвения и чуть было не убил хладнокровно сестер-аликорнов. Что я вообще могу противопоставить такой мощи? Что я вообще могу сказать ему?

Но базовые инстинкты возобладали надо мной. Всхлипнув, как маленький жеребенок, я произнесла слабым голосом:

— Лира. Лира Хартстрингс, — я сжалась ожидая, что он обрушит мне на лоб межзвездную комету.

Но вместо этого он оплевал мне лицо в приступе хохота:

— Хахахахах! Столько формальности! Ты что, шпион Кантерлота? — он подмигнул и прищелкнул пальцами.

— Пожалуйста… — я подняла в мольбе копыта, и тут же получила в них бокал мартини. — Я не знала. Я… — я замолчала, поерзала и отбросила мартини прочь. — Я не знала, кто ты такой.

— И это определенно не остановливало тебя, когда ты лаяла на меня как самоуверенная собака! В самом деле, мисс Хартстрингс, откуда такое злостное неприятие моего творчества? — Дискорд закатил свои глаза разного размера и покрутил в воздухе пальцем. — Да, да, я дал кучке полицейских жабры. И я типа превратил нелетающую кобылку в неженку и разорвал связь между ней и ее героической приемной матерью. Ииииии я может быть превратил гриву вашего возлюбленного Мэра в сексуально агрессивного осьминога.

— А-а как насчет Твист, которой придется теперь лечиться год?

— Кого?

— Это все ради мести Принцессе Селестии и Луне? — храбро спросила я, стараясь, не дрожать, как осиновый лист. Я оглядела его длинное тело, обхватившее кольцами мою крохотную фигуру. — И ты переворачиваешь их королевство вверх дном просто в отместку за превращение тебя в камень?

— Ой, прошу тебя, не изображай из меня какого-нибудь жалкого мстителя, — отмахнулся Дискорд, положив лапу на лохматую грудь. — К тому же, они меня превратили в камень только потому, что я им разрешил.

— Ты… им разрешил?

— Да, так точно! — он сверкающе улыбнулся. — Рано или поздно наступает момент, когда поиск лекарства от скуки начинает наскучивать сам! Секрет успеха в том, чтобы знать, когда взять отпуск и вздремнуть, если улавливаешь мой сомнабулический намек, Арфо.

— Арфо?! — скривилась я, затем нахмурилась сердито. — Меня зовут Лира!

— Хех. Ага, конечно. Пошли… — он поднял меня хвостом и подвесил вниз головой за заднее копыто, не обращая внимания на мои панические возгласы и трепыхание. — Повисим-ка вместе.

— Э-эй! — только и смогла выплюнуть я, уставившись, разинув рот, на перевернутый горизонт.

Дискорд играючи поскакал на четырех ногах в глубь Понивилля, ловко находя дорогу в плотном хаотичном движении.

— Но быть камнем тоже скучно, и вот потому я так рад возвращению в мир цивилизованных способов передвижения. Что означает — у меня снова в распоряжении огромный холст, на котором можно творить, нарушая все правила! Не знаю точно, что именно меня вернуло назад, но я определенно не собираюсь жаловаться!

Он резко обернулся и помахал лапой:

— Не так ли, мисс Хувз?

— Как тебе такой подарочек?! — крикнула Дерпи верхом на самокате и врезала бейсбольной битой Дискорду по щеке.

Голова Дискорда прокрутилась пять оборотов и, широко улыбаясь, со скрипом затормозила.

— Ахххх, обожаю кобыл, метящих в самые зубы. А ты?

— Ты ведь знаешь… — просипела я. Моя голова налилась кровью, а на нервно подрагивающие уши упал капюшон. — …что правящие сестры не забыли тебя ни на секунду! Они тебе не дадут спуску за это злодейство! У них есть…

— Тьфу. Не грузи меня лекциями по Элементам Гармонии. Я прочитал инструкцию к нашему сабантуйчику, который мы зовем «возвращение злодея», Арфо. К тому же, сейчас вообще чей экспозиционный монолог, а?

Он поднял меня к погнутому фонарному столбу и подвесил на нем за толстовку.

— И, если хочешь знать, Элементы Гармонии против меня бесполезны.

Я нахмурилась.

— С чего ты в этом так уверен? Элементы сотворены из устойчивой к хаосу силы!

— Ну, тогда Селестия сделала глупость, дав Элементам распасться на шесть раздельных личностей! — сказал Дискорд, давя смешок. Следом он выдернул из ближайшей витрины розовый куст и трансформировал его в трон, на который тут же сел лицом ко мне. — Полагаю, Селестия сама соскучилась в мое отсутствие! Иначе, как ей вообще могла прийти в голову такая забавная идея доверить самую главную в Эквестрии путеводную звезду пафосной показушности шести взбалмошным стереотипическим символам товарищества? — он выставил вперед птичью лапу и подвигал бровью. В его ладони возникло два массажных шара, которые он тут же принялся крутить, широко зевая. — Умммфф… няп… Да, я подмочил малость этот их праздник жизни. Как муссон праведных шоколадных бомб! Няяяяяяяяяягхх…Пдыщ!

— Что… — вися на столбе, выдавила я сквозь дрожащие губы. — Что ты сделал с Твайлайт и ее друзьями?

— Ах! Только послушай нас! Вещаем в прошедшем времени! — он еще раз провернул в когтях массажные шары. — Суть-то в том, что это происходит как раз в этот самый момент! Кхм… — он поднял шары и положил их себе поверх глазниц, где они превратились в фиолетовые глаза. В его гриве появилась фиолетовая полоска, и он, сложив лапы у подбородка, заговорил голосом Твайлайт: — Девочки! Почему вы себя так ведете? Мы должны держаться вместе!

Я ахнула:

— Ты… — я глянула вниз, на посеревшую деревню, где подо мной творились непредсказуемые, безумные вещи. — Ты возводишь стену между Твайлайт и ее друзьями! — я заскрипела зубами. — Вот как ты борешься с магией, которая может превратить тебя снова в камень!

— А еще, я типа реально показывала молочные железы на том последнем пони-конвенте!

Вися беспомощно в воздухе, я отчаянно размахивала ногами, жаждя броситься на него в атаку.

— Как ты смеешь! Твайлайт не заслуживает такого! Элементы Гармонии сильнее, чем ты меня пытаешься убедить! Еще увидишь!

— Ой, в самом деле, вся эта суета вокруг гармонии! — Дискорд тряхнул головой вперед и фиолетовые глаза срикошетили прямиком от моей головы. Его грива вновь разлохматилась и стала нормального цвета, а голос вновь стал прежним. — Видишь? Я именно об этом тебе и толкую, Арфо. Я провел в современной Эквестрии меньше дня, а меня уже от нее тошнит. За какие-то десять тысяч лет это место стало еще скучнее, чем было, когда я его покинул! И подумать только, сколько пони целуют землю, по которой ваши принцессы ходят! Положительно тошнотворное зрелище.

— В этом королевстве есть порядок!

— Это королевство — тюрьма… — он встал, ударом ноги разломал трон в щепки и защекотал мне подбородок когтем. —…и пришла пора сместить ее надзирателя, как думаешь?

Я сверлила его яростным взглядом.

— Чем, хаосом?

— Ты зовешь это хаосом, но я предпочитаю слово «свобода».

— Правда?

— Все еще сомневаешься? — он сдернул меня с фонарного столба и зажал под мышкой. — Вот, позволь мне наглядно продемонстрировать.

— Куда ты… ааа!

Я закричала и крепко вцепилась в него, когда он вдруг сорвался с места и покатился, как на коньках, по деревне в направлении отдаленно знакомого мне жилого дома. Пробив насквозь стену, он остановился в гостиной, от стены до стены заваленной свежими обломками. Едва отойдя от шока, два пони в комнате, сжавшись и задыхаясь от ужаса, поползли к противоположной стене.

— Конфетограмма! — радостно прощебетал Дискорд, размахивая зажатой в лапах мной. — Кто-нибудь заказывал фоновую пони?!

— Драконеквус! Он вернулся! — закричала Винд Вистлер в облаке оседающей пыли. — К-Карамель!

— О-оставайся за мной, дорогая! — заявил Карамель. Нервно сглатывая, он, тем не менее, храбро встал перед своей половинкой, лицом к держащему меня в лапах всемогущему монстру. — Ты! Назад! Нам не нужно здесь твое колдовство, понял?!

— Не отказывайся, пока не попробовал, красавчик! — подмигнул Дискорд и глянул на меня. — Твои друзья?

— Я… я… — я сжалась. То, что мы только что вломились сквозь стену дома Винд Вистлер и Карамеля не беспокоило меня в той степени, в какой меня взволновали все еще яркие цвета их шкур. Я внезапно осознала, что здесь вот-вот произойдет и потому захотела забиться в угол и рыдать отчаянно. — Пожалуйста. Пожалуйста, Дискорд. Прости, что я сказала до того! Тебе не нужно мне ничего демонстрировать…

— Тьфу… — он закрыл в раздражении лицо лапой, а затем нахмурился на меня. — Что, только о тебе речь идет, а? Просто расслабься, Арфо, и смотри, как работает мастер.

Он посадил меня в мягкое кресло и прищелкнул пальцами. Ручки кресла превратились в накопытники, приковавшие меня к месту. Пока я безнадежно пыталась вырваться из хватки этого сиденья, он прошел прогулочным шагом мимо меня и приблизился к дрожащей паре.

— Я собираюсь дать этим несчастным душам такую свободу, о которой они никогда и не мечтали.

— Нам… нам ничего от тебя не надо! — выкрикнул вновь Карамель, скребя копытом по паркету. Позади него, Винд Вистлер развернула крылья и закрыла ими зарытое в копыта лицо, чтобы скрыть свои слезы. — Мы просто хотим назад наших соседей!

— Соседи, соседи, соседи… — Дискорд покачал головой и склонился над парой, сочувственно ее оглядывая. — Ай-яй-яй… Неужели вы вдвоем настолько мелкодушные, что обязаны жить с оглядкой на то, что общество считает приемлимым?

 — Ч-чего?! — выдавил Карамель. Он отшатнулся, когда Дискорд опустился перед ним и заглянул ему прямо в глаза.

— Ты! Так боишься потерять деньги! В таком смертном ужасе при мыслях об умирающих посевах! Так трясешься над тем, что у тебя не хватит о-хо-хо, чтобы подарить сладкое о-ля-ля своей бедной милой ми-ми-ми! — Дискорд опрокинул Карамеля на спину и схватил Винд Вистлер, подняв ее так, чтобы та смотрела полными ужаса глазами в его ухмыляющееся лицо. — А ты! Так волнуешься о подготовке к свадьбе! Так беспокоишься о красоте и чистой шкурке перед подругами! Так жаждешь убедить соседей в вашей взаимной романтичной искренности!

— О-отстань от нее! — рявкнул Карамель, пытаясь перекатиться обратно на копыта. — Ыыхх… Зачем вообще все это?

— Главный вопрос этого часа! — радостно заявил Дискорд. — И правда, зачем же все это? Все эти любовно-морковные, романтичные, вывернутые наизнанку попытки изобразить отношения в этом доме?! Маленькая птичка напела мне на шесть с лишним тысяч слов текста, что вы вступили в эту связь для того, чтобы избавиться от всех волнений и страхов. И вот, посмотрите-ка, все те же, все там же, одеревенели от страха потерять все. И вот, вы, значит, ночь за ночью варитесь в паранойе! И где же тут романтика, скажите?! Разве вам вас двоих друг для друга недостаточно?

Дискорд уронил Винд Вистлер рядом с земным пони. Они, дрожа от страха, тут же вцепились друг в друга, переглянулись и вновь подняли взгляд на Дискорда.

— Что… Что вы х-хотите нам с-сказать? — смогла выговорить, наконец, Винд Вистлер.

— Я лишь хочу сказать вот что… — заговорил Дискорд внезапно гораздо более глубоким голосом. Я беспомощно наблюдала за тем, как его тень сгущалась над дрожащей парой раза в два. — Зачем так старательно делать свои отношения правильными, когда их можно сделать случайными? — он наклонился над ними, а его желто-красные глаза внезапно превратились в радужные спирали. — Какой смысл любить, если вы по-прежнему чего-то боитесь?

Сказав это, он легко коснулся пальцем лбов Винд Вистлер и Карамеля. Они моргнули, и их глаза тоже превратились в такие же гипнотические спирали, как у Дискорда. Пораженно разинув рот, я наблюдала за тем, как с их шкур и грив сходит цвет. Омытые серой дымкой, они встали прямо и безумно улыбнулись. По-жеребячьи подпрыгнув, они переглянулись.

— Эй! — выдохнул Карамель. — Думаешь о том же, о чем и я?

— В пень гравитацию! — ответила Винд Вистлер клоунским голосом. — Мне вообще никогда мои кости не нравились!

Карамель оторвал абажур от ближайшей лампы, нацепил себе на макушку как шлем и поднял на безумно сильных ногах Винд Вистлер над головой. — Три… Два… Один…

— Контакт! — вскрикнула Винд Вистлер и принялась дуть сквозь губы: — Блблблблблблблбл!

Карамель разбежался на одних только задних ногах и, выпрыгнув сквозь дыру в стене квартиры, устремился вниз. В последнюю секунду Винд Вистлер расправила крылья и подняла обоих в воздух, заскользив, как дельтаплан, над крышами Понивилля.

— Уиииииииии!

Я проследила их полет, разинув рот, а потом перевела ошалелый взгляд на Дискорда.

— Хаах хаах хаах хаах! — он захлопал лапами и горделиво встал на краю дыры в стене рассыпающейся гостиной. — Видела, а?! Видела, что я сделал?!

— Ты вторгся в их жизнь и перекроил их личности! — я сжалась на мгновенье, услышав далекий дребезг разбитого стекла и последовавший за ним истошный хохот Карамеля и Винд Вистлер. — Им повезет, если они себя не убьют!

— Арфо, мы всего лишь дождь, что никогда не сгибается в весеннюю пору… эм… Нет… — он потеребил губу, оглядывая задумчиво небо в розовых облаках. — Оно так звучит? Эх, забыл. Слишком долго проторчал в камне.

— Эм…

— Но главное… — он изогнулся и широко улыбнулся мне в лицо. —…я их освободил!

— От чего?! — воскликнула я.

— От их привязанности к лицемерному фасаду порядка! — он принялся ходить туда-сюда вдоль стены гостиной, показывая жестом лапы на пролетавших мимо нас крылатых свиней и лемуров с хвостами-вертолетами. — Вселенная, в конце концов, в основе своей хаотична. Эквестрия — это аномалия. Эквестрия — это крохотный пузырек глупых ритуалов, болтающийся в гигантской джакузи такой прекрасной, такой пенной чистейшей непредсказуемости. Невозможно поддерживать идеальную структуру вечно, Арфо. Мне плевать, сколько в мире аликорнов, гордо несущих на спинах абсурдную идею предназначения. В конце концов всякая стена в итоге распадется в прах; даже крепчайшие из небесных твердей. И когда этот момент придет…

Он затормозил на одной ноге, той, что когда-то принадлежала ящерице, и серьезно поглядел на меня.

— Веселье закончится.

Я сделала глубокий вдох сквозь стиснутые зубы.

— Жизнь — это не одно веселье…

— О, и я думаю, сейчас ты мне начнешь рассказывать, что жизнь — это растянутое во времени самопожертвование и выживание супротив воли непостижимых сил, — Дискорд уселся на корточки напротив моего кресла, воодушевленно тыкая лапой в сторону неожиданных взрывов в случайных местах, шоколадного дождя и кобыл-почтальонш, разбивающих почтовые ящики битами. — Посмотри на всех этих своих друзей! Да, быть может, их жизни коротки, суровы и жестоки, но… им это нравится! Благодаря мне, они свободны от всех пут и связей! Они освобождены от оков рутины! В чем смысл держать все старательно в целостности, если оно все равно развалится, причем скорее рано, чем поздно?

— Мы все живем ради того, чтобы стать лучше, чем сдерживающие нас вселенские силы! — огрызнулась я. — Даже Селестия и Луна, бессмертные до конца времен, даже они идут по этому пути взаимного поиска себя вместе со всеми нами! И тот день, когда мы сдадимся и перейдем к существованию, потакающему банальным импульсам, будет днем, когда будет утрачена последняя надежда на преодоление сущности наших страхов!

— Фух! Только посмотри на себя! — он вновь встал прямо и, захлопав за спиной ассиметричными крыльями, сложил руки на груди. — Ты как заводная игрушка, приделанная к мегафону!

— Есть всего лишь одна вещь, которую я не могу понять…

— Ну так просвети меня, только в трех предложениях, или даже меньше, — произнес он, лениво шлифуя один из когтей.

— Если ты так твердо уверен в своей роли в жизни Эквестрии… — я озадаченно прищурилась, подняв на него глаза. — Если ты так настойчиво желаешь распространять по земле хаос от каждого отдельного пони к другому, то зачем вообще отнимать столько времени от своего плотного расписания только ради того, чтобы отойти в сторонку и поведать мне… всю… эту… — мой голос затих и я моргнула, почувствовав внезапную волну холодного пота у себя на лбу. — Философию… — я сглотнула и задрожала, ибо все вдруг обрело ясность, и мне показалось, будто меня вдавливают в кресло железные гири. — Все это время мы только и делали, что философствовали.

— Ммммм… — он наклонился вперед, злобно ухмыляясь. — А вот этим делом ты привыкла заниматься уже чересчур давно, моя дорогая.

Я уставилась на него беспомощно, подергиваясь в панике.

— Размышлять над одним и тем же по кругу — ужасно скучное занятие, — его глаза превратились в гипнотизирующие спирали. С леденящей точностью Великий Обманщик родом из древних веков поднял всемогущий палец к моему рогу. — Давайте посмотрим, каково будет мыслить, когда твой разум превратится в кашу.

— Мммм! — застонала я и зажмурила крепко глаза. Я думала о Твайлайт. Я думала о маме и папе. Я думала об Але. И вот, спустя несколько судорожных вдохов, я поняла, что по-прежнему способна думать. Отчаянно потея, я открыла один глаз, затем другой.

Дискорд нависал надо мной. Дискорд держал палец на моем лбу. Но, тем не менее, ничего не менялось.

— Я сказал… «Когда твой разум превратится в кашу», — он вновь ткнул пальцем в рог.

Ничего.

— Превращайся в кашу! — ткнул он вновь.

И по-прежнему ничего.

— Хммм… — он нахмурил серый лоб. — Довольно необычно, не так ли? — облизав губы, он завис надо мной и сотворил четыре, восемь, десять, двенадцать дополнительных пар конечностей и принялся тыкать меня повсюду целым лесом пальцев. — Превращайся в кашу! В кашу! В кашу! В кашу!

— Оххх! — шипела я и металась в кресле. — Хватит… меня тыкать!

Где-то в глубине моей седельной сумки загудела пара ониксовых струн, и все у меня перед глазами озарилось изумрудным светом. Не успела я оглянуться, как из моего тела вырос зеленый купол магической энергии, а Дискорд разлегся навзничь, оглушенный, на полу.

— Ай, карамба! — он невозможным образом изогнулся назад и высунул голову из-под собственного хвоста, моргая на меня и вскинув бровь. — Провалиться мне в небо! Вот это поворот!

— Я… я… — я сглотнула и глянула вниз, на себя. — Ч-что произошло?

— Ни малейшего понятия, но в одном я уверен точно! — он широко улыбнулся и перевернул свой зад. Он подполз ко мне как таракан и, безумно ухмыляясь, поднял кресло над полом. — Мне больше не скучно!

Я почувствовала, как у меня за ухом скапливается самая настоящая здоровенная капля пота.

— Ой-ей…

— Эй! Посмотрим, что ты еще можешь, Арфо! — он развернул меня и крепко пнул кресло. — Полетела!

— Ааааа! — завопила я, когда мягкое кресло целиком развалилось подо мной в щепки. Но самым ужасным был все-таки полет через половину Понивилля. Я пронеслась сквозь эскадрилью крылатых свиней, мимо розовой пони в шапочке с пропеллером, мимо статуи акулы и еще целой кучи прочих комичных летающих элементов декораций, прежде чем начала падать со свистом, как у снаряда мортиры, на школу Чирили далеко внизу. — О моя Селестия, спаси!..

Мой голос заглушил громоподобный грохот, с которым мое тело пробило насквозь красную черепицу и врезалось в целое море парт под ней. Перекатившись по полу, я затормозила у стены однокомнатной школы, сипя и откашливаясь в оседающем облаке пыли. К моему шоку, я по-прежнему была в целости. Ни одна нога даже не сломалась.

— Что? Как… Как я…

— Прифет! — прошепелявил голос неподалеку. Я оглянулась на звук и увидела плотно покрытую синяками Твист, свисающую за хвост с вешалки. — Я фупер бефполефная!

— Да. Ага… — я вновь перевела взгляд на свои передние ноги и внимательно их оглядела. — Почему ни одна кость не сломана?

Ответ на мой вопрос пришел в виде зеленого сияния, которое, как я чувствовала, колеблось вокруг моего тела. Дрогнув ушами, я услышала звон струн Вестника Ночи, вновь разносящийся из седельной сумки. И в это мгновенье мне пришло озарение.

— Я… я никогда раньше не выходила на публику с Вестником Ночи, как сейчас! Всякий раз, когда священный инструмент вставал на мою защиту, это было в Царстве Неспетых, каждый раз против ее гнева, — я сглотнула и выдавила: — Но что, если он может защитить меня не только от нее?..

Стремительно оглядев засыпанную обломками классную комнату Чирили, я начала осознавать истину.

— Вестник Ночи — это частица песни Матриарха. Так же, как и Селестия, Луна и она. Они все части единого духа Творения. Чистая гармония неуязвима для хаоса, так же, как и шесть элементов, объединенных вместе, или как Небесные Тверди, что защищают этот мир от бурных глубин по другую сторону!

Воодушевленная этим откровением и расстоянием, которым оградилась от моего угнетателя, я твердо и гордо встала на ноги.

— Если Вестник Ночи способен защитить меня от посерения, значит он, возможно, сможет помочь Твайлайт спасти ее друзей и восстановить Гармонию! — широко улыбнулась я и бросилась галопом к выходу. — О Богиня, как хорошо, что он зашвырнул меня так далеко! Теперь, когда я вновь забыта, у меня, может быть, есть преимущество перед всем этим безумием!..

— О, только поглядите! — перед моим лицом внезапно возникла ухмыляющаяся морда Дискорда, одетого в магистерскую шапку и робу. — Интересно, сможет ли любой обычный лайм очухаться от такого пинка?

— Гааайаай! — я упала на круп и поползла прочь от него, пока не забилась в угол. Обхватив себя передними копытами, я задрожала, глядя на него глазами, раскрытыми так широко, что еще чуть-чуть — и они вывалятся из орбит. — Ты… ты… ты м-меня п-помнишь?!

— Ну, конечно же, я не забуду единственную пони, не поддавшуюся моему очищающему касанию! — он распрямился перед учительской доской и потеребил кисточку шапки. — Единственные два пони во всей Эквестрии, способные так дерзко сопротивляться моей энергии хаоса — это Селестия и ее биполярная маленькая сестренка! Но теперь все изменилось! Я очень рад познакомиться с тобой и твоим магическим зеленым пузырьком с искорками, Арфо! Воистину, ты очень непростая пони…

— Да! — захихикала Твист на вешалке, захлопав свешивающимися вниз копытами. — Фупер непрофтая!

Дискорд сузил глаза в жесткие тонкие линии желтого цвета. Он вздохнул, сдернул робу и накинул ее на посеревшую кобылку как погребальный саван.

— Вот. Гораздо лучше. Так о чем мы говорили? Ах да! — он стянул с головы шапочку и водрузил ее мне на рог. — Я просто обязан разгадать ваши секреты, мисс Хартстрингс. Вы как алмаз в навозной куче, с учетом, что навозная куча — это разрушенный класс, а алмаз привык одеваться, как техник у Кольтплея.

— Как… Как… — я сухо сглотнула. — Как ты до сих пор меня помнишь? Ты зашвырнул меня через весь Понивилль! Это же невозможно!

— Неа, едва ли невозможно, мой маленький лаймчик! — он поднял левую ногу, которая внезапно оказалась обута в ярко окрашенный кед с измазанной травой подошвой. — Я очень даже неплохо забивал голы тогда, еще до начала всякого Творения. Ясное дело, это непросто — играть командную игру, когда ты — единственная сущность, обитающая в глухих недрах туманности в закоулках космоса. Но в самом деле! Никто все равно не вел счет… то есть, пока Гармония не пришла отравлять уютное палеомиазмическое равновесие, — он встал прямо и почесал подбородок. — А теперь давай найдем ответ на твою пузыристую изумрудную загадку…

Я закусила губу, быстро бросив взгляд на седельную сумку на боку. Настолько обыденным образом, насколько я смогла изобразить, я передвинула ее так, чтобы ощутить на своей спине несущий успокоение вес укрытого от его взгляда Вестника Ночи.

— Может… — выдавила я. — Я просто непредсказуемая переменная в твоем уравнении. Ты же… э… любишь непредсказуемость, разве нет?

— Мадам, я режиссер этого бального танца хаоса, а не его участник. И как всякий истинный художник, я очень люблю держать цвета моей палитры под строгим контролем, пусть даже все они — лишь оттенки серого, — он протянул лапу и потрепал пальцем локоны моей гривы. — Погоди-ка. Это, случаем, не серый у тебя? Фу, нет, это голубой…

Я отбила прочь его лапу и прорычала:

— Довольно! Что ж, ладно, теперь ты знаешь, что не можешь преобразовать меня, как остальных пони! Так почему бы меня не оставить в покое?! Можешь пойти поразвлекаться куда-нибудь в другое место!

— Хааах! Если бы! — Дискорд склонился на уровень моих глаз и с по-детски легкомысленным выражением лица игриво подвигал бровями. — Ты вообще представляешь, сколько тысячелетий я ждал возможности пообщаться с психологически равным?!

— Если ты это считаешь за комплимент, боюсь, эффект вышел противоположный.

— Значит, так и будем, да? — он покачал головой. — Нет, нет, моя дорогая, ты по-прежнему часть того великого представления, которое я просто обязан разыграть! Хоть ты, быть может, и способна противиться моему… кхм… очарованию, это вовсе не значит, что ты не сможешь оживить немного величайший момент в истории этого унылого королевства по имени Эквестрия! Ибо я по-прежнему Дискорд, Владыка Хаоса, а ты… — он направил на меня коготь как пистолет и нажал невидимый крючок. —…ты марионетка. Даже у шевелящейся самостоятельно марионетки все равно есть веревочки.

В яркой вспышке света магистерская шапочка у меня на голове превратилась в колпак арлекина, а толстовка преобразилась в кричаще расцвеченный клоунский костюм, натянувшийся на меня поверх седельной сумки. Оглядевшись я резко выдохнула:

— Какого сена?!..

Он прищелкнул пальцами. Мир вокруг озарился ярким светом, и мы внезапно переместились в центральный зал понивилльской ратуши, которая, впрочем, перестала быть ратушей. Все здание целиком преобразилось в гигантский тронный зал, заполненный под завязку каждым жителем городка, имя которого я только могла вспомнить. Они все приветственно закричали, замахали копытами и принялись кланяться высокому трону из красного дерева, на котором по-королевски величественно расселся Дискорд в черно-красной мантии. А я…

Я сидела на ступенях перед ним, и бубенчики на колпаке звякали каждый раз, когда я поворачивала голову, пораженно оглядывая заляпанные шоколадными осадками идиотские флаги с абстрактными картинами на них.

— Как… что?!.. — я выглянула за окно, за которым мне открылся эквестрийский горизонт, перевернутый вверх тормашками. Солнце пропало и тут же сменилось луной… которая тут же получила похожий на вырезанный кусок пирога рот и начала бегать по небу, поедая выстроившиеся в линии звезды. Я почувствовала тошноту. — Ох, ради святого овса…

— Добро пожаловать на Хаотический Прием! — громогласно объявил Дискорд, обведя лапой табун низко кланяющихся, возвеличивающих его в своей серой эйфории пони. — Это ведь, в конце концов, столица Новой Хаотичной Эквестрии! Как думаете, может не помешает чуточку больше радости?

Я нахмурилась, скривив рот при виде счастливых, истекающих слюной лиц загипнотизированной публики.

— Мне кажется, они и так уже достаточно радостные…

— Цыц, болтливая! Я не согласен. Шут… — он пнул меня по крупу. — …музыку, пожалуйста!

В яркой вспышке у меня в ногах возникла арфа, и я почувствовала, как мои копыта принялись на ней играть. Удивленно уставившись на это, я нахмурилась и отбросила инструмент прочь от трона.

— Нет! Я не буду играть для твоего развлечения!

— Пффф! Конечно, не будешь! — издевательски усмехнулся Дискорд. — Ты будешь играть ради их развлечения! Прием довольно скучен, в конце концов.

Он снова прищелкнул пальцами.

Меж моих копыт материализовался аккордеон, магическим образом играющий самостоятельно. Морщась в отвращении, я попыталась выкинуть и его, но обнаружила, что его ручки привязаны веревками к моим передним ногам. Чем старательнее я трясла копытами и вырывалась, тем больше звенели на одежде бубенчики, делая мелодию еще более режущей уши и диссонирующей.

— Охххх…

— Пой от души, Арфо, — Дискорд выхватил из воздуха пролетающую мимо свинью, оторвал ей подлокотником голову, как пробку у бутылки, и принялся пить сладкий лимонад из пустой глотки животного. Отрыгнув, он махнул в направлении тесной толпы пони. — Пожалуйста, пусть первые пони в отчаянной нужде сделают шаг вперед! Ваш владыка и повелитель неразберихи сим образом да вам подчинится!

Народные массы зашумели, закачались в драке и спорах, мечась то вперед, то назад, пока, наконец, из переднего ряда не вылетели, как пробка из бутылки, два немолодых пони, вставших вызывающе перед своим слепленным из частей животных повелителем и господином.

— Всевышний Дискорд! — воскликнул мистер Кейк и ткнул в свою жену серым копытом. — Прикажи этой самовлюбленной истеричной неряхе взять обратно ту искру, что разделила первый атом, который придал энергию первому духу-аликорну, породившему Вселенского Матриарха, которая сотворила космос и совершила исход в этот мир, где сотворила Эквестрию песней, что дала концепцию размножения, которая породила ее отца, который осеменил ее мать, которая родила ее, чтобы она приехала на пекарские соревнования в Филлидельфию, где повстречала меня и вышла за меня замуж!

— Ну уж нет! — миссис Кейк ударила его по голове пылающим пейнтбольным ружьем и обратилась к по-королевски восседающему драконеквусу. — Прикажи этому женоненавистническому мешку жалкого непрофессионализма взять обратно дихотомический фактор вселенской невероятности, что породила искру, разделившую первый атом, который придал энергию первому духу-аликорну…

— Да, да, да, — пробормотал Дискорд, отмахнувшись львиной лапой. — Думаю, абсолютно все пони и их родственники до десятого колена уже поняли, куда все это движется. В самом деле, разве вам, двоим, недостаточно было кидаться красящими снарядами, чтобы оживить свою маленькую революционную ссору? — ехидно ухмыльнувшись, он наклонился вперед на троне. — Зачем было выносить сор из дома и тащить его на мой высочайший прием?

— Я всего лишь хотела добавить немного остроты в свою жизнь! — воскликнула миссис Кейк.

Мистер Кейк отпихнул ее в сторону и прорычал:

— Она меня постоянно поливает безвкусными комплиментами и слюнявыми прозвищами!

Миссис Кейк отпихнула его в ответ и гаркнула на злокозненного хаосита:

— А он постоянно этого добивается милыми обещаниями и докучливой преданностью!

— Только посмотри на этих двух дураков! — указал на них Дискорд, глядя сверху вниз на меня. — Даже после того, как я им дал дозу дисгармонии, их несчастные души все равно прикованы и привязаны к этому бессмысленному стремлению к структуре! Будто они отчасти по-прежнему верят в ту ложь, что они были привязаны к ней всю свою жалкую слепую жизнь! — он сунул лапу себе в грудь и выдернул оттуда бьющееся, капающее кровью черное сердце. — Просто трогает прям это место, а? — он подмигнул.

Я стиснула зубы, неуклюже дергаясь и вырываясь, стараясь отодрать копыта от заливающего все вокруг какофонией аккордеона, который прирос к моим ногам.

— Ох держите меня кто-нибудь! Я никогда еще за всю свою жизнь так не хотела кому-нибудь врезать…

— Ой, выше нос, Арфо, — он подбросил сердце в воздух, поймал его ртом и проглотил. Сердце скользнуло по его длинной глотке и встало на место. — Ты такая сердитая становишься, когда музыка тебе не дается.

Он улыбнулся и ткнул в меня пальцем.

— Хочешь руку помощи?

Я подняла на него взгляд в недоумении.

— А?

— Хммм… — Дискорд почесал свою козлиную бородку. — Забавно, мне почему-то казалось, что это тебя должно было задеть. Ну что ж.

Он пожал плечами, развернулся обратно, вновь усевшись величественно на своем троне, и, прокашлявшись, громогласно заявил женатой паре:

— Мистер и миссис Кейк! Я распустил немного шелковые нити, что держат в целости вашу поразительно сопливую любовь, так что теперь вы сможете в полной мере ощутить остроту приключений в беспокойные времена и добавить своим жизням немного азарта! Вы ведь этого изначально и хотели, разве нет?

— Да, но нам нужно еще! — воскликнула, сияя серыми глазами, миссис Кейк.

— О, прошу вас, ваше высочайшее высочество! — мистер Кейк рухнул на колени в мольбе. — Я чувствую, как отвратительные волны радости и спокойствия омывают мой разум! Сделайте нас еще более жалкими и растерянными!

Напирающая, шумящая толпа пони согласно забормотала и загудела.

— Хммм… — Дискорд откинулся на спинку трона и застучал указательными пальцами по подлокотникам. — Есть только одно лекарство от чуточку разжиженного хаоса.

Я подняла на него взгляд и выдавила:

— Гармония?

— Неа! — от замахал лапой высоко над головой. — Насыщенный переизбыток хаоса!

Подняв лапу еще выше к потолку, он прищелкнул пальцами.

По толпе пробежала гигантская мерцающая волна света. В одно мгновенье «Хаотический Прием» превратился в высокую спортивную трибуну вокруг ринга для борьбы, окруженного веревками, мягкими угловыми столбами и смазанными гербами и флагами. Все пони разом превратились в ревущую кровожадную толпу зрителей с белыми флагами и полосатыми черно-белыми футболками.

— Ну, теперь посмотрим, насколько вы серьезно настроены! — проворчал Дискорд, одетый в ужасно дорогой костюм и сидящий рядом со мной за столом. Взмахнув хвостом, он ударил молотком по большому колоколу.

Я, оставшаяся в том же арлекинском костюме, сидела и глядела, разинув рот, на мистера и миссис Кейк в обтягивающих гимнастических трико, занявших стойки друг против друга.

— Рааааа! — значительно посеревшая за прошедшие несколько секунд миссис Кейк бросилась вперед и зажала своего мужа в крепком шейно-копытном захвате. — Приготовься к жуткой боли, душечка моя!

— Ыыыххх! — выдавил мистер Кейк и идевательски огрызнулся: — Посеяла гром, пожми бурю, моя милашечка! Хаааааыых! — он яростно швырнул ее с прогибом на мат и с силой зажал ее в четырехкратном ножном замке.

— Аааа! — закричала миссис Кейк и рыкнула поверх громких восторженных криков толпы: — Чем ты ответишь нападающему на тебя кексикомейстеру, сахарный?!

Она вырвалась из зажима и, взбрыкнув, отбросила мужа в дальний угол ринга. Затем, она пришпилила его к мату, вступив в яростный обмен ударами локтей и лбов.

В нескольких футах от них тучный жеребец в черной ковбойской шляпе орал в микрофон:

— О баагиииня! Никогда не видал ничего подобного за всю свою жизнь! Видит Селестия, его переломило по полам! Оооох! — он сжался сочувственно. — Чтоб ее! По-моему, она — самый могучий отбойный молоток, какой мне только доводилось видеть. А ты что думаешь, Зекора?

Он глянул в сторону сидящей рядом зебры. Та механически ровно повернула голову, открыла рот и выстрелила гигантским лазером сапфирового цвета ему в лицо.

Я пригнулась, сжавшись под опускающимися на нас с Дискордом хлопьями пепла и обрывками шляпы.

— И это ты называешь развлечением?!

— Э, было весело, пожалуй, пока не пришла всем заправлять Лоренейтис, — драконеквус зевнул. — К тому же, развлекать это все-таки должно не нас.

Он откинулся на стуле и обвел рукой громко беснующуюся толпу серых пони.

— Насладись видом понивилльской вселенной! Разве их беспокоит теперь работа и карьера? Разве их волнует теперь обязанность писать Принцессе каждую неделю или наличие магической татуировки на заднице, изображающей их особый талант? Разве они беспокоятся по поводу украшения деревни к незапланированному королевскому визиту или неминуемому вторжению перевертышей?

— Перевертыши? Причем здесь вообще перевертыши?!

— А, точно, это я рановато, — он прокашлялся и вновь наклонился вперед. — И все же, ты разве не видишь, Арфо? Счастье вовсе не обязательно должно зависеть от мира. Абсолютно всего, что ты только могла желать всю свою жизнь можно с легкостью получить здесь и сейчас. Всего-то нужно отложить в сторону перо и чернила философа, запихать пергамент себе в рот и танцевать!

Я нахмурилась, глядя на него.

— Меня интересует не одна только философия!

— Точно. Тебя еще беспокоит магия, Мери Сью и музыка. Кстати говоря, я тебе не разрешал прекращать, — он взмахнул пальцем в сторону моих копыт, запустив в них магическую молнию.

В моих ногах возникла гитара, автоматически играющая панковатую мелодию, едва-едва пробивающуюся сквозь рев окружающей нас толпы. Я вздохнула, закатила глаза и, просто сжав ногами вибрирующий инструмент, сердито уставилась на Дискорда снизу вверх.

— У тебя, очевидно, есть способность различать врожденные таланты пони, но ты по-прежнему не знаешь обо мне вообще ничего, Дискорд.

— Неужто? — спросил он и вытянул шею, чтобы глянуть на мордобой Кейков. — Может, просветишь меня? Потому что я жуть как хочу узнать, что же это за подлая такая сила тобой овладела и подарила тебе способность сопротивляться мазкам моих серых красок.

— Для чего?

— Тебе ни к чему прятать истину за своим псевдо-интеллектуальным видом, мадам Лаймчик. В глубине твоей души кроется одно качество, что столь же распространено, сколь оно и убого.

Один красный зрачок-бусинка повернулся в мою сторону и оглядел меня сверху вниз.

— Ты одинока.

Я закусила губу.

— Ах, одиночество. Столь изысканный элемент этой вселенной… как водород! И такой же широко распространенный, надо сказать. И такой же вонючий, особенно субботним вечером, — он поморщился, увидев, как миссис Кейк могучим ударом отправила своего мужа в угловой столб, от которого он отскочил и пролетел сквозь развалившийся от удара судейский стол перед ревущей толпой. — Оооооохохо! До чего эффектно! — он захлопал своими непохожими друг на друга лапами и ухмыльнулся мне. — Забавно, мексикольтские бойцы как всегда выбывают первыми, а?

— С чего ты решил, что я одинока? — спросила я, не задумываясь. Я поерзала на месте, задаваясь вопросом, что Дискорду известно о моем проклятье. Не было никаких признаков того, что он подозревал о присутствии Вестника Ночи, так что можно было спокойно считать, что каким бы всемогущим бы ни был владыка хаоса, едва ли он был всеведающим.

— В смысле… — продолжила я, осторожно подбирая слова. — Мы ведь все одиноки, в глубине души. Именно потому жизнь в гармонии так хороша для нас. Когда мы вместе, мы едины. А этот неконтролируемый хаос способен только лишь разделять нас и изолировать. Ты правда ли, честно ли считаешь, что подобное полезно для обитателей смертного царства?

— Забавно, что ты особенно подчеркнула смертный мир, — сказал Дискорд, не отрывая взгляда от Кейков, мутузящих друг друга у самой ограды трибун. — Пони, в конце концов, такая же аномалия во вселенной, как и гармония. И до того, как какая-то вселенская девица-выскочка решила посадить семя жизни в этом закоулке меж созвездий, все было блаженно пусто и спокойно. Было нечто прекрасное в вечной простоте абсолютного забвения, до того, как делимое сознание не решило здесь укорениться навроде гнойного пучка вонючих сорняков.

— Ты хочешь сказать, что ты был когда-то духом пустоты, до того, как в Эквестрии началась жизнь? — спросила я, прижимая к груди бренчащую гитару.

— Я всего лишь хочу сказать, Арфо, что там блаженной пустоты больше не осталось, она ушла навсегда, — он изогнул длинную шею, уклонившись от металлической ступеньки ринга, которая пролетела мимо него в дальний угол зала. — И из-за любительской мазни одной известной лошадиной богини, хаос навечно обречен иметь дело с большим объемом самовольной энергии, неумолимо распадающейся по капризу безжалостной энтропии. Гармония, несмотря на всю эту банальщину, что ты мне несешь, это очень ветреная госпожа. Видишь ли, конец жизни в том виде, в котором она тебе известна, был бы не столь горек, если бы эта жизнь не начиналась вообще.

— Представить себе не могу, как некто с таким могуществом, способный делать столько удивительных вещей, может покориться такой нигилистической идее.

— Дорогая, ты себе ничего не можешь представить, потому что ты ничего не знаешь! — он улыбнулся, демонстрируя мне клыки и безумно подрагивая веками. — Но я могу тебе объяснить!

— Что объяснить?..

— Ммм… да. Хаотическое вмешательство для чайников, так сказать, — он склонился над моим ухом и зашептал, заслонившись задней стороной лапы. — Слушай сюда… Благодаря моему всемогуществу и твоей неуязвимости мы можем вырваться за пределы Небесных Твердей и принести хаос в другие миры!

Я моргнула, изо всех сил стараясь, чтобы мой мозг не расплавился от перегрузки.

— Другие… миры?..

— Ты что, правда думаешь, что твой любимый Вселенский Матриарх больше нигде, кроме этого места, не останавливалась, правда? — он усмехнулся. — О, надо сказать, она оставила за собой просто очаровательную дорожку из звездных хлебных крошек через всю вселенную! Всего-то надо разбежаться, оттолкнуться, перепрыгнуть… и вот, мы можем ломать очередной эгоистично негибкий ландшафт, который она там сколотила. И вот, мир за миром вся жизнь во вселенной сможет выучить стремительное танго хаоса! Ну, что скажешь?! Даже Стоун Кольт Стив Оутсен не сможет отказаться от такого предложения!

— Ты сумасшедший…

— Нет, — кратко нахмурился он. — Я щедрый, а ты должна уметь узнавать сделку всей жизни, когда тебе ее суют прямо под нос. Ну, так как? — он протянул мне когтистую птичью лапу. — Тебе всего-то терять — только твою ветхую пожизненную привязанность к таким смехотворным вещам как «дружба», «преданность» и «спокойствие». Неужели это настолько безумное предложение, что ты не можешь его осознать? Я уверяю тебя, Арфо, заключались сделки и похуже. Вот, этот бесконечный матч, например, — он повернулся к дерущимся пони и нахмурился. — В самом деле! Кто заказывал эту чушь?! Увольняйте Руссоутса!

Я содрогнулась, выглянув за окно, где вновь взошло вверх тормашками солнце.

— Это все пустая трата времени. Мне нужно найти Твайлайт, — я не сомневалась ни на секунду, что у Дискорда нет надо мной той власти, в которой он пытался меня убедить. В конце концов, при мне был Вестник Ночи, и я начала ощущать себя праведно гневающейся богиней, той самой, которую он так презирает. Почему нет? В моем распоряжении ведь находится частица ее пречистого голоса, не так ли? — Эй… эм… тут, конечно, не на что смотреть, но этот завершающий прием, который выбрал мистер Кейк, случаем, не Сладкая Музыка Ржания?

— Что?! — вскинулся Дискорд, еще внимательнее прищурившись на дерущихся пони. — Но он ведь не пользовался им с тех самых пор, как подвернул копыто в Мейнреале!

Выдавшийся момент был моим шансом. Заставив телекинезом вибрировать струны Вестника Ночи в сумке, я направила вневременную энергию в рог и ударила по гитаре в передних ногах простым метаморфическим заклинанием. Во вспышке света инструмент превратился в складной металлический стул.

— Хммфф… Сойдет, — задержав дыхание, я изо всех сил размахнулась и врезала металлическим сиденьем Дискорду по рогам.

— Фаппо! — крякнул он. В воздухе разлился мерзкий звук треснувших алюминиевых трубок и Дискорд полетел как кегля в толпу. Пони весело завопили, подняли суматоху и, яростно крича, навалились на него.

Меня озарила вспышка света. Глянув вниз, я увидела, что моя толстовка вернулась в норму. Улыбаясь, я спрыгнула с сиденья и побежала через арену. Не теряя ни мгновения, я прорвалась сквозь толпу и подбежала прямиком к одному из высоких окон ратуши.

— Пожалуйста, не переходи в ночь! Пожалуйста, не переходи в ночь! — я открыла окно и выпрыгнула в яркий солнечный свет. — Да! Я вырвалась!

И примерно в этот момент я вспомнила, что городская ратуша висела вверх тормашками где-то над крышами Понивилля. Полсекунды спустя об этом вспомнила и гравитация, и я понеслась, как камень, прямиком к изорванному шахматному ландшафту.

— Ааааааа!

Я пролетела, как тяжелая наковальня, мимо стаи левитирующих пирогов, мимо фехтующих дельфинов и одноглазых алмазных псов на винтовой летающей машине. Летя где-то посреди этого стремительно кружащегося безумия, я молилась, чтобы магические возможности Вестника Ночи каким-то образом смягчили то, что вот-вот должно произойти. То ли к счастью, то ли нет, мое тело пробило несколько слоев мокрых от шоколадного дождя облаков сахарной ваты. Мой свободный полет замедлился, и я мягко приземлилась, пробив насквозь крышу гигантского карточного дома. Огромные белые листы картона опадали на меня сверху, плавно паря. Я встала, оглушенно покачиваясь, радуясь зеленому сиянию энергетического щита, который колебался вокруг моего тела. Рядом приземлился гигантский трефовый валет и оперся о мой рог, но я тут же сдула его на землю, буркнув:

— Тебе того же, Стю Ливс.

Не теряя ни минуты, я резво побежала через пораженный хаосом город, стараясь избегать тени висящего высоко над головой здания ратуши. Я поняла, что скорость и неправильное направление — это мои козыри. Если я найду хорошее убежище, укрытое от глаз летающего по небу драконеквуса, то, быть может, он не сможет меня отыскать, даже если он в состоянии помнить о моем существовании.

Прошло уже очень, очень много времени с тех пор, как передо мной вставала необходимость скрываться от кого-нибудь. События последних нескольких часов были столь неожиданны, столь странны, что едва ли я могла найти хотя бы секунду, чтобы в полной мере осознать весь ужас ситуации. Не могу даже сосчитать, сколько раз я просила, молила, требовала у звезд, чтобы кто-нибудь, хоть кто-нибудь вспомнил обо мне, хотя бы раз. И поистине, кажется, будто это какая-то жестокая усмешка судьбы: первая сущность, обратившая внимание на мое существование, — это последнее же существо, к которому я за таким пожелала бы обратиться.

Пока я бежала по улицам и переулкам, отчаянно пытаясь найти место, где бы можно было спрятаться, мой разум старался найти смысл в бессмысленном. Равно как и древние тексты, самохвальные речи драконеквуса подтверждали бесспорно одно: Дискорд родом не из этого мира. Он пришел в Эквестрию из плана, что существовал за пределами порожденного песней Вселенского Матриарха измерения Гармонии. Его прибытие сюда подобно чужеродному объекту в здоровом теле, занозе, оставившей воспаленную рану. Объединенными усилиями Селестии и Луны, обратившихся, к тому же, к самой материи песни их матери, удалось его одолеть, но у них при этом не нашлось силы, чтобы его уничтожить. Дискорд не был вычеркнут из существования; он был заключен и изолирован. Больше всего, это знание говорило мне, что хоть чистая гармония способна сдержать владыку хаоса, она, тем не менее, определенно не способна его устранить. В некотором роде, Элементы Гармонии и Дискорд — как масло и вода.

Быть может, всего лишь быть может, это означает, что Дискорд неуязвим и для эффектов моего проклятья. Все пони забывают меня, потому что мой недуг произрастает из Ноктюрна Небесных Твердей, который, несмотря на всю свою таинственную и жуткую силу, не более чем ответвление песни Вселенского Матриарха. Каким бы ужасным ни было мое проклятье, его сущность соткана из той же материи, что и Элементы Гармонии. Забытая симфония была создана, чтобы изолировать богиню-аликорна в Царстве Неспетых, в месте, что подвешено, обнаженное, в хаотическом ничто, накопившемся, как осадочные породы, в скрытых от смертных глаз полостях Небесных Твердей.

Все пони в Эквестрии привязаны неразрывно к структуре Творения, как известной, так и скрытой. Но какую же власть мое проклятье может иметь над силой, что, возможно, существовала задолго до начала Творения, равно как и совершенно от него независимо?

Этому нет предела: каждый белый день я открываю новую шокирующую причину считать себя самой невезучей пони, которую только знает свет. Хотя, быть может, все-таки «вторая по невезучести» будет более подходящим званием, ибо теперь в моей власти вечно помнить о жизни Алебастра.

Я не могла дать себе воли затеряться в размышлениях с головой, ибо я могла потерять хватку на самой главной, самой первоочередной цели: найти укрытие. Но даже этот мысленный приказ утратил свою силу в тот момент, когда я завернула за угол очередной улицы и увидела всего в нескольких шагах от себя восхитительный вид библиотеки-дерева Твайлайт.

Широко улыбаясь, я ринулась к зданию, как маленький возбужденный жеребенок. Когда я достигла двери, я уже не беспокоилась об этикете. Я прорвалась сквозь эту неподатливую, адскую преграду и вторглась в деревянное прибежище подобно воину-демону, вырвавшемуся прямиком из глубин Тартара.

Едва завидев меня, маленький детеныш-дракон вскрикнул и спрятался за резной конской головой на центральном столе.

— Аааааа! Пожалуйста! Не трогайте меня! Я не хочу шоколадного дождя себе на голову, или есть через силу пироги, или получить резиновой курицей по спине, и я не собираюсь оценивать очередное платье!

— Спайк! — прошипела я и крепко захлопнула за собой дверь. — Все нормально! Я не собираюсь тебе вредить или заставлять тебя посереть; я пришла за другим!

— Вы… в-вы т-точно не будете? — его глаза с вертикальными зрачками показались из-за края стола. Он моргнул. — Даже никаких резиновых куриц?

— Шшш! — я быстро задернула шторы на окнах, погрузив комнату в темноту, а затем, отдуваясь, подошла к нему. — У меня не так уж много времени, и мне слишком много надо объяснить! Из многотысячелетнего заточения вернулся Дискорд — всемогущий драконеквус из далекого прошлого. Он превратил Понивилль в хаотическую столицу Эквестрии, и я боюсь, что он наложил на друзей Твайлайт ужасное заклятие! Мне нужно узнать, где она!

— Кто она?!

— Твайлайт!

— Зачем?

— Охххх… — я нахмурилась раздраженно. — Меня зовут Лира Хартстрингс, и ты никогда не вспомнишь обо мне. Ты даже не вспомнишь этот разговор. Так и с любым другим пони… — я остановилась на полуслове, скрестила глаза и стукнула копытом по лбу. — Охх… Слушай, просто… просто поверь мне, что я старая, старая подруга Твайлайт и мне нужно поговорить с ней прямо сейчас!

— Это будет типа непросто…

— Почему это?

Он нервно потеребил когти, ковыряя пол ногой.

— Она… не здесь…

Я побледнела.

— Чего?!

— Она с остальными девочками в Кантерлоте — их призвала туда Принцесса Селестия! — он подковылял к окну и, раздвинув занавески, печально уставился на розовые облака и странные летающие предметы. — Я решил, это чтобы помочь сестрам-принцессам разобраться с этим дурдомом!

Я ударила ему по запястью и быстро закрыла занавески обратно.

— Как давно она уехала?!

— Примерно… этим утром! — воскликнул Спайк и вновь тревожно поерзал. — По крайней мере, я совершенно точно уверен, что до полудня. Когда солнце и луна встают и падают как сумасшедшие — определить время та еще задача!

Разинув рот, я уставилась в темные тени.

— Это было… еще до того, как я вышла из хижины, — я проглотила комок в горле. — Даже прежде, чем я вошла в Царство Неспетых.

— Царство Неспетых? — детеныш глянул на меня краем глаза. — Вы о чем?

Я принялась ходить из угла в угол комнаты, теребя тесемки толстовки и бормоча себе под нос:

— Дискорд каким-то образом вырвался на свободу. Хаос накрыл всю Эквестрию. Твайлайт вызвали в Кантерлот… — я застыла на месте, изменившись лицом. — Элементы Гармонии! Должно быть, Селестия приказала Твайлайт и ее друзьям загнать Дискорда назад в камень! Но потом… Но потом он добрался до друзей Твайлайт и теперь Элементы Гармонии бессильны помешать ему превратить Понивилль в хаотическую столицу мира, а затем распространить хаос на всю Эквестрию! — я вновь болезненно сжалась, чувствуя вину, которая, как молния, пробила мне сердце. — А потом он вообще хочет распространить хаос на всю Вселенную…

— Так, просто, чтоб разобраться… — взмахнул руками Спайк. — Мы говорим о Дискорде — том чуваке, которого Селестия и Луна изгнали много веков тому назад?

— Хотелось бы, чтобы они его хотя бы изгнали, — пробормотала я, помотав головой. — Даже Тартар не в состоянии удержать такую мощь на цепи. Если Твайлайт не сможет расколдовать своих друзей, то ни она, ни Принцессы не смогут превратить его вновь в камень и спасти Эквестрию.

— Погоди-ка секунду… откуда ты знаешь, что Твайлайт и ее друзья в беде?

Я обернулась к дракончику.

— Мне сказал Дискорд.

Спайк ахнул.

— Ты что, правда говорила с этим, как его… драконеквусом?!

— Это долгая история, и у меня нет времени на объяснение всего, — я сделала глубокий вдох, обводя взглядом книжные полки. — Раз Твайлайт не здесь, мне придется довольствоваться, чем есть, и ждать, пока она не примет умное решение и не вернется в Понивилль, — я бросилась к первому шкафу и крикнула на бегу через плечо: — Спайк! Собери, пожалуйста, все свитки, книги заклинаний, документы и фолианты, какие есть, которые имеют отношение к гармонии, божественной силе и Вселенскому Матриарху!

— Что?! — он разинул рот в полном недоумении. — Зачем?

— Раз Твайлайт здесь нет, нам надо попытаться вернуть гармонию Понивиллю самостоятельно.

— А?! — Спайк нахмурился и упер руки в бока. — Мисс Хартстрингс, я не знаю, что вам стукнуло в голову, но ни у кого в Эквестрии нет даже намека на ту магическую силу, которой обладает Твайлайт! С чего это вы решили, что вообще сможете найти хоть какую-то слабину в броне этого вашего Дискорда?!

— Я должна попытаться, Спайк! — воскликнула я, судорожно роясь на полках. — Пока это в моих силах!

— И вот опять, хочу спросить… — Спайк подковылял ко мне и дернул меня за хвост. — …с чего вы вообще решили, что у вас для этого есть силы?

Я оглянулась на него и моргнула. Я вздохнула. Он был прав — ему нужно было объяснить. Пришло время перестать прятаться.

— Что ж, хорошо. Я поначалу не хотела делиться этой информацией, но если на то пошло, тебе не помешает об этом узнать, раз уж я прямо здесь и сейчас требую от тебя хоть какой помощи. Впрочем, в далекой перспективе это все равно значения не имеет: ты об этом забудешь в итоге.

— Забуду? — он наклонился вперед. — Что забуду?

Я сделала глубокий вдох, открыла седельную сумку и вытащила бархатный мешочек с Вестником Ночи. Я вынула на свет музыкальный инструмент во всем его сверкающем величии. Интерьер библиотеки положительно засиял в золотом божественном сверкании инструмента.

— Вот это, Спайк, — сказала я. — Вот это дает мне больше чистой магической силы, чем у любого среднего единорога. Я, быть может, не смогу соревноваться с Твайлайт, но я обещаю тебе всем сердцем, что действую ради ее блага. Я только лишь прошу, чтобы ты помог мне исполнить одно или два заклинания из ее репертуара, чтобы я смогла отвоевать у проклятой серости несколько пони, ну или хоть как-то сдержать силы Дискорда под контролем, пока не вернется сама Твайлайт. Как думаешь, я могу ожидать от тебя веры и поддержки хотя бы в этом? А?

У него отвисла челюсть. Очень медленно, он поднял руку.

— У тебя… у тебя есть Вестник Ночи?

— Да, не спрашивай как, но я смогла… — я внезапно застыла, окаменев каждой мышцей. Я прищурилась на него. — Погоди… Откуда ты знаешь, как он зовется?..

— Кхххх-хехехехехех… — Спайк схватился за бока и согнулся пополам, затрясся от злобного хохота всем телом.

Я не отрывала от него глаз, дрожа обреченно.

Когда он поднял голову, в его глазницах сидели красные на желтом глаза. Сквозь его губы пробился один клык и следом загремел глубокий голос:

— Ты… хах хах хах хах… Ты действительно считаешь, что Вестник Ночи способен сопротивляться волнам хаоса?! Хаах хаах хаах! — он вновь откинулся назад в хохоте, удлиняя по ходу дела хвост и выращивая ветвистые рога на лбу.

Я моргнула. Следом за треском, заполнившим мои уши, в комнату проникли лучи солнечного света. Я подняла взгляд и увидела со смесью страха и удивления, как стены «библиотеки» упали в разные стороны, как гигантские куски картона. Мы с Дискордом оказались посреди Понивилля, а настоящее дом-дерево стояло под моросящим шоколадным дождем в нескольких кварталах от нас.

Я зажмурила глаза и сделала глубокий, долгий вдох. Медленно и печально я развернулась к несказанно довольному драконеквусу и пригвоздила его ледяным взглядом. Я должна была догадаться: его не проперла моя крутая толстовка.

— Что ж… хорошо сыграно.

— Хаах хаах хаах! — он обхватил бока лапами и широко улыбнулся мне. — Вот уж нет ничего для меня лучше, чем старая добрая игра!

Он подмигнул и ушел в землю.

С другой стороны от меня из земли выскочил побег кукурузы и тут же зацвел. Но вместо початка, из цветка выскочил миниатюрный Дискорд с глазной повязкой, и приземлился мне на плечо.

— Яррр, хоррошей ты добычей разжилась! Кажись, Арфо сунула копыта в сундуки в личном шкафчике Вселенского Матриарха!

— Даже не думай…

— Суши весла, красавица-бренчалка! — замахнувшись зазубренным крюком, мини-Дискорд жадно кинулся на ониксовые струны. Прежде, чем я вообще успела среагировать, не говоря уж о том, чтобы хотя бы ахнуть, он уже их коснулся.

И в этот момент вспыхнул ослепительный зеленый свет. Маленький драконеквус загорелся, как флагшток, в который попала молния. Он исчез в маленьком взрыве, разбросавшим повсюду целую кучу попкорна, которая, рассыпавшись по полу, собралась затем вместе, расплавилась и обернулась в полноразмерного сеятеля Хаоса.

— Ну, однако же, обожгло, — он прищурился и задумчиво потер подбородок. — Давай-ка попробуем тогда без перчаток, а?

Сказав это, он содрал правую лапу и потянулся костяной кистью.

— Стой… — прошипела я, отшатнувшись от него.

И вновь — вспышка света. Даже не пытаясь, мне опять удалось успешно отразить его посягательство еще до того, как он успел коснуться священного инструмента. Дымящееся тело Дискорда влетело в отель, а я осталась стоять в кратере, выбитом из земли магическим разрядом. Я чувствовала всем телом, как зловеще гудят глухим басом струны Вестника Ночи.

— Он… он… — я моргнула, разглядывая золотой инструмент в моих копытах. — Он сопротивляется ему…

— Хммм, да. Похоже на то, — со второго этажа отеля выплеснулась река горячей воды. Дискорд скатился оттуда, как с порога, в ванне и с веслом. Он почесал голову сквозь душевую шапочку и прищурился на священную лиру, которую я крепко сжимала в копытах. — И все же, видал вещи куда омерзительнее занудные. По крайней мере, теперь я знаю, почему ты так аликорнишься моему очарованию.

Он надулся сердито, жонглируя резиновой уточкой.

— А я-то думал, между нами было что-то особенное, Арфо.

— Между нами не было ничего! — буркнула я, держа Вестник Ночи перед собой как щит. — А теперь отойди от меня!

— О, au contraire, mon petit cheval![2] — он выпрыгнул из ванны и отпихнул ее ногой вбок, в сторону взрывающегося цветочного сада. — Ты внезапно стала гораздо неотразимее! Думаю, так оно и будет, пока эта твоя маленькая бренчалка не окажется у меня, и тогда я сам стану неотразимым.

На меня внезапно обрушилось полное осознание значения его слов. Единственной причиной, благодаря которой я не превратилась в серую аномалию, являлся Вестник Ночи. И пока он при мне, пока он един с моими лейлиниями, я столь же неуязвима для Дискорда, как Селестия или Луна. Но если же владыка хаоса наложит лапы на саму песню Матриарха…

— Если ты думаешь, что я хотя бы на секунду даже задумаюсь о том, чтобы отдать его тебе…

— О, у вас будет довольно возможностей об этом подумать, мадам Лайми! — злобно усмехнулся он. — Например, если я правильно понял, пока ты обнимаешь эту штуку как теплое одеяло, мы можем вот так сидеть целую вечность!

Я закусила губу. Я вспомнила об Алебастре и о том, сколько времени понадобилось ему, чтобы научить меня «Эху Пенумбры».

— Ну так что, чем займемся? — Дискорд щелкнул пальцами на руках, на задних лапах, а также шеей и языком. — Фехтование философией? Моральный кулачный бой? Онтологические дебаты на двадцати шагах?

— Даже ты не можешь быть настолько настойчивым! — нахмурилась я. — Я только лишь отвлекаю тебя…

Я блефовала, но все равно продемонстрировала самую самодовольную и ехидную ухмылку, какая только нашлась в запасе.

— А когда ударят Твайлайт и Принцессы, ты даже не успеешь понять!

— Ты забыла, что говоришь с экстраординарным божеством, знакомым с высоким искусством вездесущности, — он схватил меня за рог и развернул кругом, как шахматную фигуру. — Гляди…

Я ахнула, ибо смотрела прямиком на дом-дерево Твайлайт Спаркл… и там был Дискорд. Не только он, но и Твайлайт и четверо ее серых друзей, а также Спайк — настоящий Спайк.

— Ой, ой, ой… — скорбно прохромал перед фалангой монохромных кобыл другой Дискорд. — Я гляжу, вы нашли Элементы Гармонии. Боюсь-боюсь!

— Дискорд, я разгадала твою убогую загадку! — воскликнула Твайлайт — единственная цветная пони в компании. Я не могла припомнить ни одного момента, когда бы видела ее настолько разозленной. — На этот раз ты не уйдешь!

— О, определенно! Ты явно меня заборола… — в идеально отработанном мелодраматичном жесте драконеквус водрузил на нос темные очки и торжественно нарисовал на груди мишень. — А теперь пришла пора мне встретить свою судьбу! Я готов к поражению, леди. Стреляйте по готовности!

— В строй, живо! — воскликнула Твайлайт. Какая-то часть моей души подпрыгнула от радости, ибо я поняла, что вот-вот увижу Элементы Гармонии в действии: событие, что редко чья смертная душа имела счастье наблюдать. Но затем, столь же стремительно мое сердце рухнуло в копыта, ибо то, что последовало за этим, можно было бы смело назвать самой разочаровывающей демонстрацией божественной силы, какую только можно представить. Где-то в тот момент, когда серые друзья Твайлайт рухнули на землю и разбежались затем сердито в разные стороны, я осознала, что для гармонии не хватило по рецепту одного ингредиента.

— Рейнбоу Дэш?.. — выдавила я.

— Пока самая лучшая пони не в кадре — их пушка не стреляет! — сказал Дискорд позади меня. Я обернулась и вновь увидела драконеквуса. Так же, как и на его двойнике, на нем были темные очки и мишень, которые он вскоре выкинул в текущую неподалеку реку сиропа от кашля и, горделиво рисуясь, пригладил лапой гриву назад. — И даже если Твайлайт каким-то образом отойдет от этого поражения и сможет согнать обратно в табун своих «очень-очень близких друзей», я просто отвлеку чем-нибудь другую подругу! А потом другую, и другую, и другую, и так, пока ей не надоест. Серьезно, твоя любимая лавандовая единорожка не сможет вообще ничего с этим поделать. Элементы Гармонии сами себя побороли еще в тот момент, когда какому-то вселенскому умнику вообще пришла идея разделить их на части! Так что, Арфо, как ты прекрасно видишь…

Он скользнул по другую сторону от меня, и, широко улыбаясь, потеребил мой подбородок.

— Это наше рандеву может и будет длиться вечность. И даже если ты не планируешь целоваться на первом свидании, я знаю кучу местечек для романтичных ночных прогулок! — он махнул рукой в сторону неба, и солнце тут же упало по его приказу за горизонт. Он засмеялся в лучах внезапно возникшего лунного света. — Хаах хаах хаах! Эквестрия принадлежит вашему покорному, так что пора бы тебе просто смириться с этой истиной… — он потянулся лапой и указал птичьим когтем на инструмент. —…и позволить мне снять эту тяжкую ношу с твоих копыт.

Я отбила его руку и зашипела:

— Через мой труп!

— Ой, ой! Такая упрямая! — проворковал он. — Какая же ты настойчивая рыбешка, все плывешь и плывешь против своего маленького экзистенциального теченьица.

— А?

— Неужели мне нужно сказать все за тебя, хотя ты, очевидно, и так сама все себе уже сказала, а, многословная? — он водрузил перед дергающимся глазом монокль и улыбнулся. — Я тут заглянул в твои лейлинии, мадам Лаймчик. И я знаю кое-что о твоей маленькой безнадежной проблемке.

— Я… без понятия, о чем ты говоришь, — заявила я, нервно сглотнув.

— Ой, прошу тебя, Арфо, не юли. Давай-ка посмотрим на твое прошлое, а? — он выставил коготь указательного пальца и разорвал ткань реальности. Сунув в дыру руку, он схватил горсть сияющих лейлиний и перебрал их, как струны, от чего они зазвенели, как колокольчики. — Все на поезд времени! Пункт назначения: Печаль, главный вокзал! Ту-ту!

Я успела только ахнуть, когда между нами закрутилась плоская панель звездного света. Мы оба упали в магическую крутящуюся дверь и приземлились на серый двойник очень знакомого мне балкона. Я опустила взгляд на свои копыта и увидела, что они стали ярко-белыми и полупрозрачными. Не успела я разобраться в природе этого видения, как рядом возник такой же полупрозрачный драконеквус в темно-серой толстовке и принялся стирать изморозь с окна квартиры в призрачном Кантерлоте, на крыши которого тихо падал снег.

— Ну-ка, ну-ка, что у нас тут? — он ухмыльнулся и ткнул пальцем в протертый им просвет в затуманенном окне, за которым лежало уютное жилище.

Я заглянула туда и не смогла сдержать резкого выдоха, сорвавшегося с моих губ:

— Мама?! П-Папа?!

Это был Вечер Теплого Очага, почти что двенадцать лет тому назад. Родители-единороги сидели, нежно обнимаясь на диване и смотрели с гордостью, как их маленький лаймово-зеленый жеребенок с восторгом на лице разорвал обертку подарка и прижал к груди раскрашенный в радугу ксилофон. Маленькая кобылка, восторженно хихикая, тут же принялась звякать по клавишам маленьким молоточком.

— Лира Хартстрингс, одна штука: музыкально одаренная кобылка, родившаяся у пары богатых единорогов в верхнем элитном квартале Алебастровой улицы, — Дискорд прищурился на меня под призрачным снегопадом и усмехнулся. — Хи, да уж, определенно ироничная ситуация. Интересно, что же творится в подростковом периоде?

Он щелкнул полупрозрачным пальцем по стеклу, и оно развернулось кругом. Внезапно мы оказались у окна, выходящего на университетский двор, где сидела я-студентка и болтала, счастливо хихикая в компании Мундансер.

— Вот оно! Ух ты, Арфо, ты за все это время так ничего вообще и не изменила в стиле своей прически, а? Ай-яй-яй… Какая консервативность…

— Дискорд… — я сглотнула и печально поглядела на него снизу вверх. — Чего ты хочешь этим…

— И только посмотри на это… — он снова толкнул стекло пальцем, и я увидела свое дрожащее тело в зловещей тени Найтмэр Мун посреди Понивилля. — Ну и дела!

Он прихлопнул своими неодинаковыми лапами и потер их в предвкушении.

— Положительно Фланкспировские страсти начинают вылезать! Лира приезжает навестить свою дорогую, любимую подругу Твайлайт… и вляпывается в историю! И что же это за история, спросишь ты?

Он подышал на стекло и стер возникшую дымку, за которой показалась я, стоящая на карнизе понивилльской ратуши, а Карамель внизу пытался убедить меня не делать нечто поистине ужасное.

— О, однако же, самая трагичная история! — продолжил Дискорд. — Такая вот история, в которой она становится забываемой, невидимой и непримечательной. О, как же низко пали великие! Эй! — он крикнул прошлой мне, стоящей на карнизе. — Сделай сальто!

Он провернул стекло, на этот раз вертикально и разинул рот на сцену, в которой я утешала Дерпи Хувз.

— А это еще что? — он вновь крутанул стекло, снова и снова, стремительно проматывая кадры с пони, разговорами, слезами и хижиной на разных стадиях постройки. — Ооооо! Сенсация! Она живет! — он обернулся и горько подмигнул мне. — Если это можно назвать «жизнью»…

Я закусила губу, в трепете наблюдая за тем, как картинки становятся все более и более болезненно знакомыми.

— До чего же это, должно быть, было восхитительно мучительное существование для нашей самохвальной маленькой героини! Чувствовать объятья, но не чувствовать чужой любви! Спасать жеребяток и отдавать всю славу кобылам-пацанкам! Только давать… но что насчет брать?

Он в последний раз развернул окно и в нескольких оконных рамах я увидела одновременно кричащих друг на друга Твайлайт и Мундансер, могилу забытого солдата, Скуталу в копытах Рейнбоу Дэш и голубогривого жеребца, трущегося носом о лицо залитой слезами строительницы. Заслонив все эти картины своим ухмыляющимся лицом, Дискорд прошипел:

— Должно быть, больно было знать только одного любящего тебя пони и понимать, что этот пони — только ты сама.

Он дрогнул глазом и врезал кулаком по стеклу.

Видение распалось прозрачными осколками и засыпало землю вокруг, вновь вернув нас на залитую солнцем площадь хаотичного Понивилля. Только на свету я осознала, сколь затуманенным стало мое зрение. Я шмыгнула носом, прочистила горло и крепко прижала Вестник Ночи к груди, как подушку.

— Возникает вопрос, как же пони с таким удивительным проклятьицем умудрилась удержать так много, и при этом так мало… — он пошел вокруг меня кругами, изучая свои когти. — Хммм… Но, думаю, я могу понять, почему ты так инстинктивно тянешься, как магнит, к Вестнику Ночи. В смысле, что еще ты вообще себе когда-нибудь позволяла, мисс Хартстрингс? — он остановился и глянул на меня сверху вниз. — Может, до этого самого момента тебе просто не выдавалось возможности что-нибудь получить взамен.

Я сглотнула комок в горле, подняла на него лицо и проговорила дрожащими губами:

— Что ты имеешь в виду?

— Подумай-ка об этом, дорогая, — он опустился на высоту моих глаз и мягко вздохнул, с глазами, полными тепла и сочувствия. — Твое прошлое играет правдивую нежную песню, подобную скорбной фортепьянной балладе. Тебе не с кем поделиться своей болью, своим одиночеством и раздражением. Но все изменилось. Я, сущность хаоса, заскочил в твою жизнь, — он протянул мне птичью лапу. — И потому я протягиваю тебе руку милосердия…

— Ты… серьезно?

— О, безусловно, Лира. Я-я и не представлял! — он всплеснул руками. — Неудивительно, что ты такая упорная и недоверчивая! Ты ведь все это время отвечала только перед собой! Никто не имеет права ставить тебе в вину такое страстное желание защитить магию твоей богини-аликорна! В смысле, ты ведь долгое время полагалась только на нее! Это благородно! Это больше, чем благородно, это достойно легенд! И, может быть… просто может быть… я могу сделать так, что твое изнурительное положение окажется записано в учебниках истории, как оно того поистине заслуживает.

Мои глаза задрожали от подступающих слез.

 — Как?..

— Я — бог, и все остальные по сравнению со мной — насекомые, моя дорогая, а ты слишком долго уже просидела на самом дне муравейника, — он встал прямо. — Всего-то позволь мне воспользоваться моими неизмеримыми силами, и я вытащу тебя на поверхность, и ты снова воссоединишься со своими близкими, а все пони, чью жизнь ты изменила, будут тронуты, сколь особенной, очаровательной и самоотверженной пони ты была все эти долгие и печальные месяцы, — он сверкнул алыми глазами и протянул руки к моей передней ноге. — От тебя всего-то нужно немного веры и знак доверия. Если ты просто передашь мне Вестник Ночи, я обещаю, что я сделаю все, что в моих силах, чтобы смыть это ужасное проклятье, запятнавшее твою душу.

Я сглотнула. Я посмотрела на его улыбку, на его ладони, а затем на блистательный источник золотого сияния, который отражал в себе все происходящее. Я представила Вестник Ночи в его руках, музыку, которую он заставит нести хаос и разрушение всему космосу. Сотни миллионов пони, все столь же драгоценные, как и Твайлайт и ее друзья, закричат в панике и боли, прежде чем окажутся переписаны так же, как и многие мои омытые слезами слова. Сделав глубокий вдох, я нахмурилась и крепче прижала инструмент.

— Не пойдет, Дискорд, — буркнула я.

— Ох, ну в самом деле! — гаркнул он, дернувшись раздраженно всем телом. — Ты — самый плотно набитый мешок напыщенного самообмана и слепого упрямства, который я вообще только видел!

— А ты… — я рывком отвернула от него божественную лиру и издала высунутым языком неприличный звук. —…уродливый козел!

— Я заберу у тебя этот поганый Вестник Ночи!

— Нет, не заберешь!

— Aй gevalt![3] — он схватил меня за круп, оторвал от Главной улицы Понивилля и яростно затряс в воздухе. — Дай! Дай! Дай! Дай!

— Ыыыыхххх! — я сжала лиру еще крепче и зашипела сквозь непроницаемый барьер изумрудной магии. — Никогда!

— Тьфу! — он раздраженно швырнул меня на землю и затопал неодинаковыми ногами. — Серьезно! Эквестрия такая же унылая, как и десять тысяч лет назад, когда я сюда в

последний раз заходил! Никто не хочет со мной играть!

— Жизнь, по-твоему — это сплошная глупая игра, так, что ли?! — огрызнулась я.

— Нет, конечно же, она не только это!

— Неужто?! Ну так просвети меня! — хмуро заявила я. — Покажи мне, что в этом демоническом теле можно найти хоть жалкий ошметок уважения к другим!

— Я бы показал… эм… если бы мог вспомнить.

Я скривила недоуменно лицо.

— А?

— Жизнь в камне делает с телом удивительные вещи. Она его омолаживает и регенерирует. Но она при этом и внушительно гадит в мозги, если улавливаешь мой вонючий намек, — он наклонился вперед со злой и издевательской ухмылкой. — Кстати говоря, ты не сможешь вечно держать оба передних копыта на Вестнике Ночи. Та или иная особенность смертного тела обязательно заставит тебя его отпустить.

— Ты… — я скривила лицо. — Ты урод!

— Каждому свое, Арфо. Тебе пора бы уже задуматься о том, что ты отпустишь первым: эту золотую лиру или собственное достоинство.

— Я готова абсолютно на все ради сохранения безопасности Эквестрии…

Пока я говорила эти слова, Дискорд уже превратил кисть лапы в мегафон и закричал в него на всю деревню:

— Эй, Понивилль! Слышали это?!

— Дискорд!..

— Мадам Лаймчик собирается завонять вам весь город!

— Дискорд, хватит!

— Суньте результат в мягкую игрушку и скурите!

— Я серьезно!

— Хаах хаах хаах! — Дискорд согнулся и хлопнул ладонями по коленям. — Самое смешное, что я уже заранее знаю, что выиграю в этой дуэли, Арфо! А теперь, почему бы тебе не сдаться, пока ты еще не опозорилась?

— Только подожди, и ты увидишь. Я объединю силы с Твайлайт. И тогда мы воспользуемся Вестником Ночи, чтобы вернуть ее друзей и…

И в этот момент в мое боковое зрение попал дурацки жизнерадостный вид: я увидела, как по улице весело скачет Скуталу в розовом пышном платье и тиаре.

— Хиииии! Я милая принцессочка!.. — серая кобылка скакала, закрыв глаза, и не замечала, что на нее стадо мышей с лосиными рогами катит гигантский круг сыра.

Я ахнула:

— Ох, блин! — в единой зеленой вспышке, я метнулась к ней на волне магического разряда Вестника Ночи.

Дискорд, должно быть, следил за этим, ибо я услышала, как он произнес:

— Хммм? Что это там?

Я практически не обращала на него внимания. Я неслась к Скуталу на всех парах. И прежде, чем причудливо одетую кобылку переехала очередная хаотическая аномалия, я успела отпихнуть ее в сторону мягкого цветочного куста.

— Оххх… — я села, помотав головой и глядя на прокатившийся мимо сырный круг и кровожадных мышей. — Чуть не пропала. Скуталу, мне плевать, в каком сейчас состоянии твоя голова, но тебе надо быть осторожнее…

Ее ответом был шлепок серого копыта по моей щеке.

— Ты, неуклюжая верзила! Посмотри на меня! Мое платье испорчено! — она пошла прочь, хромая на сломанных каблуках. — Как же мне теперь сразить моего принца?

Я поглядела ей вслед, а затем опустилась со стоном на землю. Медленно, подобно тающему льду, ко мне скользнул Дискорд. Он поглядел на Скуталу, затем на меня, затем снова на Скуталу.

— Хмммм… Мда, вот уж интересное зрелище.

Я раздраженно уставилась на него.

— Чего еще?

— Действительно, чего? — он широко улыбнулся и прищелкнул пальцами. Он пропал во вспышке света, а на его месте появилась Скуталу.

— Ээээ… Скуталу? — промычала я.

Она моргнула на меня, глядя из-под погнутой тиары, и вдруг ее глаза исказились. Затем они резко дернулись на место и покраснели. Изо рта вылез клык и она улыбнулась, заговорив голосом Дискорда:

— Кажется, я понял, что тебя действительно заставляет побегать, Арфо. Ты местная «кобыла добрых дел», призрачный фантом провидения. Могу ли я сказать даже… — Скуталу склонила голову на бок. — …невидимый ангел-хранитель?

— К чему… к чему ты ведешь?

— Все ведь так проо-ооо-ооосто! — протянул с усмешкой голос Дискорда. Левая передняя нога Скуталу преобразилась в птичью лапу, залезла под розовое платье и вытащила наружу сковороду. — Вот таким стал твой мозг, — Скуталу ударила себя по серому лбу с весьма звучным звоном. — Вот таким стал твой мозг из-за твоего доброжелательства!

— Э-эй! — испуганно ахнув, запротестовала я.

Скуталу врезала себе по лбу еще раз. Бам.

— И вот что он делает с твоими друзьями!

— Хватит!

Бам.

— И соседями! — Бам. — И подругами детства! — Бам. — И наставниками!

Рыкнув, я схватила сковороду телекинезом.

— Хватит издеваться над Скуталу!

Она склонила свой избитый лоб ко мне, сверля меня глазами Дискорда.

— Но что он… делает с твоим сердцем?

Я молча глядела на нее, побледнев и обливаясь холодным потом.

Она скривила кровоточащие губы в ухмылке и откинула назад голову.

— Выдача почты!

Вспыхнул свет, и мы вдвоем с Дискордом оказались на самокате позади Дерпи. Стремительно летящая по улицам Понивилля серая почтальонша оглянулась на нас.

— А?! Эй! Это мой маршрут!

— Тебя списали! — Дискорд лягнул Дерпи по крупу. Вскрикнув, пегаска с прямыми глазами влетела в ближайшую тележку с фруктами, захватив с собой бейсбольную биту и все остальное. Перехватив руль самоката, Дискорд вписался в поворот, проехал квартал и затормозил перед тяжело дышащей маленькой единорожкой.

— Ты не моя мамочка! — воскликнула цветная Динки.

— Нет, дорогая, мы не она, — Дискорд схватил меня и слез с самоката. — Но мы хорошенько поговорили с твоей любимой косоглазой мамочкой и сошлись на том, что занятия музыкой тебе не подходят.

Динки ахнула, широко распахнув увлажнившиеся глаза.

— Но… но… Я так старательно училась играть на флейте! Мама мне ее подарила!

— Дискорд… — выдавила я, вновь задрожав всем телом.

Он склонился над маленьким жеребенком и презрительно ухмыльнулся ей в лицо:

— Ты не заслуживаешь флейты, мелкая алчная личинка! — он сверкнул клыками и прошипел: — Так же, как никогда не заслуживала отца!

Динки ахнула и отшатнулась. По краям ее широко раскрытых глаз начали скапливаться слезы.

— Но… но… мамочка сказала, что у меня есть папочка, но он редко бывает дома…

— Потому что твой папочка далеко: он стареет и зарабатывает деньги, — Дискорд провел лапой по гриве Динки и постучал ей по носу, от чего в ее глазах возникли спирали. — Пьет каждый вечер, чтобы забыть эту маленькую катастрофу, которую родила его жена.

Динки рухнула на землю, шмыгая носом. И когда последний волосок ее шкуры окрасился серым, она залилась тихими рыданиями.

— Дискорд! — зашипела я на него. — Возьми эти слова назад!

— Сама возьми! — зевая, легкомысленно отмахнулся Дискорд. — Ты ведь этим только и занимаешься, а? Вытягиваешь боль и страдания у настолько забывчивых пони, что они даже не могут тебя поблагодарить в ответ? О, погоди, я только что вспомнил… — он широко ухмыльнулся и поглядел на меня уголком желтого глаза. —…ты же слишком занята Вестником Ночи и «защитой безопасности Эквестрии», чтобы отвлекаться на те дела, в которых ты хороша. Хмммм?

— Я… я…

— Интересно, кто там еще у нас на очереди… — Дискорд крепко схватил меня и раскрутился, как смерч. Хаотическая деревня закружилась вокруг нас, и мы вдруг материализовались посреди деревянного клубного домика. В его углу прятались три жеребенка.

— Это он! — завопила Эпплблум, широко распахнув янтарные глаза. — Тот злой монстр, который творит в Понивилле гадости!

— Прогони его! — пискнула Свити Белль, прячась под простыней в углу комнаты. — Я хочу, чтобы все это просто кончилось! — она начала рыдать. — Я хочу мою старшую сестру! Я хочу Рэрити!

— Ыыыхх! — среди жеребят был и Рамбл, и, несмотря на дрожь в ногах, он храбро бросился вперед. — Оставь их в покое! Я… я-я тебя не боюсь!

— Нет! — крикнула я, выглядывая из-за спины Дискорда, в панике отчаянно махая жеребятам ногами. — Бегите! Я его смогу задержать! Только не дайте ему коснуться себя, или… — кончик хвоста Дискорда влетел мне рот. — Ммммффф!

Он склонил верхнюю половину тела вперед, по-клоунски улыбаясь двум кобылкам за спиной Рамбла.

— Отойди-ка в сторону, Ромеовес, — он взмахнул слегка запястьем и поднял облаком хаотической магии двух маленьких жеребят. — Мои маленькие пони, откуда столько страха? Теперь ведь у вас столько дел, раз ваши таланты нашлись!

— Наши… — Эпплблум прищурилась на него. — …таланты?

Он только лишь усмехнулся и прищелкнул пальцами. Бедра кобылок озарились лучами яркого света, и Дискорд плавно опустил их на пол.

— Постарайтесь не пропустить ничего, чего захотите взорвать…

Едва обе пони приземлились, они синхронно обернулись на свои бедра и увидели там изображения ярко-красных динамитных шашек. Вскрикнув от гипнотического восторга, они потеряли цвет с остальной части своих шкур.

— Наши особые таланты!

— Ууураа!

— Меткоискатели-Специалисты-по-Сносу! — они нацепили шлемы, вытащили, казалось бы, из ниоткуда черные круглые бомбы и принялись бросаться ими во все стороны. Огромные сполохи огня и шрапнели пробили в деревянных стенах домика на дереве дыры, а маленькие кобылки принялись в восторге носиться кругом, невинно хихикая посреди производимых ими разрушений.

— Дискорд! Прекрати! — крикнула я. Я в ужасе разглядывала абсурдную сцену, молясь, чтобы случайным взрывом жеребятам не оторвало ноги. — Они же кого-нибудь поранят! Или даже хуже!

— А что, умирание — это самый простой для освоения талант! — пожал плечами Дискорд.

— Свити Белль! — выдавил Рамбл, следя широко раскрытыми глазами за своей любимой. Над его длинной гривой пролетел обломок крыши и он сжался в ужасе. — Что на тебя нашло?! Этот… э-этот монстр, что-о с тобой сделал!

— И почему же тебя это так ужасно волнует? — Дискорд заглянул ему прямо в глаза и сунул коготь львиной лапы в ухо жеребенка. — Ты слишком молод для любви и всякого такого.

На бедре Рамбла возникла Метка: кровоточащее сердце, пронзенное кинжалом. Его лицо окрасилось более светлым тоном серого, а черты лица исказилось в устрашающе хмуром выражении. Он развернулся, прошагал через весь клубный домик и сделал Свити Белль подножку.

— Ваа! — Свити упала на дощатый пол и выронила пару бомб, которые откатились к столу и скамье и взорвали их. Сквозь душ из щепок она увидела нависшего над ней Рамбла со злым лицом.

— Ты эгоистичная, жирная и тупая, как грязь! — выплюнул Рамбл. — На самом деле, единственная пони, которая тебя любит — это твоя сестра! Только потому, что ты для нее помойка, куда она сливает лишнюю еду, если наготовит ее слишком много! Хмф!

Он пнул ей в лицо грязи и пыли и пошел быстрым шагом прочь из домика.

— Попробуй соблазнить другого парня, если у тебя, конечно, хватит мозгов отличить жеребца от пожарного гидранта!

Свити Белль моргнула ему вслед. У нее в глазах постепенно начали скапливаться слезы, и вскоре из ее серого рта полились жалобные стоны. Это, конечно же, прервал большой взрыв динамитной шашки, которую Эпплблум зашвырнула через весь клубный домик.

Вся конструкция не выдержала и рухнула. Я пролетела несколько футов к земле под деревом, отчаянно цепляясь за божественный инструмент. Когда я встала, все кругом уже превратилось в кучу дымящихся обломков и щепок. Хватая ртом воздух, я начала раскидывать телекинезом доски, одну за другой.

— Свити Белль! Эпплблум! — я обыскивала, обшаривала, перекапывала каждый дюйм этой кучи обломков. — Ответьте кто-нибудь, чтобы я вас вытащила! — наконец я увидела рог и потянула за него магией. — Свити Белль…

Но рог оказался одним из ответвлений оленьего рога Дискорда, и следом из обломков показалась и его ухмыляющаяся голова.

— Я могу им помочь. Я могу вернуть все как было здесь и вообще везде, — он прищурил глаза. — И ты знаешь, что ты должна мне отдать ради этого…

— Забудь! — рыкнула я, стараясь стоять на ногах твердо: я готова была задохнуться от волнения. — Эти жеребята ничего тебе не сделали…

— Они живы, — протянул Дискорд, прищурившись. — Они гармоничны. Они поклоняются Селестии. Они всю жизнь делали абсолютно все, что я презираю. И от того, чтобы сделать с ними то, что ненавидишь ты, меня удерживает только твое упрямство. Так что будь, пожалуйста, ответственной фоновой пони и дай этот свой музыкальный реквизит кому-нибудь, кто поближе к центральной сцене, предпочтительно moi.

— Я… я…

— Ну?

Я закусила губу и задрожала, держась трясущимися копытами за золотой инструмент.

— Хммм… Я так погляжу, мне нужно немного поднять ставки, — его глаза внезапно озарились, и от этого зрелища у меня похолодело в груди. — Охохохо… — он протянул лапы и схватил меня за плечи. — Ты от этого будешь просто в восторге.

В слепящей краткой вспышке мы переместились прочь. Я дернулась, зажмурив крепко глаза. Когда мы снова оказались на земле, я услышала знакомый голос, эхом отразившийся от стен крохотной комнатки.

— Благие небеса! — выдавил ужасающе знакомый голос. Я почуяла запах лаванды и мускуса. Я почувствовала слезы в глазах. — Что тебе здесь надо?

Я открыла глаза, глаза уже затуманенные от слез. У дальней стены своей гостиной стояли Морнинг Дью и Амброзия, разинув рот на нависшего над ними драконеквуса, чья темная тень сулила им жестокую судьбу.

— Д-Дискорд… — услышала я свой стон. У меня едва хватало сил, чтобы стоять, не говоря уж о том, чтобы крепко держаться за столь желаемый им предмет. — П-пожалуйста…

— Кто, провалиться мне прямо здесь, заказал стервятника-индюшку из Тартара?! — спросила Амброзия, но тут же получила крепкий удар львиной лапой, отправивший ее в полет по комнате. — Уууф!

— Да, да, мы с тобой разберемся чуть попозже, моя маленькая потаскушечка. Но вот ты… — он схватил Морнинг Дью за подбородок и растянул ему губы в неловкой улыбке. — О, среди всех капризно нечаянных символов безнадежной любви!..

— Эй! — крикнула Амброзия, пытаясь встать на ноги. — Пошел от него, слышь…

Дискорд пригвоздил ее хвостом к полу. Она забилась под его весом, пытаясь выбраться.

Дискорд не закончил. Он поднял Морнинг Дью вместе с собой в воздух, бормоча:

— Честно говоря, я не понимаю! В смысле, ну посмотри на себя! Ты же хрупкий! Слабый! Ты практически женоподобный! — он развернул голову прямиком мне, как вентиль у крана, и улыбнулся. — Интересно, кто лучше под чью резьбу подходит, а?

— Дискорд, только не его! — я уже не сдерживала крик. Я не могла ничем помешать ему, но не могла я помешать и слезам, катящимся по щекам. — Пожалуйста! Я умоляю! Не его!

— Чего… чего тебе от м-меня надо? — едва-едва просипел Морнинг Дью.

— Мне? О нет нет нет нет нет, унитазоголовый, не мне! — Дискорд провел птичьей лапой по океански-голубым волосам жеребца и указал ему за спину. — Это все из-за нее! Именно из-за нее мы устроили вам наш сердечный визит!

— К-кто?! — глаза Морнинг Дью метались между мной и Дискордом. — Я…я не понимаю!

— О, ни к чему так скромничать! Пришло твое время встать под лучи прожекторов! — Дискорд с рыком зашвырнул жеребца, как тряпичную куклу, в центр комнаты. Приземлившись прямо перед моими копытами, его тело перевернуло стол и разбило вдребезги лампу.

— Дискорд! — завопила я.

— Ты ведь знаешь, что делать в центре внимания, так? — Дискорд подошел быстрым шагом к нему. — Я могу подсказать. Требуется сосредоточение.

Он прищелкнул пальцами.

Морнинг Дью мгновенно посерел. И в тот же миг его глаза закатились и он рухнул на пол в приступе летаргии. Он лежал на дощатом полу, бессознательно вздрагивая и сотрясаясь.

— Йууухуууу! Земля вызывает Казанейвуууу! — Дискорд ходил вокруг него как раз на таком расстоянии, чтобы не отпускать прижатую хвостом Амброзию. — Ай-яй-яй… До чего ужасное неуважение к публике! Тебе стоит взять себя в копыта, не паниковать и не отвлекаться!

Он вновь прищелкнул пальцами.

На шкуру Морнинг Дью вернулся желтый цвет. Пробудившись, он распахнул глаза и вяло уставился на нас.

— Где… что?..

— Ой, ой, ой… до чего же ужасная у тебя болячка! Берешь и засыпаешь вдруг за один момент! Должно быть сложновато держать голову ясной.

Он снова прищелкнул пальцами.

Морнинг Дью посерел, похолодел и опал на пол, не закрыв неподвижные глаза.

— Если на то пошло, должно быть сложновато вообще что-нибудь в своей жизни удерживать! — он поймал сердитый взгляд Амброзии и прищелкнул пальцами. — Что же ты можешь дать своим близким?

Морнинг Дью резко вдохнул и закашлялся, будто вынырнул на поверхность из глубокого, глубокого озера.

Дискорд склонился над ним.

— На самом деле, откровенно говоря, я бы предположил, что те единственные, кто любили тебя… — он развернулся в экстравагантной позе и обвел взглядом обеих кобыл в этой комнате. — …это кобылы настолько убогие, что спутали близость с жалостью.

— Просто… просто… с-скажи, что т-тебе от нас надо… — выдавил Морнинг Дью, заикаясь, сипя и хватая ртом воздух в попытке восстановить дыхание.

— О, я-то знаю, чего я хочу! — Дискорд сделал еще пару кругов, прищелкивая нетерпеливо пальцами. В результате на сотрясающегося всем телом Морнинг Дью напал припадок отключения сознания и мгновенного пробуждения раз за разом. — Но конкретно одна самоуверенная душа мне желаемого не отдает! И если я не могу получить заслуженное, почему тогда могут другие? Хмммм?

— Отстань от него! — рыкнула Амброзия. — Будь ты проклят! Просто оставь нас в покое!

— Забавная штука — покой, — Дискорд не прекратил. От непрерывных щелчков его всемогущих пальцев Морнинг Дью начал захлебываться, давиться собственным языком в луже слюны на полу. — Вы ведь должны находить покой во снах, так?

Он щелкал и щелкал и щелкал пальцами.

— Знаешь, там, откуда я родом, нет ничего, кроме хаоса. Нет ни солнца, ни луны. Сон, как вы, наверное, догадались — очень странная штука для такого существа, как я, — Морнинг Дью вздрогнул, растянулся на полу, сжался в спазме и вновь растянулся. — Представляю, что это, наверно, очень, очень жуткое для таких, как вы, ощущение: оказаться подвешенным во тьме, где даже надежда на рассвет — не более чем крохотная искорка света на безжизненном, пустом горизонте. В некотором роде, именно так пони готовятся к смерти. Рано или поздно должно прийти время, когда ты задашь себе вопрос… — его глаза засияли жгуче-алым цветом, а в блеске его клыка отразились прищелкивающие пальцы. —…когда же придет такой момент, когда ты заснешь и никогда не проснешься?

Хрип и кашель Морнинг Дью разносился эхом по комнате. Он свернулся калачиком, беспомощно всхлипывая. Амброзия к этому моменту уже бормотала что-то совершенно потерявшее смысл. За окном вспыхивал и гас свет то солнца, то луны.

Сквозь застилавшую глаза пелену слез и истерики, застилавшей разум, я переводила взгляд с Морнинг Дью на Вестник Ночи и на кривящиеся в ухмылке губы Дискорда. Драконеквус был грозен, злобен и жесток. Но несмотря на все это, логичная часть моей души напомнила мне: он просто играл. Наш ужас — это его развлечение. Наша пытка — его удовольствие, и пока что он успешно набирал очки в этой игре. С моих губ сорвался резкий вздох.

Дискорд искоса глянул сверху вниз на пробуждающегося Морнинг Дью. Он приготовился, чтобы прищелкнуть пальцами в последний раз.

— Игра! — выкрикнула я.

Драконеквус остановил когти птичьей лапы на полпути. Он обернулся ко мне со скучающим выражением лица.

— Прости, что?

— Игра. Я… я вызываю тебя на игру! — тяжко задыхаясь, воскликнула я. Я сглотнула и вытянула над головой ноги с зажатым в них Вестником Ночи. — И он… о-он — моя ставка!

Он прищурился, часто-часто заморгав.

— О, неужели? — довольно ухнул он и встал прямо. Он ослабил давление хвоста и Амброзия бросилась к задыхающемуся Морнинг Дью. Она тут же обняла его, качая в копытах, любяще лаская носом.

Я сглотнула.

— Давай сыграем в игру. Если… если выиграю я, ты отпустишь меня и перестанешь играть с жизнями всех этих пони!

— Интересно. Несколько предсказуемо, но интересно, — он уселся передо мной на невидимый стул и, разглядывая меня с любопытством, сложил на груди руки. — И что же, скажи на милость, получу я, если выиграю это импровизированное соревнование?

— Ты получишь… — я сглотнула огромный ком в горле, и задрожала всем телом, силой выдавливая из себя слова: — Ты сможешь п-превратить мои мозги в кашу… и похваляться перед всей Эквестрией, что наконец-то победил этого маленького философа.

— Ммммхмммм… — его глаза плавно скользнули к источнику золотого сияния. — Ииииии?

Я сделала глубокий вдох.

— И Вестник Ночи станет твоим.

— Воооот теперь совсем другое дело! — он захлопал птичьей и львиной лапой. — И в чем же состоит эта игра?

— Игра… — я запнулась.

— Игра… — пробормотала еще раз я, еще слабее.

Я судорожно отвела взгляд в сторону, чувствуя, как мои мысли режут меня заживо за то, что я не продумала свои действия настолько вперед. Я размышляла обо всех тех ужасных вещах, которые творил Дискорд. Я думала обо всех этих абсурдных, циничных и комедийно мрачных штрихах, в коих он зарисовал свой художественный кошмар. Заглянув за завесу его грозного вида и пафоса, я осознала, что в глубине своей души он всего лишь хулиган, рожденный с богоподобными силами. Единственный способ удержать этого изобретательного беса от скуки — это представить ему равную степень изобретательности с моей стороны.

Нельзя сказать, что это озарение было действительно гениальным, но в тот момент оно мне показалось вполне логичным.

— Древнейшая игра! — храбро воскликнула я, ухмыляясь ему в лицо. На поддержание этой улыбки уходили титанические усилия, ибо мои щеки все еще покрывала влага после свидетельства мучений Морнинг Дью. — Самая классическая и творческая игра! Игра весов, средин и констант и контрастов! Игра, что требует логики, изобретательности и рисковости!

— Да, да, твои экивоки — это искусство само по себе, — отмахнулся он скрюченной лапой. — Детали, Арфо. Детали!

Я твердо посмотрела на него.

— Я говорю то, чем являюсь я, а ты в ответ говоришь, что являешься чем-то, что может победить, уничтожить, обратить в небытие то, чем я являюсь. Следом я говорю, что являюсь чем-то другим, способным растоптать выбранное тобой. Мы продолжаем эти наши гипотетические трансформации, пока каждый соперник в состоянии побороть другого в этих воображаемых сценариях. Первый, кто окажется не в состоянии придумать логичную сущность, которая побьет предыдущую, или слишком запутается и не сможет адекватно ответить сопернику, становится проигравшим. Победитель получает свои призы. Ну, что думаешь?

Он поглядел на меня, вскинув бровь.

— Мне кажется, кто-то малость увлекся Песочной Кобылой Нейла Геймейна.

— Что, так и будешь целый день прятаться за остроумными комментариями? — рявкнула наконец я и угрожающе прищурила на него глаза. — Или ты такой трус, что боишься даже принять хороший вызов, когда кто-то осмелится его тебе все-таки бросить?

— Охохохо… Надо же, какая ты зубастая, мадам Лаймчик! — он встал прямо и размял со щелчком пальцы. — На самом деле, я очень даже не прочь сразиться с тобой в этой безынтересной маленькой пробежке с препятствиями и вокальной баллистикой. Даже не могу представить себе способа быстрее вытянуть Вестник Ночи из твоих загребущих копыт! Но кстати! Когда твои мозги превратятся в кашу, тебе ведь нечем будет чувствовать, как припекло твое эго, а? Хаахааахааах!

— Ну?! — я оглянулась, содрогаясь, на влюбленную пару в нескольких футах от меня. Они были потрясены, ошеломлены, но, по крайней мере, они были в безопасности. Я глянула на Дискорда. — Ну, так ты согласен на игру или нет?

— Если бы ты повнимательнее следила за мной, Арфо, ты бы поняла, что я прирожденный игрок для подобной игры, мой маленький игролюб, — он сделал мне приглашающий жест. — Ну так играй.

— А?

— Пфф. Это ведь ты предложила. Значит, как мне кажется, ты первой и должна развернуть паруса у этого роскошного судна излишеств и пустой траты времени! Ну? Не стесняйся! — он щелкнул пальцем по клыку, издав звон колокола. — Первый раунд, арфобедрая!

— Точно… эм… точно… — я сделала глубокий вдох, бросив взгляд на двух пони. — Но сначала давай сменим обстановку. Мы им и так уже достаточно жизни попортили…

— Ыыыххх! — Дискорд провел львиной лапой по стене и закрутил комнату, как бутылочную крышку.

— Хватит оттягивать! — рыкнул он. — Я хочу этот проклятый Вестник Ночи!

Комната медленно замедлила вращение и остановилась, вполне уместно обратившись в интерьер Бутика Карусель. Зал освещался солнечным светом, лучи которого затекали внутрь как через широкие окна, так и через две большие дыры, которые оставило что-то вроде огромного камня. И в этом свете Дискорд навис надо мной, нетерпеливо и угрожающе глядя сверху вниз.

— А теперь давай уже начнем!

— Хорошо, — я сделала глубокий вдох и уселась на задние ноги, чувствуя, как грохочет мое сердце под темно-серой толстовкой. Я крепко сжала Вестник Ночи, споткнулась о мысленный плетень и, наконец, произнесла: — Я — Мантикора, дикая и могучая. Я рыскаю по темным чащам Вечносвободного Леса, претендуя по праву на трон на вершине пищевой цепочки. Я не отступаю ни от одной твари, ибо нет в мире живого существа, что могло бы заглянуть в мои глаза и уйти с не разорванным моими челюстями горлом.

— Хааах! Ох, нуууу в саааааамом дееееееле! — Дискорд откинул назад в хохоте голову, чуть не упав на швейный стол Рэрити. — Если так оно и пойдет, то я выиграю твой драгоценный Вестник Ночи даже не почесавшись! Кхм…

Он вновь распрямился, но лицо его теперь было украшено кривым клювом и парой птичьих глаз.

— Я грифон — король неба, — он поднял перед собой пару птичьих лап с острыми, как бритва, когтями и взмахнул львиным хвостом. — Я в своем развитии давно переступил необходимость жить в дикой природе, а также извечную привычку гадить с облаков лысым пони на головы.

Взмахнув крыльями, он полетел кругом по комнате, даже не замедлившись ни разу, чтобы бросить на меня презрительный взгляд.

— Но это по-прежнему не отменяет самого главного: глубоко в душе я по-прежнему хищник, и я знаю, как обратить самого свирепого зверя в жалкую дичь, — он ухватился за портьеру и повис на ней, изображая, будто оглядывает орлиным взглядом воображаемые лесные просторы. — Я вижу сильную мантикору, и мой живот урчит. И я кидаюсь вниз…

Он с громоподобным грохотом приземлился передо мной, вернувшись в форму драконеквуса во всем ее великолепии, и безумно ухмыльнулся:

— …и я выцарапываю у бедняги глаза! И потом я жду, пока могучая мантикора не истечет кровью. Потом я отрезаю мясистые ноги и уношу их в свое высокогорное гнездо, — он вышел из образа и расслабленно провел лапой по мохнатой груди. — Этот ход — бесплатно. Твой черед.

Я горделиво встала и сказала:

— Я дракон, древнее самих континентов. В своей мудрости я понимаю, что грифон ведет себя как варвар-убийца. В своей силе я имею право вмешаться. Мои железные челюсти с легкостью проходят сквозь перья и полые кости небесного существа. Я заглатываю его плоть одним глотком, а его металлические безделушки становятся моими, и я уношу их домой, в свою кучу сокровищ.

— Хммм… До чего мрачно. Мне нравится! — Дискорд лишь ухмыльнулся слегка, сделал сальто назад и приземлился верхом на пони-манекен бутика. Прищелкнув пальцем, он сотворил на своем теле полный комплект доспехов. Он крутанул в львиной лапе крепкое копье. — Я — рыцарь, поклявшийся верности Эквестрийскому Двору! Многие годы я и другие солдаты тренировались, чтобы избавить земли от грабительских набегов драконов. Ловкостью я избегаю зловонного пламенного дыхания ящера! Мои великолепные навыки боя спасают меня от железных челюстей змея. Бессчетные века записанных знаний Эквестрийской цивилизации дают мне шанс обхитрить любой трюк дракона. Его мудрость ничто рядом со мной, ибо я обрубил источник этой самой древней мудрости… буквально, с его собственной шеи! Своим могучим клинком! Я возвращаюсь с его черепом назад во дворец и выставляю на пике на стенах, чтобы каждый пони видел мою победу. И я кричу им: «Здесь быть может водятся драконы, но неподалеку всегда найдутся и их убийцы!»

Он поднял забрало шлема и подмигнул мне:

— Твой черед.

Я опустила взгляд на пол бутика, ища в тревоге ответ. Мое сердце билось чаще и чаще с каждой медленно перетекающей одна в другую секундой. И тогда, в одно мгновенье я ахнула радостно и, подняв на него взгляд, сказала:

— Я эпидемия! Ужасная, неистовая и заразная болезнь! Драконья голова — одна из тех многих вещей, что способна принести в твой замок заразу! Броня, боевые навыки и твердость воли не значат ничего, когда я просачиваюсь в твое тело и разбираю твои органы на части по их жилистым швам. Твое королевство, при всем его величии, не способно сдержать чуму. Твоя возлюбленная культура не может укрыться щитом от чего-то столь малого и невидимого! И прежде, чем ты поймешь, что произошло, я уже успею поглотить половину населения, и твоя блистательная победа быстро угаснет.

— Au contraire, ma petite equine, — Дискорд прищелкнул пальцами и на его плечах возник белый халат и стетоскоп. — Я — доктора, медсестры, хирурги… да что там… медицина в целом! Меня сотворили цивилизации, которые чуть было не оказались сметены с лица земли твоими предшественниками, но которые устояли и не вымерли. Почему? Потому что у них хватило в мозгах извилин, подсказавших им, что нет ничего по-настоящему невидимого, и что с должным тщанием и усердием в изучении, даже, казалось бы, такие неуловимые причины страданий могут быть побеждены! Не мечами и булавами, учти, но стерилизацией всего и тщательно разработанными лекарствами. Я выхаживаю свой народ и, помимо прочего, поддерживаю его здоровье и благополучие. Я осознаю, какой мощью обладает твоя эпидемия, и потому я учусь у нее; я эволюционирую, — он дьявольски ухмыльнулся и сверкнул клыком. — Я выживаю.

— Я… — мое дыхание сорвалось на краткие, нервные глотки. Я начала терять сосредоточение. Я встала против существа, чья сила не имеет границ, что прожило в этом мире столько лет, сколько я не надеюсь даже за свою жизнь сосчитать. Каким же образом мне перехитрить его, не говоря уж о том, чтобы одолеть? Мне нужна дерзость. Я должна воспользоваться шансом и перестроить правила игры. — Я — экономика!

Он с недоуменным выражением лица направил на меня металлический диск стетоскопа и навострил уши.

— Чего?

— Я… деньги. Конечные ресурсы. Средства, на которые все пони… даже доктора… особенно врачи кормятся и прокармливают своих близки, — я сглотнула и склонилась над Вестником Ночи в копытах. — Я предмет необходимости, морковка на удочке. Область медицинских знаний не ведает границ в возможностях, но из-за меня преграды воздвигаются перед учеными все равно. Не существовало в мире цивилизации, способной дать все всем и каждому. Общества зарождались и вымирали, меняясь и преобразуясь, век за веком. Я же оставалась прежней: необходимая иллюзия, следуя которой, всякая разумная и цивилизованная сущность обязана жить. И пока все пони не станут столь же бессмертными и неуязвимыми, как аликорны, а это абсолютно невозможно, вечно будет потребность в крепком здоровье и в сферах жизни, в которые специалисты в своем деле направляют свои таланты. Доктора, медсестры и хирурги стремятся помочь другим пони, но они также должны помогать и самим себе. И пока они осознают мое существование, симптомы можно излечить, но болезни из этого мира не исчезнут никогда. Я принуждаю индустрию заботы о других строго отмерять степень благодеяния, и тем самым ослабляю ее. Самоотверженность, безусловно, благородна, но все в этом мире так или иначе имеет свою цену.

— Так, ладно, просто отдай уже… — Дискорд протянул к священному инструменту птичью лапу.

Я отдернула Вестник прочь, сердито хмурясь.

— Ты его еще не заработал!

— Экономика?! Серьезно, что ли?! — его чуть ли не тошнило. — Если бы я чуть не заснул от скуки, я бы сказал, что ты уже малость натягиваешь!

— О, будто бы «медицина в целом» не была вполне абстрактна!

— Сама виновата, мадам Лаймчик. В начале игры ты так и не дала определения категориям.

— Ну так почему бы тебе тогда не прекратить колупаться и не придумать чего получше моего?! — я задрала подбородок и ехидно улыбнулась. — Или у тебя просто не так все хорошо с воображением, как у меня?

— Оооххх… оххх охохо… — он размялся, прищелкнув пальцами, коленями, а потом и шеей, крутанув пару раз голову, все это время не переставая ухмыляться мне в лицо. — Хочешь абстракционизма, Арфо? Ну что ж, тогда давай займемся блаженной любовью с расплывчатыми основами реальности, и сделаем это со вкусом!

Он наклонился в бок и щелкнул пальцами.

Во вспышке света перед нами возник голубой единорог в расшитой звездами темно-синей колдовской шляпе и плаще.

— Великая и Могучая Трикси требует объяснения этому непрошенному…

Дискорд жестко пнул ее в бок.

— Ууф! — она улетела в рубиновый сундук у дальней стены бутика, оставив за собой облако сшибленных с вешалок и медленно оседающих на пол платьев.

— Вот! Ты хотела камео, получай! — горько сплюнул Дискорд.

Нацепив ее остроконечную шляпу себе на голову и накинув на плечо плащ, он провозгласил, встав на фоне возникшего из ниоткуда дыма и ярких искр фейерверка:

— Я — воплощение мистицизма, искра любопытства, что толкает горячие сердца нырять в ночную тьму, — он выглянул из-за плаща, зловеще ухмыляясь и сверкая глазами в радужных вспышках салютов, сотрясающих интерьер бутика. — Я — то, чего боятся и чего желают больше всего на свете и, даже больше: я и то и другое одновременно!

Он вскинул обе лапы. В одной покоился язычок пламени. Над другой зависло льдистое облачко.

— Я марионеточник, на чьих нитях пляшут элементы, я нарушитель правил для всего зримого и вещественного, и заклинатель всего, что незримо, — он указал жестом на стекла окна и украсил их желтыми искрами звезд, что заскользили по его приказу меж рам. — Небеса подчиняются моему капризу, и земля расступается по моей прихоти.

Он метнул дождь искр в мою сторону и заговорил угрожающе в облаке оседающих потрескивающих угольков:

— Чего я только ни пожелаю — я могу это сотворить. Мне нет нужды в деньгах, ибо алхимия способна преобразить бумагу в золотую монету. Нет нужды в экономике, когда я могу пробить преграды нехватки ресурсов и явить пред взором пони чудеса бескрайних возможностей.

Он встал в величественную позу, а его плащ взметнулся за спиной на мистическом ветру. Он улыбнулся, озаренный лучами сотворенной им сверкающей магической ауры:

— Ибо я есть… магия.

Я даже сама удивилась скорости своего ответа:

— Я — наука! — сказала я с задорной улыбкой. — Благодаря тщательным наблюдениям и экспериментам, пони пользуются мной, чтобы докопаться до истины, понять, как работает мир, включая любую магию в нем!

— Эй, нечестно… — он угрюмо посмотрел на меня, а все дешевые спецэффекты посыпались на пол у него за спиной, как битые кирпичи. Ткнув в меня птичьим когтем, он сказал: — Я же уже выбрал медицину.

— Я не говорю про практику! — воскликнула я и улыбнулась. — Я говорю об абсолютах, я говорю о фундаментальных правилах вселенной, которым мы все обязаны следовать. Может ли магия призвать то, чего никогда раньше не было? Безусловно, но она это делает не за просто так. Может ли магия дать пони то, что ранее было недоступно? Конечно, но даже та энергия, что пронизана мистическими силами, обязана следовать определенным путям. Эти законы невозможно обойти, нарушить или как-то изменить. Даже твое существование, при всех твоих всемогущих талантах и абсурдно огромной мощи, возможно объяснить. Я существую для того, чтобы пони понимали вселенную, даже если они не в состоянии понять самих себя. Ибо хоть разумные существа и не знают всякой истины, которую можно открыть, они, по крайней мере, знают, что впереди их все еще ждет нечто, что можно изучить, познать и понять. Моя позиция в умах разумных существ абсолютна и нерушима, ибо я диктую несгибаемую истину: абсолютно все, что существует, имеет причину своего существования!

— Хммм… — Дискорд откинулся назад, потирая подбородок; шляпа и плащ при этом медленно сползли с него на пол.

— И что, это все? — нахмурилась я. — Ну?! Мы достигли уже дна?

Он молчал еще несколько секунд.

Я крепче вцепилась в Вестник Ночи и буркнула:

— Так или нет?!

Он моргнул. Затем... он улыбнулся.

— Едва ли… — он прищелкнул пальцами.

Все мое тело мгновенно онемело. Я хотела закричать, но из моего рта вырывались лишь клубы пара. Я упала на землю, которая обернулась брусчаткой и цементом вместо знакомого пола Бутика. Каждый дюйм моего тела содрогнулся в конвульсии от чудовищной боли, с которой мороз обрушился на меня со всех сторон. Отчаянно дрожа, я подняла взгляд в страхе, что мои глаза замерзнут прямо в глазницах. Я увидела огромный собор, украшенный Селестийским гербом. Я тут же узнала его, но мое сердце уже слишком замерзло, чтобы можно было вообще заметить его испуганный прыжок.

— М-мы… м-м-мы н-не в П-понивилле… — проговорила, стуча зубами, я.

— Я не слишком-то верующий пони, — заявил Дискорд, ходя вокруг меня, сгорбившейся в лунном свете перед Селестийским Храмом в центре Кантерлота. Между звезд проплывали розовые облака, а его голос блуждал эхом по пустым улицам перед величественным культовым зданием. — А что насчет тебя, Арфо? Что-то мне подсказывает, что тебе сейчас не помешала бы молитва.

— Ты… т-ты ж-жульнич-чаешь… — прошипела я и свернулась клубком вокруг Вестника Ночи. Я должна была бы уже быть мертва. Только магическое благословение священного инструмента поддерживало во мне жизнь, ну или, по крайней мере, так мне казалось. И все же, я не знала, сколько бы могла еще продержаться. Я потеряла чувствительность ушей, копыт и носа, и мое лицо исказила конвульсия. — Уж т-ты-т-то д-должен з-знть, ч-что со мной д-делает п-п-проклятье т-так далеко от г-города…

— Если тебя так беспокоят такие мелочи, то тебе, возможно, следовало бы поточнее раскрыть мне правила этой маленькой дуэли, мастер! — сказал он угрюмо.

— В-верни н-нас н-н-назад… — просипела я, чувствуя, как во рту замерзает слюна. Я сплюнула и прохрипела: — П-пожалуйста…

— Шшшшш… Не отвлекайся, Арфо, — он прошел передо мной и приблизился к большим деревянным дверям храма. — Ты же не хочешь потерять концентрацию и проиграть после того, как вырвалась вперед, не так ли?

Я вяло пошевелилась и подняла на него взгляд, роняя из слезных протоков голубые ледяные кристаллы.

Он развернулся ко мне, величественным жестом указав на широкий фасад здания.

— Наука?! Ха! Я смеюсь над наукой! О, как мало в вас веры… — он сделал шаг назад ко мне и ехидно ухмыльнулся. — Не говоря уж о тепле.

Я всхлипнула и свернулась плотным клубком, пытаясь растереть передние ноги. Толстовка казалась мне грубым похоронным саваном из брезента.

— Неужели ты не знаешь, кто я? Неужели ты не знаешь, как давно я существую? Я старее космоса, больше вселенной! — он обвел лапой выглядывающие из-за розовых сахарных облаков звезды. — Небесные тела, что сплетаются в созвездия?! Я пребывал в горькой черноте еще задолго до того, как в них впервые вспыхнуло пламя жизни! Да что там, я бы запросто мог быть… хехех… тем, кто их в свое время рассеял по своим местам! Может ли твоя наука объяснить, как такое случилось? Я осмелюсь сказать: «Нет!» Твоя возлюбленная наука не в состоянии объяснить, почему твое сердце продолжает биться несмотря ни на что, и почему чудеса случаются, и почему все живет и умирает. Вселенский Матриарх, в конце концов, старше науки, ибо она старше самой мысли.

Он зашипел и ткнул в меня пальцем птичьей лапы, выставив ее так далеко от своей головы, как только смог:

— Как ты смеешь задаваться вопросом существования источника всех вопросов?! Ты думаешь, ты знаешь все, маленький ученый? Крохотный философишка?! — он, шаркая, подошел и встал надо мной. — Да, есть законы… но есть также и законодатель. И ты говоришь — наука? — он опустился передо мной на колени и поднял мое замерзающее лицо, чтобы я глядела прямиком в его улыбающиеся глаза. — Я же говорю — божественность.

Мое поле зрения тряслось столь сильно, что я не смогла даже воспринять непомерную ширину его кривой улыбки.

— Ну так что же, Мадам Лаймчик, вы такое?

Я зашипела, пытаясь сдвинуть язык в онемевшем рту. Отплевываясь, я произнесла:

— Я — честь.

Лоб под его ветвистыми рогами прочертила морщина.

Вновь захрипев, я продолжила:

— Я — честь. Не т-т-только перед с-смертными, но и п-перед собой. Твоя б-божественность м-может быть властна над законами м-мира, но у т-тебя есть ответственность с-сдерживать самого себя, — я сглотнула, зарыв лицо в копыта и пробормотала, стараясь превозмочь свою боль: — Т-твоя жестокость возможна потому, что ты с-способен на милосердие. Твоя с-сила существует, п-п-потому, что ты не т-только породил слабость, но и п-потому, что тебе нужен предмет т-твоей любви. Бог или б-богиня не может быть абсолютной р-разрушительной силой, ибо тогда божество будет вечно одиноким. Б-божественная сущность не м-может б-б-быть абсолютно неизменной в общем полотне Творения, ибо иначе его в-всемогущество р-растворится в п-природе. Чтобы существовать, т-ты должен б-быть сбалансирован, ибо все мы сбалансированы, все мы п-п-привязаны, раз и навсегда, к чести. В-вот почему мы с-строим храмы и почему мы возводим вокруг них города. Честь — это источник жизни и первооснова, на к-которой стоят все законы.

— Хммм… действительно, — Дискорд встал и вновь прищелкнул пальцами. — Но ради чего?

Я вскрикнула и мое дыхание выпало кристалликами льда на траву. Я перекатилась и подняла пустой взгляд на мрачное пасмурное небо. Передо мной раскинулись хвойные леса Северной Эквестрии, на фоне которых возвышались ряды мраморных надгробных камней, маячащих за краем моего затуманенного зрения. Мы возникли посреди кладбища и я мгновенно распознала силуэты домов Вайнпега вдали. Внезапно в поле зрения выскочил Дискорд, перепрыгивая в танце с одной могилы грандиозного кладбища на другую.

— Посмотри на след, который я оставил на этом мире! Аккуратные, ровные шрамы! Я вырезал в земле геометрически правильные ямы, чтобы скинуть в каждую столько пепла, мусора и гнили! — он закрутил пируэт на прямоугольном надгробии и остановился, обернувшись ко мне: — Но всегда ли я был столь аккуратен? Нет, нет, едва ли! — он спрыгнул и прислонился к длинному обелиску: монументу павшим солдатам, что сражались за эту землю тысячелетие тому назад, когда против сил Селестийской Монархии дерзко выступила Найтмэр Мун. — Я бросал кости и проливал кровь на землю, не считаясь ни с кем! Я превращал жен во вдов, а детей — в сирот! Я даже повесил пару дурачков, обозвав их еретиками! Ха!

Я зажмурила глаза и свернулась клубком, еще крепче прижимая священный инструмент к груди, в надежде, что таким образом смогу прожить еще хотя бы пару секунд. Я больше не чувствовала ног. Моя кожа посинела. Каждый раз, когда я пыталась всхлипнуть или простонать в плаче, в мои легкие вонзалась острая боль, становясь с каждым разом все тупее и тупее, по мере того, как проклятье забирало мое тело, высасывая соки жизни так стремительно, что даже Вестник Ночи не в состоянии был меня защитить.

— Но могу ли я все это делать ради справедливости? Убивал ли я дворян и простых деревенских жителей ради благородной цели? Конечно, в те времена я, должно быть, находил подобным кошмарным и безжалостным деяниям оправдание, но факт остается фактом… — он спрыгнул с могилы и, скользнув ко мне, как змей, схватил меня за онемевшее ухо и прошептал в него: — Я делал все потому, что мне так было удобно.

Я прищурилась, глядя на него снизу вверх и содрогаясь всем телом.

— И, правда… хаахаах! Когда же все в мире делалось как-то иначе?! — он встал прямо. — Даже божественные существа, чьи границы очерчены честью, пришли к этому потому, что им тоже было удобно! Почему бы и нет? У них были свои дела; вполне логично, что сначала нужно создать нужды, чтобы эти дела имело смысл делать! В конце концов, то, чем и кем я являюсь, пробилось сквозь трещины всех этих фасадов! Оно проявилось, когда твою возлюбленную Эквестрию тысячелетия тому назад покинул Вселенский Матриарх. Это случилось, когда царственные сестры разорвали ландшафт в клочья в своей жалкой, никчемной гражданской войне. И то же самое происходит и прямо сейчас, на микроскопическом уровне, на котором копошитесь вы, смертные! О, воистину так!

Он взлетел в воздух и, приземлившись на могилу, подпер подбородок переплетенными пальцами и высокомерно ухмыльнулся на меня.

— Это же происходит, когда ты так старательно нащупываешь способы отложить получение мной Вестника Ночи. Это случается, когда ты борешься за выживание, особенно если для этого ты делаешь что-то, чего ты стыдишься. И это определенно случалось ранее… хааххах… когда ты прокладывала вечериночной пушкой дорогу в дом Твайлайт Спаркл в своем маленьком священном походе против Хаоса. Видишь ли, Арфо, когда нас загоняют в угол, мы действительно способны на что угодно, и делаем все, чтобы достичь желаемого. С честью или бесчестием, вселенная богата на отговорки и бедна на совесть. Ты хочешь узнать, почему существует жестокость? Исключительно потому, что существую я.

Он ткнул себе в грудь пальцем, блеснув красными глазами в свете звезд.

— Я — эгоизм.

Я обхватила себя копытами и, задыхаясь, свернулась в маленький шарик лаймового цвета. Я бы не удивилась, если бы смерть пришла ко мне в промежутке между этими судорожными мелкими вдохами. Жизнь в моем теле поддерживала исключительно только мысль о тепле как таковом, что цвела, как одинокий цветок, в глубинах моей души: мысль жалкая и полная надежды одновременно. Каким-то образом я понимала, что она как раз достаточно хрупка, слаба и отчаянна, чтобы ей можно было воспользоваться.

И я воспользовалась.

— Я — т-теплые объятия м-матери холодной ночью, н-нежный г-голос отца, — я подняла взгляд на него, выговаривая посиневшими на грани черноты губами: — Я — улыбка, к-которую ты никогда не ожидал п-получить п-после того, как умерла т-твоя п-последняя мечта. Я — п-пони, что п-пересекает всю страну, чтобы встретиться с тобой всего на один д-день; я — р-рабочий, что уходит с р-работы, чтоб-бы п-поддержать т-тебя дома; генерал, что сдается п-перед огромной армией, чтобы спасти жизни верных ему солдат. Я — то, что заставляет сердце биться, даже к-когда к-кругом лишь холод и т-тьма. Я — то, что п-придает жестокости жестокость, а милосердию — милосердие. Я — п-причина мира и добра, причина удовольствий, источник п-печали и стимул для с-смеха. Я — то, что вдохновляет на т-терпение, жертву и п-преданность, даже если это означает п-предательство самого себя, п-потому что эгоизм может служить мне, но никогда не сможет стать мне спасением…

Дискорд склонил голову набок, прищурившись с любопытством.

Я шмыгнула носом, когда первая живая слеза пробилась сквозь наслоения инея.

— Я — любовь, — выдавила я, закашлялась и прошептала: — Нечто… ч-чего, как мне кажется, т-тебе к-крайне не хватало уже долгое время…

Я с самого начала понимала, что имею дело с чудовищем, но у Дискорда есть талант добавлять даже в самую мрачную ситуацию искру легкомысленнейшей капризной фантазии и идеи. Тем не менее, едва он заслышал последнюю мою фразу, всякий след веселья стерся с черт его лица, и я поняла по горькому дыханию смерти, что столкнулась с истинной, проверенной временем и бесконечно холодной злобой.

— Пришла пора с этим покончить, — сказал он глухим металлическим голосом. Он прищелкнул пальцами на обеих лапах одновременно.

Могилы ушли под землю. Силуэт Вайнпега рассеялся на горизонте. Небо почернело, ибо все звезды стекли с него, как капли крови. Солнце растворилось; луна разбилась вдребезги. Землю покрыл поблескивающий иней, замороженный в камень, лишенный всякой влаги, почти что напоминающий ржавую металлическую пластину, отражающую тусклый мертвенно-бледный свет, заливающий все вокруг. Вдали вихрились Небесные Тверди, завивались чудовищными циклонами безо всякого смысла и цели. Я услышала гром, но поняла, что это лишь звук моего хриплого дыхания в мертвых ушах.

Дискорд стоял передо мной посреди запустения, ловя ладонями хлопья снега и капли ледяного дождя, что падали на его внезапно помрачневшую фигуру. Стоя спиной ко мне, он обвел лапой великий безжизненный горизонт и заговорил голосом, что разносился меж бушующих ветров; голосом скучным и лишенным всякой мелодичности, подобным голосу юриста, зачитывающего завещание покойного:

— Океаны высыхают и умирают леса, ибо я здесь, — его когтистая лапа и копыто зарылись в окаменевшие останки планеты. — Жизнь увядает, равно как и закон и честь, что с ней связаны, ибо она обязана преклониться перед моей властью.

Я лежала за ним, дрожала, смотрела и слушала. Даже пока он говорил, я никак не могла отделаться от мысли о том, сколь резко изменился его характер. Моя последняя фраза как-то особенно сильно кольнула его чувства? Неужели я каким-то образом докопалась до сердца Великого Обманщика и провернула нож в нем не в том направлении? Почему он вдруг начал поднимать ставки?

А он их поднял, абсолютно бесстрастно, не отрывая глаз от лежащего перед нами мертвого пейзажа.

— Я существую за пределами рассветов, за пределами стремительных движений небесных тел. Когда угаснет солнце — я буду здесь. Когда луна развалится на части, я останусь непоколебимым. Энтропия поглотит все то разнообразие энергий, о которых наука делает вид, что хранит знания, а магия осмеливается подчинить себе, но все это тщетно. Нет ничего бессмысленнее попытки избежать меня, кроме, разве что, жалкого в своей бесполезности полного игнорирования моего существования…

Я оглянула ландшафт, который Дискорд призвал перед нами, и из глубин моей души сквозь неконтролируемую дрожь моего тела пробился пораженный возглас. Все здесь выглядело ужасающе знакомо. Я внезапно осознала, что во вселенной есть еще одно существо, кроме меня и Алебастра, способное узнать его и, более того, жить здесь.

— Любовь — лишь слово, — без обиняков сказал Дискорд. — Сущность столь же условная и капризная, как и божественность, ибо любовь, как и всякий абсолют, не может существовать вечно. По вине смерти ли, желания или по воле случая, любовь угаснет, как и всякая другая абстрактная эмоция. Ибо ближайшее к чему-то постоянному, что есть во вселенной — это не свет, не гравитация и не материя, но скука. Все попросту наскучивает самому себе до смерти, и разве можно ли кого-то за это винить? Звезды, вечность жгущие водород? Темная материя, растягивающая вселенную до бескрайних размеров? Энергия, рассеивающаяся по пути наименьшего сопротивления? В чем тут веселье, хотя бы на один миг, не говоря уж о бесконечной череде тысячелетий бессмертия? Каждая вечеринка должна когда-нибудь кончиться, Арфо, даже самая величайшая из всех. Никакие чувства, уважение или надежда не способны изменить тот факт, что когда-то давно, до начала всего, был заключен договор, что поныне гарантирует конечность всякого времени и пространства.

Я подняла взгляд на него, найдя в себе новую силу, ибо внезапно я осознала кое-что; кое-что, известное мне уже долгое время, но, до самого последнего момента, от понимания чего меня удерживал гнев на его дешевые трюки и ужас от его жесткости.

— Ты — это он… — выдавила я. — Ты ее возлюбленный…

— Я — последняя точка на пути всякого тепла и всякого движения, — продолжил невозмутимо Дискорд. — Я — поглотитель последнего кванта света, я — последняя преграда, за которой всякая материя и энергия теряет свое определение. Я — прекращение мысли, конец жизни, конец всего сущего и всего того, что стремится познать наука, вера и прогресс. Любовь не может пробиться сквозь меня, ибо после меня нечего любить. Надежда не способна сопротивляться мне, ибо по ту сторону нет абсолютно ничего. Мир, радость и спокойствие — лишь оправдания моего существования, потому что не существует другого определения для моего имени, нечем меня назвать, кроме одного-единственного слова.

Он обернулся и поглядел на меня долгим взглядом, и, наконец, на его лицо вернулась улыбка — глубокомысленная и очень горькая.

— Я — будущее, — развернувшись всем телом, Дискорд спокойно прошел ко мне, медленно переставляя одну несимметричную ногу за другой. — И против будущего тебе не выиграть, мисс Хартстрингс, как бы ты ни старалась, как бы ты ни лгала себе, как бы ты не притворялась, что опыт делает себя сильнее и мудрее, ибо стремиться, на самом деле, абсолютно не к чему.

Он опустился передо мной на колено и осторожно протянул лапу к золотому инструменту.

— Все-таки весело провели время, пока все не кончилось, хмм? — на мгновенье мне показалось, что он вот-вот рассмеется, но хмурое выражение его лица по-прежнему было столь же ледяным, что и прежде. — Пока что-нибудь еще не кончилось — это всегда весело. Но только до того момента. А теперь отдай мне…

И так я поняла, что владыка хаоса был не всеведущим, ибо он должен был вспомнить кое о чем. Я непоколебимо уставилась в багровые глаза существа, что видело рождение и смерть самих Небесных Твердей. И не моргнув, я сказала:

— Мой черед.

Дискорд вскинул бровь, услышав мои слова.

— Я не просто материя всего, но я ее суть. Я — ритм, породивший вселенную, и я — мелодичный переход, что приведет ее к смерти.

Я дышала все тяжелее и тяжелее, чувствуя, как кровь бурным потоком наливается в мои замороженные ноги.

— Я — скорбный вопль отчаяния, что объявляет конец всего, и при этом я — неумолимые октавы, что смеются над ним. Я — стихи, что пишут себя сами, ради творчества как такового, потому что жизнь в этой вселенной — это не только созидание и разрушение. Это искусство.

Лицо Дискорда исказило недоумение и отвращение. Я увидела это, потому что его черты озарил яркий зеленый свет. Я к этому моменту уже сидела у его ног и мой рог сиял, направляя поток магии на Вестник Ночи, оживляя его ониксовые струны так, как мои онемевшие от мороза копыта не смогли бы никогда.

— То, что мы создаем — это не просто расширение материи вселенной, но это гобелен снов и фантазий, что в своем развитии пересек абстрактные барьеры, которые раньше их ослепляли! Фантазия становится поэзией, которая обращается в звук, что становится теплом, чувством и духом!

Я зашипела и сплюнула; мой жалобный голос окреп и превратился в рык праведного гнева. Я перебирала струны Вестника Ночи одну за другой, и мне казалось, будто вокруг меня крошатся в труху континенты.

— И где-то в самой гуще этих метаморфоз рождается нечто, нечто, чего никогда прежде не существовало, но что было призвано силой более могущественной, чем любая магия; силой более скрепляющей, чем честь; силой, которой движет в равной степени и самоотверженность, и праведность, и божественность!

— Прекрати… — прошипел Дискорд. — Игра окончена, сумасшедшая!

Он потянулся к инструменту, но тут же отлетел в зеленой вспышке и зашипел на меня гневно:

— У нас был договор!

— И я ставлю в нем точку! — рыкнула я в ответ, содрогаясь всем телом. — Я ставлю точку в твоей жизни! Или, по крайней мере, я заканчиваю ту жизнь, которую ты считаешь своей! За фасадом сшитого из разных частей чудовища кроется нечто большее, Дискорд! В тебе отсутствует кое-что: огромный кусок твоей сущности оказался безжалостно вырван из тебя, и эта рана не ведает заживления во веки веков; она вечность источает гнев, жестокость и злобу вместо радости спокойствия и комфорта, как было когда-то!

— Что ты делаешь? — он выпучил глаза, ибо до этого самого момента он не осознавал, какую именно магию я плету музыкой струн Вестника Ночи. Его лицо исказилось, как у роженицы, роженицы, рожающей саму себя и умирающей одновременно в грандиозном коллапсе всемогущей стихийной силы, что до самого последнего мгновенья не осознавала, что потеряла свою целостность.

— Прекрати!

Он схватил свои ветвистые рога и согнулся, свернулся кольцами, как мучимый болью змей.

— Нет! Я не хочу ее слышать! — закричал он, сотрясая кладбище Небесных Твердей громом и молниями. — Хватит!

— В твоей головоломке не хватает всего лишь одного кусочка, Дискорд, единственного звена в цепи твоей боли и отчаяния! — мне к этому моменту уже приходилось кричать. Звучали уже последние такты «Реквиема по Сумраку», и умирающая вселенная вокруг нас прогибалась и мялась, заполняя наши уши какофонией, которую может издавать лишь грандиозная смерть в агонии самого времени. — Это та же самая частичка, что присутствует внутри всех нас, частичка, которая, на самом деле, не может по-настоящему отсутствовать, которая звучит в ритме нашего сердцебиения и просит, чтобы мы услышали ее, просит нас поделиться ею с другими, просит нас жить, быть частью уравнения, даже если это уравнение не может объяснить ничего за пределами голых границ наших душ, кои мы должны открыть и сложить воедино!

— Я не хочу ее слышать! — кричал он, вопил, умолял и менялся. — Я не хочу помнить!

— Что я, Дискорд?! — крикнула я по волнам мелодии, что текла реками по берегам запустения. — Что начинает и заканчивает мир?! Что заставляет нас жить, даже когда у наших представлений нет зрителя?!

Он сжал голову лапами и закричал.

— Я — песня! — взревела я и ритм захлестнул его. Все стало хаосом, красотой и рождением. — Я — ее песня! И тебе нужно петь ее!

Дискорд открыл глаза и рот, и я вновь увидела солнце. Закрывшись Вестником Ночи, как щитом, я сжалась, прячась от сияющего горизонта событий коллапсирующего хаоса. Но сияние не прекращалось. Я чувствовала бурлящую волну энергии, исходящую от того, что когда-то было им, и стремительно расширяющуюся взрывную волну ярости, скорби и злобы. Рухнули стены отчуждения и невежества, что стояли уже десять тысяч лет, и наружу вырвался бестелесный, пылающий хаотическим пламенем дух, разрастаясь, поглощая все и грозясь разом заполнить собой каждый уголок Вселенной. Примерно в этот момент я почувствовала, как священный инструмент в моих копытах начал трещать и прогибаться; так я поняла, какую же чудовищную мощь я только что воспламенила.

— О благая Селестия, — всхлипнула я, задыхаясь в обжигающем жаре аннигилирующей вселенной. Я представила себе, как параспрайты уничтожали Понивилль. Я вспомнила, что Алебастр писал про сарозийскую бомбу, взорвавшуюся во дворце в Кантерлоте. Я свела эти две вещи воедино и умножила их в своем воображении в сотни миллиардов раз, и все равно результат не казался столь же ужасным. — Моя Богиня, что я наделала?

Она изгнала своего возлюбленного не просто так.

— Нет… — выдавила, задыхаясь, я, когда меня окружила тьма, тьма окружила всю вселенную, тьма окружила все. Я уткнулась лицом в ониксовые струны Вестника Ночи и крепко зажмурила глаза. — Н-нет!

Я выкрикивала имена; я бормотала их вслух, заливаясь слезами, без стыда, как маленький жеребенок. И так же, как жеребенок, я задыхалась, хватала судорожно ртом воздух, когда умолкли раскаты чудовищного грома титанического извержения, и опустилась внезапная звенящая тишина.

Я открыла глаза и увидела, что вселенский взрыв сжался до крохотного шарика белого света. Он спокойно висел над желтой лапой Дискорда, а тот стоял передо мной посреди тускло освещенного Бутика Карусель в такой тишине, что не могла незамеченной упасть даже иголка.

Но вместо ее звона пришел другой звук — его голос; и говорил он прочувствованным шепотом:

— Ария, — проговорил он, катая на кончике языка это имя, как при сладчайшем поцелуе любимой. — Моя милая, милая песня.

Он перевел спокойный взгляд на шарик света в своей всемогущей лапе. Он прищурился и заговорил твердо и уверенно:

— Каким же ты была милым ребенком, жеребенком-ангелом, который беззаботно прискакал во владения демона. Кругом был лишь только хаос, растерянность и одиночество… пока я не встретил тебя.

Я сделала глубокий вдох, подняв на него взгляд и разинув рот. Сладкое тепло Понивилля вновь втекало в мои члены, но я все равно не могла отмахнуться от лютого мороза, прокатившегося по всему моему телу, когда я выговорила чуть слышно:

— Ария?

— Слова не имеют значения, — мягко сказал Дискорд, вращая сияющую сферу в когтях. — Как и время. И при этом, и то и другое обрело плоть в тот день, да-да, в тот самый день, когда я увидел ее.

Он обернулся и с ловкостью и изяществом метнул сферу в одно из окон. По витражной поверхности разлился золотистый свет, который затем затвердел, раздвинув в стороны хаотичные узоры цветного стекла, чтобы освободить место в центре для хрупкой фигуры богини-аликорна, в которую он обратился.

— Она была для меня восхитительным примером единичности. Никогда прежде я не представлял и не понимал, что такое быть одной отдельной сущностью. Я мог понимать лишь непонимаемое — зловеще маячащие вдали миазмы случая, неспособные иметь ни формы, ни структуры. Не было ни начала, ни конца, но пришла она, и вместе с ней, вокруг нее, были воздвигнуты Небесные Тверди. То место всегда было моим домом, но оно же при этом стало и ее тюрьмой. Ожидала ли она встретить меня там? Ожидал ли кто-нибудь, что она окажется неодинокой в своем изгнании, в которое ее так подло отправили?

На наших глазах на витраже закрутились спирали. Текучее облако материи и энергии сгустилось вокруг аликорна. Она подняла голову; она заплакала. Реагируя на ее движения дрожащими лентами света, облако изгибалось, двигалось и меняло форму, старательно пытаясь подражать ей, но не слишком успешно. Она, казалось, расслабилась и позволила разумным формам ближе приблизиться к себе.

— Я жаждал нового, и она была моим знанием. Я хотел чувствовать, как чувствовала она, и она подарила мне свое сердце. Меня волновали ее страхи, очаровывали ее улыбки и ужасали ее скорби. Она была всего лишь жеребенком — богиня-младенец. Это я должен был учить ее, но такому случиться было не суждено. Мы общались, мы держались друг за друга, всегда были рядом, там, в пустом пространстве между мирами. Она утоляла мое одиночество, а я заботился о ее нуждах в ответ. Там, где космос был холоден, я согревал ее. Где созвездия светили тускло, я создавал для нее новые звезды. Мы выстроили вместе новый мир и он был прекрасен, ибо был он нашим.

В витражах забрезжили горизонты, наливаясь цветами и деталями. Меж сфер скакали две четвероногие фигуры, одна сияющая, другая тусклая. Они пересекались и тогда взметались искры, создавая новые сферы, новые детали. Вскоре все окно сияло от планетоидов, лун и комет.

— Она не знала языка, по крайней мере, поначалу. Нам пришлось построить и его. И едва он возник, он открыл наши умы, равно как и наши сердца. Она сказала мне, что была песней, ибо она была рождена ею. Но по какой-то причине она оказалась сломана. Сломана кем? Как же столь прекрасное, столь утонченное и столь нежное существо может родиться случайно? Ее звали Принцесса Ария и она должна была стать Богиней Сумрака. Но теперь это не так. Те, кто были созданы из той же песни, изгнали ее в это место и при всей моей силе и могуществе и уме, я никак не мог понять, почему. Но я не спрашивал. В конце концов, она теперь стала моей прекрасной песней, мелодией моей души, ибо она показала мне, что душа у меня действительно есть. В ответ, я дал Арии холст, на котором она могла бы писать своим даром Сумрака. Мы создали себе величественный концертный зал, в котором мы исполняли новые симфонии ради ее счастья, и мне более ничего не было нужно.

Космос потускнел. Яркая, цветная фигура аликорна опустила голову к горизонту. Ее укрыли фиолетовые тени, а на равнинах цвета космических туманностей материализовались крохотные пони. Тусклая тень пыталась утешить ее, но между ними постепенно росла стена холода.

— Но она не могла оставаться вечно счастливой. Я являюсь сущностью хаоса, но это же извечно служит преградой между мною и Арией. В конце концов, она была рождена. Богиня она, или нет, начало предполагает конец, и смерть способна плести свои ядовитые сети с разной скоростью для каждой своей жертвы. Разрыв, через который она вошла в мое царство, не мог быть запечатан окончательно, каким бы могуществом мы ни обладали. Песня, священная мелодия веков, господствовала над Небесными Твердями, и вскоре она перестала быть единственной жертвой этой тюрьмы. Приходили новые души — смертные, столь же сломанные и забытые, как и она. Я хотел с радостью принять их в наш табун, показать им красоту того, что мы сотворили, но Ария решила иначе. Нечто изменилось в ней. Она начала… вспоминать.

Планетоиды раскололись вдребезги. Все цвета стали чернотой и серостью, жуткая ржавчина поползла по витражам. Фигура аликорна расправила крылья, с которых попадали перья. Из ее тела теперь торчали вместо крыльев кости, и они сплетали цепи, которые приковывали каждого пони к ней, как марионеток. Массивные султаны бурлящей энергии слились вместе и стали мокрой мрачной бездной Царства Неспетых.

— Она всю свою жизнь была лишь несчастным случаем. В сердце своем она поддалась этому знанию, что обратило ее в Королеву Забытых и Надзирательницу Страданий и Лимбо. Пони приходили к ней неспроста: каждый из них был отвергнут, брошен и изгнан в забвение песней. Печать божественной сущности, что была святее нее, обозначила их как нечистых, и Ария потянулась к ним, как к давно забытым братьям и сестрам, окутывая их покровами мучений вместо радости, ибо таковым она считала окончание существования всех вещей, включая и невещи. Как мне было ее разубедить? Я не способен отведать ядовитой горечи смерти, безжалостной силы, что заставляет все во вселенной распадаться со временем по какому-то божественному указу, который превосходит собой понимание, ритм или смысл. Хаос, как я вскоре понял, — это блаженство, которое я могу сформировать в некое подобие структуры, но я не смогу никогда изведать страданий от последствий ее поддержания, как изведала она. Ибо для этого и была рождена Ария, по случаю или нет. У моей возлюбленной была цель, и эта цель состояла в угасании, в предоставлении убежища тем, кто слишком невезуч, кто уже слишком потерян и слишком безнадежен, чтобы просто уснуть. По ее милосердию им только лишь нужно было петь ее песню и становиться… ничем.

Дискорд подошел к окну и с нежностью погладил образ немертвой пони, любяще проводя пальцами по жестким линиям ее костяных крыльев. Его глаза подернулись мечтательной дымкой, и на мгновенье я увидела в них нечто могущественнее всех магических взрывов, которые Сеятель Хаоса когда-либо обрушивал на окружающий мир.

— Но эту песню я не желал слышать и не хотел, чтобы ее пела она. Я умолял ее, просил, чтобы она прекратила. Эти души заслуживали куда больше, чем то, что было им уготовано. Мы ведь уже смогли превратить тюрьму в райский сад. Так что же мешало ей передать то же благословение и им? Но было уже слишком поздно. Она больше не слышала моих увещеваний. Она уже выросла, перестала быть той невинной душой, что пала в мое царство многие тысячелетия тому назад. Пленник стал надсмотрщиком и мои слова стали лишь эхом в стенах великого колодца предназначения, со дна которого она решила смотреть на вечность, привязанная путами преданности к тем же сущностям, что ее изначально изгнали.

Он убрал палец, и тут же всякий цвет стек с силуэта аликорна, оставив лишь только пару пылающих фиолетовых глаз. Тусклая тень разбилась под их взглядом, ошеломленная мощью ее скованной цепями армии душ. Витраж затрясся в своей раме, сминаясь и прогибаясь.

— Ее мотивация не вызывала сомнений, но я был поражен, разъярен и неутешим. Ту же самую возлюбленную, для которой я когда-то давно сотворил слова любви, теперь я поливал бесконечными проповедями и моралистическими лекциями. Это длилось… веками, и даже повелитель забытых душ имеет предел своему терпению. Она любила меня и она знала, что я обожал ее, но она не желала более моих вмешательств в то, что целиком и полностью стало ее владениями. Я был ее возлюбленным, но ее душа, равно как и ее сердце были преданы другому: Матриарху, сущности, что была неспособна любить Арию в ответ. Ради своего долга, ради праведной чести, с которой она этот долг должна исполнять, она изгнала меня из своего царства. Она вытеснила меня из нашего бывшего рая, который она превратила вновь в темницу, и отрезала мне дорогу назад. Это место стало неспетым, и у меня не было ни сил, ни знаний, чтобы вернуться и проплыть по тем же мелодичным течениям, что столь естественно давались ей и ее священным плоти и крови.

Он прищелкнул пальцами, и тусклая тень рассеялась перед ней. Мрачная картина рухнула к нижним стеклянным панелям, подобно камню, падающему на дно стеклянного океана. По ту сторону Небесных Твердей эта темная тень обрела плоть, одалживая отрезанные конечности мертвых существ и сшивая их в асимметричную живую тушу хаоса и агонии. Так, вскинув голову в немом крике к стеклянным небесам, родился Дискорд, лишенный всякого ее цвета и красоты.

— И так я оказался в мире под названием Эквестрия, и принял физическую форму в столь безумной манере, какую только мог себе позволить. И так получилось, что на смертном плане я наткнулся на родных Арии. Я умолял Селестию и Луну вернуть меня назад, ибо я знал, что они были рождены из той же самой песни, что и она. Представь себе мой шок, отвращение и гнев, от которых более совершенно невозможно избавиться, когда я обнаружил, что они не имели понятия, о ком я говорил. Они ничего не знали об их собственной средней сестре, о пропавшей Принцессе Сумрака. Когда бы я ни приближался к тому, чтобы поведать им истину, они реагировали столь непредсказуемо и агрессивно, что это потрясло меня, властелина хаоса, до глубины души. И тогда я узнал, что сущность, изначально спевшая эту песню, сама Вселенский Матриарх, ответственна за то, что святейшая, прекраснейшая из существ — это секрет для всей вселенной, и не существует способа, по которому остальной мир мог бы узнать о том, что говорил им я, услышать о тех знаниях, которыми был я проклят.

Образ драконеквуса возвысился над зеленой Эквестрией, озарив ее пламенем яростных красных и оранжевых цветов. Пони на витраже вокруг него обратились в кошмарных стеклянных уродов. Океаны испарились и разверзлась земля. Образы Луны и Селестии летали кругами над хаоситом, поливая его радужными лучами гармонической силы.

— И тогда я сорвался. Весь мой гнев, всю свою ярость и всю свою боль я обрушил на эти мирные земли. Жизнь, в конце концов, — это шутка, жестокий и абсурдный розыгрыш надо мной, ибо я никогда более не смогу вернуться к моей возлюбленной, но при этом всегда буду помнить о ней. Никто более не знал абсолютно ничего об Арии, даже ее собственные сестры. Я оказался единственной сущностью во вселенной, что могла бы нести в себе ее наследие. Я вооружился этим знанием как обоюдоострым мечом и смеялся без передышки, потому что хоть я и сеял всюду разрушение, я прекрасно понимал, какой же жалкой детской истерикой все это выглядело со стороны. И более того, я знал, что ни Селестия, ни Луна ничего не могли с этим поделать; они ничего не могли поделать со мной. На что они были вообще способны? Их владения, мир Эквестрии — фальшивка, искусственная безделушка, вставленная в самое сердце хаоса, как хрупкий мыльный пузырек. Не в их власти было поддержание заточения их сестры, но во власти песни, песни, которая была мне неизвестна. Я бы мог превратить их царство в длящийся вечность безумный спектакль. На самом деле, я так и собирался. Но была одна проблема.

Образ драконеквуса осел на бурую горящую землю. Сидя в глубокой тени, он хирел и сворачивался в клубок, вспоминая тусклые лучи фиолетового света, льющиеся из его бьющегося сердца.

— Даже превратив весь мир в свое подобие, даже стерев все до пустого листа и чистого разума, даже возделав хаос в каждом уголке реальности, я все равно останусь жить. И более того, я по-прежнему буду помнить о ней.

Селестия и Луна приближались. Стеклянная фигура драконеквуса встала перед ними открыто и гордо. И когда они швырнули в него последние лучи радужной магии, он лишь только рассмеялся им в лицо, откинув голову назад и дерзко крича небесам оскорбления, пока его тело постепенно белело, твердея в каменной форме.

— И потому я дал им победить. Я позволил им пленить меня Элементами Гармонии. Я подарил им эту маленькую победу, ибо в том была и моя победа, знали ли они об этом или нет. Я неспособен умереть, неспособен угаснуть и раствориться в континууме. В конце концов, хаос порождает хаос, и единственное, на что он не способен, единственное, о чем он вечность мечтает, — это сон. И закованный в камень, замороженный на тысячелетия, я достиг желаемого. Я заснул. И пока я спал, я видел сны, пока они не растворились в бездне времен, пока блаженная тьма и бездумье не опустились на равнины моего спящего разума. Где-то в темной глубине, в каком-то закутке моего уныло подвешенного в пустоте сознания, я отыскал своим мыслям забвение, а своим воспоминаниям — смерть. Я обрел то, чего никогда не смогла бы отыскать она. Я обрел покой.

Он прищелкнул пальцами, и стекло залил яркий белый свет, окантованный зелеными пейзажами Понивилля, лежащими за окном. Дискорд сделал глубокий вдох и закрыл глаза, стоя в тенях бутика.

— Всю мою боль, все мои страдания и горечь моего наследия… я все это окончательно, блаженно позабыл…

Он медленно и холодно повернул голову ко мне и открыл глаза, пригвоздив меня взглядом.

— Пока я не встретил тебя.

Я неотрывно глядела на него, и мои губы дрожали в тусклом свете из окна. Сглотнув, я проговорила слабым голосом:

— Ты потерял все воспоминания об Арии, когда освободился из камня. Но… Твой гнев, твоя горечь, твое презрение остались на месте. Они спрятались под маской шутовства и остроумия, но они никуда не исчезли и воспалялись, будили в тебе необъяснимую даже для тебя жестокость. Я… я прошу прощения, что по моей вине ты помнишь все, чего ты помнить не хотел, но у меня не было никакого выбора! Хаос и разрушения? О-они должны прекратиться, Дискорд. Просто… должны!

— Забавно, что как раз именно то, что неспособно прекратить свое существование, «должно прекратиться», — заметил он с раздраженной улыбкой. — Из тебя бы вышел восхитительный владыка хаоса, Арфо. Твой дух определенно напоминает оный у любого бессмертного. Пожалуй, я даже скажу, что у тебя вполне может хватить сил, чтобы выдержать ту боль, которую несет с собою вечность. Так что, мне кажется, я обязан выразить тебе мое почтение, — он низко поклонился, взмахнув рукой от своих рогов к моему. — Поздравляю, мисс Хартстрингс, вы победили в игре.

Я моргнула. Я поглядела на Вестник Ночи в моих копытах и чуть не бросила его на пол, как грязную, заразную тряпку. И в тот момент я вдруг засомневалась, что даже если я отпущу его, Дискорд действительно тут же метнется и поймает его. Вся его фигура сгорбилась побежденно, и всякая жизнь и цвет будто бы вытекли из него, как вода.

Я выдавила в отчаянии:

— Я не желаю праздновать пустую победу; не больше тебя, Дискорд. Я тоже хочу мира, блаженства и свободы.

— Съезди на выходные в Диснээй Ворлд, — пробормотал он, неподвижно сидя в густых тенях бутика. — Я слышал, они принимают на работу молодых музыкантов не глядя.

— Нет, я серьезно! — прошипела я, чуть ли не умоляя его. — Что произошло… в-вот только что?! Чудо! Вот, ты — богоподобное существо, которому открылась частица проклятого «Ноктюрна Небесных Твердей», по вине которого я уже так долго страдаю. И в отличие от Принцессы Селестии и Луны, ты не позволил миру перезаписаться! Ты остановил могучий взрыв, на что не способны были богини-аликорны всякий раз, когда слышали песню, обрекшую на заточение их сестру!

— Они родственники не только от плоти и крови друг друга, — печально сказал Дискорд, сливаясь с затененными стенами Бутика. — Есть еще и мелодия, что соединяет их друг с другом и больше ни с кем: гармоничный переход, для которого Небесные Тверди не являются преградой. Я всегда подозревал, что именно так неисправимая Вуна уловила след своей сестры и превратилась в Найтмэр Вуну.

— Да! — воскликнула я, воодушевленно выставив копыто вперед. — У них есть связь! Я это понимаю! Но ты?! Ты другой! Ты существо хаоса! У тебя есть фора! Может быть, ты и не можешь сам вернуться к своей возлюбленной в Царство Неспетых, но зато могу я! Я почти целиком освоила симфонию, которая удерживает ее там! Я могу даже поговорить с ней…

— Тебе ни к чему объясняться, Арфо. Я вполне в курсе о твоих вылазках по выходным, — он внимательно поглядел на меня сквозь прищуренные веки. — Я этого не видел ранее, потому что не позволял себе, но теперь я понимаю. Я понимаю все.

Я сглотнула и пробормотала:

— Тогда ты должен понять, через что я прохожу и чего я пытаюсь добиться. Пожалуйста… Пожалуйста, Дискорд, — я вытянулась вперед и сказала надломившимся голосом: — Может быть, ты мне поможешь?

— Помогу тебе? — он прищурился. — Помогу тебе похоронить память о моей возлюбленной, как делал каждый смертный в Эквестрии во всей ее многотысячелетней фальшивой истории?

Я глядела на него в тихом шоке.

— Ты понимаешь, к чему это все в итоге приведет? — он пошел ко мне, ступая медленно, как дрейфующий айсберг. — Не смерть. Не разрушение. Но воспоминание. Наша жизнь прекращается не тогда, когда распадается последний атом, или когда гаснет последняя вспышка света. Мы прекращаем существовать, когда исчезает воспоминание о нас. Это, быть может, нормально сработает для тебя или для твоих так называемых друзей и близких. Но для меня? Для бессмертной сущности?

Дискорд указал на себя пальцем и в его глазах вспыхнул алый огонек мрачной решимости.

— Чтобы помочь тебе, мне необходимо украсть песнь жизни богинь-аликорнов. Мне придется сопроводить тебя в землю, что когда-то была раем, который когда-то был тюрьмой и которая когда-то была сгустком хаоса. И что потом? Уже десять тысяч лет назад Ария давно была лишена своей целостности, стала бездушной мелодией. Я сомневаюсь, что она сможет изгнать меня во второй раз. Я навечно застряну в царстве наедине с ней или, по крайней мере, с оставшимися от нее тенями, тогда как ты очнешься в невежественном блаженстве в какой-нибудь там радужной стране, которая тебе снилась по ночам в мокрой от слез постели. Каким же тогда будет мое предназначение, Лира? Какой будет цель моего существования? Думаю, я бы мог взывать к моей возлюбленной, опускаться перед ней на колени каждый бессолнечный день и признаваться ей в вечно неувядаемой любви, любви, которую я не в состоянии позабыть, но которую она сама обратила в пыль и запустение, потому что в этом ее врожденный смысл существования и ее цель: быть самим забвением, быть позабытым духом до последнего выдоха времен.

— Дискорд, я молю тебя… — захлебываясь, сказала я, чувствуя, как в глазах скапливаются слезы. — У тебя так много силы, так много могущества, так много талантов… Как же кто-то со столь поразительными дарами может поддаться подобной мрачности? Ты должен помочь мне. Ты можешь. Я знаю, ты можешь помочь мне в избавлении от этого проклятья…

— Моя маленькая пони, — проговорил он, внезапно опустившись передо мной на корточки и проведя лапой по волосам в моей гриве. Его губы закаменели в холодной улыбке. — Мы все были рождены проклятыми. И по какой-то жестокой насмешке судьбы, единственная поистине счастливая душа — это она, ибо она обрела покой в своем забытом всеми предназначении. Но я не могу разделить с Арией эту мелодию победы и умиротворения, ибо моя возлюбленная стала неспетой. Радуйся, что ты не такая, как я, мисс Хартстрингс. Твоя свобода найдет тебя, как она находит каждого пони, и все благодаря ей.

Он погладил меня под подбородком и встал прямо.

— Тогда, когда ты наконец-то начнешь все забывать…

— Дискорд…

— Пришла пора и мне обрести такую свободу…

— Дискорд, прости! — разрыдалась я, начиная в панике задыхаться. — Прости, что заставила тебя вспомнить, но я прошу тебя! Мало кто способен разделить с тобой твое отчаяние и бессмертную боль!

— И я благодарен миру за это больше всего.

— Чем тебе повредит, если ты просто доверишься чувствам и с-сделаешь что-нибудь для единственной с-смертной, которая так нуждается в этом?!

— То, Арфо, что ты, честно говоря, не слишком-то представляешь, что тебе нужно. По крайней мере, пока. Пока ты не поговоришь с Арией лично, ты не поймешь, какова цена у того, что сегодня случилось. И поверь мне, когда ты, наконец, поймешь, если сможешь… — он угрожающе прищурился на меня сверху вниз. — Ты только пожелаешь пойти той же дорогой, по которой собираюсь отправиться я.

Я моргнула.

— Я… я не понимаю…

— Все довольно просто, — он почесал птичьей лапой грудь и поглядел на когти. — Пока мы с тобой говорили, Твайлайт Спаркл уже спасла своих друзей от моей хаотической серой порчи. Через считанные минуты они освободят Рейнбоу Дэш от ее состояния измененного сознания и все шесть носителей Элементов Гармонии выступят против меня здесь, в Понивилле. У меня были планы возвести у них на пути еще один лабиринт, или, может быть, сделать некоторых снова серыми и начать игру сначала… скорее всего — ту, розовую, она довольно забавная, до отвращения, — он обернулся и в унылой задумчивости оглядел меня. — Но я не собираюсь с этим теперь заморачиваться. Я устал, Арфо.

— Дискорд…

— Я готов к долгому, долгому сну. И ради блага Эквестрии, мы оба знаем, что лучше бы мне больше никогда не просыпаться.

— Дискорд, не надо! — истерически закричала я. — Ты хочешь Вестник Ночи?! Забирай его! Каждая мелодия в проклятом Ноктюрне твоя! Только не сдавайся! Еще не все потеряно!

— Вовсе нет, все уже очень, очень даже найдено, увы, — он спокойно улыбнулся, расплываясь в моих слезах, заглушаемый моей икотой. — Но запомни, Лира. Нет худшей судьбы, чем быть единственной душой во всей вселенной, способной помнить то, что должно быть забыто. Я рекомендую тебе бросить занятия музыкой, моя дорогая. Она давно уже бросила тебя, — он помахал мне рукой. — Арриведерчи.

Я закричала ему, но мой голос уже был в милях от него. Бутик пропал во вспышке света, и я материализовалась в ледяных зарослях Вечносвободного Леса. Мучительно вдохнув, я задрожала всем телом, но не только по вине холода моего проклятья, но и из-за ужасающего откровения: я внезапно оказалась на противоположном конце Понивилля от Бутика. Если у меня еще была надежда вернуться назад в город вовремя…

— О, благие небеса… О, прошу вас… — я опустила в седельную сумку Вестник Ночи и, освободив копыта, я понеслась галопом по лесу, по зарослям травы и сорняков. Я прорывалась сквозь кусты и заросли и свисающий с веток мох. Над головой висели розовые облака, поливая мои черты шоколадным дождем, будто издеваясь надо мной. Несмотря на мою предельную скорость и судорожное дыхание, несмотря на слезы, я все равно будто стояла на месте. Край леса бесконечно маячил где-то совсем уже совсем рядом, в считанных рядах источающих мороз деревьев. Я прорвалась через них напрямик, вырывая куски древесины вспышками зеленой магии, что сияли на грани одного заживо режущего сердце всхлипа за другим.

Едва я достигла окраины города, я уже знала, что надежды не осталось. Из центра Понивилля взвился яркий свет. Я не затормозила ни на секунду. Я скользила по шахматным газонам, перепрыгивала через ограды, уворачивалась от каждого хаотического существа, вызванного жестоким колдовством на моем пути. Мои мышцы дрожали от усталости, а силы утекали, как вода. Наконец, я достигла окраины того места, где развернулся эпический бой, но даже она сама будто ускользала прочь быстрее, чем я к ней приближалась.

Я увидела Твайлайт. Я увидела ее друзей. Я увидела медальоны на их шеях и яркие серебристые лучи, что излучал собой их божественный союз. И затем я увидела Дискорда на троне, хохочущего в своей мастерски сфабрикованной гордости и самоуверенности. Актер вышел на подмостки, и вот-вот готов был упасть занавес в последний раз. Я скатилась к ним по переулкам, вопя, деря глотку, умоляя, но оставаясь все той же призрачной парией, к чьим словам глухи смертные уши.

— Ладно, приступайте! — произнес Дискорд собравшимся друзьям. — Попробуйте эти свои элементики. «Задружите» меня уже, только побыстрее, — он гордо выпрямился, восседая на троне. Их праведная ярость метила в него идеально, без преград и шанса на промах, и он ответил на нее наигранными самодовольными словами, разнесшимися меж зыбких пределов измененного мира: — Меня еще ждет здешний восхитительный хаос!

— Так, леди! — героически воскликнула Твайлайт и, сверкнув величественной короной, встала перед подругами в построение. — Покажем ему, на что способна дружба!

К тому моменту, когда божественный луч начал поглощать владыку хаоса, я уже падала, ослабев. Мои крики были его криками: две души воссоединились под знаменем запретной памяти. Во вспышке света Понивилль восстановил свой нормальный облик, и Дискорд упал с каменным стуком на землю, вновь отыскав свое утерянное блаженство.

И тогда упала и я, но в рыданиях. И сквозь облако онемения я лишь отдаленно осознавала радостные голоса, льющиеся отовсюду. Пони вылезали из укрытий, без следа серости и безумия. Любимые воссоединились. Семьи и друзья обнимались в слезах. Я слышала, как Милки Вайт повторяет в плаче имя Скуталу: она нашла свою приемную дочь и оторвала от земли в любвеобильных объятьях. Карамель и Винд Вистлер вбежали в город, покрытые синяками, но без каких-либо других повреждений. Даже Эпплблум и Свити Белль были живы и здоровы и утешали печального Рамбла, который провел весь этот вечер, вымаливая прощение за грехи, в которых не было никакой его вины. Мелодия флейты радостно разлилась в воздухе и на звук ее тут же бросилась смущенная почтальонша, подбирая на ходу разбросанные письма и обломки разбитых почтовых ящиков. Я услышала голос здорового Морнинг Дью, которому вторил радостный смех Амброзии. Город затопил оглушительный рев восторженных криков толпы и рокот возбужденных разговоров о том, что только что произошло, о перемене, которую все пережили, и о шести спасительницах, освободивших всех от ужасной судьбы. К тому моменту, когда я услышала похвальбу Тандерлейна и мечтательные вздохи Блоссомфорс, я уже больше не могла всего этого выдержать и поплелась домой, бледная, как мертвец и тихая, как тень.

Я уже не могла плакать, не могла злиться, не могла чувствовать вообще ничего. Из моей головы исчезло все, кроме мелодии: того же самого напева, что я разделила с Дискордом, того же самого напева, что чуть не уничтожил Эквестрию без остатка и при этом удивительным образом всех разом спас. Всех, кроме меня.

— Песнь святых сестер… — пробормотала я себе под нос, пытаясь обдумать пережитое, пытаясь подвести под это философскую мысль, пытаясь делать что угодно, только лишь бы ничего не чувствовать. — Слушали ли когда-нибудь Селестия или Луна Реквием целенаправленно? Слышали ли они когда-нибудь вообще имя Арии?

Мой разум вяло проковылял к тому промораживающему сердце моменту среди теней Бутика Карусель, когда я увидела, как всякая жизнь покинула глаза Дискорда, когда я услышала, как вся его любовь и вся ненависть стекает с его губ и клыка.

— Чтобы изгнать ее возлюбленного в Эквестрию, нужна была песня, — пробормотала я. — Чтобы помочь мне, ему бы пришлось украсть песнь аликорнов и отнести меня прямиком к Арии.

Я сглотнула и встала в грязи у крыльца моей хижины на краю леса. Звуки веселья доносились из Понивилля приглушенным ревом прибоя.

— Может, в этом-то и дело. Может, именно это мне необходимо отыскать, чтобы достичь ее, чтобы заставить ее играть со мной «Дуэт Запустения». Мне для этого нужно сделать с ее сестрами то же самое, что я сделала с Дискордом, но как? Как мне это сделать, не разрушив город, мир или саму материю песни?

Я провела копытом по лицу и вздохнула.

— Помоги тебе небеса, Дискорд. Чего ты знал, что тебя заставило сдаться? Почему ты просто не рассказал мне об этом?

Я оказалась там же, откуда я начала — одинокая дрожащая душа. Дверь в мою хижину была приоткрыта, но у меня не было сил об этом волноваться. Я пошла вперед, погруженная в хмурое облако печали, будто серое касание Дискорда все-таки заразило меня и осталось неизлечимым. Мне нужно было какое-то время, чтобы отойти от того шока, что я испытала за этот день. Только вот роскошь стоять беззаботно каменной статуей была мне недоступна.

Но едва я вступила на дощатое крыльцо, как услышала позади себя голос с крепким акцентом:

— Приветики вам! С вами все хорошо?

Я обернулась, с любопытством моргнув:

— Хммм? Простите?

На тропинке стояла оранжевая кобыла с красивой гривой соломенного цвета. На голове у нее лежала бурая ковбойская шляпа, а на бедрах красовалась Метка в виде трех красных яблок. Она разглядывала меня изумрудными глазами и кивала головой, чтоб восстановить дыхание после бега.

— Вы там не серые, не? Магия хаоса из вас тож ушла, да?

— Эм… На…наверное, — ответила я, напряженно переминаясь с ноги на ногу, застигнутая врасплох. — Я чувствую себя нормально. А что?

— Фух! Слава небесам! — она утерла потный лоб и устало улыбнулась. — Думаю, вас и правд ни во шо жуткое не превратило. Я шла домой и подумала, типа, надо б проверить, как там народ поживает, раз дискордова магия ушла уже наконец! Ох, эт реально страшный денек выдался, а?

— О. О-определенно, — сказала я. — И это очень любезно с вашей стороны, что решили меня проведать, мисс…

— Эпплджек, — сказала она, приподняв шляпу и сияюще улыбаясь. — А вас как?

— Лира. Лира Хартстрингс.

— Ну, я реальн рада, шо с вами все пучком и торчком, мисс Хартстрингс. Но прям щас мне б лучш вернуться к семье. Места себе не найду, пока не узнаю, шо с ними все хорошо! — она бросилась галопом прочь и помахала мне на прощанье. Ее дружелюбный голос разнесся в танце по волнам осеннего ветра: — Вам стоит как-нить заглянуть на Ферму Сладкое Яблоко! Я собираюсь порадовать весь понивилльский народ ранним сезоном сидра, шоб отметить окончание этой жути!

— Эээ… конечно! — помахала я вежливой кобыле вслед. — Приятно было с вами встретиться, Эпплджек!

Она уже убежала. Глубоко вздохнув, я отвернулась и вошла в свою одинокую хижину.

— Что ж, приятно было, — сказала я вслух и, закрыв за собой дверь, стащила со спины седельную сумку. Я скинула ее на койку и вяло поплелась к гардеробу у дальней стены комнаты. — Похоже, у меня самый вежливый в Эквестрии сосед. Сидр, хмм? Кажется, я никогда его раньше не пробовала.

Я открыла гардероб и собралась уже вылезти из толстовки, как вдруг мне в глаза бросилось нечто ярко алое. — Ха… Забавно…

Я протянула копыто и потрогала толстую вязаную ткань.

— И с каких это пор у меня есть красный свитер? Но связан он просто прекрасно, это верно…

И в этот момент моей задней ноги коснулось что-то пушистое.

Ахнув от ужаса и чуть не завизжав, я вскочила на койку. Я глянула вниз и увидела на полу рыжего полосатого кота, который тут же умиротворенно мяукнул.

— Да что это такое! — воскликнула я, утихомиривая испуганное дыхание. — С какого стога ты ко мне сюда свалился?

Я глянула в окна хижины.

— Здесь что, стая бродячих котов в округе?

Я застыла. Я увидела большой мешок кошачьей еды у двери и полупустую миску. Постельное белье покрывал плотный слой рыжей шерсти. А рядом с седельной сумкой лежал лиловый мешок, явно выпавший из нее. Изнутри выглядывало нечто золотое и сияющее пречистым светом.

Мое сердце забилось быстрее. Я оглядела стены хижины. На них в тусклом вечернем свете посверкивали десятки незнакомых музыкальных инструментов, приковавших мой взгляд своим восхитительным видом.

— Что-то… что-то здесь не так…

Я медленно села на задние ноги, и ко мне тут же подошел кот. Я поняла, что уже какое-то время бездумно чешу ему за ухом, но все равно могла только лишь тупо глядеть в пустоту перед собой. По передней ноге побежали мурашки и мир вдруг по непонятной причине показался очень, очень холодным.

Странно. О чем я только что что-то писала?

---

[1] Английский акцент, йес. Он такой. Глотание р везде, кроме первых слогов, и непонимание звуков е, ё, я, ю. В оригинале, там был русский акцент и «твоя-моя непонимай». Да, я знаю, что это белка из «Лося Бульвинкля». Нет, я не смотрел его.

[2] «Наоборот, моя маленькая лошадка». В мужском роде, да. Очень жаль, что эту фразу Джон Де Ланси не сказал в самой серии.

[3] Междометие на идише, означает сюрприз/неожиданность.