Fallout: Equestria - Ископаемое (The Fossil)
Глава 12: К северу через северо-запад
"Ископаемое" (The Fossil)
Авторы: Lucky Ticket и Alnair.
Редактор: California.
Непрерывный звон в ушах и темнота вокруг. Мне совсем нечем дышать.
Я лежу на спине в каком-то узком пространстве, которое, судя по ощущениям, никак не может быть вентиляционной шахтой. Ведь в шахтах не бывает таких мягких стен. И... почему мои ноги стянуты какими-то ремнями?!
Я резко дёрнулась вперёд, и копыта с глухим стуком упёрлись в невидимый потолок; пронзившая позвоночник боль тут же напомнила о недавней жёсткой посадке...
Я всё ещё находилась в треклятой капсуле управления самолётом!
“Плохо, очень плохо!” – извиваясь в своих путах, что есть мочи я колотила по абсолютно чёрному стеклянному колпаку, но тот упорно не хотел сдвигаться с места!
Удар, ещё удар… а на чёртовом стекле ни трещины, ни царапины. Тогда, кое-как ухитрившись поднять задние ноги над головой, я изо всех сил брыкнула крышку своего импровизированного гроба.
Бум!
Капсула выдержала и этот удар, но от тряски в её недрах что-то коротнуло: неожиданно для меня стекло стало прозрачным, а всё окружающее пространство озарилось красными табличками предупреждений. И, среди прочих, прямо по центру стекла, горела такая: “Отказ системы воздухоснабжения. Содержание CO2 в атмосфере – 4,9%. Необходима срочная эвакуа...”
Я закашлялась.
Скоро мне уже ничего не поможет: я замурована в герметичной капсуле, фиксирующие ремни существенно затрудняют движения, а воздух стремительно заканчивается. Вот, углекислого газа уже более пяти процентов. Казалось бы, такая маленькая цифра, но этой концентрации вполне достаточно, чтобы заснуть и больше никогда не проснуться. Ну нет, так просто я не сдамся!
– Коко, ответь. Коко! – прохрипела я. – Коко, ты меня слышишь?!
Но искусственный пилот так и не отозвался. Похоже, что я умру в гордом одиночестве…
Озираясь по сторонам, я увидела сбоку от себя незнакомую панель с большими квадратными кнопками. Видимо, она выдвинулась уже после аварии. Кнопок было много, и я принялась жать их наугад.
“Снять фиксацию ремней – выполнено”.
“Отсоединение медицинских датчиков – выполнено”.
“Аварийное открытие капсулы слияния...” – появившаяся надпись неприятно мерцала, словно механизм капсулы решал: выпустить меня наружу или нет. Через несколько секунд на её потолке высветилась короткая и страшная фраза: “Отказ”.
Я уже мысленно попрощалась с родными и вспоминала добрым словом тех немногих друзей, которых успела повстречать на Поверхности, когда в глаза ударил яркий белый свет.
– Нет, Принцессы! Ещё рано! Не хочу умирать! Пожалуйста, не сейчас! – закричала я, не помня себя от ужаса.
– Додо, не ори, это я! – раздался знакомый голос. Яркий свет исчез, и сквозь радужные круги перед глазами я разглядела силуэт своей полосатой подруги.
“Стало быть, это её выбрали проводить меня в последний путь. Что ж, справедливо”.
– Зестер… – я вытянула перед собой копыто, пытаясь напоследок коснуться её лица – пусть и через стекло. Но серой пони уже не было рядом.
И тут её голос приказал:
– Зажмурься, Додо!
В следующее мгновение капсулу сотряс удар страшной силы.
Когда я вновь открыла глаза, картина решительно изменилась: все красные надписи погасли, а покрытое сетью мелких трещин стекло в некоторых местах ввалилось внутрь и повисло на бронирующей плёнке; в капсулу начал поступать долгожданный кислород.
Лёжа на спине, я жадно глотала воздух, который после духоты герметичной капсулы казался ледяным, и ощущала себя полнейшей идиоткой. Вот только сейчас мне было не до самокопания. Мало того, что перед глазами плыли круги, а в ушах по-прежнему шумело: от страха и удушья я мгновенно взмокла, и теперь меня колотило от холода. Впрочем, долго лежать мне всё равно не дали: пробитый стеклянный колпак с хрустом отъехал в сторону – прямо надо мной нависла полосатая физиономия Джестер.
– Вылезай отсюда. Или ты тоже решила остаться тут?
– Тоже? – я часто моргала, пытаясь восстановить связь с реальностью – настоящей, а не той, что являлась плодом компьютерной графики.
– Похоже, у того почтового пилота рядом не оказалось доброй тёти Джестер, чтобы его разбудить. И... между прочим, мы набираем воду. Холодную воду, Додо.
– Оу! – я сглотнула. Вот уж чего-чего, а тонуть в угнанном самолёте в мои планы не входило!
Джестер, однако, не теряла времени даром: не успела я вылезти из своего разбитого ложа, как она сунула мне в зубы и мою винтовку, и седельные сумки.
Самолет лежал на воде плашмя – подобно кораблю или, скорее, погружающейся подводной лодке... М-да, журчащая где-то позади меня вода недвусмысленно намекала на пробоины в обшивке. Сидя на крупе, через треснувшие стёкла кабины я видела дрейфующие куски разломанного льда и слышала его глухой стук о борта машины. Но как бы мне не хотелось сделать передышку, оставаться здесь было точно нельзя.
– Левого крыла у нас нет, – обрадовала меня подруга. – Придется перебираться по правому. Если не поскользнёмся, то даже ноги не намочим. Побереги голову.
Кое-как закинув поклажу к себе на спину, на негнущихся ногах я направилась к выходу.
Начинало светать, и можно было уже обойтись без фонариков. Пробравшись через полумрак отсеков, мы с Джестер выбили перекошенный аварийный люк и вылезли на крыло. “Королевский феникс” лежал аккурат посередине озера: с двух сторон от нас поднимались отвесные скалы, местами припорошенные снегом, а впереди маячил берег, обильно усыпанный крупными валунами и кое-где даже поросший чахлыми хвойными деревцами, неведомо как закрепившимися на остром каменном курумнике.
За всё время пребывания на Поверхности я оказалась у подножия скал впервые. По всему было видно, что нас занесло в полнейшую глушь, где вряд ли вообще когда-либо ступала нога разумного существа, однако это ощущение оказалось обманчивым: сперва я заметила какой-то ржавый лист прикреплённый к невысокому столбу, а затем разглядела и ряд мусорных контейнеров, наполовину утонувших в снегу.
– Г-где это мы? – пробормотала я, всё ещё дрожа от холода и напряжения.
Серая пони прищурилась, разглядывая табличку.
– Национальный парк “Серенити“, – прочитала она. – Курорт, между прочим.
– Ага, разве что кокосовой пальмы не хватает, – буркнула я в ответ. – Финиковая, впрочем, тоже подойдёт. Или, скажем… Аа-а-а!
Самолёт, который всё это время благополучно набирал воду, покачнулся и стал заваливаться на бок.
– За мной, Додо! Я не собираюсь сегодня купаться! – в несколько ловких прыжков Джестер оказалась на берегу. А вот мне пришлось таки воспользоваться крыльями – на этот раз собственными, пусть и слабыми.
Приземлившись на ближайший камень, я с грустью наблюдала за тем, как израненная крылатая машина медленно погружалась в ледяную воду.
– Додо, пойдем, это всего лишь самолет!
– Коко. Она...
– Додо, пойдем же! В конце концов, нельзя же крутить шашни с каждым электронным устройством в Пустоши!
Да что она в этом понимала! Сегодня я наконец-то летала, и это был настоящий полет в облаках, а не какие-то там затяжные прыжки по скалам! Теперь же моя возможность к полноценному полету тонула прямо у меня на глазах.
– Додо, я обещаю, мы угоним тебе еще один самолёт! Нам пора идти, Свити нас уже заждалась.
– А ты откуда знаешь? – спросила я с сомнением.
– Она здесь, неподалёку. Уверена, если ты как следует приглядишься, то сможешь её найти.
“Вот как?”
Чтобы поспеть за Джестер, которая привычно скакала по валунам, мне пришлось прибегнуть к силе своих крыльев. Немного поднявшись над поверхностью, я стала искать глазами движущиеся точки, но берега озера выглядели совершенно пустынными.
– Додо! – окликнул меня такой знакомый голос. – Ты кого-то ищешь?
Я повернулась на голос и к своему удивлению обнаружила, что прямо из снега на меня смотрят два зелёных глаза! Иллюзия, впрочем, продолжалась недолго: из-под упавшего белоснежного капюшона показалась такая знакомая розово-лиловая грива.
– Свити-и-и! – я буквально спикировала на белоснежную кобылку и повисла у неё на шее. Проклятье, как же я по ней скучала!
– А я знала, что ты меня не заметишь! Однажды госпожа Рэрити полчаса не могла найти меня на собственном заднем дворе... Джестер, а что случилось с вашим самолетом?
Где-то за моей спиной кабина летающей машины неумолимо набирала воду и, словно нехотя, погружалась в глубины прозрачного, как стекло, горного озера.
– Он утонул.
Оказалось, что мы сильно отклонились на запад. Фактически, национальный парк “Серенити” находился в другом регионе Эквестрии: горы здесь были выше и круче, чем в окрестностях Поларштерна, и даже воздух пах как-то иначе. Но удивительнее всего выглядела густая растительность вокруг, вернее, её пожухлые остатки – всё-таки на дворе был ноябрь месяц. Я могла лишь догадываться, насколько захватывали дух эти горные луга весной или летом!
Поскольку этот уголок дикой природы имел статус заповедника, то вряд ли зебры вообще рассматривали его в качестве цели для своих ракет. Не удивлюсь, если здесь до сих пор сохранились какие-нибудь реликтовые рощи, а то и вовсе – те дикие животные, которые задолго до Великой Войны облюбовали этот каменный край...
Впрочем, всё это – удел зоологов, если таковые вообще остались. В отличие от вполне осязаемых бетонных помещений, напичканных всевозможной электроникой и механизмами, живая природа всегда казалась мне чем-то зыбким и отдалённым от реальности, поэтому, двигаясь вслед за подругами, я просто дышала свежим морозным воздухом и любовалась открыточными видами, попадавшимися на пути. И всё бы ничего, но глаза мои отчаянно слипались: я жила без нормального, здорового сна уже третьи сутки, так что все тело, и в особенности лицо, постепенно охватывало отвратительное ощущение лёгкости и онемения. Несмотря на хорошую и сравнительно тёплую погоду, меня бил озноб, а реакция становилась всё более и более заторможенной: так один раз я обнаружила, что стою с открытой седельной сумкой, но упорно не могла вспомнить, зачем я вообще её открыла.
Чтобы не заснуть прямо на ходу, я развлекала подруг рассказами о своих недавних приключениях, а когда все подробности иссякли, Свити, в свою очередь, поведала о том, что произошло, когда меня забрали пегасы из Анклава.
– Джестер сразу поняла, к чему всё идёт. Пока солдаты окружали лагерь, мы успели набросать план действий и определили место для следующей встречи. Благодаря спектаклю, который устроила твоя подруга Коппер, Джестер смогла незаметно забраться в один из конвертопланов и спрятаться там ещё до того, как анклавовцы стали грузиться на борт.
“Спектаклю...” – услышав каким словом Свити назвала то жуткое убийство, я оступилась и чуть не ушибла ногу. Всё-таки порой от логики экиноида у меня шерсть на ушах вставала дыбом. “Ох, Коппер, что же ты наделала...”
Собравшись с духом, я задала давно волновавший меня вопрос:
– Как она там? В порядке?
– Она? – переспросила Свити.
– Ну, Коппер. Как у неё дела… после всего этого.
– Как ни странно, твоя подруга держалась молодцом. Вернее как: поначалу она изо всех сил сдерживалась, но потом эмоции взяли верх. Я попыталась утешить её, насколько это вообще для меня возможно. Мне пришлось несколько… приукрасить статистику.
– В смысле?
– Я про вероятность вашего успешного возвращения, – Свити Бот виновато улыбнулась. Слушая её специфическую манеру речи я не могла не улыбнуться в ответ. Статистика… Мастер Шорт Сёркит любила приговаривать: “Есть ложь, есть наглая ложь, а есть статистика”.
– Как ни странно, мои выкладки её успокоили. Когда Коппер немного пришла в себя, мы стали решать, что же с ней делать дальше. Думаю, ты понимаешь, что возвращаться в Стойло она отказалась наотрез.
– Плохо. Коппер очень нужен наставник. Тот, кто направит её жизнь в правильное русло...
– Верно. И раз тебя захватили, а Хэк Рэнч погибла от её собственных копыт, возвращаться Коппер было не к кому. Поэтому Базилевс предложил взять её к себе.
– Базилевс?
– Ну да. Он спокойный и рассудительный, а как раз этих качеств твоей подруге явно не хватает. У неё доброе сердце, но горячая голова. К тому же, Базилевс умелый охотник, и ему явно есть чему её научить.
– И что Коппер?
– О, она незамедлительно согласилась. Прыгала вокруг него, как угорелая, а потом долго и с интересом разглядывала его охотничий лук. Грифон же, видя всё это, настолько растрогался, что решил сделать её своей ученицей.
– Ученицей? В каком смысле?
– Видишь ли, охотник – это не просто род занятий. Это целая философия, система взглядов на мир, набор определённых практик. Разумеется, не все следуют этому пути так ревностно, но для Базилевса это сродни религии. Видела его татуировки? Они наносятся по мере достижения того или иного уровня мастерства. Так что, я думаю, твоя подруга попала в хорошие лапы.
“Да уж. С манерой Коппер бросаться во всё с головой, ей это пойдёт на пользу”.
По крайней мере, я хоть немного успокоилась. Всё-таки Базилевс был куда более желанным учителем, чем безвременно почившая Хэк Рэнч.
– А куда мы вообще идём? – признаться, этот в общем-то логичный вопрос возник в моей голове впервые. Всё это время я двигалась словно на автомате.
– Судя по спутниковой съемке, в паре километров от нас находится некое жилое здание. Возможно, бывший туристический объект или санаторий, кто его теперь разберёт, – Свити картинно махнула копытом. – Поскольку в былые времена сюда мало кто заглядывал, карты сделаны в очень низком разрешении, так что дойдём и узнаем.
В глубине души я надеялась, что строение, к которому нас вела Свити Бот окажется целым, и хотя бы этот день мне удастся провести в тепле и уюте.
Идти пришлось недолго. Нырнув в открывшуюся за очередным склоном балку, мы оказались в хвойной роще, через которую с журчанием бежал совсем маленький, но быстрый ручеёк. Не знаю, была ли вода в нём талой или же поступала из подземных источников, но деревьям её явно хватало для жизни. Пожалуй, северо-запад начинал мне нравиться: двигаясь под сенью потрясающе-зелёных хвойных деревьев, я с удовольствием отмечала, что снег скапливался лишь в низинах. Скальные породы были обильно присыпаны хвоей, и неглубокий, но рыхлый почвенный слой пружинил под ногами, что было особенно приятно после бесконечной каменной крошки. Тропинка петляла между деревьями и отдельными валунами, перепрыгивая то на один, то на другой склон балки, но благодаря многочисленным корням, выступавшим из земли, карабкаться было несложно.
Но вот уютный лесной тоннель закончился, и мы вышли на открытую поляну. Отгороженная от ветра склоном горы с одного края, другим она обрывалась прямиком в глубокое ущелье. И на самом краю этого ущелья стоял дом очень странного вида. Честно говоря, я ожидала увидеть здесь, в горах какой-нибудь каменный замок с изящными островерхими башенками или классический особняк в вычурной кантерлотской манере – с симметричной планировкой, мраморными статуями и широким балконом. На худой конец, бревенчатую избу с провалившейся крышей. Вместо этого моему взору открылось нечто совершенно иное. Перед нами оказался дом, коттедж, особняк – как хотите, построенный в очень необычном, я бы даже сказала, опережающем время стиле.
Издалека здание выглядело конструкцией из нескольких прямоугольных блоков – как если бы маленький жеребёнок взял из коробки первые попавшиеся кубики и, не глядя, поставил их друг на друга. Но это лишь на первый взгляд. Я кое-что знала об архитектуре и даже умудрилась запомнить страшно заумный термин “объёмно-пространственная композиция”, поэтому, переварив увиденное, отметила, что что за каждым изгибом и уклоном скрывался точный инженерный расчёт. Да и жеребёнок вряд ли уложил бы свои кубики настолько ровно.
Первое, что бросалось в глаза – это обилие резких углов, затем – выраженная ярусность постройки: дом был словно вписан в скалу. Железобетонный балкон-веранда опоясывал здание сплошной лентой, из-за чего мне сначала показалось, что это не балкон вовсе, а целая галерея. Дом имел всего два этажа, но между ними дизайнер сделал что-то вроде открытой террасы, с большими окнами в полный рост, которые сейчас были наглухо закрыты рольставнями.
В то время как вся нижняя часть дома была сложена из природного камня, скрепленного бетоном, стены этажа с открытой террасой, как мне показалось, были обшиты деревом.
“Интересно, как при такой влажности доски до сих пор не сгнили?” – подумала я, вспоминая мрачные развалины лесного лагеря. Всё-таки для здания, простоявшего больше двух столетий эта постройка сохранилась на удивление хорошо.
Прежде мне не доводилось видеть такой архитектуры. В этой необычной постройке удивительным образом сочетались практичный минимализм и вольный полёт мысли архитектора. Тем более странно смотрелась нарочитая угловатость дома, если вспомнить, что перед войной в моду вошли формы эпохи индустриального прогресса – с повсеместным применением хрома и аэродинамичных скруглений. На фоне таких зданий, это сооружение выглядело яростным, почти истеричным протестом дизайнера.
Меня не покидала мысль, что перед нами стоял не столько дом, сколько причудливый, угловатый, и очень дорогой ангар. Особенно это впечатление усиливалось высокими гаражными воротами цокольного этажа – тоже наглухо закрытыми рольставнями.
Теперь оставалось лишь найти способ проникнуть в это закрытое со всех сторон убежище и при этом не вызвать на себя огонь каких-нибудь турелей безопасности, которые вполне могли прятаться среди валунов.
Поднявшись по широкому пандусу до второго этажа, я стала прикидывать – хватит ли нам троим сил, чтобы выломать одну из лент механических жалюзи и пришла к выводу, что вряд ли. Я собралась было попросить у Джестер какую-нибудь очередную чудо-гранату, утащенную с “Эквестрии-8”, но тут меня перебил голос Свити Бот:
– Ну что ж, надеюсь, аккумуляторы ещё не сели. – с этими словами Свити подошла к полированной металлической пластине, закрепленной на стене возле самой узкой из подвижных лент и уверенным движением вставила свой рог в небольшое приёмное отверстие.
“Что она делает?”
Внезапно на пластине один за другим загорелись три геометрических символа: под тонким металлическим напылением были скрыты лампы!
И тут дом пришёл в движение: где-то внутри заработал генератор, и все бесчисленные рольставни с легким жужжанием поползли вверх. Дом словно сбрасывал скорлупу. Там, где только что виделся безликий ангар, нашему взору предстала целая галерея ростовых, как я и предполагала, окон, чередовавшихся с стенами, обшитыми деревом. Несмотря на всю своеобразность выбранного стиля, даже я признала, что дизайнер умело использовал естественный цвет древесины и практически чёрный лак, которым были покрыты те или иные элементы интерьера, которые проглядывали через гигантские окна. Уже за счёт этого, минималистичное в целом жилье превратилось в нечто довольно уютное и приятное для глаз.
Но только когда рольставни поднялись до конца, и в доме зажёгся свет, мне открылась истинная красота внутренней обстановки. По замыслу архитектора, комнаты освещались не холодным неоновым мерцанием энергосберегающих спиралей, а тёплым желтоватым светом старомодных ламп с вольфрамовой нитью! Одни светильники были направлены вниз, другие – вверх, третьи же хитроумно прятались за фальшивыми стенами. И нигде свет не составлял одно сплошное зарево – переливы света и тени полностью разрушали царство прямых углов, населяя его пологими кривыми. В одночасье мрачная и утилитарная на вид постройка превратилась в олицетворение тепла и уюта.
Джестер, похоже, удивилась не меньше моего: сидя на крупе рядом со мной, с каменным лицом она смотрела в сторону необычного дома, и её удивленно вздёрнутая бровь не опустилась до тех пор, пока я не помахала копытом у неё перед носом.
– Как ты это сделала? – спросила я единорожку. Возможно, мне показалось, но белоснежная кобылка прямо-таки светилась от удовольствия!
– Добро пожаловать ко мне домой!
– Госпожа Свити Белль озаботилась постройкой этого дома еще до Войны. Так уж вышло, что у неё с госпожой Рэрити довольно часто возникали конфликты на самой разной почве, и в один прекрасный момент госпожа Свити Бель решила, что ей нужно укромное место, куда можно ненадолго сбежать из города, чтобы выпустить пар, побыть наедине с природой и вообще, как она говорила, “переключиться на другую волну”. А заповедник “Серенити”, издавна славился свежим воздухом, чистейшей водой и, что немаловажно, уникальной популяцией певчих птиц севера.
– То-то я смотрю у вас тут все деревья в птицах, – мрачно подметила Джестер, за что я несильно ткнула её в бок.
Проигнорировав реплику серой пони, единорожка невозмутимо продолжила:
– Полагаю, будет нелишним упомянуть, что планировку и внешний вид дома госпожа Свити Белль утвердила как раз после одной из таких бурных ссор. Разумеется, наперекор своей старшей сестре. Надо было видеть лицо госпожи Рэрити, когда ей показали этот дом! Если честно, я думала, что у неё внутри что-нибудь перегорит!
Свити улыбнулась. В те моменты, когда единорожка рассказывала что-то о своём прошлом, она выглядела особенно живой, и я невольно заглядывалась на её лучезарное лицо и пронзительно-зелёные глаза.
– Здесь всё сделано наперекор духу времени. В то время, как страна наращивала темпы потребления ресурсов, этот дом строился в ключе философии экологических домов: здесь использованы только натуральные материалы, имеется собственная система очистки сточных вод, а чуть выше по склону горы установлено несколько ветряных генераторов. Дом старались сделать максимально автономным, чтобы не зависеть от окружающего мира. Разумеется, эта философия себя не оправдала – для обеспечения системы жизнеобеспечения всё равно требовались ресурсы извне, и кроме того, часть систем довольно быстро пришла в негодность. Но всё равно, в целом это весьма любопытное упражнение в технологии… Впрочем, о чём это я? – спохватилась кобылка. – Вы же наверняка проголодались!
Видит небо, никогда ещё Свити не была так права!
Наш ранний завтрак проходил в большой и светлой гостиной, которая разделялась декоративной стеклянной перегородкой на две неравные части. Меньшая часть помещения была отведена под некое подобие кухни – с собственной раковиной, посудными шкафчиками и автоматизированным кухонным лифтом. Последний напрямую сообщался с подземным холодильником и внешне напоминал обычный торговый автомат, с той лишь разницей, что при помощи его кнопочного меню можно было набрать полноценный заказ, который через некоторое время выезжал прямо из раздаточного окошка. Разумеется, за эти годы предлагаемое меню существенно оскудело, но даже оставшиеся пункты вроде фисташкового мороженого, мармеладок “Лимонные дольки” и какой-то экзотической штуки с заманчивым названием “Персиковый зефир” вызывали у меня отнюдь не праздное любопытство. Тем более, что Свити попросила ни в чём себе не отказывать.
Нащёлкав себе сладостей на полную тарелку, я с чувством выполненного долга уселась за стол. Вид из окон гостиной открывался сказочный: прямо под нами зеленел густой хвойный лес с уже знакомыми ручейками, а где-то вдалеке тянулась полоска скалистых гор. Посередине же располагался тот самый злополучный водоём, в котором утонул наш самолёт – озеро Серенити. Да, весь парк был назван именно в честь него. И вот ведь какая ирония: как рассказала потом Свити Бот, название этого озера происходило от староэквестрийского слова 3eяenitæ, что означает “покой”. Могу сказать, что бедняге Коко покой теперь был точно обеспечен. Сейчас, глядя на место недавней катастрофы, я даже не могла разглядеть оторванное крыло “Феникса”, поскольку сразу после того, как мы вошли в дом, небо резко потемнело, а затем и вовсе разразилось снегопадом. По всей видимости, виной тому были пегасы, которые после ночного погрома в спешке заделывали прореху в своём Облачном Занавесе; иначе объяснить такую резкую смену погоды я просто не могла.
Периодически, наша радушная хозяйка отлучалась на кухню, чтобы принести уже готовые лакомства или раздобыть какие-нибудь мудрёные столовые приборы вроде вилок для десерта. Сервировка стола недвусмысленно намекала на формат светского раута причём, исключительно для единорогов. Я едва сдерживала смех, глядя на озадаченное лицо Джестер, вертевшей в копытах серебряную не то ложечку, не то лопатку. Хотя, если честно, я и сама не могла точно сказать, для чего мог использоваться такой столовый прибор. Видя наши недоуменные взгляды, Свити, наконец, осознала свою ошибку и просто переложила все принесённые яства на плоские фарфоровые тарелки.
Вкушая кулинарные изыски прошлого мы, как и полагалось настоящим аристопони, вели неторопливую светскую беседу. Во всяком случае, даже Джестер пару раз мне в этом подыграла, хоть я и видела, что она давно готова расхохотаться в голос от самого зрелища наших плохо отмытых физиономий на фоне всей этой изысканной чистоты.
Свити же рассказывала довольно известную историю о том, как пони придумали мороженое. Если вкратце, то как и большинство великих изобретений прошлого, мороженое получилось совершенно случайно. Одна земнопони, которая торговала фруктовым соком постоянно возила свою повозку через горы. Однажды, отправившись в путь со своим маленьким сыном, она не смогла спуститься с гор до темноты. Пришлось разводить костёр и ставить палатку. Результат оказался довольно предсказуемым: за ночь бочонки с соком замёрзли, а один из них и вовсе лопнул, что очень расстроило эту пони. Выбросив цветные куски льда на обочину дороги она собралась было двигаться в путь, но любопытный малыш лизнул один из обломков и сказал ей, что тот очень вкусный…
Похоже, Джестер слышала эту историю впервые. Я же когда-то читала совершенно другую версию, лишённую всех этих приторных нежностей. Вместо пони-торговки там фигурировал отряд отважных пегасов, попавший в сильный буран, а никаких малолетних жеребят не было и в помине.
Покончив с едой, я облюбовала небольшой журнальный столик, удобно прислонённый к стене, постелила на него чистую тряпочку и достала из сумки набор ПипБак техника. Мне уже давно хотелось выкрутить ту дурацкую блокировочную рамку, без которой ПипБак снимался с ноги за считанные секунды, причём, без каких-либо инструментов. Сейчас это было особенно актуально: по сравнению с моей моделью трёхтысячной серии, допотопное устройство Барбары Сид, весило раза в полтора больше. Разомкнув манжету ПипБака на две половины, я принялась откручивать крепёжные винты рамки. И, как обычно в таких случаях водится, сколько я ни старалась, последний из винтов никак не хотел сдвигаться с места.
Не знаю точно, когда я уснула. Наверное, в тот момент, когда потянулась за отвёрткой, укатившейся на дальний край стола. Во всяком случае, это было последнее, что я запомнила прежде, чем отключилась прямо на рабочем месте…
Очнулась я в совершенно другой обстановке: на низком диванчике, накрытая шерстяным одеялом, в комнате ощутимо меньшего размера. Сквозь неплотно задёрнутые шторы пробивался дневной свет, но чувствовалось, что это ненадолго.
“Пора завязывать с привычкой спать в одежде”, – подумала я, расчёсывая зудевшую ногу чуть повыше места, где раньше красовался ПипБак. М-да. На фоне моей общей испачканности яркая лавандовая полоска на ноге смотрелась довольно забавно.
Я снова ощутила себя потерянной во времени. В надежде, что в комнате окажутся часы, я огляделась по сторонам, но нашла лишь записку на дорогой бумаге заботливо уложенную на прикроватный столик.
Написанный прямо таки каллиграфическим почерком текст, гласил:
“Ты так сладко спала, что мы с Джестер решили тебя не будить. Отнесла твой ПипБак на подзарядку. Свити”.
Крепкий сон хоть и придал сил, но совсем не отменил моего давнего желания в кои-то веки поваляться в тёплой и мягкой постели. Я собралась было перевернуться на другой бок, но тут в комнату вошла Джестер, довольная и с мокрой гривой, свисавшей длинными чёрными прядями.
– Доброе утро, жеребёнок! – прогорланила она в своей обычной манере. – Конечно, сейчас уже не утро, но всё равно… Я тебе советую пойти привести себя в порядок. В этом доме есть настоящая ванная и горячая вода!
“Я не ослышалась?” – волшебное словосочетание “горячая вода” мигом вывело меня из приятного оцепенения. Я так и подскочила на своём диване, отбросив одеяло в сторону. Шутка ли: во всей Пустоши нашлось единственное место, где можно было наконец-то цивилизованно отмыться, причём, не в какой-нибудь деревянной кадушке, а в нормальном санузле! То, что в этом доме санузел был выполнен по высшему разряду, у меня не вызывало сомнений.
Зарядившись моим энтузиазмом Джестер даже вызвалась проводить меня до ванной комнаты, что было совсем не лишним: хоть убежище Свити и выглядело пустым, но ко всему прочему оно отличалось довольно хитрой планировкой. В одиночку я бы здесь точно заблудилась.
Уже новыми глазами я рассматривала обстановку этого странного дома. По всему было видно, что Свити неустанно поддерживала здесь порядок и следила за состоянием немногочисленных вещей, оставшихся от прежней хозяйки но, в то же время, интерьер её жилища выглядел неприятно пустым, каким-то выхолощенным и начисто лишённым следов уюта. Прежде всего, в глаза бросалось отсутствие ковров, да и вообще каких-либо тканей. Пожалуй, единственным исключением было то самое одеяло, под которым я недавно проснулась, но, судя по стойкому запаху нафталина, Свити извлекла его из каких-то очень дальних запасников.
Впрочем, стоило ли мне удивляться? Я постоянно забывала о том, что нахожусь в доме экиноида – искусственной пони, у которой потребность в комфорте гораздо ниже, чем у любого живого существа. И раз Свити Бот жила здесь уже две сотни лет, она явно приспособила бывший дом Свити Белль под себя, убрав отсюда всё лишнее и выбросив то, что успело испортиться за эти годы...
– Додо, тебе сюда.
Спустившись по наклонному пандусу, мы оказались в чистом и довольно узком коридоре, который насквозь пропах стиральным порошком. Окон коридор не имел и освещался плоскими настенными панелями разной величины. Основным же источником света была дверь в его дальнем конце – узкая панель матового стекла в лёгкой металлической раме; вот на неё и указывала серая пони.
Миновав непрестанно гудевший агрегат серебристого цвета, я поравнялась с дверью и потянула ручку на себя. Дверь не поддалась. Впрочем, толкнуть вперёд её тоже не получилось. Как ни странно, рядом с дверью не оказалось ни кнопки для её активации, ни даже пресловутого отверстия для сканирования рога.
“Ерунда какая”.
– Не, не так, жеребёнок. Отодвинь её в сторону, – подала голос Джестер. Эта полосатая заноза стояла, облокотившись на стену, и наблюдала за мной!
“Вот ведь вредина! Сама небось полчаса соображала, а теперь ехидничает!” – я обернулась и скорчила ей глупую рожу, на что серая пони просияла довольной улыбкой и, наконец, удалилась восвояси.
“В сторону, значит. Ну прямо как в той деревне грифонов… Так вот оно что!” – теперь я сообразила, откуда взялся весь этот минимализм, запечатлённый в камне, стекле и металле.
Дверь отворилась практически бесшумно. Меня обдало потоком горячего влажного воздуха, и когда пар рассеялся, я увидела дальнюю стену ванной комнаты. Она была выложена из стеклоблоков и пропускала в помещение голубоватый рассеянный свет. Мне и в голову не приходило, что заурядные стеклянные кубы, которыми в нашем Стойле закладывали окна подсобных помещений могут быть деталью дорогого интерьера!
Впрочем, не это заставило меня застыть на пороге. Там, снаружи, прямо по поверхности этой стеклянной стены, лилась вода! Даже сквозь толстое стекло я слышала успокаивающий монотонный шум, гораздо более гулкий, чем когда ты стоишь под душем.
“Всё, остаюсь здесь жить”, – подумала я, переступив порог, и мой нос уловил знакомый запах. Ну, верно: так пахла грива Свити Бот. И найти источник этого характерного аромата оказалось легче легкого. Сразу рядом с дверью располагался узкий вертикальный шкафчик, заглянув в который я так и прыснула со смеху: на каждой из пяти полок рядами стояли совершенно одинаковые флакончики шампуня “Ромашковый”!
“М-да, выбором здесь и не пахнет” – я взяла с полки первый попавшийся флакон и оглядела комнату.
Как же тут было чисто и красиво! После всех тех обшарпанных, заржавленных и запылённых помещений, в которых я побывала за последнее время, нежно-сиреневый кафель стен и ослепительно-белая эмаль широкой круглой ванны поражали своей безукоризненной чистотой. Даже лишённые плавных изгибов краны выглядели так, словно их установили только вчера: ни ржавчины, ни даже мутных разводов на хромированной поверхности! И посреди всего этого блестящего великолепия стояла грязная, чумазая пони с подпалённым хвостом и засаленной гривой, давно утратившей свой первоначальный цвет: ну вылитая жительница Пустоши!
Глядя в громадное зеркало, занимавшее собой одну из стен ванной комнаты я с трудом узнавала в отражении прежнюю Додо. И в первую очередь в глаза бросалось то, что я похудела. Нет, у меня никогда не было проблем с лишним весом; скорее даже наоборот. Но нерегулярность питания и постоянное перенапряжение сделали своё дело.
“Скелет да и только!” – сказал бы сейчас мой папа и был бы совершенно прав. Конечно, рёбра из под шкуры в буквальном смысле не торчали, но черты лица приобрели заметную угловатость. А учитывая выраженные мешки под глазами и здоровенную ссадину на лбу, выглядела я довольно жутко. Но важнее всего было не это. Пони из зеркала смотрела на меня каким-то новым взглядом... Более взрослым, что ли? Не знаю. Но, в любом случае более серьёзным, чем раньше. И куда только делась прежняя беззаботность?..
“Так, Додо, отставить”, – я улыбнулась своему отражению, и оно улыбнулось мне в ответ. Вот только улыбка эта вышла очень натянутой.
Пока набиралась вода, я нашла плетёную корзину для грязной одежды и развлекалась тем, что выкладывала содержимое своих карманов на широкую стеклянную полку с бортиками, явно предназначенную как раз для таких случаев.
Да, бывшая хозяйка дома продумала всё до мелочей. Интересно, часто ли она тут бывала? А что если этот дом строился специально для её высокотехнологичной “копии”, а слова про “выпустить пар” и “побыть наедине с природой” были всего лишь прикрытием?
Впрочем, это мне сейчас хотелось побыть наедине... С собой, с природой, не важно. Таинственные пакеты с древними письменами, злые анклавовцы и неуёмные полосатые подруги подождут. Сейчас меня ожидала горячая ванна и несколько часов полнейшего бездействия.
Перешагнув через бортик, я не без удовольствия поймала забытое ощущение обволакивающего тепла и медленно погрузилась в воду.
– ААААаааанет!!!
Вообще-то, я не могла похвастаться особенно громким голосом, но сейчас мой отчаянный вопль разнёсся по всему дому Свити Бот – от подвала и до самых верхних его комнат. И, судя по энергичному топоту ног и обеспокоенным голосам, он был услышан.
Я лежала на полу в совершенно нелепой позе, оглушённая собственным воплем, и таращилась на кусок стены поверх зеркала; опустить глаза ниже я просто не решалась.
Именно в таком виде меня и застали подруги.
– Ты в порядке, Додо? – спросила Свити Бот, с неподдельным беспокойством глядя на меня.
“В порядке ли я после того, что увидела в зеркале?” Да ни хрена я не была в порядке! Вот только даже сообщить об этом не получилось: губы просто не слушались, а язык свой я прикусила до крови.
– М-м-мя глива, – пробормотала я, косясь в сторону брошенной на пол расчёски.
– Что? – переспросила уже Джестер. – Додо, что стряслось?
– Глива... Она федая, Зестел, понимаеф?! – с этими словами я подцепила расчёску копытом и пододвинула к себе. Похоже, теперь и мои подруги увидели тот клок седых волос, что застрял между зубьями.
Джестер со Свити переглянулись.
– То есть ты орала так, словно тебе отняли ногу из-за какой-то прядки поседевших волос?
– Какой-то? – сглотнув солёную слюну, я попыталась сдержать набежавшие слёзы. Даже голос прорезался. – Джестер, да ты вообще понимаешь, что это се-ди-на? В моём возрасте! Целая прядка Богинями проклятой седины! – от отчаяния я была готова разреветься.
– Вообще-то две, – зачем-то уточнила серая пони. – Вторая у тебя в хвосте.
“Что?!” – я выгнула шею и, действительно, увидела белую полосу, шедшую от копчика и до самого конца хвоста. Но больше всего меня поразило другое – то, с каким небрежным тоном Джестер произнесла свои слова. Я едва подавила желание стукнуть её чем нибудь тяжёлым.
– Расслабься, жеребёнок. Это всего лишь хвост и грива. Не нога и, уж тем более, не голова.
“Да как вообще можно быть такой толстокожей?”
Я встретилась взглядом со Свити Бот.
– Свити, ну ты то хоть меня понимаешь?
Наверное, я смотрела на экиноида так, словно от его ответа зависела вся моя дальнейшая жизнь. Какое-то время Свити Бот молчала, подбирая слова, затем села рядом, положив копыто мне на плечо.
– Додо, не грусти. На самом деле, тебе эта полоска очень идёт.
Вот уж чего-чего, а такого ответа я от неё точно не ожидала.
– Мдаааа? – протянула я с сомнением в голосе.
– Я серьёзно. Знала бы ты, на какие только ухищрения не шли пони-модницы прошлого, чтобы искусственно высветлить отдельные прядки в гриве и хвосте... И, между прочим, у твоей любимой Дэрин Ду тоже была грива с проседью. Вот что, Додо: тебе просто нужно сменить причёску! Выбрать что-то более дерзкое и стильное.
Услышав всё это, я удивлённо хлюпнула носом. В последний раз.
Если подумать, белоснежная кобылка была права: не я ли стремилась во всём быть похожей на Дэрин Ду – своего рода, эталон искательницы приключений? Не я ли испытала на своей шкуре такое, что не могло и присниться кому-либо из жителей моего родного Стойла? Так чего же я теперь удивляюсь, что все потрясения, выпавшие на мою долю, привели к такому закономерному результату? Совсем недавно я как угорелая носилась по охваченной пламенем вражеской базе, пилотировала огромный самолёт и даже почти успешно посадила его на лёд. А теперь что? Расклеилась из-за какой-то бытовой мелочи? Да что со мной вообще такое?!
Отпихнув злосчастную расчёску, я встала на ноги.
– Ты права, Свити. И ты, Джестер, тоже права, – ответила я, заключая своих подруг в тесные объятья.
– Как думаешь, мой ПипБак уже зарядился? – спросила я у Свити Бот, когда мы встали возле бронированной двери, ведущей в подвал дома.
– Несомненно. Его аккумуляторы поддерживают ТБПСТ.
– Кого?
– Технологию Быстрой Подзарядки, – пояснила единорожка.
– А “СТ” тогда?
– Стойл-Тек, конечно же!
“О, мне следовало догадаться”.
Тем временем, Свити склонила голову перед стальной колонной с декоративными стеклянными вставками и уже знакомым отверстием для сканирования рога; по всей видимости, это был терминал безопасности.
– Кстати, я оптимизировала некоторые нерационально завышенные настройки твоего ПипБака, – странно изогнув шею, и при этом глядя прямо на меня Свити хихикнула.
– Что смешного?
– Ну, посуди сама. Вот зачем тебе понадобилось восьмикратное замедление времени?
– Между прочим, там, на базе, мне это здорово помогло, – буркнула я в ответ.
– Ага. И за 10 секунд ты высадила весь заряд. Я видела логи. Имей в виду, Додо: расход заряда батареи имеет квадратичную зависимость от коэффициента замедления. Так что для нормального ведения боя двукратного замедления тебе вполне хватит.
“Э! Я так не играю!”
Впрочем, в словах белоснежной кобылки был смысл: в конце концов, быстрее меня это заклинание не делало, а для принятия решений времени и так оставалось в избытке.
– Ну, долго ещё будет ларчик открываться? – Джестер в нетерпении переминалась с ноги на ногу, в то время как Свити по-прежнему стояла в нелепой позе, дожидаясь окончания сканирования.
“Интересно, сканируется форма рога, кривизна его витков или же Свити посылает какой-то особый, лишь ей присущий магический импульс?..”
Так или иначе, простого сканирования рога оказалось недостаточно: по завершении этой операции вся нижняя часть колонны-терминала отъехала в сторону открыв доступ к его органам управления. Привычным движением Свити Бот положила оба передних копыта на белую матовую панель, а затем, забавно вытянув шею, заглянула в фигурную прорезь с резиновыми наглазниками; по её лицу тут же пробежал красный луч лазера. Это напоминало сканирование сетчатки глаза… у робота. Нет, я догадывалась, что от Свити можно было ожидать всего, но это уже напоминало какой-то дурацкий анекдот.
Каждый успешный этап удостоверения личности Свити Бот отображался на круглом индикаторе, находившемся тут же, в стене, и три из четырёх его секторов уже горели зелёным светом. Оставалось совсем немного.
– Я дома, – сказала Свити в выдвинувшийся из корпуса терминала микрофон. Ярко мигнув, индикатор погас, и бронированная дверь наконец-то отъехала в сторону. Богини милостивые, вот уж не думала, что наша электронная подруга страдает паранойей!
Следом за Свити мы с Джестер вошли в окутанную мраком комнату: в отличие от других помещений дома, окон здесь не было вовсе. Рог экиноида слабо засветился, и в комнате включился свет – дюжина небольших галогенных ламп, вмонтированных прямо в потолок.
Я оторопела: казалось, что комната была буквально напичкана какой-то невероятно сложной техникой. Посреди комнаты находился некий овальный ложемент, отдалённо напоминавший капсулу пилота в “Облачном разбойнике”, и прямо над этим ложементом, словно ноги какого-то гигантского насекомого, нависали непонятные механизмы и спускались не то кабели, не то шланги для подачи сжатого воздуха. Довершали же эту жутковатую инсталляцию два плоских широкоформатных монитора, установленных на хитроумных подставках, благодаря которым они могли поворачиваться сразу в нескольких плоскостях. Но больше всего, пожалуй, меня поразило совершенно неуместное среди всей этой техники резное трюмо с косметическими флакончиками, парой расчесок и двумя очаровательными отвёртками с ручками из красного дерева. Веер сервоманипуляторов нависавший над этим туалетным столиком образовывал нечто наподобие портала древнего храма. Всё это вместе выглядело абсолютно сюрреалистично, словно кадр из какого-то жутковатого сна или плод фантазии какого-нибудь скульптора-авангардиста, из тех, что набирали популярность перед самой Войной.
– Добро пожаловать в мою спальную комнату, – произнесла Свити Бот. – Здесь я, собственно, и существую.
– Ммм, а тут уютно, – протянула Джестер, осматривая всё это многообразие техники и электроники.
Вслед за хозяйкой мы приблизились к странному ложементу в центре комнаты.
– Станция технического обслуживания “Колыбель”, – пояснила Свити. – Что-то вроде автодока, только для роботов. Ну, и по совместительству – мой туалетный столик. Обычно я стараюсь делать мелкий ремонт сама. Неприятно чувствовать себя изделием.
“Действительно. А ковыряться в себе отвёрткой, значит, приятно, да?” – подумала я, разглядывая железный стенной шкаф, буквально заполненный всевозможными запчастями и пустыми корпусами электронных устройств. Похоже, Свити приходилось подновлять себя чуть ли не за счёт довоенных бытовых электроприборов.
– Последний раз, – Свити хихикнула, – мне потребовалось отрегулировать шарнир на одном из позвонков. Пришлось, сидя перед зеркалом, вскрывать собственный позвоночник! Зрелище, скажу вам, было то ещё! Боюсь, без этого зеркала я бы точно не справилась.
Бррр. От её фразы меня, разумеется, передёрнуло. Но, с другой стороны, у кого ещё в Пустоши есть подруга с набором отвёрток в косметичке?
“О!” – к своей большой радости, среди всевозможных запчастей, лежавших на нижней полке стенного шкафа я заметила и свой ПипБак. Подсоединённое длинным шнуром непосредственно к “Колыбели” устройство приветливо мерцало своим зелёным экранчиком.
“Неплохо бы перенастроить цветовую схему на привычные желтоватые оттенки”, – подумала я, направляясь в сторону шкафа, и в этот самый момент меня окликнули:
– Садись, Додо, – Свити Бот указала на кушетку “Колыбели”. – Сейчас мы приведем тебя в порядок.
– Что? Вот этим?! – от зрелища веера манипуляторов у меня внутри похолодело.
– Ну да, – Свити виновато улыбнулась. – Я не смогу постричь тебя ножницами сама, это слишком ювелирная работа для... ненастоящего единорога вроде меня.
Знаете что? Если меня не убьют все эти приключения, то совершенно точно прикончит кто-нибудь из подруг.
Удивительно, но когда один из манипуляторов с лёгким жужжанием коснулся моей головы, я этого даже не почувствовала. Для общения с “Колыбелью” Свити Бот использовала блестящий провод, изящно цеплявшийся у неё за ухом, и выглядевший, скорее, как ювелирное украшение вроде какой-нибудь серёжки или подвески. Чувствовалось влияние Рэрити.
Чтобы не тратить время понапрасну, я попросила Джестер подать мне седельные сумки. Как-никак, у меня было одно давнее дело.
Выложив на стол жёлтый полимерный пакет, найденный на заоблачной станции, я не без внутреннего замирания и даже трепета вынула из него три больших пожелтевших листа со знакомыми мне древними иероглифами и несколько листочков вполне современной бумаги – страницы манускрипта уже пытались перевести и, похоже, до какой-то степени преуспели в этом. Краткий словарик, предварявший заметки неизвестного лингвиста, насчитывал около трёх десятков слов, обведённых зелёным карандашом и не меньше дюжины, зачёркнутых красным. Впрочем, благодаря заклинанию из орба, я не нуждалась в подобных шпаргалках: стоило лишь немного сосредоточиться, и причудливые древние символы превратились в осмысленный текст.
Строка за строкой, я узнавала новые подробности забытой легенды. И рассказ безымянного летописца существенно отличался от красивой сказки, ранее услышанной мной от Базилевса – главным образом, своей мрачностью, ведь древние листы рассказывали о событиях, которые характеризовали Тау отнюдь не с лучшей её стороны.
Когда я в очередной раз удивлённо присвистнула, Джестер подала голос:
– И что ж там такого интересного? Делись давай!
– Да, Додо, расскажи! – вмешалась Свити.
– Сейчас… – после того, как я перенесла взгляд обратно, на начало страницы, пришлось концентрироваться заново. Дело в том, что заклинание из орба не давало возможности видеть перевод целиком: чётко различался лишь тот фрагмент текста, на котором было сосредоточено моё внимание. И стоило мне немного отвлечься, как глаз снова видел лишь набор древних иероглифов. Удивительный эффект!
– Вот, готово. Это история о Пере Тау. Здесь сказано, что в незапамятные времена Тау прокляла некое племя и затем обронила на те земли, где они жили Перо. Обронила нарочно, как частичку себя. И упало это Перо прямо с неба во мрак ночи, и пока оно падало, на небе было светло… светло как днём, – читая текст с листа, я перестраивала фразы прямо на ходу, отчего некоторые подробности приходилось опускать.
– Когда же Перо упало, Земля содрогнулась, и подвинулись Горы, и настала Мгла. Когда же сошла Мгла, стало видно, что там, где упало Перо, Земля разверзлась, и стала столь горяча, что к этому месту невозможно было ни подступить, ни подлететь: настолько жарким было всё вокруг. И всякий зверь, разумный и неразумный, который был рядом и видел, как упало Перо, лёг замертво там, где стоял. Любой же, кто пытался подойти к этому месту, погибал страшной смертью – не то за день, не то за неделю с него живого сходила плоть. Вскоре, место, где упало Перо, было проклято, и ходить к нему было запрещено. Но это не помогло: даже те, кто жили за много горизонтов от проклятого места, то есть, по сути, всё представители этого племени, подхватили разные хвори. Они стали терять силу, дети же их рождались хилыми и малорослыми. И были они…
Я запнулась, пытаясь понять смысл предложения.
– В общем, отныне у этого племени рождались только калеки. И тогда последние из племени, кто не был калекой, поклялись, что никогда больше жестокий Свет Тау не вернётся на землю. Они вырезали собственные сердца и вложили себе в грудь по глыбе льда, чтобы жар, исходивший из земли, не тронул их. И когда они спустились в котлован, их горе и ненависть были столь сильны, что даже жар, исходивший от Пера, не совладал с ними. И вновь сотряслась Земля. И обрушились края котлована, похоронив Перо под собой навсегда. И сказано, что до тех пор Тау не вернется на Землю, покуда Перо охраняют Стражи.
Я дошла до конца третьего листа. Мда, кем бы ни была эта Тау, добротой она явно не отличалась. К сожалению, из текста не было ясно, кого и за что она прокляла таким жестоким образом.
– Я смотрю, мы ещё в весёлое время живём, – обронила Джестер, выслушав мой запутанный рассказ. – Слушай, Додо. А что это там за картиночки на обороте листа? Будто какие-то древние комиксы про аликорнов.
– Что?
Перевернув пожелтевшие листы, я с удивлением обнаружила, что читала текст не сначала!
Два оборота действительно были заняты рисунками, на каждом из которых в отдельных кругах располагались схематичные изображения аликорнов, третий же представлял собой пояснительный текст. И по мере того, как я в этот текст вчитывалась, моя грива потихоньку поднималась дыбом…
Видя то, как я изменилась в лице, Свити отодвинула манипулятор “Колыбели” в сторону. Джестер же окинула меня напряжённым и даже слегка испуганным взглядом.
– Что там, Додо? – вымолвила она, наконец.
– Джестер, Свити… Здесь написано, что Тау – это мать Принцессы Селестии!
Как там говорил Базилевс? “Тау – это древняя богиня грифонов, сотканная из самого Света. Она древнее всего в этом мире. Древнее Эквестрии, древнее пони и грифонов вместе взятых и даже древнее, чем звезды...”
Однако из страниц древнего манускрипта ясно следовало, что Тау являлась аликорном, и что у неё было двенадцать дочерей – по три на каждую сторону света. Всё это подтверждала и рисованная схема, занимавшая целый разворот древнего документа: сложив два листа в правильном порядке, я увидела искусно украшенный диск, напомнивший мне своим видом циферблат старинных часов, разве что без стрелок. Места цифр в нём занимали пресловутые круги со стилизованными изображениями Дочерей Тау, которые были выполнены настолько схематично, что отличались друг от друга лишь цветами гривы и шкуры. Только благодаря этому и по едва различимым кьютимаркам, я смогла распознать среди прочих Принцессу Селестию, Принцессу Луну и Принцессу Каденцию. Судя по тому, что все три изображения занимали левую сторону схемы, эти три Сёстры поселились на западе. Остальные же Сёстры были совершенно мне не знакомы: сколько я ни разглядывала кьютимарки, украшавшие их бока, на ум так ничего и не пришло. Я не встречала этих символов ни в одной из книг, и их значение оставалось для меня загадкой.
Если с Принцессами всё становилось более-менее ясно, то символ, занимавший центральную часть схемы можно было трактовать по-разному. В полном соответствии с легендой, это было Перо, от которого во все стороны шли непрерывные линии – по всей видимости, они символизировали Божественный Свет Тау. Перо находилось в каком-то сосуде, отдалённо напоминавшем чернильницу, однако я не была уверена в том, что всё настолько просто. С одной стороны, это изображение могло указывать на то, что Тау сотворила мир, каким мы его знаем с чистого листа, с другой же – символизировать подземное заточение самого Пера в окружении камней. Во всяком случае, именно эти две версии первыми пришли мне в голову.
Натолкнувшись на новую порцию загадок, мой мозг быстро перескакивал с одной мысли на другую. Несмотря на всю невероятность древней легенды о Пере, теперь она становилась для меня как-то роднее и ближе, ведь одно дело – верховная богиня грифонов, и совсем другое – верховная богиня рода пони. До недавнего времени я и представить себе не могла, что над Королевскими Сёстрами мог стоять кто-то ещё. Но, с другой стороны должны же они были откуда-то взяться. Так сложилось, что вся многовековая история Эквестрии была напрямую связана с именем Принцессы Селестии. И за эти долгие столетия пони настолько привыкли к ней, что перестали задаваться вопросами: кто она такая и откуда взялась. И привычка эта оказалась настолько устойчивой, что даже я, выросшая под землей через двести лет после гибели всего живого, воспринимала Её как нечто совершенно естественное, как символ той Эквестрии, что была безвозвратно утеряна для всех нас. А уж в сознании тех пони, которые в день Катастрофы успели укрыться в Стойле 96, Королевские Сёстры и Эквестрия были совершенно неразделимы.
Если подумать, гибель Принцесс вместе со всем старым миром была своего рода… закономерностью. Принцесса Селестия, была нашей заступницей, которая всегда спасала свою страну от больших бед. Поэтому, раз мир наверху за столько лет не вернулся к своему обычному состоянию, то было очевидно, что и Принцесс с нами больше нет. Сложно представить, насколько тяжело было смириться с этой мыслью первым поколениям жителей Стойла, но отчасти это объясняло, почему имя Селестии вошло в бесчисленное количество поговорок и восклицаний. И я, и другие мои сверстники употребляли Её имя машинально, лишь в редкие моменты задумываясь о Той, кого мы упоминали. Надо ли говорить, что старшее поколение порой морщилось от таких вот бездумных словесных конструкций...
Вот так, спустя два столетия, Принцесса Селестия в какой то мере всё ещё оставалась с нами. Мы сделали из Неё Богиню, пусть и без какого-то выраженного религиозного культа, просто чтобы знать, что Она, пусть и незримо, но по-прежнему приглядывает за нами. Так было как-то спокойнее.
И всё же, при всём приписываемом Ей могуществе и весьма неординарной внешности, Принцесса Селестия была живым существом – из плоти и крови, смертным, как и всё живое – со своими слабостями, со своими ошибками. Я знала об этом потому что я много читала. Возможно, слишком много читала, и, сопоставляя какие-то мелочи, детали и факты, машинально выстраивала у себя в голове собственное представление о прошлом.
Конечно, говорить об этом было не принято, да и не было у меня особого желания с кем-либо такое обсуждать, но была одна живая душа, которая не боялась говорить о прошлом вслух и подолгу. Бабушка Тёртл, хранительница нашей великолепной Библиотеки, старая, как само Стойло. Благодаря постоянному общению с книгами, она сохранила удивительную ясность рассудка: взгляд её тёмно-серых глаз всегда был остр и внимателен, а речь – логична и понятна.
– Ты особенная, Дэзлин, – говорила она мне. – Ты много читаешь, намного больше всех остальных. Но ты не просто читаешь, ты задаешь вопросы. Ты думаешь головой, постоянно прокручиваешь у себя в памяти то, что ты узнала. Это хорошо, это правильно: знания нельзя употреблять без разбора, без анализа, иначе они перестают быть знаниями, и становятся бесполезным мусором, который засоряет твой рассудок. Ты единственная из всей тысячи обитателей этого подземелья имеешь живой, вечно ищущий ум. Рано или поздно, тебе станет мало того, что тебе сможет дать эта Библиотека.
Она уже тогда знала, что однажды я доберусь до Поверхности.
Именно в разговорах с бабушкой Тёртл я узнала о том, что даже у Солнечной Принцессы имелись свои скелеты в шкафу. Так мне стало известно о личной вражде Сестёр и о Лунной Ссылке, о весьма противоречивых, порой откровенно пугающих с этической точки зрения решениях, и даже о прямых поражениях Селестии, которые как следует подорвали мою веру в неё как в непогрешимое и вселенски мудрое существо. Постепенно она стала для меня обычной кобылой из плоти и крови, пусть и наделённой волею судьбы удивительной силой и завидным долголетием.
И вот теперь я держала перед собой документ, который приписывал нашей Принцессе родство с некоей трансцендентальной сущностью. Конечно, всеуничтожающее Перо – это безусловно эффектно и круто, но ведь и самой Селестии приписывали способность перемещать Солнце одной только силой её собственной магии.
По большому счёту, нельзя сказать, что Тау демонстрировала какие-то особо выдающиеся для аликорна способности. И тем страннее казалось то, что грифоны сделали её своим Верховным божеством, демиургом. То ли они переоценили возможности Тау, то ли полная картина произошедшего всё еще ускользала от меня. Тем не менее, сам тот факт, что у двух разных народов была одна и та же легенда, говорил о том, что какое-то основание у неё всё же имелось. И были на свете те, кто до этого основания пытался докопаться.
Я было протянула копыто в сторону книжки А.К. Йерлинг, шедшей следующей по программе вечера, но в этот момент в поле моего зрения появилась Джестер. Пока Свити Бот подрезала мне гриву на затылке, а сама я старательно изучала листы древнего манускрипта, серая пони тоже успела привести себя в порядок. Вечная вязаная шапка, без которой я уже не представляла себе серую полузебру, уступила место платку-бандане, завязанному на затылке хитрым скользящим узлом, который можно было легко затянуть даже зубами, а свою длинную черную гриву она заплела в тонкие косички, весьма своеобразно украшенные разноцветными трубками из пластика. Мы пользовались такими для защиты проводов – трубки можно было нагреть феном и снять, а когда они остывали, то прочно садились на место.
Видок у Джестер был красочный – ни дать ни взять пират из детских книжек!
– Ну что, Додо, готова к дальнейшему выполнению нашего плана? – серая пони заговорщически подмигнула. Чёрт, этой полосатой разбойнице к её бандане не хватало лишь повязки на глаз. И говорящего попугая.
– Какого такого плана? – я искоса посмотрела на Джестер. – Вы что, опять что-то спланировали без меня?
– Э? Нет. Но ты же хотела в Поларштерн, и как можно скорее. Верно?
– Хотела. Но как мы туда доберёмся? Нас же так далеко занесло... В пеший поход выдвигаться вот так на ночь глядя? Не ты ли говорила, что лазить ночью по горам – самоубийство.
– А кто сказал, что мы будем пешком, Додо? Свити обещалась нам помочь, и она нам поможет.
“Ага. Запряжём её в сани и домчимся с ветерком”.
– И где, интересно, мы раздобудем в этой глуши транспорт до Поларштерна, – спросила я, обращаясь уже к экиноиду.
– Из под земли достанем, – загадочно ответила Свити Бот и опустила передо мной один из мониторов. – Ну, как тебе? По-моему, неплохо?
С экрана на меня угрюмо смотрела по-жеребячьи коротко остриженная блондинка с широкой седой прядью на чёлке. И выражение её лица постепенно менялось, пока не расцвело в улыбке.
“Неужели это я?”
– Свити, тебе кто-нибудь говорил, что ты – гений?
Когда Свити Бот сообщила о том, что достанет нам транспорт “из-под земли”, она ни капли не преувеличивала. Широкий подземный тоннель, который за время нашего по нему блуждания отвернул от первоначального направления чуть ли не на 180 градусов, закончился, и мы оказались в просторном зале, края которого терялись в густой темноте.
Пятна света от наших фонарей блуждали по гладкой стенке с явными следами воздействия грунтовых вод. Судя по всему, раньше здесь протекала подземная река: год за годом вода пробивала себе дорогу куда-то вниз, растворяя рыхлую породу, пока не нашла себе другое русло; сейчас в зале было абсолютно сухо и, ко всему прочему, довольно-таки пыльно. Подозреваю, Свити не случайно выбрала именно эти пещеры: по ним гулял такой ветер, что у влаги не оставалось ни единого шанса. А значит, где-то гораздо выше по склону из них был второй выход, ну, или хотя бы большая дырка, как в печной трубе.
“Пфффх” – это сзади меня чихнула Джестер, так что луч её фонарика метнулся в сторону и осветил какую-то тёмную глыбу в центре подземного грота. Впрочем, вглядываться в этот предмет мне не пришлось, поскольку с характерным треском прямо под потолком зажглись прожекторы.
Сияя своей неповторимой улыбкой, Свити Бот стояла на небольшой железной площадке возле рубильника. Перед выходом наша провожатая сменила свой алый плащ “метконосцев” на более практичный военный кобинезон цвета хаки.
– “Великий Кааджусс”, – громогласно объявила она, тыча копытом в параллелепипед, размером с хороший валун, обёрнутый пыльным брезентом и темневший потёками масла.
– Великий кто? – переспросила Джестер.
– Кааджусс – это лексема из языка мустангов Седловской Аравии, – подсказала уже я. – Так они называли сильный ветер, приносящий с собой песчаные бури.
– Умная что ли? – Джестер как-то странно уставилась на меня.
“Что я такого сказала?”
– Читала кое-что об этом. Ты слушай дальше. Великий Кааджусс – это так называемый “последний” ветер, который сметёт с лица земли всё живое. Ну, знаешь, все эти предсказания по поводу Конца Света...
– Ага, уже смёл, больше не боюсь. Я скорее поверю в то, что это оружие возмездия нещадно пылит, когда едет, – с этими словами серая пони демонстративно цокнула по полу, подняв тем самым нешуточный столб пыли.
– То есть ты уже знаешь, что это такое?
– Нет. Просто наша очаровательная хозяйка обещала нам транспорт, а, судя по названию, вряд ли там свадебный лимузин. Скорее, какой-нибудь грузовик.
– На самом деле, и то, и другое, – улыбнулась Свити Бот. – Ну, же, девочки, помогите мне распаковать его.
Мы с Джестер отжали скобы, удерживавшие брезент. Конечно, такую массу в одиночку было не удержать, и с него тут же посыпалась всякая грязь – вот и стоило ради этого мыться. С другой стороны, это была такая ерунда по сравнению с пропотевшей за неделю одеждой!
Брезентовое полотно поднялось, подобно занавесу, и упало с другой стороны, явив нашему взору чудо технической мысли, которое отрицало всё моё инженерное естество. Более непропорциональной и никчёмной машины я ещё не встречала за всю свою жизнь.
Судя по всему, это был ракетный тягач. Не то чтобы я разбиралась в тягачах, просто видела подобные штуки на агитационных плакатах и в журналах. Шестиосное, двенадцатиколёсное чудовище, одно только колесо которого было с меня высотой. Но это был какой-то неправильный тягач: cначала я даже не поняла, что с ним не так – мой мозг просто не смог принять такую картину.
Маленькие окна по бортам, центральное расположение дизеля, прожектор над кабиной водителя… Богини, это был железнодорожный локомотив, поставленный на колёсный движитель! Не веря своим глазам, я подошла поближе. Так и есть! На кузове до сих пор сохранились следы резки и сварки, а значит работу выполнили кустарно – на каком-то предприятии, но явно не на конвейере. Возможно, что перед нами вообще стоял уникальный, единственный в своём роде экземпляр.
Я обошла вокруг, рассматривая импровизированные инженерные решения: карданы, раздаточные коробки, рулевые тяги, рессоры и еще какие-то шарниры и рычаги, назначения которых я не понимала. Не имея образования в механике, тут было вовек не разобраться.
Вот уж не думала, что такое вообще можно было придумать и собрать, чтобы оно еще и работало. Но судя по слою грязи, оно работало, и даже неплохо поездило! Несмотря на всё своё исполинское величие и основательность конструкции, эта машина не производила впечатления надёжности: её высота едва ли не превышала ширину колеи, и если центр масс был выбран неудачно, этот неуклюжий гигант перевернётся на первой же горке. Привод, по всей видимости, у машины был полный, на все шесть осей. Ещё было неясно, как у неё с управляемостью, тормозами и охлаждением двигателя…
– Додо, я думала, что ты электрик! – окликнула меня Свити Бот.
– Что? – переспросила я в замешательстве.
– Ты ведь в курсе, что говорила сейчас вслух?
Я моргнула и посмотрела на Джестер. Эта мерзавка как всегда улыбалась, глядя мне прямо в глаза.
– Так и есть, жеребёнок. Ты сейчас произнесла больше технических терминов, чем я слышала за всю свою жизнь. Откуда ты всё это знаешь?
Я почувствовала уютное ощущение жара на щеках.
– Я… Я не знаю. Читала где-то, наверное…
Джестер подошла и ободряюще похлопала меня по плечу.
– Осмелюсь заметить, наша Додо – удивительнейший кладезь информации. Похоже, что, сидя взаперти, она прочитала столько книг, что и сама не помнит. Я смотрю, Пустошь неплохо тебя встряхнула? А, Додо?
Джестер была права. Выбравшись на Поверхность, я постоянно попадала в ситуации, где требовалась усиленная работа мозга. По этой причине моя память постоянно выуживала для меня какие-то обрывки информации из самых разных областей знания, и, анализируя эти разрозненные факты, я достраивала для себя недостающие кусочки мозаики. Я ведь даже не старалась запоминать! Я просто жадно поглощала информацию о мире, расположенном за пределами моего Стойла, а моё подсознание услужливо откладывало это все на какой-то тайный чердак и бережно хранило там до лучших времён.
Я же никогда не считала себя интеллектуалом! Да, у мастера Шорт Сёркит я была на хорошем счету, но не более того. Я не решала в обеденный перерыв кроссворды и вообще не жаловала так называемые “упражнения” для мозга вроде пятнашек, числовых или объемных головоломок. Да и особой наблюдательности за собой я тоже как-то не замечала.
– Полагаю, под действием экстремальных обстоятельств у тебя мобилизовались скрытые ресурсы, – Свити пристально смотрела на меня, склонив голову набок. – Кто-то в критической ситуации обнаруживает в себе невероятную силу ног, кто-то – силу воли, способную свернуть горы. А у тебя, Додо, проявились обширные знания и технический склад ума.
– Ладно, хватит меня нахваливать! Знания знаниями, но я понятия не имею, как завести эту штуковину!
– А кто у нас тут электрик? Попробуй разобраться! – крикнула мне Джестер, засовывая заранее приготовленный аккумулятор в короб, закрепленный с другой стороны тягача.
“Технический склад ума, говорите...”
– Свити, мне нужна вся информация по устройству двигателя от этого крокодила. Ты можешь мне её предоставить?
– Посмотри в кабине, где-то там должна лежать книга.
Книга в кабине действительно лежала, и она вполне оправдывала своё гордое звание солидной толщиной и твёрдостью обложки. Судя по приведённым в ней чертежам и описаниям, на локомотиве был установлен сравнительно новый гибридный двигатель с электронным топливным насосом высокого давления.
Вся эта система была завязана на электронный блок управления, который я про себя назвала “мозгами”. И “мозги” эти получали информацию с целого вороха датчиков – о давлении в топливной системе, о температуре двигателя и окружающей среды, о количестве потребляемого воздуха. Самое поганое – без поступления этой информации система просто отказывалась работать. По сути, блок управления двигателем представлял собой обычный компьютер, разве что без клавиатуры.
Если верить книге, то при повороте ключа зажигания должна была загореться лампа прокаливания свечи зажигания. Но при попытке завести этот агрегат, приборная панель осталась безжизненной. Свет в салоне работал, а это означало, что электричество с аккумулятора исправно поступало. Но машина не реагировала. Я залезла под рулевое колесо, чтобы проследить путь проводов от замка зажигания. Черный и красный проводки, завитые в пару, шли туда, где должны были стоять “мозги”...
И обрывались.
“Вот так раз!”
– Джестер! Свити!
– ...Что значит “нет”?
– У этой машины вырван блок управления двигателем. С мясом.
– Вот как? – Джестер, стоявшая внизу, выглядела невероятно растерянной. – А ты не можешь… как-нибудь скрутить проводки там, не знаю… Ты ж электрик!
– Ты издеваешься? Здесь нужен компьютер и специальная прошивка для двигателей. Разъемы, опять же. Может, мне тут тебе на коленке компьютер собрать? Из спичек и камней, а?
– Погоди, погоди. Мне кажется, у нас есть выход. Что, если мы достанем блок управления из самолёта?
– Что?! – даже Свити обернулась, услышав такое дурацкое предложение.
– Ну, там же есть эта… умная программа. Она явно сообразит, как управлять двигателем. А с проводами… Как-нибудь разберемся вместе?
– Да даже если мы его достанем, где гарантия, что он будет работать, пролежав сутки под водой? – возразила я.
Свити с укором посмотрела на Джестер, потом – на меня.
– Этот блок был сделан для военных нужд. Он обязан быть герметичным.
– Хорошо, предположим, мы установим этот блок. Но как мы запустим машину? Двигатели самолёта запускаются при помощи стартера-генератора, но на этом двигателе никакого стартера нет! Джестер?
– У этого локомотива система пуска при помощи сжатого воздуха. Ресиверы всё еще должны быть герметичны.
“Вот оно как. Зря она это сказала”.
– И когда ты успела так поднатореть в механике? А, Джестер? – спросила я, глядя ей прямо в глаза.
В воздухе повисла мёртвая тишина.
– Я… каталась пару раз на этой машине…
– Ты хотела сказать, что на точно такой же? – сказала я фразу, в которую уже сама не верила. Наверное, со стороны я выглядела, как закипающий медный чайник. С крыльями.
– Ну, вообще-то… На этом самом.
– Ах ты…
Мне хватило секунды, чтобы сбить полосатую лгунью с ног.
– Выдрала? Спёрла, да? И молчала всё это время?!! – орала я, катая серую пони в пыли.
– Да я не…
– Ты! Мусорщица! Ты же продаёшь это дерьмо! – я от души отвешивала пинки Джестер. Та, впрочем, не особо сопротивлялась. Мы закатились под колёса локомотива, прямо в лужу чего-то липкого. Но даже там я не успокоилась, продолжив мутузить свою лучшую и, считай, единственную подругу.
– Хорошо, хорошо, перестань! – Джестер с силой оттолкнула меня, отчего я больно ударилась головой обо что-то железное. – Дай мне всё объяснить!
– Говори! – выпалила я и сдула упавшую на глаза чёлку. Джестер лежала в луже моторного масла, выставив перед собой передние ноги.
– Эта машина принадлежала работорговцам. Я была с ними некоторое время. Ждала удобного случая...
– И торговала рабами?
– Мне нужен был транспорт и удобный момент!
– Зачем?
– Чтобы всё прекратить! Они возили рабов в кузове локомотива! Без транспорта их бизнес был обречён!
– Додо! – раздался взволнованный голос Свити. – Она говорит правду!
– Да неужели? А ты-то откуда знаешь?!
– Эта банда… Они продали мне этот локомотив. Несколько лет тому назад.
Я взглянула на Джестер. Она по-прежнему лежала в блестящей луже масла и смотрела на меня.
Непослушная чёлка опять свалилась на глаза.
– Вот тогда ты, Джестер, этот блок и доставай, поняла?!
Остаток вечера прошёл в гнетущем молчании. Вернее, мы с Джестер сидели по разные стороны от “Колыбели” и, молча, хлебали чай, а вот Свити, напротив, тараторила без умолку. Наскоро оценив ситуацию, она включила доморощенного психолога и всячески пыталась нас помирить. Вот только все эти её “Девочки, вы только представьте!” и “Додо, Джестер, ну как вам это?” даже на фоне такой интересной темы, как довоенная микроэлектроника не вызывали ничего кроме раздражения. Слушая экиноида вполуха, я изредка кивала, бормоча что-то вроде: “Ага, продолжай...” и, время от времени, поглядывала в ту сторону, где с полотенцем на голове сидела виновница сегодняшних торжеств.
Появись на лице серой пони хоть капля раскаяния за содеянное, я бы мгновенно оттаяла и пошла с ней мириться. Но Джестер вела себя так, словно ничего и не произошло: пока я боролась с единственным пирожным, она умудрилась опустошить всю тарелку и совершенно невозмутимым голосом попросила у Свити добавки! У нас в Стойле про таких как она говорили: “Наглость – второе счастье” и, чего уж скрывать, я немного завидовала умению этих пони чувствовать себя правыми в любой ситуации. Но сейчас вместо зависти я испытывала чувство глубокого стыда за поведение своей подруги.
Наверное, это может показаться странным, но мне действительно время от времени приходилось испытывать стыд за поведение других. В такие моменты я хотела оказаться как можно дальше, чтобы не видеть, а главное – чтобы меня не видели рядом с тем, кто позволил себе ту или иную выходку.
Видя, что разговор не клеится, Свити последний раз окинула нас обеспокоенным взглядом, поставила изящную фарфоровую чашку на столик и забралась в “Колыбель”. Судя по тому, что по экрану побежали какие-то мудрёные символы, она, наконец, махнула на всё копытом и решила заняться внеплановой самодиагностикой. Так, не считая жужжания мощного вентилятора, обдувавшего процессор “Колыбели” и неприлично громкого чавканья из угла, где сидела Джестер, в комнате стало тихо и от того совсем неуютно.
Подавив желание сказать какую-нибудь колкость в адрес Джестер, я пожелала подругам спокойной ночи и побрела наверх – в одну из гостевых спален, где меня ждала уютная постель, заботливо приготовленная Свити Бот. ПипБак показывал 23:00 – самое лучшее время для того чтобы залезть под одеяло и забыться сном. Но сон я себе благополучно перебила днём, а после драки под колёсами “Кааджуса” в голову с завидным постоянством лезли всякие злые мысли. Поворочавшись какое-то время на невероятно мягкой, но совсем бесполезной в моём случае подушке, я включила ночник и потянулась к своим перемётным сумкам.
Для того чтобы усыпить взбудораженный мозг, нужно загрузить его тяжёлой, неблагодарной работой: например, заставить себя складывать в уме трёхзначные числа или, как в моём случае, – заняться чтением сложных наукообразных текстов, от одних заголовков которых моментально клонит в сон.
Устроившись поудобнее, я достала “Кодекс искателей знаний прошлого” за авторством А.К. Йерлинг и приготовилась постигать все тонкости научного мировоззрения знакомой мне с детства писательницы. Конечно, я была готова к определённым трудностям, но совсем не ожидала, что это окажется настолько тяжелым делом.
Шрифт. Тяжеловесный, старомодный и удивительно нечитаемый. Многие его буквы по своему начертанию походили друг на друга, а от обилия засечек почти сразу начинало рябить в глазах. Лишь однажды мне попадалась книга, в которой я видела нечто подобное, и это была детская книжка-картинка про замки и драконов, в которой текста-то набиралось едва на пять-шесть абзацев. Здесь же, не считая глоссария и приложений, было около сотни страниц!
“Интересно, думала ли Йерлинг о своих читателях, когда выбирала этот шрифт? Хотя заслуженному археологу, расшифровавшему десятки мёртвых языков вряд ли было дело до таких мелочей”.
Бегло пролистав книгу до конца, я попыталась найти хоть какие-то выходные данные и лишний раз убедилась, что держу в копытах настоящую библиографическую редкость. Ни даты выхода, ни количества выпущенных экземпляров; по всему было видно, что эта книга не числилась ни в одном библиотечном каталоге Эквестрии. А это могло означать лишь одно: “Кодекс искателей знаний прошлого” был предназначен для очень узкого круга лиц – скорее всего, ближайшего окружения Йерлинг, и я была просто обязана выяснить, почему Эмеральд держала эту книгу у себя на рабочем месте.
Проклиная книгопечатников прошлого, я погрузилась в чтение.
Текст предварял эпиграф на староэквестрийском языке: “3ey hou contяol зe Past contяol зe Futuяum”. Эти строки я перевела так: “Кому подвластно прошлое, тому подвластно и будущее”. Автор цитаты указан не был. Видимо, подразумевалось, что читатель настолько образован, что и так знает имя этого мыслителя. Не исключено, правда, что высказывание могло принадлежать и самой А.К. Йерлинг.
Дабы не блуждать по лабиринтам научной мысли, присущим любым подобным работам, я начала с введения и не прогадала. В отличие от остальной книги, текст здесь был написан ещё более-менее внятно, а отсутствие лишних подробностей и заумных терминов позволяло видеть идею целиком.
Из введения следовало, что А.К. Йерлинг была глубоко убеждена в высшем предназначении науки археологии. Причём она видела её не как сугубо академическую дисциплину, но как ключ к получению древних знаний, а иногда и непосредственного могущества через найденные в земле артефакты.
Короны и диадемы, амулеты и зачарованные доспехи, сверхпрочные клинки и всевидящие хрустальные шары… Древние манускрипты рассказывали о великих победах и подвигах, которые стали возможны лишь благодаря использованию предметов, наделённых определёнными магическими свойствами. Но, по мнению Йерлинг, всё это был лишь археологический мусор, достойный внимания каких-нибудь неудачников из археологического корпуса Кловерфельда, но никак не её. Учёную же интересовали предметы совсем иного рода, а точнее – масштаба. Она называла их “легендарными”.
Согласно древним источникам, легендарные предметы хранили в себе настолько мощную магию, что давали своим обладателям практически безграничные возможности: одни являлись мощным оружием, либо средством защиты, другие могли перемещать своего носителя в пространстве и времени, третьи же исцеляли от любых болезней и даже воскрешали из мёртвых. И в то время, как отважные, но простодушные рыцари махали своими зачарованными мечами на границах обитаемых земель, владельцы легендарных магических предметов не разменивались по мелочам: они вершили судьбы народов, а иногда и целого мира.
Кто-то использовал эту магию во благо, кто-то – во зло. За прошедшие тысячелетия одни такие артефакты были уничтожены, другие же просто сгинули во тьме веков вместе с великими полководцами и могущественными империями прошлого. Но даже скрытые толстым слоем земли или погребённые на дне океана они по-прежнему ждали своих новых владельцев. Ведь золото не подвержено коррозии и окислению, а некоторые драгоценные камни способны хранить заряд магии практически вечно.
Лишь единичные экземпляры дошли до наших дней. В большинстве своём эти предметы утратили былую мощь и теперь собирали пыль на полках музейных витрин, либо украшали дома богатых коллекционеров. Однако были среди них и те, которые по-прежнему использовались по своему прямому назначению, и в качестве наиболее яркого примера такого использования учёная приводила шесть магических камней, более известных, как Элементы Гармонии.
Этот символ стабильности и процветания Эквестрии каждый раз воскрешал в памяти Йерлинг один довольно неприятный эпизод из её жизни. Однако писательница отмечала, что именно этот случай определил всю её дальнейшую судьбу.
Ещё будучи младшим научным сотрудником, Йерлинг заметила, что в большинстве своём эквестрийские археологи рассматривали найденные артефакты как некое неделимое целое: все датировки устанавливались по характеру узоров и стилю декоративных элементов, а то и вовсе – по клейму какого-нибудь известного мастера древности. И никто, никогда даже не пытался определить возраст драгоценных камней, украшавших те или иные находки, хотя зачастую именно камни являлись основой таких изделий; подобно современному спарк-аккумулятору, они накапливали в себе заряд магии, а затем по воле хозяина высвобождали его наружу.
Современные спектрографы магических излучений позволяли достаточно точно определить, когда именно кристалл был заряжен в первый раз, однако сотрудники родной кафедры Йерлинг не считали данную процедуру обязательной. Почему? Тут напрашивались сразу две версии: либо коллеги пегаски были настолько тупы, что не могли разглядеть среди более поздних наслоений чистую, “изначальную” форму, либо, что более вероятно, они придерживались некой официальной линии и всеми силами старались замалчивать неудобные для науки и правительства факты. И это в то время, когда Академия Наук Королевства Грифонов делала одно сенсационное заявление за другим!
После года утомительных сражений с руководством кафедры, Йерлинг, наконец, выбила разрешение на покупку дорогостоящего спектрографа. Ночи на пролёт она снимала спектрограммы со всех находок, до которых только смогла дотянуться. Результаты этих исследований были отражены в научной монографии “Потерянные столетия”, в которой учёная отодвинула дату возникновения цивилизации пони на десять с половиной тысяч лет назад! И поскольку публикация этой книги совпала с кадровыми перестановками в руководстве университета, Йерлинг получила не только одобрение со стороны нового ректора, но и материальное поощрение в виде денежного гранта.
Однако всё закончилось так же неожиданно, как и началось. Воодушевлённая недавними успехами, Йерлинг решила играть по-крупному: она подала запрос на экспертизу Элементов Гармонии. Априори считалось, что эти магические кристаллы были изготовлены во времена совместного правления Королевских Сестёр, однако никто не пытался ни подтвердить эту версию фактами, ни опровергнуть её. Никто, кроме А.К. Йерлинг. Но долгожданная экспертиза так и не состоялась: к огромному разочарованию Йерлинг, уважаемые ей профессора ответили категорическим отказом – без объяснения каких-либо причин. Затем у пегаски отобрали спектограф и отрядили её полевым археологом – на раскопки дворцового комплекса в Гессе, который в те годы не копал только ленивый.
Впрочем, это лишь помогло учёной убедиться в своей правоте.
Исследуя руины дворца Дромедора II, Йерлинг обратила внимание на особенности планировки его западного крыла: выстроенное в стороне от жилых помещений, оно представляло собой круглую башню, в центре которой высился ступенчатый постамент, а в стенах первого этажа – в количестве пяти штук – были проделаны ниши непонятного назначения.
Ничего не напоминает?
Когда же остатки подобной магической башни были найдены в джунглях полуострова Чикакольт, для мисс Йерлинг стало совершенно очевидным, что Элементы Гармонии сменили немало хозяев, прежде чем они оказались в распоряжении Королевских Сестёр. И не менее очевидным было то, что ни одно из авторитетных научных изданий не согласится опубликовать результаты её исследований на эту тему.
Уже значительно позже, в самый разгар Великой Войны, Йерлинг смогла, наконец, подтвердить свои догадки. В этом ей помогла одна из носительниц Элементов Гармонии – пегаска по имени Рейнбоу Дэш. По счастливой случайности, новоиспечённая глава Министерства Крутости была ярой фанаткой творчества Йерлинг и получив назначение, не преминула воспользоваться новым статусом в корыстных целях, а именно: пригласила А.К. Йерлинг в качестве почётной гостьи на свой день рождения. За разговором во время фуршета, учёная лишь мельком упомянула о своём давнем интересе к Элементам Гармонии, но уже через несколько дней Рейнбоу Дэш назначила ей официальную встречу, в ходе которой Йерлинг смогла провести все необходимые измерения.
Результаты экспертизы оказались неожиданными даже для неё: судя по полученным спектрограммам, возраст Элементов Гармонии составлял не тысячу лет, как это было указано в официальных источниках, и даже не три тысячи, как считали наиболее прогрессивные коллеги Йерлинг. Элементы были созданы примерно 120-150 тысяч лет назад!
Судя по писку ПипБака, наступила полночь, и к своему удивлению я обнаружила, что уже давно прочитала “введение”, и теперь заканчиваю первую главу “Кодекса”. Как-то само собой получилось, что вычурный кантерлотский шрифт перестал быть проблемой, да и стиль изложения, который поначалу казался перегруженным лирическими отступлениями, постепенно начал восприниматься мной, как должное, ведь благодаря этим отступлениям я знакомилась с жизнью А.К. Йерлинг – с её радостями и обидами, победами и поражениями. И, постепенно, в моей голове складывался образ самоотверженной пони, готовой в своих изысканиях идти до самого конца, даже если это будет стоить ей карьеры и самой жизни. Пожалуй, в этой самоотверженности и заключалось главное сходство между мисс Йерлинг и придуманной ей Дэрин Ду. В остальном же, она мало чем напоминала своё литературное альтер-эго: учёная была замкнутой и, по всей видимости, обладала достаточно тяжёлым, несговорчивым характером.
После того, как Йерлинг обожглась на “запретной” теме, она решила действовать осторожнее. Пользуясь привилегиями кандидата археологических наук при Мэйнхэттенском Университете, учёная на долгие месяцы засела в подвалах Королевского Архива – не считая закрытого спецхранилища в Кантерлоте, это было единственное место, где содержались подлинные исторические документы, составленные в эпоху Вражды Племён.
Результатом кропотливых трудов пегаски стал “Список-24” – перечень утерянных артефактов, которые по её мнению можно было отнести к разряду легендарных. Вся следующая глава книги представляла собой набор коротких статей, в которых описывался внешний вид, история и некоторые свойства каждого такого магического изделия.
Увы, Йерлинг не знала о Пере Тау ничего. Во всяком случае, в её “Списке-24” не значилось ни одного предмета с подходящим описанием. Зато, к своему искреннему удивлению, я встретила там множество знакомых названий: “Кубок Королевской Крови, Сапфировая Статуэтка, Амулет Теней, Диадема принцессы Прециозы…” Это были те самые артефакты, которые фигурировали в книгах про Дэрин Ду! Получается, все они существовали на самом деле. Вернее, Йерлинг имела основания так считать.
На первый взгляд, между артефактами “Списка-24” не было ничего общего: они принадлежали разным эпохам, разным культурам, выполняли разные функции, да и выглядели совершенно по-разному. Вот что может быть общего между копьём, короной и, скажем, чашей? Но Йерлинг сгруппировала магические предметы совершенно осознанно: по их первичному происхождению. По мнению учёной, все эти артефакты были гораздо древнее, чем того хотелось многим современным эквестрийским историкам и археологам. Мало того, Йерлинг считала, что ни пони, ни зебры, ни даже такие мастера своего дела, как грифоны не причастны к их созданию.
“Отбросьте всё наносное, – призывала учёная, – сакральные символы на золотых и серебряных изделиях есть не что иное, как информация о владельце или краткая инструкция по применению – более поздние включения, которые не были нужны тем, кто обладал предметами изначально”.
Йерлинг знала, о чём говорила: в разные годы через её копыта прошли сотни предметов искусства, в том числе и те “неудобные” находки, которые не вписывались ни в одну из официальных концепций развития цивилизации пони. Одни из них не соответствовали заявленным датировкам, другие же выглядели так, словно их только вчера изготовили на современном высокоточном оборудовании, причём, на каком именно – не мог сказать ни один из приглашённых на экспертизу инженеров-технологов. Как правило, подобные изделия объявлялись подделками, либо стыдливо прятались в запасниках.
Такой подход к делу искренне бесил учёную: несколько раз она во всеуслышание объявляла своих оппонентов трусами, не готовыми признать очевидные вещи. Те же, в свою очередь, отвечали на подобные заявления разгромными статьями, где в лучшем случае называли Йерлинг сказочницей, в худшем – сумасшедшей от археологии. И, судя по всему, они были недалеки от истины: даже мне, настоящей поклоннице литературного таланта Йерлинг было очень тяжело принять на веру всё то, что было написано дальше.
А.К. Йерлинг была глубоко убеждена в том, что история цивилизации пони – лишь короткий миг в масштабах истории всей планеты, и что задолго до Вражды Племён, да и вообще до появления пони как таковых жили существа, отдалённо похожие на нас. Нет, мы не были их прямыми потомками, как это могли бы предположить сторонники Теории Эволюционного Развития Живых Организмов; это был самостоятельный род, наподобие каких-нибудь минотавров или драконов, только гораздо более древний. Собственно, их и называли “Древними” или “Старшими” – разные источники предлагали разные названия; мисс Йерлинг, со свойственной ей высокопарностью, называла этих существ “Старшими Братьями”, а палеоархеологи, которые первыми обнаружили их останки – “Хорсами”. Именно последнее название закрепилось в специализированной литературе в качестве основного.
По мнению Йерлинг, прародиной этих загадочных существ был север современной Эквестрии. Да, в это трудно поверить, но когда-то вместо привычной заснеженной тайги север представлял собой бескрайние зелёные равнины с полноводными реками и дикорастущими садами! Отмечу, что тут пегаска ничего не придумывала: в конце концов, учёными уже давно доказано, что многие тысячелетия назад ось нашей планеты ещё не имела наклона, и экватор пролегал примерно на широте Мэрманска.
К несчастью для Хорсов, на смену этим поистине райским условиям пришли жестокие морозы. По мнению Йерлинг, причиной тому послужила некая глобальная катастрофа, из-за которой ось планеты сместилась, а погодные условия в регионе резко ухудшились. Не исключено, что та знаменитая череда холодных, снежных зим, упомянутая в легенде о Ночи Согревающего Очага, и вынудила уцелевших Хорсов мигрировать на юг. Во всяком случае, первые летописные упоминания об этих существах относятся как раз к обозначенному временному периоду.
Известно о Хорсах было очень мало. Несмотря на то, что пони прошлого успели застать последних представителей этого древнего рода, прямого контакта с ними так и не произошло: наши далёкие предки предпочитали наблюдать за Хорсами с безопасного расстояния, поскольку боялись их, как всего необычного и непонятного. Да и ввиду наступивших климатических изменений до Хорсов им не было никакого дела. Тем не менее, до наших дней дошли весьма подробные описания внешности этих странных созданий.
Чтобы не быть голословной, ниже Йерлинг приводила около дюжины цитат, в которых пони древности описывали внешний вид и возможности неких разумных существ, с которыми какое-то время жили бок о бок. Признаться, часть этих описаний меня откровенно позабавила. Например, “сии десятиглавые, пятидесятиногие создания способны разрывать горы на части...”, или, скажем: “язык – сдвоенный, как у змеи, клыки остры, обладает способностью высасывать из живых пони магию”. К счастью, среди таких страшилок для жеребят, можно было встретить вполне научные даже по современным меркам описания, из которых следовало, что при некотором сходстве с пони, существа эти отличались удивительной силой, невероятной выносливостью и, судя по всему, высокой продолжительностью жизни. Во всяком случае, один сельский лекарь утверждал, что в течение целых семи поколений жители его деревни встречали в горах одного и того же Хорса. Характерной приметой, по которой его узнавали, была недоразвитая передняя нога: её он всё время прижимал к туловищу…
Вдоволь насытившись предположениями и неточностями, я перешла к современным описаниям внешнего облика Хорсов, основанным на исследовании так называемых “фоссилий” – сохранившихся ископаемых останков этих существ.
М-да-а-а. Зуб даю, что название “Хорсы” происходило от староэквестрийского “hoяяоs”, что означает “жуткий”. Судя по приведённым реконструкциям, Хорсы были в два-три раза выше нас, длинноногие, и с иным строением черепа, на мой взгляд, – довольно уродливым. С одной из иллюстраций на меня таращилась откровенно пугающая вытянутая морда с маленькими глазками и выпирающими вперёд зубами. Что же касалось конечностей, то тут учёные разделились во мнениях: кто-то считал, что у Хорсов были мощные, гипертрофированные жёсткие копыта, а кто-то даже предполагал у них наличие рудиментарных пальцев! Точного же облика этих созданий не мог привести никто, как и ответить на вопрос: были ли так называемые Хорсы вообще разумными. Йерлинг же, безусловно, считала их таковыми. Мало того, она считала, что именно Хорсам выпала честь быть первой высокоразвитой цивилизацией на нашей планете.
Как уже упоминалось выше, по-сути, Хорсы жили в стране вечного лета. Многие века их цивилизация развивалась практически в идеальных условиях: не знала ни голода, ни болезней, ни прочих бед. И, поскольку им не нужно было заботиться о выживании, Хорсы посвятили себя искусству. Они строили удивительные по красоте храмы для своих великих богов, создавали изящные украшения, чтобы порадовать своих жён, сочиняли удивительные истории, отголоски которых и по сей день звучат в детских сказках рода пони.
В отличие от нас, Хорсы не были наделены магией изначально, однако они нашли способ не только добывать магическое излучение из окружающей среды, но и сосредотачивать его в одном месте; как нетрудно догадаться, в качестве накопителей они использовали драгоценные камни. Именно с этого момента цивилизация Хорсов испытала невероятный технологический подъём, причём, отнюдь не в привычном для нас понимании. Хорсы не создавали сложные механизмы, не строили громоздкие летательные аппараты или какие-нибудь “умные” дома, как это было свойственно современникам Йерлинг. Зачем тебе небесная колесница, если можно мгновенно телепортироваться в любую точку планеты, и для чего ставить в больнице навороченный медицинский блок, если небольшой амулет способен регенерировать любой повреждённый орган, а то и вовсе переселить твою душу в новое здоровое тело? Теперь, обладая мощнейшей магией, заключённой в кристаллах, Хорсы уподобились своим богам. Похоже, именно это в конечном итоге их и погубило…
Этажом ниже раздался шум шагов за которым последовал звук затворившейся двери. Похоже, Джестер наконец-то, отправилась спать. А вот мне теперь было не до сна. Ещё бы: может, “Кодекс искателей знаний прошлого” и задумывался, как серьёзная научная работа, но теперь эта книга напоминала скорее черновик неопубликованного приключенческого романа – безусловно увлекательного, но ни к какой науке отношения не имеющего. Продвинувшись ещё на пару глав вперёд, я окончательно убедилась в том, что пегаска ступила на зыбкую почву ничем не обоснованных доводов, граничивших с параноидальным бредом, разобраться в котором с каждой новой страницей становилось всё сложнее.
Если выделить самое главное, то теория А.К. Йерлинг заключалась в том, что практически все ценные артефакты были созданы цивилизацией Хорсов, а уже гораздо позже пони, зебры, грифоны и другие разумные существа Новой Эпохи попросту выкопали эти вещи из земли и присвоили их себе.
М-да. Пытливый ум пегаски оказался для неё одновременно и даром, и проклятьем. Как никто другой, Йерлинг умела складывать разрозненные куски мозаики в единое целое. Однако в той картине, которую она сложила на этот раз отдельные фрагменты были подогнаны друг к другу очень грубо: кое-где Йерлинг меняла причину и следствие местами и уже на основе такой подмены выстраивала линию идей, а кое-где она в принципе не утруждала себя какими-либо доказательствами. Всё это для серьезного учёного было просто непозволительно.
Впрочем, было видно, что к моменту написания “Кодекса” А.К. Йерлинг зашла в своих фантазиях настолько далеко, что ни один уважающий себя учёный не признал бы в ней коллегу по цеху. За очень короткое время известная учёная стала в научных кругах изгоем: не выдержав нападок со стороны коллег, она, громко хлопнув дверью, покинула родную кафедру археологии и на какое-то время пропала из виду. Затем на книжных прилавках появилась первая книга про отважную пегаску в пробковом шлеме и со сломанным крылом, за ней ещё одна, и ещё… Талантливые пони талантливы во всём. Так и мисс Йерлинг, выступив в новой роли, снискала популярность в области художественной литературы. Ведь здесь твои домыслы не только не высмеивают, но и платят за них приличные деньги.
Вроде бы и жизнь наладилась, и финансовое положение заметно улучшилось, но давняя мечта не отпускала пегаску. На вырученные с продаж книг деньги, Йерлинг с завидным постоянством организовывала экспедиции на север. Её больше не интересовали ни Зебрика, ни Камелу, да и приключения в Седловской Арабии остались где-то в далёком прошлом. Теперь пегаска чётко знала, что главные сокровища мира лежат под трёхметровым слоем снега, либо зарыты в неприветливых пещерных склепах первых полководцев Кристальной империи.
И с того момента, как эта мысль оформилась в её голове, Йерлинг решила посвятить остаток жизни поиску следов цивилизации Хорсов. По крайней мере, об этом можно было судить, исходя из второй части “Кодекса”, где рассказывалось об организации, полу-научного, полу-мистического свойства, основу которой составили такие же фанатичные искатели древностей, как и сама Йерлинг, и в их числе – её бывшие конкуренты. Чего стоило упоминание доктора Кабалерона, чей литературный двойник в нескольких книгах писательницы представал отпетым мошенником и негодяем...
Воистину, сильные лидеры способны сворачивать горы подобно легендарным Хорсам. На своей шкуре я убедилась в том, что идеи “Наследия Старших Братьев”, пусть и в весьма извращённой форме, здравствуют и по сей день, и вот уже новое поколение страждущих охотится за сокровищами древних времён.
С каждой новой главой повествование становились всё более сбивчивыми и непоследовательным. По-сути, последние главы книги описывали те методы и приёмы, которые по мнению пегаски должны были помочь в поиске следов цивилизации Хорсов. Йерлинг предлагала не только исследовать древние источники на предмет наличия в них тех или иных фактов; она считала, что необходимо домысливать недосказанное, искать шифры и тайные послания в сакральных текстах, в архитектуре и в ландшафте. Учёная искренне верила в то, что Старшие Братья оставляли знаки, доступные лишь избранным, и что благодаря этим знакам можно вычислить, где спрятаны те или иные легендарные предметы. Она считала, что существуют даже тайные организации Хранителей, которые оберегают эти артефакты и поддерживают секретные шифры в течение тысячелетий.
Так, например, в одной из глав пегаска рассуждала на тему газетных статей: что, возможно, тайные послания Хранителей регулярно печатаются в тех или иных заметках или объявлениях, вот только буквы в таких сообщениях расположены согласно определённому рисунку – тому самому секретному шифру, который знают лишь сами Хранители. И год за годом этот рисунок остаётся неизменным; весь же остальной текст значения не имеет и подбирается с одной лишь целью: скрыть послание от посторонних глаз.
Всё это выглядело безусловно увлекательно, но уже отдавало некоторой неадекватностью. И это ещё мягко сказано: не сомневаюсь, что домыслы подобного рода очень хорошо смотрелись бы в приключенческих романах, вот только к реальной жизни они имели слабое отношение. Да, А.К. Йерлинг была талантливой писательницей, и я была яростной поклонницей её книг, но, судя по тому, что я сейчас читала, она явно стремилась отождествить Дэрин Ду – плод своего воображения и саму себя – обычного археолога, пусть очень способного, но непризнанного. И так получилось, что не имея возможности изменить мир вокруг себя, она стала постепенно его выдумывать, смешивая реальность и собственные фантазии!
Когда я закончила чтение “Кодекса”, за окном уже светало. Мои несчастные глаза отчаянно молили о пощаде, так что натянув одеяло по самые уши, я ворочалась с боку на бок, но долгожданный сон так и не шёл. Все мои мысли занимала та загадочная Катастрофа, которая по версии А.К. Йерлинг смела цивилизацию Хорсов подобно Великому Кааджуссу из мифологии мустангов.
Пегаска могла не знать про Перо Тау, но при этом всю свою жизнь она искала следы древней цивилизации, этим пером уничтоженной. Предположения учёной идеально дополняли ту легенду, о которой я узнала ранее. Очень легко было допустить, что проклятый народ из манускрипта – это Хорсы, а легендарное Перо, проявление Божественного Гнева – огромный метеорит, некогда столкнувшийся с нашей планетой и положивший начало великому циклу смены времён года. Тогда само Проклятие Тау могло быть следствием какого-то сильного излучения. Во всяком случае, неизвестный недуг, поразивший племя Хорсов по своим симптомам очень напоминал острую лучевую болезнь. Теперь нужно было понять, зачем Перо понадобилось Анклаву. Но для таких сложных мыслей в моей голове места уже не осталось.
Наутро следы вчерашней злости на подругу исчезли сами собой. Точнее, так: я по-прежнему дулась на полосатую пони, но, в то же время, сильно беспокоилась насчёт того, что из-за нашей вчерашней ссоры ей придётся нырять в ледяную воду. Хотя… если подумать, даже без учёта её провинности, лучшей кандидатуры на это дело попросту не было: мелкая, юркая – такая в любой иллюминатор пролезет. Да и как показал наш недавний заплыв по кристальным пещерам, под водой она чувствовала себя всяко увереннее меня и уж всяко лучше, чем Свити Бот на эту воду, гхм, реагировала.
Нда… Стоило мне вспомнить о той пикантной ситуации, как щёки зарумянились сами собой. Вот что это было: сбой программы, или же какая-то хитрая игра? Но тогда какая? Зачем ей было нужно так меня смущать? С какой целью?..
В любом случае, сейчас на эти вопросы у меня ответа не было: уж если Джестер так долго удавалось уходить от прямых ответов и не быть уличённой во лжи, то что говорить о высокотехнологичном искусственном интеллекте, чьи эмоции контролируются не личными переживаниями, а сложными и тонко выверенными алгоритмами.
И всё равно, даже понимая всё это, я воспринимала Свити Бот полноценным живым существом. Вот и сейчас, когда она укладывала на салазки нехитрое оборудование для наших подводных работ и при этом мурлыкала под нос какую-то забытую мелодию прошлого, я не могла избавиться от этого впечатления. Очень надеюсь, что в итоге мне это не выйдет боком…
Для того, чтобы вытащить Коко из самолёта, нам понадобился импровизированный водолазный костюм. К сожалению, даже у запасливой Свити не нашлось оборудования для дайвинга, так что всё пришлось выдумывать буквально на ходу. Вот уж чего в военной Эквестрии было в избытке – так это средств защиты. Так что найти костюм химической защиты оказалось довольно просто. Оставалось лишь над ним немного поколдовать.
Учитывая то, что раньше костюм принадлежал Свити Белль, он висел на Джестер словно мешок. Впрочем, это было даже хорошо: для длительной работы в ледяной воде моей подруге требовалась прослойка нагретого воздуха внутри костюма, однако её собственного тепла явно было недостаточно. Чтобы быть уверенной наверняка, я потянулась к коробке с многоразовыми солевыми грелками. Никогда раньше не встречала таких хитрых штуковин. Каждая грелка переставляла собой герметичный пластиковый пакет, нагревающийся до температуры в 50 градусов! Химическая реакция, в ходе которой выделялось тепло, запускалась простым нажатием на корпус грелки.
“Теперь Джестер не должна замёрзнуть”.
Кое-как запихнув несколько грелок внутрь костюма, я немного успокоила свою совесть: да, Джестер всё ещё предстояло заслужить моё прощение, но мне совершенно не хотелось, чтобы в процессе она заработала воспаление лёгких. Теперь оставалось решить проблему с дыханием, которая после пережитого кошмара в герметичной капсуле беспокоила меня больше всего. К счастью для всех нас, химкостюм оказался приспособлен для работы с изолирующим противогазом, поэтому мы просто нарастили шланг, замотав соединение клейкой лентой. Воздух с поверхности было решено подавать обычным бытовым насосом для надувных матрасов.
После всех модификаций ярко-жёлтый химкостюм, в который мы облачили Джестер, стал напоминать скафандр какой-нибудь космопони из комикса. Особое сходство достигалось за счёт налобного фонаря – неизменного Лайтбрингера с прикрученным отражателем, прямоугольной нагрудной сумки с мощными отвёртками и накидными ключами и громоздкого заплечного рюкзака, набитого тяжёлыми камнями; последний всем своим видом напоминал реактивный ранец, но служил лишь для того, чтобы наш полосатый водолаз не вынырнул на поверхность раньше времени. Разумеется, застёжки рюкзака были устроены так, что в случае каких-либо проблем Джестер могла его мгновенно снять...
Чёрт возьми! Проверяя по несколько раз к ряду стыки трубок, лямки и крепления, я переволновалась настолько, что окончательно простила подругу и теперь молила всех известных мне Принцесс о том, что всё сработает, как надо. Наверное, инженеры, которые готовили пони к выходу в открытый космос чувствовали что-то подобное.
Пока мы вновь направлялись к злополучному озеру, я пересказала своим подругам всё то, о чём узнала из “Кодекса” Йерлинг. И если Свити Бот лишь деликатно указала на “недостаточность аргументов и доказательств”, то Джестер со свойственной ей прямотой записала Йерлинг в форменные шизофреники, причём, в довольно-таки непечатной форме. Я не стала убеждать её в обратном, поскольку сама уже не знала, чему в этой истории верить, а чему – нет.
В конце концов, в моих седельных сумках лежали страницы древнего манускрипта, косвенно указывающие на существование некоего могущественного божества и не менее могущественного артефакта, за которым теперь велась самая настоящая охота. Стали бы анклавовцы привлекать столь значительные ресурсы для поиска того, чего на самом деле никогда не существовало? Уверена, нет.
Кстати, об Анклаве. Конечно, после инцидента на “Эквестрии-8” большинству пегасов было не до нас, но вряд ли события этой ночи повлияют на работу полевых отрядов Эмеральд Грин. А раз так, времени оставалось крайне мало: если мы не заведём “Кааджусс”, то вынужденный простой здесь, на северо-западе снизит наши шансы добраться до Пера раньше “Наследия” до круглого нуля. Страшно подумать, что ждёт всех нас, если пегасы используют его в качестве начинки для какого-нибудь высокотехнологичного оружия. А уж после экскурсии в лаборатории “Эквестрии-8” я могла с уверенностью сказать, что именно так они и сделают.
Ярко-жёлтая ныряльщица заступила за край проруби и скрылась под водой.
– Удачи, Джестер, – прошептала я, глядя, как моток зелёного шланга становился всё меньше и меньше.
Зеркало воды разбилось, и у самого края проруби показался вытянутый серебристый цилиндр, обвитый толстыми трубками, а вслед за ним – и ярко-жёлтые ноги, крепко его сжимавшие.
Неужели, наша последняя надежда сдвинуть “Кааджусс” с места выглядела так… громоздко?
– Свити, а это точно наша Коко? На вид – какая-то деталь от двигателя. Ты только посмотри на все эти трубы.
Белоснежная пони прищурилась и через пару секунд сказала:
– Эти трубы – детали системы охлаждения. А перед нами – командный блок интерфейса пилотирования проекта 402. Я знаю эту модель. Та ещё сучка.
– Ээээ. Ты это серьёзно?
– Вполне. Способная, но капризная. Вот увидишь – она своей новой роли точно не обрадуется.
Длинная косичка проводов, с размаху шлёпнулась об лёд.
– Эй, на берегу! – прогудела Джестер сквозь шланг, уже выбираясь из проруби. – Принимайте ваше сокровище!
Избавив серую пони от её неудобного облачения, мы погрузили модуль на салазки и двинулись в обратный путь. И поскольку нам постоянно приходилось объезжать камни, ямки и прочие неровности рельефа доставка груза заняла никак не меньше часа. За это время Свити Бот успела в подробностях рассказать мне и про устройство самого модуля управления, и про некоторые особенности его работы.
Казавшийся монолитным железный корпус на самом деле состоял из нескольких отдельных блоков, каждый из которых отвечал за определённые задачи. Так, например, программная оболочка Коко – её “нулевая” личность – хранилась на специальном информационном кристалле, который в целях безопасности был защищён от повторной записи. Чтобы придать этой безликой основе хоть каплю индивидуальности, пилот мог воспользоваться стандартными библиотеками расположенными на твердотельном накопителе модуля. Там же хранилась и обновляемая база данных, которая при нынешних условиях становилась совершенно бесполезной.
Наконец, в задней части модуля – той самой, которая была оплетена трубами охлаждения – помещался центральный процессор, представлявший собой некое подобие искусственной нейронной сети. Эти электронные “мозги” уже демонстрировали отдельные способности к самоорганизации и обучению, но всё еще были ограничены двоичным кодом. Собственно, их ресурс и предполагалось использовать для управления двигателем “Кааджуса”.
Честно говоря, я с трудом вникала в объяснения своей подруги, и многое из того, что было сказано минутой ранее почти сразу же вылетало у меня из головы. В итоге, из всей этой лекции я поняла одно: Коко являлась неполноценным искусственным интеллектом, и до способностей Свити Бот ей было очень далеко. Там, где Свити могла в буквальном смысле думать собственной головой, Коко лишь оперировала заранее заложенными в неё данными. Если так подумать, мне следовало благодарить судьбу за то, что сценарий аварийной посадки самолёта её разработчики продумали до мелочей.
Помимо ограниченности в свободе действий, у модуля управления проекта 402 имелась и другая неприятная особенность: его программная оболочка была намертво привязана к той технике, с которой она работала, и речь здесь шла не о линейке летательных аппаратов типа “Облачный разбойник”, а о каждой конкретной боевой единице. Разумеется, сделано это было нарочно, чтобы при списании любого такого самолёта дорогостоящий модуль приобретался военными заново. Как пояснила Свити Бот, это была типичная политика частных компаний, выполнявших заказы Министерства Военных Технологий.
Но, на всякую хитрость, как известно, найдётся хитрость получше. Так и в случае с проектом 402 жадность производителя бортовых компьютеров очень быстро напоролась на не меньшую жадность со стороны военно-промышленного комплекса. Подключив необходимые ресурсы, военные без особого труда разработали программу взлома таких бортовых компьютеров, тем самым сэкономив себе кучу денег, времени и нервов.
Несмотря на то, что проект 402 в конечном итоге был признан неудачным, разработка модулей искусственного интеллекта велась в течение всей Войны. И в этом был свой резон: помимо того, что программы, подобные Коко, предоставляли удобный голографический интерфейс, они отслеживали огромный поток входящих данных и, при необходимости, задействовали те или иные защитные устройства ещё до того, как пилот успевал принять решение.
На каждый боеприпас была своя обманка, а на эту обманку тут же придумывалась какая-нибудь противо-обманка и так до бесконечности. Свити рассказывала, что под самый конец Войны оружие было напичкано различной хитроумной электроникой настолько, что сами поражающие части казались случайно прикрученными атавизмами. К сожалению, а может, и к счастью, большая часть этого цифрового великолепия погибла в электромагнитных бурях Последних Дней, и до нас дошла лишь самая дебелая и кондовая техника. В этом смысле Коко была ископаемым ничуть не хуже пресловутого Пера Тау. А вот каким образом в этих условиях удалось выжить Свити Бот, я спрашивать не стала: вряд ли ей хотелось вспоминать об этом.
Так, за разговорами мы вернулись в особняк, и Свити приступила к своему цифровому колдовству. Оказалось, что модуль пилотирования имел среди прочих разъёмов и несколько универсальных – это позволило подключить его к “Колыбели” напрямую. Думаю, не надо говорить, что я сгорала от любопытства? Вся доступная электроника в Стойле была устроена довольно примитивно, а до мейнфреймов меня, разумеется, не допускали и, похоже, правильно делали.
Как только Джестер прикатила с кухни столик с разнообразной снедью, Свити надела за ухо свой серебристый разъем-подвеску и запустила “Колыбель”. На одном из мониторов тут же появилась замысловатая заставка, сложенная из объёмных геометрических фигур, но я не успела её как следует разглядеть, поскольку обзор заслонила Джестер.
– Ну как там наш больной? Дышит?
– Да погоди ты, – шикнула на неё я. – Cистема ещё только грузится.
Словно в подтверждение моих слов на втором мониторе появилась оболочка диспетчера файлов, и сразу поверх неё всплыла табличка: “Обнаружено неизвестное периферийное устройство. Ведётся поиск соответствия…”
– А, вона как, – задумчиво проронила Джестер и уселась вплотную к монитору. По всему было видно, что серая пони заинтересована в починке модуля даже больше нашего. Неужели после сегодняшних подводных работ у моей подруги наконец-то проснулась совесть? Хотя вряд ли: скорее всего, ей просто надоело сидеть на одном месте. Но как бы то ни было, мы с ней худо бедно помирились и даже таскали печенье из одной тарелки.
Пока система “Колыбели” диагностировала состояние модуля, Свити развлекала нас рассказами о чудесах древней электроники, тонкой, сложной, высокопроизводительной и в то же время капризной, как свежий лёд на поверхности воды: чуть дотронешься – и сломается… Уверена, о таких вещах единорожка могла говорить часами, впрочем, как и я – слушать.
Так, например, выяснилось, что устройство-подвеска, украшавшее сейчас голову экиноида, передавало данные только со стороны пользователя. Обратная связь же была невозможна чисто на физическом уровне, и поэтому Свити приходилось следить за своими действиями по старинке – через мониторы. Не слишком удобно, но зато безопасно: отсутствие обратной связи являлось самой эффективной защитой от от любой вредоносной программы, которая могла содержаться на внешнем носителе. “Колыбель” же защищать было не нужно, поскольку её мейнфрейм умел создавать изолированную “виртуальную машину”– этакий воображаемый компьютер в компьютере, из которого, как из клетки, вредоносная программа вырваться уже не могла. В случае возникновения серьёзной проблемы, такой виртуальный компьютер просто удалялся и на его месте создавался новый.
Где-то на грани ума забрезжила мысль о том, что будет, если попробовать создать бесконечную цепочку вложенных друг в друга компьютеров, но обдумать её как следует я не успела: успешно завершив все этапы диагностики, “Колыбель”, наконец, смогла открыть доступ к внутренней памяти Коко. Привычным, лёгким жестом Свити переключила какой-то тумблер на корпусе Коко и принялась за работу. При этом она продолжала что-то рассказывать, но я её не слушала: всё моё внимание было приковано к двум плоским мониторам, между которыми легко и непринуждённо скользил квадратный курсор, перетаскивались какие-то панели, возникали и исчезали совершенно незнакомые мне элементы управления.
Сказать, что я была поражена – значит ничего не сказать. Ещё бы! Я слишком привыкла к компьютерной технике из Стойла: к примитивным терминалам с их чёрно-зелёными выпуклыми экранами, громоздкими клавиатурами и вездесущей командной строкой, а также к чуть более сложным ПипБакам, для которых верхом пижонства считалось наличие простенького файлового менеджера в две колонки и механического колёсика для быстрого перелистывания электронных документов. Здесь же перед моими глазами предстала совершенно иная картина: полноцветное рабочее пространство с кучей непонятных пиктограммок и панели с файлами, которые не были закреплены по краям экрана и поэтому совершенно свободно перемещались, накладываясь друг на друга так, словно они находились в трёхмерном пространстве. При необходимости можно было изменить размер такой панели и даже сделать её полупрозрачной!
От обилия геометрических фигур с непривычки зарябило в глазах. Но несмотря на то, что всевозможные украшательства вроде псевдообъёмных кнопок, всплывающих табличек, изображавших металлические поверхности и даже теней, отбрасываемых контекстными меню были мне в новинку, больше всего меня поразило не это. Операционная система “Колыбели” оказалась многозадачной! В отличие от моего ПипБака, на котором от силы можно было одновременно слушать радио и читать какой-нибудь текст, “Колыбель” без каких-либо проблем держала в своей памяти не два-три, а несколько десятков процессов! Причём, довольно сложных, в чём я воочию убедилась, когда Свити запустила резервное копирование данных с накопителей Коко – как она пояснила, на случай непредвиденных обстоятельств. По подсчётам системного таймера, вся процедура должна была занять около 7 минут. М-да... Похоже, единорожка оказалась ещё большей перестраховщицей, чем я.
Чтобы мы совсем не скисли со скуки, Свити запустила ещё одну программу, предназначенную… для компьютерного рисования! И за каких-то пять минут изобразила на виртуальном холсте не какой-нибудь простенький домик с деревцем, как меня пробовали учить в начальной школе, а парный портрет – меня и Джестер. Причём, за всё время рисования она ни разу не обернулась в нашу сторону!
Получившийся результат смог пронять даже серую пони: поставив на поднос давно остывшую чашку чая, которую она всё это время сжимала в копытах, Джестер отошла от экрана на пару метров.
– Во дела! Как живые, – наконец, выдохнула она из себя. – Только... это самое, можешь шапку убрать?
Услышав это, я отчаянно замахала копытами, вопя, что мол, Джестер без шапки – уже не Джестер. Неизвестно, чем бы закончился этот спор, но поверх наших улыбающихся физиономий всплыла табличка: “Архивация данных успешно завершена”.
К моему великому сожалению, Свити закрыла рисовальную программу так и не сохранив полученный результат. Затем она вызвала служебный каталог, так и пестревший многочисленными значками, и, ни секунды не медля, выбрала среди них нужный.
После всего увиденного безликая серая панель с простыми прямоугольными кнопками и надписью “Собственность М.В.Т.” показалась мне приветом из далёкого прошлого. Особую мрачность панели придавал текст, суливший каждому, кто незаконно воспользуется программой до 3-х лет лишения свободы.
Погасив назойливое предупреждение, Свити поочерёдно нажала кнопки “Соединиться” и “Старт”, затем удовлетворённо хмыкнула и сняла с уха проводок интерфейса.
– Ну, вот. Пускай работает. На подбор ключа “Колыбели” потребуется около получаса.
– Как, и это всё? – разочарованно спросила я, глядя на чёрно-белую шкалу прогресса, заполненную лишь на два процента.
– А что ты ожидала?
– Какие-нибудь бегущие строки кода и замысловатые команды. Это же программа для взлома военной техники, а не какой-нибудь файловый менеджер из офиса!
– Боюсь, тебя огорчить, Додо, но выводить исполняемый код на экран совершенно ни к чему: это будет чудовищно замедлять работу. Да и что даст пользователю такое шоу, кроме эстетического наслаждения?
– Его и даст!
Лично я любила наблюдать за тем, как работает мой терминал. Все эти бесчисленные строки из букв и цифр вызывали какое-то странное чувство единения с машиной. Не такое, как недавнее “слияние”, нет. Скорее, что-то вроде сопереживания, если можно так выразиться…
Какое-то время мы сидели молча. Свити Бот просто смотрела в одну точку, я же время от времени поглядывала на монитор, где неспешно ползла шкала прогресса. Наконец, я поймала себя на мысли, что умудрилась не спросить экиноида о самом главном!
– Свити, а что конкретно делает эта программа взлома?
Единорожка с готовностью повернулась в мою сторону:
– Отучает нашу Коко от привычки задавать лишние вопросы. Для этого она должна подменить файл лицензионной библиотеки своим собственным, практически неотличимым “файлом-обманкой”, в котором привязка операционной системы к конкретному транспортному средству попросту отсутствует. Правда, тут есть одна проблема: для успешной замены любой встроенной библиотеки требуется подтверждение в виде лицензионного ключа. И для каждой копии операционной системы он свой. Беда в том, что защита модуля устроена так, что выудить этот ключ намного сложнее, чем подобрать его, поэтому сейчас программа взлома работает по так называемому методу “грубой силы”. Это значит, что она будет перебирать все возможные комбинации до тех пор, пока не доберётся до искомого значения. А поскольку длина ключа составляет целых девять знаков, процесс этот требует очень больших мощностей. К счастью, они у нас имеются. Могу сказать точно: даже на узловом мейнфрейме любого из Стойл общей серии подобная операция заняла бы около недели. “Колыбель” же, за секунду подбирает свыше 500 000 комбинаций, и уже совсем скоро… О, надо же! Кажется, готово.
Я пододвинулась поближе и действительно увидела табличку в центре экрана: “Код подтверждения – 398 116 208. Приступить к замене файла? Да/Нет”.
– Свити, а можно мне? – спросила я, указывая на блестящую подвеску с тонким витым проводом.
– Почему бы и нет?
Единорожка помогла мне нацепить устройство, и уже очень скоро я постигала азы работы с “Колыбелью”. Поначалу было достаточно сложно направить непослушный курсор в нужную мне сторону: он то проскакивал мимо, то вовсе не двигался с места – всё-таки, управление компьютером посредством силы мысли было мне в новинку. Однако, после того, как я догадалась сконцентрировать свой взгляд на тех кнопках, которые мне нужно было нажать, дело пошло быстрее. В итоге я не только подтвердила окончание предыдущей операции, но и вызвала экранную клавиатуру, при помощи которой вбила лицензионный ключ. В этот раз шкала прогресса заполнилась меньше, чем за минуту, и поверх экрана всплыла табличка, сообщившая об успешной замене ключа. К слову, табличка эта была жизнерадостного травянисто-зелёного цвета, чего от военных, наградивших свою программу поистине замогильным оформлением, я ну никак не ожидала.
– Кажется, всё, да? – спросила я у Свити Бот и потянулась к ушному креплению подвески.
– Ага, готово, – с этими словами Свити принялась отсоединять провода, шедшие от модуля к “Колыбели”. – Правда, есть небольшая вероятность, что после такого вмешательства Коко будет слегка “глючить”, но нам же не военными самолётами управлять, верно?
– Угу, – кивнула я в задумчивости. Наступил мой черёд колдовать над этим чудом техники, а именно – найти способ подсоединить модуль пилотирования проекта 402 к совершенно не приспособленному для этого транспортному средству…
– Джестер, заводи!
Корпус колёсного монстра содрогнулся, и его мощный дизель затарахтел, заполняя пещеру сизым дымом выхлопа.
“Ох, ну и вонища...” – просто не верилось, что наряду со спарк-двигателями довоенные пони могли использовать вот это!
Рядом со стрелкой спидометра загорелась и часто замигала жёлтая лампочка, а вслед за ней осветилась и вся приборная панель, буквально испещрённая кнопками и рычажками неизвестного назначения. Подозреваю, что большинство из них относились к военному прошлому “Великого Кааджусса”. Так или иначе, больше всего меня интересовала узкая стеклянная полоса, встроенная в панель ровно по центру, поскольку на ней бегущей строкой сообщалось:
“Загружается операционная система “Копилот 1.6”. Идёт инициализация”.
Теперь оставалось лишь достучаться до Коко, если, конечно, та была ещё “жива”.
Бегущая строка пошла уже по третьему кругу, а блок так и не отзывался. Но учитывая то, что полдня ушло только на перепайку его разъёмов, я была готова ждать сколь угодно долго.
Откинувшись на спинку сиденья, я и не заметила, как упёрлась боком в одну из труб, опоясывавших корпус Коко.
“Ай!”
До недавнего времени в кабине грузовика было довольно просторно: в передней её части помещались два удобных кресла – водительское и пассажирское, сзади же располагался мягкий трёхместный диван, который вполне мог заменить собой полноценную кровать. Но чтобы не занимать спальное место понапрасну, многострадальный блок пилотирования было решено установить в проходе между передними сиденьями. Так что иногда мне было проще вылезти из одной двери и забраться через другую, чем перелезать через высокий железный ящик, к тому же, опутанный многочисленными проводами.
“Ну, давай же!” – прошло уже минут пять, а индикатор с бегущей строкой по-прежнему сообщал о том, что система грузится. И, к сожалению, у меня были все основания для беспокойства. Ещё когда мы втаскивали Коко в кабину, Свити обнаружила в нижней части её корпуса грубый сварной шов – свидетельство того, что блок ранее подвергался какому-то вмешательству. Наличие сторонней модификации уже не давало гарантии, что всё заработает как надо, но мы были не в магазине, так что выбирать нам не приходилось.
“Семь с половиной минут…”
Я уже собиралась перезагрузить напрочь зависший блок, но бегущая строка вдруг сменилась статичной надписью:
“Подключить бортовые телекамеры? Д/Н?”
Поскольку модуль пилотирования проекта 402 не имел ни клавиатуры, ни даже простой кнопки подтверждения действий, я ответила на этот вопрос голосом, как привыкла при работе с “Фениксом”. И как только это произошло, перед самым моим носом отъехала шторка, за которой скрывался объектив телекамеры; от неожиданности я резко подалась назад. Глазок камеры начал вращаться в своей выемке, словно изучая пространство кабины, а на панели бегущей строкой высветилось: “Подключите шлейф, промаркированный как “kwk-a4” к серийному порту своего ПипБака”.
Это уже было лучше, чем ничего.
Кое-как отыскав в толстом жгуте проводов требуемый разъём, я подсоединила его к ПипБаку: экран устройства подёрнулся рябью, и на меня уставилось... лицо пони!
От неожиданности я ойкнула. Вот уж не думала, что у компьютерной программы может быть собственный облик, тем более – такой экзотический. Отображенное “в три четверти” лицо цифровой кобылки, в представлении крупнозернистого восьмицветного экранчика ПипБака выглядело неестественно бледным и угловатым, однако, невероятно выразительным. Причина этого крылась в подчёркнутой асимметрии её причёски: если правая половина головы Коко была выбрита наголо, и я легко различала татуировку в виде дорожек печатных плат у неё на скуле, то всю левую половину, прикрывала своеобразная “грива”, составленная, судя по всему, из нескольких металлических сегментов. Довершали этот странный образ её глаза – две немигающих точки насыщенного розового цвета, которые начисто разрушали последнее сходство Коко с живым существом. Словно этого было мало, картинка, передаваемая через намокший разъем в старое, как мир, устройство, разъехалась: синий и красный каналы расползлись в стороны, так что вокруг лица Коко образовался своеобразный двухцветный ореол.
“Интересно, эти изъяны в передаче изображения вызваны нашим жёстким приземлением, или же дело в той процедуре взлома? А может, всему виной попавшая в электронику ледяная вода?..”
Из динамика раздался знакомый детский голос:
– Привет, Додо! – было очень странно слышать этот голос из маленького динамика ПипБака, а не вокруг себя, как раньше. – Как тебе мой внешний вид, Додо. Я сама его разработала!
– Вот как? – спросила я с недоверием. Неужели у Коко, которую Свити описывала, как довольно ущербную программу, были способности к творчеству?
– Я скомпилировала его из имевшихся вариантов.
“Ах вот оно что”.
– Ну так как тебе? – повторила кобылка, изобразив нетерпение.
– Весьма… мило. Рада тебя видеть, Коко, – я неловко улыбнулась. – Как ты себя чувствуешь? Справишься с этой техникой?
– Куда ты меня запихнула, Додо? Последний раз я работала с четырьмя звездообразными двигателями, а здесь стоит рядная восьмёрка! Да ещё и дизельная! – механистичная физиономия Коко изобразила некоторое подобие негодования. – Я уже не говорю о высокой вероятности незаконных манипуляций с файлом ключа, с которыми, к сожалению, я ничего не могу сделать!
Я покосилась на шибко говорливый аватар.
– Если тебе не нравится твой файл ключа, я могу вернуть тебя обратно на дно озера. Будешь лежать там до скончания времен. А этот двигатель ничем принципиально не отличается от твоего самолёта. Всё, что от тебя требуется – это вовремя подавать топливо. Здесь даже за зажиганием следить не нужно!
Всё-таки мимика у Коко практически отсутствовала. Спасибо на том, что она хотя бы шевелилась на экране.
– Мне придется провести полною перекалибровку всех датчиков.
Если она пыталась воздействовать на мою совесть, то выбрала неправильный метод.
– Тоже мне трагедия. Я слишком хорошо изучила инструкцию, чтобы вестись на твоё нытьё, Коко. Калибруй!
– Джестер, расскажи мне про них.
Я уже привыкла к звуку дизеля – из оглушительного рева он превратился в приятный, уютный фон. Так привыкаешь к гудению люминесцентных ламп под потолком у себя на рабочем месте. Дорога, изрядно побитая временем, исчезала под днищем нашей машины, но огромные колёса без особых проблем проглатывали ямы.
– Про кого?
– Ну, про ту банду, с которой ты ездила.
Джестер вела “Кааджусс”, глядя перед собой. Мы никогда раньше не разговаривали о прошлом. С самого начала я приняла это как условия игры, и до сих пор меня это устраивало. Но теперь, когда тени прошлого коснулись меня непосредственно, я решила, что в наказание Джестер придется нарушить наш негласный договор. Конечно, серая пони могла соврать, но вряд ли она бы стала это делать, если ей и дальше хотелось путешествовать со мной.
Джестер задумалась, как всегда задумываешься, когда тебя в лоб просят рассказать историю, подробности которой ты и сам давно подзабыл.
– Как я уже говорила, это были работорговцы. Но не какие-нибудь облезлые, полоумные бандиты, жаждущие твоих страданий, а весьма интересные по своей природе ребята. Я бы даже назвала их цивилизованными. Ну, по крайней мере, они всегда аккуратно одевались и не сыпали дешёвой руганью через слово. И всё бы ничего, вот только одевались они уж слишком аккуратно. Понятия не имею, где они достали те костюмы… Но на вид совершенно точно довоенные. Может, знаешь – все эти жабо, дублеты с лилиями... Со стороны посмотришь – так можно принять за бал-маскарад вампиров из Ночного Замка. Видать, разграбили какую-то усадьбу, вот и понатащили всякого барахла. Думаю, это была идея их главаря – молодого такого парня. Он мой ровесник, если не младше… Знаешь, он мне даже нравился. Черноволосый, образованный, уверенный в том, что и зачем он делает…
Джестер замолчала, с головой уйдя в воспоминания, а я переваривала уже сказанное. Мне ещё не приходилось слышать от своей подруги, чтобы кто-то мог ей... нравиться. Впрочем, я не знала точно, в каком смысле она употребила это слово. Но Джестер продолжила говорить еще раньше, чем я успела прийти к каким-либо выводам.
– Поначалу весь этот маскарад показался мне ужасно нелепым, но потом я стала понимать, в чем тут смысл: если хочешь создать порядок в умах, сперва нужно создать порядок в облике. Зрелище, конечно, было то ещё. Особенно если учесть, что по дорогам эти парни передвигались в кожаных плащах и куртках, верхом на вездеходах, переделанных из гражданских мотоциклов. Они ставили широкие арочные колёса на тяжёлую мототехнику, что, несмотря на странный вид, придавало ей умопомрачительную мобильность и проходимость. Флагманом же этого самодельного флота, был экспериментальный тягач – “Великий Кааджусс”. Именно ему была отведена роль передвижной тюрьмы для рабов.
Я вздрогнула и заёрзала в кресле. Не то чтобы мысли о работорговле бросали меня в истерику, но я не могла избавиться от неуютного ощущения, что прошлое этой машины пропитало отделку её салона подобно застарелой грязи.
– Эти бравые ребята в странных одеждах. Они торговали живым товаром, да. Но они никогда не портили свой товар – никого не насиловали и не уродовали, как минимум. Сложно поверить, но они и пили-то в меру... Короче говоря, через старомодные одежды и несколько странную тягу к эстетике этот парень стремился создать свою собственную цивилизацию в Пустоши. И, самое интересное, у него были к этому все шансы. По мере того, как слава о необычных работорговцах распространялась по Пустоши, всё больше и больше одиночек изъявляли желание к ним присоединиться. Разумеется, брали не всех. Да и не многие оставались надолго, поскольку был у этой системы и свой изъян.
Джестер ухмыльнулась, явно ожидая вопроса, и я его задала:
– И какой же?
– Они не имели дел с женским полом. Считалось, что “самки” вредят дисциплине и вообще мешают общему делу.
От удивления я чуть не подавилась сухарями, которые грызла всю дорогу. В голову сразу полезли… странные мысли.
– Как же их цивилизация собиралась… э… выживать?
Внезапно Джестер расхохоталась.
– Вот! То-то и оно. Я тоже сначала думала, что они… из этих! Я даже была в этом уверена! Но не всё оказалось так просто. В конце концов, выяснилось, что далеко не каждый хотел посвятить свою жизнь одному только делу, каким бы замечательным оно ни было. Многие примкнули к этой шайке именно в поисках стабильной, мирной жизни. А это дом, семья – сама знаешь. Понял это и главный. А когда понял, то придумал очень интересное решение проблемы: предложил всем желающим взять себе по “самке” из числа добычи в личное владение – на правах рабынь. Ну, а дальше каждый был волен поступать с ними кто как захочет. Отличное решение, не находишь? Вроде и семью можно создать, и статус кво более-менее сохраняется.
– Да уж, – хмыкнула я, переварив услышанное. – Полагаю, многие согласились?
– Разумеется. Среди женской половины рабов началась настоящая война за право стать собственностью одного из бандитов: по сравнению с возможным будущим на чужбине, условия работорговцев были, можно сказать, сказочными. Ведь за всё время никто не видел, чтобы рабов били или унижали. Мало кому приходило в голову, что они были товаром, чей вид нельзя было портить.
Что-то в этой истории упорно не увязывалось.
– Погоди-ка, – перебила я полосатую пони. – Но ведь ты сказала, что была одной из них? Как же так вышло, если по твоим же словам они не имели дел с женским полом? Или ты... выдавала себя за жеребца?
Джестер улыбнулась шутке, но потом улыбка вдруг сошла с её лица, а брови нахмурились. Полузебра очень внимательно посмотрела на меня и совершенно серьезно произнесла:
– Я была одной из их рабынь.
Участь Джестер явно была незавидной. Вроде как, в этом странном социуме никто не страдал национализмом по отношению к зебрам – идейных сумасшедших, пытавшихся оживить конфликт двухсотлетней давности, работорговцы отсеивали сразу – но рано или поздно стало бы ясно, что Джестер – бесплодный гибрид. И такой она уже была бы никому не нужна.
Любая другая на её месте, наверное, смирилась бы, и покорно ждала своей судьбы, но только не Джестер. День за днём усыпляя бдительность надзирателей, серая пони готовила побег. Но просто сбежать от своих хозяев ей было не интересно! Оценив настрой зарождающегося социума, Джестер решила несколько ускорить процесс. Так жертвой её вероломных копыт и стал основной инструмент работы бандитов – “Великий Кааджус”. По коварному замыслу серой пони, поломка этого колёсного монстра должна была подтолкнуть работорговцев к, так скажем, вынужденному переходу от разбойно-кочевого образа жизни к оседлому. Тем самым, Джестер могла бы хоть немного обезопасить Пустошь и, быть может, даже создать новый очаг какой-никакой, но всё же цивилизации.
Всё-таки изощрённость ума моей подруги поражала воображение: она исполнила свой коварный замысел лишь после того, как убедилась, что “Кааджусс” остановился в местности с водой и землёй, хотя бы как-то пригодной для ведения хозяйства. Конечно, Джестер прекрасно оценивала шансы и понимала, что бандитам ничего не помешает найти себе другой транспорт, но полосатая пони особо ничего не планировала и не замышляла: ей нужно было лишь смешать карты, сбросить переменные в уравнении, одним словом – навести хаос и посмотреть на результат. В этом и была вся Джестер.
– Вот, в общем-то, и вся история. Разумеется, я никак не могла предположить, что встречу эту громадину здесь, на северо-западе. Видать, у нашей механической шпионки действительно большая сеть агентов. Намного больше, чем мы думаем, а?
Я вздохнула: слова серой пони вторили моим мыслям.
– Да, Джестер… Я смотрю, здесь у всех достаточно секретов. Может быть, однажды вы посчитаете меня достойной узнать их все.
Серая пони посмотрела на меня, удивлённо вскинув брови.
– Ну так это же на самом деле очень просто, жеребёнок! Достаточно просто спросить! Что ты хочешь знать?
“Просто спросить”. Как будто это было так просто. Откуда я знаю, как она отреагирует на мой вопрос? Что, если я нечаянно задену её за живое, и она возьмёт да и отшутится, а потом и вовсе закроется в себе? Наверняка, даже у Джестер были какие-то вещи, о которых ей не хотелось распространяться. С другой стороны, я всегда считала, что любое откровение предполагает обмен. Мне же вовсе не хотелось кому-либо рассказывать о своей не самой весёлой жизни в Стойле. Ведь когда ты один на всех такой урод с крыльями, то каким бы милашкой ты ни был – всегда найдутся те, кто будут тебя ненавидеть. Такова наша природа.
Да и потом – действительно ли я хотела всё знать? Не выясню ли я что-нибудь такое, что сильно усложнит уже устоявшиеся отношения с друзьями? Ведь всего один факт из прошлой жизни Джестер стал поводом для дурацкой, нелепой ссоры...
Возможно, всё это было лишь моими собственными домыслами, но мне стоило неимоверных усилий, чтобы через них переступить. По лицу Джестер я видела, что она напряженно ждала моего вопроса. Наконец, я глубоко вдохнула, внутренне зажмурилась и выпалила:
– Ты… У тебя с ним что-то было?
На лице Джестер поочередно сменились непонимание, затем удивление, и наконец полу-зебра расхохоталась в голос.
– В глаз из кремневого пистолета? Не верю! И как он только выжил после этого? Свити, ты веришь, что это возможно?
Но Свити Бот в нашем разговоре не участвовала. Она лежала на заднем сиденье и будто бы спала. На самом деле это было не так: от сердца экиноида прямо к бортовой розетке шёл длинный провод; это от него единорожка подпитывала свои аккумуляторы. Не думала, что она может подзаряжаться вот так, напрямую. Впрочем, я без труда отрешилась от этого провода и представила себе, что Свити просто уснула.
Я и не заметила, как в кабине грузовика воцарилась тишина. Похоже, Джестер выговорилась на сутки вперёд, и теперь вела “Кааджусс” в молчаливой задумчивости. По её лицу было видно, что серая пони вспоминает что-то из своей прежней жизни. Что-то такое, что ни мне, ни Свити, ни кому-либо ещё, знать не положено – по крайней мере, до поры до времени. Бортовое радио молчало. Вернее, из динамика доносились неясные помехи и хрипы, но от недавнего многоголосого эфира не осталось и следа. Коко тоже не жаловала нас общением. Стоило лишь говорливой машине узнать о своём новом предназначении, как она стала отвечать на любые вопросы короткими, односложными фразами, причём, максимально обиженным голосом. Вот чего в моей жизни точно не доставало, так это бортового компьютера с военного самолёта, возомнившего себя капризным жеребёнком.
Как любит говорить моя мама: “На обиженных воду возят”. Оставив попытки наладить диалог с цифровой кобылкой, я отсоединила ПипБак от модуля и вызвала карту местности. Свити была права: спутниковая съёмка региона велась, что называется, по остаточному принципу: в углу экрана ещё виднелось знакомое пятно озера Серенити, но помимо шоссейной дороги, по которой мы ехали, пары рек и нескольких озёр поменьше, других полезных отметок я не обнаружила. Но главное разочарование ждало меня впереди: окрестности Поларштерна отображались как совершенно пустое поле с одной единственной, прямой, как стрела линией – трассой “Северная”. Ни развилок, ни перекрёстков, ни каких-либо населённых пунктов по краям. По всей видимости, этот участок трассы и был проложен лишь для того, чтобы доставлять грузы до Поларштерна, и только. Сам же город при любом увеличении выглядел невыразительным прямоугольником, на фоне которого белела пиктограмма в виде скопления высотных зданий. Вся эта военная секретность потихоньку начала меня доставать.
Выключив свет в своей половине салона, я стала вглядываться в обочину за окном. Погода ухудшилась, и повалил редкий снег. Мощный лобовой прожектор локомотива высвечивал лишь узкую длинную полоску дороги, а по бокам в темноте проплывали редкие остовы зданий, иногда – целые деревни, разрушенные до основания, иногда – бетонные скелеты сельскохозяйственных построек или промышленных корпусов. Если в них кто-то и жил, ему хватало ума не показывать носа перед такой громадиной. Я невольно улыбнулась, представив себе, как жители окрестных руин будут рассказывать легенды о призрачном поезде, который ночами ездит по заброшенной асфальтовой дороге. А затем я увидела себя там – посреди абсолютно безжизненных просторов Пустоши, где не горело ни света, ни огня, где была лишь промёрзшая земля, снег, болота и эти остовы когда-то целых зданий. И когда эта картина в деталях оформилась в моей голове, я вдруг почувствовала себя как никогда счастливой от того, что сейчас я не там, среди ночного снега и холода, одиночества и безысходности, а здесь, где сухо, тепло и рядом с тобой верные друзья. А с друзьями можно выпутаться из любой передряги…
Накинув на плечи одеяло, я так и смотрела на дорогу, пока меня окончательно не сморил сон.
Уверенно удерживая огромную баранку, я вела “Кааджусс” сквозь ночную метель. До нашей поездки я понятия не имела, как это вообще делается, но сейчас всё получалось легко и непринуждённо. В конце концов, всё, что от меня требовалось – это удерживать грузовик на остатках дороги и высматривать возможные препятствия. Пожалуй, с этим было сложнее всего, поскольку яркий свет лобового прожектора отражался от стены падающего снега и скорее мешал, чем помогал.
Джестер пропадала где-то в недрах кузова и, скорее всего, спала без задних ног. Немудрено, ведь она просидела за рулём практически весь день! Свити тоже куда-то запропастилась. Впрочем, она должна была сменить меня через пару часов.
Щурясь изо всех сил, я всматривалась вдаль, поэтому, когда в глаз ударил яркий луч света, я не сразу сообразила, откуда он шёл. По бокам кабины были установлены массивные зеркала заднего вида, которыми я за всю поездку ни разу не воспользовалась. Теперь же в них отчётливо различался яркий жёлтый огонёк, и, что немаловажно, огонёк этот стремительно приближался.
“Неужто погоня?” – стоило мне ненадолго оторвать взгляд от дороги, как грузовик подпрыгнул на ухабе и чуть не слетел в кювет.
“Агрх! К такому я совсем не готовилась”.
Было слышно, как в кузове послышалась возня, и сонный голос Джестер пробормотал что-то нелестное относительно моего стиля вождения, но сейчас меня это волновало меньше всего. Судя по положению мерцающего огонька, транспортное средство, которое догоняло нас, было выше, даже чем наш “Кааджусс” или… оно просто находилось выше!
“Самолёт?!” – стараясь держать руль прямо, я вглядывалась в мерцающую точку, по-прежнему маячившую в зеркале, однако, на фоне тёмного неба увидеть что-либо кроме яркого огонька было невозможно. Впрочем, долго гадать мне не пришлось: где-то за спиной послышался характерный рокочущий звук мотора без глушителя.
“Ну, точно, самолёт…” – кем бы ни оказались эти ночные авиаторы, их намерения явно были далеки от дружеских. За последнее время меня пытались убить намного чаще, чем предлагали помочь. И скоро мои опасения подтвердились: землю перед грузовиком прошила пулемётная очередь! Крошки мёрзлой земли, выбитые пулями, ударили по лобовому стеклу. Конечно, в убойной силе этот пулемёт существенно уступал тому же “Сторителлеру”, но, уверена, корпус “Кааджуса” легко пробивался и обычной винтовочной пулей.
Вцепившись в руль мёртвой хваткой, я даже не пыталась обернуться, чтобы проверить: что с моими подругами, поскольку неопознанный самолёт на хвосте оказался не единственной нашей проблемой… Почти подпрыгнув в воздух, шестиосный грузовик выскочил на длиннющий вантовый мост, изрядно потрёпанный временем и своей шириной явно не рассчитанный на габариты транспортных средств, подобных нашему. Ясное дело, в такой ситуации ни о каких манёврах не могло быть и речи. Справа и слева от меня чернела бездонная пустота, и я даже знать не хотела, что сейчас находится под нами: река, пропасть или сама Бездна.
– Джестер, Свити, нас атакуют! – прокричала я в отчаянии. – Да где же вы?!
Новая очередь со звоном отскочила от корпуса грузовика. Боковое зеркало с моей стороны разлетелось на куски, и я инстинктивно вжалась в рулевое колесо. В этот момент наш преследователь нагнал “Кааджусс” и вырвался вперёд. Теперь, в ярком свете прожектора, я смогла, наконец, разглядеть его очертания. Да, я ожидала увидеть самолёт, но совсем не такой. Это был древний биплан с короткими крыльями, обтянутыми чуть ли не тканью, и неубирающимся шасси! Такие самолёты использовали задолго до Войны для удобрения полей! Да кому вообще могло прийти в голову переделать эту развалину под боевую машину?
Тарахтя допотопным двигателем, самолет ушёл вбок. Маленькие размеры и низкая скорость делали это летающее недоразумение удивительно маневренным: я видела, как биплан пролетел между соседними пилонами моста и скрылся в темноте. Когда же самолёт вновь показался на горизонте, он летел прямо на нас! Ослеплённая ярким прожектором, я выпустила руль, и “Кааджусс” царапнул бортом ограждение моста. Пока я выравнивала машину, пилот мог уже несколько раз расстрелять нас в упор, но почему-то этого не сделал. Создавалось впечатление, что он собрался идти на таран.
И только когда биплан подлетел совсем близко, стало ясно, что всё гораздо хуже: прямо под железным брюхом машины – там, где крепится трапеция шасси, – на ремнях висел жеребец в рваной кожаной жилетке и круглых сварных очках. Безумный оскал этого циркача идеально дополнялся здоровенной авиабомбой, которую он удерживал всеми четырьмя ногами.
“Проклятье! Да даже если его подарок просто проломит пролёт моста, это будет последним, что мы увидим!”
– Додо, – раздался рядом со мной голос Джестер.
“Наконец-то!” – я машинально обернулась, и увидела свою подругу, почему-то одетую в чёрное бархатное платье.
“Какого сена тут...”
Самолёт пролетел прямо над нами, и в следующую секунду раздался взрыв такой мощи, что многотонный грузовик подбросило вверх. Ослеплённая, я пролетела через всю кабину и приложилась плечом об пассажирскую дверь. Волна жара ворвалась через выбитые окна, но вместо того, чтобы сгореть в ужасающем пламени, я проснулась.
– Эй, Додо, вставай, – Джестер сидела за рулём совершенно целёхонького “Кааджусса” и трясла меня за плечо. – Всю красоту проспишь!
– А? Какую ещё красоту? – протирая заспанные глаза, я подняла голову на уровень окна и обомлела.
– Рассвет?! – удивлённо воскликнула я, глядя на бледно-розовое зарево, поднимавшееся над дорогой.
– Агась, он самый, – ответила серая пони таким довольным голосом, словно она сама этот рассвет и сотворила.
Конечно, само зрелище солнца, проглядывающего сквозь Облачный Занавес, уже было невиданной редкостью, но ещё сильнее я удивилась, когда взглянула на часы.
– Джестер, этого просто быть не может. Сейчас три часа ночи!
~ ~ ~
Заметка: следующий уровень (13)
Новая способность: Буревестник. Довольно щебетать, пора становиться на крыло! Активация скрытых способностей даёт вам +1 к интеллекту и +20 к очкам действия.