Архетипист

Глава 12

Тем вечером перед сном меня навестила Старлайт. К ней вернулся прежний окрас, но что-то всё равно казалось необычным. Я пару мгновений изучала её гриву и глаза, гадая, что же изменилось, — и тут наконец поняла.

Её метка пропала. Без неё она выглядела будто бы голой и вдобавок сильно помолодевшей. Даже удивительно, насколько зрелыми нас делают эти небольшие изображения на шерсти.

Старлайт села рядом со мной на диван.

— Как твои глаза?

— Нормально. — Единственным источником света в комнате были свечи, поэтому я сидела без повязки и очков. Но даже так маленький кабинет казался освещённым не хуже, чем балкон замка в безоблачный полдень. — Они не болят. Просто всё кажется слишком ярким.

Хмыкнув, она глянула на книгу у меня в копытах:

— Дело или развлечение?

— Чуть того, чуть другого. — Я опустила потрёпанных «Посланников Пресветлой». Почти вся середина книги была безнадёжно испорчена арбалетным болтом, однако последние главы более-менее уцелели. Пускай жизнь культа, возможно, навсегда останется для меня загадкой, я хотя бы смогу узнать, как он окончил своё существование. — Что будем делать, Старлайт? 

— То, что считаем правильным. Так сложнее ошибиться.

— Но что, если я всё-таки ошибаюсь? Что, если пони и впрямь рады тому, что делает Дискорд? — У меня перед мысленным взором промелькнула ленивая, довольная улыбка улетающей ввысь Эпплджек.

— Тогда не будем торопиться бросаться в крайности. — Она снова заглянула мне в глаза. — Что тебе снится, Твайлайт? 

— Солнце, да такое яркое, что затмевает всё остальное, из-за чего я не могу видеть. — Лишь это я помнила из своих снов: как силюсь что-то разглядеть в кромешной тьме, в конце концов осознавая, что это на самом деле свет.

— Скверно. 

— Отнюдь нет. Наоборот — прекрасно. Хотелось бы, правда, понять, какой в этом смысл. — Я положила книгу на столик возле дивана, где она будет ждать меня до утра. — Завтра отправимся в Кантерлот и поговорим с Луной. Она скажет, что нам делать.

— А нам точно нужно её руководство?

— Ну, — нахмурилась я, глядя на свои копыта, — следовать её советам мы вовсе не обязаны.

— И то хорошо. — Старлайт наклонилась и потёрлась своей щекой о мою. Я ощутила знакомый успокаивающий запах постельного белья, пота и свечных фитилей. К нему примешивались более резкие нотки кордита и пиротехники — скверна Трикси. Я попыталась не обращать на это внимания. — Спокойной ночи.

— Очень надеюсь. — Потому что только надежда у меня и оставалась.

Сейчас самый разгар лета моего девятого года. Наша группа пересекла равнины Мэйрафона и достигла Башни солнца. Иерофант встречает нас на наблюдательном уровне.

У расположенного здесь балкона отсутствует ограждение. Ничто не сдерживает пони от падения, кроме их собственного здравого смысла. Ходят слухи, что такое порой случается с ослеплёнными солнцем сосудами. Их со всеми почестями хоронят вместе с остальными мучениками.

Мы почтительно склоняем головы, но заслуживаем от иерофанта лишь упрёк. Таков наш первый урок: дабы выказать почтение, голову нужно поднимать. Взгляд вверх — вот величайший знак уважения.

Воды нам не дают уже несколько часов. Танжерин больше не потеет: её тело избавилось от жидкостей. Она часто дышит, ещё чуть-чуть — и её хватит солнечный удар. Идеально чистый белоснежный мрамор, на котором мы стоим, отражает солнце с абсолютной ясностью. Стоя всего в шаге от края бездны и со всех сторон окутанный жаркими лучами ослепительного солнца, поневоле начинаешь испытывать некое головокружение. Я чувствую, будто моя душа, отделившись от тела, поднимается над этой печкой, наблюдая за нами подобно призраку.

Танжерин шатается. Её ноги подгибаются, и она как подкошенная падает на раскалённый мрамор. Дрожа, она с трудом заползает в тень одной из зеркальных ламп. До нас доносятся звуки её хриплого, частого дыхания.

— Не годится, — говорит иерофант. — Недостаточно благочестия.

Слуги в белых рясах выступают вперёд и уволакивают Танжерин в башню. Её время с нами окончено. Я лишь на долю секунды задумываюсь, выживет она или нет.

Больше никто из нас не падает, поэтому иерофант встаёт у края балкона и разворачивается к нам. Настала пора для второго урока. Он поднимает копыта и развязывает изысканно украшенную шёлковую повязку, скрывающую его глаза. Они плотно закрыты воспалёнными красными шрамами. Из-за инфекций и ожогов, преобразивших его лицо, можно лишь догадываться, каким красивым он был когда-то.

Сейчас же он прекрасен. Я вдруг понимаю, что у меня по щекам бегут слёзы.

— Любите ли вы пресветлую Селестию? — спрашивает иерофант.

— Да! — во весь голос кричу я. Остальные отвечают не так страстно, за исключением Данделиона: его голос так же громок, как у меня.

— Можете ли вы взирать на её великолепие, не отводя глаз?

— Да! — Я могу! Я тренировалась! Я могу это сделать! Я поднимаю взгляд к солнцу. Мои глаза непроизвольно зажмуриваются, но я изо всех сил заставляю их открыться. Лишь это — лишь это одно сейчас важно. Её свет врезается в мою сетчатку, и через несколько секунд я опускаю голову, тяжело дыша. Моё зрение заполнено чёрными точками. Балкон плывёт перед глазами. Рядом слышатся стоны других неофитов. Кто-то плачет.

— Ещё раз, — произносит иерофант. — Дольше.

Я снова отыскиваю взглядом солнце. Спустя пару мгновений меня одолевает боль.

Двое неофитов не решаются на вторую попытку. Слуги оттаскивают их. Иерофант следит за ними незрячим взором.

— Не годятся. Недостаточно благочестия. Ещё раз!

Я опять поднимаю взгляд. Боль из режущей превратилась в тупую, пульсирующую с каждым ударом моего сердца. Зрение меркнет, и хоть мои глаза открыты, я на мгновение теряю солнце за чёрными точками. Чуть сдвинув глаза, я вновь отыскиваю его.

Не знаю, сколько проходит времени за этим занятием. Один за одним неофиты выбывают: либо падают, либо закрывают глаза ногами. Они, в отличие от меня, не могут вынести её сияния. Их оттаскивают прочь, возвращая к прежним бесславным жизням. На балконе остаёмся только мы с Данделионом.

Я больше не слышу его дыхания. Я больше не слышу ничего: ни ветра, ни голоса иерофанта, ни тихого шороха хлопковых ряс слуг. Я слышу лишь шёпот солнца. Поражённо охнув, я тянусь вверх...

Я лежу на боку на раскалённом мраморе. Перед глазами лишь тьма, послеобразы и танцующие тени. Взмахнув ногами, я во что-то попадаю.

— Не годится, — слышится голос иерофанта. — Недостаточно благочестия.

Меня хватают сильные ноги и приподнимают. Я начинаю скользить по мраморному полу к башне и её теням.

— Нет! — кричу я так громко, как никогда в жизни. В горле что-то рвётся. — Нет! Я смогу!

Вырвавшись из хватки слуг, я на шатающихся ногах вслепую иду к центру балкона. Останавливаюсь я лишь тогда, когда моя нога не находит опоры. На мгновение я зависаю над бездной, балансируя на самом краю, после чего вновь вскидываю голову.

— Селестия! — кричу я. Солнца не видно, но я лицом чувствую тепло. Усилием воли я открываю незрячие глаза — и в непроглядном мраке вижу крохотную искру. — Селестия! Выбери меня! Я достойна! Я вижу тебя! ВЫБЕРИ МЕНЯ!

Меня разбудил лихорадочный перестук копыт в коридоре снаружи моей комнаты. Мгновение спустя в дверь кто-то забарабанил. Осоловело моргая, я поднялась на кровати — тут дверь распахнулась, и внутрь стрелой влетела Старлайт.

— Что случилось? — спросонья спросила я, прекрасно видя её даже в полной темноте.

— Эпплджек! — выпалила она, глотая ртом воздух. — На ферме беда!

У меня кровь заледенела в жилах. Сон как копытом сняло. Я выпуталась из простыней и поковыляла к Старлайт, однако вспомнила, что теперь могла пользоваться не только дверями. Развернувшись, я силой мысли открыла окно и выпрыгнула в ночь.