Обретенная Эквестрия. Части 1-2

Глава 2. Имя

Обычно отец начинал пить после полудня, так что у меня были все шансы застать его трезвым. Так и оказалось, когда я влетел на веранду, он только-только осушил первый стакан браги и теперь неторопливо набивал «козью ножку» едкой как перец махоркой.

— Бать, кончай ерундой заниматься и пошли со мной! Скорее!

— Что случилось? — лениво поинтересовался он. — Война началась?

— Нет, но мне очень нужна твоя помощь!

Он тяжело вздохнул, посмотрел на запотевшую банку, полную мутной жидкости, и жалостно спросил:

— А без меня точно не обойтись?

— Не обойтись! Пошли! Дело серьёзное, честно!

— Как скажешь.

За что я его люблю, так это за покладистость и отсутствия привычки задавать лишние вопросы.

Подтянув обвислые треники, он сунул ноги в резиновые галоши и покорно вышел на улицу.

— Куда идти-то?

— В Гнилой овраг. Только нам нужны носилки.

Отец внимательно посмотрел на меня, медленно кивнул и направился к сараю. Сарай у нас набит всяким хламом под самую крышу. В большинстве своём это бесполезный мусор, но иногда встречаются и нужные вещи. Когда районные власти закрывали за нерентабельность деревенскую больницу, мы успели слегка прибарахлиться, пока ленивые грузчики выносили имущество. Нам достались две пружинные кровати, гинекологическое кресло и пара носилок. Кресло и кровати в хозяйстве применения пока не нашли, а вот носилками время от времени всё же пользовались.

Подумав, что оголодавшая единорожка захочет перекусить, я вернулся домой и захватил остатки хлеба. Отец тем временем вытащил носилки, и мы пошли к ближайшему спуску в овраг.

В том, что батя не откажется помочь попавшей в беду пони, я не сомневался. Разноцветные лошадки ему нравились, хотя он тщательно скрывал это от других. Однажды, много лет назад, около нашего дома застряла в грязи телега с ранчо Фетисова, запряжённая двумя пегасами. Пьяный возница, которому было лень спрыгивать в лужу и заниматься выталкиванием повозки, принялся охаживать бедняг кнутом, так что только перья из крыльев полетели. Мы в это время сидели на веранде и завтракали. Увидев творящуюся жестокость, папа изменился в лице, сорвался с места и, подбежав к вознице, сбил того на землю одним крепким ударом, затем добавил уже ногами. Сломал гаду челюсть и синяков, естественно, понаставил. Был суд, отца приговорили к большому штрафу и шести месяцам тюрьмы. Чтоб заплатить, пришлось продать мотоцикл. Когда после оглашения приговора мы с мамой подбежали к клетке, в которой его держали, она с горечью кинула странную фразу: «Брони не стареют, да?» На что отец, виновато разведя руками, ответил: «Прости, Мариш, но это сильнее меня». Я всё хотел спросить маму, что означает слово «брони», но так и не собрался. А потом спрашивать стало некого.

Наверное, у каждого человека есть воспоминания, которые он мечтает забыть, чтоб всякий раз не испытывать приступов мучительной боли. Для меня этим вечным кошмаром стал день, когда кончилось детство. В то утро мы с мамой и младшей сестрёнкой Олесей должны были поехать в город на ярмарку, сделать покупки к первому сентября. Сразу несколько соседских семей скинулись и арендовали автобус, чтоб не толкаться на перекладных. Поездка обещала быть веселой, но я как назло заболел – перекупался в холодной августовской воде и свалился с ангиной. Распухшее горло, высокая температура – в таком состоянии нужно лежать в постели и пить тёплое молоко с мёдом, но мне очень хотелось в город. Мама, естественно, была против. Тогда я закатил истерику и наговорил много гадких слов, при воспоминании о которых до сих пор сводит скулы от стыда. В конце концов она махнула рукой и пошла вон из комнаты. «Ну и уходи! – прохрипел я простуженным голосом ей в спину. – Уходи и не возвращайся!» Так и случилось. Мама не вернулась.

Потом по радио сказали, что группа террористов заложила четыре сверхмощные бомбы в торговые палатки. И откуда они взяли столько эйпирита, ума не приложу. Говорят, что ярмарочная площадь после взрыва напоминала кратер вулкана. Точное количество жертв так и не установили, но если учесть, что только из нашей деревни погибло тридцать девять человек, то можно себе представить, сколько их было. Мама внешне почти не пострадала, а вот от Олеси осталась только голова и часть правой руки. Их так и похоронили в одном гробу. Помню, как на поминках дед Кузьма, старый друг отца, повернул ко мне опухшее от слёз лицо и тихо сказал: «Вот так, Максимушка. Убили деревню, ироды, как есть убили. Всадили ножик по саму рукоять!» И он оказался прав, деревня с тех пор захирела, люди стали уезжать или спиваться, как отец, который до маминой смерти капли в рот не брал. Видать, действительно убили. Не только люди умирают от безысходности.

            Единорожка лежала на том же самом месте, где я её оставил. При виде отца она затряслась и попыталась ещё сильнее вжаться в щель. Похоже, взрослый человек пугал её гораздо сильнее, чем двенадцатилетний мальчишка. Батя, увидев беглянку, побледнел и резко остановился, словно налетел на стеклянную стену.

— Твайлайт!.. — воскликнул он в изумлении, осёкся, затем печально покачал головой. — Нет, конечно… Но как похожа!

Мы с пони недоумённо переглянулись, я пожал плечами и торопливо принялся объяснять:

— Понимаешь, она от Фетисова сбежала, там её не кормили, заставляли работать, а она оврага не увидела и упала! Сломала ногу и застряла! Её хотят на бойню отправить, но мы ведь не дадим, правда?

— Помолчи немного, — сказал отец, подходя к единорожке и присаживаясь на корточки. — Эх, и угораздило же тебя, глупышка…

— Она попить попросила, так я ей воды принёс!

— И ещё раз принеси, а я пока гляну, сильно ли застряла.

Я подхватил бутылку и побежал к роднику. Когда вернулся, увидел, как он ощупывает её плечи.

— Ну что?

— Думаю, справимся. Эй, малышка, какую ты ногу сломала, правую или левую?

Единорожка поджала уши и неразборчиво пропищала что-то в ответ.

— Погромче, пожалуйста!

Тот же эффект.

— Громче! Не веди себя как Флаттершай при первой встрече с мисс Спаркл!

— Пра… Правую.

— Значит, будем класть на левый бок. Вот видишь, ничего страшного не случилось. Сейчас мы тебя достанем и осмотрим болячку. Давай, сын, берись спереди, а я сзади.

— Пап, ты бы поостерёгся, сзади очень грязно.

— Грязно? С чего бы?

— Ну, сам подумай. Она лежит здесь уже два дня…

— А, ты в этом смысле. Ничего, и не в таком дерьме купался.

Вытащить её оказалось действительно несложно. Весила она благодаря худобе немного, и, не будь проблем с ногой, думаю, и без нашей помощи сумела бы вырваться из плена.

— Вот и всё. Ты как, малышка? Жива?

Единорожка снова что-то пискнула. Мы уложили её на левый бок, после чего отец стал осматривать повреждённую конечность. Я сунулся помогать, но он покачал головой и приказал оставаться на месте.

Нога выглядела действительно неважно. Она торчала под каким-то неестественным углом, и единорожка всякий раз вскрикивала, когда её трогали.

— Я, конечно, не специалист, — наконец, сказал отец, поднимаясь, — тут нужен хороший врач с рентгеновским аппаратом, но, на мой взгляд, перелома нет. В крайнем случае трещина. Есть вывих бедра. Будь ты человеком или настоящей лошадью, я бы не рискнул браться за лечение, но у поняшек всё значительно проще устроено. Умные люди делали… Значит так, Максим, ложись на неё сверху и постарайся как можно сильнее прижать к земле. А ты, красавица, терпи, и чур не кусаться! Заранее предупреждаю, будет больно.

Пони как-то сразу вся обмякла и зажмурила глаза. Я навалился сверху всем своим малым весом, стараясь не думать, насколько истощённая единорожка-подросток сможет оказаться сильнее подростка-человека.

— Ты меня точно не укусишь? — прошептал я в мохнатое ушко.

— Нет, — так же шёпотом ответила она. — Постараюсь…

Тем временем отец, примерившись, ухватился обеими руками за копыто и резко потянул. Пациентка вскрикнула и забилась, а я неожиданно почувствовал себя участником родео. Батя тянул изо всех сил, на лбу вздулись жилы, лицо покраснело. На самом деле он у меня очень сильный и, когда нужно, может показать высший класс.

— Ой! Ой! Ой! — вскрикивала поняшка.

— Сейчас, ещё немного, — бормотал отец.

Внезапно раздался громкий хруст, единорожка, крикнув, обмякла, а врачеватель отпустил многострадальную ногу и выпрямился, утирая пот рукавом.

— Всё… — сказал он.

— Что всё? Сломал?

— Вправил. Уф, в какой-то момент показалось, что не справлюсь.

— И что теперь?

— Ничего. Человек после такого лечения восстанавливался бы пару месяцев, эта, думаю уже через неделю будет носиться, задравши хвост.

— Слушай, а откуда… Откуда ты так много о них знаешь?

— Хм, ну ты в курсе, что по молодости мне довелось много путешествовать. То там что-то услышишь, то здесь подсмотришь…

— Опять врешь. Не доверяешь собственному сыну, да?

— Не доверяю? Почему? Расскажу как-нибудь на досуге.

— Ага, как же. Скажи хотя бы, кто эти Твайлайт и Фла… Фла… Флаштерай.

— Это две мои старые знакомые, ты их не знаешь. И вообще, тебе не кажется, что сейчас не время выяснять отношения? Твоя подружка лежит без сознания, а ты даже не пытаешься ей помочь.

— Она не моя подружка!

— Нет, так будет. В любом случае, давай поторопимся. Добрые дела нужно доводить до конца.

Беглянку удалось привести в чувство достаточно быстро при помощи холодной воды. Отец проверил, насколько хорошо движется возвращённый на место сустав, и сказал, что обязательно нужно несколько дней покоя, аккуратный массаж и хорошее питание. Единорожка по-прежнему смотрела на него с видом побитой собачки, но, похоже, начинала понимать, что этот большой человек ей действительно не враг. Мы водрузили больную на носилки, пристегнули двумя ремнями, после чего я неожиданно хлопнул себя по лбу и повернулся к отцу.

— Чёрт, мы ведь не можем просто так взять и пронести её через деревню! Сплетники вмиг донесут Фетисову, что у нас скрывается беглая поняшка.

— Верно. Но мы и не попрёмся поверху. Пройдём оврагом и спрячем глупышку в схроне.

— Точно, там её никто не найдёт!

Гнилой овраг тянется несколько километров, извиваясь, словно гадюка. Местами в него «впадают» овраги поменьше, будто ручейки в реку. Один такой овражек, весь заросший кустами ивняка и черёмухой, подходит почти вплотную к нашему дому, разрезая огород на две неравные части. И вот на самом дне, под прикрытием двух больших кустов, мы вырыли в плотной глине небольшую пещерку. Укрепили стены и потолок досками, настелили пол, поставили крепкую дверь и получили тайное убежище. Я ещё несколько раз сбегал на полигон за колючей проволокой и маскировочной сеткой. Колючку натянули так, чтоб чужой человек, не знающий дороги, не мог пройти, а сеткой замаскировали дверь. Вышло очень здорово. Батя собирался прокопать подземный ход прямо из дома, но потом поленился, решив, что и так сойдёт.

Убежище он сделал на случай очередного конфликта с властями, а до того момента мы использовали его как погреб. Впрочем, сейчас, летом, оно стояло пустое и вполне могло послужить временным пристанищем для беглой лошадки.

Когда наша компания, никем не замеченная, прибыла на место, я снял замок и потянул ручку двери. В лицо ударил запах плесени и сырости. Мда, конечно, жить здесь лучше, чем под открытым небом, но тоже не сахар. Боюсь, что если девчонка останется тут надолго, мы сможем неплохо заработать, продавая шампиньоны, выросшие на её фиолетовой шкурке.

— Вот, — с виноватым видом сказал я. — Поживёшь в этой дыре, пока мы не придумаем, что делать дальше.

Единорожка посмотрела на нас долгим взглядом и, наконец, тихо спросила:

— Вы действительно не отдадите меня ЕМУ? Правда-правда?

— Конечно, нет! — бодро ответил я. — Разве мы убийцы?

— Здесь очень мило, — быстро сказала она, заглядывая в темноту схрона. — Я с удовольствием буду жить тут столько, сколько нужно.

Мы расстегнули ремни и помогли ей подняться.

— Главное – не опирайся на больную ногу, и все будет нормально. Сын, придержи её. Только аккуратно.

С моёй помощью единорожка вошла внутрь и со вздохом облегчения растянулась на полу, покрытом слоем липкой глины.

— Тут грязно… — растерянно протянул я.

— Ничего, — улыбнувшись, отозвалась она. — Видели бы вы, что творится в наших стойлах, особенно во время уборки урожая, когда сил хватает только на то, чтобы доползти до подстилки.

— Вот и хорошо, — кивнул отец, потирая руки. — Давайте устраивайтесь, а я пойду кое-что сделаю. Думаю, Максим сможет организовать тебе роскошную лежанку, набитую самым душистым сеном.

«Пошёл пить», — с тоской подумал я, но вслух ничего не сказал – не хотелось припираться в присутствии гостьи, ей и без нас досталось.

После того как стихли его шаги, я присел на корточки и замер, не зная, что делать дальше. Мне раньше ещё никогда не доводилось болтать по душам с пони. Она смотрела на меня своими огромными глазами и испытывала, похоже, схожие затруднения. Пауза затянулась, но тут я вовремя вспомнил о хлебе за пазухой.

— Хочешь?

При виде еды поняшка дёрнулась всем телом, совсем как тогда при виде воды, но быстро взяла себя в копыта и, изо всех сил стараясь казаться равнодушной, произнесла:

— Если вам не жалко, с удовольствием попробую.

— Не жалко, — рассмеялся я, отломил кусочек и протянул на раскрытой ладони.

Яростно лязгнули зубы, и мои пальцы уцелели только благодаря хорошей реакции.

— Ты что, с ума сошла?!

Единорожка втянула голову в плечи и подалась назад.

— Простите, господин, — проскулила она. -  Не смогла сдержаться! Клянусь, что больше не буду!

— Надеюсь, — пробурчал я и, всё ещё не успев отойти от испуга, отломил второй кусок и осторожно положил на пол.

На сей раз она действовала аккуратнее и смела угощение почти королевским движением губ. После того как с хлебом было покончено, я отряхнул ладони и с сожалением сообщил, что еды больше нет.

— Ничего-ничего, — неумело стараясь казаться искренней, ответила она, — Я сыта. Никогда не ела столько человеческого хлеба за раз.

— А что вы обычно едите?

— Комбикорм, — с отвращением пояснила она, вздохнула и, понизив голос, неуверенно добавила: — Говорят… Говорят, что в него для питательности добавляют мясо пони, убитых на бойне…

— Ерунда, — соврал я, со слов отца отлично знавший, из чего он готовится. — Глупые слухи.

Она покачала головой, но спорить не стала, а мне показалось, что разговор стоит перевести в более безопасное русло.

— Слушай, как тебя, собственно, зовут? Меня, к примеру, Максим, а отца – Егор. Давай, наконец, познакомимся!

Единорожка криво улыбнулась и, отвернув голову, нехотя произнесла:

— У меня много имён: Тупое Дерьмо, Ленивая Задница, Рогатая Тварь, Мешок С Костями. Выбирайте, какое больше понравится.

— У тебя нет имени?

— Пони не могут иметь имени. Только клички, которые им дарят уважаемые хозяева. Мои господа были настолько щедрыми, что не скупились на прозвища.

Я скрипнул зубами. Разве так можно? Поняшка вздохнула и принялась слизывать с пола невидимые глазу крошки.

— Разреши посмотреть твои передние копыта.

Она с изумлением взглянула на меня и вытянула вперёд правую переднюю ногу.

— Пожалуйста, господин.

Как же достало её раболепство! Ничего, исправим, впереди много времени. Я аккуратно взял копыто в руки и стал с интересом рассматривать. Меня всегда удивляло, как они могут брать передними ногами различные предметы, не имея пальцев. Оказалось, что копыта задних и передних ног сильно различаются. Задние – как у всех лошадей, сплошная кость, на которую удобно набивать подкову. Передние же разделены на четыре сегмента крест-накрест, так что образуется нечто вроде костяных «пальцев», которые можно раздвигать и сжимать, словно клещи. Конечно, человеческая рука в тысячу раз удобнее, но если приноровиться, то «копыторукой» тоже можно многое сделать.

Единорожка с интересом наблюдала за моими манипуляциями. Похоже, ей доставляло удовольствие такое внимание к собственной персоне. В её зелёных глазах блестели озорные огоньки, и я внезапно подумал, что она не такая уж покорная и забитая, как хочет казаться. И это замечательно. Меньше всего на свете мне хотелось, чтоб на любые слова она послушно бубнила: «Как скажете, господин! Что прикажете, господин?»

Огоньки в её глазах навели меня на хорошую мысль, и я, напустив на себя важный вид, торжественно произнёс:

— «Рогатая Тварь» – кличка, конечно, длинная и красивая, но мне кажется, тебе подходит другое имя. Оно короче и не такое пышное, но зато приятно звучит!

Поняшка напряглась и подалась вперёд. Похоже, проблема отсутствия имени занимала её гораздо больше, чем она хотела показать.

— Отныне и до скончания веков твоё имя будет – Искорка! Носи его с честью и достоинством!

— Искорка… — повторила единорожка, медленно, словно пробуя слово на вкус. — Искорка… Да! Да! Спасибо! Спасибо большое! Искорка! Искорка!.. Как здорово! Мне больше ничего не нужно!

Забыв про больную ногу, она попыталась вскочить, я едва успел удержать непоседу на месте. Мне пришлось несколько раз повторить строгим голосом, что в её положении нельзя лишний раз двигаться. В конце концов она немного успокоилась и не пыталась больше пуститься в пляс. Погладив поняшку между ушами, я встал и вышел из схрона. Нужно было организовать подстилку, принести воду для питья, губку, чтоб хоть немного отмыть перепачканную пылью и навозом шкуру, раздобыть еду и главное – серьёзно поговорить с отцом о будущем.