Цена бессмертия
Глава 21. Цена бессмертия
Иллюстрация Dalagar
...Бладласт Шейд почувствовал, как его, словно пушинку, сносит с копыт. Успел ещё увидеть стремительно отдаляющиеся вершины Леса, вырастающий среди деревьев купол ослепительного света и понял, что, пробив спиной стену лабаза, летит куда-то на север с неимоверной скоростью. Такой, что даже звук отстал, а ветер был настолько силён, что, казалось, сейчас просто спустит с Ночного Кошмара шкуру…
Перед взором улетающего жеребца на мгновение встал рогатый силуэт с наполненными яростью алыми глазами, беззвучно ревущий в бессильном гневе.
...Манцинеллус Милк упал на пол, залитый чёрной и густой жидкостью, от которой несло гнилью и плесенью.
С удивлением витранг увидел, что эта мерзость вытекает из его собственных ран, оставленных странными клинками.
Вокруг рушились магические контуры, бушевал колдовской вихрь, на ходу распадаясь. Земля ходила ходуном, а в реке поднялась настоящая буря.
Стена с пленниками рухнула после того, как в ней сделала пролом тушка фестрала, которого почему-то подхватило колдовской волной. Чудом не пострадавшие при этом олени в ужасе рванули врассыпную: сегодняшних впечатлений им, похоже, хватило на всю оставшуюся жизнь...
Происходящее было немыслимо досадно: так по-глупому оступиться у самого финиша. Успех был неимоверно близок. Вожделенное всемогущество и бессмертие, что позволило бы вернуть любимую из проклятого замкнутого Круга...
Витранг поднял голову, чтобы увидеть, как сквозь истончившуюся грань мира на него смотрит огромный чёрный силуэт с оленьими рогами и алыми глазами. В этом взгляде читалось... разочарование?..
«Госпожа...»
Манцинеллус вдруг осёкся.
Шанс на спасение был. Госпожа даровала ему эти новые знания ещё тогда, в древнем храме среди льдов...
...Кристаллические своды. Чёрная статуя богини с оленьими рогами, чьё имя было забыто в веках...
В зале разговаривают двое. Белый олень, глаза которого ещё не приобрели цвет самой тёмной ночи, и то, что некогда было минотавром, а теперь...
— ...Таким образом, ты можешь бесконечно продлевать собственную жизнь, — говорит чудовище. — Я этим регулярно пользуюсь, благо заявляющиеся ко мне идиоты находятся хотя бы раз в поколение...
Олень кивает. Всё просто и понятно. Ничто не появляется ниоткуда и не исчезает в никуда. Дело лишь в распределении. Об этом даже древние легенды Кервидерии повествуют на редкость ясно.
— Сородичи тебя поэтому прозвали Бессмертным? — уточняет витранг.
— Нет, я сам так себя назвал.
— Но разве не другие должны дать тебе второе имя? — удивляется олень.
На морде минотавра расплывается полная кривых клыков улыбка, и Милку требуется усилие, чтобы не попятиться в ужасе.
— Навязанные правила мира, населённого слабаками, — говорит слуга Госпожи. — Я не хочу быть слабаком, а ты?..
Назвавшийся Манцинеллусом хорошо запоминает главный урок, полученный в затерянном среди льдов храме.
Не быть слабым. Не считаться ни с чьим мнением. Вершить судьбу мира.
Манцинеллус уставился на оленят. Совсем рядом были жизни. Молодые, полные сил. Целых трое тех, кого коснулось Семя, в полной его власти...
Всё, что нужно было сделать, это забрать эти жизни себе, как делала колдунья Лакоста в незапамятные времена. Поменять своё время — на их. Вытянуть из трёх оленят годы жизни и взять себе... Успеть спасти рушащуюся магию, бросить в зелье Семя, но главное — выжить любой ценой.
«Почти любой...» — подумал Манцинеллус, вспомнив собственные слова.
Он был готов к тому, что его планы кого-то погубят. Красть, обманывать, предавать. Приносить жертвы.
Но ради других. Не для себя.
«Я ведь хотел как лучше, — подумал Манцинеллус Милк. — Чтобы никто больше не умирал...»
Обречь трёх оленят на мучительную смерть тела и души от заклинания Всеобъемлющего Поглощения — это было слишком.
...Он всем своим существом чувствовал гнев и разочарование Госпожи. Как в ярости тянется сюда, в мир, как когти на корявых руках скребут по прозрачному, но непреодолимому барьеру... и как отдаляется исходящее злобой сознание и блекнет чёрный образ, когда преграда снова обретает свою несокрушимость...
А ещё угасающим взором видел, как на станцию вбегают олени. Как витранги в одеяниях друидов одновременно бьют кристальными копытами, высекая узоры магии, что теснит, гасит колдовское ядовито-зелёное пламя.
Как в проделанную брешь барьеров врываются могучие харты, на ногах и шеях которых поблескивают защитные амулеты. Но главное — рога их будто сделаны из металла.
Ириллаби, скользящие среди деревьев.
Недавний магический взрыв как будто и не повредил никому из них. Впрочем, как и остальным присутствующим, за исключением фестрала-убийцы.
Взгляд чёрных глаз на мгновение встретился с глубокими синими глазами седого друида-иерофанта, что величественно вошел в зал безымянной лодочной станции, где сегодня решилась судьба Кервидерии. А может, всего мира. На спине иерофанта почему-то сидел цветастый попугай с очень, очень умными глазами...
Колдун ещё подумал, что трое оленят, наверное, станут героями. И судьба их отныне уже никогда не будет прежней.
...А потом Манцинеллус Милк перестал думать и канул во тьму.
На вечную вечность...