Четверо товарищей

Четверо товарищей. Глава X: Весна и лето 1007-го года.

Страна Кризалис, уже было похороненная под собственными амбициями, внезапно вновь заявила о себе. Оказалось, что всё то безвременье, наступившее после поражения в Кантерлоте, ничего толком не разрушило. Ульи остались стоять, заводы в них продолжили работать. Армия, которой досталось больше всего, быстро собралась вновь, и готова была расти дальше. Пораженческие, упаднические настроения развеивались по мере того, как сохранившая власть Королева начинала действовать.
Последствия Кантерлотского позора показали все недостатки чейнджлинской системы, и общества, которое в ней существовало. Мир начинает походить на пороховую бочку. Если на Эквусе ещё всё стабильно, благодаря фактору Селестии, то на Востоке всё гораздо хуже. Разгорается кровопролитная война в Прайвене, там сталкиваются интересы не одних лишь воюющих сторон, но сил куда более мощных. Гровер V мёртв, и не успели отгреметь колокола, не успели священники отпеть панихиды, как дворяне и жрецы мёртвой хваткой сцепились за имперский трон. Гровер VI ещё слишком мал, чтобы править, а в Имперском Сейме засели бюрократы, интриганы и говорящие головы, ведущие подковёрную игру и стремящиеся подсидеть друг друга. Пока идёт схватка за власть, одряхлевший Герцланд висит в тягостном безвластии и не способен как-то повлиять на положение у соседей. В Аквелии правит король-самодур Дискрет, революция там вопрос времени; в Вингбардии король уже свергнут чернорубашечниками Биколини, в иных малых странах и княжествах так же идёт внутренняя борьба.
Всё это ярко показывает, что Королеве чейнджлингов необходимо действовать быстро и решительно, используя всю полноту своей абсолютной власти, чтобы подготовить страну к будущим потрясениям. На фоне восстановления Королевства всё громче звучат разговоры о реванше, о справедливой войне, о насильственном переделе мира. Эквестрийское зарубежное влияние слабеет, в то время как чейнджлингская мощь только растёт. Всё более яростной и оголтелой становится пропаганда, всё сильнее раздаётся гром и топот солдатских колонн, всё больше произведений искусства и литературы признаются "вражескими" и попадают под цензуру. Эквестрийские шлягеры сменились бравурными маршами и солдатскими песнями. В заводских цехах, на кухнях квартир, на улицах-коридорах ульев, в сверкающих ресторанах, салонах и театрах говорят об одном и том же, повторяя пропагандистские лозунги, манифесты и речевки. Улучшается положение рабочих, Королева всё чаще и чаще стала покидать дворец в Везалиполисе, устраивая визиты, смотры, и выступая с речами по всей стране. Снова стал слышен её голос, он звучал всё так же надрывно и яростно как десятки лет назад, когда она собирала ульи в единую страну. Народ начал вспоминать, кто им правит; началась патриотическая эйфория.
Весь мир наполняется бензиновыми парами, пропитывается ими и страна Кризалис. Старая эпоха, длившаяся тысячу лет, подходит к концу. Пик научно-технической революции, и последовавшая за ним плеяда кризисов, войн, раздоров и бедствий критически подорвала старый порядок вещей. Из огня выходят новые поколения, новые претенденты на место под солнцем. Те, кому нечего терять, кроме своих амбиций.

Пулемёт бы установлен на сошки и готов к стрельбе. Тонкий ствол с небольшими отверстиями оканчивался коротким раструбом пламегасителя и мушкой. Пулемётчик крепко упёрся в приклад, прицелился, и нажал на спусковой рычаг. "Трр-а-та-та-та-та", коротко пролаяла машинка, приклад больно ударился в плечо. Пучок трассирующих пуль снёс мишень, стоящую в кустах на расстоянии пятисот метров. Это был новый пулемёт с воздушным охлаждением, более лёгкий и скорострельный, чем старые, с водяными кожухами. "Трр-а-та-та-та-та" снова раздалась короткая, но мощная очередь, слева и справа от него рявкали винтовки, где-то в отдалении били другие пулемёты. Артис уже постепенно привыкал к этому новому оружию, хоть по началу и было трудно работать с ним. Старые пулемёты были тяжёлыми, но работали как часы или швейные машинки: из них можно было прицельно бить, пока не кончатся патроны или не испарится вода в кожухе. Это же оружие напоминало шланг-брандспойт — нужны были усилия, чтобы направлять поток пуль туда куда нужно. Оно быстрее перегревалось, что так же требовало делать паузы во время стрельбы.
150 патронов пулемётной ленты было отстреляно намного быстрее, чем Артис ожидал. Силами второго номера оказалась заряжена вторая лента, и стрельба продолжилась. Над лаем ружейно-пулемётного огня возносилось далёкое "бух-бух", это били по условному противнику дивизионные гаубицы. Они били вяло, прицельно. Можно было отдельно различить звук выстрела и звук разрыва.
Стоял апрель 1007-го года. В это время, в окрестностях Вракса уже начинает сходить снег и вскрываться водоёмы, оживает после зимней спячки местная небогатая природа. Ещё лютуют остатки февральских и мартовских ветров, чейнджлинги-крестьяне не отходят от печей своих домов, мечтая о наступающем лете, солдатам же оставалось греться при помощи шинелей, костров и шнапса. Оттепели и заморозки чередуются, создавая таким образом крайне неприятный климат.
— Вперёд! — Раздаётся команда взводного командира, и солдаты повинуются, покидая свои ячейки. Взвод поднимается, поднимается весь батальон. Чейнджлинги бегут вперёд, на новый условный рубеж. Артис легко вскидывает на себя тело пулемёта, второй номер бежит рядом, весь обмотанный лентами и обвешанный патронными сумками. Другие солдаты так же несут дополнительную амуницию. Вот и вторая позиция, бойцы спрыгивают в ячейки, снова поднимается треск. Позади слышатся характерные шлёпающие звуки лёгких и средних миномётов, начали ухать едва поспевшие за пехотой 75-ти миллиметровые короткоствольные пушки. На огневом рубеже свищут пули и осколки, рвущиеся снаряды косят и уничтожают низкий кустарник, сдирают кору с деревьев и прошибают их насквозь. "Бух-бух-бух... Бух-бух-бух..." Гвоздят вдалеке стоящие в капонирах танки. Кто-то куда-то бежит, сквозь нарастающую канонаду слышны обрывки приказов. В нос бьёт запах пороха, лицо обжигает жар от пулемёта, в кровь хлещет адреналин. Артис чувствовал эйфорию: вокруг гром, гам, свист и визг, он — часть своего подразделения, вместе они — страшная, грозная сила. Огонь, смерть и натиск.
Артис не испытывал иллюзий по отношению к войне и военной службе, ему чертовски не нравилось сносить тяготы солдатской жизни и беспокоила мысль о том, что их готовят к скорой войне. Тем не менее, пулемётчик продолжал выполнять свой долг, потому что верил в его необходимость, в справедливость и силу правительства. Артис пусть и познал ужасы братоубийственной войны, но он при этом остался обычным чейнджлингом: плохое быстро забывалось, и вымывалось из сознания, а повсеместная агитация и пропаганда изменяли его видение вещей. Раньше, он в глубине души сочувствовал коммунистам и считал ту войну братоубийственной; но со временем ему внушили, что хуже коммунистов врага нет, и простой сорифский работяга согласился с этим, слушая рассказы о подлых, трусливых и зверски жестоких красных комиссарах, дотла выжигающих далёкий Прайвен, и стремящихся развалить и уничтожить все ныне существующие государства (Притом часто выходило так, что северянских коммунистов наоборот называли чуть ли не союзниками в борьбе со всеобъемлющим эквестрийским спрутом). Раньше, он сомневался в компетенции Кризалис, которая избегала своего народа все годы смуты, сомневался в полководческом таланте чейнджлингов вроде Ларинкса, тех, кто по мнению многих допустили поражение в Кантерлоте, даже простые офицеры среднего звена, гауптманы и майоры, часто оказывались в его глазах ревнителями уставщины, карьеристами и паркетными шаркунами, даже Агриас бы наверняка не избежал его тихой неприязни, если бы имел в добровольческой бригаде звание выше оберлейтенанта. Сейчас же у Артиса не было никаких проблем с любовью к Королеве и Генштабу. Королева начала вести активную политику, популистские и радикальные лозунги лились на бедного рабочего со всех сторон, а перед глазами его стояли картины крепнущей армии, солдатского товарищества, позитивной и конструктивной обстановки, сложившейся в свежесобранных частях, на фоне которой отходила в сторону и офицерская заносчивость, и засилье младших чинов, чья роль возросла, и теперь позволяла изводить рядовой состав задачами, нередко выходящими за уставные рамки.
Стрельбы кончились, пехота погрузилась на грузовики, и отбыла в расположение батальона, танки так же удалились. Тот хтонический лагерь, в котором помещалась вся дивизия на момент её формирования, был рассредоточен на значительную площадь. Класпер и Лабрум оказались с Артисом в одном батальоне, и даже в одном отделении. Отделением командовал унтер-офицер Кринг, взводом — оберфельдфебель Ляппис.
Вереница автомашин преодолевала просёлочную дорогу. Колёса вгрызались в подмёрзшую грязь и грузовики сильно трясло.
— Рядовой Артис! — Перекрикивая рёв мотора и гром от трясучки сказал Кринг. — Цугфюрер похвалил тебя за хорошую стрельбу. Быстро же ты привыкаешь к этой тарахтелке!
— Рад стараться, герр унтер-офицер! — Отвечал ему Артис. Кринг был из "своих" офицеров, он напоминал пулемётчику старика Аскалафа, погибшего под Хурорндом. Машины ехали недолго, вскоре они оказались в батальонном расположении. Солдаты выгрузились, произошло построение, затем начался обед. Армия полностью перешла с эссенции на мясные консервы. Для кого-то это было непривычно, но горячая и сытная пища была очень полезна, особенно в паршивую весеннюю погоду. Кормили в армии прилично, но не до отвала. Солдаты часто оставались без завтрака, зато обед был очень обильным. Среди постоянной деятельности, под жёстким надзором начальства, не было время задумываться о чём-то.

Служба в тианхольмской глубинке была тяжела для везалипольских офицеров: пропали походы в увольнительные с попойками и кутежами в дорогих или относительно дорогих заведениях. Триммель, пришедший на пост генерал-фельдмаршала, с ужасом обнаружил, что солдаты тех частей, что квартировались в гарнизонах Везалиполиса несколько "огрифонились", отвыкли от серьёзной службы, пропадая в кабаках, салонах и иных злачных местах, коих в Столице великое множество. Здесь же были только неказистые деревеньки и мелкие городки, где можно было поживиться разве что местными настойками и ликтидским шнапсом, который распространился по всей юго-западной части государства Кризалис. Население было образованным и приветливым, но привыкшие к высшему свету офицеры из ульев мало понимали местных жителей.
Фантайнская дивизия с каждой неделей становилась всё крепче. Сильное ядро старослужащих и местных фантайнцев цементировало всю чейнджлингскую массу в единое, сильное целое. Погода неуклонно приближалась к лету. Наступил май, к этому времени в этих относительно южных краях быстро сходит снег, а ветра становятся всё теплее и легче, пробуждая волю к жизни у мёрзнущей, угрюмой природы.
Агриас шёл, поднимаясь в горку. С ним было несколько офицеров его роты: гауптфельдфебель, цугфюреры Пейтис и Каринкс, Карриан предпочёл оставаться с ротой, чем обрадовал остальных: этот сноб был не очень приятен ни гауптману, ни его опытным подчинённым, поднявшимся на свои посты с низов. Сейчас они пользовались редкой возможностью, и шли в увольнительный.
— Герр гауптман, а как там в столице служится? — Обратился к Агриасу Каринкс, с которым они уже негласно помирились.
— Замечательно служится, только я там почти не служил. Мы мотались по центральным регионам: манёвры, учения и прочее подобное. Там изобилие, знаете ли. Все привыкли на большие деньги жить, особенно служащие.
— Изобилие? — Усмехнулся Каринкс. — А у нас здесь что, не изобилие? Зимой — снега много, летом — света. В лесу дичи полно; с полями, правда, похуже, но всё равно очень порядочно. В Фантайне народу всякого пруд пруди, есть что купить, есть что продать. Народ трудолюбивый, честный, за себя постоять может. А с ваших ульев солдатики неказистые больно: от солнца щурятся, на ветру дрогнут. Вы сам поопытнее их, да и вы слегли от нашей погоды. Научили мы их, и то хорошо.
Агриасу было больше нечего сказать, Пейтис тоже насуплено молчал. На деревенских улицах не было ничего особенного. На крылечках домов сидели бауэры, наслаждаясь тихим, тёплым, майским вечером. С востока наплывали свинцовые тучи, в воздухе витал запах грозы. В деревне жил зажиточный крестьянин, бывший деревенским старостой. Он промышлял самогоноварением и в последнее время сильно наживался за счёт военных.
— Здравствуйте, господа офицеры! — Поприветствовал он их с порога. — В увольнительный пришли?
— Да, батюшка, в увольнительный. Хотим понюхать вашей рябиновки.
— Ну, заходите.
Трое военных сели за широкий стол, из соседней комнатушки вышла чейнджлингка с подносом, с бутылкой и рюмками. Агриас подмигнул ей, она не обратила на это внимания. В бутылке была мутная жидкость бледно-красного цвета. Офицеры выпили, староста хорошо знал их и они быстро разговорились.
Вечер прошёл хорошо, Агриас с подчинёнными ушёл довольным. На улице уже было темно, пахло прошедшим дождём, слышался гром в уходящих тучах.
— Хорошо посидели, успеем вовремя. — Проговорил Пейтис, замечательно умевший пить. — Был я как-то в Фантайне, ещё до службы. Попался мне в одном кабачке, значит, олень...
— Чёрт возьми, герр оберфельдфебель! Не надо мне об этих рогоносцах! — Громко сказал Каринкс, порядком набравшийся настойки.
— Так это ещё до интервенции было. Я к тому, в общем, что плавал этот олень в Эквестрию. Он от какай-то кампании там выступал, вроде как, рыболовецкой. Ехал в Столицу, а потом в Диртрисиум за каким-то деловым делом. В общем рассказал он, что там, в Эквестрии, они весь алкоголь один к пяти разводят!
— Вот сволочи! Портят ведь. — Выругался Каринкс.
— У них, стало быть, свои порядки. — Встрял в разговор гауптфельдфебель, бывший практически трезвым.
— Герр Пейтис. — С нотой меланхолии в голосе спросил Агриас. Спиртное вызывало у него тягу к философским размышлениям. — А как вы с тем оленем объяснились? Вы знаете их язык?
— Хе-хе, мы с оленями близкие соседи. — Усмехнулся Пейтис. — Это от жены удрать можно, а сосед от вас никуда не денется. Наша деревушка была аккурат у границы. Там лесочек был, вот мы в этом лесочке иногда и пересекались с ними. Они же не охотятся, вообще. Рыбу только ловят и то не едят — продают в Эквестрию. Они в этом лесочке травы рвали всякие, хворост собирали, ну и мы как-то с ними не враждовали особо. Мы тут, они — там, а линия границы и не расчерчена толком, лес ничейный. Но пересекались, оттуда я и понимаю их язык. У них этих языков аж два. На одном говорят те что по-важнее, всякие ихние бонсы, да дворяне, и прочая белая кость. Этот язык на наш похож, правда я его не слышал. Другой язык у них как бы низкий, на нём крестьяне говорят, да всякая беднота. Вот он вообще не похож на наш, странный очень. Но я его понимать научился, хоть и мало. А тот олень со мной вообще на нашем языке говорил, без переводчика.
— Вы полезный кадр, сможете допрашивать пленных не дожидаясь толмачей.
— Может и смогу, если будут пленные. Не любят они сдаваться в плен.
Прибытие офицеров было тихим, мирным и незаметным. Сон их был крепок, утро тяжёлым, а новый день сулил возобновление тяжёлой рутины. Солдаты учились и тренировались, офицеры не давали им спуска. Майор Альшпис был суров и требователен, но справедлив и прост перед солдатами и подчинёнными. Многие бросали на него косые взгляды и тихо ненавидели, но всем со временем приходило понимание, что такой командир не бросит свою часть в беде. Он взращивал свой батальон с трепетом и вдохновением, он любил своих солдат, и ни в коем случае не разменял бы их жизни на ордена, медали и звания.

Цепь бойцов в зелёной форме кралась сквозь лесную чащобу, выстроившись уступом. Впереди шёл командир отделения, внимательно смотря по сторонам и под ноги. Этот лес был другим, вовсе не похожим на ликтидский. Леса, окружавшие улей-столицу Везалиполис были другими, хоть рядовой обыватель и не отличил бы их от знаменитой Пущи.
Вдруг командир дёрнул головой вбок, отделение остановилось, прильнув к бурно разросшемуся подлеску. В лесу пели птицы и пищала мошкара. Чейнджлингам было нечего бояться: комарье жало не проткнёт панциря. Дул лёгкий ветер, хвойные деревья давали приятную тень.
Командир вытянул шею, и начал прислушиваться к лесу, затем он приложил ухо к земле, и пролежал так полминуты. Наконец, он жестом приказал двигаться дальше. Вот перед ними показалась поляна, испещрённая рытвинами от выкорчеванных пней. Пристально осмотревшись, старший подозвал к себе ефрейтора и всех остальных бойцов, они заняли большую рытвину от какого-то крупного дерева.
— Мы сейчас находимся здесь. — Тихо и быстро проговорил командир, указывая на один из квадратов развёрнутой карты. Я не смог услышать шагов, значит мы либо сильно опережаем, либо катастрофически отстаём от них, тем не менее, если будем идти как шли — выйдем к точке к четырём дня. — Его подчинённые ответили кивками.
— Рейнис, ты услышал? — Рейнис, залегший на краю рытвины обернулся и кивнул. Отделение выбралось из ямы и вновь разомкнулось в цепь. Предстояло ещё два часа пути, все устали, но ещё были боеспособны. Цепь неуклонно шла вперёд, её вели опытные охотники, умевшие ориентироваться в лесах. Егеря считались элитными подразделениями, ведь для того чтобы обучить простого биненштокера сносно стрелять уходили месяцы, а жители ликтидской глубинки стреляли с детства. Пони, и иные копытные не могли сравниться в меткости с грифонами и алмазными псами, которым было намного удобнее управляться с ружьями. Считалось крайне похвальным, если солдат выпускал пять пуль и попадал, ликтидцы же практически не промахивались, они с пелёнок учились убивать.
Отделение снова замерло, скрывшись под хвоей раскидистых елей. Из бурелома выглядывал угол бревенчатого сруба: они наконец добрались. Короткая пауза, и вновь сигнал двигаться. Внутри сруба не было слышно ни голосов, ни какой либо деятельности. Вот отделение уже вплотную подобралось к бревенчатой стене без окон и дверей.
— Рейнис, Хильф, и вы двое — заходите справа. Я, ефрейтор с остальными обойдём слева. Следите за окнами, если будут.
Короткий кивок, отделение разделилось. Рейнис со своим отрядом шёл вдоль бревенчатой стены, он вёл ещё четверых бойцов, их ему фактически доверили. Вдруг в стене показалась узкая щель-бойница.
— Хильф, возьми его на мушку. — Почти прошептал он, и прополз под окном так, чтобы потенциальные обитатели не заметили его. Егеря окружили сруб, там до сих пор было тихо.
— Я пойду первым. — Сказал ефрейтор и вломился внутрь. Внутри оказалось пусто, и никаких следов чьей-либо деятельности. Вышло так, что отделение в котором был Рейнис первым достигло цели. Остальные отделения подошли в течении сорока пяти минут. Был разбит привал, начали готовить обед. Все были усталыми, но довольными от того, что их путь закончился.
Рейнис сидел у костра с сослуживцами, на огне варилась тушёнка, из котелка уже приятно пахло мясом: ликтидцы отлично умели готовить его. Кто-то курил, кто-то смеялся, кто-то пытался поспать, офицеры склонились над картой и выясняли маршрут обратного похода. Отдыхать планировалось полчаса. Всего у сруба собрался целый взвод, никто не отстал и не потерялся. Были расставлены постовые, к солдатам обратился цугфюрер Кенрис:
— Молодцы что справились с задачей, сейчас будет отдых, а потом полным составом вернёмся в часть.
Вот так просто, без бравура и лишней красоты он похвалил своих подчинённых, те просто молча выслушали его. Так уж вышло, егерские части комплектовались только из ликтидских охотников, там не было солдат и офицеров из иных областей и ульев. Все здесь знали друг друга, все были земляки.
День был замечательный, но все притомились. Двоих солдат послали искать родник, они вернулись с полными котелками. Их произвели в герои дня: у утомившихся бойцов появилась возможность умыться. Егеря пожалели, что по штату им не положено стальных шлемов, они бы тогда и в них набрали воды.
Служба не была для Рейниса тяжела, по крайней мере, он сам не распространялся об этом. Ликтиденягеров считали элитой, жёстко муштровали, учили всему: от рытья и маскировки окопов, до ориентирования в лесу, захвата и допроса пленных, организации ловушек и засад. Это была лёгкая пехота, но в дивизии были и тяжёлые пушки, и логистическая служба, и тягловые части. Была стратегическая боевая единица — дивизия: полки, батальоны, роты, штабы, курьеры, полевая жандармерия, кухня и оркестр; и воевать она могла так же, как все. Но намного ценнее она была, когда действовали не полки и батальоны, а роты и взводы: маленькие отряды храбрых и опытных бойцов, не дающих покоя врагу ни днём, ни ночью, ни на фронте, ни в тылу.

Огонёк папиросы тлел в тёмном углу комнаты, единственная яркая лампа освещала стол, сидящих за ним так же не было видно. Старую выщербленную столешницу плотно покрывал толстый слой документов. Они не лежали скопом, но были тщательно расфасованы в бледно-жёлтые картонные папки.
— Много вы наскребли, господа. — Сказал один из присутствующих. Огонёк дрогнул и сместился в сторону, свет лампы потускнел от выдохнутого табачного дыма. — Не вышло бы тут подлога, с нас ведь за это и панцирь и шкуру сдерут, вон какие тут лица. — Из темноты показалось чёрное копыто, указавшее на имя одного из досье: это был полковник враксианской полиции.
— Информаторы не лгут, герр Сыщик. — Откликнулись ему. — Некоторые проверялись по десять-пятнадцать раз. Осечка исключена.
— Верю... И всё же, чёрт меня подери... Тут одних старших секретарей пять штук, а сколько работников полиции и администрации...
— Всё что мы делали, это собирали информацию и проявляли её на достоверность. Мы сами были удивлены.
— Скоро, через месяц или два, мы начнём ловить и убивать их. Я поручил вам сформировать боевые группы, самолично набрал нескольких бойцов из полиции. Этого не хватит, сверху была спущена директива о привлечении воинских частей. Я поручил это одному из вас.
— Да, мой выбор остановился на третьей панцергренадёрской дивизии. — Начал свой доклад один из сыщиков. — Она полностью укомплектована старослужащими, многие из них проходили службу в добровольческих корпусах и дрались во Враксе два года назад. Они не будут задавать вопросов, грязная работа им привычна. В данный момент они вовлечены в учения, но шесть месяцев главных учений уже прошёл. Мы можем реквизировать до батальона панцергренадёр на наши нужды.
— Батальон? Батальона может не хватить. Сколько бойцов смогли собрать остальные?
— Меньше тысячи.
Повисла короткая пауза, огонёк папиросы затух, послышался глухой кашель заядлого курильщика.
— Плохо дело. Я запрошу помощи от Грюнаугера. Улей большой, но нас интересуют в основном только верхние жилблоки и самый низ, где они собирают свои банды. Нам понадобиться больше одного батальона, нам понадобиться несколько тысяч штыков.
— Другим ульям тоже они понадобятся...
— Но в меньшей степени, я думаю. Перед нами стоит задача, мы обязаны выполнить её. Выясните число тораксианцев, наше число должно превосходить их десятикратно. Привлекайте армию и полицию, этого полковника можно убрать под коррупционным предлогом... Да, так и следует делать. У нас есть сила и власть. Так или иначе, у нас ещё два-полтора месяца на всё это. Мы должны успеть.
Сыщики один за другим начали выходить из помещения. Им предстояло много тяжёлой, изнурительной работы. У выхода стояли часовые — бойцы в чёрных кожаных куртках с кобурами на груди охраняли своё начальство. Последним вышел старший Сыщик, отвечавший за все дела, идущие в улье.
— Ну что, стрекоза, жди своего часа. — С улыбкой бросил он одному из охранников. Это был Кулекс. Он уволился из полиции и попал в боевой отряд тайной полиции. С тех пор он жил на казённые харчи, упражнялся в стрельбе, читал и учился. Все в этой организации ждали чего-то, и он ждал. Скоро что-то должно было стрястись, и все готовились к этому. Август во Враксе нельзя было отличить от февраля или марта, здесь всё жило своей, монотонной и однообразной жизнью. Это место было сильно поражено заговорщической гидрой, а они должны были одним махом снести ей все её головы. Клубки невинных интрижек незаметно перетекали в дела государственной важности, и те, кто сначала не считал себя виновным, постепенно всё сильнее и сильнее погружались в омут предательства. Их было больно убивать, но выбора не было.